Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Рязанская губерния. Составил М. Баранович. Спб. 1860 г, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1860 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 19 минут(ы)

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том VII. Статьи и рецензии 1860—1861

М., ОГИЗ ГИХЛ, 1950

Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Рязанская губерния. Составил М. Баранович. Спб. 1860 г.¹

В предисловии к изданному теперь тому ‘Материалов, собранных офицерами генерального штаба’, сообщаются следующие сведения о происхождении и плане сборника, обещающего быть очень важным для науки.

Военное министерство и в особенности генеральный штаб постоянно встречали потребность в статистических сведениях о России. Потому в 1836 году высочайше повелено было генеральному штабу составлять и через каждые три года исправлять и пополнять военно-статистические обозрения губерний и областей Российской империи. Для этих обозрений дана была общая программа, по которой описание каждой губернии или области должно было состоять из двух частей: одна заключала в себе ‘общие’ статистические и географические сведения, другая — сведения специальные по предметам ведомств генерального штаба, провиантского и комиссариатского. По такой системе с 1837 до 1854 года были сделаны три издания военно-статистических описаний 69 губерний и областей империи, два первые издания были литографированы, а третье напечатано, но только для исключительного употребления главных военных управлений, а в публику эти издания не выпускались.

В 1856 году, по заключении мира, были возобновлены, но уже на новых основаниях, статистические работы генерального штаба, приостанавливавшиеся во время войны. Признано было, что работы эти заключают в себе много сведений, могущих быть обнародованными и служить полезными материалами для ученых, потому с 1857 года они производятся в размерах, обширнейших прежнего, с тем чтобы одна их часть, под названием статистического описания, печаталась для публики, и только другая часть, собственно военное обозрение, издавалась для исключительного употребления военного министерства. ‘Недостаток в офицерах (говорится в предисловии) и разные другие затруднения, неизбежные при исполнении столь обширных работ, были причиною, что работы эти не могли начаться одновременно во всей империи, но в 1858 году производились уже в большей части губерний и областей, а ныне производятся почти во всех частях России, и некоторые из них уже окончены, прочие же ведутся с различною степенью успеха’. Описание Рязанской губернии составляет начало предположенного издания. Предисловие оканчивается словами: ‘Издавая последовательно в свет, по мере окончания, прочие томы ‘Материалов для географии и статистики России’, департамент генерального штаба надеется, что труды офицеров генерального штаба приготовят полезный материал для изучения России и послужат хорошим основанием для дальнейших географических и статистических исследований’.

Мы можем прибавить, что, судя по всему, надежда департамента генерального штаба оправдается. Мы думаем так, во-первых, потому, что имели случай знать некоторых из числа офицеров, отправившихся для описания губерний, образованность и добросовестность их ручаются за хорошее исполнение возложенной на них работы, и мы уверены, что все их товарищи по этой работе имеют такие же достоинства. Вторым основанием предсказывать хороший успех делу служит первый образчик его — ‘Описание Рязанской губернии’, составленное г. Барановичем и находящееся теперь в наших руках.

По своему специальному характеру книга эта будет прочитана всеми, конечно, в одной Рязанской губернии, а за ее границами будет читаема только специалистами. Поэтому считаем нелишним сообщить здесь ее оглавление, которое познакомит читателя с программою всего начинающегося теперь издания.

Изложив в ‘Историческом введении’ историю края, составляющего ныне Рязанскую губернию, г. Баранович в первой главе своего описания излагает географию и топографию Рязанской губернии с большою подробностью. Во 2-й главе говорится о числе жителей, движении народонаселения, представляется очерк физических, нравственных и гражданских качеств всего рязанского населения вообще и в отдельности каждого сословия. 3-я глава содержит также очень подробные сведения о промышленности, 4-я глава — о состоянии образованности рязанского населения, 5-я глава описывает его внутренний и внешний быт, 6-я глава — управление, а 7-я глава содержит ‘сведения о городах и селениях и других замечательных местах вообще, и описание городов и замечательных мест в особенности’. Тут, между прочим, помещен полный список ‘селениям Рязанской губернии, имеющим более 100 дворов’, и селениям, в которых находятся ‘фабрики и заводы, базары и ярмарки, почтовые станции и этапные пункты, становые квартиры и волостные и сельские управления, монастыри, церкви, раскольничьи молельни и мечети, училища и богадельни, пристани, водяные мельницы и другие замечательные предметы’.

Надобно сказать, что г. Баранович исполнил эту программу очень добросовестно. Он воспользовался всеми существовавшими пособиями для изучения Рязанской губернии и, как видно по результатам, не жалел труда при собирании личными исследованиями сведений о тех предметах, по которым существовавшие материалы оказывались недостаточны.

Мы, конечно, не можем здесь пересмотреть все содержание толстого тома, составившегося из его трудов. Остановимся лишь на очень немногих страницах книги.

Во всей средней полосе Средней России, а в особенности в подмосковных губерниях, жалуются на истребление лесов. Рязанская губерния представляет цифры, слишком хорошо показывающие быстрый ход этого зла. Со времени генерального межевания в течение 80 лет истреблена ровно третья часть лесов, существовавших тогда в Рязанской губернии. Из 3 690 021 десятины всего пространства губернии, по генеральному межеванию, лесами было занято 1 413 426 десятин, а теперь показывается в отчетах уже только 942 393 десятины леса, из этого следует, что количество земли, занятой лесом, уменьшилось на 471 033 десятины. Люди, находящие достаточным повторять бездоказательные фразы одной из экономических школ, враждебной общинному поземельному владению, прямо толкуют, не справившись с фактами, будто бы в истреблении лесов виновато наше общинное землевладение, а частная собственность сохраняет у нас леса. Мы имели когда-то случай объяснять, что это бывало до сих пор у нас как раз наоборот,— что леса, принадлежащие государству или находившиеся в пользовании у общин, сохранялись и сохраняются хорошо или дурно, но все-таки гораздо лучше, чем леса частных владельцев². Книга Барановича представляет новое подтверждение тому. Вот его слова:

Относительно пользования лесом не соблюдается никакой правильности. Казенные леса стоят почти нетронутыми и сохраняются, хотя некоторые из них, при рассчитанном обороте рубки, могли бы иметь постоянный и выгодный сбыт на чугуноплавильные и стеклянные заводы, тем более, что собственно заводские леса почти истреблены, а соседние дачи частных владельцев находятся в скудном состоянии. Что же касается до помещичьих лесов, то они, как было уже сказано, рубятся без всякого порядка. Сбережение лесов и вообще сколько-нибудь правильное лесохозяйство замечается еще у тех владельцев, которых хозяйство находится вообще в хорошем положении, но таких немного, большею же частью помещики, стараясь извлечь хотя временную, но сколь возможно большую пользу, при первом представившемся случае для выгодного сбыта продают свои леса целиком разным промышленникам с условием совершенного истребления.

Из главы о движении народонаселения мы отметим одно очень основательное замечание г. Барановича. По десятой ревизии 1858 года, в Рязанской губернии оказывался некоторый перевес числа женщин над числом мужчин, точно то же было по девятой ревизии (1850 г.)³ Между тем по сведениям о количестве рождающихся и умирающих следовало бы ожидать противного. Г. Баранович говорит:

Сведения, заимствованные из дел рязанской духовной консистории, о количестве ежегодно заключаемых браков, рождающихся и умирающих, имеются за несколько лет. Средний вывод из них показывает, что перевес рождения бывает всегда на стороне мужского пола. Средним числом за 14 лет родилось:

Мальчиков — 29 127

Девочек — 28 044

Разница — 1 083

Следовательно, перевес рождений в пользу мужского пола довольно значителен, между тем как число умерших и мужского и женского пола совершенно одно и то же,— именно, по тем же выводам, умерло:

Мужского пола — 18 222

Женского пола — 18 239

Из этого следует, что в массе народонаселения губернии мужской пол должен быть многочисленнее женского, но на самом деле выходит совершенно противное. Причина этому ясная — убыль народонаселения от рекрутских наборов, войн, разных промыслов за пределами губернии, часто очень гибельных для здоровья, касается одного только мужского пола.

Влияние последней причины, именно разных промыслов за пределами губернии, не подлежит никакому сомнению. Рязанские поселяне, уходящие на промыслы в Москву, Петербург и проч., конечно, умирают в некотором числе за пределами губернии, и эти умирающие не вносятся в метрические книги Рязанской епархии. Но не от этой причины происходит, что число мужчин в Рязанской губернии оказывалось в последние десятилетия меньше числа женщин. В конце прошлого века или в начале нынешнего рязанцы также уходили на промыслы в другие губернии, а между тем по пятой и шестой ревизиям (1796 и 1812 гг.) числительность мужского пола была больше женского. По переписи 1812 года, произведенной до начала войны, в губернии было с лишком на 20 тысяч больше мужчин, чем женщин. Усиленные наборы 1812, 1813 и 1814 годов уничтожили почти весь этот перевес: по 7 ревизии (1815 г.) количество мужчин превышало количество женщин на 830 человек. В следующие годы бралось меньше рекрут, и излишек мужского населения сравнительно с женским по 8 ревизии (1833 г.) простирался до 3 850 человек. Но после того рекрутские наборы усилились, и в 1850 году (по 9 ревизии) в мужском населении сравнительно с женским оказался уже недочет в 10 тысяч человек. За 1850 год следовали годы Крымской войны, в течение которых этот недочет, конечно, еще увеличился, ‘о в два последние года (перед 10 ревизиею не производилось наборов, и потому недочет уменьшился с 10 тысяч человек до 5 тысяч человек.

Делая очерк нравственных качеств рязанского сельского населения, г. Баранович замечает в населении двух половин губернии, земледельческой и промышленной, обыкновенные черты различия, производимые разницею между неподвижным бытом земледельца и более подвижною жизнью мастерового или фабричного работника, но говорит, что независимо от этих различий есть черты, общие Noсему сельскому населению Рязанской губернии,— черты, принадлежащие поселянину и всех прочих великороссийских губерний. ‘Надежда на промысл (говорит г. Баранович) служит ему (рязанскому и вообще великорусскому поселянину) лучшим утешением в тяжкие дни невзгоды’.

Повиновение к властям и доверие к обществу суть тоже отличительные его свойства. Говоря правду, примеры ослушания и неповиновения довольно редки, и случаются более, как вынужденные чрезмерными требованиями или вследствие недоразумений. Крестьянин вполне доверяет обществу, среди которого живет, зная, что не обманет его, но в иных случаях жизни смотрит на многое, подозрительно и недоверчиво, и в этом, конечно, нельзя обвинять русского человека, по природе доброго и простодушного (стр. 136).

Надобно отдать полную справедливость уменью г. Барановича понимать народ: каких вздоров не рассказывают о нашем поселянине люди, обыкновенно порицающие его, и даже люди, обыкновенно восхищающиеся им,— каких пустяков не рассказывают они о тех сторонах его характера, которые так верно отмечает г. Баранович в немногих приведенных нами словах. От порицателей и панегиристов русского поселянина мы обыкновенно слышим уверения, будто бы он недоверчив к людям, носящим немецкое платье. Само собою разумеется, что никакой рассудительный и опытный человек, хотя бы был поселянин или мещанин, помещик или купец, офицер или чиновник, не станет с первого же слова раскрывать вам свое сердце, высказывать вам свои чувства и надежды, не узнав предварительно, расположены ли вы его слушать и готовы ли сочувствовать ему, но человеку, одетому в какое бы то ни было платье, не только немецкое, а хотя бы грузинское или турецкое, или даже славянофильское, и не только русскому человеку, но и всякому человеку, умеющему говорить по-русски, нужно ровно столько же времени, ни больше, ни меньше, на то, чтобы сойтись с поселянином, как и на то, чтобы сойтись с русским мещанином или купцом, или просто образованным человеком. Сядьте за стол в ресторане с людьми образованного общества, сядьте за стол на постоялом дворе с проезжими мужиками,— все равно разговор ваш с соседом будет несколько минут вертеться на общих фразах, и все равно через несколько минут он будет проникнут доверчивостью или прямодушием, если вообще вы сами таковы, что можете внушить доверие человеку какого-нибудь звания. Сблизиться с мужиком человеку из образованного общества не трудней и не легче, чем сблизиться с человеком своего сословия. Но, разумеется, для этого нужно, чтобы вы находились к нему просто в отношениях доброго знакомого к доброму знакомому, а не в каких-нибудь деловых отношениях, в которых откровенность становится источником невыгод для него,— в этом опять мужик ничем не отличается от всякого другого человека: если говорить ему вредно, он будет удерживаться от лишних речей. Точно так же и купец не будет говорить с вами о своей торговле, чиновник — о своей службе, если должен будет ожидать, что извлеченные из разговора с ним сведения намерены вы обратить во вред ему. Что тут особенного? Но, говорят, трудно убедить мужика, что вы не имеете намерения обратить во вред ему его доверие. Ничуть не труднее, чем всякого другого человека, напротив, даже легче, потому что он сильнее всякого будет расположен в вашу пользу, когда в вашем разговоре с ним будет дружелюбная ласковость, без чванной снисходительности. Точно так же можно было бы перебрать одну за другой все черты, указываемые в поселянине короткими, но верными словами сделанной нами выписки: готовность слушаться всякого рассудительного совета, всякого справедливого требования и т. д. Из всех этих черт мы считаем удобным вникнуть несколько поближе только в одну, которую г. Баранович называет доверием к обществу, да и эту черту рассмотрим лишь с одной стороны — со стороны отношений великорусского поселянина к способу землевладения, обычному у нас.

Г. Баранович разделяет мнение многих наших экономистов, будто бы общинное землевладение невыгодно. Тем достовернее отзыв его о расположении великорусских поселян к общинному землевладению. Мы приведем из его книги вполне весь отрывок об этом предмете:

Земли, предоставленные в пользование крестьян, делятся между ними поровну, в казенных имениях — по числу ревизских душ, а в помещичьих — по количеству тягол или наличных работников. У государственных крестьян дележ земли бывает обыкновенно после ревизии, после чего каждый владеет своим участком до следующей ревизии, то есть до нового раздела земель. Если же по каким-нибудь причинам в селении произошла значительная убыль населения, то, не дожидаясь ревизии, в селении делается общий передел земель между оставшимися ревизскими душами. Самый процесс дележа в казенных селениях следующий. Сперва разбивают земли на десятины и сортируют, по достоинству, на несколько разрядов. При этой сортировке принимают в расчет не одно качество почвы, но и отдельность земель от усадьб, одним словом, все выгоды и неудобства дачи. После того общество, то есть ревизские души, между которыми производится дележ, подразделяется на равные части. Части эти называются вытями или службами’ и как число их, так и число заключающихся в них душ произвольно, 200 душ, например, делятся на 4 или на 5 вытей, по 50 или по 40 душ в каждой, если же в селении 203 души, то остающиеся от расчета три души называются завытными и наделяются землей особо. Разделившись на выти, общество по числу этих последних делит и каждого сорта землю на равные части и потом бросает жребий, какой участок земли во всех разрядах какой выти достанется. Каждая выть, получив землю, опять сортирует ее по качеству на разряды и все полученные от общества участки делит по числу составляющих ее душ, а потом решает жребием, кому каким клочком владеть.

Таким образом делятся не одни пашни, но и все угодья, за исключением лесов, выгонов, иногда и лугов, остающихся в общем пользовании. Земли, находящиеся под усадьбами, тоже разделяются по душам, но занятые дворами, огородами и садами остаются без перемены, при разделе сих последних крестьяне, по условию, вознаграждают один другого участками лучших пахотных земель, конопляников и пр.

От подобного раздела поле выходит разделенным на полосы, шириною в 2 и 1 ¹/₂ саж., иногда и уже. Дробность полос часто бывает очень велика, но это не стесняет крестьян, они заботятся только, чтобы при дележе вся земля, худая и хорошая, была распределена между ними по качествам своим по возможности равномерно, если же случается, что иному не посчастливится и достанется дурная земля, то общество принимает в нем участие и вознаграждает его небольшими деньгами.

Подобный же способ раздела земли между крестьянами существует и в помещичьих имениях, с тою только разницею, что земля делится не по числу душ, а по числу тягол, отчего участки делаются не так дробны и самый раздел производится проще, кроме того, в разделе земель между крестьянами принимает непосредственное участие сам помещик или поставленный им бурмистр. Общий передел земли, или перекладка тягол, вредящий крестьянскому хозяйству, делается очень редко, обыкновенно тягло владеет доставшейся ему землей долгое время, затяглые же, не имея земли, живут при семействах, помогая им или приобретая деньги на стороне. Если же тягло в деревне по какой-нибудь причине уничтожилось, то земля, им оставленная, передается по жребию или по воле помещика одному из затяглых, который с этих пор несет тягло.

В оброчных имениях помещики представляют в пользование крестьян всю свою землю и за это, по условию, получают известный оброк с тягла, в имениях же барщинных каждое тягло наделяется средним числом двумя десятинами в каждом поле и за это обязано обработывать такое же количество земли господской, употребляя для этого своих лошадей, упряжь и земледельческие орудия. В большей части имений земли между помещиком и крестьянами делятся поровну, в редких имениях барская запашка превосходит крестьянскую. Кроме пашенной земли, крестьяне, несущие тягло, наделяются от помещика частью лугов для сенокоса, выгоном для скота, огородом, конопляником и пр. Что касается до лугов, то они делятся так же, как и пашни, в особенности там, где их много, большею же частью раздел покосов производится каждое лето, обыкновенно когда настанет время сенокосу. Через это много терпят луга, потому что никто не заботится об их осушении и очищении.

В хозяйственном отношении подобные разделы земель имеют много неудобств. Крестьянин, не имея твердой уверенности сохранить землю, возделанную его трудами, надолго и передать ее потомству, делается равнодушным ко всем улучшениям, если польза от них предвидится только в будущем, к тому же раздробление крестьянского хозяйства в виде клочков земли, разбросанных в разных местах, чрезвычайно затрудняет ведение правильного хозяйства. Но тем не менее эта система раздела справедлива по совести, крестьянин доволен ей и не тяготится ее недостатками, которые устраняет, по мере возможности, своим практическим умом и доверием к обществу. При дележе случаются иногда ссоры и неудовольствия, но редко были примеры, чтобы крестьяне обращались к властям с просьбою рассудить их в дележе земли.

Из всего этого мы видим, что единственная практически невыгодная сторона общинного землевладения в Рязанской губернии — обычай брать участок не одним целым куском в каждом поле, а дробить землю каждого поля на столько разных частей, сколько есть разных сортов земли, и давать каждому по полосе в каждом &gt,из таких участков, так что подушный участок в каждом поле составляется из нескольких разбросанных полос, очень мелких. Но это неудобство не имеет никакой связи с общинным землевладением: при существовании частной собственности земля одного поселянина также может состоять из множества разбросанных мелких кустов, как и видим мы во Франции, где семейство поселян, владеющее землей, имеет свою землю раздробленною средним числом на 23 или 24 клочка, лежащие врозь друг от друга. При частной собственности эта вредная раздробленность никак не может быть устранена без очень резких принудительных мер и, даже будучи раз истреблена, тотчас же стала бы возникать вновь. Земли одного владельца никак нельзя собрать в один кусок без принудительного обмена или принудительного отчуждения и округления административным путем. Но раз собравшись в одно место, поземельное имущество сельской семьи тотчас же вновь стало бы получать вид прежней раз* бросанности от разных дроблений одного куска и соединений в одни руки разных полос разных кусков через продажу, наследство и переход в приданое. Вредная разбросанность клочков лежит в самой натуре такого поземельного устройства. Но при общинном землевладении разрозненность клочков бывает лишь следствием того, что поселяне не замечают вреда в ней, то есть существует лишь в таких обстоятельствах, при которых не очень важен приносимый ею вред, и исчезает, как скоро становится тяжела для поселян. Из Гакстгаузена мы знаем, что во многих местах, где неудобство разбросанных полос стало чувствительно, поселяне наши уже перешли к другому способу делить участки по душам,— к способу, при котором никогда невозможно явиться вредной разбросанности полос⁴. Вместо того, чтобы давать в каждый подушный участок полосу каждого сорта земли, поселяне определяют относительное достоинство каждого сорта земли и достигают одинаковости подушных участков тем, что одну десятину лучшей земли полагают равняющеюся, например, 1 ¹/₄ десятины земли второго сорта и, быть может, целым трем десятинам самой худшей земли. При таком способе нарезывания подушных участков каждый участок состоит из одного куска в поле, и раздробленности уже никакой нет и быть не может. Если рязанские поселяне еще не поступают таким образом, это просто значит, что дробление на полосы еще не составляет для них чувствительного неудобства. Г. Баранович говорит, как о следствии общинного владения, еще о другом факте — о том, что они плохо удобряют землю, но это происходит от совершенно иной причины, как мы увидим сейчас.

Впрочем, мы замечаем все это лишь мимоходом. Здесь не место повторять мысли, давно и очень обширно изложенные в ‘Современнике’. Дело для нас теперь в том, что г. Баранович, не будучи расположен к общинному землевладению, прямо свидетельствует, однако, что ‘крестьянин доволен этою системою’, ‘не тяготится’ теми следствиями ее, которые г. Баранович называет недостатками и которые скорее надобно назвать просто различиями ее от системы частной собственности. Мало всего этого: сам г. Баранович признается, что ‘эта система раздела справедлива по совести’.

Известно, что у нас довольно плохо удобряются поля в большей части тех губерний, земля которых требует удобрения. Есть люди, столь богатые воображением и привычные повторять без всякого соображения тирады из плохих французских книжек, что приписывают это обстоятельство общинному землевладению. Гораздо проще объяснить его тем, что наши поселяне бедны и не могут обзавестись достаточным количеством скота, а помещики также почти все издавна обременены долгами и по нерасчетливости не могли заняться хозяйством как следует⁴. О количестве и содержании скота у поселян Рязанской губернии г. Баранович сообщает нам следующее:

Уход за скотом самый небрежный: скот никогда не чистится и не моется, солома бросается под ноги с целью увеличения навоза, а не для того, чтобы доставить скоту сухую подстилку. С приготовлением питательного корма и питья, а также с употреблением средств, предохраняющих скот от болезней, крестьяне почти незнакомы, воспитание молодых животных самое противуестественное, отчего большая часть их умирает, наконец для улучшения пород ничего не делается, крестьяне нисколько не заботятся о том, чтобы общими силами приобретать хороших быков для стад своих. Самое распложение животных предоставлено природе, плодиться начинают они прежде, чем достигнут полного развития, отчего получается слабый и болезненный приплод, и порода с каждым поколением становится слабее и слабее.

Очевидно, что при таком хозяйстве нельзя ожидать от скота больших выгод. Главная цель содержания скота: получение навоза и на летнее время молока. Мясная пища почти неизвестна крестьянам, в городах же продовольствуются пригонным скотом из губерний Воронежской, Тамбовской и Земли Войска Донского. Масло получается в малом количестве, и редко можно найти такие хозяйства, в которых бы оно шло в продажу и составляло предмет дохода. Одним словом, рогатый скот держится крестьянами только для того, чтобы запастись навозом и пропитать себя молоком, но так как кормовые средства весьма недостаточны, то крестьяне содержат самое ограниченное число голов, в большей части семейств можно найти одну, две и весьма редко три короЕы, так что и единственная цель содержания рогатого скота — накопление навоза — далеко не достигается.

Но, разумеется, смешно было бы ожидать, чтобы поселянин доставлял своему скоту пищу лучше той, какую имеет сам, или устроивал жилища для скота теплее, чище и удобнее, чем в каких живет сам. Мы возьмем из книги г. Барановича следующие очень верные заметки о пище и жилищах рязанских поселян:

Обыкновенно пища крестьян весьма проста и однообразна: ржаной хлеб, щи и каша составляют вседневный обеденный и ужинный их стол, с тем только различием, что последней часто не бывает. Ржаной хлеб отличается хорошим качеством, иногда только от небрежного квашенья и печенья делается неудобоваримым, в праздник пекут из ржаной муки с примесью пшеничной так называемые пироги и лепешки. Щи, как в постные, так и в скоромные дни, варят из квашеной капусты без всего, с тем различием, что в скоромные прибавляют в них иногда сала или сметаны, или просто молока, о заправе щей мукой, маслом и крупами не многие имеют понятие, и потому они выходят жидки и невкусны, вполне суровые. Каша бывает гречневая, пшенная и просяная, молочная и с постным маслом или толченым конопляным семенем во время постов, употребление каши уже служит признаком некоторого довольства, что же касается до мясной пищи, то это большая редкость крестьянского стола и допускается только в важные праздники. Рыбы в местах, отдаленных от рек, употребляют еще менее, в общем употреблении она только в последние дни масляницы, в зимний Николин день и в праздник Благовещения. Рыба употребляется соленая: белужина и севрюжина, и свежая: плотица, окунь, ерш, пискарь, язь, карась, иногда щука и лещ, вообще породы мелких рыб, которыми изобилуют озера и реки губернии. Овощи в малом употреблении, по причине отсутствия у крестьян хороших огородов, картофель, который мог бы служить весьма питательной и вкусной принадлежностью крестьянского стола, еще не в общем употреблении, его не везде разводят и притом в количестве недостаточном, еще менее можно встретить горох, свеклу и огурцы, только капуста в большом ходу, а также лук и редька в постные дни. Других овощей крестьяне почти не знают, фрукты идут в продажу, а в северных уездах об них не имеют и понятия. Грибы в большом употреблении, без них трудно обойтись крестьянину в постные дни, но ягоды собираются только для продажи, разве дети воспользуются иногда случаем полакомиться ими, и притом не разбирая, зрелы ли они или незрелы, от чего всегда в то время, когда поспевают ягоды и фрукты, существуют болезни желудка и поносы.

Молочная пища употребляется мало, молоко и сметана служат более для приправы щей и каши, кислое молоко едят иногда, но более делают из него творог, который так же, как и яичница, подается к столу более по праздникам. С другим приготовлением пищи крестьяне незнакомы, разве блины делают в этом случае исключение, их едят обыкновенно на маслянице, иногда же и в другие дни. В большие праздники и в особенности на масляной количество съедаемой пищи, можно сказать, удвоивается, вследствие чего являются и вредные последствия невоздержания, но есть времена в году, когда, напротив, крестьянин, даже исправный в хозяйстве, голодает, и самое голодное для народа время, бесспорно, Петров пост, в это время овощи еще не созрели, а заготовленная впрок капуста бывает на исходе, так что обыкновенным кушаньем в этот пост бывает квас с зеленым луком и огурцы, если они поспели. К довершению всего часто у крестьян к этому времени недостает даже хлеба, и он прибегает к займам или для насущного пропитания молотит рожь еще незрелую.

Жилище поселянина, состоящее из разных построек, представляет всегда фигуру четвероугольника, более или менее продолговатую. Главное строение есть изба, стоящая обыкновенно лицом на улицу, в одну линию с нею — ворота, потом амбар или плетень, по бокам и с заду — бани, погреба, конюшни, хлевы, загороды для скота и разные другие пристройки. Амбары не всегда находятся в черте прочих строений, есть много деревень, особенно в южных уездах, где амбары стоят отдельно через улицу и за двором.

Жилые строения состоят обыкновенно из двух изб или срубов, стоящих большею частью без фундамента и соединенных между собою холодными сенями. Одна изба (теплая) назначается для житья, а другая есть клеть, в которой хранится посуда, провизия, одежда и прочее имущество, а летом в ней живут. Впрочем, это главное строение крестьянина весьма разнообразно в своих формах, иногда вместо клети ставится другая изба с печкой, гораздо же чаще встречаются крестьянские дома, состоящие из одной лишь избы и холодных сеней, где устроен небольшой чулан вместо клети. На севере губернии избы строятся выше и разделяются дурно сколоченным полом горизонтально на две половины, из коих в верхней живут, а нижняя заменяет клеть и называется подполица, В уездах Данковском, Скопинском, Пронском и других западных клеть называется горницей, а иногда горенкой.

Размеры избы соразмеряются с величиной семейства. Обыкновенно изба составляется из 15, 20 и более венцов, таким образом средняя высота ее выходит от 4 до 6 аршин. Вообще можно сказать, чем севернее, тем избы выше, но ширина и длина их везде одинакова и заключают от 6 до 9 аршин. Если взять избу средней величины, то она вмещает в себе пространство в 144 кубических аршина, в каждой избе, в сложности, живут по восьми человек, следовательно, каждый пользуется пространством, имеющим в длину и ширину три, а в вышину два аршина, если же принять в соображение все принадлежности избы и домашнюю скотину, которая в течение зимы постоянно в ней толкается, то можно составить себе понятие о тесноте крестьянских жилищ. Главная принадлежность избы есть русская печь, сбитая большею частью из глины и в деревянной оправе или сложенная из кирпичей, она лежит на деревянном опечике, устроенном в углу, подле двери, и занимает обыкновенно шестую часть избы. Русская печь не вполне удовлетворяет своему назначению, если она с трубой, то приспособлена более для печения хлеба и для приготовления пищи, чем к нагреванию избы. Крестьяне это ясно видят, и вот причина, почему они избегают печей с трубами, желая некоторым образом устранить их недостатки другим неудобством, более удовлетворяющим назначению печи в зимнее время, то есть нагреванию избы. Известно, чем долее горячий дым, посредством поворотов в трубе, задерживается в печи, тем более она дает теплоты, и на этом основывается превосходство курных изб перед белыми, кроме того, курные избы удобнее, потому что сухи, напротив, избы с печными трубами в зимнее время всегда сыры, потому что печь не в состоянии нагревать надлежащим образом стены, и они мокнут, осаживая влажность в воздухе. Крестьяне жалуются также, что избы с трубами угарны, если угаром назвать всякое испарение или отделение газа, действующее вредно на организм, то весьма естественно, что в избах, где живет домашняя скотина и находится в брожении приготовляемая пища и питье, где нечистота от людей, скота и домашних птиц, всеобщая неопрятность, везде раззешено для сушки белье, платье и пр., а кругом заплесневшие гнилые стены, то в этих избах должен быть угар, и в этом случае дым, как средство против гнилости, уничтожает его и очищает избу, унося с собой вредные испарения, ибо при топке печи обыкновенно отворяются двери.

Все это причиною, что крестьяне до сих пор не оставляют курных изб, доже топят по-черному там, где устроены печные трубы. Только старание о соблюдении чистоты, отсутствие скота и печь, хорошо сложенная из кирпича и большого размера, позволяют хозяину вполне пользоваться теми выгодами, которые доставляет белая изба с трубой.

Исчисляя выгоды курных изб, нельзя, однакож, не признать их весьма неудобными, они действуют губительно на здоровье своею атмосферой, наполненною дымом и чадом, неровною температурою и сквозным ветром во время топки. По закрытии дымового окна, изба бывает тепла, но зато утром температура почти равняется уличной.

Все это вещи, очень давно и очень хорошо известные каждому, кто сколько-нибудь интересовался бытом великорусских поселян. Каждому из таких людей не менее известны и причины такого положения. Но г. Баранович излагает дело таким спокойным тоном, что едва ли у кого-нибудь достанет смелости обвинить представляемый им отчет в преувеличении. Думаем, что следующие места, приводимые надои из его книги, не нуждаются в комментариях, как, вероятно, не нуждаются и предыдущие отрывки. Мы ограничимся тем, что выпишем их.

Говоря о недоимках, лежащих на государственных крестьянах, г. Баранович делает такое объяснение:

Одно важное обстоятельство необходимо должно было иметь влияние на состояние недоимок у казенных крестьян, это — учреждение палаты государственных имуществ. Не утверждая, в какой мере это учреждение способствовало или препятствовало успешному взносу податей, представим состояние недоимок до открытия палаты государственных имуществ и после сего. Эти сравнительные выводы покажут следующее,

при учреждений палаты в 1839 году подушной и оброчной недоимки считалось — 110 948 р. с.

а к 1856 году — 768 796 ‘ ‘

Следовательно, недоимка увеличилась на 657 848 р., то есть в семь раз.

Наконец есть еще одно зло, сильно ослабляющее народную нравственность и благосостояние и служащее главнейшею причиною накопления недоимок: это пьянство — порок, тем более возбуждающий сожаление, что пагубные следствия оного усиливаются разными посторонними обстоятельствами.

Число кабаков, пропорционально количеству душ, в селениях государственных крестьян в пять раз больше, чем в помещичьих селениях. Но многочисленность эта не должна считаться следствием желания самих государственных крестьян: они, по свидетельству г. Барановича, ‘ходатайствуют о выводе питейных домов из своих селений’ (стр. 416).

О помещичьих крестьянах и о помещиках мы не будем говорить ничего, довольствуясь только одною краткою выпискою о тех и другою, столь же краткою, о других. Из крестьянских повинностей мы заметим слова г. Барановича только об одной обозной:

Летние обязательные работы состоят в разных полевых занятиях по земледелию, зимние же — в молотьбе и возке помещичьего хлеба на продажу, к местам сбыта. Эта возка составляет одну из обременительных статей барщинных обязанностей и совершается часто в отдаленные места, в уездах Раненбургском и Данковском каждое тягло обязано делать от двух до трех обозов в зиму, за 350 верст каждый, в Пронском и Михайловском— такое же количество обозов в Москву, на расстояние от 200 до 280 верст, в Зарайском — по три обоза в Москву и по шести к Илье пророку (Московской губернии, Богородского уезда) и пр.

О состоянии помещиков Рязанской губернии можно судить по способу, каким продают они хлеб.

Заподряды хлеба у помещиков делаются в декабре или январе месяцах, когда обыкновенно цены стоят выгоднейшие, иногда заподряды эти делаются и ранее, но всегда принимаются в расчет цены январские, и по ним совершается расплата. Случается, что хлеб покупают даже на корню и деньги выплачиваются вперед, но при этом заключается условие, что противу цен, которые будут в январе, помещик должен сделать уступку на 15 и более процентов.

Купец, покупая у помещика хлеб, дает ему задаток, чем выгоднее сделана покупка и чем настоятельнее требование на хлеб, тем более платится задаток, так что величина задатка определяет и самую степень выгодности торговли, впрочем, при значительном заподряде в задаток дается обыкновенно половина всей суммы, иногда же платятся и все деньги, но при этом делается в пользу купца уступка.

Читатель, конечно, понимает, что выгоднейшими ценами называются здесь выгоднейшие для купцов, то есть самые низкие. Таким образом помещики Рязанской губернии, по расстроенности своих дел, принуждены продавать хлеб по самым убыточным ценам, да и из этих цен делать купцам значительную уступку для получения денег вперед. Надобно помнить, что г. Баранович говорит о положении дел в годы, предшествовавшие началу так называемого крестьянского вопроса⁵. Вообще он говорит, что хозяйственные дела помещиков Рязанской губернии находились тогда в самом неудовлетворительном виде.

Закрывая его книгу, мы должны сказать, что часто и очень часто будут ссылаться на нее все занимающиеся статистикою России. Г. Баранович заслуживает полной признательности за свой прекрасный и добросовестный труд. Надобно желать, чтобы и следующие томы полезного издания, предпринятого департаментом генерального штаба, походили на описание Рязанской губернии.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ ‘Материалы для географии и статистики России’ вышли в свет, начиная с 1858 по 1868 год в 36 томах.

² О том, что общинное владение землей не препятствует сохранению лесов, Чернышевский писал в ‘Заметках о журналах’, апрель 1857 года, по поводу статьи Струкова (в ‘Экономическом указателе’, No 5, 7, 9 и 10, 1857) ‘Опыт изложения главных условий успешного сельского хозяйства’ (стр. 752 т. IV настоящего издания).

³ По вопросу о том, что община якобы препятствует улучшению земледелия, Чернышевский писал во многих работах, в том числе в статье ‘Суеверия и правила логики’.

⁴ Гакстгаузен Август (1792—1866) — барон, немецкий экономист реакционного направления, известен как исследователь прусских аграрных отношений, а затем русских ‘сельских учреждений’, в частности русского общинного землевладения, которое он описал в книге ‘Исследования о внутренних отношениях народной жизни и в особенности сельских учреждений России’. Отзыв Чернышевского о книге Гакстгаузена напечатан в IV томе нашего издания. О способе дележа общинной земли, на который Чернышевский указывает в тексте, см. стр. 310—311 тома IV наст, издания (отрывок из произведения Тенгоборского ‘О производительных силах России’).

⁵ Начало крестьянского вопроса — издание царского рескрипта на имя виленского генерал-губернатора об образовании губернского комитета ‘по улучшению быта помещичьих крестьян’ в 1857 году.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Впервые напечатано в ‘Современнике’ 1860 г., кн. XII, отдел ‘Современное обозрение. Новые книги’, стр. 245—260, без подписи автора. Перепечатано в полном собрании сочинений 1906 г., т. VI, стр. 391—401. Печатается по тексту ‘Современника’.

Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Рязанская губерния. Составил М. Баранович. Спб. 1860 г.1

ПРИМЕЧАНИЯ

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Читайте также:

Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Рязанская губерния. Составил М. Баранович. Спб. 1860 г.¹