В.В. Розанов
В.В. Розанов
Маленькое и крупное улучшение в школьном преподавании
Маленькое и крупное улучшение в школьном преподавании
* * *
Маленькое и крупное улучшение в школьном преподавании, Розанов Василий Васильевич, Год: 1910
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Тишина сильнее бури: можно целый год спорить о школе, предлагать те и иные ‘законопроекты’ и даже провести их законодательно, поднять невероятный шум в печати — и все это не подвинет дела ни на волос вперед. Но вот около этого шума тихий вдумчивый человек решает посвятить 2-3 года настоящего ума и настоящего вдохновения школярам — и пишет скромное, не ‘литературное’ руководство по какому-нибудь предмету: разом в целой России поднимается преподавание этого предмета, — школяры не бледнеют, а зарумяниваются над этим предметом, заинтересовываются им, вместо прежнего отвращения или скуки у них появляется любовь, интерес, пытливость… Воспитывается наконец даже художественное чувство: ибо каждый предмет, даже математику (талант французов), можно изложить и передать художественно, как и наоборот…
С одним школьным предметом, и притом неизмеримой важности, у нас всегда было ‘наоборот’… По автобиографическим воспоминаниям мы знаем, до чего мертво, костляво, безмузыкально, бескартинно было у нас всегда ‘преподавание Закона Божия’… Тоска вспомнить…
Эти тексты, ‘черная печать’ курсива в катехизисе — тоска, тоска…
‘Священная история Ветхого и Нового Завета’ Рудакова — тоска…
Богослужение: ведь надо же зазубрить все ‘стихиры’ как таблицу умножения, как озера Америки — наизусть… ‘Гурон, Виннипег, Эри, Мичиган и Онтарио’. А там: ‘За сим диакон возглашает то-то, а священник поднимает руку и говорит это-то, и, наконец, лик (хор) поет то-то’ — все буквально, без пропусков и без малейшего припоминания, к чему же это относится… ‘Богослужение’, я помню, оттого было трудно, что ‘воспоминательно-зрительное’ от него впечатление никак не умело связаться с ‘книжно-памятливым’. Мы все учили ‘Богослужение’ как что-то совершенно новое и никогда не слыханное. Хотя это кажется нелепым, но было именно так: ‘Батюшка в ризе у Покрова — это одно: а богослужение Рудакова, в 11 часов ночи, под абажуром керосиновой лампы — совсем, совсем другое! Какое-то странное и тяжелое!!’
Невероятно, но было — так.
Передо мною две книжки, которые наполнили меня самою широкою радостью… Которые есть ‘исполнение давнишнего желания’, как говорится в какой-то детской игре… По крайней мере одна книжка исполняет давнее мое желание, которое я неоднократно высказывал в печати… Наконец, обе похожи на ‘дешевое издание Пушкина’, вещь не творческая, вещь даже коммерческая. Но подите: есть, должно быть, ‘святой дух’ и в рубле, ибо иногда ‘простая коммерция’ имеет результат и действие весенней песни жаворонка.
Двое ‘батюшек’, с настоящими протоиерейскими фамилиями, Антонов и Лебедев, написали, как сговорившись, по книжке: ‘Храм Божий и церковные службы. Учебник богослужения для средней школы. С 160 рисунками по истории церковной архитектуры, иконографии и церковно-богослужебной обстановки и с 28 изображениями духовных композиторов’, а другой — ‘Библейская хрестоматия. Курс Священной Истории Ветхого Завета для средних учебных заведений. Библейский текст на русском языке, с пояснениями и примечаниями и с 53 рисунками русских и иностранных художников и тремя картами’. Карта так подробна, что я даже нашел родину имеющихся у меня монет: не говоря о Тире и Сидоне — Газы, Азота, Гадары и Кесарии (в Самарии). Одно удовольствие рассматривать…
Как давно это надо было сделать…
Как просто…
Текстом Библии заменены собственно те историйки, которые в первом классе гимназий составляют ‘учебный год’, но эти библейские тексты соединены между собою самыми коротенькими, строк по 5-10, вставками от составителя книги, через что библейские тексты связываются: и таким образом получается цельное изложение всей Ветхозаветной Истории. Читая давно известные ‘по Рудакову’ истории в подлинном библейском тексте, — поражаешься этому ‘Рудакову’ и еще больше министерству просвещения и духовному ведомству в их соединенном усилии просветить головы десятилетних мальчуганов: ведь ничего проще, элементарнее по языку, по речи нет и нельзя себе представить, чем этот священный текст, данный младенцам пустыни, странствовавшим между Египтом и Аравиею… Все уже приноровлено ‘к детскому восприятию’, притом приноровлено самим Богом, т.е. так, как человек не сумеет ни за что сделать… Что же было умничать и зачем ‘звать Рудакова’? Весь ‘прогресс преподавания Закона Божия’ на самом деле был вековым регрессом сравнительно с тем простым, что делали отцы наших дедушек: ‘учить Слово Божие как оно дано нам‘… Речь — прямо разлагается на простые предложения из ‘подлежащего, сказуемого, дополнения и определения’. Никаких этих ‘гоголевских запутанностей’, овладевших теперешним русским языком, никакой ‘периодической речи’, нам свойственной и невразумительной для десятилетка. И вместе с тем: в ответ на торжественную настроенность ‘детей пустыни’ — слова даны им были огромные, торжественные, величественные, — почему весь свет и назвал их Священным Писанием. Ну что тут может ‘Рудаков’? Только — испортить… И они все портили, ‘Рудаковы’, ‘министерство’, ‘ведомство’. Поистине, здесь применимы слова из ‘Возрождения’ Пушкина:
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей,
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Половина всемирной живописи посвящена темам Библии и есть только иллюстрация к ее тексту… Но какая иллюстрация! Опять нельзя не удивляться и министерству, и ведомству, что ничего-то, ничего до сих пор они не взяли из этой им приготовленной сокровищницы, и все-таки иногда учебник сопровождался картинками ‘своего сочинения’. Можно представить себе…
Протоиерей В. Лебедев основательно все это выбросил и заменил полусотнею снимков с величайших картин, по преимуществу эпохи Возрождения.. . Несмотря на естественную бедность воспроизведения (вот бы ‘ведомствам’ помочь, — прямо денежно, дав от себя воспроизведения, иллюстрации к заготовляемым частною инициативою учебникам), несмотря на эту бедность, глаз даже зрелого человека непрерывно очаровывается пластикою картин… В самом деле, какие сюжеты и какие мастера! Я узнал некоторые картины Рембрандта и Рафаэля. Не могу не указать, что в ‘ложах’ Рафаэля (Ватикан), скопированных, между прочим, в Старой Пинакотеке Мюнхена, — дана связная, последовательная иллюстрация к Библии, и в учебник могла бы быть перенесена почти целиком. Ничего не может сравниться с грацией и поэзией этих рафаэлевских рисунков. Божеское вдохновение и человеческая вдохновенность здесь поразительно встретились.
Ученикам было бы полезно сообщить в подстрочных примечаниях имена великих живописцев, картины коих взяты в иллюстрацию, и два-три слова о родине этих живописцев и о местах, музеях, где данные картины хранятся. Если нужно знать ‘Гурон, Мичиган, Эри и Онтарио’ в I классе, отчего мальчуганам не узнать: ‘Рафаэль жил 400 лет тому назад’, ‘картина ‘Жертвоприношение Исаака’ нарисована голландцем Рембрандтом 300 лет тому назад и хранится в Мюнхене, в королевском собрании картин, называемом Пинакотекою’. Скучно, как календарь, но ведь таковы вообще все сведения для I—III класса, скучные нам, а для мальчуганов — новые и занимательные…
Желание привлечь в школу в качестве ‘учебного материала’ хоть что-нибудь из древней красоты, веры и поэзии, руководило составителем и другой книжки — ‘Храм Божий’, священником Н. Антоновым, — здешним законоучителем Еленинского института и немецкого училища св. Петра. Но сперва приведу умные слова его, обращенные ‘к детям’ (замена предисловия): ‘Мы потому должны ходить в церковь и молиться Богу, что Храм Божий для русского человека был первым училищем веры и доброй жизни. Как вы уже знаете, на Руси долгое время не было ни школ, ни книг, однако русские люди были в старину и сильными, и славными, и создали обширное, могущественное наше Отечество. Где они получали силы? В Храме Божием, который был первым просветителем и собирателем русского народа. Много и горя пришлось перенести русскому народу от иноплеменников, а где он почерпал мужество? Опять здесь же, в Храме, который был верным хранителем благочестивых наших предков… Поэтому Храм Божий и Богослужение любили те лучшие русские писатели, которых вы изучаете на других уроках, на уроках русского языка, — и которые посвятили Храму и Богослужению не одно стихотворение. Призывными словами к Храму одного из русских писателей оканчиваю эту вступительную беседу, и перейдем к изучению Богослужения:
Приди ты, немощный,
Приди ты, радостный,
Звонят ко всенощной,
К молитве благостной.
……………………………….
И звон смиряющий
Всем в душу просится,
Окрест взывающий
В полях разносится…’
Как это просто, полно, как всеохватывающе… Нельзя забыть этого: ‘первый собрал русский народ’ — в отношении Храма. Так никто не формулировал, — и между тем это разумеется само собою. ‘Дышим воздухом, а не замечаем’…
Давно известное (по школе) и, признаюсь, скучноватое ‘богослужение’ в изложении или, лучше сказать, в рассказе и объяснениях ‘батюшки отца Антонова’ я читал с интересом: а есть признак, что, если ‘взрослому занимательна книга, — она будет занимательна и детям’. Достигнуто это отступлением от скелетности обыкновенного учебника, — несчастной ‘нормы’ учебников, вследствие коей школяры по окончании учебных годов и жгут свои учебники, должно быть в том числе и ‘богослужения’, а ‘при жизни’, т. е. пока ‘по ним учатся’, расшибают их корешками об печку (личные и классовые воспоминания). Очень умело составитель выделил то, что нужно ‘проходить на уроках по программе’, — и в конце предисловия ‘к учителям’ отметил эти точные в своей книге параграфы и даже сосчитал их и страницы: 80 параграфов на 115 страницах. А в книге 192 страницы текста и 48 страниц почти атласа-рисунков (на каждой странице атласа от 2 до 6 рисунков).
Книга с интересом читается, благодаря множеству исторических объяснений отдельных частей служб, отдельных даже молитв. Приведу два, — так как это не может не быть занимательно для обывателя: ‘О происхождении молитвы Достойно есть яко известно следующее: На Афоне, в монастыре, подвизался в одной келий старец и послушник. Однажды, когда послушник остался один, а старец ушел в другую церковь помолиться, — к послушнику постучался странник и остался в келий ночевать. Когда пришло время молитвы, послушник и странник начали петь песнь Богородице. Гость пел совсем иначе, чем пели обыкновенно монахи. Тогда послушник попросил его записать слова новой песни Богородице и принес ему для этого каменную доску, так как другого материала у него в келий не оказалось. Странник пальцем стал водить по доске, и, к удивлению послушника, на доске запечатлелись слова молитвы. ‘Отселе, — сказал незнакомец, подавая доску, — пойте всегда так песнь, как написано, пусть и все другие поют ее’. Сказав это, он мгновенно исчез. Восторженный инок, перечитывая слова, пел песнь, чтобы вытвердить ее. Когда вернулся старец и узнал о происшедшем, он донес об этом собору. Собор донес патриарху, представил и самую доску. Это было в 980 году’ (примечание к стр. 92).
‘Было в 980 году’… в те годы неграмотности, когда люди умели любить, верить и чистою и спокойною душою умели творить жизнь: что неизмеримо труднее и таинственнее, чем сделать водевильчик, написать журнальную статью или начать издавать ходкую газету. Посмотрите: сейчас, при миллионных затратах и всем старании, не умеют построить сколько-нибудь художественную и новую по замыслу рисунка церковь, а все несравненные московские ‘церковки’ построены Бог весть кем, Бог весть как — а услаждают глаз и уносят куда-то воображение… Почему? Нет творчества жизни, — творчества пластики, творчества напева, творчества величавого слова… Наконец: просто нет воображения. Рассказ ‘от 980 года’ есть безвестного летописца, греческого ‘Нестора’: между тем его тон трогательнее и возвышеннее, наконец, бескорыстнее, чем рассказ корифея нашей литературы — ‘Чем люди живы’.
Еще пример: ‘О происхождении молитвы ‘Святый Боже’ существует следующий рассказ: ‘В начале V века, при императоре Феодосии и архиепископе Прокле, было в Константинополе сильное землетрясение. По этому случаю был совершен крестный ход, во время которого один отрок был чудесно приподнят от земли на воздух и слышал пение ангелов: ‘Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный’. Опустившись на землю, он пересказал, что слышал, и, когда христиане пропели эту ангельскую песнь, присоединяя к ней слова ‘помилуй нас’, — землетрясение прекратилось. С тех пор эта песнь введена в употребление’ (стр. 91).
Интересно узнать даже студентам, — обычно поющим ‘Святый Боже’ -на демонстративных похоронах… И так хорошо их басы разносят по морозному воздуху — ‘помилуй нас’, с этим подъемом вверх могучей сотни голосов. Но если бы они знали происхождение именно этого: ‘помилуй нас’. Еще: вот у подножия каких событий зарождались церковные песнопения: было землетрясение… Народный испуг, отчаяние, и — ‘не вемы, что такое, почему?’. Запоешь ли, выдумаешь ли такую песнь теперь, когда ‘все известно’… Все ‘известно’ до скуки и отвращения. Ах, если бы в самом деле можно было сказать:
Врут все календари…
Но дьявольский ‘календарь’ связал нас, и теперь ничего не выдумаешь вне рамок этого ‘календаря’…
Оставим студентов: можно представить себе, как в крошечной мещанской комнате 11 -летний первоклассник оглянется на диван, где ‘прилегла отдохнуть’ его мать, и скажет: ‘Мама, а ты не знаешь, отчего поют Достойну‘, — и перескажет ей страницу из о. Антонова. Везде, где будет учиться ‘Храм Божий’ о. Антонова, — это непременно случится: ибо какой же ‘мамаше’ это не любопытно и какой мальчуган не восхитится сказать старой женщине: ‘А я вот что узнал, чего в нашей приходской церкви никто не знает’.
И пойдет, пойдет… Это — настоящее ученье. Народное ученье. Добавить ли: это — настоящая культура.
Целый ряд статеек посвящен катакомбам, — для чего автор взял в пособие знаменитый труд Rossi — ‘Roma sotteranaa cristiana’: а в маленьком приложенном атласе даны и снимки трогательной и наивной живописи из катакомб: ‘Изображение Спасителя в виде Доброго Пастыря’ (с овцою на плечах), ‘Изображение Божией Матери’ (с монограммою Христа), ‘Изображение Рождества Христова’, ‘Изображение Тайной Вечери’, ‘Изображение Орфея (играет на лире слушающим животным) и событий из жизни пророков Моисея и Давида’, ‘Изображение Ноя в ковчеге’, — встречающего летящего голубя. С каким интересом все это станут рассматривать ученики III—IV классов гимназии где-нибудь в Тамбове, Пензе, в Тобольске, Архангельске. Наконец, даны портреты русских церковных композиторов или лиц так и иначе способствовавших расцвету церковного песнопения, в том числе почтенного С. В. Смоленского (умер в этом году) и, наконец, ‘совсем наших’ М.М. Иванова и Н.Ф. Соловьева. Даны снимки замечательнейших русских церквей — не только московских и петербургских, но и сельских, все — в историческом развитии архитектуры. Наконец, откуда только автор взял фотографические снимки всех ‘начальных’, ‘поворотных’ и ‘заканчивающих’ моментов литургии, всенощной и архиерейской службы… Кажется, с ‘литургии’ нельзя снимать фотографий. Но на этих именно снимках лица священников, диаконов и архиереев ‘до того русские’ и даже ‘нашего года’, что со временем их можно будет показывать даже на этнографических выставках…
Одна беда — все это ‘втуне’…
‘Подайте наш скелет! Подайте наш скелет!! Подайте схему: куда девали схему?! Что это за бахрома ‘разных сведений’, неуказанных, неожидаемых и всеконечно не могущих быть ‘одобренными’…
Так ‘забеспокоятся в креслах’ тайные советники министерств и ведомств, поседелые… в председательствовании в разных ‘комиссиях’. Всеконечно обе книжки, написанные не учеными членами ученых комитетов, а служилыми священниками церквей и простыми законоучителями, — получат ‘непредвиденные задержки’, полуодобрение, полупорицание и дальше ‘любителей чтения’ никуда не пойдут. Собственно, я для ‘любителей чтения’ это и пишу. Для родителей, для обывателей. До ‘ученика’ едва ли они достигнут. ‘Ученик’ тесным кольцом окружен постоянными поставщиками ‘учебного товара’, имеющими где нужно ‘связи’ и ‘отношения’… Кто же не знает, что у нас даже учебники приснопамятного Ушинского (которому, кажется, именно в этом месяце исполнится полувековой юбилей) — вытеснены из школы и заменены учебниками ‘своих людей’.
В Руси что благородно — то и бесплодно. Лезет только отовсюду чертополох и бурьян… И сквозь лес его — не прорубиться.
Впервые опубликовано: Новое время. 1910. 27 и 28 окт. NoNo 12438 и 12439.