В нашей сегодняшней бурной общественной жизни, когда идет стремительная политизация населения, одна за другой оформляются новые партии и общественные организации и, как снежный ком, нарастают все новые и новые социально-экономические проблемы, как-то затерялся голос Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества ‘Мемориал’. Вначале, когда людям только открывалась правда о преступлениях сталинщины, идея Мемориала привлекла к себе широкие массы сочувствующих. Я помню вечер памяти жертв сталинизма, состоявшийся 1 декабря 1988 г. в большом зале Дома ученых Новосибирского академгородка. Зал на тысячу мест был полон, люди стояли в проходах. Необычайное единение охватило присутствующих, когда была объявлена скорбная минута молчания. Вспоминается и первая учредительная конференция Новосибирского общества ‘Мемориал’ 15 апреля 1989 г., на которую собрались разные по настроению и мыслям люди — от бывших репрессированных до молодых людей из ‘Демократического союза’. Но их всех объединила тогда идея Мемориала. Прошел ровно год, и на научно-публицистической конференции ‘Великий перелом в человеческом измерении’ в малом зале Дома ученых 9 декабря 1989 г. собралось лишь несколько десятков человек, на вторую конференцию Новосибирского общества ‘Мемориал’ 15 апреля 1990 г. — 53 человека. Но, пожалуй, самое сильное впечатление произвел зал Дома ученых во время благотворительного концерта в фонд ‘Мемориала’ 16 мая 1990 г. В нем было всего 50 человек… Что же произошло? Почему оказалось, что сегодня ‘Мемориал’ нужен только репрессированным и их родственникам, да горстке энтузиастов. И такое положение характерно не только для Новосибирска. Оно типично в целом по стране. Каковы же место и роль ‘Мемориала’ в нашем обществе? И готово ли общество к тому, чтобы воспринять идею Мемориала? Все эти вопросы далеко не праздные. Они прямо связаны с раздирающими сегодня общество проблемами. Попытаемся дать на них ответ. Но сначала немного истории. Идея Мемориала возникла в годы оттепели после известного доклада Хрущева на XX съезде КПСС. Вспомним, как тогда ставился вопрос — предлагалось ‘увековечить память видных деятелей партии и государства, которые стали жертвами необоснованных репрессий в период культа личности’. Но тогда вопрос и в такой постановке не был решен. Лишь в 1987 г. почти одновременно с созданием Комиссии Политбюро ЦК, которая начала прерванную в середине 60-х гг. работу по изучению материалов, связанных с репрессиями, вновь возникла, вернее возродилась, идея Мемориала, теперь уже не только как памятника, но и как неформальной организации. По стране движение за создание ‘Мемориала’ стало разворачиваться в 1988 г. На XIX Всесоюзной партийной конференции, спустя почти 27 лет, вновь была высказана мысль о памятнике, но теперь уже всем жертвам сталинских репрессий. В конце января 1989 г. прошла учредительная конференция ‘Мемориала’ как всесоюзного общества, которое, к слову сказать, до сих пор официально не зарегистрировано. В 164 городах оформились местные общества ‘Мемориал’. Одно из них существует в Новосибирске. Хотя каждое общество имеет свой устав, цели и задачи всех схожи. Общество ‘Мемориал’, как записано, к примеру, в новосибирском уставе, объединяет граждан, ‘отвергающих политическое насилие и убежденных в недопустимости забвения страшных уроков репрессий и террора сталинизма, их мучеников и жертв и считающих необходимым воплотить свои убеждения и свою сопричастность этой народной трагедии путем создания особого места для поклонения жертвам и покаяния вольных или невольных виновников злодеяний сталинизма — Мемориала, включающего в себя, помимо памятника жертвам, информационно-исследовательский и просветительский центр с общедоступным архивом, музеем и библиотекой’. ‘Мемориал’ не ограничивает свою деятельность по сбору и изучению материалов, связанных с репрессиями, хронологическими рамками 30-40-50-х гг. У многих в этом отношении сложилось неверное представление о целях и задачах ‘Мемориала’. Члены этого общества, что хотелось бы особо подчеркнуть, выступают против всех политических репрессий, против политического насилия вообще. Отрицание политического насилия является той чертой, от которой начинается превращение ‘Мемориала’ из организации в общественно-политическое движение. Пока в нашей стране ‘Мемориал’ существует только в виде неформальной общественной организации. Надо признать, что и не все члены общества осознали эти глобальные задачи Мемориала как общественно-политического движения. Многие, в том числе и бывшие репрессированные, готовы вести работу по разоблачению сталинских репрессий 30-40-50-х гг., но не вмешиваться, как они говорят, в большую политику. Уже сам факт свидетельствует о том, как далеко еще наше общество от решения задач Мемориала — общественно-политического движения. Эти задачи намного шире, чем задачи ‘Мемориала’ — неформальной организации. Это не только установление памятников в местах массовых расстрелов и захоронений, а также на месте бывших лагерей. Это не только сбор материалов о преступлениях сталинщины и помощь оставшимся в живых репрессированным и их родственникам. Это не только воспитание граждан в духе осуждения сталинизма. Цель Мемориала как общественно-политического движения — освобождение общества от политического насилия. В мире нет и не было движений, подобных нашему Мемориалу, потому что ни одна страна не пережила за такой короткий срок столько насилия в своей истории, как наша. Насилие в российском обществе было всегда. Это чисто наше явление, которое в особенно явном виде существует в России с XVI иска, с момента установления власти самодержавия — государства-хозяина в своей собственной стране. Но с 1917 г. насилие в России приобрело новое качество. Оно стало основным средством решения социальных проблем. Сначала это было насилие против враждебных классов. Троцкий признался в 1927 г.: ‘Насилие может играть огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено правильной классовой политике. Насилие большевиков над буржуазией, над меньшевиками, над эсерами дало — при определенных исторических условиях — гигантские результаты’. Но очень скоро это насилие над классовым противником превратилось в насилие против оппозиционно настроенных членов самой большевистской партии. И как бы страстно ни писал Троцкий в 20-е годы о коренной ошибке руководящей фракции во главе со Сталиным, думающей, что при помощи насилия можно достигнуть всего, насилие нарастало неотвратимо. В конце концов оно стало универсальным, превратившись в насилие против собственного народа. Где, в какой другой стране пролилось такое море крови, где, в какой другой стране было заплачено миллионами человеческих жизней за установление нового общественного порядка! Как никакая другая, наша страна за короткий срок — немногим более семи десятилетий — пережила величайшие потрясения — гражданскую войну, коллективизацию, голод 1921 г., 1932-1933 гг., 1947 г.. Великую Отечественную войну, массовую депортацию народов с родных мест, архипелаг ГУЛАГ. И та критическая черта, у которой оказалась страна сегодня, со всей очевидности? показала, что путем насилия невозможно решить никакие социально-экономические проблемы, что этот путь ведет только в исторический тупик, из которого мы до сих пор даже не знаем, как выбраться. Самый трагичный результат всех этих преобразований — советский человек, все наше люмпенизированное общество, зараженное ядом насилия. Здесь речь идет не о росте преступности, а о том, что в нашей стране люди в подавляющем большинстве не представляют себе иного способа решения социальных проблем, как путем насилия. Революция, ожесточенная гражданская война, последующее развитие советского общества, через всю историю которого проходит перманентный поиск внутреннего врага, виновного в бедах и неудачах страны, привели к тому, что слово ‘расстрелять’ люди произносят, не задумываясь, оно не повергает их в отчаяние. Это слово произносится именно тогда, когда речь заходит о борьбе с тем или иным, по их представлениям, негативным явлением. Причем произносят это слово люди, находящиеся на разных ступенях социальной лестницы и на разных уровнях образованности — от простой работницы до доктора наук. Сегодня общество много узнало о преступлениях сталинщины, но этот трагический опыт и наша настоящая жизнь находятся как бы в разных плоскостях. Пройденный исторический путь пока ничему не научил общество. Казалось бы, в этой стране, истерзанной, уставшей от насилия, нетерпимости, должно было наступить насыщение, после которого новое насилие становится невозможным. Но, к сожалению, все повторяется на новом уровне. Сегодня на окраинах страны врагами оказались люди других национальностей, в самой России часть общества видит врагов в евреях и масонах, возлагая на них всю вину за происшедшее, другая часть — в партаппаратчиках и т. д. На митингах со всей страстью произносятся речи, направленные против определенного врага. Нынешние демократы при всем благородстве их целей и устремлений в своих действиях в большинстве своем остаются ленинцами, плоть от плоти людьми, воспитанными на насилии. Поэтому, яростно выступая против Ленина, они не предлагают других методов решения наших сегодняшних проблем, чем те, которыми руководствовались большевики, призывая к свержению существовавшего правительства. Такие настроения далеко не изжиты и в самом обществе ‘Мемориал’. К примеру, сегодня, говоря о Колпашевской трагедии, случившейся в 1979 г., когда размыло крутой берег реки и в результате обнаружились остатки массового захоронения 30-х гг., многие члены общества возлагают вину на конкретного человека — Е. К. Лигачева, бывшего в то время первым секретарем Томского обкома КПСС. Никто не снимает с него ответственности за происшедшее. Но хочется задать вопрос: ‘А где же были другие руководители? Что думали непосредственные исполнители? Где в конце концов были люди — свидетели творившегося надругательства над трупами людей, уже ставших однажды жертвами репрессий? Почему все молчали?’ Ведь это были не 30-с годы, а конец 70-х, когда уже не существовало прямой угрозы быть репрессированными. И вот здесь я подхожу к самой сложной для нашего общества проблеме всеобщего покаяния. Без этого общество не сможет перейти и к своему новому состоянию, где не будет места насилию. Надо признать, что самый перестроечный фильм ‘Покаяние’ Т. Абуладзе оказался непонятым. Не понята его основная идея — в том, что произошло в нашей стране, виноваты не какие-то оккупанты, творившие беззакония на чужой для них земле. В том, что произошло, виноваты мы сами. Эта вина разной степени тяжести: одна — вина руководства страны, другая — вина активных исполнителей, а третья — это вина народа, принявшего новый режим и участвовавшего в его действиях. Маркс, которому тоже сегодня досталось за наши проблемы, в свое время писал: ‘Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый встречный авантюрист может совершить над ней насилие’. Эти слова относятся и к нам. Простое решение вопроса — возложить вину за Октябрьскую революцию только на Ленина и большевиков. Но историческая действительность гораздо сложнее простых схем, и историки еще долго будут биться над одной из самых трудных ее загадок — почему Россия в 1917 г. приняла ленинизм, который предполагал насилие в качестве основного средства решения социальных проблем? Почему Россия пошла за Лениным и большевиками, почему огромная масса населения повернулась своею ‘азиатской рожею’, т. е. оказалась способной на насилие? Простое решение вопроса — возложить ответственность и за коллективизацию только на Сталина и его окружение. А где же была партия, под руководством которой вершилась коллективизация во всех уголках необъятной России? Вот почему так трудно разграничить правых и виноватых, палачей и жертв в нашей советской истории. Очень остро встал этот вопрос и на учредительной конференции всесоюзного общества ‘Мемориал’ в январе 1989 г. Тогда конференция приняла мудрое решение признать массовые незаконные репрессии преступлением против человечности и провести общественный суд над Сталиным и его подручными в интересах гуманности и милосердия, отказавшись от уголовного преследования живых. Сегодня взгляд на нашу историю стал гораздо объемнее, чем в период хрущевской оттепели, когда деятели партии и государства однозначно рассматривались только как жертвы культа личности Сталина. Сегодня уже достаточно ясно, что такой подход далек от реальной действительности, но от этого не становится легче. Как, например, относиться к М. Н. Тухачевскому, расстрелянному 12 июня 1937 г., и к Тухачевскому, жестоко подавившему Тамбовское восстание крестьян в 1921 г.? К Р. И. Эйхе, расстрелянному 4 февраля 1940 г. после невероятных мучений, когда ему во время пыток сломали позвоночник, и к Эйхе, инициативному исполнителю всех директив Сталина в Сибири? И даже к М. Н. Рютину, который широко известен сегодня как человек, решительно выступивший в 1932 г. против Сталина и возглавлявшегося им режима. Можно ли однозначно говорить о нем как о герое, зная о том, как активно он боролся в 20-е гг. с троцкистами, будучи секретарем Краснопресненского райкома г. Москвы, и таким образом внес свой вклад в победу сталинской фракционной группы в партии и становление сталинизма? Все сплелось в нашей истории в жестокий кровавый клубок. Ну, а при чем тут мы, — скажет современный читатель, — мы-то не жили во времена сталинщины. Но и Сталин умер в 1953 г. и не несет прямой ответственности за развал нашей экономики, социальной сферы, распад нашей нравственности и культуры. Признание вины не только системы, а каждого из нас за то состояние общества, к которому мы сегодня пришли, дается труднее всего. Сейчас всем кажется, что они-то уж не виноваты, что они-то уж все понимали и до 1985 года. Это тоже ложь. Вспомните себя, вспомните, какими вы были несколько лет назад, и многие ли следовали завету А. И. Солженицына ‘жить не по лжи’, многие ли сохранили свое человеческое достоинство? Такое признание и будет покаянием. Трагедия нашего народа состоит в том, что террор и страх, стремительное падение цены человеческой жизни, начавшееся с 1917 г., с одной стороны, а с другой — каждодневный разрыв между словом и делом, безудержное славословие и ложь изменили природу человека, сделали его безынициативным и, как очень верно отметил историк М. Я. Гефтер, ‘лишенным ответственности за происходящее в стране, лишенным права на эту ответственность и привыкшим жить вне ее и даже сумевшим это худшее из современных лишений превратить в своего рода комфорт’. Все это сделало в итоге советского человека не только жертвой, но и соучастником творившихся в стране преступлений. Тех людей, которые действительно противостояли существующему режиму, которые сохранили свое достоинство, было немного. Они и сегодня остаются нашими нравственными ориентирами. Это такие люди, как А. А. Ахматова, не согнувшаяся в годы сталинщины и написавшая свой ‘Реквием’ не в 60-е годы, а в 1935-40 гг., который впервые был опубликован в нашей стране лишь в 1988 г., а до этого не пропускался простыми советскими людьми, работавшими в издательствах, отделах культуры и т. д. и т. п. Это А. И. Солженицын, в 60 — 70-е гг. писавший свой ‘Архипелаг ГУЛАГ’, А. Д. Сахаров, не побоявшийся один выступить против системы государственной лжи, в частности, против войны в Афганистане. Это диссиденты, получавшие в 70-е гг. обычные тогда 7 лет лагерей и 5 ссылки, в то время, как большинство советских людей спокойно жило при этом режиме и более того, многие клеймили и Сахарова, и Солженицына, не зная их взглядов и не читая их произведений, осуждали диссидентов, не имея представления о их деятельности. Вот это наше недавнее прошлое заставляет ощущать свою собственную вину за происшедшее особенно остро. Только в таком признании каждым своей вины и покаянии в своем соучастии во лжи я вижу спасение общества и начало его пути к консолидации. Не надо строить на этот раз никаких иллюзий. Это будет долгий и трудный путь. Но только на этом пути возможно действительное созидание, возрождение того лучшего, что было в российском обществе и лучших черт нашего народа. А пока… страна не может вырваться из замкнутого круга проблем, в который она попала в 1917 году. Снова раздаются голоса ‘расстрелять’, ‘надо браться за оружие’, и не только голоса — во многих регионах страны уже пролилась кровь. Сердце сжимается при взгляде на сегодняшний развал и нагнетание нового насилия. Неужели у России такая судьба, и ей не вырваться из этого круга иначе, как с помощью нового насилия, новой гражданской войны?! Единственной основой, на которой только и может произойти консолидация нашего общества на его трудном пути к своему будущему, в котором не будет места политическому насилию, я считаю идею Мемориала. В этом смысле эта идея представляется мне спасительной для общества, но, к сожалению, далеко еще не осознанной в этом своем качестве. Как никогда, сейчас велика роль интеллигенции. Наступил тот час, когда советская интеллигенция должна показать, действительно ли она таковой является, действительно ли понимает проблемы страны и болеет за ее судьбу. Настоящая интеллигенция должна направить свои усилия в этот критический для страны период не на выяснение групповых интересов и удовлетворение собственных амбиций, не на поиски врагов, виновных в бедах страны, а на сплочение людей на основе покаяния и ненасилия, на основе идеи Мемориала. Как бы ни была трудна и неустойчива сегодняшняя жизнь, я верю в то, что когда-нибудь в этой стране Мемориал станет действительно общественно-политическим движением, движением всех за возрождение российского общества на основе идей ненасилия. Путь к гражданскому обществу в нашей стране лежит через нравственные испытания историей своей страны. На этом пути потеряно уже более 30 лет и потеряно безвозвратно. Если бы этот процесс развернулся тогда, после XX съезда! Поэтому так важно, чтобы сегодня мы были последовательными и стойкими в своих делах. Поэтому так важно сегодня сделать все возможное, чтобы не погасла та свеча, опутанная колючей проволокой, что является эмблемой ‘Мемориала’. Не погасла от злобы, нетерпимости, нового насилия. Мемориал, о котором говорится сегодня, нужен в первую очередь нам и нашим детям, чтобы они стали не ‘каэрами’, не ‘винтиками’, не трудовыми ресурсами, не населением, с чьим мнением не считается начальство, а свободными людьми, знающими свое прошлое, ответственными за настоящее и будущее своей страны. И не кусок холодного гранита нужен нам в качестве мемориала, а правда, вся без изъятия, вся, которую добудем, не исказив и не утаив ничего.
И.Павлова
В судьбе толстовских коммун, как в капле воды, отразилась трагедия российского крестьянства в период коллективизации. Но судьба крестьян-толстовцев на фоне общей трагедии представляется еще более драматичной, а политика государства еще более жестокой и вероломной, потому что толстовцы как раз и стремились к тому, чтобы жить вместе и коллективно хозяйствовать на земле. В отличие от колхозов, насаждавшихся сверху, в которые крестьяне объединялись насильно и, работая в них, не были заинтересованы в результатах своего труда, толстовские коммуны являлись добровольными объединениями единомышленников, умевших трудиться на земле и любивших землю. К тому же крестьяне-толстовцы жили богатой духовной жизнью и стремились сохранить внутреннюю свободу и чувство собственного достоинства. Такое противостояние наступавшему тоталитаризму не могло закончиться иначе, как гибелью толстовских объединений. Толстовское движение в России зародилось в начале XX века. Последователи Л. Н. Толстого объединялись в общества и кружки, издавали журналы и газеты, пропагандировали идеи великого писателя-гуманиста, основанные на любви ко всему живому и отрицании насилия. Но если до революции основную массу толстовцев составляла интеллигенция, то после нее рядовым толстовцем стал рабочий, крестьянин, бывший солдат. Для них, познавших всю жестокость мировой и гражданской войн, идеи Л. Н. Толстого стали источником жизни. В начале 20-х гг. возникло несколько толстовских сельскохозяйственных объединений, в том числе коммуна ‘Жизнь и труд’ и община ‘Братский труд’. В государственном архиве Новосибирской области сохранились документальные материалы, рассказывающие о жизни этих двух толстовских объединений в Сибири, переселившихся туда с началом коллективизации (*). (* Переписка о толстовских коммунах, — ф. 47, оп. 3а, д. 25. *) Коммуна ‘Жизнь и труд’ начала свой не долгий, но трудный путь в конце 1921 года, когда группа молодых людей, приверженцев толстовского учения, решила вести коллективное хозяйство на земле. Заключив с Московским уездным земельным отделом договор на аренду небольшого помещичьего имения, коммунары поселились в Шестакове, недалеко от Москвы. Жили они дружно, трудились с большим подъемом, и хозяйство быстро крепло. С началом сплошной коллективизации ситуация резко изменилась: одно за другим толстовские объединения стали распускаться. Над коммуной нависла угроза ликвидации. Первую атаку коммунары смогли отбить. С трудом, через ВЦИК, но отстояли. Но они понимали, что ‘как ни невиновен ягненок, волк все равно съест его, потому что хочет есть’. После долгих размышлений и споров пришли к единому мнению: всем толстовцам, желающим работать на земле, собраться и переселиться в одно место для ‘совместной коллективной жизни’. Организационным ядром переселения стала коммуна ‘Жизнь и труд’. По этим вопросам коммунарам неоднократно приходилось обращаться во ВЦИК, беседовать с М. И. Калининым, В. Д. Бонч-Бруевичем, П. Г. Смидовичем, и первое время они находили понимание своих просьб. А ведь в конце 20-х годов во многих местах уже началась настоящая травля последователей Л. Н. Толстого, их клеймили как ‘наиболее вредную секту’. Сохранившиеся документы и воспоминания толстовцев не позволяют до конца выяснить вопрос о том, помогали ли работники ВЦИК переселенцам беспрепятственно выехать в Сибирь или просто не мешали их добровольному отъезду в ‘ссылку’. 28 февраля 1930 г. ВЦИК принял постановление, которым разрешил ‘единомышленникам Толстого переселиться в одно место для устройства коллективной жизни, согласно их убеждениям. Район для переселения предлагался большой — вся Сибирь и Казахстан. Посланные толстовцами ходоки остановили свой выбор на участке земли на берегу Томи в районе Новокузнецка. Переселившись в Сибирь, толстовцы разделились на три группы: уральцы организовали сельскохозяйственную артель ‘Мирный пахарь’, прибывшие из-под Сталинграда — общину ‘Всемирное братство’, а подмосковная коммуна ‘Жизнь и труд’ осталась коммуной. Нелегок был переезд в Сибирь. На старом месте люди оставляли свои дома, поля, распродавали скот, небогатый скарб, а в Сибири их ждала богатая, но необжитая земля. Трудности усугублялись и далеко не гладкими отношениями с местными органами власти, которые не сложились буквально с первых дней их пребывания в Сибири. События развивались стремительно. В апреле 1931 г. толстовцы начали прибывать на место нового поселения, а уже 30 марта того же года президиум Кузнецкого райисполкома предоставил часть отведенной для них земли артели ‘Путь бедняка’, ссылаясь на то, что толстовские объединения не представили свои уставы для регистрации. Когда орггруппа по переселению обращалась во ВЦИК, вопрос об уставе оговаривался особо. Она настаивала на том, что ‘коллективная жизнь должна строиться на свободных, безнасильственных началах’, без административного вмешательства в их жизнь. Кузнецкий райисполком имел на этот счет иное мнение: если коммуна регистрирует свой устав по всем правилам, то она остается в районе, если нет, то это — единоличники, и их надо выслать. Именно так и поступили с общиной ‘Всемирное братство’ — за отказ от регистрации устава ее переселили в Кожевниковский район. Коммуна ‘Жизнь и труд’ принципиально не противилась регистрации своего устава. Однако, по их мнению, он должен был отражать такой внутренний распорядок, который устраивал членов коммуны. По зарегистрированному 28 апреля 1931 г. уставу коммуна считалась самостоятельной хозяйственной организацией, руководство которой осуществлял Совет, подотчетный общему собранию. Такой устав не удовлетворял райисполком, но коммунары смогли его отстоять, включив по требованию местных властей пункт о том, что членами коммуны не могут быть кулаки и лица, лишенные избирательных прав. Однако на этом конфликты с представителями местной власти не закончились, а продолжали нарастать, осложняя и без того трудное положение коммуны. Первый год жизни в Сибири был особенно тяжелым для коммунаров. Переселившись в Кузнецкий район, коммуна ‘Жизнь и труд’ фактически все должна была начинать заново. То немногое, что взяли в дорогу и без потерь привезли на новое место, не могло полностью обеспечить коммунаров. Местные власти не оказали толстовцам никакой помощи, более того, льготы, которые им полагались по закону как переселенцам, не были предоставлены. Переселенческие органы, выделявшие земельный участок для толстовских объединений, к этому времени были уже ликвидированы, и весь земельный фонд перешел в ведение райисполкома, а он, не считаясь с тем, что коммунары были переселенцами, включил их хозяйство в общий план налогов и поставок, как и хозяйства старожилов. Требования, предъявляемые коммуне, оказались для нее непосильными. Так, в разгар лета, когда надо было косить сено и строить дома, когда каждый человек на счету, сельсовет под угрозой уголовной ответственности требовал выделить в распоряжение Сибстройпути на различные работы 4 человека и 6 лошадей. В другом случае — не считаясь с хозяйственными возможностями коммуны, с тем, что у них всего 20 рабочих лошадей и недостаток семян, райисполком предъявил коммуне посевной план в 400 га. Но в этот год коммунары смогли засеять всего 14 га пшеницей, 11 га — овсом, 1 га — ячменем, 2 га — просом, 6 га — картофелем. Лето в тот год выдалось жаркое и сухое. Дождей почти не было. Урожай собрали плохой: погиб весь ячмень, просо, более половины пшеницы. То, что коммунары смогли собрать, оставили на сев 1932 года, продуктового хлеба вообще не было. Чтобы прокормиться зиму, а коммунаров было 400 душ, из них — 200 детей, пришлось уходить на заработки. Так и перебивались они впроголодь, покупая хлеб на рынке. Но власти это не интересовало. Перед ними стояли другие задачи — дать большой процент коллективизации, больше собрать зерна по плану поставок. Для этого все средства были хороши. Включив коммуну в план поставок, райисполком предъявил такое задание по сдаче сельхозпродуктов, которое значительно превышало то, что произвели толстовцы. Вот некоторые цифры: по заданию требовалось сдать 120 центнеров пшеницы, а собрали 50, требовали сдать 100 тонн сена, а коммунары заготовили всего 50, из них насильно 5 тонн увезли, из 13 дойных коров забрали 7. К тому же коммуну обязали внести обязательный взнос — на акции Тракторцентра, займы, культсбор и другие обложения — более 6 тысяч рублей. В результате Кузнецкий райисполком добился своего — распустил коммуну. В вину ей были поставлены факты приема в коммуну лиц, лишенных избирательных прав, ‘отказ общего собрания коммуны от роспуска кулацкого правления’. Президиум ВЦИК сначала не одобрил этого решения. Постановлением от 2 марта 1932 г. он предложил Западно-Сибирскому крайисполкому: ‘Немедленно отменить решение Кузнецкого райисполкома от 23 ноября 1931 г. о роспуске коммуны ‘Жизнь и труд’, рассмотреть хозяйственные вопросы, связанные с восстановлением и укреплением коммуны, и принять необходимые меры, предоставить коммуне на общих основаниях установленные законом льготы для переселенцев’. В личном письме Ф. П. Грядинскому М. И. Калинин настаивал на срочном приостановлении ‘всяких взысканий как деньгами, так и натурою’, отсрочке взносов до конца 1932 г., оказании коммуне необходимой семенной и продовольственной помощи. Запсибкрайисполком, выполнив первый пункт постановления, обратился во ВЦИК с просьбой о переселении толстовцев из Кузнецкого района. С этой целью было проведено обследование толстовских объединений комиссией, в состав которой входили представители ВЦИК, крайисполкома и Новокузнецкого горсовета. В составленной ими секретной докладной записке но фракцию ВКП(б) Президиума ВЦИК говорилось, что ‘экономическое состояние коммуны крепкое и может нести государственные обязательства наравне с другими колхозами, между тем от уплаты всех сборов и налогов и др. мероприятий отказывается… Заявления, подаваемые в вышестоящие организации, в значительной части являются необоснованными в том, что их притесняют и принуждают к выполнению государственных обязательств’. Эта записка составлялась в начале мая, когда в коммуне хлеба оставалось на две-три недели, и в ход шли жмых и картофельные очистки. Комиссия была солидарна с позицией крайисполкома и Кузнецкого райисполкома в своих выводах по вопросу о дальнейшей судьбе толстовцев, настаивая на их переселении. Однако Президиум ВЦИК подтвердил свои предыдущие решения, освободив коммуну ‘Жизнь и труд’ от обязательств до урожая 1933 г. Благодаря этому, в течение 1933-1935 гг. в коммуне удалось провести землеустроительные работы, на которые она затратила более 4 000 рублей из своих средств. К тому же приходилось отвлекать на эти работы людей и рабочий скот. В результате, несмотря на все препятствия со стороны местных властей и объективные трудности, к середине 30-х гг. хозяйство коммуны укрепилось. Уже с конца 1933 г. она стала полностью выполнять обязательства по государственным поставкам. Поскольку из-за своих убеждений коммунары не могли участвовать в убое скота, план по мясозаготовкам они заменили на выращивание племенного скота, передав совхозам и колхозам 57 голов молодняка. За пять лет жизни в Сибири коммуна наладила и свой быт. Были построены 35 жилых домов, хозяйственные помещения, столовая, школа, баня, проведен водопровод. Для детей летом устраивались детские ясли, площадки, зимой работала школа. В коммуне имелись своя библиотека, радио, музыкальный кружок… Дети, старики, инвалиды содержались полностью за счет коммуны. После принятия в феврале 1935 года на II Всесоюзном съезде колхозников-ударников примерного Устава сельскохозяйственной артели по всей стране развернулась кампания по переводу коммун на новый Устав. Неоднократные беседы с коммунарами о переходе на этот Устав не давали результатов. Тогда 16 апреля 1936 г. Сталинский (бывший Кузнецкий) горсовет, заслушав результаты обследования коммуны ‘Жизнь и труд’, постановил существующий в коллективе устав отменить, как не соответствующий основным положениям примерного Устава, и рекомендовал принять новый. Одновременно были проведены аресты. Из 10 арестованных четверо вскоре были освобождены, а остальные — И. Гуляев, Д. Моргачев, Б. Мазурин, Я. Драгуновский, Г. Тюрк и А. Барышева — осуждены по 58 статье. 1937 год стал для коммуны роковым. Многие ее члены, кто по суду, а кто я без суда, были репрессированы. В лагерях погибли 24 коммунара. После этого коммуна уже не в состоянии была бороться. Она доживала свои последние дни. С переводом ее 1 января 1939 года на Устав сельскохозяйственной артели, т. е. колхоза, коммуна ‘Жизнь и труд’ прекратила свое существование. Сложная, полная трагизма судьба выпала и на долю толстовской общины ‘Братский труд’. До переезда в Сибирь из-под Сталинграда община уже имела десятилетний опыт коллективного ведения хозяйства, в основе которого лежало учение Л. Н. Толстого. За ее приверженность толстовским идеалам местные власти притесняли общину, а когда началась открытая травля толстовцев, ее выгнали из района, отобрав все имущество. Поэтому идея переселения толстовцев на Алтай нашла поддержку в общине, и ‘сталинградцы’ приняли активное участие в подготовке переезда. В Апреле 1931 г. они прибыли на новое место и поселились на землях к востоку от ручья Каменушка, составив основу общины ‘Всемирное братство’. Здесь, на Алтае, они надеялись ‘осуществить свободную братскую общину — без принуждения, без подчинения, без денег, расчетов, чтобы каждый работал по способности, получал по потребности’, т. е. то, что декларировалось Советской властью, они хотели проводить на деле. Однако и у этой общины трения с властями начались уже с первых дней пребывания в Сибири. Камнем преткновения стал также вопрос о регистрации устава. По их мнению, устав, ограничивая свободу, является насилием над личностью, а они хотели строить свою жизнь на свободных, безнасильственных началах. Своей целью члены общины ‘Братский труд’ считали осуществление мирного безгосударственного коммунизма на основе сознательного коммунального труда. Придерживаясь учения о постепенном отмирании государства, они говорили: да, мы понимаем, что пока не все люди сознательные, государства нужны, но мы уже достаточно сознательны, поэтому для нас государство должно сделать исключение и не неволить, мы сами будем выполнять свои обязанности перед обществом. ‘Служение жизни’ — основа их мировоззрения — это добровольное служение обществу. Жизнь человека, животных, птиц священна. Крестьяне-толстовцы осуждали войны и отказывались от несения воинской повинности. ‘Служитель жизни’, по их мнению, не может служить смерти, а потому недопустимо убивать животных и есть их мясо. Эксплуатация животных также считалась противоестественным актом, поэтому наиболее последовательные толстовцы обрабатывали землю вручную. Но власти и не собирались вникать в смысл этих представлений. ‘Общее соглашение членов трудовой общины Всемирного братства им. Л. Н. Толстого’, через которое ‘сталинградцы’ пытались донести свое учение, президиум Кузнецкого райисполкома охарактеризовал как ‘наглую классовую вылазку партии капиталистической реставрации Советского Союза, как призыв к объединению и наступлению на диктатуру пролетариата ко всем капиталистическим элементам, призыв обнаглевшего классового врага, не брезгующего постыднейшим извращением учения Ленина’. Проявляя ‘классовую бдительность’, представители местной власти повели борьбу с ‘махровой контрреволюцией’ до победного конца. Не прошло и месяца со времени переселения толстовцев в Сибирь, а Кузнецкий райисполком уже пишет в ЦИК РСФСР о необходимости переселения их в тайгу, на земли, предназначенные для выселения кулаков. Причины для этого выдвигались более чем серьезные. Во-первых, община наотрез отказалась регистрировать устав и, более того, считала возможным включение в состав общины кулаков и ‘лишенцев’, т. к., по их представлениям, ‘служение жизни’ являлось ‘достаточным основанием и единственным критерием пригодности человека для общины’. А во-вторых, в районе шло ‘гигантское промышленное строительство’, и потому оседание толстовских объединений, оказывавших ‘вредное влияние’ на рабочих, становилось ‘совершенно нетерпимым’. Президиум ВЦИК осудил попытки районных организаций решить все проблемы административным путем. Опровергая доводы местных работников, П. Смидович писал, что одной из причин поселения толстовцев в их районе ‘служило соображение о том, что следует их взять из глухих мест среди крестьянства, на которое они могут вредно влиять и поселить их в одном месте близ пролетарского центра в окружении организованного населения, на которое влияние их не распространяется’. При этом он рекомендовал, чтобы местные органы власти, учитывая особенности толстовцев, ‘под руководством партии, постепенно, не делая резких шагов, советизировали их’. Однако, несмотря на это, 13 октября 1931 года РИК принимает решение о переселении общины. На заседании президиума, где рассматривался этот вопрос, присутствовал представитель общины И. Добротолюбов. Он обратился к собравшимся с такими словами: ‘Предложения РИКа о новом нашем переселении в настоящее время для нас невозможны. У нас нет ни сил, ни средств на новое переселение. Мы существуем на средства, зарабатываемые вне общины. Предыдущее переселение отняло у нас много сил и времени, так что мы, не обеспечив себя продуктами, едва-едва успели приготовить землянки, чтобы хоть тесно укрыться от холода. Доводя об этом до сведения братьев-коммунистов, мы ожидаем от них разумного и справедливого отношения’. Однако ‘братья-коммунисты’ не вняли их мольбам и продолжали доказывать Центру необходимость их переселения. В конце концов постановлением от 3 октября 1932 года Президиум ВЦИК предложил Запсибкрайисполкому ‘определить место и сроки для переселения коммуны последователей Л. Н. Толстого, выходцев из Сталинграда, отказавшихся от регистрации’. Осенью 1933 года к поселку сталинградцев подъехал большой обоз. Всем приказали собираться и грузить вещи, и, несмотря на сопротивление, их все же погрузили и повезли в тайгу на новое место. Переселяя людей — и старых, и малых — под зиму без средств, отобрав скот, оторвав их от жалких жилищ, власти заведомо обрекали их на вымирание. Туда же, в Кожевниковский район, были переселены и другие группы толстовцев: Барабинская, Иловлинская, Уральская, Бийская, Омская, объединившиеся в одну общину — ‘Братский труд’. Зиму 1933-34 гг. толстовцы перебивались на временно отведенных сельсоветом квартирах в деревне Ново-Сергеевка. Картофель, овощи, которые были сданы в кооперацию Кузбасса под обещание, что им их сразу же выдадут на новом месте, задержали, и община вынуждена была жить впроголодь. С началом весны толстовцы приступили к освоению выделенной им земли. Это была нелегкая задача. Участок им выделили безводный, ‘без единого ручья или хотя бы лужи стоячей воды’. Чтобы добывать воду, приходилось рыть ямы в сухой долине, но вода в них быстро пересыхала и оказалась очень недоброкачественной, ‘когда кипятишь ее в котле, все время является, сколько ни снимай, все новая, новая красная пена, как навар в супе’. Обрабатывать землю приходилось почти голыми руками, не хватало ни орудий, ни лошадей. Работали мотыгами и тяпками, а порой приходилось самим впрягаться в плуги. К тому же лето 1934 года выдалось засушливое. Такую засуху не могли припомнить даже старожилы. А тот урожай, который уцелел от засухи, погубили неожиданные среди лета морозы. Однако, несмотря на большую нужду, толстовцы отказались от предложенного долгосрочного кредита в 1 000 рублей, так как им ‘еще дороже был тот принцип, чтобы в построении своей жизни ни в чем не опираться на государство’. В конце зимы в счет оставленного в Кузнецком (в то время — уже Сталинском) районе имущества им удалось закупить около 3,5 тонн зерна. Благодаря этому смогли дотянуть до весны 1935 года. Весна и лето 1935 года были более благоприятными: засухи не было, морозов тоже. И толстовцы, приобретя несколько лошадей, смогли засеять больше земли. Часть урожая они собрались оставить на пропитание и сев, а оставшуюся сдать через кооперацию, ‘не входя в соприкосновение с государственными планами, налогами и обязательствами’. В заявлении председателю крайисполкома ф. П. Грядинскому они писали: ‘Сущность… наших стремлений заключается в том, что с/х община-коммуна ‘Братский труд’ по своим убеждениям сознательно и добровольно желает передавать результаты своего свободного сельскохозяйственного труда, за исключением семфонда и удовлетворения своих насущных потребностей, в общество на мирные, общеполезные нужды и притом не через государство, а через кооперацию по свободному согласованию с нею… Часть результатов труда считает необходимым передавать в общество через кооперацию бесплатно на такие нужды, как содержание больных, нетрудоспособных, устройство сельских дорог, случаи стихийных бедствий и т. п.’. Однако принимать во внимание их принципы Кожевниковский райисполком (как ранее Кузнецкий) не считал нужным. Представители местной власти уже хорошо научились командовать колхозами: где, кому, чего и сколько засевать и какой урожай собирать. Столкнувшись с сопротивлением толстовцев, не желающих работать по приказу, райисполком применил к ним репрессии и меры ‘принудительного погашения государственных обязательств’. За ‘контрреволюционный саботаж’ сева в мае 1935 г. были осуждены И. Добротолюбов, С. Черниченко и Ф. Агурьев. Осенью этого же года была арестована еще одна группа толстовцев — Г. Бутылкин-Свободный, Ф. Савельев, Э. Добротолюбов, Д. Литвиненко, П. Юраков. Их обвинили в организации среди толстовских групп контрреволюционного саботажа хлебопоставок. По той же причине, не считаясь с тем, что хлеб еще не был полностью убран с полей, 9 сентября уполномоченным Комитета заготовок Совнаркома по Кожевниковскому району на общину был наложен штраф — более 16 тысяч рублей. Нанятая сельсоветом бригада рабочих собрала, обмолотила и сдала в Заготзерно весь урожай толстовцев. Забрали 18 лошадей, 16 коров, 2 теленка, но и этого не хватило, чтобы выплатить штраф. Тогда сельсовет приступил к конфискации личного имущества. Забирали все — от швейных машин до кальсон и старых пимов. Всего было описано и изъято 428 предметов личного пользования, но это далеко не полный список. В результате проведенной проверки выяснилось, что оформление описей было ‘совершенно небрежное, неправильное, позволяющее допускать хищения имущества’. Были случаи, когда изымались последние вещи. Например, у О. П. Свободной-Булыгиной забрали единственные имеющиеся у нее тулуп и полотенце, а у И. Пугачева — последние две пары пимов. Порою изъятые вещи даже не вносились в опись, например, у той же О. П. Свободной-Булыгиной старый тулуп забрали, а в опись не внесли. ‘Несмотря на то, что забирают весь хлеб, — писали толстовцы, — забрали и барахло, некоторые, даже большинство, остались в чем стояли, даже с людей стягивали, забирали белье и одежду, валенки и обувь. Не знаем, как мы будем проводить зиму в Сибири, совершенно раздетые, у многих нечем ночью прикрыться… Неужели мы обречены на погибель, да еще с малыми детьми…’ Община обратилась во ВЦИК за помощью, и 25 сентября Запсибкрайисполком получил телеграмму за подписью заместителя секретаря ВЦИК, а 27 сентября — председателя Комиссии по культам, с требованием принять меры к возврату незаконно изъятого имущества и привлечению виновных к ответственности. На это Ф. П. Грядинский отвечал: ‘…Имущество изъято за саботаж хлебопоставок. Возврат имущества находим невозможным, политически вредным’. Тем не менее крайисполкому пришлось признать этот шаг со стороны местных властей ошибочным, и постановлением от 2 ноября он обязал райисполком исправить допущенные ‘ошибки’. Время шло, а местные власти не торопились возвращать то, что награбили. Комиссия, рассматривавшая в апреле 1936 года выполнение этого постановления, отмечала, что ‘большая часть имущества личного пользования не возвращена под предлогом того, что оказалась распроданной’. Так, из 15 изъятых швейных машин было возвращено 9, из 11 женских пальто — 2, из 44 одеял — 6, кофточек изъято 20, возвращена 1, юбок изъято 20, возвращена 1 и т. д. Не были возвращены коровы, в чем, по мнению комиссии, виноваты сами члены общины, т. к. отказались брать чужих коров, конфискованных для общины у единоличников, а требовали вернуть именно своих. Отказались толстовцы и от предлагаемой им ссуды, ссылаясь на то, что ‘брать ссуду при наличии своего семенного и продуктового хлеба (хотя и вывезенного сельсоветом) община считает невозможным’. Зима 1935-36 гг. оказалась для толстовцев особенно трудной. Оставшись без теплых вещей, общинники прожили ее почти на одном картофеле. Детям не хватало молока, в результате к весне они сильно обессилели, часто болели и умирали. Весна 1936 года также не предвещала ничего xopoшего. Земля стояла обработанная, а засевать ее было нечем. Семенной фонд общине так и не был возвращен, и ей пришлось засевать поля всем, что у нее нашлось — подсолнухом, маком, горохом, просом, гречихой. В недоумении писали они М. И. Калинину: ‘Кому и какая теперь польза от того, что нас — земледельцев-коммунаров — лишили весной семян пшеницы и через это лишили возможности обсеменить пшеницей приготовленные поля?’ С каждым годом общине все труднее и труднее становилось вести свое хозяйство. Неоднократные просьбы о выдаче им ‘взаимообразно’ через кооперацию семенной ссуды оставались ‘гласом вопиющего в пустыне’. К сожалению, в фондах архива нет документов, рассказывающих о последних годах существования общины ‘Братский труд’. Можно только предполагать, что ее постигла та же участь, что и коммуну ‘Жизнь и труд’.
А. Г. Даценко
СЕЛЬСКО-ХОЗЯЙСТВЕННАЯ В ЗапСибкрайисполком КОММУНА ЖИЗНЬ И ТРУД от переселенческой с.-х. коммуны 25 марта 1932 г. No 131 ‘Жизнь и Труд’ Кузнецкого р. Кузнецк. почт. ящ. 4
Председ. Совета коммуны Б. МАЗУРИН (печать) за секретаря КРАСКОВСКИЙ
Секретно.
1-й класс с 10 учениками, 2-й -‘- с 12-15 уч. (точно выяснить не удалось). 3-й -‘- с 26 учен. 4-й -‘- с 23 -‘- 5-й -‘- с 13 -‘- 6-й -‘- с 10 -‘- 7-й -‘- с 14 -‘- ———————- Всего 111 -‘- (приблизительно)Кто заведует школой, узнать не удалось, так как преподаватели заявляют: ‘Заведующая в прошлом учебном году была арестована Советской властью и подвергнута тюремному заключению, а теперь у нас заведующего нет, работаем так, попросту, без заведующего’. Для школы коммуна выделила специальный дом из 3-х классных комнат. Помещение содержится чрезвычайно грязно. Школа работает в 3 смены. Назвать свое имя учителя отказались, за исключением двух братьев Густава Адольфовича ТЮРКА и Гюнтера Адольфовича ТЮРКА (отчества искажены авторами документа — А. Д.). 4-го декабря 1935 года нами были прослушаны следующие уроки: В 1-ом классе урок русского языка (чтение). Занималась в нем учительница Оля (так она называет себя и также зовут ее ученики. Полное ее имя Ольга Петровна ТОЛКАЧЕВА). Выявлено, что обучение грамоте происходит по звуковому методу (в настоящее время считается устаревшим и нигде не применяется). На руках у детей стабильные советские учебники. Одни ученики читают по ‘Первой книге для чтения’ Фортунатова, другие по букварю Шлегер и Фортунатова, третьи по книге для чтения Блехера. Подготовка у детей различная. Дети все переростки, т. е. в возрасте 9-10 лет. Во втором классе занятий не было. Выявлено, что в этом классе работает А. Малород. Установлено, что А. Малород ежедневно и систематически посещает школу, но в день нашего посещения в школу не явилась, ученики же собирались все. В третьем классе (учительница Анна Андреевна Горяинова) прослушан урок арифметики. Проходят 4 действия арифметики в пределе 1 000. Пользуются стабильным учебником Ноповой ‘Сборник арифметических задач и упражнений’. В четвертом и пятом классах была история (учитель Гюнтер Адольфович ТЮРК). Тема в 4-ом классе: ‘О нашествии татар’. Материал был прочитан по учебнику. После чтения задавались вопросы: ‘Кто был Чингис-хан?’, ‘Как татары собирали дань, как жилось русским?’. Сообщались одни голые факты без каких-либо комментариев со стороны учителя. В 5-ом классе прорабатывался Египет. О Египте преподаватель выхолащивал классовую суть борьбы между фараонами, крестьянами и князьями. На вопрос ученикам со стороны Зав. ГорОНО: ‘Что такое история?’ ученики отвечали: ‘История изучает прошлое общество’. О классовой борьбе в истории ученики не знают. Классовая суть истории преподавателем сознательно выхолощена. В 5-ом классе была физика (учительница Женя). Объяснялось устройство подводной лодки и ее применение. В 6-ом классе прослушан урок географии (учитель Густав ТЮРК). Тема урока: Франция. ТЮРК только спрашивал учеников, а нового материала не объяснял. Ученики, вызванные к географической карте, рассказывали о географическом положении Франции, ее границах, возвышенностях, ископаемых, климате. Ученики на уроках имеют стабильный учебник географии Г. И. ИВАНОВА. После повторения пройденного материала учитель прочитал из книги Клейна ‘Чудеса земного шара’ о приливах и отливах. Затем были прочитаны две газетные вырезки. В первой говорилось о буре, происшедшей во Франции, и во второй под заглавием ‘Французской земле’ о жертвах империалистической войны, разрушенных городах, о громадных братских могилах, о тысячах убитых солдат. После чтения этой статьи учитель стал объяснять, что на земле существует насилие, вражда среди людей, что сильные притесняют слабых, что право считается только за сильными. На этом урок кончился. В 6-ом классе были прослушаны уроки математики и зоологии. По математике учительницей (Соня, жена Густава ТЮРКА) была объяснена и доказана теорема, что во всяком треугольнике сумма внутренних углов равна двум дэ. По зоологии занималась Женя. Ученики по заданию учительницы весь урок читали вслух стабильный учебник Цузмера. Со стороны учительницы не было ни объяснений, ни замечаний. После урока учительница Женя обратилась к инструктору т. БЕСХМЕЛЬНИЦЫНУ со словами: ‘Ну, вот, видите, что мы учимся по советским учебникам и не отступаем от них’. Метод, применяемый Женей (чтение учебника без объяснений со стороны учителя), при преподавании естественных наук считается недопустимым, неправильным и вредным. В комнате, где занимаются 1-ый и 6-ой классы, висело следующее расписание уроков:
РАСПИСАНИЕ УРОКОВ VI-ой ГРУППЫ (а не классов) Понедельник Вторник Среда 1. История 1. История 1. Геометрия 2. Ботаника 2. Арифметика 2. География 3. География 3. Физика 3. Ботаника 4. 4. Алгебра 4. Грамматика 5. 5. + 5. + 6. Четверг Пятница Суббота 1. Алгебра 1. География 1. Геометрия 2. История 2. Физика 2. Ботаника 3. Арифметика 3. Арифметика 3. Грамматика 4. + 4. + 4. 5. 5.В расписании стоят четыре таинственные крестика (вторник, среда, четверг, пятница), и, кроме этого, после трех уроков стоят пустые места (понедельник 2 часа, среда один час, четверг один час, суббота 2 часа). Из беседы с учениками выяснилось, что количество уроков ежедневно бывает согласно расписанию, т. е. 5-6. Что преподается в те часы, где стоят крестики и пустые места, ученики не сказали, задавая в свою очередь нам вопросы: ‘А Вам для чего это знать?’. Преподаватели тоже отказывались сказать о значении крестиков и пропущенных мест, ссылаясь на свое незнание. Но из разговоров с Соней выяснилось, что в эти дни бывает чтение художественной литературы. Кто проводит с учениками чтение, выяснить не удалось. В разговоре с учителями каждому в отдельности был задан вопрос: ‘Как и чему Вы учите?’. Учителя отвечали одно и то же: ‘Мы учим по советским программам и учебникам, а какими методами и приемами — судите сами. Против Советской власти мы не учим детей, нет у нас и контрреволюции. Мы против всякого насилия и жестокости. Вы на своей осенней учительской конференции требовали от преподавателей воспитывать в учениках классовую ненависть. Вы сеете вражду среди людей, а мы против всякой ненависти и вражды. От Вашего воспитания у детей глаза горят злобой к ближнему, презрением. Наши дети не таковы. Мы воспитываем в наших детях любовь ко всему окружающему’. Эти слова были сказаны Анной Андреевной Горяиновой, Соней, Олей, Женей. Из разговоров с учениками выяснилось, что все дети и подростки (в школе есть ученики в возрасте от 9 до 17-18 лет) сильно настроены против пионеров и комсомольцев. На вопрос школьного инспектора: ‘Кто из Вас пионеры и комсомольцы?’, ученики 6-го класса отвечали: ‘Зачем Вы нас спрашиваете, ведь Вы знаете, что наши родители и мы не согласны с пионерским и комсомольским учением. Пионеров и комсомольцев воспитывают и учат в духе классовой ненависти, а мы всякую ненависть и вражду не принимаем. Пионерами и комсомольцами никогда не будем’. На вопрос: ‘Откуда Вы знаете, чему учат пионеров и комсомольцев?’ Ответ: ‘Мы читаем советские газеты. Наша коммуна выписывает ‘Правду’, ‘Известия’, ‘Большевистскую Сталь’. На одном из уроков в 3-ем классе было пение. Пели следующее:
П. п. Зав. Сталинским ГорОНО КАЛАШНИКОВ Школьный инструктор БЕСХМЕЛЬНИЦЫН Верно: ГОРЮНОВА
ПРЕЗИДИУМУ СТАЛИНСКОГО ГОРСОВЕТА
О результатах обследования сельхоз. коллектива
‘Жизнь и Труд’ Есаульского сельсовета. Устав коллектива
ПРОГРАММЫ НКП ИХ ПРОГРАММА 1. Дети советской страны 1. Дети должны хорошо должны хорошо учиться учиться и работать. и работать (любовь к школе, учителю, уважение к его педагогическому труду). 2. Хорошо быть здоровым и 2. Хорошо быть здоровым и смелым. смелым. 3. Чистота, опрятность и 3. Чистота, опрятность и аккуратность — залог здоровья, аккуратность. хорошей работы и культурного отдыха. 4. Дети советской страны 4. Дети должны быть веж- скромны, вежливы, хорошо ливы. относятся к товарищам и уважают взрослых трудящихся, строящих новую жизнь. 5. Пионеры и школьники честны 5. Ученик должен быть чес- и правдивы, они берегут тен и правдив. общественную собственность. 6. Дети советской страны любят 6. Любовь к своей родине. свою родину.РАБОЧИЕ ПЛАНЫ: Школа и учителя никаких планов не имеют. Требуется иметь план работы на учебный год, на учебную четверть и обязательно план урока. По заявлению учителей, материал для прохождения с учениками размечается только в учебниках. Учебная сетка не выдерживается, причем в действии сетка 34/35 года. В их школе, как неполной средней сельской школе, если ее считать за таковую (в ней семь классов), нужно было вести русский язык, математику, естествознание, географию, историю, нем. язык, физику, химию, обществоведение в старших классах, труд, рисование, черчение, физкультуру и пение. Ведется же математика, естествознание, география, история, физика и химия как уроки бывают очень редко. Русского языка как предмета не ведется. Остальные дисциплины не преподаются. Таким образом, можно считать, что учащиеся не изучают русский язык, нем. язык, физику, химию, обществоведение в старших классах, труд, рисование, черчение, физкультуру и пение в нашем понятии. РАСПИСАНИЕ: Для всех классов школы расписание есть. Занятия проводятся в три смены. Больше четырех уроков для класса в расписании нет. Продолжительность урока в принципе 45 м., но это время выдерживается редко. Бывают уроки больше 45 м. На одном из таких уроков, равных примерно 1 ч. 30 м. по математике, присутствовал я. Удлинение часа мне было объяснено, как желание закончить материал на этом уроке. Если формально расписание есть, то по существу, как это требуется постановлением Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 3/IX 35 г., таковое ни в какой степени не является документом, способствующим организации учебного года и укреплению школьного режима. ВОПРОСЫ МЕТОДИЧЕСКОГО ПОРЯДКА. Учителя, кроме Гюнтера Тюрка (истор.), методическими знаниями не владеют. Пособиями по методике и консультацией метод. кабинета ГорОНО не пользуются. Все учителя находятся в полной оторванности от наших учителей. Методы преподавания учителей Горяиновой Анны Андреевны и Толкачевой Ольги Петровны ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НЕТЕРПИМЫ. Заслуживают некоторой критики методы работы в школе и Тюрк Софии Михайловны (математик). Никакими наглядными пособиями (дидактический материал) все эти учителя не пользуются. Уроки проводят исключительно сухо. Классом владеют не они (учителя), а учащиеся, которые отказываются давать работу на просмотр, предлагают заканчивать уроки, разговаривают на уроках. Пример: математик София Тюрк обращается к ученику Володе Толкач так: ‘Володя, дай твою работу на просмотр’. Ученик Володя отвечает: ‘Нет, что ее смотреть, буду дальше работать’. И так это остается. Во время урока сама София Тюрк сидела на столе у противоположной стены классной доски, не вставая с места. Учительница Толкачева, работая с первым классом, как уже указано выше, не применяет никаких наглядных пособий, если не считать простых палочек. Причем требует обязательной зарисовки предметов, встречающихся в задачах. Пример: зарисовка моркови. Без разрешения из ее класса учащиеся уходят с уроков. Учительница Горяинова к тому, что уже сказано о ней выше, а именно, что не применяет наглядных пособий, из материала делает винегрет. Ввиду того, что плана урока нет, остается время, так она на этом же уроке идет к изучению металлов и нефти. ВОПРОСЫ МЕТОДИЧЕСКОГО ПОРЯДКА как таковые учителями не изучаются. Абсолютно нечего сказать об овладении этими вопросами с точки зрения теории. Учителями такие вопросы, как организация пед. процесса, урок — как форма педпроцесса, проведение открытых уроков и их разбор, поведение учителя в классе и др. не изучаются и не разбираются. РУССКИЙ ЯЗЫК. Выше уже было сказано, что русского языка как предмета в школе не ведется. Иногда уроки по русскому в старших классах бывают, и их проводит математик ТЮРК. Неграмотность по русскому языку исключительно велика… При этом протаскивается в диктанте такой материал: ‘Он купил землю за Волгой, вступил во владение ею и начал готовиться к переселению’. Грамотность можно просмотреть по прилагаемым к этой записке тетрадям учеников их школы. Рафа Коваленко — первый класс, Маня Кравченко и Оксень Савицкий — третий класс, Борис Андреев — четвертый класс, Шура Шалина — пятый класс. Одновременно можно грамотность сравнить с учащимися НСШ No 24 Кобылкина — третий, Братко Франц — четвертый класс, Климов и Савин — пятый класс. Тетради учащихся проверяются плохо. В проверенных тетрадях есть ошибки. Есть тетради с ошибками с самого начала учебного года. Наряду с записями материала по дисциплинам, почти всеми учащимися, начиная с 3-го класса, ведутся ДНЕВНИКИ. Вот несколько выдержек из дневника Мани КРАВЧЕНКО: ‘…30 января. Сегодня шла от Тани Чеменевой, мне встретилась девочка советская и сказала мне ‘ЗДРАВСТВУЙ’… 24 февраля. Сегодня мне было грустно, приехал ЛЕБЕДЕВ, я испугалась… В столовке было собрание. Там пели. Я стояла около Сони Самоленко. Как пели, она плакала, я около нее не могла стоять’. ДРУГИЕ ВОПРОСЫ: — используются учебники царского времени. Так, по математике в действии учебник: БЫЧКОВ, сборник примеров и задач, изд. 1911 г. Из этого учебника — по алгебре — была дана учащимся такая задача (*): (* Так в тексте. *)
Пред. комиссии: Члены комиссии: (печать) Копия верна ГОРЮНОВА
Кому Зап. Сиб. крайисполкому. ВЫПИСКА из протокола No 58 Заседания от 20 октября
ВСЕРОССИЙСКОГО ЦЕНТРАЛЬНОГО
ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
СОВЕТОВ
Секретарь ВЦИК А. КИСЕЛЕВ (печать)
Копия
В Сталинский Г.О.Н.К.В.Д. от Коммуны ‘Жизнь и Труд’ Есаульского с/с Сталинского р-на 3. С. К.
Члены Коммуны: (подписи) (печать)
Копия
28/IX — 35 года
28/IX — 35 года
В ПРЕЗИДИУМ ВЦИК-а тов. А. С. Киселеву с/х. общины-коммуны ‘Братский труд’ Кожевниковского района ЗапСибКрая участок Льва Толстого
Представитель с/х. общины-коммуны ‘Братский Труд’
С. БУЛЫГИН-СВОБОДНЫЙ
13/III-36 г. С. БУЛЫГИН-СВОБОДНЫЙ
Председателю крайисполкома Зап. Сибири т. ф. П. ГРЯДИНСКОМУ копии ВЦИКу и Кожевниковскому р-кому с/х община-коммуна ‘Братский Труд’ территория Кожевниковского р-на З. С. К.
К сему члены с/х общины-коммуны ‘Братский Труд’
(подписи)
2/VI-36 г. Вот список арестованных и осужденных членов нашей с/х общины-коммуны ‘Братский Труд’: 1. Добротолюбов Иван Харлампиевич 2. Чернетченко Степан Григорьевич 3. Агуреев Федор Михайлович (член особой Иловлинской группы) Все трое были осуждены нарсудом Кожевниковского р-на 19/V-1935 г. к лишению свободы на два года каждого. Приговор этот был отменен по указанию Центра, а затем всех троих опять осудили на три года, сейчас они находятся в Караганде. 4. Бутылкин-Свободный Гавриил Андреевич 5. Савелиев Филипп Савельевич Оба осуждены 19/1-36 г. спецколлегией ЗапСибКрайсуда на 10 лет заключения. Направлены на Дальний Восток, на остров Колыма. 6. Добротолюбов Эммануил Харлампиевич 7. Литвиненко Дмитрий Кузьмич 8. Юраков Петр Николаевич Все трое находятся в заключении в Томске. Кроме того, еще ранее, в конце 1934 года, были арестованы братья: 9. Редько Прокофий Лукич 10. Разов Кузьма Алексеевич Позднее в январе 1935 г. арестован 11. Суханов Прокофий Васильевич Все трое осуждены Особым совещанием и находятся в Красноярском крае. (подписи)
В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ
Тов. И. В. СТАЛИНУ
Копия: ВЦИК-у
С. х. общины-коммуны ‘Братский Труд’
Территория: Кожевниковский район
Запсибкрая, участок Льва Толстого
КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ
Тов. И. В. СТАЛИНУ
Копия: ВЦИК-у
С. х. общины-коммуны ‘Братский Труд’
Территория: Кожевниковский район
Запсибкрая, участок Льва Толстого
‘Социализм есть переход от общества с диктатурой пролетариата к обществу безгосударственному’. СТАЛИН (журн. ‘Большевик’, No 22, 1936) ‘Мы ставим себе конечной целью уничтожение госу- дарства, т. е. всякого организованного и систематическо- го насилия, всякого насилия над людьми вообще’. ЛЕНИН (‘Государство и революция’)Итак, будущее и с Вашей точки зрения бесспорно принадлежит БЕЗНАСИЛЬСТВЕННОМУ, БЕЗГОСУДАРСТВЕННОМУ КОММУНИЗМУ. Эту важную сторону необходимо особо отметить. Однако в настоящий момент человечество переживает еще как бы только муки рождения. Оно задыхается в тисках разного рода деспотий, эксплуатации и милитаризма. Нам нет нужды подробно останавливаться на напряженности переживаемого момента, на фашистском движении, на событиях в Испании, на германо-японском союзе и подобных явлениях. Все это, так же, как и выросшую как никогда опасность новой мировой войны, Вы, конечно, знаете гораздо лучше нас. Но в то же время важно, что ни СССР, ни партия НЕ ХОТЯТ ВОЙНЫ. Это общеизвестно и демонстрировалось неоднократно. И в силу этого и СССР, и Коминтерн дают положительную оценку всем движениям, борющимся против войны, включая сюда, как это отметил 7-й Конгресс Коминтерна, и ‘пацифистские’, и ‘религиозно-демократические’ организации. Однако, поскольку силы, рождающие войну, не случайны, а вызываются глубокими причинами — тем сложным узлом неправильных социальных и экономических отношений, которыми проникнуты современные государственные системы с их колониально-классовой эксплуатацией и подобными основами — совершенно ясно, что все силы, борющиеся против войны, но не несущие в себе нового, лучшего, свободного строя, не могут искоренить войну, а могут в лучшем случае лишь временно задержать ее. Таким образом, вполне очевидно, что для истинного установления мира в человечестве необходима прежде всего замена насильственно-эксплуататорского строя с его колониально-классовой и национально-расовой политикой другим, свободным от насилия и деспотизма строем, действительно отвечающим остро выросшим демократическим требованиям миллионов трудящихся масс. Это значит — необходим Мировой Переворот. И ВОТ ТУТ-ТО И ВСТАЕТ ОСНОВНАЯ ДИЛЕММА — ВОЙНЫ НЕ НАДО, А МИРОВОЙ ПЕРЕВОРОТ НЕОБХОДИМ, ИНАЧЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ В МИРЕ МИРА. Если взглянуть на эту задачу именно в разрезе отрицания войны, то становится достаточно ясно, какую огромную роль при этом должны сыграть те антивоенные движения, которые не только ставят своей задачей борьбу с войной, но главное стремятся одновременно достичь нового, свободного строя, упраздняющего самые поводы к войне. С этой стороны, далеко не безразлично, какие именно антивоенные течения будут преобладать в мире: отрицающие войну только для сохранения незыблемости старых устоев или те, которые, отрицая войну, в то же время всецело стремятся к проведению в жизнь нового, свободного строя, делающего невозможной войну. Ясно, что первые заняты совершенно бесплодным, вернее, вредным делом. Они подобны людям, продолжающим качать насос, но закрывающим выходную струю воды. Задержавшись, она только прорвется потом с большей силой. Вторые же делают несомненно важное и необходимое дело. Поистине можно с уверенностью сказать, что международный антимилитаризм, поднявшийся от лица всех, пробудившихся от деспотии и жаждущих свободы многомиллионных трудовых масс, есть самый страшный меч против надвигающегося чудовища войны. Война станет невозможной, когда трудящиеся мира поймут свое единство и свои действительные интересы. И вот именно к этой великой цели и направлены теперь, перед лицом растущей опасности войны, все стремления нашей общины-коммуны ‘Братский Труд’ в том антимилитаристическом движении мирного коммунизма, которое мы изложили в своей декларации ‘К трудящимся всех стран’ и внесли в мировую жизнь, дав вместе с тем свое предложение созвать для укрепления этого движения и борьбы с войной Международный ‘Конгресс Мира и Свободы’. Дело это увенчалось успехом. Как замечено выше, Интернационал Противников Войны, имеющий свои отделения во многих странах мира и ныне объединяющий то антивоенное движение, которое особенно широко развито среди сотен тысяч студентов и населения Америки (о чем сочувственно сообщали ‘Известия’) — принял это предложение и наметил созыв такого, желательного нам ‘Конгресса Мира и Свободы’ в июле 1937 г. Однако сила и значение этого дела, конечно, и не в нашей коммуне, и не в Интернационале, а в самой идее свободы и мира, полностью отвечающей интересам народных масс, — в том отвращении к войне и рабству и острой жажде подлинного освобождения и мирного труда, которые так быстро растут теперь среди трудящихся миллионов, несмотря на все усилия и безумные приготовления к войне их поработителей. Настоящим заявлением мы, конечно, вовсе не хотим делать каких-то противоположений или сопоставлений революционно-насильственных и безнасильственных, мирных способов. Мы говорим здесь прежде всего только о фактической и практической сторонах дела. Факт тот, что война нежелательна, и что, кроме революционных, в мире есть еще огромные мирные антивоенные движения, а среди них есть те, которые не менее революционных стремятся, хотя и мирным путем, но к новому, свободному строю. Мы принадлежим к их числу. И весь вопрос сводится к тому, какое же отношение теперь будет правильнее со стороны Вас — людей, временно допускающих революционно-насильственные методы: то ли которое безразлично отнесется к тому, чтобы в мире господствовали фальшивые движения против войны, за спиной которых под словом ‘мир’ только скрывается стремление укрепить и удержать старые устои, или то, которое перед буржуазным пацифизмом отдаст явное предпочтение развитию международного демократического антимилитаризма, который, как это имеется в нашем случае, отрицая войну, в то же время отрицает и старый мир и стремится мирными, но радикальными путями к замене старого, насильственно-эксплуататорского строя — новым, свободным строем безнасильственного коммунизма? В этом весь вопрос. Нам кажется, что положительная сторона дела здесь ясна. Важность работы над заменой буржуазного пацифизма радикальным демократическим антимилитаризмом — очевидна. Еще в 1924 г., когда делегация мирных антимилитаристов, посетившая Вас, спросила Вас, тов. Сталин, как оцениваете Вы роль мирных методов борьбы с войной. Вы ответили нам, насколько я помню, почти дословно следующее: ‘Признаю, что при всяком перевороте решающее значение имеет не меньшая часть населения, взявшаяся за оружие, а вся его остальная масса, которая своим содействием или противодействием решает дело’. И если это положение безусловно верно при всяком перевороте, то тем более оно вскрывает всю эту огромную роль, которую должно иметь радикальное антимилитаристическое движение мирного, свободного коммунизма в процессе назревающего теперь МИРОВОГО ПЕРЕВОРОТА и достижения во всем человечестве нового, свободного строя путем, не связанным с войной. И вот этой работой мы и заняты. Принимая во внимание все изложенные выше положительные стороны этой работы и ее серьезное значение в мировой жизни, мы надеемся, что Партия и Правительство СССР не будут оказывать нам препятствий и в нашей дальнейшей работе как по развитию и укреплению поднятого движения международного демократического антимилитаризма и мирного коммунизма, так и в подготовке созыва упомянутого Международного ‘Конгресса Мира и Свободы’, а также и к выезду на этот Конгресс представителей нашей общины-коммуны ‘Братский Труд’. При сем прилагаем копию нашего письма к секретарю Интернационала Противников Войны Р. Броуну относительно созыва намеченного ‘Конгресса Мира и Свободы’. О Вашем отношении к изложенному в настоящем заявлении, а также о практических сторонах вопроса выезда наших представителей на названный Конгресс просим сообщить нам по адресу: Москва, 5. Лефортовский пер., д. No 7/а. Представителю с/х общины-коммуны ‘Братский Труд’ С. М. Булыгину-Свободному. Представитель названной общины-коммуны
С. БУЛЫГИН-СВОБОДНЫЙ
Москва 24 ноября 1936 г. В Президиум ВЦИКа
т. М. И. Калинину
с/х. община-коммуна ‘Братский Труд’,
находящаяся на территории Кожевниковского
района Зап. Сиб. Края, участок Льва Толстого
т. М. И. Калинину
с/х. община-коммуна ‘Братский Труд’,
находящаяся на территории Кожевниковского
района Зап. Сиб. Края, участок Льва Толстого
16 февраля 1978 г. Б. МАЗУРИН(* А. И. Клибанов — историк, автор книги ‘Из мира религиозного сектантства. Встречи. Беседы. Наблюдения’. М.: Политиздат, 1974, и др. *) (* Добротолюбов Иоанн (псевдоним Жадаева Василия Харламовича, 1898-1941). *)
В первых двух выпусках нашего альманаха ‘Возвращение памяти’ (Новосибирск, 1991, 1994) читатели могли познакомиться с материалами, рассказывающими о трагической участи крестьян-толстовцев в годы сталинской диктатуры. Эту тему продолжает теперь новый документ из рассекреченных фондов Государственного Архива Российской Федерации (ГАРФ) — письмо-ходатайство В.Г. Черткова, направленное Сталину в феврале 1930 года. Владимир Григорьевич Чертков (1854-1936) был близким другом, доверенным лицом Льва Николаевича Толстого и издателем его произведений. После кончины великого писателя (1910 г.) он многие годы посвятил тому, чтобы творческое наследие Толстого получило широкое распространение в России и за рубежом. Ему принадлежала также важная роль в пропаганде этического учения Толстого. Когда большевистская власть перешла к решительному слому жизненных основ российского крестьянства, последователи учения Толстого подверглись жестоким преследованиям. Власти громили не только их общины и коммуны. Еще раньше насилию подверглись люди, открыто отстаивавшие пацифистские убеждения и нравственные идеалы толстовства. Публикуемый документ — одно из свидетельств неоднократных попыток В.Г. Черткова защитить толстовцев — узников совести — от постоянных преследований государства или по крайней мере добиться для них смягчения тюремного режима. Документ состоит из двух частей: письма Владимира Григорьевича к Сталину и приложения, озаглавленного ‘Записка о заключенных…’ Автор ‘Записки’ нам неизвестен, но, несомненно, что это человек, близкий Черткову и хорошо информированный о положении последователей Льва Толстого, заключенных в Соловецкий лагерь. Чтобы Сталин мог отдавать себе отчет, что речь идет не о преступниках или противниках власти, а исключительно о мучениках за веру (хотя для Сталина это был в сущности пустой звук), ‘Записка’ сопровождается кратким изложением тех религиозных мотивов, которыми толстовцы руководствовались в своих поступках и из-за чего постоянно подвергались тяжелым наказаниям со стороны лагерной администрации. Остается однако неясным, какова была реакция Сталина (или его помощников) на данное обращение и какие последствия имело письмо для самих узников Соловецкого лагеря. Документ публикуется без каких-либо поправок и сокращений. Место его хранения — ГАРФ, ф. 8409, оп. 1, д. 406, л. 71-78.
Предисловие С.А.Папкова
Дело в следующем: 29 октября прошлого года в Москве одновременно были арестованы несколько молодых людей, так называемых ‘толстовцев’, уже отсидевших разные сроки за отказы от военной службы по религиозным убеждениям: Иван Прокофьевич Баутин (мой личный секретарь), Борис Васильевич Песков, Иван Михайлович Сорокин и Юрий Иванович Неаполитанский. Всех их продержали до 1 декабря пр[ошлого] г[ода], после чего выслали в Соловки на 5 лет, вместе с Алексеем Ивановичем Григорьевым, также ‘толстовцем’, отсидевшим свой срок за отказ от военной службы. В Соловках они оказались в ужасных условиях, так как уголовные, с которыми они сидели, их обокрали до гола, таким образом лишив их зимой всякой теплой одежды. А, главное, над ними за то, что они по требованию совести отказались от принудительных работ, стали производить различные пытки — правда, без применения непосредственных побоев или увечий, но не менее мучительные по причиняемым страданиям. Прилагаемая записка содержит краткое описание того, что им приходится там переносить. Не знаю в точности, в чем именно их обвиняют, но могу ручаться за то, что они, по своим убеждениям отвергая всякие конспирации и насилие, никогда не станут участвовать ни в каких заговорах против советской власти. Мне кажется, что Вы согласитесь с тем, что участь, постигшая их (5 лет Соловков), слишком сурова.
До меня дошли сведения, что при допросе их обвиняли в 1)антимилитаризме, 2) помощи заключенным единомышленникам и 3) участии в ‘кружке молодежи’. Антимилитаризм. Они не отрицают, что они антимилитаристы, но пропаганды в этом направлении среди населения они не вели. Помощь заключенным. Заключенные ‘толстовцы’ находятся в большой нужде. Помимо обычного затруднения для всех заключенных получать передачу от своих семейных, живущих далеко или не имеющих средств для помощи, положение ‘толстовцев’ ухудшается еще и тем, что почти все они убежденные вегетарианцы и стеснены в принятии тюремной пищи. Та скромная помощь, которую я им оказываю на собираемые от друзей небольшие средства, не является в моих глазах незаконной. Участие в ‘кружке молодежи’. ‘Кружок молодежи’ с закрытием Московского Вегетарианского Общества имени Толстого перестал существовать. В том же, что некоторые друзья и единомышленники, более или менее разделяющие взгляды Толстого, собираются иногда в гости друг к другу, между прочим и ко мне, не вижу ничего предосудительного. Что касается деяний, инкриминируемых ‘толстовцам’, но не предъявляемых им при допросах, то, конечно, защищаться от этих обвинений, не зная их, совершенно невозможно. Например, существует ‘негласное’ обвинение многих из нас в ‘шпионаже’. Опровергать такое обвинение возможно только при разборе поведения каждой индивидуальной личности. Здесь же могу только сказать, что придание такого характера каким-либо действиям ‘толстовцев’ есть страшная придирка и что по существу своему обвинение это безусловная ложь.
Когда указанная группа ‘толстовцев’ прибыла в Соловки, на Попов остров в карантин, то она была так поражена грубым до бесчеловечности обращением ближайшего начальства с уголовными, которые подвергались при этом полному подавлению человеческой личности, — что под полученным ими невыносимо тяжелым впечатлением — они решили отказаться от всяких принудительных работ, предписываемых этим самым ближайшим начальством. В этом отказе они руководствовались тем убеждением, что подчиняясь беспрекословно человеку, так обращающемуся с людьми-братьями — они не только сами поступили бы неправильно, но и развращали бы и тех, кто ими повелевает. Они хотели также разделить одну участь со всеми и не быть в привилегированном положении. Этим людям особенно тяжело переносить режим Соловков, так как все они вегетарианцы, здоровье их уже было подорвано в самые юные годы тем, что они, как антимилитаристы, отбывали в свое время разные сроки тюремного заключения за отказ от военной службы по религиозным убеждениям. Уже до ссылки в Соловки трое из них были очень слабы здоровьем, а в настоящее время, вследствие перенесенных в Соловках испытаний, здоровье их совершенно подорвалось и внушает самые серьезные опасения за жизнь. (Мне известно, что один из ранее сосланных туда ‘малеванцев’, разделяющих те же убеждения, Бебек И.В., уже умер, не выдержав, по-видимому, подобных испытаний. Сколько было и есть в Соловках таких людей, какие они переносили страдания и сколько было от этого смертей, мне, конечно, не известно).
На основании того, что я Вам сообщил, позволяю себе обратиться к Вам, многоуважаемый Иосиф Виссарионович, с убедительнейшей просьбой избавить этих людей, если они живы, от столь суровой кары, и если уже вы считаете нужным их карать, то перевести их в другие места ссылки, где их жизнь, или сколько от нее осталось, была бы сохранена и где они могли бы кормить себя земледельческим трудом. А прежде всего прощу Вас способствовать тому, чтобы дана была в Соловки срочная телеграмма о прекращении крутых мер принуждения по отношению к этим людям. Само собой разумеется, что я готов устно сообщить по этому делу все те дополнительные сведения, которыми располагаю. С надеждой, что я не ошибся, полагая, что Вы не посетуете на меня за это письмо.
Остаюсь искренно уважающий Вас Чертков 5 февраля 1930 г. Адреса: Городской: ул. Баумана, Лефортовский пер., д. 7/а тел. 2-03-25 и 83-07 Загородный: Всехсвятское, уг. ул. Левитана и пер.Тропинина, д. 18/6. тел. Всехсвятское 1-06Кстати, посылаю Вам при сем, Иосиф Виссарионович, копию с моего ответа на полученные мною вопросы от Института Ленина при ЦК партии. Этот ответ быть может возобновит в Вашей памяти отношение В. И. Ленина к сектантскому вопросу. Записка о заключенных в Соловках пяти так называемых ‘толстовцах’ Нижепоименованные так называемые ‘толстовцы’ были 1 декабря 1929 г. посланы из Москвы в Соловки на пять лет. 1) Иван Прокофьевич Баутин (личный секретарь В. Г. Черткова) был секретарем Московского Вегетарианского Общества Л. Н. Толстого до его закрытия. По происхождению крестьянин с Украины. При призыве на военную службу отказывался от нее по религиозным убеждениям и отбыл положенный срок наказания. Пребывание в тюрьме, в особенно тяжелых условиях, сильно отразилось на его здоровье. Продолжительное заключение в Соловках (5 лет) навряд ли выдержит. Он принципиально отказался от принудительной работы. Тем не менее его отвезли в Парандово на Балонах (место самых тяжелых лесозаготовок). С половины января его снова вернули на Попов остров неизвестно по какой причине. Дальнейшая судьба его неизвестна, но так как он ни на какие работы по принуждению не соглашается, то можно опасаться того, что его подвергают мучительным наказаниям, которые он может не выдержать, несмотря на большую свою стойкость. Друзья его сомневаются жив ли он в настоящее время. 2) Григорьев Алексей Иванович, крестьянин по происхождению. По прибытии на место ссылки, несмотря на отказ от принудительной работы, отправлен с Попова острова в командировку на работы за 90 километров пешком. На новом месте опять отказался от работы. Его назначили в карцер и к наказанию на 5 суток на ‘вышку’. Вышка — это постройка в 3 сажени высоты на самом ветреном месте с открытой площадкой наверху. Наказываемый должен стоять целый день лицом к ветру без верхней одежды, а ночь проводить в сыром, холодном карцере со вшами, крысами и испражнениями. На третий день солдат, карауливший Григорьева, пожалел его и повязал ему теплый шарф под белье. Для согревания один из арестант научил Григорьева искусственно дрожать. Благодаря этому он выдержал свое испытание и через 5 дней снова отказался от работы. Его погнали в штрафную роту — обратно за 90 километров. Там за новый отказ от работы его назначили к новому испытанию — стоять 3 дня лицом к ветру. Здоровый и жизнерадостный человек, Григорьев теперь представляет из себя совершенно больного с расшатанными нервами человека, с лицом подергиваемым судорогами и с беспричинным смехом или рыданиями. 3) Неаполитанский Юрий работал в фото-кинематографическом учреждении. Отбывал тюремное заключение за отказ от военной службы по религиозным убеждениям. Болен туберкулезом. Назначен работать в канцелярию в Соловках. 4) Песков Борис по происхождению рабочий. Отказывался от военной службы по религиозным убеждениям. Из тюрьмы вышел с расшатанным здоровьем. Во время пребывания его в Соловках известно, что ему назначили наказание ‘секиркой’, которое считается одним из самых тяжелых. ‘Секирка’ — продолговатая комната вся в щелях, ветер дует насквозь, страшная сырость, и посредине этой комнаты по боковым стенам две узких доски-лавки без спинок. На этих узких лавках должны сидеть наказываемые с ногами в висячем положении. За ними следят, чтобы они ни с кем не разговаривали, не двигались и не касались ногами пола. Если они двинутся или заговорят, то срок наказания добавляют. Дальнейшая судьба Пескова неизвестна, и за жизнь его также опасаются друзья. 5) Сорокин Иван Михайлович, крестьянин. Будучи учеником земледельческой школы военного типа, он однажды назначен был ночным караульщиком яблок в саду и в темноте нечаянным выстрелом из ружья убил человека. Его судили и оправдали, но сам он не мог оправдать себя и страдал до тех пор, пока в одной из книжек Толстого не нашел ответа на мучивший его вопрос. С тех пор он сделался его последователем и отказался от военной службы. На суде Военного трибунала он поражал своими прямыми, искренними и умными ответами. Последнее время занимался на родине крестьянским хозяйством и жил вне Москвы. В этот раз он привез в Москву свою больную мать для определения ее в больницу и, находясь у Баутина в гостях в вечер ареста последнего, был также арестован. По прибытии на место ссылки назначен на работу по канцелярской части в Кеми, что считается очень удобным, но он не захотел быть в привилегированном положении и отказался. После этого его посадили на голодный паек: полфунта хлеба и стакан воды в день. На таком пайке он жил приблизительно месяц, совершенно обессилел и заболел. Врачи положили его в лазарет и в январе месяце дали отпуск на две недели. За время голодного пайка Сорокин, ослабевший, лежал на грязном полу во вшах под нарами, в страшной грязи, потому что в бараках карантина заключенные должны были убирать сами, но не могли, так как почти все были поголовно больны и слабы. Сейчас Сорокин согласился работать в больнице санитарную работу, чтобы хоть немного облегчить тяжелое положение массы больных. Вид Сорокина ужасный. Хотя он поехал в Соловки здоровым и крепким, теперь он говорит слабым, медленным голосом, почти шепотом, ходит с трудом, как тень.
Необходимо несколько слов пояснения для того, чтобы незнакомые с верою ‘толстовцев’ могли понять мотивы их поведения. Находящиеся в заключении ‘толстовцы’ и люди одинаковых с ними убеждений, когда с них требуют работы по принуждению, находятся в исключительно тяжелом положении. Религия их состоит в том, что каждому человеку надо следовать указаниям своей совести, не допуская над нею никакой посторонней власти. Они могут исполнять только те требования ‘начальства’, которые сами считают разумными. Поэтому многие требования, которые в обычном порядке беспрекословно исполняются остальными заключенными, они исполнять не могут. При том веления совести у различных людей этой религии различны. И степень стойкости в неотступлении от этих велений под давлением физических мучений также различна, смотря по индивидуальным свойствам каждого. Те же из них, кто отказывается от принудительных работ, поступают так опять-таки по различным мотивам, согласно особенному индивидуальному пониманию каждого. Одни считают, что так как все люди равны, то не следует одним начальствовать, а другим подчиняться. На этом основании они отказываются от исполнения всяких приказаний. Другие отказываются только от исполнения тех принудительных работ, которые они считают неразумными, но признаваемые ими полезными работы, хотя бы и принудительные, они соглашаются выполнять. Третьи, наконец, соглашаются даже на работы, полезности которых они не признают, но и зловредности которых они не видят. Кроме того бывает, что толстовцы отказываются от работ и даже от всякого повиновения, вследствие возмущения против бесчеловечного обращения вокруг них начальства с заключенными или в виде протеста против такого обращения.