Флорвиль шел ужинать в предместье Св. Жерженя, часов в девять и увидел старика, сидящего на мосту подгорюнившись, услышал стон его — остановился, хотел говорить — но медлил. Желание делать добро не всегда достаточно для благодеяния и часто умирает в душе от нерешимости, подобно светлым, хладным парам, которые воздух образует, а ветер развевает в минуту.
Однако же Флорвиль подошел к старику, и помолчав сказал ему: ‘Государь мой! Извините, но не могу ли утешить вас, или быть вам полезным?’ — Ах, нет! Отвечал старик: я в отчаянии. Друг мой умирая отдал мне свою собаку, и просил беречь ее. Я сам любил Медора: он был такой добрый, и всегда ко мне ласкался. Что же? Я утопил его. Мне не чем было его кормить, у меня жена, дети — они еще дороже. Я многим хотел отдать Медора: никто не брал. Оставалось убить его… я мог на то решиться, но не могу никогда утешиться, чувствую, что излишне надеялся на твердость свою! В самую ту минуту, когда я привязывал к нему ужасный камень — если был вы видели, как Медор смотрел на меня, лизал мне лицо, руки, и говорил глазами: мне жаль тебя, ты теряешь друга! Два раза, государь мой, два раза я толкал его, зажмурив глаза, и не мог столкнуть в реку, наконец вспомнил о жене, о детях… он упал!… Не знаю, что сделалось вдруг со мной, когда вода зашумела от падения!… Бедной Медор! Прости навеки!
Флорвиль, не зная, как утешить старика, хотел отвратить его мысли от печального предмета, говорил о том и другой, но молчал о Медоре. ‘Будем друзьями’, сказал он, пожимая руку его: ‘я желаю видеть детей твоих, хочу подарить их какой-нибудь безделкой, провожу тебя домой’… Старик не слушал.
Вдруг бежит собака, прямо к ним — сам Медор — и бросается на колени к господину своему, которой, вне себя от радости, смотрит на Флорвиля, на собаку, и не смеет верить глазам. Наконец сказал: ‘ах! Это он, это Медор! Какая радость! Бедненькой! Как ты мог выйти из реки? Говори, Медор, говори!’ — Флорвиль счел за нужное быть Медоровым переводчиком, и сказал старику: ‘руки твои верно дрожали, ты не мог хорошенько привязать камня, он сорвался, и Медор выплыл на берег. Это оперная развязка, и еще самая лучшая’.
‘Правда, правда!’ отвечал старик: глаза мои худо видели: ‘я плакал, и сам ужасался твердости своей. Нет, нет! Вперед не хочу быть твердым, лучше продам свой последний кофтан’. — Не продавай ничего, сказал Флорвиль: вот пенсион для Медора, пока хлеб дорог в Париже. — ‘Добродетельный господин!’ закричал старик… и Флорвиль ушел от него. Сошедши с мосту, он оглянулся назад: старик еще кланялся ему, и ласкал собаку свою.
(Из Journal de Paris.)
——
Медор: (Истинное происшествие в 1794 году): (Из ‘Journal de Paris’ [1801. N 55]) / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.1, N 3. — С.49-52.