Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова,
собранные и объясненные капитан-лейтенантом А. Жандром. С портретом Корнилова, двумя снимками приказов, собственноручно им писанных, двумя картами Черного моря, с означением мест наших и турецких судов, шестью планами Севастополя, объясняющими постепенное улучшение обороны его, и двумя планами сражений. СПб., 1859
H. A. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах. Том четвертый
Статьи и рецензии. Январь-июнь 1859
М.-Л., 1962, ГИХЛ
Материалы, собранные г. Жандром, обнимают время от вступления Корнилова в должность начальника штаба Черноморского флота до первой бомбардировки Севастополя союзниками, 5 октября 1854 года, в которой Корнилов был убит. Главную роль в книге занимает Корнилов, и дело обороны Севастополя изложено в ней лишь настолько, насколько Корнилов принимал в нем участие. Это объясняется намерением и средствами, какие имел автор. В предисловии своем он объясняет, что, бывши одним из приближенных офицеров этого адмирала, он хотел ‘сохранить от забвения духовное наследство, оставленное Корниловым флоту’, тем более что последнее его поручение г. Жандру было вести журнал обороны Севастополя и что, ‘отдавая ему разные необходимые для этого журнала документы, со словами: ‘Возьмите — это для истории’, — Корнилов как бы завещал ему сохранить исторические материалы того времени’.
Труд г. Жандра исполнен очень тщательно и добросовестно, — сколько можно судить об этом не специалисту и не самовидцу дела. Направление всего труда выражено в следующих словах предисловия: ‘Тут (в истории обороны Севастополя), мне кажется, не нужны украшения, напротив, чтобы дать возможность оценить подвиг во всем его величии, необходимо изобразить вполне, без малейшей утайки, все события, предшествовавшие осаде, и самого бомбардированья, будущему же историку, конечно, нужны документы, а не общие места о непоколебимом мужестве защитников Севастополя’. Оставаясь верным этой мысли, г. Жандр поместил в ‘Материалах’ множество подлинных документов — приказов, инструкций, диспозиций и пр., — в которых довольно ясно обозначается настоящее положение Севастополя при начале осады. От себя г. Жандр говорит немного, и то более о Корнилове, нежели вообще об осаде. Замечания его большею частию любопытны и верны, только в двух местах нам показалось, что составитель ‘Материалов’ преувеличивает истину дела. На стр. 169 и 211 автор указывает на ложность мнения тех, которые писали, что во время высадки союзников ‘оборонительная линия Севастополя состояла из неоконченной и большею частью только проектированной каменной стенки’ и что ‘до 13 сентября не было предпринято работ к укреплению города с южной стороны’. В мнениях этих оказываются неточными некоторые выражения, но сущность их не уничтожается сведениями, приводимыми у г. Жандра. Опровергая их, он сам сознается, что укрепления были далеко не удовлетворительны и плохо вооружены и что до 13 сентября была только подготовка. Вот собственные слова г. Жандра на стр. 211—212:
Читатели помнят, что 1 сентября Севастополь был уже защищен линиею временных укреплений, расположенных во взаимной обороне, и что тотчас по получении известия о высадке все береговые севастопольские команды обращены были на усиление батарей, для чего в то же время сняты 30 орудий с корвета, брига и шкуны, остававшихся неразоруженными в гавани. Тогда не было других свободных орудий, ибо находившиеся в морском арсенале не имели принадлежности, а разоружать корабли и фрегаты, ожидая со дня на день морского сражения, — было бы крайне неблагоразумно. Но лишь только было решено, что флот наш не выйдет из порта, три фрегата, носившие 164 орудия большого калибра, с командирами, офицерами и командами, обращены были немедленно на усиление южной оборонительной линии. Выше говорено, как деятельно принялись фрегатские команды за работу, но пока платформы для орудий не были готовы, то с первого взгляда могло казаться, что к укреплению Южной стороны не принято деятельных мер. Когда же платформы поспели, то свидетели преображения Севастополя 14 и 15 сентября должны были согласиться, что многое было подготовлено и что без этих предварительных мер никакой волшебник не в состоянии бы был усеять оборонительную линию столькими орудиями, что в Севастополе 16 сентября — мудрено было узнать Севастополь 13 сентября.
Из книги г. Жандра видно, какие неимоверные усилия были употреблены для того, чтобы удержаться в Севастополе, и в каком отчаянном положении находились русские в первый месяц по высадке союзников. Они с честию вышли из всех затруднений, зачем же оттенять славу их энергии и самоотвержения преувеличением важности того, что было сделано ранее? Теперь уже дело прошлое: если были недостатки, то они открыты всем и каждому не только в России, но и в целой Европе, по возможности исправлены, и признаваться в них вовсе не стыдно, по благородному убеждению самого г. Жандра. Из многих документов, приведенных в книге, ясно, что многого недоставало тогда для нашей армии и флота, и, вспоминая об этих недостатках, еще более изумляешься необычайному мужеству войска, одиннадцать месяцев отстаивавшего Севастополь.
Представим несколько данных из книги г. Жандра о состоянии флота, морского управления и военных средств наших при начале восточной войны.
Люди энергические, честные и знающие дело усердно трудились над улучшениями нашего флота незадолго до начала войны. Но их усилия не вполне достигали цели, частию по недостатку средств, а частию по причине препятствий, встречавшихся им со стороны разных формальностей и бумажных проволочек и недосмотров. В сентябре 1851 года, когда в Петербург без ведома Корнилова отослана была финансовая смета на 1852 год, он вот что писал к князю Меншикову (‘Материалы’, стр. 19):
Возвратясь 12 сентября из Севастополя, я, к крайнему моему сожалению, нашел, что финансовая смета для будущего, 1852 года отправлена в С.-Петербург без предварительного моего взгляда. Она готовилась целый месяц в интендантстве и когда дошла до. канцелярии г. главного командира, то тут нужно было отослать ее именно в тот единственный день, в который я отлучился в Севастополь. {Владимир Алексеевич откладывал несколько времени свою поездку в Севастополь, ожидая с нетерпением представления финансовой сметы, но, получив известие, что шторм с проливным дождем повредил часть стены докового бассейна, принужден был отправиться в Севастополь 9 сентября.— А. Ж.} Я не думаю, чтоб Мориц Борисович (Берх) сделал это с намерением, но, во всяком случае, если он, вместо доверия, которое до сих пор показывал ко мне… станет удаляться моего содействия, то я не думаю, чтоб я мог, находясь в таком отдалении от вашей светлости, быть здесь полезен. Я обязываюсь откровенно доложить, что покуда мы с Метлиным {Обер-интендант Черноморского флота и портов, ныне адмирал, управляющий морским министерством.} все наше время и все наши усилия должны истощать в борьбе с ухищрениями чернильного братства, здесь издавна преобладавшего, и, конечно, если главный командир будет двухсмысленно нас поддерживать, то изведем только себя, без всякой пользы делу.
Письмо это показывает, в каком затруднительном положении часто находился Корнилов ‘от ухищрений чернильного братства’. Несмотря на то, он делал свое дело, в 1852 году он указал на необходимость винтовых кораблей и добился того, что в том же году начались работы. Но успешное исполнение дела было очень трудно. Флот требовал больших издержек для приведения его в удовлетворительное состояние. В сентябре 1852 года Корнилов писал, что из 17 кораблей Черноморского флота два ‘стоят в списках только для счета’, а четыре других требуют капитальных исправлений. На все это нужны были деньги, и Корнилов поэтому замечал, в заключение своей записки, следующее относительно постройки новых кораблей: ‘Конечно, построение двух винтовых кораблей не может быть исполнено нормальными средствами черноморского бюджета, и на машины, заказываемые обыкновенно в Англии, потребуется особое ассигнование, но нельзя же Черноморский флот держать на отсталой от других наций ноге и тем, в случае разрыва, предоставить случайностям неравного боя’.
Затруднения были значительны, но через месяц оказалось, что они не ограничиваются трудностью постройки самих кораблей. В октябре 1852 года, при осмотре севастопольских доков, Корнилов нашел, ‘что проводные шлюзы для удлиненных трехдечных кораблей коротки и что самая крайняя длина судов, которые могут быть введены этими шлюзами в бассейн, простирается едва до 230 фут.’. По этому поводу Корнилов писал от 27 октября к князю Меншикову (‘Материалы’, стр. 349):
Обстоятельство это меня крайне огорчило, тем более, что сколько я ни соображал и сколько ни рассуждал с наличными в Севастополе инженерами, то нет другого исхода из этого важного затруднения, как или сделать из трех шлюзов два, или перенести ворота 1-го, 2-го и 3-го. И то и другое потребует и время и денег, к тому еще поспешности, ибо без доков нельзя и думать строить винтовые 100-пушечные корабли размеров, в Европе принятых, так как установление на них винта и машины не может быть сделано иначе, как в Севастополе, — по невозможности проводить корабли с большим углублением ахтерштевня Днепровским лиманом, по его мелководию.
Аккуратное соображение о самых скорых и дешевых средствах, и вместе с тем таких, которые бы отстранили и на будущее время подобные затруднения, от меня будет представлено, когда получу все потребное для сего исчисления инженеров. Теперь же обязываюсь доложить вашей светлости, что введение в доки 2-х кораблей и фрегата большого размера для капитальных безотлагательных исправлений, при всегдашней потребности флота в других, менее важных, но не менее необходимых исправлениях судов, — без соразмерного адмиралтейства и запаса необходимых лесных материалов, заставляет меня вновь просить ходатайства вашей светлости об ускорении решения насчет постройки Лазарева адмиралтейства и нашего лесного спора {Министерство государственных имуществ затруднялось дозволить вырубку в казенных рощах одного миллиона кубических фут дубу для Черноморского флота. — А. Ж.}… без хорошо устроенного пильного завода, кузницы, способной отковывать большие вещи, механического, а с введением винта и пароходного, заведения не предстоит никакой человеческой возможности успешно капитально исправлять суда в доках и приспособлять новый двигатель и тем удержать Черноморский флот на той ноге, на которой угодно его величеству. Пожертвования последнего времени Англии и Франции на распространение и усовершенствование адмиралтейств и заведения этого рода, воздвигнутые не только у турок, но у неаполитанцев, флот которых не составляет и пятой доли нашего Черноморского, дают мне смелость предстать о нуждах Севастопольского порта с таким настоянием.
Открывшиеся в 1853 году военные действия против Турции помешали спокойному окончанию дела. Корнилов должен был озаботиться тем, чтобы, как он выражался, ‘скорее наши скудные пароходные силы привести в самое действительное положение’ (‘Материалы’, стр. 79). Ему надобно было хлопотать даже об улучшении некоторых частей вооружения на кораблях, так, например, в октябре 1853 года он писал: ‘Осматривая тревогу на некоторых судах, я нашел, что заготовление бомбовых трубок и пальба бомбами не соответствуют настоящему состоянию этого дела во французском и английском флоте…’ При таких заботах было не до винтовых кораблей. И то наши моряки сделали слишком много в это критическое время: вспомним, что в ноябре 1853 года произошла знаменитая Синопская битва.
Недостаток винтовых кораблей много, однако же, повредил в дальнейшем ходе войны. Вот как передает г. Жандр впечатление, произведенное на моряков, и особенно на Нахимова, приближением союзного флота 14 июля 1855 года (‘Материалы’, стр. 170):
Неприятельский флот приближался, он шел без флагов и парусов, на буксирах винтовых кораблей и пароходов, в направлении к мысу Лукуллу. В 9-м часу можно было рассмотреть, что сила союзного флота — 4 трехдечных и 10 двухдечных кораблей, винтовой фрегат и 6 больших пароходов — равнялась с нашею, но 4 винтовые корабля его водили на буксирах парусные, в то время когда мертвый штиль отнимал у нас всякую надежду на возможность битвы. Три парохода, подходившие к Севастополю, делали промер у мыса Лукулла и на Евпаторийском рейде, а остальные неприятельские суда все утро держались на высоте мыса Лукулла, причем винтовые корабли учились водить на буксирах по два и по три парусных, изменяя курсы и поворачивая вдруг на 16 румбов.
После полдня союзный флот продолжал те же эволюции, подвигаясь к югу, но не поднимая флагов. Весь Севастополь следил за движениями неприятеля, и легко понять, что было на душе у моряков. Нахимов приехал со своего далекого корабля на библиотеку (где был устроен тогда наблюдательный пост), долго смотрел на маневры врагов и наконец отвернулся, проговорив: ‘Проклятые самовары! Недаром я не любил их’.
Но не в одном отсутствии винтовых пароходов состояло наше горе. В книге г. Жандра передаются некоторые обстоятельства, свидетельствующие, что, несмотря на блестящую победу при Синопе, флот наш в 1854 году был далеко не в блестящем положении. Вот несколько фактов.
От 15 февраля 1853 года написано следующее отношение Корнилова к Нахимову по поводу дежурной шлюпки в Карантинной бухте (‘Материалы’, стр. 375):
Вчерашнего числа, желая опросить подходивший французский пароход на дежурной шлюпке, бывшей в то время в Карантинной бухте, — я нашел ее без парусов, без оружия, без флага, с оборванными гребцами и остался очень доволен, что пароход этот не хотел дожидаться опроса, ибо таковая шлюпка, с военными офицерами и матросами, могла бы иметь самое невыгодное влияние на, может быть, будущих неприятелей наших. Шлюпка эта была полубаркас с корабля ‘Святослав’. В предупреждение таких постыдных случаев на будущее время я считаю необходимым для опроса судов, подходящих к Севастополю, назначать ежедневно с эскадры по два опрятных легких катера… и пр.
В начале марта был смотр гребным судам, шедшим со стрелками от кораблей к Екатерининской пристани, и Корнилов был поражен неудачным управлением некоторых из них, потом он смотрел гребные суда отряда контр-адмирала Вульфа и остался еще более недоволен. Негодование его выразилось в следующем отношении к командиру порта от 8 марта (‘Материалы’, стр. 132-133):
По осмотре сего числа стрелковых партий и отряда гребных судов контр-адмирала Вульфа, собравшихся с кораблей, я вынужденным нахожусь просить ваше превосходительство сделать кому следует известным:
1) При сборе стрелковых партий баркас с корабля ‘Варна’ пришел под одним фоком с бизань-мачтою, подвязанною у борта, и от этого, не имея чем привести к ветру, пристал дурно. Такое управление шлюпкою доказывает совершенное отсутствие морских познаний и случается на судах, на коих командиры не наблюдают за подчиненными и не делают им надлежащих наставлений.
2) Некоторые шлюпки на возвратном пути выгребали на ветер с поставленными мачтами. Это также доказывает отсутствие морской сноровки.
3) На многих гребных судах офицеры сидели закутанными в шубах, вероятно полагая, что, быв назначены в партии для береговых действий, — управление шлюпкою до них не касалось. Прощу командиров: офицеров с такими жалкими понятиями о службе посылать на шлюпках не иначе как для черных работ, где их взгляд на свои обязанности вреда делу причинить не может, ибо офицер, который во время поручения, налагающего на него обязанность распоряжения и примера подчиненным своим, одевается так, что трудно двигаться и что-нибудь видеть, конечно, не имеет чувства своего достоинства, и, следовательно, понятие его о служебных обязанностях — жалкое.
4) Гребные суда отряда контр-адмирала Вульфа, к сожалению моему, за исключением стопушечных кораблей и затем некоторых весьма немногих исключений, вообще не в том порядке, в каком бывают на исправных военных судах: некоторые имеют признаки долгого оставления на воде, другие избиты и похожи на расхожие портовые, иные без деков и сходень, необходимых при высадке десанта. К тому, по отзыву контр-адмирала Вульфа, не все команды и офицеры постоянные и потому не знают сборных пунктов.
В апреле, с наступлением теплых дней, необыкновенно умножилось количество больных в Черноморском экипаже. Корнилов назначил комиссию для исследования причин, оказалось, что не везде матросы спят непременно в подвешенных койках: ‘Некоторые командиры 84-х пушечных кораблей не дозволяли подвешивать коек к верхней батарее, а так как в одной нижней батарее нет возможности подвесить койки всей команды, то часть экипажа по необходимости должна была спать на палубе’. Узнав об этом, Корнилов отдал следующий приказ (‘Материалы’, стр. 155):
Во всех военных флотах, не исключая турецкого, не принято, чтобы нижние чины на судах не спали в подвешенных известной формы койках, и к особенной заботливости капитанов отнесено наблюдать, чтобы подвешивание непременно исполнялось.
В русском военном флоте койки введены с его основания и по штату всегда полагались, равно как шкентросы1 и прочие их принадлежности. Штатом же 1840 года постановлено отпускать на каждого человека по две койки из парусины, собственно для коек отделываемой, дабы во время мытья одного комплекта на другом спали.
Полагаю, что во время управления Черноморским флотом адмирала Грейга требовался этот, с незапамятных времен заведенный па военных судах, порядок.
Всякий из нас помнит, как настоятельно он требовался покойным адмиралом Лазаревым, опытный адмирал отдавал много приказов и подробных инструкций о подвешивании коек и обращении с ними, видя в сей принадлежности морской жизни матроса предмет, наиболее способствующий к сохранению его здоровья, ибо адмиралу Лазареву, как много плававшему, известно было лучше, чем кому-либо: 1) что в койке матрос может заснуть сухо, 2) что в койке только матрос непременно разденется, ибо иначе в нее трудно лечь, и 3) в койке только он будет спать на месте, ему определенном, что всегда важно для судового порядка.
Непомерное умножение больных в некоторых экипажах флота и особенно появление скорбута и вообще худосочия, к развитию коего ничто столько не содействует, как ненатуральный сон, и притом на сырой палубе, наводит меня на мысль, что не на всех судах строго наблюдают, чтобы нижние чины непременно спали в подвешенных койках и раздевшись, а потому я вынужденным нахожусь напомнить командирам судов, что такое несоблюдение правил морской жизни, заведенных с давних времен всеми нациями, с пожертвованием значительных денег, отнесено будет начальством к неспособности к командованию, ибо нераспорядительность или беспечность в отношении к сохранению здоровья команды не должна быть ничем извиняема.
В мае месяце Корнилов после смотра кораблям выдал приказ, в котором замечает некоторые недостатки корабельного содержания, сверх многих других недостатков, еще прежде замеченных им словесно. Между прочим он говорит (стр. 161):
Вообще при деланных кораблям смотрах относительно боевой тревоги замечено:
1) Недостаток приспособлений для направления выстрелов в случае, если предмет комендору не виден.
2) Недостаток упражнения с подколесными клиньями и недостаток самых клиньев.
3) Заведение держать ружья, излишние против боевого расписания, — в деках. Излишние ружья держать в деках вдвойне невыгодно: ружей чем менее в одном месте, тем они легче разбираются, и ружья излишние, скрытые и арсенале, не подвержены без нужды разрушению от неприятельских ядер.
В июне, с приближением неприятеля, оказался недостаток в людях, и потому с некоторых фрегатов команда отправлялась часто к батареям. Только с начала июля, по словам г. Жандра (стр. 168), стал водворяться должный военный порядок, и фрегаты ‘Месемврия’ и ‘Сизополь’ могли начать свои крейсерства.
1 июля Корнилов, после осмотра судов, дал следующий приказ (стр. 172):
На некоторых судах Черноморского флота часто случается, что рангоут стоит неправильно и вообще вооружение имеет запущенный вид, причины этому — невнимательность вахтенных начальников и незаботливость старшего офицера. Так как постановка рангоута есть мерило порядка и знания морского дела на судах, то я и предупреждаю гг. командиров, что неисправное содержание рангоута мною считается дурною аттестациею системы управления судном.
22 и 24 июля еще подобные приказы. Вот последний из них (стр. 172):
24 июля: Осведомясь, что на некоторых судах флота паруса и такелаж не в благонадежном состоянии, я предупреждаю командиров, что может случиться потребность флоту выйти в осеннее бурное время для действия против неприятеля, и потому для сего надлежит заранее готовиться, и что затем, если с какого судна не будет донесено мне предварительно, то ответственность ляжет на командире.
Высадка неприятелей застала Севастополь совершенно неприготовленным. С моря укрепления были несколько значительнее и имели 611 орудий, но с сухого пути были только приготовительные работы с 200-ми орудий. Общее недоумение и страх будущего овладели севастопольскими героями, и на генеральном совете 12 сентября, по словам составителя ‘Материалов’, ‘выражено много стремлений противостоять врагам до последней крайности, многие сознавали необходимость принять решительные меры, но как бы поджидали, что в минуту опасности явится распорядитель, который разместит войска и одушевит гарнизон…’ (‘Материалы’, стр. 212).
Распорядителем явился Корнилов, но и сам он не был одушевлен большими надеждами, особенно после того, как решено было затопить корабли. История этого затопления рассказана у г. Жандра с подробностью, в которой довольно ярко выставляется драматизм события. До чего доходила тяжесть положения севастопольцев, как все надежды их были уничтожены — это можно видеть из приказа Нахимова, отданного 14 сентября (‘Материалы’, стр. 221):
Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизону, я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры и оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой, нас соберется до трех тысяч, сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю.
При таком настроении лучших из героев, при таком положении дел трудно было кому-нибудь остаться спокойным и сохранить уверенность в будущем успехе. Чрезвычайно любопытно следить в этом случае за расположением духа Корнилова, одного из главных распорядителей всего дела. Следить за этим мы можем, к счастию, изо дня в день по его журналу, который он вел постоянно для жены своей. Журнал этот напечатан в примечаниях к книге г. Жандра, и мы не можем удержаться, чтобы не представить из него несколько выписок нашим читателям. В начале сентября Корнилов еще совершенно спокоен, но чем далее, тем мрачнее становятся его мысли, только в конце сентября опять он ободряется.
4-го сентября. По слухам из лагеря, неприятель высадил свои войска и готовится атаковать наших. Позиция, избранная князем (Меншиковым), чрезвычайно сильна, и потому мы совершенно спокойны, впрочем, все зависит от бога.
5-го сентября. У нас в Севастополе все благополучно, все спокойно и даже одушевлено, на укреплениях работают без устали, и они идут с большим успехом. Надеемся, что князь Меньшиков обойдется без них.
7-го сентября.2 Мои занятия в продолжение дня состояли в разъездах по инженерным работам, которые идут по мере возможности. Я отрыл им около пяти тысяч рабочих и инструментов, и мы в неделю сделали больше, чем прежде делали в год. Одно, что лежит у меня на совести, — это откомандировка морских стрелков, но что же делать, когда князь не уступал моим доводам, вечером я опять писал ему о том же — что такое откомандирование лишает флот лучших людей и обречет его бездействию. Итак, завтра будет, кажется, день или великой победы, или конечного поражения. Боже, благослови наше дело! Мы, по крайнему разумению нашему, признаем его правым…
11-го сентября. Мы, моряки, останемся защищать Севастополь. Бог да поможет нам устоять против двадесяти языцев. В городе суета, на рейде еще большая.
12-го сентября. Вчера неприятель дневал за Бельбеком, наша армия снялась ему во фланг, по высотам Инкерманским. Я взял на себя защиту Северной стороны и теперь поселился в домике Меншикова, у батареи No 4-го. У меня 10 000 наших моряков, взятых с кораблей. Укрепления в надежном виде, и я, если армия сделает свое, надеюсь отдуться. Берег этот, кроме войска, защищается кораблями и пароходами, с моря же мы недосягаемы. Третьего дня, перекрестясь, со слезами на глазах, затопили на фарватере пять старых кораблей, и обратился прекрасный Севастопольский рейд в озеро. Город поручен триумвирату: Станюковичу, генералу Моллеру и Нахимову. Бог поможет Меншикову побить или хоть потревожить Арно, так Россия не потеряет чудного порта и флота.
14-го сентября. Неприятельские передовые колонны двинулись к Балаклаве и заняли город. Пароходы в большом числе ходили по всем херсонским бухтам и кругом в Балаклаву. Целый день занимался укреплением города и распределением моряков, переведенных, за исключением четырех баталионов, на городскую сторону. Итого у нас набирается 5000 резервов Аслановича и 10 000 морских разного оружия, даже с пиками. Хорош гарнизон для защиты каменного лагеря, разбросанного на протяжении многих верст и перерезанного балками так, что сообщения прямого нет!.. но что будет, то будет. Положили стоять. Слава будет, если устоим, — если же нет… По укреплениям работа кипит, даже арестанты усердствуют. Войско кипит отвагой, но все это может только увеличить резню, но не воспрепятствовать входу неприятеля. О князе ни слуху ни духу. Вечером собрались все для распределения ролей и решения позиций.
15-го сентября. О князе ни слуху ни духу. 2-я неприятельская колонна ночевала на месте ночлега первой, а в 10 часов утра обе тронулись к Севастополю. Во 2-м часу неприятельские аванпосты на дорогах старой и новой, к вечеру утвердились на плоской горе, над хутором Саранданаки. Армия, вероятно, позади. Неприятельские пароходы хозяйничают в херсонских бухтах, прилежащих к маяку и к Балаклаве. Конечно, завтра узнаем более. Наши дела улучшаются, инженерные работы идут успешно. Укрепляемся, сколько можем, но чего ожидать, кроме позора, с таким клочком войска, разбитого по огромной местности при укреплениях, созданных в двухнедельное время… Если бы я знал, что это случится, то, конечно, никогда бы не согласился затопить корабли, а лучше бы вышел дать сражение двойному числом врагу. С раннего утра осматривал войско на позиции: 6 резервных баталионов и 15 морских из матросов, из последних 4 приобучены порядочно, а остальные и плохо вооружены и плохо приобучены. Но что будет, то будет, — других нет. Чтобы усилиться, формируем еще команду из обоза. Может завтра разыграться история, хотим биться донельзя, — вряд ли поможет это делу. Корабли и все суда готовы к затоплению, пускай достанутся развалины!.. Вечер в черных мечтах о будущем России…
16-го сентября. Мы здесь не унываем, укрепляемся, как умеем и как средства позволяют. Непрерывная цепь редутов, бастионов и разного рода батарей представляют непрерывную линию пушечного огня, но эта линия на семи верстах… Есть высоты, на которых легко воздвигнуть батареи против нас, и кроме — три или четыре пути, в которых прорваться, конечно, легко, ибо защитников не много: моряков 10 000 да 6000 резервных солдат. Бог да благословит и укрепит нас.
18-го сентября. Наши дела по-старому. Укрепления умножаются, всё осматриваемся и готовим в случае атаки русский отпор… К вечеру князь приехал на Северную сторону, куда приближаются войска, с ним прибыл и курьер Николаевский. Князь очень жалуется на слабость войск своих и считает неприятеля очень сильным, собирается опять сделать движение, предоставляет Севастополь своим средствам. Если это будет, то прощай Севастополь!.. Если только союзники решатся на что-нибудь смелое, то нас задавят. Это мною было представлено князю, он обещал военный совет, которого мы и ожидаем. Держаться с войсками в Севастополе весьма можно, и держаться долго, но без войск — дело другое.
10-го сентября. Князь совета не собирал, но войска дал, к нам привезли три полка 17-й дивизии: Тарутинский, Бородинский д Московский. Теперь войска много, надеюсь, что будем стоять — и тогда отстоим, укрепления улучшаются.
21-го сентября. Войска еще прибыло: присланы два баталиона черноморцев, так что мы теперь в таком положении, что как бы силы врагов наших ни были велики, но мы должны устоять, разве войска не будут драться, чего предполагать нельзя.
24-го сентября. Мы подкреплены войском, в сообщении с главной квартирой и, несмотря на скопище неприятелей, обложивших Севастополь кругом с Южной стороны бухты, нисколько не отчаиваемся отстоять его, — разве бог нас оставит, тогда его святая воля.
27-го сентября. Наши укрепления всё усиливаются, гарнизон устраивается, здоровье солдат как нельзя лучше, несмотря — что все это живет на воздухе, и многие без крыш, и несут самую тяжкую, беспрерывную службу. Войско князя Меншикова расположено на Бельбекских высотах и Меккензиевой даче и растет подкреплениями. Сообщение с Россиею восстановлено совершенно, даже начинаются подвозы на Северную сторону, так что прекращаем вынужденную крайностию фуражировку. Если бы союзники дали нам в таком положении дождаться дивизии Липранди и других подкреплений, а сами бы дождались осенних погод, то надобно надеяться, что с милостиею божиею мы бы отстояли это сокровище России — Севастополь.
28-го сентября. К вечеру явился на наш аванпост французский артиллерист, — кажется, бежал от голода, потому что пище обрадовался, как ребенок. Он сказывал, что St. Arnaud умер, и что нелады между Канробером и Рагланом, и что эти нелады — причина их медленности, должно быть, бог не оставил еще Россию. Конечно, если бы неприятель после Алминской битвы пошел на Севастополь, то легко бы завладел им…
Этим искренним сознанием знаменитого адмирала мы заключим наши выписки из его дневника и кончим нашу рецензию ‘Материалов’, изданных г. Жандром и заслуживающих по своей полноте и важности полного внимания и благодарности не только от моряков, но и от всякого, кто добросовестно и с любовью занимается нашей отечественной историей.
Аничков — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I—IX, СПб., изд-во ‘Деятель’, 1911—1912.
Белинский — В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I—XIII, М., изд-во Академии наук СССР, 1953—1959.
Герцен — А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт I—XXVI, М., изд-во Академии наук СССР, 1954—1962 (издание продолжается).
ГИХЛ — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. П. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934—1941.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. I—XIV, М., изд-во Академии наук СССР, 1937—1952.
ГПВ — Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
Изд. 1862 г. — Н. А. Добролюбов. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), тт. I—IV, СПб., 1862.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
Лемке — Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. К. Лемке, тт. I—IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл. — 1912).
ЛН — ‘Литературное наследство’.
Материалы — Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861—1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890.
Некрасов — Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, тт I—XII, М., 1948—1953.
Писарев — Д. И. Писарев. Сочинения в четырех томах, тт. 1—4, М., Гослитиздат, 1955—1956.
‘Совр.’ — ‘Современник’.
Указатель — В. Боград. Журнал ‘Современник’ 1847—1866. Указатель содержания. М.—Л., Гослитиздат, 1959.
ЦГИАЛ — Центральный гос. исторический архив (Ленинград).
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I—XVI, М., ГИХЛ, 1939—1953.
В настоящий том вошли статьи и рецензии Добролюбова, написанные мм в декабре 1858 — июне 1859 года и напечатанные в ‘Современнике’ (NoNo 1—6) и в ‘Журнале для воспитания’ (NoNo 1—7).
Деятельность Добролюбова в эти месяцы протекала в сложной общественно-политической и литературной обстановке. В стране сложилась революционная ситуация. Кризис политики ‘верхов’, бедствия и растущая активность ‘низов’ создали объективные предпосылки для революционного выхода из кризиса, переживаемого самодержавно-крепостнической системой. В этих условиях борьба за революционный путь развития страны, в противоположность реформистскому пути, становится линией ‘Современника’. Она нашла яркое выражение в статьях Чернышевского, определила содержание и характер публицистических и литературно-критических выступлений Добролюбова.
Центральное место в статьях Добролюбова первой половины 1859 года занимает острая критика самодержавно-крепостнического строя России и разоблачение либерализма во всех его проявлениях (‘Литературные мелочи прошлого года’, ‘Что такое обломовщина?’, рецензия на сборник ‘Весна’). Вместе с тем статья ‘Роберт Овэн и его попытки общественных реформ’ развивает идею построения социалистического общества силами самих трудящихся.
В свете общих задач революционно-демократической программы ‘Современника’ Добролюбов защищает и развивает принципы материалистической философии (‘Основания опытной психологии’), разоблачает реакционную идеологию церковников (рецензии на книги: ‘Впечатления Украины и Севастополя’, ‘Голос древней русской церкви’ и ‘Современные идеи православны ли?’, ‘Мысли Светского человека’), крепостническую мораль и нравственность (‘Новый кодекс русской практической мудрости’, ‘Основные законы воспитания. Миллера-Красовского’).
Ряд рецензий Добролюбова направлен против субъективизма и реакционного осмысления исторического прошлого, против славянофильских и религиозно-монархических концепций развития русской литературы (‘История русской словесности’ Шевырева и др.), против теории и практики так называемого ‘чистого искусства’ (рецензии на сборники ‘Утро’, ‘Весна’).
Наконец, значительное место в работах Добролюбова за это полугодие занимают рецензии на педагогическую и детскую литературу в ‘Современнике’ и ‘Журнале для воспитания’.
Подготовка текстов статей и рецензий Добролюбова, напечатанных в NoNo 1—3 ‘Современника’ (включая вторую часть статьи ‘Литературные мелочи прошлого года’ из No 4), и примечания к ним — В. Э. Бограда, в NoNo 4—6 ‘Современника’ и в ‘Журнале для воспитания’ — Н. И. Тотубалина.
Принадлежность Добролюбову рецензий, напечатанных и ‘Журнале для воспитания’, устанавливается на основании перечня статей Добролюбова, составленного О. П. Паульсоном (Аничков, I, стр. 21—22).
Сноски, принадлежащие Добролюбову, обозначаются в текстах тома звездочками, звездочками также отмечены переводы, сделанные редакцией, с указанием — Ред. Комментируемый в примечаниях текст обозначен цифрами.
МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ СЕВАСТОПОЛЯ И ДЛЯ БИОГРАФИИ В. А. КОРНИЛОВА
А. Жандр
Впервые — ‘Совр.’, 1859, No 3, отд. III, стр. 49—61, без подписи. Принадлежность рецензии Добролюбову устанавливается на основании гонорарной ведомости ‘Современника’ (ЛН, т. 53—54, стр. 250). Цензорская корректура с разрешительной подписью цензора Д. И. Мацкевича хранится в ИРЛИ. На корректуре имеется авторская правка с исправлениями ошибок набора.
А. П. Жандр (1825—1895) — сенатор, вице-адмирал, участник Крымской войны и обороны Севастополя. По окончании в 1844 году Морского кадетского корпуса служил в Черноморском флоте, где долгое время был под командованием В. А. Корнилова, состоя при нем офицером для особых поручений и флаг-офицером. После Крымской войны — в морском министерстве, а затем в государственном контроле. Свыше двадцати пяти лет был директором-распорядителем пароходного общества ‘Кавказ и Меркурий’. Кроме рецензируемой книги, написал еще несколько статей.
1. Шкентросы — короткие веревочки, которыми подвешивается койка.
2. В корректуре далее следует не появившийся в ‘Современнике’ текст: ‘Сегодня пропасть дела, а курьер хочет отправиться с утра, и затем прощай, будь здорова, благословляю тебя и детей. Бог не оставит правых: потому ожидай развязки с спокойствием и терпением. В 1812 году Россия была в худшем положении, и отстояла свое величие, — даже умножила его’.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
