А. В. Амфитеатров
А. В. Амфитеатров
Меценат-эстет
(Памяти ‘восьмидесятника’ И. И. Трояновского)
Меценат-эстет
(Памяти ‘восьмидесятника’ И. И. Трояновского)
——————————————
Меценат-эстет, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1931
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Очередное печальное известие из Москвы: скончался Иван Иванович Трояновский, один из лучших тамошних врачей и широко популярный в местной интеллигенции меценат-эстет, владелец замечательного собрания картин русской живописи. В 1918 году оно сдано им ‘на хранение’, т.е. пожертвовано для спасения от большевицкого грабежа, в Третьяковскую галерею, где и находится ныне.
Как коллекционер, Трояновский был ближе всего связан с ‘Миром искусства’ дягилевской эпохи. Как цветовод председательствовал в Обществе культуры орхидей. Был товарищем председателя в Обществе свободной эстетики. Тесно дружил с Московским художественным театром, когда его только что начали созидать Станиславский и Вл.Ив. Немирович-Данченко.
А в студенческой юности мечтал об оперной карьере, учился петь одновременно со мною у А.Д. Александровой-Кочетовой и был своим человеком в ее гостеприимном доме и молодом обществе, влюбленно окружавшем прелестную дочь ее, Зою Разумниковну Кочетову, блестящую примадонну императорской московской оперы и, в скором последствии, супругу Василия Ивановича Немировича-Данченко. По университету мы с Трояновским почти товарищи: я, юрист, был на втором курсе, когда он, медик, кончал. Певцов же из нас обоих не вышло. Я хоть года три поболтался в этой карьере профессионально, а Трояновский профессии вовсе не вкусил, остался при любительстве. Но любителем был страстным. С этой стороны он почти портретно написан мною в романе ‘Товарищ Феня’ (‘Звезда закатная’) под именем доктора Афинского. Предупреждаю, однако, что другие комические слабости доктора Афинского к доктору Трояновскому никакого отношения не имеют. В особенности некоторые самолюбивые увлечения Афинского, простирающиеся до ‘уклонений от истины’, хотя и невинных.
Напротив, Трояновский был правдив неукоснительно, ненавидел не только ложь, но и обычное пустопорожнее российское вранье интересности ради, говорил смело и откровенно, выражался резко. Свою медицинскую практику он начинал под сильным покровительством моего отца, протоиерея Валентина Николаевича Амфитеатрова, усердно рекомендовавшего его в богатые купеческие дома. Трояновский рекомендаций стоил и блестяще их оправдывал, но на первых порах приводил пациентов в панический ужас своими пессимистическими диагнозами, которые он излагал подробнейше, нимало не заботясь смягчать производимое впечатление.
‘Ласкового теленка’, приспособленного ‘двух маток сосать’, в Трояновском не было ни на чуть ногтя, а, наоборот, очень много от брыкливого козлика. Он был смоляк, из смоленской шляхты, русский, но с примесью польской крови, что сказывалось не только в характере его, но даже и в наружности. Сам острил, бывало:
— Нас, смоляков, поляки дразнят: ‘Пул пса, пул козы, недовярок Божий’, а русские: ‘Косточка дворянская, да собачьим мясом обросла’. Души Трояновский был добрейшей и хороший, верный друг. Польская наследственность сквозила и в его остроумии, обычно беззлобном, но которое могло окисляться очень ядовито, когда он имел причины (всегда основательные) не уважать человека. Но в товарищеской перестрелке остротами он был нисколько не обидчив: опять-таки польская черточка, — любит поляк меткое слово, хотя бы в укол себе. Антон Чехов говорил о себе, что медицина его законная жена, а литература любовница. Трояновский в университете тоже колебался, вступить ли ему в законный брак с медициною или в адюльтер с оперной карьерой. Медицина пересилила. И я думаю, что вовсе не потому, что Трояновский сознал слабость своих голосовых данных, довольно громкий и обширный по диапазону тенор его был, что называется, козловит, но он усердно учился, а при старательном и рациональном учении и не из таких ‘козлов’ выходят удовлетворительные певцы. Нет, победило призвание. И к лучшему, как для самого Трояновского, так и для общества, которое в нем вместо посредственного певца приобрело превосходного врача.
Женитьба на Анне Петровне Обнинской, дочери известного Петра Наркизовича Обнинского, либерального прокурора судебной палаты, юриста и публициста самых передовых по тому времени взглядов, вдвинула Трояновского в ‘элиту’ московской умеренно-левой буржуазии. В успехе, славе и богатстве, достигнутых Трояновским, я его уже не знал. Мы разошлись, когда я перебрался из Москвы на жительство в Петербург, где потом случилось лишь однажды встретиться с ним на одной из Передвижных выставок, да и то мельком.
В искусстве Трояновского всегда тянуло к передовым течениям, за исключением, впрочем, музыки: в ней — не знаю, как впоследствии, но в пору нашей близости был он итальяноманом и чайковцем. В театре — с художественниками, в общем эстетизме — с Брюсовым, в живописи — с Рерихом, Сомовым, Бенуа, Сурьяном, Крымовым и др., в цветоводстве — с ‘утонченностью орхидей’.
На этом последнем его пристрастии любопытно проследить, как человеком, случайно затолкнутым на коллекционерство, оно мало-помалу овладевает до неизбывной страсти. Помню великий хохот приятельского кружка, когда бедный-пребедный студент Иван Трояновский чуть ли не последний свой рубль истратил на приобретение какой-то полюбившейся ему махровой георгины. Может быть, с нее-то и пошло его последовательное превращение в художника-цветовода.
Погруженный в свою науку, в огромную врачебную практику, в искусство, в цветы, Трояновский не имел ни времени, ни охоты к интересам политическим. Сколько помню, он был выборщиком в Первую Государственную думу, — и только. По убеждениям ‘правый кадет’, одно время он уклонился было в октябризм, но по весьма малом сроке возвратился обратно — в лоно кадетско-демократической партии или сочувствия ей, не знаю. Рожденный, может быть, отнюдь не только ‘для вдохновенья, для звуков сладких и молитв’, что доказывала его медицинская и филантропическая деятельность, он, во всяком случае, не годился также ‘ни для житейского волненья, ни для корысти, ни для битв’.
Доктор Афинский в моем романе врач по женским болезням. Трояновский в начале карьеры действительно хотел сосредоточиться на этой специальности, равно как очень увлекался он и хирургией. Однако почему-то ни гинекологом, ни хирургом он не остался: кажется, обе специальности не нравились его супруге, женщине превосходного ума и сердца, образования и воспитания и одаренной сильным волевым характером. На мужа она имела влияние огромное. Громкую свою известность Иван Иванович заслужил по преимуществу как врач внутренних болезней и почти безошибочный в них диагност, достойный ученик знаменитых Захарьина и Остроумова, младший товарищ Шервинского.
В гинекологический период его практики мы были дружны и очень часто видались. Я тогда только что вошел в московский журнализм и начинал пробовать свои силы в беллетристике. Некоторые рассказы Трояновского, а также одна рукопись, им для меня добытая от другого врача, специалиста-гинеколога и психиатра, послужили мне впоследствии богатым материалом для писания по ‘человеческим документам’. В этом отношении И.И. Трояновский, московский психиатр С.С. Корсаков, петербургский — Б.В. Томашевский, московский председатель окружного суда Е.Р. Ринк, московский присяжный поверенный Н.П. Шубинской (супруг М.Н. Ермоловой) были для меня в дни молодости щедрыми источниками, благодарности которым я — сколько мне ни жить — не избуду.
Всеми глубоко уважаемый, горячо любимый своими близкими и друзьями, число же их было — что песку морского, прекрасный, безупречный семьянин, мирный, честно и трудолюбиво талантливый, много полезный гражданин, И.И. Трояновский прожил долгую и в конце концов завидно счастливую жизнь. Да, как хотите, счастливую, — вопреки даже мраку, наплывшему в нее, как и на всю русскую интеллигенцию, с заменою на московском престоле русских царей большевицкими ханами. Верная подруга Ивана Ивановича Анна Петровна умерла несколько раньше. В их лицах сошла в могилу одна из интереснейших и излюбленных супружеских пар старой интеллигентной Москвы, моей Москвы, Москвы ‘Восьмидесятников’. И хотелось бы, — потому и пишу я эту памятку, — чтобы те хорошие московские люди, которые в России ли, на чужбине ли уцелели от большевицкого разгрома, не забыли этой милой ‘восьмидесятной’ четы, потому что ее есть за что нам добром вспомнить.
Опубликовано: ‘Сегодня’. 1931. No 146. 28 мая.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/amfiteatrov/amfiteatrov_troyanovskiy.html.