Ф. Шиллер
Ф. Шиллер
МАРКС и РЕАЛИСТЫ XIX ВЕКА
МАРКС и РЕАЛИСТЫ XIX ВЕКА
‘Литературная газета’, No 12, 1933
Маркс и реалисты XIX века, Шиллер Франц Петрович, Год: 1933
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Франц Меринг в своей ‘Истории германской социал-демократии’, анализируя ‘литературные вкусы’ Маркса и Лассаля, характеризует их следующим образом: ‘С полной рельефностью это различие не выступает, когда сопоставляешь любимых писателей того и другого. Для Маркса таковыми были Гомер, Данте, Шекспир, Сервантес, из новейших — Бальзак, для Лассаля — Гуттен. Лессинг, Фихте: из новейших — Платен. Мы видим здесь два рода литературных типов коренным образом различающихся между собой’.
В этом свидетельстве Меринга указывается на чрезвычайно высокую оценку Марксом — в литературном наследстве прошлого — творчества великих писателей-реалистов. Это подтверждают и все известные нам высказывания Маркса о Гомере, Сервантесе, Шекспире, об искусстве Ренессанса и писателях-реалистах восходящей буржуазии XVII-XVIII веков. Во всех своих высказываниях о литературе Маркс и, Энгельс постоянно подчеркивают правдивое, реалистическое изображение действительности, глубокое изучение и верное изображение реальных отношений, вскрытие ведущих тенденций в этой действительности, при этом они пред’являют писателю, близкому к рабочему классу, требование изображать действительность не пассивво, статично и фотографическим способом, не трактовать реализм как некий , надклассовый об’ективизм. Как основоположники научного коммунизма понимали реализм в литературе, об этом лучше всего свидетельствует формулировка Энгельса в известном письме оБальзаке: ‘На мой взгляд,— пишет он,— реализм подразумевает кроме правдивости деталей, верность передачи типичных характеров в типичных обстоятельствах’. т. е. ‘обстоятельствах, которые их окружают и заставляют нх действовать’.
Маркс сам был величайшим реалистом В своей работе. Лафарг, прекрасно знавший ‘исследовательскую лабораторию’ Маркса, дает нам следующую картину о его методе работы: ‘Вико сказал: ‘Всякая вещь является телом только для бога, который все знает, для человека, который познает только внешние стороны явлений, вещь остается только поверхностью. Маркс,— продолжает Лафарг,—постигал вещи по образу бога Вико. Он видел не только поверхность, он проникал во внутрь, он исследовал составные части в их взаимодействии и в их взаимном противодействии. Он изолировал каждую из этих частей и прослеживал историю ее развития. После этого он переходил от вощи к ее обстановке и наблюдал действие последней на первую и обратно. Он возвращался затем к возникновению об’екта, к его изменениям, эволюциям и революциям и доходил до его самых отдаленных действий. Он видел перед собой не отдельную вещь для себя и в себе без связи с окружающим, а целый сложный, вечно движущийся мир. И Маркс стремился представить жизнь этого мира в его разнообразных и неустанно меняющихся действиях и противодействиях. Беллетристы из школы Флобера и Гонкура жалуются на трудности, встречаемые художником при его попытке воспроизвести то, что он видит. А ведь то, что они стремятся изобразить, есть только та поверхность, о которой говорит Вико, только полученное ими впечатление. Их литературная работа только одна игра в сравнении е работой Маркса. Требовалась необычайная сила мысли, чтобы так глубоко понять явления действительности, и требовалось не менее редкое искусство, чтобы передать то, что он видел и хотел показать’.
‘Маркс никогда не был доволен своей работой,— говорит Лафарг,— он всегда впоследствии делал в ней изменения и всегда находил, что его изложение не дает достаточно ясного представления о предмете… Маркс совмещал в себе оба качества. необходимые для гениального мыслителя разложить предмет на его составные части и затем восстановить его со всеми его деталями и различными формами развития и открыть внутреннюю их зависимость — это он делал мастерски. Его доказательства не были абстракциями, как утвержали экономисты, не способные мыслить, его метод был не метод геометрии, которая, почерпая свои определения из окружающего мира, при построении выводов совершенно отрешается от реальной почвы’.
Вот почему Маркс мог сказать, что его сочинения представляют собой ‘художественное целое’. Сообщая в своем письме Энгельсу от 31 июля 1865 года о ходе работы над ‘Капиталом’. Маркс пишет ‘Каковы бы ни были их недостатки, одно является достоинством моих сочинений: они представляют собою художественное целое. А этого можно достигнуть только при моем способе — не приступать к печатанию, пока сочинения не будет лежать на столе готовым. Методом Якова Гримма этого не достигнешь, он больше подходит к сочинениям, не представляющим собой диалектически расчлененного целого’.
Возвращаясь к отношению Маркса к великим реалистам его времени, нужно еще раз подчеркнуть, что первое место среди них занимает Бальзак, которого Маркс ставил по выражению Лафарга, ‘выше всех романистов’. ‘Бальзака он так высоко ставил,— говорит Лафарг,— что думал написать о нем критическую статью как только окончит свое сочинение по политической экономии. По мнению великого экономиста, Бальзак был не только бытописателем своего времени, во также творцом тех прообразов-типов, которые при Людовике-Филиппе находились еще в зародышевом состоянии, а достигли развития уже впоследствии, при Наполеоне III’. Маркс и Энгельс ценили Бальзака так высоко, что они утверждают, что его произведения дали им ‘даже в смысле экономических деталей больше…’, чем книги ‘всех профессиональных историков, экономистов, статистиков этого периода (1816, 1818 г.), вместе взятых, Маркс и Энгельс считали ‘одной из величайших побед реализма, одной из величайших особенностей старика Бальзака’ то, как пишет Энгельс, что он ‘против своих собственных классовых симпатий и политических предрассудков’, видел неизбежность падения своих излюбленных аристократов и описывал их как людей, не заслуживающих лучшей участи, и что он видел людей будущего там, где в это время их только можно было найти’.
Эта оценка реализма Бальзака Энгельсом подтверждается теми высказываниями о нем, которые сохранились в сочинениях Маркса. Бальзак — не редкий гость и ‘Капитале’ и переписке Маркса. Так, в I томе ‘Капитала’, где говорится о том, что из’ятие денег из сферы обращения было бы прямой противоположностью их капиталистическому употреблению, а накопление товаров в смысле собирания сокровищ — чистейшей бессмыслицей, Маркс делает примечание: ‘Так у Бальзака, который основательно научил все оттенки скупости, старый ростовщик Гобсек рисуется уже впавшим в детство в тот период, когда он начинает собирать в своих кладовых накопленные товары’. А в I главе III тома ‘Капитала’, где говорится, об издержках производства и о прибыли и подчеркивается, что при общественном состоянии, в котором господствует капиталистическое производство, даже капиталистический производитель подчиняется капиталистическим представлениям, Маркс опять-таки в качестве иллюстрации ссылается на Бальзака и пишет: ‘В своем последнем романе ‘Крестьяне’ Бальзак, вообще замечательный по глубокому пониманию реальных отношений, метко изображает, как мелкий крестьянин даром совершает всевозможные работы для своего ростовщика, чтобы сохранить его благоволение, и при этом полагает, что ничего и не дарит ростовщику, так как для него самого его собственный труд же стоит никаких затрат. Ростовщик, в свою очередь, убивает таким образом двух зайцев зараз. Он избавляется от затрат на заработную плату и все больше и больше опутывает петлями ростовщической сети крестьянина, которого все быстрей разоряет отвлечение от работ на собственном теле’. В письмах к Энгельсу Маркс также отзывается о Бальзаке в таком же духе. Так, в письме от 25 февраля 1867 года он пишет: ‘Кстати о Бальзаке, советую тебе прочесть его ‘Неведомый шедевр’ и ‘Примирившийся Мельмотт’. Это два маленьких шедевра, полных прелестной иронии’. А в письме от 14 декабря 1868 г. говорится: ‘В ‘Приходском священнике’ Бальзака написано следующее: ‘Если бы продукты промышленности не имели стоимости вдвое больше, чем стоимость их изготовления, то торговли не существовало бы. Что ты скажешь на это? Последнее место опять-таки свидетельствует об удивительной осведомленности Бальзака в сфере экономических знаний’.
Все эти отзывы Маркса о Бальзаке относятся ко времени его работы над ‘Капиталом’. Но Маркс прекрасно знал Бальзака уже в 40-х годах, и не только знал его, но и советовал тогда уже первым писателям рабочего класса учиться у него. Когда наиболее выдающийся из них Георг Веерт в 1846 году переехал в ‘штаб-квартиру’ революции, в Брюссель, и в своем творчестве находился под Непосредственным идейным влиянием Маркса и Энгельса, он приступил к работе над романом, в котором он хотел изобразить исторические события современности, развитие буржуазии, образование рабочей партии и неизбежность революции. Художественными образцами для этого романа, как Веерт говорит, должны были служить французские реалисты, из которых он особенно выделяет Бальзака. ‘Покончив с изучением торговли, промышленности и истории,— пишет Веерт брату,— я взялся за французскую повествовательную литературу. Литература романа в высшей степени важна, французы в этой области играют роль матадоров… Самое важное то, что новейший французский роман дает верное изображение теперешнего общества’. В этих словах нетрудно узнать совет и влияние Маркса.
Но Маркс, понятно, следил не только за современной ему реалистической литературой Франции: он прекрасно знал и американцев, англичан, итальянцев, немцев и даже русских. Из наиболее интересных и развернутых оценок этих реалистов можно отметить статью Маркса в ‘Нью-йоркской трибуне’ от августа 1854 года. Характеризуя все более и более низкое падение умственных и культурных интересов английской средней буржуазии, Маркс приводит изображение ее в произведениях английской ‘школы реалистов’. ‘Современная блестящая школа романистов в Англии,— пишет он,— наглядные и красноречивые описания которой разоблачили миру больше политических и социальных истин, чем это сделали все политики, публицисты и моралисты, вместе взятые, изобразила все слои буржуазии, начиная ‘достопочтенным’ рантье и обладателем государственных процентных бумаг, который сверху вниз смотрит на все виды ‘дела’ как на нечто вульгарное, и кончая мелким лавочником и подручным адвоката. И как обрисовали их Диккенс, Теккерей, Шарлотта Бронте и г-жа Гаскель! Полными самомнения, чопорности, мелочного тиранства и невежества, и цивилизованный мир подтвердил их вердикт клеймящей эпиграммой, пришпиленной к этому классу, что он угодлив по отношению к стоящим выше, и деспотичен по отношению к стоящим ниже’. О ценности реализма Теккерея пишет и Энгельс.
Правдивое изображение ‘реальных отношений’, смелое раскрытие противоречий, присущих капиталистическому обществу, срывание масок, большая познавательная способность буржуазного и даже мелкобуржуазного реализма — вот те основные черты, которые Маркс так высоко ценил в творчестве этих писателей. В этом отношении оценка Марксом великих буржуазных реалистов XIX века примыкает к его отзывам о реалистах XVIII века (Фильдинг, Дидро и т. д.). Бальзак, так же как и Шекспир и Гете, прекрасно понял общественную функцию денег, понял ‘реальные отношения’, сложившиеся в утвердившемся буржуазном обществе, инстинктивно чувствовал и видел, какие социальные слои его времени являлись представителями исторической диалектики развития. И поэтому Маркс противопоставляет действительный, полнокровный релизм той мещанско-морализирующей литературе XIX века, характерным представителем которой является, например такой писатель, как Эжен Сю. Писатели его типа не вскрывают двойственности капиталистического прогресса, не обнажают его лицемерия, и, наоборот, затушевывают эти противоречия, не срывают масок, а прикрывают оголтело-эксплоататорское лицо капитализма масками мещанской добродетели, их заигрывание с социальными проблемами, их ‘жалость’ к низшим эксплоатируемым классам сводится к лицемерно-моральному ‘решению’ социального вопроса ‘идеализм’ и ‘лицемерие’. Э. Сю Маркс и Энгельс, как известно, развенчали в ‘Святом семействе’. Но и после 1845 года Маркс не раз возвращается к этим рыцарям из лагеря ‘морализирующих критиков’, и ‘критизирующих моралистов’ вульгарной демократии.
Подчеркивая постоянно большую ценность полнокровного реализма восходящей буржуазии, Маркс совершенно иначе относится к той посредственной, эпигонской литературе буржуазии второй половины XIX века, которая хотя и Называла себя ‘позитивистической’ и ‘реалистической’, но на гамом деле была ползучим эмпиризмом, литературой, замазывающей противоречия буржуазного общества, ставшей певцом примирения буржуазии с реакцией после крушения революции 48 года, защищавшей буржуазию и ее интересы от наступления рабочею класса. На этот нисходящий характер буржуазной литературы и культуры вообще, на ее отказ от великих революционных традиций прошлого, на ее развитие (если взять аналогию из области политической экономии — от Рикардо—Смита до Бентама) Маркс указывает неоднократно. Самым классическим примером такой обыденнейшей посредственности, примирительно-отреченческой литературы, пользовавшейся огромной популярностью в стане филистеров и мещан, Маркс считал в современной ему английской литературе Мартина Теппера (1810—1889). Этот писатель, давным-давно забытый, пользовался в Англии 50—60 годов колоссальным успехом, распространялся в миллионных тиражах. И вместе с тем это был бездарный, раболепствующий перед мещанским ‘общественным мнением’ человек. Марка говорит о нем в первом томе ‘Капитала’, что он в литературе занимает такое же положение, как Бентам в философии, и находит, что такой поэт мыслим только в Англии.
Не менее резко Маркс критиковал всю буржуазно-эпигонскую литературу Германии второй половины XIX века: как слезливо-мещанскую поэзию, висящую свинцовой подошвой на ногах революции 48 года, так и творчество таких немецких ‘реалистов’, как Фрейтаг или Шпильгаген, не говоря уже о реакционной литературе 50-х годов и ‘патриотической’ поэзии 1870—71 годов. Здесь можно привести хотя бы уничтожающий отзыв Маркса-Энгельса о кумире немецкой литературы того времени — Родерихе Бенедиксе или отзыв Маркса о Ф. Боденштедте, наиболее популярном немецком поэте в годы реакции (50-е годы), к об эстетике-гегельянце этого знамени Фр. Фишере. В письме к Энгельсу от 8 марта 1882 года Маркс пишет о них: ‘Герой капкана Боденштедт и представитель ватер клозетной эстетики Фридрих Фишер являются Горацием и Виргилием Вильгельма I’. Сюда же нужно отнести резкие отзывы Маркса о Р. Вагнере, этом ‘государственном музыканте’ бисмарковской империи, которым восхищались немецкие ‘культурфилистеры’. Именно этот ‘культурфилистер’, представитель ‘интеллигентной’ Германии, распрощавшейся, по выражению Энгельса в ‘Людвиге Фейербахе’, после революции 48 года с ‘великим теоретическим интересом’ и воздвигавшей ‘себе новый храм на бирже’, был Марксу так противен. Место этого былого теоретического интереса, говорит Энгельс, ‘заняли бессмысленный эклектизм, заботы о доходных местечках, об успехах по службе и даже самое низкое лакейство. Официальные представители этой науки стали откровенными идеологами буржуазии и существующего государства, в то время как и та и другое вступили в открытую борьбу с рабочим классом» Этим ‘падением’ науки, культуры и литературы буржуазии, открытой защитой оголтелых интересов класса эксплоататоров, посредственным — ‘ползучим эмпиризмом’ этой литературы нужно объяснить ту резкую критику, которой Маркс подвергает ее в переписке и своих сочинениях. Это опять-таки не значит, что Маркс и Энгельс не ценили положительных сторон, содержащихся в критике капиталистического общества со стороны мелкобуржуазных реалистов (натуралистов) конца XIX века. Но это не меняет общей их оценим упадка буржуазной культуры.
Постоянное ударение, которое Маркс делает на большое реалистическое искусство, не значит, что он не ценил революционного романтизма, актуально-политической революционной поэзии, ‘малых форм’ искусства и т. д. Поставить вопрос так — значило бы противоречить всей литературной практике Маркса, начиная от ‘Рейнской газеты’ 1842 года и до конца его жизни. В той огромной роли, которую Маркс признал за литературой как за фактором познавательным и особенно воспитательным, все жанры литературы играли важную роль в воздействии на массы, в переделке людей, в воспитании подрастающего поколения. Элеонора Маркс рассказывает, как отец систематически читал своим дочерям самые разнообразные памятники мировой литературы (Гофман, Шамиссо, Гомер, ‘Нибелунги’, Гудрун, ‘Дон-Кихот’, ‘Тысяча и одна ночь’, Шекспир (‘домашняя библия семьи’), Марриет, Купер, Вальтер-Скотт, Фильдинг, Гете, Гейне, Бальзак и т. д. и т. д.) и ‘как Маркс сумел извлечь из всех этих писателей и произведений лучшее и самое драгоценное, научив этим детей ‘мыслить и понимать’. Но естественно, что для задач, стоящих перед нашей советской литературой (создание большой социалистически-реалистической литературы), наибольший интерес и величайшую актуальность имеют те высказывания Маркса, которые относятся к большой литературе реализма.