ИСТОРИКО-БЫТОВЫЙ РОМАНЪ ИЗЪ ЭПОХИ XVII СТОЛТІЯ
АДОЛЬФА ГЛАЗЕРА
(Masaniello. Kulturgeshibtliche Erzlung aus der Mitt des siebzehnten Iahrhunderls, fon Adolf Glaser)
ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ‘ИСТОРИЧЕСКОМУ ВСТНИКУ’
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 11 2
1889
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/m01-1.jpg)
Въ историческихъ судьбахъ народовъ случаются перевороты, которые привлекали и всегда будутъ привлекать вниманіе мыслящихъ людей. Эти перевороты являются результатомъ борьбы негодующаго чувства собственнаго достоинства съ чужеземнымъ владычествомъ,— результатомъ отчаяннаго сопротивленія притснніямъ насильно-навязанной тиранніи. Когда народъ доходитъ до того, что бываетъ принужденъ какой бы то ни было цной купить свободу, свергнувъ съ себя ненавистное иго, тогда въ немъ пробуждаются т благородныя чувства самоотверженія и тотъ величественный героизмъ, которые Шиллеръ такъ трогательно изобразилъ въ своемъ ‘Вильгельм Телл’:
‘Нтъ, долженъ быть насилію предлъ!
‘Коль угнетенный права не находитъ,
‘Коль для него несносно стало бремя,
‘Тогда онъ смло къ Небу обратись:
‘Тамъ вс свои права отыщетъ онъ,
‘Тамъ вс они, какъ вчныя свтила,
‘Ненарушимы, тверды, неизмны’ 1)!
1) Переводъ .-Б. Миллера, помщенный въ Гербелевскомъ изданіи сочиненій Шиллера.
Общее вниманіе охотно останавливается на именахъ участниковъ подобныхъ возстаній, на тхъ избранныхъ личностяхъ, которыя, можетъ быть, только случайно стали во глав народнаго движенія и, выдвинутыя впередъ волной общаго возмущенія, въ ршительный моментъ произвели государственный переворотъ. Поводы къ возстанію могли носить личный характеръ, но если самое возстаніе разыгрывается на почв общечеловческой, мы относимся къ нему со страстно-возбужденнымъ вниманіемъ. Какъ случилось при Телл, желавшемъ защитить драгоцнныя для него права жены и дтей, такъ случилось и при геро предлагаемаго романа, при простомъ, безвстномъ рыбак Мазаніелло. Добродушнйшій смертный, выведенный изъ себя и взбудораженный оскорбленіемъ, нанесеннымъ его молодой жен, Мазаніелло въ дальнйшемъ ход событій, при геройскомъ воодушевленіи своихъ товарищей, поднимаетъ въ Неапол ужасную бурю революціи. Такимъ образомъ, судьба поручила ему роль, для которой онъ вовсе не былъ подготовленъ и которая поэтому задавила его своей тяжестью.
Тмъ не мене стоило не только изобразить это въ высшей степени благородное событіе, но и доискаться нитей, связующихъ неаполитанское возстаніе противъ чужеземнаго владычества испанцевъ съ духовнымъ движеніемъ въ другихъ сосднихъ государствахъ. Прежде же всего особенно стоило изобразить начавшуюся открытую борьбу научнаго знанія съ авторитетомъ папской власти. Поэтому, при ближайшемъ разсмотрніи главнымъ дйствующимъ лицомъ романа окажется Галилей, на цлую голову переросшій всхъ окружающихъ. Участіе, принимаемое искусствомъ въ неаполитанскихъ событіяхъ, обрисовано въ лиц веселаго удальца Сальватора Розы, друга Мазаніелло.
Роскошная итальянская природа, особенно же вчно-прославляемыя красоты окрестностей Неаполя, образуетъ какъ бы раму, окаймляющую живыя происшествія и показывающую ихъ въ яркомъ и сильномъ освщеніи.
Берлинъ, сентябрь 1887 г.
I.
На Паренопейскомъ берегу.
Едва забрезжилъ свтъ сквозь легкія ночныя облака, и съ спокойнымъ величіемъ восходившее солнце позлащало необозримый воздушный океанъ. Это было въ одно весеннее утро 1633 года. Какъ нжная мать покрываетъ поцлуями любимое дитя, такъ солнце какъ бы лобзало самыми яркими лучами окрестности Неаполя, здсь природа создала такое дивное сочетаніе пейзажной красоты, которое только изрдка удается созерцать восхищенному взору. Истинно волшебная страна снимала ночное покрывало на встрчу утреннимъ лучамъ. Глубокая и прозрачная лазурь небесъ опрокинулась гигантской чашей надъ упоительной панорамой, мягкій, ароматный втерокъ, роскошная растительность, покрывавшая горы и ютившаяся между величественными дворцами, построенными амитеатромъ и господствовавшими надъ гордыми замками,— все это сочеталось въ дивную гармонію. Изъ всхъ большихъ городовъ Неаполь, вроятно, самый красивый по мстоположенію, это мнніе высказалось въ часто повторяемыхъ словахъ, что можно спокойно умереть, увидвши Неаполь: здсь всякій получаетъ истинное понятіе о красот и величіи природы.
Упоительна была свжесть утренняго втерка, и все живущее, казалось, дышало съ наслажденіемъ. Юноша лтъ двадцати, высокій и стройный, съ тонкими чертами лица, съ высокимъ лбомъ и огненнымъ взоромъ тихо шелъ вдоль по берегу Хіайи, подкрпляя себя утренней свжестью. Насладившись роскошной картиной восходящаго солнца, удивлявшаго прихотливыми свтовыми эффектами, онъ прислъ на маленькій песчаный бугорокъ и началъ пристально смотрть на игру морскихъ волнъ, погруженный въ глубокія думы. Немного поодаль отъ этого юноши молодой рыбакъ приводилъ въ порядокъ снасти своей лодки и раскидывалъ по берегу сти, чтобы восходящее солнце высушило ихъ. Рыбакъ плъ какую-то псню, по словамъ и мелодіи совершенно гармонировавшую съ той природой, которая у неаполитанцевъ ежедневно передъ глазами: съ этимъ небомъ, какъ будто полнымъ любви и блаженства, съ этой страной, исполненной поэзіи, не поддающейся анализу и научному толкованію, но такъ сильно дйствующей на душу, чуткую къ чарамъ природы, все существо которой есть одна безсмертная псня,— тихая и меланхоличная, словно сладкое воспоминаніе, словно эхо, чутко спящее въ кустахъ и за горами и едва внятно-теряющееся въ тихомъ шопот, пока крикъ страсти и боли не нарушитъ (то спокойствія и пока оно не отвтитъ рзкимъ диссонансомъ.
Вдругъ юноша вскочилъ, подошелъ къ рыбаку и сказалъ:
— Любезный другъ, пожалуйста, перестаньте пть!
Рыбакъ посмотрлъ на него съ видомъ величайшаго удивленія. Удержавшись отъ гнвной вспышки, онъ хладнокровно спросилъ:
— Почему же, если я могу говорить, я не могу пть?
— Потому, что ваша пснь хватаетъ меня за сердце.
— Какъ это должно понимать?— возразилъ рыбакъ.— Неужто моя беззаботная пснь можетъ хватать васъ за сердце? Это для меня совершенная новость!
— Вы, вроятно, намревались пропть свою псню у постели умирающаго?
— Нтъ, за упокой души моей матери. Но къ вамъ это сравненіе не подходитъ: ваше лицо совсмъ не похоже на лицо умирающаго больного.
— Но все-таки, добрый другъ,— возразилъ юноша и чело его омрачилось горькой думой.— и я, и вы, и вс мы, живущіе въ своемъ родномъ Неапол, страдаемъ.— Не личная моя судьба длаетъ меня недовольнымъ, хотя я и могу на нее достаточно пожаловаться? Ваша веселая пснь въ виду горячо-любимаго родного города растерзала мн сердце, порой и я, конечно, смюсь, но это бываетъ только отъ зависти и бшенства. Не смотрите на меня такъ удивленно, не удивляйтесь, что я говорю такія мрачныя слова. Мое сердце страждетъ и его смертельная рана съ каждымъ днемъ будетъ все ухудшаться, пока Неаполь не стряхнетъ ига чужеземныхъ притснителей.
Рыбакъ, слушавшій до сихъ поръ юношу съ сострадательнымъ вниманіемъ, при послднихъ словахъ не могъ удержаться отъ чувства восхищенія пылкимъ соотечественникомъ, его взоръ засвтился ласковымъ участіемъ, и съ этой минуты молодыхъ людей сблизило то общее чувство ненависти къ испанскому господству, которое кипло въ груди большей части населенія Неаполя безъ различія сословій.
Исторія неаполитанскаго королевства является цпью разнообразныхъ превратностей судьбы, какія только могутъ постигать націю. Эта страна, въ которой природа въ изобиліи расточила свои дары и сокровища красоты, была издавна лакомымъ кускомъ для смлыхъ завоевателей, можно сказать безъ преувеличенія, что заманчивое королевство безпрестанно переходило изъ рукъ въ руки. Хотя князья другихъ итальянскихъ королевствъ всегда охотно заводили междоусобія съ цлью такъ или иначе захватить въ свои руки владычество надъ Неаполемъ, но зачастую заманчивой землей овладвали смлые завоеватели изъ очень отдаленныхъ земель. Господами и повелителями Неаполя длались то сарацины, переправлявшіеся въ Италію съ свернаго берега Африки, то норманны изъ далекой Франціи. Испанскіе повелители думали основать свое господство не на одномъ прав сильнаго, прав завоевателя,— они находили, что Аррагонскій домъ владетъ неаполитанскимъ престоломъ на правахъ наслдства. Но неаполитанскому народу они казались чужеземными монархами, хитрыми узурпаторами власти. Какъ часто случается въ жизни каждаго человка, что близкому онъ позволяетъ многое изъ того, чего чужому никогда бы не позволилъ, такъ бываетъ и съ цлымъ народомъ, когда онъ принужденъ повиноваться скипетру чужеземнаго повелителя: каждое принужденіе удваивается и чувство униженія давитъ съ невыносимой тяжестью, ибо вс выгоды, получаемыя правительствомъ, идутъ въ пользу потомковъ чужеземнаго рода. Недовольство только увеличиваетъ недостатки, скрытый гнвъ ищетъ исхода, несмло проявляясь въ народномъ ропот, потомъ и кровью народъ долженъ выработывать деньги на мотовство и распутства чужеземныхъ притснителей.
Все населеніе Неаполя глухо волновалось. Причины этого, конечно. лежали въ человческой природ. Дло въ томъ, что король Филиппъ IV испанскій, царствовавшій въ далекой земл, человкъ хилый, упрямый и мало заботившійся о покоренныхъ провинціяхъ, не имлъ никакого понятія о страданіяхъ и нуждахъ неаполитанскаго населенія. Въ Неапол въ качеств вице-короля жилъ герцогъ Аркосъ, бывшій самъ по себ мягкимъ правителемъ, но, не владя достаточной силой воли, онъ не могъ противодйствовать окружавшимъ его высшимъ чиновникамъ, которые были назначены изъ Мадрида. Дло постепенно дошло до того, что система взысканія податей была изощрена до тончайшаго искусства, и добродушный неаполитанскій народъ, всегда довольный, если могъ безъ большихъ хлопотъ удовлетворять своимъ обыденнымъ нуждамъ, не заботившійся объ управленіи, наконецъ, былъ пробужденъ отъ своей летаргіи и исполнился злобы.
Рыбакъ, во время разговора съ молодымъ человкомъ, раскинулъ сти на песк, уже разогртомъ солнцемъ. Теперь онъ могъ нсколько времени отдохнуть. Юноша опять прислъ на маленькій бугорокъ, а рыбакъ доврчиво расположился по сосдству съ нимъ, подперевъ рукой голову,— и у нихъ завязался разговоръ о тысячахъ случаевъ насилія, которыя ежедневно совершали испанцы. Наконецъ, дло коснулось и житья-бытья самихъ собесдниковъ. Рыбаку нечего было много разсказывать, между тмъ какъ юнош было что поразсказать. Еще ребенкомъ онъ переселился въ Неаполь изъ родительскаго дома, находившагося въ Салерно, предназначенный сначала къ изученію нрава, онъ еще мальчикомъ, изъ страстной любви къ живописи, покинулъ монастырскую школу и отыскалъ въ Неапол своего дядю, съ цлью усовершенствованія въ искусств. Затмъ, молодые люди узнали имена другъ друга: рыбакъ прозывался Геннаро Аннезе. юношу же звали Сальваторъ Роза.
— Разскажите же мн еще что-нибудь изъ вашей жизни,— просилъ Геннаро,— вы теперь видите, какъ мало или даже совсмъ не отличаюсь я отъ своихъ пріятелей и товарищей, такая же однообразная жизнь ожидаетъ меня и въ будущемъ. Такова вообще жизнь у тысячей рыбаковъ и корабельщиковъ въ счастливомъ Неапол теперь и такова же она будетъ до скончанія вка. Рдко случается, если кто-нибудь изъ насъ, въ силу какой-нибудь совершенно особенной способности, выдвинется изъ среды другихъ, я не хочу говорить какимъ образомъ, ибо и у насъ есть привиллегированные головы, избранные счастливцы. Рамъ я могу сказать, не хвастаясь, что пользуюсь авторитетомъ среди моихъ сотоварищей, это незаслуженное уваженіе пробудило во мн чертовскую самоувренность: мн стало приходить въ голову, что я могу съиграть въ жизни какую-то особенную роль.
— И какова же эта роль по вашему мннію?— спросилъ живописецъ съ легкимъ оттнкомъ ироніи,— думаете ли вы сдлаться художникомъ, полководцемъ, или, можетъ быть, мудрецомъ, или, наконецъ, виднымъ сановникомъ?
Рыбакъ улыбался.
— Въ такія подробности я никогда не вдавался,— отвчалъ онъ,— но когда мои товарищи прославляли мою хитрость, когда я еще мальчикомъ ими же былъ выбираемъ третейскимъ судьей, я порой воображалъ, что настанетъ же время, когда и я смогу съиграть роль въ важномъ дл. Но это пустыя бредни,— мн недостаетъ еще многаго, чтобы совершить что-нибудь. Главнымъ же образомъ мн недостаетъ для этого голоса.
— Голоса?— спросилъ удивленный живописецъ.— Вдь вы еще недавно такъ великолпно пли, если бы мое сердце не было такъ полно печали и ненависти, я бы, вроятно, не прервалъ васъ, охотно внимая веселымъ звукамъ.
— Вы очень благосклонны,— ласково возразилъ молодой рыбакъ,— но это вовсе не то, о чемъ я думаю. Я самъ знаю, что мой голосъ не можетъ не нравиться, не обращая вниманія на псни, которыя я пою и которыя инымъ людямъ доставляютъ удовольствіе, мой голосъ приноситъ мн также истинную выгоду, врьте или нтъ, очень часто приходятъ на голосъ, которымъ мы выкрикиваемъ наши товары. Видите ли, это случается такимъ образомъ. Поутру торговцы идутъ и бгутъ съ тысячью сортовъ разныхъ предметовъ по улицамъ города и выкрикиваютъ свои товары. Одинъ выхваляетъ хорошій вкусъ своей рыбы, другой нжность и сочность своихъ фруктовъ, третій красоту и свжесть своихъ овощей и такъ дале, какъ это обыкновенно бываетъ. Вы не поврите, какой приманкой является тембръ голоса, мы, продавцы, знаемъ это по опыту, я твердо убжденъ, что въ масс народа только тогда можно что-нибудь предпринять и выполнить, когда въ состояніи воодушевить звукомъ голоса. На это-то и не хватаетъ моего органа. Его хватаетъ только на то, чтобы заманивать добродушныхъ хозяекъ и ихъ служанокъ, когда же дло идетъ о томъ, чтобы увлечь толпу народа, тогда я пасую.
— Я врю вамъ,— возразилъ живописецъ,— я знаю, что существуютъ силы природы въ насъ и вн насъ, таинственное вліяніе которыхъ всегда казалось и кажется неразъяснимой загадкой. Если вы захотите спросить меня, въ чемъ лежитъ причина того удивительнаго очарованія, которое обольщаетъ каждаго созерцающаго эту небесную ниву, окружающую насъ здсь, я бы отвтилъ: пусть это будетъ волшебство или чудо, но слово не можетъ выразить всей полноты впечатлнія. Всякая попытка въ этомъ отношеніи будетъ безуміемъ: слова не въ состояніи проанализировать того, что такъ могущественно дйствуетъ на душу, что заставляетъ сіять глаза восторгомъ и нмть уста. Это похоже на созданіе искусства, въ упоительномъ впечатлніи котораго никогда нельзя отдать себ отчета, Нчто подобное мы часто испытываемъ въ жизни, встрчая людей, которые своимъ взглядомъ, голосомъ, либо симпатичностью своего характера, производятъ на насъ неотразимое очарованіе. Если вы голосъ причисляете къ подобнымъ удивительнымъ вещамъ, то все сказанное непремнно должны имть въ виду.
— Конечно,— согласился Геннаро,— это случается только съ нами, темными людьми, которые ничему не учились и которые не могутъ ни кистью, ни перомъ передать своихъ мыслей. Оставимъ же разговоры объ этихъ вопросахъ, послушаемъ теперь что-нибудь отъ васъ о вашей жизни. Я буду молчать и слушать васъ внимательно.
— Я не хочу отказываться,— такъ началъ живописецъ,— хотя я увренъ, что мой разсказъ будетъ гораздо несложне я обыкновенне, чмъ вы, можетъ быть, ожидаете. Мой отецъ, Фито Антоніо, былъ земледльцемъ и владлъ обширными угодьями, онъ хорошо управлялъ ими, что, конечно, стоило ему не малыхъ хлопотъ и трудовъ. Въ род моей матери не только рисованіе и живопись, но и божественная музыка были наслдственными талантами. Но ни живопись, ни музыка, никогда не пользовались особеннымъ расположеніемъ отца, онъ никогда не соглашался, чтобы я посвятилъ себя живописи, увряя, что искусствомъ я могъ бы заработать, можетъ быть, сносный завтракъ, а врне, только несчастный обдъ. Эта идея такъ прочно укоренилась въ немъ, что онъ преждевременно началъ посылать меня въ здшнюю монастырскую школу, чтобы благочестивые братья подготовили меня къ изученію права. Но я чувствовалъ непреодолимое влеченіе къ искусству и такъ какъ мой дядя, братъ моей матери, владлъ въ совершенств техникой живописи, то я старался ближе сойтись съ нимъ, проводя вблизи его каждый свободный часъ и, не опуская своихъ школьныхъ занятій, безпрерывно упражнялся въ рисованіи. Мало-по-малу во мн развилось желаніе быстро фиксировать, при помощи моего искусства, особенно характерныя явленія, выразительныя лица и фигуры, проходившія у меня передъ глазами. Дло доходило подчасъ до того, что я, одолваемый своею страстью, бралъ кусокъ угля и наскоро набрасывалъ портреты или одного изъ благочестивыхъ братьевъ, или одного изъ своихъ сотоварищей, или, наконецъ, портреты постороннихъ постителей школы на стнахъ корридоровъ и другихъ комнатъ. Такія продлки влекли подчасъ за собою недовольство и суматоху, благочестивые братья ставили очистку стнъ отъ моей мазни, какъ они называли мои эскизы, на счетъ моего отца, пока, наконецъ, послдній, выведенный изъ терпнья, не взялъ меня изъ монастырской школы, продолжая дома подготовлять полатыни. Я былъ безмрно счастливъ, что избавился отъ монастырской неволи и могъ безпрепятственно, сколько душ угодно, заниматься съ моимъ дядей Греко, наслаждаясь своей любимой работой. Однажды я не могъ воздержаться, чтобы не предложить ему вопроса: — Милый дядя, скажи мн, отчего мой отецъ не хочетъ позволить мн учиться живописи?— Это можно объяснить въ двухъ словахъ, милый племянникъ,— возразилъ онъ,— твой отецъ не хочетъ потому, что ты можешь умереть съ голоду. Живопись — искусство ненадежное. Одному она даетъ слишкомъ много, другому же совсмъ ничего. Возьмемъ, напримръ, меня,— мой дядя не хотлъ сознаться, что онъ былъ совсмъ ничтожнымъ живописцемъ,— я ли не работаю съ утра до ночи, какъ лошадь,— и все-таки вчно живу впроголодь, ибо совсмъ не находится покупщиковъ на мои картины, такъ что я хотлъ было даже продать ихъ старьевщикамъ на рынк.— Это очень печально,— замтилъ я,— но могу ли я идти дальше первоначальныхъ уроковъ рисованія?— Ты долженъ продолжать свои занятія латынью,— сказалъ онъ.— Это очень трудно привести въ исполненіе,— возразилъ я,— ибо у моего отца уже теперь истощаются средства.— Бдняка нужно пожалть,— подумалъ дядя,— такое многочисленное семейство и такіе маленькіе доходы, какъ же онъ сметъ настаивать на своемъ?— Поэтому, милый дядя, будь такъ добръ, давай мн уроки рисованія. У меня сильное желаніе учиться живописи и я никогда не отстану отъ этого.— Дядя, наконецъ, согласился, и я отъ радости бросился ему на шею. Съ этого времени началось веселое ученіе и работа, я чувствовалъ себя счастливымъ, когда замтилъ, что быстро перегналъ своего бездарнаго учителя.
Я искренно сошелся съ однимъ молодымъ человкомъ, по имени Маркомъ Мастурціемъ, съ нимъ я длалъ иногда прогулки, чтобы внимательно изучить берегъ нашего чуднаго залива и именно то мсто, которое вдохновило римскаго поэта Вергилія на возвышенныя и безсмертныя псни. Наклонность передавать карандашомъ свои впечатлнія никогда не покидала меня, по временамъ я не могъ удержаться, чтобы не набросать на какой-нибудь стн эскиза ландшафта. Въ одинъ прекрасный день мы пришли въ францисканскій монастырь св. Терезы, видъ многочисленныхъ фресокъ такъ сильно подйствовалъ на мое художественное чувство, что я вынулъ кусокъ угля, который имлъ обыкновеніе носить всегда при себ, и началъ набрасывать какой-то рисунокъ на стн монастырскаго флигеля. Мой другъ далеко отошелъ въ сторону, я же настолько погрузился въ свою работу, что совсмъ не замтилъ, какъ монастырскій пастухъ въ нкоторомъ отдаленіи наблюдалъ за мной.— Гей! Малый!— закричалъ онъ гнусавымъ голосомъ,— что ты тамъ длаешь? Погоди, негодяй, я тебя проучу, какъ мазать стны! Попадетъ теб за твои продлки!— И взявъ трость, онъ подбжалъ ко мн съ крикомъ: — Ага! ты прикидываешься глухимъ! Кто не хочетъ слышать, тотъ долженъ чувствовать! Съ этими словами онъ ударилъ меня повыше плечъ. Хотя я слышалъ его слова, но былъ такъ углубленъ въ свою работу, что вздрогнулъ въ испуг и взглянулъ въ лицо разсвирпвшаго пастуха. Мсто было открытое, и я убжалъ отъ палки идіота. Обернувшись, я увидлъ, какъ онъ потащилъ ведро съ водой и началъ смывать губкой мой рисунокъ. Въ то время мн не было еще семнадцати лтъ. Съ этихъ поръ судьба начала жестоко преслдовать меня и моихъ родныхъ. Я уже пытался писать масляными красками, эти первые опыты обратили на себя вниманіе одного талантливаго живописца, ибо моя мать имла много знакомыхъ художниковъ, если среди моихъ родственниковъ не находилось никого, кто бы создалъ нчто выдающееся, то, все-таки, родственники доставляли мн художественныя знакомства, принесшія поздне нкоторую пользу и моимъ сестрамъ. Сначала мн давалъ уроки Франческо Франказано. Мой отецъ никогда бы не потерплъ, чтобы я всецло посвятилъ себя искусству, но къ этому времени онъ неожиданно умеръ, и если его смерть всхъ насъ сильно опечалила, повергнувъ въ крайнюю нужду, то мн лично она принесла давно желанную свободу слдовать своему природному призванію. Наша нищета въ то время была столь велика, что я ни разу не имлъ средствъ, чтобы купить холста для своихъ картинъ. Братъ моей матери взялъ ее вмст съ одной изъ моихъ сестеръ къ себ, другая сестра вышла замужъ за живописца Франказано, а третья по ходатайству одного вліятельнаго лица была помщена въ монастырь, для моихъ же обоихъ младшихъ братьевъ не могли подыскать никакого мста: они должны были цлый годъ блуждать по Неаполю, кормясь грошевымъ подаяніемъ и прибгая неоднократно къ общественной помощи. Вс эти обстоятельства — несчастная доля моихъ родныхъ и мое собственное несчастіе — въ первый разъ наполнили мою душу такой ненавистью къ превратностямъ этого міра, мое сердце такъ глубоко и сильно испытывало это горе, что имъ прониклось все мое существо и до сихъ поръ оно еще тяготитъ мой мозгъ.
Здсь живописецъ мгновенно умолкъ и мрачно взглянулъ куда-то вдаль.
— Разв вы никогда не пробовали разузнавать что-нибудь о вашихъ братьяхъ?— спросилъ участливо рыбакъ.
— Я розыскивалъ ихъ,— возразилъ живописецъ,— и старался помочь имъ. Самый младшій, котораго я розыскалъ съ огромными усиліями, находится теперь, благодаря моему посредничеству, при одной торговл въ Ливорно, напасть же на слдъ другого брата мн не удалось, не смотря на вс старанія.
— Разв вы такъ долго его не видали, что не помните даже его примтъ?— спросилъ Геннаро.
— Примтъ?— переспросилъ Сальваторъ вдумчиво, — можетъ быть, я узналъ бы его по одной маленькой псенк, которую часто пвала наша мать и которую завщала намъ, какъ единственное наслдіе. Какъ это она поется? Да. вотъ!— и онъ началъ мурлыкать мелодію на слова:
‘Я бденъ былъ, но не ропталъ
‘И рукъ не запятналъ я кровью:
‘Я и богатств не мечталъ:
‘Я счастливъ былъ друзей любовью.
— Вы такъ трогательно поете,— сказалъ Геннаро,— что я, кажется, никогда не забуду этой простой мелодіи.
Сальваторъ повторилъ псенку еще разъ и опять погрузился въ мрачныя думы, пока рыбакъ замчаніемъ, что онъ долженъ проститься, не вывелъ его изъ задумчивости.
Между тмъ, солнце поднималось все выше и выше, чувствительно разливая мягкую теплоту. Геннаро розыскалъ свои сти и найдя, что он были сухи, поспшно свернулъ ихъ. Въ слдующую ночь была его очередь вызжать на рыбную ловлю, сегодня же онъ долженъ былъ уловъ прошлой ночи идти продавать на рынк и на улицахъ: таково было обыкновеніе среди рыбаковъ. Поочередно часть рыбаковъ здила ночью на тони, между тмъ какъ другіе подкрплялись сномъ, рано утромъ приводили въ порядокъ сти, сортировали ночной уловъ и разносили по улицамъ, при чемъ каждый длалъ все возможное для приманки покупателей выхваливаніемъ своего товара.
— За ваше довріе я не могу иначе поблагодарить васъ,— сказалъ Геннаро,— какъ только тмъ, что буду всегда помнить бесду съ вами. Если я не могу ожидать, что моя физіономія удержится у васъ въ памяти, то вы можете быть уврены, что я никогда не забуду чертъ вашего лица. Если вы случайно зайдете на базарную площадь или на сосднія съ нею улицы и вамъ неожиданно послышится дружеское привтствіе, вы можете быть уврены, что это я васъ окликнулъ.
Сальваторъ дружественно протянулъ руку великодушному юнош и сказалъ:
— И я твердо увренъ, что мы снова увидимся.
Затмъ Геннаро заботливо сложилъ свои сти, положилъ ихъ на парусъ въ лодку, самъ слъ въ нее и. взявъ весла, началъ грести по направленію къ плотин. Дохавши до замка del’ Ovo, онъ мгновенно поднялся въ лодк и помахалъ шапкой по направленію къ тому мсту, гд стояла серьезно-задумчивая фигура молодого живописца. Сальваторъ провожалъ его глазами и длалъ рукою знаки, пока лодка не завернула за укрпленную косу и не исчезла изъ вида.
Посл этого молодой -живописецъ опять погрузился въ одну изъ тхъ тяжелыхъ думъ, которыя такъ часто овладвали имъ, въ такомъ настроеніи его художническая душа была такъ своенравна, что забывала обо всемъ и совершенно уходила въ свой внутренній міръ, оставаясь совершенно холодной къ чарамъ природы. Такъ случилось и теперь: растянувшись на песк, съ открытыми глазами онъ погрузился въ свое раздумье. Онъ все лежалъ и думалъ, думалъ и лежалъ, пока неожиданные звуки, донесшіеся съ берега, вдругъ испуганно не пробудили его, возвративъ къ дйствительности.
Его удивленному взору представилось зрлище, встрчавшееся вообще нердко, но здсь, вслдствіе особенныхъ обстоятельствъ, пріобртавшее необыкновенный характеръ. Съ возвышенности, гд расположилось множество барскихъ домовъ съ обширными садами, спускалась къ берегу погребальная процессія, и теперь только Сальваторъ замтилъ, что во время его мечтательнаго раздумья, не по далеку отъ него, къ берегу пристала большая лодка, предназначенная, повидимому, по своему устройству и убранству, служитъ для перевозки покойниковъ на какой-нибудь изъ близь лежащихъ береговъ. Молодой человкъ теперь внимательно наблюдалъ все происходившее, подробности котораго дйствительно могли приковать взоры.
Хотя монахи, частію несшіе гробъ, частію шедшіе съ пніемъ молитвъ впереди гроба и за гробомъ, являли собой ту отталкивающую холодность, которая пріобртается частымъ присутствіемъ при исполненіи погребальныхъ обрядовъ, но за то особенное вниманіе должна была привлечь группа людей въ глубокомъ траур, шедшая за гробомъ. Но тогдашнему обычаю гробъ несли открытымъ. Хотя трупъ былъ совершенно укутанъ и закрытъ пальмовыми втвями, все-таки можно было разглядть благородныя черты словно тонко-выточеннаго женскаго личика и блдныя руки, сложенныя на груди, словно свтившіяся и ярко выдлявшіяся отъ благо матоваго одянія и отъ блестящихъ зеленыхъ листьевъ. Вокругъ темныхъ волосъ, которые распущенными прядями обрамляли головку, лежалъ внокъ изъ блыхъ розъ. Это могла быть женщина лтъ тридцати, которую провожали къ мсту послдняго упокоенія. Не нужно было долго догадываться, чтобы узнать между провожавшими родственниками мужа покойной и рядомъ съ нимъ взрослой дочери, между тмъ какъ другіе могли быть или братьями, или другими родственниками. Нкоторые вели за руку маленькихъ дтей, которыя могли быть двоюродными сестрами, или двоюродными братьями молодой двушки.
Часто говорятъ, что ненависть изощряетъ взглядъ и это также подтверждается относительно характеристическихъ чертъ различныхъ націй. Маленькія странности и особенности, которыя пристаютъ къ каждому народу, нигд такъ не бросаются въ глаза, какъ въ чужой непріязненной стран, къ нимъ относятся здсь съ тмъ меньшей снисходительностью, чмъ больше он расходятся съ туземными обычаями. Для легкомысленныхъ и распущенныхъ неаполитанцевъ строго-формальное и сдержанное поведеніе испанцевъ, было тмъ мене симпатично, что оно казалось имъ невыносимымъ въ силу обоюдныхъ несогласій. Въ одежд испанцевъ было едва замтное отличіе, но тмъ не мене оно сильно выдавало для итальянца испанскій національный характеръ. Какъ монахи, участвовавшіе въ похоронной процессіи, очевидно, принадлежали одному монастырю, исключительно предназначенному для испанцевъ, такъ и большая часть родственниковъ, слдовавшихъ за гробомъ, по осанк и платью обнаруживала свое происхожденіе отъ ненавистной націи.
При подобныхъ отношеніяхъ обоюдныя чувства обнаруживаются въ безмолвномъ, но краснорчивомъ взор, слово же увеличиваетъ отвращеніе до такой степени, что рука противника невольно хватается за шпагу. Точно также случилось и здсь. Враждебное расположеніе духа, овладвшее неаполитанскимъ живописцемъ, ясно сказывалось въ его осанк и взор, и гордая фигура, величественно стоящая на холм, не могла быть незамченной среди Траурной процессіи. Сальваторъ бросалъ взоры, полные ненависти и сосредоточенной злобы. Испанцы то же знали, какъ они были непріятны въ Неапол, знали, что ихъ появленіе повсюду вызываетъ тайныя проклятія и скрытыя клятвы смертельной мести, Нтъ ничего удивительнаго, что они испытывали поминутное смущеніе и ненависть, удвоенную безпрестанно разжигаемой злобой.
Похоронная процессія приближалась къ лодк, готовой для принятія тла. Несомннно, тло должно было быть перевезено или въ какой-нибудь монастырь на противоположномъ берегу или на сосдній островъ. Наконецъ, процессія подошла къ самому берегу, и гробъ былъ поставленъ на землю. До сихъ поръ Сальваторъ не могъ ясно разглядть лица молодой двушки, потому что она буквально висла на рук своего отца, шла неувренной поступью, съ поникшей головой, закрывъ лицо почти совершенно черною вуалью. Но теперь, когда покойница была медленно и осторожно положена въ лодку, дочь откинула траурную вуаль и устремила свои очи на дорогой бездыханный ликъ, который уже скоро долженъ будетъ навсегда сокрыться въ земл. И въ то время какъ монахи запли новую молитву, и гробъ торжественно былъ опущенъ въ лодку на катафалкъ, горе до такой степени охватило юное, нжное существо, что громкія рыданія стснили ея слабую грудь, и она безъ чувствъ, какъ снопъ, повалилась на руки своего отца.
Теперь во-очію подтверждалось непостоянство, возникавшее въ груди даже лучшаго человка, какъ только онъ подпадалъ вліянію возбуждающей красоты и нжнаго, сердечнаго чувства. Сальваторъ, еще такъ недавно исполненный жгучимъ чувствомъ ненависти, живущей во всхъ неаполитанцахъ противъ испанскихъ пролазъ, вдругъ забылъ это враждебное чувство, глядя съ сердечнымъ участіемъ и нжнымъ восхищеніемъ на прекрасное молодое существо, придавленное такъ безжалостно тяжелымъ безъисходнымъ горемъ. Если только изрдка и при совершенно особенныхъ обстоятельствахъ можетъ случаться, что первый взглядъ воспламеняетъ могучую страсть, то все-таки нельзя сомнваться, что это иногда бываетъ и что въ такомъ случа этотъ первый взглядъ является ршающимъ на всю жизнь. Вторая особенность любви тоже проявилась здсь. Любовь всемогуща, она не смущается людскими предразсудками,— она зажгла въ сердц живописца неудержимую страсть, которая подавила всякую ненависть къ чуждой націи, лишивъ юношу возможности хладнокровно разсуждать, охвативъ все его существо нмымъ восторгомъ. Не на покойницу, очевидно принадлежавшую къ знатному испанскому дому, смотрлъ онъ. нтъ,— его очарованныя очи восхищенно слдили за плнительной молодой двушкой. Здсь опять сказалась его художественная натура, забывавшая въ минуты возбужденія все на свт и отдавшаяся лишь одному чувству. Да, онъ забылъ въ это мгновеніе все окружающее,— забылъ до того, что отдавшись во власть впечатлнія, приблизился къ траурной групп, словно желая оказать помощь прелестной двушк.
Но едва онъ сдлалъ къ ней одинъ шагъ, какъ движеніе среди родственниковъ покойной, угрожающе смотрвшихъ на живописца, разсяло его очарованіе и напомнило ему о дйствительности.
Особенно выдлялись гнвно-огненные взгляды одного очень молодого человка, почти мальчика, который держался близко къ молодой двушк и по платью былъ также испанцемъ. Этотъ юноша мгновенно обнажилъ сверкающій мечъ. Если сердце Сальватора еще недавно было переполнено нжными чувствами къ прелестной незнакомк, то теперь опять выросли въ немъ противоположныя ощущенія, и странныя мысли толпились въ его голов. Сальватору казалось, что двушка находилась подъ враждебнымъ вліяніемъ, не сознавая ясно,— не чисто ли субъективное самообольщеніе такое предположеніе, онъ отдался ему и началъ воображать въ своемъ возбужденіи, что онъ призванъ для роли защитника и рыцаря. Все-таки на столько еще самообладанія у него было, чтобы замтить, какъ безразсудно и опасно идти дальше, безъ всякаго основанія начинать ссору съ юношей и потомъ, можетъ быть, горько раскаиваться въ необдуманномъ поступк въ такой торжественный моментъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/m02-1.jpg)