‘Дло’, No 2, 1870
Мелочи из запаса моей памяти. М. А. Дмитриева, Дмитриев Михаил Александрович, Год: 1870
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Мелочи изъ запаса моей памяти. М. А. Дмитріева. Изданіе ‘Русскаго Архива’. М. 1869.
Вмст съ старческими стованіями на ныншнее паденіе ‘словесности’, вмст съ пустой болтовней и допотопными размышленіями, наполняющими собою большую часть этой книги недавно умершаго Дмитріева, въ ней есть нсколько разсказовъ, характеризующихъ очень недавній періодъ нашей исторіи. Нкоторыми изъ этихъ анекдотовъ мы подлимся съ читателемъ.
Г. Лохвицкій въ своемъ ‘Уголовномъ прав’ сообщаетъ, что на доклад объ одномъ крестьянин, виновномъ въ оскорбленіи величества, Александръ I написалъ: ‘нисколько не обидна для меня брань человка полудикаго’. Дмитріевъ разсказываетъ, что государь въ подобныхъ случаяхъ дйствовалъ всегда одинаково.
‘Дмитріевъ (министръ юстиціи, дядя автора) докладывалъ дло объ оскорбленіи величества. Государь при этомъ слов сказалъ: ‘вдь ты знаешь, Иванъ Ивановичъ, что я этого рода дла никогда не слушаю. Простить, и кончено, что же надъ ними терять время!’ Дмитріевъ отвчалъ: ‘въ этомъ дл, государь, есть обстоятельства довольно важныя, дозвольте хоть ихъ доложить отдльно’. Государь сказалъ: ‘нтъ, Иванъ Ивановичъ, чмъ важне такого ‘рода дла, тмъ мене хочу ихъ знать… Можетъ случиться, что я, какъ императоръ, все-таки прощу, но какъ человкъ, буду сохранять злобу, а я этого не хочу. Даже при такихъ длахъ никогда не говори мн и имени оскорбителя, а просто говори: дло объ оскорбленіи величества, потому что, хотя я и прощу, хотя и не буду сохранять злобы, но буду помнить его имя, а это нехорошо’. (Стр. 138.)
Подобныя чувства тмъ боле замчательны, что въ русскомъ обществ того времени было много дикой нетерпимости. Тотъ же Дмитріевъ сообщаетъ, напр., разсказъ объ убійств юноши Верещагина.
‘Верещагинъ жилъ у московскаго почтъ-директора, имлъ возможность читать иностранныя газеты до ихъ цензированія и перевелъ на русскій языкъ прокламацію Наполеона, которую онъ издалъ передъ своимъ походомъ на Россію, и въ которой общалъ русскимъ свободу. Графъ Растопчинъ захватилъ Верещагина, вывелъ его на крыльцо своего дома и, обращаясь къ громадной толп собравшагося народа, сказалъ: ‘народъ православный, вотъ вамъ измнникъ, длайте съ нимъ, что хотите!’ Затмъ онъ веллъ драгуну рубить Верещагина, драгунъ не скоро повиновался, но по второму строгому приказанію, вынулъ саблю и началъ. Потомъ Верещагина сбросили съ крыльца народу, который тутъ же разорвалъ его живого на части’. (Стр. 236 — 239.)
Разсказы Дмитріева, кром отрывочной и сжатой характеристики нравовъ того времени, относятся преимущественно къ литератур. Многіе изъ современныхъ отечественныхъ сочинителей найдутъ въ нихъ не мало поучительнаго, и мы, думаемъ оказать имъ услугу, сопровождая Дмитріевскіе разсказы нкоторыми примчаніями.
Встарину наши сочинители не могли жить безъ меценатовъ и милостивцевъ, нкоторые даже состояли на постоянномъ содержаніи поcлднихъ. Костровъ, напр., жилъ у Шувалова.
‘Домашніе Шувалова обращались съ нимъ, почти не замчая его въ дом, какъ кошку, къ которой привыкли. Однажды Дмитріевъ зашелъ къ Шувалову и, не заставъ его дома, спросилъ — дома ли Ермилъ Ивановичъ? Лакей отвчалъ: ‘дома, пожалуйте сюда!’ и привелъ его въ заднія комнаты, въ двичью, гд двки занимались работой, а Ермилъ Ивановичъ Костровъ сидлъ въ кругу ихъ и сшивалъ разные лоскутки. На вопросъ — чмъ онъ это занимается, Костровъ отвчалъ: ‘да вотъ двчата велли что-то сшить’, и продолжалъ свою работу’. (Стр. 26.)
Примчаніе. Не худо бы и многихъ ныншнихъ писателей раздать по господамъ для обученія ихъ полезнымъ занятіямъ. Мы уврены, что изъ г. Семевскаго, напр., вышелъ бы хорошій портной и чтецъ псалтыря по покойникамъ, портняжный геній замтенъ даже и въ его историческихъ трудахъ, выкроенныхъ всегда по одной мрк и сшитыхъ изъ разныхъ архивныхъ лоскутковъ. Кром того такая господская спека была бы полезна и для исправленія нравственности сочинителей, тогда редакціи наврное избавились бы отъ такихъ непріятностей, какъ, напр., покража четвертака и книги Гнейста, совершенная нсколько лтъ назадъ въ редакціи ‘Русскаго Встника’ кмъ-то изъ сотрудниковъ, или превращеніе фельетоновъ ‘Голоса’ въ домъ терпимости, какъ недавно жаловался на это самъ Краевскій своему бывшему пріятелю, г. Незнакомцу.
‘Тогдашніе вельможи нарочно сводили и приглашали на обды Сумарокова и Ломоносова, чтобы стравить ихъ и полюбоваться ссорой (стр. 6.) Поздне подобнымъ же образомъ травили Кострова, подпаивали его, ссорили его съ молодымъ Карамзинымъ и доводили сихъ до дуэли, Карамзину давали въ руки обнаженную шпагу, а пьяному Кострову ножны. Онъ не замчалъ этого и съ трепетомъ сражался, боясь пролить кровь неповинную’. (Стр. 26.)
Примчаніе для г. Скарятина. Воспользуйтесь, mon cher, этимъ примромъ. Внушите своимъ милостивцамъ устроить обдъ, пригласите на него двухъ заклятыхъ враговъ вашихъ, Краевскаго и Каткова, стравите ихъ, и будьте уврены, что они погибнутъ оба. Вы по смоленской исторіи собственнымъ опытомъ знаете, до чего на подобныхъ обдахъ можетъ простираться ярость россіянъ.
Читателю, можетъ быть, извстно, что въ Москв есть общество любителей россійской словесности, состоящее исключительно изъ старцевъ, которые и сами не знаютъ, зачмъ они собираются въ сенатъ русской литературы. Дла этого общества почти всегда шли такъ же, какъ нын. Вотъ вступительная рчь Загоскина, посл его избранія въ предсдатели общества.
‘Свъ на кресло, крякнулъ, потрепалъ себя по брюху и обратился къ членамъ: ‘Фу, батюшки! Обдалъ у Акулова! Такъ накормилъ проклятый, что дышать не могу,— всего расперло! Ну, что же бы намъ подлать?’ (Стр. 171.)
‘Въ Петербург представляли трагедію Кукольника ‘Рука всевышняго отечество спасла’, которая чрезвычайно понравилась государю (Николаю Павловичу), а Полевой, вроятно, совсмъ не зная этого, напечаталъ разборъ этой трагедіи и доказывалъ ея недостатки. Журналъ Полевова запретили, и Курбатовъ сказалъ по этому поводу —
‘Рука всевышняго’ отечество спасла
‘И погубила Полевова!’ (Стр. 111.)