Н. А. Тэффи
Маркита
КОММЕНТАРИИ
ГОРОДОК
Маркита, Тэффи, Год: 1925
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 3: ‘Городок’.
М., Лаком, 1998.
Душно пахло шоколадом, теплым шелком платьев и табаком.
Раскрасневшиеся дамы пудрили носы, томно и гордо оглядывали публику — знаю, мол, разницу между мною и вами, но снисхожу.
И вдруг, забыв о своей гордой томности, нагибались над тарелкой и жевали пирожное торопливо, искренно и жадно.
Услужающие девицы, все губернаторские дочки (думали ли мы когда-нибудь, что у наших губернаторов окажется столько дочек), поджимая животы, протискивались между столиками, растерянно повторяя:
— Один шоколад, один пирожное и один молоко…
Кафе было русское, поэтому — с музыкой и ‘выступлениями’.
Выступил добродушный голубоглазый верзила из выгнанных семинаристов и, выпятя кадык, изобразил танец апаша. Он свирепо швырял свою худенькую партнершу с макаронными разъезжавшимися ножками, но лицо у него было доброе и сконфуженное.
— Ничего не попишешь, каждому есть надо, — говорило лицо.
За ним вышла ‘цыганская певица Раиса Цветкова’ — Раичка Блюм. Завернула верхнюю губу, как зевающая лошадь, и пустила через ноздри:
‘Пращвай, пращвавай, подрутва дарагавая!
Пращвай, пращвавай — цэганская сэмэа!..’
Ну что поделаешь! Раичка думала, что цыганки именно так поют.
Следующий номер была — Сашенька.
Вышла, как всегда, испуганная. Незаметно перекрестилась и, оглянувшись, погрозила пальцем своему большеголовому Котьке, чтоб смирно сидел.
Котька был очень мал. Круглый нос его торчал над столом и сопел на блюдечко с пирожным. Котька сидел смирно.
Сашенька подбоченилась, гордо подняла свой круглый, как у Котьки, нос, повела бровями по-испански и запела ‘Маркиту’.
Голосок у нее был чистый, и слова она выговаривала просто и убедительно.
Публике понравилось.
Сашенька порозовела и, вернувшись на свое место, поцеловала Котьку еще дрожавшими губами.
— Ну вот, посидел смирно, теперь можешь получить сладенького.
Сидевшая за тем же столиком Раичка шепнула:
— Бросьте уж его. На вас хозяин смотрит. Около двери. С ним татарин. Черный нос. Богатый. Так улыбнитесь же, когда на вас смотрят. На нее смотрят, а она даже не понимает улыбнуться!
Когда они уходили из кафе, продавщица, многозначительно взглянув на Сашеньку, подала Котьке коробку конфет.
— Приказано передать молодому кавалеру.
Продавщица тоже была из губернаторских дочек.
— От кого?
— А это нас не касается.
Раичка взяла Сашеньку под руку и зашептала:
— Это все, конечно, к вам относится. И потом я вам еще посоветую — не таскайте вы с собой ребенка. Уверяю вас, что это очень мужчин расхолаживает. Верьте мне, я все знаю. Ну ребенок, ну конфетка, ну мама — вот и все! Женщина должна быть загадочным цветком (ей-Богу!), а не показывать свою домашнюю обстановку. Домашняя обстановка у каждого мужчины у самого есть, так он от нее бежит. Или вы хотите до старости в этой чайной романсы петь? Так, если вы не лопнете, так эта чайная сама лопнет.
Сашенька слушала со страхом и уважением.
— Куда же я Котьку дену?
— Ну пусть с ним тетя посидит.
— Какая тетя? У меня тети нету.
— Удивительно, как это в русских семьях всегда так устраиваются, что у них тетей нет!
Сашенька чувствовала себя очень виноватой.
— И потом надо быть повеселее. На прошлой неделе Шнутрель два раза для вас приходил, да, да, и аплодировал, и к столику подсел. А вы ему, наверное, стали рассказывать, что вас муж бросил.
— Ничего подобного, — перебила Сашенька, но густо и виновато покраснела.
— Очень ему нужно про мужа слушать. Женщина должна быть Кармен. Жестокая, огненная. Вот у нас в Николаеве…
Тут пошли обычные Раичкины чудеса про Николаев, роскошнейший город, Вавилон страстей, где Раичка, едва окончив прогимназию, сумела сочетать в себе Кармен, Клеопатру, Мадонну и шляпную мастерицу.
На другой день черноносый татарин говорил хозяину чайной:
— Ты мэнэ, Григорий, познакомь с этим дэвушкой. Она мэнэ сердце взяла. Она своего малшика поцеловала — в ней душа есть. Я человек дикий, — а она мэнэ теперь, как родственник, она мэнэ, как племянник. Ты познакомь.
Маленькие, яркие глазки татарина заморгали, и нос от умиления распух.
— Да ладно. Чего ж ты так расстраиваешься. Я познакомлю. Она, действительно, кажется, милый человек, хотя — кто их разберет.
Хозяин подвел татарина к Сашеньке.
— Вот друг мой — Асаев, желает с вами Александра Петровна, познакомиться.
Асаев потоптался на месте, улыбнулся растерянно. Сашенька стояла красная и испуганная.
— Можно пообедать, — вдруг сказал Асаев.
— У нас… у нас здесь обедов нет. У нас только чай, файф о клок до половины седьмого.
— Нэт… я говору, что мы с вами поедем обедать. Хотите?
Сашенька совсем перепугалась…
— Мерси… в другой раз… я спешу… мой мальчик дома.
— Малшик? Так я завтра приду.
Он криво поклонился, раз-два, точно поздоровался, и отошел.
Раичка схватила Сашеньку за руку.
— Возмутительно. Это же прямо идиотство. В нее влюбился богатейший человек, а она его мальчиком тычет. Слушайте, я завтра дам вам мою черную шляпу и купите себе новые туфли. Это очень важно.
— Я не хочу идти на содержание, — сказала Сашенька и всхлипнула.
— На содержание? — удивилась Раичка. — Кто же вас заставляет? А что вам помешает, если богатый мужчина за вами сохнуть станет? Вам помешает, что вам будут подносить цветы? Конечно, если вы будете все время вздыхать и нянчить детей, то он с вами недолго останется. Он человек восточный и любит женщин с огнем. Уж поверьте мне — я все знаю.
— Он, кажется, очень… милый! — улыбнулась Сашенька.
— А если сумеете завлечь, так и женится. Зайдите вечером за шляпой. Духи у вас есть?
Сашенька плохо спала. Вспоминала татарина, умилялась, что такой некрасивый.
— Бедненький он какой-то. Любить его надо бы ласково, а нельзя. Нужно быть гордой и жгучей и вообще Кармен. Куплю завтра лакированные туфли. Нос у него в каких-то дырочках и сопит. Жалко. Верно, одинокий, непригретый.
Вспоминала мужа, красивого, нехорошего.
— Котьку не пожалел. Танцует по данцингам. Видели в собственном автомобиле с желтой англичанкой.
Всплакнула.
Утром купила туфли. Туфли сразу наладили дело на карменный лад.
— Тра-ля-ля-ля!
А тут еще повезло: соседка-жиличка начала новый флюс — это значит дня на три, на четыре — дома. Обещала присмотреть за Котькой.
В Раичкиной шляпе, с розой у пояса, Сашенька почувствовала себя совсем демонической женщиной.
— Вы думаете, я такая простенькая? — говорила она Раичке. — Хо! Вы меня еще не знаете. Я всякого вокруг пальца обведу. И неужели вы думаете, что я придаю значение этому армяшке? Да я захочу, так у меня их сотни будут.
Раичка смотрела недоверчиво и посоветовала ярче подмазать губы.
Татарин пришел поздно и сразу к Сашеньке.
— Едем. Обэдыть.
И пока она собиралась, топтался близко, носом задевал.
На улице его ждал собственный автомобиль. Сашенька этого даже и вообразить не могла. Немножко растерялась, но лакированные туфли сами подбежали, прыгнули, — словно им это дело бывалое… На то, вероятно, их и сладили.
В автомобиле татарин взял ее за руку и сказал:
— Ты мэнэ родной, ты мэнэ как племянник. Я тэбэ что-то говорить буду. Ты подожди.
Приехали в дорогой русский ресторан. Татарин назаказывал каких-то шашлыков рассеянно. Все смотрел на Сашеньку и улыбался.
Сашенька выпила залпом рюмку портвейна, думала, что для демонизма выйдет хорошо. Татарин закачался, и лампа поехала вбок.
Видно, не надо было так много.
— Я дикий, — говорил татарин и заглядывал ей в глаза. — Я такой дикий, что даже скучаю. Совсэм один. И ты один?
Сашенька хотела было начать про мужа, да вспомнила Раичку.
— Один! — повторила она машинально.
— Один да один будет два! — вдруг засмеялся татарин и взял ее за руку.
Сашенька не поняла, что значит ‘будет два’, но не показала, а, закинув голову, стала задорно смеяться. Татарин удивился и выпустил руку.
— Надо быть Кармен, — вспомнила Сашенька.
— Вы способны на безумие? — спросила она, томно прищурив глаза.
— Нэ знаю, нэ приходилось. Я жил в провинции.
Не зная, что говорить дальше, Сашенька отколола свою розу и, вертя ею около щеки, стала напевать: ‘Маркита! Маркита! Красотка моя!..’ Татарин смотрел грустно.
— Скучно тэбэ, что ты петь должен? Тяжело тэбэ?
— Ха-ха! Я обожаю песни, танцы, вино, разгул. Хо! Вы меня еще не знаете!
Розовые лампочки, мягкий диван, цветы на столах, томное завывание джаз-банда, вино в серебряном ведре. Сашенька чувствовала себя красавицей испанкой. Ей казалось, что у нее огромные, черные глаза и властные брови.
Красотка Маркита…
— У тебя хороший малшик, — тихо сказал татарин. Сашенька сдвинула ‘властные’ брови.
— Ах, оставьте! Неужели мы здесь сейчас будем говорить о детях, пеленках и манной каше. Под дивные звуки этого танго, когда в бокалах искрится вино, надо говорить о красоте, о яркости жизни, а не о прозе… Я люблю красоту, безумие, блеск, я по натуре Кармен. Я — Маркита… Этот ребенок… я даже не могу считать его своим — до такой степени мое прошлое стало мне теперь чуждым.
Она вакхически закинула голову и прижала к губам бокал. И вдруг душа тихо заплакала!
— Отреклась! Отреклась от Котьки! От худенького, от голубенького, от бедного…
Татарин молча высосал два бокала один за другим и опустил нос.
Сашенька как-то сбилась с толку и тоже молчала.
Татарин спросил счет и встал.
По дороге в автомобиле ехали молча. Сашенька не знала, как наладить опять яркий разговор. Татарин все сидел, опустя нос, будто дремал.
— Он слишком много выпил, — решила она. — И слишком волновался. Милое в нем что-то. Я думаю, что я его ужасно полюблю.
Расставаясь, она многозначительно стиснула его руку.
— До завтра… да?
Хотела прибавить что-нибудь карменное, да так ничего и не придумала.
Дома встретила ее жиличка с флюсом.
— Ваш мальчишка хнычет и злится. Сладу нет. Я больше никогда с ним не останусь.
В полутемной комнате, под лампой, обернутой в газетную бумагу, на огромной парижской ‘национальной’ кровати сидел крошечный Котька и дрожал.
Увидя мать, он затрясся еще больше и завизжал:
— Где ты плопадала, дулища!
Сашенька схватила его на руки, злого, визжащего, и шлепнула, но прежде, чем он успел зареветь, она заплакала и крепко прижала его к себе.
— Ничего… потерпи, батюшка милый. Немножко еще потерпи. И нас с тобой полюбят, и нас отогреют. Теперь уж недолго…
На другое утро хозяин Сашенькиного кафе встретил на улице Асаева.
Татарин плелся уныло, щеки синие, небритые, глаз подпух.
— Чего такой кислый? Придешь к нам сегодня?
Татарин тупо смотрел вбок.
— Нэт. Кончена.
— Да ты чего такой? Неужто Сашенька отшила? Татарин махнул рукой.
— Она… ты не знаешь… Она — дэмон. Ашибка вышла. Нэт. Нэ приду. Кончена!
Полное название: ‘Городок: Новые рассказы’. Книга выпущена в Париже в 1927 г. издательством Н. П. Карабасникова. Все рассказы печатаются по данному изданию.
Маркита. Впервые: ‘Перезвоны’. — 1925. — No 3. — Ноябрь. — С. 61-64.
Кармен — героиня новеллы французского писателя П. Мериме (1803—1870). Сюжет новеллы лег в основу созданной в 1874 г. французским композитором Ж. Бизе (1838—1875) оперы ‘Кармен’.
Клеопатра (69—30 до н. э.) — последняя царица Египта, из династии Птолемеев. Правила с 51 г. до н. э. После поражения в войне с Римом и вступления римской армии Октавиана Августа в Египет покончила жизнь самоубийством.