Взбрело на ум ни с того ни с сего вздорной старухе медвежьего мясца поесть. Пристала она к старику неотвязно: вынь да положь ей медвежьего мяса. ‘Да откуда я тебе его возьму, — говорит ей старик, — что я, охотник, что ли? Ни ружья у меня нету, ни собаки, ни рогатины. Пойду на медведя с топором — ведь он меня съест’. А старуха все свое: ‘Ступай за медвежьим мясом, хуже будет, как я тебе ухватом голову проломлю!’ Что с ней станешь делать, собрался старик, заткнул за пояс топор и пошел в лес.
Ходил-ходил, бродил-бродил, глядь — а под деревом здоровенный медведище спит, лапы в стороны раскинул, храпит на весь лес. Подкрался старик из-за куста, тяп — и отрубил ему заднюю лапу. Как заревет медведь!.. А старик бросил с перепугу топор, схватил медвежью лапу в охапку — и давай Бог ноги.
Прибежал старик домой, отдал лапу старухе и забился сам на печь, сидит: жалко ему медведя. А старуха ободрала с лапы шкуру, сощипала со шкуры шерсть, растопила печку и поставила мясо вариться, а сама села на медвежью кожу и прядет шерстку.
Ревел-ревел медведь в лесу, видит, делать нечего: лапы не воротишь. Сделал себе деревянную ногу да костыль и бредет-ковыляет по лесу.
Пришла ночь. Старик давно уж заснул на печке, а старуха все сидит, прядет медвежью шерстку да ждет, когда лапа уварится. Вдруг слышит она: кто-то идет по улице, деревяшкой поскрипывает, клюкой постукивает. Взглянула старуха в оконце, да так и обмерла со страху: идет к избе медведь, клюкою подпирается. Подошел медведь под окошко и заревел:
‘Скрипу, скрипу, скрипу!
На липовой ноге,
На березовой клюке!
И земля-то спит,
И вода-то спит,
Все по селам спят,
По деревням спят,
Одна баба не спит,
На моей коже сидит,
Мою шерстку прядет,
Мое мясо варит!..’
Невзвидела свету старуха, потушила огонь, открыла подполье, да скорей туда и спряталась — сидит там ни жива, ни мертва. А медведь уж в сенцы ввалился, деревяшкой постукивает, дверь с петель сворачивает… Вломился в избу, шагнул в темноте, да и бултых в подполье к старухе.
Медведь рычит, старуха кричит… Проснулся старик и бросился на село, поскорее народ скликать. Пока добудился, пока собрались люди, вошли в избу, смотрят, а медведь-то в подполе уж старухины косточки догладывает. Ну, Мишку убили, а старуху не воскресишь! Да не очень о ней и жалели.