Н. А. Тэффи
Маски
Маски, Тэффи, Год: 1911
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 1: ‘И стало так…’
М., ‘Лаком’, 1997.
У нас любят рядиться на святках и прятаться под маску, но что в этом веселого — право, никто объяснить не сумеет.
Я понимаю, как чувствует себя француз, надевая маску.
— Ho-la-la!
Про каждого из своих добрых знакомых он знает сотни штучек и тысячи маленьких гадостей, на которые так приятно намекнуть, а еще приятнее сказать прямо в глаза!
Но в обыденной жизни и с открытым лицом это невозможно. Еще поколотят! Да и к чему ссориться?
То ли дело в маскараде.
— Madame! Брюнет, которым вы интересовались в сентябре прошлого года, передал известный вам ключ одной из ваших приятельниц. Какой? Если позволите, я намекну…
Тонкая интрига заплетается, расплетается.
Отправляясь на маскарад, француз заранее придумывает — с кем и о чем говорить, как устроить, чтобы было занятно, и весело, и тонко, чтобы можно было немножко рискнуть, немножко провиниться и все-таки ‘са ne tire pas a conseguence’ {Это не имеет никаких последствий (фр.).}.
Русский человек маскируется мрачно.
Прежде всего и главнее всего — это чтобы его не узнали. И для чего ему это нужно — одному Богу известно, потому что ни балагурить, ни шутить, ни интриговать он никогда не будет.
Придет на костюмированный вечер, встанет где-нибудь у печки и молчит. Слова из него не выжмешь.
А кругом все стараются:
— Да это Иван Петрович! По рукам видно! Иван Петрович, снимите маску!
Но маска пыжится, прячет руки и молчит, пока не удостоверится, что узнана раз навсегда и бесповоротно. Тогда со вздохом облегчения открывает лицо и идет чай пить. Потом помогает узнавать другие маски.
Долго не узнанные томятся.
Им жарко, душно и смертельно скучно.
Зато на другой день хвастаются:
— Весело вчера было?
— Ну, еще бы! Меня так до конца и не узнали! Нарочно весь вечер ни с кем не разговаривал.
— Всех надул! — мрачно веселится вчерашняя маска. — Поди, до сих пор не угадали, что это был я. Сегодня отдохну денек, а завтра снова в маскарад. А то уж очень жарко! Два дня подряд — организм не вынесет.
Тоска в наших маскарадах смертельная!
Распорядители из кожи вон лезут, придумывая ‘трюки’.
Ничто не помогает!
Жмутся по углам тоскливые маски и все боятся, как бы их не узнали!
Изредка мелькнет нелепым диссонансом какой-нибудь веселый Пьеро или Арлекин. Взвизгнет, перекувырнется.
Но от него все норовят подальше. Еще, мол, в историю впутаешься.
Если, не приведи Бог, затешется в маскарадную толпу настоящий остряк и весельчак (чего на свете не бывает!) — ему не сдобровать.
Слушать его будут молча, на шутки не ответят. В прорези масок заблестят злые огоньки и скажут:
— А сорвать с него маску да вздуть хорошенько, так не стал бы тут растабарывать!
— Туда же, шутник!
Хозяева к острякам тоже относятся подозрительно.
— Афимья! — кричат кухарке. — Ты там посматривай за калошами. Мы отвечать не можем. В маске-то каждый притвориться может. А кто его знает, что у него на уме! Шутники!
Но такие шутники на русском маскараде редки до чрезвычайности. И то они склонны скорее покукурекать петухом или поквакать лягушкой, чем завести тонкую интригу.
Даже любители анонимных писем, завзятые сплетники и вруны, — и те, надев маску, думают только о сохранении своего инкогнито.
— Маска, ты меня знаешь? — спрашивает у сплетника дама, которую он сразу узнал и про которую чересчур много знает.
Но он мычит в ответ, хотя сердце его разрывается от желания поязвить безнаказанно.
Особенно жестоко веселятся на святках в провинции. Каждый вечер рядятся и ездят по домам.
— Ряженые приехали!
Хозяева встречают их в гостиной молча. Молча входят маски.
Кто-нибудь заиграет на рояле. Маски молча протанцуют и молча уйдут.
Поедут к другим знакомым, и опять то же.
Уж такое беспросветное удовольствие!
У помощника исправника был сынок. Страшно любил наряжаться и маскироваться.
Из гимназии его выгнали, так что досугу было много. На святках наряжался, в будни вспоминал.
Юноша был здоровьем слаб и к концу святок еле держался на ногах.
— Да посмотрите, — жаловалась его мать, — на что он похож стал! Ведь краше в гроб кладут.
— Зато никто меня ни разу не узнал! — хвастался сынок. — Двадцать раз маскировался — и никто! У головы до утра молча просидел, маски не снимал. И ужинать не стал. Начну, думаю, есть — еще узнает кто. Худо мне стало под конец, прямо дышать нечем. Закрыл глаза, даже сомлел на минутку. Сижу, держусь за стол руками, дотяну до до утра, — сам не знаю.
— Вот видите! — горюет мать. — Не бережет он себя, загубит здоровье!
Но сын остановил ее строго:
— Ничего, маменька! Вы свое пожили, так дайте и другим. Мне ведь тоже повеселиться хочется.
И мать замолчала. Потому что сама знала, что значит русский маскарад.
Тяжело, а ничего не поделаешь!