В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ
В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ
Воспоминания о ЛЕНИНЕ
Воспоминания о ЛЕНИНЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО ‘НАУКА’
Москва
1969
МАТЬ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА
МАТЬ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА
——
——
——
——
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Мать Владимира Ильича, Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич, Год: 1928
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Давно, когда мы еще были там, за границей, эмигрантами, когда еще не верилось, что грянет революция, мы часто, собираясь вместе, расспрашивали друг друга о матери Владимира Ильича. Скудны и отрывисты были эти сведения, но мы знали, что она там далеко, трепетно переживает все за своего сына: ведь один, старший, уже погиб от руки палача1 в горделивом и самоотверженном единоборстве с царизмом. Что должна была она думать и чувствовать, когда и этот, второй, ее любимец, пошел твердой поступью по стезе неуклонной борьбы не только с царизмом, но и со всеми угнетателями человеческого рода?
Тогда — один на один.
Ныне — класс против класса. Партия против могущественной организации дворян, попов, военщины, чиновников и помещиков.
Изо дня в день, из ночи в ночь, из месяца в месяц, из года в год — всё тревоги, всё страдания.
И вот грянула революция 1905 г.
Владимир Ильич, конечно, один из первых нелегально приехал в Россию. Легализовался, прописал паспорт и через два дня опять в подполье… Такова была свобода тех дней, что открыто жить Владимиру Ильичу было трудно, и он, конечно, должен был, опять перейдя на нелегальное положение, вскоре уехать из Петербурга.
Мария Александровна, мать его, осталась без сына, только несколько дней повидав Владимира Ильича — в дни октябрьских ‘свобод’ 1905 г. Владимир Ильич вскоре уехал в ближнюю Финляндию, а потом должен был оттуда эмигрировать за границу.
Началось время ужасной реакции. Взбесившиеся чиновники охранного отделения рыскали повсюду, производя разгромы, обыски, уничтожая все остатки революционных организаций. Тюрьмы наполнялись арестованными. Эшелонами отправляли политических в ссылку, на поселение, в каторжные работы… Опять набились битком московский, орловский, харьковский централы. Опять наполнилась Петропавловская крепость. Опять заселились шлиссельбургские одиночки. Разгул темных сил озверелого царского, теперь ‘конституционного’, правительства был ужасен. Вести нашу партийную работу было крайне трудно. Встречаться друг с другом было нелегко, ибо никто никогда не знал, что и как будет дальше, когда придут к нему нежеланные гости, и можно было нарваться на засаду.
Всегда тянуло пойти туда, к Елизаровым, где жила и мать Владимира Ильича у своей замужней дочери Анны Ильиничны. Всегда хотелось посмотреть на них, поговорить с ними и узнать, хоть что-нибудь узнать, о Владимире Ильиче. И мы приходили туда. Приветливая Мария Александровна поила нас чаем, чутко прислушивалась к нашим разговорам и стремилась сейчас же и нас расспросить, нет ли каких сведений о Володе, не приехал ли кто оттуда, не было ли писем? И все с величайшим вниманием и любовью старались сказать ей всё, что знали мы о ее любимом сыне, который для всех нас был любимейшим товарищем и вождем партии, а для нее, для матери, конечно, Володей прежде всего.
И наслушавшись и наговорившись, она, маленькая, худенькая, вся светившаяся глубокой добротой и печалью, тихо подходила к роялю, открывала его и, как бы уносясь далеко-далеко в своих думах, начинала играть, хорошо играть, печальные тихие мелодии, так гармонирующие со всем ее настроением.
Душу всегда надрывали мне эти звуки, плавно бежавшие из-под старческих рук бледной, исстрадавшейся Марии Александровны. Мысли всегда в это время уносили меня к злым и суровым восьмидесятым годам, к казематам Шлиссельбурга, где погиб от руки палача тот, память о котором, как мне казалось, исторгала из сердца матери эти печальные, трогательные напевы, эти мягкие мелодичные звуки. Сын ее Александр был казнен императором Александром III за заговор на его жизнь.
Точно окруженная огненным кольцом, она одна, безмерно любившая своих детей, стояла на страже их благополучия, зная, отлично зная, что все они, и сыновья, и дочери, и зять, все всегда готовы отдать себя за ту .манящую идею борьбы, за что один уже сложил свою честную, смелую голову, а все другие готовы всегда пойти на что угодно, на какие угодно страдания и лишения, лишь бы восторжествовало то, в чем они глубоко убеждены.
Мать одной из самых революционных семей, она, страдая и мучаясь муками любящей и любимой матери, гордилась своими детьми, среди которых вырос и возмужал тот, кто отмечен судьбой в веках и в истории тысячелетий.
Пришли годы страшной кровавой империалистической войны. Все смешалось. Бурная жизнь кипела и уносила людей в безвестные дали. Коснулась она и семьи Марии Александровны.
Как-то рано утром, часов в шесть, слышу телефонный звонок. Несомненно, что-то тревожное.
Вскочил с постели. Подхожу.
— Вы можете ко мне прийти? — слышу слабый старческий голос.
— Кто это? — думаю. — Батюшки, да ведь это Мария Александровна!
— Конечно, сейчас, сию минуту. — А сам не решаюсь спросить, что случилось.
— Приходите поскорей, пожалуйста, поскорей… — чуть-чуть звучит в телефон… — Маня2 пропала…
— Да что вы? — спешу сказать. — Нет, она жива-живехонька. Я только что вчера получил письмо от Веры Михайловны — она ее встретила на фронте…
— Не может быть!..— слышу радостный всплеск повеселевшего голоса.
— Верно…
— А вы меня не обманываете?
— Да нет же, Мария Александровна, я письмо принесу.
— Буду ждать…
— Ну-ну, бегу…
И я действительно побежал ранним летним утром к Марии Александровне, ясно представляя себе, как она перетревожилась за эту ночь…
Звоню.
Она сама и отворяет. Еще более похудевшая, взволнованная. Пятна яркого румянца на ее измученном матовом лице подчеркивают ее душевное волнение.
Я читаю ей письмо. Она требует еще раз прочесть. Перечитываю еще раз, внятно, спокойно, с расстановкой.
Она успокаивается и задает мне ряд испытующих вопросов. Я показываю ей почтовый штемпель на конверте, и она вдруг добро-добро улыбается и ласково благодарит меня за принесенную ей весточку.
— А то вот я всю ночь не спала, все о Мане думала… Причудилось мне, что с ней несчастье.
Она повела меня пить чай с баранками, и я с удовольствием рассказал ей все, что знал о Марии Ильиничне, о том, где она встретилась с Верой Михайловной, сколько верст от фронта, грозит ли ей опасность от немцев, может ли она попасть в плен. В эту минуту нас только это и интересовало. Я твердо обещал Марии Александровне сообщать ей решительно все, что я буду знать о фронте, и тотчас же написать моей жене Вере Михайловне, чтобы она сообщала также все, что она будет знать о Марии Ильиничне.
И мы расстались.
Быстро шло время. И вот наступил час, когда не стало Марии Александровны. Она умерла на руках своей дочери Анны Ильиничны.
Хоронили ее на Волковом кладбище в Петрограде.
Война разметала многих из нас в разные стороны. Пришли на похороны немногие. Мы собрались все в кладбищенской церкви.
В гробу она выглядела такой же добрострадающей, как и в жизни. И меня крайне удивил своей легкостью гроб, когда нам вдвоем с М. Т. Елизаровым пришлось нести его на руках до могилы от кладбищенской церкви, где, по законам того времени, обязаны были ее отпевать, чтобы получить право похоронить.
Быстро насыпан был холм, и мы украсили его живыми цветами. Грустно постояли, подумали и пошли.
Мать Владимира Ильича умерла, так и не дождавшись встречи с ним.
Грянула Февральская революция.
События мелькали одно за другим.
Вот наконец и Владимир Ильич приехал в Петроград.
Его торжественно встречал революционный пролетариат, матросы и солдаты.
Прошли первый вечер и первая ночь: митинги, речи, призывы, клятвы, воспоминания.
И вот наступил первый день свободного пребывания Владимира Ильича в Петрограде.
Он позвонил мне и просил прислать автомобиль, и я знал, что первой его поездкой в Петрограде будет поездка на Волкове) кладбище3 на могилу матери.
Всегда сдержанный, всегда владевший собой, всегда серьезный и задумчивый, Владимир Ильич не проявлял никогда, особенно при посторонних, интимности и задушевности своих чувств. Но мы все знали, как нежно и чутко относился он к своей матери, и, зная это, чувствовали, что тропинка на Волковом кладбище, туда, к этому маленькому холмику, была одной из тяжелых дорог Владимира Ильича.
Вот и его уже нет среди нас.
Но благодарное наше социалистическое отечество, считая его своим первейшим, никогда незабвенным гражданином, будет чтить и его страдалицу-мать, давшую всему человечеству великого сына, творца и гения титанической борьбы за освобождение всех угнетенных.
Да будет славно имя — имя Марии Александровны Ульяновой — и имя ее да не забудется из рода в род, из поколения в поколение нашего и всемирного революционного боевого пролетариата, ведущего классовую борьбу за свободу угнетенных народов не на жизнь, а на смерть.
Она — она мать Владимира Ильича!
В первой редакции опубликовано в ‘Нашей газете’. М., 22.IV 1928, No 94. Печатается по первому изданию настоящего сборника (М., 1965).
1 Речь идет об Александре Ильиче Ульянове (1866—1887), старшем брате В. И. Ленина. А. И. Ульянов был в 1886 г. одним из организаторов группы, следовавшей традиции ‘Народной воли’. За участие в подготовке покушения на Александра III 1 марта 1887 г. был арестован, приговорен к смертной казни и 8 мая этого же года казнен вместе со своими единомышленниками в Шлиссельбурге.
2 Мария Ильинична Ульянова (1878—1937) — видный деятель Коммунистической партии и Советского государства, младшая сестра В И. Ленина. С 1898 г. профессиональный революционер, активно участвовала в работе ‘Искры’. Неоднократно подвергалась арестам и ссылкам. С марта 1917 г. до весны 1929 г. — член редколлегии и ответственный секретарь газеты ‘Правда’, с XIV съезда партии — член ЦК. позже член Комиссии советского контроля.
3 4 (17) апреля 1917 г. В. И. Ленин посетил могилы матери Марии Александровны и сестры Ольги Ильиничны на Волковом кладбище (см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 649).