Маленький фарисей, или Маленький лицемер, Одоевский Владимир Федорович, Год: 1834 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 20 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Одоевский Владимир Фёдорович.

Маленький фарисей, или Маленький лицемер.

(Мальчик-фарисей).

Комедия в одном действии.

Действующие лица:

Госпожа Лидина, вдова.

Господин Лидин, сын её.

Дети его:

Андрей, 10-ти лет.

Михаил, 9-ти лет.

Софья, 7-и лет.

Mарфа, служанка.

Несколько детей.

Действие происходит на даче господина Лидина.

Театр представляет комнату, из которой дверь отворена в сад, направо стол, покрытый ковром, налево шкаф, два стула с решетчатыми задками.

Явление 1.

Марфа, Михаил, Софья.

Марфа завязывает банки с вареньем, расставленные на столе с одной стороны Софья играет с куклою, с другой Михаил заставляет прыгать Полишинеля (французского паяца наподобие Петрушки).

Mapфа. Ну, уж нечего сказать, в нынешний раз удалось варенье… Не варенье, а чудо! Чисто, как зеркало… Хоть глядись в него!

Софья (своей кукле). Тише, молчать, сударыня! Что это за мысли приходят вам в голову?

Mарфа. Что у вас там такое, барышня?

Софья. Да вот, моя кукла услыхала, что можно в твоё варенье смотреться, как в зеркало, то вот так и рвётся из рук.

Mapфа (как будто не понимая). Ага!

Софья. Однако ж кукле меня не обмануть, я знаю, зачем она у меня из рук просится, ей хочется попробовать смородинного желе.

Михаил (Полишинелю). Эге, брат! Что это значит? Прошу покорно!.. Ноги сюда и голову сюда, — нечего туда оборачиваться. (Как будто прислушиваясь к нему). Ась? Что такое? Что ты там ворчишь? (Подражая голосу Полишинеля). Мне бы очень хотелось узнать, чьё лучше варенье, Марфино или из лавки? (Своим голосом). Вот ещё, какой любопытный!

Mарфа (продолжая завязывать банки). Да, вишь какие! Легко ли дело!

Софья (кукле). Молчите, сударыня, нечего напрасно просить.

Михаил. Не дадут вам, сударь, варенья… Не дадут, как не дадут… Марфа славная нянюшка, такая добрая, однако же, её не скоро уговоришь.

Марфа. Уж куда, я посмотрю, вашим куклам хочется варенья.

Михаил и Софья (вставая вместе и подходя к Марфе). Да, нянюшка, голубушка, дай нам вареньица.

Mарфа. Вишь, какие шалуны! Так, стало быть, вам хочется варенья, а не куклам?

Софья. Ну да, нам, нам хочется.

Михаил. Полишинель мой ни слова не вымолвил…

Софья. И кукла моя ни слова не сказала, она правда очень капризна, однако не большая лакомка.

Марфа. Ну, насилу-то!.. Уж эти, по крайней мере, всегда правду говорят, что на уме, то и на языке. ‘Папенька, бабушка, дайте мне то, дайте это’. Не дадут, — промолчат.

Михаил. А дадут, — так берут.

Mарфа. Ну, сейчас, сейчас, подождите. (Про себя). Уж право, я это лучше люблю, нежели у таких детей, которые ничего не просят, а всего им хочется и всё им завидно. (Вслух). Ведь я уверена, будь здесь ваш братец Андрей, — он бы не стал просить у меня варенья.

Михаил (с важным видом). Да, Андрюша! Андрюша умница.

Mарфа (с насмешкой). Да, большой умница.

Софья. Что ты говоришь, Мишенька, — Андрюша уж большой, ему надо быть умным.

Михаил. Большой, большой! Он только годом старше меня: ему десять (10), a мне девять (9) лет. Только я не знаю, от чего же он такой умница? Словно девочка!

Софья. Ага! Ты сам признаешься, что девушки умницы.

Михаил. Да, рассказывай! Андрюша-то умнее тебя, да и умнее меня… Папенька никогда его не бранит, а бабушка всегда-то конфетку ему, то по щёчке потреплет…

Софья (вздыхая). Какое счастье этому Андрюше!

Михаил. Право, это чудо для меня! Как это он умеет делать? Он не лакомка, он не шалит, он не ленится… От чего же с нами всё это случается?

Mарфа. Ну, уж это его секрет, — я вам его не скажу… Однако ж мне лучше кажется, чтоб вы понемножку шалили, нежели чтоб у вас глаза были всегда опущены в землю. Ведь это не то, чтоб шалить было хорошо… Я вам всегда говорю: слушайтесь папеньку, однако ж… По крайней мере, в вас нет обмана, что на уме, то и на языке, пошалите — не запрётесь, — сами всегда первые расскажете… От того я вам всегда больше верю, нежели…

Михаил. Вот Андрюша, вот Андрюша!

Mарфа (про себя). Он вертелся у меня на языке.

Явление 2.

Прежние, Андрей, входящий с книгою в руках.

Михаил и Софья (бегут навстречу к Андрею, прыгая). Здравствуй, Андрюша! Здравствуй, Андрюша!

Андрей (с важным видом, не отводя глаз от книги). Здравствуй, братец, здравствуй, сестрица!

Михаил и Софья (вместе). Хочешь играть?

Софья. В куклу!

Михаил. В Полишинеля!

Андрей. Мне некогда играть, мне надобно учиться.

Михаил и Софья (с неудовольствием). Вот ещё!

Марфа. Андрюша никогда не играет. (Про себя). Когда на него смотрят.

Софья. Учиться?! Да теперь учителя нет.

Михаил. Разумеется, мы с Сонюшкой кончили уроки.

Софья. И учитель чистописания сказал, что он скоро заставит меня писать без линеек.

Михаил. А я уж могу считать до девяносто девяти…

Марфа. О да, правда! И учитель сказал, что если Мишенька будет прилежен, то завтра дойдёт и до сотни.

Софья (Андрею). Так вот видишь, братец…

Михаил. Видишь! Нами довольны, мы наше дело сделали: теперь мы можем, кажется, и поиграть немножко.

Андрей всё продолжает читать про себя.

Марфа. Так, так, это правда, и я так же, как управлюсь с чаем, приберу, люблю позабавиться, чулок себе повяжу, лоскутки свои разбираю.

Андрей. Ведь я, кажется, не мешаю ни Мишеньке, ни Сонюшке играть, как им угодно.

Mарфа. Ещё бы!..

Андрей. Что ж больше им делать в их лета?

Михаил. Слышишь?.. В их лета!..

Софья. Подумаешь, он нам дедушка. Ну, поворачивайся, господин дедушка! Пойдём с нами, скорее! (Берёт его под руку).

Андрей. Не могу, сестрица, право, не могу, я бы совсем не хотел тебе отказать.

Михаил (с неудовольствием). Так, верно, я мешаю?

Андрей. О нет!

Михаил. Ну что ж! Ну, говори: что я тебе сделал? Ну, говори скорее! Если ты сердишься на меня, — ударь меня, да и дело с концом! Мне всё это будет легче, чем смотреть, как ты на меня дуешься.

Марфа (про себя). Добрый мальчик!

Андрей. Да нет, Мишенька, я на тебя не сердить, и на Сонюшку не сердит.

Михаил. Я знаю, за что он сердится, знаю! За то, что намедни ему сзади мочалку привязали. Ну, за это что ли?.. Говори!

Андрей (с принуждением). Ты знаешь, что я не злопамятен.

Mихаил. Нет, ты злопамятен, злопамятен, очень злопамятен!

Софья. Ну перестань, Мишенька, что ты его мучишь, не приставай к нему… Если не хочет играть… ну, пусть его!..

Софья и Михаил подбегают к Марфе, Андрей шевелит губами, как будто учит наизусть.

Mapфa (детям). Нет, банок не льзя трогать, они все уж готовы и их надобно поставить в шкаф. Да уж молчите… Пойдёмте со мною, в буфете ещё осталось…

Михаил (Софье). Пойдём, сестрица!

Софья (Михаилу). Пойдём, братец! (Берёт его за руку).

Марфа. А вы что же, Андрюша? Разве вам не хочется варенья?

Андрей (который между тем сел в большое кресло). Спасибо, нянюшка, но я не люблю варенья!

Соня (с удивлением). Слышишь, Мишенька? Не любит варенья!

Марфа (про себя, выходя). О, Лиса Патрикеевна! (Вслух). Ну, кто любить

варенье, тот за мной!

Михаил и Софья бегут за нею.

Софья (остановившись, оборачивается). И будто в самом деле, Андрюша,

ты не хочешь варенья?

Андрей делает головою знак, что не хочет.

Раз, два, три!

Андрей делает тот же знак.

Михаил (оборачиваясь). Ну, хочешь ли, что б мы тебе отложили?

Андрей снова качает головою.

Mapфа. Ступайте ж, Миша, зачем его принуждать.

Михаил (уходя). Тем хуже для него.

Mарфа. Ну, пойдёмте, пойдёмте! Посмотрите-ка, сколько я вам варенья на хлеб намажу.

Все, кроме Андрея, уходят. Он встаёт с кресел и кладешь на них раскрытую книгу.

Явление 3.

Андрей (один). Да! Дожидайтесь, много вам варенья намажут! Увидите, как его

ниточкою по хлебу растянут. Я люблю варенье так, просто, — оно и без хлеба довольно сладко. (Подходит к столу, берёт банку, развязывает её и ложкой съедает всё варенье). Ах, да как славно! Это смородинное желе. Хотелось бы мне и абрикосового, да боюсь — заметят. Ну, уж так и быть, подожду, a после обеда скажу бабушке: ‘Бабушка! Дай мне немножко абрикосового варенья’! А бабушка мне будет отвечать: ‘Да разве ты, бедненький, не кушал его сегодня поутру’? А я скажу: ‘Нет, бабушка’. Ведь это не будет ложь, в самом деле, я теперь ем не абрикосовое, а смородиновое. ‘Вот Мишенька и

Сонюшка кушали варенье, a мне не дали’. Ведь и это будет правда, я сам взял варенье, мне его не давали, — и тогда бабушка даст мне ещё варенья, a Мишенке и Сонюшке не дадут, потому что им поутру давали. Однако ж вот идёт Мишенька, банку надобно в карман, да и на что она? Ведь уж в ней ничего не осталось. (Кладёт банку в карман и снова принимается за книгу).

Явление 4.

Андрей и Михаил с куском хлеба, намазанного вареньем.

Михаил (с набитым ртом). Ах! Андрюша, как можно быть таким глупым? Отказываться от варенья! Если б ты знал, какое оно славное!

Андрей (отворачиваясь и обтирая губы рукавом). Тем лучше для тебя, Мишенька.

Михаил. А ты зачем не ел? Ведь нам его давали, — здесь беды никакой нет. Вот другое дело, если б мы его подтибрили, о! Если б подтибрили, тогда бы это не хорошо было.

Андрей. Ну, уж добро, дай попробовать.

Михаил. Ага! Так захотел теперь, брат. (Отламывает кусок хлеба).

Андрей. Крошечку. (Отламывает большой кусок хлеба).

Михаил. Это у тебя крошечка? Ну, брат! (Заглядывает ему в лицо). Эге! Да кто это тебе усы-то сделал?

Андрей. Усы?

Михаил. Да, усы! Поди, посмотрись в зеркало. (Подводит его к зеркалу). Э, брат! Да они у тебя одного цвета с вареньем.

Андрей (смотрясь в зеркало). Я не вижу.

Михаил (обтирая его платком). Вот, смотри, вот здесь, здесь! Но это не может быть варенье, — ты его ещё не ел.

Андрей, обрадованный, принимается за свой кусок.

А! Теперь это другое дело.

Андрей. А! теперь вспоминаю, это красный карандаш… Когда я рисовал…

Михаил. Не правда ли, что варенье славное?

Андрей (с наполненным ртом). Да, не дурно! Дай мне ещё немножко. (Протягивает руку).

Михаил (отодвигаясь). Уж я знаю твои немножко, с минуту тому назад ничего не хотел, а теперь почти всё у меня отнял.

Андрей. Ведь это не для меня, это для Насти, для садовниковой дочери. Бедняжка! Она целый день ничего не ест, кроме щей и картофеля.

Михаил. Правда твоя, она должна быть очень голодна, бедняжка? У тебя сердце гораздо добрее моего, Андрюша, мне и в голову этого не пришло. (Даёт ещё кусок).

Андрей (протягивая руку). А её брату?..

Михаил (даёт ещё). Ну, на, возьми ещё!

Андрей (ещё раз протягивая руку). А самому-то маленькому?

Михаил. Ты на самом деле добрый малый! Ведь этот сосёт ещё, ему не до варенья, да у меня ничего уж больше не осталось.

Андрей. Что делать, я хоть это им снесу. (Идёт).

Михаил. Ну да, ступай, ступай!

Андрей (возвращаясь). Послушай, Мишенька.

Михаил. Что ещё?

Андрей. Знаешь ли, как бы хорошо, если б нам отдать им кой-какие игрушки, ведь им не во что играть, бедняжкам.

Михаил (в нерешительности). Неужели, в самом деле?

Андрей. Я тебя уверяю, что им не во что играть, этим бедняжкам.

Михаил. Что ж ты им не отдашь своих?

Андрей. Я хотел им отнести свой волшебный фонарь.

Михаил. Да, это было бы славно!

Андрей. Конечно, да я боюсь, чтоб они стеклами пальцы себе не изрезали.

Михаил. Это правда, так что ж ты думаешь делать?

Андрей. Я думаю, что например, твоим Полишинелем они никакого бы вреда не могли себе сделать.

Михаил. Моим Полишинелем? Да ты лучше у Сонюшки попроси куклу, — она ещё безопаснее.

Андрей. Нет, Сонюшка не отдаст своей куклы, она не так, как ты, она едва позволяет до нее дотрагиваться.

Михаил. Ну, будь по-твоему! Не сердись только.

Андрей (взяв Полишинеля). Так я пойду, и хлеб, и Полишинеля отнесу

саговниковым детям…

Михаил. Ну да, да, уж так и быть, я обойдусь без Полишинеля, делать нечего.

Андрей. Я им скажу, что это от тебя. (Уходит).

Явление 5.

Михаил, Софья.

Софья (весело вбегая). Мишенька! Мишенька! Ты не знаешь, какая радость? Какая радость!

Михаил. Что такое, а?

Софья. Отгадай!

Михаил (размышляя). Учитель не придёт?

Софья. Э, нет! Не то.

Михаил. Гм! Какая же может быть больше радость?

Софья. О, ленивец! Совсем напротив. Нас хотят наградить за то, что мы целую неделю хорошо учились: будут марионетки… Будут тени… Потом танцевать…

Михаил. Что ты мне там распеваешь?..

Софья. Разве ты меня не понимаешь, что ли? Узелковы, Милоновы, ещё… И ещё много, много — Бог знает, как их зовут — только едут сегодня вечером, а с ними их дети, мальчики, девочки…

Михаил. Да от чего же это всё?

Софья. Для Андрюши, ведь сегодня его рожденье.

Михаил. Славно он сделал, что родился.

Софья. Видишь ли: бабушка с папенькой хотят сделать нам сюрприз, Марфа мне это сказала по секрету и настрого мне запретила об этом рассказывать… Так ты, смотри же, не проболтайся.

Михаил. Будь спокойна… Так вот зачем бабушка с папенькой и поехали.

Софья. Да, они поехали звать гостей … Ну, Мишенька, знаешь что? Мы сегодня заставим твоего Полишинеля протанцевать галоп с моею куклою. (Оглядываясь). Да где же он?

Михаил (в смущении). Кто? Полишинель?

Софья (оглядываясь кругом). Ну да, Полишинель, сию минуту он был здесь.

Михаил (хладнокровно). Он сейчас придёт… Он, верно, пошёл прогуляться по саду.

Софья. Прошу, сударь, надо мною не насмехаться: где он, где Полишинель?

Михаил. Ну, слушай же, да только чур, секрет… Андрюша выпросил его у меня для саговниковых детей.

Софья. Добрый Андрюша! Сделать доброе дело в день своего рождения, — как это хорошо!

Михаил. Только мог бы он добрые дела от себя делать.

Софья. Молчи, сударь, неужели тебе жалко? Андрюша нам зато даст свой волшебный фонарь…

Михаил. Ах, вот и папенька с бабушкой. (Идёт к ним навстречу).

Софья (ему вслед). Смотри же, не показывай и вида… (Они прикладывают пальцы ко рту).

Явление 6.

Те же, Лидин, Лидина, Mapфа.

Марфа (входя). Вот-с и Мишенька и Сонюшка-с.

Лидин. Насилу-то!

Софья и Михаил. Здравствуй, бабушка, здравствуй, папа!

Лидина. Мы вас искали, дети.

Михаил. Мы были здесь, бабушка.

Лидин. Мы видим, что вы здесь, да от чего вы не в саду?

Лидина. В самом деле, зачем вы в сад не пошли? Вы знаете, как папенька боится, чтоб вы не замарали мебели.

Софья. О! Мы ни до чего не дотрагивались.

Михаил. Мы ни до чего не дотрагивались… Мы здесь вас дожидались.

Дети делают друг другу знаки.

Лидин (тихонько матери). Странно, в них что-то такое есть… Как будто они виноваты.

Лидина (тихо). Ничего, не надобно быть слишком строгим, особливо в нынешний день , вспомни, что сегодня рождение нашего милого Андрюши.

Лидин. Голубчик!

Mарфа. Да что ж это я стою, не убираю варенье. (В продолжении следующего разговора берёт со стола по две банки и ставить их в шкаф).

Лидин (садясь). Ну, что же дети без нас делали?

Лидинa (подходя к Марфе и пересматривая банки). Умны ли они были?

Mapфа. Как же-с, Мишенька и Сонюшка ранёхонько принялись за уроки.

Лидина. А Андрюша?

Марфа. О! Андрюша, — не знаю, что такое с ним было, но он долго не мог встать, он проспал всё утро.

Лидин и Лидина. Голубчик!

Mарфа. Он проспал почти до одиннадцати часов.

Лидина. Уж не болен ли он?

Марфа. Нет, сударыня, он свеж и весел, вот Сонюшка, — так жаловалась немножко головой.

Лидина. Что это, уж не истерика ли у вас завелась, сударыня? Рано что-то…

Софья. Нет, бабушка, я не знаю, что такое было.

Mарфа. А Мишеньку кошка оцарапала.

Лидин. Вечная охота мучать эту кошку!

Mихаил. Нет, папенька, я её ничем не обижал… Я её так, тихонько тронул за хвост, а она и рассердилась.

Лидин. Надеюсь.

Михаил. Да ведь это от того, папенька, что кошка была не в духе: у неё такой странный нрав…

Лидин. Молчать, сударь. (Марфе). А Андрюша?

Лидина. Андрюша не подходил ли близко к Кастору? Я так боюсь, что б эта собака когда-нибудь его не укусила.

Mарфа. Нет, сударыня, Андрюша с большим аппетитом позавтракал, а потом пошёл кормить кур и уток.

Лидина. Голубчик! (Сыну). У него большое расположение к благотворительности.

Лидин. О! Я уверен, что он будет очень жалостлив и благотворителен.

Лидина. Да уж и теперь какая в нём доброта!

Mарфа. К уткам. (Посмотрев на банки с вареньем, она начинает считать по пальцам).

Лидина. К уткам! К уткам! Да если и к уткам! Так всё-таки он с ними своим хлебом поделился.

Mарфа. Да как же ему было не поделиться хлебом, он столько кушал творога со сливками, что индо мне страшно стало.

Лидина. Голубчик!

Лидин. У него аппетит от деревенского воздуха.

Марфа. Да к тому же он мякиша не любит, корочку-то небось себе оставил.

Лидина. Тебе как будто досадно, что его хвалят.

Лидин (строгим голосом). Марфа! Прошу не умничать.

Марфа (продолжая считать). Один двадцать, два двадцать, три двадцать… Нет, точно так, я не ошиблась, — одной банки не достаёт.

Лидина. Что такое, Марфа?

Марфа. Да сама не могу понять, сударыня, я поставила на стол четыре банки, а теперь только двадцать три.

Лидин (вставая). Что это значит? Мишенька, Сонюшка!

Михаил и Софья (вместе). Это не я, папенька, это не я!

Лидина. Однако ж вас здесь было только двое, когда мы вошли.

Лидин. Они делали между собою какие-то знаки, — я это очень хорошо заметил.

Софья. Ах, папенька! Я тебя уверяю, это было совсем о другом…

Михаил. Мы перемигивались потому, что…

Софья (дёргая его за рукав, тихо). Молчи! Если ты скажешь, то будут бранить нянюшку.

Марфа. Тут хоть рассчитайся, всё одной банки не достаёт, но я дам себе руку на отсеченье, что это не Мишенька и не Сонюшка.

Лидина. Так кто же?

Лидин. Ну да кто? Кто? Говори!

Mapфа (запинаясь). Кто? Кто?.. Я не знаю кто… Да ведь не только они двое были здесь.

Лидин и Лидина (вместе). Ну, кто же ещё?

Марфа. Андрюша здесь оставался один, пока я…

Михаил и Софья (вместе с живостью). Андрюша? О, это быть не может, быть не может!

Лидина (Марфе). Молчать! Ты стоишь того, что б тебя выгнали из дому.

Лидин. Не сердитесь, матушка, Марфа сама не знает что говорит, этого быть не может… Сами Мишенька и Сонюшка знают, что Андрюша не в состоянии этого сделать.

Марфа. Это показывает только их доброе сердце.

Лидина. И ты смеешь всё-таки обвинять Андрюшу, этого милого, умного ребёнка? Уж нашла лакомку.

Марфа. И с ним может случиться, как с другим, от того что он ваш фаворит…

Лидина. Молчать! я всех детей равно люблю, я хвалю Андрюшу только потому…

Лидин. Да вот он и сам идёт, мы тотчас всё узнаем.

Лидина. Неужели ты будешь его спрашивать?

Лидин. Чтоб только доказать Марфе…

Марфа. О! Он вам скажет сущую правду.

Явление 7.

Те же и Андрей.

Андрей проходит через сцену, закрываясь платком.

Лидин (смотря на него). Он нас не видит.

Лидина. Он всегда о чём-нибудь думает. (Приближаясь к Андрею). Ах, Боже мой! Он кажется, плачет. Андрюша! Андрюша!..

Лидин (с беспокойством). Что с ним? Что с ним сделалось?

Марфа (про себя). Ещё какая-нибудь выдумка.

Лидина (взяв за руку Андрея и подводя его к себе). Андрюша! Поди сюда, душа моя, что с тобою?

Андрей (опуская глаза). Ничего, бабушка.

Лидин. Не обидел ли тебя кто-нибудь?

Андрей. Нет, папенька, я… Я…

Лидина (в беспокойстве). Не ушибся ли ты?

Андрей. Нет, бабушка. (Снова начинает плакать). Я виноват…

Все (с удивлением). Виноват!..

Андрей. Я хочу лучше тотчас признаться… Что б меня наказали… Я заслужил это…

Марфа. Ну, не говорила ли я?

Лидина. Марфа, молчать!

Михаил и Софья (тихо между собою). Как! Неужели это он?

Лидин (про себя). Я верить не могу!

Лидина. Ну, полно, Андрюша, перестань плакать, нет такой вины, которой бы раскаяние не могло загладить.

Лидин. Ты можешь надеяться на наше снисхождение.

Андрей. О нет! Я не прошу снисхождения.

Лидина (испугавшись). Ну, да говори же, какую вину ты сделал?

Андрей (дрожа всем телом). Я… Ошибся… В моей прописи.

Лидина. Ах! А я думала… Душа моя! Дай мне расцеловать тебя. (Прижимает его к себе и целует).

Лидин. Ну, уж нечего сказать! Ты порядочно напугал нас.

Лидина. Голубчик! Пришёл рассказывать о своей вине… Экая вина какая!

Андрей. Бабушка, так ты думаешь, что учитель меня не слишком будет бранить за это?

Лидина. Нет, душа моя, нет! Успокойся, это не стоит твоих слёз, мне самой случается ошибаться.

Марфа (сквозь зубы). И мне так же.

Лидина (Марфе). Ну, сударыня, что ты скажешь на это?

Марфа. Я, сударыня, ничего не скажу.

Лидина. И тебя это не трогает до слёз?

Лидин. По всему видно, что это Мишенька и Сонюшка изволили скушать варенье.

Михаил и Софья. О нет, папенька!

Михаил. Если не Андрюша съел варенье, так почему же это мы?

Лидина. Что это? Это кажется умничанье?

Марфа. Да спросите, сударыня, по крайней мерь…

Лидина. Что? Опять!

Марфа. Позвольте договорить: спросите, сделайте милость, у Андрюши, правда ли что он здесь оставался один?

Андрей. Ах да, Марфа правду говорит, я не пошёл с братцем и сестрицею за вареньем и остался здесь один, мне надобно было выучить глаголы.

Лидин. Слышишь?

Лидина. О, это ясно! Извольте-ка, господа Миша и Соня, на хлеб и на воду, на целый день.

Михаил и Софья. Ах, Боже мой! Боже мой!

Марфа. Однако ж мне удивительно! Они ведь у меня кушали варенья, сколько им хотелось.

Лидин. Тем больше они виноваты. (Берёт Софью за руку и ставит её за стул). Пожалуйте-ка, сударыня, прошу оставаться здесь и не трогаться с места.

Лидина (делает то же с Михаилом). А вы, сударь, ежели только пикните, то увидите, что с вами будет.

Андрей. Бабушка, папенька, простите их!

Лидина (уходя). Ещё он же просит за них, а его же подозревали… Голубчик! (Идёт).

Лидин. Нет им прощенья тем больше, что они не только лакомки, да ещё запираются.

Михаил и Софья (за стульями). Папенька, уверяю тебя…

Лидин. Ну, Марфа, запри-ка шкаф, пора думать об обеде. (Уходит).

Михаил (жалобным голосом). О нашем не долго думать.

Лидина (в дверях). Ступай же сюда, Андрюша!

Андрей. Тотчас, милая бабушка! (Михаилу и Софье, выходя). Я постараюсь выпросить вам прощенье.

Марфа. Ну, прощай, Мишенька! Прощай, Сонюшка! (Про себя, выходя). Бедняжки! Как будто в тюрьму засажены… Но, как бы то ни было, а меня не уверить, что б они были виноваты.

Явление 8.

Михаил и Софья за стульями.

Софья (после некоторого молчания, жалобным голосом). Так-то, Мишенька!

Михаил. Так-то, Сонюшка!

Софья. Нас в тюрьму засадили.

Михаил. Ещё хорошо, что друг против друга.

Софья. По крайней мере можно поговорить сквозь решётку. (Смотрят друг на друга сквозь решётки стульев).

Михаил (вздыхая). Вот тебе и марионетки!

Софья. Вот тебе и танцы!

Михаил (топая ногой). Однако ж это очень досадно: терпеть наказание без всякой вины.

Софья. Что ж делать! Папенька и бабушка думают, что это мы…

Михаил. Если б мы — тогда бы нечего и говорить — было бы за дело… Да ведь это не мы.

Софья. Да кто же бы это?

Михаил (как бы вспоминая). Послушай!

Софья (подходя). Что такое, Мишенька?

Михаил (также подходя). Знаешь что?.. Усы…

Софья. Какие усы? У тебя, что ли?

Михаил. Нет, нет, не у меня, у Андрюши!

Софья. У Андрюши?

Михаил. Да, сегодня поутру, когда я пришёл сюда, у него было что-то такое на губах, что очень походило на варенье.

Софья (выходя). Это не худо заметить.

Михаил. Куда ты?

Софья. Сказать об этом бабушке.

Михаил (останавливая её). Что ты! Доносить на брата?..

Сонюшка. Да, небось ему нужды нет, что мы под наказанием.

Михаил. Да он же мне сказал, что это красный карандаш.

Софья. Красный карандаш? Он целое утро рисовал чёрным.

Михаил. Что нужды! Если я и наверно знал, что это он, то и тогда бы у меня духа не достало доносить на него.

Софья. Однако, знаешь ли, что это очень дурно с его стороны.

Михаил. О нет, быть не может! Я ещё ему сегодня же подарил Полишинеля, о нет, быть не может!

Софья. Вот он идёт, спрячься под столь, я постараюсь от него выведать.

Михаил. Да, да, ты на это мастерица. (Прячется под стол). Это однако ж довольно смешно, быть под наказанием и играть в гулючки.

Софья становится снова за стул.

Явление 9.

Михаил под столом, Софья, Андрей.

Андрей. Эге! Мишеньки-то уж больше нет здесь? Он, верно, пошёл искать бабушку, чтоб выпросить прощение, да нет, этому не бывать, папенька слишком сердить.

Софья. Бедный Мишенька! Ты вступался за него?

Андрей. Ах! Куда трудно. Если я скажу, что это не он, то подумают, что ты.

Софья (кашляет, поворачиваясь к столу). Так ты выпросил мне прощение?

Андрей. Не совсем ещё, но надеюсь.

Софья. И ты думаешь, что мне позволять обдать за столом?

Андрюша. Разумеется.

Софья. И не положат меня рано спать?

Андрей. Об этом я постараюсь спросить у бабушки.

Софья. А Мишенька?

Андрей. Ну, Мишенька, останется в детской на хлебе и на воде и в семь часов его положат спать.

Софья. Но, однако ж, если он не виноват…

Андрей. Что же делать? Надобно, же, чтоб кто-нибудь был наказан… Уж лучше пускай он, нежели ты…

Софья кашляет.

Михаил (про себя, приподнимал ковёр). Покорно благодарю.

Андрей. Но знаешь ли что, сестрица? Мне хочется кое-что у тебя попросить за работу.

Софья. У меня?

Андрей. Да, я хотел у тебя попросить… Не отдашь ли ты мне свою куклу?

Софья. Разве мальчики играют в куклы?

Андрей. О! Это не для меня, — для садовниковых детей.

Софья и Михаил кашляют.

У тебя кашель, сестрица?

Софья. Так, ничего. (Тихо, Михаилу). Замолчишь ли ты?

Андрей. Хочешь леденца?

Софья. Как не хотеть, хочу, хочу!

Андрей даёт ей леденца.

Михаил (протягивая руку из-под стола, тихо). А мне то?

Софья (тихо к столу). Молчи! Он тебя увидит.

Михаил. У меня так же кашель.

Софья (даёт ему леденца). На, возьми, да только молчи!

Андрей (у которого рот наполнен леденцами). Ну что же? Отдаёшь, что ли?

Софья. Видишь ли, я очень люблю мою куклу, да что ты не попросишь игрушек у Мишеньки?

Андрей. Я уж у него просил, да он мне ничего не даль.

Софья. Ничего не дал? (Про себя). Ах, лгунишка! Я начинаю верить усам.

Андрей. А уж ты, я уверен, ты не откажешь мне?

Софья (идёт за куклой). Ну на, возьми, возьми и её, и другие игрушки, если тебе хочется.

Андрей (взяв куклу). Ах, милая сестрица! (Хочет поцеловать её и встречается с Михаилом, который между тем вышел из-под стола и спрятался за Софью).

Михаил. Ах, лицемер, лицемер!

Явление 10.

Те же и Марфа, которая несёт Полишинеля, волшебный фонарь и другие игрушки, за нею

следуют мальчики и девочки.

Марфа. Ну, радуйтесь! Вы прощены. Вот ваши товарищи и ваши игрушки! (Кладёт игрушки на пол по средине комнаты).

Михаил, Софья и другие дети бросаются к ним.

Андрей (приближаясь). Прошу не трогать! Все эти игрушки мои. (Хочет обхватить их руками).

Михаил и Софья. Как твои игрушки?

Марфа и другие дети. Как? Его игрушки?

Михаил. Так-то ты отдал моего Полишинеля садовниковым детям?

Марфа. Полишинеля? Да он был спрятан вместе с волшебным фонарём в Андрюшиной комнате.

Явление 11 и последнее.

Те же, Лидин, Лидина.

Лидин. Ну, что здесь такое?

Лидина. Что за шум? О чём у вас спор?

Марфа. Да вот Андрюша хочет забрать себе все игрушки.

Лидин. Как, Андрюша, можно ли это?

Лидина. Это, верно, всё Марфа изволит выдумывать.

Михаил и Софья. Нет, бабушка.

Андрей (начинает плакать). Да вы мне их отдали, а теперь хотите назад взять… (Выдёргивает из кармана платок и с ним вместе банку, которая падает на пол).

Марфа (поднимая банку). Эге, Андрюша! У вас что-то выпало из кармана.

Общее удивление, Андрей в смущении.

Лидина. Что это такое? Возможно ли! Андрюша, отвечай! Отвечай, Андрюша!

Марфа. О! Это та самая банка! Я ее узнаю, в ней только та разница, что прежде она была полна, а теперь пуста.

Лидина. Няня! Не тебя спрашивают.

Лидин (строгим голосом). Будешь ли ты, наконец, отвечать, Андрюша?

Лидина. Не говори с ним так строго… Послушай, Андрюша, говори, моя душа, докажи свою невинность…

Андрей (в большом смущении). Я не знаю, как это сделалось…

Лидина. Как, ты не знаешь?

Лидин. Оставьте его, матушка, прошу вас, не давайте ему способа ещё раз вывернуться, он виноват, я это ясно вижу.

Михаил и Софья. Ах, папенька, простите его!

Лидин (Андрею). Вы слышите, сударь, ваши брать и сестра, которые были за вас наказаны, просят за вас прощения, но вам его не будет!

Лидина (сыну). Послушай!

Михаил и Софья. Папенька!

Лидин. Всё это будет зависеть от вас, сударь, признавайтесь сейчас: вы унесли банку с вареньем?

Андрей (после некоторого усилия). Я… Папенька!..

Лидин. Довольно, я тебя прощаю…

Все. Уф!

Лидин. Я тебя прощаю, потому что ты признался, но помни, что первый твой обман, первый, слышишь ли? Первый — заградит тебе навсегда путь к моему сердцу.

Лидина. Да, Андрюша, папенька говорить правду: притворство есть

ужаснейший из всех пороков… Ах, как ты огорчил меня!.. Я столько имела к тебе доверия… Теперь уж я не так тебе буду верить!..

Лидин. Нет, матушка, я не сомневаюсь, что нынешнее происшествие его исправит… Он не захочет, чтобы все на него показывали пальцами и говорили: вот идёт Андрей-фарисей (зд.: человек, у которого слово расходится с делом).

Занавес закрывается.

Конец.

1834 г.

В. Ф. Одоевский публиковал свои произведения в альманахах ‘Детская книжка на 1834 год’ и ‘Детская книжка на 1835 год’. Соиздателем Одоевского выступал в этом случае Б. А. Врасский, литератор, содержатель типографии, в которой Пушкин печатал свой ‘Современник’. Во втором из двух этих сборников, на 1835 год, появилась пьеса Одоевского, которая называлась ‘Маленький фарисей’.

Автор создал произведение, являющееся, пусть и лубочным, топорным, до смешного упрощенным, отпечатком творчества Гоголя, реминисценцию творчества которого в одной из следующих пьес Одоевского и подготавливает ‘Маленький фарисей’

‘Маленький фарисей’ же — это не что иное, как упрощенный, примитизированный до невозможности вариант, перепев — другого великого произведения мировой комедиографии, комедии Мольера ‘Тартюф’. ‘Фарисейство’ главного героя детской пьесы, правда, почти не имеет религиозного характера: тем более бросается в глаза контраст, зазор между его характеристикой и определением, данным ему в названии пьесы, которое как раз и обозначает лицемерие в религиозной сфере.

Он начинает, при своем первом появлении в пьесе с того, что демонстративно разгуливает по дому с учебником в руке, когда уроки домашнего учителя — давно кончились. Он решительно отказывается полакомиться вареньем, угостить их которым в неположенное время упросили свою няню его младшие брат и сестра. А сам в их отсутствие — проглатывает целую банку варенья, из тех, которые няня только что приготовила и оставила на столе, чтобы убрать в шкаф! Не ограничиваясь этим, он выпрашивает у своего брата кусок за куском от намазанного для него вареньем ломтя хлеба — якобы для того, чтобы отдать их бедным детям садовника, и нужно ли говорить, что он и эти куски тайком отправляет себе в рот. Затем для них же, этих бедных детей, он вымогает у брата и сестры игрушки, которые (впрочем, для каких-то непонятных целей) складирует одну за другой в своем тайнике.

Наконец, когда исчезновение варенья раскрывается, — ничем не препятствует наказать за это тех же брата и сестру, потому что у их отца и в мыслях нет, чтобы он мог совершить какой-нибудь предосудительный поступок. И только случайно выпавшая из его кармана опорожненная банка — приводит к разоблачению. Но хороши же при этом — этот отец и бабушка троих детей, его мать (их собственная мать, жена отца, почему-то напрочь отсутствует, и этому в тексте пьесы не дается никакого объяснения)! Потрясает первая же реплика этого персонажа, с которой он появляется на сцене: почему дети в комнатах, а не в саду, ведь они могут испачкать мебель!

Оба эти персонажа, отец и бабушка, действительно — обращают внимание исключительно на внешние признаки поведения в качестве критерия нравственной оценки. Они застают брата и сестру шушукающимися — значит, они украли варенье. А в действительности: шушукаются они потому, что прознали о праздничном сюрпризе, втайне готовящемся взрослыми ко дню рождения их старшего брата. И так далее.

В такой обстановке, действительно, очень легко появиться ‘фарисею’, который будет неукоснительно соблюдать воспроизведение этих благополучных внешних признаков поведения, а в тех случаях, когда свои поступки он сможет утаивать — будет творить самые невообразимые вещи, служащие к удовлетворению его вожделений (в том числе, удовлетворению самому бессмысленному, как в случае со спрятанными куклами), без какой бы то ни было заботы о том, не нарушают ли они интересов других.

Как видим, отношение к религиозной сфере в этом сюжетном материале — действительно лишь частичное, в том, что касается воображаемой, фиктивной благотворительности главного героя. Но вот почему сюжет этой пьесы так озадачивает, кажется таким гротескно-преувеличенным — в отношении характеристики обоих лагерей, и взрослых, и самого ‘маленького фарисея’ — так это вследствие неясности, маячащей двойственности толкования мотивировки поступков этого персонажа, а значит — и неясности, расплывчатости его отношений и с миром взрослых, и с миром других ‘детей’, его младших брата и сестры и относящейся, примыкающей к этому детскому (а не взрослому) миру их няни.

В самом деле, ведь возможность утаивать свои поступки — в таких общественных условиях, когда в сфере очевидности для всех от них остается одна шелуха, одни лишь обязательные для неукоснительного выполнения внешние признаки поведения — предполагает два полярно противоположных варианта. В пьесе Одоевского главный герой неукоснительно удовлетворяет свои эгоистические потребности, в ущерб интересам других. Правда, мы сказали, что это удовлетворение — находится под сомнением, доходит до грани бессмысленности, абсурда. Но ведь точно также — в глубокой тайне, в условиях тотального обмана окружающих, в условиях полной скрытости от них, то есть от подавляющего большинства своих современников, — могут твориться и благие поступки! Именно с этой целью: чтобы они не стали ‘шелухой’, чтобы они могли состояться в качестве именно поступка, имеющего общезначимую ценность, приводящего к реальным, преображающим жизненную действительность результатам, — а не разрешаться в ничто.

Поэтому читатели и находятся в некотором недоумении: что же в действительности творит главный герой пьесы. Действительно ли он занимается предосудительным, постыдным вымогательством хлеба с вареньем и игрушек и у своих брата и сестры, чтобы накормить и утешить бедных, — или, наоборот, чтобы все сожрать и спрятать у себя?

Постановка вопроса оказывается еще более неизбежной, когда мы узнаём о литературном источнике пьесы. Это — пьеса из собрания произведений для детей немецкого педагога XVIII века И. Г. Кампе, которое было переведено тем самым знаменитым А. С. Шишковым, вождем литературной партии ‘славянофилов’, и многократно переиздавалось на протяжении 1800-х — 1820-х годов. Она называется ‘Резвый мальчик’.

Совпадение — доходит вплоть до деталей: главный герой старой пьесы тоже сжирает пирожное, отложенное его братом и сестрой для приглашенного в их дом маленького нищего-шарманщика.

Названия же и показывают, в чем состоит принципиальная разница. В пьесе из собрания Шишкова-Кампе герой совершает все те же поступки открыто, у всех на виду, за что и получает репутацию проказника. И при сравнении результатов двух этих линий поведения по-особому начинает звучать основополагающая для нравственной проблематики произведения сентенция няни из пьесы 1834 года. Лучше, говорит она, иметь дело с детьми, которые проказничают открыто, чем с теми, которые делают это в глубокой тайне. Само по себе это заявление, абстрактно, в отрыве от жизненной реальности, звучит очень убедительно, с ним так и хочется согласиться: вернее, как мы теперь понимаем, нас на это толкают укоренившиеся в нашем сознании предрассудки.

Но когда мы обнаруживаем литературный источник этой пьесы и когда мы получаем возможность сравнить поступки героев, о которых эта няня рассуждает абстрактно, мы наглядно убеждаемся: ничего не лучше. Хлеб с вареньем сожран и в том и в другом случае, нищие остались голодными. И все это — опять шелуха, внешние признаки поведения, только теперь преподносимые нам не в виде лицемерия анти-героев, а под видом ‘душевности’ и ‘сердечности’. А безбожно лицемерящий, ‘фарисействующий’ герой пьесы 1834 года приобретает возможность, перспективу ничуть не меньшего сочувствия, чем проказник из пьесы Кампе-Шишкова — в глазах философствующей, морализирующей няни из первой из этих двух пьес.

И опять-таки, в сюжете Шишкова-Кампе, намечается потенция той же вариативности, что и в пьесе 1834 года. Герой может сколько угодно проказничать и беситься, а под покровом этих проказ — творить благие дела, нанося удар точно в цель, туда, где он произведет желанный эффект.

Именно этим и занимался Пушкин на протяжении всей своей жизни: ‘бесился’ и ‘прислуживался начальству’. А под покровом этой шелухи общественного поведения, на протяжении всей своей жизни самым бесцеремонным, бессовестным образом обманывая почти всех окружающих (за исключением своих ближайших сотрудников, круг которых, впрочем, всегда оставался немал), — совершал реальные деяния, которые до сих пор почти никому неизвестны и которые останутся в веках.

название пьесы не оправдывается ее содержанием: в ее главном герое именно фарисейства, то есть религиозного лицемерия, нет! И выбор названия может быть оправдан только тем, что относится оно не столько к самому герою пьесы, сколько — к подразумеваемому им реальному историческому лицу, такому, например, — как Гоголь.

Пьеса, таким образом, — как только становится известно об этой её нацеленности на более явственные гоголевские реминисценции в соответствующих вещах 1836 года, начинает выглядеть, как пародия на будущее Н. В. Гоголя.

Панфилов А. Ю.

Источник текста:

Врасский Б. А., Одоевский В. Ф. ‘Детская книжка для воскресных дней на 1835 год’. СПб., ‘Типография 3-его отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии’, 1834 г. С. 27-74.

Читайте также: