Материалы к биографии А. П. Чехова, Меньшиков Михаил Осипович, Год: 1898

Мемуары
Время на прочтение: 72 минут(ы)
Скачать в PDF
Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков: Переписка, дневники, воспоминания, статьи
М., ‘Русский путь’, 2005

МАТЕРИАЛЫ К БИОГРАФИИ А.П. ЧЕХОВА: СТАТЬИ, ПИСЬМА, ОТРЫВКИ ИЗ СТАТЕЙ, ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК И ДНЕВНИКА М.О. МЕНЬШИКОВА

М.О. Меньшиков восторженно любил Чехова-художника и Чехова-человека, боготворил его и не переставал думать о нем и писать о нем, начиная с момента знакомства и до последних дней своей жизни.
Это прослеживается по Дневникам, Записным книжкам Меньшикова, его статьям в ‘Неделе’, ‘Книжках ‘Недели», ‘Новом времени’ и ‘Голосе Руси’, по его письмам к Л.И. Веселитской. Документы эти как бы вырывают из далекого прошлого неизвестные часы и дни земного бытия Чехова, Толстого и Меньшикова и вписывают в их биографии новые страницы, согретые душевной теплотой.
Дневники Меньшиков вел постоянно. В начале одного из них — помета: ‘1890 — 1 января — 1898 — 22 сентября’. В нем находим запись о знакомстве с Чеховым на именинах у И.Л. Леонтьева-Щеглова 7 января 1892 года. В последний раз имя Чехова встречается в Дневнике 1 сентября 1918 г. (Российский архив. С. 209).
Особенность Дневника Меньшикова: в нем отражается вся его личная жизнь, его страсти, волнения, размышления о себе, события текущей жизни, воспоминания, он анализирует свои поступки, бичует себя за ошибки.
До сего времени опубликован только Дневник 1918 г. (Российский архив).
Записные книжки во многом использовались для заготовок к статьям, часто в них — отрывочные, беглые записи, наброски встреч и разговоров с разными людьми, размышления, которые войдут в статьи, но рядом с ними соседствуют и заметки биографического характера.
В Голубове О.М. Меньшикова показывала мне 35 тетрадок (12 Дневников и 23 Записных книжек). В настоящее время, после того как М.Б. Поспелов сдал большую часть семейного архива, в ЦМА-МЛС хранится всего 47 тетрадок Дневников и Записных книжек.
Сведения о Чехове найдены в газетных заметках: в ‘Неделе’, ‘Новом времени’ и ‘Голосе Руси’ за 1893, 1904, 1906, 1908, 1910, 1912, 1913, 1914, 1916 годы.
Целиком посвящены Чехову воспоминания ‘Памяти А. П. Чехова’ (Новое время. СПб., 1904. 11 июля).
В справочнике: Масанов И.Ф. Чеховиана. Вып. 1. М., 1929 — отмечены только 4 названия статей, где говорится о Чехове и встречах с ним: ‘Памяти А.П. Чехова’ (1904), ‘Толстой в плену’ (1908), ‘Тайна здоровья’ (1914) и ‘Из Дневника. CXLI’ (9 июня 1916).
Нами полностью и в отрывках даются 11 статей.
Многие современники высоко оценили мемуары Меньшикова.
Чехов умер в разгар войны России с Японией. Его знакомый Б.А. Лазаревский находился в то время на Дальнем Востоке. Ему удалось просмотреть многие газетные и журнальные публикации, посвященные кончине, Чехова.
И он сделал такой вывод: ‘Заслуживают особенного внимания и чрезвычайно трогательны статьи и воспоминания Дорошевича, Гиляровского, Аббадона, Гольцева и… Меньшикова <...> Итог этих статей — общее, сознание, что Россия потеряла огромного художника и великолепного человека’ (Мысли о смерти А.П. Чехова // Владивосток. 1904. 15 авг. (No 33). Подпись: Б.Л.).
Б.А. Лазаревский имеет в виду статьи: Дорошевич В.М. А.П. Чехов // Рус. слово. М., 1904. 3 июля (No 183). С. 1—2, Гиляровский Вл. О Чехове// Рус. слово. М., 1904. 6, 8 июля (No 186, 188), [Амфитеатров A.B.] Отклики. XVII, XIX // Русь. СПб., 1904. 6, 8 июля (No 203, 205). Подпись: Аббадона, [Гольцев В.А.] А.П. Чехов // Рус. мысль. М., 1904. No 7. С. 1.
Воспоминания Меньшикова цитировались другими мемуаристами. И.А. Бунин приводит следующие строки Меньшикова: ‘Скажу прямо, — говорит один из хорошо знавших Чехова, — я встречал людей не менее искренних, чем Чехов, но людей до такой степени простых, чуждых всякой фразы и аффектировки, я не помню’ (‘О Чехове’. Цит. по: Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 9. М.: Худож. лит., 1967. С. 180).
Историк литературы Федор Дмитриевич Батюшков в обзоре: А.П. Чехов по воспоминаниям о нем и письмам (Опыт характеристики) // На памятник Чехову. Стихи и проза. СПб.: Тип. Т-ва ‘Общественная польза’, 1906 — приводит высказывание Чехова, записанное Меньшиковым: ‘Яне знаю, что такое вечность, бесконечность, я себе об этом ничего не представляю, ровно ничего. Жизнь за гробом для меня что-то застывшее, холодное, немое. Ничего не знаю’ (С. 28).
В своей статье Меньшиков стремился воссоздать внешний облик и внутренний мир Чехова, разобраться в его мировоззрении. Подобного типа воспоминания о Чехове есть у М. Горького, И.А. Бунина, А.И. Куприна. Но Меньшиков познакомился с Чеховым на 8-10 лет раньше, чем они, знал писателя в молодости, и в этом особенная ценность его статей.
Воспоминания М. Горького, И.А. Бунина, А.И. Куприна включались в сборники: Памяти А.П. Чехова // Общество любителей Российской словесности. [М.,] 1906 и О Чехове. М., 1910, затем — во все издания сборников Чехов в воспоминаниях современников. М.: ГИХЛ и Худож. лит., 1952, 1954, 1960, 1986 и потому широко известны. Воспоминания Меньшикова в эти издания не входили и не были замечены исследователями биографии Чехова.
Письма М.О. Меньшикова к Л.И. Веселитской, во многом посвященные Чехову, публикуются впервые.
Воспоминания, заметки и письма Меньшикова даются в хронологической последовательности.

1892

1. Записная книжка

С.-Петербург, 8 января 1892 г.

8 января.
Подал рапорт о 2-хмес<ячном> отпуске, и разрешено1. Объявил Г<айдебуро>ву2. Мои колебания его смутили, и он начинает тоже колебаться. <...>
Вчера на именинах Щеглова: Корзухин, Лаур, Форсалес, еще какой-то гв<ардейский> оф<ицер>, Мережковский, Чехов, Баранцевич, Лейкин, Тихонов, Арс<ений> Введенский, Фидлер, Свободин.
Печатается по автографу: ЦМА-МЛС. Ф. 202. Ед. хр. 26. Л. 17. Публикуется впервые.
Об этом же вечере, на котором Меньшиков познакомился с Чеховым, есть запись в Дневнике И.Л. Леонтьева. (См. раздел ‘Чехов и Меньшиков: история личных взаимоотношений и творческих связей’ в настоящем издании.)
В отличие от записи в Дневнике И.Л. Леонтьева, здесь не упоминается фамилия H.A. Котляревского.
1 Меньшиков находился в то время на службе в Картографической части Главного гидрографического управления в качестве инженера-гидрографа, но мечтал заняться всецело литературой и намеревался подать рапорт об увольнении. Вышел в отставку в чине штабс-капитана.
2 П.А. Гайдебурову.

1893

2. Дневник

С.-Петербург, 18 января 1893 г.

18<193>.
В редакции1 Кигн <...>
Наконец пожаловал Чехов. Он не узнал меня сперва. Я сам должен был с ним поздороваться: он в первый раз видит меня в штатском платье и не знал, что я бросил службу2. Побыл у Гайдебурова немного, хотел со мной поговорить, да торопился.
— Вы бываете в Литературном обществе?3
— Бываю, сегодня буду.
— Ну, там встретимся, поговорим.
Встретились, но поговорить по душе не удалось. Так, несколько фраз в разных концах вечера (пел сказитель Рябинин, которому по моей инициативе собрали 20 р.).
Были: Григорович, Т. Филиппов, Авенариус (комплименты моим заметкам4), Мережковский, Чехов, Кигн, Червинский поэт, Крестовская и пр., и пр. Незеленова я принял за учителя Виноградова5 — забавное qui pro quo6.
Репин рисовал Рябинина, и я вышел как раз за спиной сказителя, на самом левом плане.
Чехов производит на меня поразительное впечатление. Я буквально, серьезно чувствую себя влюбленным в него в его присутствии. Он мне непобедимо нравится физически, и, мне кажется, нет той дуры, которая отказала бы ему в любви. Тут не обаяние большого имени: я видел же кое-кого не меньше Чехова: Полонского, Лескова (в смысле имени), Надсо-на7, которые ко мне относились с такою лаской. Но Чехов весь с первой встречи истинно взял меня. Он красив, но видел же я мужчин и красивее, но он… родной, милый, гениальный, русский.
Когда я прощался с ним в Литерат<урном> обществе, он с особою задушевностью пожелал мне всего хорошего.
— Жаль, так и не удалось поговорить, — сказал он, — мне чрезвычайно хотелось с вами поговорить, — скороговоркой прибавил он.
— Так зайдите, я буду очень рад.
— А где вы живете? Я сказал.
— Хорошо, если можно будет, зайду.
Конечно, не зайдет. Но все равно, ей-Богу, я люблю его. Какая страшная сила, страшное обаяние! Шел я домой и думал: что мог бы сделать такой человек с его талантом и нравственною и физическою красотой, если бы вдохновился проповедью!8
Печатается по автографу: ЦМА-МЛС. Ф. 202. Ед. хр. 23. Л. 47об—48. Впервые опубликовано от слов: ‘Чехов производит на меня’ до ‘прибавил он’: Поспелов М.[Б.] ‘Никого я так не любил…’ // Огонек. М., 1985. No 5 (январь 26 — февраль 2). С. 21.
1 Речь идет о редакции газеты ‘Неделя’.
2 7 января 1892 г., на именинах у И.Л. Леонтьева, когда Чехов впервые увидел М.О. Меньшикова, тот был в форме морского офицера. В 1892 г., выйдя в отставку, М.О. Меньшиков стал членом редакции газеты ‘Неделя’.
3 Русское литературное общество. О нем — в ‘Заметках’ Меньшикова: ‘Существует <...> на Гороховой Литературное общество, но имеет пока какой-то межеумочный <нечто среднее, не имеющее определенной ориентации, ни то ни се -- Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка> характер: писатели собираются там и душат друг друга своими черновыми произведениями <...> Литературное общество никак не может вытанцеваться в общество литераторов, в товарищескую семью, где бы можно было встретиться, поговорить, обменяться впечатлениями и планами’ (Заметки // Неделя. СПб., 1892. 30 авг. (No 35). Стб. 1147. Подпись: М.).
4 В то время М.О. Меньшиков регулярно выступал на страницах ‘Недели’ со статьями, имевшими общее заглавие ‘Заметки’, и подписывал их буквой ‘М’.
5 П.Т. Виноградов сопровождал И.Т. Рябинина в его поездках. Автор книги: Сказитель И.Т. Рябинин и моя с ним поездка. Томск: Паровая тип. П.И. Макуши-на, 1906.
6 ошибка, недоразумение, путаница (лат.).
7 С.Я. Надсон учился в том же Кронштадтском морском техническом училище, что и Меньшиков. Познакомился с Меньшиковым в 1883 г., помог ему поверить в свое призвание, в 1886 г. просил П.А. Гайдебурова поддержать Меньшикова (Российский архив. С. 5).
8 О том же и в статье М.О. Меньшикова ‘О литературе и писателях’ // Книжки ‘Недели’. СПб., 1891. No 11. С. 211—212. Упоминая о молодых русских беллетристах — Чехове и Короленко, — он выражал сожаление, что ‘эти талантливые люди мало влияют на вас, не очаровывают, не учат’.

3. Заметки

С.-Петербург, 18 января 1893 г.

На днях… призрак глухой деревни мне довелось — не увидеть, а услышать в двух собраниях, ученом и литературном1 <...> вдруг зазвенел слабый тенорок, и я увидел низенького, тощего мужичонка, с окрученною платком шеей, в старом пиджаке и валенках2. Мужичонка запел нищенский стих о Вознесении Господнем3, древний, Бог знает когда и кем сложенный в глубине деревни <...> Он пел известную читателям трогательную историю, как ‘Христос, Царь Небесный’, возносясь на небо, восхотел обеспечить свою меньшую братью крестьянскую, как он подарил им ‘гору золотую, реку медвяную’, но как нищая братья не захотела этого дара, на том основании, что гору золотую отнимут ‘могучие люди’, а что по совету Иоанна Богослова лучше Христос пусть подарит нищей братье свое Имя святое, разрешит ‘по миру ходити и Имя святое нарекати’. Мужичонка пел этот стих, полный глубокой и скорбной поэзии, серьезно и наивно, красивым, печальным напевом. Когда в Литературном обществе он пропел окончание, где Христос за столь мудрый совет св. Иоанна Богослова жалует ему золотые уста, отчего он и был прозван Златоустым, — сидевший рядом с мужичонком государственный контролер Т.И. Филиппов заметил ласково певцу: ‘Хорошо, брат, ты поешь, Иван Трофимыч, а все-таки ты спутал: Иван Богослов был апостол и друг Христов, а Иван Златоуст был другой святой, живший через четыре века после’. Мужичонка возражать не посмел — он раскольник, старик и безграмотный, — но, видимо, остался при своем мнении. Потом он запел былины ‘про Добрынюшку Микитинца4, про хоробрую его дружинушку, про светлого князя Володимера Стольно-Киевского5, про Микулу Селяниновича6 и его кобыл очку соловое7‘. Древней, непроглядной стариной пахнуло от этих былин, от этого безграмотного олонецкого раскольника, перенявшего эти сказанья от отца, отдела. Оказывается, Ивана Трофимыча, вывезенного в Петербург олонецким учителем, берут нарасхват: приглашают петь в ученые общества, в учебные заведения по 15 р. за каждый раз.
В Литературном обществе все время, пока пел Иван Трофимыч, этот, наверное, уже последнийш настоящих баянов народных, на него набрасывал свои вещие взоры известный художник Репин и что-то рисовал карандашом. В иллюстрациях, значит, где-нибудь появится эта сцена. По окончании пенья и рассказа баяна обступили литераторы, новейшие баяны, поэты: Величко, Мережковский8, беллетрист Чехов и пр. Пред талантливейшими и юнейшими представителями культурной поэзии стоял в серых валенках бедный и безграмотный, как во Владимировы времена, представитель народной поэзии. Минута была торжественная, которая едва ли когда повторится. Перед молодым ‘обществом’ стоял тысячелетний ‘народ’.
— Правда ли, что у вас голод нынче? — спросило ‘общество’ в лице одного беллетриста9.
— Правда. Совсем есть нечего и достать негде, — отвечал ‘народ’.
— А что же земство ваше? — спросило ‘общество’10.
— А земство ничего не делает, хоть подавай прошение, хоть нет.
Тут ‘народ’ прибавил такую мысль по адресу своих заправил, что я лучше воздержусь от передачи. Мысль по форме вполне приличная, но ‘неудобная’. Затем вручили баяну вещему рублей двадцать…
Печатается по тексту: Заметки // Неделя. СПб., 1893. 24 янв. (No 4). Стб. 130—132. Подпись: М.
1 ‘Заметки’ М.О. Меньшикова составлены по записям в его Дневнике 18 января 1893 г.
2 Именно таким изображен сказитель Иван Трофимович Рябинин на рисунке И.Е. Репина ‘Литературный вечер’.
3 Вознесение Господне — один из двунадесятых праздников, совершающийся в 40-й день после Пасхи. После воскресения Христос пробыл на земле еще 40 дней. Затем послал благословение своим ученикам, приведя их на гору Елеонскую, и вознесся.
4 Добрыня Никитич — богатырь в русских былинах, представитель боярского сословия.
5 Имеется в виду киевский князь Владимир I Святославович, который в русских былинах назывался ‘Красное Солнышко’.
6 Микула Селянинович — один из старших богатырей в русских былинах, олицетворяющий земледельческий труд.
7 Соловый — название масти лошадей: светло-желтая шерсть при белой гриве и таком же хвосте.
8 Д.С. Мережковский вспоминал эту встречу в Литературном обществе: ‘…большой компанией, вернувшись с литературного вечера, ужинали у Палкина, Чехов был весел’ (Мережковский Д. Брат человеческий // Чеховский юбилейный сборник / Сост. М. Семенов, Н. Тулупов. М.: Тип. И.Д. Сытина, 1910. С. 203-207).
9 Этот беллетрист — А.П. Чехов.
10 Возможно, тоже Чехов.

1896

4. Записная книжка

Мелихово, 18 августа 1896 г.

1896 г.
У Чехова.
Две девушки, прицепивш<иеся> сзади <1> экипажа. Две собачки: Бром и Хина, таксы. Их дети: Йод, Иудушка, Степка-Балбес. Совсем ручная цепная собачка (в прошл<ом> году — ‘гостиница братьев Скворцовых’ — скворечник).
Гости: толстый батюшка с крупн<ым> носом1, студент-юрист2, барышня — оперная певица (Эберле), барышня-певица из Подольска (Лика, толстая, дебелая)3. [Скромная] барышня Дроздова — художница4. Портрет Чехова, похож<ий> на Потапенку5. Дачники из Васькина, евреи — адвокат6, жена его7, родственница ‘Пашутка’ (‘дайте мне [мазачья!’]). Сестра Чехова Марья Павловна в ситцев<ом> платьице8. Чай на балконе в 3 часа с вареньем, сливками и пр.
Некоторое запустение в усадьбе с прошл<ого> года9: полиняли крыши, не так наряден цветник, запущен пруд.
7 час. ужин, закуски — сыр, колб<аса>, баклажаны, грибки, огурчики. Водка, красное вино удельное 26. Квас в бутылках.
Кабинет переведен в угловую, поменялись с Машей: [водворяется] беспорядок, паутина по углам. Меньше чистоты и блеска новизны. На рояле навален Брокгауз10, на столе посреди комнаты старые журналы. Входят с трех входов.
Мечтает построить новый дом, где большой пруд, а этот дом под школу. Будь деньги — завел бы приемный покой для больных.
Очень понравились ему Толстой и барышни, особ<енно> Маша’.
Чехов очень люб<ит> кофе, не люб<ит> чаю.
Вечер с зарницей при луне12. Неприличная [свар]ливость адвоката и студента, обоих еврейского происхождения.
Чехов не стесн<яется> говорить под видом шутки такие вещи: ‘Что за обжора! Вас нельзя в порядочный дом пустить!’
— У вас на спине, Лика, желоб! Рука у Вас похожа на бедро! Что за безнравственная девица!13
Девочки! Вы, Эберле… В14

Лопасня18 VIII

И хорошие люди делают дурно. Разница та, что дурные люди, поступая дурно, делают зло другим, добрые же — и себе в то же время.
Печатается по автографу: ЦМА-МЛС. Ф. 202. Ед. хр. 32. Л. 10—11об, 28об. Впервые опубликовано от слов: ‘…толстый батюшка’ до ‘особенно Маша’: Поспелов М.[Б.] ‘Никого я так не любил…’ // Огонек. М., 1985. No 5 (январь 26 — февраль 2). С. 21.
1 Меньшиков заехал в Мелихово по пути в Ясную Поляну и пробыл у Чеховых с 15 по 18 августа. Об этом есть записи в Дневнике П.Е. Чехова: ’15. Утро ясное, безоблачное. Служба была в Мелихово. Священник и Псаломщик обедали у нас. <...> Приехал М.О. Меньшиков. Жарко и душно’ (Мелиховский летописец. С. 153).
2 Лицо не установлено.
3 В.А. Эберле и Л.С. Мизинова к приезду Меньшикова уже находились в Мелихове. П.Е. Чехов записал 14 августа: ‘Мизинова и Эберле приехали’ (Мелиховский летописец. С. 153).
В.А. Эберле, подруга М.П. Чеховой и Л.С. Мизиновой, с которой она в 1898 г. училась пению в Париже.
Л.С. Мизинова в 1896 г. снимала на лето жилье в Подольске, чтобы быть ближе к Мелихову и часто видеть Чехова, которого она любила всю жизнь. Летом 1896 г. Лидия Стахиевна часто ездила из Мелихова в Подольск и из Подольска в Мелихово. (Мелихово находится в стороне от станции Лопасня, южнее Подольска.) Трагические моменты ее судьбы отражены в пьесе Чехова ‘Чайка’ (1896).
4 М.Т. Дроздова приехала 8 августа (Мелиховский летописец. С. 153).
5 Возможно, портрет Чехова ‘Фотография К. Шапиро. Ст-Петербург’ (9 января 1896 г.). См.: Течение мелиховской жизни. А.П. Чехов в Мелихове, 1892—1899 годы. М.: Планета, 1989. С. 203. В 1895 г., посетив Мелихово, Меньшиков других портретов не видел.
6 Е.З. Коновипер.
7 Е.И. Коновицер — подруга М.П. Чеховой по курсам Герье. См.: ЛН. Т. 68. С 275-276.
П.Е. Чехов сделал запись в Дневнике 15 августа: ‘К вечеру Коновицеры приехали. Ужинали в Саду. Коновицеры утят и цыпленков не ели’ (Мелиховский летописец. С. 153).
8 ‘Жара была страшная. Вечером в комнатах + 20, в полдень — + 35’ (Там же).
9 Меньшиков посетил Мелихово в ‘прошлом’ году — 7—8 июня 1895 г. (Там же. С 112).
10 Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. В 1896 г. вышел т. 37, в нем — очерк о М.О. Меньшикове (С. 107).
11 В 1895 году, 8—9 августа, Чехов был в Ясной Поляне, где его тепло приняла семья Толстых.
12 О том же — в Дневнике П.Е. Чехова (Мелиховский летописец. С. 153).
13 Подобные выражения Чехов допускал и в письмах к Л.С. Мизиновой.
14 На этом текст обрывается.

5. Письма к Л.И. Веселитской

1

Севастополь, 29 апреля 1902 г.

Понедельник, 11ч. утра.
Дорогая Л<ика>, сейчас приехал в Севастополь, я решил на сутки остановиться в ‘Grand Htel’, так как пароходы идут только завтра, а на лошадях уже поздно выезжать1. Да и буду пытаться работать немножко. Мои окна (N = 1 р. 50) выходят на бухту, а на противуположном берегу Малах<ов> курган и Братская могила. День солнечный, жаркий, небо и море голубые.
Доехали благополучно. Жалею, что плед взял, — уже от Харькова всё в цвету. Очень был тронут корзиночкой, она меня кормила не только физически. Спал обе ночи недурно, — за белье — отдельная плата, и можно было совсем раздеться.
Завтра еду дальше с одним из студентов на лошадях, чтобы взглянуть на Байдарскую долину. Остановлюсь, мож<ет> б<ыть>, в Мисхоре, по совету другого студента, на даче ‘Хижина’ Карташевых: это ближе к Толстым.
Погода дивная: лето, но всё еще зелено и не запылено. Целую вас обоих крепко. Скажите Яше, чтобы он не огорчал меня перед путешествием2, — и без того трудно и тревог много.
Жаль, как жаль, что Вы не поехали! <...>3
Секретка. На обороте:
Через Петербург. Царское Село.
Ея Превосходительству Лидии Ивановне
Веселитской.
Церковная, 9.
Почтовые штемпели:
‘Севастополь.
19 29/IV 02′,
‘Царское Село.
19 2/V 02′.
Печатается по автографу: ОР ИРЛИ. Ф. 44. Арх. Л.И. Веселитской. Ед. No 15а. Л. 1. Публикуется впервые.
Дата установлена по почтовым штемпелям.
1 Целью поездки М.О. Меньшикова в Крым было свидание с Толстым, который с 8 сентября 1901 г. находился в Гаспре. От Севастополя до Гаспры надо было ехать на лошадях. Но был еще путь морем — до Ялты — 30 апреля. В следующем письме нет сведений об остановке в Мисхоре и посещении Гаспры, но говорится о Ялте.
2 М.О. Меньшиков, Л.И. Веселитская и Яша планировали путешествие за границу.
3 Далее текст оторван.

2

Ялта, 1 мая 1902 г.

1 мая, утро.
Что же это вы, милые друзья? Я вам послал миллион писем, от вас — ни одного. Впрочем, даже газеты сюда приходят чуть ли не на пятый день. Последнее ‘Нов<ое> вр<емя>‘ от субботы1.
Ввиду этого я не писал и 2-го фельетона: все равно не поспел бы, да и ничего решительно не лезет в голову. Мечтаю совсем бросить ‘Н<овое> в<ремя>‘2.
Сижу в городском саду под цветущим каштаном, день солнечный, но начинает как будто портиться. Деревья — все в цвету, персиками залит весь Южный берег. Просто рай земной, но мне уже скучно. Чувствую себя усталым и разбитым.
Не знаю: сегодня к Т<олстому> или завтра3. Если поеду сегодня, то, по кр<айней> мере, главное будет сделано. Сегодня — среда, хорошо бы в субботу4 уже и выехать.
Сейчас прочел телеграмму, что Шаховской ушел5. Какое несчастье! Нет сомнения, что нового назначат — Зверева6, и мне ни за что не разрешат расширения журнала. Оболенскому — орден за то, что перепорол несколько уездов.
У Чеховых уныло: у самого всю зиму было кровохарканье, она — никак не может оправиться после операции7. Потом, если встанет, собираются в Швейцарию на лето8.
Конечно, и у Т<олстых> такое же унынье. Чех<ов> говорит, что у Л<ьва> Н<иколаевича> грудная жаба и еще один-два припадка — и конец. Говорит, что страшно одряхлел старик9.
Целую вас. Пишите об Анненском10.
Секретка. На обороте: Царское Село. Петерб. губ.
Ея В-ву
Лидии Ивановне Веселитской.
Церковная, 9.
Почтовые штемпели:
‘Ялта. Таврич. г.
19 1/V 02′,
‘Царское Село.
19 5/V 02′.
Печатается по автографу: ОР ИРЛИ. Ф. 44. Арх. Л.И. Веселитской-Микулич. Ед. No 15а. Л. 2. Публикуется впервые.
Год установлен по почтовым штемпелям.
1 От 27 апреля.
2 М.О. Меньшиков согласился работать в газете ‘Новое время’ после того, как ‘Неделя’ прекратила свое существование (29 июля 1901 г.). В ‘Новом времени’ он сотрудничал с 28 апреля 1901 г. по 19 марта 1917 г.
3 У Толстого М.О. Меньшиков был 2, 4, 6 и 7 мая.
4 Суббота была 4-го, но выехал он в Севастополь 7-го мая.
5 Князь Н.В. Шаховской был начальником Главного управления по делам печати Министерства внутренних дел, в 1902 г. он был назначен членом совета министра внутренних дел.
6 H.A. Зверев в 1902 г. был назначен начальником Главного управления по делам печати.
7 О.Л. Книппер заболела во время гастролей МХТа в С.-Петербурге. В начале апреля она оказалась там в больнице. 14 апреля ее перевезли в Ялту.
8 Этот план не осуществился. О.Л. Книппер болела всю весну и лето. К.С. Станиславский предоставил ей и Чехову свою дачу в Любимовке, под Москвой, куда они и перебрались 6 июля. Но 15 августа Чехов уехал оттуда один в Ялту, так как у него было непрерывное кровохарканье.
9 Последний раз Чехов навестил Толстого в Гаспре 31 марта. Дальнейшие сведения он получал от ялтинского врача И.Н. Альтшуллера, лечившего Толстого.
10 И.Ф. Анненский (он был в дружеских отношениях с Л.И. Веселитской) или В.И. Анненский (псевд.: Кривич). Их автографы — в Альбоме ‘Я.М.’ (ОР ИРЛИ. Ф. 44. Арх. Л.И. Веселитской. Ед. No 22).

3

Ялта, 2 мая 1902 г.

2 мая. 1/2 9 веч. Четверг.
Достаточно пококетничав с Мин<ским>, Юв, Роз<ановым> etc., Вы, наконец, уселись, милая Л<идия> И<вановна>, на свое место и слушаете Мережковского1, а я сижу в No, перед двумя зажженн<ыми> свечами, только что вернувшись из Гаспры. Туда ехал в обществе татар и немок на мальпосте2.
На даче графини Паниной3 — замок из серого камня с 2 башнями и церковн<ым> куполом — застал в огромной зале все общество за завтраком. Приняли любезно. Марья Льв<овна> с первого же слова о Вас: ‘— А Л<идия> И<вановна> где? — Ну, какая же это игра! Фу, как нехорошо! Я целую зиму мечтала об этом…’.
Словом, очень расстроена тем, что вместо интересного человека явился неинтересный.
За столом, как всегда, немало людей: графиня, Сергей, Марья, князь, Саша4, Колечка Ге5, m-lle Ник6, еще какая-то барышня.
Льву Ник<олаевичу> немножко хуже — понос и повыш<ение> t-ры. После завтр<ака> старику поставили клистир, дали заснуть и позвали меня. Бедняжка очень тощ, и дряхл, и жалок, очень слаб. Но, когда разговорились, чувствуется, что все тот же неукротимо работающий ум, всегда благородно направляющий себя. Расспрашивал о Петербурге, о Вас, конечно, о Яше. Я пожаловался, что он растет. Он спросил, сколько ему лет. — Ну, еще мальчик7. К моему удивлению, одобрительно отозвался о моих фельетонах. ‘И рядом — Сигма’8, — прибавил он.
Спросил: что же журнал, к<ото>рый я хотел издавать? ‘Почему же мне не пришлете?’9 Согласился, что это трудно и что всего лучше так работать — когда есть что сказать.
Спрашивал о Плеве. ‘Хоть это и нескромно говорить о себе, но хочется сказать, что если чем-нибудь человек отличается, то те люди, к<ото>рые решительно ничем не отличаются, — вроде Плеве, — ставят себе за долг преследовать тех, кто чем-ниб<удь> отличается!’
Очень хвалил Рёскина — взял у него эпиграф к 2-му изданию Поленса10. — Сплошь читать Рёскина — трудно и судить о нем по чтении сплошь — нельзя, но местами удивит<ельные> порывы ума…
Графиня рассказала, что письмо Т<олстого> Государю11 было передано и произвело большое впечатление, но он выразился о Т<олстом> как об идеалисте и прибавил, что он — Государь — совсем бессилен что-нибудь сделать.
В разговоре по этому поводу я заметил, что беда в том, что Г<осударь>, кажется, человек незначительный.
— Что ж такое, в сердце каждого незначит<ельного> челов<ека> живет Бог… Нужно только слушаться его голоса…
При этом старик прослезился.
Не помню, о чем — о Чехове, от котор<ого> продолж<ает> быть в восторге, — о Скит<альце>, Андрееве — их не люб<ит>, мы еще говорили. Он оставлял обедать, просил заходить. Пил свое минд<альное> молоко и постанывал от боли в животе.
У меня был билет на обратный мальпост, но М<ария> Л<ьвовна> настояла на том, чтобы я остался обедать, а отвезет меня Альтшуллер, доктор.
Действительно, он сейчас приехал, и собрались три доктора: Никитин, московский ординатор клиники, к<ото>рый у них домашн<им> врачом, Волков, земский врач из Кореиза, и Альтшуллер из Ялты. Нашли, что пульс превосходный, сердце чудесно работает, селезенка даже не прощупывается (хорош<ий> признак), что понос — случайное заболев<ание>, и графиня дала голову на отсечение, что в три дня она его поставит на ноги, что это все оттого, что она уехала в Москву, что его не уберегли, что его отравили хинином — разве можно давать по 20 gr? Да ни за что на свете она не позволит ему принять такую дозу, он оглохнет! Нет, ему нужно горячий компресс с камфарой, клизма с висмутом и тапиокой и хорошее питание. Смоленскую кашу? Да что Вы, с ума сошли, Ему нужно тапиоку на красном вине…12
С<офья> А<ндреевна> сильно постарела, но по-прежнему великолепна в роли самодержавной хозяйки. Ужасно польщена, что Л<ев> Н<иколаевич> сказал ей, что он все время ждал, когда она вернется.
— В первый раз в жизни он мне это сказал!
— Наверное, в тысяча первый, — заметил я, и она, подумавши, согласилась.
При мне вела себя с ним трогательно хорошо. А он называл ее ‘душенькой’.
— Что, душенька? Ты мне говори громче — я оглох от хин<ина>, или не говори вовсе.
То, что они пережили зимой, ужасно. Дача на юру, холодно, нельзя, натопить, общая паника, и все работали, не смыкая глаз. И теперь дежурят даже по ночам. Графиня, как приехала, сейчас же взяла в руки все. Сейчас смотрела горшок — ничего, только отвратительно пахнет, гнилостный процесс. И целые зерна овса! Как смели давать ему овсянку?! Это безумие… Ему рисовое пюре нужно! И пр.
Дачей недовольны — все же чужая, а главное — даровая. Панина и слышать не хочет о деньгах, и обходится дороже нанятой. Огромное роскошное помещение, нужно много прислуги, всех кормить. Провизию приходится по телефону заказывать в Ялте, присылают скверную, страшно дорого. Дача на высоте, на юру, всегда ветер.
Мечтают об Ясной, но, кажется, невозможно будет тронуть старика13.
Общество аристократическое: Милютины etc. Хозяйка дачи — графиня Панина. <...> У Паниной <...> 900 000 р. годового дохода, и ‘сдавать’ дачу она не может.
Доктора осмотрели Л<ьва> Н<иколаевича> и нашли его состояние оч<ень> хорошим. Обед прошел весело: Сергей, князь, Саша, m-lle Ник, Альтшуллер — все были в ударе. Кроме Л<ьва> Н<иколаевича>, все перешли на мясо и местное белое вино пьют, как квас.
Сергей много рассказывал о духоборах14, о сыне m-me Вульф13, к<ото>рый искал диких стран, чтобы ходить голым, и, вернувшись с Цейлона, женился (19-летний юноша из целей опрощения спал голый с собакой на одной кровати). Колечка Ге рассказывал, как постарел и похудел Поша16, как их объедают ‘гости’ (Бодянск<ий>, Трегуб<ов>, один болгарин, отказавш<ийся> от воинск<ой> повинности17, садовник, Кузьма и пр.), рассказывал, как маленький Хилков (Саша) чуть не убил молотком Федю Бирюкова — бойкий мальчишка, что Цец<илия> Владимировна^8 всегда грустна, князь19 увлекся теософией и социализмом. Трегуб<ов> занял у Бирюк<ова> 500 фр. и учится франц<узскому> языку и пр., и пр.
Всего не упишешь, благодарите за это. В 7 час<ов> мы с Альтшуллером помчались вниз, в Ялту, коляска прошла сквозь сползшее с горы облако.
Меня очень приглашали бывать как можно чаще, и я поеду послезавтра20.
Уг 10-го — у вас перерыв21, опять Ю, М<ережковский?> З<инаида Гиппиус>22 etc. Нехорошо, chre m-me23! Но всё же Христос с Вами, пишите.
Печатается по автографу: ОР ИРЛИ. Ф. 44. Арх. Л.И. Веселитской-Микулич.
Ед. No 15а. Л. 3—4об. Публикуется впервые.
I Речь идет о Религиозно-философском собрании в Петербурге. 1-е заседание состоялось в конце ноября (ст. ст.) 1901 г. На нем присутствовали: Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, В.В. Розанов, Н. Минский (Н.М. Виленкин), B.C. Миролюбов, М.О. Меньшиков, O.A. Фрибес, П.П. Перцов, преподаватели Петербургской духовной академии и духовной семинарии. Отчеты о собраниях печатались в журнале ‘Новый путь’. Но весной 1903 г. собрания были запрещены, а журнал ‘захирел’. Одним из виновников запрещения собраний его участники считали ‘нововременца Меньшикова’. См.: Перцов П.П. Литературные воспоминания 1890—1902 гг. М.: Новое лит. обозрение, 2002. (Россия в мемуарах). С.232—234, 268. О судьбе собраний см. также: Гиппиус З.Н. Живые лица. Воспоминания. Тбилиси: Мерани, 1991. С. 215-225.
2 Мальпост — почтовая карета для перевозки писем и пассажиров.
3 С.В. Панина предложила Толстым свою дачу на время лечения Толстого. Они приехали в Гаспру 8 сентября 1901 г., а уехали 25 июня 1902 г.
4 С.А. Толстая, С.Л. Толстой, М.Л. Оболенская, Н.Л. Оболенский, А.Л. Толстая.
5 H.H. Ге, артист, сын художника, близкого друга Толстых, или H.H. Ге, художник.
6 Читаются только три первые буквы, сведений о ней нет.
7 Яша Меньшиков родился 7 августа 1888 г., т. е. в момент разговора ему было 13 с половиной лет.
8 С.Н. Сыромятников. В письме к Толстому от 16 апреля 1898 г. Меньшиков так характеризовал его: ‘…очень легкомысленный человек и несколько наглый…’ (ГМТ).
9 Письма к ближним. СПб., 1902—1915. Ежемесячное общественно-политическое и литературное издание.
10 В 1901 г. Толстой написал предисловие к роману В. Поленца ‘Крестьянин’, сформулировал мысль о произведениях истинного искусства. В 1902 г. вышло 2 издания этой книги. Во 2-м добавлен эпиграф из Рёскина.
11 Письмо к Государю — Николаю II — о земельном вопросе было закончено Толстым 16 января 1902 г. и передано адресату великим князем Николаем Михайловичем, посетившим Толстого в Гаспре (73, 184—191).
12 С.А. Толстая уехала 22 апреля в Москву и Ясную Поляну, вернулась 1 мая. У Толстого была повышенная температура, брюшной тиф. Кризис был в ночь с 10 на 11 мая (Толстая С.А. Дневники: В 2 т. Т. 2. 1901-1910. М.: Худож. лит., 1978. С. 64—65). Тапиока — мучнистое вещество, делалось из корня маниоки, кустарника (родина — тропическая Америка).
13 Толстые уехали из Гаспры 25 июня (Там же. С. 69).
14 Духоборы — секта в православии, противники насилия и войны. Отказывались от воинской повинности, подвергались репрессиям. Вынуждены были эмигрировать в Канаду в 1899 г. Толстой и его сын Сергей Львович помогали им переселиться туда.
15 Г.Н. Вульф.
16 Последователи Толстого, П.И. Бирюков и И.М. Трегубов, были высланы из России в феврале 1897 г. за помощь кавказским духоборам.
Речь идет о жизни этих семей в Швейцарии. Поша — П.И. Бирюков. См. так же письмо Меньшикова Чехову от 30 июля 1899 г. — No 73.
17 Лицо не установлено.
18 Ц. В. Хилкова.
19 Д. А. Хилков.
20 То есть 4 мая.
21 На заседаниях Религиозно-философского собрания.
22 Возможно: Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус.
23 Дорогая дама (фр.).

4

Ялта, 3 мая 1902 г.

3-го мая. Утро.
Сижу опять в ‘Павильоне’ под цветущими каштанами1, пью чай. Приятели из соседнего No2 очень тянули ехать в Гурзуф, Никитский сад и пр., но Чехов по телефону просил обедать3.
Получил 2-е Ваше письмо, дорогая Л<идия> И<вановна>, от Яши. Строго говоря, во вторник4 я мог бы и должен бы выехать, чтобы быть в П<етер>б<урге> в четверг5 вечером. На том, пожалуй, и порешим, хотя погода тут такая дивная и такое благоухание и нежные краски, что не хочется уезжать. Если мы поедем когда-ниб<удь> в Крым, то непременно весной или еще лучше, как уверяет Альтшуллер, осенью, в октябре. Оба прежние разы я был летом6, и теперь куда лучше.
С получением этого письма мне уже не пишите. <...>
Так как и 2-й фельетон (вероятно, и 3-й) будут пропущены, то и дела у меня в Царском будет выше головы перед отъездом7. Еще успею ли до 15го все справить. Тут абсолютно не работается.
Завтра я опять в Гаспру8, в воскресенье попытаюсь на Ай-Петри и вечером к Чехову9, в понедельник — опять в Гаспру10 и во вторник, в 9 ч. утра, в Севастополь11. Хотелось бы еще в Алушту завернуть12 — и уж не пожертвовать ли Ай-Петри?
Поздравляю Вас, дружок, с днем рожденья13. Пойдите за меня в парк, и пусть соловей споет Вам приветствие. Яше, если получит 5, разрешаю покататься час на велосипеде. За каждую пятерку. На пистолет — запрет.
Дорогой Яшенька,
пистолет не могу разрешить. Это — орудие убийства, а участвовать в том, чтобы ты ‘напрактиковался’ в убийстве, я не могу. И другие есть причины.
Пока отложи все это в сторону и занимайся хорошенько. Слушайся Лику и будь здоров. Целую вас обоих.

Твой М.

Печатается по автографу: ОР ИРЛИ. Ф. 44. Арх. Л.И. Веселитской-Микулич.
Ед. No 15а. Л. 5—5об. Публикуется впервые.
1 Библиотечный павильон находился в Городском саду (Барская Татьяна. Антон Чехов. Письма из Ялты. Ялта: Изд. ОО ‘Эльга’, 1997. С. 9).
2 Приятели из соседнего No — П.Т. Герцо-Виноградский и студент духовной академии.
Герцо-Виноградский так вспоминал в 1904 г. эти дни: ‘Как сейчас помню, это было 4 мая 1902 года. Я жил тогда в Ялте в гостинице, тоже именуемой ‘Ялта’.
В той же гостинице жил М.О. Меньшиков, с которым, несмотря на его уже постоянное участие в ‘Новом времени’, меня связывали, я не скажу прежние чувства симпатии, но те еще не совсем порвавшиеся нити отношений, которые установились между нами и путем переписки, и путем встречи со времени первых его дебютов на столбцах гайдебуровской ‘Недели’.
В моем сознании еще звучали безусловно искренние и полные молодого, неподдельного и горячего энтузиазма строки одной из первых его статей ‘О таланте и честности’. <...>
Г. Меньшиков был полон впечатлений не только от созерцания южной природы, но и от встреч и бесед с Львом Николаевичем Толстым, который находился тогда в Кореизе и только что пережил острый кризис своей болезни, и с Чеховым.
В беседе с г. Меньшиковым я выразил свое желание повидаться с Чеховым. Ехать к знаменитому писателю, не осведомившись, расположен ли он принять меня, я считал неудобным.
Г. Меньшиков на другой день сообщил мне, что Чехов ждет меня’ ([Герцо-Виноградский П. Т.] А.П. Чехов // Южное обозрение. Одесса, 1904. 4 июля (No 2540). Подпись: Лоэнгрин).
3 3 мая Меньшиков обедал у Чехова. Рассказал ему о своем посещении Толстого, об их разговорах и просил Чехова принять одесского журналиста. П.Т. Герцо-Виноградский на следующий день, 4 мая, узнав от Меньшикова о приглашении Чехова, поспешил в Верхнюю Аутку и застал Чехова ‘во дворе, на скамейке, около своего дома’, где он сидел, ‘греясь на солнце’.
Разговор касался одесской прессы и настроений в русском обществе.
П.Т. Герцо-Виноградскому показалось, что Чехов предчувствовал революционные изменения в России.
Так, благодаря М.О. Меньшикову, высветился день из жизни Чехова — 4 мая 1902 г.
4 7 мая.
5 9 мая.
6 Предыдущая поездка Меньшикова в Крым и встреча с Чеховым была в июле — августе 1900 г.
7 Перед отъездом за рубеж.
8 4 мая Меньшиков снова был у Толстого.
9 5 мая вновь посетил Чехова.
10 6 мая — опять у Толстого.
11 7 мая выехал из Севастополя.
12 В Алуште жили знакомые Меньшикова — E.H. Вульф и Е.И. Попов.
13 Л.И. Веселитская родилась 5 мая 1857 г. Ей исполнилось 45 лет.

5

Ялта, 4 мая 1902 г.

4 мая, утро.
Сижу над морем, против гостиницы ‘Франция’1, в ожидании мальпоста в Гаспру. Вы пишете, дорогая Л<идия> И<вановна>, что уже вторник2 — и Вы не получили моего письма. Но я посылаю каждый день, и иногда по 2 письма. Это проклятая почта наша.
Вы пишете, что страшно жаль оставлять маму в теперешней ее тревоге3. Подумайте, как лучше. Если не поедем за границу — телеграфируйте, и я тогда здесь останусь подольше. Тут чудесно, нисколько не хуже Италии, если не считать древностей4. <...>
Вчера у Чех<овых> обедал на балконе, разливала молодая хозяйка, еще очень слабая5.
Вчера у меня был Евг. Ив. Попов6, долго сидел, а вечером вели в соседнем No ожесточенный спор с разными господами7.
Хотя мне и недурно, но абсолютно не работается и тянет в Царское. Во вторник8 непременно выеду, если что-ниб<удь> экстренное не помешает.
Целую Яшу. Христос с Вами, дружок. Напрасно не поехали к Хованским9 — интересно, как меняются люди.
Секретка. На обороте:
Через Петербург.
Царское Село, Церковная, 9.
Ея Превосходительству
Лидии Ивановне
Веселитской.
Почтовые штемпели:
‘Ялта, Таврич. г.
19 4/V 02′,
‘С.-Петербург.
7. V. 1902′.
Печатается по автографу: ОР ИРЛИ. Ф. 44. Арх. Л.И. Веселитской-Микулич. Ед. No 15а. Л. 6-6об.
Год устанавливается по почтовым штемпелям. Публикуется впервые.
1 Гостиница ‘Франция’ находилась на Набережной, рядом с Городским садом. Здание разрушено во время Великой Отечественной войны.
2 Вторник — имеется в виду 30 апреля.
3 Мать Л.И. Веселитской — Эмилия Александровна, возможно, была уже не совсем здорова, так как в последний период жизни лишилась рассудка.
4 М.О. Меньшиков был в Италии во время заграничного плавания вокруг Европы в 1878 г. (Российский архив. С. 5).
5 Вчера — 3 мая 1902 г. — М.О. Меньшиков посетил Чехова по его просьбе (звонок по телефону), обедал у него. Ольга Леонардовна Книппер принимала участие в их беседе, хотя чувствовала себя плохо.
6 Е.И. Попов приехал к Меньшикову из Алушты.
7 В споре участвовали: студент Петербургской духовной академии, толстовец Е.И. Попов, радикально настроенный одесский журналист П.Т. Герцо-Виноградский, М.О. Меньшиков.
П.Т. Герцо-Виноградский вспоминал: ‘По вечерам после экскурсий в горы мы встречались в номере гостиницы, беседовали на религиозно-философские темы… На этих беседах присутствовал гостивший тогда в Ялте студент Петербургской духовной академии. Ортодоксальные, пропитанные традиционным духом академии, хотя тоже, безусловно, искренние ответы молодого академиста на жизненные запросы встречали горячий, полемический пример со стороны г. Меньшикова’ ([Герцо-Виноградский П. Т.] А.П. Чехов // Южное обозрение. Одесса. 1904. 4 июля (No 2540). (Зигзаги). Подпись: Лоэнгрин).
8 Вторник был 7 мая. В этот день Меньшиков выехал из Ялты.
9 Знакомые Л.И. Веселитской, представители старинного княжеского рода.

6. Записная книжка

<Гаспра,> 2 мая <1902>.

Роскошная дача — дворец гр<афини> Паниной, крутом залитый цветами и благоуханием сад: кипарисы, магнолии, глицинии, азалии, розовые каштаны, персики, внизу синее море, кругом величественные горы, — а там, в огромной комнате, на кровати под одеялом, лежит больной старик, слабый, как ребенок, дряхлый, стонущий от боли в кишках.
Коснеющим языком он говорит всё те же старые, вечно свежие, милые для меня мысли. ‘Он вдохновлен был свыше’.

*

Сказал, что очень рад меня видеть, давно ли я здесь, просил рассказывать, что там, в Петербурге. <...>
Говорил о наслаждении, какое доставляет ему Чехов1, о Горьком — как плохи его последн<ие> вещи и как его раздули, хотя он оч<ень> милый и талантливый (что-то в этом роде говорил)2, что все эти молодые — Скиталец, Бунин3 — подражают Чехову, но не в ясности его таланта, а в неясности4.
Печатается по автографу: ЦМА-МЛС. Ф. 202. Ед. хр. 39. Л. 7—8. Опубликовано: Меньшиков М.О. Из Записных книжек // Прометей. Историко-биографический альманах серии ‘Жизнь замечательных людей’. Т. 12. М.: Молодая гвардия, 1980. С 252.
1 Чехов посетил Толстого в Гаспре 12 сентября, 5, 14 ноября 1901 г. и 17 января, 31 марта 1902 г. Возможно, Толстой говорит о рассказе Чехова ‘Архиерей’ (Журнал для всех. СПб., 1902. No 4), который он хвалил в разговоре с B.C. Миролюбовым. Об этом Миролюбов писал Чехову 14 октября 1902 г. (ЛН., Т. 68 С. 874).
2 Горький жил неподалеку от Гаспры, в Олеизе, и несколько раз навестил Толстого, Толстой приходил к Горькому в Олеиз 23 и 31 декабря 1901 г. Горький уехал из Крыма 23 апреля 1902 г.
2 И.А. Бунин был частым гостем на даче Чехова в Ялте, оставил воспоминания о Чехове. (Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. Т.9. М.: Худож. лит., 1967. С. 169—250.) —
4 Толстого огорчало отсутствие у Чехова религиозного миросозерцания. См., Толстой и Чехов. С. 47—58.

7. Письмо к Л.И. Веселитской

Москва, 2 ноября 1902 г.

Суббота, 6 ч<асов> веч<ера>.
Дорогая Л<идия> И<вановна>, увы, Л<ьва> Н<йколаевича> в Москве нет1, и на гА моя поездка, значит, неудачна. Веригина застал на отлете — в 5 часов он уехал в Лондон. Очень интересен, могучего, как и все духоборы, сложения, красивая, немножко грузинского типа голова, детский (по-видимому) характер. Курит, говорит, как полуинтеллигентный человек. Как <и> у других виденных мной духоборов, черты чего-то аристократического и величавого. Он был рад, что я приехал, и много говорил похвалы. В Ясной он провел всего од<ни> сутки2. Л<ев> Н<иколаевич> спешил его выпроводить, чтобы правительство не задержало его на пути в Канаду.
Застал в Хамовниках3 целое сборище: Веригин, Сергей Льв<ович>4, Горбунов, Абрикосов, Коншин, жен<а> Горбунова. Ездили вместе к Мюр Мерилизу5 покупать Веригину дорожные вещи. Очень ему хотелось остать<ся> еще денек, но, видимо, старались его скорее сплавить.
Зашел к М.П. Чеховой6 и застал всех в сборе: ее, Антона, Ольгу Леон<ардовну>. <...>7 <Чехов> Очень был мил и любезен, обедал у них и поехал к 1/2 5 <часа> на Брестский вокзал8, чтобы еще раз проститься с Веригиным, но спутал петербургское время с московским и просидел в буфете в то время, как поезд отошел.
Сейчас иду на ‘Мещан’ Горького в Малом театре9, Чехов советовал.
Марья Павловна опять в инфлюэнце10 — боюсь, что я опять привезу с собой эту скверность11.
Холод здесь прямо сибирский, и я продрог страшно (но ехать сюда было хорошо). Остановился в ‘Лоскутной’12, No 134.
Завтра еще раз зайду к Чеховым13 и послезавтра14 думаю выехать домой, так что во вторник15 буду у Вас обедать (кажется, Вы приглашали).
В Ясную не поеду, так как одна из причин того, что старик остался там, — боязнь посетителей. Он недавно прихварывал, но опять здоров и весел. Там Марья Льв<овна> с мужем (ребенка и на сей раз нет)16.
Ну, вот, mes chers amis17, каковы дела. Одного боюсь: не простудиться бы, а также очень грустно, что не увижу <Толстого>. Завтра — в Третьяк<овскую> галерею18, послезавтра утром — к Горбунову (передам ему Ваше письмо и привезу кое-что)19, а затем на машину.
Будьте здоровы, Христос с Вами. Яшу целую.

М.

Печатается по автографу. ОР РНБ. Ф. 124. Собр. П.Л. Вакселя. Ед. хр. 2776. Публикуется впервые.
Датируется по содержанию и помете: ‘Суббота’. Чехов советует Меньшикову посмотреть постановку пьесы М.Горького ‘Мещане’. Премьера ее состоялась 26 марта 1902 г. во время гастролей МХТа в Петербурге. В Москве пьеса впервые была показана в новом здании МХТа, в Камергерском переулке, 25 октября 1902 г., затем 1, 2 и 4 ноября. 5 ноября (во вторник) 1902 г. Чехов писал Л.А. Сулержицкому о посещении его Меньшиковым (ПИ, 70). Суббота перед 5 ноября была 2 ноября.
1 Л.Н. Толстой находился в Ясной Поляне. С 11 до 22 октября у него сильно болела печень, лечил его доктор Д.В. Никитин. Еще и 4 ноября была сильная слабость и ухудшение состояния (Толстая С.А. Дневники: В 2 т. Т. 2. 1901—1910. М.: Худож. лит., 1978. С. 77-78).
2 В Ясной Поляне П.В. Веригин был 30—31 октября 1902 г., по пути из ссылки в Канаду (Гусев H.H. Летопись жизни и твоочества Льва Николаевича Толстого. 1891 — 1910. М.: ГИХЛ, 1960. С. 432).
3 В Хамовниках — в Долгохамовническом переулке, д. 21, — Толстые жили с 8 октября 1882 г.
4 Толстой Сергей Львович.
5 Mюр и Мерилиз — владельцы большого универсального магазина в центре Москвы, рядом с Большим и Малым театрами (ныне — ЦУМ).
6 М.П. Чехова и О.Л. Книппер осенью 1902 г. снимали квартиру по адресу: Неглинный проезд, д. Гонецкой, кв. 21 (П 11, 62), ‘где Сандуновские бани, вход со Звонарского пер<еулка>, нижний этаж’ (П 11, 60).
7 Далее текст срезан.
8 Брестский вокзал — ныне Белорусский.
9 Ошибка М.О. Меньшикова. Пьеса М. Горького ‘Мещане’ шла 1, 2, 4 ноября в Московском Художественном театре, в Камергерском переулке (Москов. ведомости. 1902. 1 нояб (No 301). С.5. (‘Зрелища’)).
10 Инфлюэнца — так в то время называли грипп.
11 М.О. Меньшиков постоянно боялся привезти из своих поездок вирусы какой-нибудь болезни, так как он был измучен частыми заболеваниями Яши.
12 ‘Лоскутная’ — гостиница в Москве. Адрес: Тверская, д. 5.
13 ‘Завтра’, то есть в воскресенье, 3 ноября. 5 ноября 1902 г. Чехов писал Л.А.Сулержицкому: ‘Вчера были у меня Суворин, Меньшиков, Пешков…’ (П 11, 70), т. е. 4 ноября. Однако в его письме от 2 ноября Ф.Ф. Фидлеру есть утверждение, что А.С. Суворин ‘уезжает в Петербург завтра’, т. е. 3 ноября (П 11, 68).
14 4 ноября, в понедельник.
15 Вторник — 5 ноября.
16 М.Л. Оболенская (Толстая) и ее муж Н.Л. Оболенский (Толстая С.А. Дневники. Указ. соч. С. 77). Все беременности М.Л. Оболенской оканчивались неудачно.
17 мои дорогие друзья (фр.), т. е. Л.И. Веселитская и Яша.
18 3 ноября. Посещение Третьяковской галереи и Чеховых.
19 4 ноября, утром, в понедельник, в день отъезда, М.О. Меньшиков передал И.И. Горбунову-Посадову письмо Л.И. Веселитской.

ВОСПОМИНАНИЯ

1904

8. Памяти А.П. Чехова

Тебя [ж], как первую любовь,
России сердце не забудет!..
(Тютчев о Пушкине)1.

I

Умер Чехов <...> Он не был первою любовью России, но был последнею ее надеждой на появление великого писателя на склоне как будто уже зашедшего золотого века нашей литературы. Тяжесть утраты этого большого таланта была бы неизмерима, если бы не была ослаблена четырнадцатью годами страха за эту жизнь. Уже четырнадцать лет назад вся образованная Россия была опечалена призраком несчастия2, и вот оно, наконец, совершилось на днях.
У счастливого недруги мрут,
У несчастного друг умирает…3
Чехов, доживший до 44 лет, продолжил собою грустную традицию многих русских талантов — закатываться в полдень жизни или даже ранним утром, как это было с Лермонтовым4. Сказать, что Чехов сделал мало для литературы русской, было бы неблагодарно, но как много он мог бы еще сделать, если бы не его ужасная болезнь. Болезнь — но разве она была такой случайностью? Мне кажется, как и гибель многих, может быть, большинства русских людей, смерть Чехова ускорена отсутствием в культуре нашей драгоценного начала — береженья жизни. Не уберегли Пушкина, не пожалели Лермонтова, Веневитинова, Полежаева, Языкова5, ряд других талантливых людей сами истощили жизнь свою, сжигая ее с двух концов. Чехов не поберег себя. Имея от природы некрепкое здоровье, имея грозное предостережение в смерти брата (художника), погибшего от чахотки6, Чехов предпринял трудное путешествие на Сахалин и там во время какого-то переезда сильно простудился. Промок, продрог, и негде было обсушиться7. От этой простуды, как он говорил мне, началась его болезнь8. Может быть, родись он в более культурной стране с безотчетным инстинктом береженья жизни, его не пустили бы на Сахалин и он сам не рискнул бы обречь себя на приключения в полудиком краю. Если бы все мы и он первый чувствовал, что талант его размеров есть драгоценность национальная, все мы, Россия, окружили бы его нежным попечением, и он принял бы это попечение просто и естественно, как в Англии Теннисон или во Франции Бурже. Это вовсе не эгоизм и не идолопоклонство, а вопрос общественной экономии. Бурже или Пьер Лоти, которых дарование было бы смешно даже сравнивать с чеховским, если бы они поехали на Сахалин, то, обеспеченные комфортом, как принцы крови, и такого случая, чтобы завязнуть где-нибудь в болоте, вымокнуть и не иметь возможности обсушиться, с ними не приключилось бы. Затем во время самой болезни Чехову недоставало характера, чтобы выдержать строго гигиенический режим. Ему следовало жить на Южном берегу безвыездно, не менять климата9. В стране, где ценят таланты, его пожалели бы, его не осыпали бы тучей писем: ‘Дорогой Антон Павлович, когда же Вы в Москву? Неужели Вы нас не порадуете эту осень? Возможно ли, что театр наш (или редакция, или литературный кружок) лишится счастья’ и пр., и пр. Надо сказать, что Чехов хоть и родился и вырос в Таганроге, хоть и называл себя в веселую минуту малороссом, был просто влюблен в Москву и ее окрестности. Жить в средней России было его мечтой, и его ничего не стоило соблазнить поездкой туда. В Москве протекли его студенческие, довольно шумные годы10, в Москве он начал работать в толстых журналах11. В Московской губернии, в Серпуховском уезде, он жил несколько лет ‘помещиком’12, скитаясь с другом своим, покойным Левитаном, таким же страстным любителем Великороссии, по лугам и перелескам на ранних зорях или собирая любимые свои боровички13. В Москве последнее время вырос театр Станиславского, который публично и торжественно самими хозяевами провозглашен как ‘Чеховский театр’14. В театре этом каждый зимний сезон играла жена Чехова, молодая артистка (по сцене О.Л. Книп-пер15). В Москве жила сестра Чехова, брат16, тут был похоронен отец17. Тут было похоронено и жило так много родного и радостного для Антона Павловича. Трудно ли было соблазнить его поездкой в Москву? В Ялте он изнывал от скуки. Но тем необходимее было поберечь эту драгоценную жизнь, и уж лучше бы было самой Москве поехать к Чехову, чем тянуть его в свои декабрьские холода и вьюги. Сколько я могу судить, при всей твердости и необыкновенной ясности ума, Чехову как художнику, как человеку глубокой, хоть и целомудренно-скрытой нежности, не хватало воли, чтобы держать себя в руках. Он не выносил долгой разлуки, его тянуло к любимым местам, и он жертвовал для этого немногими запасами здоровья, собранными у себя в Аутке18. Живи он здесь безвыездно, может быть, он прожил бы еще двадцать лет: такие случаи в Ялте всем известны. Приезжают, например, молодые доктора умирать от чахотки — и глядишь, чай рез три-четыре года гуляют розовые, хоть и с кашлем, но с огромной праш тикой и надеждами пережить своих больных. Чехов задыхался в Ялте щ одиночества и толпы поклонников. Тех, кого любил он, не было, а звонов за звонком докладывал о неинтересных посетителях, которые начинали’ вопроса: ‘Ну, как ваше здоровье? Хвораете? Нехорошо! А вы попробовали бы’ и т. д. Посетители не знали, что сказать, закуривали папиросу, бедный хозяин кашлял в свой бумажный фунтик и изнемогал. Всё, чем жил! его сердце, было далеко, на милом Севере…На столе у Чехова лежала медная печать со словами: ‘Одинокому мир пустыня’. Я спросил его однажды, что это значит? ‘Это печать моего отце Когда дед19 увидел ее, сказал: ‘Надо женить Павла’, и его женили’. Мне кажется, недаром лежала эта печать на столе Чехова. Окруженный крайне заботливым уходом сестры и матери20, окруженный иногда сверх меры пестрым и шумным обществом, Чехов все же слишком часто чувствовал себя в пустыне и, может быть, умер, спасаясь от нее…

II

Умер! Но сколько жизни неумирающей оставил после себя этот страдалец, и как непостижимо странно это вдруг наступившее небытие.
Мы начали любить Чехова еще до появления его имени на свет. Помню, как в середине 80-х годов в одном провинциальном кружке шел литературный спор. Жаловались, как всегда, что измельчала литература. Я только что прочел в ‘Петербургской газете’ новый крохотный рассказик Чехонте21, не помню, какой. Помню сладкое восхищение, то читательское блаженство, которое испытываешь так редко. ‘Господа, — вскричал я,— подождите ставить крест над литературой: да вот вам великий писатель! Он только что народился, как молодой месяц в небе… ‘ Надо мною посмеялись тогда, но я был прав. Поразительна скромность, с какою Чехов выступил в мелкой печати, очевидно, не подозревая, что он большой писатель. Красота его таланта имела высшую прелесть — не сознавать себя, отсюда эта необычайная свежесть, непосредственность и стыдливая простота его милой музы, отсюда неистощимый юмор, подернутый грустью нашей природы. Крохотные рассказы Чехонте засверкали на газетных листах, как рассыпанные на сером сукне алмазы. Их многие заметили и оценили. После первого же крупного дебюта (в ‘Новом времени’22) талант Чехова был признан сразу, и он тотчас же, без спора занял место дофина23 русской литературы, наследника Льва Толстого. Помню, мне очень хотелось увидеть Чехова, и, когда это, наконец, случилось, я подумал, что никогда в жизни не встречал более прекрасного человека. Это было лет двенадцать назад, у И.Л. Леонтьева (Щеглова)24. Там были и другие знаменитости: Чайковский, артист Свободин, Рачинский и др. И я не думаю вообще, чтобы в обаянии, какое он произвел на меня, играло роль его имя. Чехов держался необыкновенно скромно, — мне показалось, даже робко, — как бы пугаясь обычных комплиментов и внимания дам. В застегнутом на все пуговицы сюртуке мне тогда уже бросилась в глаза худая грудь. Тощая, среднего роста фигура, открытое и умное лицо, необычайная простота в разговоре и особенный честный тон — иначе я затрудняюсь назвать — эти черты мне показались страшно знакомыми и дорогими. Это черты хорошей тогдашней интеллигенции, нынче уже как будто исчезающей. Поколение Чехова, воспитанное на Белинском, Добролюбове, Писареве25, выдвинуло ряд разнообразных типов: между ними были и грубые, с оттенком пошлого во всем цинизма, но были и удивительные по нравственной красоте. Мне показалось, что Чехов принадлежит к благороднейшим людям этого поколения, и я не ошибся. Скажу прямо, я встречал людей не менее искренних, чем Чехов, но людей до такой степени простых, чуждых всякой фразы и аффектировки26, я не помню. Это не была напускная, как у многих, выработанная простота, а требование души, для которой всякая фальшь была мучительна. При первом же знакомстве Чехов поразил меня отвращением своим к тому, что для многих так заманчиво, — к жизни профессиональных писателей, журналистов и вообще интеллигентов. ‘Петербург — трясина,— говорил он. — Отсюда надо бежать. Надо с корнем вырвать себя из этой почвы — вот как вырывают редьку… Иначе пропадешь…’ Чехов убежал из Петербурга, чтобы посвятить себя деревне. Чуть ли не в долг, под литературный заработок, он купил себе недалеко от Лопасни небольшое сельцо Мелихово27 и, кажется, одно время был земским врачом28. Это были лучшие годы его писательства. Он был еще молод и полон жизни, ужасная болезнь хоть и начинала проникать в него, но, как тайный вор, еще не была прослежена. Мне случилось быть два или три раза, по приглашению Чехова, в его деревне29. Это была старая мелкопоместная усадебка, запущенная и разоренная, но Чехов быстро привел ее в приличный, даже элегантный вид. Через широкий пустырь, обсаженный вековыми березами, дорога шла в старинную рощу, в глубине которой ютился низенький деревянный дом с верандой и цветником. По дороге на высоких деревьях висели скворечни с надписью: ‘Братья Скворцовы’. Навстречу выбегали приветливые собаки. Приветливая прислуга говорила, что хозяева дома, пожалуйте. Приветливостью, лаской, изяществом, высокою порядочностью тона вы были окружены в этом скромном домике, как стихией. Летом 1895 года в Мелихове я застал отца и мать Чехова и его сестру, Марью Павловну. Прямо удивительно, до чего это была милая, симпатичная семья. Отец Чехова, теперь уже покойный, был высокий, сильный старик лет под семьдесят, чинный и строгий. Он хорошо знал хозяйство и управление, но имением заведовала менее строгая, идеально добрая Марья Павловна, тогда еще молодая девушка, учительница гимназии. Отец методически вел журнал погоды30, читал ‘Записки Болотова’31 и Четьи-Минеи32 и отдыхал от трудовой жизни. Но самым трогательным и восхитительным членом семьи была мать Антона Павловича Евгения Яковлевна. На свете немало прелестных женских типов женщины — вместе с детьми — поддерживают свежесть жизни, но мать Чехова, мне кажется, исключительно редкая женщина, не менее замечательная, чем он сам. Он и физически был похож на нее. Такое это редкое соединение сердечности, простоты, прирожденного ума и нежности. Нечего и говорить, что ‘Антоша’ в семье был идолом, все желания его были предупреждены. Мать и сестра, сестра и мать, как два ангела, тихо реяли около дорогого им человека, оберегая его сон и стол и всяческий комфорт Лучшая комната в доме, простая и светлая, был рабочий кабинет. Рядом с ним шла увешанная эскизами собственной работы комната Марьи Павловны. Небольшая ‘Пушкинская комната’ с портретом Пушкина служила библиотекой33. Для гостей Чехов построил в саду особый флигель со всеми удобствами34. А гостей бывало много, — кроме родни, съезжались писатели, актеры, поклонницы и поклонники, соседи. Приходилось держать много лошадей и работников, и в конце концов наш ‘серпуховский помещик’ (как Чехов шутя иногда подписывался) был бы съеден вместе с поместьем, как были скушаны своими гостями великое множество помещиков на Руси. Это соображение было одним из важных в решении продать, наконец, Мелихово, к глубокой грусти и самого хозяина, и матери, и сестры. Но это случилось пять лет спустя, когда болезнь потребовала долгих поездок на юг35.
В мое же время, в середине девяностых годов, Мелихово еще не было опечалено ничем, тут все было шумно, и молодо, и полно надежд. Чехов одинаково пленял собою и мужчин, и женщин, его боготворили. Молодость, привлекательность, свобода, загремевшее по России и по всему свету имя, чудная семья, собственное имение, практика врача, то есть возможность сближаться с народом и обществом, наблюдать жизнь в ее интимнейших складках, и в довершение всего впереди огромный художественный труд, как высшее счастье… Все было дано судьбой, чтобы облегчить и одновременно усилить трагедию этой нежной души. Он боролся, он жаждал жизни, он хватался за нее, пока она не выпустила его из слабых рук… Сколько было надежд!
Помню, как мы пили за успехи Антона Павловича в архитектуре, как он увлекался постройками, мечтал. Всегда изящно и к лицу одетый, окруженный молодыми барышнями, подругами молодой, очаровательной сестры36, Антон Павлович не выносил неряшества русского быта37. Чувствовалось, что по вкусам это скорее англичанин или француз, что ему мила не какая-нибудь жизнь, загаженная насекомыми и грязью, а непременно чистая, ясная, хорошо прибранная, обдуманная, художественно-нарядная. Все циническое, неуклюжее, будь то в обстановке, в одежде, в жилище, в обычаях, в характере, в таланте, — Чехов презирал, светлый и чистый, он безотчетно сторонился от нашего варварства и все время, всю жизнь, до последнего вздоха, мечтал о настоящей, хорошей жизни. В этом, мне кажется, вся разгадка его писательской души. Чехов был эпикуреец в благородном значении этого слова. Не сибарит, как нельзя назвать сибаритом англичанина, связавшего в одно комфорт и труд38. Враг всякой романтики, метафизики и сантиментальности, Чехов был реалист чистейшей воды, только без грубости, свойственной дуракам этого типа. Реализм в своей сущности есть честность души, нежелание ее обманывать ни других, ни себя. Чехов во всем брал достоверное, крепкое, прочное, во всем первосортное, совершенно как англичанин, требующий непременно хорошей говядины, хорошего сукна, хорошего правления, хорошей философии и науки. Идеалы феодальной цивилизации, основанной на рабстве, Чехов презирал потому, что в ней наряду с кое-чем хорошим нестерпимо скверное отношение человека к человеку, безобразная лень одних и скотский труд других. Идеалы буржуазной цивилизации Чехов тоже, конечно, презирал: это ведь тоже крепостничество, где победа силы над слабостью заменена победой хитрости над глупостью. Сколько мне известно, Чехов — хоть и работал в либеральных журналах — пренебрежительно относился к нашей либеральной практике. Он во всем требовал подлинного, а наш либерализм так часто поддельный. ‘Не лгите, не лгите, не лгите’, — вот что говорил этот писатель либеральной интеллигенции, недостаточно либеральной, недостаточно интеллигентной. Вспомните философствующего лентяя из ‘Палаты No 6’39, вспомните профессора из ‘Скучной истории’ или другого профессора из ‘Дяди Вани’40, вспомните длинный ряд либерально рассуждающих нытиков, кисляев, слабняков, присосавшихся к казенному или земскому пирогу и погибающих от пьянства и лени. Реалист и либерал, Чехов глядел на русское общество, как англичанин, попавший в русский уездный магазин, с презрительной усмешкой. Плохой товар! В самом деле, разве не плохой товар наше молодое общество, только что вышедшее из крепостного права? Лень помещичья, лень чиновничья, общее невежество и беспутство — разве это школа для выработки настоящих, дельных людей? Где же сильные характеры, где неутомимый труд? Чехов со своей зоркостью был оскорблен нашей неудавшейся историей, нашим одичавшим народным бытом, нашею безвольною интеллигенцией. С ним случилось то же, что с большинством русских талантов: он был отравлен действительностью и страдал от нее. Но это вовсе не непреложный закон — возможна иная жизнь, и Чехов это чувствовал. Возможна сильная, красивая действительность, заражающая здоровьем, и Чехов страстно ждал ее и верил в нее. ‘Мы увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и отдохнем, — говорит Соня (из ‘Дяди Вани’). — Я верую, дядя, и верую горячо, страстно…’, ‘Пройдет время, и жизнь наша будет неотразимо прекрасна, изящна и увлекательна’41. Это доходящее до пафоса убеждение, что счастье человечества так возможно и так близко, было для Чехова как бы нитью Ариадны42 в темном лабиринте его недолгой жизни.

III

Помню Чехова склонившимся над розами его цветника, обирающей червячков. Он любил цветы и ухаживал за ними с большим терпением. Помню его нежность к Брому и Йоду, шоколадного цвета таксикам,— одного из них срисован бесподобный Каштанка, герой известного рассказа43. Помню, как под вечер мы с Чеховым ходили искать подберезовики на старую аллею при въезде. Мать Чехова Евгения Яковлевна раньше нас обходила те же места, но оставляла грибки ‘для Антоши’. Помню купальню со множеством карасей, оставленных ‘для Антоши’. Помню поэтическую горку в саду, откуда были видны деревня и поля, где по вечерам звенел непрерывный смех и гремели песни. Помню одну июльскую ночь на этой горке, когда небо вспыхивало зарницами и далекая гроза поднималась из-за горизонта… Шло что-то страшное, немое, зловеще подмигивающее, жестокое, а мы, сжавшись в кучу, шутили и рассуждали44. Чехов иногда был заразительно весел и смеялся почти детским смехом, но помню его и подавленным, с печатью какого-то строгого соглашения с тем смертный приговором, который над ним висел. Что Чехов был несравненный собеседник, об этом говорить не нужно, но он был застенчив и раскрывался не для всех. Художественная память его была невероятна. Чувствовалось, что он наблюдает постоянно и ненасытно, как фотографические аппараты, его органы чувств мгновенно закрепляли в памяти редкие сцены, выражения, факты, разговоры, краски, звуки, запахи45. Нередко в разговоре он вынимал маленькую записную книжку и что-то отмечал: ‘Это нужно запомнить’46. Работал он с тщательностью ювелира. Его черновик я принял однажды за нотный лист, — до такой степени часты были зачеркнутые жирно места. Он кропотливо отделывал свой чудный слог и любил, чтобы было ‘густо’ написано: немного, но многое. У него было множество набросков и черновиков, выпросить у него что-нибудь для журнала было не так легко. ‘Будь я миллионер, — говаривал он, — я бы писал вещи только с ладонь величиной’. Как Мопассана, которого Чехов читал со страстью и которым глубоко восхищался, Чехова тянуло не к длинному роману, где столько всегда придуманного, а к новелле, к мелкому рассказу, мгновенно выхваченному из природы или своего сердца. Кажется, Вогюэ назвал Чехова кинематографом русской жизни47. Бесчисленные рассказы его только кажутся отдельными: вместе взятые, они сливаются в широкую и живую картину, в само движение русской жизни, как она есть. Бестолковая критика и сбитая ею с толку публика требовали большого романа. Чехова раздражали эти требования. Он пробовал вытянуть себя в длину, и неудачно48. Огромный талант предостерег его от дальнейших попыток. Для рутинной публики достаточно рутинных беллетристов: на каждый крохотный, искрящийся и душистый рассказик Чехова приходится не меньше чем по дюжине грузных романов его более счастливых коллег.
Кстати о них. Чехов относился к своим собратьям с редким благородством. В то время как некоторые из его ‘друзей’, — я слышал лично от них, — за глаза ругали его ожесточенно и взводили самые мерзостные (до нелепости) обвинения, он относился к этим жалким завистникам с большим добродушием, иногда переписывался с ними, поздравлял с юбилеями49. Из молодых беллетристов Чехов был, кажется, всего ближе к Горькому, хотя не раз тревожился: что будет писать автор ‘Дна’, когда исчерпает типы босяков. Я не подметил и тени зависти у Чехова к невероятно шумному успеху Горького. Напротив. Однажды в Москве, в его маленькой квартирке у Сандуновских бань, шла речь о Горьком. ‘Вы не знаете, что это за чудный человек, — говорил Чехов, — славный, задушевный, искренний…’ Раздался звонок, в дверях показался сам Горький. Я помню, как было необычайно для меня видеть искренние, действительно дружеские отношения двух знаменитостей50. В одном из писем ко мне есть чрезвычайно теплый отзыв Чехова о Скитальце51, очень ценил он автора ‘Детей Ванюшина’52 и др. Дурных же отзывов его я что-то не помню, или они были слишком уж заслужены. Об отношении Чехова к Л.Н.Толстому у меня хранится большое, похожее на исповедь его письмо, необыкновенно искреннее53. К сожалению, здесь, на берегу моря, откуда я пишу эти строки, у меня нет писем Чехова с собою. Искренний поклонник художественного таланта Толстого, Чехов был под сильным впечатлением и моральной проповеди его, но к философии Л.Н. он остался совершенно холоден54. Религии Чехов не любил касаться. Только один раз в Ялте, на берегу моря, У нас как-то завязался разговор о Боге и быстро оборвался55. ‘Я не знаю, — сказал Чехов, — что такое вечность, бесконечность, я себе об этом ничего не представляю, ровно ничего. Жизнь за гробом для меня — что-то застывшее, холодное, немое… Ничего не знаю’. Трезвая и честная душа его боялась бреда, боялась внушений, противоречащих опыту, боялась того ‘раздраженья пленной мысли’56, которое многие принимают за голос свыше. Но той поэзии, которая сопровождает веру, Чехов не был чужд. Он с теплым чувством вспоминал об обычае в их семье, начиная с 1 сентября, читать ежедневно по вечерам ‘Жития Святых’57, и во многих рассказах эта Детская начитанность Чехова очень заметна. Звон монастырского колокола на заре вечерней58, искры солнца на далеких крестах, умиление бедной человеческой молитвы, тихие восторги сердца и предание себя Высшей Воле — все это было понятно Чехову и, может быть, не так уж чуждо. Многие места, которые, не имея под руками сочинений Чехова, я не могу Цитировать, убеждают в его глубоком постижении народной веры, которая от поэзии жизни неотделима. Да и как, в самом деле, любя Россию, любя народ, любя свою прелестную и верующую по-народному мать, как было Чехову совсем не любить того, во что даже не верилось?
Я сказал уже, что Чехов по повышенной требовательности напоминал собою англичанина. Да, но это не мешало ему быть насквозь русским, и даже более русским, чем большинство русских. Большинство — неряхи, лентяя, кисляи и воображают даже, что это-то и есть наша национальная черта. Сущий это вздор. В неряшестве расползается всякий стиль: ‘авось’ и ‘как-нибудь’ — это значит отсутствие всякой физиономии. Повышенная же требовательность есть повышенная индивидуальность, это более определившаяся, отчеканенная порода, это сама национальность в ее возможнее законченности. Глядя на Чехова, я часто думал: вот какими будут русские, когда они окончательно сделаются европейцами. Не утрачивая милой мягкости славянской души, они доведут ее до изящества. Не потеряв добродушия и юмора, они сбросят только цинизм. Не расставаясь с своей природой они только очистят ее от закорузлой тины, грязи, лени, невежества, и еще раз лени. Русский европеец, — я его представляю себе существом трезвым, воспитанным, изящным, добрым и в то же время много и превосходно работающим. Таков был Чехов как человек, помимо его прекрасного таланта.

IV

Под вечер, когда крестьяне возвращались с поля, Чехов водил меня по деревне. Заходили в избы, останавливались со встречными. В поклонах мужиков, в разговорах чувствовались почти семейные, деловые и вместе сердечные отношения. Ни тени сантиментальности. Я слышал, что Чеховы — вся семья — делают много добра крестьянам, но озорства не любят. Как-то вечером, в темную, августовскую ночь, в саду у Чехова грянуло два выстрела. ‘Воров пугаем, — заметил Чехов, — яблоки воруют’. ‘Но если попадут в человека?’ — спросил я. ‘Да выстрелы холостые. Это сторож придумал для своего престижа’59. Каждый день ходили к Чехову лечиться, иногда издалека. Ходили за юридическими советами, отнимали время. Происходя из крестьян, Чехов не слишком уважал народ, он видел насквозь и достоинства его, и грехи. Гуляя по деревне, он показывал мне, с кого списаны некоторые типы ‘Мужиков’ и ‘В овраге’60. По словам Чехова, молодежь крестьянская гораздо лучше стариков и грамотные лучше неграмотных. Население по Московско-Курскому тракту с давних времен развращено дорогой. Фельдъегеря, курьеры, господа, ямщики — всё это создавало разные скверные промыслы около проезжих. Теперешняя крестьянская молодежь рассудительнее и держит себя с большим достоинством. По словам Чехова, сущая клевета, будто крестьянские девушки распутны. Как доктор, он убедился, что это неправда. Вообще народ оклеветан в литературе. Нужны школы, нужна медицинская помощь, юридическая и всякая иная, нужна энергическая работа правительства и земства, нужно отношение к народу благородное — и народ быстро облагородится, подымется из грязи. В своих крестьянских рассказах Чехов выводит ужасные типы, но наряду с ними и прямо пленительные, особенно среди женщин61.
Как относился Чехов к женщинам? Для романиста знание женской души то же, что знание тела для скульптора. Не время, конечно, говорить об этой стороне жизни Чехова. В своей родной семье он мог наблюдать на редкость милые, прекрасные женские типы. Я был не раз свидетелем самого восторженного восхищения, какое Чехов вызывал у очаровательных девушек62. Вероятно, он имел бы ошеломляющий ‘успех’ удам разного круга, если бы это было не ниже его души. Заметно было, что Чехову любовь — как и Тургеневу — давалась трудно. Вкушая, он здесь ‘вкусил мало меда’63… Лет девять назад он говорил мне: ‘Вот что такое любовь: когда вы будете знать, что к вашей возлюбленной пришел другой и что он счастлив, когда вы будете бродить около дома, где они укрылись, когда вас будут гнать, как собаку, а вы все-таки станете ходить вокруг и умолять, чтобы она пустила вас на свои глаза — вот это будет любовь’64. А через пять лет мы как-то поздним вечером ехали из Гурзуфа в Ялту. Стояла чудная ночь. Глубоко внизу под ногами лежало сонное море, и точно горсть бриллиантов — горели огоньки Ялты. Чехов сидел крайне грустный и строгий, в глубокой задумчивости. ‘Что же такое любовь?’ — спросил наш спутник в разговоре со мной. ‘Любовь — это когда кажется то, чего нет’65, — вставил мрачно Чехов и замолк.
У каждого человека непременно есть своя комедия жизни и своя тяжелая драма, у людей значительных — особенно. Я не пишу ни биографии Чехова, ни связных воспоминаний, я не касаюсь ни курьезов, ни трагедии его жизни. В эти дни смертельно жаль его. Невольно бродишь в прошлом, около его милого облика, который — стоит закрыть глаза — и вот он, как живой. До иллюзии слышишь его мягкий басок, его добрую, тихую усмешку. Еще несколько дней назад у России был Чехов, и уже каким-то волшебством его не стало… Но где же ты? Что значит, что тебя нет?
Для России это значит, что она лишилась одного из своих представителей в человечестве, одного из тех, кто отвечает за весь народ свой, сейчас и в будущем, и одинаково в Австралии и в Индии, во Франции и Америке. Умерла еще одна гордость наша, еще одна бесспорная слава. Исчез безграничной цены тонкий и могущественный аппарат, отмечавший явления самые важные и самые неуследимые, вводивший в жизнь сознание. Исчез огромный талант и золотое сердце. Россия так бедна дарованиями, и вот хищная лапа смерти вырывает у народа самый заветный, самоцветный камень. Подите-ка, наживите другого Чехова!
Для тех же, кто лично знал Чехова и, восхищенный привязанностью к нему, скрашивал свое бедное существование, для его сверстников, для людей его возраста это потеря прямо страшная.
Наше поколение вместе с Чеховым умирает для истории, ибо кто из нас останется в потомстве, кого вспомнят через пятьдесят лет? А Чехова будут читать сотни миллионов читателей, и некоторые его вещички достойны будут пережить язык русский, если он когда-нибудь сотрется в земле. Смерть Чехова оставляет огромную пустоту в жизни тех, кто его любил. На свете так мало интересных людей, так мало истинных артистов, около которых чувствуешь себя в присутствии как бы нездешнего духи волнующего, возбуждающего к жизни. На свете так мало ума и чувства, по крайней мере, в их чудную минуту возникновения, когда от них пахнет свежестью всего только что родившегося. Живой источник ума и вкуса, великий артист, будь это писатель или художник, — то же, что родник в пустыне. Еще большой вопрос, не погибло ли бы человечество от моральной жажды, не являйся на свет эти гремучие ключи из недр природы. Все мы пьем от этих ключей, от Гомера до Толстого включительно. Даже в первобытном и безграмотном народе: не являйся среди него такие же безграмотные артисты, художники мысли, певцы, мыслители, — еще вопрос, не засохло ли бы великое дерево народное на своем корне?

V

Еще не опущено тело Чехова, как заговорили о намогильном памятнике ему. Это прекрасно, но почему именно на могиле ставить памятник? Почему не на какой-нибудь площади в Москве66 или Петербурге? Потому что это было бы слишком естественно и просто, а у нас обычай класть великого человека под сукно, ждать, когда его забудут, когда вымрет все поколение его знавших и любивших, когда некому будет протестовать против чугунной или мраморной карикатуры, которую воздвигают под названием монумента. Я не понимаю смысла кладбищенских памятников. Поезжайте на Волково67 — не смешны ли эти высокие бюсты писателей, глядящие в затылок друг другу? На могиле приличен простой крест — и только68. На площади, среди зелени и цветов — другое дело, но статуя замечательного человека непременно должна быть высокохудожественной работы.
Чехов умер в свой юбилейный год: как раз теперь исполнилось 25-летие его писательства. Из подражания полякам, которые поднесли Сенке-вичу и Конопницкой по имению в виде национального подарка, и у нас заговорили было — не поднести ли Чехову всероссийский подарок в виде усадьбы, о которой он столько мечтал. Поговорили и тотчас же позабыли. Я думаю, сам Чехов воздвиг себе достаточно заметный ‘памятник нерукотворный’69, и лишний бюст писателя мало прибавил бы к памяти о нем.
Устраивают в Москве школу его имени. Мысль хорошая, но лишь при условии, что школа будет превосходной.
‘Моя мама интеллигентная, — говорил мне Чехов с теплым чувством, — это она нас отдала в гимназию. Иначе быть бы мне в приказчиках’. Кто знает, не томятся ли в приказчиках десятки Чеховых по разным городам как раз против гимназии, куда они не попали? Кто знает, среди гимназистов, обреченных быть взятыми из гимназий до конца курса, — ‘довольно, мол, учиться, пора за прилавок’, — среди них не бегают ли маленькие Чехонте, отчаянные шалуны и забавники, как он когда-то? Вывести бы хоть одну великую душу из темноты нашего народного быта, обнаружить бы хоть один вот такой же драгоценный, как у Чехова, талант, это было бы, мне кажется, самым достойным поклонением его памяти. Нужно всеми мерами поддерживать в своей стране традиции величия и благородства, нужно, не откладывая минуты, спешить вызывать к жизни подземные заглохшие ключи, иначе пустыня нас одолеет. Народ в своих недрах неизмеримо богат. Как земля, он полон золота и алмазов. Только дневного света недостает, чтобы это ‘золото — сердце народное’70 — засияло тысячами искр и огоньков. Школа — вещь хорошая, но ведь это полуобразование. Приличнее было бы с именами замечательных людей связывать университеты, лицеи, гимназии, т.е. школы с законченным развитием. Народная гимназия, превосходно поставленная, — вот что могло бы из мрака народного небытия — из тьмы невежества — добыть России второго Чехова. И это, пожалуй, был бы единственный способ возместить огромный урон, нанесенный этой смертью.
Впервые: Памяти А.П. Чехова // Новое время. СПб., 1904. 11 июля (No 10186). С. 3—4 (Письма к ближним).
Печатается по тексту: Памяти А.П. Чехова. Письмо CXXVIII // Письма к ближним. СПб., 1904. Август. С. 431-445.
1 Заключительные строки стихотворения Ф.И. Тютчева ’29-ое января 1837′ (1875).
2 В 1890 г. Чехов совершил путешествие на о. Сахалин, во время которого здоровье его не раз подвергалось опасностям.
3 Строки из стихотворения H.A. Некрасова ‘Не рыдай так безумно над ним…’ (1868), посвященного кончине Д.И. Писарева.
4 Лермонтов погиб на 27-м году жизни.
5 Пушкин погиб на дуэли, не дожив до 38 лет. Другие поэты: Д.В. Веневитинов прожил 22 года, А.И. Полежаев — 33 года, Н.М. Языков — 43 года.
6 Н.П. Чехов скончался 17 июня 1889 г., прожив 30 лет. Картина последних дней жизни Антона Павловича повторяет картину угасания Николая. См.: Мелкова А. С. Художник Николай Чехов. Судьба и кончина // Чеховские чтения в Ялте: Чехов и XX век: Сб. науч. тр. Вып. 9. М.: Наследие, 1997. С. 204-215.
7 Похоронив брата, имея слабое здоровье, не зная реальных условий жизни в Сибири, Чехов двинулся в путь один, чтобы проехать всю Сибирь в повозке. В очерках ‘Из Сибири’ он постоянно отмечает холод, сырость, бытовые неудобства и даже аварию: он вылетел из перевернувшегося тарантаса и мог бы погибнуть, если бы в то время спал (14—15, 11—13). Приходилось по пути к Иртышу переправляться через затопленные луга (14—15, 18—19), на Сахалине, в с. Дербинском, весь день шел Дождь, а ночь Чехов провел в амбаре (14—15, 151). Самым страшным днем было 27 августа: под проливным дождем Чехов, генерал В.О. Кононович, начальник Тымовского округа А.М. Бутаков и еще один чиновник, обследуя Тымовский округ, под дождем плыли по реке, а потом шли несколько километров. У Чехова сапог был полон воды. Ночь они провели на полу, на сене. И только у одного Чехова не было сухого белья, чтобы переодеться (14—15, 152—156).
8 Болезнь Чехова, унаследованная им и его братом Николаем от родственников со стороны матери, проявилась раньше, еще до поездки на Сахалин. В конце 1884Я у него началось кровохарканье, когда он присутствовал в качестве репортера от ‘Петербургской газеты’ в Московской судебной палате на слушаниях по делу Рыкова и Ко (16, 179—219, 482—484). Об этом: Чехов М.П. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления. М.: Моск. рабочий, 1960. С. 194-196.
9 Проводить зимы в Москве советовал Чехову профессор A.A. Остроумов (П. 11. 213).
10 Чехов был студентом медицинского факультета Московского университетам 1879-1884 гг.
11 В московском журнале ‘Русская мысль’ напечатаны крупные произведении Чехова: ‘Остров Сахалин’ (1893—1894), ‘Палата No 6’ (1892), ‘Рассказ неизвесяЯ ного человека’ (1893), ‘Бабье царство’ (1894), ‘Три года’ (1895), ‘Ариадна’ (1895Д ‘Убийство’ (1895), ‘Дом с мезонином’ (1896), ‘Мужики’ (1897), ‘Человек в футляре’ (1898), ‘Крыжовник’ (1898), ‘О любви’ (1898), ‘Случай из практики’ (1898), ‘Дама с собачкой’ (1899), пьесы: ‘Чайка’ (1896), ‘Три сестры’ (1901). С 1903 г. Чехов был одним из редакторов журнала.
12 В Мелихове, Серпуховского уезда Московской губернии, Чеховы жили с марта 1892 по 1899 г.
13 Дружба с И.И. Левитаном завязалась в середине 1880-х гг. Чехов и Левитан часто встречались, бродили по лесам и лугам, когда оба снимали на лето дачу в Бабкине, в 1885 г. См.: Чехов М.П. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления. M.: Моск. рабочий, 1960. С. 150—154. В Мелихове Левитан бывал в 1895 г., в январе, в апреле — мае и октябре, в 1896 г., в апреле, мае, в 1897 г., в августе. См.: Мелиховский летописец. С. 101, 102, 107, 109, 121, 140, 143, 197.
14 МХТ создали в 1898 г. К.С. Станиславский (Алексеев) и Вл.И. Немирович-Данченко.
15 Книппер — девичья и сценическая фамилия жены Чехова.
16 И.П. Чехов
17 П.Е. Чехов похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
18 Дом Чехова находился в деревне Аутке, за чертой тогдашней Ялты, сейчас — в черте города.
19 Дед — Е.М. Чехов.
20 Е.Я. Чехова не покидала сына до его отъезда из Ялты за границу 1 мая 1904 г., похоронена на Старом ялтинском кладбище, как и Мария Павловна, и Михаил Павлович.
21 Первый рассказ Чехова в ‘Петербургской газете’ — ‘Последняя могиканша’ — 6 мая 1885 г. (3, 417-421).
22 Дебют в ‘Новом времени’ — ‘Панихида’ — 15 февраля 1886 г. (4, 351—355).
23 Титул наследных принцев французских королей.
24 7 января 1892 г. в Петербурге.
25 Об этом времени Чехов так писал А.Н. Плещееву 9 октября 1888 г.: ‘Шестидесятые годы — это святое время…’ (П 3, 19).
26 Искусственность, натянутость, рисовка в разговоре, жестах. Об этом же — в воспоминаниях И.А. Бунина ‘О Чехове’ (Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 9. М.: Худож. лит., 1967. С. 180).
27 Имение в Мелихове было куплено у художника Сорохтина Николая Павловича. Об условиях покупки — в письме Чехова А.С. Киселеву от 7 марта 1892 г. (П 5, 19).
28 В 1892—1893 гг., во время эпидемии холеры, Чехов состоял участковым врачом в Серпуховском уезде (П 5, 107 и 221).
29 М.О. Меньшиков трижды посетил Мелихово: в 1895 г., 7 и 8 июня, в 1896 г., 15—18 августа, в 1898 г., 22—24 августа.
30 Дневник П.Е. Чехова хранится в РГАЛИ. Опубликован: Мелиховский летописец. Записи о приездах М.О. Меньшикова см.: С. 112, 153—154, 252.
31 ‘Записки Андрея Тимофеевича Болотова’. 1738—1795. Неоднократно переиздавались: СПб., 1871-1873, 1875.
32 Четьи минеи (месячные чтения) — церковные сборники для ежедневных чтений, в них — Жития святых, сказания, легенды, похвальные ‘слова’ и поучения. Сложились в Византии в IX в., на Руси появились в XI в.
33 ‘Пушкинская комната’ — узкая проходная комната с портретом Пушкина (отсюда и название), рядом с гостиной.
34 26 июня 1894 г. Чехов писал А.С. Суворину: ‘Флигель у меня вышел мал, но изумителен’ (П 5, 303). Во флигеле был кабинет для работы, где Чехову не мешали гости.
35 Осенью 1898 г. Чехов уехал в Крым, чтобы провести там только зиму, но после смерти отца в октябре 1898 г. принял решение поселиться в Ялте.
36 В августе 1896 г. М.О. Меньшиков застал в Мелихове Лидию Стахиевну Мизинову, Варвару Аполлоновну Эберле, певицу, Марию Тимофеевну Дроздову, художницу. См.: Мелиховский летописец. С. 153—155, и Записную книжку Меньшикова 1896 г.
37 См. также: Куприн А.И. Памяти Чехова. Гл. IV // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: ГИХЛ, 1960. С. 548, Бунин И.А. О Чехове // Собр. соч.: В 9 т. Т. 9. М.: Худож. лит., 1967. С. 197.
38 Эпикуреец — человек, смысл жизни которого — в вечном стремлении духа к счастью и добродетели и вытекающем из этого удовольствии. Сибарит — тот, смысл жизни которого в удовольствиях и неге.
39 В повести ‘Палата No 6’ доктор Андрей Ефимыч Рагин. М.О. Меньшиков посвятил разбору этого типа людей статью ‘Больная воля’.
40 Профессор из ‘Скучной истории’ — Николай Степанович. Профессор из пьесы ‘Дядя Ваня’ — Александр Владимирович Серебряков.
41 Не совсем точная передача монолога Сони в финале пьесы ‘Дядя Ваня’ (13, 115-116).
42 Ариадна — в греческой мифологии дочь Миноса, помогшая Тезею выбраться из лабиринта с помощью клубка ниток. Нить Ариадны — в переносном смысле — указание, с помощью которого можно разрешить запутанную задачу.
43 У Чехова были таксы: Бром и Хина. Он в шутку называл их Бром Исаевич и Хина Марковна. В 1896 г. Меньшиков видел их с их потомством: Йодом, Иудушкой, Степкой-Балбесом. См. Записную книжку Меньшикова. Запись от 18 августа 1896 г. Рассказ ‘Каштанка’ написан в 1887 г. (6, 430—449). О прототипах Каштанки см.: (6, 702-703).
44 Это было 17 августа 1896 г. П.Е. Чехов записал в Дневнике: ‘Ночью при луне молния, гром и дождь’ (Мелиховский летописец. С. 153).
45 Это качество Чехова-писателя отметил также И.А. Бунин (‘О Чехове’. Указ. изд. С. 171).
46 Записные книжки Чехова известны только с 1891 г. (17, 237).
47 Э.М. де Вогюэ так оценивал художественный метод Чехова: ‘Чехов <...> заинтересовывает читателя пестротой, подчас точностью своих наблюдений. Он выводит на сцену все общественные классы, перед ним мелькают все особенности провинциальной жизни <...> Наш автор поступает так же, как его герой: для него все служит предлогом, чтобы направить аппарат на страдания людей. Другие русские писатели воспевали это страдание, преклонялись перед ним, поэтизировали его, а Чехов фотографирует его. Словно лента кинематографа (и нельзя найти лучшего уподобления для характеристики его творчества), развертывается перед нашими глазами богатая коллекция его снимков, создавая иллюзию в той же степени, как и кинематограф, в тех же границах и с тою же тревожною искусственностью’. См.: Антон Чехов. Этюд виконта Е.М. де Вогюэ / Пер. с фр. Вл. Г. М.: Изд. кн. склада Д.П. Ефимова, 1902. С. 4, 8.
48 Неудачной М.О. Меньшиков считал повесть ‘Рассказ неизвестного человека’ (1893).
49 Речь идет о приятелях Чехова: И.Л. Леонтьеве и Н.М. Ежове. Они завидовали успеху Чехова. См. Дневник И.Л. Леонтьева: ЛН. Т. 68. С. 479, 480, 481. Н.М. Ежов пытался в своих воспоминаниях развенчать Чехова: Антон Павлович Чехов: (Опыт характеристики) // Ист. вестник. СПб., 1909. No 8. С. 499—519.
50 Эта встреча произошла 4 ноября 1902 г. по адресу: Неглинный проезд, д. Гонецкой, кв. 21 (П 11, 70).
51 В уцелевших письмах Чехова Меньшикову такого отзыва нет. Но 24 июля 1901 г. Чехов писал М. Горькому: ‘Где Скиталец? Это чудесный писатель, будет досадно и обидно, если он изведется’ (П 10, 53).
52 С.А. Найденова.
53 От 28 января 1900 г.
54 Ср. с письмом Чехова А.С. Суворину от 27 марта 1894 г. (П 5, 283—284).
55 Это могло быть в 1900 г., в последние дни июля — до 2 августа.
56 Неточная цитата из стихотворения Лермонтова ‘Не верь себе’ (1839). У Лермонтова ‘пленной мысли раздраженье’.
58 Жития святых — раздел в сборниках ‘Четьи минеи’.
58 В Записной книжке Чехова (1, 130, 5) есть фраза: ‘был рационалист, но, грешный человек, любил, когда в церкви звонили’ (17, 95, 317). 6 января 1899 г. Чехов писал В.М. Соболевскому: ‘Скучно <...> без московского звона, который я так люблю’ (П 8, 18).
59 17 августа 1896 г., когда Меньшиков был в Мелихове, П.Е. Чехов отметил в Дневнике: ‘Яблоки ночью оборвали с яблонь’ (Мелиховский летописец. С. 153).
60 Повесть ‘Мужики’ (Рус. мысль. М., 1897. No 4) была написана в Мелихове. О мелиховских прототипах в ней см.: (9, 508—509). В повести ‘В овраге’ (‘Жизнь’. СПб., 1900. No 1) тоже отразились мелиховские впечатления Чехова (10, 431—432). В год приезда М.О. Меньшикова Чехов еще делал заготовки к повести.
61 Ольга Чикильдеева — в ‘Мужиках’, Липа — в ‘В овраге’.
62 Чеховым восхищались дочери Толстого Татьяна и Мария (об этом Меньшиков писал Чехову 20 августа 1896 г.), 15—17 августа 1896 г. Меньшиков наблюдал Чехова в общении с подругами его сестры: Л.С. Мизиновой, В.А. Эберле, М.Т. Дроздовой, в восторге от Чехова была знакомая Меньшикова B.C. Тюфяева (Пассек), посетившая Чехова в Ялте.
63 Ветхий Завет. 1-я Книга Царств. Гл. 14. Ст. 43 (слова Ионафана — отцу своему Саулу).
64 Это могло быть сказано при встрече в 1895 г. Возможно, эти рассуждения и раздумья навеяны романом Л.С. Мизиновой и И.Н. Потапенко (начало 1894 г.).
65 Речь идет о встречах Меньшикова и Чехова в конце июля — до 2 августа 1900 г. в Ялте и Гурзуфе.
66 Памятник Чехову работы М.К. Аникушина воздвигнут впервые в Москве, в Камергерском переулке в 1998 г., в связи со столетием со дня основания Московского Художественного театра, по инициативе Ефремова Олега Николаевича, Народного артиста СССР, художественного руководителя МХАТ им. А.П. Чехова (1970-2000).
67 На Волковом кладбище в Петербурге похоронены многие русские писатели XIX в. Современное название: Литераторские мостки. Некрополь. Филиал Государственного музея городской скульптуры. Санкт-Петербург, Расстанная ул., 30.
68 Памятник на могиле Чехова на Новодевичьем кладбище в Москве сделан по проекту художника-архитектора Л.М. Браиловского в 1908 г.
69 Строка из стихотворения Пушкина ‘Я памятник себе воздвиг нерукотворный’ (1836).
70 Слова из песни Гриши ‘Русь’ в поэме H.A. Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’.

1906

9. Из статьи ‘Легенда о муках’

Лев Толстой смеется над Горьким, над его босяками в романтических перьях. Недавно скончавшийся Владимир Соловьев1 подсмеивался над Горьким, Чехов ставил Горького как художника очень невысоко. Он предсказывал, что Горькому совсем нечего будет сказать, лишь только он отойдет от своих босяков2. Так оно и случилось.
Впервые: Легенда о муках // Новое время. СПб., 1906. 16 апр. (No 10807). С. 4. (Письма к ближним).
Печатается по тексту: Легенда о муках. Письмо ССХХ1 // Письма к ближним. СПб., 1906. Июнь. С. 970-971.
Статья направлена против письма Анатоля Франса — М. Горькому в ‘Neue Freie Presse’, который приветствует Горького как страдальца за дело революции в России. По мнению М.О. Меньшикова, Горький внес в революцию озлобление и цинизм, он проповедует насилие, грех, грабеж — то же, что и Ницше, только в широком, славянском безудерже, полную эмансипацию от христианской морали.
1 B.C. Соловьев скончался 31 июля 1900 г.
2 Это же высказывание Чехова приведено в статье: О крестьянской хате // Письма к ближним. СПб., 1915. Март. С. 156, Новое время. СПб., 1915.8 марта (No 14005). С. 6 (Письма к ближним).
Ср. с записью в ‘Дневнике’ А.С. Суворина: в начале сентября 1902 г. он был в Ялте у Чехова, говорили о Горьком. ‘Он <Чехов> удивлялся, что Горького считают за границей предводителем социализма. ‘Не социализма, а революции’, — заметил я. Чехов этого не понимал. Я, напротив, понимаю. В его повестях везде слышится протест и бодрость. Его босяки как будто говорят: ‘Мы чувствуем в себе огромную силу, и мы победим’. Популярность Горького задевает самолюбие Чехова. ‘Прежде говорили: Чехов и Потапенко, я это пережил. Теперь говорят: Чехов и Горький’. Он хотел сказать, что и это переживет. По его словам, Горький через три года ничего не будет значить, потому что ему не о чем будет писать. Я этого не думаю.
— Правда ли, что он больной?
— У него то же, что и у меня, — туберкулез. Но он здоровее меня’ (Суворин А.[С.] Дневник. М.: Новости, 1992. С. 353).

1908

10. Из статьи ‘Толстой в плену’

В лице Чехова, которого он очень любил, Толстой лишился последнего из тех, чье признание ему было бы действительно дорого. <...>
Позвольте привести одно письмо ко мне Чехова из Ялты, рисующее отношение последнего нашего большого таланта к великому писателю. Письмо от 28 января 1900 г., когда Толстой был очень болен1. <...>
В письме этом (оно в печати появляется впервые) заключается свидетельство того, как неверующий Чехов, чрезвычайно сдержанный и осторожный на выражения чувств, — любил Толстого и как он неверно оценивал влияние великого писателя на литературную шушеру. Да, несомненно, сам Чехов и люди его размера видели в Толстом Толстого — огромный и сильный дух, притягивающий к себе и направляющий, — но чтобы то же самое видели в Толстом разные горькие, Леониды андреевы, чириковы, кузмины, дымовы и пр., и пр. — это сомнительно в высшей степени. Все эти новые литераторы, бросившиеся, как мыши, хоронившие кота2, — не хоронить, а хуже — возвеличивать Толстого, — не понимают, что они этим совершают величайшую и оскорбительную бестактность.
Впервые: Толстой в плену // Новое время. СПб., 1908. 9 марта (No 11491). С. 3. (Письма к ближним).
Печатается по тексту: Толстой в плену// Письма к ближним. СПб., 1908. Март. С. 157-158.
28 августа 1908 г. Толстому исполнялось 80 лет. Московская газета ‘Раннее утро’ разослала анкету: как чествовать Л.Н. Толстого? М.О. Меньшиков отвечал: ‘Никак’. ‘Всего приличнее было бы <...> дать ему покой и отдых…’.
1 Письмо Чехова от 28 января 1900 г. См. с. 138—139 наст. изд.
2 Известен лубок с таким текстом. См.: Сатира XI—XVII веков. М.: Сов. Россия, 1987 (Сокровища древнерусской литературы). В разделе ‘Окказиональная сатира’ находится ‘Старинная потеха ‘Как мыши кота хоронили» (С. 77—80). Считается, что это народная, старообрядческая сатира на Петра I. См. также: Ровинский Д.А. Русские народные картинки. Кн. 1. СПб., 1900. Стб. 252, 255, 257—271.

11. Из статьи ‘Наша слабость’

I

В чудовищном нагромождении комиссий сказывается всего острее крушение принципа старой государственности — единодержавия, который проходил когда-то сверху донизу, до дна народного. Этот принцип — просто хозяйственный принцип, не более. Он выражал собой тот психологический закон, что во всяком хозяйстве — будь это государство, ведомство, ферма, мастерская, семья, — во всякой трудовой кооперации должен быть один командующий ум, одна воля, и они ни в каком случае не должны дробиться на множество умов и воль. Всё истинно великое есть продукт единоличного творчества. Нельзя написать целой толпой картины, нельзя даже вдвоем вылепить статуи, написать романа. Нельзя сообща сочинять реформы.
‘Ум — хорошо, два — лучше’, — говорит пословица. Покойный Чехов предложил поправку к этой пословице. Он посоветовал А.С. Суворину сделать на кольце надпись: ‘Ум — хорошо, а два — хуже’1. А о трех умах, о тринадцати, о тридцати не заикается даже пословица: слишком ясно, что в результате многоумия выходит каша.
Впервые: Наша слабость // Новое время. СПб., 1908. 18 дек. (No 11772). С. 4.
Печатается по тексту: Наша слабость // Письма к ближним. СПб., 1908. Дек. С. 803.
Статья посвящена состоянию военных сил России в результате поражения под Мукденом. По мнению М.О. Меньшикова, поспешные реформы в мирное время расстраивают и без того разбитый строй наших сил.
1 Это высказывание Чехова, вероятнее всего, М.О. Меньшиков узнал от А.С. Суворина. Ср. с записью в ‘Дневнике’ А.С. Суворина от 2 марта 1900 г.: ‘— Да, ум хорошо, а полтора лучше, — сказал Драгомиров какому-то Петрову, предложившему ему обсудить один вопрос вместе’ (Суворин А.[С.] Дневник. М.: Новости, 1992. С. 278).

1910

12. Из статьи ‘Очень сложное самоубийство’

Из докторов, исследовавших когда-то Л.Н. Толстого, я особенно верю показанию покойного А.П. Чехова. Лет восемь назад, когда Толстой лежал в Гаспре в крайне тяжкой болезни, Чехов выслушал его сердце и легкие, обследовал другие органы и пришел к заключению, что он проживет еще лет двадцать, по крайней мере. Сердце, хотя очень ослабленное болезнью, казалось железным, и весь организм был сложен на диво1. Я имел случай убедиться, что Чехов в медицинское свое суждение влагал частичку тонкой художественной проницательности, и думаю, что он был прекрасным диагностом.
Мне кажется, Чехов был совершенно прав: Толстой отлично дожил бы до ста лет, как доживают в гораздо худших условиях многие старики. Доживают ведь и до 110, даже до 120 лет!
Впервые: Очень сложное самоубийство // Новое время. СПб., 1910. 14 нояб. (No 12456). С. 4 (Письма к ближним).
Печатается по тексту: Очень сложное самоубийство // Письма к ближним. СПб., 1910. Нояб. С. 816.
Статья написана в связи с кончиной Толстого 8/20 ноября 1910 г. В ней ставится вопрос о причинах ухода Толстого из дома и о странном поведении близких друзей, сопровождавших его в последние дни жизни.
1 Чехов посетил больного Толстого в Гаспре 12 сентября, 5 и 14 ноября 1901 г., 17 января и 31 марта 1902 г. 31 марта у Толстого были доктора С.Я. Елпатьевский и Д.В. Никитин. См.: Толстой и Чехов. С. 313—314. Факт медицинского осмотра Толстого Чеховым из других источников неизвестен. ‘Лет восемь назад’, в первых числах мая 1902 г., Меньшиков бывал в Аутке у Чехова и в Гаспре у Толстого. См.: М.О. Меньшиков. Письма к Л.И. Веселитской, 1902.

1912

13. Из статьи ‘Искусство хорошего тона’

Я не отрицаю крупного таланта Максима Горького, я написал когда-то две критических о нем статьи, под названием ‘Красивый цинизм’1, и покойный Чехов передавал мне, что эти статьи произвели на его друга некоторое впечатление. Но нельзя, однако, не признать, что талантливый босяк выступил в литературе с неслыханною и совершенно беспримерною даже в наш век развязностью <...> животное неуважение ко всему, что выработала цивилизация, — таковы герои Горького.
Совсем другого круга герои его антипода, г. Данилова2. В той же самой России, которую г. Горький изобразил в виде государства каких-то апашей3 и хулиганов, — г. Данилов нашел множество людей порядочных, скромных, добрых, трезвых, занимающихся честным трудом, — людей, часто очень несчастных, но верующих в Бога и в нравственный закон <...>
Общая черта таланта г. Данилова — сдержанность, простота, доходящая до своего рода целомудрия <...>.
Незадолго до смерти Антона Чехова я послал ему в Ялту ‘Тихую пристань’ г. Данилова4, и у меня хранится его ответное письмо5. Известно, до чего был строг Чехов к себе и к своим собратьям. Но книжка г. Данилова ему чрезвычайно понравилась.
Впервые: Искусство хорошего тона // Новое время. СПб., 1912. 15 апр. (No 12963). С. 5 (Письма к ближним).
Печатается по тексту: Искусство хорошего тона // Письма к ближним. СПб., 1912. Апр. С. 273,275.
1 Меньшиков М. О. Красивый цинизм, Вожди народные // Критические очерки. Т. II. СПб.: Изд. СПб. Т-ва печати, и издат. дела ‘Труд’, 1902. С. 1-44, 45-84. Впервые: Книжки ‘Недели’. СПб., 1900. No 9. С. 212-251, No 10. С. 205-242.
2 И.А. Данилов — псевдоним O.A. Фрибес.
3 Апаш — apashe (фр.) — деклассированный элемент, бандит, хулиган.
4 Правильно: В тихой пристани. СПб.: Тип. В. Безобразова и Ко, 1899. 22 сентября 1900 г. — после встречи с Чеховым в Крыму — Меньшиков писал, что ‘послал’ ему ‘на днях обещанную книжку Данилова’. Чехов Меньшикову долго не отвечал и просил B.C. Миролюбова в письме от 22 марта 1901 г. ответить Меньшикову ‘насчет Данилина’ (П 9, 233). Чехов уклонялся от переписки с Меньшиковым, так как не дал рассказ в ‘Неделю’.
5 Вероятно, отзыв Чехова был в несохранившемся письме его Меньшикову от апреля 1901 г. См. письмо Меньшикова от 29 апреля No 104. Отзывы Чехова о книге — в его письмах М. Горькому от 28 сентября и 16 октября 1900 г. (П 9, 126, 133).

1913

14. Из статьи ‘О приличии’

Прилично ли выносить на суд публики свою любовную переписку? Ставлю этот вопрос серьезно, ибо он ставится на очередь самой жизнью <...>.
Я хорошо знал Чехова. Воображаю, как оскорблена его скромная, крайне чуткая душа той поспешностью, с какою частная переписка его превращена в товар, публично распродаваемый, хотя бы и за хорошие деньги. Лично Чехов был джентльмен с головы до ног. Он в отношениях был корректен и безукоризнен, он не выносил — как хамства — вторжения в чью-нибудь личную жизнь, залезания в чужие тайны и т. п. Афишировать свои личные привязанности и отвращения, носиться с своей особой, выносить на улицу то, что говорится глаз на глаз, по дружескому доверию, — это было совершенно не в его характере. И вот теперь — еще в первое десятилетие по смерти писателя, когда почти все живы: и друзья его, и враги, — весь интимный разговор на письмах, все невзвешенные выражения, все мимолетные отзывы, не рассчитанные на гласность, предаются гласности. Ненавидевший сплетню писатель загробно сам становится орудием сплетни—и все только потому, что неглубокая часть публики любит скандал, любит замочные скважины, дверные щели…
Впервые: О приличии // Новое время. СПб., 1913. 15 сент. (No 13474). С. 4 (Письма к ближним).
Печатается по тексту: О приличии // Письма к ближним. СПб., 1913. Сент. С. 648.
Статья вызвана появлением в свет томов писем Чехова. В первые же дни после смерти Чехова его друзья и знакомые опубликовали большое количество мемуаров, включающих в себя письма покойного или выдержки из них.
Из этих писем и выдержек составлены сборники: Письма А.П. Чехова / Собраны Б.Н. Бочкаревым. М., 1909. 199 с, Собрание писем А.П. Чехова / Под ред. и с коммент. Вл. Брендер. <так!> Вступит. статья Ю. Айхенвальда. Т. 1. М.: Современное творчество, 1910. XII, 288 (Чеховская библиотека). В них тексты писем напечатаны неряшливо, без комментариев, часто без датировок.
Это заставило Марию Павловну Чехову приняться за издание писем брата. В 1912—1916 гг. под ее редакцией выпущено 6 томов.
В 1912 г. вышли два первых тома. В 1913 г. они были переизданы с дополнениями и исправлениями. Тогда же увидел свет и т. III.
Письма А.П. Чехова / Под ред. М.П. Чеховой. Т. I. (1876-1887). М.: Книгоизд-во писателей в Москве, 1913.
Письма А.П. Чехова/ Под ред. М.П. Чеховой. Т. II. (1888-1889). М.: Книгоизд-во писателей в Москве, 1913.
Письма А.П. Чехова / Под ред. М.П. Чеховой. Т. III. (1890-1891). М.: Книгоизд-во писателей в Москве, 1913.
Меньшиков говорит частично о содержании этих трех томов.

1914

15. Тайна здоровья

Антон Чехов был удивителен по способности влюблять в себя — и женщин, и мужчин. Мужчин, влюбленных в него, было, мне кажется, больше, чем дам и осаждавших его девиц. И все это не стоило для него ни малейших усилий. Как всем невольным обольстителям, ему достаточно было быть самим собой. Не знаю, чувствовал ли он всю огромную силу своего обаяния и участвовал ли в ней сознательно. Мне кажется, как многие одаренные люди, он не замечал своих совершенств или не придавал им большой цены. Может быть, это черта гениальных людей — преуменьшать себя. Поглядите, до чего надменны бывают иногда писатели средней руки и даже совсем маленькие. Вы чувствуете распустившийся над ними павлиний хвост, невидимый, но необходимый для дополнения фигуры.
Чехова же я помню скромным, застенчивым, сдержанным даже среди пылких поклонников, пошлость которых била ему в глаза. Le prince intitr, по прекрасному определению Бальзака1, истинный талант сознает, что он только медиум какой-то высшей силы, избравшей его своим орудием. В глубине сердца каждый великий поэт согласен с Пушкиным: до минуты вдохновения (‘пока не требует поэта’ и пр.) — нет великого человека. Погасло вдохновение — опять нет в человеке никакого величия. ‘Душа вкушает хладный сон’2. И среди ничтожных обожателей удивительный человек кажется себе просто Антоном Павловичем, Антошей Чехонте, милым и добрым малым, ‘как все’. Другое дело — не истинный талант, а актерствующая бездарность. Такой бездарности, взявши роль знаменитого человека, приходится играть ее так, как уездные актеры играют королей. Они не позволяют себе даже высморкаться иначе, как величаво.
Чехов пленял своею простотою и порядочностью, прирожденным изяществом души, умом смешливым и незлобивым. Я не знаю, что заимствовал Чехов от своего отца, крестьянина с сильным характером и глубоко религиозного, но несколько черствого. Мне кажется, Чехов обобрал и в теле, и в душе своей очаровательную, как я ее помню, старушку-мать. Она перелила в него свою мягкость, женственность, необходимую для гения наивность, свою чувствительность и, может быть, тот сорт здравого смысла, который преображается в художественный талант3. Тайна последнего — непосредственность, способность так же безотчетно улавливать характерное в природе, как улавливает это фотографическая пластинка.
Чехов смертельно боялся сантиментальности и всякой аффектации, но под остро наблюдающим умом, схватывающим, как ястреб цыпленка, все курьезное, у Чехова чувствовалась нежная душа. Он в своих писаниях редко давал простор этой нежности, но, может быть, эти порывы чувства — самые благородные в его творчестве. Нет сомнения, что Чехов был неодинаков с людьми. В компании пустых людей он, конечно, был неинтересен. Одушевление его никло. Он был молчалив и скучен. В компании талантливых, но безалаберных людей он был совсем другой, живой и немножко нараспашку. С Львом Толстым он был застенчив, как бы пугаясь этой титанической силы, стихийной и часто темной4. Я его видел как-то в обществе с Чайковским5, а другой раз — с Горьким, но тут были и посторонние люди. Одушевленной беседы между ними не вышло6.
Были ли у Чехова друзья? Т<о> е<сть> любил ли он сам кого-нибудь сильною привязанностью? Кажется, нет. Но все многочисленные приятели его тянулись к нему не только как к знаменитости, но и как к человеку, около которого побыть составляло счастье. Мы вообще плохо оцениваем людей, их слишком много, они утомляют. Но самое интересное, что есть на земном шаре, и самое необходимое для души каждого — это хороший человек. В Чехове эту величайшую редкость природы все видели наяву, как живую реальность. Вот объяснение бесчисленных воспоминаний о нем, почти сплошь восторженных. Интересно, как сам Чехов вспомнил бы о себе, если бы встал из могилы. Мне кажется, он многое осудил бы в своей жизни, чего мы, благодарные его таланту, осуждать не смеем.
Основная драма его была в том, что, по своей скромности, он не угадал в себе великого человека.
Более половины жизни он не хотел видеть в себе более, чем будущего врача. Окончить университет, поступить на службу куда-нибудь в земство, прописывать порошки, микстуры — дальше этого, по-видимому, не шло его представление о самом себе. Медицину он звал женой, литературу — любовницей7 и делал ту же ошибку, как человек, который нелюбимой жене отдает предпочтение перед любимой. О, если бы шаловливый Антоша Чехонте мог подозревать в юности, какой исключительный человек жил в его коже! Он, вероятно, иначе распорядился бы и с этим телом, и с прекрасной своей душою. Он остерегся бы дешевых кутежей, где спертый воздух, шум, водка и селедка далеко не окупались скудным остроумием товарищей и удовольствием общения с ними8. Жизнь богемы имеет свою поэзию и прелесть, но что эта жизнь ведет к чахотке и к другим тяжким болезням, — это бесспорно. Чехов отдал в своей молодости дань русскому Молоху, имя которому — беспутство9. Слишком непосильную для него дань. Знай он тогда, что ведет в общество жалких мужчин и падших женщин будущего великого писателя, знай он это уверенно, — он поостерегся бы10. Но одно из самых предательских внушений нашей обывательщины — это то, что мы ничего не стоим, что мы — люди маленькие, что из нас ничего не выйдет. Чаще всего это самочувствие верно: из трех четвертей каждого поколения молодежи ничего не выходит путного. Но процент опустившихся, может быть, потому так и велик, что мы охотно позволяем себе опускаться на дно. В жизни, как в море, утопают чаще всего от трусости. В первый же опасный момент страх парализует члены, человек решает, что он погиб, и перестает бороться за жизнь.
К глубокому стыду нашей природы, даже столь крупный талант, как Чехов, недостаточно уважал талант, хотя бы свой собственный. Иначе он пожалел бы его и оберег бы от страданий. Даже отдав себя медицине, Чехов недостаточно уважал здоровье — хотя бы собственное. Он настолько был образован, чтобы оценить угрозу, висевшую над его семьей. Один брат его, талантливый художник, уже умер от чахотки11. Слабогрудость, худосочие обнаружились в Антоне Чехове уже с детства. Следовало принимать немедленные меры. В наш век умные люди лечатся еще до болезни, понимая, что это всего дешевле и короче. Чехов знал о существовании кумыса, о громадной, чудотворной пользе этого средства при предрасположении к чахотке. Три месяца кумыса (если он не вредит желудку) делают то же, что три года, проведенные безвыездно в Италии. Из биографии Льва Толстого Чехов знал, что мы не потеряли автора ‘Войны и мира’ в ранней молодости благодаря лишь своевременному пользованию кумысом12. Но Чехов собрался на кумыс уже под конец жизни, когда легкие были разрушены13. Имел и деньги, и время, чтобы ездить на Кавказ14, за границу15, на далекий Сахалин16, но не нашел их, чтобы съездить в Самарские степи. Имел характер посвятить пять лет изучению медицины и не выбрал единственной, высокодрагоценной минуты, чтобы решить полечиться серьезно самому. Он схватился за лечение, когда было уже поздно, он заточил себя в душной Ялте, когда и этот-то лечебный режим от времени до времени он нарушал с совершенно обывательским варварством.
Кто же едет поздней осенью из Ялты в Москву? Или в промозглый от холодной сырости Петербург? А Чехов ездил и подолгу засиживался, просто под предлогом, что Ялта ему смертельно надоела.

16. Из статьи ‘Очередная великая идея’

Вспоминая, как рано погибли такие добрые знакомые, как Надсон17, Гаршин18, высокоталантливый Калитин, Владимир Соловьев19, Антон Чехов, я чувствую, до чего наше поколение несчастно помимо потерь для литературы. Они родились в одно десятилетие с нами, они росли в ‘наше время’, они удивительными талантами и характерами украшали наше общество, главным образом наше, а не какое-нибудь иное. Какое бы это было для нас великое счастье, если бы они остались живы! Они говорили бы, а мы, простые смертные, слушали бы их с восхищением, близким подчас к молитвенному. Вы скажете: покойные сказали достаточно, чтобы и теперь слышался их голос. И Надсон, и Гаршин еше имеют пылких поклонников. Владимир Соловьев и Чехов сказали в свой возраст всё, что могли сказать. Им пришлось бы, как вообще писателям, даже великим, повторяться. Читайте этих авторов и думайте, что они живы!
Да, что же делать? Приходится именно так и поступать, но именно, читая их, растравливаешь эту рану. Как жаль, как бесконечно жаль, что их нет с нами! Выхватив красоту и гордость нашего поколения, смерть разорила это поколение и обесценила до крайней степени! <...>
Чехов не дожил ни до открытия полюсов, ни до подводных кораблей, ни до воздухоплавания, ни до метода Манухина, примененного к лечению чахотки. Метод сей, как говорят, еще не вполне испытан, но Максим Горький, погибавший в Италии от чахотки, уверяет, что рентгенизация селезенки вполне его излечила20. Когда меня спрашивают, какая великая задача стоит на очереди после завершения авиации, я говорю, не колеблясь: оздоровление человечества. Нельзя мириться с такими ужасами, как чахотка, рак, сифилис, холера, тиф. Это хуже всякого варварства, даже такого, как проселочные дороги вместо железных. <...> Уже при создании мира были даны условия, достаточные для того, чтобы Чехов прожил до старости, если бы его не съели заживо невидимые грибки. Так неужели же не стоит побороться с этими погаными грибками? <...> Довольно коротко зная Чехова как человека и врача, я не могу простить ему, что, будучи сам больным, он не потратил даже частички своего замечательного таланта для науки. Если бы с тою же несравненной зоркостью, с какой он подмечал курьезы в поведении своих пошлых героев, он всмотрелся в существо чахотки, он, может быть, на двадцать лет раньше Манухина открыл бы его метод и спас бы самого себя. А что он обладал врачебной зоркостью, и в степени удивительной, я испытал на себе. Задолго до знаменитых профессоров он определил гораздо точнее их основную хворь, которою я тогда страдал. Возможно, что занятие Чехова наукой оказалось бы в ущерб литературе. Но ведь и так могло бы случиться: открыв верное средство против своей болезни, Чехов прожил бы до 80 лет и написал бы вчетверо больше, чем проманкировал бы за наукой. <...>
Теория Хейга и его школы состоит в том, <...> что источником почти всех наших болезней служит общепринятая варварская пища, именно — мясная, с употреблением горячительных напитков. <...> Прочтя д-ра Хейга, я подумал: вот новая ВЕЛИКАЯ идея, может быть, более благотворная, чем авиация и подводное плавание. <...>
Чехов не дожил до теории д-ра Хейга21 и Мёллера22. А ведь в самом деле, может быть, трагическая тайна здоровья лежала близко.
Впервые: Тайна здоровья. Очередная великая идея // Новое время. СПб., 1914. 6 июля (No 13762). С. 4. (Письма к ближним).
Печатается по тексту: Тайна здоровья. Очередная великая идея // Письма к ближним. СПб., 1914. Июль. С. 450-455.
1 В рассказе ‘Принц богемы’ (1839—1845) изображена парижская богема, молодежь в возрасте от 20 до 30 лет, все они талантливы, верят в свое будущее и в свои силы. Среди них выделяется граф де ла Пальферин, необыкновенно остроумный собеседник, обаятельный, удачливый, как бы первый среди других. Сравнивая Чехова с этим героем Бальзака, называя его ‘Le prince intitr’, Меньшиков определяет его положение в петербургской богеме: некоронованный принц, принц по положению.
2 Строки из стихотворения А.С. Пушкина ‘Поэт’ (1827).
3 Ср. с высказыванием Чехова: ‘Талант в нас со стороны отца, а душа — со стороны матери’. К мнению брата М.П. Чехов добавил: ‘…я лично думаю, что и со стороны матери в моих братьях было прилито таланта не мало’. См.: Чехов М.П. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления. Гл. II. М.: Моск. рабочий, 1960. С.53. См. также статью Меньшикова ‘Из Дневника’ (1916). CXLI. Понедельник. <5>. (С. 247 наст. изд.)
4 Об этом М.О. Меньшиков мог знать из воспоминаний современников (см.: Толстой и Чехов. С. 223, 224, 256, 263—264), а также из отзывов членов семьи Толстого.
5 См. о том же в статье ‘Памяти А.П. Чехова’, гл. II.
6 Встреча состоялась 4 ноября 1902 г. по адресу: Неглинный проезд, д. Гонецкой, кв. 21. См.: (П 11, 70).
7 Чехов писал А.С. Суворину 11 сентября 1888 г.: ‘Медицина — моя законная жена, а литература — любовница’. См.: Письма А.П. Чехова. Т II. (1888—1889). М.: Изд. М.П. Чеховой. [Книгоизд-во писателей в Москве], 1913. С. 146. См. также: (П 2, 326).
8 Имеются в виду ‘Обеды беллетристов’ в Петербурге, основанные Чеховым 12 января 1893 г. (в Татьянин день). См.: (16, 261, 515—518).
9 Молох (миф.) — общесемитский бог Солнца, особый культ его был у финикийцев, которые приносили ему человеческие жертвы.
10 Результат этого опыта — в рассказе Чехова ‘Припадок’ (1888) (7, 199—221).
11 См. примеч. 6 к статье ‘Памяти А.П. Чехова’.
12 Толстой лечился кумысом в Самарских степях в 1862 и 1871 гг.
13 Чехов поехал в Уфимскую губернию, в санаторий, для лечения кумысом в 1901 г. и пробыл там с начала июня до 1 июля (1 месяц) (П 10, 36, 50).
14 На Кавказе Чехов бывал в 1888, 1896, 1900 гг.
15 3а границей, в Европе, Чехов был в 1891, 1894, 1897-1898, 1900-1901, 1904 гг.
16 На Сахалине Чехов был в 1890 г.
17 С.Я. Надсон был болен туберкулезом, который и свел его в могилу в возрасте 25 лет.
18 В.М. Гаршин прожил всего 33 года, покончил жизнь самоубийством.
19 B.C. Соловьев умер в возрасте 47 лет.
20 Докторская диссертация И.И. Манухина: О лейкоцитозе. Дис. на степень д-ра медицины. Из Акад. терапевтич. клиники покойного проф. С.С. Боткина. СПб.: [Тип. А.С. Суворина], 1911. [2] 809 с.
21 Наиболее известное сочинение А. Хейга: ‘Диета и пища по отношению к силе, выносливости, тренировке и атлетике’. Врача Метрополитанского госпиталя и Королевской больницы для детей и женщин в Лондоне (автора ‘Мочевая кислота как причинный фактор болезней’) /Пер. с 4-го англ. изд. с 7-ю табл. в тексте А.Ю. Лефрансуа-Карницкой, Под ред. приват-доцента ун-та Св. Владимира А.О. Карницкого. Киев: Тип. СВ. Кульженко, 1904. XIV, 148 с.
22 Книга З. Мёллера ‘Пути к духовному и телесному возрождению’ переводилась на русский язык в 1908—1913 гг.

1916

17. Из Дневника

CXLI

Воскресенье, 4 июня <1916>

Эти дни читаю последний (6-й) том Писем Чехова за последние четыре года его жизни1. Надо думать, что этими шестью томами далеко не исчерпывается переписка знаменитого беллетриста. Есть приятели и хорошие знакомые Чехова, которые по разным причинам не пожелали дать для печати чеховские к ним письма2. К числу таковых принадлежу и я: в шестой том попала лишь одна выдержка из письма ко мне Чехова, которую я когда-то привел в одной из своих статей3. У меня, правда, не много писем Чехова, но всё же с полсотни наберется. Есть, может быть, и интересные4. Не совсем безынтересны и письма ко мне Л.Н. Толстого5, Н.С. Лескова6, Я.П. Полонского7, Н.П. Вагнера8 и других лиц, но что-то до сих пор удерживает меня отдать их в печать. Помните просьбу Гончарова относительно его писем? Он умолял их не печатать9, и я до некоторой степени разделяю его мнение. Письмо есть разговор людей с глазу на глаз. Обнародовать его — для этого нужно разрешение обоих лиц. Когда один из разговаривающих умер, как решить, согласен он на обнародование письма или нет? Я думаю, что не один Гончаров не был бы согласен на это. Письма — особенно приятельские, интимные — пишутся небрежно. Тут много говорится такого, чего при большой публике не сказал бы. ‘Тем-то письма и дороги для биографии автора, — скажете вы. — То-то и дорого, что в письмах знаменитый писатель ведет себя нараспашку и проговаривается в том, что составляет его истинную суть’. Может быть. Но пользоваться вечным отсутствием автора и невозможностью с его стороны помешать вам — как будто немножко зазорно…
Впрочем, может быть, я и не прав. Если взглянуть с точки зрения отдаленной вечности, то не все ли равно Чехову, что про него печатают и думают на земле. Может быть, душе его даже приятно было бы еще раз воскреснуть для знавших его и не знавших — и воскреснуть в наиболее жизненных и интимных документах, каковы письма. Особенно это относится к беллетристам. В романах и рассказах своих беллетристы описывают воображаемых лиц и только в посмертных письмах они являются изобразителями самих себя. На этом основании я, может быть, и напечатаю когда-нибудь письма названных знаменитостей, если не растеряю их окончательно.
Письма Чехова для меня имеют двойной интерес: я его лично знал и очень любил как писателя и человека. Знал его в лучшие его годы, на переломе молодости в зрелость, — и тем с большей грустью гляжу среди писем на последние его портреты. Боже, до чего изгрызает человека эта проклятая чахотка! А кроме чахотки, в последние годы к Чехову подкрадывалась еще одна проклятая гостья — старость: он умер уже 44 лет, с сединой и с преждевременным увяданьем тела. На портрете, снятом в 1902 г., он просто страшен и его едва узнать можно10.
Не узнать его и на портретах, где он снят с Горьким и Львом Толстым11. Надо признаться, цинкография оказалась предательской, и уж лучше бы вовсе не прилагать к письмам Чехова иллюстраций, чем прилагать лубочные. Я не совсем понимаю этой страсти родственников знаменитых людей вываливать в публику все фотографии, изображающие покойников, как бы эти фотографии ни были неудачны. Ведь фотография — очень капризный инструмент. Даже опытные фотографы, артисты своего искусства, не всегда в состоянии снять человека похожим на него. Вернее сказать, что фотографическое сходство — большая редкость, вроде удавшегося сна. Вот почему фотографии не в силах вытеснить ни портретную живопись, ни даже простые портретные наброски карандашом. Как это ни странно, даже карикатурист, даже шаржист, если они талантливы, умеют уловить в любой физиономии больше души, чем абсолютно точный негатив. Это происходит оттого, что физиономия человеческая непрерывно меняется и от внутренних, и от внешних причин, и, когда она бывает сама собой, — большой вопрос. Только Айвазовскому и немногим маринистам удалось уловить канон волны, ее живой идеал. Только великие портретисты умеют схватить существо данного человеческого лица. Фотографические снимки чаще всего — клевета и диффамация12. Мой совет родственникам знаменитостей: из огромного вороха их фотографий выбирать лишь самые наилучшие, действительно похожие снимки и для них уже не жалеть наилучших способов воспроизведения, правда, — дорогих.

Понедельник <, 5 июня>.

Что когда-нибудь выйдут дополнительные тома писем Чехова и что они окажутся самыми интересными, я в этом уверен. Еще жива супруга Чехова Ольга Леонардовна, и, конечно, переписка с нею покойного не скоро может быть обнародована13. Еще живы многие дамы и девицы, большие поклонницы пленительного в молодости Антона Чехова, — и наиболее заветные письма его к ним тоже не подлежат опубликованию14. Из ближайших друзей Чехова, если были ‘ближайшие’ (он вообще был холодноват и осторожен), многие, наверно, имеют письма, более содержательные, но неудобные для оглашения, по крайней мере, до поры до времени15.
Сколько мне известно, Чехов никогда не был революционером, но в последние годы жизни явно примыкал к левой части общества, к так называвшемуся ‘академическому союзу’. Хотя он превосходно видел и зло описывал пошлые формы либерализма, но тем не менее очень крепко держался лагеря ортодоксальных либералов с ‘Русскими ведомостями’16 и с ‘Русской мыслью’ того времени. С Вуколом Лавровым и Гольцевым был даже в приятельских отношениях17. Конечно, Соболевские18, иоллосы, Максим Горький и т.п. не могли простить Чехову его появления и расцвета в ‘Новом времени’, его дружбы с А.С. Сувориным и его семьей. Чехову, может быть, приходилось ради реабилитации себя среди радикалов задаваться несколько левее, чем было свойственно его натуре. Последнее делалось, может быть, безотчетно. От своего почтенного отца, человека строгого, сурового, религиозного, расчетливого, покойный Чехов унаследовал большой практический смысл, житейскую осторожность, уменье ладить с людьми и точно взвешивать свои выгоды, как от матери он унаследовал поэзию и мягкость души19. Все это создало в Чехове особый тип интеллигента 80-х годов: это был либерал, но уже вполне отрекшийся от нигилизма. Чехов, подобно Мопассану, был эстетик и в душе большой джентльмен, он ненавидел хамство во всех лагерях, и, между прочим, в том, к которому принадлежал. Наша смута, начавшаяся задолго до Японской войны20, застала Чехова плотно засевшим в толпе московского радикализма. Лев Толстой на него имел влияние, но небольшое21 и, пожалуй, меньшее, чем Михайловский22. Имел, по-видимому, некоторое влияние на него и Максим Горький и весь тот поворот рекламы и чисто политической агитации, который образовался кругом Толстого и Горького23. Всякий омут втягивает, — возможно, что, будь Чехов вполне здоров, он жил бы в Петрограде и подчинился бы до известной степени другим течениям. Я не знаю, все ли письма Чехова к А.С. Суворину опубликованы в вышедших шести томах. Думаю, что не все24. Уверен, что Суворин относился к Чехову неизмеримо искреннее и бескорыстнее, чем обратно.
Я не наблюдал их отношений, но приходилось слышать, что нововременский ‘старик’ был просто влюблен в молодой талант Чехова и готов был на всякие жертвы, чтобы удержать его в ‘Новом времени’. Сам Суворин был очень талантлив, умен и образован, так что общение с ним было ценно и для Чехова, но разница возрастов давала себя знать. Суворин и Чехов были разделены целою четвертью столетия и были люди разных эпох. Сколько мне известно, довольно резко разошлись они еще во время процесса Дрейфуса25. Еще более разошлись на другой почве — это когда Суворин отказался купить сочинения Чехова и уступил их Марксу26. Маркс дал 75 тысяч рублей, но потом, по ходу издания, оказалось, что Чехов очень продешевил и мог бы смело получить 200 тысяч. Я помню, что Чехов был чрезвычайно опечален этим обстоятельством и, может быть, сетовал на Суворина, почему он упустил издание из своих рук27. Но Суворин, вероятно, умышленно отклонил от себя это выгодное дело, не желая портить личные, дружеские отношения с Чеховым. Ведь издательство, согласитесь, — лотерея. На большом издании, затратив на него тысяч триста, можно и нажить деньги, и прогореть. Прогореть вообще было неприятно, но и нажиться Суворину на Чехове было бы ужасно. Авторы в подобных случаях, сколько бы ни получили, всегда чувствуют себя обобранными. Суворин уже имел маленькие издания Чехова и немаленькие неприятности в связи с ними. Чтобы отгородиться от больших неприятностей, он и уступил издание Марксу. Это спасло до самой смерти Чехова хоть и охлажденные, но все же хорошие его отношения с Сувориным28.
О письмах Чехова скажу особо. Но меня в последнем томе глубоко возмутил один эпизод — это поездка покойного на кумыс. Только из писем узнаю подробности этого важного момента жизни покойного. В числе, вероятно, многих лиц, советовавших Чехову кумыс, был и я — восторженный поклонник этого питья (хоть и не выпивший его более стакана за всю жизнь)29. Поклонником кумыса я сделался прежде всего по наитию: мне почему-то кажется, что это средство чудодейственно, особенно при чахотке. Я укрепился в этой вере, когда узнал, что Лев Толстой, приговоренный к чахотке, спасен был от нее именно кумысом. Наконец, в течение долгих лет я был читателем манассеинского ‘Врача’30 и в этом журнале однажды прочел такой приговор кумысу: ‘Три месяца кумыса, если он пьется в степи, дает тот же эффект, что три года, проведенные в Италии’. Вот почему я усиленно пропагандировал перед Чеховым кумыс. Был несказанно обрадован, когда узнал, что наконец-то Антон Павлович собрался в Уфимскую губернию. Встревожило меня лишь одно обстоятельство: на кумыс Чехов поехал, только что женившись на О.Л. Книппер и вместе с нею. Это было в июне 1901 года31, когда Чехову перевалило за 40 лет и он очень был истощен болезнью. Voyage de noces32 на кумыс с прекрасной и цветущей здоровьем женщиной — это ‘не показано’, как говорят доктора, ни в одном руководстве по кумыстерапии.
Видимо, как врач и человек Чехов не имел характера, нужного для серьезного лечения. Еще едучи на кумыс, он пишет сестре с дороги: ‘Я приеду скоро, скорее, чем ты рассчитываешь’33. Матери он писал, что пробудет ‘месяц или полтора, но не больше’, хотя жить оказалось на кумысе ‘в общем недурно’34, и что самое главное — кумыс пришелся Чехову по его натуре. Не все его переносят, не все легко привыкают к нему, но Чехову удивительно повезло. Приехав в начале июня, он в письме к А.Ф. Кони от 12 июня пишет: ‘Теперь мне хорошо, прибавился на 8 фунтов, только не знаю от чего, от кумыса или от женитьбы. Кашель почти прекратился’35. Заметьте поразительный прогресс: 8 фунтов прибавки веса в десять дней! Уже 14-го числа Чехов, вообще не переносивший молока, свободно выпивал по четыре бутылки кумыса. 23 июня он пишет г. Соболевскому: ‘…вес мой увеличился на 10 фунтов, кашель стал гораздо слабее…’36 26-го июня Чехов пишет матери: ‘Я поправился здесь, почти не кашляю’37. И тем не менее первого июля, т.е. пробыв всего один месяц вместо трех, Чехов уже выехал обратно в Ялту.
Согласитесь, не безумие ли это? Не преступление ли это против элементарной медицины — вместо полного курса лечения взять только треть курса? К глубокому сожалению, и Чехова, как многих знаменитых покойников, приходится считать самоубийцей. Не дальше как 24 июля он пишет из Ялты Горькому: ‘В Аксенове (на кумысе) чувствовал себя сносно, даже очень, здесь же, в Ялте, стал кашлять <...>, отощал и, кажется, ни к чему хорошему не способен’38. А другому своему корреспонденту, г. Членову, он пишет: ‘Пока был на кумысе, все шло как по маслу, а теперь стал кашлять и кисну физически’39. Ему же от 10 сентября он пишет: ‘А я всё кашляю. Как приехал в Ялту, так и стал бултыхать — с мокротой и без оной’40.
Это было за три года до смерти. Судьба была настолько милостива к Чехову, что еще за три года до смерти, когда было только притупление легких ниже ключицы, указала ему верное и чудотворное средство. Он пробыл на кумысе один июнь, когда нужно было провести и июль, и август и, может быть, повторить это и на следующий год. Имей Чехов характер выдержать рецепт — и, может быть, с ним было бы то же, что с Львом Толстым, лечившимся от чахотки. Тот после кумыса прожил еще 49 лет.
Печатается по тексту: Меньшиков M. Из Дневника. CXLI // Голос Руси. Пг., 1916. 9 июня (No861). С. 2.
1 Письма А.П. Чехова / Под ред. М.П. Чеховой. Т. VI. (1900-1904). М.: Книго-изд-во писателей в Москве, 1916. X. 429, [2]. Портр.: ил.
2 В Полн. собр. соч. и писем А.П. Чехова: В 30 т. М.: Наука, 1974—1983 — письма составляют уже 12 томов.
3 В этом томе на с. 23—25 приведены отрывки из письма Чехова к М.О. Меньшикову от 28 января 1900 г., которые были впервые опубликованы в тексте статьи М.О. Меньшикова ‘Толстой в плену’ // Новое время. СПб., 1908. 9 марта (No 11491). С. 3 (Письма к ближним), Письма к ближним. СПб., 1908. Март. С. 157—158: а вскоре появились и в ряде других изданий.
4 В РГАЛИ сохранилось 48 писем Чехова М.О. Меньшикову.
5 В Полн. собр. соч. и писем Л.Н.Толстого: В 90 т. М.: ГИХЛ, 1928-1958 — напечатаны 25 писем Толстого М.О. Меньшикову за 1893—1908 гг. Автографы — в ГМТ.
6 11 писем Н.С.Лескова М.О. Меньшикову за 1893—1894 гг. впервые увидели свет в издании: Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. Т. 11. М.: ГИХЛ, 1958. Печатались по автографам (ОРИРЛИ).
1 Письма Я.П. Полонского Меньшикову: 25 ноября 1892-1894 (11 писем, 19 лл) — хранятся в РГАЛИ. Ф. 2169. М.О. Меньшикова. Оп. 1. Ед. хр. 8.
8 Письмо Н.П. Вагнера Меньшикову от 25 января 1895 г. (2 л.) сохранилось в РГАЛИ(Ф. 2169. М.О. Меньшикова. Оп. 1. Ед. хр. 13).
9 О неприличии печатать чужие письма — в статье И.А. Гончарова ‘Нарушение воли’ (дат. 14 янв. 1889 г., первоначальное заглавие: ‘Насилие воли’) // Вестник Европы. СПб., 1889. No 3. (См. также: Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. М.: Худож. лит., 1980. С. 184.) Несмотря на эту просьбу письма И.А. Гончарова печатались. В т. 8 — 98 писем И.А. Гончарова: А.Н. Майкову, В.Г. Белинскому, И.С. Тургеневу, H.A. Некрасову, Л.Н. Толстому, Я.П. Полонскому, М.Е. Салтыкову, А.Н. Островскому, В.В. Стасову (с. 187-486).
10 Этот портрет ‘А.П. в 1902 г.’ открывает т. VI Писем. Фрагмент из снимка: ‘А.П. и О.Л. Чеховы в Ялте, в 1902 г.’ (С. 221).
11 Снимки Чехова в группе с М. Горьким даны трижды: ‘М. Горький и А.П. с племян. Володей на даче в Ялте’ (С. 86), ‘А.П. иМ. Горький в Ялте в 1900 г.’ (С. 88), ‘А.П. и М. Горький в Ялте’ (С. 199). Есть 2 фотографии с Толстым: ‘А.П. у Л.Н. в Гаспре’ (работы П.А. Сергеенко) (С. 201) и ‘Л.Н. Толстой и А.П. в Гаспре (имение СВ. Паниной в Крыму)’ (работы С.А. Толстой) (С. 203).
12 Диффамация — оглашение в печати каких-то сведений, действительных или мнимых, позорящих чью-то честь.
13 В т. VI включены 6 писем Чехова к О.Л. Книппер. Позднее она сама издала письма Чехова к ней: Письма А.П. Чехова к О.Л. Книппер-Чеховой. Берлин: Книгоизд-во ‘Слово’, 1924. 428 с: портр. Всего опубликовано 434 письма и телеграммы. Хронологические рамки: 16 июнь 1899. Мелихово — 26 апр. 1904 г. Ялта.
14 Вопреки мнению М.О. Меньшикова, поклонницы Чехова дали его сестре письма Чехова к ним для издания. Так, в т. VI есть письма Л.А. Авиловой (3), Л.С. Мизиновой (1), Т.Л. Щепкиной-Куперник (1). Позволили Марье Павловне издать письма Чехова к ним также: O.P. Васильева, М.Т. Дроздова, К.А. Каратыгина, Н.М. Линтварева, М.С. Малкиель, A.A. Хотяинцева, Л.Б. Яворская (1 п.), исключение составила Ольга Петровна Кундасова, одно письмо Чехова к ней (от 1 окт. 1896 г.) случайно уцелело и было опубликовано в 1960 г. (Из архива А.П. Чехова. Публикации // Гос. б-ка СССР им. В.И. Ленина. Отдел рукописей. М., 1960. С. 152).
15 Судьба многих писем Чехова неизвестна до сих пор.
16 В.М. Соболевский был редактором московской газеты ‘Русские ведомости’.
17 Чехов был с ними на ‘ты’, что для него являлось исключением.
18 Чехов был дружен с В.М. Соболевским и его женой Варварой Алексеевной Морозовой.
19 Подобное же суждение Меньшикова см. в его статье ‘Тайна здоровья’ (1914 г.) и примеч.3 к ней.
20 Русско-японская война (27 янв. 1904—25 авг. 1905).
21 См.: Толстой и Чехов. С. 85—86.
22 Н.К. Михайловский.
23 О рекламе вокруг Толстого и Горького в статьях М.О. Меньшикова: Толстой в плену // Новое время. СПб., 1908. 9 марта (No 11491). С. 3, Легенда о муках // Новое время. СПб., 1906. 16 апр. (No 10807). С. 4. (Письма к ближним).
24 В т. VI — 13 писем Чехова к А.С. Суворину (8 янв. 1900 — 1 июля 1903), впоследствии опубликованы еще 1 письмо и 2 телеграммы за этот период. См.: Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Письма. Т. 1—12. Указатели к томам 1—12. М.: Наука, 1983. С. 353.
25 Приговор по ‘Делу Дрейфуса’ вызвал волну возмущения во многих странах мира.
Чехов в то время жил в Ницце и, читая газеты, пришел к выводу, что Дрейфус не виноват (П 7, 112). В письме к А.С. Суворину от 4 (16) янв. 1898 г. восхищался поступком Э. Золя, выступившего в защиту Дрейфуса (П 7, 143). ‘Новое время’ занимало противоположную позицию. Чехов высказал свое мнение об отношении русской прессы к этим событиям в письме Ф.Д. Батюшкову от 23 янв. (4 февр.) 1898 г.: ‘Французские газеты чрезвычайно интересны, а русские — хоть брось. ‘Новое время’ просто отвратительно’ (П 7, 157).
26 История эта изложена неточно. В 1898 г. в издательстве А.С. Суворина готовилось издание Собрания сочинений Чехова, и Чехов, находясь в Ялте, собирал свои произведения, о чем писал И.Я. Павловскому: ‘…в конце года я начну выходить в свет в виде Полного собрания сочинений…’ (П 7, 277—278). 17 октября он обещал А.С. Суворину вскоре прислать материал для 1-го тома (П 7, 297). 27 октября и 16 ноября 1898 г. в письмах А.С. Суворину Чехов выражает свои пожелания, как оформить ‘томы’ (П 7, 314, 333). Но 1 января 1899 г. в письме к П.А. Сергеенко Чехов соглашается с его предложением передать сочинения в другое издательство: ‘Теперь насчет Маркса. Я был бы очень не прочь продать ему свои сочинения, даже очень, очень не прочь, но как это сделать?’ И разрешает П.А. Сергеенко начать хлопоты (П 8, 8). 9 января 1899 г. Чехов читал первую корректуру 1-го тома Сочинений в издании А.С. Суворина, и в то же время П.А. Сергеенко начал переговоры с издательством А.Ф. Маркса (П 8, 19).
А.С. Суворин был обеспокоен таким поворотом дела и советовал Чехову не торопиться отдавать свои сочинения А.Ф. Марксу (П 8, 368).
27 Разочаровало Чехова то, что 75 000 А.Ф. Маркс уплатил ему не сразу, а постепенно, частями.
28 Вероятно, М.О. Меньшиков узнал об этом от А.С. Суворина.
29 Меньшиков советовал Чехову лечиться молоком в письме от 24 апреля 1897 г., а о кумысе писала Л.И. Веселитская 25 декабря 1898 г., Чехов отвечал ей 4 января 1899 г.
30 В.А. Манассеин — создатель и редактор еженедельной медицинской газеты ‘Врач’. СПб., 1880-1901.
31 О женитьбе и лечении кумысом в санатории в Уфимской губернии Чехов сообщил Меньшикову в письме от 9 июня 1901 г.
32 Свадебное путешествие (фр.).
33 Письма А.П. Чехова / Под ред. М.П. Чеховой. Т. VI (1900-1904). М.: Книгоизд-во писателей в Москве, 1916. С. 146.
34 Там же. С. 148.
35 Там же. С. 150.
36 Там же. С. 155.
37 Там же. С. 157.
38 Там же. С. 158.
39 Там же. С. 159
40 Там же. С. 165.

18. Из Дневника CLX

Четверг. <7>

Читаю эти дни рассказы И.А. Бунина1. <...> Мне кажется, звание почетного академика вполне заслужено Буниным2, как давно оно заслужено и Куприным3, и, может быть, некоторыми другими нашими беллетристами. Ничего не было бы удивительного, если бы университеты давали бы им степени докторов honoris causa4 — докторов истории и географии. Обе эти науки получают со стороны изобразительного искусства такую могучую поддержку, без которой реально едва ли бы даже существовали. Чем была Россия истекших десятилетий — этого не расскажут никакие историки. А если они попытаются рассказать — корявым языком, то до какой степени это выйдет жалким и неверным, в сравнении с яркими и живыми описаниями Чехова, Горького, Бунина и Куприна! Их беллетристика есть прямое продолжение гоголевских и тургеневских этюдов. Это своего рода ‘генеральное межевание’ России, гигантская топографическая съемка, описание пейзажа, быта, человеческих типов, образа жизни, характеров, занятий, нравов и т. д. Это не только искусство, это — наука по преимуществу, ибо она дает наслаждение не только формой своей, но и существом, именно научением природы и жизни. В нескольких томах талантливого беллетриста сосредоточено такое познание России, которое почти вполне исчерпывает столь важный предмет. Какая разница с заурядными учеными, работающими в библиотеках, хотя бы заграничных!
Дата в Дневнике — 7 июля — определена по предыдущей дневниковой записи: Среда, 6 июля.
Печатается по тексту: Меньшиков М. Из Дневника. CLX. Четверг // Голос Руси. Пг., 1916. 10 июля (No 892). С. 2.
1 Вероятно, имеется в виду изд.: Полн. собр. соч. И.А. Бунина: В 6 т. Пг.: Изд. А.Ф. Маркса, [1915] (Бесплатное прилож. кжурн. ‘Нива’ на 1915 г. No 1—12).
Т. 1. Из юношеских стихотворений. Стихотворения 1902 г. Песнь о Гайавате.
Т. 2. Рассказы 1892-1902 гг.
Т. 3. Стихотворения 1903—1906 гг.
Т. 4. Рассказы 1903-1910 гг.
Т. 5. Деревня. Поэма. Повести и рассказы 1911 — 1912 гг.
Т. 6. Рассказы 1911 — 1913 гг. Стихотворения. Рассказы 1913—1915 гг. — Стихотворения. Статьи и заметки.
2 Бунину звание почетного академика Императорской Академии наук присвоено в 1909 г. В 1933 г. он стал лауреатом Нобелевской премии.
3 По свидетельству И.А. Бунина, ‘Куприна не избрали в почетные академики, несмотря на то что несколько раз поднимался этот вопрос, только потому, что он под влиянием вина мог злоупотреблять где-нибудь в провинции этим правом…’ (О Чехове // Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 9. М.: Худож. лит., 1967. С. 205-206).
4 почетный доктор (лат.).
Меньшиков Михаил Осипович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Н. М. Карамзин, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1847
  2. Письма к П. П. Мирецкому, Бедный Демьян, Год: 1913
  3. Записки, 1828—1832, Корнилович Александр Осипович, Год: 1832
  4. Письма, Станиславский Константин Сергеевич, Год: 1937
  5. Из писем Г. П. Данилевскому, Милюков Александр Петрович, Год: 1864
  6. Письма М. О. Меньшикова к О. А. Фрибес, Меньшиков Михаил Осипович, Год: 1918
  7. Письма М. О. Меньшикову от М. В. Меньшиковой и детей, Меньшиков Михаил Осипович, Год: 1918
  8. Дневник. Переписка. Материалы, Одоевский Владимир Федорович, Год: 1869
Электронная библиотека