Мелочи охранного быта, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1922

История
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Скачать в PDF
Щеголев П. Е. Охранники, агенты, палачи
М.: Просвет, 1992.

МЕЛОЧИ ОХРАННОГО БЫТА

I. Сколько стоила секретная агентура
II. Жандармский образ жизни
III. Сердечность и формализм
IV. Возникновение газетной агентуры

I.
СКОЛЬКО СТОИЛА СЕКРЕТНАЯ АГЕНТУРА

Для ответа на этот вопрос пользуюсь данными за один год, 1914-й, последний год нормального, довоенного бюджета, и беру в расчет исключительно цифры расхода на наем секретных сотрудников и на наем конспиративных квартир — этой неизбежной принадлежности института секретного сотрудничества. Инструкция по ведению секретной агентуры категорически запрещала жандармским офицерам встречаться с секретными сотрудниками на частных квартирах или в помещениях управлений и требовала содержания для этой цели конспиративных квартир.
Деньги на содержание секретных сотрудников и конспиративных квартир отпускались Департаментом полиции из секретного фонда по разработанной им смете в распоряжение начальников Жандармских управлений, Охранных отделений и Розыскных пунктов. В целях насаждения специальной железнодорожной агентуры Департамент полиции отпускал на сей предмет небольшие суммы и Жандармским железнодорожным полицейским управлениям. Сметы составлялись на разные суммы, смотря по городу. Наименьших затрат секретная агентура требовала в Олонецком жандармском управлении в Петрозаводске: здесь отпускалось в год за все про все на агентов — 300 рублей, а на конспиративную квартиру — 60 руб. Наибольшие затраты производились, конечно, в Петербурге. Здесь в распоряжение начальника Охранного отделения отпускалось на сотрудников и на квартиры 75 000 рублей в год, да еще в распоряжение начальника Жандармского управления на агентуру 4800 руб. И на квартиры 900 рублей в год — итого 80 700 рублей. В этот счет не идут расходы дворцового коменданта на специальную агентуру.
Между минимальной (360 руб.) и максимальной (80 700 руб.) цифрами разбросаны остальные цифры в прихотливом беспорядке.
В пределах 1000—2000 рублей получало на агентуру и квартиру только одно Жандармское управление — Архангельское.
От 2 до 3 тысяч в год тратили небольшие охранные учреждения — в Астрахани, Витебске, Владимире, Вологде, Калуге, Новгороде, Пензе, Пскове, Рязани, Смоленске, Твери, Туле, Холме, Благовещенске, Никольске-Уссурийском, Хабаровске, Ашхабаде и Верном. Расходы во всех этих городах в общем — 47 520 рублей.
От 3 до 4 тысяч в год уходило на секретных сотрудников в Костроме, Тамбове, Тобольске, Чернигове — всего 13 140 рублей.
От 4 до 5 тысяч тратили Вятка, Ковно, Курск, Минск, Могилев, Омск, Оренбург, Орел, Симбирск, Симферополь, Уфа, Эривань, Ярославль — всего 57 300 рублей.
От 6 до 7 тысяч в год затрачивали Жандармские управления — Бакинское, Гродненское, Екатеринослав-ское, Енисейское, Казанское, Кубанское, Нижегородское, Пермское, Подольское, Полтавское, Севастопольское, Терское областное, Харьковское, Херсонское, Эстляндское, Туркестанское (охранное),— всего 106 920 рублей.
До 8 тысяч в год расходовали на секретную агентуру и квартиры Жандармские управления — Виленское и Кронштадтское и охранное отделение Владимирское — всего 23 400 рублей.
В пределах 8—9 тысяч были расходы на сей предмет в Курляндском и Саратовском жандармских управлениях,— всего 16 280 рублей.
Донское областное отделение расходовало 9 120 рублей.
От 12—13 тысяч тратили: Киев, Одесса и Омск,— всего 38 280 рублей.
13—14 тысяч в год — бюджет секретной агентуры Тифлисского и Финляндского управлений,— всего 26 240 рублей.
Лифляндское тратило 15 200 рублей. Иркутское 16 960 рублей. Варшавское охранное отделение — 19 800 рублей.
В Москве секретная агентура и конспиративные квартиры были у Жандармского управления и у охранного отделения: первое тратило 3 900 рублей, второе — 43 420 рублей,— итого 47 320 рублей.
На агентурные расходы помощнику варшавского генерал-губернатора по полицейской части по 10 губерниям Привислинскго края отпускалось по смете 73 688 рублей.
29-ти Жандармским полицейским управлениям железных дорог специально на секретную агентуру отпускалось ежегодно по 1 200 рублей,— всего 34 800 рублей.
Общая сумма расходов на секретную агентуру и конспиративные квартиры, помеченная на 1914 год, равняется 556 148 рублей. К этой сумме надо еще причислить расходы самого Департамента полиции, связанного с агентурой,— награды секретным сотрудникам в виде поощрения, пособия на лечение, пенсии, экстренные командировки, экстренные выдачи и т. д.,— в общем тысяч на 40—50. В общем итоге секретные сотрудники стоили русскому государству в 1914 году круглой суммы в 600 000 рублей. Эту сумму нельзя признать огромной в сравнении с тем количеством мерзости и растления, которое вносилось в русскую жизнь этим институтом секретного сотрудничества4.

II.
ЖАНДАРМСКИЙ ‘ОБРАЗ ЖИЗНИ’

У руководителей политического розыска, сидевших в Департаменте полиции, был свой идеал жандармского жития, и несомненно, несоответствие действительности идеалу претило этим отцам сыска. Для жандармов, живущих не по-жандармски, у них были наготове выговоры и взыскания. Какой, например, образ жизни свойственен начальнику Охранного отделения? Во всяком случае, не такой, какого держался начальник Нижегородского охранного отделения. Так, директор Департамента полиции выговаривал ему следующим образом: ‘По имеющимся у меня сведениям, Ваше Высокоблагородие посещаете нижегородский ‘бюрократический клуб’ и проводите вечера за игрой в карты. Принимая во внимание, что занятие политическим розыском совершенно несовместимо с препровождением вечеров за карточной игрой, имею честь уведомить Ваше Высокоблагородие, что в случае дальнейшего появления Вашего в местных клубах и препровождение времени там за игрой в карты, я буду поставлен в необходимость обсудить вопрос о соответствии Вашем занимаемой Вами должности ‘.
Но этот выговор не подействовал на жизнедеятельного начальника Нижегородского охранного отделения. Прошел год, и директор Департамента вновь писал ему: ‘Несмотря на предупреждение, Вы, по имеющимся у меня сведениям, продолжаете вести образ жизни, не соответствующий занимаемой Вами должности начальника Охранного отделения, а именно: продолжаете посещать клубы, ведете там азартные игры в карты, имея беговую лошадь, принимаете участие в конских состязаниях, причем даже не скрываете в беговых программах, что лошадь эта принадлежит именно Вам. Вследствие сего вновь требую, чтобы Вы прекратили карточную игру, участие в бегах и вообще не афишировали себя, предваряя, что при неисполнении Вами такого приказания моего больше никаких предупреждений не последует’.
Такое грозное предварение последовало на основании доклада о ревизии Нижегородского охранного отделения. Любопытнее всего то, что ревизор получил сведения о ‘несоответствующем образе жизни’ жандармского офицера от губернатора, а губернатор был в это время ни кто иной, как знаменитый Алексей Хвостов5, позже министр, затем при Временном правительстве привлеченный к суду за растрату казенных денег, Хвостов, прославившийся своими авантюрами с Белецким6, Ржевским7 и т. д.
Это он, Хвостов, высказал, что начальник охранного отделения ведет образ жизни, совершенно не соответственный его конспиративным служебным обязанностям, что он пользуется совершенно непристойной для своего звания ‘популярностью’ в городе, ибо он имеет дома, свой собственный конский выезд, который охотно демонстрирует обывателям города, выезжая в известные часы на ‘катанья’ по главным улицам города.
Алексей Хвостов, по собственным его словам, сказанным ревизору, ‘отнюдь не осуждал бы личной жизни подполковника, если бы только она не мешала, с одной стороны, правильному отправлению местной полицией своих обязанностей по отношению к надзору за азартными играми в местных клубах, а во-вторых, и главным образом, если бы увлечение подполковника широкой общественной жизнью не отражалось на интенсивности и продуктивности работы Охранного отделения’. В этой тираде замечательно представление об общественной жизни, широта которой, по взгляду Алексея Хвостова, измерялась, очевидно, размерами карточного проигрыша.
Алексей Хвостов жаловался ревизору на помехи, которые создает для местной полиции широкая общественная жизнь начальника Охранного отделения. Помехи тоже любопытны. Конечно, Хвостов-губернатор боролся с развитием азарта в клубах (испокон века все администраторы этим занимаются), но вот прикажет он чинам полиции произвести внезапную проверку играм, ведущимся в клубе, а полиция сейчас ему и докладывает, что в числе игроков находятся начальник Жандармского управления и начальник Охранного отделения, и ходатайствует при этом о сложении с нее столь щепетильных обязанностей, а губернатор Хвостов, не желая дискредитировать представителей жандармского надзора в глазах обывателей, должен был отменять свои распоряжения. Но начальник Охранного отделения, несмотря на выговоры и предложения, не мог изменить образа жизни, который казался и губернатору Хвостову, и Департаменту полиции не соответственным столь высоким обязанностям охранного офицера. Он позволил себе выступить в том же бюрократическом клубе в роли мелодекламатора. Это уже было совсем возмутительно, и командир Корпуса жандармов высказал самое категорическое осуждение артистическим опытам жандармского офицера. Объяснения последнего перед своим жандармским начальством — совершенно исключительная дискуссия на тему о жандармском поведении: ‘Я действительно, по просьбе собравшейся публики, состоявшей исключительно из моих знакомых, прочел два стихотворения Апухтина. Наряду с этим некоторые из присутствующих пели, играли на разных инструментах, так что составился импровизированный литературно-музыкальный вечер, без всякой программы, даже без наличности эстрады, которая обычно устраивается, если концерт подготовлен и носит более официальный характер. Самый вечер также являлся вполне обыкновенным, и даже не было установлено платы за места или за вход. Последнее обстоятельство весьма существенно, так как по существующим законоположениям и разъяснениям Военного министерства офицеры имеют право участвовать не только в концертах, но и спектаклях, если они бесплатны. Приказами по Отдельному корпусу жандармов также не установлено ограничений для офицеров Корпуса по поводу выступлений, разрешаемых офицерам русской армии вообще. Я полагал бы поэтому, что не нарушаю своим чтением никаких законоположений даже в том случае, если моему выступлению придать характер строго официальный’. Но на этом жандармские объяснения не заканчиваются, он пытается еще дать обоснование своему образу жизни с точки зрения… Инструкции по организации внутреннего наблюдения. ‘Мне казалось, что это не идет вразрез и с теми особыми обязанностями, которые налагаются на меня службой по розыску. Я полагал, что чем более буду пользоваться симпатиями местного общества (а это достигается исключительно общением с ним), чем я более буду жить его жизнью, тем скорее буду иметь возможность знать среду, освещать общественное настроение, так как агентуры наемной, которой мы пользуемся в подпольных организациях, в обществе получить почти невозможно’.
Милая провинция и жизнерадостный синий мундир! Читает ли офицер корпуса Апухтина, катается ли он на собственном выезде, пускает ли на бега собственных лошадей,— он думает об одном,— об уловлении сердец.
И Департамент полиции был, очевидно, побежден такой мотивировкой, так как дальнейших предварений и выговоров за ‘образ жизни’ уже не было.

III.
СЕРДЕЧНОСТЬ И ФОРМАЛИЗМ

Теоретики политического розыска, создавшие Инструкцию по организации и ведению секретной агентуры и контролировавшие постановку этого дела в пределах империи и за границей, с особенным углублением разработали психологию отношений жандармского офицера-руководителя к руководимому им секретному сотруднику. И самое приобретение секретных сотрудников в глазах Департамента полиции представляется актом по преимуществу психологическим, ‘делом очень щекотливым, требующим много терпения и осторожности’. Когда процесс приобретения завершался, и революционер оказывался ‘заагентуренным’, то в психологической игре руководителя-офицера с сотрудником мог оказаться роковым для неопытного руководителя момент борьбы за авторитет. Департамент полиции указывал офицеру на опасность подчиниться духовному влиянию сотрудника. ‘Лица, заведующие агентурой, должны руководить сотрудниками, а не следовать слепо указаниям последних. Обыкновенно сотрудник выдающийся — интеллигентный и занимающий видное положение в партии,— стремится подчинить своему авторитету лицо, ведущее с ним сношения, и оказывает давление на систему розыска. Если для сохранения отношений возможно оставлять его в убеждении, что такое его значение имеет место, то в действительности всякое безотчетное движение сотрудников приводит к отрицательным результатам ‘.
Руководитель, подчинивший сотрудника своему авторитету и своей воле, в дальнейших сношениях должен был, следуя предписаниям своих профессоров из Департамента полиции, воздействовать на миросозерцание сотрудника и на его душевное настроение. Если сотрудник начинал работу предательства по материальным соображениям, то в нем надо было ‘создавать и поддерживать интерес к розыску, как орудию борьбы с государственным и общественным врагом революционного движения’. Особенно ценными представлялись в этом отношении сотрудники, начавшие предавать по побуждениям отвлеченного характера. Офицеру предписывалось путем убеждения склонять на свою сторону и обращать революционеров в лиц, преданных правительству. Теоретики Департамента полиции весьма ценили убежденность сотрудников и, получая известия о разоблачениях своих агентов, старались определить, в какой мере ши сохраняли и афишировали эту убежденность. Результаты получались неудовлетворительные. Так, при осмотре дел о лицах, оказавших секретные услуги розыскного характера по политическим преступлениям за 1906—1911 годы, деятельность коих сделалась известною в противоправительственных организациях, оказалось, что ‘при производстве расследований революционными организациями в целях обнаружения и разоблачения данных о секретной службе членов организации, лишь одна жена врача Зинаида Жученко^, бывшая членом партии социалистов-революционеров, при означенных расследованиях безбоязненно и открыто заявила эмигранту Бурцеву, что она, состоя членом партии, служила одновременно русскому правительству из-за идейных побуждений и, будучи фактически до самоотвержения преданной престолу, вполне сознательно относилась к розыскному делу, постоянно заботясь только об интересах этого дела. Что же касается других лиц, уличенными революционными организациями в том, что они, состоя членами партий, исполняли обязанности агентов Департамента полиции, как-то: А. Г. Серебрякова (псевдоним ‘Субботина’ и ‘Туз’), жена судебного пристава О. Ф. Руссиновская-Пуцято (псевдоним ‘Леонида’ и ‘Ольга Федоровна’), мещанка Т. М. Цетлин (псевдоним ‘Мария Цихоцкая’) и другие, то таковые, как видно из дел, хотя исполняли свои обязанности ‘идейно’, мало интересуясь, будучи убежденными врагами крамолы, получаемым за свою секретную службу по розыску вознаграждением, тем не менее, при разоблачении их деятельности, об этом перед членами преступных организаций и равно лицам, производившим таковые расследования, открыто не заявляли’. Таков неутешительный итог изучений по вопросу о степени убежденности секретных сотрудников. Вдумайтесь в тенденцию составителей этой справки, и вы согласитесь с тем, что дальше идти некуда. Это уже максимализм отношений жандарма и агента. Требуют не только того, чтобы человек предавал своих товарищей, требуют, чтобы он делал это с легким сердцем, убежденно. Этого мало: требуют, чтобы при разоблачениях он громко разглашал о своей преданности сыску, о своей верности Департаменту. И секретный сотрудник должен был быть своеобразным героем: умирая, он должен был кричать ‘да здравствует предательство во имя Департамента полиции!’ Нельзя отказать в законченности этой идеологии предательства, созданной департаментом. Но воспитатели сотрудников, очевидно, не были на высоте требований начальства.
В повседневных отношениях к сотруднику Департамент полиции требовал от руководителя-офицера души, души и души, сердечного, мягкого, теплого и ровного отношения. ‘Заведующему агентурой рекомендовалось ставить надежных сотрудников к себе в отношения, исключающие всякую официальность и сухость, имея в виду, что роль сотрудника обыкновенно нравственно очень тяжела и что ‘свидания’ часто бывают в жизни сотрудника единственными моментами, когда он может отвести душу и не чувствовать угрызений совести’. Так говорила Инструкция, и Департамент полиции, получая сведения с места и анализируя их, всегда отмечал и укоризненно указывал жандармским офицерам на недопустимость отношения к сотрудникам — несдержанного, негуманного, жестокого, нервного. Я приведу один такой выговор начальнику Жандармского управления, образцовый по силе убедительности и по красноречию стиля… ‘Усматривается недостаточно ровное и слишком формальное, сухое отношение к секретным сотрудникам, отчасти, может быть, вследствие неуверенности вашей в искренности некоторых из них. Последнее обстоятельство, если оно имеется в действительности, несомненно и является прямым следствием именно формального, сухого отношения, которое, очевидно, не может расположить сотрудника к какой бы то ни было откровенности. Между тем искренность агентуры составляет главнейшее условие для правильного и продуктивного ее использования. Почему прежде всего необходимо установить самые простые, сердечные (но отнюдь не фамильярные) отношения с сотрудниками, чтобы не только расположить, но и привязать их к себе. У сотрудников не должно быть не только ни малейшего страха к своему руководителю, но даже и сомнения в доступности последнего… Не следует также давать серьезной агентуре особых агентурных поручений по незначительным выяснениям, во всяком случае, такие поручения могут быть высказаны лишь в форме пожеланий, и отнюдь не в форме требований. Вообще же, давая поручения сотрудникам, ни в коем случае не допускать нажима при их исполнении, так как всякое форсирование в этом очень часто ведет лишь к провалам агентуры, создание которой должно быть первейшей обязанностью руководителя’.
При столь высоком представлении о секретном сотруднике, какое было у Департамента полиции, понятно, что Департамент полиции требовал бережного отношения к сотруднику. Заботливость о сохранении сотрудников была весьма многосторонняя, и даже тогда, когда приходилось расставаться с сотрудником, не следовало, по указанию Инструкции, обострять с ним личных отношений.

IV.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГАЗЕТНОЙ АГЕНТУРЫ

Правительство старого режима вело борьбу с печатью по всему фронту. Кажется не было ни одного ведомства, ни одной части, которая не принимала бы участия в войне с печатным словом и не была бы повинна в известном его ущемлении. В этой войне не последнее место — борьба с осведомленностью печати. Власти не могли спокойно относиться к тому, что их тщательно укрытые действия и намерения получали оглашение в ежедневной прессе, что компрометирующие их секретнейшие и интимнейшие официальные документы, хранившиеся за семью печатями, становились достоянием гласности. О том, как положить конец таким публикациям, как подорвать корни газетной информации, ломали голову многие чины — от самых крупных до самых мелких, от председателя Совета министров до последнего филера.
Отрядами, на которые была возложена специальная задача пресечения нитей информации, являлись: Главное управление по делам печати, Департамент полиции и Охранное отделение. Прежде всего осознало свое бессилие и сложило оружие цензурное ведомство, Главное управление. Статс-секретарь Коковцев9 18 января 1912 г. обратился к министру внутренних дел А. А. Макарову10 с письмом ‘о необходимости изыскания надлежащих мер к прекращению печатания в газетах официальных бумаг, добываемых из правительственных установлений незаконными путями’. Главное управление по делам печати, куда было передано письмо Коковцева, попробовало искать средства борьбы против информации в сфере юридических способов воздействия и с этой целью предприняло ‘изыскание способов понуждения редакторов повременной печати обнаруживать имена лиц, доставляющих в редакцию секретные документы’, но при этих изысканиях выяснилось, что по существующим законам ‘ правительство лишено права предъявлять к редакторам подобного рода требования, а в уголовных законах, при самом распространительном их толковании, не заключается никаких оснований для применения их’.
Еще не успело Главное управление разработать своего ответа на письмо Коковцева, как в борьбу с газетной осведомленностью вмешались новые лица, и правительственные агенты должны были встрепенуться. ‘Его императорское величество, по ознакомлении с представленною морским министром вырезкою из газеты ‘Речь’ от 29 января, за No 28, со статьей Л. Львова ‘Тактика морского министра’, воспроизводящею почти дословно письмо государственного контролера от 16 января за No 14 на имя председателя Совета министров по вопросу об изменении положения о совещании по судостроению, разосланное членам Совета министров 1 февраля, высочайше соизволил обратиться к председателю Совета министров с рескриптом от 6 февраля, в котором, указывая на совершенную нетерпимость подобных разглашений в печати правительственных документов, повелел председателю настоять на полном расследовании этого случая и затем о результате доложить его величеству’.
Вот тут-то и пошла писать губерния. Получив рескрипт, Коковцев немедленно же адресовался к А. А. Макарову, министру внутренних дел, с письмом, в котором писал между прочим: ‘В исполнение высочайшего повеления и имея в виду, что виновных в похищении материала для криминальной статьи следует искать либо в подлежащем учреждении государственного контроля, откуда исходил оригинал этого письма, либо в государственной типографии, где оно печаталось, либо в канцелярии Совета министров, я сделал распоряжение о производстве тщательного расследования по всем трем учреждениям. Но вместе с тем, не могу не заметить, что подлежащие начальства означенных учреждений не имеют в своем распоряжении всех необходимых средств к обнаружению виновных в такого рода похищениях, и что более надежным для сего средством явилось бы совершенно негласное, в порядке секретного полицейского сыска, расследование всех путей и способов, коими газеты, и в частности, в данном случае сотрудник газеты ‘Речь’ Л. Львов (Л. М. Клячко) добывает себе материал для газетных статей из правительственных источников’.
О производстве этого расследования и просил Коков-цев Макарова. Макаров тотчас же положил резолюцию: установить за сношениями Клячко совершенно негласное наблюдение. Сделать (по канцелярии) распоряжение о недопущении его в центральные учреждения Министерства внутренних дел за получением сведений для печати. 13 февраля начальник Санкт-Петербургского охранного отделения получил предписание ‘установить самое тщательное и совершенно негласное наблюдение за сношениями Л. М. Клячко (Л. Львов) и о результатах наблюдения еженедельно сообщать Департаменту полиции’.
С этого момента Львов получил на довольно продолжительное время верных, но тайных спутников, которые изо дня в день наполняли свои ‘дневники наблюдения’ за Царицынским (такова была так называемая кличка наружного наблюдения, данная Львову) дребеденью вроде: вышел в 1 час дня из дома, поехал на извозчике в редакцию, зашел в банк, посетил министерство торговли и т. д.
Расследуя вопрос о газетной информации, Охранное отделение выяснило в то же время, что, кроме Львова, составлением обличительных статей занимаются еще Аркадий Руманов и Александр Стембо. Негласное наблюдение было установлено и за ними, но оно не дало никаких интересных для охранки результатов. Резюмируя неудачу наружного наблюдения, руководитель розыска писал: ‘Вскоре пришлось снять наблюдение по той причине, что слежка за газетными сотрудниками, при постоянных разъездах по городу, часто в автомобилях, нередко прерывалась и, наконец, была замечена самими наблюдаемыми. Кроме того, наблюдение оказалось не достигающим цели еще и потому, что, отмечая посещение газетными сотрудниками тех или иных правительственных учреждений, оно не давало, ввиду совершенной невозможности выслеживать наблюдаемых внутри казенных помещений, необходимых указаний на то, с кем именно из должностных лиц и по каким поводам наблюдаемые входили в общение’.
В распоряжении Департамента полиции оставалось одно сильное средство: ввиду неудачи наружного наблюдения Департамент нашел более соответственным перейти к обыскам и арестам. Мера эта с одобрения министра А. А. Макарова была применена летом 1912 г. к Руманову, Стембо, Львову, Атмакину и Раковскому. Обыски, по деликатному выражению охранного отделения, коснулись и редакций газет ‘Речь’ и ‘Биржевые ведомости’.
При обысках были отобраны различные секретные циркуляры и другие официальные документы, но указаний на источники получения этих документов эти обыски не дали. При допросах обысканные заявили, что официальные документы они получали непосредственно от разных сановников.
Данные наружного наблюдения подтверждали заявления журналистов, и таким образом, при всем старании обвинить их в преступных деяниях, связанных с приобретением документов, не удалось, и ‘переписка’ о них была прекращена.
О произведенном Охранным отделением и Департаментом полиции расследовании и о его результатах министр внутренних дел сообщил Коковцеву. Констатировав неудачу следствия, министр внутренних дел указал на старое испытанное средство, не использованное в этом нападении на редакции и журналистов. ‘Единственным возможным способом борьбы с этим злом было бы установление внутреннего освещения состава редакций известных газет, что, конечно, сопряжено с весьма крупными денежными затратами и к чему, однако, ввиду необходимости придется в недалеком будущем прибегнуть’,— писал министр внутренних дел Коковцеву. Коковцев не удовлетворился этим ответом и, разделяя заключение министра внутренних дел о внутреннем освещении, высказал мнение, что ‘заявлениям сотрудников левых газет о получении ими официальных документов от высокопоставленных особ едва-ли следует придавать веру, и что более вероятным является предположение о добывании таких документов означенными журналистами путем подкупа рабочих государственной типографии или чиновников’.
Департамент полиции произвел дополнительное расследование, не давшее опять-таки никаких результатов…
Оставалось прибегнуть к последнему средству. Директор Департамента полиции С. П. Белецкий в сентябре 1913 г. обратился к санкт-петербургскому градоначальнику Д. В. Драчевскому с предложением ‘распорядиться приобретением подведомственным ему Отделением по охранению общественной безопасности и порядка в столице внутренней агентуры в редакциях некоторых газет, возбуждающих наибольшие подозрения в смысле противозаконного добывания и разглашения официальных документов, и направлением этой агентуры на выяснение практикуемых редакциями способов сего’.
Предложение С. П. Белецкого было принято к сердцу, и Петербургское охранное отделение завело новую отрасль секретной агентуры — газетную агентуру. Таким образом, к созданию института секретного сотрудничества в газетной среде в той или иной мере приложили руку наблюдавшие филеры, чины Департамента полиции во главе с директором, санкт-петербургский градоначальник, министр внутренних дел, председатель Совета министров и сам монарх.

ПРИМЕЧАНИЯ

4. В распоряжении министра внутренних дел имелось несколько секретных смет, в том числе три миллиона рублей, выхлопотанные столичным генерал-губернатором Д. Ф. Треповым, для ‘усиления тайного фонда Департамента полиции’, секретная смета ‘на известное его императорскому величеству употребление’ и другие. Кроме того, отчетность в выдачах денег секретным агентам была предельно упрощена. Поэтому точные суммы, тратившиеся на содержание секретной агентуры, установить практически невозможно.
5. Алексей Николаевич Хвостов (1872—1918), действительный статский советник, камергер, Вологодский и Нижегородский губернатор, в 1915—1916 годах министр внутренних дел, уволен по требованию Г. Е. Распутина.
6. Степан Петрович Белецкий (1873—1918), тайный советник, в 1909—1912 годах вице-директор, в 1912—1914 годах директор Департамента полиции, в 1915—1916 годах товарищ министра внутренних дел.
7. Борис Михайлович Ржевский, журналист. Служа в Нижнем Новгороде, выполнял мелкие поручения А. Н. Хвостова, в 1914—1917 годах помощник уполномоченного Красного Креста северо-западного района. Зимой 1915 года секретно командирован А. Н. Хвостовым в Швецию к бежавшему туда бывшему иеромонаху Илиодору (Труфанов) для переговоров с ним об организации убийства Распутина. По другой версии, более правдоподобной, Ржевскому поручалось купить у Илиодора письма Распутина, компрометировавшие членов царской семьи. По распоряжению Белецкого, узнавшего об этой поездке от И. Ф. Мануйлова, Ржевский был арестован на границе при возвращении в Россию.
Щеголев Павел Елисеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Героиня охраны, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1912
  2. Царское богомолье, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1912
  3. Петербургские филеры за границей, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1912
  4. Секретная агентура, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1922
  5. К биографии Я. Н. Толстого, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1904
  6. С. Г. Нечаев в равелине, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1906
  7. Таинственный узник, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1919
  8. Благоразумные советы из крепости, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1913
Электронная библиотека