Материалы к истории и изучению русского сектантства и раскола, Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич, Год: 1908 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 284 минут(ы)

Изд: ‘Материалы к истории и изучению русского сектантства и раскола /Materiaux pour servir a l`histoire des sectes russes/ (в 5 вып.) Вып. 1. Баптисты. Бегуны. Духоборцы. Л. Толстой о скопчестве. Павловцы. Поморцы. Старообрядцы. Скопцы. Штундисты / под ред. Бонч-Бруевича В. — СПб. : Тип. Б. М. Вольфа, 1908. — XII, 314 с. : ил. , 26 см.

Источник в формате DjVu: http://relig-library.pstu.ru/modules.php?name=1193

Date: февраль 2010

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

Материалы к истории и изучению русского сектантства и раскола.

Под редакцией Владимира Бонч—Бруевича.

ВЫПУСК ПЕРВЫЙ

Баптисты

Бегуны

Духоборцы

Л. Толстой о скопчесте

Павловцы

Поморцы

Старообрядцы

Скопцы

Штундисты

С.-ПЕТЕРБУРГ.

—

1908.

ОГЛАВЛЕНИЕ.

——

СТР.

Предисловие VI

Программа для собирания сведений по исследованию и изучению русского сектантства Владимира Бонч-Бруевича VIII

Опечатка XII

Воспоминания ссыльного, баптиста В. Г. Павлова 1

I. Мое обращение 1

II. Моя деятельность до первой ссылки 2

III. Первая ссылка 6

IV. Жизиь в первой ссылке 7

V. Краткое пребывание на родине 9

VI. Арест и отправление во вторую ссылку 10

VII. Опять в Оренбурге 13

VIII. Прибытие и смерть семьи 13

IX. Второй брак 15

X. Собеседования 16

XI. Гонение 18

XII. Искушение 21

XIII. Освобождение и переселение в Румынию 22

От редакции. Приложения к статье В. Г. Павлова ‘Воспоминания ссыльного’ 24

I. Статьи ‘Уложения о наказаниях’ 24

II. Положение Комитета министров, Высочайше утвержденное 4 июля 1894 г. и циркуляр
министра внутренних дел от 3 сентября 1894 г. 26

III. Мнение Государственного Совета, Высочайше утвержденное 3 мая 1883 г. 28

Письмо Е. Н. Иванова к В. Д. Бонч-Бруевичу 31

Краткое жизнеописание баптиста Егора Никаноровича Иванова 32

В тюрьме и в ссылке. Записки баптиста Е. Н. Иванова 41

Краткие сведения о жизни штундиста Софрона Чижова, сообщенные им самим 52

Дополнительные сведения о жизни штундиста Софрона Чижова (Письмо) 57

Письма Л. Н. Толстого о скопчестве 69

I. Письмо первое .69

II. Письмо второе 71

Мое путешествие. Рассказ члена христианской общины Всемирного Братства
Михаила Андросова 74

I. Путешествие первое 74

II. Обратный путь 94

— ІV —

III. Обратный путь из Мезени 104

IV. Второй путь 118

Рассказ о наших предках, Михаила С. Андросова 147

Письмо духоборца Василия Потапова к П. И. Бирюкову 158

Духоборцы-выходцы 161

Съезд духоборцев в селе Надежда 28 февраля 1904 года. 162

Первый отчет прихода и расхода ‘Христианской общины всемирного братства в Канаде’ 165

Отчет о съезде канадских духоборцев, бывшем в селе Надежда 1906 г. 15-го февраля 169

Отчет прихода и расхода ‘Христианской общины Всемирного Братства’ за 1905 год 175

Отчет Ивана Евсеевича Конкина, — расхода и прихода на проезд якутских братьев
в Канаду в 1905 году 183

Начало жизни христиан и страдание их в селе Павловках,
какие они переносили мучения и гонения от язычников за веру Господа нашего Иисуса Христа 186

Послание ко всем скопцам 206

Книга о посылке Новоспасского монастыря архимандрита в
Костромской и Кинешемской уезды в 195-м году к расколникам о увещании их
ко истинной вере 217

Бегунские стихи, сообщил В. И. Срезневский 228

I. Введение В. Срезневского 228

II. Лист с духовными стихами (снимок) 230

1. ‘Кто бы мне поставил…’ 231

2. Стих Иоасафа царевича 231

3. Стих Иоасафа царевича 232

4. Стих Иоасафа царевича Индийского 233

5. Стих Иоасафа царевича 234

6. Стих Иоасафа царевича 235

7. ‘О коль чудно сие дивно…’ 236

8. Стих стремящейся души к Богу 237

9. ‘Идет старец из пустыни…’ . 238

10. ‘Пойду страдать в страну…’ 239

11. ‘Среди самых юных лет…’ 239

12. ‘Время радости настало..’ 240

13. ‘Горе мне, увы мне…’ 241

14. Воспоминание о ленивом 242

15. ‘Невесты Христовы…’ 244

16. О умолении матери своего чада 244

17. ‘Речь о девстве простираю…’ 245

18. ‘Прошу выслушать мой слог…’ 248

19. Поэма стихами во утешение скорбных постижений …. 249

20. ‘Увеселие есть у юности…’ 250

21. ‘Пойдем ныне, сиротнии дети…’ 250

22. Стих преболезненного воспоминания о озлоблении каеоликов. 252

23. ‘Боже, зри мое смирение…’ 253

24. ‘Слезы ливше о Сионе…’ 254

25. Стих узника-невольника 255

26. ‘Что за чудная перемена…’ 257

27. ‘Кто бы дал мне, яко птице…’ 263

— V —

28. ‘Даждь ми, Господи…’ 264

29. О блудном сыне 264

30. О памяти смертного часа 265

31. О памяти смертного часа 267

32. О исходе души от тела 268

33. С другом я вчера сидел…’ 270

34. ‘Господь грядет в полунощи…’ 271

35. Приложение: ‘Братия, вонмите…’ 273

К истории поморского согласия. Сообщил Вс. И. Срезневский 275

1. Лексинский летописец. В. И. Срезневского 275

Краткое летосчисление настоящего века выгорецкого общежителства 276

Дополнения к тексту летописца из рукописи бывшей Невоструева 283

2. Рифмы воспоминательны, стих и плач об
Андрее Дионисиевиче, устроителе и предводителе
Выговской монастырской общины Сообщил В. И. Срезневский 291

I. Рифмы воспоминательны о киновиарсе Выгорецкого общежительства Андрее
Дионисиевиче, вкратце всего жития его (и) рождения 291

II. Стих плача, емуже краегранесие: Печаль сокрушает мя 293

III. Стих надгробного плача 293

IV. Плач от лица всея церкви. Глас 8 294

3. Плач о Симеоне Дионисиевиче, предводителе
Выговской монастырской общины. Сообщил В. И. Срезневский 295

Плач о отце умершем, сочинен стихами, писан от многи скорби теплыми слезами 295

4. Слово надгробное Симеону Титовичу. Сообщил В. Срезневский 296

——

Алфавитный указатель.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

——

Приступив к изданию ‘Материалов к истории и изучению русского сектантства и раскола’, мы имеем в виду постененно опубликовывать произведения приверженцев различных общественно-религиозных учений, которых обыкновенно принято называть ‘сектантами’ и ‘раскольниками’, а также наблюдения и исследования сторонних лиц, имевших возможность изучать интересующую нас среду.

С давнах пор и почти до самых последних дней учения эти, имевшие под собой твердую почву сложившихся социально-экономических отношений, захватывая широкую народную массу, не только волновали ее, но нередко определяли путь общественного движения той или иной группы населения, особенно в крестьянской массе. Принципы этих учений, почти всегда становившиеся вразрез с узаконенными установлениями общественно-политической жизни России, легли в основу различных обществ, общин, ‘кораблей’ и прочих самочинных, нередко тайных, и почти всегда преследовавшихся, народных организаций.

Творя жизнь по своему, сектанты внесли свою лепту в дело строительства новых форм русской общественной жизни. Историческая наука не может пройти мимо крупного народного явления, долгое время определявшего внутреннюю жизнь и устройство миллионных масс населения. Всесторонне изучив его, мы найдем в нем много поучительного, интересного и совершенно необходимого для правильной оценки пережитых эпох. Ясно сознавая значение широкого сектантского движения в общем обороте жизни русского народа, мы считаем необходимым, прежде чем сделать определенные выводы, довести до всеобщего сведения те многочисленные рукописные материалы, которые накопились в различных общественных и частных библиотеках, в архивах частных лиц, сектантских общин и т. п. местах. Мы думаем что опубликование всего этого материала является первой необходимой ступенью в деле серьезного изучения интересующего нас вопроса.

— VІІ —

В целях лучшего осуществления предпринятого исследования мы считаем необходимым обратиться ко всем, кто только нам может сочувствовать, с просьбой: 1) ответить на вопросы, которые мы опубликовываем ниже в ‘программе для собирания сведений по исследованию и изучению русского сектантства и раскола’, 2) присылать всякие указания по поводу изданного нами первого выпуска ‘материалов к истории и изучению русского сектантства и раскола’ и 3) журналы и газеты — особенно провинциальные — мы просим перепечатать нашу программу, дабы широким распространением ее привлечь к исследованию наибольшее число лиц, живущих в самой глубине России.

‘Материалы к истории и изучению русского сектантства и раскола’ мы будем издавать выпусками, предполагая печатать в год 4—5 книг.

Все запросы, справки, письма а также рукописи, статьи, фотографии, книги и пр. просим высылать нам по адресу: Книгоиздательство ‘Прометей’, Пушкинская улица, дом N 15, С.-Петербург, для Владимира Дмитриевича Бонч—Бруевича.

Печатаемую ниже программу мы всем желающим высылаем бесплатно.

Владимир Бонч-Бруевич.

С.-Петербург.

19-го мая 1908 г.

——

Программа для собирания сведений по иссле-дованию и изучению русского сектантства и

раскола.

——

Предприняв издание ‘Материалов к истории и изучению русского сектантства и раскола’, мы хотели бы привлечь к этому делу возможно большее число лиц, которые могут, сочувствуя нам, оказать ту или иную помощь намеченному исследованию.

Прежде всего мы обращаемся к тем людям, которых у нас обыкновенно принято называть ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’, и просим их самих оказать нам свое содействие. Содействие это может выразиться больше всего в присылке тех рукописей и других материалов, которые уже имеются и сохраняются в архивах и у частных лиц различных общин.

Если рукописи эти будут нам переданы совершенно, то мы обязуемся сохранить их в целости и сохранности для нужд будущих поколений, для чего мы будем их передавать на хранение в Рукописное Отделение Библиотеки Академии Наук. Если рукописи и пр. будут пересланы нам для временного пользования, то, после прочтения их и переписки, они будут немедленно возвращаться их собственникам.

Кроме того, мы обращаемся с убедительной просьбой к тем людям, которых называют ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’, и просим их взяться за перо, и пока не поздно, записать все, что совершалось в их общинах на их памяти, иди перешло по преданиям от предков из рода в род. Описывая свою жизнь, необходимо изложить полное понятие о вере и жизне, о том, как нужно устроиться жить людям, чтобы жить хорошо, надо записать также все свое учение: псалмы, молитвы, стишки, сказания, предания и различные толкования. Нужно описать все случаи, которые совершались на пути жизни, особенно же те, когда отдельным лицам или целым общинам приходилось страдать за совершение дел, соглас-

— IX —

ных с их совестью. О тех, кто пострадал, и если их уже нет в живых, нужно, чтобы братья и друзья их записали подробные воспоминания. Просим помимо здесь перечисленного также отвечать и на все те вопросы, которые печатаем ниже.

Помимо тех лиц, которых обыкновенно называют ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’, мы также обращаемся вообще ко всем, кто только имел или имеет возможность изучать и наблюдать жизнь интересующих нас групп населения и просим их возможно полно и подробно описать нам все, что они знают о них.

1) Описывая жизнь какой-либо сектантской *) общины — (или отдельной сектантской семьи, или сектанта) — необходимо указать, — если это находят возможным, — губернию, уезд, город, местечко, хутор, село или деревню, вообще подробное местожительство.

2) Очень желательно получить подробные списки членов общины или семьи, с указанием семейного положения, пола, возраста, грамотен или нет, откуда родом и пр. т. п.

3) Желательно, чтобы подробно была описана действительная хозяйственная жизнь общины или семьи с полным переименованием и описанием всего хозяйственного устройства, владения земли, всякого инвентаря и пр. т. п., а также чем по преимуществу занимаются. Работают ли только сами, или при помощи наемных рабочих? Ходят ли сами на отхожие промыслы? и прочее тому подобное.

Примечание. В этом отделе желательно особенно полное описание всей хозяйственной жизни.

4) Был ли ранее православным или какой другой религии, или родился от родителей сектантов или старообрядцев?

5) Название веры или общины, к какой сам себя причисляет?’

6) Какое прозвище общины имеется у окружающих жителей, или у миссионеров и священников?

7) Подробное и самое лолное описание понятия о жизни и вере.

Подробный разбор, почему и в чем не согласны с той религией, которую принято называть ‘православной’.

Желательны подробные описания споров и собеседований между миссионерами православной и иных церквей и теми, кого называют ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’.

9) Просим описать обычаи и обряды, а также весь быт и обиход жизни ‘сектантов’, ‘раскольников’, ‘старообрядцев’. Нужно описание молитвенных домов и собраний.

10) Просим записать полностью молитвы, псалмы, стишки, нраво-

———-

*) Все, что указано по отношению к сектантам в равной мере, относится и к тем, кого обыкновенно называют ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’.

— X —

учения, наставления, толкования, различные рассказы и все прочее, что известно и что передается из рода в род членами общины.

11) Если Евангелие и Библия понимаются духовно, иносказательно, то записать подробно все духовное толкование Библии и Евангелия.

12) Если псалмы и молитвы имеют два смысла, — кроме внешнего, и внутреннее духовное толкование, — прошу обязательно записать духовное толкование, второй смысл псалма.

13) Если в общине или у отдельных лиц имеются рукописи, как старые, так и новые, или иные какие записки, воспоминания и другие сочинения, прошу прислать их мне. Если прислать нельзя, то указать, что именно имеется, по возможности с передачей краткого содержания.

14) Необходимо сообщить перечень книг и рукописей, которые теперь наиболее распространены и любимы теми, кого обыкновенно называют ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’, а если возможно, то сообщить подробные каталоги библиотек общин и отдельных лиц.

15) Если сохранились у кого различные листки, брошюры, газеты, журналы, прокламации, резолюции, воззвания и пр. напечатанные тайно в России, или в вольных заграничных типографиях — прошу все это выслать мне.

16) Прошу всех пострадавших от разных преследований как со стороны духовенства, миссионеров, полиции, судов и пр., а также со стороны окружающего населения, — подробно записать все случаи жизни, с упоминанием, по возможности, всех свидетелей и всех действовавших лиц.

17) Нужно подробно описать сидение в тюрьмах, в крепостях, в монастырях, описать суды, следствие, допросы, следование в ссылку, этапы, жизнь в ссылке, а также если пришлось выселиться из России, то причины выселения и жизнь за границей.

18) Если кто умер в изгнании, в ссылке или в заключении, подробно описать: кто именно, где и когда умер, где похоронен, за что пострадал. Желательно получить подробное описание жизни умершего, всех испытаний им перенесенных, а также, если осталась, то прислать фотографическую карточку, хотя бы на время. Если от умершего или пострадавшего остались письма, рисунки, записки, описание понятия о жизни, и прочие тому подобные сочинения, а также различные бумаги — необходимо все прислать нам. Если в ссылке или в заключениях кто-либо был подвергнут унижениям, побоям или наказаниям — нужно точно сообщить об этом: где, когда и что было.

19) Необходимо собрать и прислать всю взаимную переписку между общинами, братьями, друзьями и посторонними лицами.

— XI —

20) Необходимо собрать и прислать все обвинительные акты, следственные дела, протоколы, приговоры мировых судей, земских начальников, приговоры обществ, ведомости оценки имуществ и аукционных продаж, копии экспертиз и прочие тому подобные документы.

21) Необходимо подробно описать все случаи отказов от воинской повинности, от уплаты налогов и других повинностей, а также и все другие отказы от исполнения требований и приказаний представителей полиции, духовенства, различных присутствий и пр. т. п. правительственных лиц и учреждений.

22) Лиц, имеющих сведения о пребывании тех, кого обыкновенно называют ‘сектантами’, в полках, гарнизонах, во флоте и пр. — просим описать отношение их к военной службе.

23) Если же имеются сведения о пребывании сектантов в дисциплинарных баталионах, военных тюрьмах и пр. т. п. учреждениях, то просим сообщить самые подробные сведения об их участи и жизни в этих учреждениях.

24) Если у кого имеются сведения о проявлении деятельности сектантов в действовавших армиях в ту или иную войну — желательно получить самые подробные об этом сведения.

25) Лиц, соприкасающихся с теми, кого обыкновенно называют ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’, прошу записать самым подробным образом свои впечатления и наблюдения над их жизнью, бытом и деятельностью.

26) Лиц, принадлежащих к различным политическим партиям и группам, прошу записать свои наблюдения и воспоминания об отношении ‘сектантов’, ‘раскольников’, ‘старообрядцев’ к освободительному движению в целом и к различным его проявлениям и эпизодам в частности. А также, если будет найдено возможным, отметить и описать бывшие, хотя бы имеющия теперь только исторический интерес, связи и сношения политических организаций и их членов с членами и организациями тех, кого обыкновенно называют ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’.

27) Необходимо подробное и точное описание отношения тех, кого обыкновенно называют ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’, к различным политическим и социальным учениям.

28) Прошу высылать мне портреты, группы, виды местности, всякие другие картины и изображения, так или иначе касающиеся быта и жизни ‘сектантов’, раскольников’, ‘старообрядцев’.

29) Прошу собирать надгробные надписи, сделанные на памятниках и на могилах тех, кого обыкновенно называют ‘сектантами’, ‘раскольниками’, ‘старообрядцами’.

— XII —

30) Прошу высылать мне вырезки из газет и журналов, — особенно провинциальных, — касающиеся сектантства и раскола с точным указанием названия газеты или журнала, года, номера, числа, месяца и страницы.

31) Если у кого имеются вырезки за прошлые годы, буду чрезвычайно благодарен за их присылку.

32) Составляя подробную библиографию по сектантству, расколу и старообрядчеству, прошу указывать мне самые малейшие упоминания о них во всевозможных книгах, причем необходимо сообщать полное название книги и страницу.

33) Лиц, занимающихся в общественных и частных библиотеках, архивах и других хранилищах, — прошу сообщать мне о рукописях и материалах по сектантству и расколу, встречаемых ими в этих учреждениях.

34) Издателям книг, газет, журналов, описаний библиотек и архивов, предлагаю вступить в обмен изданиями.

35) Лиц, работающих в иностранных библиотеках, и архивах особенно прошу отмечать рукописные и печатные материалы, касающиеся русского сектантства и раскола.

36) Все запросы, справкн, нисьма, а также рукописи, статьи, фотографии и пр., просим посылать по адресу: Книгоиздательство ‘Прометей’. Пушкинская улица, д. N 15. С.-Петербург, для Владимира Дмитриевича Бонч—Бруевича.

Владимир Бонч-Бруевич.

С.-Петербург.

24 мая 1908 года.

——

ОПЕЧАТКА.

Просим исправить опечатку:

на стр. 157 в 91 примечании напечатано:

‘…на военной службе в конце XVII столетия’

надо читать:

‘на военной службе в конце XVIII столетия‘.

Воспоминания ссыльного ¹).

——

I. Мое обращение.

Благодатию Божией я был приведен к познанию своего греховного состояния и к искренней вере во Христа на 16-м году моей жизни. До этого времени я хотя читал библию, посещал собрание — (собрание, а не церковь, потому что я родился от сектантских родителей), — но был духовно мертв и не имел любви к Богу. Но Господь нашел меня, как погибшую овцу, я познал Его любовь и предался ему телом и душой и с тех пор служу ему в благовествовании Его слова.

Родители мои были молокане. Молокане — это такая секта, которая очень близко подходит к протестантству, но подобно квакерам отвергает крещение водою и св. вечерю. Через чтение Нового Завета и разговоры с баптистами, я убедился, что мне необходимо креститься. Я присоединился в 1870 году к общине баптистов в Тифлисе (в Закавказье), которая тогда только что возникла и состояла всего лишь из несколько человек. Родители мои были против этого, и мне пришлось от них терпеть гонение.

Но мало-по-малу и они стали убеждаться в истине учения Христова и начали посещать наше собрание.

Несмотря на мою молодость, я старался привести других к Господу и братия иногда заставляли меня читать слово Божие и объяснять в собрании.

———-

¹) Рукопись ‘Воспоминания ссыльного’ принадлежит перу одного из выдающихся русских баптистов Василию Гурьевичу Павлову. Написана она с специальной целью ознакомления немецких баптистов с положением их братьев в России.

В настоящее время подлинник этой рукописи, принадлежащий собранию рукописей по сектантству В. Д. Бонч-Буревича, — хранится в Рукописном отделении библиотеки Импер. Академии наук в отделе сектантских рукописей и значится по описи: ‘Сект. 58’. Прим. ред.

— 2 —

Первый баптист, прибывший в Тифлис из внутренних губерний был немец Мартин Кальвейт, который в 1867 году крестил первого русского из сектантов купца Никиту Воронина.

В 1875 году я поехал в Гамбург, чтобы подготовиться к проповедническому служению. В то время там не было еще правильного миссионерского училища, но покойный И. Г. Онкэн принял меня и назначил одного брата для моего обучения.

Пребывание в Гамбурге в течение года помогло моему духовному развитию. Я нередко бывал у Онкэна и беседовал с ним, а также слышал его проповеди, ездил на конференцию в Бремен и вообще не пропускал случая, чтобы участвовать в каком-либо духовном торжестве.

В 1876 году покойный Онкэн рукоположил меня в миссионеры и я возвратился домой в Тифлис, где и сделался проповедником баптистской общины.

II. Моя деятельность до первой ссылки.

Осенью того же 1876 года я предпринял с одним братом первое миссионерское путешествие по Закавказскому краю, потому что некоторые друзья просили меня посетить их.

Первое селение, которое мы посетили, было молоканское селение Воронцовка, где я родился. Там мы пробыли несколько дней, посетили молоканское собрание, но старики были враждебно настроены против нас, и мы имели несколько собраний в частном доме.

В этом же селе посетили мы так называемое собрание прыгунов. Эта секта утверждает, что она имеет чрезвычайные Дары св. Духа, как-то: говорение иными языками, пророчество и прочее. Во время пения гимнов они начинают прыгать и скакать будто бы по наитию Св. Духа. Когда говорят им, что это неприлично, то они оправдывают это примерами пророка Давида, который скакал пред ковчегом. Последователи этой секты празднуют также ветхозаветные праздники, как-то: пасху, кущи и день очищения. Они устраивают также общие обеды, называя их жертвами. Мы старались доказать им, что Христос принес жертву за грехи всего мира, и что все другие жертвы отменены.

Отсюда мы поехали далее по молоканским селениям, перебираясь чрез горы и долины, на лошадях, а иногда и на волах, пока не доехали до подошвы Арарата, в с. Давалу, где посетили одного немецкого брата, работавшего при прорытии оросительного канала из реки Аракса.

Оттуда (из Эриванской губернии, древней Армении), мы прибыли

— 3 —

в г. Баязет и переехали чрез горное озеро Гокча, в Елисаветпольскую губернию, в селение Михайловку, где я крестил мужа с женой. Спускаясь вниз к большой дороге мы посетили селение Новоивановку и затем, прибыв на станцию Дзегам, отправились на почтовых лошадях в Бакинскую губернию. Посетили город Шемаху, селение Чухур-Юрт, затем прибыли в с. Пришиб и, наконец, в г. Ленкоран, на Каспийском море близ персидской границы.

Здесь мы имели несколько благословенных собраний, несколько душ обратилось и основалась церковь. Но древний враг воздвиг гонение. На нас донесли уездному начальнику, что мы распространяем лютеранскую веру. Нас призвали в полицию, взяли наши паспорта и велели нам уехать домой. Хотя нас и не послали этапом, но дали с собою пакет с тем, чтобы мы по пути своего следования являлись к уездным начальникам. Все шло хорошо, пока не прибыли в местечко Агдаш, Елисаветпольской губернии, откуда уездный начальник отправил нас под конвоем до г. Елисаветполя. На пути случилось забавное происшествие. Всадники, которые сопровождали нас от одной почтовой станции до другой, отстали, и мы поехали одни на почтовых лошадях. Приехали в г. Елисаветполь, и расположились в гостинице ночевать. Ночью стали стучать и искать нас, говоря, что бежали арестанты. До утра поставили к нам сторожа, а утром в г. Елисаветполе уездный начальник снова освободил нас и мы опять поехали до Тифлиса без конвоя. По прибытии в Тифлис, мы должны были явиться в полицию и дать подписку, что мы не будем распространять лютеранскую веру. Так как мы не принадлежим к лютеранской церкви, то мы с спокойной совестью дали эту подписку.

В 1877 году открылась русско-турецкая война и наша община выставила от себя две сиделки-сестры и двух братьев для ухода за ранеными. Правительство относилось к нам благосклонно. В это время наместником кавказским был Великий Князь Михаил Николаевич, который за свою доброту до ныне любим всеми кавказцами.

В это время мы наняли себе молитвенный зал в более видной части города и собрание наше посещалось не только простым народом, но и интеллигентными классами.

В конце этого года я женился.

В 1879 году я посетил город Владикавказ, куда переселился один из братьев из Тифлиса, брат Богданов и образовал там кружок верующих. Я крестил там несколько душ. Полиция впоследствии узнала об этом и арестовала меня. Ночью в мою камеру пускали всех, кого только полиция подбирала на улице: пьяных, воров и других. На вторую ночь меня освободили от этого общества и я ночевал с пожарными. После трехдневного ареста меня освободили.

— 4 —

В 1880 году я был утвержден правительством в звании старшины тифлисской общины баптистов и до 1886 года мы пользовались свободой. Я посещал многие места и проповедывал слово Божие. О всех посещениях и моей деятельности рассказывать значило бы написать целую книгу, поэтому я упомяну только некоторые из моих путешествий.

В этом же году осенью я посетил Таврическую губернию, именно молоканские селения Нововасильевку и Астраханку, где были большие собрания и впоследствии возникли баптистские общины.

До сих пор мы жили с отцом вместе на свои средства, но после пожара в 1879 году мы обеднели и в 1881 году я принужден был поступить в прикащики, пока в 1882 году не стал получать пособия от одного миссионерского общества.

В 1883 году я еще раз путеществовал по Закавказью, но на этот раз уже по железной дороге. Осенью посещал Самарскую губернию, и крестил в селении Новый Узень 16 душ.

В 1884 году в апреле полковник Пашков и граф Корф созвали в С.-Петербурге съезд представителей разных партий евангельского направления, в котором участвовала большая часть русских деятелей. Между прочими на этом съезде были: известный доктор Бэдэкер, и господин Радклиф из Англии, немецкие проповедники баптистов Винер, Либих, Ондри, Каргель, я и другие баптистские и штундистские проповедники. Цель съезда была: объединение всех верующих. Собрания были весьма благословенны. Говорить речи никого не приглашали, но каждый, кто чувствовал побуждение, вставал и говорил. Но цель съезда — соединение всех в вечери Господней, при разных взглядах, не была достигнута. Особенно за столом сказывалось евангельское братство: мужик сидел рядом с графом и знатные дамы служили простым братиям. Для меня это осталось самым светлым воспоминанием в моей жизни.

Так мы наслаждались беспрепятственно несколько дней.

Когда мы однажды воззратились в свою гостиницу на Выборгской стороне, то увидели, что наши номера атакованы полицией, которая отворила двери, раскрыла наши чемоданы и производила обыск. Когда мы явились, то полиция обыскала и нас и арестовала. Сначала нас 13 человек, одних русских, отвели в участок, а потом отправили в Казанскую часть в тайную полицию, где нас подвергли допросу и мы провели там ночь. На короткое время нас освободили, потом снова арестовали. На первый день Пасхи явился к нам г. градоначальник и поздравил нас с праздником Воскресения Христова. Вскоре жандарм проводил нас на вокзал, взял с нас деньги, и купил каждому билет до места его жительства. Он наблюдал за нами, пока мы не сели в поезд и не тронулся поезд.

— 5 —

Повод к обвинению был вымышлен: будто в гостинице, где мы остановились, найден был типографский шрифт, что послужило благовидным предлогом к обыску.

Пашкову и Корфу, за отказ дать подписку не сообщаться с сектантами, в том же году высшею властью было предписано выехать на жительство за границу, и им доныне не разрешают вернуться на родину ²).

В 1885 году я посетил опять Самарскую, Киевскую, Могилевскую и Херсонскую губернию, где проповедывал слово Божие и несколько человек присоединились к церкви.

По пути из Киева я заехал в селение Любомирку, где жил брат Иван Рябошапка. Когда мы собрались в клуне (le sИchoir, Korn-kiln), и я стоял на проповеди, явился урядник, переписал всех присутствующих, а меня посадил под арест при сельском правлении. На другой день братия с бумагою на своих лошадях доставил меня в г. Ольвиополь, где я еще сутки пробыл под арестом. Затем меня передали брату Рябошапке с пакетом для доставления меня в г. Елисаветград. Там я еще одну ночь ночевал в квартире сторожа, при чем жена его уверяла меня, что когда штундисты сходятся вместе, то они ставит кадку с водой, ходят вокруг нее, и выходит из кадки чорт и оделяет их деньгами. Подобные нелепые рассказы весьма распространены в простом народе.

Исправник не возвратил мне паспорта, а сказал мне, чтобы я ехал в Одессу, потому что мое дело передано туда. Я отправился туда, и целую неделю всякий день ходил в консисторию. Мне давали лишь один ответ: ‘приди завтра’. Не имея возможности жить там без средств, я бросил все, сел на пароход и уехал домой в Тифлис, думая, что если я буду надобен, то консистория знает, где искать меня. Дело это пока не имело для меня никаких видимых последствий. Вероятно консистория донесла на меня, кому следует, но это остается неизвестным для меня.

В 1886 году в июле месяце я был вытребован покойным братом Андреем Савиным на диспут с священником Рудневым и профессором Кутеповым в Ростове-на-Дону. Предметами собеседования были крещение младенцев и миропомазание. Народу собралось на площади около собора тысячи. Самый диспут происходил в ограде собора, в школьном здании, которое могло вместить лишь несколько сот человек. Но по окончании собеседования толпа начала

———-

*) ‘Воспоминания ссыльного’ написаны В. Г. Павловым в 1869 г.

В. А. Пашков умер 13 февраля н. с. 1902 г. в Париже, а Корф получил право свободного въезда в Россию.

Прим. ред.

— 6 —

кричать на меня и хотела бить, и я едва успел спастись от побоев, сев на дрожки и скрывшись. В тот же день я уехал из города. По моем отъезде пред лавкою Савиных собралась тысячная толпа, ругая их, и спрашивая где я. Но все обошлось благополучно, и я возвратился домой. В этом же году правительство взяло назад мое утверждение и запретило нам собираться для молитвы. Но мы нашли себе другой зал, в другой более глухой части города и продолжали собираться там.

III. Первая ссылка.

26-го марта (7-го апреля) 1887 г. утром явился ко мне в квартиру городовой и пригласил меня в участок. Когда я пришел туда, то пристав спросил меня, знаю ли я, где живет Амирханьянц. На мой утвердительный ответ он дал мне околоточного и приказал его привести сюда. Когда мы с Амирханьянцем явились в участок, то пристав прочел нам бумагу, в которой сказано было, что мы трое: я, Амирханьянц и Воронин посылаемся, за распространение штундизма-баптизма, по распоряжению высшей власти, под надзор полиции на четыре года в распоряжение Оренбургского губернатора. Пристав не позволил нам с Амирханьянцем даже проститься с нашими семьями и прямо отправил нас в тюрьму, а Воронина не было дома.

Когда нас привели в тюрьму, то приказали нам снять всю нашу одежду, обувь и белье и надеть грубое арестантское платье. Нашей постелью были голые досчатые нары (le lit de corps de garde). Никакого матраца не было и приходилось спать на голых досках. Мы ухитрились снять с себя арестантские башмаки и подложить их себе в изголовье вместо подушек.

Арестанты спрашивали нас, за что нас посадили в тюрьму, и когда мы объясняли, что мы заключены за проповедь слова Божия, то они никак не могли понять этого.

Русских арестантов было мало, а большею частью туземцы и мы говорили с ними о Христе.

Через два дня, по ходатайству наших друзей, нам позволили опять надеть свою одежду и перевели нас в лучшее помещение. Наши домашние и друзья посещали нас и нам позволяли говорить с ними через цепь, протянутую между ними и нами в присутствии тюремных надзирателей.

По истечении десяти дней нас освободили по ходатайству некоторых лиц и позволили отправиться на свой счет в ссылку в сопровождении одного полицейского.

— 7 —

В назначенное время мы, три семьи (Воронин прибыл к этому времени), сели на почтовые экипажи и распростились с нашими духовными братьями и сестрами и друзьями. На площади перед залом нашего собрания собралась огромная толпа человек в 1000. Затем наши друзья сели в фаэтоны и провожали нас за город. Таким образом сам собой образовался внушительный поезд, растянувшийся более километра по городу. Возбуждение в городе было громадное. За городом мы преклонили колена, помолились и простились со всеми…

Нам нужно было ехать более двух тысяч километров до Оренбурга. Наш путь лежал через Кавказский хребет и Владикавказ. Владикавказские братья выехали к нам на встречу на фаэтонах за город. При переезде через горы одно из моих детей простудилось и получило лихорадку и воспаление глаз. Но останавливаться на долгое время было невозможно и мы должны были взять и больного ребенка с собою. Из Владикавказа мы поехали по железной дороге до Ростова, оттуда поднялись пароходами вверх по Дону до Калача, переехали по железной дороге на Волгу, опять сели на пароход и поднялись вверх по Волге до Самары, оттуда по железной дороге прибыли, наконец, в конце апреля в Оренбург.

IV. Жизнь в первой ссылке.

Оренбург расположен на реке Урале, которая, как известно, образует границу между Европою и Азиею. Город имеет 40 тысяч жителей, среди которых очень много татар. За Уралом начинаются обширные степи, населенные номадами — тюркскими племенами киргизов, которые занимаются скотоводством, большею частью, коневодством, содержа громадные табуны лошадей в своих необозримых степях. Они не косят для них сена, но пасут их круглый год на степи. Когда нападает снег, то это нисколько не вредит лошадям, потому что они разгребают ногами снег и едят сухую траву. Тоже делают и другие домашние животные. Но когда наступает оттепель, а потом опять морозы, которые покрывают ледяной корой траву, которую не могут пробить копыта домашних животных, тогда они гибнут тысячами от недостатка корма.

Несмотря на то, что мы привыкли в Тифлисе ко всему азиатскому и восточному, мы встретили здесь и нечто оригинальное. Когда летом ходишь по базару, то встретишь киргизок, которые в своей одноконной повозке с кибиткой продают кумыс из турсука. Кумыс это здоровый и приятный напиток, приготовляемый из заква-

— 8 —

шенного кобыльего молока, молоко это взбалтывают очень часто, не давая створожиться, затем получается здоровый лечебный напиток, полезный особенно для истощенных и чахоточных. ‘Турсук’ — это лошадиный мех, снятый целиком с лошади и обернутый волосами внутрь. О чистоте тут не может быть и речи, и европейцу нужно сделать над собой усилие, чтобы отведать чашку этого прохладительного и питательного напитка за пять копеек. Есть специальные кумысо-лечебные заведения для страдающих чахоткою, где кумыс приготовляется в бутылках, имеет свой газ и шипит подобно шампанскому.

Верблюды здесь запрягаются в повозки, и на них возят тяжести, пашут и молотят, как на лошадях. Это тоже было для нас ново, потому что на Кавказе верблюды носят тяжести только на спинах.

Киргизы живут в круглых войлочных кибитках. Но около Оренбурга они уже делают переход к оседлой жизни, потому что они сеют пшеницу и просо, и зимою живут в глиняных хижинах.

Почти все племена Средней Азии исповедуют магометанскую веру: Но киргизы мало прониклись ею и они не фанатичны. Их женщины все ходят с открытым лицом и многоженство среди них явление редкое. За это татары презирают их и считают их полуязычниками.

Я думаю хоть бы правительство позволило мне проповедывать этим миллионам язычников евангелие. Но государственный закон гласит, что миссия между инородцами составляет привилегию государственной церкви, и так они идут в погибель, потому что православная церковь не в состоянии или не хочет принести им евангелие, которого она почти и сама не имеет, затемнив его чистоту человеческими преданиями и суевериями. Наисильнейшее препятствие к присоединению к православной церкви составляют иконы, которые магометане считают идолами и никак не могут помириться с поклонением древу, почему они православных называют ‘идолопоклонниками’ (‘бутпарастпар’). Все, что делает правительство для этих народов, это киргизские школы в Оренбурге, где преподаются все науки на русском языке. Есть киргизы и окончившие университеты, но они не могут приложить свои знания к делу среди своих кочующих соплеменников и остаются, по большей части, чиновниками на русской службе, и, теряя веру в Магомета, не принимают и христианства и остаются в неверии.

Что касается наших занятий, то Амирханьянц продолжал переводить Библию на турецко-адербейфлянское наречие, каким говорят закавказские татары, Воронин и я занимались земледелием.

Вскоре по прибытии нашем в Оренбург, молокане, живущие

— 9 —

в селении Гумбет, услышали о нашем приезде и человек 20 приехали побеседовать с нами. По окончании беседы, которая длилась целый день, двое убедились в истинности крещения водою.

Амирханьянц имел разговоры с магометанскими муллами. Я знал немного по-турецки и принялся за изучение туземного татарского языка, в надежде говорить с татарами о Христе. Мы имели также между собою маленькое собрание, которое посещали несколько друзей.

Так прошло 4 года нашей ссылки. Амирханьянц еще до окончания своего срока получил позволение и посетил конгресс ориенталистов, бывший в 1890 году в Копенгагене и затем переселился с семейством в Финляндию. А мы с Ворониным, по окончании нашего срока в 1891 году, были отпущены и возвратились из Оренбурга на родину в Тифлис. Воронин прибыл раньше, а я с семьей, в апреле месяце.

V. Краткое пребывание на родине.

Вскоре по прибытии моем на родину, я явился с своим проходным свидетельством к полицеймейстеру, который дал понять мне, что если я опять буду проповедывать, то со мною церемониться не будут. Через два-три дня меня пристав потребовал в участок и потребовал от меня, чтобы я дал подписку не производить более сектантской пропаганды. Я наотрез отказался дать такую подписку, хотя хорошо понимал, что за это могут снова послать меня в ссылку. Пристав сказал мне, что он все же должен иметь письменное изложение моего мнения и я написал приблизительно такую подписку: ‘Господин пристав 8-го участка предложил дать мне ему подписку, что я не буду больше производить сектантской пропаганды, но я отказался дать таковую, потому что это противоречит убеждению моей совести’. Затем полиция пока оставила меня в покое.

В мае месяце меня и других братиев потребовали в полицию и заставили дать подписку в том, что мы не будем собираться в нанятом нами молитвенном доме, где до сих пор мы собирались, и тотчас же приказали нам убрать из него скамейки, грозя в противном случае все повыкидать на улицу. Противиться нисколько не помогло бы и мы дали подписку очистить нашу квартиру.

В первое воскресенье после этого мы собрались в степи за городом, и затем собирались тайно небольшими группами в разных частях города.

Вскоре заболела моя вторая дочка и мы уехали в деревню ради здоровья ребенка. Верстах в 40 на запад от Тифлиса в горах, находится русская деревня, называемая Приют, там мы остановились

— 10 —

на некоторое время. Кроме меня с семьею, туда же выехали на лето еще три семьи: семья брата Кальвейта, брат Леушкин с семьей и армянский проповедник Сумбат Богдасаров с семьею. Мы часто ходили вместе по лесу за малиной, пели духовные гимны, а по воскресеньям имели общую молитву. Так протекала наша жизнь до августа и никто из нас не воображал, что мы в этом же году все трое отправимся в ссылку.

VI. Арест и отправление во вторую ссылку.

В одно прекрасное утро, когда мы еще спали, сельский староста постучался в дверь моей квартиры и пригласил меня к приставу, который объявил мне, что Тифлисский губернатор приказал арестовать меня и доставить в Тифлис, чтобы оттуда отправить меня опять в Оренбург под надзор полиции на 4 года. С этою вестью я воротился домой и объявил ее своей жене, которая произвела на нее удручающее впечатление. Это было 5/17 августа 1891.

Итак я был арестован. Староста наблюдал за нами, пока мы собрали свои вещи и я нанял подводу, которая должна была доставить нас в Тифлис. Нам дали одного чапара (конного всадника), который проводил нас до ближайшей станции, затем сменился, передал нас другому и так далее пока не приехали в Тифлис. Я слез с повозки, простился с семейством и чапар сдал меня в полицию.

Ночевал при полиции под арестом в душной комнате, на голых нарах, в летнем костюме.

На другой день братья и жена моя с трудом разыскали меня и принесли мне пищу, но поговорить со мною никого не допустили. Здесь один из дежурных оказался моим знакомым. У другого полицейского оказалась библия и мы поговорили с ним о вере.

Из 5 участка, где я ночевал, меня на другой день отправили в Метехский замок, находящийся на левом берегу реки Кур, над обрывистым скалистым берегом, где я тоже ночевал одну ночь в одиночиой камере. Помещение было здесь лучше. В обед подали хлеб и суп из фасоли.

На другой день 8/20 августа мне дали на дорогу до Батума 10 копеек, в получении которых я и расписался. Двое городовых взяли меня, посадили на фаэтон и повезли глухими улицами на вокзал, чтобы никто из братьев не увидел меня.

Однако на пути я мог видеть свою жену и сказать ей ‘прощай’, и получил денег на дорогу от одного из своих братьев, иначе мне было бы плохо. По прибытии на вокзал меня взяли в жан-

— 11 —

дармскую комнату и заперли на ключ, пока поезд не был приготовлен к отбытию. Затем меня окружили человек 5 или 6 полицейских и жандармов и отвели на противоположиую сторону поезда, откуда не садится публика, и посадили в вагон среди двух полицейских, назначенных сопровождать меня. Я думал, что меня отправят в арестантском вагоне, но меня посадили в обыкновенный пассажирский вагон, но так тайно, что никто из собравшнхся братиев не видал меня, хотя они узнали о моем отправлении. Окно, возле которого я сел, сейчас же было закрыто жалюзи, и я мог видеть сквозь него, как они бегали взад и вперед, а не могли видеть меня. Пристав, отправлявший меня, зашел в вагон с двумя дамами, и смеясь указал на меня, они тоже смеялись, но я был совсем в ином настроении. Жена моя тоже прибежала на вокзал, но, конечно, не могла видеть меня, и после отбытия поезда, она лишалась чувств…

В поезд со мною сел и проповедник Богдасаров и еще два брата, которые проводили меня несколько станций. А Богдасаров проводил меня до Батума и много служил мне, пока меня не взяли в Батумскую тюрьму. Господь да воздаст ему за его любовь!

В этой тюрьме я просидел 10 дней. Я находился в одиночном заключении и в моей келье не было никого. Только раз, вероятно, за недостатком места, ко мне впустили переночевать несколько человек пересыльных арестантов. День и ночь моя келья была заперта и воздух в ней был отвратительный. Одно окно находилось в тюремной стене и из него видно было голубое море, по которому мелькали суда с белыми парусами. Лишь раз нас выпустили погулять на двор. Книг со мною не было никаких, достать их было нельзя, а проводить целые дни в бездеятельности — это телесная пытка. В этом случае моя память много мне помогала и заменяла отчасти книгу: я припоминал целые главы из Нового Завета, мысленно читая их и размышляя о их содержании. Брат Федор Мазаев, живший тогда с семьею в Батуме, присылал мне всякий день свежую пищу, за что Господь да вознаградит его с семьею.

17/29 августа меня вызвали из моей кельи и я увидел на дворе мою жену с двумя детьми — (а троих она оставила дома) — и с сестрою Агафией Мазаевой. Она приехала сюда проститься со мною и получила здесь разрешение поговорить со мною, потому что в Тифлисе не дозволили ей сделать это.

В тот же день, после обеда, нас вызвали на двор, тщательно обыскали, у кого находили табак и минго — отбирали, как предметы не позволенные. Наконец, всех поставили по четыре в ряд, скомандовали: ‘вперед’ и мы тронулись вперед к пристани, чтобы сесть на пароход ‘Великий Князь Михаил’, который должен

— 12 —

был доставить нас в Новороссийск. На пристани, когда нас ввели на палубу парохода, жена еще раз поговорила со мною. Между тем начинало темнеть. Зажгли фонари на пристани. Заблестел огонь и на батумском маяке. Жена стояла на пристани. Пароход запыхтел и стал отчаливать от берега. Я крикнул жене и детям — (с нею был один грудной мальчик, а другой около 5 лет) — ‘прощайте!’ и мало-по-малу все скрылось во тьме!

На третий день утром рано мы пристали в Новороссийске и нас снова заперли в тюрьму, где тоже несколько дней дожидались этапа. Наконец, пришел этап, нас сковали ручными железами по двое и посадили в арестантский вагон. На другой день прибыли в Ростов-на-Дону. Было бы утомительно описывать все путешествие по тюрьмам от Тифлиса до Оренбурга, упомяну только города, в которых я сидел в тюрьме, дожидаясь этапа. Из Ростова все по железной дороге проходил чрез Новочеркасск, Козлов, Ряжск, Пензу, пока 16/28 сентября рано утром не прибыли в Оренбург, где пробыл один день в тюрьме и затем был освобожден.

Нигде не было такой худой пищи для арестантов, как в Новороссийской тюрьме, хотя вообще в тюрьмах пища была очень плохая, и если бы я не имел с собой денег, то было бы очень плохо. В Новороссийской тюрьме, например, варили одну бычачью голову на 70 человек и суп был так посен и жидок, что его невозможно было есть. Здесь я спал вместе с убийцами и каторжниками, бежавшими из Сибири и снова взятыми под арест. Они хладнокровно рассказывали о своих убийствах и воровстве. Но ко мне относились все с уважением и я не терпел никаких насмешек. По закону никто не может иметь при себе денег более одного рубля, а остальные должен сдать в контору тюрьмы. Если же арестант удержит при себе более денег, то его товарищи не отвечают за то, что если они украдут их у него. Всякий арестант при входе в тюрьму должен заплатить арестантскому старосте 10 или 20 коп. за ‘парашку’, то есть, за ночную посуду, если он не желает выносить ее сам, а если не имеет денег, то его заставляют выносить ее. На ночь все арестанты запираются в камеру на замок, а для совершения естественных надобностей ставится большая кадка, это-то и есть ‘парашка’. Понятно, что пребывая среди этих грязных людей, невозможно избавиться и от насекомых, которые сильно беспокоят. Частая смена белья нисколько не помогает, потому что сообщество арестантов наделяет тебя новым отрядом этих неприятных гостей.

— 13 —

VII. Опять в Оренбург.

По прибытии моем в Оренбург, я поселился у одного знакомого в подвальном этаже. Семья моя осталась на зиму в Тифлисе. Зимою в Оренбурге стоят большие холода. Ртуть по Реомюру падает до 30, а иногда 40 градусов ниже ноля. Уже в октябре было сильно холодно.

Как только я прибыл сюда, мои друзья очень обрадовались и в течение октября я крестил несколько душ, потому что почва была уже подготовлена. Эту зиму я занимался хлебною торговлею, продавая хлеб в зерне, который, по причине голода, доставлялся с Кавказа и других мест.

В моей хижине отыскал меня православный миссионер Головкин, поговорил со мною о истинах веры, а потом сказал, что со мной желает побеседовать местный архиерей Макарий.

3/15 декабря мы посетили с миссионером архиерея. Он принял меня любезно, распросил меня о моем положении, о семье и прочем. Я сказал, что я во второй раз сослан сюда. Затем сказал, чтобы мы побеседовали с миссионером Головкиным публично. Я сказал, что если начальство разрешит мне, то я охотно вступлю в собеседование.

VIII. Прибытие и смерть семьи.

Зиму пробыл я один без семьи. Наконец, в 1892 году в конце марта прибыла и жена моя с 5 детьми. Но на вокзале я встретил третьего ребенка Пашу с подвязанной рукой, потому что он дорогой поскользнулся и переломил себе руку. Но доктора перевязали ее ему и все обошлось благополучно. Велика была радость нашего свидания. Но не долго суждено было быть нам вместе.

Голод сильно тяготел над всем населением. Правительство выдавало пособие населению зерном. Петербургские братия прислали один вагон кукурузной муки, который я и роздал братиям.

В июле заболели двое из моих детей: второй ребенок, дочка Надежда и грудной — Миша. Я отправил их в ближайшую деревню, верстах в 12 от Оренбурга, Благословенку, а сам остался жить в городе, потому что не мог жить там без особого разрешения.

Когда однажды в сумерках 12/24 июля я сидел один за чаем, вдруг по лестнице раздался топот и вбежала моя старшая дочка Вера, которая, рыдая, бросилась в мои объятия. Долго она не могла ничего сказать на мои расспросы, наконец, сказала: ‘Надя утонула!’ Конечно, это известие потрясло меня и я тотчас же отпра-

— 14 —

вился с нею в Благословенку, откуда жена моя прислала ее известить меня, что наша вторая дочь Надежда, 12 лет, пошла с своею сестрою и девочкою-нянькою купаться, попала в глубокое место, и так как она не умела плавать, утонула и труп не найден. Прибыв туда и переночевав, я на следующий день нанял людей и мы целый день провели в поисках за ее трупом в реке Урале. Наконец, мы прекратили поиски и сели с женой на берегу Урала. Когда мы так сидели уже при захождении солнца, вдруг увидели, что по течению плывет труп. Тотчас один человек бросился в реку, поймал и притащил его к берегу. Это было тело нашей Нади. Мы утешились тем, что могли похоронить ее тело. На православном кладбище не позволили похоронить ее, потому что мы сектанты, и она покоится одиноко среди чистого поля.

В это время холера уже свирепствовала в городе, и мы решили все быть вместе, чтобы, если кому придется умереть, то чтобы умереть на глазах друг друга.

По вечерам по улицам ходили магометане, евреи, православные и раскольники и взывали к Богу о помиловании и прекращении холеры. Город принял унылый вид, крики, песни и пьянство в трактирах прекратились. Оренбург стал похож на кающуюся Ниневию, но, как скоро все это кончилось! Куда ни пойдешь, всюду встречаешь гробы с покойниками, в соседстве люди тоже умиралй от холеры, и мы готовились умереть.

26-го июля (7-го августа) утром в воскресенье мы встали все благополучно и напились чаю. Жена и старшая дочка жаловались на головную боль. Жене сделалось хуже, я позвал доктора, он холеры не нашел, но на всякий случай прописал лекарство от холеры, и я сходил за ним в аптеку. После обеда у детей появился понос и им всем стало хуже. Я запряг повозку и повез их на свежий воздух в рощу. Но это нисколько не помогло им. Наконец, у жены появились судороги и я поспешил их привезти домой. Не было сомнения, что смерть бросила свою черную тень на наше семейство. Позвал другого доктора. Он покачал головой и посоветовал всех отправить в больницу, так как я один ничего не могу сделать. Я возразил, что не могу доверить их уходу других людей, потому что больницы переполнены. Он сказал, что я сам могу ухаживать за ними в больнице. Подали городские повозки, обитые жестью, и я положив их туда, привез их в больницу и меня, хотя сначала не хотели, но потом допустили к уходу за ними.

Страшная жажда мучила их всех, именно, жену и детей. Впрочем, грудной ребенок еще не показывал признаков холеры. В 12 часов ночи жена не стала уже более открывать уст и оставила этот мир. К утру в понедельник и второй сын Петр,

— 15 —

6 лет, пошел за матерью. В понедельник на телеге, полной гробов, находились в двух гробах и останки дорогих мне существ. Я проводил их один на дрожках и посмотрел, где зарыли их землею. Только к концу погребения подоспели прийти девицы, сестры Живульт.

Но нужно было спешить еще к оставшимся в живых, которые боролись со смертию.

Наконец, 30 июля смерть унесла еще двоих детей: старшую дочь Веру 13 лет и грудного ребенка Мишу 1Ґ года. Вера умирала в полном сознании и я молился с ней и указывал ей на Спасителя. И эти дети были похоронены таким же образом.

Во дворе больницы плотники едва успевали делать гроба. Умерших вывозили десятками и на место их прибывали новые больные. Очень немногие выздоравливали. Я находился в долине смертной тени, но Господь был со мною. Я спрашивал себя, для чего теперь жить, когда ты потерял почти всех близких тебе? Но внутренний голос говорил: есть смысл еще жить, жить для Иисуса, который искупил тебя и я приводил себе на память слова: ‘Живем ли мы, — для Господа живем, умираем ли, — для Господа умираем’.

Но у меня еще оставался в живых один ребенок: Паша 9 лет. Он едва дышал, но доктора уверяли, что он останется жив. Я пробыл с ним до субботы, и доктор сказал, чтобы я его взял домой.

Я оставил больницу, но увы, как оказался пуст наш дом! Все вещи остались на месте, но не было тех, которым они принадлежали: они ушли отсюда и оставили нас двоих странствовать здесь!

Господь помиловал меня и недели чрез две Павел постепенно выздоровел.

Вскоре приехал с Кавказа и отец мой, но он нашел лишь одного из своих внуков. Пока была моя семья со мною, моя ссылка не была столь тягостна для меня. Но теперь разлука с милыми сердцу и одиночество сильно тяготели меня. В октябре меня посетили проповедники братия Четверкин и Балихин, которые сделали большое путешествие, чтобы утешить меня.

IX. Второй брак.

Оставаться нам троим без хозяйки в доме я находил неудобным и просил Господа даровать мне снова помощницу. Чрез пять месяцев посде смерти жены, по моему письму, приехала одна сестра из Петербурга, бывшая раньше экономкою в дешевой народной столовой у господина Пашкова и 2-го января 1893 года состоя-

— 16 —

лось наше бракосочетание, которое совершил один из местных наших пресвиторов из селения Гумбет, где уже образовалась к этому времени община душ в 40.

X. Собеседования.

Еще до моего бракосочетания первый публичный диспут с миссионером Головкиным состоялся в семинарской церкви 22-го ноября (4-го декабря) 1892 г. Головкин несколько раз приглашал меня на публичное собеседование, но я отказывался, говоря, что я не имею позволения от начальства. В означенный день он объявил, что будет беседа с нами, а я не пошел и спокойно оставался дома.

Когда собралась публика и он стал вызывать меня в церкви, меня, конечно, там не оказалось. Тогда он стал бросать в нас громы, говоря, что мы говорим и совращаем простодушных за углом, а боимся выступать на публичное собеседование и так далее. Он был остановлен одним из своих слушателей, который возразил ему, что Павлов желает явиться на собеседование, но желает, чтобы вы его пригласили. Тогда г. Головкин, в присутствии публики, написал мне пригласительную записку и послал за мною. Ко мне прискакал некто Богдан Колостов, по происхождению армянин, принявший православие, и мы отправились с ним на дрожках в семинарскую церковь. В Оренбургской семинарии обучаются 300 воспитанников, сыновья священников. Они все с своими учителями были на лицо и посторонией публики было душ двести, так что всего было не менее 500 слушателей. Прибыв туда, я нашел, что Головкин уже состязался с молоканами о иконопочитании. Я говорил с ним о том же предмете и доказывал, что воздавать почитание иконам противно Св. Писанию. Этя публичные прения продолжались три зимы. Предметы для собеседования назначались самим миссионером, потому что он занимал господствующее положение. Говорили о предании, о крещении и причастии, о священстве, и проч. Последняя беседа в 1895 году было о почитании креста. Чтобы дать нашим читателям понятие о характере этих собеседований и о впечатлении, какое они производили на собиравшуюся на них публику, приведем рассказ одного корреспондента, посетившего наши собеседования и напечатавшего свои наблюдения в местной газете ‘Оренбургский край’. Вот что писал он:

’20-го ноября 1893 г. в церкви духовной семинарии возобновились публичные собеседования епархиального миссионера г. Головкина с оренбургскими сектантами. На этот раз, по предварительному объявлению, было назначено собеседование с молоканами и баптистами

— 17 —

по вопросу о таинстве крещения. К назначенному часу в церковь собрались воспитанники семинарии со своим начальством, учителями и порядочное число посторонних слушателей, пришли несколько человек и сектантов, во главе с известным в Оренбурге В. Г. Павловым. После пения молитвы ‘Царю Небесный’, миссионер вкратце воспроизвел содержание беседы прошлого сезона и приступил к изложению православного учения о таинстве крещения, подтверждая это учение чтением соответствующих мест из библии, которую сектанты признают единственным источником христианского вероучения. В противоположность православному учению, молокане, как выяснилось в последовавших с их стороны замечаний, отрицают необходимость водного крещения для спасения человека, баптисты признают нужным креститься в воде, но не разделяют православного учения о значении таинства крещения, как духовного возрождения и благодатного очищения от всех грехов, при этом баптисты допускают крещение только для взрослых, способных к сознательно разумной вере, и совершают крещение чрез однократное погружение. Против указанных пунктов в учении сектантов о крещении и были направлены рассуждения миссионера. Вопрос о необходимости водного крещения был разрешен довольно скоро. На предложение одному молоканину опровергнуть из писания православное учение по этому вопросу, сектант только твердил: ‘Вы уж лучше с Павловым (баптистом) поговорите, а мы послушаем’. Несколько замечаний, высказанных другими молоканами по поводу приведенных миссионером текстов были очень неудачны и легко были опровергнуты миссионером и баптистами: какой-то сектант (судя по внешнему виду и по складу речи очень состоятельный и довольно интеллигентный купец) резонно напомнил молоканам, отрицающим водное крещение, пример Самого Христа, крестившегося в Иордане. Наконец, у одного молоканина невольно, вместе с просьбою к миссионеру беседовать с ‘Павловым’, вырвалось признание, что из присутствующих молокан никто не может опровергнуть учения о необходимости водного крещения. Обратились к Павлову. Надо отдать честь этому баптисту: говорит он складно, бойко и, что особенно замечательно, ведет спор весьма деликатно, с уважением к противнику. Беседа приняла оживленный характер. Главные возражения Павлова, насколько мы могли уловить их в жарком споре, сводились к следующему: если бы водное крещение имело значение духовного возрождения, тогда люди по крещении радикально изменили бы прежнее греховное направление жизни к лучшему, в действительности же крещеные продолжают оказывать одинаковую склонность к греху, как и не крещеные. Христос и апостолы требовали от крещаемых и ‘научения’ в предметах веры, младенцы сами, конечно, веровать не могут,

— 18 —

следовательно, крещения их противно заповеди Христа (кто будет веровать и креститься, спасен будет). На возражение баптиста миссионер отвечал с должною основательностию и знанием православного учения. Единственно, что можно поставить в упрек г. Головкину, это недостаточно деликатное обращение с оппонентами. Так, г. Головкин не раз замечал Павлову, что последнему надо поучиться в начальной школе, если он не понимает того-то и того-то, вопросы противника иногда назывались ‘пустыми’, ‘лукавыми’ и так далее. Подобные приемы не придают убедительности доказательствам и могут только вредить делу. Беседа продолжалась с 3 до 8 часов вечера’.

На двух из таких диспутов присутствовал и местный архиерей Макарий. Он публично заявил, что он доволен моим способом ведения бесед, спросил о моем имени, и сказал, чтоб православные молились о моем обращении. Но это была лишь . . . ³), потому что когда собеседования не произвели на меня желаемого действия, то он обратился к содействию полиции, чтобы гнать меня, о чем мы скажем ниже.

Приведенный нами выше отзыв передает взгляд интеллигентной публики на наши прения, но таковой было очень мало на наших беседах. Большая часть из присутствовавших слушателей состояла из простого рабочего класса, среди которого многие никогда в своей жизни не читали библии. Такие слушатели, как мне после приходилось слышать, после прений выносили такое впечатление, что противники, как две чаши весов, оба равны, и никто ни кого не победил. Но и такое суждение было в нашу пользу, по крайней мере, православный миссионер не мог хвалиться, что он победил своих противников, Нравственные последствия таких собеседований пока ограничились тем, что возбудили в массе сильный религиозный интерес и стремление к разумному усвоению религиозных понятий. Не редкость было встретить после этого на оренбургском ‘толчке’ (la friperie) группы людей, спорящих и рассуждающих между собою о религиозных предметах. Многие бросили пить крепкие напитки и курить и занялись чтением Нового Завета.

XI. Гонение.

С наступлением нового 1895 года полиция стала сильно наблюдать за мною, чтобы в моём доме не было никаких религиозных собраний, а до сего времени мы всегда имели небольшое собрание из 10—11 душ братиев и сестер и собирались для молитвы, то в

———-

³) Опускаем меткое простонародное сравнение из соображений цензурного свойства. Прим. ред.

— 19 —

моей квартире, то за городом на ветряной мельнице брата Живульта. Так как каждое воскресенье ко мне в дом являлся сыщик посмотреть, нет ли у меня собрания, то мы не могли собираться всегда в одно время, иногда собирались рано утром у меня, а когда была хорошая погода, то где-нибудь за городом, например на кладбище. А чаще всего, с наступлением теплой погоды, мы собирались в роще за рекою Уралом. Я обыкновенно запрягал свою лошадь в тарантас, брал с собою самовар и закуски, и отправлялся на целый день с семьею в рощу, куда потом приходили братия и сестры, и там на ковре зелени, под величественным сводом небес, мы, вместе с птицами, прославляли нашего небесного Отца, не будучи стесняемы людьми. Когда дождь мешал нам, то мы собирались в квартире одной сестры, жившей в отдаленной части города, в старом доме.

Раз 15/24 января мы хотели совершить св. вечерю в квартире брата Живульта, на его ветряной мельнице. Когда мы ехали на санях туда, то один из наших предупредил нас, что в доме Живульта — полиция. Я сейчас же повернул и уехал домой. У Живульта — полиция произвела обыск, забрала некоторые книги, но так как не было собрания, то и никого не могли предать суду за совершение молитвы.

22-го января (3-го февраля) вечером, когда мы кончили богослужение и чаепитие, но посуда и самовар нарочно оставлены были еще на столе, явился полицеймейстер г. Доброхотов в сопровождении пристава и других служителей полиции. Он взял и просмотрел несколько книг и затеял разговор о повиновении властям, при чем он настаивал, что власти должно повиноваться безусловно, что я оспаривал, доказывая, что христиане должны повиноваться власти лишь тогда, когда это не противно заповедям Божиим. Чтоб убедить его в этом, я задал ему такой вопрос: ‘Представьте себе г. полицеймейстер, что мы находимся под властию турецкого султана, султан потребовал от нас, чтобы мы отказались от Христа, и приняли магометанство: должны ли мы в таком случае повиноваться правительству?’ — ‘Нет’, — должен был ответить полицеймейстер. Затем я вручил ему наше рукописное исповедание веры, и он изъявил желание видеть на деле совершение нашего богослужения, для чего он назначил вечер на 24-е января (5-го февраля).

Мы собрались в этот вечер и действительно г. полицеймейстер явился опять в сопровождении полиции. Я руководил собранием, сказал речь на текст из 1 Коринф. 2, 2. ⁴) и вся полиция внимательно

———-

⁴) ‘Ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого.’ (Первое послание к Коринфянам, 2 гл. 2 ст.)

Прим. ред.

— 20 —

слушала все наше богослужение до конца, которое длилось один час. По окончании богослужения полицеймейстер поговорил еще немного с нами и вежливо распростился, подав мне руку.

Сыщики некоторое время после этого не являлись. Но местный архиерей, услышав, что полиция не очень преследует нас, обратился с формальной просьбой к г. прокурору, прося его применить к нам закон о штундистах.

Вот содержание бумаги, которой прокурор предписывает нам не иметь богослужебных собраний в наших домах:

Г. Оренбургскому Полицеймейстеру.

Его Преосвященство Макарий, Епископ Оренбургский и Уральский, 24-го сего апреля 1895 г. за N 4170 сообщил мне, что у состоящих в секте штундистов Иеронима Живульта и Василья Гуриева Павлова, проживающих, первый во 2-й части, а вторый в 4-й части г. Оренбурга, по сие время, несмотря на то, что против Живульта возбуждено преследование по 196 ст. ⁵) Уложения о наказаниях, в домах их происходят безнаказано общественные собрания, и просил принять меры к прекращению этих собраний.

Принимая во внимание, что секта штундистов, согласно удостоенному Высочайшего 4-го июля 1894 г. ⁶) утверждения положения комитет-министров, признана более вредною, и что согласно преподанному 3 сентября 1894 г. за N 24 Управляющим Министерством Внутренних дел губернаторам циркулярным разъяснением, ⁷) права и льготы, дарованные законом 3-го мая 1883 г.⁸) раскольникам менее вредных сект, не могут быть применяемы к штундистам, и всякие общественные молитвенные собрания последних должны быть воспрещены на будущее время под опасением привлечения виновных к судебной ответственности в установленном порядке, я имею честь покорнейше просить ваше высокоблагородие сделать распоряжение об обязании Живульта и Павлова подписками о недопущении в их домах общественных молитвенных собраний, и, затем, если, несмотря на выдачу означенных подписок, они будут продолжать устройство у себя в домах общественных собраний, возбуждать против них преследование по 209 ст. Улож. о наказаниях ⁹).

———-

⁵) См. приложение 1-ое к ‘Воспоминаниям ссыльного’, стр. 24.

⁶) См. приложение 2 ое к ‘Воспоминаниям ссыльного’, стр. 26.

⁷) См. приложение 2-ое к ‘Воспоминаниям ссыльного’, стр. 27.

⁸) См. приложение 3-е к ‘Воспоминаниям ссыльного’, стр. 28.

Прим. ред.

⁹) 209 ст. Улож. о наказаниях здесь приведена ошибочно. Вероятно в подлиннике циркуляра значится 206 ст. того же Уложения, которая гласит:
‘209. За устройство раскольнических скитов или иных сего рода обиталищ виновные приговариваются:

— 21 —

О последующем меня уведомить. Подлинное подписал прокурор Башкиров и секретарь Боголюбов.

Верно: секретарь Гумлев.

Полицеймейстер в свою очередь предписал приставу отобрать от нас означенную подписку. Так как мне оставалось лишь несколько недель до окончания срока моей ссылки, и так как требовали, чтобы собрание лишь не было в моем доме, то я и не нашел нужным противиться и дал требуемую от меня подписку. А так как брат Живульт оставался в Оренбурге, то он не дал подписки, доказывая, что он баптист, а не штундист и потому закон о штундистах неправильно применяется к нему.

Из означенного документа видно, что высшее духовенство православной церкви находит удобнее бороться с так называемыми сектантами полицейскими мерами, нежели духовными оружиями. Макарий сам присутствовал на беседе, хорошо знает, что мы баптисты, но так как баптисты терпимы государством, а штундисты не терпимы, то он и просит власть, заведомо употребляя ложь, преследовать нас, как штундистов, хотя и последние вовсе не так вредны, как их изображает духовенство, будто они отвергают власть и проч.

XII. Искушение.

12/24-го марта 1895 г. состоялось наше последнее собеседование в семинарской церкви с миссионером Головкиным о почитанин креста, при чем он усиливался доказать, что следует воздавать почитание кресту, потому что он был орудием страдания и казни Господа Иисуса. Я возражал, что если и по этой причине следует почитать крест, то следует воздавать такое же почитание терновому

———-

к заключению в тюрьме на время от восьми месяцев до одного года и четырех месяцев.

Все ими устроенное подвергается сломке и материалы продаются в пользу местного приказа общественного призрения или заменяющих оные учреждения. Виновные же: 1) в исправлении или вовобновлении приходящего в ветхость раскольнического молитвенного здания без разрешения Губернатора или Начальника области, 2) в перестройке раскольнического молитвенного здания, изменяющей общий его наружный вид, без разрешения на такую перестройку Министра Виутренних Дел, 3) в построении нового раскольнического молитвенного здания или обращение в таковое, без разрешения Министра Внутренних Дел, сушествующего строения, приговариваются:

к заключению в тюрьме на время от четырех до восьми месяцев.

Построенное новое молитвенное здание, а также все устроенное без надпежащего разрешения или несогласно с оным подвергается сломке или исправлению на счет виновных.’ Прим. ред.

— 22 —

венцу, копью и гвоздям, потому что они тоже были орудиями казни и страданий Христовых.

Чрез два-три дня после этого собеседования г. Головкин пригласил меня чрез одного человека прийти к нему и поговорить с ним наедине. Такое приглашение не мало удивило меня.

Когда я пришел к нему и мы были наедине, он спросил меня, убедился ли я в истине православия? Когда я ответил отрицательно, то он сделал вид, что он сомневается в этом и сделал намек, что для меня было бы лучше, если б я присоединился к православной церкви. Я возразил, что если б я не был убежден в истинности исловедуемой мной веры, то не стал бы страдать и не пошел бы во второй раз в ссылку. На это он возразил, что я получаю деньги от своих братиев и слыву за мученика между ними. Я опять сказал, что я не жалал бы ему той чести от людей, какой я пользуюсь, если бы это было все, ради чего я страдаю. На это он ответил: ‘Если вы искренно убеждены, то Бог с вами!’ На этом кончился разговор у нас, и я распростился с ним.

Многие из учителей старообрядчества попались таким образом в хитро расставленной им сети. Когда слово не действует, то часто православные мисеионеры обещают своим противникам дать место священника с хорошим жалованьем, и на многих эти аргументы влияют сильнее, чем доводы из Св. Писания или святых отцов.

Когда духовенство увидело, что на меня не действуют ни их убежденья, ни соблазн мирских благ, то оно обратилось к правительству и начало сильнее гнать меня, о чем свидетелъствует и вышеприведенный документ г. прокурора, который начал преследование против меня не сам от себя, но вследствие просьбы архиерея. Русские законы вообще инициативу преследования за преступление против веры предоставляют духовенству и лишь по его требованию начинается судом преследование за совращение, за распространение какой-либо иной веры, кроме господствующего исповедания, которому принадлежит также по закону монополия миссии, и никакое другое исповедание не имеет права распространять евангельское учение даже среди инородцев России, которые гибнут во мраке невежества, потому что сама государственная церковь очень мало может сделать для них.

XIII. Освобождение и переселение в Румынию.

19-го июня (1-го июля) ¹⁰) истек срок моей вторичной 4-х летней ссылки и я подал прошение о дозволении возвратиться мне на родину в Тифлис.

———-

¹⁰) 1895 г. Прим. ред.

— 23 —

В последние дни моего пребывания в Оренбурге я получил приглашение из Румынии от русско-немецкой общины баптистов прибыть туда и быть проповедником этой общины. Так как я видел, что если я останусь в России, то меня опять могут послать в ссылку, поэтому я принял этот призыв, как голос Божий, призывающий меня трудиться на другом поле в проповеди евангелия. Наконец 8/20 июля я получил бумагу о дозволении вернуться на родину. На другой же день мы уложили все вещи, и я прямо отправил их по железной дороге в Одессу.

10/22 июля, наконец, я распростился с братиями и сестрами, и друзьями, сел с женою и сыном в вагон, а отец еще на время остался в Оренбурге, и тронулись в путь.

За несколько дней до нашего отбытия из Оренбурга приехали избранные братия от двух общин вне Оренбурга, которых я рукоположил в пресвитера и диакона. При отъезде из Оренбурга в нем было душ 10 членов и в окрестности до 140, а всего до 150 душ.

Первое место, которое мы посетили на пути было менонитские колонии около станции Сорочинской, где мы пробыли одну неделю. Затем проехали чрез Самару, сели на пароход и спустились вниз по Волге до Саратова. Там ждал нас брат Четверкин, с которым мы побывали в селении Турки. Оттуда, чрез Балашев, опять на Волгу, затем посетили братиев и родных моей жены в Дубовке и Царицыне. Отсюда проехали до Владикавказа, оттуда на Петровск, где сели на пароход и прибыли в Баку. Из Баку ездили в местность Балаханы, где находится множество нефтяных источников. Куда ни глянешь, глаз всюду видит деревянные пирамиды, построенные над нефтяными колодцами. Некоторые из них выбрасывали из себя черные струи нефти, которая падала на землю и стекала в небольшие озера или пруды, откуда чрез водопроводные трубы она перекачивается в Баку, где из нее выделывается керосин и другие продукты. Вся местность здесь лишена растительности и имеет печальный вид, а воздух пропитан запахом нефти. На колодцах мы посетили некоторых знакомых братиев, которые очень обрадовались нашему неожиданному посещению.

Затем по пути мы еще посетили ссыльных братиев в Геокчаге и Елисаветполе. Здесь они все поселились около вокзала на арендованной земле, где они построили себе небольшие домики. Ссыльные братия, а также их жены и дети, и почти все они сильно страдали лихорадкою. Несмотря на то, что они живут здесь среди татар, полиция и здесь не позволяет им собираться на общую молитву.

25-го августа (6-го сентября), наконец, мы прибыли на родину, в Тифлис. Братия очень рады были видеть нас, но оставаться долго

— 24 —

было невозможно. Я получил беспрепятственно внутренний паспорт и мы уехали в Одессу, где прожили еще 2 недели, пока не получили заграничный паспорт. Из Одессы всего лишь 20 часов езды до Тульчи и, наконец, 14/26 октября мы благополучно прибыли в Тульчу.

Население здесь весьма разнообразно, но славянский элемент, — русские и болгары, — преобладает. Здесь я тружусь почти уже 4 года хотя здесь и свобода, но народ здесь далеко не так восприимчив, как в России, но очень холоден и равнодушен к вере. Местная община имеет свой молитвенный дом, в котором я проповедую евангелие на русском и немецком языке.

В нынешнем году по причине засухи — полный неурожай и люди уже терпят голод. Хлеб не дорог, но работы нет, а поэтому и негде достать денег. Мы были бы очень благодарны, если бы нашлись друзья, которые помогли бы бедствующим.

В. Павлов.

9/21 Июня 1899 г.

Strada Truion 44 Tulcea.

——

ОТ РЕДАКЦИИ.

Приложения к статье В. Г. Павлова ‘Воспоминания

ссыльного’.

I.

Приводим статьи ‘Уложения о наказаниях’, на основании которых обыкновенно судили сектантов за распространение их учений ¹¹):

196. (По прод. 1890 г.). Виновные как в распространении существующих уже между отпадшими от православной церкви ересей и расколов, так и в заведении каких-либо новых, повреждающих веру, сект, подвергаются за сии преступления:

лишению всех прав состояния и ссылке на поселение: из Европейской России в Закавказье, из Ставропольской губ. и Закавказья в Сибирь, а из Сибири в отдаленнейшие оной места. Тем же наказаниям и на том же основании подвергаются раскольники, которые, по заблуждению фанатизма, осмелятся явно оскорблять церковь православную или духовенство оной (а).

Раскольник, дозволивший себе публично проповедывать свое лжеучение православным или склонять и привлекать их в свою ересь, или совершать духовные требы для лиц православного веро-

———-

¹¹) См. выше стр. 20.

— 25 —

исповедания, когда сии действия не имели последствием отпадения кого-либо из православия в раскол, подвергается наказаниям, определенным в статье 189 сего Уложения, за привлечение православных проповедью или сочинением в иное, хотя и христианское, вероисповедание, или же в еретическую секту или раскольнический толк (б) ¹²).

———

Упоминаемая выше — (в статье 196) — 189 ст. Уложения гласит следующее:

189. Кто в проповеди или сочинении будет усиливаться привлекать и совращать православных в иное, хотя христианское вероисповедание, или же еретическую секту, или раскольнический толк, тот за сие преступление подвергается:

в первый раз, лишению некоторых, на основании статьи 50 сего Уложения, особенных прав и преимуществ и заключению в тюрьме на время от восьми месяцев до одного года и четырех месяцев (ст 30, IV),

а во второй, заключению в крепости на время от двух лет и восьми месяцев до четырех лет, также с лишением некоторых по статье 50, особенных прав и преимуществ,

в третий же раз, он присуждается к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и к ссылке на житье в Сибирь или к отдаче в исправительные арестантские отделения по четвертой степени 31 сего Уложения.

Те, которые будут заведомо и также с намерением совратить православных в другое вероучение распространять такие проповеди и сочинения, подвергаются:

заключению в тюрьме на время от четырех до восьми месяцев ¹³).

——

Статья 50 ‘Уложения о наказаниях’, упоминаемая в вышецитированной 189 ст., гласит следующее:

50. Соединенное с осуждением к заключению в крепости на время от одного года и четырех месяцев до четырех лет, и к заключению в тюрьме (ст. 30, ІV) на время от восьми месяцев до двух лет, лишение некоторых личных прав и преимуществ ограничивается:

для дворян: запрещением вступать в государственную или

———-

¹²) См. стр. 61 ‘Уложения о наказаниях уголовных и исправительных’, издание 1885 года, со включением статей по Продолжениям 1890 и 1891 годов. С.-Петербург.

¹³) См. в том же издании ‘Уложения о наказаниях’, стр. 58—59.

— 26 —

общественную службу, участвовать в выборах и быть избираемыми в какую-либо должность, даже и в опекуны по назначению дворянской опеки,

для священнослужителей: потерею духовного сана навсегда,

для церковнопричетников: исключением из духовного звания,

для почетных граждан и купцов: запрещением участвовать в городских выборах и быть избираемыми в почетные или соединенные с властью городские должности,

для людей всех прочих состояний также потерею права участвовать в выборах и быть избираемыми в почетные или соединенные с властию должности ¹⁴).

——

Четвертая степень статьи 31 того же Уложения, на которую ссылается ст. 189, налагает следующее наказание:

Степень 4. Ссылка на житье в губернии Томскую или Тобольскую, с заключением на время от одного года до двух лет,

или работы в исправительных арестантских отделениях на время от одного до полутора года ¹⁵).

——

II.

В. Г. Павлов приводит иатересный документ прокурорского надзора г. Оренбурга, — (см. стр. 20) — на основании которого были начаты преследования оренбургских баптистов в 1895 г. Прокурор ссылается на два официальных документа, послуживших законной почвой для преследований.

Для полноты сведений мы приводим здесь: 1) положение комитета министров, утвержденного 4 июня 1894 г., 2) циркуляр министра внутренних дел от 3 сентября 1894 г.

Кроме того мы сообщаем текст закона 3-го мая 1883 г., облегчившего положение некоторых сектантских общин и силу которого решено было не применять к так называемым ‘штундистам’, а вместе с ними и к русским баптистам.

Положение Комитета министров, Высочайше утвержденное

4 июля 1894 г. и циркуляр министра внутренних дел

от 3 сентября 1894 г.

Комитет министров, подвергнув обсуждению представленные министром Внутренних Дел объяснения по Высочайшим отметкам,

———-

¹⁴) См. в том же издании ‘Уложения о наказаниях’, стр. 16.

¹⁵) См. там же, стр. 10.

— 27 —

последовавшим во Всеподданнейшем отчете Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора за 1889-93 г.г. по вопросу о борьбе со штундой, и находя, во-первых, что в законе 3 мая 1883 г. не содержится разграничения сект на более или менее вредные, вследствие чего последователи штунды, признанной оообо вредною как св. Синодом, так и гражданскою администрациею, могут рассчитывать на те права и льготы, которые предоставлены обыкновенным раскольникам, самое же преследование их деяний на почве означенного закона представляется крайне затруднительным, во-вторых, что молитвенные собрания штундистов, как это выяснено продолжительным наблюдением за развитием штунды в Юго-Западном крае, внося смуту в жизнь местных приходов, не только способствуют укреплению этих сектантов в их религиозных убеждениях, но и служат самым удобным способом распространения штундистского лжеучения среди православных, и наконец, в-третьих, что хотя принятыми в последнее время Киевским, Подольским и Волынским генерал-губернатором особыми мерами, состоящими между прочим в запрещении молитвенных собраний последователей секты штунды, достигнуты весьма благоприятные последствия, а между тем такие распоряжения основывались исключительно на полномочиях, предоставленных генерал-лейтенанту графу Игнатьеву, как главному начальнику края, положением об охранении государственного порядка и общественного спокойствия, и едва ли могут быть применяемы в тех местностях, на которые положение это не распространяется, комитет министров полагал предоставить министру внутренних дел по соглашению с обер-прокурором св. Синода, объявить секту штунды более вредною с воспрещением штундистам общественных молитвенных собраний.

Означенное положение комитета министров удостоено в 4 день июля сего года Высочайшего утверждения.

По сим основаниям и принимая во внимание, что Государственный Совет, при обсуждении проекта закона 3 мая 1883 г. (журнал Соединенных Департаментов Законов, Гражданских и Уголовных дел от 19 марта 1883 г. N 25), (решил) определения вопроса о том, к последователям каких именно сект может быть применен означенный закон, предоставить министру Внутренних Дел, по предварительном о том соглашении со св. Синодом, а также имея в виду, что по имеющимся как во вверенном мне министерстве, так и в духовном ведомстве, сведениям последователи секты штунды, отвергая все церковные обряды и таинства, не только не признают никаких властей и восстают против присяги и военной службы, уподобляя верных защитников престола и отечества разбойникам, но и проповедуют социалистические принципы как например, общее

— 28 —

равенство, раздел имуществ и т. п. и что учение их в корне подрывает основные начала православной веры и русской народности, я, согласно состоявшемуся и сообщенному ныне мне статс-секретарем Победоносцевым определению св. Синода, я с своей стороны признаю секту штунды одною из наиболее опасных в церковном и государственном отношениях.

Сообщая об этом Вашему Превосходительству, во исполнение вышеприведенного Высочайшего повеления для подлежащего руководства, считаю необходимым пояснить, что за сим права и льготы, дарованные законом 3 мая 1883 г. раскольникам менее вредных сект, не могут быть применяемы к штундистам, и что всякие общественные молитвенные их собрания отнюдь не должны быть допускаемы на будущее время под опасением привлечения виновных к строгой судебной ответственности в установленном для сего порядке.

К сему необходимым считаю присовокупить, что о вышеизложенном мною вместе с сим сообщено управляющему Министерством Юстиции для соответствующих с его стороны распоряжений.

Подлинное подписал:

Министр внутренних дел Статс-секретарь Дурново.

Скрепил: Директор Долгово-Сабуров.

Верно: За управляющего отделением Смирнов.

——

III.

Мнение Государственного Совета, Высочайше утвержденное

3 мая 1883 г.

1. Паспорты на отлучки внутри империи выдаются раскольникам всех сект, за исключением скопцов, на общем основании. Действующие правила о паспортах скопцов остаются без изменения.

2. Всем вообще раскольникам дозволяется производить торговлю и промыслы, с соблюдением общедействующих по сему предмету постановлений.

3. Раскольники допускаются к вступлению в иконописные цехи, с разрешения министра внутренних дел.

4. Раскольникам дозволяется занимать общественные должности, с утверждения, в указанных законами случаях, подлежащих правительственных властей. В том случае, когда в волости, состоящей из православных и раскольников, в должности волостного старшины утвержден будет раскольник, помощник его должен быть из православных. Принадлежащие к расколу волостные стар-

— 29 —

шины и их помощники не допускаются к участию в делах приходских попечительств.

5. Раскольникам дозволяется творить общественную молитву, исполнять духовные требы и совершать богослужение по их обрядам как в частных домах, так равно в особо предназначенных для сего зданиях, с тем лишь непременным условием, чтобы при этом не были нарушаемы общие правила благочиния и общественного порядка. Независимо от сего, относительно часовен и других молитвенных зданий соблюдаются правила, постановленные в статьях 6—8 настоящего узаконения.

6. Раскольникам предоставляется исправлять и возобновлять принадлежащие им часовни и другие молитвенные здания, приходящие в ветхость, с тем, чтобы общий наружный вид исправляемого или возобновляемого строения не был изменяем. На производство упомянутых работ, предварительно приступя к оным, испрашивается каждый раз разрешение губернатора или начальника области. В случае необходимости такой перестройки молитвенного здания, вследствие которой общий наружный его вид должен подвергнуться изменению, соблюдается порядок, указанный в статье 8 сего узаконения.

7. Распечатание молитвенных зданий раскольников допускается с особого разрешения министра внутренних дел и с тем условием, чтобы распечатание производилось без всякого торжества, причем о каждом случае этого рода министр входит предварительно в сношение с обер-прокурором св. Синода. Распечатание раскольничьих монастырей и скитов не допускается.

8. В тех местностях, где значительное население раскольников не имеет ни часовен, ни других молитвенных зданий, дозволяется, с разрешения министра внутренних дел, обращать для общественного богомоления существующие строения. При этом наблюдается, чтобы обращаемому для сего строению не был придаваем внешний вид православного храма, и чтобы при нем не имелось наружных колоколов. Надверные кресты и иконы над входом в часовню или другое молитвенное здание ставить не возбраняется.

9. При погребении умерших раскольников дозволяется: а) предношение иконы сопровождаемому на кладбище покойнику и б) творение на кдадбище молитвы по принятым у раскольников обрядам, с пением, но без употребления церковного облачения.

10. Уставщики, наставники и другие лица исполняющие духовные требы у раскольников, не подвергаются за сие преследованию, за исключением тех случаев, когда они окажутся виновными в распространении своих заблуждений между православными или в иных преступных деяниях. За означенными лицами не признается духов-

— 30 —

ного сана или звания, причем они считаются, в отношении к правам состояния, принадлежашими к тем сословиям, в которых состоят.

11. Последователям раскола воспрещается публичное оказательство оного, которым признаются: а) крестные ходы и публичные процессии в церковных облачениях, б) публичное ношение икон, за исключением случая, предусмотренного в пункте а статьи 9 настоящего узаконения, в) употребление вне домов, часовен и молитвенных зданий церковного облачения или монашеского и священнослужительского одеяний и г) раскольничье пение на улицах и площадях.

12. В тех случаях, когда, на основании статей 3, 4, 7 и 8 настоящего узаконения, требуется разрешение или утверждение министра внутренних дел, он делает надлежащие, относительно раскольников, распоряжения, сообразуясь как с местными условиями и обстоятельствами, так равно с нравственным характером учения и другими свойствами каждой секты.

——

В силу указов от 11 февраля и 17 апреля 1905 г. в законодательство империи, по вопросам вероисповедным, внесено много изменений.

Эволюцию законов касающихся веротерпимости, мы надеемся подробно разобрать в одном из следующих выпусков ‘Материалов к истории и изучению русского сектантства и раскола’.

———-

Письмо Е. Н. Иванова к В. Д. Бонч-

Бруевичу¹⁶).

——

Дорогой брат Владимир Бонч-Бруевич!

Ваше письмо от 15 октября¹⁷) получил вчера, в ответ посылаю вам, может быть ненужные к делу, старые письма и мое прежнее описание общей жизни, но в нем нет ни начала, ни конца. Не помню, начало кому-то я послал, а конец не написал, и теперь не знаю, смогу ли я написать все подробно? Едва ли? мог бы это сделать с помощию другого. Причина тому: времени нет, а второе, многое позабыл и сколько писал, мне самому не нравится мое описание. Думаю, что полезны бы были некоторые события из военной жизни, я четыре года был солдат, во время войны ¹⁸) просился в действующую армию. Был каптенармусом оставшейся экономии. Крупу и муку сдавал смотрителю провиантского магазина — офицеру. Был фельдфебелем, вышел по билету, хотел поступить в монастырь монахом. Для этой цели ходил пешком из Харькова в Киев. По пути посещал несколько монастырей. Мне не понравилась монашеская жизнь, вернулся в Харьков, поступил жандармом, прослужил 11 месяцев, уверовал в учение Христа, совратил других из православия. Меня прогнали со службы. Потом судили за распространение духоборческой ереси и совращение в оную других. Только о духоборах тогда я ничего не знал и не понимал, а консистория составила понятие обо мне, о моем веровании и убеждении за отрицание военной службы, начальства и пр., потому и назвали духобором.

Может быть, по прочтении этих бумаг и писем будете спрашивать меня, я по возможности буду отвечать. Таким путем соста-

———-

¹⁶) Это письмо, взятое из сектантских рукописей собранных В. Д. Бонч- Бруевичем, в настоящее время хранится в Рукописном отделении библиотеки имп. Академии Наук, и значится по описи: ‘Сект. 62’.

¹⁷) 1901 г.

¹⁸) Война с Турцией 1877 и 78 г.г. Прим. ред.

— 32 —

вите мое жизнеописание¹⁹). Передайте мой сердечный поклон Владимиру Григорьевичу ²⁰), хотя лично не знаком с ним, но много слышал о нем.

Ваш брат во Христе Е. Н. Иванов.

12 октября 1901 г.

Ваше письмо было получено 15 октября, а у нас только сегодня 12-ое: в Румынии так же, как и в России, счет по старому стилю.

——

Краткое жизнеописание баптиста Егора

Никаноровича Иванова ²¹).

Родился я в 1855 году в деревне Сухачевой Орловской губернии, крестьянин. Мать наша, — богобоязненная женщина, — научила нас страху Божию и приучала всегда ходить в церковь на богослужение. Родичи были неграмотные, но детей своих старались научить грамоте. Я учился в сельской школе, любил посещать церковные богослужения. Когда начал возростать, тогда у меня явилось желание поступить в монастырь и там искать спасение души. Такое убеждение принял от моей матери, потому что она часто говорила, что в мире нельзя спастись, так как много искушений. Желание мое поступить в монастырь я не мог исполнить, потому что должен был итти в солдаты. По окончании военной службы, т. е. после четырехлетней военной службы я возвратился домой и теперь хотел исполнить мое желание, собрался и пошел пешком из Харькова в Киев, где и хотел поступить в монастырь. По пути заходил в несколько монастырей и, наконец, пришел в Киев, где прожил одну неделю в Киево-Печерском монастыре, Лавре. Посещал святые места, т. е. пещеры, где лежат мощи, и посещал многие монастыри в Киеве, а в результате от моего посещения вышло то, что, я получил отвращение от монашеского общежития, потому что кроме тунеядства

———-

¹⁹) До сего времени мы не имеем полного описания живни и деятельности Е. Н. Иванова, выдающегося и влиятельного в сектантской среде. Эволюция его миросоверцания в высшей степени интересна. От баптизма, через ново-штундизм, он пришел к ясному политическому сознанию. Здесь мы опубликовываем те его записки, которые описывают первый период его жизни, как сектанта, именно пребывание в баптистской общине.

В следующих выпусках наших ‘Материалов’ мы надеемся дать продолжение сведений о жизни и деятельности Е. Н. Иванова.

²⁰) Черткову.

²¹) Эти записки, взятые из колекции сектантских рукописей, собранных В. Д. Бонч-Бруевичем, в настоящее время хранятся в Рукописном отделении библиотеки Имп. Академии Наук и значатся по описи: ‘Сект. 68’.

Прим. ред.

— 33 —

и разврата ничего не видал там доброго, чтобы мог на что-нибудь опереться и спастись. Идя дорогой в Киев 14 дней, я прочитал весь Новый Завет, из которого понял, что Христос не учил людей удаляться в пустыни и монастыри, чтобы искать спасения, а напротив Он Сам жил среди народа и велел всем верующим в Него проповедывать евангелие народу. После этого я оставил монастырь и возвратился в Харьков. Там поступил на службу жандармом. Меня послали на ст. Очертино Екатерининской жел. дор. близ селения Архангельск, Бахмутского уезда. В этом селении я познакомился с одним сектантом. С ним мы часто читали Новый Завет. В это время я уверовал в Господа, т. е. что грехи мне прощены посредством Его искупительной жертвы. В свободное время в праздники, вместо обыкновенного моего хождения в православную церковь, я оставался дома и читал библию. Это скоро заметили соседи, донесли священнику и полиции (это было в 1883 году). Хозяин дома, где я квартировал, Иван Назаренко увещевал меня, зачем я переменил веру и перестал ходить в церковь, вместе с тем ругал сектанта Леона Грибениченко, который был причиной, что я переменил веру. Насколько возможно я старался разубедить его в том, что я не переменил веру, а только начинаю веровать во Христа, как своего Спасителя. Но трудно было ему доказать это, потому что он был неграмотный и мне не доверял, что я верно читаю евангелие. Я получил разрешение от начальника поехать на родину к родителям, чтобы утешать их в печали, так как умер в это время мой брат, и остались жена и сироты. Смерть брата моего заставила подумать меня о вечной жизни и обратиться к Слову Божию и искать спасение. Дома с родителями, братьями н знакомыми много читал им Новый Завет и говорил о спасении, но трудно было доказать, потому что и сам еще мало знаком со священным писанием, а для них это было совершенно новое и чуждое, но все же не осталось без последствия. Я пробыл дома одну неделю. На обратном пути в Харькове купил в Библейском обществе три Новых Завета и хотел познакомиться в магазине Библ. Общ., т. е. узнать, есть ли там кто-либо из верующих братьев, но это мне не удалось, потому что я был одет в форменной жандармской одежде, и они уклонялись, не хотели мне что-либо сказать о вере. Я возвратился обратно в Архангельск, подарил хозяину дома Ив. Назаренко один Нов. Зав. Его сын, знаю, читал, они оба читали Его, т. е. сын его, мальчик 15-ти лет читал, а отец со вниманием слушал и в скором времени оба уверовали в евангелие. Остальные два Нов. Зав. я отдал родственникам Леона Грибениченки, которые тоже обратились к Господу. Все мы вновь обращенные, душ около 15-ти, начали собираться вместе и разбирать слово Божие и

— 34 —

ревностно начали всем проповедывать покаяние и обращение к Господу. В Архангельске и окрестных селениях напал страх на народ. Одни убеждались, что это истинное учение и готовы были слушать, другие говорили, что это антихрист пришел, увещевали других, чтобы не слушали этих еретиков. К этому времени не замедлили явиться власти. Всех нас арестовали. Меня немедленно удалили оттуда и совсем со службы жандармов, а тех сажали в холодную и били и приказывали им молчать, но они продолжали проповедывать. На второй день праздника Пасхи рабочие с жел. дороги и крестьяне из нескольких селений, по научению местного священника, собрались в Архангельск и напились пьяными. Поломали и разбросали дома, сады и все, что было у них, а их били до полусмерти! После такого погрома явились опять власти. Этих бунтовщиков не привлекли к ответственности, а составили протокол против меня, (но я уже в то время был в Харькове), за совращение и распространение секты между крестьянами в селе Архангельске и передали в окружный суд, а жалобы потерявших от погрома Ивана Назаренко и Леона Грибениченко оставлены без последствия. Они собрали остатки своего имущества и уехали в Терскую область. Меня в Харькове следователь допросил по обвинению в распространении секты в с. Архангельск, отобрал у меня паспорт и отдал под надзор полиции. В это время я служил в Библейском обществе колпорьтером. В Харькове под надзором полиции был 10 месяцев, где имел возможность опять говорить слово Божие, там имел и верующих братьев, и вновь обращенных ко Господу, мы составили небольшое собрание.

14 декабря 1884 года Изюмский окружной суд в гор. Бахмуте Екатеринославской губ. осудил меня за распространение пропаганды с лишением всех прав состояния и к ссылке на поселение в Закавказский край. После суда арестовали меня и посадили в тюрьму. До отправления меня этапом в Закавказский край я просидел в тюрьме в г. Бахмуте восемь месяцев. 15 июля 1885 года в тюрьме мне объявили, что через день меня отправят этапом в Закавказье, и обрили половину головы и ноги заковали в железо. 17-го июля под конвоем меня отправили в Ростов-на-Дону, а оттуда через три дня во Владикавказ. В владикавказской тюрьме сидел 14 дней из Владикавказа до Тифлиса шел пешком 14 дней. Ноги были закованы, в железо. 19 августа прибыл в тифлискую тюрьму. Там меня арестанты, осужденные в Сибирь на каторгу, встретили и приняли гостеприимно, по восточному обычаю омыли ноги (так как за 14 дней у меня арестантская обувь порвалась и мне пришлось почти босому итти несколько дней и ноги были грязны) и угостили чаем. В тифлиской тюрьме меня продержали 34 дня, затем отправили по желез-

— 35 —

ной дороге в ножных и ручных оковах в Елисаветполь. Там на четвертый день сняли с меня оковы и выпустили из тюрьмы 25 сентября 1885 года и водворили на жительство. В то время в Елисаветполе русского народу очень мало было, туземцы — татары и армяне. Не зная их языка, жить было трудно. Я просил в полиции, мне выдали паспорт по Закавказскому краю. Я возвратился в Тифлис: там у меня были знакомые и братья по вере. Сначала я брал книги свящ. писания и продавал по городу в Тифлисе и между войсками, затем я поступил к шведскому миссионеру Hogber и его товарищу. Сначала я служил у них в магазине, а потом они приняли меня, как компаниона. Там я женился и прожил в Тифлисе, занимаясь торговлей пять лет. После этого последовало распоряжение правительства: воспретили выдавать ссыльным сектантам паспорта по Закавказскому краю и приказали всех собрать в город Елисаветполь. Я должен был прекратить мою торговлю и немедленно уехать в Елисаветполь. В Елисаветполе за эти шесть лет много было ссыльных сектантов из разных губерний России, и многие из них были в самых критических обстоятельствах, без средств к жизни, дети и сами они были больны лихорадкой и тифом и многие умирали. Положение некоторых было ужасное! Я писал знакомым братьям об их несчастном положении и просил, чтобы им помогли. В скором времени Господь послал — стали присылать братья деньги и вещи, некоторые братья приезжали и сами видели их положение. Затем брат Бедэкер, проездом по тюрьмам, приехал в Елисаветполь. Я увидел его (раньше познакомился с ним в Тифлисе), рассказал ему о положении ссыльных и показал некоторых, как они живут, и просил, если возможно, нанять двор, и когда их освобождают из тюрьмы, чтобы на первое время они имели приют. Он рад был помочь чем мог для этих страждущих. В скором времени, с помощью Божиею и заботами об этом бр. Бедэкера, я нанял двор. Принимали вновь освобожденных из тюрьмы, затем открыли швейную мастерскую, чтобы дать возможность им потом зарабатывать хлеб и, по возможности, чтобы они нравственно не портились, так как девушки, поступая в услужение к туземцам татарам и армянам, подвергаются многим искушениям от раввращенных нравов туземцев. Эта помощь от Господа была своевременна. Ко всему страданию ссыльных настало холерное время. Хотя средства были очень малые в сравнении с нуждами, но все же многие находили приют, чай и пищу. Затем посещал больных, где была нужна медицинская помощь, приглашал врача, советами и средствами помогал, чтобы облегчить участь ссыльных братьев. В холерное время начальство в Елисаветполе не обращало внимание на приют, хотя это было устроено без их разрешения.

— 36 —

До открытия этого дома, когда я с женою переехал из Тифлиса в Елисаветполь в 1892 году, в августе месяце мы остановились в Немецкой колонии Еленендорф в 8 верст от гор. Елисаветполя. В начале нашего занятия в новом месте жена шила белье, я помогал ей шить на машине и продавали готовое. Этого занятия для нас было довольно на первое время, чтобы заработать себе насущный хлеб и при том мы имели средства около 1000 руб., так что потерянное нами занятие в Тифлисе и убытки от продажи скоро стали забывать, у нас детей не было, а для одних не трудно было заработать хлеба. Из колонии я часто ходил в город, посещал ссыльных братьев, которые были рассеяны по городу и на железной дороге. Каждый искал себе насущное пропитание, но непривычные к жаркому климату заболевали лихорадкой сами и дети, и так как больные не могли зарабатывать себе пропитания и для своего семейства, то они доходили до самого критического положения. В городе жил богатый молоканин Василий Павлович Левашов. Там он принял крещение и присоединился к баптистам. Многие братья находили у него приют и помощь в нужде. У него в квартире было и собрание, но перед нашим приездом запретили им собираться вместе для Богослужения, учредили надзор за Левашовым и угрожали ему новой ссылкой. Он, желая избежать новой ссылки, просил начальство и ему позволили переехать на жительство в молоканское селение, в 100 верст. от города, Ново-Ивановку Елисаветпольской губернии. Там он устроил себе черепичный завод и начал заниматься хозяйством. В это время один православный миссионер Исидор, объезжая молоканские селения, был и в Ивановке, беседовал там с Левашовым, и после посещения этого миссионера через несколько месяцев брата Левашова с женою выслали из Ивановки в Джебраил, где русских никого нет, а только татары и армяне. Он принужден был опять продавать свое хозяйство с большими убытками, не успел продать лошадей и коров. Его с чапарином выслали в город. К этому времени у меня были получены деньги для ссыльных братьев, которые в селениях. Посоветовавшис с другими братьями, я купил у Левашова остальные четыре лошади и роздали их более нуждающимся братьям. Таким путем было облегчено положение брата Левашова, а бедные получили кто корову, а другие по лошади. Левашов пробыл в Джебраиле три года. По просьбе ему опять позволили переехать на жительство в молоканское селение Кара-Булаг. Там ему лучше жить, чем в Джебраиле, но он с такими переселениями растерял бывшие у него средства и стал нуждаться в помощи. Теперь он живет на средства своих родственников. Теперь возвращусь к рассказу про ссыльных братьев, которые жили в гор. Елисаветполе и служили на станции ж. д.

— 37 —

После отъезда Левашова уже не было никакого приюта, в особенности для вновь прибывающих, которые по освобождении из тюрьмы, в арестантской одежде и без денег, с семействами бывало доходили до самого жалкого положения. Я не мог оставаться спокойно работать в колонии только для себя и почти каждый день стал ходить в город, посещал и разыскивал бедных братьев, возвращался, рассказывал своей жене и знакомым немцам. Некоторые приносили старые вещи и давали деньги для передачи нуждающимся братьям. Писал о положении ссыльных моим знакомым из братьев и просил о помощи, и мы молились и просили Бога, чтобы Он сам возбудил к усердию братьев, которые на свободе и имеют средства. Господь услышал мольбу: стали присылать деньги и вещи для бедных.

Один брат, сосланный из Полтавской губерии, Григорий Малюк, молодой лет 25-ти, сильный мужчина, с ним жена и двое детей. Они, по освобождении из тюрьмы пошли, нанялись в сторожа на железной дороге на будке, прослужили месяцев пять и все семейство заболело лихорадкой и дошли до того, что ни один не мог встать. Их уволили со службы и знакомые перевезли их в горы, в селение Михайловку. Там дали им бесплатно комнату, но она была очень плохая. Там же жил еще один брат с семейством Афанасий Погодин из Самарской губернии. Тоже служил сторожем на будке железной дороги и все семейство заболело лихорадкой. Оставили службу и переехали в селение, но работать были не в состоянии: все больные, а семейство — пять душ детей и жена.

В одно утро я собирался итти в город, вышел на улицу и увидел, что у подъезда дома пастора остановился фаэтон. Это приехал брат Бедэкер, с ним был за переводчика брат Патвокан Тараянц, я вышел к ним. Они увидали меня еще далеко. Dr. Бедэкер поднял руку вверх и сказал: ‘Иванов здесь’. Он уже слышал о моей второй высылке и о положении братьев. Встреча была для нас неожиданная и радостная. Мы расскавали ему о положении ссыльных братьев. Я поехал с ними в город, показал несколько бедных семейств, как они живут. Он некоторым помог, т. е. дал денег, а для двух семейств, которые были в Михайловке, оставил у меня по 30 руб. Затем я предложил им, если возможно будет, нанять двор и оставить одного брата в нем, чтобы он смотрел и чтобы принимать вновь присланных, чтобы они имели на первое время бесплатную квартиру и необходимую помощь. Dr. Бедэкер был рад такому предложению и сказал, чтобы, если можно, я нанял сегодня же один двор, пока он еще здесь и мы бы сами переехали в город жить и смотреть за этим двором и вообще помогать нуждающимся. Он с своей стороны, насколько возможно, будет помогать средствами. Так скоро нанять двор было невозможно. Я возвратился домой и, посоветовавшись с женою, мы решили оставить свое занятие в колонии и переехать в тород. В скором времени наняли двор. Я поехал в Михайловку, передать деньги Малюку и Погодину. Положение их было ужасное. Малюка я нашел лежащим во дворе на земле. Жена и дети лежали в комнате, а комната была ужасно грязная. Им помогали братья, приносили иногда пищу. Я просил тамошних братьев, чтобы они перевезли Малюка с семейством в город, так как он болен тифом. Их привезли в город, дали им комнату, насколько

— 38 —

возможно помогли, но он все становился слабее. Ухаживать не было кому, жена и двое детей стали поправляться, но и за ними требовался уход. Его отправили в больницу, там он через неделю умер. Осталась больная жена и притом в положении и двое детей. Через месяц жена родила, после она и дети выздоровели и весной их отправили на родину. Двор наш постепенно стал надолняться вновь прибывшими братьями. Весной в 1893 году мы открыли белошвейную мастерскую, принимали девочек из детей ссыльных братьев и обучали их кройке и шитью бесплатно. Жена занималась с девочками, учила их. Я посещал братьев, узнавал об их нуждах и писал об них, тогда стали присылать средства для помощи им, так что многие братья получали порядочную поддержку, начинали работать. Некоторые купили коров и продавали молоко, другие купили лошадей и дрожки и работали, а некоторые купили необходимые вещи для обзаведения хозяйства и необходимую одежду и начали ходить на поденную работу. Неспособных к труду я помещал у себя во дворе, давали им одежду, пищу и прочее, также и вновь пребывающие из тюрьмы всегда находили первое время квартиру, одежду и пищу, через что они были избавлены от многих бедствий. Осмотревшись, они начинали сами что-либо делать и зарабатывать себе хлеб. Таким путем начата была работа между ссыльными братьями в Елисаветполе.

Однажды шел я по улице, там увидел одного русского человека незнакомого. Вид его был болезненный и изнуренный, старый, около 55 лет.

Он сидел на тротуаре печальный и задумчивый. Я подошел к нему и спросил: кто он и откуда? Он поднялся и сказал: ‘вчера вечером меня выпустили из тюрьмы. Меня принял и дал переночевать и накормил Иван Дементьев. Дай Бог ему здоровья! А теперь я должен искать себе квартиру. Я больной, одна рука у меня не владеет (он показал мне руку: три пальца были скорчены, так что ею он не мог работать), работать не могу, денег нет ни копейки и знакомых у меня здесь нет… и теперь я сидел и

— 39 —

молился Богу, просил, чтобы Он Сам послал мне человека, у кого бы я мог хотя за хлеб быть принят на службу. Я могу быть сторожем или конюхом.’ Я еще спросил его, почему он попал в тюрьму и откуда он? Он сказал: ‘я из донских казаков’. В Кубанской области у него есть два сына женатые: один сын на службе казаком, другой дома занимается хлебопашеством, а в этом году был плохой урожай и он обеднел. Четыре года назад окружной суд осудил за распространение староверской ереси с лишением всех прав состояния и выслали этапом сюда в Елисаветполь. Тогда он подавал прошение на высочайшее имя о помиловании и ему сказали, что его царь помиловал. Он пошел обратно домой и там жил два года, а потом местный священник донес на него исправнику, и его арестовали и опять прислали сюда этапом и теперь он не знает, что ему делать. Я был тронут до глубины души, в особенности тем, что он сидел и молился и просил Бога дать ему насущный хлеб и что Бог послал меня, чтобы взять и накормить его и дать ему приют. Я взял его в ближайший трактир, купил ему обед, затем послал его к себе на квартиру, и он жил у меня во дворе, пока нашел себе место сторожем. Потом его мировой судья судил за самовольную отлучку, т. е. что он уходил на родину и там жил два года без разрешения полиции. Я был зрителем в суде во время разбора его дела. В качестве обвинителя явился полицейский пристав и обвинял его, что он самовольно ушел без разрешения полиции, жил дома и прочее… Мировой судья спросил его, признает ли он себя виновным, в чем обвиняют его. Он ответил: ‘да я виноват: уходил без разрешения, но прошу помиловать и простить меня’. Судья сказал: ‘закон не милует, виновных карает’. Он ответил: ‘В евангелии написано: ‘Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут! И суд без милости не оказавшим милость!’ Судья посмотрел на него, изменил голос свой, стал говорить не как судья, а как человек к человеку: ‘что же я могу сделать? оправдать совсем не могу!’ Написал приговор, осудил его на семь дней ареста при полиции, а мог бы осудить гораздо строже, как лишенного всех прав к телесному наказанию до 40 ударов плетьми.

В этом году особенно много ссылали братьев в Закавказье, а к этому же в России и особенно в Закавказье была холера! Жители из нашего города Елисаветполя почти все бежали в горы. Все магазины и лавки были заперты. В это время прислали этапом братьев и других сектантов и освободили из тюрьмы 40 душ, между ними были мужчины, женщины и дети. Все они пришли к нам во двор. Помещения для всех было мало. Тогда мы сделали из досок сараи и нары и тогда все могли разместиться. По возмож-

— 40 —

ности была оказана всем необходимая помощь, так как большинство из них пришло в арестантской одежде. Это было в половине июня месяца. Я получил письмо из Тифлиса, оттуда ехала жена Кальвейта с детьми в Гирюсы к своему мужу, просила проводить их до станции Евлах и там нанять им подводу. Мы встретили их на вокзале и я поехал с ними в Евлах. Приехали туда в 11 часов вечера, была сильная жара и комары. Ночевать было невозможно: комары кусали без милосердия детей. Я пошел звать почтовых лошадей, но их не было, фаэтонов и фургонов тоже не было, потому что из Баку с каждым поездом приезжали громадные толпы народа и уезжали в горы: бежали от холеры! Фаэтоны и фургоны, которые в обыкновеннное время можно нанять за 8—12 р. до гор. Шуши, теперь брали 40—50 руб. Мы наняли один фургон за 35 руб. и ночью же уехали. Я должен был провожать их до Шуши, потому что с татарами нельзя было оставить женщину с детьми. На третий день я возвратился в Евлах. Здесь была страшная паника в народе. Начальство суетилось, не знало, что делать. Задерживали, осматривали пассажиров из Баку. Если кого замечали с признаками заболевания, брали и помещали в особые вагоны, — для холерных больных. Приехал на станцию Елисаветполь и здесь суета: осматривают пассажиров, кропят их и вещи карболовым раствором. Пришел домой, рассказал всю эту суету и страх, который переживал на ст. Евлах, как стало известно, что холера в Баку и на ст. Елисаветполь начали заболевать. Жители бросали свои дома, магазины и из гор. Елисаветполя бежали в горы. Мы молились Богу и предались на Его волю, оставались спокойно на месте, по советам врачей и объявлениям принимали меры предосторожности, но трудно было все удобства сделать, потому что народа был полон двор и все они только что освобождены из тюрьмы, без средств, непривычные к климату.

На второй день, когда я приехал из Евлах, к нам приехало одно семейство Семена Оноприенки.

Е. Иванов.

——

В тюрьме и в ссылке ²²).

Записки баптиста Е. Н. Иванова.

Ключник крепко притворил за мной двери и загремел ключами, запер двери на замок и в окошко крикнул: ‘возьмите своего товарища.’ Я вошел в камеру. Это комната квадратная, девяти-аршинная, светлая и теплая, у двух стен сделаны были нары, на которых спали арестанты. До моего прибытия в этой камере помещалось 19 арестантов — я был 20-й. Кроме этой камеры были еще три отделения, но корридор был один. Все 4 комнаты были полны арестантами, которые с нетерпением ожидали моего прибытия к ним. Так как они уже знали, что вчерашний день меня осудили и арестовали, очень хотелось им видеть, что это за человек, который осмелился переменить веру, оставить поклонение иконам, почитать св. угодников, матерь Божию и молиться им и т. д. Как только появился я в камере, сейчас же они окружили меня со всех сторон. Посыпались расспросы: кто? как звать? откуда? есть ли родственники, жена, дети? за что судили? куда и насколько осудили? и проч. Очутившись в такой среде я содрогнулся всем телом, и как мороз пробежал по мне! Насколько возможно, я должен был отвечать на их вопросы.

Некоторые из них смотрели на меня сурово и говорили: ‘мало ему! Его следовало повесить! Эко! он умней наших священников! И сам царь православный, и все ученые люди, они молятся святым и поклоняются иконам, что они глупей его? Ему надо эту дурь выбить из головы, тогда он будет знать, как переменять веру’. Слушая

———-

²²) Эта рукопись Е. Н. Иванова служит дополнением к его воспоминаниям, напечатанным выше — (см. 32 стр.). Хотя в ней встречаются некоторые повторения того, что рассказано Е. Н. Ивановым в его ‘кратком жизнеописании’, но мы печатаем и эти записки полностию дабы не нарушать общего впечатления.

Записки эти взяты из собрания сектантских рукописей, принадлежащего В. Д. Бонч-Бруевичу. В настонщее время они хранятся в Рукописном отделении библиотеки Импер. Академин Наук и значатся по описи ‘Сект. 64’. Прим. ред.

— 42 —

все это, я был как в оцепенении! Потом пришел в себя и вспомнил, что я сюда попал не за воровство или убийство, и что сам Господь страдал! И начал говорить им: ‘я верую во Христа и Его учение’ и показал им Новый Завет и сказал: ‘и вы тоже верите в евангелие и я тоже верю ему и стараюсь исполнять, чему оно учит нас’. Начал говорить им о втором пришествии Господа, о Его Праведном Суде, и что все люди должны явиться перед Ним, и Он праведно осудит каждого по делам, там не будет ложных свидетелей, а каждый будет видеть свои дела и чего он достоин. Читал им из евангелия те места, где говорится о втором пришествии Господа. Тогда все они умолкли и слушали, что я говорил им.

Продолжал говорить о том, что все люди без различия звания от природы грешники и заслуживают вечного наказания. Затем говорил им о любви Божьей и о примирении грешника с Богом посредством искупительной жертвы Христовой, и что для каждого из них есть спасение, которое дается даром. Слушая это, некоторые из них плакали. Этот день до вечера я с ними беседовал и они охотно слушали, затем перед вечером отворены были все камеры и арестанты выпущены во двор для прогулки на один час. И из других камер пришли, слушали, а через час приказали всем итти в свои камеры, и проверяли арестантов, затем двери были заперты на всю ночь до утра. Обычай у арестантов бывает таков: когда к ним приходит новичек и не знает их порядка, они устраивают какую-либо игру и в этой суматохе крепко бьют вновь прибывшего. Но мне этого не пришлось испытать, а весь вечер часов до 10-ти я беседовал с арестантами и читал им евангелие до тех пор, пока ключник не закричал: ‘довольно! ложитесь спать’. В этот же вечер один из арестантов со вниманием слушал слово Божие и уверовал в Спасителя. Просил меня, чтобы я с ним рядом ложился спать и постелил для меня свою постель. У него была своя одежда, потому что осужден был на высидку на малый срок без лишения прав. По приказанию ключника мы легли спать, но без привычки невозможно было скоро уснуть, потому что там было очень много клопов. Долго еще говорил с этим моим товарищем. Утром на другой день, как только отворили камеры, арестанты из других камер пришли, расспрашивали, за что осужден и прочее. Некоторые начинали беседу о религии, доказывали, что я заблудился, другие наоборот слушали, что я говорил им из евангелия, нашлись и такие, которые полюбили слово Божие. С этими я начал читать евангелие, по порядку и насколько возможно объяснял им. После смотритель разрешил мне иметь при себе библию. Я написал своему брату, он прислал мне Библию,

— 43 —

тогда у меня занятия было довольно. С более близкими друзьями я начал читать и библию по порядку. Времени для чтения библии было довольно, потому что другой работы не было. Один месяц я свободно читал библию и говорил со всеми арестантами и надзирателями (ключниками). Но два надзирателя были против меня и всегда угрожали бить меня или посадить в одиночку, доносили смотрителю, что я совращаю других арестантов, но он не обращал на их доносы внимания, говорил: ‘пусть читают’. После надзиратели донесли священнику, а последний принял меры, чтобы воспретить мне читать библию в тюрьме и отделить меня от тех, которые были согласны со мной. Тогда у меня отобрали библию и товарищей моих перевели в другую камеру и приказано следить за мной, чтобы я во время прогулки во дворе не разговаривал с ними.

Просидел в тюрьме после суда в гор. Бахмуте восемь месяцев. В последних числах июля 1885 года мне объявили, что меня отправят этапом в Закавказье. Накануне высылки за один день были приглашены смотрителем в тюрьму цирюльник и кузнец. Первый обрил мне правую половину головы, и кузнец надел мне на ноги кандалы и на наковальне заклепал наглухо. Первая перемена — ужасно было неприятное ощущение в теле, ходить неловко стало, новое железо трет ноги, и притом без привычки, по неосторожности, зашибал ноги. Было больно, в особенности ночью во время сна! Но при таких трудных обстоятельствах, когда я смотрел на окружающих меня арестантов, мои страдания в сравнении с ними были ничтожные, потому что они страдали и не имели никакой надежды утешения. В трудные минуты приходили на память страдания Спасителя за грешников и притом я знал, что никакого зла не сделал и всем этим страданиям будет конец. На второй день, после когда меня заковали, в 10 час. утра пришли конвойные солдаты и с ними офицер, потребовали арестантов, которые должны отправиться этапом в разные места. Тогда были выведены арестанты, одетые и с сумками, в том числе и меня вывели в караульный дом. Офицер приказал обыскать всех арестантов, а в особенности меня, так как я один был в кандалах из всей партии. У меня были с собой одна пара рубах собственных, и офицер приказал выбросить, а оставить только казенную, так как лишенным всех прав состояния воспрещается по закону иметь свои собственные вещи. Затем, когда всех обыскали, у меня осмотрели кандалы, убедившись в их прочности, и голова была перебрита, значит было все в порядке. Повели нас на вокзал, посадили в вагон, на этот раз конвойные были добрые, допустили ко мне моего брата и мы с ним вместе поехали от Бахмута до ст. Никитина К. X. А. ж. д. На этой станции пришлось несколько часов ожидать

— 44 —

и пересадиться в другой поезд, с братом распростились и он поехал домой, а меня передали другому конвою. Эти солдаты были очень грубы, с арестантами обращались, как с животными, опятьобыскали, ощупали всех и тогда приняли в вагон. На второй день приехали мы в Ростов н/Д. Там с вокзала нас отвели в тюрьму. В Ростове были братья по вере, которые лично знали меня. Они услышали, что меня привели, пришли посетить, но их не допустили. Я из окна со второго этажа видел, какие они печальные уходили обратно. В ростовской тюрьме я оставался три дня, а затем меня отправили далее по ж. д. в Владикавказ, на вокзал многие братья пришли проводить меня. Приехали во Владикавказ, там опять отвели нас с вокзала в тюрьму. Во Владикавказской тюрьме сидел я 15 дней. Из Владикавказа до Тифлиса отправили по Военно-Грузинской шоссейной дороге пешком. До Тифлиса нас вели 12 дней. Здесь в кандалах было нелегко итти пешком. Из этой дороги у меня осталось навсегда в памяти три события. Первое — это дневка на станции Кобэ. Там этапный дом маленький, комната где поместили нас, была продольная, длиной около десяти аршин и шириной около восьми аршин, вышина 3Ґ арш. В этой комнате поместили 102-х арестантов, т. е. из Тифлиса пришел этап в 83 арест. — их отправляли в Сибирь в каторжные работы — и нас 19 арест. Когда мы пришли после, места на нарах, на полу и даже под нарами были вее заняты. Некоторые каторжники лежади на нарах. а остальные сидели, потому что лечь не было места. Теперь еще нас 19 человек туда вопхнули. Тогда совсем место не было, чтобы все могли сидеть. Полы были в этой комнате земляные, неровные и грязные, так что и сидеть было невозможно от грязи. В этой комнате нужно было оставаться двое суток, потому что по росписанию на этой станции полагается дневка. Через несколько часов воздух сделался страшно отвратительный. Просидели до вечера. Так как после захода солнца арестантов не полагаетя выводить во двор для естественной надобности, принесли в комнату ушат-‘парашу’, куда целую ночь арестанты испражнялись. Я более не мог стоять на ногах от усталости и захотел спать, тогда я сел на сырой земляной пол возле параши. Это было ужасно! По временам я засыпал, но часто был разбужен арестантами, которые перелазили через других и подходили к параше для испражнения. Утром парашу вынесли и арестантов для естественной надобности выводили на двор. Вот в таком состоянии просидели мы двое суток! На третий день нас вывели из этого отвратительного гнезда. Мы были очень рады, что выбрались на свежий воздух. Нас повели далее. Пришли на следующую станцию. По привычке от усталости, как вошли в арестантскую комнату, разделись, положили вещи

— 45 —

на нары и сами легли отдыхать. Через несколько времени я проснулся и почувствовал, что меня кусают насекомые и когда осмотрел белье и шинель, то в них было столько вшей! Я не знал, что с ними делать. Нужно было снимать белье и бить камнем по вшам, но это мало помогало. Окавалось, что партия арестантов, которая шла из Тифлиса в Сибирь, оставляла этих насекомых во всех этапных домах.

На следующих станциях мы были осторожней: прежде всего вычищали нары, а потом ложились спать. Со станции Годауры к Млетам нас конвойные повели не по дороге зигзагами, а прямым кратчайшим путем, т. е. вьючным и нам пришлось спускаться с очень крутой горы. Тут мне было очень трудно в оковах. С большим трудом спустились вниз, после этого у меня ноги сильно болели. Затем один раз нас застал в дороге дождь и опять конвойные повели нас прямой дорогой, на этот раз не было крутых гор, а была грязь. ‘Коты’ (арестантские башмаки) на мне совсем порвались и под пятку попался гвоздь, этим гвоздем протер себе ногу до крови, далее не мог итти и едва упросил конвойных, чтобы немного остановиться: я кое-как завернул свои ноги портянками и пошел далее. На 14-й день мы пришли в Тифлис, т. е. как вышли из Владикавкава, а пришли 19 августа 1885 года. Отвели нас в пересыльную тюрьму. Меня послали на первый двор, где сидят каторжные арестанты, а остальных разместили в пересыльных камерах. Нас долго держали в губернском правлении, потом в городе по камням пришлось долго ходить. Я очень усталый пришел в камеру, там арестанты, как кандальщику, дали место на нарах. (Арестанты между собою оказывают более почестей тем, которые в кандалах). В этой камере было несколько человек осуждено в каторжные работы, но они еще не были закованы, но все же они были распорядители в этой камере. Они встретили меня гостеприимно, приказали другим арестантам принести воды и, по восточному обычаю, омыли мне ноги. Я было хотел сам омыть себе ноги, но они не позволили, а просили не препятствовать им оказать мне, как страннику, гостеприимство. Затем принесли чай и закуску. — Это мне в первый раз в жизни пришлось видеть восточно-библейский обычай гостеприимства — омовение ног…

В Тифлисской тюрьме мне пришлось просидеть 34 дня. Два раза в неделю братья приходили посещать меня и они много хлопотали, хотели освободить и взять меня на поруки, но это не удалось. Оттуда отправили меня этапом по ж. д. в Елисаветполь — это была последняя для меня тюрьма, в ней сидел три дня, пока пришли бумаги из губернского правления. 25 сентября 1885 года меня позвали из камеры в канцелярию. Смотритель приказал снять с

— 46 —

меня кандалы. Пришел слесарь с молотком, наковальней и зубрилом, разрубил заклепки в кандалах и снял их с ног. Когда кандалы были сняты с моих ног, я почувствовал как-будто бы большая ноша свалилась с меня и чувство душевной радости явилось, но со страхом и недоверием. Вопросы внутренние: неужели я буду свободен и за мной не будет ходить солдат с ружьем, готовый при малейшем сопротивлении его воле пронзить штыком или убить на повал пулей, и неужели за мной не будет ходить надзиратель с ключами и с саблей и зорко наблюдать за каждым движением во время прогулки, во дворе или идя во двор для естественной надобности — он всегда идет сзади, гремит ключами, возвращаясь в камеру он крепко притворяет двери и запирает на замок и опять в отверстие двери с суровым видом наблюдает за каждым движением арестантов! А самое опасное в тюремной жизни — это, чтобы не впасть в подозрение арестантов, выдавать их секреты — фабрикация кредитиых билетов, подкопы! Если они заметят, что между ними есть арестант, который может выдать их секрет, то такого человека жизнь находится на волоске. Вот все эти вопросы волновали душу: неужели я буду свободен от всего этого? Из канцелярии пошел в камеру, там переоделся в свою одежду, которую мне дали в Тифлисе. Казенные вещи, т. е. халат и две пары рубах, шапку и портянки отобрали у меня. После сдачи вещей меня надзиратель повел в полицейское правление, там расспросили меня: кто я, имя, отчество, фамилию, холост или женат, какой веры и проч. — все это записали и потом сказали: ‘теперь ты свободен, только без спроса не отлучайся!’

Из полиции я вышел на улицу, не веря самому себе, что я свободен, осматривался по сторонам и назад, никого возле меня нет — ни надзирателя с ключами, ни солдата с ружьем. Тогда я убедился, что я свободен, сердечно благодарил Господа, что он дал мне силу перенести такое испытание и дал здоровье. Радости кажется, не было бы конца! Далее пошел по улице, многих людей встречал, но знакомых никого нет и даже очень редко кто из них понимает по-русски говорить. Тут же моя радость опять обратилась в печаль, именно от того, что очутился одинокий в совершенно незнакомой стране и между чужим народом, но эта печаль не долго продолжалась, я вспомнил, что у меня в Тифлисе есть мои близкие друзья: Василий Ник. Иванов — он служил депозитором в Библейском обществе. С ним я проводил часто радостно время в Харькове в первые дни моего обращения — и теперь я имел возможность возвратиться в Тифлис. Пока я рассуждал об этом, день уже склонился к вечеру: нужно было искать ночлег. Из русских жили в городе человек пять или шесть староверов. Один

— 47 —

из них был староста над русскими. Он уже жил там около 12 лет, т. е. в ссылке. Его я встретил около полиции, просил, чтобы он позволил мне переночевать в его доме. Он позволил мне ночевать в сапожной мастерской. Прийдя к нему в дом, я писал письма и телеграммы моим родственникам и знакомым о благополучном прибытии и что я свободен. В это время в комнату вошли двое русских мужчин. Один из них был проповедник — брат из Ново-Ивановки Елисаветпольского уезда В. В. Иванов. До этого времени мы лично с ним не были знакомы, но я слышал о нем. Он один раз был в Харькове, когда я еще не был в тюрьме, но я был в отсутствии и не виделся с ним. Теперь после девяти месяцев тюремного заключения, где все время был окружен самыми низкими человеческими существами, видя и слыша дела беззаконные, первого встретил брата во Христе, с которым вместе воздал сердечную благодарность Господу и с ним мог радостно провести три дня в гор. Елисаветполе. Эта первая наша встреча запечатлелась в наших сердцах, дружеская братская любовь навсегда между нами!

На третий день, как меня освободили из тюрьмы, я взял в полиции паспорт для свободного проживания по всем городам и селениям Закавказского края и возвратился в Тифлис, разыскал моего друга В. Н. Иванова — это было утром в воскресенье (у него были мои вещи, присланные из Харькова).

Они, т. е. Иванов и его жена, были дома, я успел переодеться и пошел с ними на собрание к бр. баптистам. Это было в первый раз в моей жизни — быть на собрании, где свободно, при открытых дверях, проповедывали слово Божие: радости не было конца! Проповедывал Вас. Гур. Павлов. По окончании собрания проповедник заявил: ‘членов просят остаться’. Я, не зная порядков баптистской общины, тоже остался, но меня попросили выйти из собрания, потому что я не член их общины. Несмотря на то, что я был крещен по вере, но оказывалось, что меня принимал и крестил не баптистский проповедник — это был Яков Делякович. В то время, когда он крестил меня в гор. Харькове, он сам не был крещен по вере и не принадлежал к баптистской общине, а защищал детское крещение, но для меня это было все равно, когда я убедился из слова Божия, что мне нужно креститься, и первого из проповедников я увидел в Харькове Як. Деляковича и его просил, чтобы он меня крестил. В Тифлисе я прожил одну неделю. В это время Вас. Гур. Павлов собирался ехать по селениям в Закавказский край, посещать братьев. Я тоже с ним поехал. Сначала мы приехали в селение Ново-Ивановку Елисаветпольского уезда, где жил Вас. Вас. Иванов. Там были большие собрания. Оттуда мы ездили трое в

— 48 —

селение Ново-Саратовку — были на молоканском собрании. Затем поехали в селение Ново-Михайловку. Там опять были собрания бр. баптистов. Во время собрания в Ивановке и Михайловке общины исполняли вечерю Господню. Меня не допустили участвовать с ними и сказали, что крещение мое они не признают правильным, и если я желаю участвовать с ними, то должен присоединиться к ним и принять вторично крещение от баптистов и больше не участвовать с теми братьями, с которыми участвовал в Харькове, так как они неверующие. С таким предложением я не согласился, — во-первых, вторично принять крещение считал неправильным, потому что я крестился не в человека, а ‘во Христа Иисуса’, т. е. ‘в смерть Его крестился’, а принимать вторично крещение — это не было бы во Христа Иисуса, а в Общину Баптистов, и второе, признать неверующими тех братьев, с которыми до сих пор радостно проводил время и теперь ради того, чтобы присоединиться к другой общине и более не участвовать с ними в вечери Господней, я считал великим преступлением перед Богом, чтобы ради убеждений и обрядов отталкивать слабых братьев, ‘за которых умер Христос’. Из Михайловки В. В. Иванов и В. Г. Павлов поехали в Эриванскую губернию по молоканским селениям, а я возвратился в Ивановку, там остался на зиму учить детей грамоте, так как у них школы не было. Живя в Ивановке, всегда посещал собрания братьев баптистов и во время отсутствия проповедника В. В. Иванова я часто в собрании читал слово Божие, а когда община исполняла вечерю Господню, я сидел сзади с посторонними посетителями и когда община обсуждала какие-либо вопросы, или принятие, или отлучение, я выходил из собрания. Это часто меня огорчало, что люди, верующие во Христа, не могут понимать один другого и из-за обрядов разделяются на мелкие партии.

Из Ивановки перед праздником Пасхи в 1886 году я возвратился в Тифлис и там брал книги Св. Писания из Библейского Общества на проценты и ходил по городу и в лагере между войсками распространял св. писание довольно успешно, так что от продажи книг зарабатывал для насущного хлеба. Собрание посешал всегда русское баптистское, но так как они не допускали меня до вечери Господней, то я участвовал в вечере Господней у Абр. Вор. Амирханьянца с армянами. Там же были некоторые братья немцы и шведы. В мае месяце этого же года я женился. Впрочем, я был обручен еще до суда в Харькове с одной верующей девицей и она приехала в Тифлис. Там мы венчались. Затем Абр. Вар. Амирханьянц писал в Таврию в Захаровскую общину, чтобы там назначили меня, как проповедника от их общины в Закавказье и назначили мне жалованье и путевые расходы. Там, согласно письму

— 49 —

Абр. Амирханьянца меня назначили проповедником на полгода. Об этом назначении узнал директор Библ. Общ. г. М. Мориссон, отказал мне отпускать книги св. Писания, так что назначение меня как проповедника скорей помешало в деле распространения слова Божия. Но все же я принял это назначение, поехал по молоканским и духоборческим селениям. Но я чувствовал, что не способен работать между молоканами. Между духоборцами желал работать, так как никто из баптистов даже и не думали к ним итти, считали их совершенно потерянными, и действительно, они ужасно развратно жили. Мне пришлось раза три посещать духоборское селение Славянку, Елисаветпольского уезда. Это было после смерти их старшей управительницы Лукерьи Васильевны — и у них произошел между собою раскол из-за общественного имения ²³). Тогдашние духоборцы были гостеприимные, несмотря на то, что вели жизнь нетрезвую. Мне пришлось познакомиться с одним из передовых, Евсеем Вас. Конкиным и его сыном Иваном Конкиным ²⁴). Между ними, отцом и сыном, была страшная вражда. Отец был в числе передовых и принадлежал к малой партии — ‘неписанные’ ²⁵), а сын тоже в числе передовых большой партии — ‘писанные’ ²⁶). Сын порядочно умел читать и у него было

———-

²³) О смерти духоборческой руководительницы Лукерьи Васильевны Калмыковой и о событиях, последовавших после этого в духоборческой общине см. следующие книги и статьи: 1) П. И. Бирюков. Духоборцы. Сборник статей, воспоминаний, писем и других документов с приложениям избранных духоборческих псалмов, с рисунками и портретами. Изд. ‘Посредника’. Москва 1908 г. 2) А. М. Бодянский. Духоборцы. Сборних рассказов, писем, документов и статей по религиозным вопросам. Вып. I. Рассказы. Харьков 1907 г. 3) В. Д. Бонч—Бруевич. Духоборческая эпопея статьи в журнале ‘Образование’ март и след. 1908 г. 4) Вл. Ольховский. Духоборцы в канадских прериях, ‘Образование’ март-июнь 1903 г. 5) Его же. К истории русского духоборчества, ‘Образование’ октябрь-декабрь 1905 г. 6) Его же. Движение в войсках и военные тюрьмы, ‘Образование’ апрель-июнь 1906 г. 7) Л. Сулержицкий. В Америку с духоборами. Изд. ‘Посредника’ 1905 г.

²⁴) Духоборец Иван Евсеевич Конкин — один из выдающихся вождей духоборцев большой партии, — был арестован, с четырьмя своими товарищами, в 1894 г. и сослан в г. Мезень, (Архангельской губ.), откуда был переведен в г. Олекминск, Якутской области. Потом он переехал в духоборческое поселение на Усть-Ноторе (Якутской же области). В настоящее время находится в Канаде.

²⁵) Во время одного из столкновений духоборцев с местными властями в Закавказье, было сделано распоряжение переписать всех тех духоборцев, кто идет за П. В. Веригиным. ‘Большая’ партия духоборцев записалась вся и с этих пор ее приверженцев стали называть также ‘писанными’ духоборцами. ‘Малая’ партия, отказывавшаяся следовать за П. В. Веригиным, конечно, не участвовала в переписи веригинцев, почему ее членов стали также именовать ‘неписанными’ духоборцами. Прим. ред.

— 50 —

евангелие. Я прожил у них дня три и читал с ним евангелие и доказывал, что их старики сделали большую ошибку, что не признают св. Писания и не учат детей грамоте. Он во многом соглашался, по крайней мере очень мало противоречил. С его помощью мне удалось продать другим молодым людям, знающим читать, одинадцать Нов. Заветов. В это же время я хотел собирать у них детей и учить их грамоте, но не удалось, потому что они никак не могли на сходке прийти к соглашению, потому что были две партии: одни желали, а другие противодействовали, так что принужден был оставить это дело и возвратиться в Тифлис. Там пристал в компанию в шведском магазине и пять лет занимался торговлей. В 1889 и 1890 годах последовало распоряжение от правительства: воспретить выдавать ссыльным паспорта по Закавказскому краю и приказано всех собрать в гор. Елисаветполь. Это приказание было немедленно исполнено. Я принужден был бросить свою торговлю и ехать в Елисаветполь. По прибытия в этот город явился в полицию, там отобрали у меня паспорт, хотя ему еще срок не был окончен, и строго приказали не отлучаться никуда из города! Это была вторая ссылка для меня. Только было направил торговлю, так что можно жить безбедно, теперь должен был оставить. Секретно возвратился в Тифлис и там продал свою часть и переехал с женою в Елисаветполь на жительство. В это время много было собрано в Елисаветполь ссыльных и большинство из них без всякого занятия и без средств к жизни. Многие жили в самых грязных квартирах и холодных, были больные лихорадкой и тифом. Мы приехали в немецкую колонию Helenendorf, в семи верстах от Елисаветполя, там начали работать, т. е. шили белье, платья и проч. Моя жена хорошо знает белошвейную работу, я помогал ей шить на машине, так что мы и там могли свободно зарабатывать себе насущный хлеб и притом у меня были небольшие средства около 1000 руб. наличных донег, так что пересылка из Тифлиса и убытки, которые пришлось потерпеть, особого затруднения нам не причинили, с помощью Господа мы и там могли найти себе кусок хлеба, главное у нас тогда не было детей. Но мы не могли спокойно оставаться там, потому что наши братья ссыльные в Елисаветполе находились в самом критическом положении, в особенности те, которые только что выходили из тюрьмы — целые семейства полунагие. Некоторые в арестантских халатах скитались по городу, искали себе работы. Хотя у них деньги были сданы начальству в тюрьме, но они их получили очень поздно, месяца через 3, 4, 6, а другим пришлось ожидать по целым годам, пока их деньги, отобранные в тюрьме, прислали, а по началу целые семейства без денег и без одежды

— 51 —

должны были голодать в умирать от лихорадки и тифа, не имея приюта.

Я оставлял мою работу в колонии и ходил в город, посещал ссыльных больных и разыскивал их по городу, и при виде их критического положения всякий раз возвращадся домой с печальным сердцем, и мы, т. е. я и жена моя, просили Господа, чтобы он возбудил сердце братьев, которые находятся на свободе, помочь средствами этим страждущим, чем и облегчать им страдания. Тогда же писал многим моим знакомым братьям о положении ссыльных и что для них необходимо нужна материальная помощь. Это случилось, когда в России были голодные годы, и из внутренних губерний приехали многие добровольно в Закавказье и где какие были работы и службы, они были заняты голодающими, а ссыльных сектантов на железную дорогу и казенные учреждения не принимали на службу и не давали работы. В скором времени братья стали присылать пособия для нуждающихся.

——

Краткие сведения о жизни штундиста Софрона

Чижова, сообщенные им самим ²⁶).

Родители мои из бедных крестьян. Родом из села Кишенец, Уманьского уезда, Киевск, губ. Вероисповедания православного. Родился я 1862 года 11 марта. Воспитан в сельской школе. Начало моего воспитания в сельской школе было очень малое, писать не умел и выучился, благодаря добрым людям, которые указали мне начало письменности.

По смерти родителя остался сиротой 17 лет. Воспитан религиозно по православному внешнему обряду. Проводил жизнь среди грубого окружающего меня народа.

На военную службу по большому N не пошел. Из года в год протекала моя юная жизнь в косном и дурном отношении. Спасительным для своей души считал внешнюю церковную форму.

Женился на односельчанке Евфросинии. Женитьба не удовлетворила меня.

В 1891 году у нас появилась секта под названием штундизм, в которой был и я. Основа секты на евангельском слове: не противиться злу, терпеть обиду, любить не только друзей, но и врагов своих.

По воскресным дням мы собирались по частным домам, где читали евангелие и пели псалмы под заглавием . . .²⁷), ‘Голос веры’.

Являлись не раз ко мне всякого рода и пола люди, спрашивали в чем мои религиозные убеждения. Я им объяснял. За это на меня и других восстала духовная власть, которая влияла и разжигала против нас наших односельчан, которые разоряли и опусто-

———-

²⁶) Рукопись эта, взятая из коллекции сектантских рукописей, собранных В. Д. Бонч-Бруевичем, в настоящее время хранится в Рукописном отделении библиотеки имп. Академии Наук и значится по описи: ‘Сект. 57’.

²⁷) Неразобрано переписчиком.

Прим. ред.

— 53 —

шали наше имущество, не раз ночью нам били окна, ломали ворота и плоты и даже срывали с крыш крытую солому.

Священник, видя, что все это не действует на нас, передал все на светскую власть, которая поступила с нами бесчеловечно. Во-первых, были такие случаи: власти призывали нас в дом покойного священника Романа Киселева ²⁸), который одного из нас предал окружному суду, с повестками, нас препроводили к священнику, который нам обещал свободу и награду за то, если кто из нас на суде заявит, что обвиняемый Рогачев приходил в дом каждого и насильно заставлял нас выбросить из домов иконы. Я на это отвечал, что этого ни я, ни другой не может сделать ни за какие блага. На суде показали по направлению два: Григорий Пирко и Иосиф Ткаченко. Рогачева окружный суд признал виновным и приговорил на год и 4 месяца в тюрьму с лишением некоторых прав.

Другой раз священник предал, — опять у нас, — пять человек в окружной суд, но благодаря моим соседям, которые сочувствовали мне, они не показали против меня на суде. Двух окружной суд приговорил на вечное поселение на Кавказ: Федора Чередайку и Прокофия Посометюху (?). Федор в высылку последовал с семейством, где он и его жена и трое детей умерли. Остальных нас жестоко преследовали и подвергали разным побоям. Своею властью староста наказывал, волостной суд присуживал по двадцать ударов и их нам давали. Обвиняли нас в неповиновении властям, если бы мы не повиновались, не работали бы, но наши как работали — не только днем, но и ночью.

Один раз в сельской расправе урядник И. Зверинский сложил вместе три пальца и спращивает меня: ‘что это?’ я сказал: ‘пальцы’. Он яростно сказал: ‘таку твою мать — это троица’, и ударил меня в обе щеки, и вытурил в сенцы, за ним выскочили два отчаянных односельчанина — Антон Петренко, и начали меня бить. Петренко так сильно ударил меня под ухо, что я лишился чувств и повалился на пол. Друзья мои, видя через трещину как я повалился, считали меня убитым, сорвали с двери петли, сделали шум и тем спасли меия.

25-го мая 1892 года священник шел в сопровождении народа святить степь, завернули на хутор одного из нас — Ивана Бодовского, принуждали его исполнить православный обряд: поцеловать крест. Когда Бодовский отказался, из толпы кто-то крикнул: ‘поставить старика Бодовского на огонь’. Разложили костер, священ-

———-

²⁸) В другой рукописи С. Чижова: ‘Киселевича’. Прим. ред.

— 54 —

ник, видя, что не напугал старика Бодовского, велел прекратить костер. Толпа хлынула в пасеку, где сделала беспорядки.

1 октября 1892 года старшина Иван Середенко и староста Корничук в расправе жестоко наказали Ивана Беверхого (?), который после тяжелых побоев, долго страдал и до сих пор чувствует себя не вполне хорошо.

Мефодия Бодовского и Прокофия Чередайку — Корничук жестоко наказал с помощью отчаянных односельчан.

А о других случаях я не упоминаю ²⁹).

В 1893 году уехал я на Кавказ узнать, как люди живут, и мне приходилось бывать у различных сектантов, видеть различные обряды и узнать их понятия. Каждая секта ставит себя выше другой, в понятиях осуждают друг друга. В селе Нальчике, Терской области встретился с М. В. Алехиным ³⁰) и В. И. Скороходовым ³¹), прожил с ними три дня.

В 1894 году приехал домой и опять принялся за работу.

В 1896 году посредством переписки познакомился с Ив. Мих. Трегубовым ³²), который в то время жил в Россошах Воронежской

———-

²⁹) О ‘других случаях’ см. в следующей статье Софрона Чижова, озаглавленной ‘Дополнительные сведения о жизни штундиста Софрона Чижова’ (стр. 30).

³⁰) Митрофан Васильевич Алехин — последователь учения Л. Н. Толстого. Был членом Смоленской общины толстовцев. В голодный (1892) год работал в Рязанской губернии в отряде Л. Н. Толстого. Последнее время жил на Кавказе, занимаясь земледелием, распространял писания Л. Н. Толстого. Несколько раз подвергался преследованиям со стороны мествых властей. Имеет связи с сектантами.

³¹) Владимир Иванович Скороходов, — последователь учения Л. Н. Толстого, — был одним из деятельных членов Тверской общины толстовцев. В голодный (1892) год работал в Рязанской губернии в отряде Л. Н. Толстого. После жил на Кавказе, занимаясь земледелием. Имел и имеет постоянное общение с сектантами и пользуется среди них большим влиянием и уважением.

³²) И. М. Трегубов — один из последователей учения Л. Н. Толстого — участвовал, вместе с В. Г. Чертковым и П. И. Бирюковым, в издании в Петербурге зимой 1896—97 гг., воззвания к обществу о помощи духоборцам, находившимся в то время в тяжелой ссылке по закавказским аулам грузин и имеретин. Вскоре после этого он был арестован в Тифлисе и сослан в г. Гольдинген (Курляндской губ.), откуда в конце 1897 г. был переведен в г. Гробин той же губернии. В 1902 г. он был выслан из России за граиицу, где принимал участие в журналах ‘Свободная Мысль’ и ‘Свободное Слово’. В 1905 г. он вернулся в Россию. В настоящее время является одним из главных инициаторов устройства в Петербурге ‘Общины свободных христиан’.

Воззвание к обществу, за которое пришлось пострадать И. М. Трегубову

— 55 —

губ. у известного Вл. Григ. Черткова. Благодаря духовному развитию Трегубова, он был для меня просветителем смысла разумения. 10 мая 1898 года удалось мне съездить в Курляндскую губ. в город Гробин, где находился в ссылке Иван М. Трегубов, чему я очень был рад. С его денежною помощью удалось мне съездить в Москву и познакомиться с друзьями, которые, по просьбе Трегубова, снабдили меня книгами. С их помощью удалось мне посетить благосклонного великого учителя Льва Николаевича Толстого. Ценю его высокие и великие идеи, порожденные духом красоты и истины. Молю всемилостивейшего Господа, да ниспошлет ему долгую и счастливую жизнь на радость всем друзьям. Близко познакомился с Федором Андреевичем Ушаковым, но уже более года не³³) знаю, где он и что с ним.

И еще более начал дома трудиться и работать в пользу своих друзей, которые поняли смысл закона Бога — непротивление. Еще хуже восстало на меня со всех сторон непонимание, ложное толкование и клевета.

1898 тода в ноябре, составлен на меня протокол, по которому министр признал меня ответственным и приказал подвергнуть меня на два года надзору местной полиции. На объявление становым росписаться я отказался. Становой арестовал меня и отправил с полицейским к исправнику, перед которым я подтвердил отказ. На вопрос исправника я ответил: не могу поднять на себя топор и не могу принадлежать к тем учреждениям, которые отрицают закон любви.

В 1899 г. 20 июля министр предписал следующее: выслать Чижова из Киевской губ., за распространение вредного религиозного лжеучения, в Царство Польское, сроком на 2 года 4 месяца, на распоряжение господину Варшавскому генерал-губернатору. В тот день арестовали меня и отправили в Уманьскую тюрьму. 27 июля, вместе с другими арестантами отправили меня этапным военным порядком в город Варшаву. Конвойные солдаты надели мне на руки железные наручники. В гор. Бердичеве, Киев. губ., в тюрьме, содержали меня 13 дней, также приходилось сидеть по другим тюрьмам. В гор. Варшаве в тюрьме содержали одни сутки. В гор. Кутном, Варш. губ., в этапном аресте содержали 3 дня. 15-го августа с другими арестантами отправили меня пешком военным этапом за 127 верст

———-

называлось ‘Помогите!’. После оно было издано за границей В. Г. Чертковым в его издательстве ‘Свободное слово’.

И. М. Трегубов имел и имеет большие связи с сектантами. Им было собрано очень много весьма ценных документов по истории русского сектантства. Документы эти хранятся в обширном Архиве В. Г. Черткова в Англии.

³³) Записки эти были написаны С. Чижовым в 1901 г.

Прим. ред.

— 56 —

в гор. Калиш. 20 августа сдали меня в пересыльную тюрьму, в которой содержали 20 дней, единственная пища — хлеб и вода. 10-го сентября полицейские на тарантасе отвезли меня за 27 верст в гор. Блашки в волостное правление, там освободили меня и четырех административных женщин и оставили нас на произвол судьбы под гласным строгим полицейским надзором, где я должен сидеть на одном месте, как прикованный, должен добывать себе пропитание трудом. Но да будет воля Его.

Живу теперь в очень маленькой, низенькой с одним окном комнатке, которая хозяину служила вместо погреба, плачу в год 8 руб. Занимаюсь починкой сапогов, иногда головки приделываю, и тем питаюсь. Убираю комнату, готовлю пищу, мою белье, читаю книги, пишу друзьям письма и тем укрепляю свои способности, чувства, мысли и волю. Порой сожалею и скорблю о милых друзьях и о свободе, которую даровала нам природа.

Думаю, если бы люди знали свое счастье, перестали бы мучить друг друга. Ах, какая была бы радость! Ничего не желал бы на свете, как только того, чтобы все люди были разумны и свободны и любили друг друга, потому что Бог есть любовь.

Богу нужно, чтобы мы любили друг друга, чтобы не дрались и не убивали никого из людей, потому что мы все сыны одного Отца и Творца Бога. Учение Иисуса, записанное в нагорной проповеди, должно быть заповедано в жизни нашей. Главное не кланяться идолам, не присягать, не воевать, не иметь при себе оружия убийства и всех считать равными.

Софрон Чижов.

Молюсь так: Ты, непостижимый, кого называю Богом, Ты, который причина всего и который дал мне жизнь. Душа моя открыта перед Тобой: укрепи во мне веру в добро, чтобы эта безупречная вера была в печалях и радостях жизни и сберегла меня до самой смерти во исполнение Твоей воли.

С. Чижов.

19 июня 1901 года, г. Блашки.

——

Дополнительные сведения о жизни штундиста

Софрона Чижова ³⁴).

(Письмо).

Премногоуважаемый дорогой брат!

С чрезвычайной радостью уведомляю вас, что хорошее ваше письмо от 7 августа ³⁵) я получил его. Спасибо вам, мой милый друг за него, и за вашу память и братскую ко мне любовь.

Весьма радуюсь вашему божественному поступку. Видно ваше доброе сердце и благосклонность ко всему страждущему народу, который наметил хоть каплю правды. Спаси вас Господи, за ваше живое к нам сочувствие.

Вы просите меня сообщить вам неупомянутые мною в прежнем письме препятствия, которые мне приходилось и приходится переносить от священников и властей.

Не хотелось бы и упоминать о том зле, которое нам причиняли наши окружающие нас.

Но так как вы интересуетееь знать более нашего бедствия — напишу по вашей просьбе что и мне в своей памяти.

От начала пославшего меня на свет Божий, что для меня было первой встречей в то и преобразился. Главное внушали мне православные церковные обряды, которые более утверждались свящ. Романом Киселевичем в следующем: ходить в церковь по воскресеньям и праздничным дням. Молиться Богу и приносить Богу жертву. А Бог за молитвы и за ваше подаяние воздаст вам. Так я исполнял, заказывал священнику Богу и матери Божией и всем святым — службы и молитвы. А особенно матери Божией — она есть

———-

³⁴) Письмо Софрона Чижова, в котором излагаются дополнительные сведения о его жизни, взято из коллекции сектантских рукописей, собранных В. Д. Вонч-Бруевичем. В настоящее время оно хранится в Рукописном отделенин библиотеки Имп. Академии Наук и значится по описи: ‘Сект. 55’.

³⁵) 1901 г.

Прим. ред.

— 58 —

заступница, ходатайница перед Богом за наши грехи, избавление от ада. Конечно, мы, люди, — ада боялись и боимся, мы старались религиозно все выполнять, что повелевали нам священники. По воскресениям и праздничным дням часто посещал я церковь и обязанности, которые обещали за исполнение оных прощение грехов, избавление от ада. Действительно, что всякий на это не пожалеет ни время, ни трудов.

По требованию священника приносили Богу жертву, что кто имеет: хлеб, сало, колбасы, яйца, и печеных курей. А в постные дни: тоже белый хлеб, рыбу, сахар, мед, ябдоки и деньги и проч…. Заказывал Богу и матери Божей и всем святым обедни, акафисты, разные молитвы. Становили для Бога свечи. Очень был охотник на клиросе читать часы и петь. За эти поступки я был одобрен священником, который восхвалял нас. По праздничным и по воскресным дням после обедни собираемся группами, в корчму, где пьянствуем, пляшем, сквернословим друг с другом, поем срамные песни, блудничаем, деремся друг с другом, потом судимся, а кто из нас побогаче — посильнее — волостных судей загодил — вот и прав по суду. Не раз случается недалеко до убийства и воровства, отчаяния. Если приходишь домой, жена что скажет, мне покажется напротив — вот и начал биться с женой, а потом из злости и на пакость будто жене за то, что укоряла за вчерашнее, опять повторяешь пьянствовать и никто со стороны и не упрекает, таким порядком до последнего истощения разоряешь свой труд, и теряешь совесть. Только и думаешь потом, когда очнулся от ада, приведи Бог дождать святого поста и причаститься и тем думаешь получить прощение грехов.

Так продолжалась моя жизнь до 28 лет.

Один раз случилось мне поехать в другое селение на храмовой праздник, к одним знакомым, там были разные люди, верно они занимались по монашеским обычаям: не пили водки, не курили трубок, не сквернословились. Словом, что мне очень понравилась их жизнь. Я поближе познакомился с этими людьми. Попросил к себе на храмовой праздник. Они не отказались, приехали ко мне, приездом их я был очень рад. Я распросил их подробнее. Они мне объяснили как нужно жить, и что Богу ненужно. С того времени я перестал сообщаться с теми людьми, с которыми протекала моя жизнь в заблуждении. Перестал я употреблять водку, табак, сквернословить, соблюдал строго церковные правила не только что в церкви, но и в доме, по праздничным и воскресным дням занимался чтением разных жития, читал акафесты. Так прожил я более года. Присоединялись ко мне подобные мне люди, с которыми я назидался чтением, пением псалмов и проч. Иногда ходил в

— 59 —

Киев на поклонение святым мощам. Оттуда приносил разные поучения, желающим раздавал. Ко мне стали приходить больше людей не только свои, но и посторонних сел.

Откуда-то 1-го октября на праздник храмовой пришел к нам какой-то странник. Звали его Константин Омельянчук. Мы попросили его пожить у нас. Он согласился, остался проживать у Спиридона Рогаченки, у покойного Давида Белошкуры и у меня. Бывал на панихиде. Читал евангелие. 23 главу ³⁶) он пояснял. Мы очень

———-

³⁶) 23 глава евангелия Матфея — наиболее любимая глава из этого евангелия штундистами. Пропагандисты штундизма обыкновенно читают ее тем, кого они надеются приобщить к своей общине. Объяснения этой главы сводятся к установлению паралели между текстами и современным положением господствующей православной церкви и ее служителей.

Мы приведем здесь эту главу полностию, дабы читатель мог бы ясней представить себе способы штундистской пропаганды:

‘1. Тогда Иисус начал говорить народу и ученикам Своим.

2. И сказал: на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи.

3. И так все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте, по делам же их не поступайте: ибо они говорят, и не делают.

4. Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые, и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их.

5. Все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди, расширяют хранилища свои, и увеличивают воскрилия одежд своих.

6. Также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах.

7. И приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель!

8. А вы не называйтесь учителями: ибо один у вас Учитель, Христос, все же вы братья.

9. И отцем себе не навывайте никого на земле: ибо один у вас Отец, Который на небесах.

10. И не называйтесь наставниками: ибо один у вас Наставник, — Христос.

11. БРльший из вас да будет вам слуга:

12. Ибо кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится.

13. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете царство небесное человекам, ибо сами не входите, и хотящих войти не допускаете.

14. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов, и лицемерно долго молитесь: за то примите тем большее осуждение.

15. Горе вам, кннжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного, и когда это случится, делаете его сыном геены, вдвое худшим вас.

16. Горе вам, вожди слепые, которые говорите: если кто поклянется храмом, то ничего: а если кто поклянется золотом храма, то повинен.

17. Безумные и слепые! чтР больше: золото, или храм, освящающий золото?

18. Также: если кто поклянется жертвенником, то ничего, если же кто поклянется даром, который на нем, то повинен.

— 60 —

были рады, что он нам толково читал евангелие. Прожил Омельянчук у нас до 6 недель.

Свежий священник Роман Васильев узнал убеждения Омельчука. Его власти арестовали, посадили в обафту ³⁷) (?). Священник с ним беседовал, но мы не знали в чем его так строго преследовали и посадили.

Он, Омельянчук, сказал священнику на ответ:

———-

19. Безумные и слепые! чтР больше: дар, или жертвеиник, освящающий дар?

20. И так, клянущийся жертвенником, клянется им и всем, что на нем,

21. И клянущийся храмом, клянется им и Живущим в нем,

22. И клянущийся небом клянется престолом Божиим и Сидящим на нем.

23. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру, сие надлежало делать, и того не оставлять.

24. Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие!

25. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды.

26. Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их.

27. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой иечистоты.

28. Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.

29. Горе вам, книжникн и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам, и украшаете памятники праведников,

30. И говорите: ‘если бы мы были во дни отцев наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков’.

31. Таким образом вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков.

32. Дополняйте же меру отцов ваших.

33. Змии, порождения ехиднины! как убежите вы от осуждения в геену?

34. Посему, вот, Я посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников, и вы иных убьете и распнете, а иных будете бить в синагогах ваших, и гнать из города в город,

35. Да прийдет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведного до крови Захарии, сына Варахиина, которого вы убили между храмом и жертвенником.

36. Истинно говорю вам: все сие прийдет на род сей.

37. Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков, и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать чад твоих как птица собирает птенцов своих под крылья, но вы не захотели!

38. Се, оставляется вам дом ваш пуст.

39. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликните: благословен грядый во имя Господне!’

³⁷) Очевидно искаженное слово гауптвахта. Прим. Ред.

— 61 —

—Я ссажу тебе рожки.

Священник сказал:

— Ты дурак, твоя голова гнилой арбуз.

Он сказал:

— Хотя и гнила голова, но семушко (семячко) не гнилое.

Его отправили и посадили в Уманьскую тюрьму, где по окончании восьмимесячного сидения выслали за то, что он породил у нас секту, под названием штунда.

С того времени начали мы получше всматриваться и разбирать евангельское учение — настоящего стила ³⁸) (?) не поняли.

Первый из нас Спиридон Рогачев перестал ходить в церковь и держать в доме иконы.

Но мы начали прилежно следовать учению Христа. В скорости мы поняли чему учит нас учение Христа, даже узнали и поняли, что он порицал тех, которые ищут счастья своего в посте и молитве и обрядах церковных. А церковные обряды показались нам не только вредными, но и ложными. Перестал и я посещать церковь и обожествлять вещество. А что касается главного, мы в то время не знали.

Господин Киселевич обнаружил в нас штундизм. Он старался разжигать против нас страсти наших односельчан, которые по его влиянию причиняли нам много горя. Отобрали от нас землю, которую мы выплачивали несколько десятков лет, несмотря на семейства, которым пришлось страдать голодом и холодом. Словом запретили нам власти все: держать скот, брать воду, не ходить на работу и на базар, ходить по другой улице, на меня и на других поставлен властями надзор. Если кто из нас пошел к другому — власти забирали, за это садили на два дня в обафте, есди соберемся на разделы ³⁹) евангельского учения — забирали нас и отправляли в волостное правление, переписывали — отпускали. Вызывали, присуживали волостным судом по 20 ударов. Обвиняли за неповиновение власти, кто из нас покупал тайно землю, осеменял, если односельчане узнали — нарочно согнали рабочую скотину на производившийся посев, — в конец травили. А кто успел собрать в копны — ночью забирали. Жаловаться не было кому. Если в селе случится какая неудача — все через нас. В 1895 году град побил хлеб, на другой год не было дождя — все через нас. Не раз священник Киселевич являлся, например, на мирской сход, требовал выселки кого из нас. Священник не раз предавал нас Окружному уманьскому суду, который по ложным показаниям свидетелей прису-

———-

³⁸) Вероятно ‘стиля’ — смысла.

³⁹) На объяснения, на толковое чтение евангелия. Прим. ред.

— 62 —

живал в тюрьму Спиридона Рогачева, который просидел 16 месяцев, а других высылали на поселение на Кавказ. А другие приключения со стороны властей, которые нам делали разные нечеловечные тиранства, я вам в переднем письме пояснял, — как опустошали нам дома и подвергали нас разным бедствиям, за то, что мы отказались от их деревянной или каменной церкви и человеческих выдумок.

В 1892 году с гор. Киева приехал чиновник Скворцов. В 8 часов вечера явился в мой дом, завел со мною беседу о церкви, о таинстве и проч. На другой день велел старосте собрать нас всех в сельскую школу. Много с нас спрашивал, но мы в то время были слабы отвечать. Только одно вторили: ‘не мучайте нас ради Бога’. Он сказал нам: ‘обратитесь к церкви — получите все то, чего вас лишили’. Мы только ответили, что не можем оставить Господа, а выполнить закон ваш, которым вы нас мучаете.

Скворцов сказал нам:

— Ходите в церковь, исполняйте, что прежде исполняли — вас не будут мучить.

Мы ответили:

— Правда, когда мы ходили в церковь и приносили в нее деньги, хлеб, сало, колбасы, печеных кур, яйца, рыбу, сахар, мед, яблоки и прочее, — тогда были угодны вашему . . .⁴⁰) Богу.

— Что вы порицаете священника Божьего, — сказал миссионер. — Вы знаете то, что кому церковь не мать, тому Бог не отец.

— Церковь для вас мать, а для нас мачеха, с нас обдирает, а вас насыщает. Вы нас тогда не видели, когда мы погибали в безумии и злобе, священнику слышны были наши отчаянные пьяные крики, драки, почему священник не усовещал нас, хотя когда что и скажет в церкви на проповеди, по только по форме. А когда мы перестали пьянствовать, биться, друг с другом судиться, тогда священник прочитал, нас за непокорных и разжег против нас страсти наших односельчан, которые сами не ведают, что делают, как будто это в интересах Спасителя мира, и обобрали нас до рубашки, еще Мы виноваты.

Скворцов сказал:

— Вы нарушаете религию и государственную тишину.
Мы ответили:

— Мы не нарушаем государственной тишины, мы всеми мерами стараемся, чтобы ни в ком не возбуждать зла, даже не делать вреда всему живущему на земле и от всей души желаем служить Богу и людям, делами любви и смирения.

Чиновник сказал:

———-

⁴⁰) Пропускаем эпитет в виду цензурных соображений.

Прим. ред.

— 63 —

— Это так, только одно главное ваше заблуждение и отделение себя от церкви.

Толпа, окружающая нас хлынула, он вызвал нас всех на двор и начал читать указ и приказал, если не обратитесь в православие — всех выселим.

Некоторые из нас дали подписки, получили землю по четыре десятины: Прокофий Рогаченко, Иван Рогаченко и другие.

После приходилось нам жить, некоторым, невыносимо. В 1893 году собрался я и поехал на Кавказ, где приходилось встречать много горя. По возвращении домой, в скорости удалось мне, посредством переписки, познакомиться с известным вам Иваном Михайловичем Трегубовым, который послужил мне в укреплении в познании смысла христианского духа. Работой своей я очень дорожил как и теперь дорожу. Власти еще строже стали за мною преследовать. Перехватывали письма.

В 1896 году явился в дом ко мне незнакомый священник. Я велел ему сесть на стул. Он заявил мне, что его прислал ко мне уездный начальник узнать ваши религиозные убеждения. Обратился ко мне и сказал:

— Скажите, пожалуйста, как вы именуетесь по вере вашей?
Я ответил ему так:

— Веры я Иисусовой, сердечной.

— Скажи пожалуйста как ты признаешь священство?

— Я признаю священство как оно есть.

— Как же оно есть?

— Священство есть ничто иное, как только государственные чиновники.

— А святых признаешь?

— Признаю, но им не молюсь и не призываю на помощь, потому что они угодили Богу собственно для себя. А мы должны угождать Богу добрыми делами для себя.

— А мощи святых признаешь?

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что я не имею с них пользы.

— Посты признаешь?

— Признаю, пост духовный и телесный.

— Как понимаешь пост телесный?

— Так. Если ты сам недоедаешь, а голодным оставляешь, — иного различия не знаю.

— А духовный как?

— Постом считаем мы то, что отделяет человека от уз

— 64 —

неправды, отнять от уст роптание, от уз биение, воздержать себя от злых дел, — то есть пост.

— А почему вы не ходите в православную церковь и не молитесь деревянным иконам?

— Потому что Господь запрещает молиться и кланяться делам рук человеческим, чтобы и самим от такого безумия не одеревенеть, ниже окаменеть, ибо какому Богу служишь, на такого и походить будешь. Наш Бог есть дух вездесущий, духом подобает нам молиться и кланяться Отцу и Сыну и святому духу, потому мы не входим в суиму ⁴¹) суетную — возненавидели, обходим сети дьявольские. Лучше ясно видеть одним оком, нежели от дел поповских совсем ослепнуть.

— А крещение как ты признаешь?

— Крещение Иоаново признаю в покаяние, а страдание за правду есть крещение духом святым.

— Власть как ты признаешь? Нужно ли повиноваться властям или как ты скажешь?

— Нужно повиноваться властям если власть требует, с нас то, что не против Бога.

Тогда священник сказал:

— Послушай Чижов меня, оставь все это. Обратись как ты прежде жил в православие, мы с тебя сделаем хорошего человека.

Я сказал:

— Не могу оставить Господа и выполнять ваш человеческий закон.

С тем он и уехал.

Только что священник поехал, является полиция, требует меня в расправу. Прихожу. Есть священник наш Алексей Татаров, урядник Зверинский.

Заявил урядник:

— Что ты сеешь свою ересь, вот склонил на свою сторону человека. Какой был хороший человек, на что теперь он похож. Заприте его в обафту.

Священник пристал уговаривать Клементия Грушу, который перестал ходить в церковь и не почитал их праздников и работал. Он, Груша, говорил священнику, что доброе дело можно всегда делать и в неделю и в праздник. А зла нельзя не только делать, но и не думать. Грушу стали устрашать разными похвалками, что отберут у него землю. Груша что-то на меня сказал. Сделали протокол. Отправили меня посредством полицейского в волостное пра-

———-

⁴¹) У духоборцев: ‘сойма’ — церковь. Прим. ред.

— 65 —

вление. В 10 ч. ночи старшина Макар Базильский позвал меня в правление. Стали с писарем со мною говорить о законах. Старшина сказал:

— Ты признаешь тот крест святым, на котором страдал Христос, а через несколько времени Константин царь его отыскал, приложил мертвеца к Христовому кресту — мертвец ожил?

Я сказал:

— Если это справедливо, укажите мне, где тот мертвец, который воскрес, потому что в Евангелии сказано: воскресшие из мертвых умереть уже не могут. Где ж он родился?

Они ничего на это не сказали. Да и куда тут им разобраться. Отослали меня опять в обафту. Рано отправили меня, посредством полицейского, к становому, где продержали под арестом 8 дней. Не прошло месяца, являются в мой дом становой Хащевский с полицией, старостой и другими понятыми. Произвели обыск, соцкий Савва Бондаренко, по повелению станового, сломал около сундука замок, где ничего не оказалось. В столе забрали много писем и других много сочинений. Меня арестовали, отправили в гор. Умань, где с гор. Киева меня ожидал жандармский капитан, который спрашивал меня, почему я знаю разных замечательных лиц, как Трегубов и прочих. Я сказал ему:

— Свет Христов дает возможность нам познавать друг друга.

Он пугал меня разными своими навождениями, тюрьмою и прочим. Меня отпустили домой. Через несколько дней вызывают меня опять в город Умань посредством сотского.

Явился я к становому, который прочитал мне, что министр внутренних дел признал меня на два года под надзор при селе Клизенцах ⁴²) (?). Велел по объявлению подписаться, я отказался подписаться. Я заявил, что не могу поднять на себя топор. Меня арестовали, отправили посредством полицейских к исправнику, пред которым я подтвердил свой отказ. Исправник сказал:

— Если бы назад 50 лет сейчас бы мы тебя повесили и перестреляли, ты знаешь кто ты такой? Роспишись.

Я сказал ему:

— Что хорошего сделали бы, если бы меня повесили или растреляли. Это ничуть не завидное дело, змея и ядовитое растение и бешеная собака причиняют смерть.

Он посмотрел на меня с отвращением, еще сказал своему секретарю: пиши, что этот противник и мы его выселим, — и велел уходить мне.

———-

⁴²) Название села написано очень неразборчиво. Прим. ред.

— 66 —

Через несколько времени опять урядник требует меня. Объявляет мне протокол, сделанный каким-то Вакулой. Подан был в Киевскую духовную консисторию, которая чрез начальство делает расследование. В протоколе писалось так, будто я в местечке Манковке на базаре, при публике, громогласно поносил хулу на священство, на таинство и начальство. По совести сказать вам, братия, что на базаре в то время я не бывал и говорить этого не говорил. После выяснилось, что действительно под палаткой купца Вакулы разговоры происходили, разговаривали про меня Прок. Чередайко, Петр Прудня, Прок. Лисогора и другие. Вакула в лицо меня не знает, а наслышан про меня. Что он выслушал от говоривших, а в протоколе обвинял меня.

На другом дознании меня обвинял становой. Я ничего не говорил ему. Я знал, кто говорил, оправдания я не искал и не думал находить. Принял все на себя. Это дело разбиралось в Киевском миссионерском съезде, но не знаю до сих пор так осталось это дело.

В 1899 году священник села Харьковки занимал в селе нашем на время приход. После венчанья позвали его на свадьбу. На свадьбе священник, когда подпил, начал перед мужиками хвастаться, что он имеет в банке много денег. Еще сказал: послушайте меня, хозяева, я желаю у вас быть священником, только одно мешает дело, но этой помехе я порадю. Будьте согласны, я даю до помочи вам 50 руб., постарайтесь выселить из села Клизенец Чижова, он вредный, хуже всех.

Мне бывшие там на свадьбе рассказали обо всем. Я собрался и написал ему письмо в следующих словах: ‘до меня доходят сведения о твоей неподдельной хитрости, вижу со указов — гордость торжествует над тобою, которая затемняет твой разум, данный от Бога. Подумай, — сколько ты выносишь против меня, публичной клеветы пред всеми и разжигаешь страсти односельчан о высылке меня, как-будто это в интересах Спасителя. Он сказал: Не судите и не судимы будите. Я не берусь увещевать тебя, было бы это голосом вопиющего в пустыне. Ты думаешь, что ты богат, поэтому силен, знай, что Бог не в силе, а в правде. Советую тебе одуматься хотя на одно мгновение, пока еще не поздно, а там, что ты делал не гордись опытом, потому что Бог гордым противится и не возвышай себя — унижен будешь, не старайся заглядывать в чужие души, а загляни-ка в свою жизнь — ведь жизнь не игрушка, — дана нам один раз. Нужно помыслить, что такое жизнь. Я ничуть не краснею о том, что ты разжигаешь страсти односелчан о высылке меня, вспомни то, что явился сын Божий на землю, чтобы сказать, людям будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный.

— 67 —

Ты ведешь допросы о штундистах — прошу, познавай дерево по плоду. Если бы я был православным таким, как ты я бы отомстил бы тебе за сделанное против меня беззаконие. Но так как ты говоришь, что я штундист, то я не только не могу отомстить тебе, но даже не желаю тебе никакого зла, но даже насильно заставляю себя полюбить такого человека, как ты. Прошу, не меняй мира Христова на дьявольское изображение, помни одно то, что посеешь, то и пожнешь. При сем прошу прощения и желаю озариться светом разума.

С. Чижов.

В 1897 году нас, 4 человек, именно меня, Захария Смелянца, Тимофея Бодовского, Марию Белошкурову — власти вызвали в другое селение посредством ареста. Явились мы на сельский сход, где нас посадили отдельно, чтобы толпа не слушала нашего убеждения. Эта охрана людей от нас не удаляла очень Дзензелевский сельский сход. Интересовался каждый видеть нас, и что услыхать религиозного от нас. Когда люди окружали нас и распрашивали, мы на вопросы отвечали. Староста Макар Базильский, Маньковской волости, разгонял толпу от нас. Сказал им: ‘не слушайте этих вредных, глупых людей’. Толпа ему ответила: ‘не знаем, кто из нас глупей — мы или они. Они правду говорят’.

Приехал мировой посредник и два священника. Толпу поставили вокруг. Мировой начал спрашивать сход, убеждал их, чтобы они выслали (из) среды своего общества Данилу Цибульского, Ивана Цибульского, Николая Цибульского. Сход приговорил на ссылку.

Нас позвали в расправу. Мировой посредник начал говорить с нами и порицать нас за то, будто мы склонили на свою сторону Дзензелевских и Подобнянских. Священники не вступали в разговор. Посредник спросил меня о церкви, о властях:

— Христос постановил апостолов и дал им власть, (от) апостолов передавалась она и тепершним?

Я сказал ему:

— Вовсе Христос не показывал над учениками никакой власти. А сказал Христос: цари властвуют над народами и управляют ими. А между вами да не будет так. Кто хочет быть бРльшим, да будет всем слугой.

Мировой указует на попов:

— Вот они и слуги…
Я сказал ему:

— Извините, они служат только за деньги, за почести, за выгоды. Если не дать — они не будут служить.

— 68 —

Мировой сказал:

— Как вы признаете власть, нужна ли по вашему она?
Мы сказали:

— В теперешнее время нужна, потому что власть сильно развратила народы, нужно подавлять злые дела. А если бы царствовал Христос, то все зло пало бы не по принуждению светской власти, а по свободной воле человека из любви к царю-Христу.

— А государя признаешь?

— Признаем, но только людей убивать не из-за кого не будем. Оберегать людей от врага не оружием нужно, а словами правдивости. Правду нужно в глаза людям говорить и тогда они будут стыдиться дурные дела делать. Великий грех поднять руку на брата-человека.

Нас отпустили домой. Мы не успели выйти за селение, нас нагнали незнакомые Дзензеляне с колами, начали нас бить. Меня повалили на землю, начали бить сапогами куда попало. Благодаря случаю, который помешал убийцам продолжение — время было зимою 8 часов вечера.

А о Даниле Цыбульском ничего еще не упоминаю о его страдальческой жизни. Как его жестоко подвергали, истязали нечеловечно. За отказ (от) военной службы посадили в Уманьскую тюрьму на 4 года. Осталось досиживать полтора года.

Прошу и вас, братия, поддержите письмами его дух.

Какие были препятствия с полковым священником! Не описую и других приключений.

Здесь очень интересуются ответными книжками Л. Н. Тол(стого) — ‘Ответ на постановление синода’.

Такую и другую — ‘Не убей’ — пришлите по адресу гор. Блашки, Калишской губ. и т. д.

Ваше письмо распространю куда знаю.

——

ОТ РЕДАКЦИИ.

В ответах Софрона Чижова миссионеру Скворцову и ‘незнакомому священнику’ явно сказывается влияние духоборческого учения, изложенного в псалмах. С ними С. Чижов мог познакомиться или на Кавказе или через И. М. Трегубова, который в то время уже раслолагал многими записями об учении и литературе духоборцев.

——

Письма Л. Н. Толстого о скопчестве ⁴³).

——

Письмо первое.

Вы спрашиваете меня о скопцах: о том, справедливо ли суждение о скопцах, что они дурные люди, и справедливо ли скопцы понимают евангелие 19 главу Матфея, на основании этой главы стиха 12 ⁴⁴), оскопляя себя и других?

На первый вопрос мой ответ состоит в том, что дурных людей нет и все люди одного Отца дети и все братья и все равны — не лучше и не хуже одни других. Судя же по тому, что я слышал о скопцах, то живут они нравственной, трудовою жизнью.

На второй же вопрос о том, верно ли они понимают евангелие, на основании его оскопляя себя и других — с полной уверенностью отвечаю, что понимают они евангелие неверно, и оскопляя себя и в особенности других, совершают поступки прямо противные истинному христианству. Христос проповедует целомудрие, но целомудрие достойно, как и всякая добродетель, когда оно достигается усилием воли, поддержанным верою, а не тогда, когда оно достигается невозможностью греха. Все равно как если бы человек для того, чтобы не объедаться произвел бы себе болезнь желудка, или чтобы не драться связал бы себе руки, или чтобы не ругаться вырезал себе язык.

Бог сотворил человека, каким он есть, вдунул божественную душу в плотское тело, для того, чтобы эта душа покоряла себе похоти тела — (в этом вся жизнь человеческая), — а не в том, чтобы уродовать тело, поправляя дело Божие. Если люди влекутся к поло-

———-

⁴³) Печатаемые здесь ‘письма Л. Н. Толстого о скопчестве’ доставлены нам Мих. Степ. Александровым, списавшим их в 1903 г. в г. Олекминске (Якутской области) у числящегося православным, скопца с. Спасского Гавриила Прокофьевича Меньшенина. Интересные подробности о жизни скопца Г. П. Меньшенина опубликованы в статье М. Ольминского ‘Из истории сектанства в Якутской области’, напечатанной в журнале ‘Правда’ август и сентябрь-октябрь, Москва, 1905 г.

Подлинник копии этих писем Л. Н. Толстого хранится в сектантском отделе Рукописного отделения библиотеки Имп. Академии Наук. По описи значится: ‘Сект. 50.’

⁴⁴) В стихе 12, 19 гл. евангелия от Матфея сказано: ‘ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так, и есть скопцы, которые оскоплены от людей, и есть скопцы, которые сделади сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит’. Прим. ред.

— 70 —

вому общению, то это происходит для того, чтобы то совершенство, которого не достигло одно поколение, было бы возможно достигнуть в следующем. Удивительна в этом отношении премудрость Божия: человеку предписано совершенствоваться: ‘Будьте совершенны, как Отец ваш небесный’. Верный признак совершенства есть целомудрие не на деле только, но и в душе, т. е. полное освобождение от половой похоти. Если бы люди достигли совершенства и стали бы целомудренны, род человеческий бы прекратился и зачем было бы ему и жить на земле, потому что люди стали бы как ангелы, которые не женятся и замуж не идут, как сказано в евангелии. Но пока люди не достигли совершенства, они производят потомство и потомство это совершенствуется и достигает того, чего велел достигать Бог, и все ближе и ближе приближаются к совершенству.

Если же бы люди поступали так, как скопцы, то род человеческий прекратился бы и никогда не достиг бы совершенства, не исполнил бы воли Бога.

Эта одна причина, по которой я считаю, что скопцы поступают неправильно, другая — та, что евангельское учение дает людям благо и Христос говорил: ‘иго мое благо и бремя мое легко’ и запрещает всякое насилие над людьми, и потому нанесение ран и страданий, даже хотя бы и не другим — (что уже есть явный грех), — а себе есть нарушение христианского закона.

Третья причина в том, что скопцы явно неправильно толкуют 12 стих 19 главы Матфея. Вся речь с начала 19-ой главы идет о браке, и Христос не только не запрещает брака, но запрещает развод, т. е. перемену жен. Христос и в браке требует наибольшего целомудрия, того чтобы люди держались одной жены. Когда же ученики — (стих 10) ⁴⁵) — сказали ему, что этак очень трудно воздерживаться, т. е. обходиться одной женой, он говорил им, что хотя и не все могут так воздерживаться, как воздерживаются те, которые родились скопцами, или те, которые, как евнухи, оскоплены людьми, но что есть такие, которые сами сделали себя скопцами для царствия небесного, т. е. духом победивши в себе плоть, и что вот такими то надо стараться быть. То, что под словами: такие, которые сделали сами себя скопцами для царства небесного, надо разуметь духовную победу над плотью, а не телесное оскопление, видно из того, что где говорится про телесное оскопление, говорится: оскоплены от людей, а где говорится о победе духа над плотью говорится: сделали сами себя скопцами.

———-

⁴⁵) В стихе 10, 19-й главы евангелия от Матфея сказано: ‘Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться’. Прим. ред.

— 71 —

Так я думаю и так понимаю стих 12, но должен прибавить, что если бы даже вам казалось неубедительно толкование буквы, надо помнить, что только дух живит. Насильственное или даже добровольное оскопление противно всему духу христианского учения.

Написал вам от души, как брату, все, что думал и очень рад буду узнать о том, как вы примите мое мнение.

В Якутскую область посланы теперь духоборы. Если вы знаете что про них, пожалуйста напишите мне подробнее, а также о том, как вы живете в Якутской области.

Любящий вас брат Лев Толстой.

31 декабря 1897 г.

——

Письмо второе.

Любезный брат о Христе (имя, отчество)! ⁴⁶) Вместо ответов на все ваши вопросы ⁴⁷) о том, как нужно понимать разные места писания, называемого священным, но мною не признаваемого таковым, отвечу на один главный вопрос, который вы делаете в письме вашем, а именно: кого нужно считать истинными христианами?

Вы совершенно верно говорите, что никто из людей не может достигнуть совершенства. Но Христос сказал: ‘будьте совершенны, как Отец ваш небесный’ — и все люди стремятся к этому совершенству и более или менее приближаются к нему. Но для того, чтобы приблизиться к совершенству, надо итти по истинному пути, если же итти по пути ложному, то чем дальше идешь, тем больше удаляешься от него. Вот по этому-то ложному пути идет вся так называемая православная церковь, скрывшая от людей истинное значение христианского учения и заменившая его своими догматами о Троице, богородице, святых, таинствах и иконах и т. п. Вы спросите: почем узнать истинный путь и чем отличить его от ложного? Христос указал нам признаки истинного пути в нагорной проповеди (Матфей, глава V до VII и в главе XXV), где он указал на тех, которые спасутся и которые не спасутся. Истинный путь Христов есть любовь, милосердие, смирение, терпение, нищета, между прочим и целомудрие. По плодам их узнаете их. И по плодам видно тех, которые приближаются и которые удаляются от совер-

———-

⁴⁶) В копии второго письма не названо ни имя ни отчество корреспондента-скопца Л. Н. Толстого. По справкам, наведенным у М. С. Александрова, доставившего нам эту рукопись, выяснилось, что в подлиннике стояло имя ‘Гаврила Прокофьевич’. Стало быть и это второе письмо писано Л. Н Толстым в ответ тому же скопцу Г. П. Меньшенину.

⁴⁷) Очень было бы желательно получить подлинник или точно проверенную копию, — с писем скопца Г. П. Меньшенина к Л. Н. Толстому.

Прим. ред.

— 72 —

шенства христианской жизни. Приближаются те, которые нищи, гонимы, смиренны, и удаляются те, которые богаты, гонят и мучают других и гордятся и величаются.

И потому не трудно узнать и отличить истинный путь от ложного, узнать тех, которые приближаются к совершенству от тех, которые удаляются от него, и отличить дух истинного христианства от ложного. Дух истинного христианства кроме того выражен и в евангелии в двух местах в самой ясной, краткой и понятной форме. 1) В евангелии Матфея VII гл. 12 ст. ⁴⁸) сказано, что с людьми надо поступать так, как бы мы сами хотели, чтобы они поступали с нами и что в этом весь закон и 2) в евангелии Матфея гл. XXII, ст. 36, 37, 38, 39 и 40 ⁴⁹), где на вопрос о том, что какая главная заповедь, Христос сказал опять, что весь закон в любви к Богу и ближнему. Ни в этом, ни в другом случае Он ничего не сказал о скопчестве, и ни из того, ни из другого изречения нельзя вывести скопчества. Мало того, когда богатый юноша спросил, что ему делать, чтобы спастись, Христос оказал ему (Матфей, ХІХ гл. 21 ст.): ⁵⁰) если хочешь быть совершенным, поди, продай имение твое, раздай нищим и иди за мной, но опять ничего не сказал такого, из чего бы можно было вывести скопчество. Кроме того, скопчество есть страдание, которое люди накладывают на других и на себя, а Христос учит облегчать страдания людей, а не налагать новые. По всему этому я и думаю, что скопчество противно духу учения Христа. Повторяю, что целомудрие есть добродетель только тогда, когда человек поборает плоть духом, а когда ему не с чем бороться, это не добродетель. И опять Христос сказал, что если ты пожелал женщину в мыслях, то ты уже совершил грех. Так что оскопление не спасает от греха. И грех можно победить только в духе. А для этой победы не нужно изуродование тела, не только не нужно, но при оскоплении тела никогда не можешь знать, победил ли ты или не победил еще плоть. Приведу

———-

⁴⁸) В стихе 12, VII гл. евангелия от Матфея сказано: ‘Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте, и вы с ними, ибо в этом закон и пророки’.

⁴⁹) В этих стихах XXII гл. от Матфея сказано:
’36. Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?

37. Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумом твоим:

38. сия есть первая и наибольшая заповедь,

39. вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя,

40. на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.

⁵⁰) В 21 ст. XIX гл. евангелия от Матфея сказано:

’21. Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи и следуй за Мною’. Прим. ред.

— 73 —

вам пример того, что было со мною, когда я отвыкал от привычки курения табаку. Я перестал покупать папиросы и не имел их при себе, но это не помогало, я брал их у курильщиков и курил. Чтобы отвыкнуть, я уходил или уезжал туда, где нельзя было достать табаку, но это не помогало, я тосковал о табаке, и как только мог достать, так курил. Отучился я только тогда, когда носил с собой папиросы, так что всегда (мог) курить, когда хотел. Невозможность совершения греха только разжигает похоть к греху, и потому скопчество кроме того, что противно духу христианства, не достигает цели.

Я не хочу этим сказать того, что скопцы не могут быть целомудренны в душе, я напротив думаю, что люди, решающиеся на такой страшный поступок, должны иметь сильное стремление к целомудрию и потому вероятно и достигают его. Но достигают они этого состояния не благодаря лишению себя детородных членов, но несмотря на это лишение, так как такое лишение не содействует, но скорее препятствует достижению истинного целомудрия. Что же касается до мест из писания, которые вы приводите, то из посылаемых мною вам книг ⁵¹) вы усмотрите, как я отношусь к тому, что считается священным писанием и почему я считаю, что так должны относиться все истинные христиане.

Посылаю вам те из моих сочинений, которые мог послать, и еще очень хорошую древнюю книгу: Учение XII апостолов. За книги платить ничего не нужно, но хорошо бы было, если бы вы, прочтя их, передали бы людям, которые желают прочесть, или духоборцам, или возвратите мне обратно.

Очень бы вы обрадовали меня, если бы написали мне подробно о жизни духоборцев и о вашей жизни, и если бы согласились быть посредником между духоборцами и их друзьями в России, которые желали бы помочь им, но так, чтобы посылаемое доходило до них.

Пожалуйста примите то, что я пишу вам с той же братской любовью, которую я питаю к вам и во имя которой позволяю себе высказать мое мнение о вашей вере, полагая, что мои суждения может быть и пригодятся вам и будут содействовать тому братскому единению, которое составляет цель нашей жизни ⁵²).

Любящий вас Лев Толстой.

———-

⁵¹) Преимущественно из статейки ‘ Как читать евангелие’.

Прим. Л. Н. Толстого.

⁵²) На подлиннике копии письма Л. Н. Толстого, рукою М. С. Александрова сделана пометка:

‘NB. Это письмо без даты, но с пометкой адресата: ’21 марта пол. 98 г.’.

Прим. ред.

Мое путешествие ⁵³).

Рассказ члена Христианской Общины Всемирного Братства

Михаила Андросова.

——

Путешествие первое.

Минуло уже шесть лет, как мы жили на Кавказе в Карской области, Шурагельского участка, селения Гореловки.

В 1895 году правительство стало нас преследовать, с целью отвернуть от учения Христова.

Поставив в наши еела правительственных старшин, предупредило нас через них, что без спроса никто ни может отлучаться от селений. За отлучку обещали арест и тюрьму, что много и случалоеь в то время на самом деле.

Наше село состояло из сорока дымов. Старшина был осетинской нации, Григорий З. Губиев. — Он был хорошо обучен русскому языку и к тому же сам весьма остроумный. Он нас в скорое время узнал всех и ежедневно утром и вечером приходил на село и узнавал, не отлучился ли кто куда. Билеты же вовсе ни в каком случае не стали выдавать нам. Но у меня был, ранее заготовленный, годовой паспорт. От губернатора было разрешено мне проживать по всей России. Во всех городах мог я проживать без препятствия. Вот я и стал думать поехать навестить давно сосланных добрых людей за веру христианскую, именно Петра Васильевича Веригина и Ивана Евсеевича Конкина, но об этом нельзя было никому сказать, так как я знал, что если этот слух только дойдет до старшины, то сейчае же меня засадят в тюрьму. Я много думал

———-

⁵³) Начало этих записок было напечатано в приложении к первому выпуску издания: ‘Материалы к истории и изучению русского сектантства’, — ‘Письма духоборчесного руководителя Петра Васильевича Веригина’, под редакцией, со вступительной статьей, примечаниями Владимира Бонча-Бруевича и с предисловием В. и А. Чертковых. Издание ‘Свободного Слова’, N 47, A. Tchertkoff, Christchurch, Hants, England, 1901. LX + 240 стр. Цена 1 руб (См. стр. 177—201).

Вся рукопись Мих. Андросова принадлежит собранию сектантских рукописей В. Д. Бонч-Бруевича. В настоящее время она хранится в Рукописном отделении библиотеки Импер. Академии Наук и значится по описи: ‘Сект. 65’.

— 75 —

как все это устроить и порешил уехать так, чтобы никто об этом не знал. Но это мне вскоре показалось нехорошим и я поехал в село Терпение к родителям Петра Васильевича посоветоваться и сказать им о своем намерении. Они очень были рады, что я собираюсь в путь и не стали нисколько переменять мое мнение, а только попросили меня:

— Когда будешь ехать, заезжай, простись с нами.

Я от них вернулся домой и стал собираться в путь. На другой день утром отправился в Карс в тюрьму, где был заключен брат Петра, Василий Веригин и Василий Гаврилович Верещагин. (Они раньше ездили в Сибирь к Петру Васильевичу Веригину). Я хотел узнать от них, как лучше проехать, но в Карсе нас ареетовали и в тюрьму на свидание вовсе никого не пустили. Я пошел вечером к тюрьме, но меня поймал солдат и погнал в полицию. Идя с ним, я начал его просить:

— Что пользы тебе будет, что ты меня сдашь в полицию? Пусти меня.

Он сначала гордился, ругался, а потом согласился, пустил меня. Я пошел к знакомому молоканину и переночевал у него. Утром рано встал и пошел опять к тюрьме. Тюрьма стоит на горе. С одной стороны яр, а с другой гора. Я вышел на горку. Около тюрьмы прокоп сажня в два. По этому прокопу ходит солдат с ружьем. Я сел на верху и помаленьку спросил:

— Василий!

Сейчас в окошко отозвался татарин:

— Кима истыр сан? ⁵⁴).

Я говорю:

— Василий.

Это была как раз их камера. Татарин сейчас же сказал Василию Веригину. Он подошел к окну, увидел меня и говорит.

— Кто такой?

Спросил он так потому, что еще темно было и узнать лица, нельзя было. Я отозвался. Поздоровались и спросил об их тюремной жизни. Он сказал:

— Жить можно, только туземцы донимают курением табаку, от дыма болит голова.

Тут нам было хорошо говорить, солдат ходит то взад, то вперед, но нашему разговору не вредил и, не воспрещал разговаривать.

Василий мне сказал:

— У нашего родителя есть деньги, ты их возьми. Да одному

———-

⁵⁴) Кто тебе нужен?

Прим. ред.

— 76 —

скучно ехать, напиши телеграмму Алексею Маркину, ежели он согласится, езжайте вдвоем. Также сказал мне, сколько на дорогу на двоих надо денег. В это время стала заря оказываться.

— Пройди на запад три окна, а потом остановись. Там Верещагин. С ним простись, а то видно станет, часовой прогонит, — сказал мне Веригин.

Я простился с ним и пошел к Верещагину, остановился у окна, уже стало немного на заре видать. Он спросил:

— Кто?

Я отозвался. Поздоровались. Начал я спрашивать:

— Какие новости у вас?

Верещагин говорит:

— Новостей никаких нет, а вот на днях был губернатор, я спросил его: за что нас посадили и сколько будут держать?

Он отозвал меня и говорит:

— Мне с арестантами не полагается разговаривать, а тебя я очень люблю и скажу: почему ваши не хотят быгь солдатами? В Олтах оставили ружья. Ваши молодые солдаты не приняли присяги, поэтому вас и посадили.

Больше не стал разговаривать губернатор и ушел.

Верещагин был у нас несколько лет старшиной, был человек хороший, все власти любили его за его честность. Этот самый губернатор подарил ему золотые часы, а как только он оставил службу, то не дали и одного года пожить дома, посадили в тюрьму и сослали в Якутскую губернию, там он уже и помер.

Я простился с Верещагиным и поехал домой. У меня дома уже все было готово к выезду в дальний путь. Из домашних о поездке знала только одна жена, да в селении я сказал четырем почетным старичкам и попросил их, чтобы они никому ничего не говорили, а то узнается дело и меня не выпустят. Это было осенью, 17-го октября 1895 года. Стал я прощаться с семьей. Дети видят, что я расстаюсь с ними и крепко их целую, но не смеют спросить о моей разлуке с ними. Я простился и стал выходить иа дому. Старшой сын и сноха остановили мать и стали спрашивать. Она сказала им:

— Мне нет время, я пойду провожать, — и сейчас же вышла со мной.

Пошли мы с ней по задам дворов, чтобы не было заметно, а подвода моя уже за селением ожидала меня в скрытом месте. Дошел я до подводы, сел на фургон, жена вернулась домой, я поехал в Терпение. Не доезжая селения, слез с фургона и пошел пешком, а подвода поехала по другой дороге тоже в Терпение.

Я зашел к Веригиным, а подвода заехала к другим. Веригины старички сказали мне:

— 77 —

— Мы желаем, чтобы тебя проводил человек хотя бы за Тифлис, а потом вернется и скажет нам о вашем выезде.

Я на это согласился. Человек был готов, — терпенский Семен Е. Чернов и мы сейчас же сказали подводчику, чтобы выезжал аккуратно, дабы не заметил старшина, а то арестует. Он выехал из селения. Мы вместе с Черновым простились с Веригиными и вышли на двор итти за село, где подвода нас ожидала. Смотрю, на встречу нам идет наш горельский житель Федор Федосов, как будто с испуганным лицом. Я его заметил издали еще в своем селении, когда выходил из села. Я спросил его:

— Ты об чем сюда?

Он мне говорит:

— До вас дело есть.

— Какое?

— Я сейчас узнал, что ты едешь к Петру Васильевичу, вот у меня есть золотой, возьми его и передай его от меня.

Я взял 5 рублей и спросил у него:

— От кого-ж ты узнал? — Но он мне не признался.

Вышли мы за селение благополучно и сели в подводу. До подводы нас провожала жена Григория Веригина, Аграфена. Около подводы она простилась с нами и попросила меня:

— Когда доедешь до Конкиных, расцелуй их за меня, — и крепко поцеловав меня, вернулась домой.

Мы поехали. Приехали в Александрополь на почтовую станцию. Зашел я в почтовую контору и спросил парную повозку. Почтовый староста сказал мне:

— Не желаете ли ехать на срочных, через два часа будет отходить омнибус, почти порожний.

Я согласился, взял два билета, уплатил деньги. Пришло время и нас повезли прямо на Акстафинскую станцию. На другой день к обеду привезли на Акстафу. Оттудова я написал телеграмму в Тифлискую губернию Горийского уезда Алексею Маркину: ‘Приезжай в Тифлис как получишь’. А сами сели в поезд и поехали в Елисаветполь. Приехали ночью. Нам хотелось тут посетить в тюрьме братьев и проститься с ними. В Елисаветполе было масса заключенных из наших братьев за веру Христову, но свидание было очень строго воспрещено. Утром я написал записку в тюрьму и передал ее с водовозом. Сейчас же из тюрьмы приносит другую записку надзиратель и спрашивает:

— Кто здееь Андросов? Я говорю:

— На что вам его?

— Есть письмо ему.

— 78 —

Тогда я сознался. Он отвел меня от народа и передал записку секретно, чтобы люди не видели и говорит:

— Иван Веригин велит итти к тюрьме, стучать в дверь и сказать, что я, Андросов, имею дело с Веригиным.

В записке было написано:

‘Говори смотрителю, что отец Ивана Веригина послал меня из Карской области насчет денег и я должен лично с ним поговорить’, это говорилось о тех деньгах, которые он должен был получить с другого лица и прислать отцу. Об этом был известен смотритель. Я так и поступил. Пошел к тюръме, стал стучать в дверь, вышел надзиратель. Спросил:

— Что тебе нужно?

Я сказал:

— Мне нужно Ивана Веригина видеть.

— Разве ты не знаешь, что вас не то, что видаться, но и к тюрьме близко не пускают. Уходи, а то я тебе шею наколочу, — сказал он и прогнал меня.

Сам он вернулся, замкнул ворота и ушел. Я опять подошел под ворота и начал стучать. Долго стучал, смотрю в щелку — идет ключник к воротам с разъяренным лицом. Я отошел от ворот дальше. Он как отворил двери и увидал меня, то бросился ко мне, как оглашенный, я стал утикать. Он гнался за мной сажень сто, но не догнал, потом стал бросать камнями, но тоже не удалось ему попасть, вернулся назад, ругается и говорит:

— Если еще будешь стучать в ворота, убью из револьвера.

Я опять помаленьку иду за его следом к тюрьме. Он остановится и грозит мне и я остановлюсь, а как он пойдет, я тоже иду за ним. Он вошел во двор. Я подошел, саженях в двадцати от дверей остановился и стою, а к дверям боюсь подходить. Постоял немного, отворилась дверь и надзиратель закричал:

— Кто здесь Андросов? Пусть заходит.

Я пошел. Он меня пропустил в ворота и замкнул. Осмотрел меня, у меня был в кармане нож — отобрал его, потом повел меня в тюрьму. Вошли в тюремный двор. Иван Веригин стоит на дворе, вокруг его надзиратели и смотритель. Как увидел меня смотритель, спросил:

— Это Андросов?

— Да, — сказал Веригин.

Остальные все из тюрьмы глядели в окна. Я подошел к Веригину, поцеловал его и стал от родителей ему передавать привет со слезами. Он стал о них распрашивать и говорил, что жаль стариков, они ведь остались в таких преклонных летах одни. А тут и деньги ни как не выкрутишь. Тут же он поблаго-

— 79 —

дарил смотрителя, что он ему разрешил ходить с провожатым солдатом требовать деньги. После этих слов смотритель ушел, надзиратели тоже отступились дальше. Мы стали говорить об моем направлении.

— Если доедешь до братца, передай им наш привет и скажи, что мы никогда не отступим от веры Христовой, хотя нас и предадут на казнь⁵⁵). Отчего нам, грешным, не умереть ради Его святого имени, — сказал мне Веригин.

Тогда подошел надзиратель и сказал:

— Довольно, уходи.

Пошел я к своему товарищу. Отправились на вокзал и дождались поезда. Поехали в Тифлис. Приехавши, остановились на Песках, в немецком дворе. Зашли в номер. Там встретили Ивана Ивина и Василия Объедкова. Это были ссыльные. Их семьи жили в грузинских аулах. А нам они сами были лично знакомы, да к тому же Объедков недавно приехал от Петра Васильевича. Я стал у него узнавать, как можно проехать в Тобольскую губернию и доехать до Обдорска. Он мне все рассказал:

— Когда будешь садиться на машину, бери билет прямого сообщения до Челябинска, а оттуда поедешь на лошадях в Тюмень, потом в Тобол, потом в Самарово, Березов и от Березова останется 500 верст, оттуда один не решайся, не езди. Там уже нет русских, а живут остяки и самоеды. Они русского языка не понимают, нельзя и их понять, чтобы ехать куда следует. А там в две недели раз ходит почта до Обдорска. Когда доедешь до Березова, узнай от полиции отход почты, старайся с ней вместе ехать.

Я это все заметил. Приехал в Тифлис Маркин. Объедков узнав, что я его приглашаю вместе ехать, стал отсоветовать поездку.

———-

⁵⁵) Одно время разнесся слух, что некоторых духоборцев хотят приговорить к смертной казни через повешение. Об этом было сообщено духоборцам. Они оветили на это известие следующим, полным достоинства, письмом, из которого мы приведем здесь выдержку:

‘…Сегодня мы получили письмо от И. М. Трегубова, в котором он приветствует нас братским пожеланием и поклоном. Спаси его Господи. Он пишет, что нас с Верещагиным якобы приговорили к повешению, пишет, что он с В. Г. *) написали главноначальствующему Кавказа Шереметьеву о помиловании нас. Я не знаю, откуда до них такой слух дошел, мы этого пока не слышим, может и на самом деле так замышляют против нас, такое зло, — это дело их. Наше дело выполнять дело Господа, даровавшего нам жизнь и свет. За это мы, конечно, благодарны братьям, что они, от избытка любви в сердце своем, за нас заботятся, спаси их Господи, но по нашему разумению это для христианина есть несвойственно: усугублять выю свою пред человеками и просить помилования…’

(Из письма Василия Веригина к Д. А. Хилкову, от 1 декабря 1895 г. Этап Узун-Ада).

*) Чертковым. Прим. ред.

— 80 —

Маркин согласился на его совет и отказался от поездки. Тогда я стал один собираться в дальний путь. Узнав из ‘Тифлисского Листка’, что из Батума отходит пароход прямого сообщения в Новороссийск, я обождал двое суток в Тифлисе. Тогда поехал вместе с Черновым в Батум, где и остановились в гостинице ‘Самсон’. Пошли к морю на пароходство и узнали, что пароход ‘Константин’ будет сегодня отходить в два часа пополудни. Зашли мы в контору и купили билеты. Дождавши время, пошли мы к пароходу, занесли мои вещи в пароход, простились с Черновым с братскою любовью. Чернов слез на берег, а я стоял на палубе. Я никогда не бывал на пароходах и мне казалось очень страшно и я был скучный. Товарищ мой заметил это по лицу и ласково говорит мне с берега:

— Миша, может чего тебе для дороги нужно? Я сейчас возьму в лавке.

— Нет, ничего не надо, — ответил я. Но он все-таки побежал на базар, купил фунтов пять яблоков, лестница была уже снята у парохода и он с берега бросил мне все на палубу. Я взял яблоки, поклонился и поблагодарил его. Сейчас же тронулся пароход, и поплыл. Я все стоял на палубе, а брат и друг мой на берегу и смотрели сколько было видно. Когда скрылись из глаз друг от друга, я зашел в пароход, немного побыл и вышел опять на палубу и стал смотреть назад, — уже ничего не видать, даже и батумских гор. Только видно синее небо, да синяя морская вода. Погода стояла хорошая, тихая. Пароход плыл хорошо до ночи. Ночью подул ветер, пошел дождь и к свету поднялась сильная качка. Я утром вышел на палубу, а на палубе нигде порожнего места не было: везде лежал народ, страдавший от качки. В одиннадцать часов дня мы приплыли в Новороссийск. Стал народ выходить из парохода, полупьяный от качки. Я тоже пошел прямо на вокзал железной дороги, взял билет прямого сообщения до Челябинска. Пришло время отхода поезда. Сел в вагон, проехал несколько станций, потом познакомился с одним русским старичком, который тоже ехал прямым сообщением до Челябинска, а потом он поворотил направо на Омск. Это был Петропавловский житель, ездивший в Ишимский монастырь молиться. Едучи вместе с этим старичком, продолжалась у нас беседа о душевной живни: чем может человек уготовить душе своей сокровище небесное.

Старик говорит:

— Вот как я должен ездить по монастырям и молиться, то этим человек может заслужить царствие своей душе. — А потом добавил: — нет, я неладно сказал, что ездить, а надо бы ходить своими ногами, я хотя еду на машине, но считаю это нехорошо. А

— 81 —

пеший был бы трудящийся богомолец. Тогда бы уж вполне можно надеяться, что был бы угодник Божий.

Я это выслушал и начал говорить свое убеждение.

— Я понимаю не так, как вы говорите ‘должен ходить по монастырям’. Вовсе это считаю даже напротив: в монастырь итти — надо делать расходы, давать деньги тем людям, которые там живут как князья и поедают чужие труды. А сами от Бога имеют полное дарование: руки и ноги, отчего ж бы им самим не работать и самим себя не кормить? ЧтР вы на монастырь подарили, если бы вы это число денег дома роздали бы бедным, увечным и калекам, тогда бы Бог увидал ваши жертвы. Это вы бы сделали то, что говорится в Новом Завете от Матфея гл. 25, ст. 34—40 ⁵⁶). Молиться Богу! Господь сказал: Зайди в клеть свою и, затворив дверь, помолись втайне. Ибо Отец видит втайне вас, а воздаст вьяве ⁵⁷). А об этом вашем монастырском моленьи сказано в евангелии от Матфея 23 гл. ст. 25—28 ⁵⁸) и до конца прочли мы эту главу.

С тех пор мой старец убедился на мои слова и стал таким другом и собеседником, ехали все время как родные братья. Приходилось на пересадках ожидать машину часов по десяти,

———-

⁵⁶) Для удобства читателей мы приводим здесь эту часть двадцать пятой главы ‘Евангелия’ Матфея:

’34. Тогда скажет царь тем, которые по правую сторону его: приидите благословенные Отца моего! Наследуйте царство, уготованное вам от создания мира.

35. Ибо алкал Я и вы дали Мне есть, жаждал и вы напоили Меня, был странником и вы приняли Меня,

36. Был наг, и вы одели Меня, был болен, и вы посетили Меня, в темнице был, и вы пришли ко Мне.

37. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим и напоили?

38. Когда мы видели Тебя странником, и приютили? или нагим и одели?

39. Когда мы видели Тебя больным, или в темнице и пришли к тебе?

40. И Царь скажет им в ответ: истиннно говорю вам: поелику вы сделали сие одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.’

⁵⁷) См. ‘Евангелие’ Матфея гл. 6, ст. 6.

⁵⁸) Приведем здесь эти строфы из двадцать третьей главы ‘Евангелия’ Матфея:

’25. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды.

26. Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их.

27. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты.

28. Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.’

Прим. ред.

— 82 —

вместе мы ходили в номера, занимали отдельный номер от других, чтобы никто не противоречил нашей беседе. Когда доехали до Челябинска, братски простились друг с другом, он поехал на машине на Омск, я на лошадях поехал в Тюмень, потому что тогда еще не была окончена до Тюменя железная дорога. Ехал я до города 3 дня. Приехал в город и остановился на постоялом дворе, сложил свои вещи в комнату, пошел на рынок и стал пытать, не едет ли кто в Тобол. Но мне попутчика не нашлось. Купил я себе шубу и вернулся на постоялый двор и стал говорить ховяйке, что я хотел найти себе попутчика ехать вместе до Тобольска, да не находится, она мне и говорит:

— У меня есть по тобольскому тракту в 18 верстах отсюда, двое, они будут вечером ехать, только сейчас они ушли на рынок, а когда придут, можно с ними поговорить.

Дождался я этих людей и мы согласились вместе ехать. Потом мне пришлось ехать одному двое суток до Тобольска на почтовых лошадях. В Тобольск приехали вечером. Заехал я на почтовую станцию и спросил лошадей ехать вниз в Самарово.

— У меня ближе четырех часов не будет лошадей, а вы ежели хотите сейчас ехать, так пусть тебя отвезут к такому-то еврею, он сейчас повезет за такую же цену, как мы возим, — сказал мне хозяин почтовой станции.

Поехал я с моим подводчиком к еврею. Вышел к нам еврей.

— Я слышал, вы возите проезжающих, — спросил я еврея.

— Да, это самое мое дело, — ответил еврей.

— А лошади у вас свободные есть?

— Есть, стоят без дела дома. Сейчас прикажу запрягать и повезут.

Вставайте с саней, пойдем в дом, — торопил меня еврей.

— В дом-то итти недолго, а сколько вы с меня возьмете?

— За одну станцию один рубль двадцать копеек.

— А на сколько верст станция?

— Тридцать пять верст.

Я более ничего не стал говорить, встал с саней, ввял вещи и пошли мы к еврею в дом. У него в доме сидит кудрявая девушка лет двадцати, да мальчик лет двенадцати.

— Вот мое семейство: это дочь, а это сын, — сказал он мне, подставил стул и попросил сесть.

Я сел, сел и он у стола и начал шить рукавицы.

— Что, торгуете рукавицами, шьете их? — спросил я его.

— Нет, я портной, шью людям.

— А сколько за работу берете?

— 83 —

— Двадцать копеек за десять пар, — ответил он мне, а сам покуривает трубку. Потом начал рассказывать про свое семейство, про то, что у него всего три души, что все они зарабатывают деньги и как зарабатывают, — все рассказал. Смотрю, про лошадей-то он совсем и забыл.

— А где же лошади? — спросил я его.

— Лошади сейчас придут, они на бирже, работник ездит.

— На что же это вы неправдой живете? — говорю я ему с большим недовольством, — лошадей нет дома, а вы лишь бы только замануть проезжающего человека, говорили: ‘лошади стоят без дела’.

— Я пошлю сына, он сейчас приведет их, — ответил еврей и послал мальчика. Мальчик ушел и вернулся только через два часа. Привели лошадей, надо было дать час отдохнуть им, так что выехал я только через четыре часа по приезде.

Повез меня работник, был он человек русский, лошади хорошие, но только ночь была очень темная: шел снег и мы часто останавливались, работник слезал и уходил наперед осматривать дорогу.

— Как бы не сбиться с дороги и не попасть в реку, а то на реке еще лед слабый, можно потопить лошадей, да и самим не диво утонуть, — каждый раз приговаривал он, уходя вперед по дороге.

Ехали мы благополучно и к свету доехали до станции. Переменил я лошадей и поехал дальше и дальше. Так я доехал до Самарова. От Тобольска до Березова ехал я шесть суток, а всего там было тысяча верст. На последней станции к Березову повез меня молодой остяк, по-русски он не знал ни одного слова. Дело было вечером. Приехали мы в Березов и извозчик подвез меня прямо к полиции, остановился и говорит что-то по своему. Слушаю я его — ничего не понимаю, только и разбираю одно слово ‘полиция’. Ну, думаю, дело дрянь, говорю ему, что мне не нужна полиция, проезжай, мол, дальше. Вези меня на постоялый двор или в гостиницу, — говорю я ему, — но он ничего не понимает. Время позднее, темно, ничего не видно и никого нет, кто бы знал по-русски. Я взял возжи и тронул лошадей, поехал дальше по улице. Смотрю, идет на встречу человек, весь закутанный от мороза, — мороз сильный был.

— Позвольте почтенный, — спросил я прохожего, остановив лошадей.

— Что вам нужно?

— Укажите пожалуйста гостиницу, где можно было бы остановиться переночевать.

— У нас гостиниц нет, — ответил он мне.

— 84 —

— А где же у вас здесь можно будет переночевать?

— На земской квартире.

— А как же нам ее отыскать?

— А вот держи вправо по этому переулку, а потом сверни налево в переулок, заворачивай в левый дом, там и есть квартира.

Я поблагодарил и поехал к этому дому. Постучал в дверь, на стук вышел хозяин.

— Это земская? — спросил я его.

— Эта.

— Можно переночевать?

— Можно, отчего-ж не можно милый человек, заходи скорей, а то морозно.

Я слез с саней, вещи мои внесли за мной в комнату. Комната была хорошая, чистая, теплая. Пришла хозяйка. Я стал снимать верхнюю одежду. Она мне помогает, раздевает, а сама приговаривает:

— О, батюшка, мой свет, ну и замерз, совсем замерз. Вот на дворе мороз-то, терпеть нельзя. У меня чай готовый есть, выпейте, согреетесь.

Пока у нас шел этот любезный разговор, вошел полицейский десятник и спрашивает меня:

— Вы откудова почтенный?

— С Карской области, — ответил я ему.

— Приехали сюда к нам или дальше будете куда ехать?

— Да, буду ехать в Обдорск.

Не кончился еще и этот разговор, смотрю, входит другой десятский.

Они начали промеж себя говорить, а потом спрашивают у меня билет. Нужно, — говорят, — его в полицию прописать. Я достал билет и отдал им. Один из них унес его в полицию, а другой остался при мне. Хозяйка принесла чай, я пригласил десятского выпить стаканчик, а сам отказался, потому что чаю я не пил. Десятский выпил и обещался сейчас же принести паспорт, вышел из хаты да больше и не пришел до утра.

Утром я пошел сам в полицию спросить паспорт.

— Еще ваш паспорт не прописан, вам его принесут на квартиру, — ответили мне.

Я вышел из полиции, пошел по улице и стал расспрашивать, нет ли попутчиков в Обдорск. Мне указали одного купца, я зашел к нему и вместе с ним сговорились с оленьщиком ехать на другой день в Обдорск. Я пошел домой, только что пришел на квартиру, как входит десятский и говорит мне:

— 85 —

— Вас просят в полицию.

— Хорошо, пойдем.

— Это вы Андросов? — спрашивает у меня уездный исправник.

— Да, я самый Андросов.

— Вы едете в Обдорск к Веригину ⁵⁹), мы вас туда не пустим.

— Почему?

— А вот потому, что у нас есть от губернатора предписание, чтобы соучастников Веригина не допускать до него.

Он тут же нашел приказ от губернатора и прочел мне его.

— Я проехал несколько тысяч верст и сделал большие расходы, теперь осталось всего пятьсот верст, — нет я не могу, я не вернусь назад, я поеду в Обдорск, — сказал я исправнику.

— Я вам советую вернуться в Тобольск и попросить у губернатора. Он вам наверное разрешит, или же отсюда напишите прошение, а пока вы здесь у нас поживете, — советует мне исправник.

— Нет, это мне не подходяще, мне надо ехать. Я буду просить вас меня не задерживать, — ответил я ему.

Я начал лично просить исправника. Я его прошу о поездке, а он меня просит, чтобы не ездил. Так мы с ним тягались больше часу. Потом он меня попросил уйти. Я ушел, но паспорта мне не дали.

Иду по улице, встречается мне русский человек и говорит:

— Я — Николай Трофимович Изюмченко, ⁶⁰) знаком с Веригиным по переписке. Если желаете, пойдем ко мне, я вам покажу их письма.

———-

⁵⁹) Петр Васильевич Веригин руководитель духоборческой общины, переселившейся из Закавказья в Канаду.

Вступив на пост духовного вождя общины после смерти духоборческой руководительницы Лукерии Васильевны Калмыковой, II. В. Веригин не был признан меньшей частью закавказских духоборцев, так называемой ‘малой партией’. По проискам главарей этой ‘малой партии’ — Зубкова и Губановых, — пожелавших захватить власть и общественное имущество в свои руки, — местная администрация стала сильно преследовать П. В. Веригина.

Арестованный впервые 26 февраля 1887 г. П. В. Веригин в течении пятнадцати лет подвергался всевозможным преследованиям, при чем он был оторван от своей родины и сослан сначала в г. Колу, потом в г. Шенкурск и, наконец, переведен в Обдорск, откуда, освободившись, выехал в Канаду. Прим. Ред.

⁶⁰) Николай Трофимович Изюмченко, отбывая воинскую повинность, ‘за неисполнение приказания’ ротного командира не читать книг, был в 1891 г. приговорен судом к 50 ударам розог. Узнав об этом приговоре, он убежал из полка и пришел к другу своему Е. Н. Дрожжину, находившемуся в то время в городе Судже, Харьковской губ. Через некоторое

— 86 —

Этим меня он очень обрадовал. Я сейчас же отправился с ним на его квартиру. Вошли в маленький домик с двумя помещениями. Смотрю, сидит старичек.

— А вот мой товарищ В. И. Гаевский, — сказал Изюмченко, — был офицером, да засудился с великим князем Михаилом. За это его разжаловали и сюда на три года сослали, а меня за отказ от военной службы на пять лет. Вот мы вдвоем тут и живем. Расскажите вы, как и зачем сюда попали?

— Я рассказал, что еду навестить Петра Васильевича Веригина, да вот задержали, отобрали паспорт, не дают и не позволяют ехать и рассказал все, что говорил исправник.

Мы тут довольно долго проговорили. На другое утро я собрался и пошел в полицию. Прихожу и так нарочно строго спрашиваю писаря:

— Что-ж это вы со мной думаете делать? Взяли паспорт прописать, да двое суток держите.

— Разве вам до сего времени еще не передали вашего паспорта? — с удивлением спросил меня писарь и сейчас же побежал и принес мне его. Я посмотрел — прописан, поблагодарил и скорее ушел. Сделалось у меня легко на сердце, думаю: теперь я свободен и могу ехать в Обдорск, лишь бы оленей скорей пригнали. Сейчас же пошел к моим друзьям и рассказал им как все было и стал готовиться в путь. Пошел было на квартиру, только подхожу, смотрю бежит десятский.

— Вас просят в полицию. Я вернулся.

— Андросов, вы получили паспорт? — спрашивает исправник.

— Да, получил.

— А вот я вас позвал, чтобы сказать вам еще раз, чтобы вы не ездили, а то мы иначе, если поедете, арестуем вас.

———-

время он, по совету своих друзей, вновь возвратился в полк, отдал ружье и отказался от военной службы.

Военные власти немедленно арестовали Изюмченко, посадили сначала на гауптвахту, а потом в секретную камеру, где он просидел всего 16 месяцев. Преданный военному суду по Высочайшему повелению, Изюмченко был присужден на 2 года дисциплинарного баталиона с переводом в разряд штрафованных. После отбытия дисциплинарного взыскания Изюмченко был выслан на 3 года в Тобольскую губ. По истечении трех лет его оставили в ссылке еще. Изюмченко получил свободу, вместе со всеми, только в 1905 году.

Н. Т. Изюмченко написал интересные записки под названием ,В дисциплинарном баталионе’. Они изданы в Англии издательством ‘Свободное Слово’. О его жизни и деятельности достаточно подробно изложено в статье Вл. Ольховского ‘Движение в войсках и военные тюрьмы’. (См. журнал ‘Образование’ апрель — июнь 1906 г.). Прим. ред.

— 87 —

— Извините, не могу изменить я своего плана и я поеду, — ответил я ему. — Прошу вас не препятствуйте мне, я уже и оленей нанял, — и с тем вышел от него.

Я ушел опять к своим друзьям. Исправник узнал, тем временем, что я хотел ехать с купцом, позвал купца и предупредил его, что ежели он поедет со мной, то его арестует и посадит в тюрьму. Купец оробел и попросил исправника, чтобы тот велел оленьщику вернуть мне задаток. Исправник отдал приказание. Я получил обратно три рубля и остался без оленей. Дело было уже вечером. Мои друзья не унывали и сказали мне, что все устроят. В. И. Гаевский ушел и через некоторое время привел с собой человека. Это был березовский житель М. Ф. Стали советоваться. Решили, что я ночью выеду с проводником на лошади к Обдорску и проеду сорок верст до стоянки оленьщиков, там найму оленей и поеду дальше. За проводника согласился быть сам М. Ф. Я пошел на земскую квартиру, хотел переночевать там, но моя комната оказалась занятой. Я забрал все свои вещи и ушел ночевать к друзьям. Мы еще спали, когда к нам постучался десятский. Вошел, посмотрел что я здесь, немного побыл и ушел. Также приходил и днем раза два. Я догадался, что меня караулят. Я сказал об этом друзьям. Вечером опять приходит десятский, сел и разговаривает. Мы немного поговорили, а потом стали раздеваться ложиться спать. Десятскому некуда было деваться и он должен был уйти. Только что он ушел, мы сейчас забради мои вещи и пошли кругом города по реке. Обошли на другой край, с большим трудом взлезли на противоположный крутой берег и вышли на условленное место, где уже стояла запряженная лошадь. Сейчас же сел я, сел проводник и еще третий, который должен был пригнать обратно лошадь, простились с друзьями и тронулись в путь. Ночь была темная, туманная, дорога не набитая, так что ехать было очень трудно и опасно. Ехали, ехали мы и проводник увидел, что мы сбились с дороги. Походили туда-сюда и порешили ехать дальше и как раз вскоре наехали на остяцкий чум. Сейчас попросили вывести нас на дорогу и эти добрые люди, несмотря на ночь, отрядили человека к нам в проводники. Молодой остяк запряг в легкие санки собаку и поехал, мы за ним. Скоро он нас вывел на дорогу, а сам вернулся. Стало светать. Через некоторое время мы встретилй остяка, сидевшего в санках, вапряженных парой оленей. Проводник мой сейчас с ним поговорил и сообщил мне, что нанял оленей. Я этому очень обрадовался. Мы поехали за остяком и вскоре доехали до кибитки. Смотрим, олени уже запряжены, — (остяк приехал раньше нас). Сейчас их перецепили в наши сани. Мы зашли в чум немного обогреться у огня. Потом вышли, сели в

— 88 —

санки и четверка оленей понесла нас так, как будто ветер. Мы проехали 220 верст до села Мужи всего в 15 часов нигде не останавливаясь. С Мужей мы должны были ехать семь верст на лошади до стоянки остяков. Ехали мы эти семь верст очень долго, — лошадь была чересчур плохая, а дорога тяжелая. Как доехали до остяков, сейчас заказали оленей. Однако оленей собрали по тундре только к вечеру. Я с нетерпением ждал их, так как очень боялся, что погоня из Березова догонит меня. Кажется если бы имел крылья, то так бы и полетел.

Я прошу остяков скорее выезжать, но они и не думают торопиться. Поймали пять оленей и сами сели закусывать. Сейчас расстелили собачью шкуру мехом вниз, насыпали на нее какой-то сырой, мерзлой рыбы, сели кругом — мужчины и женщины все вместе и начали ужинать. Ели эту рыбу без хлеба. Поев рыбы, налили чайник, положив в него кирпичного чаю и поставили на огонь, как закипел, стали пить. Попили чай, принялись курить табак, и вот только тогда, когда это все они покончили, начали управляться в дорогу. Прежде всего запрягли оленей, всех пятерых в ряд и средним из них обрезали рога по самую голову, чтобы они не мешали бежать крайним, у крайних рога оставили. Выехали около полуночи. До Обдорска оставалось ехать двести пятьдесят верст. Этот переезд мы сделали медленно, ехали ночь от полночи, потом день, потом опять ночь. Оленей нигде не отпрягали и не кормили их. В трех местах подъезжали к остякам, сами грелись и немного закусывали, а олени, запряженные в это время, отдыхали, лежа на снегу. Приехали мы на другую ночь до света в Обдорск и заехали на постоялый двор. (Оленей мы наняли и на обратный путь до Мужей, так что они должны были нас поджидать в Обдорске одни или двое суток).

Мы условились, если будут спрашивать, говорить, что приехали откупить берег для рыбных промыслов. Когда мы вошли в комнату, в ней сидел какой-то усатый мужчина, пил чай и стал приглашать и нас. Я поблагодарил, а мой товарищ сел пить и стал с ним разговаривать. Тот спрашивает, откуда, по каким делам приехали и прочее. Мы отвечаем, что приехали из России, хотим купить место и заняться рыбными промыслами. Вообще много говорили мы о разных разностях. Потом мой товарищ заговорил с ним по-остяцки. После этого разговора, сообщает мне что человек очень надежный и что ему можно сказать зачем мы приехали и рассказать насчет свидания с Веригиным, — он нам все устроит. Я согласился на это и попросил скорей справить все это дело. Я остался в своей комнате, а Ф. пошел и передал тому человеку. Тот сейчас оделся, зашел ко мне и говорит:

— 89 —

— Вы здесь обождите, я сейчас иду к Веригину, — и он ушел.

Я зашел на кухню, стоявшей в одной связи с нашими комнатами. Там были две женщины, готовившие обед и старик, носивший дрова, воду и помогавший стряпухам. Я заговорил с ним. Старичек очень любезно принял мой разговор, так что не хотелось расстаться с ним. Тут как раз вошел тот самый человек, который пошел к Веригину.

— Видели Веригина? — спросил я у него.

— Нет, — ответил он кратко.

— По какому случаю?

— Это дело мое.

Эти слова нанесли мне большой удар. Я отошел от него и подумал: ‘не заявил ли он в полицию?’ Как раз приходит десятский и спрашивает у меня:

— Вы откуда прибыли?

— Из Березова, — ответил я ему.

— А билет у вас есть?

— Есть.

— Давайте ваш билет сюда.

— Билета я вам не дам, — ответил а ему, — потому что у меня подвода обратно нанята, я завтра должен выехать, а вам отдать билет, вы его и продержите дня два или три, как в Березове.

Он более ничего не сказал и ушел.

Я подошел к старичку и спросил у него:

— Дедушка, что вы не знаете здесь Петра Васильевича Веригина?

Он весело засмеялся и говорит:

— Как не знать! Во всем Обдорске только и есть один человек, что он, истинный поклонник Бога живого, Иисуса Христа.

А можете вы указать мне их квартиру?

— С большим удовольствием, — ответил дедушка, — хотите сейчас пойдем?

Я взял мальцу у Ф., оделся, пошел со старичком по улице и прошу его:

— Дедушка, если кто вас спросит обо мне, вы говорите, что зырянин.

На улице с нами никто не встретился. Так мы вошли в дом, где жил Петр Васильевич. В доме залаяла собачка, отворилась дверь, вышла хозяйка и спрашивает:

— Что вам нужно?

— Вот зырянин хочет видеть Петра Васильевича, — ответил дедушка.

— Какого? У меня их два, — сказала хозяйка.

— 90 —

— Один Петр Васильевич вон стоит, — сказал дедушка, — нам он не нужен.

— А тот еще спит, — ответила хозяйка, — он поздно встает.

— За этими словами отворилась дверь с другой стороны, где мы стояли, и слышим, говорит оттуда мужчина:

— Кто тут? Пусть заходит.

Я вошел в дверь и стал здороваться.

— Кто это? — спросили они меня.

— Карской области Михаил Андросов, — ответил я им. — Меня арестовывают, нужно повидатъся, — и мы стали видаться по нашему обряду. Я стал передавать от родителей поклон.

Тут же отворилась дверь и вошел урядник.

— Билет есть? — спрашивает у меня.

— Есть, — отвечаю.

— Миша, дай ему билет, — сказал Петр Васильевич. Я достал свой билет. Петр Васильевич взяли, посмотрели и сказали:

— Да, билет хороший и время еще много до сроку, — и отдали уряднику. Урядник ушел. — Миша, разденься! — сказал мне Петр Васильевич.

Я разделся.

— Садись, расскажи мне о домашних.

Я сел и стал рассказывать, как посажали в тюрьмы братьев Василия и Григория Веригиных, Василия Верещагина и других.

Не успели мы много и поговорить, приходит урядник и говорит:

— Андросов должен итти сейчас в полицию.

— Поди Миша, чего они хотят и опять иди сюда, — сказали Петр Васильевич и опять повторили: — иди прямо сюда ко мне.

Я пошел в полицию. Мне там сказали, чтобы я с десятским шел на свою квартиру.

— Мы тебя сейчас отправим назад, — сказал полицейский, — вот только оленей приведут.

— На что мне ваши олени? — ответил я им, — у меня нанятые стоят во дворе, я завтра сам уеду.

Но меня не послушали и я пошел с десятским на квартиру. Приходит за нами Петр Васильевич и спрашивает:

— Почему вы ко мне не пришли?

— А вот он не позволяет, — ответил я.

— А что ты мне письма привез? Если привез, так передай.

— Мне хотя и предлагали, но я не брал, — ответил я Петру Васильевичу, — а вот деньги есть, и я достал и передал их.

Себе на обратный путь оставил более двухсот рублей. Петр

— 91 —

Васильевич ушел. Вошла полиция и стала пересматривать мои вещи. Осмотрели все, а потом стали обыскивать меня. Пересчитали мои деньги и спросили, сколько денег я передал Петру Васильевичу. Я им не сказал, потому что до этого нет им никакого дела. У меня нашли одну книжку, в которой были списаны молитвы, пересчитали сколько в книжке было листов и старший писарь положил ее себе в карман и затем все ушли.

Приходит Петр Васильевич и говорит:

— Миша, идем ко мне обедат.

— Да вот он не дозволяет, — ответил я ему.

— Дозволяет, — и мы пошли вместе с десятским. Как раз надо было итти мимо полиции. Десятский забежал в полицию и сейчас же выбежал назад, идет с нами и прислушивается, что мы говорим промеж себя.

Петр Васильевич сказал мне:

— Пусть по лету приедут ко мне человека три.

— Паспортов не дадут, — ответил я ему.

Потом начали говорить о другом и так с разговором и вошли в дом. Хозяйка подала обед. Сели мы за стол и все разговаривали. Они спрашивали, я рассказывал, что после Веригиных и Верещагина, еще молодых человек десять посадили в тюрьму за то, что они, имея красный билет, заявили, что не пойдут на повторительную службу. Остальные все тоже резвятся и хотят сдать свои красные билеты, но мы их просим обождать до зимы, тогда, говорим, — и сдадите. Рассказал также о елисаветпольских, что их очень много в тюрьме, а также и о том, как я виделся с Иваном Веригиным. Рассказал, как холодненских разослали с семействами в четыре уезда по Тифлисской губернии. Большая часть расселенных попало в два уезда: Горийский и Сигнахский, а Душетский и Тионетский попало мало. Сказал о том, что человек пятнадцать были заключены в тюрьму, где они сидели три месяца. Их выпустили в скором времени из тюрьмы и они теперь вместе с семьями расселены по аулам грузин и осетин. На это Петр Васильевич сказал:

— Холодненских из тюрьмы выпустили, и ваших выпустят, да и мне осталось до срока полтора года, и меня может отпустят или может дальше еще куда сошлют.

Десятник, молодой мальчик, сидел и слушал наш разговор, не говоря ни одного слова. Мы за обедом поговорили, а как кончили обед, вошел урядник и сказал:

— Иди, собирай свои вещи, сейчас поедешь назад.

Я вышел с урядником и десятским. Идем мимо полиции, около полиции лежат запряженные в трех санях олени.

— 92 —

— Вот давно уже запряжены олени, ожидают вас, совсем на снегу померзли, — сказал урядник.

Пришли мы на квартиру, где был мой проводник М. Ф. Стал я собирать свои вещи, пришел и Петр Васильевич, смотрит на меня. Я стал обувать валенки.

— Дай я посмотрю, — сказали они.

Я подал одну.

— Это плохие, можно ноги поморозить, — проговорили они и сняли свои и дали мне.

— Вот эти обувай.

А мои взяли себе, обули.

Стало вечерить. Засветили светло, вошел другой полицейский десятник и говорит:

— Андросова просят в полицию.

Пошел я с ним в полицию, вошел в дверь, смотрю у стола стоит Березовский старший надзиратель, которого я в Березове хорошо узнал.

— О чем требуете, — спросил я.

Он сейчас поворотился от стола, идет прямо ко мне, подошел близко и говорит:

— Это ты Андросов, хорошо сделал, что без дозволения нашего уехал?

— Да, для вас может и нехорошо, но для меня хорошо, — сказал я ему.

— А вот я за тобой приехал, отсюдова вместе поедем.

— Хорошо.

Сейчас внесли десятские мои вещи в канцелярию и сюда же вошел Петр Васильевич. Мы немного поговорили. Петр Васильевич дали мне 50 рублей.

— Вот это тебе — говорят.

— Я отказывался, но не мог отказаться.

— Доедешь до Березова, попроси уездного исправника, он тебя освободит. А если в Березове не освободят, то в Тобольске освободят. А потом поезжай в Архангельскую губернию, в Мезень, там навести Ванюшу Конкина и скажи ему, чтобы он старался к телесному труду приниматься, — сказали Петр Васильевич.

Тогда надзиратель сказал:

— Довольно вам разговаривать, Веригин должен выйти.

Тогда Петр Васильевич вышли. Надзиратель стал отдавать приказ полицейским:

— Веригина сюда не пускать. Андросов будет ночевать здесь в канцелярии, а в каталажку его не сажайте, а то там холодно. — Сказал и сам вышел в канцелярию, потом воротился и говорит:

— 93 —

— Вы Андросову все давайте, что он попросит: чаю, мяса, молока, масла словом все, что только попросит. Только, Боже вас упаси, вина не давайте. И он ушел.

Остался сторож да два десятника. В канцелярии было тепло, я прилег около печи на кровати и задремал. Вдруг мне послышался разговор, смотрю стоит Петр Васильевич и на столе поставлен ужин.

— Вот я вам принес ужин, — сказали они.

Я поблагодарил. Стали разговаривать. Недолго говорили. Вошел урядник и говорит:

— Вы зачем зашли сюда? Вам нельзя заходить.

— А вот я принес брату ужин.

— Да, это ничего, а теперь, прошу вас, выходите.

Он вышел. Урядник снова приказал десятским:

— Больше в канцелярию Веригина не пускать.

Я сел ужинать: урядник ушел. Потом опять вошел Петр Васильевич, принес бутылку молока и опять стали разговаривать. Десятские нам ничего не говорят. Еще немного поговорили, вошел урядник и опять попросил Веригина выйти. Веригин пожелал мне спокойной ночи и ушел. Пришел от них мальчик, собрал посуду. Я помолился Богу и лег спать. Это было в субботу под воскресенье. Утром встал помолился Богу. Вошли в канцелярию Петр Васильевич. Поздоровались, поздравили с праздником, с воскресным днем и поговорили еще немного. Пришел урядник и опять прекратил наш разговор. Потом принесли нам обед. Я пообедал. Тогда принесли мне Петр Васильевич сумку калачей на дорогу. Когда они подходили, десятские вышли из канцелярии и затворили дверь. Я остался один. Его встретили в передней и ко мне не пустили. Петр Васильевич передали им сумку с калачами и сами ушли. Тогда десятские отворили дверь и говорят:

— Вот вам принес Петр Васильевич на дорогу.

Привели оленей, стали мы собираться в путь. Собралось много народа к полиции. Было запряжено трое саней. Указали мне в какие сани садиться. Я сел в сани. Потом Петр Васильевич сказали надзирателю:

— Можно с братом проститься?

— Можно, — ответил.

Петр Васильевич поцеловали меня и говорят:

— Езжай, добрый тебе час, доедешь до родных, передай им от меня низкий поклон, всем родным и всем братьям и сестрам, скажи им, чтобы они старались жить во славу Божию и быть смиренными сердцами.

Тогда надзиратель велел отойти Веригину: ‘А то вы все поучаете’.

— 94 —

Петр Васильевич отошел и говорит:

— Ты чего, Миша, приезжал? Дело какое было?

— Приезжал я вас навестить, а потом может и дело какое было, а тут вот не позволяют говорить, — ответил я.

Тогда Петр Васильевич громко сказал, так что вся толпа народу слышала:

— У вас правительственные старшины, вы им жалованья не платите, а то они вас разорят.

Тогда в передние сани сел надзиратель, в задние десятский, а я в середине.

— Трогай! — закричал надзиратель.

Дали ходу оленям и мы уехали.

——

Обратный путь.

Выехали мы из Обдорска вечером. Ехали мы хорошо. На каждой станции переменяли оленей. Олени были везде готовы. Как приедем на станцию, надзиратель подходит ко мне и спрашитает:

— Хорошо ли проехал станцию? Не озябли?

Я отвечал:

— Все хорошо.

Он любил пить вино. Набрал на дорогу несколько бутылок и весь путь ехал пьяный, но ко мне очень вежливо относился всю бытность.

Ехали мы до Березова два дня и три ночи. Приехали на третий день утром.

Вошли в полицию. В ней еще никого не было. Надзиратель сдал меня сторожу и дежурному. Писарь ушел. Писарь мне рассказал, когда я уехал, какая у них сделалась сутомышь ⁶¹).

— Утром пошел десятник к Изюмченки, а тебя уже нет, спросил его: ‘а где же Андросов?’ Он ему ответил: ушел от нас на базар и взял свои вещи, сказал ‘я уеду’, а куда будет ехать этого не сказал. Тогда наш десятник побежал на базар, побегал по базару — нет Андросова. Прибежал в полицию, рассказал об этом. Побежала вся полиция. Уездный исправник схватил шапку и следом за всеми побежал бегом… Бегали, бегали по каждому переулку. Каждый не менее десяти раз пробежал, потому что г. Березов очень маленький. Пробегали до двенадцати часов дня, потом собрались в полицию посоветоваться и решили, что в догон побежит старший надзиратель. Тотчас он побежал догонять.

Вот как я смеялся над ними, что вся полиция одного Андро-

———-

⁶¹) Суматоха.

Прим. ред.

— 95 —

сова неукараулила. Потом собрались чиновники, пришел исправник. Посадили меня в каталалшу.

Шел Гаевский с Изюмченко, зашли ко мне, попросили, чтобы мне позволили видеться с ними. Это было уважено. Выпустили меня к ним. Я спросил:

— Это что у вас в руках за вещи?

Изюмченко говорит:

— Это вещи вахтера Ивановича ⁶²). Его вот заключают на три месяца в тюрьму, а я провожаю его и помогаю снести вещи.

Я спросил.

— За какие дела сажают?

— Да, дела не очень велики, — ответил Гаевский. — Судили одного остяка в суде, а я вышел защищать его, за это суд приговорил меня на 3 месяца. А что будешь делать? Отсижу.

Я рассказал им свою поездку.

Потом им велели уходить, а меня позвал судебный следователь, сделал мне дознание и спросил у уездного исправника. Составил протокол, прочел его, спросил меня, все ли так написал он? Я сказал:

— Так.

Он попросил меня расписаться, я на это не согласился. Говорю:

— Я христианин, нигде не расписываюсь на бумаге.

Тогда он позвал трех человек, они подписались в том, что я не расписался. После этого опроса меня опять посадили в каталажку. Переночевал. Утром пришел офицер с двумя солдатами, выпустили меня из каталажки, вынесли вещи. Офицер приказал осмотреть мои вещи. Взяли у меня свечи, мыло, бритву, и потом офицер сказал:

— Передай твои деньги!

Я отдал деньги. Офицер пересчитал мои деньги и пошел в другую комнату, вышел оттуда, вынес пакет и отдал солдату. Приказал ему беречь этот пакет: ‘а когда приедете в Тобольск, передадите полицеймейстеру’.

Потом спросил у меня:

— У вас на дорогу есть деньги?

Я сказал:

— Есть.

Он повторил:

— Если нет, я прикажу солдатам, они будут тебе выдавать суточные деньги.

Я сказал:

———-

⁶³) Гаевского. Прим. ред.

— 96 —

— У меня есть, не надо.

Он ответил:

— Хорошо, можете отправляться.

Солдаты взяли ружья. Один пошел вперед, потом я, а другой сзади. Вышли мы на двор. Там стояла запряженная тройка лошадей. Сели мы в сани. Один сел со мной рядом, другой напротив впереди. Офицер солдатам приказал, чтобы ружья из рук не выпускали, на пересадках и дорогой также должны держать крепко в руках. Я себе думаю: это меня он боится, а того не знает, что я не то человека убить не могу, но и животное не решаюсь убить, но, думаю, дело ваше. Тогда офицер приказал кучеру трогать. Поехали мы. Проехали первую станцию вместе. На другой — запрягли остяки трое саней. Солдаты не согласились ехать в трех санях. Остяки говорят, что их сани больше одного человека не могут держать, так как они ломаются. Потом решили ехать так: на одни сани положить все вещи, а на двух будем ехать. Так и сделали. Положили вещи на сани и направили их вперед, а на другие я сел и один солдат, а на задних один солдат. Вещей у нас было мало. Тронулись. Тот, кто ехал с вещами, вперед. Мы следом за ним, а солдат за нами. Проехали так сажень 200 от станции, как сани под нами сломались. Мы свалились, вернулся остяк за санями. Старший солдат стал буянить с остяками, говорит им:

— Должно быть два проводника, а вот вы что делаете. Один уехал с вещами, а другой вернулся назад. Что мы должны делать? Верни назад.

Вернули и этого назад, я сел на сани. А солдаты шли, один впереди, один позади. Дело было ночью: зимой там дни очень коротки, все более ночью. Приехали на станцию, запрягли трое саней, так и поехали в каждых санях по одному человеку да кучер. Проехали с версту от станции, смотрим, — стоит и тот, который вперед уехал с вещами. Подбежали мы к нему, остяки поговорили между собою, потом тронулись: впереди была подвода с вещами, на второй подводе солдат, на третьей я, на четвертой тоже солдат. Я сидел в санях и все больше смеялся, потому что мне было очень смешно, что меня так везут, как великого князя в четырех упряжках.

С этого раза так и дальше мы ехали. Двое суток все было одинаково. На каждой станции нам запрягали по четыре подводы. Но бедные люди, солдаты, едучи один впереди, а другой позади, оба все станции не садятся, а на ногах стоят и все смотрят на меня.

Я им говорю:

— Милые солдаты, вы из-за меня не беспокойтес. Я бегать не буду.

Они отвечали:

— 97 —

— Служба наша, мы должны быть осторожны.

— Да мне жаль вас, что вы так мучаетесь.

— Ничего, — отвечали они.

Приехали на одну станцию. Стали обедать. Я вынул из кармана нож, стал резать хлеб. Солдаты увидели у меня нож и стали между собой говорить. Старший говорит младшему:

— Скажи ему, чтобы он отдал нож.

А младший отвечает:

— Не мое дело. Когда осматривал, почему не взял?

Я услыхал это и говорю:

— Вы что хлопочете?

— А вот что: у вас нож, вам не полагается, а мы не смеем вам сказать.

Я им сказал:

— Мне нож нужен только для обеда, а когда пообедаю, тогда не нужен. Я им резать никого не буду. Хотите я вам отдам, только с договором: где будем обедать, чтобы вы давали его мне.

— Будем давать!

После обеда я отдал им нож. Так они и делали: где обедали или ужинали, везде они давали мне нож, а как кончал обед, я им отдавал.

На третьи сутки изменилось у нас. Стали нам запрягать три экипажа. Доехали до Самарова. Это было большое селение. Оттуда стали запрягать два. Солдат было заспорил, что нам полагается четыре, а они дают две. Тогда старшина ему говорит:

— Вам полагается четыре лошади, мы и запрягли четыре: в каждую кошеву по паре. Езжай, более тебе не следует.

Поехали на двух кошевых. Ехали суток двое так, а потом заехали в одно тоже большое селение. Оттуда стали уже одни большие сани давать. Стали садиться мы все вместе. Я смотрю на своих проводников. Бедные солдатики так измучились за дорогу не спавши. Едучи со мной дорогой оба заснут, ружья у них с рук попадают. Я возьму их и сложу вместе. Еогда они проснутся, хватятся, вскочат на ноги:

— Где ружья?

Я им укажу:

— Вот они лежат сбоку.

Возьмут они их в руки, начнут спорить, старший на младшего, а младший не покоряется, отвечает ему:

— Ты хотел унтер-офицера заслужить, так сам более не спи.

Я начну их уговаривать.

Они отвечают:

— 98 —

— Это служба, нельзя спать.

Но все-таки я их усмиряю. До большего спора не доходили.

Подъехали мы к Тобольску на шестые сутки. Не доезжая одну станцию, солдаты говорят:

— Что будем делать: — приедем в Тобольск поздно, так что негде будет ночью деваться.

Я им посоветовал остановиться на последней станции, отдохнуть немного, а потом ехать дальше. Они так и сделали. Утром приехали в Тобольск. Передали меня в полицию. Полицеймейстер приказал надзирателям не сажать в каталажку: ‘пуст он побудет у вас’. Тогда надзиратели взяли меня в свое помещение. У них я был весь день. Они были люди семейные. Сами уходили на службу, а я оставался с ихними женщинами и детьми до ночи, и ночевал у них.

На другой день утром вошел ключник и говорит:

— Ну, Андросов, забирай вещи, пойдем в каталажку. Так приказали.

Я взял свои вещи, пошел за ключником. Подвел он меня к замкнутой двери, отомкнул. Я вошел. Там было пять человек. Я говорю:

— Принимайте к себе шестого брата!

— Хорошо, — ответили.

Дали мне место, на которое я положил свои вещи. Стали говорить по-братски, кто за какие дела попал сюда. Они были посажены: кто на неделю, кто на две, кто из другого уезда без билета, ожидая отправки. Не окончили еще этот разговор, как ключник загремел замками, отворил дверь, вошел к нам и говорит:

— Ну, Андросов, одевайся, к жандармскому полковнику.

— Хорошо, — я ответил.

Сейчас оделся и пошел вместе с надзирателем. Привели меня к жандармскому полковнику, в его отделение. Он был один. Я вошел, поздоровался. Он мне приказал сесть. Около стола стоял стул. Я пошел и сел против его лица. Стал полковник меня спрашивать, как и по какому делу сюда попал. Я ему все рассказал. Стал он о вере, о законе расспрашивать. Я все ему рассказал. Он убедился и говорит:

— За что же вас арестовывают?

— Молодых за то, что они служить не хотят.

— А вас за что?

Я тогда стал его просить:

— Да не за что нас, освободите меня.

Он на мою просьбу ответил:

— Это не мое дело, я не могу вас освободить.

— 99 —

Я спросил:

— Чье же дело, кто может меня освободить?

Он ответил:

— Губернатор.

Я на эти слова ему сказал:

— Вы разумный человек, приняли меня за брата, по-братски со мной и говорите в лицо, а на делах оказывается не то.

У полковника лицо изменилось, покраснело, как будто ему стало совестно. Он спросил:

— В чем ‘не то’?

— А вот я вас прошу освободить, а вы отказываетесь, указываете на губернатора, а если не ваше дело, почему вы меня в присутствие позвали, по-братски можно говорить и дома.

На это он говорит:

— Да это моя должность.

— Если опросить меня — ваша должность, а если освободить — не ваша.

И так мы с ним разговаривали не меньше двух часов. В конце он согласился освободить, если согласится губернатор, обещал с ним поговорить обо мне. Потом я поднялся со стула, поблагодарил полковника. Он закричал на жандарма. Жандарм вошел. Полковник спросил:

— Что, здесь надзиратель, который с ним пришел?

Жандарм ответил:

— Здесь! ваше высокоблагородие.

— Пусть он идет опять вместе с этим господином, — и он указал на меня ногтем.

Я сказал:

— До свиданья, будьте здоровы. Благодарю вас за беседу.

Пошел, вышли на улицу. Стал надзиратель меня спрашивать:

— Что так долго вас тут держали? — Я стал рассказывать, что полковник обещал освободить меня, только губернатор согласился бы.

Надзиратель сказал:

— Если полковник захочет что-нибудь сделать, то и будет.

Они с губернатором большие друзья.

Пришли мы в полицию. Завел он опять меня в каталажку. Пробыл я еще четверо суток. Стали мне давать, как и другим, кормовые деньги по 4 копейки в сутки. На пятый день вошел ключник.

— Андросов, в полицию зовут.

Пошел я в полицию. Полицеймейстер стал опрашивать:

— Сколько лет? Женат или нет? Имеешь детей?

— 100 —

Я все рассказал.

Потом меня смерили аршином. Тогда полицеймейстер говорит:

— Ну, Андросов, тебя освобождаем. Можешь два или три дня быть
здесь, в Тобольске, погулять, сходить или съездить на гору, посмотреть
ярмарку. А когда будешь ехать, скажи нам. Вот твои деньги, посчитай.

Я взял деньги, пересчитал и говорю:

— Все целы.

— Ну распишись.

— Я расписываться не буду.

Он спросил:

— Почему?

Я ответил:

— Я нигде не расписывался…

Тогда он позвал писаря, приказал за меня расписаться. Тот расписался.

Тогда полицеймейстер дает мне бумагу и говорит:

— Вот вам проходное свидетельство, вы должны по этому свидетельству прямо ехать домой.

Я взял и поблагодарил его. Он повторил:

— Когда будешь уезжать, скажи нам.

Я сказал:

— Сейчас поеду, только пойду на почту, возьму лошадей.

Так и сделал. Вышел из полиции, как пташка, избавившаяся от сетки, и боюсь, как бы меня опять не поймали и не посадили. Побежал без оглядки на почтовую станцию, взял пару лошадей, приехал в полицию, взял вещи, простился с надзирателями и поехал прямо на Тюмень. До Тюменя 260 верст. Я проехал 2 суток, а там узнал, что из Тюменя два раза в неделю ходит машина. Эхо, говорят, только прошлую неделю разрешили. Я пошел узнать на вокзал. Да, верно, сегодня будет отходить только в десять часов ночи. Ожидая поезда, я написал домой письмо. Сел в вагон. Новая дорога. Машина шла очень тихо. Из Тюменя до Челябинска машина шла почти двое суток. Я взял билет прямого сообщения до Вологды. Пришло время отхода поезда, сел я в вагон. Узнали кондуктора обо мне по билету, что мне очень дальний путь, дали мне свободное место, поместили меня с проезжающим купцом. Он был человек семейный, жена да трое детей. На вокзалах, когда останавливалась машина, мы ходили гулять, заходили в залы, а жена и дети оставались смотреть вещи. Так мы ехали вместе до Москвы. В Москву приехали рано утром. Я пошел на Ярославский вокзал. Спросил швейцара:

— Когда будет отходить поезд на Ярославль?

Он ответил:

— 101 —

— В одиннадцатом часу ночи.

Я сдал ему свои вещи, взял у него номер и пошел в харчевню, пообедал. Потом мне пожелалось погулять по Москве. Я пошел по улице, отошел от вокзала далеко. Думаю только к ночи вернуться. Иду, присматриваюсь на разные постройки, на магазины, прочитываю вывески. В некоторые магазины заходил, но больше все шел и смотрел. Вдруг меня заметил московский сыщик. Начал за мной смотреть: то пройдет вперед, то зайдет в магазин. Я пройду. Он выскочит, догоняет меня, обойдет, опять остановится. Потом решился, подошел ко мне с вопросом:

— Позвольте вас спросить, я замечаю, что вы не здешний? Что вам нужно? Я вас доведу.

Я ответил:

— Ошибаетесь. Я здешний. Мне проводника не нужно.

Поворотился я и пошел. Отошел сажень двадцать, оглядываюсь, он все стоит и глядит мне вслед. Вернулся я на вокзал, получил свои вещи, стал ожидать отхода поезда. Пассажиров было много. Прозвенел звнонок. Стали люди выходить из зала. Я тоже вышел. Прозвенел еще звонок. Все побежали садиться. Кондуктора пропускали людей в вагон по счету. По обе стороны дверей стояли кондуктора, смотрели, есть ли у каждого пассажира билет. Пассажиры друг друга отпихивали: каждому хотелось успеть сесть. Я тоже устроился, вошел в вагон. Этот поезд не мог забрать всех пассажиров. Многие бранились, что не пропустили вперед пройти, а теперь нужно ожидать другого поезда. На другое утро приехали мы в Ярославль на пересадку. Вылезли из вагонов. Стояло много биржевых саней, где перевозят с машины на другой берег. Я подошел к извозчику и спросил:

— Сколько за перевозку с человека берешь?

Он ответил:

— Двугривенный.

Я говорю:

— Это дорого, у меня вещей мало.

— Ну, садись за пятиалтынный.

Я сел в сани. Подъезжаю к тому берегу. На краю берега стоит большая постройка, а на вывесках нарисованы люди. Я спросил извозчика:

— Это что за устройство?

Он ответил:

— Это монастырь.

Подвез меня к машине. Я зашел в вагон. В вагоне уже народу было много. Поместился и я. Смотрю, идет женщина в черном платъе, кричит тонким голосом:

— 102 —

— Матери Божьей на починку храма!

Люди дают, кто копейку, кто две. Подошла ко мне. Я спросил:

— Где живет мать Божья?

Она ответила:

— Ее нет.

— А на что-ж, — я сказал, — тебе деньги?

— Нужно починить икону.

Я спросил:

— А для чего нужна икона?

Но на это она мне ничего не сказала, а пошла от меня.

Едем в Вологду. Я стал спрашивать пассажиров, не едет ли кто из Вологды до Шенкурска.

— Мне нужен товарищ.

Обозвался один:

— Я поеду.

Я стал с ним говорить, чтобы вместе поехать. Он согласился. Приехали в город, зашли в гостинницу ‘Золотой Якорь’. Прибежал извозчик. Наняли мы его на 40 верст. Он сейчас повез. Приехали на эту станцию: переменили лощадей и всю дорогу ехали мы хорошо. Не доезжая Шенкурска верст десять, мой товарищ остался, говорит:

— Мне нужно ехать вправо, потому что я в Олонецкую губернию.

Это был отставной солдат. Он ехал из Петербурга домой. Тогда я поехал один, миновал Шенкурск, доехал до Северной Двины, миновал и Северную Двину. Везде ехал хорошо в Архангельской губернии. По этому тракту живут русские, везде меня спрашивали, далеко ли я еду? Я всем говорил, что еду в Мезень к брату. По деревням останавливался, а в городе нигде не останавливался. Стал приближаться к Мезени и стал думать, как устроиться, чтобы повидаться с другом. Мне казалось, что добровольно не придется. Местность незнакомая, друзей нет. Никак не придется. Если я приеду днем, буду спрашивать и может успею. Меня подвезут к его квартире и успею повидаться, а то может контроль и не позволит глазом глянуть. Ну, думаю, что Бог даст, а бояться нечего, если меня арестуют, буду итти этапным порядком месяцев пять или шесть. Но думы мои остались тщетны. Не доезжая верст 70 до Мезени, мне сказали, что отсюда должен брать пристяжную лошадь на 50 верст. Тут жилья не было на 25 верст. Только когда проедешь 25 верст, есть будка, где нужно кормить лошадей и ехать еще 25 верст.

Я так и сделал.

Подъехали к будке. Извозчик стал кормить лошадь. Я вошел в будку, в ней был старик.

— 103 —

Я спросил:

— Что, дедушка, нет ли у вас капусты пообедать?

— Есть, — ответил старик, — только сейчас привезли.

Положил в чашку, поставил на стол:

— Вот, кушайте.

Я достал хлеба и начал обедать.

Тогда старик подошел и говорит:

— У меня есть рыба и мясо, не желаете ли чего, я подам?

Я говорю:

— Нет, того мне не надо, если есть картофель, то дайте.

Он подал свареную нечищенную картофель и все на меня смотрит и говорит:

— Позвольте вас спросить, не брат ли Ивана Евсеевича?

Я, говорю:

— Почему вы узнаете?

— А вот он в прошлом году проходил здесь. Потом у меня ночевал и с того времени я стал с ним такой друг, что когда бываю в Мезени, всегда захожу к нему, и как сойдемся, никак не можем расстаться.

Я спросил:

— Поэтому вы и квартиру его знаете?

— Как не знаю? Хорошо знаю. Когда въедете в Мезень, в левую руку первый дом, он тут и есть.

Тогда старик стал просить моего подводчика, чтобы он завез меня к его сыновьям, а они отвезут.

Отдохнули наши лошади. Мы поехали. Стали подъезжать к селению, извозчик спросил меня:

— К кому же вас подвозить? С кем будете ехать?

Дело было ночью.

Я сказал:

— Не знаю я здесь никого, а тот старик говорил, что его ребята отвезут.

Подводчик был молодой мальчик и говорит мне:

— Ребят я его знаю, но не хочу вас к ним завозить, старик — человек хороший, а ребята его пьяницы и озорники, а я хочу вас завезть к хорошим людям, а то ехать вам ночью, с хорошим человеком хорошо и ехать будет.

— Я тоже желаю, чтобы был со мною человек хороший.

В селение Верховажевку мы приехали поздно ночью. Он так и сделал: завез меня к другим. Те очень скоро справились, запрягли лошадь, выехали из селения. До города было 17 верст. Я приказал извозчику:

— Как доедешь до города, у крайнего дома остановись и мне скажи.

— 104 —

Сам лег спать. Мне казалось, что я еще не заснул, как извозчик остановил лошадь. Это меня удивило: в такое короткое время могли приехать. Смотрю: верно стоит на левой стороне дом. Тогда я поднялся и подошел к дому. Смотрю: дом большой. Стал в дверь стучать, но никто не выходит. Тогда я позвал извозчика. Стали мы вдвоем колотить дверь. Долго мы колотили. Потом вышел хозяин, отворил дверь, увидел нас и испугался. Я спросил:

— У вас постояльцы есть?

Он ответил:

— Есть, мухоморы ⁶³) — Иван Моисеевич ⁶⁴).

Отворил дверь. Я сказал извозчику:

— Иди, неси мои вещи.

Хозяйка, слыша, что я говорю, побежала к Ивану Евсеевичу и говорит:

— К вам гости приехали.

Тот вскочил, и побежал к двери, отворил их, просит:

— Заходите.

Я зашел. Он меня сейчас же узнал, как увидел, да к тому же он знал, что я должен быть у них, потому что я с дороги им писал, когда ехал к Петру Васильевичу, что к ним заеду. Они все время меня ждали. Это было 22 декабря 1895 года. Он был очень рад моему приезду. Вошли мы с ним в комнату. Он с радости говорит жене:

— Варюша! Вы посмотрите, кто к нам приехал!

Тогда я вошел в свободную комнату, умылся. Они тоже поумылись, оделись, вошли ко мне, поздоровались братски, повидались. Передал я поклон от Петра Васильевича и от домашних также. Нам тут никто не мешал. До света мы сидели и все говорили: я все им рассказал, как ездил в Обдорск и что случилось со мной. Они попросили хозяйку, чтобы она не говорила никому, что у них есть гость. Так я пробыл двое суток и никто про меня и не узнал. Выехал я из Мезени 25 декабря.

———

Обратный путь из Мезени.

Доехал я до Архангельска: не поехал через Шенкурск, а поехал через Кирилов. Ездил я там не на почтовых лошадях, а на мужицких. Мужики тоже хорошо возят… Везде ехали хорошо. Стали подъезжать к Кубову озеру. Поднялась мятель. Дело было под вечер. Едем через селение. Извозчик мне говорит:

———-

⁶³) Духоборы.

⁶⁴) Евсеевич.

Прим. ред.

— 105 —

— Дозвольте заехать обогреться?

Я сказал:

— А если опоздаем? Как бы не сбиться с дороги?

Он мне ответил:

— Нет, остается всего семь верст.

Тогда мы заехали, обогрелись. Вышли во двор.

Уже стало темнеть, когда выехали из селения. Отъехали версты три или четыре, сбились с дороги. Выехали на это озеро, долго ездили по озеру, так что лошадь стала становиться. Подъехали к стогу сена. Тогда я сказал извозчику, чтобы не смел от стога отъезжать, а то лошадь заедет, станет в снег и замерзнет. Я говорю ему:

— Заезжай с той стороны, где ветер не дует, пусти лошадь к сену: если и не будет есть сена, ей будет тепло, она и не замерзнет. У меня одёжа хорошая, я тоже не замерзну. Один только ты не очень тепло одет, — соболезную я, — как бы ты только не замерз?

Он был человек молодой, лет 20-ти. Ответил мне:

— Нет, я не замерзну.

Тогда я сказал:

— А если ты не замернешь, то и хорошо и будет.

Так мы и сделали: остановились ночевать. Всю ночь дул ветер. Лошадь стояла, ела сено. Я укрылся, лежал в санях, но спать, не спал. Было холодно. Несколько раз поднимался, глядеть, что делает извозчик. Он все ходил около стога.

Я спросил его:

—Что не замерз?

Он ответил:

— Нет.

— А лошадь?

— Лошадь уж половину стога съела.

Так мы простояли до света. Утром затих ветер, разъяснилось. Стали мы смотреть по сторонам и увидели в полутора версте от нас стоит селение. Тогда мы сели в сани. Лошадь наша хорошо отдохнула. Поскакали прямо в селение. Переменил подводу, так и доехал до железной дороги. Сел на машину, проехал Москву и всю Россию. Везде ехалось хорошо. Доехал до Владикавказа, оттуда поехал я на лошадях. Подъехал к Казбекским горам, так занесло снегом дорогу, что пришлось сутки ждать около Крестовой горы, пока рабочие очистят дорогу и можно будет проехать. Переехал я Казбек. Приехал в Душет. Зашел на постоялый двор, спросил, нет ли кого из наших тут? Дворник сказал, что нет.

— 106 —

— Три дня тому назад было их тут очень много, их сюда требовал пристав, а сейчас они далеко отсюда живут, верст за 30-ть.

Я сказал:

— Как можно до них доехать?

— Можно только на лошади верхом доехать, а больше никак нельзя.

Я спросил:

— А где можно достать верховую лошадь?

Дворник говорит:

—У меня есть.

Я начал с ним торговаться:

— Что будет стоить прогон за лошадь?

Он тогда сказал:

— Нужно две лошади и одного человека, чтобы обратно привел лошадь.

Сторговались мы за 3 рубля. Я переночевал. Утром оседлал лошадь. Поехал по горам, по лесу. Проводник меня вел, указывая дорогу. Ехали мы очень долго. К вечеру доехали до селенья, где живут грузины. В их селах было много наших ссыльных. Въехали мы в середину села. Увидел я детишек, подозвал их к себе. Детишки робко подошли. Я стал у них узнавать, кто тут живет. Они ответили: ‘тамбовские’. Я спросил:

— Ваня Пономарев тут?

Ответили:

— Тут.

— А где он живет?

Указали мне на его квартиру. Подъехал я. Залаяли собаки. Вышли люди. Смотрят на меня и никто меня не знает. Я тут спросил:

— Что тут живет Ваня Пономарев?

—Тут.

Тогда я слез с лошади, вышел и друг мой Ванюша, который хорошо меня знал. Вошли мы к ним в хату. Собрался народ, повидались со мной. Передал я им привет от П. В. Веригина и от И. Е. Конкина, рассказал, что был у них и лично виделся с ними. Потом расспрашивал у них, как они проводят свою жизнь между грузинами. Долго шел у нас разговор. Поужинали и легли спать. Утром запрягли тройку лошадей. Вместе с Ваней мы поехали в другие села, навестить всех. На пути нам встретился Василий Объедков. Пригласили мы его с собой. Поехали втроем. Объехали несколько сел, заехали в Горийский уезд. Побыли в некоторых селах. Это все были ссыльные, жили они по

— 107 —

грузинским аулам, что я называю селами. Тогда решили мы ехать в Сигнахский уезд, но ссыльным никуда не позволяли ездить, а на станциях железнодорожных дорог арестовывали их, так что им на вокзалы и показываться нельзя. Приехали мы в Горию, где должны были садиться на машину. Попрятались мои друзья, чтоб их жандармы не видали. Я же был так переодет, что меня нельзя было узнать, что я духоборец. Вошел я в залу, получил три билета, вышел, сел в вагон с передней стороны, а с другой стороны вскочили — уже на ходу почти — мои друзья или, прямей сказать, братья — Объедков и Пономарев. Сели вместе. Доехали до Тифлиса. В Тифлисе остановились. Ночевать пошли в номер. Там нас встретил Павел Васильевич Планидин, он рассказал мне, что дедушка и бабушка Веригины послали его на встречу мне, а то донесли им, что правительство везде по станциям поставило секретный караул, чтобы поймать меня, когда поеду и не допустить, чтобы ни один человек из наших не имел со мною свидания и засадить в тюрьму, поэтому они просили как можно осторожней ехать, особенно через Александрополь, потому что все александропольские меня знают, да многие были подговорены меня ловить. Тогда я не поехал в Сигнах, а те двое поехали. Утром я пошел к Тифлискому Метеху ⁶⁵), где были уже заключены Василий и Григорий Веригины и Василий Верещагин и другие. Они меня увидели в окна и кричали:

— Здорово, Миша, напиши нам письмо и все подробно опиши, как видел братца, а мы пришлем человека, отдашь ему, он передаст нам.

Я так и сделал.

На другое утро приходит надзиратель, спрашивает:

— Кто здесь Андросов?

Я сказал. Он вынул записку, передал мне. Это записка была от В. В. Веригина. Он пишет мне привет и просит, чтобы я написал и передал с этим подателем. Я передал ему свое письмо. И тут я узнал, что в Нижней Центральной Тифлисской тюрьме очень много наших братьев заключено, узнал я, что и сын мой в Нижней тюрьме сидит — Василий М. Андросов. Я написал письмо сыну и передал с надзирателем. В то время нас на свидания не пускали, а письма секретно надзиратели передавали каждый день — можно было пять раз передать. Получил я сведения из тюрьмы через надзирателя, таким образом узнал тюремные обстоятельства. Пробыл я здесь трое суток. Потом мы вместе с П. В. ⁶⁶) поехали в Елисаветполь. Заехали мы к знакомому армянину. Написал я записку

———-

⁶⁵) Метехский замок — тюрьма.

⁶⁶) Планидиным.

Прим. ред.

— 108 —

Ивану В. ⁶⁷). Он мне ответил: ‘Приходи получать деньги’. Я пошел в тюрьму, постучал в дверь, подошел надзиратель, спросил меня:

— Что тебе нужно?

Я сказал:

— Мне нужно с Ивана Веригина получить деньги.

Тогда надзиратель вернулся, доложил об этом смотрителю. Тот приказал пустить меня, потому что он знал о деньгах. Отворил надзиратель дверь, вошел я в тюрьму. Привели ко мне И. В. Мы с ним поздоровались, передал я от братца привет. Тогда он меня спросил:

— За деньгами приехал?

Я сказал:

— Да.

Тогда он попросил смотрителя дать сто рублей и говорит:

— Я получил 200 рублей. Часть израсходовал, часть пусть еще мне останется, а 100 рублей повези родителям.

Передал смотритель деньги. Простился я с И. В. Он мне сказал:

— Поезжай в Славянку, передай поклон.

Я ему сказал, что нельзя мне ехать, а вот мы ехали из Тифлиса в вагоне и видели двух братьев — Василия и Ивана Плотниковых. Они ездили на свидание в ссылку, а оттуда ехали вместе. Я их просил, чтобы они передали всем братьям и сестрам привет.

Вышел из тюрьмы. Тут меня ожидал Павел В. ⁶⁸). Тогда мы вместе пошли в городскую мастерскую, где работал или, лучше сказать, учился Петр П. Веригин ⁶⁹).

Он вышел к нам. Мы ему сказали:

— Что можно тебе пойти с нами в нашу квартиру?

Он побежал и спросил, взял свою шапку, пришел к нам и говорит:

— Пойдемте.

Тогда мы вышли на базар. Наша квартира была далеко. Мы сели на фаэтон и приехали к нашему знакомому. Передал я Петру Петровичу присланные гостинцы от И. Е. Конкина: пару оленьих рогов и другие северные вещи: теплые оленьи сапоги, шапку. Тогда он ушел, а мы дождались время поезда, поехали на вокзал, сели на

———-

⁶⁷) Веригину, который в то время сидел в Елисаветпопьской тюрьме.

⁶⁸) Планидин.

⁶⁹) Сын духоборческого руководителя П. В. Веригина.

Прим. ред.

— 109 —

машину. На одной из станций слезли с машины, тут был молоканский вольный омнибус. Мы сели в этот отходящий омнибус, доехали до Делижана, оттуда сели на почтовые. Везли нас везде хорошо. Приехали мы на станцию Джаджур, где стали закусывать. Там была жена почтового старосты, дочь Василия Подовского, Аксиния. Она была знакомая Павлу Васильевичу. Отозвала его и спрашивает:

— Это что за человек едет с тобой?

А он спросил ее:

— Ты знаешь холодненского родионовского Ивана Веригина?

Она ответила:

— Нет.

— Вот это он самый из Тифлиса едет со мной до Александрополя.

Но он ей для того так сказал, потому что боялся, что и она приговорена меня ловить. Окончили мы закуску, дали нам лошадей. Оттуда мы поехалн прямо в г. Александрополь, где, как говорили наши, был поставлен для меня караул, но мы оба были переодеты в штатскую одежду ⁷⁰). Когда приехали на станцию, я попросил лошадей и говорю почтовому старосте, что я инженер железной дороги и мне необходимо нужно спешить. Он мне поверил, сейчас же приказал запрягать лошадей. Мы выехали из города. Первая станция от города — Оргино, и тут же в правую руку стояло селение наших Кириловка. Стали подъезжать и сказали ямщику, чтобы вез нас в селение. В этом селении жила моя родная сестра с мужем и детьми. Мы заехали к ней. В селении все спали: была ночь. Они сейчас встали, ямщику велели отпречь лошадей. Он отпрег, ввел в конюшню, а я им сказал: ‘оповестите всех, кто хотел, пусть соберутся в одно место. Я им передам привет’. Они так и сделали.

В полчаса собралось все селение в тот дом, где молятся по воскресным дням Богу. Я вошел. Там уж было так много народу, что трудно пробраться к столу. У стола стояли старички и читали псалмы. Прочитал псалом старичек. Я поблагодарил.

— Спаси вас, Господи!

Они приостановились. Тогда я сказал:

— Славен Бог прославился!

Ответ был:

— Великое имя Господне и слава Его по всей земле!

— Мир вам, братцы и сестрицы, от Господа Вога, Иисуса Христа!

———-

⁷⁰) Духоборцы имеют свой особый костюм, несколько похожий на донской казачий, резко отделяющий их от другого русского населения Кавказа.

Прим. ред.

— 110 —

Ответ был:

— С радостью мир восприемлем и радостно возглаголем: Христос Воскрес!

— Во истину Христос Воскрес!

— Здорово живете, братцы и сестрицы?

— Слава Богу! Как вы? Как вам ездилось?

— Слава Богу! Съездил хорошо. Кланялся Петр Васильевич, —
и я им отдал земной поклон. Встал я. Они тоже все упали на землю, поднялись и говорят:

— Спаси Господи.

Я говорю:

— Ванюша, Варюша и Тюничка Конкины кланялись.

Второй поклон.

Они таким же поклоном поблагодарили.

Третий поклон, говорю:

— Благодарили вас за ваши подарки.

Они тоже поклонились и говорят:

— На здоровье!

Поговорил с ними немного и сказал им:

— Времени нет много говорить, надо ехать, а то захватит свет, тогда увидит старшина или другой кто донесет ему.

Простился я с Кириловцами и пошел к сестре. Ее муж, Федор Светлищев, запрег тройку лошадей, сели мы с Планидиным. Он нас до света привез в с. Терпение. Я пошел к Веригиным, постучал в окошко. Жена Василия спросила:

— Кто там?

Я сказал.

Тогда она отворила дверь, вошел я в дом. Еще все спали. Аграфена пришла — жена Григория Веригина. Поговорили немного. Дедушка и бабушка спали в отдельной комнате и им было неизвестно о моем приезде. Тогда эти сестры стали меня приглашать:

— Ложись, Миша, поспи немного.

Сначала я отказывался, а потом согласился, лег спать да с дороги так крепко уснул, что порядочно проспал. Повставали и старички, а я все сплю. Хорошо выспался, тогда проснулся, смотрю, солнце уже высоко, бабушка и дедушка мимо меня ходят, а будить не желают. Тогда я встал, умылся, стал с ними видаться, передавать привет от П. В. Веригина и И. Е. Конкина, потому что всех я их видел. Бабушка плачет, потому что очень соскучилась и рада, что я им передаю, что я их лично видел. Так я и остался у них до вечера. А вечером так же, как и в Кириловке собрались терпенские, одинаково был передан привет и терпенским.

— 111 —

Окончив свое дело в Терпенье, поехал в с. Спасовку. Сделал то-же самое, что и в тех двух селениях.

В ту же самую ночь повезли меня в Гореловку. Это было в субботу под воскресенье. Я приехал еще до света домой. Дома одел свою одежду. Утром пошел молиться Богу. Помолившись Богу, передал горельским то, что и в других селах передавал. Поговорили немного старички и говорят:

— После обеда надо собраться и поговорить.

Тогда все разошлись по домам, пообедали, потом стали собираться ко мне в дом и так набралось много, что порожнего места не было. Узнал старшина и прибежал ко мне в дом. Я сидел около стола. Он бросился ко мне, говорит:

— Здраствуй Михаил С., очень рад видеть вас живым, я уже по вас соскучился.

Я с ним поздоровался. Он меня спросил:

— Как путешествовал?

Я сказал:

— Везде хорошо было!

Он спросил:

— А еще никуда не поедешь?

Я отвечал:

— Надо отдохнуть.

Он сказал:

— Расскажи мне, пожалуйста, как вы проехали Александрополь? Вас никто там не видал?

Я сказал:

— Мало кто видел, я ехал ночью, приехал на почтовую станцию поздно вечером и сейчас же оттуда выехал.

— А что тебя разве староста не видал?

— Как не видал? Он видел, да не узнал, а я ему не признался. Оттуда выехал, заехал в Кириловку, потом в Терпение, из Терпенья в Спасовку, а из Спасовки домой.

Он удивился:

— Почему тебя нигде не задержали?

Я ответил:

— Почему меня будут задерживать? Я не беглец.

Он говорит:

— Как же не беглец? Уехал так, что никто не знал.

Я сказал:

— Как никто не знал? Все знали, потому что на моем паспорте все были подписаны.

Тогда он мне говорит:

— 112 —

— Прикажи запречь лошадей, проедем с тобой в участковое управление.

Ответил я ему:

— Я в участковом управлении дела не имею, лошадей запрягать не буду и вас туда не повезу.

Он сказал:

— А как же мне приказывал участковый начальник: как явится Андросов, сейчас приставь его мне.

Я сказал:

— Если приказал вам, так вы и запрягайте своих лошадей —
и повез меня к участковому.

Приехали мы после обеда, вошли в участковое управление, доложили участковому. Он вышел. Это был молодой человек, высокого роста, штабс-капитан Бураков. Поздоровался со мной, потом сел за стол и начал меня спрашивать: как ездил? Видел ли Петра Виригина? Я рассказал, что видел.

— Еще где ездил?

Но я того не показал. Говорю:

— Более нигде не был.

Тогда он взял бумагу, начал писать и приказал старшине посмотреть у меня в карманах. Тот осмотрел меня. У меня ничего не было, только 10 рублей денег. Тогда он спросил:

— Как проехал г. Александрополь? Заезжал ли в селения?
Из селения в селение кто возил?

Я все рассказал, что приехал ночью в Кириловку, как собрал людей, как оттуда ночью уехал в Терпение, там подневал, вечером уехал в Спасовку, там тоже всех собирал, а оттуда в ту же ночь домой. Возил меня из Кириловки в Терпение Федор Светлищев, а из Терпения в Спасовку Семен Зыбин, а из Спасовки в Горелое Евдоким и Николай Поповы. Он на это сказал:

— Почему двое, а не один?

Я сказал:

— Это потому, что была ночь, да к тому же был вечер и боялись заблудиться.

Окончив опрос, он все переписал. Я тогда спросил:

— На что это вы пишите?

Он засмеялся.

— Делать нечего!

Я повторил.

— Да я так и понимаю, что напрасно вы это пишите.

Тогда он приказал казаку или, по нашему сказать, эсаулу:

— Возьми его к себе, да смотрите, никого к нему не пускайте из духоборцев, а Федора Светлищева сейчас позовите сюда.

— 113 —

Вышли мы из управления, идет Миша, наш кириловский житель Михаил Немонихин. Я ему сказал:

— Иди в селение сейчас, скажи Светлищеву, что его позовут сейчас в управление. Пусть говорит все, что было.

Тот не понял хорошо. Сейчас побежал и говорит Светлищеву:

— Тебя сейчас позовут в управление. Андросов мне велел тебе сказать, чтобы ты говорил не все, что было.

Сейчас пришел эсаул, позвал Светлищева, тот пошел в участковое управление, стал его участковый спрашивать. Тот отказался. Тогда позвали и меня в управление. Участковый говорит:

— Из вас один врет: ты говорищь, что был у него, а он отказался.

Тогда я сказал:

— Отказываться не надо.

Ему стало совестно, что он послушал человека и сказал неправду. Он покраснел. Я говорю:

— Разве вы не видите, что человек оробел, и потому так сказал.

Тогда участковый мне говорит:

— Возьми почтовых лошадей, поедешь в Карс.

Я от этого отказался.

— Я почтовых лошадей не буду брать: я даром расходовать деньги не хочу.

Тогда он сказал:

— Ну пешком пойдешь.

Я ответил:

— Пешком тоже не пойду, я не могу итти пешком — дорога снежная, да и с какой стати лошади будут стоять, а я буду пешком ходить.

— А где они стоят?

— Дома стоят.

— Домой тебя нельзя пускать.

Я сказал:

— Если на своих нельзя, дай приказ, пусть от селенья до селенья везут?

На это он так ответил:

— От селенья до селенья нельзя везти. Ты знаешь, что к тебе не велено пускать ни одного человека.

Я спросил:

— Почему это ни одного человека не допускать? Что от меня заразятся что ли? Я человек здоровый и во всех селах уже был, никого не заразил, — и указал на стоящего здесь Ф. Светлищева: — он меня в Терпение возил: он заразился? И он не может теперь
везти меня?

— 114 —

На это участковый сказал:

— Он может. А повезет он? Спроси его.

Он сказал:

— Сейчас повезу.

Тогда участковый стал приказывать:

— Завтра утром пораньше приезжай сюда, а отсюда поедешь прямо в Карс с одним всадником. Андросов будет здесь ночевать.

Тогда Светлищев ушел. Участковый приказал всадникам:

— Этот человек будет у вас ночевать, вы к нему не пускайте ни одного человека.

Они говорят:

— Слушаем.

Тогда взяли всадники меня на свою квартиру и пока было видно, никого не пускали, а как смерклось, всех пускали, кто приходил, только караулили дверь участкового, чтобы, если он выйдет из двери, нам всем уйти, но он за всю ночь не вышел. И я всю ночь провел со своими в беседе и хорошо. А утром приехал Ф. Светлищев. Доложили участковому. Он вышел и приказал всаднику, чтобы не оворачивал нигде с дороги да и близко никого не пускал. Тогда мы поехали. Доехали до станции Порчеть (?), которая стояла от нашего селения не более, как на полторы версты, где мы остановились кормить лошадей. Пришло много наших. Я наказал Збитневу, чтобы он пришел. Я ему сказал, чтобы 3 человека летом поехали, навестили П. В. (Веригина), а то может меня не пустят, так это бы по моему нужно предложить старичкам летом, если меня не пустят. Ты тогда это и скажи. Он обещал это сделать. Было много народу. Была мать моя, жена, дети — все простились со мной, боясь, что меня засадят в тюрьму.

Покормили лошадей и поехали по шоссейной дороге.

Не знаю, от кого узнали Новотроицкие, что меня везут. Их селение стоит недалеко от шоссейной дороги. Выехали мы на гору. Смотрю я вперед: около селения на дороге стоит толпа народу. Подъезжаем — это новотроицкие сестры и братья встречают меня. Подъехал я к ним, остановился, слез с саней, поздоровался с ними, передал привет. Как и в тех селах, у них была приготовлена закуска. Они стали приглашать закусить. Мы тут стали закусывать. Тогда они стали приглашать, чтобы мы к ним заехали переночевать. Но на это проводник наш не согласился. Говорит, что тут есть нехорошие люди и нельзя заезжать. Тогда я простился с этими братьями и сестрами, поблагодарил их за их хлеб и соль и за братскую любовь.

Поехали мы дальше, доехали до молоканского селения, которое

— 115 —

от Карса отстоит на 12 верст, — Прохладное. Там мы остановились ночевать. Заехали к молоканину Семену С. Бабишеву. Те нас приняли, как странников, кормили и поили нас и очень благодарили, что мы заехали к ним. Утром мы приехали в Карс к уездному. Всадник передал бумагу. Тот посмотрел, отдал бумагу и говорит: ‘ступай к губернатору’. Пошли мы к губернатору, передали бумагу. Губернатор тоже не принял, отправил к жандармскому офицеру. Пришли к нему. Тот начал меня спрашивать:

Где деньги брал? Как ездил? Сколько израсходовал? Когда приехал? Что говорил?

Я все рассказал:

— Деньги мне братья давали, так кто сколько пожелал, каждый давал по своему желанию, кто 20 копеек, кто 10, кто 5, 3, 2 копейки, а кто и рублями давал.

Он спросил:

— Сколько всех собралось?

Этого я не сказал, а спросил у него.

— На что вам знать?

Он говорит:

— Мне нужно знать. Говори, сколько всех собралось у тебя денег? Тогда я сказал:

— Я их не считал.

До этого времени он, что спрашивал, все записывал, а тут остановился. После этого еще много говорили и он уже ничего не писал. Продолжался этот допрос около четырех часов. Тогда он говорит:

— Ты должен остаться 15 дней здесь в Карсе, а потом приедет прокурор и твои дела покончит.

Я на это не согласился и говорю:

— Я в Карсе не останусь, потому что я здесь должен нанять квартиру для себя, иметь расходы, я уеду домой, а тогда приеду, когда прикажете.

Он тогда говорит:

— Тебя домой пустить нельзя.

Я спросил:

— Почему нельзя?

— А вот почему: к тебе будут люди заходить, а ты их будешь всех принимать и будешь всем свои дела рассказывать, а если б ты никого к себе в дом не пускал, отчего не пустить? Ты дай мне в том подписку, что не будешь никого пускать к себе: я тебя сейчас отпущу.

Я на это ответил:

— Не только, что вам записку давать, я и слова такого не могу

— 116 —

сказать, я на это никогда не соглашусь. Если кто ко мне прийдет или приедет, я его с большнм удовольствием приму.

После этого еще много толковали. Он одно говорит: ‘не езди’. А я говорю: ‘уеду’. Потом я говорю:

— Если вы боитесь и не знаете, что со мной делать, вы прикажите старшине, пусть он караулит мой дом, а я эти 15 дней поживу дома.

Он на это согласился. Только сказал:

— Я напишу бумагу, а ты ему передашь?

Я тоже согласился. Он написал пакет и дал мне. Я приехал домой, но не захватил старшину дома: он уехал в Карс. Неделю пробыл там. Ко мне кто хотел — приходил и приезжал, никому не было притеснения. После когда он приехал, тоже не стал приходящим делать препятствия, даже и мне ничего не говорил. Эти 15 дней я жил дома и все узнали, что меня отпустили на 15 дней. Много народу у меня за это время перебывало. Все мне рассказывали, что с кем случалось, потому что то время было очень трудное.

Многих сильно били, измучили, хотели своим насилием отвратить нас от вероучения Христова.

Мое семейство рассказало мне, как старшина их притеснял после того, как узнал, что меня нет дома.

Ежедневно ходил и требовал от жены: ‘скажи, где делся муж?’ Но она отвечала: ‘не знаю’. Он ей обещал тюрьму и другие разные наказания, но она ему не сказала об этом до тех пор, пока не получила от меня письма. А когда получила и увидела, что я был у П. В. (Веригина) и был арестован и освободился, тогда она ему сказала: ‘я получила письмо, что скоро приедет’. С тех пор перестал старшина притеснять их.

Прошли эти 15 дней.

Приходит старшина и говорит:

— Тебе нужно ехать в Карс.

Тогда я поехал в Карс, зашел к жандармскому офицеру. Он стал мне читать мое показание. Когда опрашивал, тогда написал мало, а как стал читать — тут уж много написано было. Вписаны слова, которые я не говорил. Я попросил их замарать. Он замарал. Дошло и до денег. О деньгах написал, как они собирались. И собралось немало денег, около 200 руб. Я тогда сказал:

— Как это вы неразумно пишите? Я когда туда доехал, израсходовал часть, да когда меня обыскивали, более двухсот было.

Он на это было обиделся, стал ругаться, а потом одумался и говорит:

— 117 —

— Скажи мне, пожалуйста, как я должен записать?

Тогда я говорю:

— Вы записали хорошо, только замарайте, что около 200, остальное все хорошо.

Тогда он так и сделал и говорит:

— И в самом деле хорошо, что не написал о числе, потому что не говорил.

Тогда он мне говорит:

— Андросов! не обижайся на меня, что я тебя некоторыми словами оскорбил. Поезжай с Богом домой.

Тогда я поехал домой и жил дома целый год.

Весной мы решили послать трех человек, из 3-х губерний по одному человеку: из Карской области Андрея Ф. Савинкова, из Елисаветпольской — Алексея Ф. Чевельдеева, из Тифлисской — Ивана П. Обросимова. Они поехали в Тобольскую губернию в село Самарово.

Их там арестовали, воротили назад до Тобольска. В Тобольске их посадили в тюрьму и они там просидели все лето и осень до зимы. Зимой наши братья стали меня просить, чтобы я опять поехал. Да вернее сказать, и у самого была охота. Только старшина каждодневно ходил ко мне и говорил:

— Смотри, Андросов, не решайся, никуда не отлучайся. Я тебе
это говорю, жалея тебя, а то ведь за тобой надзор. Я два раза в неделю доношу управлению о вашей жизни, куда и когда отлучаетесь, — я сейчас доношу правительству, и так что если вы отлучитесь еще на долгое время, хотя на одну неделю, то вас сошлют на вечно в Сибирь, это уже без всякого разговора, потому что решение вам давно сделано.

Я отвечал на это:

— Для меня все равно, что здесь жить, что в Сибири, дабы творить волю Божию.

Тогда согласился второй раз поехать и сказал братьям:

— Я не боюсь ни тюрьмы, ни ссылки, только об езде не могу сказать, что могу доехать, а попробовать можно, и буду стараться.

Тогда порешил второй раз поехать. Тут уж я не стал бояться, что узнает старшина. Хотя ему не говорили, а братья и сестры — все знали.

П. В., М. А.⁷¹)

———-

⁷¹) Рукопись подписана двумя инициалами ‘П. В., и М. А.’ — Последний — ‘М. А.’ — принадлежит автору и означает ‘Михаил Андросов’.

Под инициалами ‘П. В.’ по всей вероятности надо подразумевать ‘Павел Васильевич’ — имя и отчество духоборца Планидина, который мог сотрудничать с М. Андросовым в составлении его записок.

Прим. ред.

— 118 —

Второй путь.

29 декабря 1896 г.

Простился с домашними своими, с семейством и со всеми братьями и сестрами. Поехал в Терпение и там простился. Оттуда в Александрополь, а потом прямо в Тифлис. Там была масса наших братьев в Метехе и тюрьме. Я им написал письма, что все братья и сестры низко им кланяются, всего хорошего от Бога желают. Также и о себе написал, что хочу поехать в Сибирь и прошу вашего совета. Они из тюрьмы мне пишут, Василий и Григорий — братья Веригины — и другие, советуют мне поехать в Елисаветполь, посоветоваться с братьями. Я на это согласился. В Тифлисе вечером на вокзале стал садиться в вагон, встретил там Андрея Плотникова. Я его не знаю, а он меня сейчас спрашивает. А я его спрашиваю. Он боится и не сознается. Спрашивает меня, я сейчас сказал, что я Михаил Андросов. Тогда и он сознался. Говорит:

— Я ссыльный, еду в Славянку секретно, поэтому я боюсь, дабы не наткнуться на кого, а то отдадут в тюрьму.

Тогда я говорю:

— Да это-то и мое тоже дело. Дело такое же, как и твое, хотя я и не ссыльный, а всех боюсь, и я туда же еду. Вот мы и товарищи вместе поедем.

Доехали мы до Дзегама. Слезли с машины, зашли в постоялый двор, наняли себе двух верховых лошадей доехать до армянского селения Чирдохм (?). Отдали по одному рублю. Доехали до этого места, потом воротили лошадей назад, а мы пошли пешком. Пришли вечером в Славянку. Я зашел к Варваре Веригиной, а потом пошел к своей родне. Славянские узнали о моем прибытии и многие пришли.

Узнала жена Петра Васильевича, тоже пришла, повидалась со мной, погововорила о своей сиротской жизни, как она живет с своим малолетним сыном. В эту же ночь они дали знать и в другие села: Новогорелое, Новотроицкое и в Новоспасовку. Из тех сел тоже старички приехали. Собрались они в дом Федора Малова. Посоветовались, потом позвали меня. Я пошел к ним, поздоровался с ними, поговорил немного. Все старички посоветовали мне ехать.

Приходит Николай Веригин и говорит: ‘пойдем, Миша, баня готова’. Я простился с братьями и пошел в баню. Вышел из бани, вошел в дом. Только что вошел, пришло 3 десятника и говорят: ‘Вас требует пристав’. Пошли мы с Николаем и с десятниками к приставу. Пристав был на квартире у Котельниковых, которые в то время очень нас не любили. Когда мы шли

— 119 —

туда, я думал, что дальше мне уж не придется добровольно ехать, а буду арестован. Вошли мы в дом. Один десятник доложил старшине. Старшина приставу. Позвали меня. Вошел вместе со мной и Николай Веригин. Стал пристав спрашивать меня, откуда приехал, есть ли билет, зачем приехал и когда уеду? Я на все отвечал:

— Приехал я из Карса вчера, уеду завтра. Приехал повидаться с родственниками, а билета у меня нет. Вы сами знаете, что билетов не дают нам.

Тогда он сказал:

— Ну смотри, чтобы ты завтра уехал. Иди с Богом.

Я сказал:

— Благодарю вас, спокойной ночи вам.

Это было в субботу вечером.

Переночевал я у Николая Веригина. Утром в воскресенье пошел на литургию, помолился Богу, простился с братьями и сестрами. Пообедал. Подъехали сани. Мне сказали:

— Вот сани приехали. Можно ехать.

Простился я с семейством Веригина и со всеми, кто был тут. Вышли мы с Н. Веригиным ехать вместе. На санях было двое: Антон Конкин и Василий Кабатов. Они нас обещали отвезть на Дзегамскую станцию. Да не пришлось. Только съехали под гору, а там нет снега, так что на санях очень трудно ехать. Мы их попросили вернуться, а сами пошли пешком. Из Дзегамы мы поехали в Елисаветполь, где эти бедные люди ⁷²) сидят в одном тюремном замке без всякого последствия более двух лет. Мне хотелось узнать об их положении. Приехавши туда, мы написали письмо, попросили, нельзя ли устроить личного свидания и получили ответ. Пишут, что, кажется, можно будет завтра. Мы передневали там.

На другой день пошли в тюрьму. Попросились в дверь, меня пустили. Вошел я во двор, где был Иван Веригин и другие братья. Поздоровался с ними, передал поклон. Тогда Веригин говорит:

— Дело мое нейдет на счет получки денег. Ты сам ступай к губернатору и говори, что следует, а то я невольный человек, хлопотать нельзя.

Смотритель его выслушал и пошел прочь. Тогда мы стали разговаривать о своем деле. Немного поговорили. Потом мне предложили уходить. Простился я с ними и вышел из тюрьмы. Николай ожидал меня. Оттуда пошли мы прямо на вокзал. Сели в вагон, доехали до Дзегамы. Там Николай слез, а я поехал в Тифлис.

———-

⁷²) Арестованные духоборцы. Прим. ред.

— 120 —

Пробыл еще в Тифлисе дня три, писал в тюрьмы письма и оттуда получал. Приходило ко мне много друзей и я тоже ходил к некоторым. Ходил к Ю. Г. Пащенковой ⁷³), рассказал ей свое дело, что я уже на пути, но только нет надежды проехать, потому что очень трудно без всякого вида ехать, да к тому же идет всенародная перепись, везде будут спрашивать, а там узнавай, какой ответ давать. Тогда Пащенкова, в сожалении, предложила мне документ своего умершего мужа. Я на это не согласился. Узнала об этом Елена Петровна ⁷⁴). На другой день пришла ко мне на квартиру и посоветовала мне заехать к Владимиру Г. Черткову ⁷⁵)

———-

⁷³) Ю. Г. Пащенко — ныне умершая — жительница г. Тифлиса, принимала большое участие в попечении о преследуемых духоборцах. Собирала для них деньги, писала об их тяжелом подожении друзьям и знакомым и состояла в переписке по делу духоборцев с Л. Н. Толстым.

⁷⁴) Е. П. Накашидзе принимала близкое участие в положении сосланных духоборцев. В Тифлисе постоянно виделась с приезжающими туда духоборнами, записывала за ними различные их рассказы, повествования и описывала их тяжелое подожение в ссылке. Была преследуема администрацией и, наконец, выслана из Тифлиса. Жила у В. Г. Черткова в Англии, где и принимала некоторое участие в агитации в пользу духоборцев и их переселения в Канаду. Прим. ред.

⁷⁵) Владимир Григорьевич Чертков — ближайший друг и горячий последователь Л. Н. Толстого, — с 80-х годов прошлого столетия серьезно был занят делом собирания различнейших документов, касающихся положения сектантов в России, их учений и истории. Приняв большое участие в положении закавказских духоборцев, которых сильно преследовали в 1894—98 гг., он издал в Петербурге на ремингтоне, вместе с П. И. Бирюковым, брошюру ‘Напрасная жестокость’, а с И. М. Трегубовым и П. И. Бирюковым — воззвание ‘Помогите!’ В этих брошюрах ярко очерчивалось бедственное положение духоборцев и взывалось к властям о прекращении преследований, к обществу — о помощи. Как за эти издания, так и вообще за деятельную пропаганду своих идей и постоянное сношение с сектантами, В. Г. Чертков, после тщательного обыска произведенного у него в Петербурге, на котором было отобрано очень много ценнейшего материала по сектантству. — был выслан за границу, без права возврата в Россию, на пять лет. Поселившись в Англии В. Г. Чертков предпринял большое издательство под общим названием ‘Свободное слово’, В этом издательстве появилось в свет более ста книг и брошюр. ‘Свободное слово’ впервые начало печатать полное собрание сочинений Л. Н. Толстого, запрещенных в России. Кроме отдельных изданий книгоиздательство ‘Свободное слово’ издавало журнал, выходивший более или менее регулярно, под названием ‘Свободное Слово’. Всего вышло 18 NN журнала.

Для распространения взглядов Л. Н. Толстого среди англичан В. Г. Чертков организовал особое издательство ‘The Free Age Press’, в котором появилось много различных памфлетов Л. Н. Толстого и др. изданий.

Помимо писательской и лекторской деятельности в Англии, В. Г. Чертков принял самое живейшее участие в переселении духоборцев из Закав-

— 121 —

посоветоваться с ним. Я согласился на это. Тогда она написала мне его адрес. Я взял этот адрес и выехал из Тифлиса 7-го января 1897 г. на почтовых.

Попался мне попутчик юнкер. Мы с ним вместе ехали до Владикавказа. Приехали вечером, так что не захватил я отходящих поездов. Мне на вокзале сказали, что на Ростов будет отходить завтра в 9-ть часов. Тогда я уехал на постоялый двор, зашел в номер, поужинал, помолился Богу и лег спать. Долго не спал, потом уснул. Кто-то постучал в мою дверь. Я спросил:

— Кто там?

Закричали:

— Полиция! Отворяй скорей!

Я ответил:

— Какая полиция в 12 часов ночи.

Он резче закричал:

— Отворяй!

Я отворил дверь, вошел пристав и несколько человек десятников.

Пристав спросил меня:

— Откуда едешь?

Я ответил:

— Из Тифлиса, я житель Тифлисский.

— Куда едешь?

Я ответил:

— Я и сам не знаю, еду я по адресу. Я поступил на службу. Паспорт хозяин отправил по почте, а мне дал адрес. Подал я им адрес Елены Петровны. Он посмотрел. В адресе было написано: ‘станция Ольгинская, ‘хутор Ржевск’, Владимира Григорьевича, где должен видеть Ивана Михайловича Трегубова.’

Он спросил меня:

— Где эта станция Ольгинская? На Дунае?

Я сказал:

— Да.

— А кто это Владимир Григорьевич?

Я сказал:

— Помещик.

— А Михаил Трегубов?

———-

казья в Канаду. Это участие было настолько значительно, что без него и самое переселение восьмитысячной массы духоборцев вряд ли могло бы состояться.

В настоящее время В. Г. Чертков пользуется правом свободного въезда в Россию. Прим. ред.

— 122 —

— Это управляющий.

Тогда он мне отдал этот адрес и полиция ушла. После этого я уже не мог уснуть до света.

Утром пошел на вокзал, смотрю около вагонов стоят арестанты, окруженные солдатами, в числе их один наш односелец Федор Самородин, за отказ от военной службы. Я прошел мимо него, кивнул головой, но говорить не посмел, потому что тут было много офицеров, и я побоялся, как бы кто ко мне не придрался. Не знаю, узнал он меня или нет. Тогда поехали мы на одном поезде. К вечеру я написал записку, попросил кондуктора, чтобы он передал в арестантский вагон. Он мне ответил: ‘с большим удовольствием передал бы, но сейчас оставили на станции’. Не пришлось с ним поговорить. Он недолго после этого жил: умер в Москве.

Я доехал до станции Ольгинской, слез, вошел в зал, т. е. в 3-ий класс. Там было много мужиков. Я стал спрашивать:

— Есть-ли охотники везть меня в Ржевск на хутор?

Двое сейчас подошли и стали со мной торговаться. Потом подходит еще один и говорит мне:

— Вы едете в Ржевск?

Я сказал:

— Да.

— Так это человек наш. Пойдем со мной.

Я пошел с ним к нему в дом. Это был Николай Шишкин.

Я спросил:

— Что берешь ва провоз?

Он мне скавал:

— У нас цена известная. Вы не будете платить, они сами платят за всех, кто к ним приезжает.

От Шишкина мы выехали рано. Приехали на хутор еще до света. Повидался я с Иваном Михайловичем (Трегубовым). Он мне рассказал что Владимир Григорьевич в Петербурге, пишет ему телеграмму, чтобы он ехал и вез все бумаги.

— Сегодня я в 12 часов дня поеду.

Я рассказал ему о себе, решили мы ехать вместе до Москвы и заехать к Льву Николаевичу посоветоваться. Так выехали мы из Ржевска. Запрягли нам тройку серых мастистых лошадей. Привевли нас в Лезиновку к управляющему. Побыли мы немного там, потом в Россоши, в Россоше мы поужинали и побыли долго. Тогда повезли нас ва Михайловскую станцию. Вошли мы в зал. У них тут все ходили без шапок. А в конце комнаты было какое-то пение. Зашли мы во второй класс. Долго ожидали машину, потому что на два часа машина запоздала. Потом И. М. пошел по-

— 123 —

лучать билеты и сдать ящик в багаж. Получив билеты, стал сдавать ящик с бумагами. Его не приняли и И. М. жандарм арестовал. Он оробел, прибежал ко мне и говорит:

— Оставь здесь свои вещи, выйди из зала, тут лошади есть, садись и уезжай в Россоши, а то тебя арестуют.

Я на это не согласился.

— Пусть арестуют, я не боюсь.

Тогда он немного повеселел. Стали садиться в вагон. Я было хотел отдельно сесть, но жандарм меня не пустил. Говорит:

— Вы, товарищи, должны вместе садиться.

Посадили нас вместе и говорят:

— Вот доедем до Воронежа, там будете слазить в жандармское управление, потому что мы имеем от полковника приказ, чтобы Трегубова доставить ему.

Мы с ними начали беседовать о христианской жизни. Они тоже не отрицают, а говорят:

— Мы тоже христиане.

— А почему же вы нас арестуете?

Они ссылаются на приказ полковника.

— В приказе один писан, а вы двух гоните.

Тогда они сдались.

— До другого нам нет дела.

Доехали до Воронежа. Ссадили И. М., а я остался, поехал дальше. Приехал в Москву в 12 часов ночи. Сел на извозчика и поехал в Хамовнический переулок к графу Льву Николаевичу Толстому. Подъехали к его дому. Он уже спал. Долго я дергал звонок, но не знал, какой нужно и вовсе не тот дергал. Тогда подошел караульный и говорит: ‘он недавно лег, а то унего все горел огонь’. Этот караульный взял другой смычек, подергал, стало слышно, что по лестнице идет человек, который и отворил дверь. Смотрю — стоит со свечкою в руках в халате седой дедушка. Он спросил у меня:

— Кто такой?

Я ответил:

— От Ивана Михайловича Трегубова человек.

Тогда он сказал:

— Заходи.

Я вошел.

Дедушка затворил дверь и говорит:

— А паспорт у тебя есть?

Я ответил:

— Нет.

Он сказал:

— 124 —

— Поцелуй меня.

Я поцеловал его.

Мы пошли по лестнице вверх. Зашли в комнату. Дедушка спросил меня:

— Вы есть хотите?

Я сказал:

— Нет.

Тогда он говорит:

— Так будем спать, а завтра побеседуем.

Он указал мне место, где я буду спать, указал отхожее, и ушел спать.

Утром я рассказал, как И. М. арестовали, и о себе, что я еду к Петру Васильевичу.

Дедушка мне предложил:

— У меня есть такая штука небольшая, а удобная для них: топор, молоток, щипцы, ножницы. Я им пошлю.

Я отказался от этого в виду того, что еду без всякого вида, думаю, что если где задержат, найдут эти вещи, признают за разбойника, а я этого боялся и не взял. Попросил дедушку посоветывать мне, как можно удобнее проехать, но он на это сказал:

— Нужно бы посоветоваться с Александром Никифоровичем Дунаевым ⁷⁶).

Тогда он пошел к Дунаеву сказать обо мне.

Сейчас же пришел А. Н. Д., повидался со мною.

Я ему рассказал, что еду к П. В. Веригину и спросил, нельзя ли узнать, есть ли зимний путь через Архангельскую губернию в Тобольск. Он эти мои слова прииял с большой жадностью, как угодники Божьи принимают странников, так и он поступил со мной. Говорит:

— Есть у меня знакомый купец, который зимой доставляет рыбу из Тобольской губернии. Я от него могу узнать.

Немного поговорил и обещал мне это сделать и дать резолюцию.

Тогда он ушел. Мы с дедушкой немного посоветовались и порешили мне ехать через Тобольск и уже вышли из дома. Лев Николаевич обещал меня проводить. Идем по улице, встретился с нами мальчик. Дедушка с ним поздоровался и сказал мне:

— Это мальчик Дунаев.

Прошли еще немного. Едет сам А. Н. Подъехал к нам и спросил:

— Куда вы идете?

Мы сказали:

———-

⁷⁶) Толстовец — один из друзей Л. Н. Толстого. Прим. ред.

— 125 —

— На вокзал.

Он нас воротил и говорит:

— Можно через Архангельскую ехать.

Мы вернулись, зашли в дом Л. Н., побыли немного. Приходит сын Дунаева и говорит:

— Наш папаша просит вас к себе.

Мы начали собираться итти и еще не успели выйти из дома, как пришел сам А. Н., принес мне карту, в которой был обозначен путь прямо через Архангельскую губернию.

Указал мне, как ехать, сделал отметки, где сворачивать с большой дороги и так дальше. Потом пригласил нас к себе на ужин. Мы пошли все вместе к А. Н. и были у него долго вечером.

Когда мы уходили, молодой человек в доме Дунаева со слезами просил покаяния, говорит:

— Александр Никифорович, прости меня.

Дунаев вскочил со стула, схватил его за руки, увел в другую комнату, немного поговорил с ним и проводил его.

Вернулся к нам.

Я спросил дедушку:

— Это что за человек с таким покаянием явился?

Он мне рассказал, что это был псаломщик.

— Он все время ходил мимо меня во время лета, когда я занимался огородом и постоянно ругал меня, а вот его выгнали, он пришел мириться, — сказал Дунаев.

Подошло время отхода поезда в Вологду.

А. Н. говорит:

— Нужно ехать на вокзал, уже время, а то уйдет машина.

Сейчас вышли мы с ним на улицу, сели на биржевые сани, прибежали на вокзал, только что успели захватить поезд, тут он так проводил меня, как Иисус Христос повелел своим рабам. (Его добрые дела всегда рисуются в моей душе).

Доехал я до Вологды, оттуда на лошадях до Пинеги, где должен свернуть вправо. Это я все проехал.

Отъехал от Пинеги верст 100, тогда мне говорят извозчики, что тут пойдет лес более, как на триста верст. Станции держат охотники. На каждой станции три и четыре хозяина, у каждого по одной лошади. Они так возят, что если заметят деньги или одежду, то завозят в лес да и концы в воду, а мне посоветовали взять пристяжную лошадь на этот путь, чтобы ехать с одним извощиком это пространство. Я сначала так и сделал, договорил извозчика на таких условиях, что если я пожелаю ехать с ним все время пространство до Усть-Цыльмы, то он обязан везти, а если не пожелаю, то рассчет поверстно, сколько провезет. Так и поехали.

— 126 —

Проехал одни сутки и мне не понравилось тем, что пока лошадь отдохнет на станции, я сижу, делается мне скучно, да к тому же я в сутки на смененных лошадях проезжал по 200 верст, а на одной далеко до сотни не проехал. Я рассчитал извозчика, так что и он был доволен вернуться назад. Я поехал на переменных. Ехал день и ночь, мало где и в хижины заходил. Извозчики меня спрашивали, что я за человек. Я им говорил:

— Член по крестьянским делам. Еду в Усть-Цыльму на короткое время.

Везде ехалось хорошо. Миновал Усть-Цыльму. Отъехал верст 60. Это уже было далеко на север. Стал донимать меня холод. Я вздумая купить себе из оленьих кож доху. Спросил тут.

— Да, — говорят, — есть, один тут торгует этими штуками.

Спросили меня, — откуда житель. Я показал:

— Из Архангельска.

Они:

— А вот у нас урядник оттуда, может вам знаком?

Я отказался:

— У меня здесь знакомого нет.

Тогда переменил лошадь, зашел к продающему, купил себе доху. Пришел десятник и говорит:

— Вас просит урядник.

Я сказал:

— У меня нет времени, я должен скорей ехать в Ижму.

Десятник ушел.

Я отдал деньги, оделся, вышел ехать.

Бежит десятник:

— Обожди, — кричит, — урядник требует.

Я вскочил на сани, крикнул:

— Погоняй.

Тот по лошади, извозчик тоже по лошади и ускакали. Проехали еще 40 верст.

Приехал в Ижму, откуда я должен ехать 150 верст на одних лошадях, потому что на этом промежутке нет почтовых станций, никакого жилья. Я тут остановился, стал искать, кто бы провез меня через это пустынное место. Наткнулся на меня какой-то писарь, стал придираться:

— Откуда едешь и куда?

Я сказал:

— Еду из Усть-Цыльмы.

— А билет есть?

Я сказал:

— Какой должен быть билет в своем уезде.

— 127 —

— Как это в своем уезде за 250 верст и не имеет билета?

Я замолчал.

Он ушел от меня. Не прошло минут пять, прибежал урядник и строго требует билет.

Я говорю:

— Нет у меня билета.

— Так к заседателю сейчас пойдешь.

Вышли из дому, стоит запряженная лошадь в сани.

— Садись.

Сел я и он. Поехали. Немного проехали, тут и заседатель. Вошли в дом заседателя, он стал меня спрашивать:

— Откуда и куда едешь, по каким делам?

Вошла и мать его. Я все рассказал, что очень издалека целый месяц день и ночь все еду, и по какой причине нам не дают паспортов. Они меня пожалели. Я стал просить заседателя не задерживать меня. Он на это сказал:

— Не я задерживал, а урядник.

— Да, урядник, а вы пустите, я прошу вас.

Он ответил:

— Не могу.

Тогда приказал заседатель уряднику осмотреть мои вещи и меня. Отобрали у меня деньги, позвали десятников, передали им меня и приказали, чтобы строго смотрели ва мной. Переночевал я у них. Утром десятники запрягли свою лошадь, посадили меня и самих двое село и повезли меня обратно, назад в Усть-Цыльму к уездному исправнику. Везли назад двое суток. Привезли меня и сдали в Уездное управление. Исправник был в отпуске. Я пробыл день в управлении у сторожа Григория Михайловича Киселева. На ночь меня отвели в тюрьму. Только что пришел, сейчас прибежал сторож и говорит:

— Приехал исправник, велит, чтобы шли к нему, а в тюрьму не велит сажать.

Я пошел со сторожем к исправнику.

Он мне посоветовал нанять квартиру на месяц, пока дело обделается. Дал мне своего человека, чтобы отыскать хорошую и подешевле квартиру. Нашли за два рубля в месяц — хозяйское отопление, хорошая комната с договором, что если я у них пробуду меньше, то по расчету. На новой квартире я переночевал. Утром пошел к исправнику, поговорил, попросил его, чтобы он меня отпустил. Он рассказал мне, что знаком с П. В. Веригиным. Он в Коле был исправником, когда туда приезжали, Иван Конкин и другие.

— Я знаю вас, что вы люди хорошие, мне жаль вас, что за-

— 128 —

держали. Ты напиши домой телеграмму, пусть они удостоверят твою личность, тогда я тебе дам свидетельство и ты будешь свободно ехать.

Я на это сказал, что мне нельзя домой писать телеграмму, потому что во всех конторах воспрещено нам передавать без просмотра правительства письма, телеграммы, что бы ни было. А как правительство узнает, пошлет этапным порядком.

Он на это сказал:

— Этого нельзя делать. Отсюда и за год не дойдешь.

Я предложил ему:

— У меня есть в Москве друзья. Если я им напишу, они удостоверят мою личность, тогда вы отпустите?

Он сказал:

— Все одно отпущу.

Я написал Льву Николаевичу Толстому, чтобы он удостоверил и другие мою личность. Скоро устроилось так, что я на третий день получил проходное свидетельство и выехал в путь.

Еду опять по этому следу и все бранят опять этих урядника и заседателя, что они так поступили со мной, а я оказался не виноват, потому что исправник отпустил меня.

Проехал я эту местность, доехал до селения Щельгор, которое стоит около Уральского хребта. Там живут остяки, которые не умеют говорить по-русски. Селение маленькое. Да и к ним привез такой же остяк — не может говорить по-русски. Приехали ночью, остановились у одного. Они говорят по-своему, а я по-своему. Они меня не понимают, я их. И так до света осталось.

Утром привели одного русского, который может по-ихнему говорить. Он мне рассказал, что у них нет дома мужиков — все уехали в Лялену (?) за мукой, так что меня некому отсюда увезти. Я спросил:

— А когда они вернутся?

— Дней через десять.

Это для меня оказалось очень долго — набрыднет ждать. Я попросил русского, чтобы он им сказал, что я могу ехать с кем угодно, хоть с мальчиком, абы дорогу знал. Он им это рассказал. Тут их сошлось много женщин, а мужчин, правда, не было. Одна девушка высокого роста говорит по-своему. Он выслушал и указал мне:

— Вот девушка соглашается везть, только говорит: если дает 5-ть рублей.

Я спросил:

— Отсюда до Ляленой сколько верст?

Они говорят:

— 350-т верст. А хорошо не знают.

— 129 —

— А сколько дней езды?

— Шесть, а если хорошо будем ехать, то и за пять доедем.

Я сказал:

— Дам пять рублей, пусть везет.

Он ей сказал, что я согласен ехать.

Тогда она сказала:

— Хорошо, я пойду, поговорю с матерью.

Этот русский тоже сказал:

— У меня нет болыпе времени, я занимаюсь охотой, ловлю и бью белок, нужно итти посмотреть, не поймалось ли?

И пошел.

Вернулась девушка со своей матерью, а переводчика уже нет. Тогда они стали сами со мной разговаривать. Много говорили. Я смотрел на них и ни одного слова не мог понять. Тогда они пошли, привели одну женщину. Та хорошо может по-русски разговаривать. Она стала мне говорить, что эта девушка хотела меня везть, да мать боится ее одну с тобою пустить. Ей вот 25 лет, она честно живет.

Я сказал:

— Пусть не беспокоится, я буду ей дорогой во всем помогать, а что какие другие худые дела я никогда и ни за какие деньги не буду делать сам, потому что я вегетарианец, пусть мне дают 1000 рублей за то, чтобы человеку сделать худое дело, то я сам разумею, что нельзя делать. Кто плохо делает, тот плохо и получает. Плохому человеку везде плохо, а хорошему везде хорошо.

Тогда она сказала:

— Согласна, я с вами поеду.

Я ответил:

— Для меня все равно, кто бы не был, дабы везли.

— Так пойдем с нами.

Пришли к ним в дом. Они стали ладить сани, кормить лошадей, нагружать на сани сено, так что весь день справлялись. Вечером выехали в путь в трех санях по одной лошади. Мне в сани поменьше сена положили, а себе на большом возу нагрузтили. Отъехали одну станцию верст 40-к, стоит избушка, остановились около избушки кормить лошадей. Навязали вязку сена, отнесли от избушки сажен 20-ть и положили. В избушке был один человек.

Я спросил:

— Это на что вы сено навязали?

— А это когда будем ехать обратным путем, тогда будем его кормить. Это везде будем так оставлять их от Щельгоры и до Ляленой, их тут 8-мь будок. У каждой будем оставлять. Они стоят одна от другой на 40, 21 и на 50 верст.

— 130 —

— А за постоялый, чтС с вас они берут, что вы около них останавливаетесь?

— Да берут, они из этого здесь живут, готовят дрова, воду, кто проезжает, у них варит кушать, чай греет, они за это на обратном пути берут по 3 копейки с лошади. Эти будки построил Сибиряков и дорогу проделал. Он доставляет на всю нашу Архангельскую губернию муку, из Сибири до Лялена возит пароходом летом, а тут зимой мы возим до нашего селения по 20 копеек мешок.

Это мне рассказывала та женщина, которая ехала со мной. Покормили лошадей, поехали дальше и на всех станциях оставляли сено. Эти две женщины везли меня хорошо. Много с нами встречалось народу. При встречах на Уральском хребте останавливались, чтобы разъехаться аккуратно, потому что по лесу в тихих местах очень глубокий снег. Я пробовал мерить, местами есть 10 и 11 четвертей глубины. Как своротишь с дороги, лошадь так и утопнет в снегу, как в воде. Везли они меня 5-ть суток. Лошади все время были покрыты инеем, как снег белые, так что ни одного разу не оттаивали. День и ночь были на снегу и на морозе. Вечером мы прибыли в Лялену. Отдал я за провоз деньги, поблагодарил своих подводчиков, что хорошо доставили. Остановился я у одного русского ночевать. Он дал мне свободную комнату. Я стал узнавать, как можно отсюда проехать в Тобольскую губернию в селение Мужи.

Он мне ответил:

— Да, это случается, оттуда привозят меха оленщики на оленях, с ними можно ехать.

Я спросил:

— Как часто они сюда ездят?

— Да это разно бывает. Иногда и за месяц ни разу не приезжают, а то и в неделю два раза бывают, а здесь оленей нет, а на лошадях тут никто не ездит.

Я задумался, что делать, если и до весны никто не приедет? Это скука съест! Тут переночевал, а утром смотрю в окошко — идут олени. Я спросил хоэяина:

— Это что за олени, что они привезли?

— Это из Мужей, привезли меха.

Я сейчас пошел к ним узнавать, будут ли обратно ехать. Узнав, что будут сегодня ехать назад, я нашел хозяина, стал ему говорить:

— Я хочу ехать в Мужи, возьмешь свезти?

Он ответил мне:

— Я буду долго ехать до Мужей, 6-ть дней. Это вам не понравится, а скорей я не могу: у меня поморились олени.

Я спросил:

— 131 —

— Сколько верст от Ляленой до Мужей?

Он ответил:

— Говорят, 500-т, но никто не мерил.

— А что, возьмешь за провоз 5 руб., если согласишься ехать?

— Я согласен

Так и кончили. К вечеру мы выехали. Отъехали верст 40, остановились ночевать, отпрягли оленей, пустили их в лес, они пошли себе. Нарубили дров, сделали огонь, натопили из снегу воды, нагрели чаю, поужинали, легли спать вокруг огня. Оленщик был из зырян, но мог говорить и по-русски. Сказал мне свое имя, отчество: ‘Алексей Федорович’. Я ему сказал:

— Олени могут далеко уйти, так что завтра не найдешь.

Он сказал:

— Не уйдут, много снегу, нельзя уйти.

Утром стало рассветать. Он послал сына и работника, гнать оленей запрягать. Они подвязали лыжи, пошли сверх снегу, собрали оленей и пригнали к саням, устроили вокруг их из веревок огорожу, стали ловить и одного к другому привязывать. Всех посвязали. Тогда стали запрягать. У них было 12 саней. В каждых санях по паре, а в передних тройка, да еще запасных было штук десять. Тех порожних попривязали сзади тоже за сани и поехали. Ехали весь день. К вечеру один белый олень стал, нейдет. Они его вьшрягли, а другого запрягли, а белого положили на сани и поехали дальше. Опять таким же порядком ночевали. Проехали мы шесть дней, выехали в Мужи, заехали в дом к А. Ф. тестю, подговорили остяка везть меня 250 верст до Обдорска. Передневал я в Мужах. На другой день привез остяк оленей. Поехал я с новым подводчиком. Проехал 220 верст хорошо. Тогда мой подводчик говорит, что дальше олени не могут итти.

Он говорит:

— Я заеду на станцию, найму оленей, они тебя отвезут.

Я не согласился. Но он упрямо стоял, что не дойдут олени. Остановился около станции, зашел туда, вернулся и говорит:

— На станции есть готовые олени, тебя сейчас повезут.

Заехали мы на станцию, не доезжая до Обдорска 80 верст, где я
должен сесть на свежих оленей, и прямо до Обдорска. Да не вышло мое дело. Вышли мы на станцию, пока запрягали оленей. Мы посидели, потом нам сказали, что олени готовы. Вышел я садиться в сани, смотрю, стоит кошева вновь прибывшая, подошел к моим оленям и говорит, чтобы сейчас было на 4-ре кошевы оленей. Заставил их на этих оленях ехать в степь за другими оленями. Это едет заседатель и другой с ним насчет всенародной переписи, спросил у меня билет.

— 132 —

Я сказал:

— Есть.

Он говорил:

— Вот тут обождешь, заседатель пропишет ваш билет, тогда вы поедете своей дорогой, а мы своей.

Вошли в станцию.

Он попросил у меня билет. Я подал свое свидетельство.

Он посмотрел и говорит:

— Андросов, узнал ты меня?

Я сказал:

— Нет не узнал.

— Я — урядник. Разве не помнишь? Прошлый год я тоже был.

Тогда я вижу, что беда, дальше нет дороги, попался в руки. Стал просить его. Он обещал, как приедет заседатель.

— Если тебя одного не пустят, то двоих хотя на малое время пустят, съездим двое, повидаешься, попросим, это все можно устроить.

Но мое сердце чувствовало, что нет, не пустят. Приехал заседатель. Я стал убедительно его просить.

Он стал меня укорять:

— Зачем ты ехал? Тебя тут все знают уже. Если бы кто другой, а тебе никак нельзя. Ты что меня просишь? У меня дети сироты, их нужно кормить, а если только тебя пустить, так меня выгонят со службы, чем я тогда буду кормиться?

Я более не стал приставать. Пришла почта, у меня были некоторые вещи, я сдал их на почту, написал, что послал. Тогда заседатель приказал и мне запречь сани и захватил с собой назад. Доехали до Мужей. Там передневали.

На другой день утром меня с урядником в Березов послали. На третью ночь приехали мы в Березов.

Утром пришел исправник и спросил меня:

— Почему, когда ехал сюда, не заехал к нам?

Я рассказал, что проезжал не здесь, а через Архангельскую губернию на Лялено, выехал прямо на Мужи.

Он более ничего не стал говорить.

Я попросил исправника, чтобы он мне позволил повидать друга своего Н. Т. Изюмченку. Он на это сказал:

— Можно, но только не сейчас, после.

Потом ушел от меня. Вошел урядник и сказал мне, что сейчас поедем вместе.

Я сказал:

— Как ехать? Я еще не виделся с другом.

Урядник сказал, что с другом видеться поздно.

— 133 —

— Как поздно? — сказал я — мне исправник разрешил его видеть. Пойдем к исправнику.

Он на это сказал:

— Тебе разрешил, а мне приказал выезжать сейчас.

Сам он ушел домой и так и не позволил мне видеть этого милого друга Н. Т. Изюмченку. Я поехал отсюда, из Березова с горем, так что до П. В. Верегина недопустили, а тут был да не дозволили повидать. Ехали мы с урядником вдвоем.

Я несколько раз за дорогу начинал с ним беседовать. Но он был человек жесткий, не любил говорить о добрых делах, а сам ехал за Тобольск в какое-то место молиться.

Я спросил у него.

— Что же, Андрей Иванович, вы едете молиться от Обдорска за несколько сот верст, а в Обдорске разве нет Бога! Там можно людей грабить, убивать и все плохие дела делать, то Бог не будет знать, кто он?

Он на это ответил:

— Бог везде видит и знает.

Я спросил его:

— Скажите мне, пожалуйста, что это такое Бог везде видит и знает, так он знает, кто и в Обдорске Богу молится? Почему вы там не помолились, а едете и делаете расходы?

Он на эти слова обиделся, стал браниться.

Я замолчал.

Когда сошла с него обида, я попросил, чтобы не обижался на меня. С тех пор я больше не стал о таких делах говорить с ним. Проехали верст сот 7, было большое селение, где жил заседатель.

Урядник оставил меня на станции, а сам пошел к заседателю.

Оттуда вернулся и говорит:

— Заседатель очень красивый и хороший человек, узнал по открытому листу да словесно у меня расспросил, как я тебя провожаю, да буду ли ехать назад. Я рассказал, что едем на перекладных, а я еду молиться и буду ехать назад. Он, жалея нас, велит запречь его теплую кошеву и ехать на ней в Тобольск, дабы я ее назад привез.

Тогда мы сели в заседателеву кошеву, ехали до Тобольска хорошо, а в Тобольск мы приехали в обед, посадили меня в полицию в каталажку.

Тут у меня были знакомые надзиратели. Я одного попросил, чтобы пошел на базар, купил бумаги, марок для писем. Это все мне принесли. Я начал писать письмо. Думал, что пробуду несколько

— 134 —

времени, но не поспел и одного написать, вошел надзиратель и говорит:

— Андросов, собирайся в тюрьму, пришла бумага.

Я бросил писать, стал собирать свои вещи, связывать. Только стал собирать свои вещи, пришел другой и говорит:

— Пусть выходит, лошадь привели, а то темно.

Дело было вечером. Повезли меня в тюрьму, привезли вечером. Смотритель ругался на полицию, почему не во время присылают, говорит:

— Я ночью не приму.

А потом сказал старшему надзирателю:

— Пусть он к вам зайдет.

Он взял мои вещи и пошли к нему. Очень долго у него сидели, говорили. Со слов видно, что человек хороший, да и принял хорошо.

Тогда он сказал:

— Время спать.

Я повторил:

— Да, время.

— Так одевайся, пойдем в тюрьму.

Я оделся пошли в тюрьму.

Он мне говорит:

— У тебя деньги есть?

Я сказал:

— Есть.

— Так отдай их мне, а если боишься, то смотрителю.

Я тюремной жизни и положения вовсе не знал, потому что никогда не бывал в ней. Я ему сказал:

— У меня денег много, я их отдам смотрителю.

— Так ворочайся.

Вернулись мы к смотрителю, передал деньги. Опять идем в тюрьму.

Я говорю:

— Вы посадите меня вместе с нашими, тут есть трое наших.

— Нет, — он сказал, — их отправили вот уж третий день.

— Так посадите меня одного.

Он так и сделал, посадил меня одного.

Я переночевал, Утром пришел надзиратель и говорит:

— Переходи в пересыльную камеру. Это не твое место. Тебя через три дня отправят.

Привел меня туда, где было семь человек: я с ними разговариваю, кого за какие дела посадили. Они рассказывали. Пришло

— 135 —

время обеда. Я вынул из кармана нож, стал резать хлеб, как нарезал, взял другой человек, отрезал и сейчас мне передал. Подходит третий, попросил, я и этому дал. Так и все. Я спросил:

— Неужели из вас никто не нмеет ножа?

Они ответили:

— Нет ни у кого.

Эти три дня мы резали одним ножом хлеб. Когда стали выходить, подошел ко мне один арестант и говорит:

— Отдай мне ножик, а то я портной и режу все жестью, все
руки попортил.

Я спросил:

— А почему не купишь ножа или ножниц?

— Ведь нам не позволяют, — сказал он мне — я не знаю, как ты его сюда привез, ведь у тебя его сегодня отберут.

Я вынул и отдал нож. Приказали нам выходить. Вышли мы, осмотрел нас доктор, потом смотритель передавал арестантам на руки деньги, спросил меня:

— Желаешь получить на руки деньги — или послать по почте?

Я сказал:

— Пять рублей дай на руки, а 220 пошли по почте.

Дал он мне эти 5 рублей и записал в книгу о выдаче. Потом говорит мне:

— Пойди распишись.

Я отказался росписываться:

— Не буду.

Тогда он взял у меня эти деньги, отдал унтер офицеру и говорит:

— Распишись.

Тот расписался. Он ему приказал:

— Смотри не отдавай ему, пока он тебе не даст на них расписки.

Осмотрели нас солдаты, приехали три подводы, уложили вещи, посажали женщин, детей, отправились в путь, выехали из города. Остановились солдаты, говорят:

— Кому чего нужно, давайте деньги, надо отсюда брать, а то на первой станции ничего нет. Тогда солдаты брали у арестантов деньги и записывали, кому чего купить. Я подошел к унтер-офицеру, попросил деньги. Он мне отказал. Я отошел, стал. Подошел ко мне один в кандалах арестант и говорит:

— Почему не приказываешь ничего? Там все дороже.

Я сказал:

— Нет денег.

— У меня есть, — ответил, — сколько вам нужно?

— Я сказал:

— 136 —

— Копеек двадцать.

Он дал. Я заказал на эти деньги белого хлеба. Набрали всего. Прошли первую станцию. Унтер-офицер не велел мне заходить с арестантами в камеру, говорит:

— Оставайся, с нами будешь ночевать.

Я остался. Ночевал вместе с солдатами. Тот в этот же вечер передал мне мои деньги, не требовал от меня никакой расписки, и всю дорогу я как бы от других был отделен — с солдатами. От Тобольска было 260 верст. Станции были друг от друга тридцать верст. На некоторых станциях мы нанимали от себя подводы, кто соглашался ехать, а больше шли пешком. Прошли половину пути, где была дневка.

Согласились арестанты заявить старшему, чтобы отсюда прибавил две подводы, потому что на это есть права, а если не прибавит, то не должен ни один выходить из камеры. Тогда пошел арестантский староста к старшему солдату и сказал, чтобы на завтра было пять подвод, а то арестанты подбились, не могут итти, а если этого не будет, то арестанты отсюда и не пойдут. Солдат обещал. Утром пришло 4 подводы. Солдаты выпустили арестантов, вышли и спросили:

— Отчего же пятой подводы нет?

Солдаты приказали:

— Укладывай вещи.

Уложили арестанты.

Солдаты закричали:

— Кто не может итти, садись в сани.

Арестанты ответили:

— Пока пятая подвода не прийдет, мы отсюда не выйдем.

Солдаты стали ругаться. Арестанты поворотились назад, положились в камерах, ни один не выходит. Тогда привели пятую подводу, вышли арестанты, сели в сани, тут стало хорошо. Почти все время ехали так и было с тех пор до самого Тюменя 5-ть подвод на 30-ть человек.

Прибыли мы в Тюмень, привели нас к тюрьме. Стали надзиратели обыскивать нас, повытрусили у арестантов табак. Повели нас в тюрьму. Я смотрю, тут много наших братьев. Я с ними поздоровался.

Они меня не узнали, а сейчас за мной прибежали и взяли меня в свою камеру. Их было там 32 человека. Это были молодые люди, которые были в дисциплинарном батальоне. Эти люди были много мучены, как бы сказать, восставшие от смерти, были в руках смерти и не умерли, но измучены так, что нельзя глядеть глазами на таких людей. Они имеют такую крепкую веру в Бога, что у них нет на теле живого места, а они не отступают от закона Божьего.

— 137 —

Я с ними повидался, всех их поцеловал. Многие из них были знакомые и родственники. Передал им от домашних поклон. Они рады были моему прибытию, а я еще больше был рад, что Господь послал мне видеть таких живых мучеников. Пришлось мне с ними быть две ночи и один день. Так все время мы с ними беседовали. Они мне рассказывали, как с ними поступали в батальоне те люди, которые тоже говорят: ‘мы веруем в Иисуса Христа’, а дела его ненавидят и любящих его бьют и мучают, за верование в него убивают на смерть.

После этого времени я простился с ними, посадили нас на машину, довезли до Челябинска. В Челябинске ввели нас в тюрьму, стали по списку делать перекличку. Надзиратель прокричал:

— Андросов!

Наши, сидевшие там, эти три брата, которые из Тобольска за неделю вперед высланы, услышали и подумали:

— Не наш ли?

— Завели нас в камеру. Тогда отомкнули тех пересыльных, которые за неделю раньше представлены. Один из них — Андрей Савенков из Карской области был близкий мой друг. Идет рядом в каждой камере в форточку поглядывает. Заглянул и в нашу камеру и не узнал меня, да и его трудно было узнать, потому что за это время отросла большая борода да к тому же разная одежда. Посмотрел и пошел. Я вышел из камеры и закричал:

— Савенков!

— Он вернулся ко мне, посмотрел на меня, и едва только мог узнать. Я поздоровался с ним. Более нам тут надзиратель не позволил говорить. Велел и ему и мне зайти в камеру. Вошел я, надзиратель сейчас замкнул дверь. Я попросил, чтобы меня перевели к ним в одну камеру. Но этого не сделали для меня. Утром я старался, как бы повидаться со всеми. Как стали пускать нас до ветра, я сейчас вошел и в их камеру и повидался еще с двумя братьями и так остался у них до обеда, а в обед нам заявили отправку, так что к вечеру нас вместе отправили. Мне стало веселей, хотя и все люди наши братья, но как у знакомых и людей одного убеждения у нас находилось более разговору. Ехали мы вместе, заходили в каждой тюрьме в одну камеру. Деньги были у нас на руках. Нужды мы в пище не имели до уфимской тюрьмы, а когда ввели нас в Уфу, там смотритель отобрал у нас деньги и не дал их нам на руки. Отправил нас, выдал нам на дорогу черного хлеба и рыбы. Мы рыбу не употребляли, раздади ее другим и с тех пор стали мы большею частью оставаться голодными, потому, что везде по-

— 138 —

чти выдают на дорогу хлеб и рыбу. Это для нас было плохо, а где выдадут деньгами, мы оживимся и купим чего-нибудь покушать.

Были в тульской тюрьме и в пензенской: дошли мы до козловской тюрьмы все вместе, а тут от нас одного отделили: Елисаветпольского брата послали другим путем, остались мы трое да других человек 60 в одном вагоне. Стали подъезжать к Ростову. Посадили еще человек 10-ть. В числе их были люди семейные, были два брата с женами и детьми, по виду люди не плохие. Стали мы с ними разговаривать. Они сказали, что их посылают на вольное поселение в Сибирь почти напрасно, потому что они на ярмарке купили краденые вещи:

— Мы не знали, что они были краденые. Нас с ними арестовали. Мы сейчас нашли того человека, у которого купили, выдали его, нас освободили и мы два года после этого жили свободно, нас не требовали ни по судам и никуда. Только старшина нам сказал: ‘дайте мне 100 руб., а то вам плохо будет за те вещи’. Мы этого не подумали, не дали ему денег. Потом прошло немного времени, нам объявили: ‘От вас отказалось общество. Вы пойдёте в Сибирь на вольное поселение’.

Мы собрали общество, спросили:

— Почему вы от нас отказались?

Все сказали:

— Мы никогда не отказывались. Это сделал старшина.

Стали мы просить старшину. Он на это ответил:

— Уж поздно меня просить.

Так что не дали и продать имущество.

Арестовали нас.

Загнали нас вместе в арестантскую тюрьму в одну большую камеру, где было человек 40-к да нас человек 70-т. Завели — было дело в пятницу под Пасху Христову, все легли спать. Староста этой камеры позвал 6-ть человек и говорит им, чтобы не слыхали вновь прибывшие:

— Когда позаснут, вы пошарьте около них.

Они так и сделали. Как народ заснул, они и пошли с обыском. Нашли у одного из тех двух братьев 17 рублей, вытащили их. По утру тот хватился, что нет денег, сказал старосте, что деньги вытащили. Староста сейчас позвал тех людей, которых назначал с вечера и говорит:

— Ребята, кто вынул деньги?

Один сейчас сознался, говорит:

— Я.

— Давай их сюда.

Отдал он их старосте. Староста посчитал и говорит:

— 139 —

— Это твои деньги?

— Мои.

— Столько или больше было?

— Столько.

— Пойди, получай.

Тот подошел. Он его начал колотить. Тот уже начал просить:

— Не надо мне денег, только ее бейте меня.

Но он этого не слушал, а бил, пока заморился. Тогда отдал ему 10-ть руб., 2 рубля тому, кто вытащил, а 5 рублей себе оставил и говорит:

— Ступай, пожалуйся на меня смотрителю, он у вас спрашивал, у кого есть деньги, чтобы ему передавали, почему вы не отдали?

И так эти 7 руб. остались у них.

Нас на второй день Пасхи отправили. Мы ехали вместе до станции, где расходится дорога на Петровскую и на Екатеринодар. Нас повезли вправо, их влево.

Во время праздника Христовой Пасхи по России было много подаяния в тюрьмы. Есть в России хорошие люди посещают темницы, так что в таких случаях иногда они нас поддерживали в телесных силах. Нельзя забыть этого.

Прошли мы часть Сибири, да России прошли одну сторону, и все говорят, что русский император один на всю Россию и закон один, а мы видим, что в каждом тюремном замке каждый смотритель поставляет свой закон и свои порядки. В некоторых тюрьмах смотрители обходятся с людьми по-человечески, в других же арестантов и не считают ни за людей, ни за какую тварь.

Привели нас в Екатеринодарскую тюрьму. Меня посадили в пересыльную камеру, а бывших моих друзей — А. Савенкова, П. Обросимова, — завели в карцер двух в один. Продержали нас одну неделю. При отправке я только мог их увидеть за неделю. Они так поизмучились, что страшно было на них смотреть.

Привезли нас в Новороссийск, посадили нас всех вместе. Тут нас продержали около двух недель. В течение этого срока случилось два раза убийство ⁷⁷) в нашей камере. Оба раза вечером входил смотритель на проверку. Проверит и скажет:

— Становитесь на молитву.

Все встали и смотрят в один угол, где висела досточка — на ней нарисован женский лик.

———-

⁷⁷) Слово ‘убийство’ духоборцами употребляется не только тогда, когда человек уже лишен жизни, но и когда он потерял сознание.

Прим. ред.

— 140 —

Они запели ‘Отче наш, иже еси на небесех’. Мы стоим, смотрим. Смотритель вышел из камеры.

Один арестант взял полотенце, подошел ко всем стоявшим, залез в середину, выбрал одного, накинул с затылка на глаза, обмотнул кругом шеи. Тут еще подбежало человек пять, связали его и начали бить. Остальные все стояли и смотрели. У него были глаза закрыты, он не видал, кто его бил, рот тоже был завязан, кричать нельзя было. Они его избили, положили к сторонке. Он лежал целый час, не ворочался. Потом стал стонать, пришел в память, подлез к дверям, стал звать надзирателя. Надзиратель вошел. Он стал жаловаться, что его избили. Надзиратель спросил:

— Кто избил?

Он указал на одного, но ошибся. Все забожились, что он не бил. Так и не нашлось виноватого, потому что арестанты не показывают. Утром увели его в госпиталь. Через несколько дней другого тоже таким же образом избили.

Я стал их спрашивать:

— За что вы, братья, так людей бьете?

Они мне рассказали, что это нехорошие люди, сыщики, что много людей через них в Сибирь пошло, а вот и сами в тюрьму попали.

— Так мы их научим, как людей продавать. Вот они поправятся, им опять тоже будет, а нет, так в бане кипятком обварим, а им уж отсюда не будет сворота, за то, что они сами много интересовались, и сами попались.

Дождались мы времени, тогда посадили нас на пароход, пароход заходил по всем портам. Из России ехало с нами много людей молиться. Они на пути все слезли с парохода. Нас везли двое суток до Батума. Ввели нас в батумскую тюрьму. В тюрьме были грузины, армяне, татары. Тут уже другие порядки тюремные: курение табаку, крики, игры, пляски. Все это не воспрещается. Пробыли мы в ней две недели. Тогда нас отправили в тифлисскую тюрьму, и в тифлисской были две недели. Но эти две недели прошли для нас скоро, потому что в Тифлисе была масса наших братьев, заключенных в тюрьме. Как пришел я, повидался с сыном, который уже содержался там около двух лет в одной этой надоевшей тюрьме. А я его не видел уже три года. Это тюремное свидание нам дорого стоило, да тут уж было разрешено свидание в течение двух недель. Нас многие вызывали на свидание. Меня вызывал Александр Стреляев. Это было в первый раз. Тут нас было двое: Александр Савенков да я, а И. Обросимова в Гории ссадили, потому что его семейство в ссылке находилось в Горийском уезде в Тифлисской губернии. Приезжали к нам: родитель мой, старшая сестра и племянник, они все меня вызывали на свидания. Я узнал

— 141 —

в тюрьме, в какой день нас будут отправлять. Они остались до того дня. Когда выводили нас из тюрьмы, они стояли около ворот, и я им передал свои лишние вещи. Они весело смотрели на меня. А как вышел из ворот, они увидели меня в оковах, с железною цепью на руках, тут что-то они опечалились, а сестра так сильно и горько заплакала, что я, смотря на нее, не мог себя сдержать, хотел ее попросить, чтобы она не плакала, но солдаты не позволяли говорить. В это время много наших было в Тифлисе, везде по улицам стояли и смотрели на нас. Пришли мы на вокзал, там увидели своего брата А. Чевелдеева, которого от нас в Козлове отделили, так что он после нас через две недели прибыл в Тифлис. Тут мы с ним повидались и хоть издали немного поговорили. Он сказал:

— Почти везде шел по вашим следам. Из какой тюрьмы вас выведут, а нас туда приведут, так что мне в каждой тюрьме про вас рассказывали.

Тогда их повели в Тифлисскую тюрьму, а нас посадили в вагон, привезли на Акстафинскую станцию, на Акстафе нас ссадили, ввели в этапное помещение, куда были арестанты приведены делижанской местной командой. Они ожидали бакинского этапа. Арестанты были почти все татары в кандалах. Когда их вели из Делижана около Караван-Сарайской станции, у них сделался побег. Один арестант снял с руки цепь и бросился в овраг, но убежать ему не удалось. Солдаты его убили . . .⁷⁸), да я это так к примеру говорю, а если поясней сказать, их на то и в солдаты берут, к тому и учат, чтобы людей убивали. Акстафинское этапное помещение было очень маленькое. Когда свели два этапа в одно помещение, было очень тесно, да к тому же в камере очень тяжко.

С ними был один казак, да нас двое. Солдаты нас троих поместили около окошка, чтобы мы пользовались легким воздухом да к тому же попросили нас смотреть, не сделали бы чего арестанты. Пробыли мы там двое суток, так что и окошком мало пользовались. Всю бытность были как в тяжкой бане. Арестанты сидели на земле и всю бытность кричали, что мы не доживем, чтобы отсюда выйти живыми.

После этих двух дней повели нас делижанские солдаты к Делижану, вели 5-ть дней. В течение этого срока мы насмотрелись на их поступки, так что не обошлось ни одного дня, чтобы они не побили на дороге человек 20-ть. Они взяли кур 10-ть, вот эта

———-

⁷⁸) Опускаем из цензурных соображений суждение духоборца Андросова о поступке солдат. Прим. ред.

— 142 —

стража по дороге и грабила людей. С нами шли до Делижана татары, армяне, грузины и тушинских два бека в Эривань в суд. Говорят, что им не передали повестку и они не явились в суд, а вот теперь их гонят этапным порядком.

Привели нас на станцию Торсачай. Один бек вошел вперед в этап и занял место около окошка открытого. Ему хотелось пользоваться приятным легким воздухом. Вошел старшой и унтер-офицер, исколотили этого бека, запхнули его в темный угол, а нам велели занимать около окошка. Так что везде в этапных помещениях они нас ставили около окна, надеялись на нас, потому что от нас плохих дел не видели. Эта станция небольшая — всего 15 верст от Делижана. Утром не спешили выходить из Торсочая. Утром сделался в этапе бунт. Двое арестантов подрались: армянин с крутином. Сделался шум. Вошли солдаты, спросили:

— Кто дралея?

Тут был молодой солдат, бежавший со службы. Его гнали опять на службу. Он указал, что армянин побил крутина. Тогда эти солдаты начали бить этого армянина, так что страшно было смотреть. Били его до полусмерти, бросили, вышли солдаты. Пришел в память армянин, подошел ко мне и говорит:

— Вас солдаты спрашивали первого, кто дрался, вы почему не указали ни на меня, ни на крутина?

Мы ему сказали:

— На что мы будем предавать своих братьев?

Тогда он побожился, что этого молодого солдата ночью сонного задушит, только разве не удастся: ‘потому что мне итти на Эривань, а ему на Александровск’.

Крутин был молодой мальчик, увидел, что солдаты побили через него человека. Когда стали выпускать из этапа, он прикинулся и говорит:

— Не могу итти.

Управились солдаты, поцепляли на цепь арестантов и кричат ему:

— Выходи!

Но он не выходит, отвечает:

— Не могу.

Тогда вышли два солдата, стали его бранить. Он не слушал их, а потом они начали бить, но он сначала терпел, а то видя, что дело не так, вскочил, прибежал, где все стояли, стал совсем здоровым. Приковали и его к цепи и шел он всю дорогу очень бодро, более не жаловался, что избит, видя, что эти солдаты очень больно бьют армянина.

Пришли в Делижан в этап. Принимал всех арестантов офицер. Нас двух поставил в сторону. Всех обыскивали, а нас офицер не позволил обыскивать. Подошел сам и спросил:

— 143 —

— У вас нет ничего, что не позволяют иметь арестантам?

Мы сказали:

— Нет.

— Так заходите в этап, я вам верю.

Внесли мы свои вещи, положили, вошел солдат и говорит:

— Офицер нам приказал вас не замыкать, а дать вам свободу, чтобы вы могли гулять по двору.

Там была дневка и мы целый день пользовались легким воздухом, гуляли по двору. Пришли александропольские солдаты и повели нас. На 5-й день пригнали нас в обед. Подвели к полиции. Крутинов и других оставили там, а нас повели в тюрьму глухим переулком, чтобы из знакомых никто не видел. Так и сделали, но все-таки узнали наши из ближайшего селения Кирилловское и трое приехало: Федор Светлищев, Иван Щукин, Павел Шилов. Просили они смотрителя, чтобы повидаться с нами, но смотритель этого не позволил, так что издали из окошка мы их видели, да подаяние от них получили. Пробыли мы в этой тюрьме одну неделю. Тогда нас погнали в Карс. Прошли мы первую станцию, остановились ночевать. Эта станция была очень близко от селения Кирилловки. Узнали о прибытии нашем кирилловские. Многие приходили на свидание, приносили разные закуски. Сестра моя приносила ужин, постели. Тут солдаты ни в чем наших не притесняли, так мы эту ночь весело провели. Утром у нас у всех был завтрак. Больше всех на счет ужина и завтрака хлопотала сестра моя Маша, она всю ночь не спала. Утром рано пошел этап, чтобы холодком пройти большую часть станции. Не успели мы выйти из Оргина, встретил нас мой тесть Евдоким Рыбалкин и Алексей Негреев. Они приехали на фургоне, попросили старшего солдата, чтобы нас провезть на фургоне эту станцию. Старший сказал:

— Отъезжайте от станции, а тогда можно.

Так и сделали. Стали подходить к Спасовке, тут уж все селение, мужчины, женщины — идут. Все стали около дороги, встречали нас, но солдаты не дозволяли останавливаться, прогнали нас, так что мало и дозволили говорить. Отъехали мы от Спасовки верст 5-ть, встретили нас: покойная мать моя, жена с детьми и внуком. Подъехали на фургоне. Тут я с ними повидался и так как солдаты мне не перечили, я сел с ними в один фургон, проехал версты 3 вместе, потом стала видна большая группа народу. Солдаты приказали мне слезть с фургона и зайти в круг арестантов. Я вошел. Тогда они погналя нас скорей. Когда стали подходить к народу, это были наши горельские. Они пололи хлеб да и подошли к дороге повидать нас, но им не удалось, потому что мимо них нас гнали рысью. Мы успели им только на бегу сказать:

— 144 —

— Здорово, братья и сестры!

Ночевали на Поргетском этапе. Тут уже мало кого к нам пускали. Тут полагалась дневка, но солдаты не захотели дневать и утром ушли мы отсюда. На другой день вечером пришли в Карс. В Карсе А. Савенкова пустили, а меня взяли в полицию, посадили вместе с арестантами, где было много срочных. Вечером мне односелец наш Николай Вышлов подал ужин и сказал, что хлопотал на счет освобождения, да уездного нет дома, ушел в гости.

— Если скоро прийдет, то я похлопочу о тебе.

Эту ночь я ночевал в полиции. В камере было очень тесно. Места на нарах не было, а пол был земляной, да к тому же в полколено грязь. Многие арестанты лежали прямо в грязи. Я спросил:

— Где же мне занимать место?

Тут были русские, греки, армяне, татары. Они мне ответили:

— На нарах нет свободного места, а выбирай, где посуше на земле.

Я стал смотреть, где поудобней. Лежавший на наре молодой мальчик татарской нации вскочил с нары, схватил свой палас и говорит:

— Вот ваше место.

Я стал его уговаривать:

— Не беспокойся, я и на земле могу спать.

Но он на это не обратил внимания, постлал свой палас на грязь, лег на него и говорит:

— Я свое место отдал вам, а вы как хотите, я буду спать здесь.

Тогда я занял его место.

Утром меня позвал полицеймейстер. Вхожу я в полицию, стоит есаул, прислан от уездного. Полицеймейстер говорит мне:

— Вот уездный прислал за тобой, возьми свои вещи и иди с этим человеком.

Пошли мы с есаулом к уездному. Вошли во двор. Там уже стояли Н. Вышлов, А. Савенков, да я пришел, и стало нас трое.

Уездом управлял подполковник Надеждин. Он всем нам троим лично был знаком, потому что он долго служил в нашем участке, да мы все трое имели раньше много общественных дел с ним, вместе и гуляли. Он, как увидел нас, подошел, подал руку, поздоровался с нами и говорит:

— Я вчера вечером был у губернатора, говорил о вас, но он сердится на вас, приказал, чтобы я вас к нему привел, надо итти.

Пошли мы вместе с уездным. Идем по улице, стали мы спрашивать уездного:

— 145 —

— Что вы нам будете делать?

Он говорит:

— Я буду стараться отпустить вас домой, посмотрим, что скажет губернатор.

Вошли мы в корридор к губернатору. Уездный пошел к нему. Мы немного обождали. Вышел к нам вместе с уездным губернатор генерал Томич, начал нас ругать, хуже пьяного солдата ругался, потом говорит:

— Кто вам позволил разъезжать по Сибири?

Я сказал:

— Совесть наша нам позволила.

Он еще больше стал ругаться. Мы стояли и смотрели на него. Ему набрыдло ругаться, и он спросил:

— Скажите мне, чтР ваша совесть вам позволила, а знаете, что вам за это будет?

Я сказал:

— Знаем.

Тогда он быстро поглядел на меня и закричал:

— Говори.

Я стал говорить:

— Мы ездили, потому что желали исполнить закон Спасителя. В Евангелии написано: болящего посети, в темницу пойди, словами возвесели, так и мы хотели навестить сосланных людей, а не знающие Бога нас не допустили, посадили нас в тюрьму и вот представили к вам на ваше распоряжение, а вы что хотите, то и делайте с нами. Если отпустите, будем жить на воле, а если отдадите под наказание, будем терпеть ради Христа.

Тогда он еще заругался и сказал уездному:

— Пусти их, пусть отправляются домой.

Тогда пошли мы вместе с уездным в уездное управление.

Он мне говорит:

— Пойдем, получи свои деньги.

Выдал мне деньги и освободили меня.

Приехал я домой. Дома все благополучно. Тут не стал меня старшина преследовать, а говорит:

— Андросов, опять можешь ехать, куда угодно, я теперь доносить не буду, потому что они очень строго мне приказывали смотреть вас, а вы как явитесь, они не арестовывают, а пускают на волю. Я о вас написал, что более караулить вас не буду.

С тех пор я жил без всякого притеснения. Когда стали переселяться в Канаду, я хлопотал на счет найма парохода, ездил несколько раз в Батум, проживал недели по две и больше и возвращался домой без всякого письменного вида. Старшина иногда спрашивал:

— 146 —

— Где был? Много времени не видел я тебя?

Я открыто говорил, где был и до отхода нашего мне никто из правителей не говорил ни слова.

Выехали мы из дома, т. е. из Карской области 10-го декабря 1898-го года на переселение в Канаду. Здесь живем свободно и благополучно.

М. С. Андросов. П. В., М. А. ⁷⁹).

Составлена в 1901 году

10-го марта.

———-

⁷⁹) Мы предполагаем, что под инициалами ‘П. В.’ надо подразумевать духоборца Павла Васильевича Планидина, а ‘М. А.’ означает ‘Михаил Андросов’. Прим. ред.

Рассказ о наших предках⁸⁰).

Михаила С. Андросова.

——

1901-го года 10-го августа я был в городе Иорктоне и встретил там старичка Ефима Власова. Он узнал меня, что я Андросов и говорит:

— Давно я желал поговорить с тобою, да не было случая.

Я говорю:

— Вот нам и случай. Завтра воскресенье. Можно целый день говорить.

Дождавшись этого дня, стал Власов у меня спрашивать о некоторых событиях. Я ему рассказал, что знал, а потом Власов стал рассказывать, как ему рассказывал Гаврила Сорокин о своем деле, как он поступил в духоборцы. Сорокин был большой богач, имел много денег. Сам он был высокого росту — 13-ти четвертей: его рост и богатство интересовало всех.

Стали в некоторых местах появляться духоборцы. Их в то время называли маловеры, на них было всемирное гонение. Некоторых засекали, а иных в столбы сажали, многих же ссылали на каторжную работу в рудники доставать серебряную и золотую руду.

— В это время, — так говорил Сорокин, — заехал ко мне

———-

⁸⁰) О предках духоборцев имеется в исторической литературе очень мало сведений. Сами духоборцы обыкновенно не любят рассказывать о ‘прежних временах’ своей общины. Вот почему всякое сведение, касающееся истории духоборцев, тем более исходящее от самих духоборцев, мы считаем необходимым опубликовывать, дабы таким образом мог бы накопиться достаточный материал для написания совершенно полной истории этой интересной секты. ІІечатаемый здесь ‘Рассказ о наших предках’ духоборца М. С. Андросова, хотя и имеет в себе ряд совершенно легендарных сведений, однако в общем представляет несомненный интерес.

Рукопись М. С. Андросова, взятая из коллекции сектантских рукописей, собранных В. Д. Бонч-Бруевичем, в настоящее время хранится в Рукописном отделении Библиотеки Императорской Академии Наук и значится по описи: ‘Сект. 66’. Прим. ред.

— 148 —

Кормилец ⁸¹) ночевать. Зашла у нас беседа о маловерах ⁸²). Я Сорокин, сначала гнал хулу на этих людей. Кормилец мне давал свободу, а потом преградил так, что нет моим словам места. ЧтР скажу и сам вижу, что не к делу говорю. Утром стал уезжать от меня этот гость. Я стал стараться более, стал узнавать, что за человек, какого убеждения. Он мне рассказал. Потом я поехал к нему и говорю: ‘я желаю быть слугой вашим, не откажите мне в вас верить?’ Кормилец говорит: ‘есть у меня дело, надо итти к царю. Я хочу, чтобы ты сходил к нему.’ Сорокин спросил: ‘Какое дело?’ — ‘А вот какое — рассказать лично царю Александру об нашей вере. Я испугался и говорю: ‘Я не могу говорить о вере и боюсь царя, один не пойду’. Кормилец сказал: ‘будет тебе другой товарищ, пойдете вдвоем, а только с царем говорить ты, Сорокин, будешь.’ Я еще больше испугался, что прямо указывает на меня. Тогда Кормилец говорит: ‘не бойся, Сорокин, если хочешь, чтобы была твоя слава, так иди смело. С товарищем войдете во двор царя, только помни, становись с левой стороны, а товарищ пусть становится с правой стороны, а я буду с вами и буду стоять посреди вас. И что спросят у вас, я тебе буду говорить ответ, а ты будешь отвечать им. Вот смотри на меня, какой я есть, такой и там буду и никто меня видать не будет, а ты будешь видеть меня и слышать один только.’ Тогда я согласился итти к царю с товарищем.

Шли мы пешком три месяца. Пришли к царскому дворцу, у ворот ходят слуги часовые. Мы сказали, что пришли к царю поговорить о своей вере. Тогда нас впустили во двор. Когда мы вошли во двор, увидели золотую роту солдат, которые стояли у дверях. Сорокин испугался, видит, что все солдаты в золотой одежде, и потерялся, не знает, зачем и куда пришел.

Тогда повели их к царю.

Как вошли в дом, так и пришлось Сорокину стать с левой стороны, а товарищу с правой. Они сказали: ‘здравия желаем, ваше императорское величество!’ Тут был и папа римский, т. е. старший поп. Он сидел, а около него открытая библия и евангелие. Сорокин не знал, что делать и куда деваться, поворотился к товарищу и увидел, что между ними стоит Кормилец. Тут сейчас пришли Сорокину на память все слова, что хорошо ему будет ответ давать со слов Кормильца. ‘Сошел с меня страх, возра-

———-

⁸¹) Духоборцы своих руководителей нередко называют различными ласкательными прозвищами. Так мужа и жену Побирохиных они называют ‘Радость с Радостью’. Сына Побирохиных, Савелия Капустина, называют ‘Кормильцем’, а жену его ‘Кормилушкой’.

⁸²) Т. е. о духоборцах. Прим. ред.

— 149 —

довадось мое сердце. Тогда папа римский стал нас спрашивать: что вы за люди, какой веры, какого звания ваша секта? ⁸³) и остановился. Кормилец говорит мне: ‘отвечай: мы иже именованные духоборцы…’ и так это я с начала до конца ответил из уст Кормильца. После этого стал распрашивать: ‘с кем Господь небеса творил?’ и на это я ответил. Потом спрашивает: ‘ты что за человек?’ ⁸⁴) и на это ответил. После этих трех вопросов и ответов, Александр спросил: ‘а петь вы можете?’ Сорокин ответил: ‘можем!’ А сам он был вновь поступивший в эту веру и нисколько не мог петь. А товарищ его был певчий. Он (т. е. Александр) говорит: ‘ответы ваши на все вопросы были хорошие. Хочу я слышать ваше пение…’ Тогда товарищ запел: ‘Внемлите, люди мои, закону Божьему…’ Кормилец обратился к нему, тоже стал петь и так в два голоса поют, что страшно стоять около них. А я, Сорокин, открыл рот и смотрю на них. Спели они этот псалом. Тогда Александр подошел к Сорокину и говорит: ‘вы есть духоборцы, вы Бога познаете в духе вашей веры правой. Можете пользоваться этой верой’. Тогда они его поблагодарили и попросили у них, чтобы они дали им вопросы и ответы, потому что у них все записывалось. Тогда Александр приказал дать копии этих больших вопросов и ответов, которые были получены ими, принесены к духоборцам и хранятся до сего времени.

Я предполагаю, что, по всей вероятности, они у русской организации хранятся в каких-либо сведениях о духовенстве или о правительстве.

Через короткое время постиг указ, чтобы духоборцы переселились на ‘Молочные воды’ в Таврическую губ. Еще многие были в ссылке в Сибири по разным местам. Тогда Кормилец написал просьбу Александру. Эта просьба была составлена так: ‘Сице глаголет Господь Бог Израилев…’ Это у вас есть, он вписан в псалмах ⁸⁵), да и сейчас мы его принимаем псалмом.

———-

⁸³) Именно такими словами начинается знаменитый духоборческий вопросо-ответный псалом, который составился как изложение веры, на вопросы, поставленные Преосвященным Евгением двум духоборцам в 1802 г., присланным для увещания в С.-Петербург в Александро-Невскую Лавру.

⁸⁴) Этими вопросами начинаются два других основные вопроса-ответные псалмы духоборцев, в которых изложено их религиозно-общественное миросозерцание. Прим. ред.

⁸⁵) М. Андросов упоминает здесь о записях духоборческих псалмов, произведенных В. Д. Бонч-Бруевичем в Канаде. Псалмы эти составляют так называемую ‘Животную книгу’ духоборцев, которую мы надеемся опубликовать во втором выпуске наших ‘Материалов’.

Упоминаемая здесь ‘просьба’, возведенная духоборцами на степень псалма, читается так: Сице глаголет Господь святый Бог Израилев. Создал его,

— 150 —

Когда подали просьбу Александру, он сделал заседание в сенате, но не могли понять этого прошения. Потом передали ее духовенству, конечно, тот народ по духовной части больше понимал. Тогда они ответили Аалександру: это прошение составлено самим Богом, мы по этому прошению решить ничего не можем.

Тогда Александр издал приказ — опросить во всех городах и селах и где только окажутся духоборцы, то без всякого притеснения пусть выходят на ‘Молочные воды’ в Таврическую губернию. Если есть в тюрьме или в ссылке в Сибири, пусть их освободят и отправят на казенный счет на ‘Молочные воды’ в Таврическую губернию. Его приказание было исполнено ⁸⁶).

В Сибири в одном месте было 100 человек духоборцев. Они были на каторжной работе: с мешками таскали из-под земли руду. Там же еще к ним присоединилось еще 100 человек, которые были сосланы за убийство и воровство. Видя многих людей в узах, пожелали быть братьями. Когда получился приказ, правитель вызвал всех каторжников и сделал опрос: ‘кто духоборец?’ Они обозвались по очереди. Их имена записали. Записали 200 человек.

Тогда он сказал: ‘кто писался духоборцем, выходи из партии.’

Отошли эти 200 человек.

Тогда правитель им говорит: вы — духоборцы, вот от царя есть манифест духоборцам только на таких условиях: если кто пойдет до святой церкви, того освободить и доставить на место его жительства на казенный счет.

Духоборцы спросили: ‘а где она, святая церковь?’

Он указал, где стояла, по нашему называемый вертеп, т. е. дерево славящая церковь.

———-

сотворил его во грядущих, опросите меня О сынех моих, о дщерях. От дел рук моих заповедал: аз сотворил землю, человека на ней, аз утвердих рукой своей небо, аз всем звездам заповедал, аз воздвигоша царя с правдою, все пути его праведные, все созиждет град мой, от тленения людей моих возвратите не со мздою, и не с издЮрами. Речет Господь Саваф, такожде глаголет Господь: утрудись Египет вкупе, ихним обществом, в маетности мужа высока. Приидут тебе и поклонятся тебе, яко в тебе есть Бог, не яко Бог, невидимый Бог. Ты Израиля спас, постыдятся и посрамлятся. Обновляются острова израилевы, не постыдятся, ниже посрамлятся все верующие Его даже до века. Такожде глаголет Господь святой, Бог Израилев.

Богу нашему слава. (См. ‘Животная книга’ 225 псалом).

⁸⁶) В одном из ближайших выпусков наших ‘Материалов’ мы напечатаем в хронологическом порядке все указы и прочие правительственные распоряжения эпохи Александра I, касающиеся сектанства и раскола.

Прим. ред.

— 151 —

Эти вновь присоединившиеея 100 человек духоборцев сейчас согласились итти к ней, а те, которые страдали за истину, ответили: ‘это не святая церковь, а это вертеп разбойников.’

Он спросил: ‘докажите, почему вы ее признаете вертепом разбойников?’

Они сказали: ‘потому что она навожена волами, а сделана ворами. Там живут разбойники и обирохи: людей обирают. Когда родится они берут, когда женится, тоже берут, а когда помрет, тогда последнюю шкуру сдерут.’

Тогда правитель сказал: ‘так вы берите свои сумки и идите под землю, будете таскать весь век землю.’

Они взяли сумки и полезли в нору, а те 100 человек пошли к церкви, отошли немного, он закричал: ‘воротить всех ко мне’. Воротили тех и других всех, т. е. 200 человек. Он тогда и говорит: ‘вот я вижу, что государь смешал пшеницу с куколью. Эти 100 человек, которые не заменили своей веры, они есть страдальцы Христа, готовы были умереть за истину, а вы 100 человек только звание узнали, что духоборцы, а веры в духе не имеете, дабы выйти на свободу, но не мое дело: император разрешил отпустить всех.’ Тогда они пошли все вместе. Шли дорогою, но как люди вообще бывают слабые, стали один другого упрекать, почему и произошел раздел: отделилось в одну партию 100 человек и в другую 100. Шли эти партии вместе, обед и ужин у них врозь. Но так как из Сибири путь длинный, шли пешком долго. Стали приближаться к Таврической губернии, стали люди рассказывать с поношением, вообще, как водится и в настоящее время, что духоборцы живут в Таврической губернии на ‘Молочных водах’: они другой веры, людей не любят, если только кто не по их мнению поступает, они такого человека выделяют из своей общины. Наслушались этих рассказов эти люди и сами заговорили: ‘мы не одни, а идем в одно место’.

Тогда эти сто человек, которые соглашались итти до церкви, стали слушаться и стали по селеньям оставаться, в каком селении десяток, в каком два, и так все сто человек остались, не осмелились итти. А другие сто шли смело, даже вполне были надежны, что их примут духоборцы. А когда дошли до духоборческих сел, они им указали: ‘идите в Терпение, к Кормильцу, повидайтесь, а потом он скажет, где вам селиться’.

Они так и сделали. Пошли к Кормильцу, сказали что пришли из Сибири, желают повидаться. Он их спросил: ‘сколько вас человек пришло?’ Оии сказали: ‘сто!’ Он их еще спросил: ‘столько вас там и было, или больше?’ Они ответили: ‘Было двести человек, но только сто изменили свою веру, когда начальник

— 152 —

объявил, что есть от царя манифест тем, которые пойдут до церкви, они согласились, а когда всех отпустили, мы с ними разделились, они долго шли с нами, а потом стали оставаться, и все по дороге остались’.

Тогда Кормилец сказал: ‘так я с вами видаться не буду, потому что вы не любите своих меньших братьев, по дороге их порастеряли и ни одного с собой не привели. Если бы их жалели и любили, то все бы вместе пришли, тогда бы я с вами повидался и был бы очень рад, а теперь идите, с ними помиритесь’.

Тогда они печально вернулись к тем братьям, нашли их всех, просили и плакали перед ними.

Те согласились на их просьбу, пошли с ними. Когда пришли вместе, тогда Кормилец повидался с ними и сказал им: ‘вот вы все пришли, но не все равны. Половина из вас те, которые страдали за веру Христову, а половина была сослана за разбойство. По манифесту царя вы угодили наименовать себя духоборцами, вас всех отпустили, и я вас всех равно принимаю, но только Господь будет каждому давать по делам: кто страдал за истину, того Господь принял в обитель свою, а кто был сослан за воровство и получил духоборческое имя и освободился, а теперь будет делать добрые дела и покается в прошлых грехах и будет просить Бога, то Господь милостивый, он всех, приходящих к нему с верою, принимает. А вы, которые страдали за истину! Ваши страдания увидел Бог и смилосердился над вами, дал вам свободу, и детям вашим, и внукам и даже до седьмого колена. Будете жить и богатеть, а потом будет новая служба, будете опять мучимы за веру Христову ⁸⁷), тогда кто чего заслужит. Кто будет служить Богу, тот и получит награду от Бога, а кто будет служить злу, тот во зле в погибнет’. А потом сказал: ‘теперь живите, кто как хочет’.

Но все-таки на ‘Молочных водах’ они жили хорошо, согласно. Прошло несколько времени. Император Александр Павлович вспомнил об этих людях, т. е. о духоборах. Пригласил свою супругу и генералов из сената поехать посетить духоборцев. Приехали они в Таврическую губернию к духоборцам в селение Терпение. Духоборцы их встретили хорошо. После встречи Александр попросил наших старичков, чтобы они сделали свое моление.

— Я желаю посмотреть, как вы Богу молитесь.

— Это с удовольствием.

———-

⁸⁷) У духоборцев и до сих пор имеется убеждение, что ‘для очищения божьего рода’ т. е. их общины, время от времени, обязательно должны повторяться различные преследования. Кто претерпит все эти преследования, тот останется ‘истинным’ духоборцем, истинным служителем Бога ‘в духе и истине’.

Прим. ред.

— 153 —

Наши начали молиться. Он с жаждой смотрел и слушал чтение и пение псалмов и весь наш обряц церковный. Когда окончилось моление, он стал говорить: ‘вот я вижу, что вы люди закона Божьего, все вы хорошо и усердно Богу молитесь. Я думаю это потому, что вы великими трудами выработали сей закон, вы все битые мученики, и хотя и есть между вами плохие, но мало, из десяти один и его невидно, а вот вы проживете несколько лет, между вами будет десять плохих и один будет хороший. Что он должен делать?’

На это наши старички так сказали: ‘хороший должен все терпеть’.

Тогда Александр поблагодарил и сказал: ‘хорошо вы понимаете закон Бога. С этого времени я жедаю быть духоборцем’.

Духоборцы ему ответили: ‘царь не может быть духоборцем, потому что духоборцы кормятся от трудов своих, пашут, сеют хлеб’.

Александр стал говорить своей жене: ‘желаешь быть духоборкой и кормиться от своих трудов?’

Она ответила: ‘нет, не желаю’.

Но он все-таки остался истинным христианином, навсегда в духоборцах, блаженный и благой ⁸⁸).

Через недолгое время после этого постиг приказ от Таврического губернатора. Он строго приказал духоборцам не брать на работу людей другой веры: ‘а то к вам из какой бы ни было веры человек попадет, не много поживет у вас и делается духоборцем’.

Наши сказали губернатору: ‘нам нужны рабочие люди’.

Тогда он объявил большой штраф с того хозяина, у которого будет нанят работник какой-нибудь другой веры, и поставил караул. Но как бы он не приказывал и как бы не караулил, все-таки бедные люди приходили на заработки, а наши их нанимали, одевали в свою одёжу, чтобы не узнала стража, хотя и были случаи, что ловили, но мало, а народ со всех сторон шел на заработки к нашим, потому что у наших было работы немало. Они занимались хлебопашеством и скотоводством.

———-

⁸⁸) Нам пришлось слышать рассказ от духоборческого старца Гриши Бокового, — ныне умершего, — который уверенно говорил, что император Александр I не умер в Таганроге, а ‘скрылся из своих помещений’, бежал к ним, к духоборцам на Молочные Воды в Таврическую губернию, и долго жил среди них, имел постоянные сношения с квакерами, которыми, при переселении духоборцев за Кавказ, был увезен сначала в Англию, а потом в ‘Старую Америку’.

Распространенная легенда о последних годах жизни Александра I, таким образом, нашла место и в духоборческих преданиях.

Прим. ред.

— 154 —

В той богатой жизни люди скоро отступили от закона Божьего. Стали ездить по городам, по ярмаркам, по всем роскошным жизненным местам. Тогда их выслали в Закавказье. Тут тоже не особенно хорошо жили для Бога, а только старались как бы нажить богатство, хотя были между нами такие, которые старались жить в законе Бога, но очень мало. А когда настало это гонение на нас, наши старички стали думать, вспоминать слова Кормильца и стали приступать к вере Христовой. А как только сделали шаг вперед, так русское правительство и насело на нас, а Господь увидел нашу ступень, стал подавать нам свою силу, и так мы были согласны за веру во Христа переносить все страдания, даже были готовы итти и на казнь за веру Христа.

А как переселились в Канаду, тут немного некоторые ослабели из нас, но есть многие, которые твердо держатся закона Божьего. Можно вполне надеяться, что какие бы ни были гонения, они никогда не отступят от закона и веры Христовой. Да, истинный христианин никогда не отступит. А что касается духоборцев, они уже довольно хорошо знают, что Бог есть выше царей и князей. Бог может своего раба везде сберечь, в каких бы захолустьях ни был человек, если взял в себя внимание с горячей верой служить Богу, то — (нам это очень хорошо видно) — Бог такому служителю во всех делах помогает.

Вот кормилец наш С. Капустин был отдан в военную службу. Он служил очень мало. Тогда была 25-ти летняя служба, а он освободился через 6 лет, потому что стал жить в законе Бога.

А как стал жить?

Об этом я вам раскажу, что я слышал от старичков.

Он служил в одной роте фельдфебелем, но то было такое время, что даже правители приказывали и сами поступали и говорили: девять убей, а десятого научи воинской дисциплине.

Так и делали.

Били, секли бедных солдатиков.

Капустин тоже жестоко поступал со своей ротой. Полк, в котором служил Капустин, стоял в лагерях, Капустин выводил свою роту на учение и старался исполнять волю ротного командира. Их рота была из всех рот полка ученее. Он больше всех делал занятий.

Отец ⁸⁹) увидел, что сын поступает не по закону Бога. Отец в один прекрасный день приехал к тому месту, где Капустин учил свою роту солдат, отпрег лошадь, пустил на пастьбу, а сам поднял оглобли, сделал холодок в отдыхал под телегой.

———-

⁸⁹) Духоборческий руководитель Побирохин. Прим. ред.

— 155 —

Капустин выводит солдат на учение и видит, что в пустынном месте стоит телега. Он удивился и говорит: ‘это что такое? Откуда взялась телега?’ И он указал на одного солдатика: ‘пойди, узнай, кто там есть’. Солдат боялся фельдфебеля, как жарко горящего огня, побежал со всех сил, подбежал к телеге, сам не отдышется, не соберет духу, чтобы сказать поскорей.

Сидевший старичок спросил:

— Что, солдатик, так заморился?

— Да вот меня послал фельдфебель узнать о вас, кто вы такой?

Старичек ему сказал:

— Я — Радость.⁹⁰) Хочу видеть вашего фельдфебеля. Иди и скажи ему, чтобы сейчас шел сюда.

Тогда побежал солдатик, подбежал к фельдфебелю, снял шапку и говорит:

— Какой-то старый старик, зовут его Радость, велел тебе к нему сейчас итти.

Тогда фельдфебель скомандовал:

— Поставить ружья в козлы, — а сам пошел к старику.

Солдаты смотрят, видят, что фельдфебель подходит к телеге, встал старик — поздоровался, потом старик сел, а Капустин стоит.

Солдаты смотрят с удивлением и ведут тихонько между собой разговор: ‘это что за старик сидит, а фельдфебель стоит, и разговаривают между собой?’

Прошло немного времени: все стоял Капустин, потом упал на колени и стал просить прощение у старика. Старик подошел и, повидимому, благословил Капустина принять дух добра.

За это время все другие роты кончили учение, пошли в палатки. Простился наш фельфебель с старцем.

Подошел к солдатам и говорит:

— Берите, братья, ружья, пойдем в палатки.

Солдаты удивлялись, что занятий не было, а фельдфебель не сердито, а очень вежливо теперь обращается с солдатами.

На другой день выходят на учение, смотрят, телеги нет. Капустин говорит:

— Пойдем, ребята, на то место, где стояла вчера телега.

Подошел с солдатами, скомандовал:

— Становите, братья, ружья в козлы, а сами садитесь отдыхать.

Сам сел и солдаты все сели.

Капустин начал по-братски с солдатами говорить и стал

———-

⁹⁰) Мы уже упоминали, что Побирохин был наименован духоборцами прозвищем ‘Радость’. Прим. ред.

— 156 —

перед ними извиняться, что многих оскорблял. Солдаты удивлялись и не знали, что говорить. И так это продолжалось все часы, что должны они были заниматься. Окончив это время, пошли в палатки. Солдаты заговорили между собой, стали догадываться, что фельдфебель изменил свой нрав.

С тех пор Капустин не стал ни одному солдату плохого слова говорить, а делал для них уважение.

Об этом скоро узнал ротный. Стал замечать он, что Капустин не учит солдат военной дисциплине, но не имел такого развития, чтобы Капустина чем опорочить. А когда собирались офицеры где-нибудь гулять, то говорили, что Капустин не учит солдат. Этот разговор дошел и до полкового командира. Полковник позвал ротного, стал с ним разговаривать о Капустине, что его надо сместить с должности, а на его место назначить другого умного человека. Это слово ротному послужило большим неудовольствием.

Он сказал полковнику:

— У меня такого, как Капустин, во всем полку ни одного офицера нет, а о солдатах и говорить нечего, а что солдат не учит, так он их уже научил, они больше всех других рот знают службу.

В это время был отрядный командир под судом. Он много старался, подавал прошения, но на все его прошения были деланы отказы. Суд приговорил его к лишению чина и дворянского звания, а ему очень не хотелось этого. Он обращался к разным лицам, кто бы помог его делу.

— Стал говорить с полковником:

— Мое дело выходит труба, сколько я хлопотал, и все не мог оправдаться, а вот будет последнее заседание, говорят, подпишут решение. Не знаю теперь, куда обращаться и что делать?

Полковник нисколько не подумал, а сразу сказал:

— Обратись в такую-то роту к фельдфебелю, он можетъ, и поможет вам, у меня был его ротный и говорил, что во всем полку нет ни одного офицера умней его.

Но отрядный был до такой степени перепуган, что кто чтР говорил, он все делал, лишь бы помочь своему горю. Сейчас побежал к Капустину, стал его просить о помощи в суде.

Капустин спросил:

— За что, т. е. за какое дело попал в суд?

Отрядный рассказал все, как было и говорит:

— Я делал это дело для того, чтобы отличиться и получить награду, а дело вышло в ошибку и я попад под суд.

Тогда Капустин сказал:

— 157 —

— Эту ошибку можно поправить, и говорит отрядному:

— Садись, пиши прошение. Я буду говорить, что нужно писать.

Отрядный стал писать, а Капустин диктовать те самые слова, которые он рассказал, что вышла ошибка в его мыслях, что он поступил так для похвалы и награды. Написали очень короткое прошение, но описали его мысли и ухватку. Тогда он подал это прошение.

При заседании для его решения прочли это вновь поданное прошение и изменили прежнее решение, а стали делать вновь другое решение. По этому прошению решили за его смелость и за отчаянный поступок прибавить чин: поставить на должность корпусного. Так и подписали приговор. Получил отрядный корпусного.

Позвал к себе Капустина и говорит:

— Вот Капустин, твое прошение помогло мне. Я остался очень доволен. Получил высокое место, хочу также и тебя поставить офицером за твое добро ко мне.

Капустин ответил:

— Не желаю быть офицером.

Отрядный подумал, что мало офицера и говорит:

— А вот постараюсь, да и поставлю на свое бывшее место в отрядные, но на это сразу нельзя.

Капустин ответил:

— Этого вовсе не желаю. Я сейчас фельдфебель, идут солдатики и снимают передо мной шапки, и то мне нехорошо смотреть.

С этого слова понял отрядный и говорит:

— Желаешь уволиться от службы? Это самое простое дело!

Капустин ответил:

— Желаю быть вольным.

Тогда отрядный приказал освободить Капустина от военной службы. Его освободили. Он вышел на волю и стал собирать духоборцев, да и солдаты, в которой роте он служил, многие переходили в духоборцев. Но этому делу минуло около двух ⁹¹) веков, может, какие слова утеряны, а я что слышал, то и пишу.

Михаил Андросов.
П. В., М. А. ⁹²)

———-

⁹¹) Это ошибка. Капустин служил на военной службе в конце XVII столетия.

⁹²) Подпись означает тоже, что и подпись предыдущего рассказа духоборца М. Андросова (см. наше 79 примечание на стр. 146).

Прим. ред.

Письмо духоборца Василия Потапова к

П. И. Бирюкову ⁹³).

——

8 октября 1899 г. Адрес: Crustand (Assa). P. O. Canada.

Дорогой брат и друг Павел Иванович!

Получил я ваши оба письма и уже писал вам, вероятно вы получили. Вместе со своим я послал вам копию с письма Синджона ⁹⁴) к Толстому. О деньгах я писал, что удобнее присылать на имя Атура Карловича для передачи нам.

Я опишу вам кратко о покойной Лукерьи Васильевны. Она родилась в 1840 году в Таврической губернии, а в 1841 году перешли ее родители в Закавказье. Поселились в сел. Горелом. Родителя было звать Василий Никифорович Губанов, мать — Аграфена Савельевна. Они оба были умные, дочь свою глубоко любили и лелеяли. Воспитывали дома. Когда достигла Лукерия до 16-ти лет, то она уже была вполне умная.

Петр Ларионович Калмыков изо всех тогдашних девок понравил ту шестнадцатилетнюю девочку Лукерию Васильевну и начал ее сватать у их ⁹⁵) родителей, которые не могли отказать, хотя она и была молода, а Петру было уже 20 лет.

———-

⁹³) Подлинник этого письма, принадлежащий собранию рукописей по сектантству В. Д. Бонч-Бруевича, — в настоящее время хранится в Рукописном отделении Библиотеки Императорской Академии Наук в отделе сектанских рукописей и значится по описи: ‘сект. 42’.

⁹⁴) Артур Карлович Синжон, англичанин, отставной капитан индийских войск, прожил все время с духоборцами на Кипре, помогая им там всяческим образом. Еще ранее, по поручению квакеров, он посещал духоборцев на Кавказе, где был арестован и выслан по предписанию высшей Кавказской администрации. Синжон довольно хорошо выучился говорить по-русски, переехал с Кипра с духоборцами в Канаду, где и находился с ними в самых лучших отношениях. Он занимался там землемерством, — преимущественно на южном участке иорктонского района, а также помогал духоборцам в приискании работ, в транспортировке муки, при различных закупках и пр.

⁹⁵) Обряды сватовства и свадьбы у духоборцев описаны в статье Вл. Ольховского ‘Обряды духоборцев’. (См. журнал ‘Живая старина’ 1905 г. стр. 233, январь). Прим. ред.

— 159 —

Прожили они 7 лет. Петр Ларионович помер. Конечно, он был среди духоборцев хозяин или управитель Сиротского дома ⁹⁶). Также после смерти Петра Ларионовича все духоборцы начали слушать вдову Лукерию Васильевну. Прожили несколько лет. Духоборы все стали слабее и слабее к распутной жизни. В 1877 году во время войны духоборы начали пить водку и делать свадьбы, которые становились в 300 руб. Лукерия Васильевна не покидала духоборов, ездила по селам и просила, чтобы оставили пить водку или пьянствовать и всякия художества. Духоборы это исполнили. Все было оставлено и накануне смерти Лукерьи Васильевны духоборы совсем было оставили пить водку и также курить табак и всякие худые дела. Короче всего сказать, что всю жизнь была Лукерьи Васильевны только в том и просьба, чтобы духоборы не жили распутной жизнью. Все духоборы слушали Лукерью Васильевну более чем свою мать и всегда делали из ее совета всяческие дела. Местные власти очень любили ее за ее справедливость.

Лукерья Васильевна хотя и неграмотная была, но духоборов вела к действительной жизни, так что духоборы стояли почти во благе. Они не были ни один ни в судах, ни в тюрьмах за воровство или за убийство, также духоборца никто не видел стоящего у окна просящего милостыню.

Смерть была Лукерьи Васильевны в 1886 году 15 декабря.

———-

У нас уже становятся холода. Ожидаем снега. Хаты почти окончили строить. Еще строим в гор. Иорктоне конюшню для заезда зимой и несколько комнат.

Люди почти что все на работе железной дороги. Работа будет всю зиму. Цена 1 р. 50 коп. ⁹⁷) в день, но 50 коп. оставляется на продукты, кроме того оставляют и на доктора, но все же придется в день 70—80 коп.

Болезнь здесь все кипрская лихорадка ⁹⁸), а здешней болезни нет. Померло за все время из Кипрских 6 человек и они все небольшие.

———-

⁹⁶) ‘Сиротский дом’ — резиденция духоборческих руководителей. Сведения об устройстве ‘Сиротского дома’ и пр. см. статью Влад. Ольховского: ‘К истории русского духоборчества’, журнал ‘Образование’, сентябрь 1905 г.

⁹⁷) Первое время духоборцы в Канаде присвоили канадским деньгам русские названия. Доллар называли рублем, цент — копейкой, так что здесь надо читать: 1 доллар 50 центов.

⁹⁸) Духоборцы, живя на о. Кипре, очень сильно страдали от жары и местной лихорадки, которую они привезли и в Канаду. Мало-по-малу болезнь в Канаде исчезла.

Прим. ред.

— 160 —

Кормимся на заработанные деньги, муку покупаем в Иорктоне — 1 р. 10 к. мешок. Это будет более 2 пудов.

Картофель, редьку — набрали понемного своей.

В нашем селелии я думаю что будет зимовать Владимир Дмитриевич ⁹⁹) и докторша Вера Михайловна ¹⁰⁰). Мы уже подготовляем для них хату.

Но я не могу теперь более писать вам. Пока прощайте. Мой привет всему вашему семейству.

Друг ваш В. Потапов.

Очень буду рад если вы будете посылать газету ¹⁰¹).

———-

⁹⁹) Бонч-Бруевич — один из участников переселения духоборцев в Канаду.

¹⁰⁰) Величкина — сопровождавшая в качестве доктора четвертую партию (2318 чел.) — духоборцев и прожившая с духоборцами в Канаде 10 месяцев.

¹⁰¹) ‘Свободную Мысль’, издававшуюся в Женеве П. И. Бирюковым.

Прим. ред.

Духоборцы-выходцы ¹⁰²).

——

1) Дед Ивана Николаевича — Роман Иванович Коныгин, из сел. Крюкова Тамбовской губ. При Николае I сидел по тюрьмам 11 лет, потом сослан в Карабах, Бакинской губ., где прожил 12 лет, и когда переселили духоборцев в Елисаветполь, то и он пришел в Славянку, через три года пришла его жена с 2 сыновьями и 1 дочкой. Он женился в Карабахе на другой ссыльной с Дону.

2) Григорий Николаевич Боковой ¹⁰³) (87 лет) из Воронежской губ. Новохоперского уезда, сел. Аферовки, в 1841—42 гг. сидел в каземате, в 43 г. взят на военную службу, где служил 17 лет. Приписался после службы в селение Тишанка, Бобровского уезда, Воронежской губ., где прожил 15 лет, а потом пришел в 71-м году в Ахалкалакский уезд в духоборческое селение Троицкое.

3) Предки Василия Андреевича Потапова — из Тамбовской губ. выселились на Молочные воды в Крым.

4) Прадед Петра Васильевича Веригина, Пантелей Рыбин, родом из Харьковской губ., выселился на Молочные воды в Крым.

5) Василий Иванович Попов, предки его из Харьковской губ.

6) Предки Алексея Андреевича Маркина с Дону, с Нижней Гертской станицы, были сначала на шведской границе, а потом переселились на Молочные воды в Крым.

7) Губанов из сел. Архангельского, Воронежской губ.

———-

¹⁰²) Для определения этнографического состава общины духоборцев было бы лучше всего записать по примеру, нижеприводимому краткие родословные духоборческих семей. Мы обращаемся с просьбой к духоборцам, как живущим в Канаде, так и на Кавказе прислать нам точные сведения о местожительстве их предков, времени переселения и присоединения к духоборческой общине.

Заметка эта — ‘Духоборцы-выходцы’ — взятая из собрания сектантских рукописей В. Д. Бонч-Бруевича, в настоящее время хранится в Рукописном отделении Библиотеки Императорской Академии Наук в отделе сектантских рукописей и значится по описи: ‘сект. 67’.

¹⁰³) Умер в Канаде 1902 г. Его краткая биография напечатана в журнале ‘Жизнь’ N 2, май, 1902 г., England, London (см. статью В. В. Б. ‘Среди сектантов’, стр. 305). Прим. ред.

Съезд духоборцев в селе Надежда

28 февраля 1904 года¹⁰⁴).

——

Между другими устными рассуждениями были решены нижеследующие вопросы:

1. Вопрос о подданстве. Решено объявить всем жителям в селениях на обсуждение, желают ли принимать люди подданство или нет? ¹⁰⁵)

2. О податях. Если потребуют за прошлый год, то заплатить по два доллара*) за гомстед ¹⁰⁶) за дороги. В этом году решили поехать человека два в Реджаин, и поговорить нельзя ли работать дорогу самим духоборцам ¹⁰⁷).

3. Послать якутским братьям на стариков и на случай болезни 500 долларов. На случай выезда их из Якутска прямо в Канаду, если понадобится, так же решили посылать деньги.

4. Был прочитан отчет прихода и расхода новой общины за прошлый год.

———-

¹⁰⁴) Этот отчет о съезде духоборцев был напечатан в социал-демократическом листке для сектантов ‘Рассвет’ (см. N 4, апрель 1904 г. Стр. 106, статья В. Бонч-Бруевича ‘Духоборцы в Канаде’).

¹⁰⁵) Вопрос о ‘подданстве’ английскому королю был решен духоборцами отрицательно, несмотря на то, что канадское праввтельство постановило отнять большую часть земли у духоборцев, если они не присягнут английскому королю. Интересные данные относительно этого решения, имеющиеся в нашем распоряжении, мы не приводим здесь по цензурным соображениям.

¹⁰⁶) О размежевании земель и наделении переселенцев участками подробней см. статью Вл. Ольховского ‘Духоборцы в канадских прериях’, журнал ‘Образование’ 1903, N 7 (июль).

*) Канадский доллар — 1 р. 87 коп.

¹⁰⁷) Относительно уплаты дорожной повинности канадское правительство уступило духоборцам. Духоборец Григорий Каныгин сообщал нам в письме своем от 28 марта 1904 г. следующее: ‘…прибыли уже с ответом от правительства наши посланцы, которые ездили хлопотать, чтобы нам разрешали самим работать дороги, вместо уплаты податей. Теперь правительство уважило. За прошлый год заплатили по два доллара, а остальные года сами мы свою дорогу будем готовить. Инженер все-таки должен приехать, и он должен провести дорогу, где мы пожелаем и где нам удобнее.’

Прим. ред.

— 163 —

5. Решили прикупить к весне сеялок, два пильных станка, один назначается на лиманский участок, а другой на южный ¹⁰⁸). На пильный завод купить стругальный и шпунтовальный станок для заготовки тесу для подшивки потолков.

6. Купить один паровик для пахоты, для опыта, не будет ли паровая сила выгоднее лошадиной?

7. Купить машину, чтобы делать кирпичи.

8. В каждом селении, с весны, для пробы, начинать делать и выжигать черепицу для крыш домов.

9. В каждом селении построить олейницу, для выделывания растительного масла.

10. При каждой мельнице поставить толкачи, на манер как в с. Отрадном. Построить конюшни, а так же и хорошие помещения для людей, приезжающих на мельницу.

11. Купить будущим летом для завода сто голов молочных коров и сто коз ангорской породы.

12. Закупить с весны около Иорктона по фермам тысячи две пудов шерсти для пряжи — нужно ткать сукна для необходимой одежды.

13. Был внесен вопрос: так как у духоборцев сейчас нет наличных денег, то следует ли покупать еще сахар? На съезде было решено большинством голосов сахар и чай пока покупать, так как чай заменяет необходимую пищу.

14. Построить здания для склада на новой железной дороге на станции около села Верного, что потребуется лесу — навозить зимним путем.

15. При складе на станции около Верного, или пока этот склад находится в городе Иорктоне, решили, что необходимо жить человеку, как жил в прошлом году Иван Подовинников. Из его труда вытекает прямая польза, так как он все вещи покупал по возможности дешевле.

16. Предложение квакеров построить у духоборцев образцовую школу, решили делом ненужным ¹⁰⁹).

———-

¹⁰⁷) Духоборческие поселения в Канаде разделяются на несколько участков. Подробно об этом делении см. статью Владимира Ольховского ‘Духоборцы в канадских прериях’ в журнале ‘Образование’, 1903 г. N 4, 5, 6, 7 и 8.

¹⁰⁸) Отказ квакерам в постройке школы был обусловлен тем обстоятельством, что духоборцы, расходясь с квакерами во многих воззрениях, не хотели укреплять почву для квакерской пропаганды. Стремление же духоборцев к просвещению очень большое, что и доказывается постоянной выпиской книг, отдачей детей в различные аиглийские школы, значительным распространением грамотности и письменности среди канадских духоборцев. Прим. ред.

— 164 —

17. В селе назначать новых выборных по два человека, по примеру прошлого года, но только решили с тем, чтобы эти выборные сильно не распоряжались в обществе.

17. Выбрали заведовать покупками в общине Николая Зибарова и Василия Потапова.

18. Заведовать лошадьми во всей общине выбрали Павла Планидина и Феодора Сухачева.

19. Заведовать овцами назначили Андрея Семенова и Ивана Веригина.

20. Заведовать перепиской и переводчиком английского языка при Петре Васильевиче Веригине остается и на этот год Семен Рыбин.

21. Определили, что будущий съезд должен быть осенью настоящего года.

———-

— 165 —

ПЕРВЫЙ ОТЧЕТ

прихода и расхода ‘Христианской общины всемирного братства

в Канаде‘ ¹¹⁰).

П Р И X О Д .

по по- Доллары

рядку

1 По приезде ¹¹¹) Петра Васильевича Веригина, оказалось

общественных денег у Николая Зибарова 426

2 Деньги от продажи скота, выпущенного на свободу

(остаток у правитедьства от расхода на содержание братий и сестер) 9120

3 Получено от Принц-Альбертских братий помощи 8776

4 Получено из всех сел половинок 5956

5 Продано скота из всех сел на 6052

6 Занято И. Подовиньниковом в Иорктонском банке для отправки рабочих 2000

7 Получено в разное время за лето из всех сел (остаток от половинок) всего 1852

8 Заработок рабочих из всех сел 111679

9 Заработок на общей работе 7787

10 Получено из продажи корешков ¹¹²) 10033

11 Получено от Принц-Альбертских духоборцев на уплату за гомстеды,

записанные для них 110

12 Получено из продажи бракованных лошадей 121

13 Занято в банке в Иорктоне 2000

———-

Итого (?)166901 ¹¹³)

Д О X О Д .

Отдел I. Земля.

1 Принято от правительства 2137 гомстедов по 10 долларов, всего 21370

2 Куплено компанийской земли 13 секшенов около с. Верного,

уплачено задатку 10000

3 Куплено три гомстеда около сел Отрадного, Надежды и Смирения,

уплачено задатку 360

———-

Итого 31730

———-

¹¹⁰) Напечатан там же (см. 104 прямечание к настоящей книге).

¹¹¹) До приезда П. В. Веригина (осень 1902 года) некоторые села жили сообща, но многие вели частное хозяйство. П. В. Веригин положил начало теперешней организации духоборцев в Канаде.

¹¹²) Лечебный корень Radex Senegae, который духоборпы в изобилии выкапывают в прерии.

¹¹³) При проверке итогов мы обнаружили ошибки в подсчете, которые мы отмечаем знаком вопроса (?). По всей вероятности ошибки эти, не влияющие на общий характер цифр, произошли от того, что отчет представлен в круглых цифрах.

Прим. ред.

— 166 —

по по- Доллары

рядку

Отдел II. Лошади и другой скот.

1 Получено от Принц-Альбертских братьев 36 лошадей, истрачено за провод

из г. Иорктона и дано на дорогу тем, кто приводил лошадей, всего 65

2 Куплено Павлом Планидиным 35 лошадей по 200 долларов за каждую,

израсходовано 7000

3 Куплено племенных жеребцов, уплачено за всех. 3150

4 Куплено 300 лошадей по 75 долларов, десять верховых по 65 долларов,

четверик с фургоном, палаткой и другими вещами и девять кобылиц на

племя за 1900 долларов, всего 25696

5 Куплено от Бикянина семь лошадей и от Плаксина две, — уплачено всего 1200

6 Пригон лошадей и провоз из Виннипега, плата проводникам и покупка всех

вещей (седла и другие) 750

7 Куплено овец всего на . 1461

———-

Итого 39322

Отдел III. Сельско-хозяйственные орудия.

1 6 паровиков с молотилками 15290

2 2 пильных станка 900

3 50 жней по 125 долларов за штуку, всего 6250

4 20000 фунтов вязальных ниток, по 13 центов за фунт 2600

5 32 сенокосилок по 46 долларов за штуку 1472

6 59 плугов однолемешных по 24 доллара (?) 1506

7 50 плугов двух-лемешных по 34 доллара 1700

8 30 резалок — больших по 36 доллар. и меньших 15 штук по 31 доллару, всего 1545

9 20 сеялок по 70 и 90 долларов, всего 1560

10 16 фургонов (десять по 65 долларов и шесть по 72 доллара), всего 1082

11 152 саней (102 по 21 дол. 50 цент., 50 по 22 дол. 65 цент.), всего (?) 3325

12 Двое выездных саней 136

13 234 тройных борон, по 11 дол. 50 цент. 2691

14 12 веялок по 35 долларов, всего 420

15 Куплено добавочных вещей для паровиков и молотилок, и одежды для

машинистов 1100

— 167 —

по по- Доллары

рядку

16 Расход при перевозке паровиков и молотилок из г. Иорктона и содержание

за круглый год 507

17 Уплачено за налаживанье и установку всех машин 145

18 На устройство четырех мельниц, а также и покупка различных

принадлежностей на уже построенные, всего 868

19 Покупка добавочных вещей и проч. на пильню 585

———-

Итого (?)43679

Отдел IV. Красный товар, различные хозяйственные

вещи и принадлежности.

1 Красного товару на 29338

2 Куплено муки прошлой весной 1903 года и овощных семян всего на 2761

3 Куплено пшеницы весною 1904 года на 7500

4 … ‘ … овса 2080

5 Хомуты и сапожный товар 13445

6 Куплено зимней обуви (мужской и женской) 4913

7 Железо, посуда и инструменты 5830

8 Сахар, чай, мазь для косилок и фургонная мазь 2295

9 Соль, керосин и стекло 2725

10 Куплено шерсти, всего на 1526

11 Мыла куплено за все время на 1780

12 Куплено коровьего масла и посуда для него 1772

13 Мелочные заборы в гг. Иорктоне и Сван-Ривере всех 47 сел, всего на 10943

———-

Итого (?)86908

Отдел V. Посылка денег разным лицам

и старые долги.

1 Послано якутским братьям для старичков, которые неспособны

работать и на случай болезни 500

2 Послано Черткову за его участие и траты на духоборцев во время переселения 500

3 Послано Мооду старый долг Лиманских сел 1250

4 Дано на дорогу Иосифу Константиновичу 300

5 Послано в Москву Дунаеву на присылку книг 200

6 Послано Льву Николаевичу Толстому на помощь Павловцам, которые

осуждены в каторжную работу 300

— 168 —

по по- Доллары

рядку

7 Послано старичкам Щербакову, Фофанову и Невокшонову 200

8 Послано Таранову 100

9 Послано Василию Зыбину 100

10 Уплачено железнодорожной компании старого долга за проезд по железной

дороге духоборцев 105

11 Взят немец-машинист и кузнец на год 350

12 Заплачено Арчеру — преподавателю английского языка на северном

участке, всего 165

13 Провоз разных вещей по железной дороге, всего 1530

14 Расходы за все поездки Петра Васильевича и с ним сопровождающих, всего 855

15 Построен домик при конюшнях в Иорктоне, расходу вышло на него 303

16 Уплачены подати за лиманскую школу 747

17 Покупка бумаги, карандашей и других письменных принадлежностей,

почтовые марки и проч., всего 285

18 Пошлины за конюшни. Лесные билеты, всего 85

19 Уплачено за некоторые села в гг. Иорктоне и Сван-Ривере старого долгу, всего 2957

20 Вася Потапов израсходовал за провоз керосина и прочого товара, прикупка

подошвы и проч. вещей в Иорктоне, всего 402

———-

Итого 11234

———-

А ВСЕГО: Расходу 212873

Приходу (?)166901

Остается долгу (?)45972

Долг этот надо платить в складах и магазинах в Виннипеге. Половина долга приходится за лошадей и за землю (за фермы).

Николай Зибаров

Выборный Обществом Комитет: Павел Планидин

Петр Веригин

Переводчик английского языка: Семен Рыбин

———-

Отчет о съезде канадских духоборцев, бывшем в селе ‘Надежда’ 1906 г. 15-го

февраля ¹¹⁴).

——

Количество людей из 44 сел по 2 человека выборных мужчин 88 и по 1 женщине 44, всего выборных из сел 132. Кроме того бывшие выборные на 1905 год по экономическому отделу: Николай Зибиров, Василий Потапов, Иван Подовинников, Павел Планидин, Федор Сухачёв, Иван Веригин, Иван Конкин, переводчик английского языка Семен Рыбин и как представитель Духоборческого Религиозно-Социального Общества Петр Веригин. Всего 141 человек. Все люди собрались к 10-ти часам утра.

1. Собрание было открыто прочтением молитвы Христовой: ‘Отче Наш’. Читала депутатка из села Отрадного Анастасия В. Попова.

2. Петр Вас. Веригин внес замечание, что помещение для такого количества людей как для 141 человека очень малое — (дом был обыкновенная простая хата в селении) — и духоборцы за 3-х летнюю общинную жизнь могли бы выстроить помещение просторное для съездов. С таким замечанием все собрание согласилось.

3. Он же, Петр Васильевич, охарактеризовал — объяснил — значение присутствия женщин на съезде и доложил собранию, что это очень знаменательно для нашего времени, так как все культурные народы начинают сознавать, что женщина должна быть равноправным товарищем с мужчиной во всей жизни, и что может быть духоборцы сделали это первые, пригласив женщин участвовать на

———-

¹¹⁴) Этот отчет, привезенный из Канады А. Н. Коншиным, взят из собрания сектантских рукописей В. Д. Бонч-Бруевича. В настоящее время он хранится в Рукописном отделении Библиотеки Императорской Академии Наук и значится по описи: ‘Сект. 68’.

Этот отчет был ранее напечатан в журнале ‘Народное Слово’ (N 4, — см. стр. 12 — 4 февраля 1907 г. Харьков). Прим. ред.

— 170 —

съезде и это приносит мужчинам честь. В свою очередь П. В. обратился к женщинам, заметив: женщины должны с чувством признательности принять таковое предложение и впредь с полным сознанием равноправности примкнуть в ряды мужчин для общей нашей жизни. Женщины остались очень довольны и благодарны.

4. Было предложено выслушать доклад отчета за 1905 г. прихода и расхода Общинной жизни. Читал Семен Рыбин, поясняли выборные, так как они занимались более покупкой сельско-хозяйственных вещей — Николай Зибаров и Василий Потапов. Были замечания и из собрания. Отчет съездом принят удовлетворительным.

5. Иван Евсеевич Конкин дал отчет о своей поездке для помощи переезда ссыльных братьев из Якутска. Распространившиеся слухи, что полученные им деньги для расходования в переезде братьев он тратил якобы безрасчетно, — слухи эти оказались неверными, так как он представил очень подробную запись прихода и расхода, даже в отдельности на каждого человека. Сумма, оказавшаяся израсходованною на него лично, также не особенно большая. Его отчет также приложен к отчету за 1905 г. ¹¹⁵).

6. Так как отчет признан был удовлетворительным, поставлено было голосованием иметь выборных на 1906 год. Все собрание благодарило бывших выборных для экономического отдела, просили остаться их и на сдедующий год, так как они ознакомились с ведением дела. Назначены выборные на 1906 г. для закупки сельско-хозяйственных вещей: Николай Зибаров, Василий Потапов. Новые выборные: Василий Шерстобитов и Дмитрий Гридчин. Заведывать уравнением лошадей в селениях, а также, если понадобится, и покупать лошадей оставлены собранием: Павел Планидин, Федор Сухачев и новые: Семен Негреев и Петр Чернов. Заведывать английским отделом перепиской оставлен попрежнему Семен Рыбин. Помощником — для переписки по-русски Иван Конкин.

7. Кроме имеющегося хозяйства, в каждом селении было предложено оценить вещи, принадлежащие цельной общине, как: паровозы, молотилки, пильные станки и другое. Оценочный лист и наименование вещей приложены при отчете.

8. Выяснено за З-х летнее ведение хозяйства общинной жизни было денежного оборота в 600 тысяч долларов (за 1905 г. приблизительно 240 тыс. дол., за 1904 г. 160 тыс. дол. и за 1903 г. 200 тыс. дол.). И так как по возможности вещи покупались из 1-х рук производства, то самое меньшее осталось от общей покупки чистого дохода 150 тыс. дол. Примеры цен: глазированная кастрюля стоит

———-

¹¹⁵) См. стр. 183. Прим. ред.

— 171 —

в местных городах доллар, покупалась из фабричных складов за 60 центов, хлебокосилка 165 дол. — за 115, полусукно 90 цент. — за 60, ситец 12 цент. — за 8, топор 1 дол. 25 цент. — за 85 цент., штанная материя 25 цент. — за 18, материя для женских юбок 20 цент. — за 13. Лошади на месте 150 дол. штука куплены в партии в 1903 году 300 штук по 75 дол. Включая доставку вещей и содержание выборных остается чистого дохода 25 цент. на 1 доллар.

В 6 час. вечера заседание объявлено было закрытым. В час дня был перерыв в полтора часа для обеда. За весь день 2 раза все собрание выходило на освежение. За это время пели гимны хором.

9. 16-го числа все депутаты собрались в 9 час. утра. Собрание было открыто пением псалма ‘Зарождалися младые юноши от Святых Облацев…’ ¹¹⁶) Значение этого псалма для нашей жизни П. В. ¹¹⁷) объяснил: Мы, духоборцы, как малые дети, приняли завет от Святых Облацев, из чего надо разуметь: святых просвещенных людей. Начиная обновленную жнзнь человечества от Христа и до наших дней должны смотреть с чувством благодарности на прошлое,

———-

¹¹⁶) Этот псалом читается так:

‘Зарождалися младые юноши от Святых Облацев. Возопиют младые юноши перед Господом: Господи, Господи! Нету у нас ни рода, ни племени, только есть у нас братья-сестры духовные, а дети наши на возрасте, — годами-летами не счислены. Пройдут младые юноши по земле со славою, со великою, с красотой человеченской. Красота бо человеченская — проливающих кровь на земле за имя Господне, за свидетельство Иисуса Христа, за слово Божие. Запленил Антиох-князь младых юношей во темную темницу. Слезно восплакались младые юноши перед Господом: Господи, Господи! выпусти нас с темных темниц, иам хотелось пройтить в твой Ерусалим-град, посмотреть там велик столп огненный, он же воссияет от земли и до неба. МлЮдые мои юноши! Мой Ерусалим-град далече: за горами крутыми, за лесами темными, за морями черными. МлЮдые мои юноши, отворите мои ворота Господни супроти ворот адовых. Слезно восплакались млЮдые юноши перед Господом, Господи, Господи! Тяжело нам Твои ворота отворить: ворота Твои завалены камнем самородным, засыпаны морским песком, нам Твои ворота отворить — на земле свою кровь пролить. МлЮдые мои юноши, вы пройдите лесы темные, взыйдите на горы крутые, приступите к морю черному, станые же вы на Ноев корабль. Буйны ветры сбушевались, черно море всколыхалось, морские волны взволновались. Слезно восплакались младые юноши перед Господом: Господи, Господи! Почто попустил буйные ветры бушевать, морские волны волновать, черно море колыхать, что нельзя нам пройти в Твой Ерусалим-град, посмотреть там велик столп огненный, он же воссияет от земли и до неба? МлЮдые мои юноши, постойте вы у моря, обождите , погоды доброй, дондеже приидет к вам то слово Господнее всем языкам на свидетельство, на обличение всех нечестивых. МлЮдые мои юноши на столпе Моем стоите и столпа Мово не видите. Богу нашему слава.’

(См. 165 псалом ‘Животной книги’).

¹¹⁷) Веригин. Прим. ред.

— 172 —

как на начало нашей жизни, и в будущем все более и более укрепляться и мужать, переходя из детского возраста к более сознательно-разумному существованию. Упоминая о древнем времени до Христа, П. В. отказался разбираться в оценке святости людей в смысле истинного просвещения, взяв пример из Библии жизнь Самсона, несмотря на то, что Самсон обладал большой физической силой, так однажды разорвал пасть льва, Самсон не постеснился убить 30 человек, с которых одежду принес выкупом родителям за просватанную невесту. В заключение П. В. сказал: если бы нам нужны примеры, то достаточно людей святых просвещенных нашего времени, повторив, начиная от Христа, и в особенности необходимо каждому человеку руководствоваться собственным сознанием духа жизни в нас.

10. Все собрание выразило желание поставить более ясно на будущее время считать целью общинной жизни: 1-ое, — духовная общность, незлобивость вообще людей, в чем разумеется высокая благородность, и 2-е — материальная выгода.

11. Поставлен был вопрос, как относиться к животным и так как мы уже не убиваем животных в пищу, полным собранием решено относиться к животным очень и очень мягко, например: для рогатого скота, в особенности для коров, иметь примерное, светлое, сухое помещение. На рабочих лошадях не возить чрезмерных тяжестей. Зимою свыше 20 градусов мороза совсем не выпускать из конюшен для тяжелых работ и вообще в большие морозы на лошадях не работать.

12. Так как во всей Общине на мельницах при помолах устроены ситы и несмотря на то, что урожай 1905 года пшеницы очень был хорош, полным собранием решено устроить ситы так, чтобы отрубей получалось не более как 10-ый мешок, чтобы напрасно не переводить пшеницу. Вместе с тем пшеницу на помол надо очищать очень и очень хорошо и давать ей необходимую сушку.

13. Вопрос был поставлен, нужно ли поставить большую мельницу? Все собрание нашло построить такую мельницу очень необходимым. Так как и сейчас от урожая прошлого года в каждом селении есть большой излишек пшеницы, например от потребности на год и очень желательно и полезно бы было этот излишек пшеницы перемалывать на муку и сбывать уже мукой, будет от этой операции большая выгода. Для этого со временем необходимо будет построить по линиям железных дорог небольшие склады муки. Определили мельницу построить ближе к железной дороге около станции Веригино. При этой же мельнице необходимо приспособление делать из овса крупу-давленку. Все собрание нашло такое предложение благоразумным, так как крупа-давленка будет большим подспорьем в

— 173 —

пищевых продуктах, особенно очень полезно из такой крупы варить молочную кашу для детей.

14. Решено в Иорктоне построить здание для скдада муки, хотя бы в наступающем лете.

15. П. В. Веригиным был внесен вопрос, что очень необходимо бы построить больницу, так как по его наблюдению, очень много людей из Духоборческого Общества пользуются лечением в ближайших городах. Своя больница была бы во всех отношениях удовлетворительнее и полезнее. При этом было прочтено письмо из России от некоих Ивана и Ольги Васильевых, которые предлагают желание приехать в Общину — первый учителем грамоты, а вторая фельдшерицей-акушеркой. Большинством голосов вопрос о больнице остался не решенным. В заключение собрание заявило, что в каждом селении депутаты доложат об этом и в свое время вопрос этот решен будет в окончательном смысле. ¹¹⁸)

16. Единогласно решили прикупить лошадей пар сто, которые нужны для взятого подряда. Депутат села Нового, Михаил Андросов, высказал: очень благоразумно было бы купить лошадей молодых от 3-х до 4-х лет, которых принять в домашнее хозяйство, а взамен их из каждого села для работы на дорогу отпустить лошадей постарше, они будут выносливее для тяжелой дорожной работы, а молодые на легких обработаются в домашней работе. С таким мнением все собрание согласилось.

17. Для той же дорожной работы нужно поспешить закупить овса. А также заранее приготовить закупкой для работы орудий, как-то: скрипы, тачки, лопаты и т. п.

18. В заключение большинство мужчин обратились к женщинам-депутаткам с просьбой передать всем женщинам в селах глубоко проникнуться сознанием своего долга, как матерям рода человеческого, заняться в будущей жизни облагораживанием мужчин, так как и по самой природе женщина гораздо легче нравом, к тому же мужчина в обыденной жизни вращается в более грубой среде: делает земляные работы, ездит в лес, терпит зимнюю

———-

¹¹⁸) В первый год жизни духоборцев в Канаде на Северном участке иорктонского района поселений в деревне Михайлово врачем В. М. Величкиной было предложено духоборцам устроить небольшой госпиталь. Духоборцы в высшей степени охотно откликнулись на этот призыв. Осенью 1899 г. госпиталь был оборудован, для чего пришлось воспользоваться большим блокгаузом, оставшимся свободным от выселившихся на места переселенцев. В госпитале могло помещаться 10 больных. Тут же при госпитале была устроена амбулатория для приходящих больных.

Прим. ред.

— 174 —

стужу и не диво, что нрав мужчины грубее женского. Очень желательно по возвращении мужчины из отъезжих работ, чтобы женщина давала успокоение и хороший приют в доме.

Пропет был общим хором псалом ‘Призри меня Господи и помилуй…’ ¹¹⁹) С искренним пожеланием всех благ от Господа Бога для будущей жизни и передачей привета ото всех и всем братьям и сестрам в селениях в 7 часов вечера собрание было объявлено законченным.

Богу нашему Слава.

———-

¹¹⁹) Этот псалом читается так:

‘Призри меня, Господи, и помилуй, по судьбе любящий имя Твое, дал державу Свою отроку Своему. Спаси сына раба своего, сотвори со мной знамение во благе аз я ныне в скорбях нахожуся, меня печаль прияла от Господа. Оставляющие закон Твой, все видящие меня и поругаше меня. Покиваша головами своими, воздержаша руки к Богу чуждому, мне сказано оправдание Твое и знаю место пришествия Твоего. Аз я возвещаю все чудеса Твои. Бог наш не удержим небесами, ниже под небесами, Бог наш сам себе место, пребывает сам в себе, во умном естестве, в Божестве своем, наипаче Господь любит жить в душах, во сердцах человеченских, во любящих, во вернущих Его, аще кто верно служит Ему, аще кто имеет церковь нерукотворенну, — место селения славы Его. Сице глаголет Господь: вы есть церковь Бога живого. Аз вселюся в вас и похожду по вас, буду вам Бог, а вы будете люди мои, тем бо вы изыдите, от середы их отлучитеся. Тако глаголет Господь: к нечистоте их не прикасайтеся, Аз приму вас и буду вам Отец, а вы будете сыны и дщери. Сице бо убо имущий, обетованный мой, возлюбленный мой, праведный, очистится ото всякой скверной плоти ихней, духом творящий со святыми со своими. Богу нашему слава’.

(См. 86 псалом ‘Животной книги’). Прим. ред.

— 175 —

ОТЧЕТ

прихода и расхода Христианской Общины Всемирного Братства

за 1905 год ¹²⁰).

П Р И X О Д .

по по- Доллары. Цент.

рядку

Отдел I. Приход из сел.

1 Из села Отрадного 3940 5

2 ‘ ‘ Смирение 2516 70

3 ‘ ‘ Надежды 2248 45

4 ‘ ‘ Прокуратова 1530 90

5 ‘ ‘ Спасского 2954 70

6 ‘ ‘ Любовного 2478 35

7 ‘ ‘ Ефремова и Труждение 3265 60

8 ‘ ‘ Воскресения 3082 85

9 ‘ ‘ Трудолюбивого 2388 80

10 ‘ ‘ Тамбовского 3763 15

11 ‘ ‘ Воссияния 2600 10

12 ‘ ‘ Петрова 2792 75

13 ‘ ‘ Верного 2034 95

14 ‘ ‘ Благодарного 3046 20

15 ‘ ‘ Терпения 2543 95

16 ‘ ‘ Родионова 3269 10

17 ‘ ‘ Советного 3350 70

18 ‘ ‘ Беседного 2856 5

19 ‘ ‘ Нового 1000 75

20 ‘ ‘ Благовещения 4830 30

21 ‘ ‘ Славного 2198 15

22 ‘ ‘ Капустина 2664 90

23 ‘ ‘ Освобождение 2749 80

24 ‘ ‘ Лебедева 2693 95

25 ‘ ‘ Любомирного 3250 35

26 ‘ ‘ Хлебодарного 2629 20

27 ‘ ‘ Покровского 2821 30

28 ‘ ‘ Веры 2053 15

29 ‘ ‘ Семенова 2080 55

30 ‘ ‘ Тихомирного 2570 55

31 ‘ ‘ Вознесения 3197 —

32 ‘ ‘ Каменского 2488 40

33 ‘ ‘ Михайлова 2251 —

———-

¹²⁰) Этот отчет, доставленный А. Н. Коншиным, взят из собрания сектантских рукописей В. Д. Бонч-Бруевича. В настоящее время он хранится в Рукописном отдепении Библиотеки Императорской Академии Наук и значится по описи: ‘Сект. 69’.

Прим. ред.

— 176 —

по по- Доллары. Цент.

рядку

34 Из села Троицкого 1200 —

35 ‘ ‘ Успения 3011 50

36 Богомом-Данного 2401 55

37 Павлова 2577 70

38 Благосклонного 2830 5

39 Калмыкова 2286 —

40 Утешения 2252 20

41 Разбегайлова 1142 10

42 Моисеева 2917 90

43 Кириллова 1914 20

44 Горелого 1460 70

———-

Итого 114136 60

Отдел II. Приход общий.

1 Занято в Иорктонском банке на уплату прошлогодних и весенних

долгов, на проезд рабочих и другие нужды 50500 —

2 Получено от Принц-Альбертских братий на уплату за землю купленную

около села Верного 5000 —

3 Продано 13771 фунтов по 55 центов прошлогодних корешков ¹²¹) 7574 —

4 Продано 14060 фунтов по 50 центов сего года корешка ¹²¹) 7030 —

5 После прошлогоднего отчета оставалось денег 1700 —

6 Получено из некоторых сел старого долгу 968 50

7 Получено за молотьбу хлеба от Василия Салыкина и Ивана Куренева 909 20

8 Получено за молотьбу от Алексея Ф. Рыбина 628 95

9 Получено за продажу саней, песку и других вещей в Иорктоне от

Ивана Подовинникова 479 10

10 От продажи Потаповым товара и др. вещей чистой пользы 428 25

11 Получено за помол муки из с. Благовещения 100 —

12 За вышитые платочки из с. Алексеевки 25 30

13 От Якутских братий поступило в общую кассу *) 303 —

———-

¹²¹) См. выше примечание 112, стр.165 настоящей книги. Прим. ред.

*) Мих. Арищенков из Вознесения 200, Мих. Новокшенов из Благовещения 50, Петр Кинякин из Хлебодарного 15, Николай Сухачев иэ Разбегайлова 18, Тимофей Маркин из Успения 5, Федор Арищенков из Каменского 15 долларов. Прим. составит. отчета.

— 177 —

Р А С X О Д .

по по- Доллары. Цент.

рядку

Отдел I. Земля.

1 Уплачено за землю вторая половина неуплаченных денег за

гомстеды кроме некоторых Лиманских тауншинов за 1372

гомстеда по 5 дол. всего 6860 —

2 Внесен третий платеж за Компанийскую землю около села Верного 13275 —

3 Куплена одна секша Компанейской земли около села Славного.

Уплачено задатку 1067 —

4 Куплено 160 акров Компанейской земли около села Покровского на

северном участке. Уплачено задатку 130 —

5 Куплено 160 акров земли около села Воссияния, уплачено задатку 799 —

6 Куплена земля с песком и машиной для цементных камней и

помещение в Иорктоне, уплачено всего 3205 40

7 Уплачена 2-я половина за дом в Иорктоне 250 —

8 Куплена земля в Сван-Ривере 170 —

9 Куплена земля в Каноре, уплачено задатку 85 —

———-

Итого 25841 40

Отдел II. Лошади и волы.

1 Уплачен процент за 2-ю половину денег уплаченных за лошадей в

прошлом году в Виннипеге 718 85

2 За лошадь для села Славного 180 —

3 За лошадей, купленных Семеном Кабатовым для села Спасского 217 25

4 Волы для села Разбегайлово 272 —

5 На поездку Планидина и Сухачева для покупки лошадей 120 —

———-

Итого 1508 10

Отдел III. Сельскохозяйственные орудия.

Куплено:

1 1 паровик в 25 сил самоход с молотилкой у Гаар-Скотт и К? 3300 —

2 1 паровик в 28 сил самоход с молотилкой фирмы Американской 330 —

3 Одна молотилка у них же 750 —

— 178 —

по по- Доллары. Цент.

рядку

4 У Ривса 3 паровика по 25 сил ‘Пахари’ без молотилок по 2410 долларов 7230 —

5 Один паровик в 25 сил пахарь с молотилкой от Ривса 3241 —

6 1 паровик в 20 сил пахарь с молотилкой от Ривса для Лиманского

участка 2890 —

7 1 паровик в 25 сил пахарь с молотилкой от Ривса для Лиманского

участка 3500 —

8 38 жней по 112 долларов 4370 —

9 52 сенокосилки по 41 доллару 2132 —

10 30 тысяч фунтов вязальных ниток по 12 дол. 30 цент. за 100 фунтов 3690 —

11 50 точил для косилок по 3 дол. 75 цент. 187 60

12 Долгу за прошлогоднюю покупку жней и сенокосилок уплачено 5457 —

13 Долгу за прошлогодние покупки сеялок, резалок, фургонов и. т. п.

уплочено 2607 50

14 Долгу за паровики Гаар-Скотт и КR 3898 95

15 Куплено 25 фургонов у Какшат и КR по 51 д. 50 с. 1287 50

16 25 сеялок по 74 дол. 50 цент. 1862 50

17 20 резалок по 35 дол. 25 цент. 705 —

18 60 плугов по 18 дол. 1080 —

19 30 фургонов у Балфор и КR по 52 дол. 50 ц. 1573 —

20 40 саней — 20 по 22 дол. и 20 по 25 дол. 940 —

21 7 четырехлемешных плугов по 133 дол. 931 —

22 1 сеновязальная машина для села Родионово 220 —

23 Доплатили Гаар-Скотту за промен паровика в 18 сил несамохода на

самоход в 22 силы и его доставку 750 —

24 1 выдувальная труба для молотилки 310 —

25 10 мехов по 13 дол. 53 цент. 135 25

26 4 плуга двухлемешных по 37 долларов 148 —

27 За лемехи и др. части Массей Гаррис 669 85

28 ‘ ‘ ‘ ‘ Фейерчайльд и К? 299 —

29 Один выездной фаэтон 127 —

30 Выездные сани для И.Подовинникова и старый фаэтон 21 —

31 Выездная повозка 300 —

32 Дроги для перевозки груза в склад 162 85

33 1 фургон в Иорктоне 77 —

34 47 насосов по 18 долларов 838 45

35 1 хлебочистилка 28 —

36 За налаживание машин и свидетельств для паровиков 89 —

———-

Итого 59108 45

— 179 —

Отдел IV. Красный товар и другие вещи.

Куплено:

1 Красного товару до осени с прошлогодним долгом 31695 13

2 Овса и шпеницы для некоторых сел 5677 90

3 Огородных семян 218 60

4 Плиты и вьюшки и их провоз 1989 05

5 Юхты для обуви, хомуты для волов и юхты для починки лошадиных

хомутов 9237 19

6 Железо, посуда, инструменты с прошлогодним долгом 13954 07

7 Сахар, чай, соль и другие бакалейные товары 5641 43

8 Керосин, мазь для фургонов, масло для машин 2932 74

9 Стекла на 1304 22

10 Мыла на 2615 05

11 Зимней и кожаной обуви на 5961 60

12 Шерсть и расход на пастухов 401 35

13 Коровьего масла и посуды на 1463 85

14 Муки на 204 45

15 Цемент и др. принадлежности в Иорктоне 899 19

16 Мелочные расходы всех сел, в Иорктоне и Сван-Ривере 2366 10

———-

Итого 86562 12

Отдел V. Трата денег и посылка разным лицам.

Куплено:

1 По переезду Якутских братий израсходовано 9455 —

2 3 билета в г. Росторн из Виннипега по 5 д. 60 ц. и 1 в Иорктон 2 д. 80 ц.

Сем. Рыбиным для Якутских духоборцев 19 60

3 На проезд в Калифорнию отдано Сильчуку 43 25

4 ‘ ‘ Владимиру Тительман, дано 14 05

5 За части для паровиков и молотилок и для всех сельско-хозяйственных

орудий 2004 50

6 Покупки на кирпичный завод, билеты для дров и провоз 1049 10

7 Письменные принадлежности, марки и пр. для общих контор 63 26

8 Арчеру ¹²²) на его нужды 75 —

9 За все поездки выборных по жел. дороге 454 50

———-

¹²²) Герберт Арчер был послан в Канаду от Лондонского Квакерского Комитета для оказания возможной помощи духоборцам в их сношениях с Канадским правительством. Он также заиимался обучением детей духоборцев английскому яаыку. Прим. ред.

— 180 —

по по- Доллары. Цент.

рядку

10 Некоторые рабочие не возвратили за свой проезд 858 —

11 Покупки на мельницы, пильни, мост на севере и на работающих там

мастеров и машинист 1850 95

12 За провоз товару по железной дороге 3027 92

13 В Иорктонский банк 50500 —

14 И 4% за шесть месяцев в банк 2124 25

15 За школу Лиманского участка 422 40

16 За школу в Форт-Пелле 243 35

17 За дорожные подати за Северном участке 1506 —

18 Дорожные подати в Южном участке 1192 —

19 Материал для пристроек на станции Веригино. 114 15

20 Материал для построек в Иорктоне 459 50

21 За мешки для корешков и коммиссию Флемингу 376 95

22 За размен чеков и пересылку денег 46 25

23 В аптеку за хину, пояса и др. лекарства 58 —

24 За камни для мельницы на Северном участке 70 —

25 На мастеров в Иорктоне израсходовано И. Подовинниковым 181 95

26 Расходы И. Подовинникова в Иорктоне на себя и на посторонних людей 321 15

27 За школу в Иорктоне 21 45

28 За телеграммы 51 36

29 За больных глазами, которым делали операции в Виннипеге, проезд и

содержание их 839 25

———-

Итого 76943 14

И Т О Г И.

Приход отдела I 114136 60

‘ II 75646 30

———-

Итого 189782 90

Расход отдела I 25841 40

‘ II 1508 10

‘ III 59108 45

‘ IV 86562 12

‘ V 76943 14

———-

Итого 249963 21

Расходу всего 249963 дол. 21 цент.

Приходу всего 189782 ‘ 90 ‘

—————-

Остается долгу 60180 дол. 31 цент.

— 181 —

СПИСОК ДОЛГОВ.

Долгу всего остается за прошлогодние покупки 60180 д. 31 ц.

Долг этот должен платиться в нижеследующие места и склады *).

1 В склад железа 3819 88

2 ‘ ‘ стекла 705 32

3 ‘ ‘ бакалейных товаров 1746 48

4 ‘ ‘ мыла 1000 70

5 ‘ ‘ керосина и мази 1008 29

6 ‘ ‘ красного товара, за 1905 г. 4280 —

7 ‘ ‘ юхтовый 1506 11

8 За жнеи и сенокосилки 6500 —

9 В склад Фейерчайлд с.-хоз. орудия 500 —

10 Кокшат сеялки и фургоны 1500 —

11 За паровик Американской фирмы 2000 —

12 ‘ паровики Гаар-Скотта 3360 —

13 ‘ ‘ Ривсу 14531 20

14 ‘ плиты и вьюшки 1922 45

15 ‘ насосы Джонсон 386 88

16 ‘ сани и фургоны Бальфор и КR 2513 —

17 Остается неуплаченный долг в банк 6000 —

18 За гомстеды правительству 5900 —

———-

Итого 60180 31

Общинное имение, кроме того, что имеется в селах.

Имеется паровозов с 1903 года три конных, два по 18 сил и один в
16 сил, на 2000 —

Два самохода по 20 сил. Один с повреждением 1800 —

Один в 22 силы 2000 —

Один паровоз 1904 г. в 25 сил с значительным повреждением 1000 —

1906 г. 5 паровозов Ривса по 25 сил 10000 —

Один в 20 сил Ривса 1900 —

Один в 28 сил фирмы Американской 2000 —

Один в 25 сил Гаар-Скотта 2000 —

Шесть молотилок, купленных в 1903 г. 2400 —

Пять молотилок, купленных в 1905 г. 3500 —

Четыре пильных станка 1400 —

Один строгальный станок 400 —

Одна машина сеновязальная 200 —

———-

*) В складах берут за долг 8% годовых.

Прим. сост. отчет.

— 182 —

Доллары. Цент.

Одна машина кирпичная 700 —

Постройка на лесопильном заводе 1000 —

Постройка на станции Веригино 1500 —

Шесть мельниц 2000 —

За купленную землю около села Верного выплачено, кроме

Принц-Альбертских, всего 22225 —

Хозяйство в Иорктоне: 27 акров земли, машина для деланья цементных

камней, дом для склада цемента и дом для больных, за все это

выплачено наличными деаьгами 3900 —

———-

Итого 61925 25

Так как долгу остается 60180 д. 31 ц.

Процент 8-ми коп. (годовой) 4814 ‘ — ‘

—————

Всего 64994 31

Вышеизложенное имущество покрывает без малого имеющийся долг.

Приход из села Верного ¹²³).

по по- Доллары. Цент.

рядку

1 Василий П. Фофонов 160 —

2 Василий Д. Усачев 102 —

3 Михаид М. Дьяков 95 —

4 Николай Н. Чернов 102 —

5 Алексей Н. Чернов 108 —

6 Петр П. Попов 90 —

7 Николай П. Погожев 95 —

8 Василий Н. Худяков 100 —

9 Даниил С. Бондарев 120 —

10 Дмитрий Д. Бединов 100 —

11 Николай Д. Бединов 80 50

12 Иван Д. Усачев 62 45

13 Алексей Н. Фофонов 115 —

14 Николай А. Щукин 100 —

15 Алексей Н. Бондарев 100 —

16 Никифор А. Щукин 100 —

17 Николай И. Кинякин 100 —

18 Василий С. Горшенин 100 —

19 Семен В. Стреляев 105 —

20 Василий П. Погожев 100 —

———-

Всего 2034 95

———-

¹²³) Нам доставлен Д. Н. Коншиным только один сельский отлет, в котором повменно указаны взносы в общую кассу, очевидно, с отхожих промыслов. Желательно на будущее время получать такие отчеты из всех сел. Прим. ред.

— 182 —

ОТЧЕТ

Ивана Евсеевича Конкина: Расхода и Прихода на приезд
Якутских братьев в Канаду 1905 году ¹²⁴).

П Р И X О Д .

Доллары. Цент.

Получено от Семена Рыбина в Иорктоне 200 —

И через Дунаева в Москве получено переводом по почте 300 —

Получено через Дунаева от Петра Васил. переводом телеграфом 10000 —

———-

Итого 10500 —

Р А С X О Д .

Доллары. Цент.

За билет от Иорктона до Лондона 91 —

Лондон — Крайсчерч к Чертковым и обратно до Лондона 5 —

Лондон — Москва за билет 35 —

Москва — Ясная Поляна и обратно до Москвы по ж. д. и с извозчиками 5 —

Москва — С. Петербург и обратно до Москвы за билет по ж. д. и с

извозчиками 10 —

Москва — Иркутск за билет по ж. д. 15 50

От Иркутска на почтовых и вольных лошадях до встречи с братьями на пути

и обратно до Иркутска 9 50

Иркутск — Москва за билет по ж. д. 15 50

Москва — С.-Петербург и обратно до Москвы ж. д. и извозчики 8 —

Москва — Либава, с Васей за двоих билеты по ж. -д. и извозчики 10 50

Либава — Митава за двоих с Васей билеты по ж. д. и извозчики 8 50

Лондон — Крайчерч и обратно до Лондона за двоих с Васей билеты с

извозчиками 10 —

———-

Итого 223 50

———-

¹²⁴) Этот отчет, доставленный из Канады А. Н. Коншиным, взят из собрания сектантских рукописей В. Д. Бонч-Бруевича. В настоящее время он хранится в Рукописном отделении Императорской Академии Наук и значится по описн: ‘Сект. 70’. Прим. ред.

— 184 —

Доллары. Цент.

За билет партии от Либавы до Лондона на пароходе за 131 полных

билетов по 22 р., всего 1441 —

Лондон — Ливерпуль — Квебек за 143 билета по 49 р. 3503 50

За 16 детей малюток по 5 р., всего 40 —

За Махортова, Алексея уплачено 2 билета до Иорктона по 84 р. за билет 84 —

За Алексеева, Лариона доплачено за 2 билета до Иорктона 39 50

Оставлено в Квебеке за 31 человека больных на содержание в больнице 450 —

Квебек — Виннипег за 123 билета по 32 доллара 1968 —

Виннипег — Росторн за 21 билет по 11 дол. 20 цент. 117 60

Виннипег — Камсак и ст. Веригино за 75 билетов по 5 дол. 60 цен. и

5 дол. 85 цен. 220 80

За Лиманских 9 билетов до Конор и Бекян 14 —

———-

Итого 7878 40

По пути роздано неимущим братьям порознь на харчи:

1. Алексей Рыбин получил всего 29 —

2. Иван Збитнев получил 44 50

3. Андрей Мужельский получил 11 50

Андрею Мужельскому и Ивану Збитневу за похороны детей (двух

малюток) в Лондоне заплачено 27 50

4. Петр Светлищев получил 22 50

5. Федор Сухачев получил 3 —

6. Иван Усачев 16 50

7. Алексей Ст. Попов получил 5 —

8. Федор Струков получил 5 —

9. Иван Веригин 25 —

10. Ларион Макеев 30 —

11. Василий Шилов 5 50

12. Иван Жмаев 8 —

13. Николай Шкуратов 2 —

14. Семен Усачов 2 50

15. Николай Козаков 1 —

16. Николай Щербаков 4 —

17. Петр Сафонов на паспорт жены 12 50

18. Прокофий Веригин 17 —

19. Иван Худяков 5 —

20. Григорий Посников 4 —

21. Филипп Попов 11 —

— 185 —

Доллары. Цент.

22. Николай Ив. Рыльков 10 —

23. Михаил В. Попов 10 —

24. Федор Дьячков 1 50

25. Алексей Верещагин 1 —

За квартиры в Либаве доплачено за партию 24 —

———-

Итого 338 —

Чертковым в счет проезда духоборцев внесено 250 —

Владимиру Гр. Черткову за его путевые расходы дано 50 —

Василию Васильев. Веригину на высылку в Якутск дано 75 —

В Москве куплено для Петра Васильевича вещей на 125 —

Матери послал на гостинец на Кавказ 5 —

За телеграммы по пути израсходовано 7 —

———-

Итого 512 —

За гостинницы: в Монтреале, Москве, Петербурге, Иркутске, Либаве и

Митаве уплачено всего 20 —

На себя за 4 месяца издержано кормовых 37 50

На Василия из Москвы издержано 12 50

На одежду для себя и Васи издержано 12 50

———-

Итого 100 —

За промен на русские деньги недополучено 403 10

Сдано Семену Рыбину наличными деньгами 1045 —

———-

Итого 10500 —

———-

Начало жизни христиан и страдание их в селе Павловках, какие они переносили мучения и гонения от язычников за веру Господа нашего Иисуса Христа ¹²⁵).

——

Благодарим нашего Бога Вышнего за святое его Евангелие, пробудившего наш разум и знание и выяснившего нам свет.

И когда мы стали читать Евангелие, и нам открылось познание: любить ближнего своего, как самого себя, и почитать друг друга, и помогать друг другу, производить жизнь любомирную, то это священникам не понравилось, что эти люди стали укорять их в неправде.

Тогда священники стали призывать и уговаривать, чтоб не распространяли. И одного человека, позвав священник Захарий Добрецкий, Ивана Куличенка, и, начав его пугати и уговаривати, говорит ему: ты зачем поступаешь в штунду в ту веру, что икон не признают, постов не исполняют, а также и нас не почитают за священников. И начав говорить ему, чтобы бросил эту веру и начинал снова пить водочку, а то горе тебе будет, ты будешь гонимый и не имети имать покоя. Но Куличенко испугался и отказался.

Тогда священник Захарий Добрецкий призвал к себе и еще человек 16 в дом. И мы пришли к нему в дом, то он послал свою работницу к другому священнику, чтобы пришел к нему. Тогда другой священник приходит к Добрецкому в дом и мы сидим и когда вошел в дом и сказал ‘здравствуйте’, то ему отвечали: здравствуй! Тогда Добрецкий говорит: почему вы не встали и не поклонились? Тогда ему сказали, что в писании сказано: одному Богу поклоняйтесь и служите. Тогда это священнику тому не понравилось, он рассерчав и плюнув, и сейчас ушел. То мы остались с священ-

———-

¹²⁵) Рукопись эта принадлежит Рукописному отделению Библиотеки Императорской Академии Наук, где она значитея по описи: ‘Сект. 71’. Доставлена она для сектантского отдела Библиотеки Академии Ив. Ф. Наживиным.

Прим. ред.

— 187 —

ником Добрецким и стали беседовать, о кой-чем стали спрашивать, но он не разъяснял. И так эта беседа продолжалась и все-таки стояли твердо, чтоб не поддаться — это было 8 ноября. И так он, нас отпустив и тяжело вздохнув, сказал: что вы задумали? Но мы ничего не сказали и ушли домой и тогда Добрецкий, видя, что это в нас продолжается, зовет нас 26 декабря.

Мы не пошли. Тогда Добрецкий нас зовет снова 1 января и требует сельским старостой в церковную караулку и мы пришли. Ну он, подведя своих церковников и причетников, начал нас уговаривать и допрашивать: будете ли вы в церковь нашу ходить и принимать тайны Христовы? Потому я вас спрашиваю, а то вот у меня, говорит, есть предписание от архиерея, чтоб я вас допросил и уговорил, а если кто не послушает, то требует в Харьков к архиерею на усовещевание. Тогда из нас некоторые сказали священнику: дайте нам подпись, чи будем ли мы до посту живы али нет? Тогда священник сказал, что я этого не могу, то и мы сказали, что и мы до поста не можем дать обещание и давать обещание за полгода. Тогда священник (видя), что его волхвование не одолевает, то он и не стал больше и вступать в разговоры и отпустил нас и мы его не видали и говорили: что он нас не требует до поста? И прошло 5 недель поста. То в посте вызывает священник следователя в село Павловки и когда приехал следователь в Павловки, начал требовать по два соседа в свидетели и целых два дня. А потом начал и нас призывать и стал допрашивать и говорить: почему не ходите в нашу грекороссийскую церковь и не молитесь деревянным нашим иконам и не признаете за святость? Тогда ему ответили: мы не находим для себя нужным почитать за святость.

Тогда, видя это, священник Добрецкий, что ихняя ворожба не пособляет, то он стал докладывать высшим властям и власти стали следить за нами и тем более за нашей Христианской, Соборной и апостольской Церковью, не давать покоя и стали разгонять и по просьбе священников начальство стало как лютые волки, не щадящие стада.

Восстали на нас и первым долгом у нас увезли Дмитрия Александровича Хилкова, ¹²⁶) господина полковника. И это было в 1891 году

———-

¹²⁶) Дмитрий Александрович Хилков впервые познакомился с сектантами — духоборцами — на Кавказе во время Русско-Турецкой войны 1877 — 78 г.г. Заинтересовавшись сектантами, принадлежавшими к так называемым ‘духовным христианам’ он записал, на основании бесед с ними, ‘Краткое исповедание духовных христиан’ (1888 г.), которое им было дополнено в 1890 г. В 1903 г. он же издал в Женеве отдельной книжкой дололненное и более разработанное изложение учения ‘духовных христиан’, именно так и озаглавив эту брошюру.

Окончательно бросив военную службу, — в которую он вступал

— 188 —

февраля 2 дня и повезли его куда? Бог его знает. Мы его 12 лет как не видим, только слышим, что где-то он в Швейцарии, нам только известно письменно. А также, когда его взяли, то диакон был пьян, Василий Михайлович Крушодольский, и проговорил: ну нам трудно было сорвать корень, а отростки-то — ничего не останется, так что они и сами посохнут. Ну отростки не поддавались ихним соблазнам. Тогда еще взяли из Павловок 3 человек: Петра Вернидуба и Федота Стрижака и Авраама Тереника, и отправили их в Вологодскую губернию. И это было в сентябре, 15-го, 1894 года. А жены ихние остались вдовами и дети сиротами без всякого исследования, а также и вспомоществования. И это не помогает. Тогда еще выслали из Речан 5 человек и отправили их в Варшавскую губернию в августе 28-го 1896 года. И это было все по просьбе священников. Думали, что этим могут спугать, а оно больше увеличивается. Дьякон Крушодольский говорит, что отростки скоро вытащим. Но благодаря Бога в Павловках почва хорошая, хлебородная и мягкая, и по долам, при речке, луга и частые подходили дожди и отростки проростали и их Бог поливал, так что они укрепились на том лугу. И там бродила скотина, так что из них была рогатая и безрогая, и она заедала и затаптывала эти несчастные отростки. Но

———-

дважды, — Д. А. Хилков поселился на своем хуторе ‘Дмитровка’, ‘Князевка’ тож, в имении Павловки, Сумского уезда. Харьковской губ. К этому времени Д. А. Хилков становится ярким приверженцем Л. Н. Толстого и распространяет его учение. В окружающих селениях в конце восьмидесятых годов началось сильное сектантское движение, на которое местная администрация и духовные власти обрушились со всей тяжестью репрессий девяностых годов прошлого столетия. Д. А. Хилков становится на сторону сектантов и всеми мерами старается помочь им.

Будучи последовательным в своих взглядах, Д. А. Хилков отдает крестьянам землю и сам в это же время начинает вести такое же крестьянское хозяйство, как окружающие его односельцы. Образ его жизни, поступки, согласованные с убеждениями и взглядами, сила природного ораторского дарования, прямота в обличениях духовенства и местной администрации, — возводят Д. А Хилкова на степень популярнеишей личности среди окружающих крестьян. В ІІавловках и в ближайших селах образуются группы его последователей. На деятельность его вскоре обратили внимание власти.

В 1891 г. его выслали под конвоем, в административном порядке, в Закавказье на пять лет, назначив местом его жительства духоборческое село Башкичет, куда приехала и его семья. Здесь, по приказанию из Петербурга, у Д. А. Хилкова и жены его Цецилии Владимировны, были силою отняты их дети — Боря и Оля. Они были отобраны по проискам матери Д. А. Хилкова, возненавидевшей его жену, и именно ей дети Хилковых и были насильственно переданы на воспитание.

После окончания пятилетнего срока закавказской ссылки, где Д. А. Хилков пользовался широкой популярностью среди духоборцев и других сек-

— 189 —

они с большим трудом проростали. И по это время страхи и гонения все усиливались, и случилось то, что стали докладывать высшему начальству — и это было все по просьбе священников, т.-е. наемных пастырей.

Урядник и становой пристав стали тем пуще приставать к нашей Христовой и Соборной Церкви.

Разгонять и разбивать и штрафовать. И даже до того, что соседа до соседа не пускали, не только, чтобы пойти к соседу погулять, но и на работу не дозволяли и если пойдешь на работу не только куда на сторону, а даже в своем селе не дозволяли и прогоняли с работы. Такой был случай, что ехал из лесу Семен Харахонов и заехал обогреться и это было дело зимой, после Рождества, да еще и с самим тем человеком ездили вместе на одной лошади. Семен Харахонов ездил на своей лошади и возил Ивана Любича и из лесу ехавши и позаезду до Любича заехал и только что вошел в дом, а полицейский урядник захватил и выгнал, а также постановил протокол и передал земскому начальнику. И через несколько времени вызывает земский начальник и приговаривает

———-

тантов, — его вновь сослали в Эстляндию и поселили в городе Вейсенштейне.

В 1898 г. Д. А. Хилкову разрешено было выехать за границу без права возврата в Россию в течение пяти лет.

Приезд его заграницу как раз совпал с разгаром подготовительных работ по переселению закавказских духоборцев в Канаду или, — как ранее предполагали — на остров Кипр.

Д. А. Хилков принимает деятельное участие в этих подготовительных работах по переселению и, наконец, уезжает осенью 1898 г. вместе с духоборческими ходоками, в Канаду, где и остается до лета 1899 г., в поисках удобной земли для поселения духоборцев. Также при непосредственном его участии были выработаны с канадским правительством условия, на которых духоборцы могли переселиться в Канаду.

По возвращении своем в Европу, он поселяется в Женеве, где принимает участие в издательской деятельности. В Женеве Д. А. Хилков остается до октябрьских дней 1905 г., когда он и возвращается в Россию.

За это время миросозерцание Д. А. Хилкова, освещенное солидными научными и политическими знаниями, терпит большое изменение и он совершенно отходит от учения Л. Н. Толстого, как такового.

Д. А. Хилкову принадлежит значительное число статей, памфлетов и брошюр, напечатанных в России и заграницей, которые, по большей части, появились без подписи, а в России многое было распространяемо в рукописях и гектографированных изданиях. Некоторые биографическия сведения о Д. А. Хилкове читатель найдет в брошюре ‘Похищение детей Хилковых’ (материал собранный Владим. Чертковым). Брошюра эта издана в 1901 г. издательством ‘Свободное слово’ в Англии. В нее, между прочим, вошли ‘Записки Д. А. Хилкова’.

Прим. ред.

— 190 —

штрафу, денежкому взысканию 40 руб. с Харахонова, а так как у Харахонова не было наличных денег заплатить, то должно продать что нибудь из имущества или из скотины и так как нечего было продать, то как Семен Харахонов занимался по столярской части и у него было две вещи сделано по заказу, которые стояли 90 руб.: повозка, под названием линейка, сделанная на железном ходу, которая стоила 55 руб. и веяльная машина, которая стоила 85 руб., а они продали эти две вещи за 50 руб. и положили в земство. И это было под самый праздник Троицу, а также была коронация Государя, а по русскому закону в то время не полагается производить аукционного торгу, да еще не было трех человек покупателей, когда производили аукционные торги. И это все делает земский начальник. А также начали не дозволять ходить по деревне работать у крестьян крестьянские избы. И такие были случаи, что прогоняли с работы. А также именно и кого: Семена Харахонова и Петра Харахонова, и Ивана Любича и Степана Бересток. Они работали вместе и это было зимой, было холодно обделывать двери и окошки и осталось до весны, а весной нужно было доделать и получить деньги, но этих домов не дозволили обделать.

И начал разгонять нас урядник и становой пристав приказывать стал, чтобы урядник не только тех, кто работал, а даже и тех, которые позовут к себе на работу, то и того придавать суду. И так что деньги остаются у хозяина не полученные говорит: если б вы доделали то я отдал бы, а то вы меня довели до лета, а у меня теперь взяли дороже, и так остается заработок не получен — это было в 1896 году.

И так начали притеснять и штрафовать за всякое сошествие, что до соседа пойдешь чего-нибудь попросить или позвать на что-нибудь, чтоб в чем-нибудь пособил, сейчас сотский или десятский идет и докладывает становому, а становой передает земскому начальнику. А земский начальник приговаривает денежному взысканию и тогда дают десятским деньги за то, что он предал суду и похваливает начальство, а десятские радуются, да еще хуже злятся. И это до того дошло, что нельзя никуда пойти на работу и тогда Семен Харахонов и Иван Любич поехали к исправнику лично просить, чтоб разрешил работать скрозь по своей деревне.

Исправник нам сказал: так как вы люди поганые, то сидите дома и вам не дозволяется работать, потому что вы не ходите в церковь и не молитесь нашим богам, но мы спросили исправника: а сколько у вас богов?

И тогда исправник выгнал нас из канцелярии. А также Тимофей Никитенко и Григорий Павленко работали у соседа печку, у Дмитрия Черняка, и узнав это, полицейский урядник

— 191 —

арестовал нас нижними чинами, т. е. 3 десятскими и отправил к сельскому старосте. И отвели на ночь, а утром отправили в город Белополье к становому приставу. Становой пристав с угрозами заставлял и требовал подпись, чтобы не ходили работать по крестьянским домам: пока у вас эта вера, то вам работать не позволим.

Станешь говорить, что у меня семейство и его нужно кормить, то он говорит: дохните с голоду, а работать не дам вам.

И также работали Тимофей Никитенко в хуторе Катериновке у господина Валерия Александровича Коковцова и работали каменный амбар и как узнал урядник, то сейчас прогнал с работ, так что я должен сидеть дома и это было 1897 года. А также был случай, что — (а именно кто такой? — Федор Маценко) — взял себе помощницу, т. е. невесту без священникова уведомления, то его позвали священник (Федора Маценко) и начав говорить: что мы тебе, без нашего позволения и сочетания брака, жить не дозволяем. То Маценко сказал: если вы без греха и можете сочетать, то я тоже согласен. Тогда священник сказал: чтоб ты пришел с невестой, мы сочетаем вас по русскому закону. То пошел Федор Маценко с своей невестой, тогда начав требовать священник с него подпись в том, чтобы был навсегда православным и дети ваши тоже были православными. Тогда на это Федор Маценко сказал, что я несогласен дать вам подписку, потому что и Адам согрешил так. Тогда священник видит, что Маценко не соглашается расписываться, стоит твердо. Тогда священник передал становому приставу и становой пристав требует Федора Маценко к себе в город Белополье, а этот город был в 15 верстах. И когда привели нас сотские к становому приставу, то становой набросился на Маценко с ругательством и угрозами и требует с него, чтоб он согласился расписаться. Но он не соглашается той подписи дать, тогда становой отправляет его домой, а сотским дает приказ, чтоб его привели на другой день. На другой день сотские ведут Маценка к становому и становой пристав опять набрасывается на Маценка с угрозами и ругательством скверными словами и отпускает опять домой и на третий день снова требует, и так целых 6 дней водили к становому приставу. Но Маценко не поддавался, видя, что он стоит твердо, тогда начали избивать его невесту и советовать ей, чтоб она бросила Маценко. ‘Мы позволим выйти тебе за другого и сочетаем вас по закону.’ И тогда эта женщина согласилась на предложение священника и станового и бросила Маценко и вышла за другого человека замуж в деревню Ободи, 7 верст от Павловок. А прожили они с Федором Маценко 2 года и был у них уже и ребенок, когда она бросила и повенчалась с другим. — И это все священннки делали те самые, которые взяли ключи разумения, а делают сами

— 192 —

не потребительные в мире дела, потому что и в их законе сказано: кого Бог сочетает да не разлучает никто.

В 1899 году начали стеснять наше житье так, что дойдешь на работу в другую деревню, то сейчас отправляют этапом в свою деревню, и паспортов тоже не выдавали, чтоб поехать куда на заработки и бывали такие случаи именно так, что Петр Харахонов пошел в волость к старшине, чтоб выдал паспорт поехать в другую губернию на заработки. То старшина говорит: я не могу, поезжай к земскому начальнику, если земский прикажет, то я выдам. Тогда Харахонов поехал к земскому. А земский начальник говорит: пиши прошение губернатору, я не могу выдать.

Тогда Харахонов написал прошение губернатору, а губернатор пишет земскому начальнику распорядиться. Так и не найдешь старшего, который бы мог выдать паспорт. Кругом стоят и за руки держатся и не найдешь крайнего.

И такие были случаи: один человек Григорий Бабенко пострадал от несчастного случая, погорел хлеб. Его брат пошел распытать, чтоб привезти ему хлеба и солому, а сосед, там же рядом усадьба, молотил. Ну, у соседа не было на этой усадьбе хаты, а он проживал на другой усадьбе и по суседскому пошел напиться воды до Григория Бабенко. И собралось их человека три: брат его Спиридон Бабенко и Алексей Териник сосед и еще один человек Федот Житняк пришел тоже, что-нибудь дать на это несчастье. То вдруг приезжает к нему урядник и, захватив, что они стоят и разговаривают о его несчастии и как закричит: ‘вы зачем собираетесь!’ и разогнал, а также постановил протокол и передал земскому начальнику и земский начальник приговаривает судом к денежному взысканию. Приговорил Спиридона Бабенка и Алексея Териника и Федота Житника по 20 руб. Ну так как у них не было наличных денег, то они отбывали под земством по 1 месяцу высидки в 1888 году.

И был такой случай, что у одного человека, именно Федота Житняка, выскочило порося из двора и оно побегло до сусида. Ну Житняк пошел за поросенком, чтоб загнать домой и это узнал урядник через людей, что ходил до соседа во двор, а зачем — это не спрашивает и постановил протокол и передал его земскому начальнику, а земский начальник приговаривает штрафу, денежному взысканию, на 3 руб., в 1899 году.

И такой был случай: один человек шел из дому села Ястребиного, Степан Осачий, так как Осачий работал в селе Павловках земляную хату. И как шел Осачий поздно вечером и зашел к степану Берестоку, чтоб поговорить с ним и попросить его, чтоб помог ему работать хату и так как это было по заходе до-

— 193 —

роги, а также был поздний вечер, то остановился ночевать. И на этот случай наскочил урядник и с сотскими в двенадцать часов ночи. Вошел урядник с сотским в дом, так как дом не был заперт, и засветили огонь. Раскуражилось семейство и начав приглядываться и смотреть, что чужой человек и говорит ему: ‘ты зачем забрался сюда?’ То этот человек говорит, что я зашел попросить, чтоб мне он помог работать дом. Тогда арестовал этого человека, т. е. Степана Осачего и отвели в расправу в 12 часов ночи и посадили в карцию, а на утро на другой день отправили в город Белополье к становому приставу. Становой на него накричал и приказал сотским вывести за село Павловки и пустить, а работать ему не дозволяйте, потому что он распространяет свою секту. А урядник постановил протокол и отправил земскому начальнику на Степана Берестока за то, что пустил переночевать, а на Степана Осачего за то, что зашел ночевать, и земский начальник приговорил денежному штрафу по 25 руб. или двухмесячному аресту. Но так как у них не было наличных денег, то они должны отбыть по два месяца под земством и это было в 1898 г.

И был такой случай, что шло два человека из Конотопа через село Павловки и это было дело зимой, то они должны зайти, так как по дороге, до Ивана Любича обогреться и отдохнуть, а также съесть по куску хлеба. Ивана Любича не было дома, а сын был дома, Игнат Любич, и пригласил этих двух человек к себе за стол обедать, и на этот случай заходит сотский и говорит: откуда эти люди? хто се? Два человека рассказали, что они из Конотопа и показали свои паспорта. Сотский пошел и доложил уряднику, что у Любича два человека из Конотопа. Тогда урядник приказал арестовать их и забрали в расправу этих двух человек и урядник на них составил протокол, а их отправил этапом к становому приставу, а когда их привели к приставу, то становой пристав отправил их этапом к исправнику в уездный город Сумы, а исправник сумской отправил их в их город Конотоп этапом. Через несколько времени получили повестку от земского начальника на суд Ивану Любичу и сыну его Игнату Любичу и Степану Берестоку и тем двум Конотопским человекам и вызвали нас. Земский начальник приговорил судом Конотопских по 20 рублей, а Игната Любича приговорил на 3 руб., а Ивана Любича простил за то, что шел из мельницы и зашел, тоже простил. Это было в 1900 году.

И началось такое притеснение, что нельзя никуда пойти и поехать: штрафуют и в темницу сажают и всякие насильственные беспорядки производят. То просим мы вас, господа читатели, обратите вы внимание, если начать и камень долбить, то он от частого стуканья может не выдержать и лопнуть.

— 194 —

И до того стали нас притеснять, что мы принуждены были рисковать, чтоб выехать куда-нибудь из России и услыхали, что выпущают заграницу, а также духоборы поехали заграницу. Тогда начали хлопотать, чтоб поехать и нам заграницу и подали прошение на имя Высочайшее, чтоб разрешили выехать нам за границу. И мы получили разрешение, что можем ехать за границу и только на свой счет, продавши свое все имущество, а также землю. Только исключая тех, кто принадлежит на эту осень на призыв, то те останутся до отбытия призыва. И мы порешили ехать на будущую весну 1900 года. И начали распродаваться, а также и собираться к выезду. И вытребовали в волости посемейные списки, чтеб получить заграничный паспорт. И поехали в губернскую канцелярию, чтоб получить с имени заграничные паспорта, тогда губернатор сказал, что вы поедете, а сыновья ваши останутся в России до сорока двух годов, тогда мы осталися снова на месте, потому что старому человеку не к чему выезжать, а также оставлять и детей.

А также объясним вам, господа читатели, это несчастье, которое случилось с нами в тяжелой нашей жизни. В 1901 году августа 10 дня зашли к нам два человека. Мы их приняли как братьев и распытали их откуда они. Ну они рассказали, что они из Киевской губернии и начали рассказывать, что они были там-то и там. И мы, видя, что они много времени ходят, то собрали денег и дали им на дорогу, а также и накормили и они пошли из Павловок, а куда, мы уже не знали. И через несколько времени явился опять к нам в Павловки 10 сентября ¹²⁷), уже сам. И мы его приняли как брата, накормили и напоили, переодели его в чистое белье. А также собрались соседи послушать, что он рассказывает и собралось нас человек 15 или 20 и начали беседовать и толковать Евангелие, что близко время тому, что написано и оно должно скоро сбыться. А также узнали некоторые из наших братьев, то собрались послушать, что-нибудь нового, так как много времени уже ходит, то каждому человеку интересно послушать. И это собрались в доме Тимофея Никитенка. И стал этот человек читать Евангелие и только что просказал слова, что сказано: всяка душа да будет покорена высшим властям (к Рим. 13 гл. 1 ст.). И только что проговорил и вдруг приезжает полицейский урядник и сотские арестовали этого человека и составили протокол. Нас всех поразогнав, а этого человека отправили в волость на ночь и посадили его в темницу.

Тогда мы на другой день 11-го числа сентября ¹²⁸) пошли и понесли

———-

¹²⁷) 1901 г.

¹²⁸) 1901 г.

Прим. ред.

— 195 —

тому человеку хлеба, а также и на дорогу денег, а урядник его отправляет в город Белополье к становому приставу. Ну так как нам этого человека было жалко, что его будут водить этапом долго — (мы это уже знали, так как у нас такие случаи были, когда забрали двух человек у Ивана Любича, то их проводили этапом целый месяц) — тогда и мы пошли к становому приставу, чтобы попросить этого человека, чтоб он пустил его вольно. Когда мы пришли к становому приставу и начали просить у станового пристава, чтоб этого человека пустили вольно и не отправляли этапом. Ну становой нам сказал, что я не могу вам сего человека отпустить, потому что я не имею в этом власти, а идите к исправнику и попросите исправника, что он может отпустить, как попросите. То мы пошли с ним этапом в город Сумы к исправнику и когда пришли к исправнику, то его позвали в канцелярию и переписали его. Тогда он стал проситься, чтоб пустили его вольно. Тогда сказал исправник: ‘а есть ли у тебя, чтобы кто поручился?’ Тогда он сказал, что у меня есть такие люди, которые могут поручиться за меня. Тогда позвали из нас человек пять. А также пошли и поручились в том, что он именно Моисей Тодосиенко, Киевской губернии, Васильевского уезда, Малополовецкой волости, села Яхны. И когда мы поручилися, что действительно этот человек оттуда, то нам исправник отпустил его вольно. И тогда мы пошли на базар. Ну так как у него была летняя одежда, то мы ему купили зимнее пальто и брюки, фуражку и теплую рубашку. И пришли мы в Павловки все вместе с тем человеком и в Павловках покормили его и дали ему на дорогу денег 11 рублей с копейками и запрягли лошадь и отправили его на станцию Новоселовки. И он поехал в свою сторону, т. е. в Киевскую губернию и с ним поехал наш один человек тоже в Киевскую губернию Петр Коваленко. А 14 числа сентября пришли некоторые из братьев к нам, так как им тоже интересно было знать и хотелось узнать, что говорил исправник и как отпустил нам этого человека. Тогда мы стали говорить, что он поверил нам или зто что-нибудь новое, что он отпустил. Ну в виду того, что так как нам собираться нельзя до кого-нибудь в дом и нас за это штрафуют, то мы вышли на улицу и там стали друг дружке рассказывать, то к нам подошло и еще несколько человек и те желали послушать о том, что говорили у исправника. А также собрались женщины и дети. И это было на самый праздник, т. е. Воздвижение честного и животворящего Креста Господня, то мы пошли скрозь деревню пройтись и поговорить. Тогда к нам присоединились еще тем более детей Божих. Шли и разговаривали, но народ этому удивлялся, так что иные говорили: это правда идет, а некоторые насмехались, а также

— 196 —

стали спрашивать, что это у вас сегодня, разве праздник? То и мы отвечали, что от сего дня должна правда явиться на земле и Христос воскреснет в мире.

И когда мы дошли до священникова дома, то они смотрели на нас в окошко, как лютые тигры, а полиция тоже нас не занимала: почему-то не было от попов приказу разогнать и мы благополучно обошлись. Ну священники доложили уряднику, а также призвали к себе, и попросили, чтоб доложил становому приставу, что в Павловках сектанты уже собираются толпами по улицам и проповедуют какую-то правду, то их нужно разогнать, а они много народа привлекут к себе. И тогда урядник, по просьбе священников, доложил становому приставу, что сектанты не изменяются, а увеличиваются и ходят толпами по деревне. А нас какая-то охватила горячая любовь, так что нам ничего не жалко было: ни отцов, ни матерей, ни жен, ни детей, ни денег, а только нам стало жаль тех друзей и братьев, что страдают за правду, везде по тюрьмам и по другим государствам поссыланы. И мы проводили весь день в посте и молитве и читая евангелие. А вечером 15 числа мы прошли немного хутором Дмитровкой и зашли к своему бывшему благодетелю Дмитрию Александровичу Хилкову в сад, где росло дерево, приносящее добрые плоды и кто вкушал того плода, то тот познавал в чем добро и зло, и зашли в его пасеку, где мы почерпнули сладкого душевного меду и ели его. И пришли от Дмитрия из саду обратно к Тимофею Никитенко в дом и стали читать евангелие и проводить время в молитве и посте почти всю ночь.

И к нам приходили народы, некоторые входили в дом и смотрели, и верили, и говорили что должно сбывается по евангелию и разошлися благополучно.

И когда доложили становому приставу, то становой созвал полицию и приказал, чтоб ехали в Павловки, то полицейские и становой приехали на ночь 15-го числа против 16-го сентября. Но мы этого не знали, что для нас приготовлено угощение. 16-го числа мы того ничего не зная, что на нас готовится, а также и у нас не было намерения, что-нибудь делать или бить и даже из нас и сейчас некоторые убеждаются, ¹²⁹) что с нами случилось.

И собралось нас немного, душ 20 мужчин и женщин и детей и стали говорить: сегодня воскресенье, то давайте, пойдем, как и на Воздвиженье ходили, и согласились пройти ради только праздника. И хутор от церкви-школы 2 версты и когда мы пошли, так к нам присоединилось больше народу и, пройдя такое пространство, собралась

———-

¹²⁹) Не знают, не придумают. Прим. ред.

— 197 —

уже толпа, душ около пятисот мужчин, женщин и детей. И не дошли, мы до церкви-школы сажен 60 или 80.

Вдруг един полицейский урядник на лошади верхом и несмотря ни на что въехал в толпу и начал кнутом бить и лошадью топтать. Тогда из нас некоторые видят, что он так поступил и схватили его лошадь за хвост и лошадь испугалась и выскочила и поскакала вдоль. Но мы толпой проходили мимо церкви-школы и на мосту стоит толпа народа и городовые полицейские с мечами и кольями и начали нас удерживать и бить. И это было от церкви-школы сажен 20. И когда прибили нас к этой школе — (нас состояла толпа, не из одних сектантов, а были и православные) — и, видя что бьют, тогда начали мы уговаривать, чтоб они одумались и перестали это делать, но они не брали и внимания о том и тем более стали бить чем попало. Видим, что они стали ломать забор считовой и бить. Которые были около школы, тогда бросились толпой на этот забор и проломились и тогда начали ломать у полицейских шашки и закидывать, чтоб не бились. А также и ворвались и в школу вся толпа и побили все, что только попадалось на глаза. А также участвовали в разгроме церкви-школы и православные. А также они дожидали такого случая давно, так как это всему миру известно, что устроена школа во имя одного помещика и его жены, которые еще не более как 25 лет как умерли, а по русским законам в сто лет вводятся в святые. То и узнал народ в чем священииков неправда, так что не одни те виноваты 17 человек, на которых упала башня, а весь мир виноват. А также и объясним вам после какая церковь-школа, то есть ниже.

И когда это скопище народа вышло из школы, то направились вдоль по селу вся толпа и это уже было доложено становому и священники приказали звонить набат и мы не доходя старой церкви саженей около 200 и вдруг встречает нас становой пристав с множеством народа, окруженные вилами и кольями, а также и полицейские с мечами. И становой скричав ‘стойте!’ ‘удержите их’ и встречная толпа, которая была окружена кольями и бросилась к нам. Ну это было страшно попасть в руки разбойников и стали вырываться из толпы. Ну, нас толпа стала удерживать и бить нас, но мы, видя такое несчастье, стали вырываться и спасая свою жизнь, а также и вырывать у полиции шашки и ломать и закидывать. И видим мы, что рассвирепелся народ, так что, которые били и ломали церковь-школу, а потом берет кол и начинает бить нас, тогда мы видя, что нельзя спастись, стали бежать куда только можно спастись от смерти видимой, но так как улицы везде полны народа и в селении спастись нельзя, а разве только в поле. А у поле бежать то надо было мимо старой церкви но там тоже было множе-

— 198 —

ство народа и кто прорвался сквозь толпу, тот мог хотя немного спастись, а кто не прорвался, того убивали до смерти и позагоняли куда кого попало, так что некоторые были и в ограде старой церкви, то их убивали до смерти, а некоторые в огороде, а некоторые выбегали и в поле, то и за теми нашлись не здравого ума, что гонялись верхом на лошади и произвели убийства. И кто мог убежать, то . . .¹³⁰) велели перебивать ноги, чтоб нельзя было бежать, а также и сами . . .¹³⁰) участвовали в разбойстве. И семь человек убили ¹³¹) до смерти около второй церкви. Которые бегли в поле, но толпа стояла на пути и убивала. Григорий Павленко, и Аврам Павленко, и Иван Новик, и Иван Даниленко, и Петр Кобыльченко, и Иван Кобыльченко, убиты были ¹³¹). А один человек сказал, что ему перебивать ноги, как он не живой, тогда поп послал человека, чтоб принесли 2 ведра воды и облили водою и он лежал мертвый. А Тимофей Никитенко идет после того погрому, так что часа через полтора, то ему сказали, возьми брата. А Тимофей им: ‘когда убили, то приберите сами’. И он в толпе не был, а уж шел после погрома. То его около Кобыльченка стали бить и убили до смерти псаломщик, с двумя причетниками Иваном Федорченко и Василием Новаком за то, что в его доме читали Евангелие и побили его до полусмерти. Человек 15 поприбивали так, что тому руку, тому ногу, тому ребра поломали и головы также поразбивали. И тогда начали нас извозить как дрова и возить в волостную темницу и когда привозили в темницу, то и там били. Так что когда привезли Никитенко, то урядник и сотский давай топтаться ногами и, потоптавши его, вкинули не живого в бухту,¹³²) ну ноги остались, то дверьми придавили. А затем, что один человек выскочил в поле, то за ним погнались верхами на лошадях. И участвовал один купец Аким Чепуренко, а другой Иван Данилов Дурман и давай гнаться верхами на лошадях за Петро Харахоновым верстов 4 до станции Новоселки, так что Чепуренко вернулся, а Иван Дурман поехал на Новоселку и заказав, чтоб никого не принимали, а также и ловили, кто придет. И когда Петр Харахонов пришел на станцию, то на станции Новоселки собралась толпа народу. Тогда Петр Харахонов остановился и подошла к нему толпа и стали спрашивать в чем дело? Тогда Харахонов говорит этому народу, что в Павловках страшный суд, так что встали

———-

¹³⁰) Выпускаем по цензурным соображениям.

¹³¹) Слово ‘убили’ здесь употребляется в том случае, когда человек теряет сознание. На самом деле при погроме в с. Павловке был действительно убит только один сектант.

¹³²) В арестную комнату. Прим. ред.

— 199 —

язычники гонением на христиан и убивают, так что должно будет конец этому злому веку и наступит на земле царство Божие и тогда не нужно будет ни серебра, ни золота. И вынул из кармана золотой пять рублей и бросил при народе и сказал, что его когда-то не нужно будет. И народ удивлялся и изумлялся, что это такое? И показал им, что он сильно побит, когда скинув верхнюю одежду и как углядел народ, что он весь в крови, то все испугались, так что сотские боятся вести в Павловки. И благодаря одному человеку, спросившего его: что ты может съесть хочешь? то он дал хлеба и мяса. Тогда Харахонова схватили сотские и повели его обратно в Павловки, а также и жену его, она тоже была на станции. И провели так, что версты две шла толпа народу следом.

Ну на встречу его ехало человек семь уже пьяные и встали из повозки и давай бить Харахонова и тогда те люди, видя, что бьют, то начали разбегаться кто куда попал, а его начали вести и бить и не доводя за версту до Павловок, смотрят, что одна только его жена (идет за ним), то стали спрашивать друг друга: ‘что это за женщина?’, то один сказал, что это его жена да еще и не венчаная. Тогда и ее стали бить и говорить: а сяка-така ты зачим слидом бегаешь? и давай обоих бить, так что когда довели к расправе. и сбились с ног и до того били, что и рубашку оборвали и вкинулн в темницу как полено дров. А вечером привезли из экономии Хотенской графини Строгоновой 2 ведра водки и купили священники на свои деньги 2 ведра и напаивали народ, а народ, напившись водки, и поделался как лютые тигры и побравши колья ходили целую ночь и до кого попав и берут, ведут и бьют до смерти и даже таких, которые и не знали. А у Павловки назгоняли народа со всех ближайших сел и хуторов около пяти тысяч. И этот народ послали отрядом во все концы Павловок распинать Христа.

Так что некоторые даже бегали в Курскую губернию, а многие спасались в поле и в лесу, так что 3 дня и 3 ночи с фонарями искали, где кого найдут, там и убивают. Якова Стрижака, и ему 63 года, и он нигде и не был, и его взяли из дома, и побили его до полусмерти и приговорили на 12 лет в каторгу. И Якова Коваленко тоже убили на его огороде, так что череп сбили и потом привезли на повозке к волости и перекинули, а говорят, что он умер своей смертью. Ну доктор признал, что от побоя, так что повреждены мозги. Так же и Михайла Шикулу прибили до полусмерти, так что семь штук ребер переломали и это в его доме и привезли в волость и бросили. А также много и других невинных позабирали из домов, что они не были в толпе и накидали полную камеру как нарезанного скота. А кругом той камеры, в которой лежат полумертвые, народ стоял с кольями и даже стены ковы-

— 200 —

ряли и подкапывались под стены и кричали: отворяйте, мы их подобиваем! А в камере той было много, так что сделалось жарко от множества народа. Пить не давали, ну кой-как один человек подал кружки 3 или 4, то нам немного полегчало. А женщин в другое помещение: общественный дом был пустой, то их стаскивали туда и натаскали их тоже полный дом, но они начали петь псалмы и тогда вскакует урядник в этот дом и давай кнутом секти женщин и несмотря на малых детей. То женщины, несмотря на то, что бьют, а они говорят: ‘Христос воскрес! и что ты, брат, делаешь? Христос воскрес!’ А урядник тем более злился и бил почему попало. И говорил молчите, а то позасекаю, и видя, что они все говорят Христос воскрес, то плюнул и пошел. И когда нас постаскивали, тогда наше имущество порастаскивали. Красна лавка была, то разобрали, а кто убежал из дому в поле, то в доме, что было били, всю посуду и окошки и эта битва была три дня и три ночи, такое безобразие, пока приехал губернатор и исправник. И тогда нас стали перепрашивать, а также и переписывать и ночью отправлять нас в город Белополье по три человека на повозку. И за это с нашего имущества уплачивали извощикам, с каждого человека по 2 рубля 30 коп. И отправили мужчин, а на другую ночь женщин в полицию. И в полиции продержали нас 6 дней. Там из нас кой-какие пооживали, хотя стали говорить. А есть пищи нельзя было некоторым, потому что повыбивали и зубы и челюсти посбивали и пришел доктор или фельдшер и 21 числа ¹³³) поперевязывал нам раны и пообвивали нам руки и ноги и головы. И отправили нас на станцию Белопольскую, а также привезли нас в Сумскую уездную тюрьму 37 человек 22 числа, ¹³⁴) а потом и еще привезли остальных 31 душу мужчин и женщин. Там из нас, которые были сильно ранены, то их положили в больницу. И благодаря доктору Курочкину, что он около нас с усердием старался и каждый день посещал и подкреплял. А начальство и также начальник тюрьмы и надзиратели зубами скраготали и сильно ругались и есть не давали, а также больных на работу брали, так что и наклониться и нажилиться нельзя было, а они заставляли работать нас. А также обращение с нами никакого не было, а кто скажет, что больной, то его берут сейчас, в карцер ведут и в карцере бьют и несмотря, что болен. Якову Федорченко пробили голову, так что пробыл в больнице целый месяц, а также и Василия Шикулу, и Максима Горового, и Дениса Ткаченко, и Петра Харахонова, и Ивана Житняка, которых били у Сумах за то, что только сказал, что

———-

¹³³) 21 сентября 1901 г.

¹³⁴) 22 сентября 1901 г.

Прим. ред.

— 201 —

болен. Так что, когда вышли на работу, то с плачем должны работать, так что не верят, что нельзя работать. И заставляли с полисадника из кустов выгребать пальцами и выметать, а пальцы побиты и пообмотаны, так что и торкнуться нельзя, то они на это даже и внимания не брали и не обращали. Мы не думали, что нас оставят в живых, а думали, что повесят или расстреляют. А также через несколько того времени присылают нам осуждение от земского начальника за то, что 10 сентября были у Никитенка в доме с Тодосиенко и захватил урядник и постановил протокол, что будто было собрание, когда взял Тодосиенка, а также и другие были люди и за это земский начальник приговорил судом по 50 руб. с каждого человека. За то, что были в доме у Тимофея Никитенки, то его жену приговорил земский начальник по 50 руб., то есть с двоих 100 руб. Аврама и с сыном его Григорием Павленком 100 руб., Ивана Любича и с сыном на 100 руб., Ивана Черняка на 50 руб., Максима Кашируна 50 руб., Дмитрия Черняка на 50 руб. и Дмитрия Щербака на 50 руб., Михаила Никитенка на 50 руб., Антона Кобыльченка на 50 руб., Василия Шикулу на 50 руб., Харитона Тареникова вдова тоже на 50 руб., Мирона Новикова на 50 руб., Спиридона Бабенко на 50 руб., Назара Прядка на 50 руб., а также и Тодосиенко на 50 руб. и также много других.

А почему собрался туда народ? Потому что у Тимофея Никитенка была лавка, то и народ собрался. Так как это было воскресение и отворять лавку еще было рано, а народу собралось много к лавке Никитенки, то вошли в сад и поседали, так как огород Никитенков был крайний от выгонов. Ну, люди н собрались каждый по своему делу в лавку и дожидали время, пока можно отперти лавку. И только что я, Никитенко, часов в 11, войдя в дом и дети, а также и Тедосиенко и поседали обедать и после обеда итти в лавку отперти, а также и еще пригласил к себе обедать некоторых из тех людей, которые пришли в лавку и посадились за стол. А на окошке лежала библия и Тодосиенко взял и раскрыл библию, а Никитенко взял в рукя ключ итти в лавку. И вдруг урядник с сотским вскакивает в дом, арестовав Тодосиенка, а тех, кто был в доме, переписал, а потом разогнал, а также составил протокол и передал земскому начальнику, а земский приговорил по 50 руб. штрафу. И у кого не чем было заплатить, тот под земством отсиживал по 2 месяца, а у кого было, что продать, тот деньгами отдал. А также перед судом прошла молва, что будут вешать.

И когда вели нас на суд, то за народом нельзя было пройтить, даже позабиваны все улицы народом, то нас обводили по закоулкам, т. е. глухими улицами до окружного суда. Ну народу тьма

— 202 —

была и думали, что вот посмотрим как будут стрелять. И также 8 дней водили нас в суд и народ смотрел как на какое удивительное чудо, но видит, что когда суд кончился и некоторых оправдали 18 душ и пошли домой, а нас 50 душ приговорили в Сибирь к каторжным работам. И также защитники взялись ходатайствовать перед сенатом, а также и перед государем. И никого не требовали, а сами приехали защищать да еще и денег привезли нам. Тогда надзиратели стали обращаться по человеческому до того времени, пока выехали из Сум в Харьковскую тюрьму.

А по первому нашему приезду в Сумскую тюрьму-то не было и хуже надзирателей: как звери были, не давали и лечь днем, а человеку больному не выстоять на ногах весь день, а также, когда мы прибыли, то нам хлеб сполна не выдавали, а также, кто из дому передает деньги, то тоже не оказывали, и кто подавал подаяние, то его не давали. А что скажешь, то не смей и говорить, а то сейчас в карцер и бьют.

И когда нам вычитали, что сенат подтвердил и защитники взялись ходатайствовать перед государем о помиловании, тогда палата тоже взялась за 35 душ хлопотать перед государем, чтоб заменить каторгу поселением, а пятнадцати человекам палата отказала и нашла не нужным оправдать и за этих 15 человек взялись защитники и подали прошение на имя государя. А также подали в палату прошение, чтоб не утверждали приговора до того, пока придет от высочайшего имени, но палата не обратила внимания на наше прошение и заковала нас 15 человек и отправили в Харьковскую тюрьму 4 июля. И мы там пробыли немного, а потом привезли, и тех 35 душ 29 августа ¹³⁵) и пробыли в Харьковской тюрьме, по 13 сентября ¹³⁶) и пришло помилование от государя и 14 душ женщин выпустили.

Господа, читатели, просим вас, а также и объясняем вам о церкви-школе, как оно ясно стало всему народу не только в Павловках, и вокруг Павловок верст за 20, что и как священники обманывают, не только сектантам ясно стало, но и всему народу стало известно, что священники обманывают и в чем их обман. Так как селение Павловки длинною около 7 верст. В одну сторону и к одной стороне Павловок есть земское училище, в которое ходили детишки учиться, которым ближе. А с другой стороны верст 5, к нему-то было ходить неудобно, во-первых далеко, а во-вторых и холодно, то дети стали учиться грамоте также по домам их родителей. И у одного крестьянина собирались, в дом Кондрата

———-

¹³⁵) 1901 г.

¹³⁶) 1901 г.

Прим. ред.

— 203 —

Плички, и учились грамоте. И когда узнал урядник, (доложил) становому приставу и становой пристав запретил тем детям ходить учиться, а Пличку арестовали. А также и спросил почему вы не посылаете в земское училище, то становому рассказали, что во-первых далеко, а во-вторых и холодно для малых детей. И это было дело зимой и через зиму приезжает в Павловки становой пристав и три священника и собрали общество и стали просить у общества места на церковно-приходское училище, но так как у общества не нашлось для этого училища места, потому что у общества и сметники все позаняты постройками. Но так как в Павловках был кусок земли, принадлежащий одному помещику Харьковской губернии, Сумского уезда, Ястребинской волости, хутора Екатериновка, Федору Иванову Иваницкому и жене его Глафире, они тот кусок земли выиграли на карты или на каких-то зверей заменяли, спокон веку стоял шинок там.

А также и тому помещику не было 25 лет как он умер, а также и жена умерла. То его весь народ ближайший знал, как они свою жизнь вели распутно. А также он был становым приставом и как мучил людей своих крестьян. У кого была лошадь плохая то он бил того человека и говорил: что ты спать здоровый, ты не спи, а за ночь разживись себе лучшую. Так что он велел красть. И если у кого нет корму или топлива, то он тоже бил розгами и посылал красть. А жена его тоже народ мучила, так что ни за что била крестьян по щекам не рукой, а клепкой. Всегда она с клепкой и ходила. А потом она разошлась и с своим мужем и начала вести жизнь распутную, так что имела она десять мужей. А также у ее мужа Федора Иваницкого было тем более жен и так была развратна жизнь, что в мире хужей не надо, и это всему народу известно, по смерть, что делали. И после их осталась у них дочь наследницей София Федоровна. И после смерти отца вышла замуж за господина Гурьянова. И она тоже с своим мужем разошлась, — эта Софья с Гурьяновым, — так что не прожили и трех лет вместе, — лет 15 тому назад. И этот кусок земли принадлежал по наследству Софье Федоровне Гурьяновой, в Павловках, на котором стоял шинок, но это уже было прибрато. И когда у общества просили места под церковное училище, то общество указало на этот кусок земли.

И священники тогда начали рисковать, чтоб купить и она согласилась продать, но только требовала с них большие деньги. Или, так как вы будете строить церковь-приходское училище, то она, т. е. Софья Федоровна Гурьянова сказала: устройте на имя моего отца, и матери, то я вам подарю его. И как у попов завистливы глаза, то они и согласились это устроить. И когда сделали уговор о том, что

— 204 —

на имя отца и матери устроить престол, тогда дозволили строить. И выстроили там дом под названием церковь-приходское училище и устроили в одном уголку иконостас, а также и престол. И смалевали икону два лица и назвали их Святой Федор и Глафира и так называли престол святого Федора и Глафиры, которых не было 25 лет как померли. И тот уголок сохранялся за ширмой, так как детишек там обучают, то часто там детишкам родители говорили, что там барыня така, что икала, то вы прислушайтесь не икает ли теперь? А когда производили там правило часы, то так как людям было все это в глазах какие они были, то когда правили в этой церкви-школе, то идут туда не из-за того, чтоб помолиться, а чтоб подивиться, потому что они были некрасивы, то и говорят: а ходимте посмотрим на Иваницкого чи они и теперечка свели их вместе не жывыми, но они один на другого все-таки не смотрят, а будто сердятся один на другого. И также многие из православных попов ругали и также смеялись и давно того ждали, чтоб сделать посмешиство над ихним обманом и говорили, что ночью есть такое существо что обманывает, а они хотят людей днем обманывать. И под этакий случай, когда мы шли улицей и нас стали разгонять и бить начальство, то многие из православных присоединились к нам и давай быть на стороне сектантов и набросились на школу и побили что было. Но становой и священник, видя это начали тогда бить и нас и тех православных что били школу, то они, видя, что их бьют, они начали бить сектантов и начальство стало напаивать водкой и с угрозой приказывать, чтоб били. И они нас побили и школу, а также и в свидетели стали, те самые, которые в толпе были и все топтали, а говорят: такие то были, — я бачыв. И это уже по наущению попов, чтоб мы не вернулись в Павловки. А на наши слова и оправдание не брало внимание начальство, потому что начальство оно правды тоже не любит. Хоть и не говори про правду, потому что правда очи колет, и неправда правду в Сибирь гоныть.

А начальство не обращает на нас внимания, что мы многие неспособны даже к физическому труду, так что трудно не только робыты, а даже трудно на свете прожыты. И комиссия не обращает внимания на нас и посылае на Сахалин нас. И морского плаванья не выдержим, потому что у нас побыты головы и не можем переносить морской волны.

Так что все начальство и священники знают, что мы не зато идем в каторгу, что побили, а за что-то другое, за то, что мы правду знаем и им в их неправде укоряем и в людях распространяем. А когда мы в Харькове сидели то к нам приходил священник и помыслил нам речь: не хотите ли, чтоб я за вас по-

— 205 —

ходатайствовал о милости Божей? А потом когда пришел второй раз то прямо высказал: вот вы, например, страдаете, вы распишитесь-ка всегда быть православными, то мы вас пустим сейчас домой на волю. Ну ему сказали, что по 12 лет дали нам каторги, то и еще дайте по 12 лет, но подписки вам не дадим, лучше на Сибирь пойдем.

А также когда мы в Сумской тюрьме сидели, так к нам приходил Сумского окружного суда прокурор. И стал ругать и говорить, что вам бы только б робыть, робыть, а вы не захотилы робыть и это государь виноват, что он с вами няньчился, и донянчился с вами и теперечка цякуйся с ними. Вас бы уже давно след повешать, чтоб вы народа не развращали в свою дурацкую веру.

Дорогие друзья братья и сестры наши, передаем мы вам все то, что было нам, все, что видели за 15 лет от самого начала нашей жизни и видели своими глазами и стязали своими руками.

И что мы видели в темноте, то проповедуем во свете. А также, что слышали на ухо то проповедуем на кровлях и выпускаем с малого просвета на широкий свет. И хоть на сколько-нибудь объясняем вам наше страдание т. е. насколько могли. И вручаем мы ясным соколам и быстрым орлам, чтоб они узнали за что и как зороокие совы, и обдутые сычи и лесные обезьяны мучат детей убогих. Соколы и ясные орлы пустите это все на свет и узнают то, что делается. Шлем из темноты на свет по земному шару, на широкий и новый свет, по тихим и мирным ветрам, и на новое небо, и на светло горящий свет, а нам подайте ответ.

И несем мы крест-страданье,

От народа побои и поруганье,

И идем мы за Христово ученье

На вечное мученье.

Но мы молимся за это Богу

Что нам показал в правду дорогу.

И мы будем протирать нову

Путь и дорогу, чтоб выйти на свободу,

И от тяжелой ноши не давило.

Камо и на век не будет истребимо оно.

Прошу я вас, господа читатели, извините, что плохо написав, потому что я малограмотный.

Петр Семенович Харахонов

и еще Тимофей Андреевич Никитенко.

1902 года, ноября 12.

———-

Послание ко всем скопцам ¹³⁷).

——

Послание от самого превышнего Бога и Отца вашего искупителя, вселенского учителя и великого страдателя, и неусыпного молитвенника и попечителя о душах ваших и от государыни моей матушки и вашей великой помощницы, и верховной полковницы, чистой и непорочной девицы, и от возлюбленного моего сына, друга и наперстника и от всей живоначальной и нераздельной троицы, писанное в Цареграде, и посылается в тот собор, в котором по большей части было обновление и адамовым грехам разрушение, и чтоб сие послание всем соборным объявить и ни кого бы не заделить, и в том бы нам Бога и Отца искупителя не прогневить.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Христос Воскресе! Во истину воскресе Христос во славу Божию, а истинным душам на спасение, а кающимся на воскресение и вечную радость, но те только души воскреснут и получат вечную радость, которые в сем кратком и скоротекущем веке, и при последнем нынешнем времени обещаются Богу и своему отцу искупителю, и вселенскому учителю, и великому страдателю и неусыпному молитвеннику, и попечителю о душах наших, в несумненной вере, в чистоте и послушании от начала своей жизни и до конца послужат, и таковые души под покровительством недремлющего ока нашего искупителя, ни в сем свете ни в будущем веке, не будут тужить, и будут они за таковою укрепою с надеждою жить, в веселии в радости, как в небесной сладости. Возлюбленным моим

———-

¹³⁵) Рукопись эта извлечена нами из Рукописного отделения Библиотеки Императорской Академии Наук где она значится по описи: ’28—6—2′.

Это послание, имеющее значение как материал к истории секты скопцов, по всей вероятности, было написано вождем скопчества конца XVIII столетия крестьянином сельца Брасова, Севского уезда, Орловской губ. Андреем Ивановым, обыкновенно именуемым Кондратием Селивановым.

Прим. ред.

— 207 —

детушкам, сыночкам и дочкам, и всем общекупно, не исключая ни единого, считая от первого и до последнего, а имена ваши все записаны у меня во внутренней моей книге, и кто только живет без облыги. Посылаю я вам, отец ваш искупитель, от себя мир и милость, и крепкий свой щит и сильную оборону, и заочное мое вам родительское благословение, низкий поклон и покров от Отца моего небесного да будет над вами от ныне и до веку.

Возлюбленные вы мои детушки, сыночки и дочки, все вообще, прошу и молю вас поживите все единодушно, и единомысленно в чистоте и благочестии, в кротости и смирении, в любви и в совете, день провождайте в благочестии и в страхе божии, а нощь во слезах и в сокрушении сердечном, и беседуйте тайно в сердцах своих с Господом, и сими только благими заповедями Богу и отцу своему искупителю послужите, и лишния плоти угодия и замыслы отложите, без которых легко можно обойтиться, и вы сами, возлюбленные мои детушки, известны, ‘что едино только нам есть на потребу, а протчая суета сего мира вся здесь останется’, и ‘ничего с собою во гроб не берут, а только пойдут с нами, которые есть добрые или злые дела’, Так и дайте душе своей, возлюбленные, над плотию волю, дабы могла она избрать для себя благую долю — ‘и которая от нее не отымется во веки’ — и опомнитися вы, израильские люди, на какой конец и ради чего Создателем своим созданы — и от Отца своего искупителя утробушкую порождены, и подумайте сами, какого мы только сану, не земля ли мы и пепел, и не самого ли мы худшего состояния люди? — И тут мы жалеем со своею сердцевредною суетою расстаться, но воззрите же на израильского царя славы и на своего истинного Отца искупителя, — и которой недовольно царствия сего мира, — не пощадил нас ради и своей дражающей и пречистой плоти, и отдал себя в неверные руки на разные муки, — и не восхотел телесной славы, которая есть маловременная и ложно-блистающая своею прелестию и соблазном, — а восхотел себя обогатить духовного флота кораблями и нетленными здравыми и негда не гниющими товарами, — да и бесконечною и неизглаголанною небесною радостию. А сего театрального и в мале блистающего века троны и короны, первую славу, скипетр и державу во уметы себе положил и ни во что вся сия вменил. А восхотел самопроизвольно поднять на своих пречистых раменах несносные труды, и великие страды, терпение и хуление, крест и мучение, а верным моим детушкам быть могут вся сия в научение. И чтобы возрили на мое вольное и вторительное к вам пришествие, — и не мните, возлюбленные мои детушки, из вас никто, чтобы я мог сам собою что творить, но истинно свидетельствую вам, мои детушки, что Отец мой небесный послал меня своею властию к вам на землю, сына своего едино-

— 208 —

родного, который рожден от тысячи колен царских, — ‘и бысть наречен по его достоинству царем израильским’ — и коему дана от превышнего Бога полная власть и держава, дабы укротить змеиное жало, и поразить всякую нечистоту, и всякий прародителя нашего Адама грех, от коего мы взяты, а взят человек от самого мерзительного, гнусного и непроходимого пути, то есть грязи. Но сын Божий и наш дражайший искупитель возрел на свое создание, и увидел наш государь на пути стоящего вселютейшего змия, расширившего свой зев, яко пространные врата, и пожирает всю вселенную и израильских людей, тоже хватает не по одному или по два, или по десятку, но целыми кораблями глотает, и зря на сие — наш государь прослезился, и распаля свою пречистую утробушку, возложил все человеческие грехи сего мира, на свои пречистые рам(ен)ы, и за то ему, сыну Божьему и нашему искупителю, накладали несносные муки и раны. И воставала на его, государя, вся неверная и жидовская сила, на нашего дражающего искупителя и Божьего сына. — Однако Отец небесный не оставил сына своего возлюбленного, и страстотерпца великого без помощи, но вселился сам Господь в его пречистую и многострадальную плоть, и обещал он сыну своему возлюбленному покорить всех царей и королей всех земель, и священного чину синод, архиереев. И придут к нашему дрожающему искупителю, и преклонят знамена и воздадут честь, и поклонятся все полки и тогда отойдут от многих детушек прочь все серые волки, то есть худые и темномысленные толки и всякая нечистота, леность и ненависть, кощунство и смехи, кои делают нашему искупителю многие помехи. И обещается Отец мой скоро сотворить на земле великую радость, и прославить сына своего Иисуса Христа, и снять его со многострадательного креста, и дать власть сыну своему возлюбленному не только над своими избранными, но и над хулителями и гонителями, по моей молитвенницы и государыни матушки а…л…ны ¹³⁹) верховной полковницы, чистой и непорочной девицы, которая от юности своей сохранила цело знамение жениху своему и царю небесному и наблюдала цвет свой в непорочности, так что никакая мысль не могла коснуться к ее сердцу, и никакая мутная вода не могла подбежать к чистому ее источнику. Потом в ее чистое и преблагословенное ложе пало небесное семя, в ее чистейший сосуд, от которого родился Духом Святым и благодатию Сын Божий единородный и наш дражающий искупитель и вселенский учитель, неусыпный молитвенник и попечитель о душах наших. И

———-

¹³⁹) Акулины Ивановны, крестьянки Кромской округи, иввестной начальницы и руководительницы в Орловском корабле ‘Людей Божиих’ (хлыстов). Акулнна Ивановна пользовалась среди ‘Людей Божиих’ благоговейным уважением и высоким почитанием. Прим. ред.

— 209 —

возгласил он своим громким голосом во всю подвселенную, что явилося на земле спасение, а грешным прощение и отперто царство отца моего небесного, и такожде благодатию, явился в мир посланник верный и отцу своему искупителю неизменный: и еще в мире живши обещался за Бога и отца своего искупителя и за матушку а… л…ну ¹⁴⁰) и за весь дом Израильской головушку сложить, а плоть свою на мелкие части раздробить. И славный был пророк, на первой встречи света истинного, всю свою жизнь искупительскую прямо прорек, а имя его, возлюбленной он мой сын друг и наперстник, а…и..¹⁴¹) и куды много он в свою бытность пролил слез из очей, а для того, чтобы освободить род человеческий от тяжкого бремя, то есть от греха, за который не получат от темной власти князья никакого награждения, а ожидать должны только одного мучения.

Возлюбленные вы мои детушки и други сердечные, пишу я вам, отец ваш искупитель, и за устную свою хартию, и не будет ли оная кому из вас в противность, но уже не терпит моя прискорбная утробушка и не молчит язык мой во устах моих и пишу вам неоднократно: поживите чистотою, а работайте господеви со страхом и радуйтеся ему с трепетом. Приимите наказание отца своего искупителя за благо, имейте между собою искупительскую любовь, а где любовь, там и Бог, и где совет, там и свет. И что я, ваш отец, запрещаю того вы не творите, а отца своего искупителя в том не прогневите и сами от себя царствия небесного не затворите, и на кого ж вам будет в те поры пенять, ежели не будете своего искупителя приказание исполнять? А кажись прекрасное ныне время, снимает с нас отец всех грехов бремя, на что иная плоть дремлет, а нам бы кажись не надо много спать, а надобно бы, други, стоять прямо, покель с нами божие знамя и как можно иттить надо его стезями, и в нонешния времена непрестанно литься горячими слезами: во-первых от радости, что явилось нам, многогрешным и недостойным, на земле такое неоцененное сокровище, — во-вторых, что зря на сие красное солнышко, а живем в забытье. И в честь прошу я вас, любезные мои детушки, отец ваш искупитель, храните чистоту, бойтесь женской лепости и не заглядывайтесь братия на сестры, а сестры на братиев, и не входите в праздные разговоры, да и берегитесь братья с сестрами и про Бога говорить много, и тут не столько бывает душе помога, сколько нутренности смятение и

———-

¹⁴⁰) Акулину Ивановну. (См. 139 примечание).

¹⁴¹) Александр Иванович Шилов, крестьянин Тульской губ., был одним из главных помощников Андрея Ивановича, в деле распространения скопческого учения. Александр Иванович Шилов называется у скопцов ‘Предтечей’.

— 210 —

тревога. И тут как раз у иного сердце заболит, да извин ¹⁴²) со пшеницею сгорит. А кажись вы слыхали, что за всякое праздное слово, да и не за одни только слова, но и за самые тончайшие и не годные помыслы должны будут пред Богом ответ отдавать, а кольми паче на беседе должно со страхом и трепетом службу продолжать, и точно как во гробе лежать, а не за лепостию бы нам умом своим бежать, а чистотою надо думы свои украшать. А еще что я вам, возлюбленные, изглаголю сколь сильно лепость к раззорению внутреннего храма: иной монах или монахиня пойдут из келей своих на беседу — и равно маков цвет цветут, а с беседы придут в свои кельи в (как) мать родила. И тут непременно таковой душе надобно тужить, сетовать и плакать, точно как матери по потерянном своем отрочати по тех пор, пока истинный свет милость свою им явит и благодатию своею души их посетит и храмы их обновит. О лепость, лепость! Душе пагубная лепость, которой не терпит превышнего Бога и отца нашего искупителя утроба. И не умолкает язык во устах его, но непрестанно глаголет, ненавидит бо душа моя лепости, ибо лепость, яко вселютейший змей, всю вселенную пожирает и от Бога прочь отвращает, да и до Бога не допускает, ибо чрез лепость пророки пророчества, учители учительства лишились, но и великие угодники за лепостию не доходили до Царствия небесного, променяли вечное сокровище на тленное и душепагубное житие. И все таковые. имевшие лепосную заразу в себе, лишены будут вечного блаженства, хотя таковые люди по сырой земле и шатаются, но в них дух чистейший и благодать истинная присутствовать не может, а вселится в сердца их дух лживый, и будут лица их не светлы а темны, и они не рекут истины, но представляют одни только месты. — А в кротких и по чистоте живущих людях, присутствует благодать божия и истинная, и тою же благодатию, яко многоценным миром, всдкая душа помазуется в живот вечный. — А девственницы целомудренные предстанут престолу Господню, и воспоют песнь нову, ее же никто иный не может пети, точию сии, иже не оскверниша лепостию храмы своя, а чистые сердцем, те всегда зрят на Бога и на сына божиева лицем к лицу. Возлюбленные вы мои детушки, желаю я и вам также послужить ради Бога, за то вам будет в небе помога, и расчистится вам к уготованному месту дорога. — И это, возлюбленные, надо здесь заслужить так и в небе не будете тужить.

Возлюбленные вы мои детушки, обратите внимание ваше во глаголы уст моих, и возрите вы, мои детушки, как царь славы и отец ваш искупитель, вас ради поруган был и обесчестен, и

———-

¹⁴²) Овин.

Прим. ред.

— 211 —

похулен, оплеван и терзаем был. Я трудился и болезновал, скорбел и тужил, связан был, да вас от уз греховных разрешу, судим был и осужден, да вас от вечного суда избавлю, и сколько пролито моей крови и раздроблены были все мои члены. — И в Туле меня на кресте распинали, и головушку горячим сургучем обливали, и в Сосновке на меня багряную рубашечку надевали, и в преиспестренные ризы облачили и оттуда меня в дальные страны отсылали, с прочими несчастными невольниками. И я сто тюрем обошел, а вас, моих детушек, нашел, теперь вы меня поищите да и нашедши не потеряйте, и я все сие данное мне Отцем моим небесным великодушно и с любовию претерпел, а только того ради, чтобы объявить закон Христов и утвердить чистоту и разорванные у израильтян злобою ненавистного сердца, дабы связать союзом духовные любви. Ибо кто любви не имеет, то и в Царствие не внидет, хоша и плоть свою он мучит, а отрады не получит, хоша и слезы продивает, его батюшка не знает. — А кто в любви хочет жити, тайну жертву сотворити, а плоть в темницу затворити, а душу из плену лепости свободити тому непременно надо глагол сына божьего возлюбити. Возлюбленные вы мои детушки, страшитесь на земле называться отцами и матерями, учителями и пророками, един отец — Бог, а мать — сына божьего, что будет едино стадо и един пастырь. — Да и той же вам всем слуга и гнется творец пред тварию как дуга, кажись верно и видно, а лицемерным и не покорливым учителям и пророкам, желающим, таковым кажется очень обидно, что во-вторые пришел на землю сын Божий. — И зашел он, други, во израильскую семью, и ликует он, наш государь, в том Израиле, кои его, премногомилосердного, не изранили. — Во всю во вселенную явился учитель, и видения пророков искупитель, коему дано от превышнего Бога и Отца полная власть вязать и решить силую Отца своего небесного, и сидит он, наш высокопарный орел, на гнезде, а зрит во всю вселенную, и видит везде. Видит учителей — душевных мучителей, и видит наемников или живых пророков, и тако глаголет: я на земле не верю никому и не уважаю ни учителям, и ни пророкам, ни красноречивым, а только тому поверю, кто лепостию не занимается и отеческие заповеди исполняет, и у меня, искупителя, все раны, и все учители всяк свою плоть к чистоте обучи, — а душу свою к царствию небесному прилучи, и всяк у меня пророк пророчь, лишь живи не морочь и лепостию мои дела не порочь, пророчь всяк и поверяй сам себя и знай, что в сей день посеял, то и пожнешь, за чистоту венец, а за лепость казнь. — И куды, други, у Бога искупителя мудро, всяк лишь только имей чистое и крепкое ведро, а только кто бы где не был, везде ему родится добро!

— 212 —

Возлюбленные мои други, еще я вам не преминую изглаголать вещь сицевую, что великое дело, взять на себя учительский сан, и учителю надо быть многоочиту, всюду надо иметь очи, а прежде всего надо разглядеть круг себя самого и надо заживо умереть, и ноги зарыть в землю по пояс, а голову к небесам привязать. . . ¹⁴³) не надо гневаться, а гневайся всяк только на свою плоть да на лепость, и кушать хлеб с водою да третию соль, а отпереться от отца, от матери, и судить всех праведно, как сродника, так и странного, как богатого, так и скудного, а как судит суд у отца вашего один, — чтобы лепостью не занимались. — И еще же учителю надо иметь прозрачные очи и посматривать, чтобы змия в корабль ни пустить, или бы какая тать чрез стену не перелезла да овцы бы ни вытащила, — и как можно надо вкупе постараться, чтобы плоти не подддаваться и чтобы она не могла назад озираться.

А мой вам искупительской лад: коли взялись змея бить, так уже и бейте, и ничего не робейте. — А как бы нам, возлюбленные, противу плоти врага ухитриться, чтобы могло змеиное жало и гнездо со змея там и раззориться. — А видно, други, иначе нельзя как надо денно и ночно о грехах своих слезами литься, тогда до нас Бог и отец наш искупитель умилится, а то, други милые, иные и по тридцати лет и более Богу служили, и благодатию они себя добре основали, да пред последним концем к себе в пазуху змиев посажали, да с тем и от Бога отстали. — Ах, куды други, страшно — надо жить всегда опасно, и когда судит отец суд — надо дело брать в рассуд, и разбирать божий суд. И вы на это, детушки, мои не прогневаитесь, что у меня, искупителя, испечен вам такой купной гостинчек, чтобы лепостию не занимались, и у себя бы весь грех разбить всякой постарались, и во всем учителю прежде надо себя привести к Богу, а потом и протчих приводить на путь истинный. Подтщитесь, возлюбленные вы мои детушки, и други мои сердечные, всякой себя приводить к Богу так, как привели себя во первых вседражающая моя молитвенница и великая помощница, и верховная полковница чистая и непорочная девица а… л … ¹⁴⁴), которая от юности своих лет и до конца сохранила цело знамение, и привела себя к жениху бессмертному и царю небесному, которая в России всему благочестию вышила узор чистый. — И была начальница нашему спасению, по которой мы могли узнать путь чистый и непорочный, — да и она же была великая, мильонщица, а прикащики у ей были разосланы по всей вселенной, и нетленными они у ей товарами торговали, да и жили они ни об чем не горевали, а только чисто и на-

———-

¹⁴³) Слово не разобрано.

¹⁴⁴) Акулина Ивановна. (См. 139 примечание).

Прим. ред.

— 213 —

чисто они из себя грех выгоняли и вот этот-то привод настоящий и верный.

И во-первых прикащик был ее главный и посланник мой верный и неизменный казначей, и куды много он в свою бытность пролил слез из очей, — и достойно себя во всем довел к престолу всевышнего владыки, а имя ему, возлюбленный он мой сын, друг и наперстник а… и… ¹⁴⁵) и коих светильников нетленные мощи приопочивают чрез многие лета и поныне не вредимы.

Возлюбленные вы мои детушки, еще я вам, отец ваш искупитель, не докончил своих предсказаний, да им и конца не будет, а только прошу вас выслушать со вниманием: отец ваш искупитель стал вам благовестить, и соизволил всем своим детушкам повестить и стал во Успенской колокол звонить и всех своих детушек к царствию небесному манить, да уже и звонит, и кажется хоша бы какому застарелому глухарю, надо бы услышать, — а видно сила в том состоит, что израильские детушки все врозь дышат, оттого-то они и царского звону не слышат, и этому делу быть и не пробыть и нельзя миновать, чтобы нашему дражающему искупителю и вселенскому учителю, и великому страдателю, и неусыпному молитвеннику и попечителю о душах наших, — чтобы таковому достойному не могла бы вся подвселенная честь и похвала принестись. — И ей, други, станут все земли к его пречистым стопам припадать и все полки станут знамена ему преклонять и хоша, возлюбленные, злоба где и скрежещет своими зубами, и терзает свою утробу, что явился сын божий на ихнею злобу, — да хоша ад и стонет да он ничего не стоит, а тот, други, и ад, который учитель или пророк или какой рядовой брат, — явлению нашего дражающего искупителя не рад, и хоша, други, иной где стал и пировать, и этому делу не миновать, чтобы он стал долго воровать, но скоро станет горевать и станет горько плакать и рыдать, и станет себя врозь разбивать, и скажет: полно греху потокать, пора Богу работать! И покель, этому пиру быть, время уже греха убить, — только бы сподобиться искупительский источник полюбить.

Други вы мои сердечные и возлюбленные детушки, и я не сам собою вам свидетельствую, а свидетельствует отец мой небесный обо мне — и пишу я вам, отец ваш искупитель, не для славы моея, а слава бо моя — жиды мучили меня, а честь моя — на кресте я пребывал, да и поныне, грехов ради ваших, не схожу со креста, — а дом у меня — каменные палаты тюрьмы, я в них жил, и Отца своего небесного слушал, и в коей он чаше прислал малину — я кушал.

———-

¹⁴⁵) Александр Иванович Шилов (См. 141 примечание).

Прим. ред.

— 214 —

Еще, возлюбленные вы мои детушки, я пришел к вам посмотреть, на старых ваших учителей, у которых бдагодать была только по пояс, а я вам принес благодать полную. Коего благодатию станут руки и ноги владать, только всяк изволь свое сердце искупителю в жертву отдать. — Да и глаза будут ясны, только вы будьте с Богом и отцем своим искупителем во всем согласны. — И вся земля утвердится лишь извольте, мои прелюбезные, на белых коней садиться, да со мной с Господом водиться, и дай же вам Господи со мною душою и телом соединиться, и будет вам сладимой мой виноград везде злодиться в головушки и во устах, и всегда будете глаголать про истинного Христа. — И в ваших глазах, и на вашем теле лишь постойте до конца в моем божием чистом деле, за то будете веселиться вкупе со мною во седьмом небе.

Возлюбленные вы мои детушки, я не сам к вам пришел, а меня Отец мой небесный прислал судить живых и мертвых, и чтобы избранные во грехах не умирали, а обо мне за сорок лет пророки прорекали, что вот прийдет царь и Бог и узнаем ли в чем он прийдет и станет волею своею творить, а потом приимет крест и мучение, и пошлется в дальные страны, и приимет великие нужды. — Претерпевши все страсти, возвратится пока в свою Россию, и принесет с собою чистоту, и тогда отдадутся ему все товары, спасительный образ, цепь и пила. — Праведных будет просвещать, а гордых учителей и пророков, коя лепостию занялись, сокращать. — И тогда не возменится учителям учительство, а пророкам пророчество, — и в те поры соборные соборным скажут: не стало нам чести — сколько мы времени ждали этой радости, а он пришел только отвращать от нас слабости, по явности всего Бог нам дал да нет нам воли, — а погуляли бы мы еще по воле.

Возлюбленные мои детушки, ни с кем я так не беседовал как с а…и… ¹⁴⁶) и говаривал он мне, государь-батюшка, в Москве: все пенья разчистятся, и везде под тебя ковры растелются, и пищу про тебя во всяком дому поставят, теперь-то ты маленек, а выростишь всех сократишь, теперь то ты малявки ловишь, а то будем осетров ловить, пройдешь и в явной дворец. А львы-то все поснут — и там ты хлебушка покушаешь, и по всей вселенной волки возвоют, а волки — все пророки, да и не одни только пророки — но и те, которые лепостию занялись. — Благодать у них чистая да плоти коварны, и тогда ты, государь мой, со всеми справишься да и учителя тогда не будут безвременно овец стричь, а будут в одну пору то есть в Петровки.

Возлюбленные вы мои детушки и други вы мои сердечные, я

———-

¹⁴⁶) Александр Иванович ІІІилов (См. 141 примечание).

Прим. ред.

— 215 —

тех учителей и пророков почитаю, кои во благочестии и чистоте от сего мира, скоро текущего и прискорбного века, представились на вечное жилище и этого нельзя сказать, но я и живых учителей и пророков почитаю, а в начале московских, но только тех, кои Богом и духом святым живы, а плотию своею они не лживы, а ежели послужат Богу и отцу своему искупителю, до конца, за то не лишаются небесного царствия и своего искупителя отца. И кланяюсь всем моим любезным детушкам, с первого и до последнего, отец ваш искупитель а имена ваши все у меня записаны во внутренней, и животной моей книге, и только те, которые живут без облыги.

Еще же, возлюбленные вы мои детушки, любя я вас, отец ваш, изливаю вам сладивый сей квас, и сожалея души ваши, к вам глаголю, что шесть дней повелел Бог работати человекам телесного ради требования, а седьмый день, именуемый воскресный, Господу Богу своему на служение. И прошу вас как можно, чтобы всякому за блого приуготовить себя, точно как во гроб лечь, и сходиться бы на беседу со страхом и благоговением, и не пивши чаю, и помнить надо вышнего, — да и не кушать хлебушка лишнего! И еще бы того лучше ежели бы человек всегда носил с собою беседу и не отлучался бы от нее. — Веть мы люди израители, так и должны быть душам своим хранители, — и ежели будем отеческие приказания хранить так будет Господь на нас ризы кроить. — А в небе будет царствие отворить, только нам надо свои плоти потомить, а про батюшку издавня все пророки вестили, да мы во внутренность свою невместили, и они тако рекли, что приидет кормщик и будет кораблями управлять, и утверждать мачты крепко и накрепко. — И станет всех по своим местам сажать и душам нашим не стянет досажать, а плотям нашим ни в чем не будет воли давать, за что и не будет души наши вечно горевать, а будут в раю и в небе ликовать.

Возлюбленные мои детушки, пишу я вам, искупитель, послание сие вкратце, а житья моего и похождения никоим языком неможно изрещи, ни пером описать, а только я вам одну чистоту являю, а кто мою чистоту понесет, тот очищен и оправдан будет пред Богом и отцем моим небесным и я, искупитель буду помощник душам вашим в сей жизни и в будущей, и буду сам проводником душам вашим, и будет поставлена лестница, по которой пойдут отшедшие души в жизнь вечную. И встречать станут души ваши — в начале моя матушка а… л… ¹⁴⁷), а потом возлюбленный мой сын а.. и.. ¹⁴⁸) и доставят чистые души ко уготованным ими местам, Аминь.

———-

¹⁴⁷) Акулина Ивановна. (См. 139 примечание).

¹⁴⁸) Александр Иванович Шилов (см. 141 примечание).

Прим. ред.

— 216 —

Возлюбленные вы мои детушки, прошу вас всех вообще помолиться за своего отца искупителя, чтобы Отец небесный продлил ему многие леты и чтобы он, наш премногомилосердный государь, мог бы еще во Израиле с нами, последними сиротами, поликовать, во всяком благоденственном, и мирном житии, в здравии же и при нашем спасении, и во всяком благополучном пребывании, и покель он наш, вседражающий отец-искупитель, с нами многогрешными и последними сиротами поликует и поздравствует, так и верно надейтесь, мои избранные, что ни с единой вашей главы влас не спадет, а хотя где, по грехам вашим, и затлится, а вы лишь, детушки, извольте вкупе сердцами соединиться, и всем миром за едино со слезами помолиться, так и все сие пламя, невидимо утолится и после сам нечистой устыдится. И еще же, возлюбленные, помолитеся за явного государя А. Па.. ча ¹⁴⁹), как сами за себя так и за его, и за всю царскую фамилию, и за все его христолюбивое воинство, потому что в его полках нонеча есть отчасти и христовы воины, и чтобы отец небесный продлил бы ему множайшие леты управлять славным и великороссийским престолом, во всяком благоденственном и мирном житии, в здравии же и спасении, и во всяком благоденственном и мирном житии, в здравии же и спасении и во всяком благопоспешении, и чтобы Отец небесный и наш дражающий искупитель умилосердились бы над ним и явили бы ему свою милость и милосердие, и послали бы ему свой крепкий щит и сильную оборону. — И чтобы отец небесный покорил бы под ноги его всех врагов, видимых и невидимых, а единственно за то, что он заступил за спасительную церковь, а церковь есть чистота.

Да и сам Христос, сын божий, и наш дрожающий искупитель пришедый во вторый мир грешный спасти, желающие души привести в небесное свое царствие, а как молиться за государя — и за искупителя молятся: чистотою и девством, кротостию и смирением и за то вас самих Отец мой небесный не оставит в сей жизни и в будущей, и я, искупитель, об вас непрестанно прошу и молю небесного моего Отца, дабы похранил жизнь вашу во всяком благополучии до конца.

Еще же вот, любезные мои детушки, приказ мой вам и благословение: буде кто из моих детушек по усердию пожелает сие послание списать для себя, так вы извольте давать, как себе желаете иметь, так и протчим поусердствовать, и давайте списывать.

И по окончании сего к вам послания остаюсь истинный ваш отец искупитель, и о душах ваших попечитель и покровитель, жив и здоров со всеми своими детушками и кланяюсь. — Аминь.

———-

¹⁴⁹) Александра Павловича.

Прим. ред.

Книга о посылке новоспаского монастыря

архимандрита в Костромской и Кинешем-

ской уезды во 195-м ¹⁵⁰) году к раскол-

ником о увещании их ко истинной вере ¹⁵¹).

——

Лета 7195-го ¹⁵⁰) августа в 27 день великия государи цари и великия князи Іоанн Алексиевич, Петр Алексиевич и великая государыня благоверная царевна и великая княжна Софиа Алексиевна всея великия и малые и белые России самодержцы: и великий господин святейший кур Іоаким московский и всея России и всех северных стран патриарх указали Новоспаского монастыря архимандриту Игнатию да протопопу Іоанну ехать в Костромской и в Кииешемской уезды и где укажет столника князь Лукин крестианин Долгоруково Кинешемского уезду деревни Блиннихи Тимошка Максимов, которой послан с столником и полковником Дмитрием Жуковым, противников брата своего Васку и товарищев своих, про которых он сказал, что ево послали, и тех расколников разговаривати и увещати от книг Божественного писания, чтобы они от злоб своих и прелести престали и обратилися, и привести их в истинное познание и в покаяние к святей Божии церкви, и были бы они у отцев своих духовных в всяком послушании и впредь бы ко святей церкви противления и расколу не творили, а буде они от своей прелести к Богу покаяние и ко святей церкви повиновение прииесут, и их по обращении увещав и утвердя божественными законы и святыя православные церкви священными предании, любезно со всяким потщанием и кротостно отдати священником тех церквей, у которых они быди в приходех, и приказать над ними смотрить по часту и утверждати, чтобы они впредь на прежнюю прелесть не возвратилися.

———-

¹⁵⁰) По гражданскому счислению 1687 год.

¹⁵¹) Рукопись эта принадлежит к числу книг Царевичей Петра и Иоанна, находящихся в Рукописном отделении Библиотеки Императорской Академии Наук. По описи значится за N ’16. 16. 7′. Заглавие взято с обложки рукописи. Прим. ред.

— 218 —

И нынешнего 196-го году ¹⁵²) септеврия в 4 день по указу великих государей и великого господина святейшего патриарха, архимандрит Игнатий и протопоп Іоанн поехали с Москвы на Кинешму.

И септемвриа в 12 день приехали на Кинешму и кинешемския соборные церкви протопоп Іоанн Матвеев и с прочими священники и с некоторыми от граждан встретили.

И архимандрит и протопоп, в соборную церковь вшедше, и к собравшымся в церкве народом возвещали милосердое жалование великих государей царей и благословение великого господина святейшего патриарха, что послали нас, богомольцов своих, мене архимандрита Игнатиа и протопопа Іоанна, к вам на Кинешму вас в благочестии православные веры твердостно и непревратно стоящих укрепляти, а колеблющихся в малодушествии о православной вере утешати, да бы не волновалися помышлении своими и не слушали бы учения злых отступников поучающих отбегати от святые церкве, а буде которые их прелестным отступническим учением от церкви святой отбегли, и они бы обратилися ко святой церкви, а сами себе самовольною пагубою не погубляли и не сожигали, яко же глаголет божественное писание, яко несть кроме осуждения иже сам себе убиваяй или сожигаяй.

И потом говорили о знаменовании троеперстном честного креста и о молитвах Іисусовых.

Септеврия в 13 день после святой литургии к собиравшымся народом глаголахом толкование о святой церкви и о божественней литургии и читахом о кресте четвероконечном.

Септеврия в 14 день архимандрит Игнатий и протопоа Іоанн и кинешемской протопоп Іоанн и трое священников и трое диаконов служили в соборней церкви Спасова Преображения святую литургию и поучение было на расколников от псалма 33, ему же начало: Приидите, чада, послушайте мене и прочая. И стих: Лице же Господне на творящая злая, еже потребити от земли память их толковано на расколников, и поведахом о блядословной их ереси, како они отступницы от святые церкви отступивше и яко пси нечисти суть, понеже не имеют святые церкве ни архиереа, ни священника. И егда рождают жены их дети, не очищаются священниковыми молитвами, и аще и молитву дают или и крещают, а не поставленни суще иереами, не суть очищены молитвами ниже крещением. Паче же и прокляти и яко поганцы суть, понеже и не каются, отступницы суще, и хулят на животворящий святый четвероконечный крест, им же все христианство знаменуются, а четвероконечный святый крест есть истинный, яко же о нем писано есть

———-

¹⁵²) 1687 год.

Прим. ред.

— 219 —

в книге Жезле правления в возобличении в 23-м. А во окончании того поучения положих из тоя же книги возобличение 30 о молитве: Господи Іисусе Христе, Боже наш, помилуй нас.

Того же дни Воздвижения честного креста к вечерни народом собравшымся и слушавшым вечернего пения глагола архимандрит Игнатий черниговскому протопопу Іоанну Іоаннову, да речет по указу великих государей и святейшего патриарха слово утешения к людям, и той послушав протопоп и взем книгу святого еуангелиа воскресного в толковании оставшую часть дне того и прочет с рассуждением и в том поучении много от писаний приведе о добродетелном житии и дабы отступником Капитоном не последовали, возвещая им некогда и свое противление и како милосердием Божиим от того свободися и како и от чад своих духовных уведав многую их капитонскую лесть, и сего ради моляше в поучении, дабы ни како же от церкви отбегали, но непрестанно бы в ней пребывали. И в том поучении привел о погибели галилеан, писанной во еуангелии от Луки святого зачал 70, их же кровь смешена с жертвами, и аще не покаются, то и капитонове такожде погибнут, и да бы того не пострадати господствует им приити ко святой церкви и покаянием себе милостивого Бога сотворити. И посем скончав поучение.

И после того поучения востав архимандрит и став посреде церкве возгласи еще: слушасте, возлюбленнии христиане, словеса божественных писаний, яже изрече священный протопоп, яко велми ползующая ко спасению, потщитеся убо не точию слышати, но и творити я, яко глаголет божественный глас: Блажени слышащии слово Божие и творяще е, и апостол: несдлышателие бо закона, но творцы оправдятся пред Богом.

И посем архимандрит начат глаголати им о начале крещения Российския земли и како восприят крещение святый князь Владимир в Корсуне и како святые иконы и святый крест корсунский четвероконечный принесе из Корсуня и той святый крест и до ныне в соборней церкви на Москве. И повесть учиних, чесо ради у нас римляне прокляти, яко еретического ради их учения и прилога в символе и в приношении опресноков вместо квасного хлеба. И посем и паки на расколников въкратце о четвероконечном кресте, и о молитве Іисусове, и о сложении перстов, и о сожигательстве их, от апостольского еуангелиа: (Маф: 52): Еже соберите первее плевелы и свяжите я в снопы, яко сожещи я, яко то слово о них исполнися, понеже на овинах суть снопы и они тамо сожигаются, и паки во еуангелии (Маф: 61): Аще слепец слепца водит не оба ли в яму впадета, а под овином суть ямы, и тое паки о них же капитонах исполнилося.

— 220 —

Септемврия в 17 день праздновали святой великомученицы Софии и молили Господа Бога о многолетном здравии великих государей и великия государыни благоверные царевны и великия княжны Софии Алексиевны. И архимандрит Игнатий и протопопы со священники в соборней церкви служили божественную литургию и после литургии поучение от бесед на послания апостолская святого Іоанна Златоустого, и к тому паки приложих о вхождении во святую церковь, яко подобает непрестанно приходити и не удалятися от нея по речению псалмопевца: яко се удаляющии себе от тебе погибнут.

И посем глаголах о освящении церкве на хулников, еже хулят хождение на право к полудню и хотящих ходити на лево к северу и яко подобает изшед из церкве и обратитися стати прямо лицем к востоку и ити на право к полудни, а не на лево к северу, протолкуя от прочих чинов церковных от рукоположения, кажения и преношения святых даров в великом входе и о светлем дни исхождения и в том поучении, нарицая тех, иже не ходят на освящении за святыми иконы неверными или суть и некрещены и посем нравоучение от словес златоустовых и скончах.

И по многие дни архимандрит и протопоп во святых церквах порознь от божественных писаний, увещевателная поучения к благочестивым христианом и о обращении расколников ко святой церкви читали и поучали и дабы престали расколникы от пагубного своего и прелщенного неистовства и сами себе не сожигали и напрасно себе не погубляли.

И септемвриа в 29 день перед архимандрита Игнатия и протопопа Іоанна столник и полковвик Дмитрей Романов сын Жуков присылал расколников Андрюшку Іоаннова с детми с Федкою и Ивашкою да Тимошку и Васку Максимовых и товарищев их Якушку и Афонку для увещания и беседы к ним от божественного писания. И как их пред архимандрита и пред протопопа поставили и архимандрит Игнатий и протопоп Іоанн востали на молитву, глаголя: Слава Отцу и Сыну и святому Духу и ныне и присно и во веки веков. Аминь. Господи помилуй — трижды. И молитву: Владыко многомилостиве Господи Іисусе Христе Боже наш, всю до конца, яже чтется в литиах. И по молитве седоста архимандрит и протопоп в то же время был ту и столник и полковник Дмитрей Жуков.

И начат архимандрит вопрошати расколников: кто вы есте и которые веры?

Расколники говорили, мы де христиане и веруем в Господа Іисуса Христа, сына Божиа, сотворшего небо и землю.

И архимандрит говорил: вы ли с товарыщы своими присылали к великым государем и к святейшему патриарху к Москве

— 221 —

с писмами товарища своего Тимошку Максимова и приказали бить челом, что бы к вам прислать на Кинешму ученых людей говорить о вере.

И расколники сказали: мы де товарища своего Тимошку с челобитною и с писмами посылали к Москве и великим Государем о том бить челом велели и говорить хотим о вере.

И архимандрит говорил: вера убо православная сия есть, еже веровати во имя Отца и Сына и святого Духа и исповедати символ православные веры и глаголати: Верую во единого Бога Отца вседержителя, творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, и во единого Господа Іисуса Христа, Сына Божия, единородного, иже от Отца рожденного прежде всех век, света от света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна несотворенна, единосущна Отцу, имже вся быша: нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес и воплотившагося от Духа свята и Марии девы и вочеловечшася, распятого же за ны при понтийстем Пилате и страдавша и погребенна, и воскресшего в третий день по писанием, и восшедшего на небеса и седяща одесную Отца, и паки грядущего со славою судити живым и мертвым, его же царствию не будет конца, и в Духа святого, Господа животворящего, иже от Отца исходящего, иже со Отцем и Сыном споклоняема и славима глаголавшего пророки, во едину святую соборную и апостольскую церковь, исповедаю едино крещение во оставление грехов, чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь. И таковая вера есть апостолская и соборная, юже на первом Никийском 318 святых отец и на втором Константинополском вселенском святом соборе 150 святых отец предаша святей церкви и сице православным христианом хранити повелеша, и прочии святых отцев собравшися на пяти вселенских соборех такожде утвердиша: вы убо тако ли веруете?

Раскольники говорили: мы де грамоте не знаем, толко говорим, что новые веры не приемлем и креста Христова трисоставного не отлучаемся, а как веруем, и то у нас написано в писмах, что к великим государем послали.

И архимандрит говорил: в вашем писме написано: животворящий крест, что на просфорах четвероконечный, образ мерзкий, в котором вы писании такую хулу на крест святый обретосте?

Расколники же отрицаюшеся того слова, яко бы не ведая, что де то учитель их написал, а мы де того не знаем.

Архимандрит говорил: учитель ваш аще тому вас учил, чтобы крест Христов четвероконечный нарицати образом мерзким, то убо видите ли, яко в сем вы велми хулницы есте, яко им же образом креста святого знаменаемся, а того же и хулите, то како неотступницы и безверницы есте? И сего ради хуления единого прежде

— 222 —

сего таковых хулников и отступников, яко и чародеев, градским законом казнили.

Расколник же Васка рече: у вас де то и здумано, что нас мучити, ино де мучте, а мы де старой веры не покинем и щепотию креститися не будем.

И архимандрит ему говорил: великия государи и великий господин святейший патриарх мене архимандрита и сего протопопа послали не для мучения, но для истинного возвещения к вам. По вашему челобитью жалуючи вас и не хотя без совершенного вам возвещения по своим государским указом и по градскому закону предати вас казни. Но егда учинитеся противны воли святые церкви, тогда то постраждете. А буде слышав ныне Божие человеколюбие и великих государей милость и великого господина святейшего патриарха благословение и святей церкви ни в чем противитися не будете и сложения троеперстного в знаменовании креста святого похуляти не учнете и вы таковой казни не постраждете. Подобает же вам тое прощение не туне имети, но непрестанно каятися о таковом своем безумном противлении и покаяние со словословием ко Господу Богу в Троице славимому приносити.

Расколники говорили: мы де церкви святей истинной не противимся и ныне той, в которой на просфорах крест осмоконечной, а не крыж латинский, а крыжу де мы чести никогда воздавати и покланятися не будем.

Архимандрит говорил: сего четвероконечного крестного знамения не подобает вам безчествовати и странным именем нарицати крыж, еже бо полским языком крыж, а погречески ??????? (ставрос), а порусски крест тожде едино есть, но вы от злого вашего намерения в хулу совратистеся, а сего честного креста начертаема устрашается диавол и бесове его со злым вашим учителем антихристом, того ради вы покланятися и чести ему воздавать не хотите, а в церкви святой того четвероконечного креста Христова везде исполнено есть. И вся седмь таинств церковных образом четвероконечного креста совершаются и всякий христианин православный тем знаменается.

Расколники говорили: вы де в антихриста велите щепотию креститися.

Архимандрит рече: антихриста и соучеников его и с вами отступниками церковь святая проклинает, а креститися в него не повелевает, но всем православным повелевает на себе образ божественного креста треми первыми персты изображати, во образ триипостасного во едином существе Божества, сиречь: во имя Отца и Сына и святого Духа.

Расколники говорили: вы де треми персты, а не двема крести-

— 223 —

теся, глаголя: в Троицу святую и тем Троицу распинаете, а Троица не распята.

Архимандрит говорил: крещается человек в троичное имя, еже ест во Отца и Сына и святого Духа и спогребается Христу крещением в смерть, и тамо не глаголется, яко Троица погребена была, тако и в знамении крестом страсть святей Троице прилагати неприлично.

Расколники говорили: вы де с креста Христова осмоконечного главу стерли (а тое он говорил про конец древа крестного, что по верх титлы кто оставит).

Архимандрит говорил: крест Христов имел титлу положенну на себе, по реченному во святом еуангелии: написа же титлу Пилат, и положи на кресте и того ради, аще бы титла положена была по верху знамения крестного на вышшем роге правого древа, яко же в древних изображениях видим, ничесо же в том разности какия есть, аще положена, аще к древу пониже верха прибитая.

Посем же начаша расколники говорити о освящении церкве: вы де ныне церкви освящаете, не по солнцу ходите: круг ее на лево, а не на право и всю де ю заплевасте, а не освящаете для того, что де всякому человеку велено плевать на левую сторону.

Архимандрит и протопоп говорили им: церковь святая служит умному солнцу Христу Богу, а не чувственному, а солнцу чувственному яко твари ни какие чести не творит, а во освящении святые церкви егда ходит архиерей со святыми мощми или священник по благословению архиерейскому со священным антиминсом ходит вкруг церкви на право, а не яко же буесловите вы на лево, егда бо изидут из церкве и станут прямо лицем к востоку, правая рука будет южная страна и сего ради на право и ходят круг церкве, и то есть древнее святых отец предание и сие есть освящение, а не заплевание, яко же вы буесловите, а еже плевати человеку на которую страну, того в писании не обретается и плевати бы кому на церковь последнего, сие есть безумства, паче же рещи и отступства, яко же и ваше отступство явно есть, зане святый крест назвали есте образом мерзким.

Расколники говорили: то де написал наш диак Иван Прокопиев для того, что на просфорах был крест трисоставный, а Никон де патриарх ево снял и посадил на то место на просфоры четвероконечный, а мы де креста святого четвероконечного не хулим, которой на ризах и на патрахилях и на пеленах: тамо де ему от святых отец и велено быть, да нам де о том и говорить болши того нечево, что у нас написано на писме, в том и стоим, а еретического предания не примем.

Архимандрит и протопоп говорили: во святой церкви, которая

— 224 —

утверждается на востоце греческим православием и правима от вселенских патриархов константинопольского, иеросалимского и всероссийского, и в той святой церкви во благочестии великия государи цари всея Россиа самодержцы и все православие и ереси никакой несть кроме вас расколников.

Расколник Васка говорил: вы де все еретики.

И слышав таковое расколничье слово, архимандрит, что он расколник, обезчестил тем словом все православие, воспретил ему глаголя: враже Божий изчезни и да заградятся уста твоя, и велел их выслать вон.

Архимандрит и протопоп говорили полковнику Дмитрею Жукову, чтобы их велеть отвесть за караул, а послушания от них по сим словесем ждати нечево.

Септемвриа в 80 день в церковь Пресвятые Богородицы святые иконы чудотворного явления Казанския ко святой литургии повеле их архимандрит привести. И привели тех расколников Андрюшку Иванова с детми с Федкою и с Ивашком и тех дву братов Тимошку и Васку и товарищов их Якушку и Афонку.

И расколник Андрюшка, вшед в трапезу, святым иконам кланялся и крестное знамение на себе полагал толко двема персты, а дети ево Федка и Ивашко и расколщики Тимошка и Васка, и товарыщи их не перекрестилися никако и стояли в трапезе, что болваны.

И по псалме благославю Господа поучал их архимандрит о обращении ко святей церкви и приводил от писаний, чесо ради троеперстное сложение, и чесо ради творят молитву, юже рещи: Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас и потом и о второй молитве, яко обе молитвы церковь святая имеет и вкратце о пяти просфорах, чесо ради приносятся пять просфор во святой литургии.

И потом на ереси их расколничьи повесть привел о пустыннике отступльшем от причащения и от церкве, егоже святый Макарий египтянин воскрешением мертвого от прелести обратил ко святей церкви.

И после святые литургии велел архимандрит тоя церкви служащему священнику Іоанну Харитонову вытти со крестом святым, чтобы тех расколников ко кресту привести.

И как священник начал их крестом благословляти и они расколники отвращалися, а говорили: буде де осенишь нас крестом, мы де и ко кресту поидем.

Архимандрит сказал им, что крестом святым священник обще всех осеняет и того ради всякому человеку точию целовати подобает святый крест.

И расколники паки просили, чтоб их осеняти крестом святым и мы их обращения ко святей церкви хотя осеня их благо-

— 225 —

словили по их прошению, прилагая крест святый к челу и к скараниам ях.

И потом говорили им: видите, братие, что во святой церкви все по прежнему преданию святая служба совершается и молили их в поучении со всякою кротостию, чтобы они все злое свое смышлеще противства оставили и обратилися противу писания, читанного им от книги Жезла правления, ко святой церкви и во всем бы покорялися.

Расколники говорили: у нас де болши того ничего не услышите, что мы вашего ничего не приимем.

И того же дни один от них расколщиков, расколщик Ивашко Андреев обратился было и говорил, что де я виноват пред Богом и пред святою церковъю в пред великими государи и пред святейшым патриархом, и ныне де обращаюся ко святей церкви и не буду противвтися. И октовриа в 1 день пришед к архимандриту Игнатию и к протопопу Іоанну, словесно святой церкви во всем покорился и обещался, что отнюдь к расколником не приставать. И архимандрит и протопоп, тово Ивашка от божественных писаний наказав, в велели ему челобитную повинную принести и отпустили ево с караулщиками на съежей двор. И того же дни тот расколщик из-за караула ушол неведомо куды и потому знатно, что он будто обратился, а все лестию.

Октября в 3 ден посылали архимандрит Игнатий и протопоп Іоанн к столнику и подковнику к Дмитрию Жукову, чтобы тех расколщиков Андрюшку и Тимошку еще прислал на святительский двор для разговору.

И те расколщики пришед по прежнему по многим нашим разговором и увещанием и правил святых апостол и святых отец предложением чинилися во всем непослушны. И говорил расколщик Тимошка безчестные словеса и называл всех еретиками и превышшие лица.

И архимандрит и протопоп слышав такие укоризны превысочайшым лицам велели караулщиком того расколщика Тимошку закликнуть и тако от того хуления престал.

И в тоже время расколщики говорили: как де отец наш Аввакум протопоп пострадал, такожде и мы хотим пострадати, а иного де у нас болши того, что подали на Москве великым государем челобитную и писма, ни речей ни писма не будет, да и покарятися де вам нелзе, вы де с престола и крест сняли, а тое они говорят про святый антиминс, что де прежде сего был под покровом святые трапезы, а ныне де нет, и прежде де сего служили на седми просфорах, а вы де служите над пятью просфорами.

И архимандрит и протопоп говорили: Аввакум, изверженной протопоп за противность свою, от всего священного собора проклят и градским законом по указу великих государей казнен, а не по

— 226 —

Христове церкви пострадал, и вам последовати ему не достоит (на полеи) подобает, да такожде казними не будете, а святого креста с престола не снято, а лежит и ныне на престоле той святый антиминс под святим евангелием, а в литургии святей достоит пять просфор приносити: первая просфора, из нея же вынимается святый агнец, вторая просфора в честь пресвятые Богородицы, третия просфора девяти чинов, четвертая просфора о здравии и о спасении живых человеков за благочестивые цари и за святейшия патриархи и за весь освященный собор и купно за все православие, пятая просфора о упокоении душ усопших рабов Божиих всех православных христиан.

Расколники говорили: много де о том говорить нечево, буде нам не дадите против нашего писма воли, мы де вас ни в чем слушати не хотим.

И архимандрит и протопоп говорили им: великия государи цари и великий господин святейший патриарх, по вашему челобитию присылали нас к вам, чтобы вам разум от божественных писаний подати и ваше сумнение разрешити и чтобы вы во всем, яко же вам по благословению великого господина святейшего патриарха читахом и сказавахом, повиновалися, и вы в том послушания сотворити не восхотесте, и сего ради, буди кровь ваша на глазах ваших, святая церковь ныне уже от того свободна, не обинуяся бо сказахом вам всю волю Божию и святые церкви. И то им сказав отослали их за караулом к столнику и полковнику на съезжей двор.

И того же числа расколщики Андрюшка Иванов, да Якушка Андреев, да Трошка Михаилов меж себя о том говорили на съезжем дворе, что они напрасно учения слушали расколщика Ивашка Странново и чтобы им паки обратитися ко святой церкви.

И октовриа в 4 день, пришедше к литургии в соборную церковь, вышепи[са]нные расколщики Андрюшка Иванов с товарыщи и подали челобитную повинную за рукою кинешемския соборные церкве священника Григориа Феодорова. А в челобитной их пишет:

Великому господину святейшему кур Іоакиму московскому и всея России и всех северных стран патриарху бьют челом Ивана Самсонова сына Бутурлина, Кинешемского уезду Вичевской волости вотчины ево деревни Колоколцовой крестьяня Андрюшка Иванов да Якушка Андреев, да тоя же волости стряпчего Афанасья Алексеева сына Ножнова деревни Некрасихи крестьянин Трошка Михаилов. В нынешнем, государь, во 196-м ¹⁵³) году по указу великих государей, а по оговору тоя же Вичевской волости деревни Блиннихи расколщика Тимошки Максимова взяты мы сироты ваши на Кинешму в

———-

¹⁵³) В 1687 году.

Прим. ред.

— 227 —

противности церкви Божии, и в распросе своем по научению расколщика Ивашка Странного, который своим прелестным учением нас учил и от церкви Божии отлучал, сказали, что в церковь Божию для пременения печати на просфорах ходить не станем и отцев духовных не приемлем. А ныне мы, слыша Спаса новаго монастыря архимандрита Игнатиа от книг божественного писания правое учение, в той своей противности великим государем и тебе святейшему патриарху принесли повиновение и святей церкви повинуемся, как божественное писание повелевает и в церковь Божию ходить будем без всякого лицемерия и нелестно. Милостивый великий господин святейший кур Іоаким московский и всея России и всех северных стран патриарх, пожалуй нас, вели, государь, к церкви Божии нас привести и отца духовного нам принять. А что мы сперва в распросех своих, не зная, сказали, что ты, великий господин, укажешь, великий господин, смилуйся.

И архимандрит и протопоп, повинную челобитную у них приняв и утвердя их божественного писания словесы, чтобы они святой церкви истинно держалися, и приказали кинешемския соборные церкви протопопу Іоанну Матфееву над ними того смотрить, каково их впредь послушание ко святой церкви будет.

А которые расколщики Тимошка и Васка и Афонка и Федка святой церкви не покорилися и осталися в противлении, и те отданы столнику и полковнику Дмитрею Жукову на съезжей двор.

И по указу великих государей и по благословению великого господина святейшего патриарха все то вышеписанное учиня, поехали к Москве октября в пятый день.

——

Бегунские стихи.

——

ВВЕДЕНІЕ.

Большая часть печатаемых ниже стихов заимствована из бегунского сборника, относящегося к последней четверти истекшего столетия и приобретенного мною для библиотеки Академии наук в 1905 году в Заонежском крае непосредственно из рук лица, принадлежащего к числу бегунов или странников. Сборник малого формата (в 16-ю долю), в хорошем досчатом переплете, крытом темной кожей с тиснением, писан поморским полууставом с киноварью в заглавиях и начальных буквах, перед текстом большая, во всю страницу заставка-рамка, в красках с золотом, с заглавием в середине ‘Книга глаголемая стихи’. Сборник составлен тщательно, видимо, с большою любовью как в отношении внешности, так и в отношении содержания. Писание рукописей и рисование миниатюр к ним, в тех местах, где куплен сборник, до сих пор еще продолжается среди бегунов, и то и другое мне случилось видеть в работе, но теперь, как мне говорили, нет таких хороших мастеров, каким был писец нашего сборника. Что касается до содержания сборника, то по словам местных бегунов стихи в нем подобраны очень полно: ‘больше и не найдти’, говорили мне. И действительно: в целом ряде сборников и рукописей с отдельными стихами, собранных мною в том же крае, находятся только четыре новых стиха и три варианта к стихам сборника в значительной переработке, которые поэтому и вводим в собрание. Новые стихи извлечены из рукописи последней четв. XIX в. (Акад. библ. N 21. 2. 24), что касается до вариантов, то один из них заимствован из сборника 1820-30-х годов, писанного небрежным полууставом (хранится в библиотеке Академии наук под N 21. 8. 1), другой взят из тетради с стихами того же времени, писанной поморской скорописью (Академической библ. N 33. 15. 217), третий списан с листа третьей четверти XIX века, писанного крупным поморским полууставом с крюковыми нотами (Академической библио-

— 229 —

тека N 28. 2. 23), уменьшенный снимок с этого листа помещается на обороте этой страницы. При тексте трех этих стихов в примечаниях указывается рукопись, из которой они заимствованы, стихи без отметок под строкой взяты из первого сборника (Рукописное отделение Академической библиотеки N 21. 8. 3).

Целью настоящего издания было дать опыт собрания бегунских стихов, могущих с одной стороны характеризовать мировоззрение и идеалы бегунов, с другой их отношение к православию и старообрядчеству, сколько все это выразилось в их песнопениях. В виду этого в собрание не включаются такие былевые стихи, которые не затрагивают внешней или внутренней жизни бегунов: так не введены в издание, находящиеся в бегунском сборнике N 21. 8. 3. ‘Стих о плаче Иосифа Прекрасного’, ‘Стих о страстех Господних’, ‘Стих святителю Николе чудотворцу’, ‘Рифмы воспоминательные о Андрее Дионисиевиче’ и др., все эти стихи не носят специальной бегунской окраски. Все же те стихи, которые могут быть приурочены к событиям жизни бегунов и ими в действительности приурочиваются (как это видно из факта включения в бегунский сборник), или являются характеристикой их воззрений, хотя бы и были составлены гораздо раньше основания толка (как напр общеизвестный стих о Варлааме и Иосафе), но бегунами признаны своими и поются в их собраниях, — эти стихи в издание внесены.

Чтобы яснее и нагляднее обрисовать мировоззрение бегунов, их духовную жизнь и интересы, собрание стихов расположено по основным мотивам. В этом отношении стихи могут быть разделены на три группы или ряда. Первый ряд образуют стихи, так сказать посвященные изложению учения бегунов. Основным моментом их учения является бегство от мира, скитание, удаление в пустыню, при ее помощи искание ‘града’, в связи с этим ставится более определенное понятие ‘монастырь’ и с другой стороны более общие понятия — умерщвление плоти, девство, покаяние, святая жизнь (в стихе изображаемая евангельскими заповедями блаженств), к этому же ряду относим стих о значении и пользе учения. Второй ряд стихов дает характеристику воззрений бегунов на церковь (кончина матери-церкви), на другие вероучения, изображение страданий за веру — тюрьмы, ссылки. Главными мотивами третьего ряда стихов являются — ожидание смерти и адских мук, смерть и мытарства души и страшный суд. Таким образом, в этих трех группах стихов перед читателем постепенно пройдет вся духовная жизнь бегуна странника. Такое распределение стихов заставило совершенно отказаться от какой бы то ни было хронологической последовательности. В приложении помещается стих-сатира на последователя бегунского учения.

В. Срезневский.

— 230 —

Лист с духовными стихами.

(Уменьшен в 3 раза).

Относится к третьей четверти XIX в. Писан с одной стороны бумаги, начальные буквы киноварные, рамка двуцветная: красная с желтым. Принадлежит рукописному отделению Библиотеки Императорской Академии Наук. (N 28. 3. 23). До покупки висел в избе под образами.

——

— 231 —

БЕГУНСКИЕ СТИХИ.

——

I.

Основные мотивы: бегство от мира,

пустыня,
скитание,
монастырь,
обуздание плоти,
безбрачие и девство,
святая жизнь,
польза учения.

1 *)

Кто бы мне поставил прекрасную пустыню,

кто бы мне построил не на жительном тихом месте,