ИНСТИТУТ К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
БИБЛИОТЕКА НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВА
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА * 1928 * ЛЕНИНГРАД
Мангейм
(‘Совр. Жизнь’ 1906 г. No 9—10)
Съезды имеют ‘свою судьбу’, как и книги, как и все на свете. И их судьба, как и судьба всего на свете, часто бывает, поистине, удивительна. Взять хоть последний съезд германских социал-демократов. Правое крыло этой партии, — так называемые ревизионисты, — говорит, что они одержали в Маннгейме победу над марксистами. И это их мнение поддерживается буржуазной печатью разных стран. Но, как и следовало ожидать, буржуазные публицисты идут гораздо дальше социал-демократических оппортунистов. Если верить тому, что говорят теперь эти публицисты, то можно подумать, что, в лице германской социал-демократии, социал-демократия всего мира открыто признала в Маннгейме свое бессилие и решительно отказалась от своей прежней тактики. Некоторые, весьма ‘солидные’ газеты, — например, ‘Temps’, — доходят в этом случае до того, что прямо искажают решения Маннгеймского съезда. Но даже и те буржуазные органы, рвение которых не простирается до этого крайнего предела, все-таки совершенно неверно истолковывают принятые в Маннгейме решения. Исключения встречаются, правда, и тут, однако, они так редки, что только подтверждают собою общее правило. И этому совсем нельзя удивляться. Весьма естественно, что буржуазия не понимает тех соображений, которыми руководствуются вожаки сознательного пролетариата: на то она и буржуазия. Но было бы крайне вредно, если бы ей удалось и на этот раз, — как ей удается это, к сожалению, слишком часто, — внести путаницу и в антибуржуазные головы. Вот почему я считаю нужным поговорить здесь о некоторых решениях Маннгеймского съезда.
‘Гвоздем’ этого съезда был, как известно, вопрос о всеобщей стачке, в свою очередь, тесно связанный с вопросом об отношении социал-демократической партии к профессиональным союзам. Этим двум вопросам я и посвящу свою статью, при чем, — по причине, которая обнаружится самим ходом изложения, — я начну со второго.
В каком отношении должна стоять партия к профессиональным союзам? Об этом было много писано и говорено на самых различных языках, и тем не менее в среде социал-демократов всех стран до сих пор остается немало ошибочных представлений на этот счет. Это лишний раз показали прения, вызванные обсуждением этого предмета в Маннгейме. Из них обнаружилось, что в этом случае даже некоторые марксисты недостаточно выяснили себе мысль своего учителя. Постараемся же прежде всего припомнить эту мысль.
Некоторые думают, что марксизм логически ведет к пренебрежению профессиональными союзами. Не далее, как в Маннгейме, бельгиец Ансель, — известный ‘оппортунист’, деятельность которого имеет, однако, очень много революционного содержания, — сказал мне, выражая свое удовольствие по поводу настроения съезда: ‘Дайте нам сначала организовать рабочую массу, а потом пусть идут к ней со своей пропагандой марксисты’. И когда я возразил ему, что марксисты не меньше его единомышленников дорожат организацией массы, без которой для них и нет социалистического движения, он удивился: ‘alors, nous sommes d’accord!’ (‘Тогда мы согласны между собою!’) — воскликнул он с удовольствием. Ансель, как видно, позабыл, что еще в своей ‘Нищете философии’ Маркс, оспаривая Прудона, горячо отстаивал профессиональные организации рабочих.
‘Экономисты и социалисты, — говорит он там, имея в виду тогдашних социалистов-утопистов, к которым принадлежал также и Прудон, — единогласно осуждают коалиции рабочих’… Но, несмотря ни на тех, ни на других, вопреки учебникам и утопиям, коалиции ни на минуту не переставали идти вперед и увеличиваться вместе с развитием и ростом современной промышленности. Можно даже сказать в настоящее время, что степень развития коалиций в данной стране с точностью указывает место, занимаемое ею в иерархии всемирного рынка. Англия, где промышленность достигла наивысшей степени развития, имеет также самые обширные и наилучшим образом организованные коалиции’.
Далее он показывает историческую необходимость возникновения рабочих союзов.
‘Крупная промышленность скопляет в одном месте массу неизвестных друг другу людей. Конкуренция разъединяет их интересы. Но охрана заработной платы от падения, — этот общий им всем и противоположный хозяйскому интерес, — соединяет рабочих на одной и той же мысли сопротивления: коалиции. Таким образом, коалиция всегда имеет двойную цель: прекратить конкуренцию между рабочими, чтобы быть в состоянии общими силами конкурировать с капиталистом. Если первой целью сопротивления являлось лишь поддержание заработной платы то потом, по мере объединения самих капиталистов на идее обуздания рабочих, отдельные коалиции этих последних формируются в группы и, ввиду всегда объединенного капитала, сохранение союза становится для них необходимее самой охраны заработной платы от падения. До какой степени это верно, показывает тот факт, что рабочие, к крайнему удивлению английских экономистов, жертвуют значительной частью своей заработной платы в пользу союзов, основанных, по мнению этих экономистов, лишь ради заработной платы. В этой борьбе, — настоящем междоусобной войне, — соединяются и развиваются все необходимые элементы будущих битв. Дойдя до этой ступени, коалиция принимает политический характер’…
В ‘Манифесте Коммунистической Партии’ мы встречаем совершенно тот же взгляд на профессиональные организации рабочих.
‘Пролетариат, — сказано там, — проходит различные ступени развития. Его борьба против буржуазии начинается с самым его существованием.
‘Сначала рабочие борются поодиночке, потом сплачиваются рабочие одной фабрики, далее — одной отрасли промышленности в известной местности против отдельных буржуа, непосредственно их эксплуатирующих. Они нападают не только на буржуазные условия производства, но и на самые орудия труда, они разбивают машины, уничтожают иностранные товары, конкуренция которых лишает их заработка, поджигают фабрики, стараясь поддержать клонящееся к упадку положение средневекового работника.
‘На этой ступени развития рабочие представляют собою рассеянную по всей стране и разъединенную конкуренцией массу. Массовые движения рабочих не являются тогда следствием самостоятельного их сплочения, но вызываются буржуазией, которая для достижения своих политических целей должна и еще может приводить в движение весь рабочий класс. На этой ступени рабочие борются, следовательно, не с своим собственным неприятелем, они побивают врагов своих врагов — остатки абсолютной монархии, поземельных собственников, непромышленную буржуазию, мелких представителей среднего сословия. Все историческое движение концентрируется, таким образом, в руках буржуазии, каждая победа, которую удается одержать, есть победа буржуазии.
‘Но с развитием промышленности увеличивается не только численный состав пролетариата: он группируется в большие массы, сила его растет, и он более сознает ее наличность. Интересы и жизненное положение рабочих все более и более приводятся к одному уровню, между тем как машинное производство все более и более стирает различие между всеми отраслями труда и почти повсюду низводит рабочую плату до одинаково низкой степени. Усиливающаяся конкуренция предпринимате-лей и вызываемые ею промышленные кризисы обусловливают более сильные коле-бания заработной платы, с возрастающей быстротой развивающееся усовершенствование машин делает жизненное положение рабочих все менее и менее обеспеченным, столкновения между отдельными работниками и капиталистами все более и более принимают характер столкновений двух общественных классов. Рабочие начинают устраивать стачки для совместной борьбы против буржуа, совокупными силами отстаивают они свою заработную плату. Они устраивают даже постоянные ассоциации, которые могли бы поддерживать их в минуту активной борьбы. Местами борьба эта переходит в открытые восстания.
‘Иногда рабочие остаются победителями, но не надолго. Существенным результатом их борьбы является не непосредственный успех, но все более возрастающее сплачивание их между собою. Ему способствует вызываемое развитием крупной промышленности улучшение средств сообщения, которое приводит в соприкосновение работников различных местностей.
‘Только это соприкосновение и нужно, чтобы борьбу рабочих отдельных местностей, повсюду носящую один и тот же характер, превратить в классовую борьбу целого народа. Но каждая классовая борьба есть борьба политическая’.
Этот взгляд на роль профессиональных союзов в истории движения современного пролетариата подал у нас повод к большому и вредному недоразумению, лежавшему в основе всех теоретических рассуждений наших так называемых экономистов. Приведенные мною страницы были истолкованы этими ‘экономистами’ в том смысле, что политическая борьба должна и может быть начата социалистами лишь на известной стадии развития пролетариата. Отсюда — пресловутая ‘теория стадий’. В брошюре ‘Об агитации’ эта теория была изложена чуть не подлинными словами ‘Манифеста Коммунистической Партии’. Потому-то огромное большинство наших тогдашних товарищей и приняло ее за самый несомненный, самый подлинный марксизм. Но тут произошло именно большое недоразумение
‘Теория стадий’ заключала в себе часть мысли Маркса, но только одну ее часть, и потому являлась искажением всей этой мысли. В ‘теории стадий’ осталось совершенно невыясненным, как должна относиться деятельность социал-демократической партии к изображенному Марксом, в указанных выше сочинениях, движению рабочего класса. Более того, для деятельности названной партии эта теория совсем не оставляла места. И в этом состоял ее коренной недостаток. И благодаря этому ее недостатку, люди, всей душой преданные делу пролетариата, могли, под ее влиянием, повторять вслед за идеологами левою крыла мелкой буржуазии: ‘для успеха рабочего движения нет надобности в существовании с.-д. партии’. И именно потому, что эти люди повторяли эту глубоко ошибочную мысль, они, незаметно для себя, совершенно покидали ту почву марксизма, на которую им хотелось опереться обе ими ногами.
Отношение партии к классу выяснено Марксом и Энгельсом во второй главе ‘Манифеста’.
Там мы читаем: ‘Коммунисты не составляют какой-либо особой партии, противостоящей другим рабочим партиям.
‘У них нет таких интересов, которые не совпадали бы с интересами всего пролетариата.
‘Они не выставляют никаких особых принципов, сообразно которым они хотели бы формировать движение пролетариев.
‘Коммунисты отличаются от других рабочих партий только тем, что, с одной стороны, в движении пролетариев различных наций они выделяют и отстаивают общие, независимые от национальности интересы всего пролетариата, с другой стороны, тем, что на различных стадиях развития, через которые проходит борьба пролетариев против буржуазии, они всегда защищают общие интересы движения в его целом.
‘Таким образом, коммунисты на практике представляют собою самую решительную, всегда вперед стремящуюся часть рабочих партий всех стран, а в теоретическом отношении они имеют перед остальной массой пролетариата то преимущество, что понимают условия, ход и общие результаты рабочего движения. Ближайшая цель коммунистов та же, что и других рабочих партий: организация рабочего класса, свержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти’.
Тут на первый взгляд также может, пожалуй, показаться, что авторы ‘Манифеста’ были против создания особой коммунистической, — по нынешней терминологии, социал-демократической, — партии. Они, по-видимому, так и говорят, что коммунисты какой-либо особой партии не составляют. Но если это так, то почему же цитируемое мною знаменитое произведение их называется ‘Манифестом Коммунистической Партии? Ясно, что дело тут не так просто, как это кажется с первого взгляда. Когда Маркс и Энгельс говорят, что коммунисты не составляют особой партии, то эпитет: особая надо понимать, — как это видно из окончания то же фразы, — в смысле противоположности другим рабочим партиям.
Такой противоположности не было и не могло быть, потому что другие рабочие партии тоже представляли {Например, чартизм в Англии.}, более или менее широко, более или менее полно, интересы рабочего класса, а у коммунистов, — повторяю, по нынешней терминологии это значит: у социал-демократов, — ‘нет таких интересов, которые не совпадали бы с интересами всего пролетариата’. Но если коммунистическая партия не противостоит другим рабочим партиям, то она все-таки находится в известном отношении к ним. Каково же это отношение? Оно сводится к тому, что ‘на различных стадиях развития, через которые проходит борьба пролетариата против буржуазии, они всегда защищают общие интересы движения в целом’ и таким образом представляют собою ‘самую решительную, всегда вперед стремящуюся часть пролетариата’. Стало быть, искомое отношение оказывается отношением передового отряда к остальному войску, отдельные части которого, — ‘другие рабочие партии’ и вообще организации, — могут, в свою очередь, подвигаться вперед с неодинаковой быстротою. Но надо теперь же заметить, что это передовой отряд особого рода: сравнительно со всеми другими частями войска, — с ‘остальной массой пролетариата’, — он имеет ‘то преимущество, что понимает условия, ход и общие результаты рабочего движения’. В нем сосредоточивается руководящая мысль этого движения. И это налагает на него особые обязанности, правильное исполнение которых в высшей степени важно для хода и исхода всего движения.
Носители руководящей мысли естественно должны играть роль руководителей. Но рабочий класс — не тайное общество заговорщиков, вручающее ‘дирижерскую палочку’ тому или иному лицу или группе лиц, — ‘диктатору или комитету’, — и поддерживающее дисциплину в своих рядах посредством более или менее грозных параграфов устава. Им руководит не тот, кто формально облечен властью руководителя, а тот, кто приобретает фактическое влияние на его мысль. А кто же имеет фактическое влияние на нее? В конце концов — тот, кто видит лучше и дальше других, тот, в чьем ‘сознании’ яснее и полнее отражается ход развития ‘бытия’. А нам уже известно, что ход развития ‘бытия’ яснее и полнее всего отражается в головах социал-демократов. Следовательно, социал-демократы и должны стремиться к тому, чтобы приобрести руководящее влияние на мысль пролетариата. А как могут они приобрести такое влияние на его мысль? Так же, как хороший воспитатель приобретает влияние на мысль своего воспитанника, содействуя развитию собственного сознания этого последнего. Стало быть, социал-демократическая, — ‘коммунистическая’, — партия и должна стремиться приобрести влияние на пролетариат, содействуя развитию его классового сознания. Вот в чем заключается ее главнейшая задача.
Нечего и говорить, что решение этой задачи должно облегчаться возможно более широкой организацией сил пролетариата. Но как ни важна эта вторая задача, ее решение приходится оценивать с точки зрения первой и более общей задачи: организации, задерживающие развитие классового сознания пролетариата, должны быть решительно отвергаемы социал-демократами.
Сказанное мною можно выразить иначе.
В ‘Нищете философии’ Маркс говорит:
‘Экономические условия превратили сперва массу народонаселения в рабочих. Господство капитала создало для этой массы одинаковое положение и общие интересы. Таким образом, по отношению к капиталу масса является уже классом, но сама для себя она еще не класс. В борьбе, намеченной нами лишь в некоторых ее фазисах, сплоченная масса вырабатывается в класс — для себя. Защищаемые ею интересы становятся классовыми интересами. Но борьба между классами есть борьба политическая’.
Итак, сначала пролетариат является ‘классом в себе’, его интересы противоположны интересам эксплуататоров, но он еще, не сознает, этой противоположности во всей ее широте и глубине. Борьба развивает его сознание, делает его ‘классом для себя’. И по мере того как он делается ‘классом для себя’, его борьба принимает политический характер. Роль же рабочей партии состоит здесь в том, что она всеми своими силами и всеми средствами, имеющимися в ее распоряжении, способствует этому развитию сознания пролетариата, этому превращению ‘класса в себе’ — в ‘класс для себя’, борьбы экономической в борьбу политическую.
Этому превращению стараются помешать эксплуататоры, существенно заинтересованные в том, чтобы сознание пролетариата оставалось неразвитым. Различные партии эксплуататоров вступают поэтому в борьбу с рабочей партией, стремящейся приобрести влияние на умы рабочих. И эта борьба за политическое сознание пролетариата сама имеет политический характер. Не в том смысле, что ее непосредственным предметом являются политические права или политическая впасть, а в том, что она, развивая сознание рабочих, создает предварительное условие, необходимое для завоевания пролетариатом политических прав и политической власти. Таким образом, хотя борьба пролетариата, как целого класса, становится политической только на одной из последних стадий, — если не на самой последней стадии, — своего развития, но борьба рабочей партии, как передового отряда пролетариата, обязанного развивать политическое сознание всего этого класса, должна быть политической с первых же своих шагов. Наши ‘экономисты’ этого не понимали и потому говорили, что политическая борьба пока еще неуместна в России. Их коренная ошибка заключалась, повторяю, в том, что им было совсем не ясно, как должна относиться партия к представляемому ею классу. Вследствие этой ошибки они и не видели надобности в существовании социал-демократии.
‘Экономисты’ говорили: мы должны только на один шаг опережать рабочую массу. Но от нас ли зависит расстояние, отделяющее нас от массы? Если рабочая партия хорошо поняла ‘условия, ход и общие результаты движения’, а остальная часть рабочего класса еще совершенно чужда такого понимания, то эту партию отделяет от нее очень много ‘шагов’ {Здесь взят, конечно, крайний случай, возможный лишь в гипотезе. Но он взят именно потому, что с особенной яркостью изображает то отношение между партией и классом, какое должно установиться в действительности.}. Это, конечно, неудобно во многих отношениях. Но как пособить этому горю? Другого средства нет: надо помочь массе как можно скорее сделать эти шаги. А чтобы помочь ей сделать их с наименьшей затратой сил и времени, необходимо с полной ясностью поставить перед собою свою конечную цель. Равнодушное отношение к этой цели, которое стараются обыкновенно оправдать тем, что масса еще не созрела для ее понимания, представляет собою оппортунизм, граничащий с изменой. Чем больше ускользала бы конечная цель из нашего собственного поля зрения, тем более затруднительным становилось бы для нас это содействие превращению пролетариата из ‘класса в себе’ в ‘класс для себя’. А что наши ‘экономисты’ сильно грешили грехом равнодушного отношения к конечной цели современного рабочего движения, а потому и вообще к социал-демократической программе, это хорошо показывают многочисленные данные, обнародованные мною в брошюре ‘Vademecum‘.
Но оставим экономистов. Они были нужны мне лишь как пример, хорошо поясняющий мою мысль. Теперь же, когда мысль эта, надеюсь, ясна для читателя, пора применить ее к решению тех вопросов, о которых спорили немецкие товарищи в Маннгейме.
В Германии теперь нет никаких рабочих партий, кроме социал-демократии, но зато в ней есть теперь очень сильные и чрезвычайно быстро развивающиеся профессиональные союзы. Как же должна относиться к ним социал-демократическая партия?
Маркс стоял за нейтральность профессиональных союзов {Напоминаю читателю, что есть нейтральность и нейтральность. Маркс смотрел на нейтральность профессиональных союзов совсем не так, как смотрят на нее буржуазные экономисты и политики. Это забывают многие не только у нас в России но и за границей, особенно в Болгарии.}. И это понятно. Если социал-демократия обязана содействовать превращении) пролетариата из бессознательного класса в сознательный, то она не может требовать от него, чтобы он, как целый класс, тотчас же усвоил себе ее программу. Чтобы усвоить эту программу, т. е., чтобы понять условия, ход и общие результаты рабочего движения, надо достичь такой высокой ступени развития, до которой достигают сначала только отдельные группы, а потом один за другим отдельные слои пролетариата. Остальная, огромнейшая часть его в течение долгого времени остается далеко назади. Но и она, эта огромная, более или менее отсталая часть, не может не бороться со всеми эксплуататорами, и эта ее борьба развивает, как мы видели, ее классовое сознание. Профессиональные союзы являются плодом этой борьбы и одним из ее орудий. Поэтому социал-демократия обязана поддерживать профессиональные союзы, ведя деятельную пропаганду между их членами, но отнюдь не навязывая им своей программы. Такое навязывание чрезвычайно сузило бы русло профессионального движения, т. е. помешало бы рабочим вступать в ту, как выражается Маркс, ‘школу социализма’, которая лучше всего подготовляет их к полному усвоению социалистической программы {Этому как будто противоречат примеры Англии и Соединенных Штатов, где очень сильны профессиональные союзы рабочих и сравнительно слабо социалистическое движение. Но эти две страны до сих пор находились, и в значительной степени еще находятся, в исключительном экономическом положении, которым и объясняется отсталость мысли их пролетариата. Что касается Соединенных Штатов, то это признает даже г. Вернер Зомбарт, который говорит, что все моменты, задержавшие развитие социализма в этой стране, теперь исчезают или превращаются в свою собственную противоположность и что вследствие этого есть все основания ожидать в будущем широкого развития социализма в Соединенных Штатах. (См. его книгу: ‘Warum gibt es keinen Sozialismus in den Vereinigten Staaten‘. TЭbingen, 1906, S. 141-142).}. А это означало бы, что социал-демократы неразумным рвением задерживают распространение своих идей, т. е. затрудняют решение своей собственной задачи.
Не сознание определяет собою бытие, а бытие определяет собою сознание. В этом, — и, разумеется, только в этом, — смысле Маркс сказал, что один шаг в развитии рабочего движения важнее целой дюжины программ. Как я уже объяснил в другом месте, это вовсе не значило, что Маркс не придавал значения программам, напротив, он считал их очень важным фактором развития классового сознания. Но таким фактором программы служат лишь тогда, когда они усиливают революционизирующее влияние жизни, а не тогда, когда они ослабляют его. Навязывание профессиональным союзам социалистической программы именно ослабило бы это влияние, восстановляя часть рабочих против социализма. Потому Маркс и стоял за нейтральность этих союзов.
Деятельность Маркса в Интернационале показывает нам, с каким неподражаемым тактом умел он подходить к пролетариату с пропагандой своих идей. В этой деятельности он был как нельзя более далек от навязывании рабочим своих социалистических взглядов. Если сравнить программу (‘устав’) Международного Товарищества Рабочих с программой, обнародованной в ‘Манифесте Коммунистической Партии’, а этот манифест с, первым Манифестом Интернационала, то можно, пожалуй, подумать, что Маркс стал к началу шестидесятых годов более ‘умеренным’, чем был он в 1848 году. Некоторые буржуазные идеологи, по-видимому, и подумали это. Да и не одни буржуазные идеологи. Бакунин и анархисты, с одной стороны, а бланкисты — с другой, тоже увидели в его тактике проявление оппортунизма: разница лишь в том, что буржуазные писатели одобряли этот мнимый оппортунизм, а революционеры-утописты осуждали его. Излишне, я думаю, доказывать, что в шестидесятых годах прошлого века Маркс оставался таким же Марксом, каким был в сороковых. Перемена произошла не в нем, а в тех общественно-политических условиях, при которых ему приходилось действовать. В шестидесятых годах ему представилась возможность приобрести идейное влияние на такой сравнительно широкий слой всемирного пролетариата, который был еще совершенно недоступен для него прежде. И это обстоятельство заставило Маркса заговорить другим языком. В ‘Уставе’ и в первом Манифесте Интернационала он только натекал на то, что было ясно и решительно высказано им в 1848 году. Он не хотел, да и не мог, выступать перед ‘пролетариями всех стран’ в виде сектанта, с тупым упорством отстаивающего каждую букву своего учения. Для него важно было пропитать сознание рабочих его духом. А эта цель гораздо лучше достигалась той осторожной манерой изложения, которой он держался в своих замечательных публицистических трудах шестидесятых годов. Скажу прямо: он не хотел запугивать рабочих, он считался с оппортунистическим настроением тогдашнего пролетариата передовых стран. И именно этим он облегчил себе борьбу с оппортунизмом.
Это может показаться парадоксом. Но пора же понять, что и оппортунизм не есть нечто однородное, неизменное, определенное раз навсегда. Вот, например, иное дело оппортунизм рабочего, а иное дело — оппортунизм ‘интеллигента’. Рабочий, — я разумею умного рабочего, — проникается оппортунизмом преимущественно потому, что еще не видит всей глубины антагонизма классовых интересов, лежащего в основе капиталистического общества. Интеллигент, — я разумею умного интеллигента, — делается оппортунистом преимущественно потому, что видит названный антагонизм во всей его глубине и инстинктивно опасается его социально-политиче-ских последствий. Один остается радикалом в возможности (‘в себе’), другой сохраняет в себе только одну возможность: возможность дальнейшего попятного движения. Первого социал-демократ обязан щадить, со вторым он обязан бороться ‘до последнего издыхания’. Мягкое отношение социал-демократа к оппортунизму рабочего, еще не сознавшего своего классового положения, будет способствовать превращению пролетария-оппортуниста в пролетария-радикала, мягкое отношение социал-демократа к оппортунизму ‘интеллигента’ только усилит влияние этого последнего на рабочих и тем самым замедлит развитие их классового сознания. И там, и тут — оппортунизм, но там он имеет совсем другую природу, чем тут, поэтому и относиться к нему надо тут совсем иначе, нежели там. Так и поступал Маркс и так же поступают немецкие марксисты. Это доказывается дрезденским съездом, с одной стороны, и маннгеймским — с другой.
Но об этом ниже. Теперь же посмотрим, в какой мере сказанное мною до сих пор помогает решению вопроса об отношении социал-демократической партии к профессиональным союзам.
В заседании 26 сентября (н. с.) Давид восстал в Маннгейме против того мнения, будто ‘профессиональные союзы, это — средство, а социал-демократия, это — цель’. Он сказал, что, как политическая партия, социал-демократия тоже есть только средство. Это совершенно верно, но это ничего не доказывает. Никому из марксистов не приходило в голову утверждать, что профессиональные союзы, как экономические организации, должны служить средством для достижения цели: политической партии. С точки зрения Маркса, политическая борьба, наоборот, служит средством для достижения экономической цели: обобществления средств производства. Но, как мы уже видели, борьба, которую ведут профессиональные союзы, развивает классовое сознание рабочего и приводит его к усвоению социализма. В этом смысле профессиональные союзы и являются ‘школой социализма’. И как школа есть средство для приобретения знаний, которые являются целью, так и профессиональные союзы служат средством превращения пролетариата из бессознательного класса в сознательный, из ‘класса в себе’ — в ‘класс для себя’. Давид прибавил потом: ‘само собою разумеется, что профессиональные союзы должны быть проникнуты социалистическим духом’. Это ‘должны’ получает правильный смысл только в том случае, если мы смотрим на профессиональные союзы именно как на средство полного развития пролетарской мысли.
Из этого не следует, конечно, что в глазах марксиста не имеют значения те частные завоевания, которые делаются рабочими с помощью профессиональных союзов. Нет, эти завоевания существенно важны. Но они существенно важны тем, что обеспечивают возможность дальнейшего развития сознания пролетариата. Они тоже — средство.
В том же заседании Кварк заметил: ‘партия не должна говорить: мы идем впереди, а профессиональные союзы должны следовать за нами’. Он был прав: не следует говорить это, потому что это бестактно, а бестактно это потому, что могло бы оттолкнуть от профессиональных союзов тех пролетариев, которые еще не усвоили себе социалистической точки зрения. Но те члены этих союзов, которые уже доросли до нее, обязаны понимать, что рабочая партия есть передовой отряд, следовать за которым непременно должна остальная часть рабочих, если только она хочет до конца отстаивать свои классовые интересы. А это иногда начинали как будто забывать некоторые вожаки немецких профессиональных союзов, слишком охотно ограничивавшие свое поле зрения ‘мелкой работой’ (Kleinarbeit) {См. знаменитую резолюцию Кёльнского съезда германских профессиональных союзов.}. И это забвение поддерживалось влиянием на них оппортунистов из интеллигенции, т. е. того же Давида и компании. И этому забвению Каутский хотел положить конец, предложив свое дополнение к проекту резолюции Бебеля-Легиена. Вожаки профессиональных союзов потому и воспротивились этому дополнению, что увидели в нем для себя нечто вроде урока и упрека. Они добились того, что Маннгеймский съезд принял только одну часть предложенного Каутским дополнения, при чем против остальной его части решительно высказался сам Бебель. В своем интервью с представителем французской социалистической партии, г. Раппопортом, Давид объявил этот факт победой ревизионизма. И так же понял его орган наших кадетов — ‘Речь’. Но на самом деле вожди профессиональных союзов добились своего только по форме, по существу же они, устами Бёмельбурга и Рейхеля. открыто признали справедливость мысли Каутского. Таким образом, о поражении этого последнего не может быть и речи. А если сам Бебель счел нужным сделать формальную уступку вожакам профессионального движения, то это объясняется тем, что подобная уступка не могла ничему повредить ввиду совершенно недвусмысленных на этот раз принципиальных заявлений самих вожаков профессиональных союзов.
Всякий согласится с тем, что и Каутский говорил в Маннгейме не тем языком, каким он говорил в Дрездене. Это опять-таки вполне понятно. В Дрездене немецкие марксисты столкнулись с оппортунизмом ‘интеллигентов’, и они беспощадно атаковали его по всей линии. В Маннгейме им пришлось иметь дело с оппортунизмом рабочих организаций. И они обнаружили большую мягкость. Это только показывает, что они поняли тактику своего учителя.
Решение, принятое в Маннгейме по вопросу о профессиональных союзах, показалось немецким ревизионистам чем-то вроде исторического вознаграждения за Дрезден, но в действительности Маннгейм только дополнил то, что было сделано Дрезденом. Если бы марксисты держались в Маннгейме другой тактики, если бы они отказались даже от формальных уступок профессиональным союзам, то они чрезвычайно усилили бы позицию оппортунистов и, пожалуй, дали бы им возможность выйти победителями в одном из будущих своих столкновений с ними. Но немецкие марксисты не сделали этой ошибки и тем самым нанесли новое поражение ‘интеллигентскому’ оппортунизму. Мне сдается, что оппортунисты-интеллигенты в глубине души сами чувствуют это, и что если Давид провозглашает себя победителем, то он лишь делает, по французскому выражению: bonne mine au mauvais jeu.
Дункер, доказывавший на съезде, что надо принять дополнение Каутского, заметил, между прочим: ‘То, что в нем сказано, само собою разумеется. Такие вещи не говорятся, но делаются’. Но раз это было так, то ведь отсюда вытекало не то, что дополнение Каутского следовало принять, а то, что следовало действовать в его духе, но отказаться от его включения в резолюцию. Вероятно, подобным же соображением руководствовался и Бебель, высказавшийся против второй части дополнения. ‘Что социал-демократы, входящие в состав профессиональных союзов, должны распространять между своими товарищами социалистические идеи, это, действительно, само собою разумеется {Съезды немецкой социал-демократии не раз постановляли, что члены партии должны вступать в профессиональные союзы. Таким образом, передовой отряд пролетарской армии, каким является социал-демократическая партия, имеет не только ту особенность, что в нем сосредоточивается основная мысль всего движения, но еще и ту, что его члены одновременно входят также и в состав остальных частей войска. Это необходимо помнить.}. Но совсем не говорить об этом невозможно после Кёльнского съезда: примем первую часть дополнений Каутского. Однако, не надо, чтобы наше напоминание об этой истине показалось вожакам профессиональных партий обидным, хотя бы и без достаточного основания. Это помешало бы их действию в желательном для нас смысле. Поэтому отклоним вторую часть дополнения Каутского’. Вот как должен был рассуждать Бебель в Маннгейме. И Дункер не может не согласиться, что если вождь германского пролетариата в самом деле рассуждал так, то это были совершенно в духе его же, Дункера, речи. Такие вещи обыкновенно не говорятся, но делаются, а если уж надо говорить их, то иногда полезно быть лаконичным.
Кроме своего дополнения, Каутский предложил еще поправку к проекту резолюции, внесенному Бебелем-Легиеном. Эта поправка гласит, что профессиональные союзы так же необходимы, как и социал-демократическая партия, между тем как в проекте говорилось, что союзы по своему значению не уступают партии. Съезд принял эту поправку — и, конечно, очень хорошо сделал. Он устранил этим тот ошибочным взгляд на профессиональные союзы, который, как я сказал выше, иногда высказывают даже некоторые марксисты.
Профессиональный союз, как таковой, имеет целью борьбу с предпринимателем за более выгодные для рабочего условия продажи ему, предпринимателю, рабочей силы. Если все поле зрения рабочего ограничивается такой борьбой, то это значит, что он мирится с лежащим на его шее ярмом капитала и заботится только о том, чтобы несколько уменьшить его вес. Другими словами, это значит, что пролетарий еще мирится с капитализмом. Он перестает мириться с ним только тогда, когда начинает задумываться о полном устранении системы наемного труда, о полном устранении капиталистических отношений производства. Но такая цель, что бы там ни говорили более или менее зараженные анархизмом французские ‘революционные’ синдикалисты, недостижима с помощью одной экономической борьбы, одних профессиональных союзов. Ее достижение невозможно без перехода политической власти в руки пролетариата. Сознав это, рабочий отнюдь не перестает, конечно быть членом своего профессионального союза, но уже не ограничивается точкой зрения такого союза, а делается сознательным членом социалистической партии. Но если он делается таким членом лишь по достижении более высокой ступени классового сознания, то неправильно было бы сказать, что союзы не уступают партии по своему значению. Такая формулировка исчерпала бы собою не социал-демократический взгляд, а взгляд тех, как говорят теперь в Англии, рабочих либералов (labour liberals), которые, стоя на точке зрения капиталистического общества, признают, однако, что рабочий должен отстаивать свои интересы и посредством профессиональных союзов, и посредством политической борьбы. В глазах таких ‘либералов’ значение политической партии, действительно, равно значению профессиональных союзов. Социал-демократу дело представляется иначе. Он охотно признает, что профессиональные союзы так же необходимы, как и организация пролетариата в особую политическую партию. Но та политическая партия, в которую он зовет рабочих, вписала в свою программу полное устранение тех производственных отношений, на почве которых пролетариям приходится продавать свою силу, а их профессиональным союзам приходится бороться за лучшие условия ее продажи. Поэтому пролетарий, который прежде ограничивался одной профессиональной борьбой, а потом делается, кроме того, сознательным членом социалистической партии, тем самым показывает, что он достиг более высокой ступени развития. А высшая ступень развития имеет больше значения, чем низшая.
Но этого мало. Там, где не вмешиваются какие-нибудь исключительные экономические условия, логика профессиональной борьбы сама толкает рабочего на высшую ступень классового сознания, за пределы чисто профессиональной борьбы.
Резолюция Бебеля-Легиена тоже хотела выразить эту последнюю мысль. Но поправка, предложенная Каутским и принятая съездом, очень удачно устранила неловкую формулировку, которая могла значительно затруднить ее правильное понимание.
Теперь, когда нам выяснилось, каково должно быть отношение партии к профессиональным союзам, мы без труда поймем и смысл той части главнейшей резолюции Маннгеймского съезда, которая относится к ‘массовой стачке’.
Кто делает стачки вообще? Рабочие. — Кто может сделать ‘массовую стачку’? Тоже рабочие. — Какую роль должны играть в ‘массовой стачке’ организованные рабочие — профессиональные союзы? — Самую главную: они должны составить ядро стачечной армии. Так ли это? Несомненно, так. Хорошо, пойдем дальше.
Как должна отнестись к вопросу о массовой стачке социал-демократическая партия в том случае, если по той или по другой причине профессиональные союзы не обнаруживают большой склонности к ней? Очевидно, что она должна отнестись к этому вопросу с очень большой осторожностью: грозить врагам стачкой вопреки профессиональным союзам, от поведения которых будет зависеть ход и исход всего дела, значит упиваться фразами, размахивать картонным мечом.
В чем же должно выразиться осторожное отношение партии к этому вопросу? Во-первых, в разъяснении профессиональным союзам того, что их тактика зависит не только от их воли, что ‘массовая стачка’ может быть навязана им, при известных политических обстоятельствах, врагами пролетариата. Во-вторых, в стремлении показать этим союзам, что партия сама хорошо понимает всю серьезность и всю рискованность того политического действия, которое называется ‘массовой стачкой’, что она прибегнет к этому действию только в крайности и считает преступлением всякую легкомысленную игру в массовую стачку’, всякий необдуманный призыв к ней.
Разъяснение немецким профессиональным союзам первою пункта было делом Бебеля на Иенском съезде, разъяснение им второго пункта было его делом на съезде в Маннгейме.
Кто видит противоречие между тем, что говорил Бебель в Иене, и тем, что говорил он на Маннгеймском съезде, тот просто-напросто не уяснил себе обстоятельств дела.
Молодой Либкнехт заметил, что устами Бебеля в Маннгейме говорила его седая голова, а не его молодое сердце. Но разве молодое сердце должно быть легкомысленным? И разве не легкомысленно было бы ‘трубить наступление’ ввиду того настроения профессиональных союзов, которое так ясно обнаружилось на их последнем, Кельнском, съезде? Как ни молодо сердце Бебеля, но он никогда не походил на чех молодых и старых ‘вождей’, — особенно многочисленных в политически неразвитых странах, — которые всегда готовы идти, по выражению известной военно-сатирической песни, ‘спросту, прямо к мосту’, не справляясь ни о том, каковы силы и настроение их собственных рядов, ни о том, каковы позиции неприятеля. Бебель не увлекается фразеологией, ему нужна победа, победа предполагает серьезный и хладнокровный расчет, расчет же делается не сердцем, а головою.
Один из присутствовавших в Маннгейме представителей иностранных социал-демократических партий пожелал нашим немецким товарищам в своей корреспонденции о съезде побольше ‘боевой готовности’ (Schlachtfertigkeit). Но что же такое — боевая готовность? В чем она состоит? В чем она выражается? В горячих ли приказах по армии, или же в надлежащей организации боевых сил? Кажется, что в организации. Но именно это и доказывал Бебель в своих речах на Маннгеймском съезде. Он не ‘трубил отступления’, как поняли некоторые органы печати, а только разъяснял, какие условия необходимы для победоносною наступления. На эту сторону дела он обращал внимание своей партии еще в Иене, но так как некоторые, — можно даже, пожалуй, сказать многие, — из его товарищей все-таки забывали о ней, то в Маннгейме ему пришлось останавливаться на ней дольше, развивать свою мысль подробнее, выражаться сильнее. Это и подало повод говорить об его ‘отступлении’. Но, повторяю, на самом деле никакого отступления не было.
Жизнь сыграла тут с Бебелем ту злую и неумную шутку, которую она часто играет с вождями, одаренными широким политическим смыслом. Они видят необходимость известного нового приема борьбы и указывают на него своим товарищам. Но они видят при этом и то, что употребление в дело этого нового приема возможно только при наличности известных условий. А между их товарищами оказываются люди, усвоившие их вывод, но не соображающие, каким путем пришел он к нему. Они кричат о новом приеме и забывают об условиях, необходимых для успешного употребления его в дело. Этим они существенно искажают мысль своих вождей, которым приходится, поэтому, на время оставить в покое противников своей идеи и ополчиться на ее, не по разуму усердных, сторонников. Тогда эти последние сердятся и кричат, что вожди ‘уже не те’, что они ‘устали’ и т. п. ‘Это — старая история, однако, она всегда остается новой’… и всегда до последней степени скучной, глупой…
Впрочем, говоря о том, как стоит вопрос о ‘массовой стачке’ в Германии, надо помнить, что, по замечанию центрального органа немецкой социал-демократии, за нее в последние месяцы гораздо решительнее высказывались ревизионисты, чем марксисты. Этот факт служит новым подтверждением того, что радикализм данного приема борьбы еще вовсе не доказывает радикализма лиц, его отстаивающих. Римляне недаром утверждали, что когда двое говорят одно и то же, — это не одно и то же.
Резолюция, принятая в Маннгейме по вопросу о всеобщей стачке, имеет то огромное преимущество, что ей обеспечено сочувствие германских профессиональных союзов. Хотя она и заявляет, что между Иеной и Кельном, — т. е. между резолюцией, принятой в прошлом году съездом партии, и резолюцией, принятой в том же году съездом профессиональных союзов, — не было никакого разногласия, но на самом деле разногласие, несомненно, существовало: союзы обнаружили гораздо меньшую склонность к массовой стачке, чем партия. Маннгеймское заявление о том, что разногласия не было, свидетельствует лишь о том, что такого разногласия уже нет, что дело уже улажено в настоящую минуту. Разногласие же могло быть устранено двумя путями: или партия отступили бы до позиции профессиональных союзов, или же профессиональные союзы, после разъяснений, данных Бебелем, подвинулись бы вперед до позиции партии. Кто вспомнит, например, речи Бёмельбурга на Кельнском съезде и кто сравнит их с тем, что тот же Бёмельбург говорил в Маннгейме, тот должен будет признать, что произошло именно движение вперед профессиональных союзов. А это как раз то, что было нужно.
Иные утверждают, что подвинулись вперед собственно только вожаки этих союзов, так как массе их членов двигаться не было надобности: она и прежде разделяла точку зрения партии. Если это в самом деле так, то тем лучше. Но, во-первых, очень трудно судить, в какой мере это так, во-вторых, если бы Бебель был даже вполне уверен в том, что это так, то и тогда он не мог бы и не должен был бы ‘трубить’ но медленное ‘наступление’. Он слишком хорошо знал, что безусловно не обходимая для успешного наступления работа организации еще не за кончена. Достаточно сказать, что железнодорожные служащие в Германии еще не организованы.
Бебель был прав, говоря, что положение дел в Германии совсем не похоже на положение дел в России. Мы переживаем теперь тот момент, когда против защитников ‘старого порядка’ идут все живые силы населения. В Германии, наоборот, пролетариат находится в изолированном положении, невыгоды которого могут быть отчасти искуплены только широтой и стройностью организации. Да и в России опыт весьма убедительно показал, что ‘массовая стачка’ есть такое оружие, в обращении с которым нужно быть до крайности осмотрительным.
Тем не менее я готов признать, что Бебель с меньшим оптимизмом смотрит теперь на возможность успеха ‘массовой стачки’, чем год тому назад. Его ‘седая голова’ тут ни при чем или, — так как вожди западного пролетариата никогда не отказываются от услуг головы, — роль его седой головы свелась тут к тому, что она приняла во внимание некоторые важные уроки жизни.
В иенской своей речи Бебель высказал твердое убеждение в том, что ‘массовая стачка’ может иметь совершенно мирный характер. Поведение германских ‘сфер’ во время известных событий нынешнего года ‘показало, что на мирное течение такой стачки трудно рассчитывать в Германии: ‘сферы’ сделают там с своей стороны все, чтобы вызвать пролетариат на активную борьбу. Но активная борьба требует несравненно больше сил, нежели ‘революция скрещенных рук’. Отсюда неотразимо следует тот, в высшей степени важный, тактический вывод, что ‘революция скрещенных рук’, которая явится лишь предисловием к активной борьбе со ‘сферами’, может быть начата только тогда, когда силы пролетариата будут достаточно велики для того, чтобы он мог от стачки с успехом перейти к неизбежному активному столкновению. А это значит, что всякая торопливость в деле стачки имела бы роковые последствия для всего германского рабочего движения. Поэтому Бебель и должен был с особенной энергией ‘тормозить’ некоторых своих товарищей, обнаруживших склонность слепо верить тому, что стены иерихонские пали от трубного звука. Чем труднее предстоящая борьба, тем старательнее надо готовиться к ней, — вот что добавил Бебель в Маннгейме к тому, что было сказано им в Иене.
Но в таком случае, возразят мне, ‘массовая стачка’ откладывается до греческих календ, а резолюция Маннгеймского съезда представляет собою лишь свидетельство о смерти ее идеи.
Я отвечу на это, что так могут думать только ревизионисты, убежденные в том, что знаменитый ‘Zusammenbruch’ уже невозможен. А кто не разделяет этого убеждения, кто знает, как сильно обостряются общественные противоречия в современной Германии, так быстро идущей по пути экономического развития, тот не согласится с этим и тот увидит в решении, принятом на Маннгеймском съезде, весьма серьезную программу практических действий, выработанную ввиду предстоящих германскому пролетариату весьма серьезных столкновений.
— Если это так, то Бебелю не следовало отклонять внесенного Либкнехтом предложения относительно пропаганды против милитаризма, — скажут опять люди, верующие в иерихонские трубы. — Наконец, его заявление насчет вмешательства Германии во внутренние дела России тоже не отличается надлежащей энергией.
Отвечаю: разногласие между Бебелем и Либкнехтом по вопросу о пропаганде против милитаризма вовсе не имеет принципиального характера. Оно касается лишь практической организации этой пропаганды. Бебель не только признал в принципе ее необходимость, но не без основания прибавил, что германская социал-демократия ведет ее энергичнее, чем какая-нибудь другая социалистическая партия в мире.
Что же касается вмешательства имперского германского правительства в русские дела, то надо помнить пословицу: соловья баснями не кормят. Вопрос не в том, что говорят теперь немецкие социал-демократы о таком вмешательстве, а в том, что они в состоянии будут сделать, если оно произойдет. Сделать же они будут в состоянии тем больше, чем сильнее и прочнее станет организация их сил и чем шире распространится их влияние в среде немецкого народа. В этом вся ‘суть’. Поэтому и не следует придавать преувеличенное значение той форме, которую получают в том или другом случае относящиеся сюда заявления немецких социал-демократов. Форма часто зависит от внеш
них обстоятельств. По существу же они сделают все зависящее от них для того, чтобы помешать германскому мечу убить русскую свободу. В этом нельзя было сомневаться до Маннгейма и в этом еще менее можно сомневайся после того, что сказал там Бебель {Статья эта была уже написана, когда я прочитал в ‘Neue Zeit’ в No от 6 октября (н. с.) 1906 г. ст. К. Каутского: ‘Der Parteitag von Mannheim’. Мне было очень приятно убедиться в том, что, за исключением некоторых частностей, Каутский сошелся со мною в оценке Маннгеймского съезда.}.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
