Медиум
Медиум
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Медиум, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1939
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Летом ко мне в деревню часто приезжали мои друзья. Мой дом стоял у большого леса, внизу протекала речка Нерля. И вот однажды вечером, когда у меня гостили Федор Иванович Шаляпин, художник Валентин Александрович Серов, композитор Корещенко, архитектор Мазырин и архитектор Кузнецов, Мазырин как-то обмолвился за вечерним чаем, что он спирит. Мы все очень заинтересовались.
— Послушайте-ка, Анчутка-то, оказывается, спирит…
Мазырина прозвище было Анчутка. Еще с давних пор его прозвали так в Школе живописи, ваяния и зодчества, где он проходил курс вместе со мной. Был он небольшого роста, румяненький. Имел круглые черные глазки, и если бы на него надеть платок, то был бы просто вылитая девица.
— И ты веришь,— спросил я его,— что спиритизм — это не ерунда?
— Не только верю,— сказал Анчутка,— но совершенно убежден. Последние явления в сеансах в Москве, где присутствовали и иностранцы, совершенно убедили меня.
— Что же там происходило?— спросили его.
— Это трудно объяснить,— ответил он. — К тому же вы смеетесь, а смешного здесь мало.
— Ну что же, ну что же было?— спрашиваем.
— А вот что. Когда мы сели за стол и положили руки, то стол постепенно начал двигаться, потом прыгать, так что мы за ним все бегали, не отнимая рук, а потом поднялся на воздух и стукал по полу. И по азбуке выходило ‘Аделаида’. А Аделаидой звали тетку покойной хозяйки дома.
— Аделаида?— сказал Шаляпин. — Это, черт его знает, какое-то иностранное имя. Ну, и что же?
— А гитара, которая стояла в углу комнаты далеко, поднялась, полетела по воздуху и надо мной прозвенела: ‘Трам-трам-трам’.
Мы ахали.
— Прямо пролетала по воздуху без веревки?.. Замечательно! И ‘трам-трам-трам’?.. Это ловко.
— Ты, значит, медиум?— спросил Шаляпин.
— Я-то не медиум,— сказал Анчутка,— но там был один из Швейцарии, так тот — медиум! У него из рук, когда мы сомкнулись, искры сыпались.
— А вот тут у нас,— говорю я,— в лесу, есть курган, древний курган, должно быть. Весь зарос густым ельником, высокий. И там — ночью огонь показывается и ходит. И видение в белом. Много раз видели. Вот сейчас я позову, у меня здесь два приятеля-охотника — пришли узнать, пойдем ли завтра на охоту,— так вот они вам расскажут, какая здесь штука кажется.
Я позвал охотников. Один из них был Павел Груздев, а другой — Герасим Дементьевич Тараканов. Охотники — народ смышленый. Пошел я к ним и сказал:
— Вот что. Сегодня пойдем к кургану, где огонь кажется. Так вот возьми, Герасим, у меня банку — знаешь, сухой спирт, который я беру на ночь рыбу ловить?— пойдешь туда, по дорожке-то, направо от кургана, да возьми с собой простыню… Когда мы покажемся, ты зажги в кустах спирт, встань перед ним сам да простыню над собой вот так руками высоко подними. Да немножко качайся. А когда я крикну: ‘Идет’, ты вперед так перед огнем-то прыгни да и брось ее. А потом опять, когда мы подходить будем, стой на месте. Когда Шаляпин к тебе близко подойдет, ты кинься на него. А ты, Груздев, затуши спирт. Поняли?
Они смеются.
За чаем только и разговоров было, что о кургане. Герасим говорит:
— Шел я как-то, запоздал, ночью, а там огонь горит. Так — мигает. Я сробел. Обернулся — он ко мне ближе. Я думаю: что такое? Уж боюсь глядеть. Только меня сзади как схватит за плечи, и вот зачало трясти, прямо душу вытрясает. Я говорю: ‘Господи! Да расточатся врази…’ — да бегом!.. Слышу — за мной бежит… Я упал. Смотрю, бежит. Я вскочил опять. Так насилу-то прибежал вот сюда, к кухне… Ну, отстало. Вот сейчас-то шел другой дорогой, боязно той-то идти.
— Да, верно,— подтверждает Груздев,— чего еще… место тут такое… Днем идешь к кургану, за рыжиками — рыжиков там много,— так и то оторопь берет. Говорят, в старину-то в кургане этом воеводу закопали, а он, знать, колдун был. Так это вот его штуки.
— Вот интересно!— говорит Анчутка. — Надо сделать цепь, сомкнуться и его вызвать. Это-то и есть подлинная материализация духа…
— Вот какая штука,— говорит Шаляпин. — Вот это вещь. Но что гитара над тобой летала и над тобой прозвучала ‘дзын-брын’,— ты это врешь.
— Как хотите,— обиделся Анчутка.
— Ну дай честное слово,— попросил приятель Вася Кузнецов.
— Ну честное слово…
— В таком случае,— говорю я,— не иначе, что ему открыто. У него свойство такое, натура, так сказать. Медиум… И поэтому надо будет идти к кургану сегодня же.
— Это надо в двенадцать часов — в полночь это завсегда больше кажет-то,— сказал Герасим. — У нас в округе знают. Вот тут, в Охотине, так часто видят. Старый барин жил. Полубояринов. Росту-то вот с вас, Федор Иванович. Ну и сердит!.. Так он и посейчас в халате там по ночам ходит. Старики-то помнят еще, когда было право господское. Идет Полубояринов, старый уж, как увидит мужика, подзовет, спросит: ‘Ты что?’ Тот говорит: ‘Ничего, барин’. Ну, даст ему по морде и пойдет. Такой уж нрав был. Нынче-то уж, конечно, этого нет. А то в Хозареве, в овраге, дом стоял. Он и сейчас еще разваленный остался. Там по ночи всегда русалка поет. Днем-то в реку уходит, а по ночам в доме песни поет:
Не ходи ко мне, мой милый,
Нет крови во мне живой…
Приближалось уж позднее время. Охотники пошли спать, а я рассказал всем, кроме Анчутки, что будет видение.
В половине двенадцатого ночи мы все сходим с террасы. Темень. Тишина. Большой сосновый и еловый лес темнеет кучами среди мелкого леса. Мы тихо идем дорожкой. Поворачиваем по тропинке в сторону кургана. Вдруг…
— Смотрите, смотрите!— закричал Анчутка.
Среди кустов, таинственно мелькая беглым пламенем, горит сухой спирт в банке, как бы движется синий огонь.
— Сомкнёмся скорее, сомкнёмся,— кричит Анчутка. — Явление чрезвычайное. Это я сейчас же сообщу…
Он заставляет нас соединить руки. В тот же миг перед огнем, как из земли, вырастает высокая, таинственно освещенная фигура. Было действительно фантастично и неожиданно. Шаляпин задумчиво молчал, скрестив руки и опустив голову.
— Идет!— крикнул я и побежал к дому.
Все бросились за мной. Впереди всех бежал Анчутка. А Шаляпин остался.
— Стойте!— кричу я. — Анчутка, это позор!
Шаляпин один остался… Мы вернулись. Фигура светилась. Шаляпин шел к ней.
— Не ходите!— кричал Анчутка. — Не ходите! Задушит! Непременно задушит!..
Шаляпин медленно шел к видению. И вдруг упал. Упал так, как умел падать Шаляпин! К нему бросился призрак, и все погасло. Настала тьма.
Анчутка закричал:
— Он погиб!
Мы бросились к Шаляпину. Он лежал у дорожки на траве и загадочно молчал. Мы подняли его. Анчутка держал его под руку и, волнуясь, говорил:
— Успокойся, успокойся, пожалуйста. Это ничего… успокойся…
— В чем дело?— спросил Шаляпин. — Чего ты дрожишь?..
— Да ведь как же, ты упал… Я испугался.
— Когда упал? Да ты что бредишь?..
Анчутка испуганно посмотрел на него.
— Ты не волнуйся, Федя, это ничего.
Пришли домой, сели у меня в большой комнате за стол. У Шаляпина на шее темнели два красных пятна. Анчутка отозвал меня в коридор и, блестя испуганными черненькими глазами, говорил:
— Посмотри… Ты видел? Он его душил… Хорошо, что мы подбежали вовремя… Я сейчас еду… Я сегодня же к утру все доложу нашему спиритическому обществу. Мы все сюда приедем…
Как ни уговаривали мы Анчутку остаться, он не мог успокоиться и утром, когда мы спали, уехал в Москву…
Через три дня, утром, во всех газетах появились сообщения: ‘Видение Шаляпина’, ‘Шаляпин — медиум’…
Через несколько дней какой-то ловкий предприниматель выпустил брошюрку ‘Видение Шаляпина’, и она успешно продавалась во всех книжных магазинах, и вся Москва гудела.
— Слышали, Шаляпин-то, медиум? Ведь это что такое? Сколько одному отпущено… А я вот хоть тресни… ничего не видал.
Ловкий предприниматель, автор книжки, руки потирал…
А когда вся история разъяснилась и его стали осаждать возмущенные читатели,— пожимая плечами, с лукавой усмешкой говорил:
— Не я выдумал… Мне говорил не кто-нибудь, а тоже медиум, архитектор Мазырин, человек почтенный. Я тут ни при чем…
А Мазырин с той поры,— если при нем заходила речь о спиритизме,— обиженно поднимался и безмолвно удалялся из комнаты.
Медиум — Впервые: Возрождение. 1939. 25 августа. Печатается по газетному тексту.