А. CИЗOBА.
Механникъ-самоучка Иванъ Кулибинъ.
МОСКВА.
Изданіе книгопродавца M. B. Клюкина, Моховая, д. Бенкендорфъ.
1901.
І.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
Механик-самоучка Иван Кулибин, Сизова Александра Константиновна, Год: 1901
Время на прочтение: 18 минут(ы)
150 лтъ тому назадъ въ 1735 г. 10 апрля въ Нижнемъ-Новгород въ небольшомъ деревянномъ домик мучнаго торговца Кулибина собралось человкъ пять гостей, праздновались крестины сына — первенца Ивана. Много пожеланій говорилось сосдями и родственниками, много плановъ народилось о будущности новорожденнаго и у довольнаго отца.
— По нашему длу, по торговому, много успшнй и дло пойдетъ, коли смышленный сынъ въ сподручникахъ будетъ.
— Ужъ это встимо, подлинно вдь благословеніе это Божіе.
Маленькій герой праздника нашего еще ничего не понималъ и предоставлялъ другимъ строить планы за него. А пока родители мечтали, онъ правильно развивался и быстро росъ.
Когда мальчику было 5 лтъ, онъ большую часть времени проводилъ возл матери и тихо сидлъ, складывая изъ лучинокъ всевозможныя фигуры.
— Славный ты у меня Ванюша, занятный! говаривала ему мать, лаская его и гладя его кудрявую блокурую головку.
— Гляди, матушка, словно заправдашнее колесо выходитъ и вертится, объявлялъ мальчикъ, когда ему удавалось изъ лучинокъ смастерить колесо.
Разъ мать принесла съ рынка много живой рыбы и положивъ ее въ ведро налила воды. Ваня не отходилъ отъ рыбы и все любовался ею.
— На, возьми вотъ маленькія, а то он такія крохотныя, что и чистить-то ихъ не сподручно.
Мальчикъ тотчасъ наловилъ въ ведр цлую горсть.
— Положи на вотъ сюда въ баночку, да налей водицы.
Ребенокъ такъ и сдлалъ.
Прошло дня три, а Ваня позабылъ уже о рыбкахъ, и когда вспомнилъ, то съ грустью увидалъ, что он больше не плавали, а поднявшись наверхъ банки неподвижно лежали. Вода уже зазеленла.
— Матушка, что это съ рыбками? отчего он пропали? чуть не плача спрашивалъ мальчикъ.
— Да вотъ мы съ тобой оплошали: въ одной вод он долго не проживутъ, а мы полнились перемнить воду.
Ваня запомнилъ это и черезъ нсколько лтъ, гуляя одинъ но большому саду, прилегающему къ ихъ маленькому деревянному домику, остановился у пересохшаго зеленаго пруда и придумывалъ, какъ бы приспособить его для рыбы.
— Надо чтобы вода мнялась, думалъ мальчикъ и ршилъ провести изъ ручья, который былъ на гор, воду въ прудъ. Посл долгихъ трудовъ ему удалось это, прорылъ прудъ и поставилъ желоба, по которымъ старая вода могла бы выливаться изъ пруда и такимъ образомъ вонючая лужа преобразилась въ чистенькій прудикъ.
— Что ты это, какой чумазый возвращаешься изъ сада? на ноженкахъ-то грязи побол полъ-пруда приволочешь. Чмъ ты это все балуешься тамъ?
— Прудъ чищу, матушка
— Какой такой прудъ, тамъ съ горсть воды, а теперь небось и та пересохла.
Мальчикъ продолжалъ по прежнему неутомимо работать и когда совсмъ устроилъ, потащилъ посмотрть и мать.
Та была сильно удивлена и на радостяхъ общала мальчику купить полъ-сотни карасей и пустить въ новый прудъ.
— Пустимъ вотъ такихъ маленькихъ, съ палецъ величиной, а тамъ имъ привольно будетъ, хорошо, они и подростутъ.
Настало время отдать мальчика въ ученье. Въ то время не было еще общедоступныхъ школъ, и мало было учителей, способныхъ обучать грамот. Первыми грамотями были церковнослужители. И вотъ дьячку поручилъ отецъ обучать Ваню грамот.
— Преподай ты ему часословъ, псалтирь, ну и всякую эту книжную мудрость.
Ваня такъ прилежно сталъ заниматься, что мать, опасаясь за его здоровье, съ грустью говорила отцу:
— Гляди-ка, хозяинъ, нашъ то Ванюшка, отъ пищи совсмъ отсталъ, все надъ книгами убивается.
— Это ты по твоему бабьему уразумнію такъ глупо болтаешь, встимо, не баловаться же ему день-деньской.
— Да вотъ что я теб скажу, Петръ Ивановичъ: сна совсмъ таки лишился Ванюша.
— Ничего, ничего, онъ малый смышленый, умный, весь въ меня. Скоро мн помогать будетъ. Приспособлю его по моему длу, по мучной части.
Мать не возражала отцу, а въ душ думала, что другая будущность предстоитъ ея любимцу.
Ваня все свободное время проводилъ или за книгами, или стругалъ ножичкомъ разныя мудреныя штучки. Дьячекъ не могъ нахвалиться смышленостью и прилежаніемъ мальчика. И когда отецъ Вани пришелъ за нимъ, находя, что сына пора уже приспособить къ торговл, учитель грустно сказалъ ему:
— Смышленый малый твой Иванъ, больно понятливъ и куда охочъ къ ученью. Не грхъ бы его по ученой части пустить.
— Ну нтъ, это зачмъ же? грамотный и намъ требуется, я самъ человкъ темный, на Ванятку всю надежду возлагаю.
На другой день отецъ съ гордостью повелъ мальчика въ лавку и поставилъ его за стойку.
Ваня прежде съ любопытствомъ приглядывался къ своей новой обстановк, но вскор страсть къ струганью отвлекла его отъ дла. Чуть покупателя нтъ въ лавк, онъ не стоитъ у входа, не зазываетъ мимо проходящихъ? а заберется за мучные мшки и забывъ обо всемъ на свт чертитъ мломъ что-нибудь на полу или вырзываетъ перочиннымъ ножомъ
— Ванька, Ванька! кричитъ отецъ, а мальчикъ и не слышитъ.
— Иванъ! Куда запропастился? сердито раздается голосъ отца.
Напрасно, Ваня ко всему теперь глухъ, его глаза блестятъ восторгомъ, онъ торопится докончить удавшуюся ему толчею.
— Такъ вотъ ты тутъ чмъ занимаешься, негодяй! раздается надъ самыми ушами мальчика. Ребенокъ вздрогнулъ и выронилъ изъ рукъ почти готовую, искусно сдланную толчею. Игрушка покатилась къ ногамъ отца. Упалъ изъ рукъ его и перочинный ножикъ, забывъ страхъ передъ отцомъ Ваня быстро поднялъ и спряталъ свое сокровище — ножикъ.
— Батюшка, виноватъ… твердилъ мальчикъ.
— Только и слышишь отъ тебя: батюшка, виноватъ! а что мн отъ этого. Малый до десяти лтъ дожилъ, а ума словно у двухлтняго. Все бы ему въ игрушки играть.
Ваня грустно смотрлъ на свою работу и хотлъ было ее поднять.
— Брось, бездльникъ! какъ ты смешь! кричалъ отецъ. Уйди лучше и скройся съ глазъ моихъ! Убирайся домой и не смй показываться.
Тихо пошелъ мальчикъ домой и придя къ матери забился въ темный уголъ. Ему было очень грустно, что онъ разсердилъ отца и досадно на себя за то, что онъ не умлъ угодить’|ему.
— Ванюша! аль прогналъ батюшка? тревожно спрашивала его мать.
— Да, опять прогнвилъ батюшку, толчею стругалъ.
И вспомнивъ все и гнвъ отца и утрату почти оконченной работы, мальчикъ горько заплакалъ.
— Не плачь, дитятко, не плачь, дорогое, а вотъ лучше сбгай-ка да налови въ пруду отцу карасиковъ, а я ему свженькіе-то изжарю.
Петръ Ивановичъ въ то время принималъ у себя въ лавк богатаго купца и жаловался ему на сына.
— Что ты, Петръ Ивановичъ, хмурый какой? Кому ты это страху задавалъ? — я отъ сосда слышалъ твой окрикъ! говорилъ вошедшій покупатель.
— Какъ же не кричать! скажи, ты человкъ разумный. Парень мой, Ванятка, все балуетъ. Проку изъ него не будетъ никакого.
— Что, аль грубитъ? можетъ по малоумію, глупъ, что ли, по просту сказать?
— То-то нтъ, больно смышленъ, и первый грамотй у насъ здсь во всмъ посад. Не смотри, что малъ, а и старикамъ помогаетъ: прочесть, аль написать что. Да вотъ только по лавк плохъ. Помощи мн отъ него по моему торговому длу никакой.
— Значитъ балуется? баклуши бьетъ? собакъ аль голубей гоняетъ?
— Нтъ, мальчишка тихій, а вотъ только страстишка водится за нимъ: все что-то стругаетъ да точитъ. Да вонъ гляди: на полу его мастерство валяется. А сколько я этого добра пожогъ, а онъ все не унимается. Да я выбью дурь-то эту изъ головы. пусть не прогнвается! Забудетъ онъ у меня мельницы строить.
Купецъ поднялъ валявшуюся толчею и началъ внимательно ее осматривать.
— Эка мастерская штучка! какъ есть, ни дать, ни взять, настоящая толчея.
Петру Ивановичу пріятно было не поддльное восхищеніе работой сына и онъ уже мягче сказалъ:
— Да ужъ такія диковинныя вещи длаетъ. Не къ лицу только намъ это ремесло, лучше бы торговлею занимался.
— Сдлай одолженіе, Петръ Ивановичъ, подари ты мн эту штуку, ребятишки вдоволь наиграются ею.
— Бери, бери, авось мальчишка опомнится и выкинетъ изъ головы дурь.
И довольный покупатель унесъ ее съ собою. Вотъ почему Ваня, пробравшись тихонько въ лавку не нашелъ тамъ больше своей работы.
Обдъ давно былъ готовъ въ дом Кулибина, ждали только главу семьи Петра Ивановича. Только онъ вошелъ внесли и миску съ горячими щами. Хозяинъ былъ очень голоденъ и поторопился скоре ссть за ду. Вс заняты были своими мыслями и никто не говорилъ. Но только положилъ отецъ ложку и отеръ губы, собираясь бранить сына, хозяйка поторопилась внести сковороду жареныхъ карасей. Это было любимое кушанье Петра Ивановича и привело его въ хорошее настроеніе
— Ну хозяюшка, ты таровата что-то стала, небось уйму денегъ отсчитала за такихъ великановъ?
— И что ты, Петръ Ивановичъ? да и гд такихъ добыть? Ншто къ господскому столу гд наловятъ, а въ пасад на рынк у насъ и не увидишь!
— Такъ откуда же караси? спросилъ съ недоумніемъ хозяинъ.
— Да вотъ твой сынокъ Ванюша наловилъ для твоего здоровья въ нашемъ пруду.
— Шутить ты, что ли, вздумала со мной, глупая баба. Да и Ивану я не дуракъ достался, чтобъ меня морочить.
И онъ сильно разсердился, не позволитъ онъ смяться надъ собою. Хорошо знаетъ онъ, что въ луж зеленой воды, которая только вонь распространяетъ въ его запущенномъ саду, не только такихъ карасей, а и никакихъ не можетъ быть.
— Не изволь гнваться, батюшка, не морочимъ мы тебя. Ты во все то лто и не захаживалъ въ нашъ садъ, а Ваня тмъ временемъ исправилъ прудъ, вода-то въ немъ теперь свжая, какъ слеза чистая, карасей и рыбы всякой много.
Ваня застыдился, а мать съ любовью и лаской смотрла на своего первенца.
— Впрямь ты, Ванятка, маменькинъ сынокъ! Видно ей ты побол помощникъ, чмъ мн, сказалъ отецъ, но уже мягко. Уходя спать посл обда, онъ погладилъ его по голов.
Тишина была въ дом, пока хозяинъ спалъ, а какъ только онъ проснулся, мать налила кружку холоднаго пнистаго квасу и послала сына поднести отцу. Тотъ проснулся веселый и ласково сказалъ ему:
— Ну, Ванюша, пойдемъ въ садъ, покажи, что ты натворилъ тамъ.
Петръ Ивановичъ больше двухъ лтъ не захаживалъ въ свой садъ. Онъ предоставилъ тамъ распоряжаться жен своей, а она разсадила огородныя овощи, кусты съ ягодами. Самому Кулибину некогда было заниматься своими домашними длами, все его время посвящалось торговл.
Ваня бжалъ впереди, когда увидалъ Петръ Ивановичъ чистенькій прудъ, то въ удивленіи остановился.
— И ты это все самъ сдлалъ?
— Самъ, батюшка, самъ, вотъ этимъ заступомъ. Прежде прокопалъ, а тамъ и воды напустилъ, съ гордостью говорилъ Ваня.
— Откуда же ты воду взялъ?
— Это было трудне всего, надо было отыскать источникъ, да вотъ на той гор я нашелъ. Пойдемъ, батюшка, я теб укажу.
Залюбовался Петръ Ивановичъ своимъ сыномъ, это былъ не тотъ вялый мальчикъ, котораго онъ привыкъ видть въ лавк. Тамъ онъ равнодушно вшалъ муку, считалъ выручку, а здсь онъ оживился:
— Пойдемъ сынокъ, пойдемъ, говорилъ ласково отецъ. И Ваня привелъ его на гору къ ключевой вод. Вырытъ былъ довольно глубокій колодезь, заглядлся отецъ на искусно сдланную плотину. Хоть бы и взрослому сдлать такъ: по каналу вливалась вода въ прудъ, а изъ пруда устроены были шлюзы.
— Молодецъ, молодецъ! да ты парень съ головой! ловко все смастерилъ!
— Вотъ тутъ, батюшка, погляди, я маленькую мельницу поставить задумалъ, и толчею сегодня додлывалъ, совсмъ была уже готова.
— Такъ ты и мельницы, и толчеи все сюда готовилъ, а я ихъ ломалъ, да жегъ, думалъ балуешься! Жаль, Ванюша, занятно было поглядть, какъ ты съ этимъ справился бы: съ прудомъ нельзя лучше сладить.
— И съ мельницей слажу, батюшка, и скоро слажу, а ты тогда изволь поглядть.
Мальчикъ съ любовью и довріемъ смотрлъ теперь на отца, они стали ближе другъ къ другу
Возвращаясь отецъ уже мягко замтилъ:
— Вотъ коли бы ты такое старанье приложилъ къ моему длу — торговл. Супротивъ насъ тогда никого-бы и не было.
Ваня опять застыдился и низко опустилъ голову. Съ этихъ поръ отецъ сталъ смотрть сквозь пальцы на его мастерство. Иногда только подъ сердитую руку выбранитъ его, но игрушекъ больше не ломалъ.
Вскор Ваня опять повелъ его въ садъ, гд на пруд стояла мельница о двухъ поставахъ и толчея. Вода вертла колесо, а колесо ворочало жерновъ, который мололъ зерна. Петръ Ивановичъ пришелъ въ восторгъ и показалъ кой-кому изъ своихъ знакомыхъ. Провдали объ этомъ и посадскіе ребятишки и черезъ заборъ стали лазить, чтобъ поглядть на диковинную игрушку.
Время шло быстро и маленькому Ван уже исполнилось 17 лтъ. Все по прежнему не лежала его душа къ торговл, только этимъ онъ и огорчалъ своего отца, который все надялся, что съ годами сынъ образумится и усердно займется дломъ. Тяжело было и молодому Кулибину не исполнить желаніе отца, тмъ боле, что онъ замчалъ, какъ того это печалило. Часто Иванъ добросовстно принимался за торговлю, но не надолго: опять страсть къ чтенію овладвала имъ. Онъ утшалъ себя, что когда онъ научится, тогда и отецъ примирится съ нимъ. Цлые дни проводилъ онъ зачтеніемъ, читалъ все, что попадалось подъ руку, съ большимъ трудомъ доставая книги. Узналъ про исторію Ломоносова, вполн понималъ его.
— Матушка, слышали ли о томъ, какъ одинъ рыбакъ издалека пришелъ въ Питеръ пшкомъ, и тамъ всему научился и теперь извстенъ сталъ, книги пишетъ. Вс знаютъ Ломоносова, даже матушка Государыня!
Вскор случайно попала въ посадъ Нижняго книга сочиненія Ломоносова. Краткое руководство къ познанію простыхъ и сложныхъ машинъ.
Принялся Кулибинъ за чтеніе, но увы! книга написана на непонятномъ для него язык, ему неясенъ книжный языкъ Ломоносова. Многое хотлось ему уяснить, да не у кого спросить, прежній учитель дьячекъ самъ давно уже о всемъ допытывается у своего бывшаго ученика. Что длать? приходилось самому доходить до всего.
На Соборной колокольн были большіе часы, сильно интересовали они Кулибина. Онъ взбирался къ часамъ и подолгу просиживалъ, желая понять причину движенія стрлокъ.
Посл одной такой прогулки Иванъ Петровичъ грустно возвращался къ себ. Проходя мимо дома одного сосда онъ вдругъ услыхалъ тиканіе стнныхъ часовъ. Не долго думая Кулибинъ вошелъ къ сосду и остановился въ восторг передъ стнными часами. Вс въ посад звали страсть Кулибина ко всякимъ штукамъ, поэтому и сосдъ добродушно смотрлъ на Ивана.
— Ты что парень заглядлся. Дивная это штука я теб скажу, да ты никогда что ли не видалъ часовъ?
— Такихъ не видалъ. Не знаешь ли ты: отчего они идутъ?
— Чудной ты парень! это ты такой пытливый. А я вдь ихъ купилъ, а не самъ длалъ.
— Какъ бы мн допытать, отчего они ходятъ? все спрашивалъ Иванъ.
— А по мн отчего они ходятъ все единственно, а вотъ коли станутъ-то бда, хоть крикомъ кричи, тутъ никто не исправитъ, нту такого мастера.
— Дай мн ихъ на погляднье, сдлай такую милость, я теб берусь ихъ тогда завсегда чинить. Дня за два не бол, одолжи!
— Кому другому ни въ жизнь не далъ бы, вдь штука эта нмецкая, мудреная. А тебя, парень, уважу, больно хитеръ ты, чего добраго и самъ такіе смастеришь.
Сосдъ спокойно поручалъ свое сокровище Ивану, такъ какъ вс въ посад знали его за очень искуснаго мастера. Сколько разъ и хозяину часовъ онъ оказывалъ немаловажныя услуги: то винтикъ поправитъ, то письмо напишетъ, аль счеты сведетъ. А Кулибинъ почти бгомъ пустился съ своею драгоцнною ношею къ себ домой и не заходя къ родителямъ, забывъ и объ обд взобрался къ себ на чердакъ и тотчасъ сталъ разбирать механизмъ часовъ.
Кулибинъ заперся теперь въ своемъ угл: у него была крошечная свтлица на чердак, тамъ онъ могъ свободно заниматься своимъ любимымъ дломъ. Свту и удобства было мало, но за то здсь онъ былъ хозяинъ, здсь могли валиться разныя колесики, шестерни, сюда не достигалъ грозный крикъ отца, сюда же принесъ онъ свое сокровище — часы и не теряя минуты сталъ длать изъ дерева перочиннымъ можемъ колеса. Много труда надо было положить на то, чтобы вырзать можемъ зубцы на колесахъ и шестерняхъ. Такъ иногда удавалось ему уже тридцать или сорокъ зубцовъ, а сорокъ первый ломался и тогда приходилось опять начинать съизнова. Часы сосда были возвращены, а его, сдланные по образцу тхъ были готовы и онъ ожидалъ только того момента, чтобы повсить ихъ и завести. Но какъ не трудился надъ ними Иванъ, часы не пошли. Это было и вполн понятно: весь механизмъ въ нихъ былъ сдланъ только съ помощью ножа и зубцы хотя на видъ и казались одинаковы, могли быть и не совсмъ ровны. И такъ трудъ его пропалъ! Но это не отняло у него желаніе добиться своего. Только и думалъ онъ теперь гд бы найти часовщика, не только въ посад, но и въ Нижнемъ не было ни одного, а объ поздк въ Москву онъ не смлъ и мечтать.
Сидлъ онъ разъ задумавшись у себя на верху, какъ вдругъ услыхалъ тяжелые шаги по лстниц. Неужели отецъ? подумалъ онъ. Ужъ не случилось-ли что? Въ эту минуту въ самомъ дл вошелъ къ сыну Петръ Ивановичъ. Онъ могъ, конечно, призвать его къ себ внизъ, а не безпокоиться самому подниматься къ нему. Но любопытство заставило его самого придти сюда. Старикъ осмотрлъ свтелку, увидалъ деревянные стнные часы и только добродушно улыбнулся, а ничего не сказалъ.
— Иванъ, на-дняхъ ты подешь въ Москву, снаряжайся, и Петръ Ивановичъ пытливо смотрлъ на сына.
— Батюшка! я — въ Москву? да вы шутите?
— Чего шучу? нашъ посадъ тебя снаряжаетъ и отправляетъ, кой-какія дла тамъ надо поршить, такъ вотъ теб и поручаютъ.
— Батюшка! все исполню, что прикажутъ, только бы попасть въ Москву.
— Ты у насъ первый грамотй, ну да и парень-то съ головой, что и говорить, ужъ коли ты не сдлаешь, супротивъ тебя и некому!
Поздка въ Москву была въ то время дломъ не легкимъ: желзныхъ дорогъ не было, приходилось хать на лошадяхъ и отъ Нижняго до Москвы было безостановочнаго пути цлую недлю. Много хлопотъ было хозяйк, чтобы напечь и нажарить провизіи не только на дорогу, а и на прожитіе въ Москв. Наконецъ къ великому удовольствію Ивана все было готово и распростившись съ родителями и получивъ много порученій молодой Кулибинъ отправился въ путь.
Благополучно добравшись до Москвы и попавъ на большую улицу Кулибинъ съ восторгомъ увидалъ вывску часовщика и остановился съ любопытствомъ у окна, наблюдая за работой старика — мастера. Принимая его за обыкновеннаго зваку старикъ сначала не отрывался отъ работы. Но видя, что парень такъ осмысленно и внимательно наблюдаетъ за нимъ, онъ зазвалъ его въ свою мастерскую и тутъ все свободное время онъ работалъ подъ руководствомъ старика. Когда дла посадскія были окончены. Иванъ пришелъ проститься къ часовщику, тотъ подарилъ ему свои старые инструменты и съ этимъ вернулся въ Нижній Кулибинъ. Теперь онъ смло сталъ брать въ починку всевозможные часы, органы и получая хотя скромную плату за свою работу, онъ уже имлъ возможность зарабатывать самому и оставить мучную торговлю. Не только изъ посада приносили ему въ починку часы, но и изъ Нижняго-Новгорода. У бднаго домика останавливались иногда и богатые экипажи и на вопросъ: гд живетъ Кулибинъ? всякій обыватель съ гордостью указывалъ на его помщеніе.
Кулибинъ остался посл смерти отца не только самостоятельнымъ работникомъ, но и единственнымъ кормильцемъ громадной семьи. Посл Петра Ивановича осталась жена и двое дтей, да еще долгъ въ 700 рублей. Ивану Петровичу было лтъ 29 и у него была уже своя семья. Не смотря на то, что работалъ онъ неутомимо, средства его были очень плохи. Починка часовъ изо-дня въ-день была ему тяжела, хотлось ему создавать, творить. Придумалъ онъ устроить диковинные часы, а средствъ къ этому не было, да даже и времени было мало. Отказывая себ положительно во всякомъ излишк Кулибинъ позволялъ только иногда истратить на покупку матеріала для новыхъ изобртеній. Мысль о созданіи не давала ему покоя: ночью вдругъ приходило ему въ голову какое-нибудь улучшеніе или приспособленіе и онъ вставалъ и принимался за чертежи и вычисленія. Бывало на разсвт войдетъ съ нему старуха — мать и начнетъ ворчать:
— Опять ты, Ваня, всю то ноченьку провозился. Выло бы за работой убивался, а то ишь, все надъ глупостями.
Въ послднее время мать часто ворчала на своего любимца, она не могла понять талантливости сына, а видла только, что надежды ея не сбылись, что они теперь часто не имютъ не только лишняго, а и самаго необходимаго.
— Потерпите, матушка, потерпите немного, можетъ я скоро выбьюсь и мы заживемъ съ вами припваючи, кротко замчалъ Иванъ Петровичъ, цлуя старушку.
— Охъ — хо — охъ, горе наше сиротское. Видно правъ былъ батюшка твой, царство ему небесное. А я-то тоже потаковница… не унималась мать. Черезъ нсколько времени выдвигалась жена и та нападала на мужа и плача упрекала его:
— Какой ты работникъ? хоть бы дтокъ да сиротъ пожаллъ. Принялся бы за дло, подобаетъ здоровому работнику и мы бы зажили, какъ люди живутъ.
Жаллъ ихъ Кулибинъ, страдалъ за нихъ, но нечего не могъ подлать.
— Не понимаютъ он меня, да разв я не работаю? да разв я бгаю труда? вотъ исполню, что задумалъ и разомъ поправлю свои дла! такъ разсказывалъ онъ своему пріятелю Костромину.
Встрча и дружба съ черноярскимъ купцомъ Михаиломъ Андреевичемъ Костроминымъ была истиннымъ счастьемъ и утшеніемъ для Кулибина.
Михаилъ Андреевичъ былъ много старше Кулибина. Въ то время, когда Иванъ Петровичъ былъ еще мальчикомъ къ отцу его назжалъ богатый купецъ Костроминъ. Это былъ очень умный отъ природы человкъ, да кром того и очень книжный. Понатерся онъ, повидавъ всего въ Москв и Петербург, и тотчасъ угадалъ онъ въ мальчик Ван выдающагося человка. Вернувшись изъ своихъ поздокъ опять на родину и прослышавъ про часовщика Кулибина, онъ вскор разыскалъ его и сталъ часто посщать. Не безъ удовольствія проводилъ онъ время въ бесд съ нимъ. Не укрылось отъ добраго Костромина тяжелая обстановка пріятеля и онъ ршилъ осторожно поговорить съ нимъ и попытаться на сколько возможно помочь ему. Денегъ у него было боле чмъ достаточно для него, а съ деньгами да желаніемъ. много можно сдлать для способнаго человка.
— Вотъ какъ сейчасъ вижу я мальчика Ваню, какого я видалъ въ мучной лавк, свтятся твои голубые глаза, и кудри тоже, вотъ только бородой обросъ и сталъ Иванъ Петровичъ.
— Давно это было, Михаилъ Андреевичъ, много пережилъ съ того времени, всего было! и худого, и хорошаго!
— Разскажи мн поподробне, Иванъ Петровичъ, какъ жилъ ты въ это время и что длалъ?
— Всяко жилось, Михаилъ Андреевичъ… Первое время у меня было много заказовъ и семья не терпла нужды. Да не въ терпежъ стало изо дня въ день длать деревянные часы съ кукушкой. Просишь, бывало, заказчика: дай смастерю теб другіе часы, по-другому. Нтъ, знай твердитъ: точь-въ-точь, какъ у сосда. Что ты будешь длать. Чувствую, что такъ всю жизнь будешь только длать деревянные часы съ кукушкой. Время позаняться чмъ по душ и нтъ. Сталъ я отказываться за недосугомъ отъ работы, а самъ добылъ книги объ устройств машины, т.-е. механику и дни и ночи проводилъ за нею. Научился металлическіе часы длать. Вначал мы еще кое-какъ перебивались, а потомъ впали въ нужду. Жена у меня работящая, убивалась на работ, а все достатку не хватало. Семья большая, да и отцовскій долгъ на плечахъ. Вижу я, какъ она плачетъ и самому такъ тяжело станетъ. Подойдетъ она да со слезами проситъ пожалть семью. Сердце разрывается, а какъ помочь не знаешь.
Кулибинъ замолчалъ, такъ какъ слезы при тяжеломъ воспоминаніи мшали ему говорить.
— Упрашиваю ее потерпть, самъ плачу. Гд ей? она меня не понимаетъ.
— Не легко теб жилось, пріятель!
— Тяжелые дни пережилъ я, Михаилъ Андреевичъ! Голодалъ, чтобъ у семьи куска не отнимать. На улицу, бывало, показаться не смю, чтобы съ сосдями не встрчаться, да совтовъ ихъ не слушать, выйдешь на улицу, а кто изъ старыхъ знакомыхъ, оглядитъ мою трепаную одежду, покачаетъ на меня укоризненно головой и скажетъ: эхъ, братъ, шелъ бы ты торговать мукой, чмъ возиться съ часами. Это что за работа? На то нмецъ есть, а нашему брату, бородачу, такимъ дломъ заниматься не приходится.
— Жаль мн тебя и досадно на себя, что я не зналъ обо всемъ и не помогъ теб.
— Да я хотлъ самъ пробиться, не просилъ помощи.
— Это на тебя похоже. Но ты могъ такъ поступать только тогда, когда бы у тебя на плечахъ не была семья, самъ ты могъ голодать и ходить оборванцемъ, ну, а для семьи слдовало вспомнить стараго пріятеля и написать ему хотя строчку о своей нужд.
— Да что и разсказывать, Михаилъ Андреевичъ. всего не перескажешь! Винилъ я себя за все. Оттого мн еще тяжеле было. Можетъ вы правы, и не долженъ бы я допускать семью страдать, да вдь врилъ я въ себя и въ свое дло.
— А теперь какъ ты живешь? спросилъ Костроминъ.
— Теперь много лучше. Я считаюсь хорошимъ часовщикомъ, работы набралось столько, что я одинъ не могъ сладить и взялъ себ ученика. Теперь меня знаетъ весь Нижній, начиная отъ губернатора и кончая каждымъ мальчишкой на улиц, кром меня нтъ часовщика. Изъ деревень помщики присылаютъ мн заказы и починки. Все бы хорошо, только…
— Что только? договаривай, пріятель.
— Жить бы я могъ припваючи, коли бы не задумалъ сдлать небывалые часы. Работаю надъ заказами, а мысли все заняты часами, вришь ли: выпадутъ изъ рукъ инструменты и примусь за чертежи и рисунка. И счастливъ я тогда, ужъ такъ-то счастливъ. Опомнюсь и выругаю себя за несбыточныя мечты. Все у меня готово, а приступить къ работ нельзя, вещь эта дорогая, времени употребишь на работу такъ много, не до заказовъ будетъ, а жить-тона что?
— Покажи мн свои рисунки?
Иванъ Петровичъ сейчасъ досталъ свои чертежи, разложилъ ихъ на стол и сталъ объяснять своему другу. Первый разъ въ жизни онъ имлъ дло съ человкомъ, который не только понималъ его замыслы, но могъ и оцнить. Костроминъ понялъ изъ объясненія, что мудреные часы Кулибина не пустая затя.
— Вотъ, что я скажу теб, Иванъ Петровичъ: вдь ты отъ меня, какъ отъ друга, долженъ принять слдующее предложеніе. Съ завтрашняго дня не бери больше ни одного заказа и принимайся длать свои часы все время, пока не кончишь ихъ, совершенно бери у меня денегъ на прожитіе, покупай на мой счетъ книги, инструменты, матеріалъ и др. Семью и ученика содержи. какъ можно лучше — не скупись.
— Михайло Андреевичъ! вскричалъ Кулибинъ, ты хочешь меня облагодтельствовать?
— Позволь тебя спросить: а разв ты, Иванъ Петровичъ, не сдлалъ бы того же, если бы былъ на моемъ мст?
Кулибинъ былъ сильно растроганъ, со слезами на глазахъ онъ схватилъ об руки Костромина и крпко сжалъ ихъ.
— Пусть Богъ наградитъ тебя за меня!
Оба друга разстались въ самомъ счастливомъ настроеніи. И тотъ и другой переживали рдкія блаженныя минуты.
Два года жилъ Кулибинъ у своего пріятеля близъ Нижняго-Новгорода въ сельц Подновье. Все это время, благодаря Михаилу Андреевичу, ни объ, ни его семья не знали ни въ чемъ недостатка. Первый разъ въ жизни могъ Иванъ Петровичъ вполн предаться своей страсти къ изобртеніямъ. Неутомимо работалъ онъ надъ своими диковинными часами: однихъ колесъ для нихъ сдлано было имъ до 1000, фигуры въ часахъ отлиты были самимъ Кулибинымъ изъ золота и серебра. Многіе слышали о диковинныхъ часахъ и съ большимъ интересомъ слдили за тмъ, какъ подвигалась работа. Часы эти имли видъ гусинаго яйца, на одной сторон былъ цыферблатъ, показывающій часы и минуты, на другой стекло, сквозь которое можно было видть, какъ каждый часъ, въ средин часовъ, отворялись царскія ворота, виднъ былъ храмъ съ гробомъ Господнимъ и двумя стражами. Вотъ ангелъ отваливаетъ камень отъ гроба, стражи падаютъ со страха ницъ, а дв жены мироносицы идутъ съ другой стороны, часы три раза играютъ молитву ‘Христосъ Воскресе* и двери затворяются. Кром этой молитвы часы играли гимнъ ‘Воскресъ Іисусъ изъ Гроба’, а въ полдень маршъ въ честь императрицы. Механизмъ этихъ часовъ былъ очень сложенъ: они заводились разъ въ недлю, были съ боемъ. Старые знаконые изъ посада часто нарочно приходили въ сельцо Подновье, чтобы только взглянуть на эту диковинку. Теперь семья съ благоговніемъ относилась къ Ивану Петровичу и только и разговору было о чуд, созидаемомъ имъ. Кулибинъ все также кротко улыбался и скромо думалъ о томъ, что вс похвалы слишкомъ преувеличены. Когда часы вчерн почти были окончены, взошелъ къ Кулибину пріятель его Михаилъ Андреевичъ и съ восторгомъ объявилъ:
— Счастье намъ неслыханное Богъ посылаетъ! Слышалъ небось? Государыню ждутъ въ Нижній!
— Болтали что-то объ этомъ, да я не поврилъ, а разв ты еще что услыхалъ?
— Врно, врно, вотъ съ чмъ пришелъ я къ теб. Поднесемъ матушк-государын твою работу.
— Спасибо, добрый другъ, ты истинно благодтель мой! Да я не врю счастію своему: какъ! скромный самоучка Кулибинъ дерзнетъ повергнуть къ стопамъ всемилостивой Государыни свой недостойный трудъ?
— Ты только работай, торопись, а я позабочусь обо всемъ остальномъ.
И Кулибинъ ночи просиживалъ за работой. Бывало вс въ дом спятъ, только онъ, да преданный ему ученикъ Ваня Пятериковъ, сидятъ за работой.
— Ваня, ты бы легъ, скажетъ ему хозяинъ.
— Высплюсь, добрый хозяинъ, а пока, сдлай Божескую милость, ее гони меня. Я и такъ подумаю: ну, какъ возьмутъ тебя въ Петербургъ, какъ я тогда тутъ одинъ останусь. Пожалуйста, не гони меня.
Наступилъ день прізда Государыни и оба пріятеля въ сильномъ волненіи отправились къ ней на поклонъ. Государыня милостиво приняла ихъ, съ большимъ любопытствомъ разсматривала часы, прослушала нсколько разъ маршъ въ честь ея сочиненный и высказала желаніе, чтобы какъ только будутъ совсмъ отдланы часы, санъ Кулибинъ съ пріятелемъ отвезли бы ихъ ей въ Питеръ.
По отъзд Государыни въ Нижнемъ-Новгород только и разговору было, что о самоучк Кулибин и о будущей его слав. Поощренный Государыней онъ опять принялся за работу. Какъ только окончательно были готовы часы. два пріятеля выхали въ столицу, провожаемые всмъ городомъ. Многіе искренно плакали, разставаясь съ добрымъ Иваномъ Петровичемъ. Ваня Петериковъ тогда только утшился, когда хозяинъ пообщалъ ему все подробно описеать о своемъ пребываніи въ Петербург.
Черезъ мсяцъ Иванъ Ивановичъ Пятериковъ получилъ слдующее письмо отъ Кулибина.
‘Любезный Иванъ Ивановичъ!
Вотъ уже дв недли прошло, какъ я проводилъ изъ Питера своего друга и покровителя, Михаила Андреевича, а тоска такъ и ходитъ за мной по пятамъ: очень ужъ покинутымъ и одинокимъ чувствую я себя въ столиц, среди сонма ученыхъ мужей Академіи. Исполняя твою просьбу, я подробно разскажу теб, голубчикъ, все, что произошло со мною за это время. 27 февраля въхали мы съ Михаиломъ Андреевичемъ въ Петербургъ. Съ какимъ восторгомъ смотрлъ я на роскошную столицу, какъ изумляли меня громадныя зданія, дворцы, памятинки и пр. Порой мн казалось, что это чудный сонъ, и я протиралъ глаза, но нтъ, мечта всей моей юности сбылась: я въ Петербург. Первые дни по прізд я бгалъ, какъ угорлый, по городу и все осматривалъ, а мой добрый Михаилъ Андреевичъ въ это время хлопоталъ обо мн. Онъ добился разршенія представиться президенту Академіи Наукъ графу Орлову и повезъ меня съ собой, приказавъ, захватить вс мои произведенія. Похали. Всю дорогу я думалъ о томъ, какъ встртитъ меня графъ, правда, онъ видлъ меня въ 1767 году, когда прізжалъ съ Императрицей въ Нижній, и былъ тогда очень милостивъ ко мн, но съ тхъ поръ прошло уже два года: онъ наврное совсмъ забылъ о моемъ существованіи, да и что ему во мн, въ мужик-самоучк. Эти мысли не покидали меня даже и тогда, когда мы съ Михаиломъ Андреевичемъ стояли въ пріемной графа, ожидая его выхода. Но представь себ мое удивленіе, когда этотъ вельможа, увидавъ меня, быстро подошелъ и, ласково протягивая мн руку, промолвилъ: ‘Добро пожаловать, Иванъ Петровичъ! Долго же ты собирался къ намъ въ Питеръ! Показывай скорй, что наработалъ за это время: если много, то прощаю твою медленность’! Потомъ онъ обратился съ такими же привтливыми словами къ Михаилу Андреевичу. Осмотрвъ вс мои работы, графъ остался чрезвычайно доволенъ и, отпуская меня, сказалъ: ‘Теб слдуетъ представиться Императриц и лично поднести Ея Величеству свои произведенія. Я дамъ знать, когда можно будетъ пріхать во дворецъ’ — Однако ждать намъ пришлось до 1-го апрля. Никогда не забуду я этотъ достопамятный день! Ты знаешь, что трусомъ я никогда не былъ, но когда Михаилъ Андреевичъ объявилъ мн, чтобы я собирался во дворецъ,— с