Манифест его величества, короля прусского, о войне против Франции
Манифест его величества, короля прусского, о войне против Франции
(Из берлинских ведомостей.)
——
Манифест его величества, короля прусского, о войне против Франции, Немецкая_литература, Год: 1806
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Его величество король прусский, поднимая оружие для обороны своего народа, почитает нужным как сему народу, так и целой Европе объявить причины, побудившие его к такому предприятию.
В течение последних пятнадцати лет французская политика была бичом для человечества. Когда непостоянные начальники, которые с 1792 года быстро переменяясь одни после других, управляли Франциею, в войне искали орудий своего господства, а в бедствиях народов искали подпоры своего бытия, в то время можно было взирать на них равнодушно. Установление правительства более постоянного, которое по-видимому не имело потребностей, подобных первым, оживило надежду в друзьях тишины и порядка. Наполеон, имея в руках своих власть верховную, отличившись военными подвигами, быв окружен слабыми областями или благорасположенными правителями государств, или побежденными и утомленными соперниками, мог выбрать для себя лучшую роль. Ему ничего не оставалось делать для возвеличения французов, но оставалось очень много для того, чтоб сделать их счастливыми.
С чувством прискорбия должно признаться, что французская политика ни в чем не переменилась. Ненасытное честолюбие всегда было отличительным ее свойством. И оружие и договоры должны были равно служить ей. Немедленно по заключении мира в Амьене дан знак насильственных поступков. Два независимые государства, Голландия и Швейцария, принужденно должны были принять новые постановления, обратившие их во французские провинции. Следствием того было возобновление войны.
Между тем мир на твердой земле еще продолжался. Немецкая империя купила его чрезвычайными пожертвованиями. В продолжение сего мирного времени французское войско вторглось в курфюршество Ганноверское — в область, для которой война между Англиею и Франциею была совершенно посторонним делом — заперло немецкие пристани для британского флага, овладело Куксгавеном и заняло округ вольного города, до которого упомянутая война касалась еще менее, нежели до Ганновера.
В продолжение того ж мира спустя несколько месяцев французское войско насильственно ворвалось в землю Немецкую и тем еще более оскорбило честь народную. Хотя немцы не мстили за дюка Энгиенского, однако случай сей никогда не изгладится в их памяти.
Люневильским договором обеспечена независимость республик итальянских. Наполеон, вопреки торжественным обещаниям, возложил на себя железную корону, Генуя присоединена ко Франции, такая же судьба постигла Лукку, Наполеон за несколько месяцев до того выразительнейшим образом объявил пред лицом своего народа и всей Европы, что не хочет распространять пределов своей империи, — объявил при случае торжественного обряда, когда возлагал на себя великие обязанности. Сверх того, по договору с Россиею Франция обещалась определить вознаграждение для короля сардинского. Вместо исполнения сих обязанностей взято все, что могло служить для упомянутого вознаграждения.
Португалия хотела остаться при своем нейтралитете, ее принудили откупить себе золотом несколько минут мнимой безопасности.
Таким образом, не исключая даже Оттоманской Порты — которая не забыла еще насильственного вторжения в Египет и Сирию — не осталось ни одного государства в Европе, которое не было предметом какого-либо самовольного нападения.
К насилию должно еще прибавить систему оскорблений и клевет. Журнал{Монитер.}, назвавший себя отголоском правительства, избран быть архивом своевольных ругательств против всех глав коронованных.
Всеобщее угнетение не могло быть чуждым для Пруссии. Наносимые обиды имели ближайшее к ней отношение, сверх того опыты доказали, сколь благоразумна система, принятая всеми государствами Европы, почитаемыми за членов единого семейства — система, которая призывает всех для взаимной обороны, и которая при непомерном увеличении одного предвидит опасность для всех прочих.
Более же всего нужно изобразить, каким образом Франция вела себя в непосредственном отношении к Пруссии.
Излишне было бы вычислять все, за что Наполеон должен благодарить Пруссию. Сия держава первая признала его в новом достоинстве. Ни обещания, ни угрозы не могли поколебать ее нейтралитета. В продолжение шести лет она самым лучшим образом исполняла обязанности доброго соседства. Еще более — она уважала храбрую нацию, которая с своей стороны равно научилась уважать Пруссию и в войне, и в мире. Пруссия отдавала справедливость главе французского правительства, хранила естественные связи, которыми оба государства соединены более нежели общими выгодами. Память сих времен исчезла для Наполеона.
Пруссия стерпела нападение на курфюршество Ганноверское, и в сем случае поступила нехорошо. Она помышляла о сопротивлении и предлагала Англии свою помощь, которой однако сия держава принять не захотела. Пруссия должна была заботиться по крайней мере о том, чтобы сие предприятие сделать сколько возможно менее вредным, и назначила пределы, за которые Франции выступать не надлежало. Наполеон торжественно обещался не нарушать нейтралитета областей северных, и не делать им никакого принуждения, а особливо не увеличивать числа войска, находившегося в курфюршестве.
Едва успел он принять на себя сии обязанности, и тотчас нарушил их. Всем известно, каким насильственным образам схвачен г. Румбольт. Всем известно, каким насильственным образом ганзеатические города принуждены платить контрибуцию под именем займа. Не для своей собственной пользы, но как будто бы они вели войну с Францией. За первую обиду королю сделано удовлетворение недостаточное, о других же он совсем не знал, потому что приморские города боялись жаловаться. Король не скрывал от себя, какие чрезвычайные делает пожертвования для мира, но продолжение сего мира было драгоценнейшим желанием его сердца.
Терпение других дворов прежде истощилось, нежели двора прусского. Война возгоралась на твердой земле. Обстоятельства короля в рассуждении должности его были гораздо труднее, нежели когда-либо. Желая воспрепятствовать, чтобы Франция не увеличила числа войск, находившихся в Ганновере, он обещался ей, что не дозволит никому напасть на упомянутые войска, против которых россияне и шведы идти готовились. С сего времени вся тяжесть сношений между Пруссией и Францией пала на первую державу, без малейшей для нее выгоды. По особливому стечению обстоятельств казалось, что Пруссия, которая хотела удержать нейтралитет, уже иначе не могла оставаться при нем, как нарушая выгоды государств союзных. Такие обстоятельства Пруссии были полезны только для одной Франции, и королю ежедневно угрожала опасность, которая тем была страшнее, что благоприятствовала намерениям Наполеона.
Кто мог бы поверить, что Наполеон в ту самую минуту, когда король являл французскому правительству сильнейшие доводы своего постоянства и редкий пример верности в исполнении один раз принятых обязанностей — нанесет Пруссии чувствительнейшее оскорбление? Кто не помнит насильственного в Аншпахскую область вторжения, совершившегося в третий день октября прошлого года, невзирая на убедительнейшие представления местного начальства и министров королевских!
Таким образом несколько лет продолжалась борьба с одной стороны между снисходительнейшею умеренностью и честностью в верном хранении данного слова, а с другой — злоупотреблением силы, слепою надеждою на обманчивое счастье и привычкой соображать свое поведение с сим же счастьем. Наконец король объявил французскому правительству, что все связи с ним почитает уничтоженными, и устроил войска свои, соображаясь с обстоятельствами. Тогда он совершенно удостоверился, что только мир, утвержденный на прочном основании и обеспеченный всеми державами, может быть верною порукою за безопасность соседей Франции.
Его величество объявил союзным державам, что принимает на себя звание посредника в случае переговоров о таком мире, и что всеми своими силами будет способствовать восстановлению оного.
Чтоб судить об умеренности, которой всегда руководствовалась политика его величества, довольно узнать тогдашние условия. Пруссия в то время забыла о мщении, не хотела вмешиваться в дела последних войн, сколь впрочем ни были они пагубны, подтвердила только прежние договоры. Она ничего не желала, кроме исполнения сих договоров, но желала безусловно. Граф Гаугвиц отправился в Вену, где тогда Наполеон имел свое пребывание.
Спустя несколько дней по прибытии сего министра в Вену, дела военные совершенно переменились. Претерпенные поражения заставили двор венский приступить к перемирию, после которого в скором времени заключен мир окончательный. Его величество император с всероссийский великодушными своими намерениями пожертвовал желанию своего союзника, войска его возвратились в отечество. Одна Пруссия осталась на позорище. Она уже принуждена была назначить своей политике крут действия, сообразный силам, и отложив прежнее намерение защищать права целой Европы, заботиться только о безопасности своей и своих соседей.
Наполеон предложил графу Гаугвицу договор, в котором постановляемо было с одной стороны взаимное поручительство за целость владений обоих государств, за ненарушимость Турецких областей, и за беспрепятственное исполнение статей Пресбургского мира, с другой — занятие Пруссиею Ганновера, и уступка трех ее провинций.
Первая часть сего договора по крайней мере обещала на будущее время признанное, утвержденное и — если б только захотел Наполеон — прочное политическое распоряжение. Следствия Пресбургского мира были несчастны для всей Европы, но Пруссия одна подвергла бы себя великой опасности, если б стала противиться оным, сверх того сия преграда ненасытному хищничеству Франции по-видимому могла быть полезною, ибо Пруссия думала, что договор будет значить для сен-клудского кабинета нечто более, нежели простые слова. По сей причине король не усомнился подтвердить статьи договора.
Другая часть Венского договора относилась к предмету, коего важность ознаменована пагубным опытом. Пруссия не могла ни на минуту оставаться в безопасности до тех пор, пока Ганновер замешан был в войну, которая до него совсем не касалась. Потому-то Пруссия решилась не допустить, сколь дорого ей ни стоило бы, чтобы французы снова заняли сию область.
Что ей выбирать оставалось? Надлежало от войны или от договоров ожидать успеха в своем намерении. Уступка трех провинций, много лет сряду бывших верными и счастливыми, есть такое пожертвование, которого не должно полагать на весы против какого-нибудь плана суетного честолюбия, но сии самые провинции при начале войны первые потерпели бы сопряженные с ней бедствия, и все бремя несчастья пало бы на монархию, напротив того приобретение Ганновера, без печальных обстоятельств, могло доставить Пруссии великие выгоды. Итак, король признал, что его желания не противны правилам его, и согласился принять предлагаемый замен, с таким однако условием, чтобы окончательное решение сего дела отложить до всеобщего мира, и ожидать соизволения на то его величества короля великобританского.
Все выгоды сего договора были на стороне Франции, которая приобрела поручительство за свои завоевания, а сама отдала то, что ей не принадлежало, и что могла обратно получить себе не иначе, как посредством непостоянной войны, напротив того области, уступленные Пруссиею, послужили ей способом обогатить своих союзников.
Но между политикою, которая всего хочет, и правотою, которая свято хранит свои обязанности и обещания, борьба никогда не бывает равною. Приближалась минута, в которую король должен был узнать это на опыте, сия минута была самая горестная в его царствовании.
От Франции зависело не принять условий, на которых король подтвердил договор, если они ей не нравились. Однако она того не сделала, потому что все войско прусское стояло под ружьем. Она продолжала изъявлять уверения свои в дружбе, везде показывала, что уважает свято договор, где только видела для себя пользу в том, чтоб ему верили. Но лишь только его величество король — будучи побуждаем желанием насладиться единственным плодом последних переговоров, плодом драгоценным для его сердца, и облегчить Германию, изможденную от пребывания французских войск — повелел своим возвратиться на прежние места, Франция тотчас переменила поведение. В Париже отвергли придаточные статьи к Венскому договору и хотели Пруссию насильно заставить согласиться на меры, для нее пагубные. Когда граф Гаугвиц, находившийся в Париже, противился тому, высокомерно потребовали безусловного исполнения договора и уничтожения манифеста относительно занятия Ганновера прусскими войсками. Оспаривали у Пруссии часть договорных выгод и домогались, чтобы пристани были заперты для английского флага — как будто бы французы опять пришли в курфюршество Ганноверское!
Наконец король совершенно узнал, как должно думать о приязни Наполеона. Он уже более не скрывал от себя, что плоды такого союза всегда должны быть одинаковы, то есть усыпительным напитком для державы, которая чувствует еще свои силы, и средством унижения и порабощения для государства, которое уже сил не имеет.
Между тем Наполеон имел на своей стороне все выгоды. Прусское войско отступило, но французы — после некоторых движений, которые порадовали было обманутую Германию — расположились на сей стороне Рейна, под ничтожными предлогами. Первая встреча могла бы довести до битвы. Война, которая не всегда бывает величайшим злом, при тогдашних обстоятельствах могла бы иметь пагубные следствия. Король хотел еще несколько времени оставаться при своей роли, хотел силы свои, более нежели когда-либо нужные для Европы, поберечь на случай, которого тогда ожидать уже должно было, и подтвердил новый договор, имея в виду по крайней мере обеспечение Севера. Однако нельзя было полагаться на оный. Пруссия тогда была уже уверена, что надлежало от мнимого своего союзника ожидать нападения при первом случае, который признает он удобным обессилить ее, не подвергая себя опасности, она была уверена, что есть честолюбие, которого ничто насытить не может, честолюбие, которое стремится беспрестанно от насилия к насилию, иногда без плана, но всегда с намерением пожирать все, не заботясь о выборе способов, и с одинаковой решительностью употребляя перо и оружие, присягу и хищничество. Однако и в сей будучи уверенности, король исполнил все условия договора с тщанием, приличным добросовестному союзнику — сколько впрочем ни велик был перевес упомянутой политики перед той, которая имеет в виду одну справедливость. Известно, какие следствия от того произошли в рассуждении связей его величества с Англией. Франция ничего не получила, но мысленно радовалась, что удалось ей поссорить два двора, которые, в противном случае, могли бы для нее быть опасными. Франция потому только почитала важным союз с Пруссией, что чрез него отдалила его величество от других монархов, которые могли думать, что Пруссия есть совиновница толь многих бедствий.
Сего несчастья еще не довольно. Скоро увидим, как французская политика — будучи в том мнении, что некого уже ей бояться, полагая, что Австрию довела до бессилия, и будучи обольщена высокомерием своим и ложным суждением о России, о которой не имела надлежащих сведений, также мнимою беспечностью Пруссии — сбросила личину, и пренебрегши все приличия, с коими прежде соображалась, явно потоптала все права и договоры. Через три месяца после подписания договора с Пруссиею, все статьи оного были уже нарушены.
Основанием договора было status quo того времени, в который он заключен, а особливо поручительство за ненарушимое пребывание Немецкой империи и чинов в таком состоянии, в каком они находились до той эпохи. Сия истина зависит не только от сущности дела: в договоре выразительно предписаны обязанности обеим державам. Для его величества императора австрийского обеспечены отношения, в которых он находился после Пресбургского мира, также императорская немецкая корона и права, с нею сопряженные. Тем же общим поручительством подтверждено существование Баварии, и все отношения, которыми она несколько веков сряду была привязана к Немецкой империи. Спустя потом три месяца, Рейнский союз опроверг конституцию Немецкой империи, отнял у императора древнее украшение дома его, и Баварию с тридцатью другими князьями подчинил покровительству Франции.
Надобно ли прибегать к договорам, чтобы по надлежащему судить о сем чрезвычайном происшествии? Народы имеют права свои, важнейшие всех договоров, если б Франция не поругала святости присяги, — и тогда дело столь неслыханного деспотизма произвело бы в умах общее волнение. Лишить независимости князей, которые никогда не оскорбляли Франции, сделать их подданными некоторым людям, которые сами находятся в подданстве Франции, одним почерком пера уничтожить тысячелетнюю конституцию, драгоценную для чинов имперских по долговременной привычке, по напоминанию славных времен, и по многоразличным взаимным связям между князьями, — конституцию, за целость которой поручились все государства европейские и сама Франция, разрушить ее пред лицом совиновных жертв, а между тем разорять войсками чинов, будто бы желая обогатить их, в мирное время налагать на города военные подати, даже новым владетелям ничего не оставить, кроме сухого остова, разрушить конституцию, не спросясь немецкого императора, который лишен короны, не спросясь России, недавно признанной поручительницей за союз Немецкий, не спросясь Пруссии, которая еще ближайшее принимала участие в союзе, приближавшемся к концу своего бытия! Случалось, что война и частые победы иногда производили дела великие, достопамятные, но никогда еще свет не видал такого зрелища в мирное время.
Король болезновал о несчастных князьях, которые наиболее терпели от сих предприятий, но он не менее жалеет и тех, которые соблазнились пагубными корыстями. Он укорял бы сам себя увеличением их несчастья, когда бы стали осуждать их с излишнею строгостью. Будучи обмануты в награду за свою уступчивость, а может быть и принуждены повиноваться приказам, не терпящим никакого сопротивления, или же если добровольно попались в сети, достаточно наказаны приобретениями и состоянием подданству, столько жестокого, сколько прежние связи были почтенны, они не заслуживают, чтоб Германия отринула их. Когда великодушный народ, к которому они прежде принадлежали, воспрянет для обороны своей независимости, может быть в то время достигнет до них глас благодарности и чести, по крайней мере тогда они возненавидят цепи свои, когда будут принуждены омывать их кровью своих братий.
Казалось, что такого деспотизма еще мало для оскорбления Пруссии. Наполеон хотел, чтобы все обстоятельства оного непосредственно касались до особы короля. Бытие принца Оранского состояло под общим поручительством обеих держав, на сем только условии король признал политические перемены в Голландии произведенные. Несколько лет сей принц ожидал удовлетворения в денежных своих требованиях, которые признаны справедливыми и Франциею, и Пруссиею. Республика Батавская хотела привести дело сие к окончанию, Наполеон запретил ей. Ни память сего обстоятельства, ни родственные связи соединяющие принца с королем, ни двадцатикратное засвидетельствование, что король не отступится от прав своего шурина, — ничто не помогло к исключению его из числа многих жертв хищничества. Он первый лишен наследственного достояния. За неделю перед тем Наполеон в учтивом письме изъявил ему соболезнование свое о кончине князя, его родителя, пожелал ему спокойного управления наследственными областями своего дома. Каждое из сих посторонних обстоятельств немаловажно, каждое бросает луч света на целое.
Клевское княжество досталось Иоакиму Мюра, который, ставши удельным князем, тотчас начал помышлять о завоеваниях. Войско его заняло аббатства Эссен, Верден и Элтен под предлогом, будто они принадлежали до княжества Клевского, хотя сии аббатства приобретены весьма недавно, и хотя между ими и уступленною провинциею не было ниже тени каких-либо связей. Тщетно мучились над приискиванием какой-нибудь причины, которою было бы можно оправдать насильственный поступок.
Везель долженствовал принадлежать новому князю, а не Наполеону, иначе, король никогда не согласился бы отдать в руки французов последнюю крепость на Рейне. Везель присоединили к французскому департаменту, не сказавши о том никому ниже одного слова.
Взаимным поручительством обеспечены владения монархии Австрийской и Порты Оттоманской. Наполеон хотел, чтобы Пруссия замешана была в сии поручительства, ибо они в руках его служили орудием, которое он употреблял сообразно выгодам своей политики, и могли служить предлогом для новых притязаний в случае спора, который его честолюбию воспламенить нетрудно. Сам же он до тех пор держался поручительств, пока собственные выгоды не указывали ему другой дороги. Войско его заняло Рагузу, несмотря на то, что она состояла под покровительством Оттоманской Порты. Градиска и Аквилея отняты у Австрии под предлогом подобным тому, который был побудительною причиною к занятию французами трех аббатств немецких.
По всем политическим расчетам выходило, что государства сотворенные Франциею долженствовали быть государствами в собственном значении сего имени, а не французскими провинциями. Кабинет сен-клудский одним словом лишил их независимости. Выдумано название Великой империи — и Франция тотчас окружилась вассалами.
Уже не осталось ниже следов договора, — а Пруссия все еще не впускала англичан в свои пристани! Пруссия все еще хранила свои обязанности!
Наконец Наполеон уведомил его величество короля, что ему вздумалось, уничтожив Немецкую империю, учредить союз Рейнский, и предложил королю составить такой же союз в Северной Германии. Давно уже известен способ весьма благоприятствующий хорошему успеху, при сочинении нового плана кидать приманку для дворов, которые могли бы препятствовать исполнению. Король согласился на предложение, — не для того чтобы советы, которых истинная цена была уже известна, сделали в нем какое-либо впечатление, но будучи принуждаем к тому обстоятельствами, ибо по отпадении князей, присоединявшихся к Рейнскому союзу, теснейшая связь на Севере была необходимее, нежели когда-либо прежде, для сохранения безопасности. Король занялся новым планом, но основания сего плана, по счастью, не сходствовали с образцом своим. С чувством благородной гордости он желал собрать под своими знаменами остаток немцев, не нарушая ничьих прав, одна честь долженствовала соединить союзников.
Но могло ли статься, чтобы Франция вызвала короля на такое дело, которое было бы полезно для Пруссии! Тотчас увидим, что значит доброхотство, изъявляемое Францией.
С самого начала постарались включить в статут Рейнского союза статью, содержащую в себе семена для будущих присвоений. Обещано принимать в число союзников других князей, которые объявят на то свое желание. Сим способом положение дел в Германии опять осталось в нерешительности. Франция, имея средства привлекать к себе угрозами и обещаниями слабые государства, могла бы наконец Рейнский союз распространить до самого средоточия Прусской монархии.
Чтобы никто не сомневался в том, немедленно сделан первый опыт. По счастью он пал на государя, который не знает боязни, и который почитает независимость свою главным предметом благородного честолюбия. Французский посланник в Касселе посоветовал курфюрсту отдаться в руки Наполеона. ‘Пруссия — говорил он — ничего не делает для своих союзников’. (Правда, Наполеон лучше поступает с своими, всякий видит, что Испания, Голландия, также короли баварский и виртембергский, союзу с Наполеоном обязаны своим спокойствием, независимостью и славою!) Так! Пруссия ничего не делает для своих союзников, Наполеон наградил бы курфюрста за послушание, и распространил бы его области!
Какое вероломство против дружественной державы. В то самое время, когда предлагали королю учредить на Севере союз, которого передовою стеною долженствовал быть Гессен, в то время замышляли отлучить курфюрста от короля, с которым он соединен теснейшими связями родства, союзничества и многими другими отношениями.
Но сии неприязненные поступки еще маловажны. Желательно ли знать, какого рода была приманка, которою предполагали обольстить курфюрста гессенского, и чем обещали увеличить его области? Жребий падал на принца Оранского, королевского шурина, того, который уже два раза был обманут бесстыднейшим образом, и которого еще в третий раз хотели ограбить. Он владел Фульдою. Курфюрсту обещана сия область, которая в самом деле была бы отдана ему, если б он захотел того, и если бы Пруссия не подняла оружия.
Король видел, что система хищничества час от часу усиливалась, видел, что круг его стесняют, и что начинают уже предписывать ему не двигаться в сем кругу, от времени до времени более уменьшающемся. Издано странное запрещение чужим войскам, вооруженным и безоружным, переходить через области Рейнского союза, это значило, что, вопреки народным правам, рушена связь между разделенными гессенскими провинциями, и что готовились причины к несогласию. В том состояло первое наказание, постигшее великодушного курфюрста, который хотел лучше иметь у себя защитника, нежели над собою господина.
Хотя его величество, король, о всей том не мог помыслить без огорчения, однако заботился о способах согласить тогдашние обстоятельства с миролюбивыми своими расположениями.
Напротив того Наполеон старался уничтожить и сию последнюю надежду. В то время в Париже продолжались переговоры о мири с Россиею и Англиею. В обоих переговорах обнаружились намерения Наполеона относительно Пруссии.
В трактате, которого не подтвердил его величество, император Александр, Франция обещалась, вместе с Россиею, не допустить, чтобы Пруссия завладела провинциями короля шведского, а за несколько месяцев перед тем сен-клудский кабинет настоятельно требовал от Пруссии, чтобы завладела упомянутыми провинциями. Цель сего поступка была тройственная, он хотел во-первых, отмстить королю шведскому, во-вторых поссорить Пруссию с другими государствами, в-третьих, заставить Пруссию не вмешиваться в дела Южной Германии. Король давно уже предусмотрел сии намерения, несчастная ссора со Швецией была для него мучительна. Он старался удалить все подозрения о плане любостяжательном, его величеству императору Александру известны его обещания по сему предмету. Немедленно переменилась сцена, и Наполеон, бывший долгое время неприятелем Швеции, сделался защитником оной.
Не излишним почитается упомянуть здесь, что Наполеон, желая удовлетворить великодушное участие санкт-петербургского кабинета в делах короля неаполитанского, в упомянутом трактате обещался сделать вознаграждение сему монарху, и склонить испанского короля уступить Фердинанду IV острова Балеарские. Таковы-то суть увеличения владений, которых могут надеяться его союзники!
Все сие было приступом к действиям против Пруссии. Приближаемся к минуте, которая заставила его величество короля решиться.
Пруссия ничего не получила от своих договоров со Франциею, кроме потери и унижения. Одна только выгода при ней осталась: она имела в своих руках жребий Ганновера, и долженствовала удержать его, чтобы сохранить последний залог безопасности Северной Германии. Наполеон, торжественно поручившись за пребывание дел в сем состоянии, договаривался с Англиею о возвращении ей курфюршества. Его величество король имеет на то неоспоримые доказательства.
Потом война уже на самом деле объявлена. Каждый шаг парижского кабинета показывал недоброхотство. Ежемесячно возобновляемо было извещение о выступлении войск французских. Несмотря на то, они, под ничтожными предлогами, все оставались в Германии. И для чего? Великий Боже! Для того, чтобы независимость немцев разрушить до основания, чтобы с королями поступать, как с префектами, чтобы истощать области, чтоб граждан, обязанных быть послушными только своим государям, таскать в судилища военные, чтобы других, спокойно живущих в чужестранных областях под властью независимых монархов, даже в столице немецкого императора, объявлять преступниками за то, что издавали сочинения против французского правительства, или лучше сказать, против деспотизма его, между тем как то же самое правительство под своею защитою ежедневно дозволяет наемным клеветникам оскорблять честь глав коронованных и священнейшее чувство народное. Французское войско не только не уменьшалось, но час от часу более увеличивалось, приближаясь к владениям Пруссии и союзников ее. Оно положением своим сделалось страшным для Пруссии, и даже усилилось в Вестфалии, откуда без сомнения дорога лежала не к Бока ди Каттаро!
Уже не оставалось никакого сомнения, что Наполеон хочет или воевать с Пруссиею, или сделать ее навсегда к войне неспособною, унижая оную беспрестанно, он хотел довести ее до такой слабости политической, в которой она, потеряв передние стены свои, долженствовала бы беспрекословно покориться воле страшного сосуда,
Король не стал долее медлить. Войско его собралось. Генерал Кнобельсдорф отправлен в Париж с препоручением объявить последнее намерение его величества. Оставался еще один способ некоторым образом обеспечить короля, а именно — возвращение французского войска на левый берег Рейна. Уже не было времени вести переговоры, хотя кабинет сен-клудский всегда показывал к тому свою охоту. Генералу Кнобельсдорфу велено настоятельно требовать удаления войска. Справедливые требования со стороны короля не в одном сем состояли, нет, сие условие долженствовало быть предтечею других, и порукою за будущую безопасность его величества. Согласие или отказ на сие требование долженствовали обнаружить истинные намерения Наполеона.
Ничего не значащие изъяснения и доказательства, которых прямое достоинство известно уже по многим опытам, были единственным ответом на королевское требование. Наполеон не только не думал выводить войско, но велел еще умножить его в Германии, однако со злым ругательством, которое достопамятнее самой медленности, обещано вывести войско из Вестфалии, с тем чтобы Пруссия прекратила свои военные приготовления. Этого недовольно. С дерзостию объявлено королевским министрам, что города Гамбург, Бремен и Любек не могут приступить к Северному союзу, но что Франция предоставляет себе право взять их под свое покровительство, как будто в то самое время, когда Франция, не спросясь ни у кого, в чужих владениях раздает города и объявляет свои законы, можно принудить короля терпеть в средоточии своей монархии чужие области. Еще другая противоположность раздражила короля жесточайшим образом. Его величество получил от Наполеона письмо, наполненное уверениями о почтении, учтивости, не соответствующие поступкам, ничего не значащие, однако монархи саном своим обязаны наблюдать оные даже накануне объявления войны. Спустя несколько дней, еще до начатия неприятельских действий, когда французские министры проводили министров прусских уверениями о миролюбивых своих желаниях, в Публисисте 16 сентября напечатана статья против короля и королевства Прусского, сия статья, по слогу своему достойная ненавистнейшей эпохи революции, оскорбительная для чести народной, в другие времена, а не в наши, подала бы повод к начатию войны. Король может презреть клевету, которая возбуждает только омерзение: но когда сия клевета служит к объяснению настоящего положения дел, то было бы неблагоразумно платить за нее одним презрением.
Наконец, последнее сомнение исчезло. Войска из внутренней Франции поспешали к Рейну. Ясно обнаруживалось намерение напасть на Пруссию. Драгоценное время летело. Король повелел генералу Кнобельсдорфу подать ноту, содержащую в себе статьи, на которых его величество готов согласиться на примирение. Статьи были следующего содержания:
1) Чтобы французское войско немедленно вышло из Германии.
2) Чтобы Франция не препятствовала учреждению Северного союза, и чтобы к союзу сему принадлежать могли все немецкие области, большие и малые, не наименованные членами Рейнского союза в фундаментальном его постановлении.
3) Чтобы немедленно начаты были переговоры о решительном определении относительно дел спорных, возвращение трех аббатств Пруссии, и отделение Везеля от французского государства, должны быть предварительными статьями сих переговоров.
Сии условия ручаются за свою справедливость, и показывают, сколь даже в ту минуту умеренны были требования его величества, и сколь много зависело от Франции не начинать войны, если б она того хотела.
Протекло время, назначенное королем, время, в которое надлежало решительно объявить желание мира или войны, несмотря на то, не получено ответа из Парижа, или лучше сказать, приготовления к войне ежедневно служили вместо ответов. Тогда его величество поручил оружию честь и безопасность своей короны. Он с болезнованием подъемлет оружие — ибо никогда не желал славы, покупаемой слезами народов, подъемлет оное с духом спокойным — ибо уверен в правости своего дела. Уступчивость его величества дошла до последней степени, честь не дозволяет ему простирать ее далее. Король не оскорблялся тем, что относилось только к его особе, он оставлял без внимания приговоры клеветы и невежества, всегда надеясь рано или поздно довести народ свой, без нарушения спокойствия его, до того времени, когда неправедно присвоенное величие преткнется о камень, и когда беспредельное честолюбие наконец само собой успокоится.
Его величество подъемлет оружие не для удовлетворения давно продолжающегося гнева, не для распространения своих владений, не для того, чтобы разорять народ, к которому король имеет уважение в естественных и законных его пределах, но для предохранения своей монархии от судьбы, которая приготовлена ей, — для удержания при народе Фридриха независимости его и славы, — для освобождения несчастной Германии от ига, под коим изнемогает, — для достижения прочного и непостыдного мира. День подписания такого мира будет для короля днем вожделеннейшего триумфа. Происшествия войны зависят от власти Высочайшей Премудрости. Оставляя другим преждевременное хвастовство, как и давно уже предоставлял им печальную забаву легкомысленно клеветать и изрыгать хулы, не стоящие ответа, король выводит для знаменитых подвигов прусские войска, достойные своей славы, он управляет народом, которым гордится, будучи готов пролить кровь свою для блага верноподданных, он уверен, что всего может надеяться от их любви и ревнительности. Князья, украшающие собою имя немецкое, полагаясь на благодарность, на честность пруссаков, и не опасаясь что-либо потерять, когда победа увенчает их подвиги, уже соединили свои знамена с их знаменами. Монарх, которого добродетели украшают один из первых престолов во вселенной, чувствует правость нашего дела. Глас народов раздается и благословляет повсюду оружие пруссаков, и даже там он слышен более, где страх заглушить его хочет. Имея столь побудительные причины спокойно ощущать силы свои, Пруссия может положиться на высокое свое предопределение. Дан в главной квартире в Эрфурте. Октября 9 дня 1806 года.
Фридрих Вильгельм III. Манифест его величества, короля Прусскаго, о войне против Франции: (Из Берлинс. вед.) // Вестн. Европы. — 1806. — Ч.30, N 23. — С.204-235.