Мальчики в плену, Рид Томас Майн, Год: 1865

Время на прочтение: 245 минут(ы)

МАЛЬЧИКИ ВЪ ПЛНУ.

РАЗСКАЗЪ
МЭЙНА РИДА.

ИЗДАНІЕ
Е. Н. АХМАТОВОЙ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ПЕЧАТАНО ВЪ ТИПОГРАФІИ И. И. ГЛАЗУНОВА, Б. МЩАНСКАЯ, 11.
1867.

Страшно вспомнить берегъ между Сузой и Сенегаломъ на западномъ краю Африки,— въ особенности же для моряковъ въ цломъ свт не найдется другаго мста, которое внушало бы имъ больше страха. При одномъ воспоминаніи о нмъ у моряка невольно дрожь по тлу пробгаетъ. И не мудрено: тысячи его товарищей нашли водяную могилу на этихъ негостепріимныхъ прибрежьяхъ, судьба другихъ тысячъ была еще хуже смерти!
Тутъ являются дв пустыни: земля и вода — Сахара и Атлантическое море — ихъ сопредльность простирается на десять градусовъ земной широты — громадное пространство! Ничто не раздляетъ ихъ кром одной линіи, да и то существующей только въ воображеніи. Страшная безбрежная пустыня воды обнимаетъ безбрежную пустыню сыпучихъ песковъ, не мене опасную и страшную для тхъ, кого несчастная судьба заброситъ на эти ужасные берега.
Увы! такому несчастью подвергались не сотни, а тысячи людей. Сотни кораблей претерпвали здсь крушеніе и находили гибель между Сузой и Сенегаломъ. Если же включить сюда времена Римлянъ, Финикіянъ и Карагенянъ, то смло можно сказать, что тутъ погибли тысячи кораблей!
Замчательно, что величайшія бдствія были испытаны мореплавателями новйшихъ времнъ. Моряки всхъ націй, имвшіе необходимость подходить къ восточнымъ берегамъ Атлантическаго моря, имли причины сожалнія объ этомъ приближеніи. Съ перваго взгляда это покажется, можетъ-быть, непонятнымъ, но мы перестанемъ удивляться, когда узнаемъ, что западный берегъ покрытъ наносными песчаными холмами и простираясь далеко въ море подъ водою, составляетъ опасныя мели, окружонъ бурнымъ моремъ и сильными теченіями. Корабли, гибнутъ здсь, частью отъ крутящагося морскаго теченія, частью отъ песчаныхъ тумановъ, воздухъ наполняется пескомъ столь мелкимъ и нжнымъ, что онъ проникаетъ всюду. Причина сильнаго теченія довольно понятна. Сахара лежитъ подъ знойнымъ тропическимъ солнцемъ, климатъ въ ней чмъ ближе къ экватору, тмъ жарче, почва покрыта сплошь сыпучимъ пескомъ и сильно накаливается отвсными лучами солнца, отсутствіе растительности и внутреннихъ водъ причиною, что этотъ песчаный океанъ поглощаетъ потоки, стекающіе съ южнаго склона Атласскихъ горъ и какъ мы уже сказали простирается далеко на западъ по дну Атлантическаго океана, образуя опасныя мели, знойныя испаренія, висящія надъ обширной пустыней, подобной которой не встрчается на земномъ шар, охлажднная боле атмосфера Атлантическаго океана, теченіе котораго стремится отъ береговъ Африки къ берегамъ Америки, оттуда къ Европ и образуетъ обширнйшій водоворотъ. Кажется вс эти факты достаточно объясняютъ сильное теченіе, которое производитъ во вс вка гибель сотенъ и тысячъ кораблей, несчастнымъ случаемъ занеснныхъ къ западнымъ берегамъ Африки.
Даже и въ настоящее время кораблекрушенія около этихъ береговъ не рдкость, не смотря на вс мры предосторожности, принимаемыя въ теченіи послднихъ трхъ столтій.
Мы тоже имемъ возможность разсказать ужасное происшествіе совершившееся на половин дороги между двумя стоянками кораблей: мысами Боядоромъ и Бланко, которые служатъ приморскимъ пунктомъ для отдыха кораблей. Мстность станетъ понятне читателю, если сказать, что на половин разстоянія между этими значительными мысами находится узкая песчаная полоса, которая вдатся на нсколько миль въ море и раскалнная до бла отъ палящаго тропическаго солнца, очень походитъ на языкъ гигантскаго огненнаго змя, роль котораго съ успхомъ разыгрываетъ знойная Сахара, вчно алчущая найти прохладу въ хрустальныхъ волнахъ океана.
Около самаго кончика этого алчнаго языка, въ въ іюн 18.. года можно было видть трхъ или четырхъ несчастныхъ, несшихся по волнамъ океана на тонкомъ бревн. Но къ счастью посторонніе зрители не могли подойти такъ близко, чтобы разсмотрть, что это за тмное пятно, медленно придвигавшееся къ одному изъ блыхъ песчаныхъ холмовъ, которыми покрыты эти берега.
Вотъ еслибъ кто-нибудь взобрался на верхушку благо холма, такъ непремнно простымъ бы глазомъ увидалъ движущееся пятно, а вооружившись подзорной трубой не мудрено было бы и разсмотрть какого свойства это пятно. Но песчаная мель идтъ на три мили длины и покрыта наносными песчаными холмами, слдовательно по крайней мр на четыре мили отъ берега никто не могъ видть, что происходило на томъ конц.
Да и никому изъ пловцовъ вроятно и въ голову не приходило, чтобы кто-нибудь могъ ихъ замтить. Куда глазомъ ни кинь, на востокъ, на сверъ или югъ,— ничего не видать кром благо песку, а на запад ничего,— кром синеватой воды. Ни чей глазъ не слдитъ за ними, на многія мили въ окружности не видать ни одной твари ручной или дикой, нтъ ни малйшихъ признаковъ даже существованія человка или звря, птицы или наскомаго. Песчаная пустыня, далеко простираясь подъ водою, не представляетъ въ своихъ нижнихъ слояхъ въ достаточномъ количеств органическихъ веществъ для питанія рыбы — даже самаго низшаго разряда молюсковъ. Нтъ сомннія, эти несчастные пловцы одиноки, никто не видитъ ихъ, некому помочь!
Мы имемъ право подойти поближе, разсмотрть получше и разузнать, что это за люди и зачмъ занесло ихъ такъ далеко отъ всякаго живого существа.
Четыре человка сидло верхомъ на корабельномъ обломк. Парусъ виденъ тутъ же, одна его часть обвилась вокругъ брвна, другая свободно тащилась по вод.
Взглянулъ бы морякъ на это бревно, такъ наврное сказалъ бы, что это фокмарсарей, сорвавшаяся съ средней мачты съ такою силой, что даже не вс рифы распустились, отчего и тянулась часть паруса по вод. Но и не морякъ, могъ бы понять въ чомъ дло. Какой-нибудь корабль разбился неподалеку у береговъ. Два дни назадъ была сильная буря. Бревно съ четырьмя пловцами — это только обломки погибшаго корабля. Можетъ быть окажутся еще обломки и еще люди спасшіеся отъ гибели,— только здсь никого не видать, кром этихъ четырхъ пловцовъ: не было у нихъ товарищей на океан, не было зрителей на берегу!
И такъ ихъ было четверо. Трое имли необыкновенное сходство по крайней мр по росту, виду и костюму. Да и по возрасту не было большой разницы. Вс трое были мальчики, изъ которыхъ старшему было не боле осьмнадцати, младшему же лтъ около семнадцати.
Въ физіономіи всхъ трхъ было на столько сходства, что тотчасъ можно было отгадать, что они одной націи, хотя въ характер ихъ наружности было на столько разницы, что можно было узнать, что они изъ разныхъ провинцій. Ихъ синія одежды, сюртуки съ металлическими пуговицами, синія суконныя фуражки съ золотымъ галуномъ, воротники съ вышитыми якорями и короной — безъ словъ говорили, что вс трое мичманы великой морской державы, такъ долго державшей скипетръ надъ морями. Теперь молодые офицеры потеряли сво гордое положеніе въ свт, потеряли вмст съ фрегатомъ, на которомъ они служили, теперь вся ихъ власть ограничивается надъ этимъ бревномъ, уцпившись за него ногами… прижавшись къ нему грудью, они разскаютъ волны руками, и такимъ образомъ подвигаются по направленію къ песчаной мели.
Представивъ читателю трхъ мичмановъ спасшихся отъ кораблекрушенія, мы недовольно ясно обозначили разницу между ними, сказавъ только, что они изъ разныхъ провинцій, нтъ! лучше сказать каждый изъ нихъ представлялъ типъ отдльной національности.
Конечно, вс трое мичмана, сидвшіе верхомъ на фокмарсаре терпли крушеніе на одномъ и томъ же фрегат, служили одному и тому же правительству, но каждый изъ нихъ принадлежалъ отдльной національности, Они были относительные представители Джэка, Пэдди Сэнди или говоря поэтичне Розы, Трилистника и Чертополоха, и говоря правду, еслибъ мы обошли вс три Соединенныя королевства, то и тогда не могли бы отыскать лучшихъ представителей Англіи, Шотландіи и Ирландіи, какими являются эти три юные типа верхомъ на тонкомъ бревн, несущіеся къ песчаной мели между Боядоромъ и Бланко.
Вотъ ихъ настоящіе имена: Гэрри Блоунтъ, Теренсъ О’Конноръ и Колинъ Мэкверсонъ.
Но четвертая личность раздлявшая съ ними опасности плаванія, совершенно отличалась отъ нихъ во многихъ отношеніяхъ, но боле всего по возрасту. Еслибъ сложить годы трхъ мичмановъ, то и тогда не вышла бы подходящая сумма, для его возраста и еслибъ собрать вс морщины у трхъ мичмановъ, такъ оказалось бы, что у нихъ въ совокупности гораздо меньше, чмъ даже сколько ихъ подъ глазами у старика.
Надо быть очень тонкимъ нравоописателемъ для того, чтобъ разобрать кого изъ своихъ молодыхъ товарищей онъ могъ быть соотечественникомъ, но легко было угадать, что онъ не англичанинъ, не шотландецъ и не ирландецъ.
Странно сказать, но и по нарчію его, трудно бы сказать какой онъ націи. Онъ не часто говорилъ, но когда онъ говорилъ, то самое привычное ухо лингвиниста не могло бы различить по его выговору, какой онъ націи, такъ хорошо обладалъ онъ нарчіемъ каждаго изъ товарищей, одно врно: ни по языку, ни по виду нельзя было догадаться, кого изъ мичмановъ онъ былъ землякомъ. Еще по виду не такъ, но по нарчію ршительно нельзя было сказать, какое изъ трхъ соединнныхъ королевствъ имло честь быть его родиной.
Одежда на нмъ — простаго матроса и имя также просто: Билль. Но такъ какъ въ корабельной книг — теперь она ушла на дно морское — всегда много значилось Биллей, то ему дали прозвище сообразное его престарлому возрасту. На фрегат вс называли его ‘старымъ Биллемъ’, это прозвище оставалось при нмъ и на бревн.
Появленіе бревна на морскихъ волнахъ ясно доказывало крушеніе корабля, но другихъ признаковъ не было. На самомъ далкомъ горизонт не было замтно ни малйшей точки. Если корабль и дйствительно разбился не подалку, то вроятно онъ весь пошелъ ко дну или же другіе остатки его отправились не по тому направленію, по которому понеслось бревно съ тремя мичманами и матросомъ Биллемъ.
Британскій военный корветъ отправляясь крейсировать берега Гвинеи пошолъ ко дну. Обманутый крутящимся сильнымъ теченіемъ у морскихъ береговъ Сахары, въ тмную бурную ночь, онъ наткнулся на песчаную мель, разбился, и мгновенно потонулъ. Лодки были спущены и люди толпою стремились въ нихъ, другіе хватались за доски или брвна, за что попало. Но спасся ли кто изъ нихъ?— вотъ вопросъ, на который не могъ отвчать ни одинъ изъ четырхъ моряковъ принеснныхъ къ берегу.
Одно было имъ извстно: ихъ корветъ пошолъ ко дну, они видли своими глазами, какъ онъ погружался въ воду, скоро посл того, какъ ихъ отнесло въ сторону. Боле они ничего не видали до самаго утра, когда убдились, что безбрежный океанъ только ихъ четырхъ нестъ по своимъ пустыннымъ волнамъ. Впродолженіе всей этой безконечно длинной тмной ночи, они носились по волнамъ на безнадежномъ обломк, волны часто перекатывались чрезъ нихъ, съ ропотомъ и гнвомъ бились и заливали ихъ, какъ бы силясь оторвать ихъ отъ бреннаго обломка ихъ корвета.
На разсвт буря утихла и замнилась яснымъ тихимъ днмъ, но много времени прошло, прежде чмъ волны улеглись и дали возможность морякамъ принять мры, чтобы причалить къ берегу на свомъ оригинальномъ судн. Употребивъ руки вмсто вселъ, они тихо неслись по волнамъ.
Ничего не видать кром воды, неба и солнца, не было ни одного предмета, который указывалъ бы путь по морю, и только къ вечеру, заходящее солнце указало имъ, гд находится востокъ, а пловцамъ извстно было, что только съ восточной стороны можно увидать землю.
Посл заката солнца, звзды служили имъ компасомъ и въ теченіе всей слдующей ночи посл крушенія судна, они гребли по направленію къ востоку.
Вотъ опять разсвло, а вс не видать ни земли и никакого либо другаго предмета, который оживилъ бы надежды безпомощныхъ пловцовъ!
Голодъ и жажда мучили ихъ, безпрерывное напряженіе утомляло, несчастные готовы были предаться отчаянію, но взошло солнце, свтлые лучи его проникли въ прозрачную глубь и они увидли подъ собою блескъ благо песку! То было дно морское, покрытое только на нсколько футъ водою.
Такая мелкая вода не могла быть далеко отъ берега. Эта мысль ободрила ихъ и придала новыя силы. Цлое утро они гребли, отдыхая лишь на нсколько минутъ.
Еще до полудня они принуждены были пріостановиться. Они находились почти подъ тропикомъ Рака. Такъ какъ это было среди лта, то конечно, въ полдень солнце было какъ разъ надъ ихъ головами. Даже тнь ихъ падала совершенно отвсно на блое морское дно.
Солнце не могло уже давать имъ направленія, не имя другого указателя, они принуждены были пріостановиться и нестись по тому направленію, по которому погонитъ ихъ. втеръ или теченіе.
Но втеръ и теченіе были очень слабы, такъ что имъ пришлось оставаться нсколько часовъ неподвижно посреди океана. Вс это время они провели въ молчаніи и бездйствіи. Да и о чемъ было говорить? О свомъ отчаянномъ положеніи? но эта тэма уже истощилась. Тутъ нечего было имъ длать. Оставалось одно занятіе: слдить за солнцемъ, которое опускаясь по небосклону могло бы указать имъ направленіе.
Еслибъ они могли подняться на три фута выше, не пришлось бы имъ ждать заката солнца: они увидли бы землю. Но вода приходилась имъ по плечи и не позволяла имъ видть даже верхушки песчаныхъ холмовъ.
Когда солнце начало склоняться къ горизонту, они снова принялись работать руками, направляя сво бревно къ востоку. Солнце коснулось западнаго горизонта и скользя по поверхности своими огненными лучами, указало имъ свтлыя пятна, какъ-будто выходящія изъ моря.
Что это? Облака? нтъ, округлнныя верхушки, рзко очерченныя на неб, отвергаютъ это предположеніе. Должно полагать, что это снжныя или песчаныя горы. Но область эта не снжная — здсь могутъ быть только песчаныя горы.
— Земля! вдругъ вырвалось изъ ихъ груди восклицаніе, то радостное восклицаніе, которое датъ надежду отчаивающимся и силы ослабвшимъ. Бревно подвигалось теперь быстре чмъ прежде.
Подкрплнные надеждою еще разъ ступить на землю, пловцы забыли на время — голодъ, жажду, усталость и вс предались одному длу: какъ бы быстре гресть къ берегу.
Предполагая, что вс еще оставалось проплыть нсколько миль для достиженія берега, они работали съ опущенными глазами. Вдругъ старый. Билль нечаянно взглянулъ вдоль и вскрикнулъ отъ радости, крикъ этотъ былъ подхваченъ его молодыми товарищами: они вс разомъ увидли длинную песчаную мель, которая, какъ бы дружески протягивая имъ руку, далеко выдавалась въ море.
Не успли они это замтить, какъ другая подобная же радость обратила на себя ихъ вниманіе: они доставали до дна! Сидя верхомъ на бревн, они почувствовали, что ноги ихъ скользили по песку.
Увлекаемые единодушнымъ побужденіемъ, они слезли съ своего тяжкаго сдалища, за которое такъ долго принуждены были держаться и простясь съ нимъ, бросились по песку, прикрытому водою. Они не останавливались пока не достигли сухой оконечности полуострова.
Въ это время солнце уже закатилось и четыре промокшія фигуры, неясно очерченныя багровымъ цвтомъ сумерекъ, казались какими-то фантастическими существами, которыя вынырнули изъ глубины океана.
— Куда же теперь?
Вотъ вопросъ, который вс четверо мысленно задавали себ, хотя никто изъ нихъ не высказалъ его вслухъ.
— Сегодня некуда! былъ единодушный отвтъ.
Можно предполагать, что измученные голодомъ и жаждою, они прежде всего пойдутъ отыскивать пищу и воду для удовлетворенія этой двойной потребности. Но на дл вышло не такъ: у нихъ была еще потребность, слишкомъ важная, чтобы противостоять ей — это сонъ. Пятьдесятъ часовъ провели они безъ сна, зная что заснуть на мачтовой верхушк значило бы подвергнуть себя опасности упасть въ воду и утонуть. И никто изъ нихъ не засыпалъ, не взирая на возраставшую необходимость отъ изнуренія и постояннаго напряженія.
Счастье, которое они почувствовали, когда услышали подъ собою землю, на минуту оживило ихъ, но это сильное ощущеніе не могло долго поддерживаться. Морфей не позволяетъ надолго лишать себя своихъ правъ, моряки одинъ за другимъ, растянувшись на мягкомъ песк, падали въ его успокоительныя объятія.
На основаніи тхъ же прихотей или законовъ природы, по которымъ полуострова получаютъ свои формы, песчаная мель подымается на нсколько футъ выше уровня воды, между тмъ какъ ея перешеекъ ближе къ земл едва возвышается надъ водою.
Вотъ эту вершину наноснаго холма, куда песокъ былъ накинутъ въ вид гирлянды, подобно снгу въ мятель, странники избрали для своего ночлега. Выборъ мста немного доставилъ имъ труда: это было самое видное и самое сухое. Выйдя изъ воды, они побрели къ нему и почти машинально избрали его своимъ ночлегомъ.
Немудреная вещь была ихъ постель, а между тмъ не удалось имъ и ею долго воспользоваться. Прошло не боле двухъ часовъ какъ они спали, вдругъ вс разомъ они проснулись отъ внезапнаго ощущенія холода, это удивило ихъ и испугало. Страхъ увеличился, когда они почувствовали удушье, какъ будто солная вода заливала ихъ по самое горло. Короче, имъ казалось, что они тонутъ и опять борятся съ волнами, отъ которыхъ недавно только отдлались.
Вс четверо почти разомъ вскочили на ноги. Удивленіе близкое къ ужасу овладло ими. Вмсто мягкаго, сухого песку, на которомъ они растянулись, они стояли по колна въ вод, которая бушевала вокругъ нихъ. Это измненіе и было причиной ихъ удивленія, но страхъ ихъ происходилъ отъ другой причины.
Удивленіе было не продолжительно, потому что причина его скоро объяснилась: потерявъ почти сознаніе отъ сильнаго желанія выспаться, они совсмъ забыли о морскихъ приливахъ. Песокъ, высохшій отъ жгучихъ лучей солнца, привлъ ихъ въ заблужденіе. Они растянулись на нмъ, совсмъ не думая, бываетъ ли онъ когда-нибудь подъ водою. Но теперь, они удивились, увидвъ свою ошибку. Не то, что песчаный холмъ, на которомъ они спали, былъ совершенно подъ водою, но проспи они еще нсколько минутъ, и сами они были бы смыты водою. Шумъ и холодъ бушевавшихъ волнъ разбудили ихъ, нтъ сомннія, что они проснулись бы еще раньше, еслибъ усталость и изнуреніе не были такъ велики,— да и по всей вроятности для нихъ не было уже такъ ощутительно прикосновеніе холодной воды, такъ какъ они подвергались ея ощущенію втеченіи пятидесяти почти часовъ. И дйствительно, не это было причиной, что они проснулись, по солная вода, попавшая имъ въ ротъ, она душила ихъ. Они пришли къ прямому заключенію, что тонутъ, и нельзя сказать, чтобъ первое ихъ чувство было одно удивленіе: удивленіе сильно смахивало на страхъ.
Но когда соображеніе представило дло какъ оно есть, страхъ началъ быстро уменьшаться: это было только слдствіе прилива, избгнуть котораго было довольно легко: оставалось только идти по направленію къ узкой песчаной полос, которую они замтили еще до вступленія своего на берегъ, — тогда они наврное придутъ къ наджному берегу. Правда, это довольно далеко, но разъ добравшись туда, можно уже выбрать боле возвышенное мсто и хорошенько выспаться тамъ до утра.
Съ такимъ предположеніемъ они вскочили на ноги, но когда лучше осмотрлись, — новое чувство страха овладло ими.
Обернувшись лицомъ къ тому направленію, гд они ожидали видть землю, они ничего не увидали: ни песчаныхъ холмовъ, ни берега, ни даже того узкаго языка, которому они такъ обрадовались. Ничего не видать, кром воды, да и та лишь на нсколько шагоръ, не больше. Слыша одинъ только гулъ воды и видя среди вечерней темноты одни барашки на взволнованной поверхности моря, они могли сказать только, что бушующая вода окружаетъ ихъ со всхъ сторонъ.
Но не одна ночная темнота мшала имъ видть,— густой туманъ поднялся съ поверхности океана и окружилъ ихъ такъ, что, стоя вмст, они казались другъ другу какими-то далкими гигантскими призраками.
Оставаясь на этомъ мст они подвергались опасности утонуть, тутъ ужь и сомннья не было и потому имъ и въ голову не приходило оставаться на затопленной песчаной мели.
Но по какому же направленію идти? Вотъ вопросъ, который необходимо было ршить прежде чмъ двинуться съ мста, отъ ршенія котораго зависло спасеніе ихъ жизни. Ошибись они въ направленіи, сейчасъ попадутъ въ глубь моря и потонутъ. Это было боле чмъ вроятно, потому что втеръ постоянно усиливался и теперь дулъ уже съ значительной силой. Отчасти отъ втра, отчасти отъ сильнаго теченія волны становились вс крупне, такъ что даже на мели, гд они стояли, вода длалась глубже и глубже съ каждою волною прилива.
Времени терять нельзя. Надо идти къ берегу, скоре, скоре — иначе они погибнутъ.
— Но гд же берегъ? разомъ закричали они.
Можно себ представить легко ли было отвчать на этотъ вопросъ. Направленіе втра и волнъ идутъ къ берегу, это былъ морской втеръ, который какъ извстно всякому мореплавателю, постоянно дуетъ по ночамъ къ материку, по крайней мр подъ тропиками и въ особенности у Сахары. Самое теченіе указываетъ направленіе, которому надо держаться, потому что оно прибываетъ къ берегу, — слдовательно имъ надо идти по направленію волнъ и втра.
Такъ они полагали отправляясь вдоль берега, но скоро увидли, какъ мало можно полагаться даже на такого, повидимому, врнаго путеводителя, и тутъ только поняли всю опасность своего положенія. Конечно, и волны, и втеръ направлялись прямо къ берегу, но именно по этому-то прямому направленію, странники не смли идти, потому что не пройдя и сотни сажень замтили, что вода быстро подъ ними углублялась, еще немного дале и она доходила имъ уже до плечъ. Надо было искать другого пути,
Побродивъ еще нсколько времени, они попали на мель, гд вода доходила имъ только до колнъ, но куда они не пытались оттуда идти, всюду замчали постоянное пониженіе мели.
Вначал это ихъ удивляло и въ тоже время нугало. Но удивленіе было непродолжительно, потому что они нашли на это удовлетворительный отвтъ. Направленіе мели было не перпендикулярно, а шло косвенно образуя нчто въ род природной плотины, которая представляла съ одной стороны бухту. При первомъ вступленіи на мель, они замтили эти очертанія, по отъ великой радости, что избавились отъ моря не обратили на мель достаточнаго вниманія.
Поздно уже вспомнили они вс обстоятельства и къ великой досад поняли, что путеводитель, которому они вврились не могъ принести имъ пользу.
А волны вс перекатывались одна за другою по бухт, глубину которой они измрили и нашли непроходимою.
Опять новое препятствіе, чтобы преодолть его оставалось одно средство, если только можно — слдуетъ держаться по направленію гребня полуострова. Но возможность съ каждою минутою становилась трудне.
Теперь они потеряли даже увренность, что стоятъ на мели, куда ни ступятъ, везд становится глубже, остановятся ли на мст, по необходимости для выбора пути, такъ и тутъ вода видимо подымалась.
Теперь они очень хорошо поняли, что должны бороться съ двумя непріятелями: временемъ и направленіемъ. Потеря того и другаго можетъ кончиться ихъ гибелью. Возьмутъ неврное направленіе — попадутъ въ глубь, потеряютъ время — вода подымется и закроетъ ихъ. Старая пословица о теченіи времени и вод звенла въ ихъ ушахъ и наполняла ужасомъ. Они видли, что берегъ не близко — мили на три разстоянія, и слишкомъ хорошо были знакомы съ моремъ, чтобы непредвидть быстроту, прилива, особенно у опасныхъ береговъ Сахары.
Они знали, что именно это сильное теченіе прилива занесло ихъ судно въ буруны. Страхъ ихъ съ каждой минуты усиливался при вид, какъ грозныя волны вокругъ нихъ поднимались вс выше, вс темне.
Прошло еще нсколько времени, они силою пробивались впердъ, старый матросъ впереди, молодые мичманы вытянувшись въ линію шли за нимъ.
Иногда приходилось нарушать порядокъ, то одинъ, то другой заходили въ сторону, отыскивая бродъ.
Вода охватывала ихъ уже до пояса. Бодрость ихъ., духа упадала, по мр того какъ вода подымалась.
Они понимали, что шли по гребню мели, потому что по об стороны пути, море углублялось.
Не направленіе теперь безпокоило ихъ, а время и приливъ. Стоя по поясъ въ вод, они могли идти только медленно. Но время ничего бы не зна-чило, еслибъ они были уврены въ прилив, то есть еслибъ они могли быть уврены, что вода не повышается.,
Но увы! и сомнваться нельзя было. Напротивъ, они были убждены, что вода возвышается съ быстротой грозящею потопить ихъ въ своихъ неумолимыхъ пучинахъ. Медленно катились волны одна за другою по косвенному направленію и съ каждой новой волной, истомлнные странники вс больше и больше погружались въ воду.
Но они продолжали бороться, несмотря на сво, истощеніе, и подводная мель казалось съ каждой минутой понижалась. Но это только такъ казалось: они перешли уже перешеекъ, составляющій самое низкое мсто, но быстро возрастающій приливъ углублялъ воду вокругъ нихъ.
Вс глубже и глубже, вотъ вода доходитъ до плечъ, вотъ волны плещутся чрезъ ихъ головы…
Казалось, одно средство оставалось къ ихъ спасенію, одинъ путь, по которому можно избгнуть угрожающей опастности, бросить попытку идти въ бродъ и — плыть по волнамъ черезъ бухту.
Васъ можетъ быть удивляетъ, что по горло въ вод они давно не приняли этого намренія. Правда, не знали разстоянія, которое пришлось бы имъ проплыть до берега, но такъ какъ они прошли уже боле двухъ миль, то вроятно оставалось еще не боле двухъ. Не приходить же въ отчаяніе отъ необходимости проплыть какія-нибудь мили да еще при попутномъ втр и прилив?

——

Такъ зачмъ же они медлятъ?
На этотъ вопросъ слдуетъ два отвта, потому что являются дв причины медленности. Во-первыхъ чувство эгоизма или скоре самохраненія, потому что вс сомнвались, какъ доплыть до берега. Заливъ, который они видли до заката солнца былъ широкъ: достанетъ ли силы переплыть его? А разъ бросясь въ воду, невозможно уже вернуться къ мели противъ теченія.
Кром того блистала слабая надежда: а что если приливъ достигъ уже своей высоты и скоро начнтся отливъ. Но когда и эта надежда разрушилась, когда волны начали перекатываться чрезъ ихъ головы, угрожая разсять дрожащихъ странниковъ и поглотить ихъ одного за другимъ, даже и тогда явилась другая мысль, которая заставляла ихъ медлить.
Мысль эта не происходила отъ чувства себялюбія или самохраненія, но отъ благороднаго побужденія, которое даже въ эту опасную минуту, шевелилось въ ихъ сердцахъ.
Инстинктъ? Нтъ! Это была мысль,— побужденіе если хотите, но что-то выше инстинкта.
Требуетъ ли это доказательствъ? Извольте. Благородныя чувства не слдуетъ скрывать, а то чувство, которое въ эту минуту трепетало въ груди утопающихъ, было истинно благородное.
Но только трое испытывали его, четвртый же не могъ: онъ не умлъ плавать. Врно читатель не потребуетъ боле объясненій. Но кто же именно? Вроятно, вы думаете, что кто нибудь изъ мичмановъ и только не можете указать кто именно: Гэрри, Блоунтъ, Теренсъ О’Конноръ или Колинъ Мэкферсонъ?
Ошибаетесь: невжда въ плавательномъ искусств, оказывается старый Билль, матросъ старый Билль.
Можетъ быть читателямъ покажется удивительнымъ, что человкъ, прожившій всю жизнь на мор, не иметъ знанія столь свойственнаго и такъ сказать присущнаго моряку. Но подобные случаи не рдкость и часто случается, что въ корабельномъ экипаж большинство и изъ лучшихъ матросовъ не уметъ плавать.
Кто въ дтств не старался пріобрсть познанія въ этомъ полезномъ искусств, тотъ рдко можетъ выучиться плавать, будучи уже взрослымъ человкомъ, а если и случится выучиться , то такъ равнодушно, безъ особеннаго умнья. Можетъ быть это покажется парадоксомъ, но живущимъ на мор гораздо рже представляются случаи плавать, чмъ прибрежнымъ жителямъ. Во время плаванія, матросамъ рдко выпадаетъ случай купаться, когда же корабль стоитъ въ порт, то матросамъ не до купанья, каждый спшитъ провесть на суш свои досужіе часы.
Старикъ Билль не сходилъ съ корабля съ тхъ поръ какъ научился стоять крпко на ногахъ,— мудрено ли, что научиться плавать не было ему времени? Во всхъ отношеніяхъ онъ былъ превосходный матросъ, но плавать не умлъ.
И такъ благородное чувство заставляло трхъ молодыхъ товарищей не оставлять старика въ эту критическую минуту, когда бросившись вплавь, они могли безъ труда добраться до берега.
Что значило для нихъ переплыть бухту въ дв мили ширины? Вс трое могли бы спастись, но что станется съ ихъ старымъ товарищемъ?
— Мы не можемъ бросить тебя Билль, закричалъ Гэрри,— нтъ, это невозможно.
— Нтъ, и не можемъ и не хотимъ, подтвердилъ Теренсъ.
— И не можемъ, и не хотимъ! воскликнулъ Колинъ восторженно.
Таковы были великодушныя изъявленія въ отвтъ на не мене великодушное предложеніе: старикъ умолялъ ихъ броситься вплавь и предоставить его на произволъ судьбы.
— Но вы должны это сдлать, друзья мои! воскликнулъ онъ, убждая ихъ согласиться: — не думайте обо мн, спасайте только самихъ себя! Охъ! Стою ли я, чтобы вы изъ-за меня пропадали? Что я такое? Выдохшаяся, никуда негодная соль. А ваша жизнь нужна и полезна. Бросайтесь вплавь! Если вы простоите еще нсколько минутъ, то волной васъ смоетъ.
Мальчики переглянулись. Не смотря на темноту ихъ окружающую, они хотли прочитать на лицахъ другъ друга какой-нибудь знакъ, по которому бы можно ршиться. Вода доходила имъ до плечъ, ноги съ трудомъ выдерживали напоръ волнъ.
— Бросайтесь, товарищи, бросайтесь и плывите прямо къ берегу. Не безпокойтесь обо мн, со мною наврное бды не будетъ. Вдь я цлою головою выше васъ. Приливъ пожалуй не пойдтъ выше, и я явлюсь къ вамъ здравъ и невредимъ. Живй товарищи, говорю вамъ, живе!
Команду стараго матроса поддержало другое обстоятельство, противъ котораго не могло устоять даже благороднйшее чувство молодости.
Бурная высокая волна, какой еще не было прежде, набжала, сшибла съ ногъ трхъ мичмановъ и отнесла ихъ на сажень отъ того мста, гд они стояли.
Напрасно усиливались они стать на ноги, ихъ отнесло въ глубь, гд ноги самаго высокаго изъ нихъ недоставали дна. Нсколько минутъ они еще боролись съ стремительными волнами, обращаясь лицомъ къ тому мсту, откуда ихъ унесло. Вс трое казалось желали вернуться къ тому тмному, одинокому пятну, которое барахталось между волнами. Они знали, что это голова стараго Билля и вс еще не ршались покинуть его.
— Эй! товарищи! и не пробуйте вернуться назадъ. Пользы никакой не будетъ. Предоставьте меня судьб, спасайтесь сами. Не плывите противъ теченія! Повернитесь, говорятъ вамъ! слдуйте теченію, оно принестъ васъ къ берегу! А если волна унестъ меня, такъ похороните меня на берегу! Прощайте, голубчики, прощайте.
Больно сжалось сердце у молодыхъ товарищей, слышавшихъ это послднее прощаніе. Еслибъ они могли какъ-нибудь спасти жизнь старика, каждый изъ нихъ охотно пожертвовалъ бы за него собою. Но вс понимали невозможность помочь ему и подъ вліяніемъ гигантской волны, приливавшей уже къ подбородку, они разомъ повернулись по теченію, которое съ помощью ихъ сильныхъ рукъ быстро понесло ихъ къ берегу.
Никто изъ нихъ не отставалъ, не проплыли они и полторы мили, какъ Теренсъ, хуже всхъ плававшій, опустилъ ноги и вдругъ почувствовалъ что-то боле существенное чмъ солную воду.
— Клянусь Богомъ! проговорилъ онъ задыхаясь, — мн кажется я чувствую подъ ногами дно. Пресвятая Два! я спаснъ.
Съ этими словами онъ сталъ на ноги, вода не доходила ему и до плечъ.
— Такъ и есть! крикнулъ Гэрри, тоже становясь на ноги:— дно должно быть, дно и есть. Слава Теб Господи.
Колинъ съ такимъ же благодарственнымъ восклицаніемъ прекратилъ сво плаваніе и сталъ на ноги.
Вс трое инстинктивно повернулись къ морю и печально воскликнули:
— Бдный старикъ Билль.
— Право мы могли бы и его дотянуть съ собою, сказалъ Теренсъ, когда перевлъ духъ и собрался съ силами:— вдь могли, или нтъ.
— Еслибъ знать, что берегъ такъ близко, такъ разумется можно бы.
— А не попробовать ли намъ назадъ? Какъ думаете, можно?
— Никакъ нельзя, возразилъ Колинъ.
— И это ты говоришь, Колинъ? Ты, лучшій пловецъ! воскликнули товарищи, нетерпливо желавшіе спасти стараго матроса, любимца всхъ офицеровъ на корвет.
— Говорятъ вамъ нельзя, отвчалъ осторожный Колинъ: — не хуже бы васъ я рискнулъ на попытку, но когда я вижу, что нтъ никакой возможности спасти его, какая польза пробовать невозможное? Ужъ лучше удостовриться, мы то спаслись ли? Между нами и берегомъ пожалуй опять глубь! Будемъ поосторожне, пока не почувствуемъ тврдую землю подъ ногами.
Нельзя было возражать противъ такого благоразумнаго совта. Опять обратились товарищи къ прибрежной сторон, осторожно подвигаясь впердъ.
Только по теченію они могли догадываться, что направляются къ берегу и считая это достоврнымъ указаніемъ смло слдовали по этому пути.
Нкоторое время они шли въ бродъ, но это было такъ медленно и такъ утомительно, что они еще разъ пустились вплавь. Такимъ образомъ поперемнно то плавая, то пробираясь въ бродъ, они прошли еще милю, и добрались до берега. Тутъ вода была такъ мелка, что не было никакой возможности плыть, они безъ труда шли по дну морскому, зоркими глазами прорзывая темноту и каждую минуту ждали — вотъ вотъ увидятъ землю.
Скоро надежда ихъ осуществилась. Во мгл ночной стали обрисовываться кривыя очертанія округлнныхъ предметовъ, но то были не бурные холмы воздымающихся волнъ. Нтъ, это было что-то гораздо бле. Наврное это т самые песчаные холмы, которые они видли при закат солнца. Вода была по колна, ночь вс еще темна, должно быть эти свтлыя очертанія не далеко, и нечего бояться глубокой воды.
Странники, достигнувъ берега, переглянулись. Гэрри и Теренсъ хотли продолжать путь, но Колинъ сказалъ, что надо остановиться.
— Зачмъ? спросилъ Гэрри.
— Это что? крикнулъ Теренсъ.
— Прежде чмъ мы ступимъ на тврдую землю, полагаю, надо допытаться, что сталось съ бднымъ старикомъ Биллемъ.
— Да какъ же можно это узнать?
— Постойте немножко, и посмотримъ, не покажется ли еще его голова надъ водой?
Гэрри и Теренсъ остановились, соглашаясь, хотя еще не понимая всей важности предложенія.
— Чего ты хочешь, Коли? спросилъ нетерпливо ирландецъ.
— Посмотрть, вс ли еще подымается вода, пояснилъ шотландецъ,
— Ну а что, если подымается? спросилъ Теренсъ.
— Ничего, кром того, что не видать намъ тогда стараго Билля въ живыхъ. Можетъ быть мы увидимъ его безжизненное тло, если море выброситъ его на берегъ.
— А! теперь понимаю, воскликнулъ Теренсъ.
— Справедливо, подтвердилъ Гэрри:— если вода не убываетъ, то старикъ Билль уже подъ водой и до разсвта волны принесутъ его трупъ на берегъ.
Они остановились, внимательно наблюдая за приливомъ и отливомъ воды, бушевавшей вокругъ нихъ.
Результатъ наблюденій разршилъ грустную задачу. Пока они пробирались, то вплавь, то вбродъ къ берегу, — приливъ постоянно прибывалъ, и за это время поднялся покрайней мр на три фута, а довольно было еще одного фута, чтобы залить матроса не умвшаго плавать. Возможный выводъ одинъ: старый товарищъ потонулъ.
Больно сжались сердца у бдныхъ мальчиковъ, они снова повернулись къ берегу, боле думая объ участи, постигшей ихъ стараго друга, чмъ о своей будущности.
Не прошли они и двнадцати шаговъ, вдругъ позади раздался крикъ, они разомъ остановились.
— Стопъ! кричалъ голосъ, какъ будто изъ глубины морской.
— Билль! закричали мичманы вн себя отъ радости.
— Эй, голубчики, васъ ли я вижу? кричалъ голосъ: — стопъ! дайте перевесть дыханіе. Я такъ усталъ, хоть бы маленькій отдыхъ. Подождите немножко, дайте добраться до васъ.
Велика была радость молодыхъ товарищей, но и удивленіе было не меньше. Нсколько секундъ они сами себ не врили. Слишкомъ знакомый голосъ старика и призракъ, подвигавшійся къ нимъ въ туман, который покрывалъ море, служили доказательствомъ, что онъ живъ,— между тмъ какъ сейчасъ только они имли достоврное доказательство, что онъ погибъ въ волнахъ. Они вс еще не врили до тхъ поръ, пока сама улика не предстала предъ ними, въ образ стараго матроса, проворно шлпавшаго по мелководію и чрезъ нсколько секундъ стоявшаго лицомъ къ лицу съ добрыми товарищами, которыхъ онъ такъ еще недавно убждалъ предоставить его на произволъ судьбы.
— Биль, ты ли это? закричали они задыхаясь отъ радости.
— Эге! а кого же другого поджидали вы? Ужь не принимаете ли вы меня за молодца Нептуна, поднявшагося со дна морскаго? Или не думаете ли вы, что русалка пришла къ вамъ? Ну, дайте же мн пожать вамъ руки. Добрыя вы дти! Нтъ! не судьба видно старику Биллю быть утопленникомъ!
— Но какъ же это, Билль, ты умудрился спастись? Вдь вода вс прибывала съ тхъ поръ, какъ мы разстались съ тобой.
— О! подхватилъ Теренсъ:— я понимаю въ чомъ дло: въ бухт вода совсмъ не такъ глубока, какъ мы думали, такъ ты видно вс время шолъ въ бродъ.
— Стопъ, мастеръ Терри! не всю дорогу, а только на половину: вода-то между вами и мною была такъ глубока, что и великана Филю Макулю впору бы потопить. Нтъ, бухты мн бы не перейти въ бродъ.
— Такъ какимъ же образомъ ты пробрался сюда?
— А на маленькомъ паром, на томъ самомъ, который подвзъ насъ къ песчаному мысу.
— На фокмарсаре?
— Оно такъ и есть. Я ужь ждалъ себ послдняго издыханія, вдругъ что-то меня толкъ по подзатыльнику, такъ что я окунулся. Глядь — что такое? А что другое, коли не кусочикъ нашей мачты. Эге! не долго было мн вскочить на не. Вотъ такъ-то и поплылъ на ней, а какъ почувствовалъ, что ноги достаютъ дна, ну и пустилъ е, голубушку, гулять по вольному морю. Вотъ какимъ средствомъ старикъ Билль попалъ къ вамъ, добрые товарищи. Еще разъ дайте пожать ваши руки, а потомъ посмотримъ, что это за берегъ, куда судьба насъ забросила.
Молодые товарищи радостно тснились вокругъ старика. Потомъ глаза всхъ обратились къ берегу. Во тьм ночной вс еще видны были слабыя очертанія песчаныхъ холмовъ, хотя негостепріимныхъ, но вс же боле отрадныхъ, чмъ необозримое пространство водной пустыни.
Прошло еще двадцать минутъ, прежде нежели наши странники добрели до настоящаго берега. Приливъ кончился, вода опять ушла въ свои берега. Но чтобы достигнуть безопаснаго мста отъ слдующаго прилива, они должны были пройти еще большое пространство по мокрому песку, Взобравшись на вершину высокаго холма, они остановились, чтобы поразсудить, за что теперь приняться.
Они не прочь были бы развесть огонь, чтобъ осушить свои мокрыя одежды, а ночь стала холодная подъ вліяніемъ тумана и сырости.
У стараго матроса сохранились невредимо въ жестяномъ ящик трутъ, кремень и огниво, но нигд вокругъ не видно топлива. Они вспомнили объ обломк мачты, на которой они спаслись, но волны далеко унесли е въ море.
За недостаткомъ огня, оставалось одно средство высушить хоть немножко платье, изъ котораго вода лилась ручьями: они сняли съ себя всю одежду и выжали каждую вещь отдльно и потомъ стряхнувъ хорошенько, опять надли, предоставляя естественной теплот тла докончить процессъ осушки. Туманъ мало по малу разсевался, луна вышла изъ облаковъ и озарила мстность, такъ что странники могли лучше разсмотрть, куда они попали.
На сколько глазъ могъ обнять — ничего не видно было, кром благо песку, который блестлъ какъ серебро при лунномъ свт. Вс прибрежье, какъ сверху, такъ и внизу, представляло одинъ и тотъ же ландшафтъ.
Вс это пространство состоитъ изъ чистаго благо песку, но не представляетъ сплошной равнины, напротивъ мстами образуетъ холмы, опрокинутые въ безпорядк одни на другіе, вышиною саженей въ двадцать и боле и вс вмст образуетъ такой лабиринтъ, который на глазъ кажется нескончаемымъ во вс стороны, кром приморской его части.
Странники стали карабкаться на самый высокій холмъ. Съ его вершины они надялись обозрвать страну на далкое пространство. Не найдтся ли какое-нибудь удобное мстечко для того, чтобы расположиться на отдыхъ? не покажется ли лсокъ, откуда бы можно позаимствоваться хворостомъ, или втками.
Но чмъ выше они карабкаются, тмъ боле убждаются, что далеко еще нтъ конца ихъ странствованію: изъ водяного, они попали въ песчаный океанъ и на каждомъ шагу по колна тонули въ его сыпучихъ волнахъ.
Восхожденіе на холмъ, хотя вышиною саженъ двадцать не больше, оказалось страшно утомительно, безъ сравненія хуже, чмъ бродить по колна въ вод, наши странники изъ силъ выбивались, а вс вскарабкались на самую вершину.
На право, на лво, впереди, куда глазомъ ни кинь — ничего, кром длинной цпи холмовъ и песчаныхъ кучъ, которыя при лунномъ свт блестли снжной близной. Можно бы подумать, что вся земля покрыта толстымъ слоемъ снгу, перевитаго гирляндами холмовъ разнообразныхъ формъ.
На первый взглядъ, это была прекрасная картина, но вскор ея страшное однообразіе ложилось тяжолымъ чувствомъ на душу, и глаза несчастныхъ странниковъ невольно искали отрады въ неменьшемъ однообразіи синяго океана.
Дале внутри страны видны другіе холмы, еще выше того, на который они вскарабкались, и между ними глубокія трещины, но ничего отраднаго для глазъ, ничего такого, что общало бы возможность пость, или выпить, или укрыться подъ тнью.
Ни будь ихъ усталость такъ чрезмрна, быть можетъ они побрели бы дальше. Луна свтила такъ ярко, что можно бы продолжать путь по песчанымъ ли холмамъ, или вдоль берега. Но изъ четырхъ странниковъ не было ни одного, который буквально не падалъ бы отъ усталости и изнуренія нравственныхъ и физическихъ силъ. Кратковременный сонъ на мели, отъ котораго пробудилъ ихъ приливъ, подкрпилъ ихъ, только не совсмъ удовлетворительно, и когда они взобрались на верхушку холма, то вс чувствовали, что ноги подъ ними подкашиваются и они рады, хоть сейчасъ, ни на что не глядя, растянуться и заснуть.
Постель была довольно мягкая, привлекательная и они готовы были удовольствоваться ею, но случилось одно обстоятельство, которое заставило ихъ перемнить это желаніе.
Втеръ подулъ съ океана и по предсказанію старика Билля, великаго практическаго метеоролога — общалъ превратиться въ крпкій втеръ. Онъ и теперь уже крпчалъ и притомъ былъ довольно холодный, такъ что сонъ на вершин холма не общалъ ничего пріятнаго. Зачмъ же не поискать ночлега боле безопаснаго, нежели вершина, какъ разъ подъ втромъ? Какъ разъ подъ самымъ основаніемъ этого же холма, съ внутренней его стороны, они замтили лучше защищенный пріютъ, почему же не воспользоваться имъ?
Старикъ Билль сдлалъ это предложеніе и возраженій не было со стороны юныхъ товарищей и вс четверо безъ дальнихъ разговоровъ спустились по наклонному скату холма въ нижнюю его впадину.
Тутъ они очутились въ самомъ узкомъ ущель. Холмъ, съ котораго они спустились, былъ только значительнйшею возвышенностью цлой гряды горъ, которая тянется вдоль береговъ. Другіе такіе же высокіе хребты идутъ параллельно съ внутренней стороны. Втры вздымаютъ песокъ движущимися массами, точно волнами, которыя преимущественно направляются отъ Запада къ Востоку. Ихъ подножія такъ близко сходятся, что оба ската образуютъ уголъ, а когда они еще притомъ круты, то уголъ выходитъ совсмъ острымъ и оврагъ между ними уподобляется трещин, изъ которой вынутъ большой клинъ. Словомъ, представьте себ арбузъ великанъ, изъ котораго вырзанъ кусокъ.
Вотъ въ такую-то трещину попали наши странники опустясь съ холма, съ намреніемъ провести тутъ остатокъ ночи.
Смутились и разочаровались они при вид тснаго пространства, достигнутаго съ такими трудами ночлега. На дн оврага не было ширины, достаточной для постели самаго невысокаго изъ нихъ товарища, еслибъ ему вздумалось лечь въ горизонтальномъ положеніи.
Не то что трхъ, не было и полутора аршина пространства для горизонтальнаго положенія. Даже въ длину, дно трещины идтъ волнообразно, потому что самъ оврагъ стремится къ верху и вдругъ обрывается при соединеніи двухъ оконечностей. Почти вс холмы подымаются перпендикулярно, со стороны противоположной втру, издали ихъ можно принять за кирпичныя стны. Сторона обращенная къ втру оканчивается отлогостью нисходящею до основанія слдующей волны, эта восходитъ также вертикально и съ противоположной стороны представляетъ тотъ же видъ, какъ и первая, то-есть отлогость.
При вид неожиданной трущобы, наши странники почувствовали разочарованіе, или скоре, ихъ ошеломила такая нечаянность. Сначала имъ приходила мысль, не поискать ли другого, лучшаго ночлега, но полное утомленіе преодолло всякое желаніе, посл нкотораго колебанія, они ршились оставаться въ трещин, въ которую ошибкой попали, стали только хлопотать, какъ бы хорошенько улечься.
Прежде всего они попытались отдохнуть въ полулежачемъ положеніи, приложивъ спину къ крутояру одного края, а ноги вытянуть на другой. Пока они не спали, это положеніе было удобно и пріятно, но какъ только смыкались ихъ глаза, вс мускулы теряли силу держаться натянутыми, слдствіемъ чего было осданіе на дно трещины, что во всякомъ случа составляло положеніе вн всякой возможности.
Такая непріятная помха, часто прерывавшая ихъ сонъ, заставила наконецъ всхъ четырхъ вскочить на ноги и снова держать совщаніе, какъ бы толкомъ улечься и отдохнуть.
Теренсъ пуще всхъ сердился на эти безпрерывныя помхи и поклялся, что не станетъ имъ больше подвергаться, но сей часъ же пойдтъ отыскивать удобнйшаго ночлега.
Онъ мигомъ вскочилъ на ноги и готовъ былъ пуститься въ дальнйшій путь.
— А по моему, замтилъ Гэрри Блоунтъ:— лучше бы намъ не разставаться: разлучиться-то легко, а соединиться вновь,— вотъ вопросъ.
— Въ твоихъ словахъ есть доля правды, Гэлъ, подтвердилъ юный шотландецъ,— намъ не слдуетъ другъ друга терять изъ виду. А что скажетъ на это Билль?
— А вотъ что: останемся здсь. Въ незнакомой сторон трудно ли заблудиться да еще ночью? Нтъ, это не годится. Ужь гд укрпились разъ, тутъ и останемся на ночь.
— Да какой тутъ пострлъ заснтъ? возразилъ горячій ирландецъ — усталая лошадь можетъ спать стоя, слонъ, говорятъ, тоже спитъ стоя, но я, какъ настоящій человкъ, предпочитаю шесть футовъ лежачаго положенія — хотя бы то было на самомъ жесткомъ камн — самому мягкому крутояру на свт.
— Стопъ, Терри, воскликнулъ Колинъ — я завоевалъ одну мысль.
— Извстно, что вы шотландцы вчно завоевываете что-нибудь, хоть мысль, или блоху, пожалуй, или чесотку. Послушаемъ что это за завоеваніе?
— Посл такого оскорбленія нанесннаго моимъ соотечественникамъ, я не знаю съ чего начать, отвчалъ Колинъ шутливо.
— Говори скоре, Колинъ, вмшался Гэрри Блоунтъ:— если ты можешь подать добрый совтъ такъ не тяни за душу. Понятно, спать невозможно, стоя подъ угломъ сорока пяти градусовъ. Отчего же не пріискать другого мста для перемны мучительнаго положенія?
— Хорошо, Гэрри, за твой вжливый вопросъ я скажу, какая мысль пришла мн въ голову. По правд сказать я только удивляюсь, какъ это она прежде не пришла кому-нибудь изъ насъ.
— Умилосердись, воскликнулъ Теренсъ шутливо:— да чего же ты не разршаешь этой загадки? Нтъ Колинъ вся то ваша Шотландія настоящая загадка неразршонная человчествомъ.
— Полно Коли! вмшался Блоунтъ — теперь не время слушать болтовню Теренса. До шутокъ ли намъ, когда мы падаемъ отъ усталости? Говори скоре какая мысль пришла теб въ голову?
— А вотъ смотрите на меня и длайте то что я буду длать и я ручаюсь головой, что вс вы прохрапите до самаго утра. Покойной ночи, господа!
Съ этими словами Колинъ бросился на самое дно трещины, гд протянувшись во всю длину, онъ могъ спать безъ всякаго опасенія, что будетъ просыпаться отъ безпрерывнаго скользенія и осданія съ постели внизъ.
Посмотрвъ какъ удобно онъ расположился другіе только подивились, какъ это они прежде о томъ не подумали.
Но глаза ихъ смыкались, они не въ силахъ были долго размышлять о своей безпечности, и слдуя примру шотландца одинъ за другимъ укладывались продольно на самомъ дн трещины, съ отраднымъ чувствомъ предаваясь сну. Кажется вс земныя трубы и литавры не могли бы пробудить ихъ.
Такъ какъ трещина, въ которой они расположились, была очень узка, то они не могли улечься рядомъ, но принуждены были улечься длинною цпью, расположивъ головы по одному направленію. Какъ уже сказано дно самой трещины было неровно, но покато, разумется они улеглись такъ, что головы ихъ были выше ногъ.
Старый матросъ лежалъ ниже всхъ, такъ что ноги Гэрри Блоунта приходились ему какъ разъ на макушк. Надъ головой Гэрри были пятки Теренса. О’Коннора, а выше всхъ лежалъ Колинъ, показавшій примръ, какъ удобне растянуться.
По случаю покатости, четыре моряка образовали лстницу, основаніемъ которой служилъ старикъ Билль. Ихъ взаимное положеніе произошло отъ того, какъ они повалились одинъ за другимъ.
Старикъ посл всхъ улгся на столь замчательной постели и посл всхъ заснулъ. Когда молодые люди предались самому крпкому сну, безъ всякаго сознанія вншнихъ впечатлній, старикъ вс еще прислушивался къ шумному прибою волнъ и направленію втра, который дулъ по отлогимъ сторонамъ песчаныхъ холмовъ.
Билль тоже не долго бодрствовалъ. Онъ такъ же усталъ какъ и его молодые товарищи и благодарный сонъ скоро сомкнулъ ему глаза.
Однако прежде чмъ заснуть, онъ сдлалъ замчаніе на счотъ признаковъ такого свойства, которые не могли ускользнуть отъ такого опытнаго моряка, какимъ онъ былъ. Онъ понялъ, что въ воздух скопляется буря. Небо вдругъ помрачилось, — луна исчезла, оставивъ блый ландшафтъ во мрак, но передъ тмъ, какъ скрыться она приняла красноватый цвтъ, шумъ постоянно увеличивался отъ ревущаго буруна, поднялся втеръ, но въ начал съ промежутками, постепенно промежутки меньше, порывы втра сильне, вс это было безошибочные предвстники бури.
Старикъ инстинктивно замчалъ эти признаки, будь он теперь на корабл, подумалъ онъ, совсмъ было бы другое дло: тамъ никто бы не заснулъ и принимались бы вс мры предосторожности.
Но растянувшись на тврдой земл,— не совсмъ-то тврдой, еслибъ онъ хорошенько съ нею былъ знакомъ,— между двумя высокими холмами, онъ съ товарищами такъ хорошо огражднъ былъ отъ втра, что ему и въ голову не приходило, чтобъ они подвергались какой-нибудь опасности. Онъ только пробормоталъ себ подъ носъ: ‘Экой штормъ’ и уткнувъ загорлое лицо въ подушку мягкаго песку, онъ заснулъ богатырскимъ сномъ.
Безмолвное предвщаніе стараго матроса превратилось въ непреложную истину. Разумется поднялся сильный втеръ, не прошло и получасу, какъ добрые товарищи крпко заснули, а втеръ препревратился въ бурю. Такая внезапная борьба стихій свойственна тропическимъ странамъ и въ особенности въ пустыняхъ Аравіи и Африки. Явленіе это происходитъ отъ того, что раскалнная земля и воздухъ надъ нею, по захожденіи солнца, скоро охлаждаются, море, напротивъ того, охлаждается медленне. Такимъ образомъ густой и холодный воздухъ, по общему свойству жидкостей, ищетъ равновсія и устремляется изъ внутренности материка къ морю. Днмъ же земля скоре согрвается нежели вода, и потому днмъ на островахъ и берегахъ дуетъ втеръ противоположный ночному. Воздухъ теряя равновсіе, стремится не зная преградъ и свирпствуетъ на земл какъ геній-истребитель.
Феноменъ разразившійся надъ пустыннымъ ложемъ четырхъ странниковъ, былъ ни боле и ни мене, какъ песчаная буря, какъ е называютъ Арабы жгучій Самумъ или Хамсинъ {На арабскомъ язык слово Самумъ или Симумъ означаетъ ядъ. Весьма справедливо онъ названъ ядовитымъ потому что дйствуетъ гибельно на тло посредствомъ органовъ дыханія. Люди, которые подверглись его дйствію, умираютъ съ признаками отравленія, похожими на холерическіе. Отъ того Бедуины называютъ Самумъ Чернымъ, а холеру желтымъ втромъ.}.
Блая мгла, покрывшая безоблачное небо точно паутиною, умчалась съ первымъ порывомъ втра, съ земли поднялось густое облако пыли, вихремъ закружилось къ небу и понеслось въ океанъ на нсколько миль отъ берега.
Еслибъ это случилось днмъ, то можно было бы видть какъ на поверхности пустыни внезапный порывъ втра поднялъ огромныя массы песку, какъ образовались движущіяся волны, какъ он вздымались на подобіе морскихъ, приподымались до значительной высоты, и вдругъ начали вертться на земл, крутясь округлялись и принимали форму столбовъ, коихъ вершины достигали значительной высоты. На минуту они останавливались на одномъ мст, вотъ они поднялись на вершину холмовъ, закрутились и вдругъ разорвались, слились въ одну массу и понеслись въ безобразныхъ формахъ. Но самыя тяжелыя частицы не долго держатся въ воздух и подобно песчаному ливню проливаются на землю точно черезъ какое-то огромное ршето. Частицы же боле мелкія, изсушенныя жаромъ, пріобртаютъ такую лгкость, что долго остаются въ атмосфер, двигаясь и волнуясь, по произволу втра. Воздухъ наполнился пескомъ такъ, что въ двухъ шагахъ ничего уже нельзя видть.
Посреди этой страшной борьбы втровъ и песку, и ни одной капли воды — наши странники спали непробуднымъ сномъ.
Можетъ быть читатель подумаетъ, что они въ самомъ дл не подвергались никакой опасности, какъ это думалъ старый морякъ засыпая, что опасности даже меньше чмъ когда бы они заснули подъ кровлею дома или подъ тнью дремучаго лса: тутъ не было деревьевъ, которыя будучи вырваны вихремъ съ корнемъ вонъ могли бы повалиться на нихъ, не было потолковъ, ни печей, которые могли бы, разрушившись, задавить ихъ.
Какая же опасность можетъ быть на этихъ песчаныхъ меляхъ подъ песчаной бурей?
Конечно, опасность не очень велика для человка не спящаго и съ открытыми глазами: было бы очень непріятно, но не опасно.
Совсмъ не то грозило крпко спавшимъ странникамъ, Надъ ними висла опасность, имъ грозила гибель, которой никто изъ нихъ и во сн не видалъ и на яву никогда бы не доврилъ, прежде чмъ разсвло судьба научила ихъ по опыту какого рода могла быть эта гибель.
Еслибъ кто могъ взглянуть на нихъ, какъ они лежали продольно въ трещин, головами въ одну сторону, изображая собою ступеньки лстницы, тотъ увидалъ бы, что эти люди почти зарыты уже въ песк, что густой дождь песку не переставалъ сыпаться на нихъ изъ облаковъ и что если кто-нибудь изъ нихъ не проснтся, такъ вс они четверо будутъ погребены подъ пескомъ.
Какъ это можно? Что за бда, если песокъ набьтся въ носъ, ротъ, уши?— только чихнуть или откашляться вотъ и вс тутъ.
Спросите-ка у шведовъ или норвежцевъ, у финновъ или у лапландцевъ, что значитъ неосторожно заснуть подъ открытымъ небомъ въ степи, когда снгъ идтъ,— тогда вы узнаете, что значитъ опасность быть засыпаннымъ, съ тою только разницею, что снгъ лгкое, ноздреватое, сосудистое вещество, подъ которымъ человкъ можетъ двигаться и дышать, сколько бы пудовъ на него ни налегло, снгъ, который хоть и закроетъ свою жертву въ тсномъ заключеніи, но вмст съ тмъ датъ ему теплоту и служитъ ему кровомъ, правда кровъ этотъ не всегда бываетъ безопасенъ.
Но теперь спросите у араба восточной пустыни, что значитъ быть засыпаннымъ пескомъ,— онъ прямо скажетъ — это большая опасность, часто смерть.
А наши странники спятъ безмятежнымъ сномъ подъ песчанымъ вихремъ, но еслибъ они и не спали, то и тогда бы не понимали грозной опасности своего положенія.
Да, неминучая опасность грозила не только засыпать ихъ, но задушить, задавить кучами песку, которыя часто въ одну ночь скопляются въ нсколько саженъ,
Арабы справедливо называютъ Сахару: море безъ воды. Дйствительно она настоящій песчаный океанъ, у котораго своя атмосфера, свои волны и бури, свои пристани, который разливается во вс стороны и затопляетъ пескомъ. Они говорятъ, что попавъ въ песчаныя волны, человкъ теряетъ способность къ самостоятельной дятельности, его чувства и силы нмютъ и цпенютъ, словомъ онъ испытываетъ то же, что человкъ застигнутый снжною мятелью въ пол: его клонитъ ко сну.
Должно быть арабы говорятъ правду, потому что и нашихъ странниковъ повидимому постигло такое же оцпенніе. Не смотря на оглушительный ревъ буруна, не смотря на пронзительный свистъ и шумъ бури, не смотря на слои песку постоянно валившагося на нихъ, и на пыль закладывавшую имъ уши, ротъ и ноздри, не смотря на песчаныя волны, подымавшія то опускавшія ихъ, подобно морской качк, не смотря ни на что — они спали, спали точно безпробуднымъ сномъ могилы!
Если они не слыхали рева свирпствовавшей бури, если они не чувствовали сильнаго колебанія песку, — что же могло предостеречь ихъ и разбудить ихъ отъ гибельнаго сна?
Не прошло и часу какъ поднялась буря, а между тмъ песку накопилось на нихъ уже на нсколько вершковъ, еслибъ случилось страннику проходить мимо, такъ онъ могъ бы смло пройти по тламъ несчастливцевъ, никакъ не подозрвая, что подъ его погами погребены люди. Такая счастливая случайность могла бы разбудить ихъ, но теперь сонъ ихъ готовъ превратиться въ безпробудный сонъ могилы.
Но вотъ наши сонливцы начали чувствовать какое-то непріятное ощущеніе, будто что-то давитъ ихъ, вс члены онмли, точно что-то невыразимо тяжолое налегло на нихъ, они не могли пошевелить ни рукой, ни ногой. Кто не слыхалъ или не испыталъ, что значитъ страшное ощущеніе кошмара или по просту говоря, что значитъ домовой давитъ. Это самое и они испытывали вслдствіе страшной усталости, какъ и накопившейся на нихъ тяжолой массы песку.
Головы лежавшія выше остальныхъ частей тла не такъ глубоко были закрыты пескомъ, такъ что воздухъ вс еще доходилъ до нихъ, еслибъ не такъ, они должны были задохнуться.
Что это былъ за домовой,— не знаю, только онъ сопровождался всми ужасами совершавшагося феномена. Впослдствіи, они разсказывали, что каждый изъ нихъ подвергался его ужасному вліянію, каждый по своему видлъ страшные призраки, отъ которыхъ ни какъ не могъ отдлаться. Но ихъ сновиднія были совсмъ различны. Гэрри Блоунту казалось, что онъ падаетъ въ пропасть, Колину представился огромный людодъ, который схватилъ его и хотлъ състь, юный ирландецъ видлъ страшный пожаръ: домъ пылаетъ въ огн, а ему никакъ не удатся выскочить оттуда.
Виднія старика Билля гораздо боле соотвтствовали настоящему положенію: ему казалось, что они попали въ море, а такъ какъ онъ и во сн не умлъ плавать, то онъ и видлъ, что тонетъ. Онъ хотлъ бы сдлать какое нибудь движеніе, но никакъ не могъ пошевелиться.
Однако старый матросъ прежде всхъ избавился отъ домоваго, за нимъ одинъ за другимъ проснулись и другіе.
Пробужденіе было такъ же таинственно какъ и мочныя виднія, не уступая имъ въ ужасныхъ ощущеніяхъ.
Каждому по очереди пришлось почувствовать тяжелое давленіе на какой-нибудь части тла, такое давленіе, которое не только заставило ихъ проснуться, но и еще дало почувствовать сильную боль.
По два раза и почти въ одно и то же мсто происходила эта сила давленія, между каждымъ разомъ не было и на секунду промежутка. Къ счастью, что не было третьяго раза, потому что каждый изъ моряковъ, получилъ на столько сознанія, чтобы понять, что грозитъ опасность быть раздавленными и длать отчаянныя усилія, чтобы выбраться на свободу.
Громкія восклицанія, вырвавшіяся съ четырхъ глотокъ, ясно показали, что вс они находятся еще въ стран живыхъ, но безпорядочные распросы и восклицанія не пояснили причины внезапнаго и единодушнаго пробужденія.
Да и какъ было разговаривать съ толкомъ и чувствомъ, когда начались разногласные звуки неудержимаго чиханья и откашливанья. Самумъ былъ въ полномъ разгар. У всхъ странниковъ глаза слиплись отъ пыли, песокъ забился въ носъ, уши и ротъ. Ихъ разговоръ скоре походилъ на бормотанье обезьяны, забравшейся въ лавку нюхательнаго табаку, чмъ на человческій языкъ.
Времени не мало прошло, прежде чмъ кто-нибудь могъ рчь держать понятную для другихъ, а когда это сдлалось возможнымъ, оказалось, что каждый разсказывалъ одну и туже исторію. Каждому досталось почувствовать, что кто-то два раза сильно давнулъ по какой-нибудь части его тла и видть, хотя не совсмъ ясно, что какое-то громаднйшее животное прошло чрезъ него,— животное повидимому, четвероногое, но какого оно рода — никто не могъ этого сказать. Вс они могли сказать только одно, что это животное громадное, неуклюжее, съ маленькой головой, узкой шеей и предлинными ногами, что у него были ноги въ этомъ никто изъ нихъ не сомнвался, потому что каждый изъ нихъ позналъ по личному опыту, какова тяжесть ихъ.
Отъ свиста бури, отъ пыли набившейся въ глаза, они не могли дать лучшаго описанія о животномъ такъ безцеремонно перешагнувшемъ черезъ нихъ. Отъ всхъ этихъ препятствій они не могли хорошо видть и въ памяти испуганныхъ сонливцевъ осталось только впечатлніе о какомъ-то чудообразномъ животномъ съ длинной шеей, длиннымъ тломъ, длинными ногами.
Что бы это ни было, во всякомъ случа этого достаточно было, чтобы напугаться и дрожать нкоторое время отъ страха. Страшныя сновиднія наполнили ихъ воображеніе сверхъестественными призраками. Вмсто того, чтобы сообразить какого рода необыкновенное животное могло попасть въ эти степи, они расположены были подумать, что это просто домовой.
Мичманы были почти дти, недавно еще вырвавшіеся изъ подъ вліянія старыхъ няней, которыя обыкновенно угощаютъ своихъ питомцевъ разсказами о домовыхъ и имъ подобныхъ фантастическихъ призракахъ, про старика Билля и говорить нечего: пятьдесятъ лтъ прожитыхъ на мор, только утвердили его въ врованіяхъ въ колдуновъ и домовыхъ.
Словомъ вс четверо до того были перепуганы, что и очнувшись, долго не могла повернуть языкомъ, но вс стояли, прислушивались и дрожали. Надо полагать, что знай они отъ какой опасности избавилъ ихъ непрошеный гость, то конечно почувствовали бы къ нему величайшую благодарность.
Но они вс стояли и прислушивались. Много разнородныхъ звуковъ доходило до ихъ ушей. Ревъ бурунавой бури, свистъ вихря бушевавшаго вокругъ нихъ, вс это составляло гармонію въ ужасъ сердце приводящую.
Но вс это были голоса неодушевленныхъ предметовъ, удобно понимаемый феноменъ природы. Но то что совершило по нимъ путешествіе издавало звуки совсмъ другаго рода, тоже можетъ быть естественные, но совершенно незнакомые слушателямъ.
Казалось будто проходила тяжелая батарея, или какое нибудь гигантское чудовище совершало необычайные прыжки по песчаной мели, а въ промежуткахъ раздавались рзкіе звуки — какіе-то взвизгиванія смшанныя съ отрывистымъ фырканьемъ,— и вс это показывало какую-то сверхъестественную борьбу.
Ничего подобнаго въ жизни своей не слыхали ни англійскіе, ни ирландскіе, ни шотландскіе уши. На что ужъ старикъ Билль — онъ ли не переслушалъ всхъ звуковъ мірозданія? но и тотъ не могъ понять чтобы это было.
— Чортъ его побери! прошепталъ старикъ:— понять не могу какъ тутъ быть. Морозъ по кож побираетъ какъ только послушаешь.
— Слушай! крикнулъ Гэрри Блоунтъ.
— Эй! подхватилъ Теренсъ.
— Тс! приближается! пробормоталъ осторожный Колинъ:— молчите, кто бы онъ ни былъ!
Замчаніе осторожнаго шотландца было справедливо: тяжелые шаги, фырканье и визгъ очевидно становились ближе, хотя за крутящимися столбами песку и облаками пыли нельзя было видть, что это за зврь, однако ясно слышалось, что какое-то тяжолое тло стремглавъ спускалось по скату холма въ ущелье, такъ что благоразуміе требовало не попадаться ему на дорогу.
Больше по инстинкту, чмъ по соображенію опасности, четверо товарищей бросились вонъ изъ трещины, куда кто могъ и какъ усплъ, ища спасенія на покатости холма.
Едва они успли установиться въ свомъ новомъ положеніи, какъ звуки стали не только громче и ближе, но и самое животное, производившее ихъ, быстро прошло мимо ихъ, такъ близко, что они могли бы коснуться до него своими ногами.
Не смотря на то, никто изъ нихъ не могъ сказать, что это за животное могло быть и когда оно спустилось уже въ ущелье и снова скрылось отъ ихъ глазъ за песчаными столбами, и тогда еще они ни крошечку не подвинулись въ своихъ знаніяхъ въ отношеніи необычайнаго существа, которое чуть не раздавило ихъ подъ своими тяжеловсными ногами.
Какъ сквозь туманъ они могли разсмотрть скопленіе тмныхъ предметовъ въ род головы, шеи, ногъ и туловища какото-то неуклюжаго животнаго, по звуки имъ производимые, не имли никакого сходства ни съ чмъ, что когда-нибудь слыхали наши моряки на земл или на мор.
Довольно долго стояли они теряясь въ предположеніяхъ, мальчики сложивъ руки, стояли другъ подл друга, старикъ Билль немного въ сторон.
Вс это время слышалось иногда то всхрапыванье, то визгъ, то топанье, хотя самого животнаго давно уже не видать.
Песчаная мятель понеслась къ океану въ діагональномъ направленіи и въ нсколькихъ саженяхъ оттуда разразилась на ровной поверхности берега. По видимому и четвероногое, такъ сильно напугавшее странниковъ, достигло той же равнины, по временамъ повторялись страшные звуки, точно животное боролось съ смертью: это были такіе вздохи и стопы, подобные трубному звуку, какихъ конечно не слыхивалъ никто изъ живущихъ на земл.
Вс, что слыхали наши моряки объ африканскихъ берегахъ невольно располагало ихъ къ чему-то сверхъестественному, но время проходило, они мало-по-малу приходили въ себя и наконецъ, собравшись съ мыслями, разсудили, что вс, что они видли, слышали и осязали, могло принадлежать только животному этого міра, громадному животному на четырхъ ногахъ, которое чуть было не раздавило ихъ во время сна. Странные поступки животнаго представляло главное затрудненіе, чтобы примирить это предположеніе съ очевидностью. Зачмъ оно выскочило изъ ущелья, чтобы снова броситься туда стремглавъ? За чмъ такъ отчаянно оно топаетъ и бьтся на дн трещины?
Не было отвта на вс эти вопросы и не могло его быть до тхъ поръ, пока дневной свтъ озаритъ песчаные холмы. Съ первыми лучами дня прекратилась буря.
Тутъ только моряки увидли, что за животное такъ грубо разбудило ихъ отъ крпкаго сна и тмъ можетъ быть спасло ихъ отъ смерти. Оно лежало на дн той самой трещины, гд они такъ мучительно провели часть ночи.
На дл оказалось, что предположеніе ихъ было врно: это было животное, и четвероногое, и если во мрак ночи оно показалось имъ неуклюжимъ и чудообразнымъ, то и при дневномъ свт было не лучше.
Это животное оказалось огромныхъ размровъ — безъ сравненія выше лошади — и имло такую своеобразную наружность, что не мудрено было узнать его, кто хоть разъ видлъ его хоть на каряийк. Длинная журавлиная шея, маленькая голова почти безъ ушей, носъ плоскій, верхняя губа раздвоена какъ у овцы, ноги съ тврдыми наростами на сгибахъ оканчивающіяся широкими раздвоенными копытами, спина кончающаяся крошечнымъ пушистымъ хвостикомъ,— что составляетъ пресмшную несообразность, толстое и безобразное туловище и сверхъ всего огромный горбъ на спин,— вс это мигомъ напоминало верблюда, котораго никакъ нельзя назвать красивымъ, а скоре безобразнымъ животнымъ.
— Э! да это только верблюдъ! закричалъ старикъ Билль, какъ только могъ разсмотрть его при первыхъ лучахъ разсвта: — да какъ же это онъ сюда попалъ?
— Понятно мн теперь, произнсъ Теренсъ внушительно: вотъ это онъ самый изволилъ прохаживаться по насъ когда мы спали! Поврите ли, вдь онъ чуть не выдавилъ изъ меня послдняго дыханія, какъ поставилъ свое копыто какъ разъ мн на желудокъ.
— Да и мн нелегче было, подхватилъ Колинъ, онъ всунулъ меня въ песокъ чуть не на аршинъ глубины. О! мы должно сердечно благодарить эту страшную высоту, которая на это время занесла насъ пескомъ, а не то задавило бы насъ до смерти это чудовище.
Въ этомъ замчаніи была нкоторая доля правды! Но если слой песку былъ предохраненіемъ, то и копыто верблюда служило неменьшимъ средствомъ къ спасенію отъ несчастья быть засыпаннымъ пескомъ.
Необыкновенное приключеніе было только на половину объяснено. Моряки убдились, что верблюдъ, а никто другой прервалъ ихъ сонъ, они догадывались, что переходя по нимъ черезъ трещину, онъ искалъ защиты отъ песчанаго вихря, но что заставило его такъ внезапно, такъ стремглавъ спуститься внизъ. И главное зачмъ онъ совершилъ сво обратное путешествіе такимъ страннымъ образомъ? Хотя не совсмъ еще разсвло, однако они видли, что онъ шелъ не на всхъ четырхъ ногахъ, но спотыкался и хромалъ, что его длинные ноги какъ-то странно поднимались на воздухъ, точно спускаясь по скату, онъ постоянно припрыгивалъ.
Вс это казалось непонятно, по вскор очень просто объяснилось, къ большому удовольствію моряковъ, бросившихся въ ущелье и окружившихъ верблюда.
Верблюдъ стоялъ въ наклоннномъ положеніи, но не на колнахъ, какъ онъ обыкновенно становится для отдыха, но въ самомъ неловкомъ принужднномъ положеніи, вытянувъ шею къ переднимъ ногамъ, низко свсивъ голову и на половину уткнувъ е въ песокъ.
Въ первую минуту моряки подумали, что верблюдъ уже умеръ отъ ушиба или раны, что довольно врно объясняло-бы почему онъ такъ странно скатился опять въ ущелье, странные же его скачки и припрыгиванья были приписаны предсмертнымъ мукамъ.
Но обходя кругомъ и осматривая его пристально, наши моряки замтили, что онъ не только живъ, но и совершенно здоровъ, причина же его непонятныхъ скачковъ объяснилась при первомъ взгляд поближе. Крпкая волосяная вервка привязанная на ше вмсто повода, попалась въ раздвоенное копыто передней ноги,— и большой узелъ на конц вервки задерживалъ е, не позволяя проскользнуть насквозь, это заставило его сначала прихрамывать и спотыкаться, а тамъ кувыркомъ спуститься на дно трещины, гд онъ лежалъ въ самомъ неловкомъ положеніи, ничкомъ, потому что вервка крпко притягивала его голову къ передней ног.
Плачевно было положеніе верблюда, выдававшаго себя головой, но радостно было на него смотрть четырмъ странникамъ: голодны они были и знали что мясо его насытитъ ихъ: мучила ихъ жажда — и они знали, что природа одарила его пятымъ лишнимъ противъ всхъ животныхъ — желудкомъ, природнымъ водохранилищемъ, которое утомитъ ихъ жажду.
Таковы были ихъ первыя мечты при приближеніи къ верблюду. Но они тотчасъ же замтили, что для утоленія ихъ жажды совсмъ не надо убивать верблюда. На верху горба оказалась подушка или сдло, крпко къ нему привязанное кожаными ремнями. Ищъ этого они заключили что попавшійся имъ въ руки верблюдъ изъ породы махири, принадлежитъ къ числу одногорбыхъ верблюдовъ небольшаго роста, которые славятся у арабовъ необыкновенною быстротою бга, съ незапамятныхъ времнъ они служатъ врными и терпливыми спутниками человка, и въ особенности распространены между аравійскими племенами живущими въ Сахар.
Не сдло обрадовало нашихъ измученныхъ странниковъ, а мшокъ крпко пристгнутый къ нему и лежавшій на горб махири. Мшокъ былъ кожаный и до половины наполненный водой,— существеннйшая часть груза, принадлежавшаго хозяину верблюда.
Бдные моряки, испытывая вс муки жажды, не посовстились завладть чужою собственностью: въ самомъ скоромъ времени мшокъ былъ отвязанъ и его драгоцнная влага упояла всхъ четырхъ по очереди, до тхъ поръ пока весь мшокъ облегчился, бока его опали — вс врные признаки пустоты.
Утоливъ жажду, моряки стали обсуждать другой вопросъ какъ бы утолить и голодъ.
Не убить ли верблюда?
Кажется другой надежды нтъ, и горячій Теренсъ выхватилъ уже свой мичманскій кортикъ съ видимымъ намреніемъ воткнуть его безъ дальнихъ справокъ въ тло верблюда.
Но благоразумный Колинъ закричалъ, что совтуетъ удержать руку по крайней мр до той поры, пока они ни обсудятъ со всхъ сторонъ вопросъ.
Вслдствіе такого совта, вс принялись разсуждать и спорить. Мннія были различны, число голосовъ одинаково: Теренсъ и Гэрри Блоунтъ требовали немедленной смерти верблюда и завтракъ изъ его мяса, но старый матросъ съ Колиномъ доказывали, что это не должно быть.
— Пускай верблюдъ провезтъ насъ куда-нибудь, увщевалъ шотландецъ:— безъ пищи можно обойтись еще сутки. Ну не найдется чего-нибудь състнаго, тогда успемъ еще его заколоть.
— Но чего же ты хочешь отыскать въ этой пустой сторонушк. Оглянись-ка кругомъ! Тутъ и зелени-то нтъ, кром моря. Куда глазомъ ни кинь, ни гд нтъ на столько състнаго, чтобы накормить хоть полевую мышь.
— Какъ знать? продемъ подальше на нсколько миль, такъ и найдмъ можетъ быть другого рода страну. Подемъ, пожалуй, по берегу, авось найдмъ какихъ раковинъ. Посмотрите-ка, вонъ тамъ что-то чорное на берегу — что мудренаго если тутъ найдтся что-нибудь.
Вс взоры устремились въ ту сторону, куда показывалъ Колинъ, не смотрлъ только старикъ Билль, онъ смотрлъ совсмъ на другой предметъ. Вдругъ онъ вскрикнулъ и бросился къ заднимъ ногамъ махери. Глаза мичмановъ обратились къ нему.
— Пропадай они, закричалъ Билль: — что намъ устрицы? тутъ найдтся что-нибудь по лучше. Смотрите-ка.
Матросъ указалъ на овальный предметъ по больше кокосоваго орха, виднвшійся между задними ногами махери.
— Вдь это верблюдица, у не недавно былъ дтнышъ. Груди ея полны молока. Головой ручаюсь, что она накормитъ насъ всхъ.
Для лучшаго поясненія своихъ словъ, матросъ пригнулся къ заднимъ ногамъ распростртаго животнаго, приложилъ ротъ и началъ питаться благодатною влагою.
Животное не сопротивлялось, хотя можетъ быть ему и любопытно было, что за необыкновенный дтнышъ припалъ его сосать, впрочемъ необыкновенное относилось только къ цвту тла и костюму, ибо нтъ сомннія, что его африканскій хозяинъ не разъ питался такимъ же образомъ.
— Ухъ! какъ вкусно! воскликнулъ Билль, переводя на минуту дыханіе:— ну точно густые сливки! Будь только немножко хлба или лепшки — ничего лучшаго не надо. Но я забылъ, простите добрые друзья! продолжалъ онъ отстороняясь:— вы вс больше замучились отъ голода, чмъ я. Подходите одинъ за другимъ: молока для всхъ достанетъ вдоволь.
По приглашенію старика и побуждаемые собственными голодными желудками, мичманы одинъ за другимъ становились на колни и вдоволь испили отъ этого благодатнаго фонтана пустыни.
Такимъ образомъ мнялись они поочереди до тхъ поръ, пока каждый поглотилъ по крайней мр по полутору штофа благодтельной влаги и вс убдились, что запасъ молока у верблюдицы изсякъ на время.
Конечно, посл всего этого не стало и разговора объ убіеніи верблюда: это значило бы убить курицу, несущую золотыя яйца. Нельзя сказать, чтобъ моряки насытились до отвала, но превосходное молоко утолило ихъ мучительный голодъ, и они сознались, что теперь опять могутъ пробыть нсколько часовъ безъ ды.
Затмъ предложенъ былъ вопросъ: куда надо имъ теперь отправляться!
На счетъ верблюда, они и не сомнвались, что онъ потерялъ хозяина и заблудился: судя по сдлу и по грузу его, нельзя было и сдлать другого предположенія.
А между тмъ вс же была загадка для нихъ: положимъ, что верблюдъ заблудился, потерявъ хозяина, — такъ гд же надо отыскивать хозяина?
По книгамъ и по разсказамъ, моряки довольно хорошо знали берегъ, около котораго потерпли крушеніе и понимали, что хозяинъ забглаго животнаго непремнно былъ какой-нибудь арабъ, котораго надо отыскивать не въ дом и не въ город, а въ какой-нибудь палатк или шалаш и въ обществ другихъ арабовъ, составляющихъ цлый караванъ.
Не много надо было опытности, чтобъ дойти до такихъ заключеній, стоило только взглянуть, какъ былъ нагруженъ верблюдъ.
Читатель удивится зачмъ моряки не поспшили вскочить на верблюда, чтобъ отправиться на поиски за его хозяиномъ или каравана, которому онъ принадлежалъ.
А между тмъ они меньше всего о томъ думали и по основательнымъ причинамъ.
Одинъ Теренсъ предложилъ предпринять это путешествіе для того чтобъ отыскивать караванъ, но онъ, какъ истый ирландецъ никогда не былъ охотникомъ до книгъ, тмъ мене попадались ему въ руки плачевныя описанія о крушеніяхъ кораблей у Варварійскихъ береговъ, слдовательно онъ не имлъ понятія объ ужасной репутаціи ихъ жителей. Правду сказать старикъ Билль тоже немного пріобрлъ знаній изъ книгъ, но благодаря своему многолтнему пребыванію на корабл, онъ очень хорошо былъ знакомъ, какъ съ характеромъ негостепріимныхъ береговъ, такъ и съ кочующими племенами Сахарской пустыни.
— Вдь не людоды же они? допытывался Теренсъ,— во всякомъ случа не станутъ же они насъ сть?
— По правд сказать, я не совсмъ въ этомъ увренъ. Но положимъ сть они насъ не станутъ, такъ вдь еще хуже поступятъ!
— Еще хуже!
— О! гораздо хуже: они станутъ мучить насъ до тхъ поръ пока смерть покажется милостью, отвчалъ Билль.
— А почему ты знаешь, что они будутъ такъ длать?
— Ахъ! мастеръ Терри, сказалъ со вздохомъ старикъ, принимая такой торжественный видъ, какого никто изъ его молодыхъ товарищей не видывалъ на его всегда весломъ лиц: — я могъ бы вамъ поразсказать разныхъ исторій, которыя наврное убдили бы васъ въ истин моихъ словъ. Если мы попадмся въ руки этихъ ужасныхъ арабовъ, то надо ожидать всхъ жестокостей.
Такъ предостерегалъ Билль молодыхъ товарищей объ опасностяхъ при встрч съ туземцами.
— Разскажи намъ, Билль, что ты объ этомъ знаешь?
— Мой братъ потерплъ крушеніе гд-то на этомъ берегу лтъ десять тому назадъ. Съ тхъ поръ онъ не возвращался уже въ Англію.
— Можетъ быть онъ утонулъ.
— Ахъ! еслибъ онъ утонулъ, какъ было бы ему легче! Но онъ не имлъ этого счастья. Онъ былъ на торговомъ судн, вс люди спаслись на берегу, но всхъ ихъ тотчасъ же арабы взяли въ плнъ, только одинъ изъ десяти вернулся изъ плна, чтобы разсказать эту печальную исторію, да и этому одному досталось такое счастье, потому что одинъ богатый еврей, съ которымъ онъ водилъ знакомство, выкупилъ его изъ плна. Я видлся съ нимъ вскор посл того, какъ онъ вернулся въ Англію. Вотъ отъ него-то я и наслышался, какихъ мукъ они натерплись съ моимъ братомъ. Джима-то — такъ звали моего брата,— арабы увели съ собою въ самую глушь. Никто изъ васъ и неслыхивалъ о такихъ жестокостяхъ, которыми они угощаютъ своихъ плнниковъ. Въ сравненіи съ этими муками разумется смерть показалась бы милостью. Бдный Джимъ! вроятно онъ давно уже умеръ. Я по себ сужу: не то чтобы десять лтъ — недли бы я такъ не выжилъ. Толкуютъ о томъ, что Турки, не говоря дурнаго слова, саблю вонъ, да и голову долой. А тутъ и бьютъ и толкаютъ, и съ голода морятъ, и мучатъ,— словомъ ни одинъ самый лнивый матросъ не испыталъ столько горя на корабл, сколько здсь достатся плнникамъ. Нтъ, мастеръ Терри, отложимъ лучше попеченіе о поискахъ за хозяиномъ верблюда, но употребимъ вс усилія, чтобы непопадаться на дорогу ни хозяину, ни его родичамъ.
— Такъ что же намъ длать, Билль?
— Я не понимаю толкомъ, куда мы попали, отвчалъ старый матросъ:— но гд бы мы не были, самое лучшее, что мы можемъ сдлать, это держаться берега, и никакъ не терять изъ виду моря. Если мы направимся внутрь страны, такъ наврное собьмся съ дороги и попадмъ въ плнъ. Будемъ же держаться южной стороны, такъ наврное попадмъ въ какой-нибудь торговый портъ Португаліи.
— Такъ за чмъ же терять дорогое время, пустимся сейчасъ, воскликнулъ нетерпливый Теренсъ.
— Нтъ, мастеръ Терри, возразилъ матросъ,— раньше ночи никакъ нельзя. Намъ и пошевелиться нельзя, пока совсмъ не стемнетъ.
— Какъ! воскликнули въ одинъ голосъ молодые люди: — оставаться здсь до ночи?— Ну какъ это можно?
— Эхъ! вы, молоджь, — не то, что оставаться да и еще прятаться надо. Голову даю на отсченіе, что очень скоро кто-нибудь явится сюда разыскивать бглаго верблюда, — и горе намъ, какъ увидятъ насъ! А если мы рискнмъ путешествовать при дневномъ свт, такъ насъ тотчасъ увидятъ съ вершины холмовъ. Говорятъ, что эти мошенники всегда держатъ часовыхъ, когда около береговъ случится гибель судна и я увренъ, что этотъ зврь принадлежитъ кому-нибудь изъ этихъ разбойниковъ.
— Ну а какъ же на счтъ пищи? До ночи мы наврное проголодаемся, а верблюду не до молока, потому что самому бдняг нечего ни попить ни пость.
Предположеніе довольно близкое къ истин. Никто не возражалъ. Взоры Колина опять устремились къ берегу и онъ снова напомнилъ своимъ товарищамъ о раковинахъ.
— Придержите языкъ за зубами, молоджь, сказалъ Билль, — прилягте-ка за этимъ холмомъ, а я посмотрю не найдтся ли гд устрицъ намъ на обдъ. Теперь когда солнце взошло, никто не станетъ прогуливаться сверху внизъ. А я попробую ползкомъ пробраться вдаль незамтно для глазъ.
Старый матросъ осмотрлся, потомъ бросился на земь брюхомъ и въ такомъ положеніи сталъ подвигаться впердъ, ни дать ни взять громадная ящерица, ползущая по песку.
Приливъ кончился, но мокрый берегъ вскор начался не подалеку отъ холмовъ.
Посл десяти минутнаго труда, Билль доползъ до тмнаго мста, гд по предположенію Колина могли быть устрицы.
Изъ дали видно было, что старый морякъ сильно хлопоталъ около чего-то и по его движеніямъ можно было заключить, что его старанія были не напрасны. Руки его протягивались въ разныя стороны и потомъ въ короткихъ промежуткахъ соединялись и ныряли въ обширные карманы его куртки.
Такою гимнастикой онъ занимался съ полчаса, потомъ онъ снова растянулся по земл и отправился въ обратный путь къ гряд холмовъ.
Возвращеніе было медленне отправленія, видно было, что старикъ взъ тяжелый грузъ.
По прибытіи въ трещину, онъ тотчасъ освободился отъ своего груза, который заключалъ въ себ до трхъ сотъ ‘раковинъ’, какъ онъ называлъ собранные имъ молюски.
Вс молюски были не только удобосъдомы, но и удивительно вкусны, по крайней мр такъ показалось желудкамъ, которые поглощали ихъ.
Такое своевременное подкрпленіе чрезвычайно утолило голодъ всхъ странниковъ такъ, что даже Теренсъ объявилъ во всеуслышаніе, что готовъ скрываться до тхъ поръ пока ночь позволитъ имъ прервать однообразіе неподвижности.
Не видать моря съ того мста, гд вс ещ лежалъ ничкомъ верблюдъ, и гд укрылись паши моряки. Только выкарабкавшись изъ ущелья на возвышенность, и смотря вдоль между хребтами песчаныхъ холмовъ, можно было видть берегъ, а за нимъ море.
Изъ этого слдуетъ, что никто изъ проходящихъ по берегу не могъ видть моряковъ, прикурнувшихъ на дн ущелья, которое укрывалось блоснжною гирляндою отвсныхъ холмовъ. Только съ вершины холмовъ легко было ихъ видть, но не представлялось никакой вроятности, чтобы кто-нибудь приблизился къ нимъ съ этой стороны. Внутренняя страна казалась лабиринтомъ песчаныхъ холмовъ, не представляя отверзтія, гд бы можно было предположить удобный проходъ для человка или звря. По всей вроятности, верблюдъ, руководимый инстинктомъ, искалъ въ ущельяхъ защиты отъ песчанаго урагана. Сдло, еще привязанное къ нему, доказывало, что его хозяинъ былъ въ дорог, когда онъ отъ него убжалъ. Еслибъ наши моряки были лучше знакомы съ сахарскими обычаями, то непремнно вывели бы вс эти заключенія, потому что тогда имъ было бы извстно, что при появленіи первыхъ признаковъ самума, вс кочующіе бедуины поспшно убираютъ свои палатки и отправляются въ путь всмъ караваномъ, чтобы не подвергнуться опасности быть засыпанными песчаной могилой.
Итакъ слдуя совтамъ стараго матроса, который повидимому и пустыню зналъ почти такъ же хорошо, какъ и море, гд онъ былъ совсмъ какъ дома:— наши странники спрятались въ ущель, такъ что ихъ нельзя было видть съ берега.
Едва успли они согнуться въ самомъ смиренномъ положеніи, какъ старикъ Билль, вс время украдкой наблюдавшій за видимымъ пространствомъ объявилъ съ тихимъ восклицаніемъ, что вдали что-то показалось.
Дйствительно съ южной стороны показались дв тмныя тни, но въ такомъ далкомъ разстояніи нельзя было разсмотрть какого животнаго могли быть эти тни.
— Дайте-ка мн посмотрть, сказалъ Колинъ:— по счастью у меня сохранилась подзорная труба. Она была у меня въ карман, когда мы бросились съ корабля, я совсмъ забылъ о ней.
Молодой шотландецъ вынулъ изъ кармана маленькую подзорную трубу и раздвинувъ е во всю длину, направилъ на тни показавшіяся вдали и тужъ минуту онъ объявилъ, что это было такое.
— Это два всадника, одтые во вс цвта радуги, я вижу яркія шали, красныя шапки и полосатые плащи. Одинъ сидитъ на лошади, другой на верблюд точно такого же рода, какъ нашъ. Они подвигаются очень медленно, и вс озираются кругомъ.
— Эге! вотъ и нашлись хозяева забглаго звря, пояснилъ старый матросъ:— они ищутъ верблюда, къ счастью еще, что мятелица замела слды, а то они прямхонько напали бы на насъ. Ложитесь скоре, мастеръ Колинъ, и не поднимайте головы, а то плохо намъ будетъ.
Колинъ оцнилъ справедливость этого совта и тотчасъ нырнулъ головой въ песокъ.
Положеніе моряковъ было и тяжело и нестерпимо. Любопытство, очень позволительное при такой обстановк, возбуждало въ нихъ желаніе наблюдать за движеніями приближающихся, безъ чего они не могли узнать когда можно поднять голову и могли сдлать это не во-время когда всадники еще не продутъ мимо. Вс понимали, что приподнять голову изъ трещины значило быть открытыми, потому что жители пустынь обладаютъ необыкновенно острымъ зрніемъ.
Съ каждой минутой увеличивались ихъ мученія и сомннія. Они не смли даже взглянуть на блоснжную стну и могли только въ скорченномъ положеній выжидать, да и то не были уврены спастъ ли ихъ это.
Счастливая судьба, избавила ихъ однако отъ этого мученія и скоре нежели они полагали. Колинъ придумалъ средство выдти изъ этого затрудненія.
— Э! воскликнулъ онъ: — я завоевалъ мысль, и теперь знаю, что намъ длать. Вотъ какъ хорошо я стану наблюдать за этими молодцами, что они даже не замтятъ этого.
— Какъ же это? спросили остальные съ жаднымъ любопытствомъ.
Колинъ не далъ словеснаго отвта, во проткнулъ свою трубку сквозь мягкій, песчаный парапетъ, такъ что можно было видть вс, что происходило на другой сторон и слдовательно спокойно наблюдать за берегомъ, по которому двигались дв фигуры.
Сдлавъ это, Колинъ приложилъ глазъ къ стеклу и осторожнымъ шопотомъ возвстилъ товарищамъ, что оба всадника находятся у него на виду.
Тутъ была еще и та выгода, что трубу, просунутую сквозь песчаную волну не надо было поддерживать рукой, а только слегка подвигать е по мр приближенія всадниковъ, чтобы не выпускать ихъ изъ вида.
Такимъ образомъ наши моряки, не подвергаясь никакой опасности могли наблюдать за движеніями бедуиновъ. Каждый изъ нихъ поочередно прикладывалъ глазъ къ подзорной труб, и когда чувство законнаго любопытства было удовлетворено, драгоцнный инструменть былъ снова переданъ его хозяину, который не отводилъ уже съ него глазъ, наблюдая за движеніями всадниковъ. Юный шотландецъ по временамъ сообщалъ товарищамъ свои наблюденія.
— Я могу видть ихъ лица, — не красивы же они. У одного жолтая, у другого какъ сажа чорная рожа. Вроятно негръ, такъ и есть, что негръ: вишь голова какая курчавая. Онъ-то и сидитъ на верблюд, который такъ похожъ на нашего. У желтолицаго всадника длинная борода клипомъ. Ухъ! какой у него острый взглядъ, точь въ точь какъ у тхъ мавровъ, которыхъ мы видли въ Тетуан. Наврное онъ арабъ и какъ видно онъ господинъ этого негра. Я вижу какъ онъ движеніемъ руки приказываетъ негру что-то сдлать. Ну, вотъ они остановились и смотрятъ въ нашу сторону.
— Господи помилуй! прошепталъ старикъ Билль: — что, если они замтили стекло.
— Наврное оно такъ и есть, подхватилъ Теренсъ:— стекло-то блеститъ на солнц въ противоположной сторон, должно быть остроглазый Арабъ увидлъ его.
— Не лучше ли вытащитъ трубу назадъ? шепнулъ Гэрри.
— Пожалуй, только боюсь, не поздно ли, отвчалъ Колинъ:— если они остановились ради стекла, то согласитесь прятаться отъ нихъ поздно.
— Во всякомъ случа, если они не успли е увидть, то никакъ уже не заберутся сюда.
Колинъ принимаясь исполнить совтъ, бросилъ послдній взглядъ въ трубу и тотчасъ увидлъ, что всадники поспшно направляются къ берегу, какъ-будто они увидали тамъ что-то любопытное, заставившее ихъ уклониться отъ прежняго пути.
Къ счастью для четырхъ наблюдателей не блескъ стекла привлкъ мниманіе всадниковъ. Другая долина или ущелье между грядами холмовъ, гораздо шире той трещины, въ которой засли наши моряки, выходила къ берегу, въ нкоторомъ разстояніи оттуда. Появленіе этого новаго прохода привлекло вниманіе всадниковъ, и по ихъ движеніямъ, Колину показалось, что они разсуждаютъ: идти ли имъ по этой дорог или держаться прежняго направленія.
Недоумнія кончились тмъ, что желтолицый пришпорилъ свою лошадь и пустился галопомъ, къ долин, за нимъ послдовалъ и чорный обладатель верблюда.
По движеніямъ обоихъ всадниковъ, но тому какъ глаза ихъ постоянно чего-то искали по земл и только изрдка поднимались для обзора за всею мстностью, легко было догадаться, что они наврное искали верблюдицу, которая сама заключила себя въ трещин на привязи, какъ разъ около нашихъ моряковъ.
— Они напали на фальшивый слдъ, сказалъ Колинъ, отнимая глазъ отъ трубы, когда коротенькій пучокъ верблюжьяго хвостика скрылся за стною гряды песчаныхъ холмовъ:— тмъ лучше для насъ. У меня душа ушла въ пятки. Мн казалось уже, что пропали наши головушки.
— Вы думаете, они не замтили блестящаго стекла? спросилъ Гэрри.
— Разумется не замтили, а иначе они непремнно подошли бы посмотрть, что это такое, а не похали бы въ сторону… Теперь они углубляются внутрь страны… и совсмъ скрылись изъ вида.
— Слава теб Господи! воскликнулъ Теренсъ, поднимая голову и смотря вдоль ущелья.
— Охъ! мастеръ Терри, истинно слава Богу! Подумайте только, какими дураками мы оказались вс вчетверомъ и какъ это никто же изъ насъ не подумалъ о слдахъ!
При этихъ словахъ, онъ показалъ пальцемъ на берегъ по тому направленію, по которому онъ совершалъ свое недавнее путешествіе ползкомъ. На мокромъ песк ясны были отпечатки его путешествія впердъ и назадъ, очень похожіе на слды огромной черепахи или крокодила, ползавшихъ по земл.
Истина его словъ была очевидна. Чистая случайность, а не ихъ искусство спасла ихъ на этотъ разъ. Еслибъ всадники прохали ещ сотню шаговъ по берегу, то наврное увидли бы двойные слды и непремнно послдовали бы по нимъ до мста ихъ пребыванія. Но всадники повидимому полагали, что достаточно изъздили по берегу и вс попустому, и потому пустились теперь внутрь страны, по проходу между грядами холмовъ, вроятно въ надежд найти тамъ, слды верблюдицы.
Но какая бы тамъ ни была причина, а только всадники скрылись изъ вида и необъятный пустынный берегъ опять лежалъ безъ признаковъ жизни предъ глазами моряковъ.
Не смотря на эту безжизненную неподвижность видимаго пространства, наши моряки не считали однако благоразумнымъ выдвинуться изъ своего ущелья, да и не рисковали даже поднимать головы надъ песчаной гирляндой. Только изрдка они осмливались взглянуть на берегъ и убдившись, что вс безопасно, еще ниже склоняли головы къ песку.
Кто не очень хорошо знакомъ съ обстановкой аравійскихъ пустынь, тому можетъ-быть покажется, что наши моряки черезчуръ уже трусливы и что испытавъ вс ужасы крушенія, они должны бы радоваться встрч съ людьми.
А они напротивъ мене всего желали встртиться съ подобными себ существами, считая что въ этой пустын, они могутъ натолкнуться хуже чмъ на враговъ, — на тирановъ, можетъ быть на палачей. Старикъ Билль увренъ былъ въ этомъ потому, что онъ много слыхалъ. Колинъ и Гэрри знали это потому, что много читали. Одинъ Теренсъ не врилъ, чтобъ могли существовать такіе жестокіе люди какъ это уврялъ старый матросъ.
Теренсъ не смотря на свою нетерпливую горячую натуру покорялся однако увщаніямъ своихъ благоразумныхъ товарищей! Такимъ образомъ вс было тихо и неподвижно до тхъ-поръ пока море одлось вечернимъ пурпуромъ.
Терпливый верблюдъ раздлялъ это безмолвное уединеніе, моряки впрочемъ приняли мры предосторожности на случай его намренія бжать отъ нихъ: они связали ему ноги. Къ вечеру, они опять напитались верблюжьимъ молокомъ, какъ и утромъ и подкрпившись его щедрыми дарами, они приготовились, съ радостью покинуть это ущелье, не смотря на дружеское гостепріимство, которое имъ. тутъ оказывалось.
Приготовленія были скоро сдланы и не продолжались и одной минуты: развязали ноги верблюду и пустились въ путь или какъ пошутилъ Гэрри: снялись съ якоря и пустились въ море.
Послдніе лучи свта озарили блоснжныя вершины песчаныхъ холмовъ и погрузились въ синія волны океана, когда моряки украдкой вышли изъ своего пріюта и отправились въ путь, которому никто изъ нихъ не зналъ ни конца, ни края.
Даже о направленіи своего безконечнаго путешествія они имли темное понятіе. Они думали, что берегъ тянется на сверъ и на югъ и что они должны руководиться одною изъ этихъ точекъ — но какою же? Они такъ мало знали мстность, что это было для нихъ все равно, что игра въ судьбу: орлъ или ршетка? Въ какую сторону хать чтобы попасть въ поселеніе цивилизованныхъ людей? Они ничего не знали, но вс были уврены — старикъ Билль пуще всхъ,— что вдоль этихъ береговъ находятся поселенія португальцевъ и что держась именно южной стороны попадшь къ добрымъ людямъ.
Не имя приктической увренности въ совершаемомъ предпріятіи, наши смльчаки вступили въ новый путь съ бодрымъ духомъ, достойнымъ лучшаго успха.
Нкоторое время верблюда вели за поводъ, старикъ Билль былъ его вожатымъ. Вс товарищи вдосталь отдыхали цлый день, и потому никому не было охоты кататься верхомъ.
Приливъ воды началъ прокрадываться въ низменныя трещины, моряки ршили, что лучше всего держаться по верхней части берега, пришлось имъ путешествовать по волнамъ сыпучаго песку, что не обошлось безъ труда и устали.
Одинъ за другимъ молодые люди начали жаловаться на усталость, тогда Билль сдлалъ предложеніе, чтобы хоть одинъ изъ товарищей влзъ на верблюда, и такимъ образомъ вс бы отдыхали по очереди сидя на верблюд, который шагалъ по сыпучимъ волнамъ съ лгкостью кошки.
Какъ сказано, такъ и сдлано. Теренсъ вызвался первый и ползь на верблюда.
Но не смотря на привычку съ дтскихъ лтъ сидть въ сдл и рыскать по родной сторон, юный О’Конноръ не долго высидлъ на верблюд. Качка, толчки, тряска съ права на лво, съ переди назадъ заставили его скоро затянуть псеньку ‘довольно’ и онъ спустился на сыпучій песокъ съ большимъ желаніемъ странствовать пшкомъ, чмъ минуту назадъ хотлось ему поздить верхомъ.
Гэрри Блоунтъ занялъ его мсто и хотя молодой англичанинъ тоже свыкся съ охотничьимъ сдломъ, однако нашолъ, что первый опытъ не примиряетъ его съ горбомъ верблюда, и потому скоро сталъ проситься долой съ него.
Тогда сынъ Шотландіи явился на верблюд. Желаніе ли порисоваться своими подвигами, желаніе столь сродное его землякамъ, или духъ упрямства и отваги, не знаю наврное, что такое, только Колинъ выдержалъ муки своего положенія гораздо доле своихъ предшественниковъ.
Но и шотландскіе мускулы не въ силахъ были выдержать такой пытки, и дргаетъ и подбрасываетъ, и укачиваетъ, словомъ кончилось тмъ, что онъ объявилъ, что къ вдьм на метл легче създить чмъ на верблюд покататься.
Колинъ слзъ съ неуклюжаго животнаго, которое все-еще оставалось подъ руководствомъ старика Билля, державшаго его за поводъ.
Можно бы подумать, что опытъ молодыхъ товарищей устрашилъ старика Билля, заставивъ отказаться отъ желанія послдовать ихъ примру, тмъ боле, что онъ во всю жизнь ни разу не садился на лошадь. Но бда не въ томъ, а была другая еще важне причина. Правда, просоленный морякъ чувствовалъ себя на сдл не хорошо, словно на чужбин, но и пшкомъ-то ему было не легче и не привычне. Вдь берегъ — суша, а не родное море.
Поставьте его на корабельную палубу и наврное въ цлой Англіи не найдтся человка, который съуметъ лучше совладать съ своими ногами, какъ старикъ Билль и въ самыя трудныя минуты жизни, но поставить стараго матроса, на берегъ и заставить его идти во глав, ведя за собой другихъ,— значило-бы привести себя и его въ большое затрудненіе: вс равно что требовать отъ рыбы, чтобъ она гордо выступала но земл. И подлинно, смотря на его походку, можно-бы принять его за альбатроса или за тюленя, но никакъ уже за человка. Самъ старый морякъ находилъ, что онъ довольно за это время пошлялся по сыпучему песку, и что всякій другой способъ путешествія долженъ быть гораздо лучше и потому какъ только молодой шотландецъ спустился на земь, Билль тотчасъ вскарабкался на вершину верблюда.
Правду сказать, карабкаться-то не трудно было, потому что благовоспитанный верблюдъ становился на колна, всякій разъ какъ только кто-нибудь изъявлялъ желаніе ссть на него, способствуя такимъ образомъ легчайшимъ путмъ восходить на вершину его горба.
Матросъ укрпился въ сдл, въ ту самую минуту взошолъ ясный мсяцъ и озарилъ пустыню яркимъ, почти дневнымъ свтомъ. Посреди пустыннаго ландшафта, на блоснжномъ фон песку, фигуры коня и всадника рзко обрисовывались и хотя конь, то есть верблюдъ въ фигурномъ смысл принимается за корабля пустыни, а всадникъ его былъ буквально морякъ, однако ихъ сближеніе представляло такой несообразный контрастъ, что молодые мичманы, смотря на нихъ забыли всякую предосторожность и разразились громкимъ, неудержимымъ, продолжительнымъ хохотомъ.
Они видали и прежде верблюдовъ, или хоть изображенія ихъ на картинахъ, но въ жизнь свою не имли даже понятія о моряк верхомъ на верблюд. Мысль о драмодер всегда соединена съ воспоминаніемъ объ Араб съ его смуглою физіономіею, живописной обстановкой, въ широкомъ свтломъ бурнус, разввающемся вокругъ него, съ чалмой на голов. Но матросъ на громад-верблюд, просоленный матросъ, въ своихъ смоляныхъ порткахъ, ничего не боящейся куртк,— нтъ, ужь это такая картина, отъ которой Солонъ лопнулъ бы со смха, будь онъ въ числ мичмановъ, и по пустыннымъ берегамъ Сахары разнеслись отголоски весельи, какого они можетъ быть никогда еще не слыхали прежде. Старикъ Билль не сердился, но самъ обрадовался, увидвъ молодыхъ господъ — въ такомъ весломъ расположеніи духа и только крикнулъ имъ, чтобъ они дружне держались и ближе къ нему, посл чего взялъ въ руки поводъ и отправился на верблюд по песчаному пути.
Нкоторое время товарищи, плохо ли хорошо ли, а старались поспвать за нимъ: но скоро стало очевидно самому матросу, величественно возсдавшему на вершин, что разв что-нибудь необычайное удержитъ буйную рьяность верблюда, а не то ему и его товарищамъ скоро придтся узнать на дл, что пшій конному не товарищъ.
Сдлать это что-нибудь необычайное, всадникъ сознавалъ не въ своей возможности. Правда, онъ держалъ повода въ рукахъ, но верблюдъ что-то плохо слушалъ поводья. Вдь это былъ не мамелюковъ мундштукъ, и даже не уздечка, и старый матросъ, желая управлять дйствіями верблюда, чувствовалъ себя въ такомъ же безпомощномъ положеніи, какъ бы стоялъ у колеса семидесяти-четырхъ пушечнаго корабля, потерявшаго свой руль. А махери, какъ нарочно совершенно такъ дйствовалъ какъ корабль въ подобномъ случа. Покачиваясь съ боку на бокъ подвигается онъ впердъ: извстно, что верблюдъ шагаетъ ставя переднюю и заднюю ногу вмст съ одной стороны, а потомъ такимъ же образомъ съ другой, — не такъ какъ лошадь накрестъ. Онъ точно плывтъ по бурнымъ волнамъ океана, то взнестся на верхъ, то стремглавъ опустится въ тмную глубь, — точно въ промежутки между двумя валами, то безмолвно скользитъ, то тихо двигается какъ судно по гладкому морю. Человкъ не привыкшій къ зд на такъ называемомъ корабл пустыни подвергается тошнот не хуже, какъ отъ морской качки. Но не такъ думалъ старикъ Билль и если кто-нибудь когда насмхался надъ сравненіемъ верблюда съ кораблмъ такъ это именно нашъ матросъ.
— Держи! стопъ! кричалъ онъ, когда махери чрезчуръ зашагалъ:— пропадутъ ни за грошъ мои старые лса! Да куда ты несшься, лшій? Стопъ! Провалъ тебя возьми! Хоть бросай руль, да носись на всхъ парусахъ! Точно самъ нечистый въ тебя вселился. Ну, скальте себ зубы, сколько охоты есть, мололые господа, а только поврьте мн, съ настоящимъ кораблмъ легче справиться въ непогоду, чмъ съ этимъ окаяннымъ кораблмъ пустыни. Провались онъ сквозь землю! На сколько силъ хватаетъ, я задерживаю его ходъ. Держи! ну вотъ и понсся на произволъ втра!…
Не усплъ всадникъ произнести послднихъ словъ, какъ вдругъ верблюдъ не то что ускорилъ свой ходъ, а помчался съ быстротой стрлы, какъ-будто погоняемый сверхъестественной силой.
Въ это же время послышались странные звуки — не то пронзительный визгъ, не то фырканье,— которые конечно не всадникъ производилъ.
Сначала верблюдъ опередилъ пшеходовъ саженъ на пятьдесятъ, не боле, но испустивъ пронзительный крикъ, онъ сталъ быстро поглощать разстояніе, вс скоре и скоре мчался онъ съ быстротой стрлы, и чрезъ нсколько секундъ изумлнные мичманы увидли только тнь махери съ всадникомъ на спин, сперва туманно обрисовывалась тнь, и вскор совсмъ исчезла за грядами песчаныхъ холмовъ.
Оставимъ на время мичмановъ, разразившихся веслымъ хохотомъ,— который не долго впрочемъ продолжался — и послдуемъ за матросомъ Биллемъ, котораго неудержимо мчалъ верблюдъ.
Дйствительно, верблюдъ безъ преувеличенія мчался стрлой, хотя матросъ никакъ не могъ понять, что тому за причина. Онъ только видлъ, что во всякомъ случа верблюдъ длаетъ девять или десять узловъ въ часъ, и нестся по своему произволу, потому-что вмсто того, чтобы держаться по берегу, какъ этого желалъ всадникъ, верблюдъ постоянно повртывался хвостомъ къ морю и головой ко внутренности страны.
Тутъ поневол пришлось моряку понять, что онъ не иметъ никакой власти надъ своимъ верблюдомъ. Онъ до того тянулъ за поводъ и такъ кричалъ: ‘Стопъ!’ что у него и руки и языкъ измучились, а пользы никакой. Верблюдъ пренебрегалъ его приказаніями, былъ глухъ ко всмъ его увщаніямъ, и не обращалъ ни малйшаго вниманія на усилія обратить его на путь истинный: поднявъ къ верху свой носъ, и вытянувъ впердъ свою длинную неуклюжую шею, онъ мчался по противоположному направленію съ самымъ отважнымъ и непокорнымъ видомъ.
Не доставало человческихъ силъ, чтобъ удержать верблюда. Всаднику оставалось одно: держаться покрпче на его горб, что онъ и длалъ, сидя на сдл по арабскому способу, какъ на кресл, а ноги уперевъ къ ше верблюда. Сказать правду, такое положеніе было небезопасно, но всякое другое было невозможно на верблюжьемъ горбу, и моряку волею или неволею приходилось прилаживаться къ нему.
Когда верблюдъ вышелъ изъ повинованія, то въ первыя минуты старикъ Билль безъ большого вреда могъ бы соскользнуть съ него на мягкій песокъ. Онъ и подумалъ было объ этомъ на минуту, по потомъ раздумалъ, вспомнивъ, что разъ безъ сдока верблюдъ забжитъ въ глушь, такъ что не отыщешь его, и старикъ добровольно оставался возсдать на его спин, въ надежд рано ли поздно привести его къ повиновенію.
Позже онъ получилъ убжденіе, что это невозможно и что верблюдъ мчитъ его на всхъ парусахъ, слдовательно бросаться внизъ было уже поздно и опасно. Верблюдъ такъ быстро переваливался съ боку на бокъ, что попытка соскользнуть съ него неминуемо окончилась бы сильнымъ ушибомъ. А верблюдъ какъ нарочно то влеталъ на вершину, то стремглавъ пускался въ глубокое ущелье, дно котораго было усяно каменными массами, что впрочемъ ни мало не убавляло его быстрой рыси.
Подумать, страшно, что было бы, еслибъ всадникъ вздумалъ сброситься съ своего высокаго сдалища на горбу верблюда: онъ или разбился бы объ одну изъ каменныхъ массъ въ ужасной пропасти, или былъ растоптанъ бы подъ копытами своего верблюда.
Вполн взшивая эти опасности, старикъ Билль и не воображалъ бросаться на земь, напротивъ, что было силъ держался въ непривычномъ сдл.
Въ первое время посл разлуки съ товарищами, онъ пробовалъ кричать, чтобы дать имъ о себ всточку, но убдившись, что это ни къ чему не ведтъ, онъ отказался отъ крика и въ безмолвіи продолжалъ свою бшеную скачку.
Когда это кончтится? Куда принестъ его верблюдъ? вотъ вопросы которые не давали ему покоя.
Онъ обдумалъ однако отвтъ и ужасомъ наполнилась его душа. Явно было, что животное нестся, подстрекаемое горячимъ стремленіемъ. Шагая впердъ, оно втягивало въ ноздри втеръ, и видно было что по тому направленію что-то сильно его притягиваетъ: что же другое могло бы это быть, если не мсто родины, тотъ шалашъ — жилище его хозяина, отъ котораго онъ заблудился? А кто другой могъ быть его хозяиномъ, если ни какой-нибудь изъ этихъ жестокихъ кочевыхъ тирановъ пустыни, встрчи съ которыми они такъ старались избжать!
Не много времени дано было матросу на раздумье, почти въ туже минуту махери вынесъ его вокругъ холма и поставилъ предъ его глазами картину осуществлявшую его мысленное предположеніе.
Небольшая долина представляла овалъ, окруженный горами словно кольцомъ. Ея срая песчаная поверхность была испещрена пятнами тмнаго цвта, которые при яркомъ лунномъ свт казались пуками высокой травы или кустами мимозы.
Конечно, эти пятна не сильно приковали бы къ себ вниманіе невольнаго зрителя, еслибъ посреди ихъ не явилось нчто другое показывавшее присутствіе людей.
Около центра маленькой долины стояло до полудюжины тмныхъ предметовъ на нсколько футъ выше уровня. Ихъ форма, цвтъ, величина — вс возвщало о значеніи ихъ. Это палатки, — палатки каравана бедуиновъ. Старый матросъ ничего не видывалъ подобнаго, но ошибиться въ томъ невозможно даже и галопируя на верблюд.
Еще нсколько секундъ прошло, и можно было различить кой что еще значительне. Палатки стояли въ овал, который былъ величиной въ двадцать ярдовъ въ діаметр, тутъ можно было различить фигуры мущинъ, и женщинъ дтей. Вокругъ были разныхъ родовъ животныя: лошади, верблюды, овцы, козы и собаки, вс животныя были сгруппированы изъ однородныхъ породъ, кром собакъ, которыя бродили по всмъ мстамъ. Этотъ разнообразный ландшафтъ былъ ясно виднъ при свт полнаго яснаго мсяца.
Оттуда неслись голоса, тамъ и пли и кричали: слышалась музыка на какомъ-то грубомъ инструмент. Человческія фигуры, мущинъ, и женщинъ двигались прыгали, кружились. Матросъ видлъ, что они пляшутъ.
Вс это старикъ видлъ и слышалъ въ теченіи нсколькихъ секундъ, пока махери примчалъ его въ самую средину. Караванъ пріютился какъ разъ у подошвы круглаго холма, вокругъ котораго обвзъ его верблюдъ. Билль и хотлъ бы во что бы ни стало броситься съ верблюда внизъ, но времени не было. Онъ не усплъ еще и усомъ моргнуть, какъ уже, ясно стало, что его увидли: крикъ, раздавшійся изъ всхъ палатокъ далъ ему о томъ знать. Слишкомъ было поздно обращаться въ бгство. Ошеломлнный какъ отъ громоваго удара, матросъ точно приросъ къ сдлу, но не на долго. Верблюдъ заржалъ и зафыркалъ въ знакъ радостнаго привта своихъ милымъ родичамъ и со всхъ четырхъ бросился къ каравану какъ разъ въ самую средину танцующихъ. Мущины подняли крикъ, женщины завизжали, дти разревелись, лошади заржали, овцы и козы заблеяли, собаки залаяли, и по среди всей этой суматохи, верблюдъ вдругъ остановился, какъ вкопаный но съ такою внезапною крутостью тряхнулъ сво послднее движеніе, что всадникъ подскочилъ съ сдла, взлетлъ на воздухъ и грянулся на земь: онъ очутился на четверенькахъ.
Вотъ какимъ образомъ старикъ Билль былъ представленъ почтеннйшей публик арабскаго каравана.
Врядъ ли надо, говорить, что представленіе незнакомца произвело нкоторое впечатлніе въ толп поклонниковъ Терпсихоры, въ средину которой онъ такъ безцеремонно попалъ. Однако не надо думать, чтобы начаянность была для нихъ такъ непостижима, и чтобъ англійскій матросъ въ куртк, лакированный шляп, широкихъ смоляныхъ шароварахъ быль ужъ такой невидалью для окружавшей его темнолицой публики, которая была одта въ яркія широкія одежды съ фесками или тюрбанами на головахъ, въ туфляхъ или сандалахъ на ногахъ.
Ни костюмъ, ни лицо матроса не произвели большаго удивленія: то и другое были давно и слишкомъ хорошо знакомы обитателямъ пустыни.
Изумленіе возбуждено было только безцеремонною неожиданностью, съ которою гость появился между хозяевами. Но изумленіе скоро прошло, уступивъ мсто совсмъ другому чувству.
Посл возгласовъ изумленія, произошелъ единодушный взрывъ хохота: мущины, женщины, лта вс это покатилось со смху, кажется и самыя животныя принимали участіе въ общемъ весель, по больше всхъ и забавне всхъ казался повидимому рысакъ-махери, который стоялъ неподвижно надъ своимъ всадникомъ, и протянувъ къ нему свою неуклюжую голову, смотрлъ на него съ невыразимымъ комизмомъ.
Посреди общаго смха, матросъ всталъ на ноги. Можетъ-быть такой прімъ сконфузилъ бы его, пойми онъ только объ немъ идтъ дло. Но онъ не догадывался,— а только смутился отъ слдствій своего гигантскаго прыжка, и вставая на ноги имлъ смутное желаніе какъ-нибудь улизнуть изъ почтенной компаніи.
Установившись на ногахъ, онъ почувствовалъ, что и мысли его проясняются и память ему возвращается. Онъ понялъ сво настоящее положеніе, понялъ, что мысль о бгств безумна. Онъ самъ себя выдалъ въ плнъ кочевымъ бедуинамъ — самое злодйское племя на всмъ протяженіи Сахары, настоящіе разбойники на берегахъ Атлантическаго моря.
Матросу было чему подивиться, вокругъ него было цлая колекція знакомыхъ предметовъ, съ которыми онъ вкъ свой странствовалъ по морямъ. У дверей палатки — одной изъ самыхъ большихъ — лежала куча тропическихъ принадлежностей — только не Сахары, а моря. Вотъ принадлежности каютъ и кухни, трюма., и форъ-кастеля вс одинаково говорило объ обломкахъ погибнувшаго корабля.
Теперь и сомннія не оставалось на счетъ участи судна, на которомъ служилъ старикъ: каждую изъ этихъ вещей онъ очень хорошо зналъ, вс это были остатки корвета выброшенные моремъ на берегъ и доставшіеся въ руки разбойникамъ.
Въ этой куч старикъ Билль узнавалъ даже нкоторыя собственно ему принадлежавшія вещи.
На противуположной сторон стояла другая такая же большая палатка, а у ея дверей еще куча корабельныхъ вещей, при которой точно также приставленъ былъ часовой сидвшій на корточкахъ. Матросъ посмотрлъ вокругъ, не найдтся ли какого товарища изъ экипажа? кто знаетъ, можетъ-быть и другіе также спаслись, какъ и онъ съ тремя мичманами, на мачт, бочк или на другомъ чмъ. Но если и спаслись то, въ этомъ лагер никого не было, а если были, такъ врно на той сторон палатокъ. Но и этого не было. Всего вроятне, они вс утонули или подверглись еще худшей участи: получили смерть отъ рукъ прибрежныхъ разбойниковъ, окружавшихъ старика, пережившаго добрыхъ товарищей…
При настоящей обстановк послднее предположеніе было очень правдоподобно. Вдругъ старика схватили и потащили по земл, два человка, вооруженные длинными кривыми саблями. Они видно спорили о чемъ то, и каждый тянулъ плнника къ себ, вроятно разсуждая, какъ ему отрубить голову.
Повидимому это были два начальника или шейхи, какъ Билль слышалъ, что звали ихъ другіе спутники, часть которыхъ тоже съ оружіемъ въ рукахъ стояла позади своихъ шейховъ и то же вроятно въ нетерпливомъ ожиданіи, посмотрть какъ будутъ рубить ему голову.
Въ голов стараго матроса такъ крпко привилось убжденіе, что ему непремнно отрубятъ голову, что было даже нсколько секундъ, когда онъ даже сомнвался, вс ли она сидитъ у него на плечахъ. Онъ ни словечка не понялъ изъ того, что толковали, спорившія стороны, хоть об такъ много болтали, что кажется достаточно было бы на цлое засданіе парламента.
Когда прошло нкоторое время, матросъ началъ понимать не изъ словъ, но изъ того какъ соперники размахивали руками,— что они не имютъ намренія отрубить ему голову. Обнаженныя сабли разскали воздухъ, но не цлясь ему въ шею, а скоре угрожая другъ другу.
Старикъ Билль увидлъ, что два шейха поссорились и что онъ самъ былъ причиной ихъ ссоры, онъ понялъ, что караванъ не иметъ единства, состоящаго изъ предводителя, его семьи и подчиненныхъ, но что тутъ находятся два предводителя, каждый иметъ своихъ приверженниковъ, и что они только временно соединились съ цлью удобнйшаго грабежа.
Дв кучи награбленныхъ вещей, и тщательно охраняемыхъ у противоположныхъ палатокъ шейховъ, ясно показывали, что это поровну раздлнная добыча, посл погибшаго корвета.
Вс эти размышленія длались старымъ матросомъ среди величайшихъ затрудненій, потому-что за это время, то одинъ шейхъ тянулъ его къ себ, то другой, и потомъ оба разомъ:— каждый старался удержать въ своей власти спорный предметъ.
По всмъ этимъ дйствіямъ старикъ понялъ, что обладаніе его личностью было предметомъ спора и что оба шейха желаютъ имть его своею собственностью.
Между обоими была замчательная разница. Загорлое, умное лицо, красивыя рзкія черты, небольшой ростъ показывали, что одинъ изъ нихъ арабскаго происхожденія, тогда какъ его соперника сейчасъ можно было принять за потомка Хама по его чорному, какъ эбеновое дерево, лицу, по тлосложенію Геркулеса, широкому лицу, плоскому носу, толстымъ выдавшимся губамъ, огромной голов, покрытой шапкой черныхъ кудрявыхъ волосъ, стоявшихъ дыбомъ, Словомъ два человка оспоривавшихъ другъ у друга обладаніе какъ собственностью англійскаго раба, были оба африканскаго происхожденія, а между тмъ по совершенному контрасту казались антиподами.
За то намренія ихъ были не совсмъ противоположны. Правда, оба желали имть матроса своимъ рабомъ, но шейхъ арабовъ хлопоталъ изъ-за богатаго выкупа. Онъ зналъ по опыту, что, отвезя его на сверъ, можетъ получить за него, хорошія деньги или отъ еврейскихъ купцовъ въ Видинойн или отъ европейскихъ консуловъ въ Могадор. Это уже не перваго европейца изъ потерпвшихъ крушеніе на этихъ негостепріимныхъ берегахъ, шейхъ арабовъ возвращалъ такимъ образомъ на родину и друзьямъ — не изъ какихъ-нибудь гуманныхъ цлей, а просто изъ корыстныхъ видовъ.
Чорный его соперникъ имлъ другія, хотя нсколько сходныя цли. Его мысли стремились на югъ, къ складочному мсту его коммерціи въ городъ Тумбукту. По мннію арабовъ, ничтоженъ кажется блый человкъ, если на него смотрть только какъ на раба, но чорному шейху извстно было, что на юг Сахары, блый человкъ иметъ важное значеніе, хоть бы на правахъ рдкости въ свит султана какой-нибудь внутренней страны. По этой причин чорный шейхъ непремнно хотлъ завладть старикомъ Биллемъ и не уступалъ въ этомъ случа пламенному желанію своего смуглаго соперника.
Нсколько минутъ произносились грозныя слова и производились страшныя размахиванія руками съ той и другой стороны. По общимъ яростнымъ крикамъ и потрясанію оружіями казалось вс это должно кончиться общею свалкою, такъ что головы бы только летли, но къ удивленію стараго моряка, спокойствіе возстановилось безъ пролитія крови и даже безъ малйшей царапинки.
Шашки вложены въ ножны и хотя дло повиди. мому не было улажено, но распря разбиралась самымъ миролюбовымъ образомъ на словахъ. Послдовали длинныя рчи, въ которыхъ оба шейха выказывали свои ораторскіе таланты. Хотя матросъ ни слова не понималъ изъ сказаннаго ими, однако онъ готовъ былъ поклясться, что маленькій арабъ приводилъ въ доказательство своихъ правъ на него то обстоятельство, что верблюдъ принесшій на себ плнника въ ихъ лагерь, былъ его собственностью, слдовательно всадникъ тоже принадлежитъ ему по праву.
Чорный шейхъ повидимому не совсмъ убждался этими доводами, но, указывая на дв кучи награбленной добычи, убждалъ, что одна изъ нихъ гораздо меньше другой.
Въ этихъ критическихъ обстоятельствахъ вдругъ выскакиваетъ между двумя соперниками молодой человкъ, повидимому великій авторитетъ для обоихъ. По его движеніямъ, старикъ Билль тотчасъ понялъ, что онъ явился въ качеств мироваго посредника. Неизвстно, что тамъ такое онъ предложилъ, но ясно, что его предложеніе было принято соперниками: они отказались вести словесную брань и тотчасъ приготовились ршать споръ совсмъ другимъ образомъ.
Очень скоро Билль понялъ въ чемъ дло. Въ сторон отъ лагеря выбрано было ровное мсто, куда и отправились оба шейха, каждый въ сопровожденіи своей свиты.
Тутъ провели по песку квадратъ, внутри котораго сдлали нсколько рядовъ кругленькихъ ямочекъ. Съ каждой стороны этого квадрата услись шейхи. Каждый изъ нихъ принсъ запасъ небольшихъ шариковъ изъ верблюжьяго помта, которые и были положены въ ямочки. Посл чего началась игра въ гелгу.
Кто выиграетъ, тотъ получитъ единственную ставку, то-есть ни больше, ни меньше, какъ матроса Билля.
Игра заключается въ перекатываніи шариковъ особеннымъ образомъ изъ ямки въ ямку — нчто въ род движенія шашекъ на шахматной доск.
Игра тянулась при общемъ молчаніи, ни одного слова не было произнесено. Шейхи переставляли шарики съ такимъ же величественнымъ глубокомысліемъ, какъ любые знаменитости шахматнаго клуба.
Но когди игра кончилась, раздались шумные возгласы, въ которыхъ слышались крики торжества въ честь побдителя, выраженія участія и сожалнія къ побжденному.
Соображая эти возгласы, Билль готовъ былъ побиться объ закладъ, что онъ достанется черному шейху: Сомннья нтъ: къ нему подошолъ чорный и завладлъ имъ.
На поврку однако, вышло, что при этой игр были заключены особенныя условія и что матросъ былъ поставленъ на ставку противъ своихъ же собственныхъ принадлежностей, потому что прежде чмъ достаться въ руки своему законному владльцу, онъ былъ облупленъ какъ липка, то есть съ него сняли вс до рубашки, со включеніемъ башмаковъ и портковъ и вс это было передано второстепенному игроку въ гелгу.
При таковыхъ роковыхъ обстоятельствахъ, стараго матроса повели въ палатку его чорнаго владльца и помстили, какъ добавочную штуку, къ куч награбленной добычи, доставшейся на долю чорнаго шейха.

——

Матросъ Билль ни слова не говорилъ. И не мудрено: онъ не имлъ голоса въ распредленіи ставокъ, которыя, какъ уже извстно состояли изъ его личности и собственности, — сознавая эту истину, онъ и рта не раскрывалъ.
Не смотря на это безмолвіе его не оставляли въ поко. Впродолженіи всей игры, на него, какъ на малую Медвдицу, было устремлено безчисленное множество женскихъ и дтскихъ глазъ двухъ соединенныхъ племнъ.
Кажется можно-бы ожидать состраданія къ положенію несчастнаго плнника, по-крайней-мр со стороны женщинъ окружавшихъ его. Старикъ Билль и не преминулъ показать знаками, что онъ умираетъ съ голода и ждтъ помощи отъ ихъ милосердія. Разумется, онъ трудился вразумить ихъ, потому что питалъ надежду найти въ нихъ нкоторое чувство состраданія.
Впрочемъ, надежды его были очень слабы и происходили скоре отъ сознанія своихъ нуждъ, нежели отъ увренности въ нжности сердецъ обитательницъ пустыни. Напротивъ, старикъ Билль довольно наслышался о характер Сахарскихъ вдьмъ и о томъ, какъ они ведутъ себя въ отношеніи несчастливцевъ, заброшенныхъ судьбой къ нимъ въ руки, чтобъ ожидать отъ нихъ радушнаго гостепріимства.
Итакъ, надежды старика были сильно ограниченны, но и т не сбылись!
Быть можетъ не въ одной стран свта не бываетъ такого недостатка въ сострадательныхъ женщинахъ, какой чувствуется между племенами кочующихъ арабовъ въ Африк, называемыхъ бедуинами. Женщины, даже возведнныя до священнаго сана жены,— считаются рабынями своихъ могущественныхъ господъ, съ женщинами обращаются хуже чмъ съ животными, за которыми он же обязаны ухаживать и беречь пуще глаза, часто бываетъ и то, что бедуины обходятся съ своими жонами даже хуже, чмъ съ плнниками и невольниками, ставя ихъ почти наравн съ ними. Какъ почти всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ это грубое обхожденіе не порождаетъ сочувствія къ другому страждущему существу, а возбуждаетъ совершенно противоположное чувство: подражая жестокости своихъ тирановъ, и заставляя въ свою очередь страдать другихъ, бедуинки какъ будто находятъ облегченіе въ своемъ тяжеломъ жребіи.
Вмсто того чтобы возбудить жалость, старикъ Билль сдлался жертвою оскорбленій: бедуинки оскорбляли его не только словами, которыхъ онъ не могъ понимать, но и движеніями и поступками, которые были вполн понятны.
Мало того, что онъ былъ оглушенъ ядовитыми пронзительными ругательствами, которыя, еслибъ онъ только понялъ ихъ, показали бы ему, какъ его презираютъ за то, что онъ неврная собака, а не послдователь истиннаго пророка, мало того, что глаза его слипались отъ песку и грязи, которые бросали ему въ лицо въ сопровожденіи отвратительныхъ плевковъ,— нтъ! тло его колотили палками, кожу его кололи и царапали острыми колючками, его таскали за бакенбарды, такъ что чуть не вывихнули ему челюсти, а волоса съ головы вырывали цлыми пучками.
И вс это творилось при адскомъ смх и съ пронзительными криками, врно не лучше какъ на шабаш вдьмъ, когда он пируютъ съ своими друзьями.
И какъ подумаешь, что эти женщины, или скоре вдьмы, отъ того только такъ безчеловчно поступали съ несчастнымъ Биллемъ, что он были послдовательницами самой безчеловчной вры, не допускающей терпимости къ убжденіямъ другихъ. Будь старый матросъ поклонникомъ Магомета, эти же самыя женщины совсмъ бы иначе обращались съ нимъ, и вмсто толчковъ, царапинъ, плевковъ и всякихъ мученій, оказали бы ему самое радушное гостепріимство. Ихъ дйствіями управляла не природа, а религія, ихъ жестосердіе было не отъ Бога, а отъ лже-пророка, он же только выполняли на дл предписанія ихъ кровожадныхъ врованій.
Напрасно старый матросъ кричалъ: ‘Стопъ и отчаливай!’ напрасно потрясалъ онъ своими старыми членами, и обличая взорами, словами и движеніями ихъ гнусное обхожденіе,— казалось, это только увеличивало злобную веслость его мучительницъ.
На этой сцен жестокостей больше всхъ отличалась одна женщина, которую подруги называли Фатимой. Изъ всхъ его тиранокъ она была самая некрасивая и сухощавая. Не смотря на поэтическія понятія, которыя представляются любителю сочиненій о Восток, ничего не было поэтическаго въ этой Фатим, которая такъ усердно мучила матроса Билля, то таская его за бакенбарды, то надляя его звонкими пощечинами и въ промежуткахъ харкая ему въ лицо.
Фатима была уже пожилыхъ лтъ, небольшого роста, сухощава, костлява съ сильно выдавшимися напердъ глазными зубами, такъ что верхняя губа поднималась кверху и выказывалась близна остальныхъ зубовъ: ни дать ни взять пасть гіены. Надо сказать, что выступающіе впердъ зубы считаются у бедуинокъ красотою и на нихъ большая мода, такъ что он тщательно заботятся о нихъ. Но въ глазахъ матроса эта старая вдьма казалась еще отвратительне по милости своихъ зубовъ,
Но не одно оскаливанье глазныхъ зубовъ было украшеніемъ красавицы пустыни. Нитки чернаго стекляруса падали на ея морщинистую грудь, волосы были убраны костяными кружочками, руки и ноги украшены браслетами, кольцами и разными висюльками. Вообще она рзко отличалась отъ толпы другихъ тиранокъ, сказать короче: по всему видимому это была ихъ султанша или королева.
Предположеніе это скоро оправдалось на дл. Какъ только черномазый шейхъ выигралъ ставку, то есть стараго матроса, и чтобъ избавить свою новую собственность отъ ущерба, увлъ его въ свою палатку, то Фатима тотчасъ же послдовала за ними съ такой самоувренностью, которая ясно показывала, что если не она фаворитка, то наврное она глава гарема…
Какъ уже извстно, веслость трхъ мичмановъ не долго продолжалась: она прекратилась въ ту жь минуту, какъ исчезъ матросъ Билль за песчанымъ пригоркомъ. Вс трое разомъ остановились и бросали другъ на друга боязливые и тревожные взоры.
Вс соглашались, что махери пропалъ вмст съ старикомъ Биллемъ. Тутъ и сомннья не было. Пронзительные возгласы и крики Билля доказывали, что онъ старался длать, что могъ, но ‘корабль пустыни’ не слушаетъ руля.
Они удивлялись немного, зачмъ онъ не соскочилъ на земь и не постарался отдлаться такимъ образомъ отъ непокорнаго животнаго. Не-уже-ли онъ боялся упасть на мягкій песокъ? Конечно, онъ могъ перекувырнуться, но и только, отъ этого не было бы большой бды: ни руки, ни ноги не могъ онъ вывихнуть, ни ребра сломать. Слдовательно, ршили молодые товарищи, что старикъ Билль оставался сидть на махери только потому, что не хотлъ разстаться и надялся какъ-нибудь сладить съ нимъ.
Извстно уже, что предположеніе это было врно при первыхъ двухъ или трхъ стахъ саженяхъ, впослдствіи же старикъ и радъ бы разстаться съ верблюдомъ и отпустить его на произволъ, но, попавъ на неровную и каменистую мстность, гд между утсами шла дорога, не могъ и думать сброситься съ верблюда, не подвергаясь опасности: верблюдъ былъ около десяти футъ вышины и проходилъ десять миль въ часъ, идя ровнымъ шагомъ. Бросаться же съ сдла въ настоящее время, когда онъ, какъ безумный, мчался галопомъ, невозможно было и думать, не подвергая жизнь опасности.
Но не было никакой возможности разглядть дорогу съ того мста, гд остановились мичманы: при лунномъ свт вся земля казалась ровной и гладкой дорогой,— вотъ почему они недоумвали, что значило поведеніе ихъ стараго товарища? Тревога овладла ими.
Правду сказать и было чего опасаться: не сталъ бы махери шагать такимъ молодцомъ, еслибъ не понукала его важная причина. До этой поры онъ подъ ихъ управленіемъ выступалъ мрнымъ шагомъ, не выказывая особенной способности къ галопу. Что нибудь да манило его впердъ, а что жь иное могло это быть, если не сознаніе, что по этому направленію онъ найдтъ свой домъ, своихъ друзей?
Вотъ что разомъ пришло въ голову трмъ товарищамъ и, къ несчастью, догадка оказалась врною!
Не было сомннья, что ихъ стараго друга занесло въ станъ кочующихъ бедуиновъ, другого селенія въ такомъ мст не могло быть. Мудрено и то, что въ такой суровой дикой пустын нашлись еще желающіе кочевать.
— Можетъ быть, разсудили молодые товарищи:— тамъ выдалась хорошая земля, покрытая кустарниками, растеніями словомъ — оазисъ.
Опомнившись отъ первой нечаянности, мичманы стали совтоваться, что теперь длать: оставаться ли на этомъ же мст, пока вернтся Билль, или спшить впредъ въ надежд нагнать его?
А какъ онъ не вернтся? Вдь если онъ попадтъ въ кочевье дикарей, такъ не сдобровать ему: они будутъ держать его въ плну до самой смерти. Но, вроятно, онъ не будетъ такимъ дуракомъ, чтобы позволить какому-нибудь верблюду занести себя въ трущобу этихъ разбойниковъ.
И снова овладвало ими удивленіе, когда они видли, что старикъ Билль не длаетъ никакихъ усилій, чтобы отдлаться отъ непокорнаго верблюда.
Минутъ пятнадцать или двадцать стояли молодые мичманы въ недоумніи, устремивъ взоры на открытое, озарнное луной пространство, по которому умчался махери. Не видать ничего похожаго на верблюда или на матроса, только блдный свтъ луны отражался въ чистыхъ и блестящихъ, какъ зеркало, струяхъ необъятной пустыни.
Но вдругъ имъ показалось долетаютъ до нихъ какіе-то звуки, какъ будто крики животныхъ, смшанные съ голосами людей. Вотъ еще послышались голоса, но боле пискливые, — похожіе на женскіе.
Колинъ былъ тврдо увренъ, что хорошо слышалъ эти далкіе звуки, товарищи не противорчили, хотя и говорили, что не совсмъ уврены, дйствительно ли это такъ.
Но они расходились въ мнніяхъ, по случаю непрерывнаго рева буруна или прибоя валовъ о прибрежные камни какъ разъ около того мста, гд они остановились, потому что въ это самое время къ бурному концерту буруна присоединился хоръ, состоявшій изъ самыхъ немузыкальныхъ звуковъ: лай собакъ, ржаніе лошадей, хриплые крики верблюдовъ, блеяніе овецъ, пронзительные возгласы козловъ и почти такіе же дикіе и нескладные голоса мущинъ, женщинъ и дтей.
Колинъ уврялъ, что ясно различаетъ вс эти разнообразные звуки и объявилъ, что они могутъ выходить только изъ какого-нибудь кочевья дикарей. Его товарищи вполн врили ему и не пытались даже противорчить, потому что знали какимъ острымъ слухомъ природа одарила молодого шотландца.
Во всякомъ случа невозможно было оставаться на одномъ мст. Если Билль не вернтся, они обязаны по долгу чести послдовать за нимъ и, если возможно, развдать, что съ нимъ случилось. Въ случа же его возвращенія, они должны встртить его въ томъ самомъ проход, черезъ который унсъ его верблюдъ, потому что тутъ не видно другого удобнаго пути.
Поршивъ на этомъ, товарищи повернулись лицомъ къ внутренней стран и направили свои шаги къ долин, закрытой между песчаными холмами.
Они шли осторожно, Колинъ осторожне всхъ. Молодой англичанинъ не такъ былъ недоврчивъ къ туземцамъ, какъ шотландецъ, что же касается до ирландца о’Коннора, то онъ клялся, что каковы бы ни были здшніе люди, то вс же опасность при встрч съ ними самая пустяшная, и своими доводами онъ продолжалъ уговаривать товарищей въ необходимости искать встрчи съ туземцами, какъ единственное средство найти настоящую дорогу.
— Кром того, говорилъ Теренсъ:— Колинъ увряетъ, что ему слышатся женскіе и дтскіе голоса. Ну, сами разсудите, есть ли человкъ въ мір, который, находясь въ обществ съ женщиной и ребнкомъ, могъ бы оставаться жестокимъ звремъ, какими вы описываете жителей пустыни? Вс это матросскія розсказни. Слушайте! если тамъ есть какой-нибудь станъ эіоповъ, такъ пойдмте прямо къ нимъ и попросимъ у нихъ гостепріимства. Должно полагать, что здшніе жители — арабы, ну, а кто изъ насъ не слыхалъ о гостепріимств арабовъ?
— Даже черезчуръ много слыхали, отвчалъ англичанинъ:— боюсь, Терри, что на ихъ гостепріимство не очень можно положиться.
— Совершенно справедливо, подтвердилъ Колинъ:— изъ всего, что я слыхалъ, читалъ и даже видалъ во время моего мореплаванія по Средиземному морю, я не знаю существуютъ ли еще на земномъ шар образцы боле жалкаго гостепріимства, какъ у арабовъ. Ихъ прославленное гостепріимство относится только къ людямъ своей породы, то-есть такимъ же ревностнымъ поклонникамъ лже-пророка Магомета, какъ и они сами, а для прочихъ людей у араба такое же радушіе, какъ и у гіены.
— Клянусь честью, вотъ никогда не думалъ, чтобы шотландецъ задумывался о своей шкур! воскликнулъ ирландецъ, всегда готовый пошутить.
— Стыдись, Теренсъ! прикрикнулъ Гэрри Блоунтъ:— до шутокъ ли намъ?
— А вотъ онъ и самъ скоро увидитъ, что не всегда во-время бываютъ ирландскія шуточки, продолжалъ Колинъ хладнокровно: — слышите ли? Ну, врите ли теперь, что мущины и женщины неподалку отъ насъ? Наврное ихъ не мене сорока человкъ обоего пола.
Колинъ остановился, товарищи послдовали его примру. Они удалились отъ прибоя валовъ, ревъ которыхъ ослабвалъ за грядами песчаныхъ валовъ, за то другіе звуки становились явственне. Тутъ не оставалось уже сомннія, — поврилъ и недоврчивый о’Конноръ.
Слышались голоса мущинъ, женщинъ и дтей, крики и вой животныхъ, каждый на свой ладъ, и вс это соединялось въ пескладный концертъ, похожій на шабашъ вдьмъ.
Посл этого необыкновеннаго хора послдовало короткое, ни чмъ непрерываемое молчаніе, оно продолжалось вс время игры двухъ шейховъ въ хелгу, или шахматная игра владыкъ Сахары, поставившихъ Билля на ставку.
Въ промежутокъ этой тишины три мичмана прошли сквозь утесистое ущелье, осторожно проползли по вершин холмовъ, окружающихъ станъ, и скрылись въ густыхъ кустарникахъ мимозы. Благопріятствуемые луннымъ свтомъ, они могли видть вс, что длалось около палатокъ.
Они увидли только то, что вполн подтверждало догадки молодого шотландца и что убдило не только Гэрри Блоунта, но и даже Теренса о’Коннора въ томъ, что вс разсказы про аравійское гостепріимство несправедливы и даже діаметрально протиположны истин.
Старый Билль стоялъ даже безъ рубахи, въ однихъ шароварахъ, его окружали приземистыя чернокожія женщины съ тарными волосами и, какъ раскаленный уголь, горвшими глазами, он дразнили его, высовывали ему языкъ, толкали и щипали его, плевали ему въ глаза, и вс это сопровождалось крикливыми ругательствами. Какъ эти черномазыя красавицы были похожи на адскихъ фурій, которыя терзали несчастную жертву, давъ полную волю своимъ зврскимъ инстинктамъ!
Хотя молодые мичманы и были свидтелями, что Билль скоро былъ избавленъ чернымъ шейхомъ отъ мучительницъ, однако это не усилило ихъ доврія къ арабскому табору.
Судя по обращенію арабовъ съ старымъ Биллемъ, можно было понять, что они смотрли на благо человка не такъ, какъ на гостя, а какъ на хорошую вещь, даже лучшую чмъ вс остальные обломки корабля, выброшенные моремъ на ихъ негостепріимный берегъ.
Молодые моряки шопотомъ сообщали другъ другу свои мысли. Гэрри Блоунтъ не сомнвался уже въ справедливости предположеній Колина, Теренсъ о’Конноръ тоже исцлился отъ своего неврія. Обращеніе арабскихъ женщинъ съ несчастнымъ старикомъ безъ словъ подтверждало истину. Нечего и говорить, что это показалось имъ жестоко до невроятности. Если женщины, окружонныя дтьми, такъ безчеловчны къ своимъ плнникамъ, то чего же ждать отъ мущинъ?
При одной мысли, что надо оставить стараго товарища въ такихъ варварскихъ рукахъ, молодые моряки приходили въ ужасъ. Когда они должны были покинуть его на песчаной мели среди бушующихъ волнъ, такъ имъ было такъ же больно, даже теперь было еще прискорбне, потому что грозныя волны не такъ казались имъ злобны и свирпы, какъ эти арабскія вдьмы.
Но что могли сдлать бдные мальчики? Чмъ могли они помочь своему старому другу? Съ своимъ единственнымъ оружіемъ — кортиками — какъ могли они защитить его противъ такого множества свирпыхъ разбойниковъ? Не считая женщинъ, тамъ было десятка два здоровенныхъ сыновъ пустыни, каждый изъ нихъ былъ вооруженъ ружьмъ и саблей, у каждаго было довольно средствъ, чтобы справиться со всми тремя мальчиками, Они понимали, что было бы величайшимъ безуміемъ и думать объ освобожденіи старика Билля. Только въ припадк безумнаго отчаянія можно бы думать о защит.
Шепотомъ они поршили иначе. Старика Билля приходится оставить на произволъ судьбы, опять такъ же, какъ они покинули его на песчаной мели среди бушующихъ волнъ прилива. Молодымъ товарищамъ оставалось только молиться за него и надяться, что какой-нибудь особенный случай опять выпадетъ на долю матроса и онъ снова присоединится къ нимъ.
Утшивъ другъ друга этой надеждой, вс трое повернулись къ берегу съ намреніемъ, какъ можно скоре и какъ можно подальше уйти отъ арабскаго табора, на сколько ночь и обстоятельства будутъ имъ благопріятствовать…
Ущелье, по которому махери пронсъ стараго матроса, проходитъ перпендикулярно къ склону морского берега и почти прямой линіей отъ взморья до долины, въ которой находился арабскій станъ. Нельзя сказать, чтобы легко было проникнуть въ эту долину. Гряды наноснаго песку, или такъ называемыя дюны, образовали поперегъ входа въ долину преграду, похожую на громадную блоснжную гирлянду, соединяющую такимъ образомъ два параллельные хребта, составляющіе бока самаго ущелья. Устье ущелья было не такъ высоко, какъ боковыя вершины, хотя и оно было почти на сто футъ надъ поверхностью взморья съ одной стороны, и надъ поверхностью долины съ другой. Его гребень, если смотрть въ профиль, представлялъ сдлообразную дугу, обращонную вогнутой стороной къ верху.
Черезъ это песчаное сдло верблюдъ провзъ Билля, этимъ же самымъ путмъ прошли наши мичманы, отыскивая товарища.
Съ вершины надъ ущельемъ увидли они арабскія палатки, и случись это днмъ, такъ не было бы и надобности подходить ближе для того, чтобы видть, что тамъ такое, но даже и при лунномъ свт можно было отличить тмныя фигуры лошадей, верблюдовъ, мущинъ и женщинъ, хотя не довольно ясно, чтобы разсмотрть, что тамъ длается.
По этому случаю мальчики стали спускаться къ долин. Осторожно скользя по скату песчаной насыпи и съ одинаковой же осторожностью переходили отъ дерева къ кустарникамъ, а отъ кустарниковъ къ дереву,
На возвратномъ пути ко взморью они вс еще сохраняли осторожность, хотя и не въ такой степени, какъ при приближеніи къ лагерю. Сильное желаніе уйти какъ можно дальше отъ варварскихъ обитателей пустыни — въ варварств ихъ они убдились и научно и наглядно — лишало ихъ благоразумнаго хладнокровія, столь необходимаго въ подобномъ случа. Однако они возвращались съ беззаботною отважностью и достигли подошвы покатой гряды, не имя никакой причины думать, что ихъ замтили.
Но самое опасное мсто было еще впереди. На косогор, или на покатости ихъ трудно было замтить: луна свтила съ другой стороны, такъ что покатость, по которой они карабкались, была въ тни и никакой глазъ изъ лагеря не могъ бы различить ихъ фигуры, но вотъ когда опасность была велика, это — когда имъ пришлось переходить сдлообразную вершину: тогда луна свтила имъ прямо въ лицо, нетрудно понять, что фигуры ихъ ясно обрисовались на свтломъ горизонт передъ зоркими глазами арабовъ.
Правда, по этой же самой дорог они подходили къ лагерю, но тогда они не вполн сознавали опасность своего положенія. Теперь же они и сами удивлялись, какъ это арабы и тогда ихъ не замтили? Впрочемъ, объяснить это можно тмъ, что они были такъ заняты своею игрой и старымъ Биллемъ, что не обращали вниманія ни на что, находящееся вн ихъ лагеря.
Теперь совсмъ другое дло. Настала совершенная тишина въ лагер, хотя женскія и мужскія фигуры вс еще шныряли между палатками. Кончилось адское пиршество посл взятія несчастнаго плнника. Сравнительная тишина царствовала по всей долин, но въ этой-то тишин и заключалась опасность, грозившая нашимъ удальцамъ.
Понятно, не имя особеннаго занятія, варвары будутъ таращить глаза по всмъ сторонамъ. Что, если кто-нибудь изъ нихъ взглянетъ на западъ въ самую ту минуту, когда мичманы попадутъ на сдлообразную вершину? пропали тогда ихъ головушки!
Что же длать? нтъ другой дороги отъ долины! Со всхъ сторонъ она окружена крутыми песчаными хребтами, впрочемъ, не на столько крутыми, чтобы помшать нашимъ удальцамъ проворно карабкаться по ней — луна озаряла яркимъ блескомъ вс стороны хребта, исключая того мста, по которому они подошли и теперь хотли скрыться. Ни одна кошка, будь она даже песочнаго цвта, не могла прошмыгнуть незамченною кмъ-нибудь изъ находящихся въ лагер.
Скорое совщаніе между тремя удальцами убдило ихъ, что они ничего не выиграютъ, повернутъ ли они назадъ, направо или налво. Не было другого пути, не было другой помощи, какъ только слзть съ вершины какъ разъ напротивъ лагеря и перейти какъ можно скоре на другую сторону.
Было еще средство скрыться незамтно отъ арабовъ: надо было подождать, пока мсяцъ зайдтъ, и до тхъ поръ не предпринимать перехода поперегъ сдла.
Этотъ благоразумный проектъ родился въ голов молодого шотландца и, вроятно, былъ бы хорошъ, еслибъ товарищи приняли его совтъ, но они и слышать не хотли о томъ, чтобы ждать. Вс, что удалось имъ видть изъ обычаевъ и природы Сахары, внушило имъ крайнее отвращеніе отъ тамошней жизни, такъ что они только и думали о томъ, какъ бы имъ скоре удрать отъ такого милаго сосдства. Обращеніе же бедуиновъ съ бднымъ старикомъ Биллемъ произвело на нихъ такое тяжолое впечатлніе, что они согласились бы скоре умереть, чмъ попасть живыми къ нимъ въ руки. И кому будетъ охота сдлаться жертвою подобной пытки?
Колинъ пересталъ и совты давать. На него какъ и на его товарищей вс виднное и слышанное произвело сильное впечатлніе и потому, вроятно, не мене товарищей и ему хотлось скоре дать тягу отъ бедуиновъ. Безъ всякихъ возраженій онъ согласился приступить къ оригинальному плану отступленія и безъ дальнйшихъ размышленій вс втромъ поползли по покатости.
На полдорог они остановились, только совсмъ не затмъ, чтобы перевесть духъ: такіе ловкіе привычные молодцы, какъ наши мичманы, не имли надобности въ нжностяхъ. Не то, что по какому-нибудь песчаному крутояру, имъ не почомъ было влзть на Сноудонъ, или на самую вершину мачты, даже ни разу не оглянувшись назадъ.
Нтъ, совсмъ другая причина заставила ихъ остановиться. Внезапно и разомъ они остановились, не предупредивъ даже другъ друга. Одна и та же причина руководила ихъ движеніемъ и глаза всхъ трхъ устремились на одинъ и тотъ же предметъ.
А это было опять животное, и четвероногое. Но что это было за странное существо — никто изъ трхъ мальчиковъ не запомнилъ, чтобы видлъ когда-нибудь что подобное. На полкахъ музея было что-то въ этомъ род, но вс же далеко не то.
Представившееся предъ ихъ глазами животное въ сущности было не больше бульдога, нью-фаундлендской или сан-бернардской собаки, но издали казалось огромнаго вида. Фигурой оно походило на собачью или, скоре, волчью породу, по чрезвычайно неуклюжаго и уродливаго вида.
Огромная четыреугольная голова, казалось, сидла прямо на плечахъ, безъ шеи. Переднія ноги безъ сравненія длинне заднихъ, такъ что его туловище наклонялось постепенно къ хвосту. Короткій и пушистый хвостъ, точно обрубленный на конц, придавалъ еще боле уродливости этому некрасивому животному. Жосткая щетинистая шерсть на хребт вилась гривой по короткой толстой ше и кончалась между стоймя торчащими ушами. Вотъ изображеніе страшнаго звря, внезапно представшаго глазамъ нашихъ удальцовъ.
А у нихъ было довольно времени и благопріятный случай разсматривать этого звря. Озарнный яркой луной, онъ стоялъ на той самой возвышенности, къ которой они приближались. Каждый поворотъ его головы или туловища, каждое движеніе его ногъ отчетливо обрисовывались на свтломъ фон горизонта.
Впрочемъ, зврь не отдыхалъ и не стоялъ на мст: голова, ноги, туловище его — вс было въ движеніи, постоянно перемняя не только относительную постановку одного члена къ другому, но и совершенное положеніе относительно всего окружающаго. Такая измнчивость была не произвольна: относительныя движенія членовъ, какъ и абсолютная перемна положенія, находились въ полномъ повиновеніи строгимъ законамъ природы и вс были повтореніемъ одного и того же дйствія, совершаемаго почти съ механическимъ однообразіемъ.
Зврь ходилъ взадъ и впердъ, какъ привычный часовой, его постъ былъ вогнутый гребень песчанаго хребта, уклониться отъ котораго онъ повидимому не имлъ права ни на одинъ вершокъ. Въ продольномъ направленіи онъ ходилъ по сдлообразной вогнутости, то держась въ равновсіи на сдельной шишк, то опускаясь на сдло и, снова поднимаясь на противоположную оконечность и достигнувъ высшей точки, поворачивался обратно, длинными неуклюжими глазами измряя путь, повидимому знакомый ему съ первой поры его существованія.
Независимо отъ изумленія, возбуждннаго присутствіемъ невидннаго звря, была еще причина къ опасенію въ его разсчитанныхъ дйствіяхъ. Знай наши мальчики, что это былъ за зврь, или кто сказалъ бы имъ какого онъ свойства, разумется, его появленіе не возбуждало бы въ нихъ такихъ опасеній. Вмсто того, чтобъ поспшне совершать сво отступленіе, они остановились и шопотомъ держали совщаніе на что имъ ршиться.
Нельзя, однако, отрицать, что представившаяся преграда на ихъ пути была довольно грознаго вида. Зврь казался имъ ростомъ съ быка, вслдствіе луннаго отраженія, отчасти же и отъ того, что у страха глаза велики, онъ казался имъ вчетверо больше чмъ былъ на самомъ дл. А такое чудовище, какъ видно было по всмъ его дйствіямъ, намрено было оспаривать у нихъ право перехода. Взадъ и впердъ, сверху и внизъ проходилъ онъ по вогнутому гребню и съ такой порывистою поспшностью, которая не внушала надеждъ, чтобы можно было спокойно проскользнуть мимо него.
Даже Гэрри Блоунтъ, на что ужь отваженъ, какъ подобаетъ истому англичанину, но и тотъ почувствовалъ какой-то невдомый страхъ при приближеніи ужаснаго звря, преграждавшаго путь ему съ товарищами.
Не будь опасности въ тылу, наши удальцы, пожалуй, повернули бы оглобли въ долину, предоставляя безобразному чудовищу власть надъ проходомъ.
Но такъ какъ съ тылу была гроза, то ршеніе было противоположно.
Обнаживъ свои кортики, мичманы ползли по скату въ боевомъ порядк и съ такой отвагой, что врядъ ли адскому дракону выдержать такую атаку. Да и что въ мір могло бы устоять, когда Англія, Шотландія и Ирландія разомъ и рядомъ соединились единодушно въ одной мысли, цли и дл?
По крайней мр зврь, подобно маятнику, шатавшійся взадъ и впердъ, не заявлялъ вступить въ борьбу съ врагами и, никмъ не тревожимый, поспшно совершилъ сво отступленіе.
Однако, прежде чмъ скрыться изъ вида, онъ на прощаньи отдалъ салютъ врагамъ, но въ такомъ необыкновенномъ род, что наши удальцы еще пуще пришли въ недоумніе. Они втромъ не могли постигнуть, что это за зврь. Видя его при лунномъ свт, они не могли ршить этого вопроса, но когда они услышали его пронзительный ревъ или, скоре, громкіе звуки, напоминающіе насмшливый хохотъ сумасшедшаго — тогда они невольно пришли къ заключенію, что это не можетъ быть никто другой, какъ или самъ сатана или эіопскій часовой.
Когда чудовище скрылось изъ вида, очистивъ свободный переходъ, мичманы перестали о нмъ думать, обративъ вс свои мысли только на то, какъ бы скоре перебраться черезъ хребетъ и такъ, чтобы бедуины не видали ихъ.
Вложивъ кортики въ ножны, они приближались къ поперечнику песчанаго гребня такъ же осторожно, какъ и пугливо.
Очень могло случиться, что имъ и удалось бы перейти это опасное мсто, не бывъ замченными изъ лагеря бедуиновъ, еслибъ не одно обстоятельство, на которое они въ первую минуту мало обратили вниманія. Обрадовавшись поспшнымъ отступленіемъ звря, они не имли времени пугаться его прощальнымъ салютомъ, какъ бы дико и грозно ни звучалъ онъ въ ихъ ушахъ. Но имъ тогда не приходила мысль о томъ дйствіи, которое тотъ же самый салютъ долженъ произвести на арабскій таборъ. Вроятно, эти звуки заставили всхъ бедуиновъ обратить глаза въ ту сторону, откуда они происходили. Для нихъ въ этихъ пронзительныхъ звукахъ не было ничего таинственнаго. Конечно, для ушей европейскихъ мичмановъ они звучали сверхъестественно, для бедуиновъ же они были очень естественны, потому что то былъ одинъ изъ хорошо имъ знакомыхъ голосовъ родной пустыни — словомъ, то былъ смхъ гіены.
Онъ произвлъ двоякій эффектъ на лагерь бедуиновъ. Дти, стоявшія около палатокъ, бросились въ палатки, какъ цыплята, испуганные коршуномъ, матери, по древнему обычаю, свойственному курамъ, какъ и женщинамъ, бросились впердъ, чтобы защитить своихъ птенцовъ отъ нападенія. Близость голодной гіены, и въ особенности изъ породы смющихся, всегда возбуждаетъ тревогу. Извстно, что страшная пасть хищнаго звря всегда готова поглотить нжное тло измаильтянскихъ дтей и что нтъ средствъ вырвать изъ ея зубовъ то, что попало въ нихъ.
Роковой смхъ гіены произвлъ мгновенный ужасъ между дтьми и матерями лагеря. Да и мущины не равнодушно прислушивались къ нему. Въ надежд добыть лишнюю шкуру для своего бднаго жилища, и мяса для пищи — извстно, голодный не разбираетъ и эти кочующіе бдняки дятъ вс, что ни попало,— нсколько бедуиновъ схватили свои длинныя ружья и выскочили изъ палатокъ.
Звуки руководили ихъ по надлежащему направленію и когда они выбжали впердъ, то увидли не гіену, но три человческія фигуры, поднимающіяся на возвышенность песчанаго хребта, при яркомъ свт мсяца, который съ такимъ великолпіемъ озарилъ блоснжную веригину, что и скрываться нельзя было. Тмносинее платье, мдныя пуговицы, галунъ на фуражкахъ — вс это отчетливо обрисовывалось. Ясно, это костюмъ моря, не пустыни. Арабскіе разбойники узнали это при первомъ взгляд и, не теряя минуты, вс, какъ были, бросились въ погоню съ пронзительными криками радости или угрозы.
Иные бросились пшкомъ, обыкновенный способъ охоты за гіенами, другіе вскарабкались на своихъ быстрыхъ верблюдовъ, а нкоторые поспшно осдлали лошадей и помчались вслдъ за ними, и вс стремились съ увренностью одержать лгкую побду.
Безполезно говорить, что мичманы тотчасъ поняли въ чомъ дло. Эти крики достигли до ихъ слуха въ ту минуту, когда они влзли на самую вершину. Не могли они и сомннія имть, слыша эти крики, и звукъ оружія бедуиновъ, которые, какъ бшеные, мчались за ними.
Чего же ждать еще? Ихъ возьмутъ въ плнъ и отведутъ въ лагерь, а по зрлищу, котораго они были свидтелями и въ которомъ досталась такая жалкая роль старому матросу, всякая другая участь казалась имъ отрадне плна.
Подъ вліяніемъ такихъ опасеній вс втромъ дйствовали единодушно и, показавъ тылъ врагамъ, бросились стремглавъ въ ущелье.
Но ущелье было не очень велико и его покатое дно благопріятствовало удальцамъ, такъ что они скоро достигли низшаго края, а оттуда вышли на ровную плоскость взморья.
При свомъ поспшномъ переход иць не пришло даже въ голову спросить другъ у друга для цакой цли они такъ торопятся къ морю? Тутъ не было никакихъ средствъ избавиться отъ преслдованія, да и по другому направленію не представлялось надежды: ночь была, до того свтла, а мстность до того открыта, что не было никакой возможности спрятаться. Куда бы они ни повернулись, въ какой бы клубокъ ни свернулись, ихъ преслдовала увренность, что въ ту жь минуту откроютъ ихъ рысьи глаза враговъ.
Оставалось одно только средство: спрятаться покуда хоть на короткое время. Проходя между грядами песчаныхъ холмовъ, они замтили впадины въ нкоторыхъ мстахъ берега, подмытаго прибоемъ волнъ и такъ какъ утопающій хватается за соломинку, то они не упустили этого изъ вида.
По правд сказать, мелькнувшая мысль, какъ средство къ спасенію, была очень не надежна, за то единственная, да и то, кажется, представилась слишкомъ поздно: они едва успли выйти изъ ущелья на ровную плоскость взморья, саженей на полтораста отъ моря. Тутъ они остановились отчасти для того, чтобы перевесть духъ, отчасти же съ намреніемъ: посовтоваться что тутъ длать.
Времени оставалось не много, когда они взглянули другъ на друга, ясный мсяцъ освтилъ ихъ лица, поблднвшія отъ страха.
Въ первую минуту они разомъ поняли, что спасенія нтъ: некуда убжать, негд спрятаться.
Они вышли уже на песчаное взморье и ихъ черныя фигуры такъ отчетливо обрисовывались на блоснжной поверхности, какъ три черные ворона на пол, покрытомъ снгомъ на шесть вершковъ.
Тутъ они увидли, что сдлали промахъ и что безопасне было бы оставаться между хребтами песчаныхъ холмовъ и скрыться въ какой-нибудь трещин между ними. Не вернуться ли назадъ? но, посл минутнаго размышленія, они поняли, что это невозможно: прежде чмъ они успли бы вернуться въ оврагъ, ихъ преслдователи напали бы на нихъ.
Увлекаемые инстинктомъ, они бросились къ морю: они спшили къ своему родному дому, гд они всегда находили такое счастливое убжище, за исключеніемъ послдняго жестокаго урока крушенія. Вотъ они опять стоятъ на его берегахъ и ищутъ у него защиты, а оно вс еще съ угрозой къ нимъ, словно отвергаетъ ихъ мольбы и снова готово вытолкнуть ихъ изъ ндръ своихъ, предоставивъ на произволъ безчеловчныхъ враговъ.
Линія прибоевъ волнъ тянулась параллельно съ окраинами, едва-ли на сто саженъ отъ берега и не боле полутораста отъ того мста, гд они остановились.
Не опасенъ прибой волнъ въ этомъ мст, это быль только приливъ, перекатывавшійся черезъ песчаную мель или небольшіе подводные камни — словомъ, довольно безопасное убжище отъ взоровъ вражескихъ, волны его пнились, поднимались горой и съ шумомъ и брызгами разбивались о каменную преграду.
Что же тутъ могло привлекать вниманіе бглецовъ? Одн кипящія, пнящіяся волны и т, какъ-будто насмхались надъ ихъ отчаяніемъ.
А между тмъ, они не спускали глазъ съ обманчивой стихіи, казалось, самый интересный предметъ привлекалъ ихъ вниманіе къ морской пучин. Но тутъ не было никакого предмета, только грозная пна разлеталась брызгами, только черныя зеркальныя волны грозно перекатывались черезъ подводные камни.
Нтъ, не предметъ, а цль привлекла ихъ вниманіе, ршимость мгновенно блеснула въ ихъ головахъ и почти съ такой же быстротой приведена въ исполненіе. Во всякомъ случа нельзя упрекнуть ихъ дорогую родину — море — въ крайнемъ негостепріимств, у него припасено для своихъ дтей мстечко для убжища.
Умственная молнія озарила головы всхъ трхъ почти въ одно время, но Теренсъ прежде всхъ выразилъ е.
— Клянусь святымъ Патрикомъ! воскликнулъ онъ:— бросимся скоре въ воду: бурунъ дастъ намъ ваджный пріютъ. Мн случилось какъ-то давно спрятаться точно такимъ же образомъ, когда мы купались при лунномъ свт на берегу стараго Гулуэля. Я это сдлалъ, чтобы испугать товарищей, вообразившихъ, что я утонулъ. Что скажете объ этой яопытк?
Товирищи не возражали и едва-ли дослушали его рчь: оба видли возможность осуществить это намреніе и, предстрекаемые общимъ увлеченіемъ, вс втромъ вступили на новый путь, обративъ глаза и сердце къ морю.
Въ десять секундъ они пробжали берегъ, въ такое же короткое время они погрузились до пояса въ воду и вс храбро шагая впердъ, казалось, намрены были совершить переходъ чрезъ Атлантическое море.
Еще нсколько шаговъ впердъ и они остановились, какъ разъ внутри линіи прибоевъ, гд пнящіяся волны катились уже въ сравнительномъ спокойствіи, представляя поверхность, испещрнную большими клочьями разлетвшейся пны.
Среди пстрой смси благо съ чернымъ, трудно было бы, даже при полномъ мсячномъ освщеніи, самому острому зрнію различить человческую голову, полагая, что туловище и ноги всего человка будутъ тщательно закрыты водой. Съ такими убжденіями мичманы немедленно нырнули въ воду.
Они вс шли впердъ, пока ихъ подбородки окунулись въ воду, тутъ они остановились, совершенно невидимые для людей стоящихъ на берегу, словно самъ Нептунъ, сжалившись надъ ихъ бдственнымъ положеніемъ, протянулъ руку съ трезубцемъ и пучкомъ морской травы, чтобы скрыть и защитить ихъ.
Хорошо, что они не теряли времени. Лишь только подбородки ихъ пришли въ соприкосновеніе съ водой, въ ту жь минуту послышались изъ ущелья голоса людей, лай собакъ, фырканье лошадей, визгливые крики махери, и черезъ нсколько минутъ вся толпа показалась на берегу. Человкъ двадцать всадниковъ были впереди и видимо торопились къ надежной цли, не предполагая даже возможности, чтобы добыча могла избгнуть ихъ рукъ.
Выйдя изъ ущелья, вся иррегулярная кавалькада разсыпалась по равнин, но не далко, однако, отошли и вс разомъ, какъ-бы по одному мановенію, остановились.
За тмъ послдовало глубокое молчаніе, словно вс т люди и ихъ животныя были ошеломлены, раздляя общее удивленіе. Нсколько секундъ прошло въ такомъ безмолвіи, что никакого звука не было слышно, кром грознаго прибоя, никакого движенія не видно, кром то поднимающихся, то опускающихся волнъ.
Вс сахарскіе жители, пшкомъ и верхомъ, лошади, собаки и верблюды ихъ казалось превращены были въ каменныя статуи, словно сфинксы песчаной пустыни.
Дйствительно, необычайное удивленіе приковало ихъ, то-есть людей къ одному мсту, хорошо же обученныя животныя привыкли повиноваться своимъ хозяевамъ и по ихъ требованію сохранять безмолвіе и тишину.
Сыны пустыни имли достаточно причинъ увлечься такимъ сильнымъ удивленіемъ. Нтъ сомннія, что они ясно видли трхъ мичмановъ на гребн песчанаго хребта, даже различали вс подробности ихъ одежды. Несмотря на поспшность, они производили погоню за ними со всми предосторожностями. Въ совершенств изучивъ вс средства пустыни, осторожные, какъ кошки, они искусно производили свою погоню и имли въ глав знающихъ предводителей, которые время отъ времени удостоврялись вс-ли дичь впереди ихъ. Это они длали изрдка приглядываясь къ земл, гд на мягкомъ песчаномъ грунт, ясно отпечатлвались слды трхъ паръ ногъ. Уликъ было довольно, чтобы знать дорогу принятую бглецами по выход изъ ущелья, на открытомъ взморь тоже являлись слды.
Но вдругъ гд жь они исчезли?
На всмъ открытомъ пространств, куда глазомъ ни кинь, вс была такая тишь да гладь, что и раку нельзя было проползти втихомолку. Сахарскимъ разбойникамъ хорошо было извстно, что по близости не было ни въ какомъ направленіи ни ущелья, ни оврага, куда могли бы спрятаться бглецы.
Не мудрено посл этого, что преслдователи до того удивились, что даже языкъ потеряли.
Молчаніе было непродолжительно, его смнили восклицанія, выражавшія сильный ужасъ, между ними слышны были обычныя воззванія къ Аллаху и его пророку. Ясно было, что суеврный ужасъ обуялъ ими. Не долго стояли они въ разсыппую, но вс ближе и тсне соединялись и повидимому держали важное совщаніе.
Кончилось совщаніе тмъ, что нкоторые изъ предводителей отправились назадъ къ выходу ущелья и сами тщательно стали осматривать слды ногъ трхъ бглецовъ, остальные бедуины, кто на лошадяхъ, кто на махери молча выжидали, результатовъ обзора.
Слды мичмановъ видны очень отчетливо на песк, даже и въ тхъ мстахъ, гд они переплетались съ слдами бедуиновъ и ихъ четвероногихъ. Копыта верблюда не могли ясне отпечатлться на европейской грязи, какъ слды сапоговъ трхъ англійскихъ моряковъ на пескахъ Сахары. Не трудно было отмтить ихъ арабскимъ искателямъ слдовъ. Въ нсколько минутъ они прошли по самымъ этимъ слдамъ, начиная отъ устья ущелья до самаго взморья по прямой линіи. Но здсь выходила полоса мокраго берега, гд всякій слдъ заметало упругимъ пескомъ, вотъ въ этомъ-то мст исчезли слды.
Да и какъ могли они продолжаться? Дальше невозможно было и шагу сдлать не попавъ прямо въ воду.
Бглецы не имли никакой возможности спастись отъ погони, разв бросились въ воду и сдлались добычею волнъ. На взморь вдоль береговъ никого не видать.
Столпившись въ томъ мст, гд исчезли слды, бедуины думали-думали, но ничего умнаго не придумали. Иные готовы были врить, что видно судьба всхъ потерпвшихъ крушеніе тонуть у ихъ береговъ, въ чемъ пробовали уврять и товарищей. Но это были только предположенія вышедшія изъ-подъ вліянія суеврнаго страха {Полагаютъ, что причина необыкновеннаго размноженія гіенъ въ пустын происходитъ отъ того, что бедуины думаютъ, будто европейскіе колдуны превращаются въ гіенъ, и не убиваютъ ихъ.}. Несмотря на свою вру въ защиту Магомета, они чувствовали естественный страхъ отъ пустыни океана, гораздо мене имъ знакомаго, чмъ родная пустыня песку.
Они поспшили удалиться отъ чуждаго имъ океана назадъ въ свой лагерь, не совсмъ увренные дйствительно ли утонули три человка, которыхъ они видли и гнались за ними, или они спаслись на необозримой пустын водъ какими-нибудь таинственными средствами, которыми обладаютъ эти необыкновенные жители морей!
Короткія минуты пребыванія преслдователей на морскомъ берегу показались вкомъ нырнувшимъ въ воду мичманамъ.
Найдя себ пріютъ, мичманы выбрали себ и мсто поудобне, гд, стоя на колнахъ, они касались подбородками воды. Это давало имъ возможность держаться безъ особеннаго труда. Такъ прошло нкоторое время.
Вскор, однако, они стали замчать, что вода поднимается — обстоятельство, легко объяснимое наставшимъ приливомъ. Вода возвышалась медленно и постепенно. Но по всмъ этимъ причинамъ, они видли, что оставаться на мст ихъ настоящаго убжища, значило подвергаться неизбжно опасности утонуть.
Вдругъ представилось имъ средство избжать этой участи. Внутри линіи прибоевъ, песчаная мель постепенно поднималась къ берегу. Подвигаясь въ такомъ направленіи они могли держаться одинаковой глубины. Ршившись на это средство, они осторожно двигались на колнахъ вс выше и выше, по мр того какъ возвышающаяся вода гнала ихъ дальше.
Такое положеніе вещей было бы довольно удовлетворительно, еслибъ не одно обстоятельство, которое съ каждой минутой становилось очевидне. При каждомъ передвиженіи они не только становились ближе къ непріятелю, собравшемуся на взморь, но и выступая изъ линіи прибоя становились въ т мста, гд вода струилась сравнительно тише и ея поверхность мене была испещрена массами пны и брызговъ и, слдовательно, не такъ благотворно скрывала ихъ отъ взоровъ прибрежной публики.
Въ избжаніе такой роковой катастрофы, они подвигались къ берегу только при крайней необходимости, когда вода доходила чуть не до маковки ихъ головъ и нсколько разъ грозила залить ихъ.
При такихъ мучительныхъ обстоятельствахъ, въ такомъ безпомощномъ положеніи многіе мальчики — да и взрослые люди то же — предались бы отчаянію и покорились бы судьб повидимому неизбжной. Но юные представители трхъ соединнныхъ королевствъ съ истинно британской отвагой шли наперекоръ судьбы.
А борьба была жестокая: волны хлестали ихъ по лицу, грозя залить и головы, горько-солная влага стремилась имъ и въ уши и въ ноздри, доходило, наконецъ, до того, что одинъ за другимъ по невол началъ думать, что большой нтъ разницы сдаться ли безжалостному океану или не мене безчеловчнымъ сынамъ Сахары?
Плотно прижавшись другъ къ другу, они вс время шопотомъ вели совщанія. Казалось, не надо бы опасаться, что ихъ услышатъ. Хотя они были не больше какъ на сто саженей разстоянія отъ берега, но ревъ бушующаго прибоя заглушилъ бы не то что шепотъ, но и громкій говоръ. Молодые моряки, хорошо знакомые съ акустикой океана, осторожно обмнивались мыслями и, поощряя другъ друга до конца держаться тврдо, они свободно разсуждали о средствахъ къ спасенію отъ грозной опасности.
Занятые такимъ образомъ они не предполагали, что имъ готовится другая опасность не мене грозная, но которой они никакъ не предвидли. Вс время вмст съ приливомъ они подвигались къ берегу на колнахъ, что давало имъ возможность тврдо держаться, выказывая только три четверти головы на поверхности.
Вдругъ вода стала глубже, такъ что стоя на колнахъ они не могли уже выдерживать напора волнъ. Двигаясь къ берегу, они могли опять попасть на мелководіе. Но именно въ этомъ мст прекращалось волненіе производимое прибоемъ волнъ и клочья пны съ разлетающимися брызгами и кругами пузырей лопались здсь и вся поверхность моря принимала видъ спокойствія. Надо бы полагать на такой глади и тиши вс будетъ видно съ берега: пробка или трава, тмъ боле люди.
Мичманамъ подъ водой представилась такая загадка о которой они и во сн не думали. Оставаясь на мст, они неминуемо должны потонуть. Подвигаясь дальше они подвергались опасности, что съ берега ихъ увидятъ.
По первому движенію они встали на ноги и стоя въ наклоннномъ положеніи, держали головы надъ водою. Они и прежде прибгали не разъ къ этому средству, когда уставали стоятъ на колнахъ.
Теперь они ршились держаться въ такомъ не удобномъ положеніи до послдней минуты — въ виду опаснаго сближенія съ непріятелемъ.
Къ великому огорченію они видли, что не долго остатся имъ и эта надежда: вода становилась вс глубже и ноги ихъ не чувствовали уже тврдаго дна, но постоянно углублялись.
— Зыбучій песокъ! мелькнуло опасеніе въ голов моряковъ.
Но къ ихъ счастью въ эту самую минуту бедуины, подъ вліяніемъ суеврнаго страха, повернулись тыломъ къ морю: плескъ воды подъ чрезвычайными усиліями моряковъ, спшившихъ выкарабкаться изъ зыбучаго песка, не ослабилъ этого суеврнаго страха и они, какъ робкія дти, упустили изъ рукъ добычу. Они вернулись въ свой станъ въ страх и недоумніи отъ столь сверхъестественныхъ происшествій.
Посл продолжительной борьбы и долгихъ усилій нашимъ молодцамъ наконецъ удалось выбраться изъ зыбучаго песку и стать на боле тврдое дно, немного ближе къ берегу. Но въ этомъ мст они открыты были боле, чмъ имъ хотлось, и потому они опять спрятались какъ могли лучше и держали вс лицо до самыхъ глазъ въ вод.
Хотя они думали, что враги ихъ не на шутку удалились, однако вс еще боялись выйти на берегъ. По всей вроятности преслдователи ихъ, удаляясь, оглядываются назадъ, а такъ какъ мсяцъ вс еще свтилъ очень ясно, то ихъ можно было видть издалека.
Они чувствовали, что имъ было опасно оставлять сво убжище до тхъ поръ, пока орда еще разъ не перейдтъ гряды холмовъ и еще разъ не сойдтъ въ тотъ оазисъ, который служилъ имъ мстомъ для кочевья. Сдлавъ приблизительный разсчетъ времени, которое пойдтъ для возвратнаго путешествія, и разсчитавъ лишку на разныя непредвидимыя обстоятельства, они оставались въ свомъ подводномъ убжищ, не перемняя своего положенія.
Наконецъ, когда имъ показалось, что берегъ былъ свободенъ, они встали на ноги и направились ко взморью. Они были уврены, что ихъ никто не видитъ, однако шли молча и осторожно, и только щелканіе зубовъ, наподобіе трхъ парь кастаньетовъ, нарушало тишину ночи.
Отъ этого они уже не могли удержаться. Отъ ночнаго втра, продувшаго насквозь ихъ мокрыя одежды, пристававшія къ тлу, они продрогли до костей, и не только ихъ зубы, но даже ихъ колни щелкались другъ объ друга.
Немного не доходя до берега, они увидли одно обстоятельство, которое снова испугало ихъ. Странное животное, которое угрожало пресчь имъ путь чрезъ хребетъ холмовъ, еще разъ явилось передъ ихъ глазами. Это было или то же самое животное, или изъ той же породы — такое же безобразное, и, повидимому, съ такимъ же намреніемъ преградить ихъ путь. Теперь этотъ неуклюжій зврь ходилъ дозоромъ по берегу моря, шагая взадъ и впердъ точно такъ же, какъ онъ это длалъ прежде по песчаной возвышенности и вс время держалъ свою страшную морду въ ихъ сторону.
Такъ какъ они были спиной къ лун, то могли его видть лучше чмъ прежде, и несмотря на это, они не узнали ничего новаго о нмъ, что могло бы перемнить ихъ мнніе въ его пользу. Они видли, что спина его покрыта длинной, косматой шерстью пстро-коричневаго цвта и что пара большихъ круглыхъ глазъ, вкось поставленныхъ въ голов, сверкали злоблымъ огнмъ.
Какъ этотъ зврь туда попалъ — они этого не знали, но онъ тутъ передъ ними. Судя по опыту отъ первой встрчи съ нимъ, они думали, что онъ опять удалится при ихъ приближеніи, и еще разъ обнаживъ кортики, они смло пошли на него. Далеко они еще не дошли до него, а неуклюжій зврь повернулся къ нимъ хвостомъ и еще разъ прокричавъ своимъ неземнымъ голосомъ, побжалъ къ ущелью, въ тмной глубин котораго онъ скоро скрылся изъ вида.
Предполагая, что имъ нечего было больше бояться, наши удальцы вышли на берегъ и начали совтоваться о дальнйшихъ предпріятіяхъ.
Они вс трое единогласно ршили, что надо идти вдоль берега и на сколько можно удаляться отъ арабскаго стана, а такъ какъ они вс были одного мннія, то они, минуты не теряя, приступили къ исполненію его. Разъ ршивъ, они пошли къ югу, и шли такъ скоро, какъ только позволяли имъ ихъ дрожащіе члены и промокшія одежды.
Ничто не утшало ихъ въ дорог, исключая мысли, что они такъ ловко отдлались отъ угрожавшей имъ опасности. Но даже и это утшеніе оказалось мнимымъ, потому что не успли они сдлать и двадцати шаговъ вдоль берега, какъ вдругъ были остановлены шумомъ, который, казалось, выходилъ сзади ихъ изъ ущелья.
Это былъ лгкій шумъ, похожій на храпніе какого-нибудь животнаго, и они подумали, что шумъ этотъ производило уродливое животное, которое, привтствовавъ ихъ прощальнымъ крикомъ, удалилось въ глубь ущелья.
Посмотрвъ въ ту сторону, они сейчасъ увидли свою ошибку. Четвероногое производило этотъ шумъ, но четвероногое, совсмъ не походившее на того звря, съ которымъ они только-что разстались. Они увидли огромное животное, только-что вышедшее изъ тни песчаныхъ холмовъ, и по неуклюжей его походк тотчасъ догадались, что это былъ верблюдъ.
Моряки смутились, по не верблюдъ собственно смутилъ ихъ, а человкъ, который сидлъ на нмъ, и махая длиннымъ бичомъ погонялъ его въ ихъ сторону.
Три мичмана не пытались продолжать свой путь, такъ неожиданно прерванный. Они видли, что вс попытки убжать отъ быстроногаго животнаго были напрасны. Отягощенные мокрымъ платьемъ, они не могли идти скоре хромой утки, предавъ себя на произволъ судьбы, они остановились въ ожиданіи встрчи.
Когда верблюдъ и его всадникъ показались въ дали не ясно еще видимые въ тни наносныхъ холмовъ, у нашихъ удальцовъ мелькнула слабая надежда, ужь не Билль ли это?
Очень вроятно, думали они, что старый матросъ, оставленный въ лагер безъ присмотра, овладлъ махери, который зансъ его туда и заставилъ его обратиться въ бгство вмст съ собой.
Надежда эта питала ихъ не боле одной минуты. Биллю не представлялся такой счастливый случай и онъ вс еще оставался плнникомъ въ палатк чернаго шейха, окруженный своими злобными мучительницами.
Но это былъ тотъ самый махери, мичманы скоро узнали непрошенаго гостя, который разбудилъ ихъ въ прошлую ночь, и былъ такимъ образомъ орудіемъ спасенія ихъ жизни. Они не могли ошибиться при вид стараго знакомаго.
Вмсто старика Билля, на высокомъ горб они увидли небольшого человка съ умной физіономіей, съ рзкими, угловатыми чертами лица и морщинистой желтой кожей, которая была боле похожа на пергаментъ. На видъ ему было по крайней мр шестьдесятъ лтъ, тогда какъ костюмъ, оружіе, а въ особенности нкоторое повелительное выраженіе въ наружности его показывало въ нмъ предводителя всей орды кочующихъ бедуиновъ. И дйствительно, этотъ старый арабъ, хозяинъ заблудившагося верблюда, былъ однимъ изъ шейховъ. Его появленіе въ такую не благовременную для нашихъ удальцовъ минуту требуетъ объясненія.
Онъ еще прежде вмст съ другими былъ на берегу и ушолъ бы съ ними, но вмсто того, чтобы продолжать свой путь къ лагерю, онъ спустился въ оврагъ, гд, подъ прикрытіемъ скалъ и въ мрак ущелья, онъ умлъ пропустить мимо себя товарищей. Тутъ онъ и остался, позволивъ остальнымъ перейти возвышенность и вернуться въ свои палатки.
Онъ не безъ причины поступилъ такъ. Мене суеврный чмъ черный его товарищъ, онъ зналъ, что непремнно должно быть естественное объясненіе въ исчезновеніи трхъ странниковъ, и съ этой увренностью онъ ршился искать и если, возможно, найти.
Но не одно только любопытство побудило его къ этому ршенію. Онъ былъ самъ не свой съ тхъ поръ, какъ проигралъ Билля, играя въ хельгу, и ему хотлось вознаградить себя за сво несчастье, взявъ въ плнъ трхъ странниковъ, которые такъ таинственно скрылись.
Старый шейхъ слишкомъ много лтъ провлъ въ Сахар, чтобы поврить, сказкамъ, будто они потонули или ушли по пустын океана. Онъ зналъ, что они опять появятся, на свтъ божій, и хотя не былъ увренъ, гд именно, тмъ не мене догадывался, что это сбудется непремнно. Догадки свои онъ оставилъ при себ, не сообщая ихъ даже своимъ ближайшимъ друзьямъ. Въ Сахар, по закону, плнникъ, взятый кмъ-нибудь, принадлежалъ уже не начальнику орды, а тому лицу, который завладлъ имъ. По этой-то причин хитрый старикъ, оставивъ намренія свои при себ, отсталъ отъ всей возвращавшейся орды. Можно было бы предполагать, что онъ откроетъ свой умыселъ хоть кому-нибудь изъ приближенныхъ для того, чтобы имть себ помощника и забрать ихъ всхъ гуртомъ, но нтъ, опытность его какъ разбойника на берегахъ Берберіи, научила его, что тутъ не можетъ быть никакой опасности, ни даже ни малйшаго сопротивленія, хотя бы на мсто трхъ, ихъ было тридцать человкъ.
Полный увренности и вооруженный своимъ длиннымъ ружьмъ онъ спустился въ оврагъ и остановился у самаго входа, откуда могъ обозрвать береговую линію на пространство цлой мили съ каждой стороны.
Старанія его были скоро вознаграждены: онъ увидлъ какъ три желанныя существа вынырнули изъ моря, точно выросли изъ мрачной бездны его, ихъ фигуры отчетливо обрисовывались на берегу.
Ждать было нечего, но подавъ знакъ своему махери, онъ выхалъ изъ оврага и на всхъ парусахъ летлъ по слдамъ ретирующихся мичмановъ.
Минуту спустя посл того, старый шейхъ уже былъ на томъ мст, гд наши удальцы ждали его.
Первымъ привтствіемъ его, казалось, были слова угрозы или приказанія, поясняемыя выразительными жестами, которые онъ длалъ своимъ ружьмъ, послдовательно приставляя его къ ихъ головамъ. Конечно, никто изъ нихъ не понималъ, что было сказано, но его движенія ясно давали понять, что онъ имъ приказывалъ идти съ нимъ въ арабскій лагеръ.
Первое ихъ побужденіе было повиноваться его приказанію. Теренсъ далъ знакъ согласія, которое было подтверждено и Колиномъ. Но не таковъ быль мастеръ Блоунтъ, чтобъ уступить приказанію, въ нмъ разыгралась кровь британскаго бульдога, оскалившаго зубы.
— Лучше повситься! крикнулъ Гэрри:— что! Сдаться этой старой обезьян и смирнымъ бараномъ идти въ лагерь за хвостомъ его верблюда — Ни за что! Если мн придтся быть плнникомъ, то только у того, кто сможетъ меня взять!
Теренсъ, нсколько пристыжонный, зачмъ выказалъ такую лгкую покорность, теперь бросился въ противоположную крайность и, обнаживъ свой кортикъ, закричалъ:
— Клянусь святымъ Патрикомъ! я съ тобой, Гэрри! Лучше умрмъ, чмъ сдаться въ плнъ этому безобразному старому хрну!
Колинъ, прежде чмъ открылъ ротъ, бросилъ проницательный взглядъ вокругъ и заглянулъ на окраину оврага, чтобы убдиться, дйствительно ли арабъ вышелъ на нихъ въ одиночку.
Такъ какъ ни кого не было ни видать и ни слыхать, то надо полагать, что, по всей вроятности, всадникъ былъ единствепнный ихъ непріятель.
— Чортъ его побери! закричалъ Колинъ, посл сдланной имъ благоразумной рекогносцировки: — если онъ хочетъ взять насъ въ плнъ, то прежде долженъ вступить съ нами въ рукопашную. Ну, выходи, старый хрнъ! ты увидишь, что мы истинно британскіе моряки и всегда готовы оттузить десятка два теб подобныхъ разбойниковъ.
Юноши въ это время обнажили уже свои блестящіе кортики и бросились въ треугольникъ, центромъ котораго былъ махери.
У стараго шейха, не приготовленнаго къ такому пріму, и руки опустились, нсколько минутъ сидлъ онъ на свомъ высокомъ насст, видимо въ недоумніи, какъ тутъ ему. быть.
Вдругъ его ярость дошла до такой степени, что онъ больше не могъ владть собою и, приставивъ ружь къ плечу, навлъ его на Гэрри Блоунта, какъ на перваго напавшаго на него.
Облако дыма, вышедшее изъ дула, скрыло на минуту молодого моряка, но изъ середины этого срнаго сіянія, вышелъ ясный, мужественный голосъ, весело крикнувшій: ‘промахъ.’
— Слава Богу! закричали однимъ духомъ Теренсъ и Колинъ:— теперь онъ въ нашей власти! Не зарядить ему больше! Ну, разомъ дружне бросимся на него! Гей! держись!
Съ этимъ вмст молодые моряки съ обнаженными кортиками, разомъ бросились на махери. Какъ ни былъ старъ арабскій шейхъ, однако онъ не обнаружилъ неловкости, напротивъ того, онъ выказывалъ вс проворство тигра, вмст съ бшеной ршимостью продолжалъ битву, которой онъ былъ зачинщикомъ, несмотря на неравенство съ числомъ враговъ. Выстрливъ изъ ружья, онъ бросилъ безполезное теперь оружіе на землю и выхвативъ длинную кривую саблю, началъ размахиваться ею вокругъ себя.
Съ такимъ оружіемъ онъ имлъ большое преимущество надъ врагами, потому что быстрымъ взмахомъ онъ могъ срубить ихъ головы, прежде чмъ они съ своими маленькими кортиками могли приблизиться къ нему.
И въ оборонительномъ положеніи, всадникъ имлъ преимущество надъ своими противниками. Въ довольно значительномъ разстояніи отъ нихъ, сидя на свомъ высокомъ насст, онъ могъ достать ихъ своею кривою саблею, тогда какъ самъ былъ недосягаемъ для ихъ коротенькаго оружія. Какъ бы близко они ни подходили къ нему и какъ бы высоко ни прыгали, а вс же ихъ кортики не могли коснуться до его шкуры.
Повидимому не было никакой возможности нанести ему хоть самую лгкую рану, между тмъ какъ съ каждымъ новымъ поворотомъ махери и съ каждымъ новымъ взмахомъ сабли моряки подвергались опасности лишиться головы.
Начиная битву, наши удальцы не брали въ разсчетъ неприступнаго положенія своего противника. Соразмряя свои силы съ силами врага, они скоро увидли, однако, преимущества, клонящіяся въ его пользу. Теперь главною ихъ заботою было уравненіе этихъ силъ. Еслибы они хотя на минуту замшкались, то кто-нибудь изъ нихъ, а можетъ быть и вс трое, должны были пасть подъ острой саблей.
— Убьмъ верблюда! закричалъ Гэрри Блоунтъ:— тогда его хозяинъ будетъ равенъ намъ и мы…
Мысль молодого англичанина была недурна, и скоро можетъ быть была бы приведена въ исполненіе, но прежде чмъ онъ усплъ высказаться, другой планъ былъ задуманъ Теренсомъ и былъ уже приводимъ имъ въ исполненіе.
Поспшность ирландца была причиною, что Гэрри Блоунтъ не усплъ договорить своего предложенія!

——

Въ школ молодой ирландецъ отличался въ гимнастическихъ играхъ. Особенное удовольствіе доставляла ему ‘чехарда’ и не одинъ площадной волтижеръ не могъ прыгнуть выше его. Въ эту критическую минуту, онъ вспомнилъ сво старое искусство и тряхнулъ старой прытью.
Выбравъ минуту, когда махери повернулся хвостомъ къ нему, а головой къ его товарищамъ, Теренсъ сдлалъ энергическій скачокъ, и подпрыгнувъ на нсколько футъ отъ земли, онъ на лету раздвинулъ ноги и слъ верхомъ на верблюда.
Къ счастью для араба, усиліе сдланное волтижеромъ изъ любителей, заставило его выронить изъ руки кортикъ, иначе въ слдующій же моментъ верблюдъ освободился бы отъ двойной ноши.
Вотъ и сидятъ два всадника на спин верблюда, но такъ плотно прижавшись другъ къ другу, что только при хорошемъ освщеніи и съ хорошимъ зрніемъ можно было сказать, что это былъ не одинъ человкъ, а два.
Крпко сжатый въ объятіяхъ такого сильнаго молодца какъ нашъ ирландецъ, старый арабскій шейхъ подъ сильнымъ давленіемъ съжился въ половину и едва былъ примтенъ, между тмъ какъ сабля, такъ недавно еще свиставшая въ воздух съ опасной быстротою, теперь лежала на песк, не пугая больше своимъ острымъ блескомъ сердца людей, которымъ такъ еще недавно угрожала отсчь головы.
Борьба между Теренсомъ и шейхомъ довольно долго продолжалась на спин махери. Цль молодого ирландца была сбить своего непріятеля съ сдла на земь.
Этому намренію старый арабъ крпко сопротивлялся, зная, что разъ выбитый съ своего верблюда, онъ не въ силахъ сопротивляться трмъ плотнымъ молодцамъ, которыхъ онъ разсчитывалъ такъ легко взять въ плнъ. Очутившись пхотинцемъ, онъ какъ разъ попадтъ въ ихъ руки, въ особенности какъ онъ теперь былъ обезоруженъ. Ружь его не было заряжено, а блестящая сабля, такъ грозно разскавшая воздухъ, не была уже въ его рукахъ. Какъ уже сказано, она лежала во прах, въ эту самую важную минуту Колинъ е поднялъ, и вроятно поразилъ бы ею самого хозяина, еслибы только онъ не усплъ улизнуть отъ грозившей ему бды.
Способъ бгства стараго шейха былъ довольно страненъ. Вс еще упорно держась на горб, съ котораго молодой ирландецъ всми силами старался его сбросить, онъ понялъ, что ему остатся единственное средство къ спасенію, отступленіе съ поля битвы, чмъ онъ разъединитъ своего противника, душившаго его сверху, отъ двухъ другихъ, которые грозили ему снизу.
Одного сигнала поданнаго верблюду, было достаточно для того, чтобы тотъ тотчасъ исполнилъ желаніе своего всадника. Едва услышавъ сигналъ, хорошо дрессированное животное, поворотилось какъ бы на шворн и переваливаясь съ боку на бокъ, по скорымъ шагомъ, помчалось къ оврагу, откуда недавно вышло.
Съ прискорбнымъ изумленіемъ Колинъ и Гэрри смотрли на этотъ неожиданный поворотъ дла, и прежде чмъ который нибудь изъ нихъ могъ поймать верблюда за поводъ, который теперь тащился по земл — тотъ шолъ уже такимъ скорымъ шагомъ, что они напрасно старались догнать его. Они только могли спшить вслдъ за нимъ, какъ они это длали, крича Теренсу, чтобы онъ выпустилъ изъ рукъ шейха и постарался бы броситься на земь.
Какъ казалось, ихъ увщанія не были приняты во вниманіе. Они и ненужны были.
Сперва молодой ирландецъ до того былъ занятъ желаніемъ сбросить своего противника, что не замтилъ сигнала, поданнаго верблюду, ни даже его обратнаго движенія къ стану непріятельскому. До тхъ поръ, пока верблюдъ не вошолъ опять въ оврагъ и пока крутые края песчаныхъ холмовъ не бросили передъ нимъ тни, онъ не замчалъ даже, что верблюдъ уноситъ его отъ товарищей. До сихъ поръ вс усилія его оторвать шейха отъ горба были напрасны. Увидя, однако, теперь ему грозившую опасность, ирландецъ перемнилъ сво намреніе и тотчасъ же началъ хлопотать о томъ, какъ бы самому отдлаться отъ верблюда.
По всей вроятности это оказалось такъ же трудно: потому что какъ бы онъ ни хлопоталъ, по сильный, старый арабъ, не заботясь боле о свомъ верблюд, просунулъ жилистыя пальцы подъ портупею мичманскаго кортика и, упершись ногами въ горбъ махери, прижалъ юношу къ себ, какъ будто самая жизнь его зависла отъ его освобожденія. Только одинъ счастливый случай, спасъ молодого ирландца отъ объятія араба: вдругъ произошло точно то же обстоятельство, которое было для нихъ спасительно и въ прошлую ночь.
Поводъ верблюда вс еще тащился по земл, хлопоча за двухъ, хозяинъ управлялъ имъ только голосомъ: его мысли и руки были далеко отъ повода.
А тутъ какъ нарочно, конецъ повода съ узломъ, опять попалъ въ раздвоенное копыто, верблюдъ спотыкнулся и вытянулъ шею по земл.
Его вьюкъ полетлъ на земь: бедуинъ и ирландецъ рядомъ улеглись и хоть не опасно ушиблись, но потрясеніе было такъ сильно, что оба не шелохнулись и нсколько времени лежали безъ чувствъ.
Никто изъ нихъ не приходилъ еще въ память, когда Гэрри Блоунтъ и Коллинъ добжали до распростертыхъ въ прахъ враговъ и никто еще не усплъ ни на что ршиться, когда налетла на нихъ толпа необыкновенныхъ существъ, которые захватили цликомъ вс враждебное общество.
Еще отуманенный своимъ паденіемъ, юный ирландецъ не могъ понять, что вокругъ него длалось, хотя совершившаяся катастрофа была ясна какъ свтлый день.
Выстрлъ, сдланный старымъ шейхомъ, произвлъ роковой результатъ для трхъ бглецовъ: онъ былъ предостереженіемъ, заставившимъ всхъ бедуиновъ вскочить на ноги и опять броситься къ оврагу. Они пришли какъ нарочно, чтобы быть свидтелями паденія верблюда и окружили всхъ дйствующихъ лицъ.
Храбрый представитель Англіи и благоразумный сынъ Шотландіи, оба были захвачены въ расплохъ такимъ множествомъ враговъ, что они отложили всякое попеченіе о возможности сопротивленія или бгства, Совсмъ отъ другихъ причинъ, но точно въ такомъ же безпомощномъ положеніи находился и ирландскій мичманъ.
Вслдствіе всего этого, три моряка были взяты въ плнъ и отведены изъ оврага въ лагерь арабскихъ разбойниковъ.
Наши молодцы приближались къ кочевью такъ же неохотно, какъ и старикъ Билль часъ тому назадъ. Точно съ такою же безцеремонностью они были приведены въ палатку и не совсмъ въ приличномъ костюм, потому что съ нихъ вс сняли, кром рубахъ.
Побдители имли вжливость оставить эту часть одежды на тлахъ плнниковъ, но по правд сказать имъ было отъ этого не легче, потому что на рубахахъ не было нитки, которая не была бы пропитана соленой водой.
Но удивительно было, какъ это бедуины ршились предоставить имъ и эту часть одежды, потому что они такъ усердно хлопотали отобрать отъ нихъ всевозможныя вещи.
Не успли они опомниться, какъ въ тужь минуту, бедуины бросились на нихъ и такъ поспшно стали раздвать ихъ, что можно бы подумать не хотятъ ли ихъ подвергнуть какому унизительному наказанію. Но моряки увидли, что не въ томъ дло: только желаніе овладть скоре ихъ имуществомъ, руководило дйствіями побдителей. Каждая вещь длалась предметомъ особенныхъ восторговъ и не разъ приводила къ ссорамъ, кончавшимся поединкомъ на сабляхъ.
Такимъ образомъ, мундиры, шаравары, фуражки, сапоги, кортики, портупеи и карманныя принадлежности — вс это было раздлено между многими претендентами.
Читатель пожалуй подумаетъ, что рубахи оставлены на плнникахъ изъ скромности? Такое предположеніе было бы очень ошибочно. Даже такого слова не водится въ лексикон бедуиновъ, да и въ груди ихъ нтъ доступа подобному чувству.
Въ табор, куда привели трхъ мичмановъ, много бгало мальчугановъ и старше ихъ, по безъ всякаго напоминанія объ одежд: не то что рубашки, не было и помину даже объ извстномъ пальмовомъ лист.
Причина сохранившая имъ привычную одежду не имла общаго съ стыдливостью. За эту милость они были обязаны скряжничеству стараго шейха.
Не усплъ онъ опомниться отъ паденія, какъ тотчасъ же закричалъ, что ему по праву принадлежатъ плнники и съ ихъ рубашками на тл.
Противъ такого права никто не думалъ спорить: таковъ былъ обычай въ Сахар. Точно такъ же и вс части одежды принадлежали бы шейху, еслибъ онъ одинъ одержалъ полную побду надъ плнниками, но такъ какъ это былъ еще нершеный вопросъ, то общество потребовало раздленія одежды и получило на то согласіе.
Но шейхъ никакъ не соглашался уступить ихъ рубашки, громко доказывая, что рубаха есть принадлежность тла. Посл нкоторыхъ преній о такомъ важномъ предмет, ршено было наконецъ уступить ему и такимъ образомъ наши молодцы избавились отъ стыда вступить въ арабскій лагерь въ натуральномъ вид.
Въ своихъ рубашкахъ они еще разъ поставлены были лицомъ къ лицу съ старикомъ Биллемъ, который то же былъ не въ лучшемъ наряд, потому что хотя старый морякъ стоялъ уже на якор, будучи выигранъ чернымъ шейхомъ, по его имущество давно уже было раздлено между жителями табора и не было почти палатки, въ которую не попала бы хоть частичка его имущества.
Молодые моряки смотрли на своего стараго товарища, но имъ не позволялось подойти къ нему: они были неотъемлемою собственностью главы соперничествующаго племени, и были поставлены у его палатки, но не прежде того, какъ вытерпли всевозможныя муки отъ женщинъ и дтей, въ томъ же род какимъ подвергался старикъ Билль. Кончилась эта пытка то же одинаковымъ образомъ, то есть ихъ господинъ взялъ ихъ наконецъ подъ сво покровительство, не изъ чувства человколюбія, но чтобъ не испортили шкуры у его собственности руки этихъ воплощенныхъ фурій, которыя наслаждались мученіями несчастныхъ плнниковъ.
Старый шейхъ, по принятому обычаю въ Сахар, позволилъ своимъ прекраснымъ любимицамъ помучить нкоторое время своихъ новобранцевъ, потомъ освободилъ ихъ отъ такихъ непріятныхъ привтствій, поставивъ ихъ подъ защиту своего крова. Тутъ подъ присмотромъ здоровеннаго араба, часто садившагося на корточки около нихъ,— молодые люди провели ночь, если не въ спокойномъ сн, то по крайней мр въ спокойномъ положеніи.
Впрочемъ это спокойствіе было только сравнительно съ тревогой, которая обнаруживалась между побдителями.
Вс эти событія совершились наканун уборки палатокъ и отправленія къ другому оазизу, именно по случаю совершившихся событій.
Оба шейха, по взаимному соглашенію, пожали другъ другу руки и разстались: потомокъ Іафета отправился на сверъ къ рынкамъ Марокко, потомокъ же Хама направился къ боле родному климату тропиковъ, подъ небо Тимбукту,
Неожиданная прибыль обрадовавшая таборъ, сначала въ образ матроса Билля, а потомъ въ боле красивыхъ видахъ трхъ молодыхъ мичмановъ, была причиной перемны плановъ ихъ побдителей.
По взаимному соглашенію шейховъ, утромъ предстояла еще работа и потому ихъ разлука отложена была до слдующаго дня.
Снова отданъ былъ приказъ отложить уборку палатокъ и оба племени улеглись спать, размстивъ на ночь и своихъ плнниковъ.
Въ табор, водворилось молчаніе, тихо лжали сыны Іафета и Хама, даже дти ихъ перестали визжатъ и ревть.
Изрдка слышалось ржаніе лошадей, лай собакъ, блеяніе овецъ и храпніе верблюдовъ.
Къ этому присоединились и голоса человческіе, но они происходили изъ горла сыновъ Сима. Въ первое время разговоръ шолъ вполголоса, разговаривали мичманы между собой, но случайно они заговорили громче, такъ что голоса ихъ были услышаны матросомъ Биллемъ, находившемся подъ надзоромъ съ противоположной стороны и тогда старый товарищъ то же захотлъ перекинуться словомъ съ молодыми друзьями, разговоръ по необходимости сдлался гораздо громче.
Арабскіе сторожа не мшали имъ разговаривать. Они ничего не понимали въ ихъ разговорахъ, но такъ какъ это не безпокоило таборъ, то они и не запрещали имъ.
— Какъ они съ тобой обращались Билль? былъ первый вопросъ Теренса.
— Какъ? они обращались, какъ только можно придумать хуже для стараго матроса. Въ старомъ момъ корпус не осталось здоровой косточки, нтъ мстечка на моей шкур, которое не было бы исцарапано и исколото ихъ ужасными колючками. Я думаю мой корпусъ теперь ни дать ни взять, что семидесяти четырхь-пушечный корабль посл долгой схватки, вс такъ и пронизано.
— Но чтожь они съ тобой длали? переспросилъ Коллинъ.
Старикъ пересказалъ вс подробности своихъ испытаній при вступленіи въ таборъ.
— Очень понятно, замтилъ шотландецъ:— намъ нельзя ожидать ничего другого ютъ этихъ варваровъ. Вроятно они хотятъ насъ сдлать своими рабами.
— Наврное, подтвердилъ Гэрри хладнокровно.
— Разумется, они дали мн порядкомъ узнать свои намренія. У здшняго экипажа два капитана, одинъ прокопчонный старый гршникъ, маленькаго роста, другой же саженный великанъ, черный какъ сажа. Помните швабру? Вотъ она-то и есть повелитель въ здшней палатк и мой господинъ. Сначала они сильно поссорились изъ-за меня: вишь каждому-хотлось оттянуть меня къ себ, да потомъ ршили лучше поставить меня на конъ въ какую-то ихнюю игру съ шариками изъ верблюжьяго навоза. Черномазый и выигралъ меня, вотъ почему я теперь и нахожусь въ его палатк. О! мать Моисея! Какъ только подумаешь, что британскій старый матросъ долженъ быть рабомъ черномазаго разбойника! Вотъ ужь и во сн не видалъ никогда такой чепухи!
— А какъ ты думаешь, Билль, что они съ нами будутъ длать?
— А Господь знаетъ! По моему лишь бы въ одной гавани стоять.
— Какъ! неужели ты думаешь, что насъ разлучатъ?
— Ахъ! мастеръ Коллинъ, я и самъ этого побаиваюсь!
— Но почему же ты такъ думаешь?
— А потому, что какъ я уже сказалъ вамъ, я посаженъ на корабль черномазаго шейха, я самъ слышалъ, что ихъ такъ величаютъ. Ну, а потому, что я видлъ и слышалъ, нтъ сомннія, что они разойдутся по разнымъ дорогамъ. Я ни слова не понимаю, что они тамъ бормочатъ, но на лету подхватилъ два слова, которыя часто слыхалъ, какъ мы стояли въ Гвинейскомъ залив. Это названія двухъ большихъ городовъ, находящихся на большомъ разстояніи одинъ отъ другого: Тимбукту и Сокату. Это города негровъ и по этому случаю, мн кажется мой господинъ потянется къ одному, либо къ другому.
— Но почемужъ ты думаешь, что насъ потащутъ въ другое мсто, а не туда куда тебя? спросилъ Гэрри.
— А потому, мастеръ Гэрри, что вы принадлежите смуглому шейху, который какъ истый арабъ, отправится совсмъ въ противоположный портъ, то есть на сверъ.
— Тво предсказаніе, Билль, довольно правдоподобно.
— Видите ли, мастеръ Коллинъ, они хлопотали задержать насъ только изъ-за прибыли, какую могутъ получить чрезъ насъ. Они слишкомъ бдны, чтобы держать насъ у себя и потому наврное отведутъ насъ въ такое мсто, гд могутъ подороже насъ продать тмъ людямъ, которые нуждаются въ нашей работ. Вотъ почему они и берегутъ наши бдныя тла.
— Надюсь, однако, что они не разлучатъ насъ. Конечно рабство есть тяжелое бремя при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, но оно еще тяжеле, когда придтся нести его одиноко. Вмст мы можемъ придумать что-нибудь для облегченія нашей участи. Надюсь, что насъ не разлучатъ.
Остальные товарищи присоединились желаніями къ этой надежд и тмъ покончился разговоръ. И т, кто влъ эту бесду и ихъ сторожа побжднные усталостью, растянулись во весь ростъ и скоро не смотря на неудобство положенія вс предались благодтельному сну.
Такъ они могли бы проспать долгіе часы, цлые сутки даже, еслибъ только это было имъ позволено.
Но дло было не такъ. При первыхъ лучахъ разсвта, показавшагося на восток, весь таборъ былъ уже на ногахъ.
Женщины и дти обихъ ордъ скользили между палатками словно тни. Нкоторыя присвъ около верблюдицъ или козъ, извлекали молочную влагу, которая составляетъ можно сказать существенную пищу кочевыхъ бедуиновъ, другіе же разливали молоко по кожанымъ бутылкамъ и мшкамъ и тщательно закупоривали его, чтобъ оно не пролилось и не испортилось при перезд по пустынямъ.
Старшія матроны, — ухъ! какими вдьмами они казались — готовили настоящій завтракъ, состоявшій изъ сангли, въ род каши изъ пшена, варенной на жалкомъ огн изъ верблюжьяго помта.
Желающіе — ли эту кашу съ козьимъ или верблюжьимъ молокомъ,— не процженнымъ, грязнымъ, свернувшемся въ род уксуснаго гнзда и съ отвратительнымъ запахомъ.
Тамъ и сямъ видны были и мущины доившія своихъ кобылъ или верблюдицъ, а иные предпочитали этой работ прямое питаніе, то есть прикладывали ротъ къ соску своихъ кормилицъ — животныхъ, Остальной народъ былъ занятъ уборкой табора для откочеванія къ другому оазису.
За всми этими разнообразными движеніями наблюдали три мичмана, вс еще въ однхъ рубахахъ и старый матросъ не роскошне ихъ одтый, потому что на нмъ были только шаровары не первой свжести и не везд крпкія по швамъ.
Они дрожали при прохладномъ утреннемъ воздух. Въ Сахар воздухъ нестерпимо зноенъ днмъ, за то ночью термометръ его падаетъ часто на точку замерзанія.
Но эти неудобства не мшали имъ наблюдать за тмъ, что происходило вокругъ нихъ. Ихъ никто не будилъ, слдовательно они могли бы еще спать, но нестройный шумъ и суматоха табора не позволяли имъ и думать о сн, такъ что они не могли уже и глазъ сомкнуть. Вс еще лжа, они наблюдали за обычаями своихъ побдителей и вполголоса передавали другъ другу свои замчанія.
Молодой шотландецъ, прочиталъ много книгъ о необозримыхъ лугахъ Америки и ихъ дикихъ жителей. Онъ невольно вспомнилъ о нихъ, смотря на картину передъ ихъ глазами, съ женщинами обращались какъ съ собаками, и даже хуже чмъ съ собаками, вся работа лежала на нихъ: уходъ за животными, приготовленіе пищи, починка и уборка палатокъ, навьючиваніе верблюдовъ, да и сами он часто несли такія тяжелыя бремена, которыя были бы только впору четвероногимъ, имъ помогали только какіе нибудь жалкіе рабы попавшіе въ руки ихъ общихъ господъ. Мущины же большею частью лнивцы, безпечно потягивались на звриныхъ шкурахъ, курили наркотическія травы, и повидимому гордились своимъ жалкимъ господствомъ надъ всмъ окружающимъ.
Коллинъ невольно сталь сравнивать дикую жизнь двухъ странъ свта, раздляемыхъ океаномъ и пришолъ къ убжденію, что при равныхъ обстоятельствахъ люди везд одинаковы.
Но не много времени удалось ему пофилософствовать. Когда суматоха достигла высшей степени, его съ товарищами грубо потревожили отъ наблюдательнаго положенія и приказали принять участіе въ трудахъ ихъ господъ.
Еще раньше и еще грубе были отданы приказанія матросу Биллю отъ его черномазаго господина, который съ первыми лучами разсвта заставилъ его подняться на ноги такимъ жестокимъ толчкомъ, отъ котораго затряслись его старые члены.
Еслибъ черномазый шейхъ понималъ немного англійскій языкъ, то конечно не совсмъ былъ бы доволенъ отвтомъ стараго матроса на его раннее привтствіе, который между прочими комплиментами пожелалъ ему чтобы лопнули его глаза и предалъ вчному проклятію его негритянскую душу.
Утренній завтракъ былъ такъ же скоро съденъ, какъ и приготовленъ. Его скудость изумила плнниковъ. Даже первые сановники орды точно также поли немного молока или сангля. Только шейхамъ поданъ былъ завтракъ не много боле похожій на человческую пищу, вс же остальные бедуины и негры довольствовались кружкой кислаго молока пополамъ съ водой.
Неужели это значитъ завтракать? Гэрри Блоунтъ и Теренсъ не соглашались на это, но Коллинъ побранилъ ихъ, доказывая, что это дйствительно такъ. Онъ не разъ читалъ объ удивительномъ воздержаніи этихъ дтей пустыни, какъ они довольствуются однимъ кушаньемъ въ сутки, чего едва ли достаточно для поддержанія жизни шестилтняго ребнка, то есть англійскаго ребнка. Часто случается имъ цлые дни быть безъ пищи а при акуратной жизни, одной кружки молока достаточно для удовлетворенія ихъ голода.
Колинъ былъ правъ: это ихъ обыкновенный завтракъ, даже можно прибавить и обдъ также, потому что никто не былъ увренъ, что до заката солнечнаго достанется ему перекусить чего-нибудь.
Но гд-же завтракъ для Колина и его товарищей? Вотъ вопросъ, который гораздо боле ихъ интересовалъ, чмъ всякая діэта бедуиновъ. Они были голодны какъ гіены, а между тмъ ни кто не думалъ накормить ихъ, никто не предлагалъ имъ ни куска, ни глотка.
Отвратительна была каша, приготовляемая бедуинами, еще отвратительне он приготовляли е, варили въ горшкахъ и подавали на блюдахъ, которыя повидимому никогда не мылись и не чистились. Но видъ всего этого только увеличивалъ алчность голодныхъ желудковъ, и бдные плнники радхеньки были бы, еслибъ ихъ пригласили раздлить этотъ убогій завтракъ.
Они стали уже подавать знаки для выраженія своего желанія, глазами и жестами просили они пищи, напрасный трудъ! Ихъ грубые побдители не считали нужнымъ накормить ихъ и только насмхались надъ ихъ знаками.
Скоро они поняли, что плнникамъ не суждено оставаться въ праздности. Какъ только подняли ихъ на ноги, сейчасъ задали имъ работу: одному приказано было собирать верблюжій помтъ для разведенія огня, другой долженъ былъ наносить воды изъ солоноватого, грязнаго водома, ради котораго оазисъ былъ избранъ мстомъ стоянки, третьему приказано было помогать при навьючиваніи палатокъ, къ чему было приступлено сейчасъ посл того, какъ санглэ или каша была съдена.
Матросъ Билль въ другой части табора тоже проворно работалъ, а если онъ или его молодые товарищи показывали неохоту приниматься за указанныя имъ работы, то шейхи безъ всякой церемоніи стегали ихъ бичомъ съ узломъ на конц или другимъ орудіемъ, какое попадалось имъ подъ руку. Несчастные скоро поняли, что съ надзирателями шутать нельзя и что возражать или убждать бедуиновъ будетъ напрасный трудъ. Словомъ они поняли, что значитъ быть невольниками!
Убирая палатки и занимаясь приготовленіями къ перекочовки въ другой оазисъ моряки были свидтелями разныхъ обычаевъ любопытныхъ и новыхъ для европейцевъ. Странные экипажи и для вьюка и для перевозки: овальныя корзины на спинахъ верблюдовъ, чтобы возить женщинъ и дтей, четыреугольныя сделки на горбахъ махери, черномазыя дти привязанныя ремнями къ спинамъ матерей, колнопреклоненіе верблюдовъ для того чтобы принять грузъ какъ-будто добровольно покоряясь необходимости боле чмъ непріятной для нихъ,— вс эти новыя картины чрезвычайно были бы интересны для нашихъ моряковъ, еслибы можно было ими любоваться при другихъ обстоятельствахъ жизни.
Тутъ еще вышелъ случай, доказывавшій, съ какимъ искусствомъ бедуины умютъ расправляться съ своими домашними животными.
Одинъ упрямый верблюдъ ни за что не хотлъ подняться на ноги, посл того какъ его навьючили, отъ того ли, что раскапризничалъ или отъ того, что считалъ неудобнымъ и несправедливымся бремя, которое навьючили на него {Каждый верблюдъ принимаетъ на себя столько грузу, сколько въ силахъ нести, нагруженный сверхъ силъ, онъ не встанетъ съ мста, пока не снимутъ лишнюю тяжесть. Большой верблюдъ нестъ отъ 25 до 30 пудовъ груза и идтъ въ день отъ 10—12 часовъ.}. Словомъ по какой бы то ни было причин, но онъ показывалъ упорную ршимость стоять на колнахъ и не подниматься на ноги, не смотря на вс усилія своего хозяина.
Напрасно ласкали его и называли нжными именами: другомъ, отцомъ, онъ оставался равнодушенъ къ нжностямъ. Тогда принялись одлять его линьками, стегали кнутомъ и колотили палками, — но и тутъ не было успха. По видимому упорное животное намревалось оставаться въ этомъ оазис и отпустить безъ себя всю орду.
Въ эту критическую минуту хозяину пришла геніальная мысль справиться съ упрямцемъ, а можетъ-быть онъ и прежде прибгалъ къ этому средству. Выведенный изъ себя упорствомъ верблюда, онъ хватилъ рукавъ отъ стараго бурнуса и накинулъ его на голову верблюда, потомъ крпко стянулъ его у самаго носа.
Верблюдъ испугался, почувствовавъ, что ему дышать не чмъ и не теряя времени вскочилъ на ноги, къ великому смху женщинъ и дтей, бывшихъ зрителями этой сцены.
Въ невроятно скоромъ времени палатки были убраны и таборъ со всми своими принадлежностями вскор скрылся изъ вида, оставивъ за собой только облако пыли, имвшаго фигуру навьюченнаго верблюда.
Послднимъ дломъ передъ отправленіемъ въ дорогу было напоить водой всхъ животныхъ. Запасъ воды для путешествія былъ уже сдланъ изъ грязнаго пруда въ кожаные мшки.
Повидимому напоить водой верблюдовъ передъ отправленіемъ въ дорогу считалось у арабовъ самымъ важнымъ дломъ. Для этого приняты были вс мры предосторожности и всякое вниманіе оказано, чтобы убдиться дйствительно ли они вполн запаслись драгоцннымъ напиткомъ,— можетъ-быть тутъ было предчувствіе со стороны хозяевъ, что пожалуй придтся когда-нибудь и самимъ испить той же водицы.
По той или другой причин, только принято уже, что каждый верблюдъ долженъ пить вдоволь пока его обширный желудокъ наполнятся. Для этого даютъ ему за четыре дня до отправленія много корму, но во вс это время не даютъ пить до самаго отъзда, что бываетъ обыкновенно въ три часа пополудни, тутъ подводятъ его къ вод и онъ пьтъ вдоволь. Трудно поврить какое огромное количество воды можетъ помстить въ себя верблюдъ, но хозяинъ африканскаго дромедера знаетъ какую огромную бочку воды надо всякій разъ приготовить ему.
При водопо, моряки имли случай наблюдать еще за однимъ свойствомъ Сахары, не мене перваго оригинальнымъ и любопытнымъ.
Оказалось, что озеро, доставлявшее этотъ драгоцнный напитокъ и единственное водохранилище на протяженіе пятидесяти миль, обратилось отъ засухи въ лужу, но и эта лужа пересыхала уже. Долгая засуха — продолжалась года четыре въ этой части пустыни, такъ что обширное нкогда озеро превратилось въ лужу вмщавшую въ себ не боле двухъ или трхъ сотъ галлоновъ воды. Впродолженіи кочевья двухъ соединнныхъ племнъ прибрежныхъ разбойниковъ, количество воды ежедневно уменьшалось и еслибъ они не поспшили откочевать или отложили свой отъздъ хотя бы только на одинъ день, то имъ грозила бы опасность умереть отъ жажды. Вотъ настоящая причина ихъ торопливой откочовки. Еслибъ не страхъ потерпть недостатокъ въ свжей вод, то они никакъ не разстались бы такъ скоро съ морскимъ берегомъ, гд имли надежду подобрать много сокровищъ отъ англійскаго корабля, потерпвшаго здсь крушеніе.
Въ настоящую пору отъзда, изсохла послдняя вода, такъ что въ луж едва оставалось грязной воды чтобы достаточно напоить верблюдовъ. Хозяева не могли ошибиться въ этомъ, потому что слишкомъ часто измряли количество воды.
Шутить нельзя было съ врно-разсчитаннымъ запасомъ. Тутъ драгоцнна каждая кружка воды и въ доказательство этого, верблюды обязаны были наполняться водой неслыханнымъ для европейца способомъ.
Вмсто того, чтобы пить ртомъ, верблюды сахарскихъ разбойниковъ должны посредствомъ ноздрей утолять свою жажду.
Пожалуй читателю покажется мудрено какимъ образомъ совершается этотъ способъ, да и захочется узнать добровольно ли верблюды совершаютъ подобную процедуру водопоя?
Наши моряки тоже удивлялись, пораженные такою необыкновсцною особенностью.
У насъ есть пословица что ‘одинъ человкъ можетъ вести лошадь на водопой, но двадцать человкъ не могутъ заставить е пить.’ Хоть эта пословица справедлива въ отношеніи англійской лошади, но никакъ не можетъ быть примнена къ африканскому дромадеру. Вотъ и доказательство: каждый хозяинъ подводилъ своего верблюда къ луж, но не позволяя ему входить въ воду и самому пить, какъ это обыкновенно длается у насъ, а ставятъ его у самаго края и держатъ ему голову надъ водой, тогда наполняютъ водой деревянную воронку и узкій ея край вставляютъ въ ноздри и такимъ образомъ вода посредствомъ дыхательнаго канала проводится въ горло и желудокъ.
Опять вопросъ зачмъ же такое предпочтеніе носу надъ ртомъ. И наши моряки задавались тмъ же вопросомъ, по удовлетворительное объясненіе этого факта они получили только въ послдствіи, когда лучше познакомились съ обычаями Сахары и много разъ имли случай паблюдать за непонятнымъ явленіемъ.
При всхъ своихъ похвальныхъ качествахъ верблюдъ еще обнаруживаетъ удивительное терпніе и послушаніе, только отъ одной дурной привычки его никакъ нельзя отучить: когда онъ пьтъ изъ сосуда,
то иметъ привычку встряхивать головой и разбрызгивать много воды. Когда вода въ небольшомъ количеств и составляетъ насущную потребность жизни, какъ въ пустыняхъ Сахары, — то подобная расточительность не можетъ быть терпима. Чтобы предупредить вредъ отъ того проистекающій, хозяинъ заставляетъ своего верблюда, пить посредствомъ отверзтій, предназначенныхъ природой для обонянія, чмъ предохраняетъ отъ многихъ бдъ это животное, столь необходимое для существованія арабскихъ племнъ.
Старикъ Билль въ шутку говорилъ, что арабы наливаются водой какъ корабль предъ поднятіемъ якоря, Сравненіе совершенно врно по отношенію къ цли, ради которой эти корабли пустыни такъ внимательно запасаются водой. Ихъ хозяева не безъ умысла такъ хлопочатъ, потому что въ крайнемъ недостатк воды, они разрзаютъ желудокъ верблюда, чтобы спасти жизнь каравана. {По свидтельству очевидцевъ позднйшихъ времнъ, это мнніе не иметъ правдоподобія, потому что вода въ желудк верблюда есть ни что иное, какъ вонючая, гноевидная жидкость, смшанная съ полу сваренною нищею. Достоврно только то, что съ помощью природнаго водохранилища, верблюдъ можетъ отъ трхъ до семи дней терпть жажду, если только отправляясь въ путь усплъ напиться вдоволь, точно также онъ можетъ терпть голодъ въ продолженіи двухъ дней, втягивая въ себя жиръ изъ горба.} Такая случайность не новость и не правдоподобна.
Вотъ почему хозяинъ внимательно заботится вдоволь ли напился его верблюдъ и убждается въ этомъ тогда какъ вода переливается изъ ноздрей въ ротъ.
Когда вс верблюды были поочереди напоены, то ихъ отвели къ племени хозяина, потому что за это время соединнныя племена были раздлены на дв отдльныя партіи и каждая готова была выступить въ походъ въ разныя стороны.
Тутъ только наши моряки могли замтить какое различіе существуетъ между двумя кочевыми племенами Сахары, въ руки которыхъ имли несчастье попасть. Черномазый шейхъ былъ истымъ представителемъ африканскихъ негровъ плоскимъ лбомъ, толстыми, вздрнутыми губами, сплюснутымъ, толстымъ носомъ, сжатымъ съ боковъ черепомъ, курчавыми какъ шерсть волосами и выдающимися пятками на нсколько дюймовъ у сгиба ноги. Не вс, однако большинство было одарено отъ природы подобною особенностью пятки. Въ этой партіи видно было нсколько человкъ смшанныхъ цвтовъ съ прямыми черными волосами и почти съ чертами лица кавказскаго племени, но они повидимому были невольниками.
Люди состоявшіе подъ начальствомъ стараго шейха, почти вс принадлежали его племени, смшаннаго съ потомками португальцевъ, которые убжали съ прибрежныхъ поселеній, когда Морокко подпало подъ власть побдоносныхъ шерифовъ.
Обитатели Сахары не составляютъ одного особеннаго народа, а смсь нубійцевъ, арабовъ, берберовъ всевозможныхъ оттнковъ, какъ въ цвт кожи, такъ и въ чертахъ лица. Но вс они бедуины-номады, кочующіе по пустынямъ, въ которыхъ нтъ дорогъ, а только песчаныя тропинки. Не ускользнуло отъ вниманія нашихъ моряковъ и то, что рабы арабскаго шейха были по преимуществу чистые негры съ юга, тогда какъ по цвту ложи видно было, что невольники чернаго шейха были семитическаго происхожденія, то есть отъ Іафета. Философъ Колинъ, какъ безмолвный очевидецъ наблюдалъ за разницею племнъ.
Когда запасъ воды былъ налитъ и въ желудки и въ кожаныя мшки, оба племени готовились на разставань произносить прощальные привты, которые могутъ выражаться словами: ‘Миръ да будетъ съ вами!’ Но тутъ снова произошло обстоятельство, которое опять замедлило отправленіе въ путь.
Вроятно это обстоятельство давно было замышлено обоими шейхами, хотя они оба до послдней минуты выказывали другъ другу самыя дружескія чувствованія.
Еслибъ можно было подслушать ихъ мысли, то мы перевели бы ихъ такими словами,
‘Экая собака Эфіопъ! провались ты сквозь землю, вдь онъ теперь вс думаетъ о томъ, что мн досталась лучшая доля въ общей прибыли. Ему теперь смерть хочется завладть этими дрянными мальчишками — я вижу это по его лицу. Султанъ Тимбуктскій заказалъ ему непремнно привести блыхъ невольниковъ и если можно блыхъ мальчиковъ. Это ясно. Я вижу, что онъ совсмъ не обрадованъ старымъ матросомъ, котораго онъ выигралъ у меня въ хелгу: его Тимбуктскому величеству нечего длать съ старымъ хрномъ, ему нужны красивые мальчики, чтобы прислуживать за его столомъ и придавать блеску его народнымъ пиршествамъ. Да, онъ можетъ получить за нихъ хорошую цну. И какую еще огромную цну! Одежды, которыя мы у нихъ отняли не простое платье. Какое славное крпкое сукно на кафтанахъ и галуны на шапкахъ. Наврное они сыновья главныхъ шейховъ. Въ Ведмун старый жидъ дастъ за нихъ хорошій выкупъ. Да и купцы въ Суз тоже не поскупятся, но еще кажется лучше отвезти ихъ въ Могадоръ, гд ихъ народный консулъ отсыплетъ кучи золота за такихъ важныхъ людей. Да, вотъ такъ штука!
Въ тоже время черномазый шейхъ разсуждалъ о торговыхъ оборотахъ, только сообщая свои размышленія возлюбленной своей Фатим.
— За этихъ разноцвтныхъ мальчишекъ, сказала она, султанъ охотно бы далъ человкъ шестьдесятъ изъ своихъ черныхъ рабовъ.
— Я знаю это, дорогая Фатти, мн самъ султанъ это сказалъ.
— Такъ за чмъ же дло стоитъ? бери ихъ да и уведи съ собой.
— Э! да вдь это только легко говорится. Попробуй-ка взять! Они принадлежатъ по праву старому арабу, покрайней мр онъ заявляетъ свои права, хоть по правд сказать не совсмъ справедливо, потому что не подоспй мы вовремя, такъ не онъ бы взялъ ихъ въ плнъ, а они бы дали ему карачуна. Но тутъ ничего не подлаешь, потому что по законамъ Сахары, они его собственность теперь.
— По законамъ Сахары! воскликнула Фатима презрительно вздрнувъ голову кверху и съ яростью оскаливъ свои длинные выдающіеся зубы: — все это чушь и пустяки! Въ Сахар нтъ законовъ. Ну самъ посуди: вернулись ли бы мы въ Сахару, коли были бы законы. За этихъ трхъ блыхъ болвановъ намъ дадутъ такую награду, что на цлую нашу жизнь станетъ и не будетъ ужь надобности таскаться опять по этой чертовской пустын. Возьми ихъ силою отъ мднолицаго, если нельзя иначе. Но вдь онъ глупъ, такъ ты опять можешь сплутовать и обморочить его, играя въ хелгу,— извстно на этомъ пол ты всегда его побждаешь. Если жъ онъ откажется играть, такъ попробуй поторговаться съ нимъ: предложи ему двухъ чорныхъ за одного благо.
Такимъ образомъ посовтовавшись съ подругой своей жизни, чорный шейхъ, вмсто того чтобы пожелать салекъ алумъ своему достопочтенному собрату, вдругъ возвысилъ голосъ, требуя отъ него аудіенціи для переговоровъ о важномъ дл.
Конечно, послдовавшіе затмъ переговоры были непонятны для блыхъ невольниковъ.
Но если слова были непонятны, то жесты ихъ были очень выразительны: по рукамъ указывающимъ на мальчиковъ и по глазамъ обращеннымъ къ нимъ, бдные мичманы хорошо уразумли, что переговоры идутъ о нихъ или о владніи ими.
Выбирать господина было не изъ кого: оба шейха были безчеловчные дикари, оба показали жестокость въ обращеніи съ плнниками. У нихъ была одна надежда, что если и произойдтъ торгъ, то по-крайней-мр продадутъ ихъ вмст. Только сердце у нихъ больно сжималось при мысли о старик Билл, они догадывались, что ихъ хотятъ промнять, и что тогда они разстанутся съ нимъ и никогда уже больше не увидятся.
Мичманы были съ дтства товарищами гораздопрежде чмъ вступили въ морскую службу. Время и взаимное сочувствіе соединило ихъ такою искреннею дружбою, что имъ казалось легче переносить втромъ всякую участь, какъ бы она ни была тяжела. Теперь представлялся имъ самый жестокій жребій: они должны разстаться и въ одиночк терпть горе отъ такихъ безчеловчныхъ господъ.
Съ тоской прислушивались они къ незнакомымъ звукамъ и внимательно наблюдали за жестами шейховъ.
Цлые полчаса прошло въ томъ, что они громко кричали и сильно размахивали руками, посл этого видно было, что они условились въ чомъ то.
Молчаніе возстановилось, старый арабъ подошолъ къ тому мсту, гд были собраны чорные невольники чорнаго шейха и посл тщательнаго осмотра выбралъ трхъ самыхъ высокихъ здоровыхъ и дородныхъ негровъ. За тмъ эти негры были выведены изъ рядовъ и поставлены отдльно.
— Насъ хотятъ обмнять, прошепталъ Теренсъ:— мы будемъ принадлежать отвратительному негру. Ну оно и лучше, по крайней-мр будемъ вмст съ Биллемъ.
— Погоди, сказалъ Колинъ:— тутъ что-нибудь да не такъ.
Въ эту минуту чорный шейхъ вышелъ впердъ и прервалъ ихъ разговоръ.
Что онъ будетъ длать! Врно забертъ ихъ всхъ трхъ. Старый арабъ самъ выбиралъ трхъ чорныхъ здоровенныхъ ребятъ, чорный шейхъ, точно также самъ забертъ трхъ блыхъ плнниковъ.
Такъ они думали и совершенно равнодушные къ обоимъ господамъ, не возражали.
Но къ ихъ великому огорченію выведенъ былъ только одинъ изъ нихъ, остальнымъ двумъ знаками приказано было оставаться на мст.
Участь одиночества выпала на О’Коннора. Чорный шейхъ выбралъ его посл внимательнаго осмотра и сравненія. Ирландецъ былъ выше и дородне своихъ товарищей, вроятно по тому и оказано ему предпочтеніе. Оказалось, что условія мны, совсмъ не таковы, какъ воображали молодые мичманы: мняли не человка на человка, не мальчика на мальчика, но трхъ чорныхъ за одного благо.
Старый скряга, арабскій шейхъ не очень крпко держался за долю доставшуюся ему, но и слышать не хотлъ взять мене трхъ чорныхъ за одного благо. Посл долгихъ и громкихъ споровъ, чорный шейхъ согласился и на это.
Теренсъ былъ отведнъ и поставленъ рядомъ съ тремя чорными юношами, которые совсмъ не такъ серьезно, какъ ихъ блые товарищи по невол смотрли на это дло: они весело скалили свои блые какъ слоновая кость зубы и считали видно эту мну за веслую шутку!
Моряки съ грустью видли, что ихъ хотятъ разлучить, однако вс еще питались надеждой, авось торгъ ими еще не конченъ, авось и остальныхъ двухъ блыхъ промняютъ на шестерыхъ чорныхъ.
Предположенія эти были прерваны и они увидли, что торгъ былъ недоконченъ.
Послдовавшія за тмъ обстоятельства ясно показали, что тутъ происходитъ не правильный торгъ, а только приготовленія къ азартной игр, игроками были два шейха, а ставки поставленные на конъ — Теренсъ и три чорныхъ невольника.
Старый Билль по личному опыту могъ объяснить, что это значитъ, и когда увидлъ, что оба шейха отправляются къ тому мсту, гд въ прошлую ночь ршалась его участь, онъ закричалъ.
— Они пошли играть на васъ, мастеръ Терепсъ. Ого! быть вамъ со мною, потому что черномазый разомъ побьтъ мднолицаго.
Опять были возобновлены ямочки, въ которыхъ вчера играли въ хелгу. Припасено было надлежащее число верблюжихъ шариковъ и игра началась.
Кончилось тмъ, что предсказаніе стараго матроса оказалось справедливо и черномазый шейхъ выигралъ Теренса О’Коннора.
Видно было, что арабъ сильно разсердился и потому какъ онъ топалъ ногами и колотилъ руками по земл, обнаруживалось, что этотъ проигрышъ сильно задлъ его за-живое. Часто ли бываютъ примры, чтобы проигравшійся игрокъ оставлялъ игорной столъ, до тхъ поръ пока есть что выставить на конъ?
У стараго шейха оставалось еще два мичмана. Онъ могъ еще отыграться. Отъ чего жъ не попытать счастья. До-сихъ-поръ счастье ему неблагопріятствовало: или судьба противъ него, или у него нтъ столько умнья, чтобы состязаться на шахматномъ пол съ своимъ чорнымъ соперникомъ.
Въ конц концовъ, черномазый шейхъ выигралъ всхъ трхъ мичмановъ и соединивъ ихъ съ матросомъ Биллемъ мене чмъ чрезъ двадцать минутъ по окончаніи игры, погналъ ихъ чрезъ степь въ Тимбукту.
Въ этомъ странствованіи по песчаному океану, наши мореплаватели составляли часть отряда состоявшаго изъ шестнадцати человкъ мущинъ и женщинъ, считая въ томъ же числ шестерыхъ или семерыхъ дтей.
Вс это составляло собственность одного человка — высокаго и мрачнаго шейха, который выигралъ и матроса Билля и трхъ мичмановъ въ хелгу или шахматы пустыни.
Блые плнники скоро узнали, что его зовутъ Голахомъ, при чомъ Теренсъ не упустилъ случая подшутить, что Голахъ, вроятно, на испорченномъ нарчіи африканца значитъ имя древняго великаго Голіаа.
По всему видимому Голахъ былъ великій человкъ, не только по росту и дородству, но и по уму и смышленности.
Говоря такимъ образомъ, мы совсмъ не желаемъ уврять, что мрачный негръ былъ такого геніальнаго ума, что могъ бы разршать математическія задачи, или открыть новую планету въ нашей солнечной систем. Не желаемъ и того доказывать, чтобы онъ обладалъ свтлыми мыслями или потоками краснорчія, такъ что могъ бы увлекать народныя массы, словно ураганъ подымающій морскія волны,— а вс же хотя ничего подобнаго не было, надо сказать, что негръ Голахъ былъ большаго ума человкъ. Природа создала его повелвать другими, ни мыслью ни чувствомъ, онъ не способенъ былъ покоряться чужой вол.
Хитрый старый шейхъ, взявшій въ плнъ трхъ мичмановъ, очень желалъ удержать ихъ за собой, но Голахъ тоже хотлъ завладть ими и старый арабъ принужденъ былъ выдать ихъ своему сопернику, побдившему его въ игр. Посл этого они разстались и понятно, старому шейху было очень не весело.
У чорнаго шейха было три жены и каждая изъ нихъ обладала даромъ краснорчія въ высокой степени. Но одного взгляда чорнаго владыки достаточно было, чтобъ остановить ихъ за полуслов краснорчиваго потока. Даже Фатима, любимица его и та приписывала силу своего на него вліянія тому искусству, съ которымъ она изучила его даже безмолвныя желанія.
У Голаха было семь верблюдовъ, изъ которыхъ требовалось четыре для перевозки его самого, съ тремя жонами и дтьми и всего ихъ хлама.
Остальныхъ верблюдовъ навьючили добычею, собранною посл кораблекрушенія. Остальные двнадцать человкъ принуждены были идти пшкомъ и ещ поспвать за верблюдами, кто какъ умлъ.
Одинъ изъ этихъ пшеходовъ былъ родной сынъ Голаха, юноша лтъ восемнадцати. Онъ былъ вооруженъ. длиннымъ мавританскимъ ружьмъ, тяжелымъ испанскихъ мечомъ и кортикомъ отнятымъ у Колина.
Ему порученъ былъ главный надзоръ надъ блыми невольниками, кром того, въ помощники ему данъ былъ еще другой юноша, братъ одной изъ трхъ жонъ Голаха и тоже вооружонный ружьмъ и шашкою.
Кажется оба надсмотрщика думали, что жизнь ихъ зависитъ отъ того чтобы не спускать глазъ съ десяти невольниковъ: кром старика Билля и его молодыхъ товарищей было еще шестеро невольниковъ, тоже въ сво время взятые въ плнъ, проданные, проигранные, или перекупленые Голахомъ, который съ ними направлялся теперь на какой-то рынокъ на южные берега Африки.
Двое изъ шестерыхъ невольниковъ были тотчасъ-же признаны за крумановъ, матросомъ Биллемъ, который видалъ на свомъ вку многихъ крумановъ — особенное африканское племя, служившихъ матросами на военныхъ корабляхъ у африканскихъ береговъ.
Другіе невольники были не такъ черны и старый морякъ тотчасъ же назвалъ ихъ португальскими неграми. Видно было, что вс они очень давно томились въ плну на безплодномъ пространств великой Сахары.
Въ первый же день своего путешествія, блые плнники узнали какія отношенія существуютъ между большинствомъ отряда и шейхомъ Голахомъ, и каждый изъ нихъ и устыдился и возмутился унизительнаго положенія въ которое былъ поставленъ.
Вообще говоря, вс эти чувства были возбуждаемы и сильно подкрпляемы голодомъ и жаждой такъ же какъ и невыносимымъ страданіемъ тащиться подъ палящимъ солнцемъ и по раскалнному песку.
— Довольно съ меня, заговорилъ Гэрри-Блоунтъ товарищамъ:— можетъ быть мы способны терпть это мученіе еще нсколько дней, но я совсмъ не любопытствую знать до чего это можетъ доити.
— Смотри пожалуй! воскликнулъ Теренсъ:— да ты думаешь и говоришь за меня, Гэрри.
— Вотъ насъ четверо, продолжалъ Гэрри:— четверо, принадлежащихъ къ той націи, которая гордится тмъ, что никогда не терпла рабства, кром того, вотъ еще шесть человкъ, нашихъ ближнихъ, нашихъ собратій по рабству. Конечно, посмотрть на нихъ, такъ немного можно отъ нихъ ждать, однако вс-же и они что-нибудь да могутъ въ общихъ усиліяхъ. Неужели мы четверо, закалнные моряки Великобританіи и еще въ соединеніи съ шестью невольниками потерпимъ господство надъ нами трхъ да и тхъ еще негровъ.
— Вотъ это самое я обдумываю уже часа два-три, сказалъ Теренсъ,— если мы не въ состояніи умудриться такъ, чтобъ уколотить этого стараго Голіафа и ухать на его верблюдахъ, такъ посл этого мы дйствительно заслуживаемъ всю остальную жизнь провести въ невол.
— Такъ говори же когда и какъ, закричалъ Гэрри:— я жду. Вотъ семь верблюдовъ. Пускай каждый изъ насъ бертъ но одному, но прежде всего надо състь трхъ, а то я умираю съ голоду.
— Разсказывай планы, а я стану выбирать, возразилъ Теренсъ:— я готовъ на вс, отъ орлянки до смертоубійства.
— Стопъ, мастеръ Теренсъ, прервалъ старикъ Билль:— конечно, вы всегда готовы прежде, сдлать, а тамъ подумать. Да и вы, любезный другъ Гэрри, не совсмъ въ свомъ ум. Одинъ изъ всхъ васъ мастеръ Колинъ сохраняетъ свои семь чувствъ. Положимъ, что вамъ вс удастся: черномазый великами убитъ, сынъ его мртвъ, да и послдній негръ, преспокойно поворачивается на право кругомъ и датъ тягу какъ ни въ чомъ не бывалъ, — такъ чтожъ изъ этого выйдетъ? У насъ нтъ ни карты, ни компаса, мы не можемъ производить счисленія. Разв вы не видите, что. странствованіе по этой пустын точь въ точь что но морю, только опрокинутому вверхъ дномъ? когда люди умираютъ съ голода на мор они отыскиваютъ скоре землю,, когдажь они умираютъ съ голода въ пустын то ищутъ воды! Черномазый великанъ, нашъ капитанъ можетъ спокойно и безопасно плавать по этому морю,— мы не можемъ. Мы должны заставить его подвести насъ къ какому-нибудь порту и тогда придумать лучшія средства, чтобы избавиться отъ него.
— Старый Билль совершенно правъ, замтилъ Колинъ, — онъ справедливо полагаетъ, что мы не можемъ отыскать дороги отъ одного оазиса къ другому, но мы хорошо сдлаемъ, если расчитаемъ вс средства, которыя намъ представляются. Положимъ, что мы и отыщемъ и пристанемъ къ порту, какъ Билль говоритъ, да разв не можетъ случиться, что мы нападмъ на шайку такихъ же разбойниковъ, только въ числ нсколькихъ сотъ, а не трхъ человкъ, какъ теперь. Вдь послднее будетъ гораздо хуже настоящаго.
— Это очень правдоподобно, отвчалъ матросъ:— но они только люди и потому мы можемъ побить ихъ. Мы можемъ бороться съ людьми и побдить ихъ, можемъ бороться и съ водой и побдить е, но когда придтся намъ бороться не с.ъ людьми и не съ водой, а съ чмъ-нибудь другимъ, такъ это что-нибудь другое побдитъ насъ. За природой наврное останется побда.
— Билъ и тутъ правь, подхватилъ Теренсъ: — я чувствую, что природа уже преодолваетъ меня.
Въ это время совсмъ неожиданно они замтили, что одинъ изъ крумановъ придвинулся къ нимъ и внимательно прислушивается къ ихъ словамъ. Его блестящіе глаза выражали живйшее любопытство.
— Ты понимаешь насъ? спросилъ старикъ Биллъ, внезапно и сердито обратившись къ африканцу.
— Да, — крошечку, отвчалъ круманъ на ломаномъ англійскомъ, язык и казалось не замчая сердитаго тона.
— Такъ зачмъ же ты подслушиваешь насъ?
— Для того, чтобы слышать о чомъ вы говорите. Я тоже служилъ на англійскомъ корабл. По моему вы хорошо говорите. Я пойду за вами.
Съ большимъ трудомъ матросъ и его товарищи могли разобрать тарабарщину крумана. Имъ удалось добиться отъ него, что онъ служилъ на англійскомъ торговомъ корабл, который отправлялся къ Африканскимъ берегамъ, за пальмовымъ масломъ. Въ это время онъ научился немножко болтать по англійски. Въ послднее время онъ служилъ на португальскомъ бриг, потерпвшимъ крушеніе у береговъ Сахары. Выброшенный на берегъ онъ попалъ въ руки кочевыхъ бедуиновъ и четыре года провлъ въ знойной пустын.
Онъ утшилъ нашихъ моряковъ извстіемъ, что они, какъ англичане, не подвергаются опасности потерпть продолжительное рабство, но непремнно будутъ проданы и когда-нибудь выкуплены. Голахъ не иметъ нужды въ невольникахъ. Онъ только похищаетъ людей и потомъ торгуетъ ими какъ товаромъ. Онъ продастъ ихъ за самую высокую цну какому-нибудь англійскому консулу въ приморскомъ город.
Но, продолжалъ круманъ, ни для него, ни для его товарищей не существуетъ подобной надежды, потому что правительство ихъ отечества не назначаетъ денежныхъ суммъ для выкупа своихъ подданныхъ изъ рабства.
Когда онъ увидлъ, что Голахъ пріобрлъ англійскихъ плнниковъ, то онъ сталъ утшать себя надеждой, что можетъ быть вмст съ ними выкупятъ и его, какъ англійскаго подданнаго, на томъ основаніи, что и онъ нкоторое время служилъ на англійскомъ корабл.
Впродолженіе цлаго дня чорные невольники, хорошо знакомые съ возложенною на нихъ обязанностью, собирали по дорог высохшій верблюжій навозъ, который служилъ вмсто топлива для цлаго каравана.
Вскор посл солнечнаго заката, Голахъ приказалъ остановиться на ночлегъ, верблюды были развьючены, палатки разбиты. Невольники получили извстное количество санглэ или ячменной кашицы на обдъ и такъ какъ они съ самаго утра ничего не ли, то это кушанье показалось имъ необыкновенно хорошо и вкусно.
Голахъ осмотрлъ свою движимость въ людяхъ и видимо довольный благосостояніемъ всего, удалился въ свою палатку, скоро оттуда пронеслись звуки подобные далкимъ раскатамъ грома.
То чорный шейхъ храплъ! Двое молодыхъ людей — сынъ и зять негра — всю ночь смняли другъ друга, карауля своихъ плнниковъ. Ихъ бдительный надзоръ былъ почти не нуженъ, Усталые, утомлнные, измученные голодомъ и жаждой невольники стремились мыслью не къ будущему, а къ настоящему покою, вс ревностно искали отдыха, вс скоро нашли его во сн.
За часъ до восхожденія солнца, невольникамъ, дали выпить по немногу прокислаго молока, посл чего вс отправились въ путь.
Солнце взошло на безоблачное небо, его палящіе лучи казалось прожигали тло, ни малйшее дуновеніе втра не освжало безплодную равнину. Атмосфера была такъ же раскалена и такъ же жгла, какъ, песокъ прожигавшій ноги. Не смотря на влажные источники струившіеся по всему тлу, горло, языкъ и губы до такой степени пересохли у нихъ, что вс попытки вести разговоръ оказались напрасны, выходили не слова, а какое то предсмертное хрипніе.
Голахъ съ своею семью халъ впереди и повидимому не обращалъ вниманія на то, слдуютъ ли за нимъ другіе или нтъ. Его сынъ и зять шли позади невольниковъ, наблюдая за порядкомъ, и когда какой-нибудь несчастный невольно отставалъ отъ другихъ, ихъ надсмотрщики заставляли ихъ двигаться скоре, колотя ихъ толстой палкой.
— Скажи имъ, что ядолженъ имть глотокъ воды или умереть, сказалъ Гэрри круману хриплымъ шопотомъ: — за меня дадутъ много денегъ и если старый. Голахъ дастъ мн умереть отъ жажды, то онъ будетъ безумцемъ.
Круманъ отказался передать эти слова, увряя, что это будетъ совершенно безполезно и навлечетъ только побои на него.
Колинъ обратился къ сыну Голаха и знаками даль ему уразумть, что они хотятъ пить. Но чорный юноша ограничился хохотомъ, онъ самъ не страдалъ жаждой и не сочувствовалъ страданію другихъ.
Кожа негровъ упитанная жиромъ, казалось впитывала въ себя жгучіе лучи солнца и вроятно годы постоянной привычки закалили ихъ, такъ что они не чувствовали уже ни жажды, ни голода въ мучительной степени. Для блыхъ плнниковъ они казались не людьми, а какими-то громадными пресмыкающимися чудовищами.
На второй день ихъ странствованія песокъ на дорог сдлался не такъ плотенъ, такъ что ноги тонули въ нмъ, на каждомъ шагу вытаскивать ноги изъ песку составляло неимоврный трудъ. Прибавьте къ этому пытку отъ жажды, и вы поймте почему мысли страдальцевъ стремились къ воспоминанію о смерти, этому великому противоядію человческихъ несчастій, а между тмъ такъ сложилися обстоятельства что они сами сознавали, что только слдуя за своимъ хозяиномъ и предводителемъ, они могутъ найти надежду на спасеніе.
Еслибъ Голахъ даже позволилъ имъ вернуться къ берегу или остановиться на отдыхъ, то они не могли бы согласиться: непреодолимая сила влекла ихъ вс впердъ, вс за нимъ.
Эта всемогущая сила была надежда — надежда получить немного санглэ и нсколько глотковъ мутной воды. Возвратиться назадъ или отстать — общало имъ еще ужаснйшее страданіе,— можетъ быть и смерть.
Бывали примры, что люди желавшіе покончить съ жизнью, сами бросались въ воду, чтобы потонуть,— но въ вод, они невольно боролись со смертью, которой сами искали. Такая же антипатія.къ смерти заставляла и блыхъ невольниковъ слдовать за чорнымъ шейхомъ.
Имъ не хотлось умирать — не только по той причин, что у нихъ была родина, были друзья, которыхъ они желали вновь увидть, не только по врожденной любви къ жизни, которую природа влагаетъ въ душу человка, но и для того, чтобы еще разъ въ жизни испытать счастье, что значитъ утолить мучительную жажду. Да, надо слдовать за Голахомъ для того, чтобъ хоть еще разъ въ жизни насладиться этимъ счастьемъ!
У одной изъ женъ Голаха было трое дтей, а такъ какъ другія жены должны были заботиться о своихъ собственныхъ потомкахъ, то и выходило, что матери съ тремя дтьми было меньше покоя, чмъ ея мене любимой соперниц.
Даже старшій ея ребнокъ былъ слишкомъ малъ, для того чтобъ долго идти пшкомъ и потому почти вс время онъ тоже возсдалъ на верблюд подъ присмотромъ матери. Имя трхъ безпокойныхъ ребятъ, за которыми надо было усмотрть, въ постоянномъ страх чтобы кто-нибудь не упалъ, она имла полны руки дла. Такое путешествіе стало наконецъ невыносимо для не и она начала придумывать средство, какъ-бы облегчить себя.
По ея плану надо было поручить одному изъ невольниковъ присмотръ за я старшимъ сыномъ, которому было четыре года.
Колинъ былъ избранною жертвою для выполненія этой обязанности. Вс попытки юнаго шотландца, чтобъ избавиться отъ отвтственности возлагаемой на него обязанности, оказались тщетны. Женщина оказалась характера ршительнаго, и Колинъ принужднъ былъ покориться, но упрямился до тхъ-поръ пока она пригрозила ему, что позовтъ Голаха на помощь.
Противъ такого аргумента возражать не слдовало, и черномазый ребнокъ услся на плечи Колина, сдавивъ ногами его шею и вцпившись обими руками въ его волосы.
Вскор посл этого распоряженія наступила ночь и чорные блюстители порядка поспшили впердъ для выбора мста временному лагерю.
Тутъ не представлялось опасности, чтобы невольники вздумали бжать, вс они мучительно желали пищи и воды, которыхъ имъ выдали въ весьма маломъ количеств.
Уставъ подъ бременемъ маленькаго разбойника, измучившись отъ безпрерывной борьбы съ сыпучимъ пескомъ, Колинъ начиналъ отставать отъ товарищей. Всякій разъ, нжная маменька заботясь о благосостояніи своего перворожденнаго, пріостанавливала своего верблюда и подъзжала къ отсталымъ.
Когда верблюды были развьючены и палатки раскинуты, Голахъ распорядился на счотъ приготовленія ужина, состоявшаго опять изъ одного саиглэ. На этотъ разъ невольникамъ дали еще меньше количествомъ чмъ вчера, и весь ужинъ былъ до-чиста съденъ съ такимъ апетитомъ, какого они никогда еще не испытывали.
Матросъ Билль объявилъ, что короткое время, употреблнное имъ на то, чтобъ проглотить небольшое количество пищи доставило ему минуту такой отрады, которое вознаградило его за вс мученія цлаго дня,
— Ахъ, мастеръ Гэрри, сказалъ старикъ: — мы только теперь поняли науку жизни, хотя были минуты, даже сегодня, когда я думалъ, что мы учимся именно умирать. Теперь я никогда уже не стану сть до тхъ-поръ, пока не проголодаюсь. Эхъ! мастеръ Терри, продолжалъ онъ обращаясь къ ирландцу: — разв не въ этомъ заключается загадка жизни? и разв посл всего этого, не почувствовали вы теперь что значитъ истинное наслажденіе?
— Одно могу сказать, отвчалъ Теренсъ, — въ жизни своей я никогда не далъ такого вкуснаго кушанья, какъ это, жаль, что въ нмъ одинъ большой недостатокъ: слишкомъ мало.
— Въ такомъ случа, кушайте то, что у меня осталось, сказалъ Колинъ: — потому что я не могу сказать, чтобы для меня было мало.
Гэрри, Теренсъ и старикъ Билль съ безпокойствомъ и удивленіемъ посмотрли на Колина. Какъ ни скудно было количество санглэ данное ему, онъ и половины не сълъ его.
— Ужь не захворалъ-ли нашъ бдный мастеръ Колинъ — спросилъ Билль со страхомъ и сожалніемъ:— вдь такъ пожалуй и умереть не долго, если не станетъ сть.
— Я совсмъ здоровъ, отвчалъ Колинъ,— только не чувствую апетита, если хотите, такъ кушайте остальное.
Хотя апетитъ товарищей и на половину не былъ удовлетворенъ, однако вс они не дотронулись до остатковъ его ужина, въ надежд, что Колинъ поотдохнетъ и когда апетитъ ему возвратится, самъ достъ свою порцію.
Вс они съ такимъ наслажденіемъ поужинали, что не могли понять воздержаніе Колина, и потому удивились и встревожились за него.
На слдующій день, когда караванъ тронулся съ мста Колинъ опять долженъ былъ нянчиться съ черномазымъ ребнкомъ. Впрочемъ не вс время онъ нсъ его на плечахъ, мальчикъ иногда самъ бжалъ рядомъ съ нимъ.
Первую часть дня молодой шотландецъ съ своею ношею безъ особеннаго труда поспвалъ за товарищами и даже иногда шелъ впереди. Его ласковое обхожденіе съ ребнкомъ было замчено Голахомъ, при чемъ онъ обнаружилъ даже признакъ человческаго чувства: судорожное движеніе на лиц его означало улыбку.
Около полудня Колинъ до того усталъ, что опять сталъ отставать и очутился въ арьергард, какъ и вчера. И опять нжная маменька попридержала своего бгуна и полная заботливости къ сыну поджидала, когда Колинъ съ ребнкомъ нагонитъ, е.
Матросъ Билль сильно удивлялся поведенію Колина, въ особенности его изумляла необыкновенная терпливость съ какою шотландецъ покорялся возложенной на него обязанности нянчиться съ ребнкомъ. Вообще въ поведеніи молодого мичмана было что-то таинственное, чего старый матросъ никакъ не могъ понять, но вскор эта таинственность сдлалась еще непроницаеме, что привлекло на себя вниманіе Гэрри и Теренса, не смотря на то, что въ этотъ день случилось много неблагопріятныхъ обстоятельствъ, которыя могли бы отвлечь ихъ вниманіе отъ него и его обязанности.
Вскор посл полудня, вс увидали какъ нжная мать требовала, чтобы Колинъ шолъ впереди, понуждая его къ тому громкими криками и ударами бича съ узломъ на конц, которымъ она погоняла своего верблюда.
Вроятно Голаху наконецъ надоло слушать ея пронзительные крики и ругательства, и потому онъ приказалъ ей замолчать, а невольнику спокойно продолжать свой путь.
Колинъ хоть и не понималъ значенія словъ этой женщины, однако должно быть догадывался, что она не произноситъ выраженій нжности.
Пронзительный сердитый голосъ и удары бичомъ давали настоящее значеніе, а между тмъ онъ выносилъ ругательства и побои съ удивительной кротостью и философическимъ самоотверженіемъ, что чрезвычайно удивляло его товарищей.
Гэрри заговаривалъ съ круманомъ, въ т часы, когда мысли его не поглощались однимъ желаніемъ пость и выпить. Въ настоящее время онъ попросилъ перевесть ему слова, которыя извергала злая негритянка на голову терпливаго шотландца.
Круманъ объяснилъ, что она называетъ Колина лнивою свинью, христіанскою собакой, неврнымъ безумцемъ и грозила убить его, если онъ не будетъ идти впереди.
На третій день этого странствованія, случилось, что погода была совсмъ не такая знойная какъ прежде и слдовательно страданія невольниковъ особенно отъ жажды были далко не такъ мучительны.
— Нтъ, сказалъ Гэрри:— въ другой разъ я ни за-что ужь не вынесу такой пытки, какую пришлось испытывать вчера. Можетъ-быть мн суждено умереть отъ жажды въ этой пустын, но повторяю въ другой разъ я не могу испытать такой муки.
— Почему же это, мастеръ Гэрри? спросилъ Билль.
— Потому что я не могу забыть, посл опыта въ прошлый вечеръ, что чмъ сильне ощущаешь желаніе пить, тмъ выше наслажденіе при удовлетвореніи жажды, а предчувствіе такого блаженства сильно облегчаетъ вс, чтобы не пришлось выносить.
— Конечно, тутъ есть доля справедливости, отвчалъ матросъ:— однако я не могу вспомнить о вчерашнемъ вкусномъ ужин, безъ того, чтобы не почувствовать желанія, чтобъ и сегодня онъ былъ такой же вкусный.
— А между тмъ мы научились кой-чему новому, сказалъ Теренсъ: — новому, по-крайней-мр, для меня. Теперь я буду знать, что такое жизнь, когда опять придтся пожить на свобод. До сихъ-поръ я жилъ какъ живутъ дти: половину времени употреблялъ на то, чтобъ пить и сть, не потому чтобы я чувствовалъ потребность въ пищ и пить, но потому что я не зналъ ничего лучшаго. Вотъ и нашъ Колинъ, прежде не очень высоко цнилъ жизнь въ арабскомъ вкус, а теперь кажется лучше понимаетъ ея красоты. Можетъ-быть онъ поджидаетъ, когда придтъ къ нему лучшій апетитъ для того, чтобы вполн испытать блаженство насыщенія. Куда онъ двался?
Вс оглянулись и увидли, что Колипъ опять отсталъ и что нжная мать поджидала его.
Гэрри и Теренсъ пошли впердъ, думая, что ихъ товарища опять погонитъ по-своему злобная негритянка.
Матросъ Билль остановился какъ-будто изъ любопытства, желая посмотрть какая выйдетъ изъ этого сцена.
Чрезъ нсколько минутъ злобная вдьма опять гнала бичомъ шотландца обременннаго ребнкомъ, и всячески его ругала за то, что онъ не уметъ или не хочетъ идти рядомъ съ другими.
— Ну теперь я знаю въ чемъ дло, сказалъ Билль, насмотрвшись на жестокое обращеніе негритянки:— къ нашему другу Колину судьба милостива. Теперь я не удивляюсь отчего онъ такъ нянчится съ черномазымъ уродомъ.
— Что такое, Билль? что узналъ ты новенькаго? спросили Теренсъ и Гэрри въ одинъ голосъ.
— Я узналъ, почему Колли не могъ сть вчерашняго обда.
— Говори, почему?
— Я узналъ, что злоба негритянки противъ Колина есть только притворство.
— Завираешься Билль, все это твои причуды, сказалъ Колинъ, который съ ребнкомъ на рукахъ подосплъ идти.рядомъ съ товарищами.
— Не мои, сударь, отвчалъ Билль,— а вотъ этой черномазой. Что это она вамъ датъ покушать, мастеръ Колли?
Видя, что скрывать сво счастье было-бы напраснымъ трудомъ, Колинъ признался во всмъ: негритянка давала ему что-нибудь пость всякій разъ, какъ могла это сдлать потихоньку, чтобы никто не видалъ. Она давала ему то горсть финиковъ, то глотокъ верблюжьяго молока, который сохраняла въ кожаной бутылк подъ своимъ плащомъ.
Не смотря на только что выраженное мнніе о наслажденіи находящемся въ продолжительномъ ожиданіи пищи и питья, товарищи отъ души поздравили Колина съ неожиданнымъ счастьемъ и вс выразили готовность взять на попеченіе маленькаго разбойника съ тмъ условіемъ, чтобы получать такое ж вознагражденіе.
Къ вечеру стала жара невыносимая, между тмъ Голахъ халъ такъ скоро, что невольники выбивались изъ силъ, чтобы поспть за нимъ.
Такого рода путешествіе, да и еще при данныхъ обстоятельствахъ, оказалось невыносимо для старика Билля.
Ему казалось, что онъ не можетъ и шагу сдлать впердъ. Не могъ онъ, или не хотлъ, только онъ услся на земь и отказался идти впердъ.
На него посыпались тяжелые удары, а онъ вс ни съ мста. Наконецъ молодые блюстители порядка сами утомились отъ толчковъ и пиньковъ, которыми осыпали старика и не зная, что длать, обратились за помощью къ Голаху.
Шейхъ въ тужъ минуту повернулъ верблюда и подъхалъ къ нимъ.
Но прежде чмъ онъ подъхалъ, мичманы употребляли вс сво вліяніе, чтобы заставить стараго товарища встать и идти съ ними. Въ этомъ помогалъ имъ круманъ, который уговаривая Билля говорилъ, что если ему жизнь мила, то вставалъ бы онъ скоре, пока не подъхалъ еще Голахъ, увряя, что это чудовище не знаетъ пощады.
— Ради самого Бога, умолялъ Гэрри:— встань и сдлай нсколько шаговъ впердъ! Прошу, послушайся!
— Только попробуй, голубчикъ Билль, а мы ужь поможемъ теб идти, убждалъ Теренсъ:— ну пожалуйста встань, пожалй хоть друзей своихъ! Смотри, Голахъ подъзжаетъ.
Съ этимъ вмст Теренсъ съ помощью Колина подхватили Билля, стараясь поставить его на ноги, но старый матросъ упорствовалъ и не поднимался съ мста.
— Можетъ-быть я и могъ бы ступить нсколько шаговъ, да не желаю. Довольно съ меня. Я хочу лучше хать, чмъ идти. Пускай Голахъ пройдтся немножко пшкомъ, — ему это будетъ здорово. Не безпокойтесь, дтушки, обо мн, а лучше посмотрите, что я буду длать, авось кой-чему и научитесь. Если у меня нтъ молодости и красоты, какъ у нашего Колли, чтобы доставить мн милость судьбы, за то есть старость и опытность. Вотъ я и попытаюсь воспользоваться ими.
Тутъ подъхалъ и Голахъ, и распросивъ о причин замедленія, узналъ что вс обыкновенныя средства были напрасны, чтобы заставить старика продолжать путь.
Повидимому это извстіе не досадило ему, напротивъ на его громадномъ лиц выразились какъ-будто удовольствіе.
Онъ спокойно сказалъ старому невольнику, что онъ долженъ встать и идти за нимъ.
Вс ноги у несчастнаго старика были въ пузыряхъ, отъ голода и жажды силы его истощились, онъ быль доведнъ до крайности. Кром того для пользы своей и своихъ молодыхъ товарищей онъ хотлъ сдлать опытъ.
Онъ просилъ крумана передать шейху, что онъ готовъ слдовать за нимъ, но только на верблюд.
— Видно теб хочется, чтобы я убилъ тебя? воскликнулъ Голахъ, когда выслушалъ это предложеніе,— хочется лишить меня платы, которую я за тебя далъ, но этого не будетъ. Сейчасъ встань и иди,— Голахъ теб приказываетъ.
Въ отвтъ на это старикъ Билль поклялся, что его не заставятъ шагу сдлать впердъ, если не посадятъ на верблюда.
Круманъ передалъ этотъ отвтъ Голаху, который на минуту озадачился и впалъ въ раздумье на счотъ того, что ему длать.
Онъ не хотлъ бы убить невольника посл того, что сказалъ ему, что доведтъ его до мста, но не хотлъ и уступить ему, чтобы не подать дурного примра другимъ.
Раздумье его продолжалось не боле минуты. Вдругъ отвратительная улыбка обезобразила его лицо: Онъ придумалъ какъ преодолть затрудненіе.
Взявъ поводъ отъ своего верблюда, онъ прикрпилъ одинъ конецъ къ сдлу своему, другой же обвязалъ вокругъ пояса матроса. Бдный старикъ хотлъ сопротивляться, но онъ былъ какъ безпощный ребнокъ въ рукахъ чорнаго великана.
Сынъ и зять Голаха стояли, тутъ же съ поднятыми ружьями для того чтобы при первомъ движеніи блыхъ невольниковъ на помощь старику, — стрлять въ нихъ.
Когда поводъ былъ крпко привязанъ, шейхъ приказалъ сыну повести впердъ верблюда, бднаго старика потащили по песку.
— Ну вотъ ты, похалъ на верблюд, закричалъ Голахъ съ бшеною радостью: — разв мы не везмъ тебя? разв ты не дешь съ нами? Бисмилахъ! я твой владыко!
Такой способъ путешествія былъ настоящею пыткою, которую невозможно было долго выносить. Билль поднялся на ноги и пошолъ по возможности скоро. Онъ былъ побжднъ, но въ наказаніе за сдланное безпокойство, Голахъ вс время тащилъ его за хвостомъ своего верблюда.
Каждому изъ блыхъ невольниковъ запечатллась въ голов мысль, что и себ и всякому другу и недругу закажетъ подвергаться такой пытк, которую испытывалъ Билль до самой ночи.
Недостатка въ истинномъ мужеств ни у кого изъ нихъ не было, но всякое благородное нравственное чувство должно было подчиниться сил, которой, собственно говоря, покоряется вс, что иметъ жизнь.
Сила эта — чувство голода. Нтъ такого дикаго и необузданнаго животнаго, котораго не покорилъ бы человкъ голодомъ. Но эту страшную силу надо употреблять съ большой осторожностью, потому что животное доведнное до крайности, можетъ ожесточиться и растерзать своего хозяина. Голахъ умлъ всегда съ пользой прибгать къ этой сил, такъ что съ помощью двухъ юношей съумлъ управиться десятью человками, которые при другихъ обстоятельствахъ показали бы, что имютъ права на свободу.
На другой день предъ отправленіемъ въ путь, Голахъ удостоилъ сообщить своимъ невольникамъ, что къ вечеру они достигнутъ до колодезя или водома, гд и остановятся на два или на три дни.
Круманъ сообщилъ эти новости Гэрри и вс были въ восторг, видя въ переспектив отдыхъ и возможность вдоволь напиться.
Дорогою Гэрри имлъ продолжительный разговоръ съ круманомъ, который между прочимъ изъявилъ удивленіе, что блые невольники такъ охотно слдуютъ по дорог, куда ведтъ ихъ чорный шейхъ.
По этому поводу Гэрри съ товарищами имли совщанія. Они шли отчасти потому что не думали, что Голахъ намренъ очень далко идти, отчасти же и отъ того, что еслибы и подозрвали злобные намренія Голаха, то вс же ничего не могли сдлать, чтобы заставить его перемниться.
Круманъ думалъ совсмъ иначе. Онъ объяснилъ Гэрри, что эта дорога приведтъ ихъ далко во внутренность Африки — вроятно въ Тимбукту и что Голаха слдовало бы уговорить отвести ихъ въ какой-нибудь приморскій портъ, гд могъ бы ихъ выкупить англійскій консулъ.
Гэрри понялъ справедливость его совтовъ и посл переговоровъ съ товарищами, ршено было въ эту же ночь начать переговоры съ Голахомъ.
Круманъ общался взять на себя обязанность переводчика и сдлать вс отъ него зависящее, чтобы помочь ихъ длу. Шейха можно было убдить перемнить цль путешествія, доказавъ, что онъ гораздо выгодне сбудетъ невольниковъ, доставивъ ихъ въ морской портъ, чмъ во всякое другое мсто внутри страны.
Покончивъ съ этимъ, круманъ извстилъ ихъ съ таинственнымъ видомъ, что есть еще одинъ важный предметъ, но случаю котораго онъ желалъ бы предостеречь ихъ. Когда Гэрри настойчиво просилъ сообщить въ чомъ дло, круманъ видимо колебался.
Наконецъ просьбы невольниковъ убдили его и тогда онъ сказалъ имъ, что Колину никогда не выбраться изъ пустыни.
— Это почему? спросилъ Гэрри.
— Онъ будетъ убитъ. Шейхъ убьтъ его.
Гэрри, хоть и догадывался о причинахъ такого предположенія, однако настойчиво просилъ крумана говорить ясне.
— Если Голахъ увидитъ что мать ребнка датъ молодцу хоть одинъ финикъ, хоть одинъ глотокъ молока, такъ онъ наврное убьтъ его. Мн случалось подобныя вещи видать не разъ и не два, а много разъ. Голахъ не дуракъ. Онъ вс видитъ и убьтъ обоихъ — и молодца и жену.
Гэрри общалъ предостеречь товарища объ опасности и спасти его прежде чмъ возбудятся подозрнія Голаха.
— Не хорошо, не хорошо, сказалъ круманъ.
Въ объясненіе своихъ словъ, онъ прибавилъ, что если молодой шотландецъ откажется хоть отъ одной милости женщины, то оскорбитъ е и тогда ея благосклонность превратится въ боле опасную ненависть, и что для не нтъ ничего легче, какъ возбудить ярость Голаха противъ невольника и тогда ярость эта будетъ гибельна для несчастной жертвы.
— Такъ что же надо длать для его спасенія?
— Ничего. Вы ничего не можете сдлать. Скажите ему чтобъ онъ былъ добрый человкъ и много молился Богу. Жена Голаха добра къ нему, противъ воли своего мужа, и потому онъ долженъ умереть.
Гэрри сообщилъ Теренсу и Биллю о томъ, что говорилъ ему круманъ и они втромъ держали совщаніе.
— Я думаю, что онъ правду говоритъ, сказалъ Билль:— разумется если черномазый Голіафъ узнаетъ, что его жена милостива къ мастеру Колли, то пропала головушка нашего друга. За это его убьютъ, не мудрено, что и съдятъ.
— Вонъ онъ, саженей на сто отъ насъ, сказалъ Билль оглядываясь назадъ:— а вонъ старая колдунья зорко присматриваетъ, пока онъ стъ финики и пьтъ молоко. Между тмъ какъ я умираю отъ жажды, старый Голіафъ наврное гордится, что его жена такая заботливая мать. Ну чтожъ это выйдетъ, какъ онъ узнаетъ настоящее дло? Какъ вы думаете, мистеръ Гэрри?
— Нехорошо будетъ, отвчалъ Гэрри:— смотрите Колинъ скоро нагонитъ насъ, — надо съ нимъ переговорить.
Гэрри былъ правъ, Колинъ вскор нагналъ ихъ, погоняемый по обыкновенію ругательствами и бичомъ негритянки, повидимому выходившей изъ себя отъ злобы, за чмъ онъ ей датъ такъ много хлопотъ.
— Колинъ, сказалъ Гэрри, когда товарищъ съ ребнкомъ подошолъ къ нему:— уклоняйся какъ-нибудь отъ этой женщины. Ея доброта къ теб уже замчена другими. Круманъ сказалъ намъ, что ты не долго прожившь, потому что Голахъ не глупъ и не слпъ и что при малйшемъ подозрніи, что жена его дала теб хоть одинъ финикъ,— онъ непремнно убьтъ тебя.
— Что же мн длать? спросилъ Колинъ:— сами посудите, еслибъ женщина приблизилась къ вамъ за тмъ, чтобы предложить немного финиковъ или глотокъ молока, отказались ли бы вы?
— Нтъ, разумется, не отказался, напротивъ радхонекъ былъ бы этому случаю, но ты долженъ придумать какое-нибудь средство, чтобы уклоняться отъ не. Не отставай отъ насъ, держись вс ближе къ намъ.
— Еслибъ вы знали, что можете утолить жажду, сдлавъ нсколько шаговъ въ сторону, не сдлали ли бы вы этого?
— Правда, это сильное искушеніе, и я можетъ быть поддался бы ему. Но я предостерегаю тебя, что жизнь твоя въ опасности.
Никто изъ товарищей не порицалъ Колина. Они также страдали отъ мучительной жажды и голода.
А день становился вс жарче, солнце палило, песокъ прожигалъ, — страданія невольниковъ были невыносимы. Матросъ Билль казалось мучился больше другихъ. Онъ давно уже шатался по блу свту и его крпкое сложеніе мало по малу подрывалось разнаго рода бурями и непогодами. Въ настоящее-же время голодъ и жажда съ каждымъ часомъ видимо разрушали его послднія силы.
Посл полудня старикъ съ крайнимъ трудомъ переставлялъ ноги, его языкъ до того пересохъ, что когда онъ хотлъ заговорить, вс его усилія были напрасны. Его руки невольно протянулись къ Колину, который со времени предостереженія сдланаго ему товарищами, держался съ ними рядомъ.
Голахъ надялся къ вечеру достигнуть оазиса и весь караванъ одушевлялся надеждой вдоволь насладиться водой.
Хорошо, что эта надежда подкрпляла ихъ, а не то далко до захожденія солнца трое или четверо изъ нихъ — Билль въ томъ числ — пали бы въ отчаяніи отъ крайняго изнеможенія. Но надежда, что еще нсколько миль пройдутъ и будетъ вода давала силы, ршимость и жизнь. Слабые, изнурнные, почти полоумные отъ мучительной борьбы съ потребностями природы, они вс еще боролись. Но вотъ солнце сло и они достигли оазиса. Вотъ и колодезь!
Но колодезь пересохъ!
Ни одной капли желанной стихіи въ впадин, гд надялись е найти!
Матросъ Билль и другіе невольники упали на земь, и молили Бога сейчасъ же послать имъ смерть.
Голахъ взбсился и срывалъ свою ярость на всмъ, что попадалось ему на глаза: его жены, дти, невольники, верблюды боле знакомые съ его привычками бросались въ разсыпную, чтобы только не поподаться ему подъ руку.
Вдругъ онъ какъ-будто одумался: его ярость утихла. Онъ приказалъ отвязать послдній мхъ съ водой, самъ налилъ по небольшой порціи каждому человку, каждому подана была порція санглэ и по два финика.
Посл этого всмъ приказано было снова пуститься въ путь за Голахомъ. Новая дорога шла на западъ прямымъ угломъ отъ прежней.
Нкоторые невольники объявили, что они не въ состояніи шагу сдлать дальше, но получивъ нсколько жестокихъ ударовъ палкой, увидли, что ошибались и что прикосновеніе дубинки Голаха возбуждаетъ дремлющую энергію, которую они и сами не подозрвали въ себ.
Пройдя мили дв отъ мста разочарованія, Голахъ внезапно остановился и отдалъ своимъ помощникамъ какія-то приказанія вполголоса. Верблюды были поставлены въ кружокъ, потомъ, когда они стали на колни ихъ развьючили.
Пока вс это происходило, блые невольники вдругъ услышали голоса и топотъ конскихъ копытъ. Чорный шейхъ съ своимъ высоко развитымъ слухомъ различилъ приближеніе чужого каравана, что и заставило его остановиться.
Когда шумъ и топотъ сталъ ближе, Голахъ закричалъ по арабски:
— Миръ или война?
— Миръ, былъ отвтъ.
Когда чужой караванъ подъхалъ, шейхи обмнялись привтствіями: ‘Миръ вамъ! Миръ да будетъ съ вами и со всми вашими друзьями.’
Въ караван заключалось отъ пятнадцати до двадцати человкъ, нсколько лошадей и верблюдовъ. Шейхъ спросилъ у Голаха, откуда онъ детъ?
— Отъ запада, отвчалъ Голахъ, давая тмъ понять, что онъ халъ по той же дорог, какъ и они.
— Такъ зачмъ же вы не остановились у источника? былъ второй вопросъ.
— До него еще далко, а мы вс изнурились.
— Совсмъ не такъ далко, не боле полумили. Отправляйтесь-ка лучше туда.
— Нтъ, я думаю даже боле двухъ миль. Мы подождмъ здсь до утра.
— Мы не станемъ ждать. Я знаю, что колодезь не далко и мы сегодня же достигнемъ его.
— И прекрасно, отвчалъ Голахъ:— ступайте и Господь да будетъ съ вами! Но погодите немного, нтъ ли у васъ продажнаго верблюда.
— Есть и очень хорошій. Онъ теперь немного усталъ, но къ утру опять будетъ бодръ и крпокъ.
Голахъ понималъ, что ему продадутъ теперь такого только верблюда, который съ трудомъ тащитъ ноги, такъ что его хозяева боятся, что ему не дотащиться до мста, но чорный шейхъ, зналъ, что длаетъ и желалъ, чтобъ они воображали будто надули его при продаж.
Поторговавшись нсколько минутъ, онъ купилъ верблюда, давъ за него два одяла, рубаху и кортикъ, отнятый у Теренса. На верблюд не было вьюка и онъ уже составлялъ большую тягость прежнему хозяину.
Караванъ отправился по направленію къ высохшему колодезю. Какъ только онъ скрылся изъ вида.
Голахъ приказалъ поспшно опять навьючить верблюдовъ и продолжать прерванный путь. Чтобы придать силы своимъ невольникамъ, Голахъ общалъ, что купленный верблюдъ будетъ завтра убитъ и приготовленъ имъ на завтракъ и что они цлый день будутъ отдыхать подъ тнью палатки.
Разумется, это общаніе возбудило энергію и придало силы двигаться до самаго утра. Тутъ купленный верблюдъ растянулся и съ настойчивостью философа отказался отъ всякой попытки продолжать путь. Голодъ и усталость изнурили его и заставили протянуть ноги. Вс верблюды развьючены, палатки раскинуты, вс распоряженія сдланы для отдыха на цлый день. Нсколько сухой травы набрали для топлива и Голахъ приступилъ къ исполненію своего общанія угостить всхъ вдоволь.
На конц вервки была сдлана петля, котсрую надли на нижнюю челюсть верблюда, потомъ задрали голову насколько могла вытянуться его длинная шея и привязали другой конецъ вервки къ хвосту.
Фатима, главная любимица, стояла возл верблюда съ мднымъ котломъ. Между тмъ Голахъ открылъ ему жилу на боку шеи у грудной кости. Кровь брызнула и потекла ручьмъ. Прежде чмъ верблюдъ испустилъ послднее дыханіе, котлъ наполнился кровью больше чмъ на половину.
Посл этого котлъ былъ поставленъ на огонь, кровь варилась и кипятилась, е мшали палкой дотхъ-поръ пока она обратилась въ густую массу.
Когда сняли е съ огня и охладили, тогда она по цвту и виду стала походить на печонку, недавно убитаго телнка.
Раздлили эту пищу невольникамъ, которые съ жадностью е съли.
Сердце, лгкое и печонка были приготовлены для Голаха и его семейства, а мясо, очень въ небольшомъ количеств, остававшееся на костяхъ, было разрзано на куски и повшено сушиться на солнц.
Въ особенной части верблюжьяго желудка находилось около полутора галона воды, мутной и густой съ остатками послдняго пищеваренія, но и эта жидкость тщательно была вылита въ козій мхъ для будущаго употребленія.
Внутренности тоже понадобились и были повшены сушиться на солнц, они готовились въ пищу для невольниковъ.
Впродолженіи этого дня, Гэрри и Теренсъ просили позволенія говорить съ Голахомъ, они пришли въ сопровожденіи крумана и получили позволеніе ссть у входа въ палатку.
Гэрри научилъ крумана объяснить Голаху, что если онъ доставитъ ихъ въ приморской городъ, то получитъ за нихъ такой богатый выкупъ, какого нигд уже не достанетъ въ другомъ мст.
На это извстіе Голахъ отвчалъ, что сомнвается въ икъ правдивости, не любитъ приморскихъ городовъ, по дламъ детъ подальше отъ моря и желаетъ, какъ можно скоре дохать до Тимбукту. Дальше онъ объявилъ, что еслибъ вс его невольники были такія же англійскія собаки, то можетъ быть и стоило бы труда доставлять ихъ въ приморской городъ, но такъ какъ большинство изъ нихъ изъ тхъ странъ, которыя не предлагаютъ выкупа за своихъ подданныхъ, нтъ пользы вести ихъ къ берегу: еще пожалуй разбгутся, тогда пропали вс труды даромъ.
Посл этого у него спросили, не продастъ ли онъ блыхъ невольниковъ съ двумя круманами купцамъ, ведущимъ торгъ невольниками? купцы отвезутъ ихъ въ приморскій городъ и тамъ продадутъ.
И этого Голахъ не общалъ, говоря, что для этого слдовало бы ихъ продать въ пустын, гд онъ не можетъ получить и половины ихъ цнности.
Они могли добиться отъ него одного только свднія, это, что они непремнно увидятъ достославный городъ Тимбукту, если только дотащутся до него.
Поблагодаривъ Голаха за милостивую снисходительность, круманъ повернулся, за нимъ вышли и другіе. Въ первый еще разъ они постигли весь ужасъ своего положенія. Сытная пища, цлый день отдыха были причиной, что невольники обратили свои мысли отъ настоящаго къ будущему.
Колинъ и старикъ Билль съ нетерпніемъ ждали возвращенія товарищей посл свиданія съ Голахомъ.
— Ну какія новости? спросилъ Билль.
— Очень плохія, отвчалъ Теренсъ:.— нтъ для насъ надежды, мы отправляемся въ Тимбукту.
— Нтъ, я-то ужь не отправлюсь, сказалъ Билль:— разв въ другой міръ, — другое дло, но въ здшнемъ ни за что, ни за что мн не дойти!
Рано утромъ поднялся караванъ и двинулся по прежнему направленію, на западъ. Голахъ принужднъ былъ длать этотъ обходъ для того, чтобы сдлать запасъ воды.
Самый ближній оазисъ отстоялъ на два дня пути. За вс это время Голахъ находился въ самомъ дурномъ расположеніи духа и сердился на вс и на всхъ.
Доставалось и бдному верблюду, на которомъ онъ халъ, за чмъ онъ забиралъ далко впердъ всхъ. Доставалось и женамъ, за чмъ отстаютъ, нечего и говорить, что спуску не было и невольникамъ, за чмъ не слдуютъ по пятамъ его верблюда. Въ промежуткахъ изрыгались торжественныя проклятія во имя пророка Магомета на сына и зятя, за чмъ не погоняютъ скоре невольниковъ. А блые невольники и безъ того находились въ самомъ несчастномъ положеніи: ноги у нихъ опухли и покрылись волдырями отъ раскалннаго песку, шея и ноги отъ жгучаго солнца запеклись и растрескались до крови.
Внутренность и мясо убитаго верблюда давно уже были съдены и вонючая вода изъ его желудка выпита.
Колинъ опять пріобрлъ доброе расположеніе жены шейха и ему снова поручено нянчиться съ ея ребнкомъ, но какъ дорого доставались ему скудные дары пищи и питья! Тяжесть маленькаго негра была настоящимъ бременемъ въ такое мучительное путешествіе по раскалнному песку. Сверхъ того черномазый мальчуганъ занимая сво мсто на ше шотландца выдргивалъ множество волосъ у него изъ головы, такъ что весь черепъ пришелъ въ раздраженіе отъ подобнаго насилія.
Мучимые голодомъ и жаждою, изнурнные, ослабвшіе, страдальцы тащились, падали, боролись до-тхъ-поръ, пока достигли оазиса.
Голахъ, обернувшись къ своимъ спутникамъ, указалъ имъ на холмъ, гд виднлись два-три тощихъ кустарника. Для всхъ понятенъ былъ безмолвный сигналъ и вс мигомъ воодушевились надеждой и радостью. Съ обновлнною энергіею путники ускорили шаги и взойдя на холмъ, увидли источникъ у его подножія.
Поспшность, выказанная невольниками для утоленія своей жажды могла бы порадовать постороннихъ зрителей, но ихъ господинъ повидимому находилъ полезнымъ еще дать имъ урокъ терпнія.
Онъ отдалъ приказаніе однимъ прежде всего развьючить верблюдовъ, другимъ раскинуть палатки, третьихъ послалъ собирать топливо.
Пока исполнялись его приказанія, онъ самъ собралъ всю посуду для воды и разставилъ е около колодезя. Потомъ привязалъ, вервку къ кожаной бодь и черною водою изъ водома осторожно наполнялъ посуду, съ наименьшею потерею драгоцннаго напитка, котораго такъ жаждали его спутники..
Когда вс его приказанія были выполнены, онъ созвалъ женъ и дтей и подалъ каждому по кружк воды, требуя, чтобы въ нсколько минутъ они были готовы и убирались прочь.
Вс повиновались безропотно и повидимому довольные. За тмъ невольники были позваны, вс разомъ бросились. Каждый схватилъ кружку и жадно опорожнилъ е, кружки были опять наполнены и также скоро опорожнены.
Количество воды выпитой матросомъ Биллемъ и молодыми мичманами, жадность съ которою они глотали е, изумили Голаха и заставила его во всеуслышаніе объявить, что Аллахъ одинъ, Магометъ его пророкъ и что четверо его невольниковъ христіанскія свиньи.
Когда вс удовлетворили естественную потребность Голахъ показалъ какого количества, по его мннію, достаточно было для утоленія жажды человка, выпивъ одну кружку,— едва ли пятую часть того, что влили въ себя его невольники.
Долгіе годы необходимой воздержности пріучили чернаго шейха переносить лишенія, теперь онъ самопроизвольно продолжалъ вести туже суровую воздержную жизнь.
Не прошло и двухъ часовъ посл того, какъ они расположились вокругъ колодезя, именно въ то время, какъ они только что напоили своихъ верблюдовъ, вдругъ прибылъ еще караванъ. Предводитель его былъ окликнутъ Голахомъ: ‘Миръ или война?’ обыкновенный привтъ, которымъ прежде всего обмниваются незнакомые караваны при встрчахъ въ пустын.
‘Миръ’, былъ отвтъ и вновь прибывшіе путешественники сошли съ лошадей и раскинули свой лагерь.
На слдующій день Голахъ имлъ продолжительный разговоръ съ прибывшимъ шейхомъ и по возвращеніи въ свой лагерь казался въ весьма пасмурномъ расположеніи духа.
Новый караванъ состоялъ изъ одиннадцати человкъ, восьми верблюдовъ и трхъ степныхъ лошадей. Вс люди были чистые арабы, ни одного между ними не было невольника. Вс были отлично вооружены и не имли товаровъ, хали съ сверозапада по неизвстной Голаху причин, потому что незнакомый шейхъ не хотлъ давать ему удовлетворительнаго отвта.
Хотя жизненныхъ припасовъ оставалось въ небольшомъ количеств, однако Голахъ не хотлъ уходить изъ оазиса въ этотъ день, изъ страха, какъ узналъ круманъ, чтобы неизвстные арабы не надлали какихъ бдъ.
— Если онъ такъ боится ихъ, замтилъ Гэрри:— то кажется всего бы лучше убираться ему подальше отъ такой компаніи.
Круманъ на это объяснилъ, что если эти арабы — разбойники пустыни, то они не осмлятся напасть на Голаха, пока онъ находится въ оазис.
Круманъ былъ совершенно правъ. Разбойники по большимъ дорогамъ никогда не нападаютъ на путешественниковъ въ гостинниц, но только на большой дорог. Пираты бросаются грабить корабли, не стоящіе въ гавани, но на открытомъ мор. Точно такой же обычай сохраняется и въ великомъ песчаномъ океан Сахары.
— Ахъ! какъ бы я желалъ, чтобъ они были разбойники и отняли бы насъ отъ Голаха! воскликнулъ Колинъ:— тогда насъ отвели бы можетъ-быть на сверъ и тамъ когда-нибудь выкупили. Тогда какъ теперь, если Голахъ отведтъ насъ въ Тимбукту, такъ мы навки останемся невольниками въ Африк.
— Нтъ, этого ужь не будетъ, закричалъ Теренсъ:— мы сами сперва сдлаемся разбойниками. Я сейчасъ готовъ передаться имъ, тогда Голахъ лишится по-крайней-мр хоть одного невольника.
— То-есть мастера Теренса о’Коннора? спросилъ Билль.
— Да.
— Въ такомъ случа вы послдуете только примру мастера Колли, который отнялъ уже у него часть припасовъ.
— Оставимъ это, Билль, сказалъ Колинъ серьзно, не позволяя ни малйшаго шутливаго намка на счотъ сострадательной къ нему женщины: — мы должны обратить вниманіе на боле важные предметы. Теперь, когда намъ извстно, что Голахъ наврное намренъ вести насъ въ Тимбукту, то пора уже намъ дйствовать. Не слдуетъ намъ идти туда.
— Разумется, не слдовало бы, подхватилъ Гэрри:— но какъ мы это сдлаемъ? За что-нибудь приняться мы должны немедленно. Каждый день пути на югъ, удаляетъ насъ вс дальше отъ роднаго края, лишая надежды когда-нибудь избавиться отъ плна. Можетъ быть эти арабы могутъ купить насъ и доставить насъ на сверъ… А что еслибъ круманъ переговорилъ съ ними?
Вс согласились на этотъ планъ. Позвали крумана и объяснили ему сво желаніе, но круманъ возразилъ имъ, что ему будетъ бда, если злобный Голахъ увидитъ, что онъ переговаривается съ арабами. При этомъ онъ подтвердилъ замчаніе, сдланное блыми невольниками, что Голахъ и сынъ его не спускаютъ съ нихъ глазъ съ-тхъ-поръ какъ здсь расположился посторонній караванъ, но что впрочемъ, онъ не упуститъ перваго удобнаго случая переговорить съ шейхомъ арабовъ.
Не усплъ круманъ кончить, какъ вдругъ увидлъ, что этотъ самый шейхъ подходить къ колодезю за водой.
Круманъ тотчасъ всталъ и прокрался вслдъ за нимъ.
Но быстроглазый Голахъ въ мигъ увидлъ его и тотчасъ кликнулъ назадъ, что круманъ и исполнилъ, но не прежде какъ утолилъ свою жажду, повидимому, не очень мучительную.
По возвращеніи, круманъ сказалъ Гэрри Блоунту, что онъ усплъ таки поговорить съ шейхомъ. ‘Купи насъ, сказалъ онъ:— ты получишь за насъ богатый выкупъ въ Могадор’ — на это шейхъ отвчалъ: — Блые невольники собаки и не стоятъ того, чтобы ихъ выкупать.
— Такъ нтъ намъ ограды и съ этой стороны, воскликнулъ Теренсъ.
Круманъ покачалъ головой, только въ отрицательномъ смысл мннію Теренса,
— Какъ? ты думаешь еще есть надежда? спросилъ Гэрри.
Круманъ кивнулъ головой утвердительно.
— Какъ? Какими средствами?
Круманъ не далъ объясненія, но молча отошолъ въ сторону.
За два или за три часа до захожденія солнца, арабы убрали свои палатки и отправились по направленію къ высохшему колодезю, откуда только что ушолъ Голахъ. Когда они скрылись за холмомъ, Голахъ послалъ сына на вершину холма наблюдать за ними, а женамъ и невольникамъ приказалъ какъ можно скоре убирать палатки.
Дождавшись, пока ночныя тни спустились на пустыню и опасные сосди скрылись изъ вида, Голахъ отдалъ приказаніе скоре пуститься въ путь, вс держась юго-восточнаго направленія — что совершенно удаляло ихъ отъ морскихъ береговъ, лишая ихъ всхъ надеждъ на избавленіе отъ неволи, какъ думали блые плнники.
Круманъ, напротивъ, видимо обрадовался принимаемому направленію, не смотря на вс возраженія, которыя длалъ прежде противъ путешествія внутрь страны.
Во время ночнаго путешествія, Голахъ вс еще какъ будто боялся арабовъ и такъ велико было его желаніе какъ можно скоре и подальше уйти отъ нихъ, что онъ даже не останавливался для отдыха до тхъ поръ, пока солнце взошло на горизонт.
Прежде чмъ отдано было приказаніе остановиться на отдыхъ, Фатима, его любимая жена, подъхала къ нему и нкоторое время хала съ нимъ рядомъ, по оживлннымъ движеніямъ обоихъ, видно было, что она доноситъ ему о чемъ то очень важномъ.
Палатки были раскинуты, пища готовилась для всхъ, вдругъ Голахъ приказалъ матери того мальчика, съ которымъ нянчился Колинъ, подать мшокъ съ финиками, которые были отданы ей на сохраненіе.
Дрожа отъ страха, женщина встала, чтобы повиноваться, Круманъ бросилъ взглядъ ужаса на блыхъ невольниковъ, и хоть они не понимали значенія словъ Голаха, однако видли, что совершается что то не доброе.
Женщина подала мшокъ, который и на половину не былъ полонъ. Финики, которыми всхъ угощалъ шейхъ у высохшаго колодезя, были взяты изъ мшка, отданнаго на сохраненіе Фатимы.
Мшокъ потребованный отъ второй жены предполагался не початымъ, Голахъ желалъ знать, почему это не такъ? Дрожа всмъ тломъ женщина клялась, что она съ дтьми съла ихъ.
При этомъ признаніи Фатима злобно расхохоталась и произнесла нсколько словъ, которыя увеличили ужасъ несчастной матери и въ то же время заставили ея мальчика заревть отъ страха.
— Я говорилъ вамъ, что это такъ и будетъ, сказалъ круманъ близъ стоявшимъ плнникамъ: — Фатима сказала Голаху: ‘христіанская собака съла финики’. Голахъ убьтъ его теперь, да и женщину убьтъ вмст.
Кто путешествовалъ по великой пустын и знакомъ съ ея обычаями, тотъ знаетъ, что нтъ большаго преступленія въ пустын, какъ украсть пищу или пить и състь или выпить украдкой отъ своихъ спутниковъ. Кому вврено храненіе припасовъ, тотъ долженъ съ опасностью жизни сохранять ихъ.
Ни подъ какими обстоятельствами нельзя състь куска прежде чмъ онъ будетъ показанъ всмъ присутствующимъ и раздлнъ поровну со всми.
Еслибъ даже женщина и справедливо сказала, что она съла съ дтьми ввренные ея надзору финики, такъ и этого уже было достаточно, чтобъ подвергнуть опасности ея жизнь, но ея преступленіе было гораздо хуже.
Она оказала милость невольнику, христіанской собак и возбудила гнвъ своего магометанскаго властелина!
Фатима, такъ и сіяла счастьемъ, потому что, по ея мннію, разв чудо могло спасти жизнь ея сожительницы, которая оказалась ненавистною соперницею.
Вынувъ шашку изъ ноженъ и зарядивъ ружь, Голахъ приказалъ всмъ невольникамъ уссться на корточкахъ и рядомъ. Приказаніе было мигомъ понято и исполнено: блые невольники услись рядомъ. Сынъ и зять Голаха были поставлены передъ невольниками и держали надъ ними заряженныя ружья: шейхъ приказалъ имъ стрлять при первомъ движеніи невольниковъ.
Чудовище приблизилось къ Колину и схвативъ его за каштановые кудри, оттащило его въ сторону отъ товарищей и бросило на время одного.
Посл этого Голахъ приказалъ подать каждому порцію молока, кром женщины, возбудившей его гнвъ и Колина.
По мннію шейха, дать имъ сть было бы явнымъ безуміемъ, с равно, что вылить молоко въ песокъ.
Пища назначается для поддержанія жизни, за чмъ же питать тхъ, кому не суждено уже жить. Однако видно было по его наружности, что онъ еще не ршилъ въ свомъ ум, какою смертью имъ умирать.
Надзиратели съ ружьями въ ркахъ не спускали глазъ съ невольниковъ. Голахъ вступилъ въ совщаніе съ Фатимой.
— Что тутъ длать? спросилъ Теренсъ:— гнусный старикъ задумалъ злое дло, какъ предупредить его? Ужели мы допустимъ, что онъ убьтъ бднаго Колли?
— Надо сейчасъ же что-нибудь сдлать, сказалъ Гэрри: — мы и то ужь слишкомъ долго медлили и вотъ дождались, что надо дйствовать, когда они стоятъ на готов съ ружьями. Билль, что длать?
— Я и самъ ужь думалъ, что, если мы вс разомъ вскочимъ, да накинемся на нихъ? Вотъ сигналъ: разъ-два-три, разумется двое или трое изъ насъ будутъ убиты прежде чмъ мы вырвемъ у нихъ ружья. Но побда можетъ быть за нами, если эти чорные молодцы бросятся намъ на подмогу.
Круманъ тотчасъ сказалъ, что во всякомъ случа присоединяется къ нимъ и думаетъ, что и его землякъ не прочь будетъ отъ того же. Но выразилъ опасеніе, что врядъ ли можно довриться остальнымъ чернымъ невольникамъ и что онъ не можетъ распросить ихъ, потому что съ ними надо говорить на томъ язык, который понятенъ ихъ властелинамъ.
— Во всякомъ случа насъ будетъ шестеро противъ троихъ, сказалъ Гэрри:— ну что же, подавать сигналъ?
— Непремнно, подхватилъ Теренсъ, протягивая уже ноги подъ собой, чтобы мигомъ вскочить.
Предпріятіе отчаянное, но видно было, что вс тврдо ршились.
Съ тхъ поръ, какъ оставленъ былъ оазисъ, плнники чувствовали, что отъ ихъ борьбы зависитъ вопросъ жизни и свободы, хотя обстоятельства вынуждали ихъ начинать борьбу въ самую неблагопріятную минуту, почти безъ всякой надежды.
— Ну, приготовьтесь же, шепнулъ Гэрри съ спокойнымъ видомъ, чтобы не возбудить подозрній въ своихъ надзирателяхъ:— разъ!
— Стопъ! закричалъ Колинъ, внимательно прислушивавшійся къ ихъ разговорамъ: — я не согласенъ съ вами. Вы вс будете убиты. Двое или трое будутъ застрлены, шейхъ съ своею шашкою покончитъ съ остальными. Пускай лучше онъ убьтъ меня одного, такъ какъ онъ непремнно ужь это сдлаетъ, чмъ дать ему возможность убить всхъ четверыхъ, ради пустой надежды — авось можно спасти меня.
— Не ради тебя одного мы ршились дйствовать, сказалъ Гэрри:— а точно также и ради себя самихъ.
— Въ такомъ случа начинайте, когда будетъ надежда, продолжалъ Колинъ:— а теперь меня не спасте, а себя погубите.
— Чорный великанъ непремнно убьтъ — ужь поврьте такъ, замтилъ круманъ не спускавшій глазъ съ шейха.
А шейхъ вс еще влъ совщанія съ Фатимой, на лиц его былъ отпечатокъ чего-то ужаснаго, что всхъ устрашало, кром Фатимы. Убить не просто, а съ страшными пытками — вотъ, что выражалось въ каждой черт его лица.
Женщина, смертный приговоръ которой произносился въ этомъ совщаніи, осыпала ласками своихъ дтей, сознавая, что она не надолго съ ними останется. На ея лиц выражалась спокойная и безнадежная покорность судьб, словно она сознавала, что не уйти ей отъ приговора неумолимой судьбы.
Третья жена отошла въ сторону, сла на земь съ ребнкомъ на рукахъ, на лиц ея выражались удивленіе, любопытство и сожалніе.
По виду всего каравана, посторонній зритель отгадалъ бы, что тутъ ожидается происшествіе, раздирающаго интереса.
— Колинъ, закричалъ Теренсъ, поощрительно:— не можемъ же мы спокойно сидть, поджавши ножки и смотрть какъ тебя будутъ убивать. Ужь лучше что-нибудь начать пока есть какая-нибудь возможность. Ну, Гэрри, произноси сигналъ.
— Говорю вамъ, это будетъ безуміе, уговаривалъ Колинъ.— Подождите, пока мы увидимъ, что онъ намренъ длать. Можетъ быть онъ и не убьтъ меня въ ожиданіи жесточайшей мести, а у васъ найдтся другой случай, когда не будетъ двухъ ружей прямо въ голову.
Товарищи согласились, что его замчаніе справедливо и сидли спокойно въ молчаливомъ ожиданіи, когда выйдетъ Голахъ изъ своей палатки.
Не долго пришлось имъ ждать. Голахъ выступилъ, вроятно покончивъ совщаніе съ Фатимой.
На лиц его была чудовищная улыбка, смотря на эту улыбку всякій чувствовалъ, какъ дрожь пробгала по тлу.
Прежде всего онъ вытащилъ нсколько ремней изъ своего сдла, потомъ обратился къ надсмотрщикамъ невольниковъ и сказалъ имъ что-то на неизвстномъ язык. Его слова вызвали еще строжайшій присмотръ, дула ружей были приставлены ко лбу невольниковъ, въ ожиданіи приказа стрлять.
Голахъ посмотрлъ на Теренса и знакомъ приказалъ ему встать и подойти къ нему.
Теренсъ колебался.
— Встань, Терри и подойди къ нему, сказалъ Колинъ:— онъ теб не сдлаетъ вреда.
Въ это время вышла изъ палатки Фатима, неся въ рукахъ шашку своего мужа и съ видимымъ нетерпніемъ ожидала, когда понадобится ею дйствовать.
По совту товарищей Терри вскочилъ на ноги и подошолъ къ тому мсту, гд стоялъ шейхъ. Круманъ, говорившій по-англійски, то же былъ позванъ. Голахъ взялъ его и Теренса за руки и повлъ въ палатку,— за ними послдовала Фатима.
Шейхъ сказалъ нсколько словъ круману, который передалъ Теренсу, что жизнь его зависитъ отъ безпрекословнаго повиновенія. Ему свяжутъ руки и онъ не долженъ кричать, такъ чтобъ его услыхали другіе.
— Онъ говорить, сказалъ ему круманъ: — если ты не будешь сопротивляться и не станешь кричать, такъ онъ не убьтъ тебя.
И тутъ же совтовалъ мичману спокойно покоряться, говоря, что при малйшемъ сопротивленіи вс блые невольники будутъ убиты.
Хотя для своихъ лтъ ирландецъ былъ очень силенъ, однако, онъ хорошо сознавалъ, что въ борьб съ чернымъ великаномъ у него нтъ ни малйшей надежды выйти побдителемъ.
Не крикнуть ли товарищамъ, чтобы начали дйствовать за одно, какъ прежде условливались.
Нтъ, нельзя,— вдь если онъ закричитъ, такъ сейчасъ же по-крайней-мр двое будутъ застрлены, третьему голову разобьютъ прикладомъ ружья, а четвртому — то-есть ему самому — не сдобровать въ чудовищныхъ лапахъ Голаха, или Фатима отрубитъ голову шашкою, которую держитъ въ рукахъ. Посл такого раздумья, Теренсъ покорился и далъ себ связать руки, Круманъ послдовалъ его примру.
Голахъ опять вышелъ изъ палатки и вскор вернулся, ведя за собой Гэрри.
Дойдя до входа и увидя Теренса и крумана лежащихъ на земл съ связанными руками, Гэрри попятился назадъ и старался высвободиться изъ огромной руки, крпко схватившей его. Но его усилія повели только къ тому, что могущественный соперникъ въ тужь минуту повалилъ его на земь и крпко связалъ и въ то же время защищалъ свою жертву отъ бшенства злобной Фатимы.
Теренсъ, Гэрри и круманъ были выведены изъ палатки и въ прежнемъ положеніи разставлены рядомъ.
Съ матросомъ Биллемъ и Колиномъ точно также было поступлено — обоихъ крпко связали.
— Что это задумало черномазое рыло? спросилъ Билль:— ужь не хочетъ ли разомъ съ нами покончить.
— Нтъ, отвчалъ круманъ:— онъ убьтъ только одного.
При этомъ онъ посмотрлъ на Колина.
— Колинъ! Колинъ! воскликнулъ Гэрри:— смотри до чего ты довлъ насъ, помшавъ намъ исполнить планъ! Какъ мы теперь безпомощны.
— Тмъ лучше для васъ, отвчалъ Колинъ: — теперь вамъ не сдлаютъ никакого зла.
— Да не ужто это не зло, когда насъ такъ крпко связали? спросилъ Билль:— нечего сказать, славный способъ выказывать дружбу!
— По-крайней-мр вы останетесь живы и невредимы, отвчалъ Колинъ:— теперь вы не можете лезть на смерть, выказывая безумное сопротивленіе.
Теренсъ и Гэрри поняли намкъ Колина и въ первый разъ поняли, зачмъ ихъ связали.
Ихъ связали затмъ, чтобы они не помшали Голаху выполнить задуманный планъ, какъ распорядиться съ обреченными на смерть жертвами.
Теперь, когда со стороны плнниковъ не было опасности, нечего было бояться возмущенія отъ другихъ и двое стражей надзиравшихъ за ними, теперь ушли подъ тнь палатки, освжиться глоткомъ молока.
Посл короткаго совщанія съ ними, Голахъ съ озабоченнымъ видомъ занялся развьючиваньемъ одного изъ верблюдовъ.
Предметъ его поисковъ скоро обнаружился, чрезъ нсколько минутъ онъ подошолъ, песя въ рукахъ большой мавританскій заступъ.
Тогда вызваны были два черныхъ невольника, одному дапъ былъ въ руки заступъ, другому деревянная лопата и приказано было имъ выкопать яму. Оба немедленно принялись за работу.
— Они копаютъ могилу для меня, или для этой женщины, а можетъ быть для насъ обоихъ, сказалъ Колинъ, спокойно смотря на работающихъ.
Товарищи не сомнвались въ истин его словъ и въ грустномъ молчаніи смотрли на происходившее.
Между тмъ Голахъ подозвалъ своихъ помощниковъ и приказалъ готовиться къ отправленію въ дорогу.
Чорнымъ невольникамъ не предстояло большого труда выкопать яму въ сыпучемъ песку на четыре фута глубины. Тогда имъ указано было копать яму на другомъ мст.
— Моя погибель неизбжна, сказалъ Колинъ:— онъ намренъ двухъ убить и разумется я долженъ быть однимъ изъ нихъ.
— Онъ долженъ всхъ насъ убить, воскликнулъ Теренсъ: — мы заслуживаемъ смерть, потому что имли глупость вчера уйти изъ оазиса. Намъ слдовало сдлать попытку для спасенія жизни, когда представлялась какая-нибудь надежда.
— Ты правъ, отвчалъ Гэрри: — мы безумцы — безумцы и трусы! Мы не заслуживаемъ ни состраданія въ этомъ мір, ни блаженства въ будущемъ. Колли, другъ мой, если тебя осмлятся убить, то я клянусь отмстить за тебя, какъ только руки у меня развяжутъ.
— И я съ тобою, подхватилъ Теренсъ.
— Не заботьтесь обо мн, старые друзья, отвчалъ Колинъ, не мене другихъ взволнованный: — подумайте лучше о себ, какъ бы избавиться изъ лапъ этого чудовища.
Вниманіе Гэрри обратилось на старика Билля, который отвернувшись отъ нихъ спиною, знаками просилъ рядомъ сидвшаго съ нимъ чернаго невольника, чтобы тотъ развязалъ ему руки.
Чернокожій отказывался, видимо страшась ярости Голаха. Второму круману, не умвшему говорить по англійски, оставили руки не связанными и онъ самъ вызвался развязать руки своему земляку, но послдній по видимому довольствовался желаніемъ свободы и отказался отъ предлагаемой помощи: онъ тоже боялся смерти отъ рукъ Голаха. Еслибъ можно было угадывать крайнія намренія чернаго шейха по знанію человческой натуры вообще, то блымъ невольникамъ по видимому нечего было бояться за сво благосостояніе. Но Голахъ былъ совсмъ новый для нихъ образецъ естественной исторіи и ихъ опасенія доходили за предлы возможнаго, при вид впечатлнія, производимаго имъ на людей, боле знакомыхъ съ его характеромъ. По дйствіямъ женщины, возбудившей гнвъ своего властелина, видно было, что она безропотно покорялась приговору, обрекавшему е на такую страшную смерть. Дикіе вопли дтей показывали, что они ожидали чего-то ужаснаго. Во всхъ движеніяхъ Фатимы обличалась дикая радость, что давно задуманное желаніе приходитъ наконецъ къ осуществленію: желаніе отмстить ненавистной соперниц. Стараніе Голаха отстранить всякую помху своимъ планамъ, слова крумана, взгляды и жесты сторожей и самого Голаха, люди вырывавшіе дв могилы, — вс это давало предчувствовать, что должна совершиться страшная трагедія. Наши моряки создавали это, но вмст съ тмъ вполн сознавали, что ровно ничего не могутъ сдлать, чтобъ помочь себ. Это безпомощное положеніе доводило ихъ до помшательства, они могли только дрожать въ ожиданіи, что свершитъ судьба. Другая песчаная могила была вырыта не въ далкомъ разстояніи отъ первой и когда она была уже четырхъ футъ съ половиной глубины, Голахъ приказалъ чернокожимъ работникамъ прекратить свою работу, одинъ былъ тотчасъ отправленъ на прежнее мсто въ ряду другихъ невольниковъ. За это время палатки были убраны, верблюды навьючены. Казалось вс, кром Голаха и Фатимы желали скоре оставить это мсто. Голахъ и Фатима не спшили, потому что задуманное ими дло мести не свершилось еще. Когда оба сторожа заняли прежнее мсто напротивъ блыхъ невольниковъ, съ прицленными противъ нихъ ружьями, тогда Голахъ двинулся къ обвиннной жен. Она вырвалась изъ объятій дтей и встала предъ гнвнымъ мужемъ. Наступила минута животрепещущаго интереса. Убьтъ ли онъ е? Если убьтъ, какимъ образомъ. Вс съ напряженнымъ вниманіемъ ожидали ужаснаго неизвстнаго. Оно скоро объяснилось. Голахъ схватилъ женщину, потащилъ е къ ям и самъ поставилъ е туда стоймя. Невольнику съ заступомъ приказано было засыпать пустоту вокругъ не. Первый заговорилъ Теренсъ.
— Господи помоги ей! воскликнулъ онъ:— чудовище зароетъ е живую въ могилу. Нельзя ли намъ спасти е.
— Мы не заслуживаемъ названія людей, если не поможемъ ей, воскликнулъ Герри и мигомъ вскочилъ на ноги.
Его примру послдовали остальные блые плнники. Два сторожа подняли ружья и прицлились къ нимъ, но Голахъ закричалъ и ружья опустились. По приказанію Голаха сынъ его бросился къ могил, чтобы держать женщину, а Голахъ кинулся на безпомощныхъ плнниковъ, подступавшихъ къ нему. Вмигъ вс четверо были сбиты съ ногъ. Для здоровеннаго негра моряки со связанными руками были тоже, что мшки съ пескомъ. Одною рукою онъ поднялъ за волосы Гэрри, другою точно также ухватилъ Теренса и потащилъ на прежнее мсто въ ряду съ черными невольниками. Старикъ Билль только тмъ избавился отъ подобнаго обращенія, что поспшилъ перекатываться съ боку на бокъ до тхъ поръ, пока достигъ прежняго мста. Колинъ лежалъ распростершись на томъ же мст, куда Голахъ бросилъ его. Посл этой лгкой побды Голахъ вернулся къ могил, гд женщина была уже зарыта до половины. Она не сопротивлялась, не произносила ни одной жалобы, видно было, что она съ самоотверженіемъ покорялась неумолимой судьб. Однако Голахъ видно не намренъ былъ похоронить е живую, потому что тло было засыпано, но голова оставалась на поверхности. Она обречена была на голодную смерть. Когда шейхъ отвернулся отдать новыя приказанія,— она заговорила. Не много словъ она произнесла, и никакого дйствія они не произвели на ея мужа. За то на крумана они имли сильное вліяніе: слзы потекли съ его рсницъ по бронзовымъ щекамъ. Колинъ, ничего не замчавшій кром грозившей ему судьбы, увидлъ однако какъ круманъ былъ растроганъ и спросилъ у него причину.
— Она умоляетъ его имть жалость къ ея дтямъ, отвчалъ круманъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ.
Плакать — разв это прилично мущин? Блестящія капли катившіяся изъ глазъ мущины, когда несчастная мать умоляла за своихъ дтей, доказывали только, что этотъ мущина не скотъ, а человкъ съ душою, которой могли бы позавидовать тысячи людей. Оставивъ могилу женщины, Голахъ подошолъ къ Колину и схвативъ его за ноги потащилъ къ другой ям. Теперь понятны стали его намренія. Два существа, возбудившія его ревность и злобу, обречены быть зарытыми другъ противъ друга и погибнуть такимъ ужаснымъ образомъ.
— Колинъ! Колинъ! что мы можемъ сдлать, чтобы спасти тебя? воскликнулъ Гэрри съ тоской и отчаяніемъ.
— Ничего, отвчалъ Колинъ: — и не пытайтесь мшаться въ это дло, мн не поможете, а себ бдъ надлаете. Предоставьте меня на произволъ судьбы.
Въ эту минуту Колинъ былъ брошенъ въ яму тоже въ стоячемъ положеніи, Голахъ держалъ его пока черный невольникъ засыпалъ его землею. Слдуя премудрому примру женщины, Колинъ тоже не длалъ безполезнаго сопротивленія и скоро былъ засыпанъ пескомъ по самыя плечи. Онмвъ отъ ужаса товарищи смотрли на это зрлище, вс страдали тройною пыткою стыда, сожалнія и отчаянія. Теперь шейхъ быль готовъ пуститься въ путь и приказалъ невольнику, помогавшему ему въ этой адской работ, ссть на верблюда, на которомъ прежде хала женщина зарытая въ могилу. Чернокожій повиновался съ радостной мыслью, что его трудъ такъ скоро и такъ пріятно вознагражднъ, но внезапная перемна выразилась на его лиц, когда Голахъ и Фатима подсунули ему трхъ дтей съ приказаніемъ нянчиться съ ними. Но Голаху оставалось еще одно дло,— дло достойное его, хотя и подсказанное ему Фатимой. Наполнивъ чашу до половины водой, Голахъ поставилъ е между Колиномъ и женщиной, но въ такомъ разстояніи, что ни тотъ ни другая не могли достать е, чтобъ утолить жажду. Адская мысль была выполнена съ намреніемъ еще мучительне томить смертельные часы страдальцевъ, искушая ихъ видомъ стихіи, недостатокъ которой долженъ вскор причинять имъ самыя мучительныя страданія. Рядомъ съ чашею воды положена была горсть финиковъ.
— Вотъ, воскликнулъ онъ насмшливо:— я оставляю васъ вдвомъ и полагаю вамъ больше пищи и питья, чмъ вы во всю жизнь можете състь и выпить. Вотъ какой я милостивый? Чего же еще вамъ желать? Бисмилахъ! Богъ великъ, Магометъ его Пророкъ, а я Голахъ милостивый и правосудный.
Сказавъ это, онъ приказалъ выступать въ походъ.
— Ни съ мста! закричалъ Теренсъ:— вотъ мы ему теперь надлаемъ хлопотъ.
— Ужь конечно мы не тронемся отсюда и не покинемъ нашего Колина, сказалъ Гэрри:— шейхъ слишкомъ скупъ, чтобы убить всхъ своихъ невольниковъ. Ни шагу, Билль, можетъ быть мы еще освободимъ Колина.
— Разумется, я исполню вс, что вы прикажете, отвчалъ старикъ:— только кажется мы вс-таки должны будемъ идти. У Голаха есть средства заставить человка идти хочетъ онъ или не хочетъ.
Вс отправились, кром трхъ блыхъ плнниковъ и двухъ несчастныхъ заживо зарытыхъ.
— Слушай, голубчикъ, закричалъ Билль Колину:— не уйдмъ мы отсюда и ни за что не покинемъ тебя.
— Идите! идите! воскликнулъ Колинъ:— вы мн не поможете, а себ много горя надлаете.
Голахъ слъ на верблюда и выхалъ впердъ, предоставивъ своимъ помощникамъ обязанность подгонять невольниковъ и какъ бы предчувствуя, что блые плнники намрены надлать ему хлопотъ, онъ приказалъ гнать ихъ со связанными руками назадъ. Вс трое отказались повиноваться, и когда оказались напрасныя усилія надсмотрщиковъ заставить ихъ идти впердъ, тогда они кликнули шейха на помощь. Разсвирпвъ, Голахъ подъхалъ къ нимъ и сойдя съ верблюда, вытащилъ шомполъ изъ ружья. Затмъ бросился на Теренса, ближе всхъ къ нему стоявшаго и осыпалъ его такими жестокими ударами, что цвтъ его рубашки скоро перемнился и изъ грязно-блой превратился въ тмнокрасный. Слдуя его примру, помощники бросились колотить Гэрри и Билля, которые не имя возможности сопротивляться, терпли всю пытку въ молчаніи.
— Идите, друзья мои, закричалъ Колинъ: — ради самого Бога идите и предоставьте меня судьб моей.
Увщанія Колина, мученія отъ жестокихъ ударовъ, вс оставалось по напрасну: товарищи не могли принудить себя идти и бросить товарища, обречоннаго на такую ужасную смерть. Бросившись на Билля и Гэрри, Голахъ схватилъ ихъ обоихъ и повалилъ ихъ на земь, гд лежалъ Теренсъ. Удерживая ихъ всхъ вмст, онъ приказалъ подвести верблюда, что было немедленно исполнено. Поводъ былъ снятъ съ головы верблюда.
— Теперь лучше будетъ намъ идти, сказалъ Билль: — онъ употребитъ туже штуку, которая намедни порядкомъ меня поломала. Я избавлю его отъ этого труда.
Билль попробовалъ было встать, но его предупредили. Онъ не хотлъ идти, когда ему приказывали, а теперь когда ему хотлось идти, такъ заставляли его покориться доброй вол властелина, какъ-то онъ позволитъ ему идти. Между тмъ какъ Голахъ привязывалъ Гэрри, вдругъ раздался пронзительный голосъ Фатимы, призывавшей вниманіе Голаха на людей, показавшихся вдали. Об женщины, сидвшіе на верблюдахъ навьюченныхъ обломками корабельными, и отъхавшія саженей уже на двсти впердъ были вмст съ чорными невольниками окружены отрядомъ всадниковъ. Не безъ причины Голахъ опасался арабовъ, встрченныхъ у колодезя. Его усиленный переходъ ночью для избжанія новой встрчи съ ними не привлъ однако къ желанной цли. Арабы подъхали со стороны восходящаго солнца и потому ихъ не скоро увидли, и Голахъ занятый обузданіемъ упорства блыхъ плнниковъ, допустилъ приближеніе враговъ на самое близкое разстояніе. Оставивъ плнниковъ, Голахъ схватилъ ружь и вмст съ сыномъ и зятемъ бросился впердъ, чтобы защитить своихъ женъ и имущество. Но было слишкомъ поздно. Вс было уже во власти враговъ, прежде чмъ онъ усплъ подойти къ нимъ на помощь, двнадцать ружей было приставлено къ его груди, когда онъ приблизился. Повелительный голосъ закричалъ ему, чтобы онъ во имя Пророка приближался въ мир. Голахъ смирился предъ неожиданною судьбою и покорился несчастью, его взяли въ плнъ и въ то же время ограбили.
— Да будетъ воля Божія! сказалъ онъ спокойно и тутъ же слъ, приглашая побдителей на совщаніе, какія будутъ условія сдачи.
Какъ только караванъ попалъ въ руки разбойниковъ, товарищъ тотчасъ развязалъ руки круману, а тотъ поспшилъ освободить блыхъ плнниковъ.
— Голахъ теперь не нашъ господинъ, говорилъ онъ развязывая руки Гэрри:— нашъ настоящій господинъ — арабъ, который поведтъ насъ на сверъ. Мы будемъ свободны. Этотъ арабъ насъ не покупалъ — онъ знаетъ, что мы достались ему даромъ.
Когда руки были развязаны, вс поспшили освободить Колина и женщину изъ ихъ могилъ. Прежде чмъ приняться за работу, Гэрри желалъ утолить жажду несчастныхъ жертвъ, предъ которыми была поставлена чаша съ водой.
— Напейся-ка водицы, сказалъ онъ, поднося чашу къ губамъ Колина:— воспользуйся этою чашею.
— Нтъ, нтъ! прежде выкопай меня изъ могилы, отвчалъ Колинъ: — оставь воду на мст. Я имю особенное намреніе, какъ только буду на свобод. Мн хочется, чтобы старый шейхъ видлъ, какъ я буду пить.
Билль, Гэрри и круманъ принялись за дло — Колинъ и женщина скоро были отрыты и вытащены изъ ямы. Теренсъ былъ приведнъ въ чувство, когда холодною водою спрыснули ему лицо. Отъ судорожнаго положенія, въ которомъ такъ долго онъ оставался, Колинъ нсколько минутъ не могъ стоять на ногахъ. Товарищи поджидали пока члены его расправятся, Невольникъ, попеченію котораго вврены были трое дтей, поспшилъ къ нимъ и мать бросилась на встрчу къ нимъ. Восторгъ измученной матери, когда она опять могла обнять своихъ малютокъ, былъ такъ трогателенъ, что у чувствительнаго крумана опять навернулись слзы на глазахъ. Изъ совщаній съ арабскими разбойниками Голахъ не добился желанныхъ условій. Они предлагали ему двухъ верблюдовъ и одну жену по выбору, только съ тмъ условіемъ, что онъ вернтся въ свою сторону и никогда носу не покажетъ въ ихъ пустын. Голахъ съ негодованіемъ отвергъ эти условія, говоря, что онъ согласенъ лучше умереть, защищая свои права. Голахъ былъ чистый негръ и принадлежалъ къ числу промышленниковъ, столь нетерпимыхъ арабами. Онъ былъ беззаконнымъ незванымъ гостемъ на ихъ пиру, онъ былъ нарушителемъ чужихъ предловъ, онъ вторгнулся въ ихъ собственную землю — Великую Пустыню. Онъ только что пріобрлъ великое богатство въ движимости и невольникахъ, которые потерпли крушеніе у ихъ собственныхъ береговъ и потому они ршили не допускать хищника вывезти ихъ собственность въ чужую землю. Хоть они были такіе же разбойники какъ и Голахъ, однако они ненавидли его и не могли удовлетвориться только одною долею добычи. Они доказали, что знаютъ вс его прошлое и обвиняли его въ нечестномъ ремесл. Они обвиняли его въ томъ, что онъ никогда не привозилъ въ пустыню товаровъ на обмнъ, но только прізжалъ на пустыхъ верблюдахъ для того, чтобы похищать собственность законно-принадлежащую имъ, законнымъ собственникамъ пустыни. Они отрицали, что онъ не истинно врующій въ пророка Магомета и рчь свою закончили убжденіемъ, что ему слдовало бы поблагодарить за то, что они предлагаютъ ему такія милостивыя условія. Опозиція Голаха была до того выразительна, что арабы принуждены были обезоружить и связать его. Но это удалось арабамъ не безъ жестокой борьбы, во время которой Голахъ сбросилъ на земь многихъ противниковъ. Ударъ по голов прикладомъ заставилъ наконецъ Голаха покориться необходимости, посл чего об его руки были связаны назадъ. Во время этой борьбы, черные невольники такъ долго страдавшіе, отъ его жестокости, удерживали сына Голахова, такъ что онъ не могъ помочь отцу, зять же его, Фатима и третья жена оставались простыми зрителями этой сцены. Когда улажено было дло съ Голахомъ, блые невольники, имя во глав старика Билля, выступили и добровольно сдались своимъ новымъ господамъ. У Колина въ рукахъ была чаша съ водой и горсть финиковъ, которые были поставлены между нимъ и женщиной. Подойдя къ Голаху, Колинъ поднсъ къ его глазамъ финики, потомъ поклонился выразительно, какъ бы говоря: ‘благодарю покорно за это!’ онъ приложилъ чашу къ губамъ и хотлъ выпить. Лицо шейха приняло, выраженіе адской злобы, но внезапно просіяло радостью, потому что одинъ изъ арабовъ вырвалъ чашу изъ рукъ Колипа и однимъ духомъ выпилъ е. Колинъ принялъ урокъ съ покорностью, и ни слова не сказалъ. Арабы поспшно приготовлялись къ отъзду. Чтобы заставить Голаха двинуться съ мста, прибгли къ его же средству, установивъ сообщеніе между имъ и сдломъ его собственнаго верблюда. Вервка была употреблена вмсто посредника, и черному великану волею неволею пришлось идти позади верблюда,— ни дать ни взять какъ онъ прежде заставлялъ старика Билля. Его жены и невольники мигомъ поняли перемну своей судьбы и немедленно примнились къ обстоятельствамъ. Самая большая перемна замчена была въ поступкахъ Фатимы, любимой его жены. Какъ только попался въ плнъ ея властелинъ и супругъ, такъ она сейчасъ отсторонилась отъ него и не показывала ни малйшаго сочувствія къ постигшимъ его несчастьямъ.Вс ея поступки ясно обнаружившій мысль: ‘палъ могущественный Голахъ и теперь недостоинъ уже моего величественнаго вниманія’. Совсмъ въ противоположномъ дух дйствовала женщина, которую осудилъ свирпый шейхъ умереть медленной смертью. Несчастье мужа повидимому возбудило въ ней нжную любовь къ отцу ея дтей. Она смотрла на плнника, хотя побждннаго силою, но не покорннаго духомъ и на лиц ея выражались скорбь и состраданіе. Наши моряки тоже далеки были отъ счастья: голодъ, жажда, изнуреніе, кровавые побои, неволя въ Великой Пустын, неизвстность переживутъ ли они эти муки, дождутся ли минуты освобожденія, вс это томило ихъ, несмотря однако на эти бдствія, они чувствовали радостную признательность, когда сравнивали сво настоящее положеніе съ тмъ, что они вытерпли часъ тому назадъ. За исключеніемъ Голаха, арабы не имли никакихъ хлопотъ съ другими плнниками. Черные и блые невольники знали, что ихъ ведутъ къ оазису и надежда напиться воды вдоволь, давала имъ силы слдовать за всадниками. Къ вечеру была непродолжительная стоянка, тутъ каждый получилъ по полукружки воды изъ козьяго мха. Въ надежд на скорое достиженіе колодезя, арабы считали себя вправ быть великодушными, однако эта милость, съ благодарностью принятая всми невольниками, была съ презрніемъ отвергнута гигантомъ по тлу и духу. Принять пищу и воду отъ враговъ въ его настоящемъ унизительномъ положеніи — его связали и тянули какъ невольника на вервк,— Голахъ считалъ за оскорбленіе и гнвно отказывался покориться тому. На презрительный отказъ Голаха, арабъ только воскликнулъ: ‘хвала Богу!’ и самъ выпилъ его долю воды. Въ оазисъ вступили въ часъ по полуночи. По утоленіи жажды, невольники получили позволеніе ложиться спать,— они крайне нуждались въ этой милости посл тридцати часоваго, безотраднаго, тяжкаго странствованія. На другой день по пробужденіи невольники были порадованы сообщеніемъ крумана, цлый день назначенъ для отдыха и верблюдъ будетъ убитъ для пищи. Арабы раздлили между собою невольниковъ, отнятыхъ у Голаха и по этому случаю позаботились подкрпить ихъ силы для дальнйшаго странствованія. Матросъ Билль размышлялъ о страданіяхъ, которые вс они потерпли и выразилъ сожалніе, зачмъ арабы не взяли ихъ въ плнъ два дня назадъ, когда они были у самаго этого колодезя? Этимъ они были бы избавлены отъ ужасовъ, напрасно испытанныхъ. Подстрекаемый воспоминаніемъ о такихъ мученіяхъ, Билль просилъ крумана объяснить ему поведеніе новыхъ ихъ господъ. Круманъ думалъ удовлетворить любопытство Билля, сказавъ, что дйствія арабовъ происходили отъ свойственнаго имъ способа дйствовать или говоря его словами: таковъ у нихъ обычай. Но старый матросъ далеко не удовлетворился такимъ отвтомъ и требовалъ лучшаго объясненія. Оказалось, что разбойники Пустыни всегда подвергаются опасности встртить нсколько каравановъ въ оазис и что насиліе здсь совершенное навлекаетъ вчный позорь на преступниковъ и вражду всхъ странниковъ въ Пустын. Притомъ же, толковалъ круманъ, еслибъ теперь прибылъ сюда караванъ во сто человкъ, то никто не сталъ бы заступаться за Голаха, но признали бы его за невольника. Если же напротивъ встртили его въ открытой борьб съ врагами въ оазис, то непремнно помогли бы ему. Настоящая судьба удовлетворяла всхъ, кром Старика Билля. Даже Колинъ заживо погребнный и Теренсъ, такъ немилосердо избитый, и т были довольны перемною властелиновъ при какихъ бы то ни было условіяхъ, но старый морякъ, какъ истый матросъ всегда находилъ что-нибудь возбуждавшее его ропотъ. Еще не приступая къ раздлу вновь пріобртеннымъ имуществамъ, арабы приняли какое-то намреніе въ отношеніи чернаго шейха, который вс еще не считалъ себя покорннымъ, такъ что принуждены были оставить его съ связанными руками, и приставить караульнаго къ нему. Арабы никакъ не могли согласиться между собою на счетъ Голаха: что съ нимъ длать? Нкоторые полагали, что несмотря на черную кожу негра, онъ вс-таки могъ быть правоврнымъ послдователемъ Магомета и слдовательно не смотря на свой хищническій способъ пріобртенія — имвшій большое сходство съ ихъ собственнымъ — иметъ право на свободу съ нкоторою долею своего имущества. Другіе утверждали, что имютъ полное право присоединить его съ многочисленнымъ семействомъ къ числу своихъ невольниковъ. Голахъ былъ не арабъ, а эіопъ, какъ и большая часть его спутниковъ и въ качеств раба могъ доставить большую сумму на любомъ рынк, гд покупаютъ и продаютъ невольниковъ. Но это мнніе поддерживало меньшинство голосовъ, кончилось тмъ, что Голаху предложили женъ, дтей, двухъ верблюдовъ и шашку, вмст съ тмъ, чтобъ онъ убирался прочь. Черный шейхъ съ негодованіемъ отвергъ это предложеніе, къ великому удивленію тхъ, кто такъ краснорчиво защищалъ его дло. Отказъ негра произвлъ большую перемну въ совт преній, мнніе побдителей подверглось большой перемн, такъ что, по большинству голосовъ, ршено было считать его въ числ невольниковъ. Каждая вещь пріобртенная посл кораблекрушенія, выставлена была на показъ и назначена ей цна. Невольники были внимательно осмотрны и оцнены по достоинству такъ же какъ верблюды, ружья и вс принадлежавшее Голаху. Когда докончились предварительные порядки арабы приступили къ безпристрастному и справедливому раздлу имущества. Оказалось, что это было самое затруднительное дло, такъ что оно затянулось до самаго вечера, Каждый предметъ возбуждалъ желаніе трхъ-четырхъ властелиновъ, наступали шумныя пренія и долго тянулись, пока споръ ршался по взаимному согласію. Круманъ, понимавшій языкъ пустынныхъ жителей, внимательно слдилъ за всмъ происходившемъ и время отъ времени сообщалъ блымъ невольникамъ о томъ, что говорилось. Въ первое время преній онъ узналъ, что каждый изъ нихъ четырхъ доставался разному господину,
— Но у тебя и у меня, сказалъ онъ Гэрри Блоунту:— одинъ господинъ.
Слова эти скоро оправдались на дл, Они были разставлены по сторонамъ, съ очевиднымъ намреніемъ указать имъ разныхъ хозяевъ. Тогда снова овладлъ товарищами страхъ, что ихъ разлучатъ. Когда невольники, верблюды, палатки, и вс корабельные обломки были раздлены между арабами, каждый хозяинъ взялъ подъ свой присмотръ благопріобртенное имущество, но участь Голаха съ женами и дтьми вс еще оставалась нершенною. Казалось никому не было охоты сдлаться хозяиномъ Голаха и его женъ. Даже и т, которые утверждали, что за него можно получить хорошія деньги на любомъ рынк, гд ведтся торгъ невольниками, даже и т не желали имть его своею собственностью, хоть это и предлагали имъ товарищи. Дло въ томъ, что онъ всмъ внушалъ страхъ. Трудно было бы съ нимъ справиться и никому не было охоты сдлаться господиномъ такого раба, который упорно самъ отказывался отъ пищи и питья и который съ такими угрозами призывалъ проклятія на головы своихъ побдителей, клянясь бородой Магомета, убить какъ только развяжутъ ему руки, того кто осмлится назвать его своимъ рабомъ. Не смотря на вс свои недостатки, Голахъ не былъ ни лжецомъ, ни лицемромъ и обладалъ такимъ высокомріемъ, что не могъ подчиняться, не хотлъ даже притворяться. Онъ былъ высокомренъ, жестокъ, скупъ и мстителенъ, но вс его преступленія совершались въ открытомъ бою, никогда онъ не прибгалъ къ вроломству или хитрости. Покоряясь условіямъ арабовъ, онъ могъ бы со временемъ насладиться кровавою местью и вновь отнять у побдителей сво имущество, его сила, неустрашимость и неукротимая воля ручались за это, но не въ его натур было выносить позоръ рабства, хотя бы съ условіемъ будущихъ выгодъ. Такъ какъ неоказалось желающихъ владть Голахомъ, по цн, по которой онъ былъ оцннъ и даже съ большой уступкой, то ршено было держать его какъ общее достояніе до тхъ поръ, пока можно будетъ: продать его другому племени и раздлить выручку поровну. Его жены и дти подвергались тому же распоряженію. Всхъ удовлетворяло такое ршеніе, кром Голаха, который обнаружилъ при этомъ сильное негодованіе. Не смотря на связанныя руки онъ не выказывалъ ни малйшаго желанія покориться обстоятельствамъ, потому что вскор посл того какъ ему объявлено было ршеніе побдителей, онъ подозвалъ Фатиму и приказалъ ей принесть ему кружку воды. Возлюбленная Фатима отказалась исполнить его приказаніе подъ предлогомъ, что не приказано ему ничего давать. Это было справедливо, потому что посл его презрительныхъ отказовъ принять что бы то ни было изъ рукъ побдителей, они ршили голодомъ обуздать его до покорности. Отказъ Фатимы произвлъ на Голаха тяжелое впечатлніе. Всегда привыкшій къ скорому и безпрекословному повиновенію отъ всхъ, онъ не могъ равнодушно вынести мысли, что его собственная, его любимая жена отказывается исполнить его самое скромное желаніе дать ему воды.
— Я мужъ твой,— кому ты обязана повиновеніемъ если не мн? закричалъ онъ вн себя отъ ярости: — Фатима! теб приказываю принеси мн воды!
Фатима была себялюбивая женщина и искусная притворщица, она пріобрла вліяніе на своего мужа льстя его тщеславію и притворною любовью, которой никогда не чувствовала. Когда Голахъ былъ всемогущъ, она повиновалась ему съ рабской покорностью, но теперь когда онъ самъ попалъ въ неволю, ея покорное рабское обожаніе съ изумительной быстротой обратилось къ глав той шайки, которая завладла ими. Только теперь Голахъ понялъ, что значитъ быть плнникомъ. Отъ ярости, стыда, разочарованія, его сердце чуть не лопнуло, ничто въ мір не могло такъ глубоко уязвить его какъ то, что Фатима, его любимица, всегда показывавшая ему такое обожаніе, такое повиновеніе, именно она отказалась повиноваться ему, онъ сдлалъ еще разъ жестокое, но вс безплодное усиліе разорвать свои оковы, и упалъ на земь. Молча лежалъ онъ и съ горечью размышлялъ о свомъ униженіи. Круманъ, зоркій наблюдатель за всмъ происходившимъ вокругъ него и обладавшій глубокимъ познаніемъ человческой натуры въ Великой Пустын, не спускалъ глазъ съ чернаго шейха.
— Онъ не похожъ на насъ, сообщилъ онъ блымъ товарищамъ:— онъ не останется въ невол. Вы увидите, что онъ еще много бдъ надлаетъ.
Пока Голахъ лежалъ какъ громомъ пораженный отказомъ своей Фатимы, другія его жены прошли мимо какъ будто занимаясь домашнимъ дломъ. Вдругъ он снова появились, вторая жена, которая была зарыта въ могилу, несла чашу съ водой, а третья блюдо санглэ. Одинъ изъ арабовъ замтивъ ихъ намреніе бросился къ нимъ и грозно закричалъ, чтобъ он убирались на сво мсто. Но женщины упорствовали въ свомъ намреніи и чтобы не длать шума, прибгая къ насилію, арабъ самъ вызвался подать плннику воду и пищу. Он согласились на это, но Голахъ опять отказался, не желая принять ни пищи ни питья изъ рукъ господина. Тогда арабъ самъ сълъ санглэ съ истиннымъ или притворнымъ выраженіемъ благодарности, вода же была вылита въ ведро, изъ котораго онъ напоилъ верблюда, об чаши были возвращены женщинамъ. Ни мучительный голодъ, ни жестокая жажда не могли отвлечь вниманія Голаха отъ того, что причиняло пытку его душ. Его физическія страданія утихли на время, уступивъ мсто жестокой душевной тоск. Къ нему опять подошли т же нелюбимыя жены, неся воду и санглэ и снова выступилъ арабъ, чтобы помшать имъ. Об женщины упорствовали въ свомъ намреніи и противясь арабу, прогонявшему ихъ, кликнули двухъ юношей, сына Голаха и брата Фатимы, на помощь къ нимъ. Только сынъ Голаха повиновался имъ, но его попытка помочь женщинамъ была тотчасъ остановлена приказаніемъ араба, которому онъ достался. Когда юноша не послушался слова, хозяинъ прибгъ къ длу. Подвергая жизнь свою опасности, юноша сопротивлялся и даже осмлился поднять руку на своего властелина, преступленіе за которое по законамъ пустыни слдуетъ смертная казнь. Выведенный изъ тяжкой задумчивости шумнымъ столкновеніемъ происходившимъ около него, Голахъ увидлъ вс безуміе сопротивленія и закричалъ сыну, чтобъ тотъ покорился, но юноша, не слушая приказанія отца, продолжалъ бороться съ своимъ господиномъ. Въ ту минуту, когда надъ нимъ поднялась сабля, круманъ подбжалъ и сказалъ по арабски: ‘отецъ и сынъ’,— эти два слова спасли жизнь юнош. Арабскій разбойникъ имлъ на столько уваженія къ кровнымъ связямъ, что рука его опустилась, не совершивъ смертоубійства, но для предупрежденія хлопотъ въ будущемъ, онъ приказалъ покрпче связать сына и бросить его на земь рядомъ съ отцомъ. Об женщины не отставали отъ своего намренія утолить жажду и голодъ своего несчастнаго властелина и мужа, до-тхъ-поръ, пока ихъ стали угощать пиньками, толчками, и порядкомъ избивъ ихъ потащили силою въ палатку. Фатима была свидтельницею этой сцены, но вмсто того чтобы показать какое нибудь сочувствіе, она повидимому очень этимъ забавлялась и наконецъ громко расхохоталась. Ея безчеловчное поведеніе возбудило еще разъ негодованіе ея мужа. Несчастье попасть въ руки разбойниковъ, униженіе быть связаннымъ, извстность, что онъ самъ съ своимъ семействомъ будетъ проданъ въ неволю, пытка отъ голода и жажды,— не долго обращали на себя его вниманіе, вс было забыто въ созерцаніи жесточайшей пытки. Фатима, его любимица, обожаемая жена, для которой его слово была закономъ, женщина, которая считала его всегда выше обыкновеннаго смертнаго, теперь показывала ему явное презрніе только потому, что онъ впалъ въ несчастье. Сознаніе это обуздало гиганта сильне чмъ вс страданія вмст.
— Старый Голахъ глубоко пріунылъ, замтилъ Теренсъ своимъ товарищамъ:— еслибъ вчера только онъ не избилъ меня такъ жестоко,— право мн было бы жаль его. Въ то время, какъ онъ тузилъ меня шомполомъ, я далъ клятву, что найду средство убить его, если когда-нибудь мои руки будутъ на свобод, но теперь, когда мои руки свободны, а его связаны у меня недостаетъ духу коснуться его, не смотря на его свирпость.
— Вотъ это справедливо, сказалъ Билль:— это только бабы да мальчишки льютъ воду на утонувшую крысу. Черномазый мошенникъ теперь самъ выпиваетъ горькую чашу. Впрочемъ, мн кажется, что онъ еще надлаетъ шуму, прежде чмъ голову сложитъ. Мн сдатся, что онъ не иметъ нужды ни въ чьей помощи, чтобы совершить то, что онъ разъ задумалъ.
— А мн кажется, подхватилъ Гэрри:— никакой нтъ необходимости мстить Голаху за его жестокое обращеніе съ нами. Теперь онъ также несчастливъ, какъ вс мы вмст.
— Что ты такое разсказываешь? спросилъ Колинъ:— Голахъ несчастливъ какъ мы? Ничуть не бывало. Въ нмъ одномъ больше отваги, смлости, упорства, настоящаго мужественнаго духа, чмъ во всхъ насъ четырхъ.
— Его намреніе уморить себя голодомъ тоже надо приписать мужеству? спросилъ Гэрри.
— Пожалуй и нтъ, но это вина обстоятельствъ, подъ вліяніемъ которыхъ онъ воспитывался. Объ этомъ я теперь не думаю, мо удивленіе къ этому человку безпредльно. Посмотрите, съ какимъ достоинствомъ онъ отказывается отъ воды, которую ему столько разъ предлагали.
— Конечно въ нмъ есть многое, что возбуждаетъ удивленіе, но ничего такого, что внушало бы мн уваженіе, сказалъ Гэрри.
— И мн также, подтвердилъ Билль:— онъ могъ бы теперь быть по возможности такъ же спокоенъ какъ и мы, и я называю безумцемъ того человка, который не хочетъ быть счастливъ когда можетъ.
— А между тмъ то, что вы называете безуміемъ, сказалъ Колинъ:— есть только благородная гордость, которая ставитъ его выше всхъ насъ. Его духъ не можетъ выносить рабства, а мы можемъ.
— Правда, замтилъ круманъ:— Голахъ никогда не быль рабомъ.
Колинъ былъ правъ. Принимая пищу и воду отъ побдителей, черный шейхъ удовлетворилъ бы потребностямъ животной натуры, но только жертвуя всмъ, что было благороднйшаго въ его человческомъ достоинств. Въ противномъ случа онъ навсегда бы лишился чувства самоуваженія посредствомъ котораго совершается вс великое въ мір. Матросъ Билль и его товарищи привыкли съ дтства уступать обстоятельствамъ и вмст съ тмъ сохранять нравственное чувство, но Голахъ не учился покоряться. Неблагопріятной судьб онъ могъ уступить одно — жизнь свою. Въ эту минуту круманъ махнулъ имъ рукой приглашая обратить вниманіе на плннаго шейха.
— Смотрите! невольно воскликнулъ онъ:— Голахъ не желаетъ оставаться въ рабств. Онъ скоре умртъ. Смотрите на него.
Въ это время Голахъ всталъ на ноги и пригласилъ арабскаго шейха на совщаніе.
— Богъ одинъ, сказалъ Голахъ:— Магометъ его пророкъ, а я его рабъ. Дай мн одну жену, одного верблюда и одну шашку, и я уду. Я ограбленъ, но Богъ великъ, да будетъ Его святая воля! Такова, видно, моя судьба.
Наконецъ Голахъ уступилъ, но не голодъ и не жажда сломили его волю, не испугался онъ ни рабства, ни смерти и гордый его духъ не чувствовалъ ни слабости ни унынія, нтъ! Самая несокрушимая сила заставила его покориться обстоятельствамъ: желаніе мести, Арабскій шейхъ пошолъ совтоваться съ своими спутниками, между ними возникло разногласіе по этому поводу. Хлопоты, которые давалъ имъ этотъ плнный гигантъ, сильныя затрудненія какъ распорядиться съ нимъ и убжденіе, что онъ истинный мусульманинъ,— вотъ были аргументы, по которымъ они желали исполнить его желаніе и возвратить ему свободу. Наконецъ ршено было отпустить его съ условіемъ немедленно отправиться въ путь. Голахъ согласился и арабы приступили къ развязыванію ему рукъ. Видя это, круманъ подбжалъ къ господину Колина и увщевалъ его защищать своего невольника пока удетъ негръ. Предостереженіе было напрасно, потому что другія боле важныя думы занимали душу Голаха и не давали мста воспоминанію о вражд, которую онъ нсколько часовъ питалъ къ своему невольнику.
— Я свободенъ, сказалъ Голахъ, когда ему развязали руки:— мы равны и мусульмане. Я требую у васъ гостепріимства. Дайте мн пить и сть.
Онъ подошолъ къ колодезю и прежде всего утолилъ свою жажду, потомъ передъ нимъ поставили блюдо верблюжьяго мяса. Когда чернокожій шейхъ утолялъ голодъ, усилившійся отъ двухдневнаго воздержанія, Фатима наблюдала за нимъ и подмтивъ странное выраженіе его глазъ пришла въ большое смятеніе. Въ первое время плна она воображала, что Голахъ обреченъ если не на смертную казнь, то на вчное рабство, это убжденіе имло вліяніе на ея безчеловчное поведеніе. Она подкралась къ арабскому шейху и умоляла его разлучить е съ мужемъ, и не давать е въ обиду, но получила одинъ отвть, что Голахъ по условію могъ выбирать любую изъ трхъ женъ и что онъ — арабскій шейхъ и его товарищи вс честные люди, которые не станутъ нарушать даннаго слова. Козій мхъ съ водой, не много ячменной муки для санглэ и еще нсколько необходимыхъ вещей были положены на верблюда, который былъ отданъ Голаху. Черный шейхъ сказалъ нсколько словъ на африканскомъ язык своему сыну и кликнувъ Фатиму приказалъ ей слдовать за собой. Такимъ образомъ они отправились по дорог чрезъ пустыню. Въ поведеніи Фатимы совершилась полная перемна. Гордая, жестокая и безжалостная за минуту передъ тмъ, она вдругъ смирилась до праха пустыни. Она не повелвала уже другими женами своего мужа, но подходила къ нимъ съ смиренными мольбами, убждая ихъ взять на попеченіе ея ребнка, котораго повидимому ршилась покинуть здсь. Об охотно согласились на ея просьбы. Наши моряки пришли въ недоумніе при этомъ обстоятельств, потому что повидимому совсмъ не было причины, для чего она должна бы бросить своего ребнка. Даже круманъ не могъ этого объяснить. Когда ночныя тни спустились на пустыню, мать разсталась съ своимъ дтищемъ, чтобы никогда уже можетъ быть не обнять его въ этомъ мір скорби и труда. За два часа до разсвта посл отъзда Голаха, въ лагер произошла тревога, которая сильно смутила арабовъ. Исчезъ караульный приставленный сторожить лагерь, исчезли самый быстроногій верблюдъ и лгкая какъ стрла пустынная лошадь. Тотчасъ же была сдлана перекличка невольникамъ и на поврк оказалось, что недостатъ одного, именно сына Голахова. Его отсутствіе объясняло исчезновеніе верблюда и можетъ быть лошади, но что сдлалось съ арабскимъ часовымъ? Наврное онъ не сталъ бы содйствовать бгству невольника и не имлъ надобности самъ бжать, потому, что у него было значительное состояніе. Но тутъ не было времени переговариваться и удивляться,— необходимо было послать въ погоню, чтобы возвратить невольника, верблюда и лошадь. Арабскій шейхъ отрядилъ для этого дла четырхъ человкъ, которые и поспшили отъздомъ, какъ только дневной свтъ могъ указать имъ слды пропавшихъ животныхъ. Вс полагали, что бглецы отправятся на югъ и потому путешествіе каравана было отсрочено еще на день. Во время приготовленій къ погон опять сдлано непріятное открытіе. Два корабельныя ружья взятыя у Голаха, тоже исчезли. Ружья были утащены изъ палатки, въ которой спали два араба, именно изъ тхъ четырхъ, которые были назначены къ погон за бжавшими. Шейхъ сильно встревожился. Казалось весь лагерь былъ наполненъ измнниками, впрочемъ пропавшія ружья были частною собственностью двухъ арабовъ спавшихъ въ палатк, слдовательно ихъ можно было винить только въ глупости, никакъ уже въ измн, по случаю пропажи ружей. Не смотря на предположеніе, слды пропавшихъ именно оказались не на юг, а на сверо-западной сторон, въ двухъ стахъ ярдахъ отъ лагеря на земл оказалось что-то тмное. Когда посмотрли ближе, то увидли, что это было тло араба поставленнаго на часы въ прошлую ночь. Онъ былъ убитъ, возл него лежало одно изъ пропавшихъ ружей, оно было изломано и покрыто мозгомъ араба. Не трудно было объяснить трагедію. Часовой увидлъ выбжавшихъ изъ лагеря животныхъ и не думая, что они похищены, бросился за ними, надясь безъ всякой тревоги загнать ихъ домой. Сынъ Голаха, похититель верблюда и лошади, притаившись за однимъ изъ животныхъ, нашолъ удобный случай нанести смертельный ударъ часовому, но сдлалъ это такъ тихо, что не потревожилъ сна въ лагер. Безъ всякаго сомннія сынъ отправился къ своему отцу и ловкость, которую онъ обнаружилъ при совершеніи своего побга, да еще притомъ захвативъ лошадь, верблюда и ружь не то, что удивила, но привела въ восторгъ тхъ кого онъ обокралъ. При раздл невольниковъ Гэрри Блоунтъ и круманъ достались арабскому шейху. Круманъ разумлъ кой-что по арабски и потому скоро вошолъ въ милость къ своему новому господину. Когда арабы толковали между собою какъ бы найти средство отмстить убійц ихъ товарища и возвратить потерянную собственность, круманъ хорошо знакомый съ характеромъ Голаха вызвался помочь имъ добрымъ совтомъ. Указывая на югъ, круманъ уврялъ ихъ, что въ той сторон непремнно что-нибудь увидятъ или услышатъ о Голах или его сын. Старый шейхъ тмъ охотне этому врилъ, что страна чернаго шейха лежала на юг и Голахъ убжавъ изъ лагеря наврное направился въ ту сторону.
— Такъ за чмъ же этотъ собачій сынъ не похалъ на югъ? спрашивали арабы, указывая на слды украденной лошади, которые вели къ сверозападу.
— Если вы подете на сверъ, повторялъ круманъ:— такъ наврное увидите Голаха, а то оставайтесь здсь,— непремнно услышите о нмъ.
— Эге! да какъ же это онъ поспетъ разомъ съ двухъ разныхъ сторонъ? спрашивали арабы.
— Нтъ, не такъ, а онъ самъ за вами послдуетъ.
Арабы рады были врить, что ихъ пропажа отыщется по дорог, по которой намрены были слдовать. Вслдствіе чего они ршились продолжать свой путь. Слишкомъ поздно поняли арабы свою глупость, зачмъ они такъ милостиво обращались съ Голахомъ. Теперь его не догонишь и по всей вроятности сынъ теперь присоединился уже къ нему, Такого врага какъ Голахъ не должно бы выпускать изъ вида и при этомъ воспоминаніи старый арабъ клялся бородою Пророка, что никогда уже не будетъ давать пощады человку, котораго онъ ограбилъ. Около часу шли они и вс видли предъ собой слды похищеннаго верблюда, но мало но малу слды становились мене примтны и наконецъ совсмъ исчезли. Подулъ крпкій втеръ и замлъ пескомъ слды, которые были единственнымъ свтомъ, руководившемъ искателей. Надясь на счастливую судьбу, которая возвратитъ имъ потерянныя вещи, арабы продолжали путь по тому же направленію и хотя потерявъ слды, однако вскор нашли признаки, которые показывали имъ, что они идутъ по настоящей дорог. Старый шейхъ, хавшій впереди всхъ, взглянулъ направо и увидлъ на песк предметъ требовавшій внимательнаго осмотра. Онъ повернулъ къ тому мсту, за нимъ послдовали его спутники. Подъхавъ ближе, они увидли трупъ, лежащій на груд песку, съ лицомъ обращеннымъ къ небу. Вс сейчасъ узнали лицо Фатимы. Голова несчастной женщины была отрублена отъ туловища и опять приставлена къ нему только въ обратномъ положеніи.
Поучительно было страшное зрлище! Это доказывало, что Голахъ хотя и похалъ на югъ, но потомъ повернулся назадъ, чтобы сбить съ толку своихъ враговъ. Его сынъ теперь соединился съ нимъ. Когда Фатима отправилась съ своимъ мужемъ, то вроятно сама предчувствовала роковую участь е ожидавшую и по этой-то вроятно причин оставила сво дитя на попеченіе другихъ женъ. Никто изъ женщинъ повидимому не быль удивлнъ, увидвъ трупъ. Вроятно он предчувствовали, что такая судьба постигнетъ Фатиму и потому такъ охотно приняли на себя заботу о ея ребнк. Караванъ остановился на короткое время, женщины воспользовались этимъ временемъ, чтобы засыпать трупъ пескомъ. Посл этого опять пустились въ путь. Не смотря на то, что Голаховъ зять былъ прежде свободный человкъ, а теперь попалъ въ рабство, однако онъ былъ по видимому совершенно доволенъ своимъ положеніемъ. Онъ старался оказывать разныя полезныя услуги своимъ новымъ хозяевамъ, смотрлъ за верблюдомъ и исправлялъ другія работы и съ его познаніями Сахарской жизни дйствительно былъ очень полезенъ. Когда арабскій караванъ остановился на ночлегъ вечеромъ перваго дня, онъ помогалъ развьючивать верблюдовъ, раскидывать палатки и словомъ везд поспвалъ гд было дло. Въ то время, какъ другіе невольники ли небольшую порцію предложенной имъ пищи, одинъ изъ верблюдовъ, принадлежавшихъ Голаху — молодой, быстроногій махери, на которомъ здила Фатима,— отошолъ на нкоторое растояніе отъ лагеря. Увидвъ это зять чернаго шейха, всюду поспвавшій услужить, побжалъ со всхъ ногъ за махери. Видно было какъ онъ обошолъ сзади верблюда какъ будто для того, чтобы погнать его назадъ къ лагерю, но чрезъ минуту потомъ оказалось, что у него совсмъ другое было на ум. Вскарабкавшись на верблюда онъ прижался къ его горбу и что было силы поскакалъ вдаль. Привыкши слушать звуки его голоса, врное и разумное животное повиновалось его приказаніямъ. Шея его внезапно потянулась къ сверу и ноги такъ быстро зашагали, что всадникъ скоро исчезъ изъ вида товарищей. Это происшествіе произвело сильное потрясеніе во всмъ караван и до того поразило своею неожиданностью, что никто изъ арабовъ не пошевелился, чтобы спшить въ погоню за бглецомъ. Часовые не были еще разставлены на ночь, вс сидли на земл, каждый былъ занятъ своимъ скуднымъ ужиномъ. Прежде чмъ успли послать выстрлъ ему въ слдъ, ночныя тни давно уже скрыли его и единственнымъ слдствіемъ двухъ трхъ выстрловъ было то, что шаги махери ускорились и еще быстре помчался бглецъ. Чрезъ минуту были осдланы дв быстроногія лошади, на одну слъ хозяинъ украденнаго верблюда, на другую хозяинъ невольника укравшаго верблюда. Каждый былъ вооруженъ ружьемъ и шашкой и оба были уврены, что опять поймаютъ бглецовъ. Только одно затрудненіе смущало ихъ: обоимъ хорошо было извстно какой быстрый ходокъ этотъ махери, и наступающая ночь благопріятствовала побгу всадника. Весь лагерь за это время былъ на ногахъ, шейхъ собралъ всхъ невольниковъ и поклялся бородой пророка, что всхъ ихъ слдовало бы перебить и что въ примръ прочимъ, онъ начнтъ съ своихъ собственныхъ рабовъ, то есть съ Гэрри Блоунта и крумана. Многіе изъ его спутниковъ успли уже облегчить свой гнвъ тмъ, что жестоко отколотили своихъ невольниковъ, въ томъ числ былъ и сердитый хозяинъ матроса Билля. Бднаго старика до-тхъ-поръ колотили дубиной, пока онъ въ громкихъ и сильныхъ выраженіяхъ протестовалъ противъ нежеланнаго рабства. Когда бшенство стараго шейха нсколько поутихло, онъ досталъ длинный ремень и объявилъ, что оба невольника ему принадлежащіе будутъ крпко связаны и никогда не получатъ свободы, пока будутъ его собственностью.
— Скажи ему, закричалъ Гэрри круману:— скажи ему, на его родномъ язык, что Богъ великъ, и что онъ шейхъ, съума сошолъ, У насъ нтъ никакой охоты бжать, по крайней мр, въ настоящее время.
Круманъ послушалъ совта и объяснилъ шейху, что блые невольники, такъ же какъ и онъ самъ служившій на англійскомъ корабл, не имютъ намренія бжать отъ него, но искренно желаютъ чтобъ ихъ отвезли на сверъ, гд надются, что за нихъ дадутъ выкупъ, и что они совсмъ не такъ глупы, чтобы бжать отъ него, въ такомъ мст, гд они и дороги не знаютъ и могутъ съ голода умереть. Круманъ кром того объяснилъ шейху, что они вс очень рады, что шейхъ избавилъ ихъ отъ Голаха, который непремнно увзъ бы ихъ въ Тимбукту, откуда для нихъ не было бы возврата, такъ и должны бы они умереть тамъ въ невол. Пока круманъ ораторствовалъ предъ шейхомъ, подошли и другіе арабы и внимательно слушали его. Черный переводчикъ прибавилъ, что блые невольники имютъ друзей въ Санта Круц и Могадор, и что эти друзья съ радостью выплатятъ за нихъ большой выкупъ. За чмъ же они убгутъ, если путешествіе прямо ведтъ къ тому мсту, гд живутъ ихъ друзья. Круманъ продолжая сказалъ, что убжавшій невольникъ — зять Голаха, слдовательно отправляясь на сверъ онъ не могъ надяться получить свободу, но зналъ, что идтъ на вчное рабство, и по этому счолъ за лучшее соединиться съ Голахомъ и его сыномъ. Краснорчіе и доводы крумана показались такъ убдительны, что арабы тотчасъ оставили опасенія на счетъ безопасности своей собственности и приказали невольникамъ ложиться спать въ мир. Для предосторожности, поставлены были двое часовыхъ, которые всю ночь обходили лагерь, однако ночь прошла мирно, настало утро, но арабы погнавшіеся за бглецомъ не возвращались. Разстояніе до слдующаго оазиса было слишкомъ велико, такъ что нельзя было пройти безъ отдыха, тогда ршили вернуться назадъ, въ надежд, что можетъ быть пропавшіе подъдутъ на встрчу. Надежда эта сбылась. Всю дорогу старый шейхъ, хавшій впереди каравана, пристально приглядывался вдаль и не только прямо, но и на право и на лво. Когда они подъхали миль на десять отъ ночлега, онъ вдругъ повернулъ въ сторону и подъхалъ къ чему-то привлекшему его вниманіе. Его спутники поспшили за нимъ,— вс кром женщинъ и дтей, которые далко отстали отъ нихъ. Два трупа лежали рядомъ на земл: это были два араба бросившіеся въ погоню за бглецомъ. Оба были убиты. Одинъ былъ застрленъ изъ ружья, пуля пронизала насквозь его черепъ, вошла въ одинъ, вышла въ другой високъ, другой получилъ смерть отъ удара шашкой, тло его было разрублено пополамъ. Юноша бжавшій прошлую ночь, присоединился, по всему видимому къ Голаху и его сыну, и арабы бросившись въ погоню за нимъ, лишились жизни, лошадей, ружей и шашекъ. Теперь у Голаха два помощника, и вс они отлично вооружены и имютъ отличныхъ верблюдовъ и лошадей. Страшно было смотрть на бшенство арабовъ. Они повернулись къ двумъ оставленнымъ женамъ Голаха. Несчастныя бросились предъ ними на колни, крича и плача и умоляя о пощад. Нкоторымъ арабамъ сейчасъ хотлось сорвать сво бшенство хоть на женщинахъ и убить ихъ. Но ихъ остановилъ старый шейхъ, хоть и у него сердце кипло яростью, однако у него достало еще на столько здраваго смысла, чтобы разсудить, чмъ же виноваты бдныя женщины и могутъ ли они отвчать за дла своихъ мужей? Наши моряки тоже находили причины горевать о несчастьи приключившемся съ ихъ новыми господами, потому что не могли безъ ужаса подумать о возвращеніи подъ власть Голаха.
— А непремнно опять попадмъ къ нему въ руки, воскликнулъ Теренсъ:— онъ перебьтъ всхъ этихъ глупыхъ арабовъ одного за другимъ и добудетъ всю свою собственность и насъ въ томъ же числ. Тогда не миновать намъ вчной каторги въ Тимбукту.
— Въ такомъ случа мы вполн этого заслужимъ, воскликнулъ Гэрри:— потому что въ этомъ будетъ отчасти наша вина, если мы опять попадмъ въ лапы Голаху.
— Не думаю, замтилъ Биль: — Голахъ такой необыкновенный человкъ, что, кажется, ему помогаетъ нечистая сила. Право, я думаю, если за полмили отсюда онъ махнтъ намъ рукой съ приказаніемъ слдовать за нимъ, такъ мы станемъ повиноваться, какъ бы ни было на душ тяжело. Я пробовалъ держать свою руку, чтобы она не слушалась его приказаній — такъ нтъ же не слушается меня, и самъ не знаю какъ, а повинуется ему.
Выраженіе ярости на лицахъ арабовъ скоро смнилось тоской и уныніемъ. Они чувствовали, что надъ ними виситъ мечъ неумолимаго врага, котораго они оскорбили, унизили, ограбили, лишили его власти и имли глупость возвратить ему свободу. Трупы убитыхъ товарищей были поспшно зарыты въ песокъ и снова караванъ потянулся на сверъ. Опять начались страданія невольниковъ: ихъ замучили жажда и голодъ, когда заставили ихъ бжать рысью, чтобы не отставать отъ верблюдовъ. Вскор они изнемогли и потеряли послднія силы. Впродолженіи долгого перехода посл погребенія двухъ арабовъ, бдные невольники одинъ за другимъ объявляли свою крайнюю невозможность сдлать шагъ впердъ. Но они ошибались и только теперь узнали какую власть иметъ любовь къ жизни на тло. Они знали, что отстать значитъ умереть, но имъ не хотлось умереть и они боролись со всми мученіями голода, жажды и усталости. Подобно преступникамъ на рабочей мельниц, они принуждены были двигаться, хотя не имли ни силъ, ни охоты. За часъ до солнечнаго заката, они проходили по песку недавно взволнованному ураганомъ. Песокъ былъ почти такъ же рыхлъ и непроченъ какъ и снгъ, идти по такой дорог было такъ мучительно, что даже арабамъ стало жаль несчастныхъ невольниковъ, и потому они остановились на ночлегъ ране обыкновеннаго. Какъ и вчера поставлены были два караульныхъ около лагеря. Утоливъ нсколько голодъ и жажду, замученные невольники погрузились въ крпкій сонъ. Вокругъ нихъ растянулись ихъ господа, которые точно также были полузаметены пескомъ и также скоро и крпко заснули. Никто не прерывалъ ихъ сна до самой тмной ночи. Предъ самымъ разсвтомъ раздался ружейный выстрлъ и вс повскакали на ноги. Вслдъ за первымъ выстрломъ раздался другой съ противоположной стороны. Страшная суматоха произошла въ лагер. Арабы схватили оружіе и выбжали изъ палатокъ. Одинъ изъ первыхъ прибжавшій на выстрлъ, увидлъ подходившаго къ нему человка и не помня себя отъ волненія выстрлилъ изъ ружья, пуля какъ разъ попала въ подходившаго. Оказалось, что это былъ одинъ изъ караульныхъ. Непріятели скрылись, оставивъ двухъ караульныхъ въ предсмертныхъ мукахъ. Нсколько арабовъ бросились было отыскивать невидимаго врага, но шейхъ запретилъ имъ удаляться отъ лагеря, боясь что вс погибнетъ, если вооруженные люди будутъ уходить изъ лагеря и потому подалъ сигналъ, чтобы вс его спутники собрались вокругъ него. Раненый перенеснъ былъ въ палатку и въ скоромъ времени испустилъ послднее дыханіе. Онъ уже получилъ рану и отъ перваго непріятельскаго выстрла: его рука была раздроблена. Спина у другого караульнаго тоже была раздроблена, такъ что выздоровленіе отъ этой раны не представляло возможности. По всему видимому, услышавъ первый выстрлъ въ товарища, въ противной сторон, караульный повернулся спиной къ врагу уже прицлившемуся въ него. Утренняя заря озарила сцену и тогда можно было разсмотрть какъ близко подходилъ непріятель къ лагерю, не бывъ ни кмъ замченный. На сто шаговъ отъ того мста, гд стояли караульные во время выстрла, оказался небольшой оврагъ. Подъ защитой ночной темноты, убійцы тихо подкрались съ разныхъ сторонъ къ лагерю и близко подошли къ безпечнымъ караульнымъ. На дн оврага, гд песокъ былъ поплотне, видны были слды человческихъ ногъ. Слды были сдланы человкомъ поспшно бжавшимъ съ этого мста.
— Такъ и есть, сказалъ круманъ, разсматривая слды:— наврное это надлали ноги Голаха, въ то время, какъ онъ удиралъ посл сдланнаго выстрла.
— Очень можетъ быть, отвчалъ Гэрри:— но почему ты думаешь, что это слды Голаха?
— Потому что ни у кого на свт не можетъ быть такой огромной лапы какъ у Голаха, да и другой человкъ не могъ бы сдлать такого глубокаго слда.
— Повторяю вамъ, сказалъ Теренсъ услышавъ замчаніе крумана: — повторяю вамъ, что всмъ намъ придтся идти съ Голахомъ въ Тимбукту. Мы его собственность. Эти арабы захватили насъ только на нсколько дней, но когда они вс будутъ перебиты, то мы послдуемъ за чернымъ шейхомъ въ противоположную сторону,
Гэрри не возражалъ противъ такого предсказанія, которое, конечно, имло врныя основанія. Четверо изъ одиннадцати арабовъ составлявшихъ караванъ были уже убиты, пятый умиралъ. Матросъ Билль объявилъ, что Голахъ съ сыномъ и зятемъ могутъ вступить въ борьбу съ шестью остальными арабами, даже по его мннію одинъ Голахъ по сил, хитрости и ршимости стоитъ четырхъ изъ ихъ остальныхъ господъ.
— Но мы будемъ помогать арабамъ, вмшался Колинъ:— я думаю мы тоже что-нибудь значимъ.
— Конечно значимъ — товаръ, отвчалъ Гэрри:— впрочемъ мы здсь безпомощны, какъ дти, и себя-то защитить не съумемъ. Ну что мы можемъ сдлать? Хвалное превосходство нашего племени не можетъ быть оправдано въ здшнихъ пустыняхъ. Мы не въ своей родной стихіи.
— Да, вотъ это справедливо! воскликнулъ Билль:— но мы не подалку уже отъ нея. Провались я сквозь землю, если носъ мой не чуетъ солной воды. Клянусь! повернись мы только на западъ,— увидать бы намъ море до ночи.
Во время этого разговора арабы держали совщаніе, на счотъ того, что имъ длать. Раздлить лагерь и послать половину въ погоню за врагомъ, было бы въ высшей степени неразумно, какъ посланная въ погоню, такъ и оставленная часть для охраненія каравана, — об были слишкомъ слабы, чтобъ нападать на такого свирпаго врага. Союзъ, вотъ сила, и вс ршились, что надо крпче держаться вмст на случай посщенія Голаха, котораго они ждали неизбжно и потому готовились лучше встртить его. Слды изъ разныхъ сторонъ оврага видны были по крайней-мр на разстояніи мили по тому направленію, куда отправлялся караванъ. Тутъ же были найдены слды верблюдовъ и лошадей, которые служили указателями, что враги сли на лошадей и ухали на западъ. Арабы могли бы уклониться отъ встрчи съ Голахомъ, направляясь по прежнему къ востоку, но они хорошо знали, что по этому направленію на пространств пяти миль нигд не было воды. Сверхъ того, они со всмъ не желали уклоняться отъ встрчи съ врагами. Напротивъ, они жаждали мщенія и съ нетерпніемъ ждали, когда наступитъ эта минута. Имъ предстояло по-крайней-мр два дня путешествія прежде чмъ они достигнутъ оазиса. Когда вс уже было готово къ путешествію и арабы готовы были тронуться, вдругъ оказалось одно обстоятельство, которое помшало ихъ немедленному отъзду. Раненый товарищъ вс еще не умиралъ. Вс видли, что ему не долго оставалось жить, потому что нижняя часть его тла уже окостенла, какъ у мртваго. Чрезъ нсколько часовъ должны прекратиться его страданія, но его товарищамъ трудно было подождать и эти немногіе часы или даже минуты, можетъ быть, пока испуститъ послднее дыханіе несчастный страдалецъ. Они стали копать яму какъ разъ подл умирающаго. Не долго продолжалась ихъ работа. Какъ только могила была готова, глаза всхъ еще разъ обратились на несчастнаго страдальца. А онъ вс еще былъ живъ и раздирающими стонами выражались страданія его предсмертныхъ мукъ.
— Бисмиллахъ! воскликнулъ старый шейхъ, — за чмъ ты не умираешь, пріятель? Мы ждмъ не дождмся, чтобъ отдать теб послдній долгъ.
— Я умеръ, произнсъ страдалецъ слабымъ голосомъ и видимо съ большимъ трудомъ.
Сказавъ это, онъ замолкъ и лежалъ неподвижно какъ трупъ. Шейхъ положилъ руку на его високъ и воскликнулъ.
— Да, слова нашего друга запечатлны истиною и мудростью. Онъ умеръ.
Въ тужъ минуту раненаго всунули въ яму и поспшно стали засыпать его пескомъ. Въ это время руки его судорожно поднимались и тихіе стоны вырывались изъ его груди, но никто не смотрлъ на его движенія, никто не слушалъ его стоновъ. Товарищи оставались и глухи и слпы противъ очевидности, отвергавшей справедливость его словъ, что онъ умеръ. Куча песку совершенно покрыла тло и въ тужъ минуту старый шейхъ отдалъ приказаніе и весь караванъ двинулся въ путь вслдъ за нимъ. Скоро оправдалась врность чутья матроса Билля: море было близко. Вечеромъ того же дня, солнце закатывалось на свтломъ горизонт, и опытные глаза моряковъ не принимали его за далкую жгучую песчаную пустыню, по которой они такъ долго странствовали. Слабый и далкій отсвтъ любимой стихіи былъ радостной минутою для стараго моряка.
— Вонъ она наша родина! закричалъ старикъ:— провались я сквозь землю, если опять когда-нибудь потеряю е изъ виду! Нтъ, меня ужь не похоронятъ въ песк. Если придтся живому умирать, такъ я уйду подъ воду, какъ слдуетъ доброму христіанину. Умй только я плавать, — мигомъ бы я отправился прямо въ нашу старую Англію, вонъ на томъ далкомъ берегу!
Молодые мичманы тоже воодушевились радостью и надеждой при далкомъ вид родного моря. Но море было такъ далеко, что нельзя было и думать до ночи достигнуть его: караванъ расположился на ночлегъ за пять миль до его береговъ. Всю ночь три араба неусыпно караулили: но ничто не прерывало сонъ лагеря и на слдующее утро одни проснулись съ надеждой, другіе со страхомъ, что Голахъ не станетъ уже ихъ тревожить. Арабы желали встртиться съ нимъ при дневномъ свт и вернуть потерянную собственность и по всему тому, что они звали объ этой части пустыни, куда они теперь повернули, они надялись, что ихъ желаніе исполнится. Они знали, что только на два дня пути находится еще оазисъ, вотъ еслибъ имъ достигнуть этого мста прежде Голаха, такъ наврное они дождались бы его прибытія, потому что онъ непремнно туда бы зашолъ, чтобы не уморить своихъ животныхъ безъ воды. Въ полдень остановились на отдыхъ не подалку отъ берега, но только на короткое время, потому что надо было спшить какъ можно скоре къ водому. Непродолжительною стоянкой успли воспользоваться замученные невольники: они набрали много раковинъ и вдоволь накупались въ бурун. Освжившись и лакомой пищей, какъ и ванной, въ которой давно уже нуждались, они съ новыми силами пустились въ путь и такъ быстро шли, что за часъ до заката солнца достигли оазиса. Но не доходя еще до желаннаго мста, старый шейхъ и одинъ изъ его приближенныхъ сошли съ лошадей и пошли впердъ пшкомъ, внимательно отыскивая слды. Къ ихъ великому огорченію оказалось, что Голахъ предупредилъ ихъ: онъ подходилъ уже къ источнику и запасся водой. Его слды были очень ясны, такъ что легко было ихъ отличить. По всему видно, что онъ здсь былъ часа за два до прибытія каравана, такъ что не арабамъ пришлось сторожить его, а наврное онъ подкарауливалъ уже ихъ. Они были уврены, что черный шейхъ гд-нибудь близко высматриваетъ удобнаго случая, чтобъ опять сдлать имъ ночной визитъ. Теперь они поняли отчего онъ не тревожилъ ихъ прошлую ночь: онъ торопился обогнать ихъ, чтобы прежде запастись водой. Посл этого открытія, опасенія арабовъ становились съ каждой минутой мучительне. Они были въ большомъ недоумніи, какъ помочь бд. Поднялись у нихъ большіе споры на счетъ того, какъ лучше защищать свой станъ отъ неумолимаго врага. Нкоторые держались мннія, что надо оставаться у источника до тхъ поръ пока у Голаха выйдетъ весь запасъ воды, тогда по невол ему придтся показаться у источника или умереть отъ жажды въ пустын. Соображеніе довольно остроумное, но не совсмъ удобоисполнимое, потому что у арабовъ не было достаточнаго запаса състныхъ припасовъ и потому они ршились не теряя времени продолжать свой путь. Въ то время какъ сдланы были приготовленія къ отъзду, вдругъ съ южной стороны показался торговый караванъ. Старый шейхъ поспшилъ распросить у вновь прибывшихъ не встрчали ли они кого на дорог. Купцы, которымъ принадлежалъ этотъ караванъ отвчали, что видли трхъ человкъ, которые по описанію ихъ какъ разъ подходили къ личностямъ Голаха и его спутниковъ. Они хали на югъ и купили у купцовъ немного състныхъ припасовъ. Не ужели Голахъ покинулъ надежду возвратить потерянное богатство? не ужели отказался отъ кровожадной мести? Арабамъ что-то плохо врилось. Нкоторые изъ нихъ сдлали предложеніе сейчасъ же повернуть на югъ въ погоню за врагами. Но это предложеніе было отвергнуто, очевидно было, что старый шейхъ и его приближенные не на шутку увряли себя, что Голахъ не хочетъ больше тревожить ихъ. Шейхъ объявилъ громогласно, что собственность тхъ, кто умеръ, должна быть раздлена между живыми. Это заслужило всеобщее одобреніе, посл чего шейхъ выхалъ во глав своего каравана, предоставивъ купцамъ оазисъ, гд они намрены были долго оставаться. Не долго хали арабы, старый шейхъ приказалъ остановиться на берегу морскомъ, для того чтобы невольники набрали побольше раковинъ для утоленія голода всего каравана. Большая часть арабовъ находилась подъ вліяніемъ убжденія, что чорный шейхъ наврное покинулъ ихъ пустыню, удовольствовавшись сдланнымъ мщеніемъ — и поэтому считали не нужнымъ караулить свой лагерь. Несогласенъ былъ съ ихъ мнніемъ плнникъ круманъ и въ страх, чтобы не попасть опять въ руки Голаха, онъ старался убдить своего новаго господина, что именно въ эту ночь боле чмъ когда-нибудь надо ожидать нападенія чернаго шейха. Онъ доказывалъ, что если Голахъ будучи одинъ и вооружонный только шашкой не отказывался отъ надежды побдить своихъ враговъ, которыхъ было тогда одиннадцать человкъ, то теперь, наврное не откажется отъ этой надежды, когда ему удалось уже сбыть съ рукъ на половину своихъ враговъ и когда къ нему присоединились еще такихъ же два удалыхъ помощника, какъ и онъ самъ. По мннію врумана, извстіе, что Голахъ отправился на югъ, — по словамъ купцовъ оставшихся у источника — есть доказательство, что онъ непремнно намренъ повернуть на сверъ и вслдствіе чего круманъ убждалъ стараго шейха поставить хорошій караулъ для обереженія стана.
— Скажи ему, говорилъ Гэрри: — если они не намрены караулить самихъ себя, то мы сами будемъ караулить ихъ, только бы дали они намъ какое-нибудь оружіе.
Круманъ сообщилъ шейху это предложеніе, но тотъ вмсто отвта только улыбнулся. Старому владык сахарскому показалась забавна мысль позволить невольникамъ караулить станъ арабскій и еще боле дать имъ ружья въ руки… Гэрри тотчасъ понялъ значеніе этой улыбки: это былъ отказъ, но молодой англичанинъ былъ подъ вліяніемъ страха внушеннаго предположеніемъ Теренса, что въ случа, если черный шейхъ перебьтъ всхъ арабовъ, то онъ уведтъ съ собой всхъ плнниковъ въ Тимбукту,
— Скажи шейху, что онъ старый дуракъ, сказалъ Гэрри переводчику: — объясни ему, что мы ни за что на свт не хотимъ попасться въ руки Голаху, лучше умереть. Скажи ему, что мы хотимъ идти на сверъ, гд насъ выкупятъ и что по одной этой причин мы лучше будемъ охранять лагерь отъ ночныхъ нападеній, чмъ вс его люди.
По видимому вс эти убжденія поразили шейха своею основательностью, онъ самъ началъ врить, что вс еще надо опасаться мстительности Голаха и потому приказалъ строго караулить лагерь и чтобы блые плнники тоже принимали участіе въ караул.
— Если вы не станете намъ мшать въ путешествіи, вс то вы будете доставлены на сверъ и проданы вашимъ соотечественникамъ. Теперь у меня мало осталось людей и потому намъ трудно идти цлый день и караулить цлую ночь. Если вы дйствительно боитесь попасться въ лапы этому проклятому негру и хотите помочь намъ подкараулить его ночныя нападенія, то милости просимъ. Но если кто-нибудь изъ васъ вздумаетъ быть измнникомъ — горе вамъ! вс ваши четыре головы слетятъ съ шеи долой. Клянусь бородой пророка.
Круманъ заврялъ его, что никто изъ блыхъ плнниковъ не желаетъ обманывать его, и что изъ чувства самохраненія, если не изъ чего другого, они останутся врными тмъ, кто хочетъ ихъ доставить въ такое мсто, гд они будутъ выкуплены изъ неволи. Ночныя тни спускались на пустыню, шейхъ назначилъ караульныхъ на ночь. Онъ на столько не врилъ блымъ плнникамъ, чтобы позволить всмъ четырмъ караулить въ одно время, пока онъ съ товарищами будетъ спать. Но онъ приказалъ, чтобъ одинъ изъ нихъ держалъ караулъ вмст съ арабомъ. Выбравъ человка изъ своихъ спутниковъ, шейхъ спросилъ у крумана, съ кмъ изъ блыхъ плнниковъ хуже всхъ обращался черный шейхъ. Ему указали на матроса Билля, при этомъ переводчикъ объяснилъ нсколько подробностей жестокаго обращенія, которому подвергался старый матросъ отъ безчеловчнаго Голаха.
— Бисмиллахъ! какъ это хорошо! воскликнулъ старый шейхъ: — пускай же онъ и начинаетъ первую очередь. Посл всего, что ты говорилъ, мщеніе не дастъ ему сомкнуть глазъ на цлую ночь. Тутъ не будетъ опасности, чтобъ онъ обманулъ насъ.
Одинъ изъ караульныхъ былъ поставленъ на берегу къ сверной сторон, шаговъ на сто отъ лагеря. Ему приказано было ходить дозоромъ на двсти шаговъ отъ берега. Другой поставленъ былъ въ такомъ же разстояніи на южной сторон и долженъ былъ ходить взадъ и впердъ на такомъ же про странств. Матросъ Билль былъ поставленъ съ внутренней стороны лагеря между двумя арабами, которые при встрч съ нимъ должны произносить слово ‘Акка’ для того чтобы матросъ могъ ихъ отличить отъ враговъ. Сами же арабы считались довольно разумными для того чтобы не принимать друга за врага и потому не имли нужды въ лозунг. Прежде чмъ Билль ушолъ на свой постъ, старый шейхъ пошолъ въ палатку и вынесъ оттуда большой пистолетъ, очень похожій на мушкетонъ. Это оружіе вложилъ онъ въ руку матроса съ приказаніемъ, истолкованнымъ переводчикомъ не стрлять изъ него до тхъ поръ пока онъ не удостоврится, что можетъ убить Голаха или его спутниковъ Старый матросъ хотя сильно утомлнный труднымъ переходомъ, однако такъ боялся, чтобы опять непопасть въ руки черномазаго, что съ радостью общалъ всю ночь караулить и не спускать глазъ съ разбойниковъ. Его молодые товарищи искали отдыха во сн въ полной увренности, что старый Билль врно исполнитъ сво общаніе. Каждый изъ мичмановъ съ охотой занялъ бы его мсто, съ тмъ чтобы старый товарищъ отдохнулъ эту ночь, но Билль былъ выбранъ самимъ шейхомъ, а противъ этого закона не было возраженія. Поставленные на часы два араба хорошо знали по прошлой опытности, что если Голахъ вс еще преслдуетъ ихъ шейха Кафилу, то они, часовые, боле всхъ подвергаются существенной опасности, а этого знанія слишкомъ было достаточно, чтобы поддерживать ихъ ршимость врно исполнять сво долгъ. Никто не желалъ сдлаться жертвой такой же жалкой судьбы, какая постигла ихъ предшественниковъ. Часа два три они медленно расхаживали взадъ и впердъ по назначенному пространству и всякій разъ какъ Билль подходилъ къ концу своего поста, раздавалось ясно произнеснное слово: ‘Акка’, что доказывало бодрую бдительность его товарищей. Случилось, что одинъ изъ часовыхъ не раздлялъ общаго мннія, что непріятель отказался отъ своихъ кровожадныхъ намреній. Свои убжденія онъ выводилъ изъ поступковъ Голаха въ прошломъ и въ продолженіи длинныхъ часовъ безмолвной ночи, его мысль была постоянно устремлена на то, какіе способы употреблялъ страшный врагъ, чтобы такъ близко подходить къ лагерю. Въ этомъ раздумь стоялъ часовой на южной сторон лагеря, его глаза постоянно старались проникнуть во мракъ ночной покрывавшій землю, но онъ не обращалъ вниманія на море, гораздо лучше освщенное. Онъ воображалъ, что со стороны моря лагерь совершенно обезопасенъ. Онъ ошибался. Еслибъ ихъ враги были такими же, какъ онъ самъ, настоящими дтьми Сахары, то его планы, какимъ образомъ подкараулить ихъ, были бы довольно врны, но въ сущности было не такъ: враги были другого племени и другой страны. Часа уже три не спускалъ съ него глазъ черный шейхъ, арабъ и не подозрвалъ этого. Голахъ выбралъ необыкновенный планъ, чтобы видть и самому не быть видимымъ, ни дать ни взять такой же, къ какому прибгли мичманы въ первое время посл своего крушенія. Не смотря на темноту ночи, Голаха можно бы замтить въ двадцати или пятидесяти шагахъ, еслибъ былъ зоркій надзоръ за свтлой поверхностью воды. Но тутъ-то и не было надзора, такъ что Голахъ свободно подкарауливалъ часоваго, не будучи самъ видимъ. Вс вниманіе араба было поглощено мыслью, что вотъ вотъ Голахъ покажется съ внутренней стороны и вс оттуда же ему слышался то ружейный выстрлъ, то ударь шашки. Онъ никакъ не могъ вообразить, чтобъ непріятная нечаянность могла происходить со стороны моря, но такъ былъ занятъ сухопутной опасностью, что очень мало обращалъ вниманія на бушующія волны, которыя съ ревомъ и стономъ разбивались о прибрежные камни. Когда онъ въ сотый разъ повернулся спиной къ морю, чтобъ идти дозоромъ на другой край своего поста, Голахъ тихо выползъ изъ воды и поторопился вслдъ за нимъ. Глухіе стоны волнъ бившихся о каменный берегъ скрывали шумъ его шаговъ. Голахъ былъ вооруженъ только шашкою, но это оружіе въ его рукахъ производило смертоносное дйствіе. Его шашка была необыкновенной величины и тяжести, и собственно для него сдлана. Обнаживъ это оружіе, онъ тихо, но проворно подвигался вслдъ за арабомъ. Со всею силой своей мощной руки, негръ взмахнулъ острой шашкой и ударилъ по ше ничего неподозрвавшаго часоваго. Съ глухимъ стономъ, вполн сливавшемся съ ревомъ волнъ, арабъ упалъ и выпустилъ изъ рукъ сво ружь, которое у него тотчасъ выхватила могучая рука убійцы. Положивъ руку на курокъ, Голахъ пошолъ дозоромъ вмсто убитаго на встрчу другому часовому съ восточной стороны и даже не старался тише ходить, въ увренности, что его примутъ за часоваго только что имъ убитаго. Пройдя шаговъ сто и ни кого не встрчая, онъ остановился и своими большими сверкающими глазами старался проникнуть въ глубь полнаго мрака. Никого не видать, тогда онъ лгъ на земь, чтобы прислушаться съкакой стороны раздаются шаги. Ничего не слыхать. Лжа на земл, негръ увидалъ какой-то тмный предметъ обрисовывавшійся на песчаной поверхности. На такомъ разстояніи невозможно было разсмотрть какого рода этотъ предметъ и потому онъ осторожно поползъ на четверенькахъ до тхъ поръ пока убдился, что тмный предметъ — тоже человкъ, который также лежалъ на земл и повидимому прислушивался. За чмъ бы онъ прислушивался? Вдь не затмъ же, чтобы узнать о приближеніи товарища, котораго онъ могъ ждать и не въ такомъ подозрительномъ положеніи. Можетъ быть онъ заснулъ, подумалъ Голахъ. Если такъ, то сама судьба благопріятствуетъ ему и въ этомъ предположеніи онъ снова двинулся къ распростртому предмету. Хотя лежащій и не пошевельнулся, однако
Голахъ не былъ увренъ спитъ онъ или нтъ. Онъ опять остановился, чтобы пронзительнымъ взглядомъ осмотрть лежащаго. Если онъ не спитъ, такъ за чмъ же позволяетъ такъ близко подходить врагу? За чмъ сталъ бы онъ лежать такъ спокойно, не показывая ни малйшаго знака предосторожности? Еслибъ Голаху удалось такъ же легко сбыть съ рукъ и этого часоваго, какъ перваго, тихо безъ всякаго шума, тогда съ помощью своихъ товарищей, ожидавшихъ окончанія его приключенія, онъ прокрался бы въ лагерь и вернулъ бы назадъ вс, что было отнято у него.
Для одной этой надежды стоитъ рисковать, подумалъ Голахъ тихо подвигаясь впердъ. Придвинувшись еще ближе, онъ увидлъ, что этотъ человкъ лежитъ лицомъ къ нему и что лицо его отчасти закрыто рукой. Черный шейхъ не видалъ ружья въ его рукахъ, слдовательно встрча съ нимъ не страшна. Голахъ схватилъ правою рукой свою тяжелою шашку съ явнымъ намреніемъ распорядиться и съ этой жертвой, какъ съ первой, и однимъ взмахомъ отрубить ему голову. Отрубивъ однимъ взмахомъ ему голову, онъ не сдлаетъ тревоги въ лагер. Уже поднятъ тяжелый клинокъ блестящей стали, съ страшной силой мощная рука сжимала его рукоятку. Что же ты спишь матросъ Билль? какъ же ты такъ скоро нарушилъ сво общаніе глазъ не смыкать во всю ночь? Берегись, старикъ, Голахъ ужь близко, сила въ его рук и смерть въ его ум!
Два часа проходивъ взадъ и впердъ ничего не слыша кром слова Акка и ничего не видя, кром сраго песку, старикъ Билль начиналъ утомляться и даже сожалть, что старый шейхъ удостоилъ его довренностью. Въ первый часъ своей вахты, матросъ Билль прилежно надсматривалъ за восточною стороной, прилагая полное вниманіе къ исполненію своей обязанности. Мало по малу напряженная бодрость покинула его, онъ впалъ въ раздумье, прошедшее и будущее раскинулись передъ нимъ. Подобные предметы рдко тревожили Билля, большею частью его мысли были заняты настоящимъ, но темнота и пустыня мало представляютъ предметовъ, чтобъ останавливать вниманіе въ настоящемъ. За недостаткомъ другаго развлеченія, матросъ сначала занялся маленькимъ орудіемъ, которое шейхъ вручилъ ему.
‘Вотъ такъ мудреная вещь’, думалъ Билль: ‘пистолетъ не пистолетъ, а вмсто дубинки можно по голов хватить. Надюсь, что стрлять изъ него не придтся. Вишь какой тоненькій стволъ — запустить въ него пулю понадобится не мене яйца. На врядъ ли и того довольно будетъ. Можетъ быть и не заряжено, и дано-то мн на смхъ. Надо бы удостовриться’.
Долго ощупью шарилъ старый матросъ пока удалось ему отыскать что-то въ род палочки, которою онъ принялся измрять длину ствола снаружи, за тмъ всунувъ палочку въ дуло, онъ убдился, что глубина ствола не равномрна съ его длиной. Въ дул лежало что-то, но только наврное не пуля. Онъ осмотрлъ полку и видитъ вс въ порядк.
— Теперь смекаю въ чмъ дло, бормоталъ матросъ: — старый шейхъ хотлъ, чтобы я надлалъ только шуму, если случится, что подозрительное. Онъ боялся вложить пулю, — какъ бы кого изъ нихъ не удалось мн убить. Такъ вотъ какова его дов-ревность: только лай, а кусать не смй. Но это мн совсмъ не по нраву. Попался бы только подъ руку камышекъ, а то непремнно забью его въ дуло. Съ этимъ вмст Билль опять сталъ шарить по земл, но ничего не находилъ кром мельчайшаго песку. Въ то время, какъ онъ былъ занятъ своими поискали, вдругъ послышалось ему, какъ будто кто-то произнсъ ‘Акка.’ Онъ оглянулся по тому направленію, но ничего не увидалъ кром срой поверхности морскаго берега. Со времени своего пребыванія въ пустын, матросъ Билль часто видалъ, какъ арабы ложатся на земь, прислушиваясь къ отдаленнымъ шагамъ. Въ настоящее время онъ вздумалъ прибгнуть къ этому же средству. Старый матросъ думалъ, что если приблизить глаза къ земл, то дальше увидишь, чмъ стоя прямо, потому что и поверхность земли чмъ ближе, тмъ ясне, да и далкіе предметы между горизонтомъ и глазами становятся пряме. Вотъ и прилгъ старикъ къ земл и тотчасъ услышалъ, что кто-то подходитъ отъ берега, но думая, что это шаги часоваго, матросъ не обратилъ на нихъ особеннаго вниманія. Однако продолжая прислушиваться къ отголоску звуковъ, онъ подумалъ, что кто то подходитъ отъ берега, но думая, что они какъ будто идутъ съ противоположной стороны. Но съ восточной стороны ничего нельзя было слышать и потому старикъ пришолъ къ заключенію, что врно его обмануло взволнованное воображеніе. Въ одномъ только онъ скоро удостоврился: ‘вахтенный’, какъ его называлъ старый матросъ подошолъ ближе чмъ слдовало и не произнсъ надлежащаго Акка, какъ прежде. Старикъ Билль озирался вокругъ и засмотрлся на берегъ. Неслыхать уже шаговъ, за то показалась не подалку отъ него человческая фигура: фигура не двигалась, но стояла прямо и казалось пристально смотрла на него. Кто это? часовой? Но часоваго онъ хорошо зналъ, какъ человка маленькаго роста и жиденькой фигуры, а передъ нимъ стоялъ какой-то здоровенный и плотный гигантъ, который вмсто того чтобъ произнесть благонадежное ‘Акка’ наклонился и припалъ ухомъ къ земл. Матросъ за это время осторожно набилъ дуло пескомъ, а самъ думалъ:
‘Какъ же быть, выстрлить да и удрать въ лагерь? Нтъ! онъ врно ошибается, разстроенное воображеніе обманываетъ его. Наврное эта фигуратотъ же арабскій сторожъ, который хочетъ подсмотрть за нимъ.
Матросъ въ нершимости, а гигантская фигура вс ближе подползала къ нему на четверенькахъ. Вотъ она въ восьми или десяти шагахъ и медленно стала подниматься на ноги. Тутъ только Билль уви длъ, что это не арабскій часовой, а черномазый шейхъ. Во всю жизнь старый морякъ не испытывалъ такого страха, какъ теперь. Онъ думалъ было выстрлить да и бжать въ лагерь, но въ тужъ минуту ему пришла въ голову мысль, что онъ наврное будетъ убить, какъ только пошевелится и страхъ заставлялъ его лежать неподвижно. Голахъ, придвигался вс ближе и ближе и видъ его обнаженной сабли заставилъ матроса дйствовать не теряя минуты. Уставивъ дуло огромнаго пистолета на негра матросъ спустилъ курокъ и вскочилъ на ноги. За оглушительнымъ выстрломъ послдовалъ пронзительный вой. Билль не оставался наблюдать за дйствіемъ выстрла, но со всхъ ногъ бросился въ лагерь. Выстрлъ поднялъ уже всхъ на ноги. Арабы въ испуг и смятеніи, какъ сумасшедшіе бгали взадъ и впердъ и кричали во вс горло. Посреди этихъ криковъ, по тому направленію, откуда бжалъ матросъ Билль, слышался пронзительный голосъ бшено кричавшій: ‘Мули! Мули!’
— Это голосъ Голаха! воскликнулъ круманъ по арабски:— онъ зовтъ сына — Мули его имя!
— Они нападаютъ на насъ, перебьютъ всхъ! кричалъ арабскій шейхъ.
За его словами послдовала сцена дикаго ужаса. Арабы въ суматох бгали, съ крикомъ ихъ сливались крики невольниковъ: женщины визжали, дти пищали, сабаки лаяли, лошади ржали, и даже смирные верблюды подавали голосъ въ общей тревог. Об жены Голаха, пользуясь суматохой, подхватили своихъ дтей, выбжали вонъ изъ лагеря и скрылись въ темнот. Он услыхали голосъ отца своихъ дтей и по страшному выраженію голоса, которымъ онъ звалъ сына, он поняли, что съ ихъ мужемъ не простая бда случилась. Вотъ настоящія женщины: он боялись мужа тирана въ дни его могущества, и чувствовали къ нему жалость въ минуту его бдствія. Арабы въ ожиданіи немедленнаго появленія враговъ, торопились вооружиться, чтобы дать имъ отпоръ, но никто не являлся тревожить ихъ. Вс было тихо, ни одного звука не слыхать. Казалось общая тревога произошла отъ паническаго страха, не имвшаго никакого основанія. На восток показались слабые лучи дневнаго свта, тогда только арабскій шейхъ опомнился и оправившись ршился обойти лагерь и осмотрть всхъ людей. Два важные факта доказывали, что общій страхъ имлъ основательную причину: исчезъ часовой, поставленный съ южной стороны, скрылись жены и дти Голаха! Послднюю тайну легко было разгадать: жены съ дтьми ушли на голосъ мужа, звавшаго сына своего Мули. Но куда двался арабскій часовой. Неужели и онъ палъ жертвою мести Голаха? Взявъ крумана за руку, арабскій шейхъ подвлъ его къ старому матросу, который какъ истый морякъ покончилъ вахту и завалился спать. Разбудивъ Билля, шейхъ приказалъ круману спросить, за чмъ блый невольникъ выстрлилъ изъ пистолета?
— Какъ за чмъ? Чтобы убить Голаха, негра — великана! отвчалъ Билль:— и не моя вина, если я не сдлалъ этого какъ слдуетъ.
Когда этотъ отвтъ былъ переданъ, шейхъ выразилъ недовріе улыбкой свойственной ему.
— Да разв видлъ Билль чернаго шейха?
— Видлъ ли? конечно видлъ! Онъ былъ въ четырхъ шагахъ отъ меня, когда я выстрлилъ въ него. Говорятъ вамъ толкомъ: Голахъ убрался вонъ и не вернтся больше.
Шейхъ покачалъ головой и опять улыбнулся недоврчиво. Допросъ былъ прерванъ извстіемъ, что нашли тло убитаго араба, вс собрались вокругъ него. Голова была отрублена отъ туловища и по этому удару можно было видть мощную руку чорнаго шейха. Около тла видны были слды чудовищныхъ ногъ, которые могли принадлежать только черному гиганту. Когда совсмъ уже разсвло, арабы осмотрли берегъ и съ южной стороны сдлали новое открытіе. На полмили дальше виднлись два верблюда и одна лошадь. Оставивъ караульныхъ у лагеря, старый шейхъ поспшилъ туда съ нкоторыми товарищами въ надежд захватить потерянную собственность. За ними послдовали и невольники, которые при общей тревог, оставались безъ присмотра. Подл верблюдовъ лежалъ юноша, зять Голаха, Увидвъ приближающихся арабовъ, онъ вскочилъ на ноги и поднялъ об руки. У него не было оружія, а руки поднятыя къ верху означаютъ просьбу о пощад. Не подалку отъ этого мста сидли на берегу дв женщины съ дтьми: он были печальны и неподвижны, не обращая вниманія на приближающихся арабовъ и даже ни разу не взглянувъ на нихъ. Ружья и вс другія оружія были сложены на земл, одинъ изъ верблюдовъ лежалъ. Онъ былъ убитъ и черный юноша былъ занятъ дою большого куска мяса только-что отрзаннаго имъ отъ верблюжьяго горба. Арабскій шейхъ спросилъ о Голах. Вмсто отвта юноша указалъ пальцемъ на море. Надъ буруномъ сильно бившемся о прибрежные камни, плескались два черные тла. Три мичмана, по приказанію шейка вошли въ бурунъ и вытащили два трупа. Вс узнали Голаха и его сына Мули. Лицо Голаха было страшно изуродовано и оба глаза вырваны. Пригласили его зятя объяснить причину таинственной смерти Голаха и его сына. Объясненіе было слдующее:
— Посл того какъ раздался выстрлъ, сказалъ зять:— я услышалъ какъ Голахъ съ крикомъ звалъ своего сына. По этому только я догадался, что онъ былъ раненъ. Мули бросился къ нему на помощь, а я оставался съ лошадью и верблюдами. Я умираю съ голоду! Вскор Мули вернулся, но онъ бжалъ, а за нимъ бжалъ и отецъ, точно разсвирпвшій зврь. Онъ бгалъ взадъ и впердъ размахивая саблей и стараясь убить насъ обоихъ и верблюдовъ. Но у него не было глазъ и мы могли уклоняться отъ его ударовъ. Я умираю съ голоду!
Молодой негръ остановился и отрзавъ еще кусокъ мяса, сталъ поглощать его съ такою жадностью, которая свидтельствовала объ истин его словъ.
— Свинья! закричалъ арабскій шейхъ:— ты прежде разскажи, а потомъ жри.
— Хвала Аллаху! сказалъ юноша, проглотивъ кусокъ: — Голахъ набжалъ на верблюда и убилъ его.
Слушатели обратили вниманіе на убитаго верблюда и увидли на его тл слды громадной сабли великана Голаха.
— Убивъ верблюда, шейхъ поутихъ, продолжалъ юноша:— злой духъ вышелъ изъ него и онъ слъ на земь. Тутъ жены съ дтьми подошли къ нему. Онъ ласково разговаривалъ съ ними и возлагалъ руки на каждаго ребнка, называя его по имени. Они раскричались, когда посмотрли на его лицо. Но Голахъ утшалъ ихъ, говоря, что онъ умоется и тогда не будетъ страшно. Мальчикъ подвлъ его къ вод. Голахъ бросился въ море и искалъ въ нмъ смерти. Мули бросился за нимъ, чтобы спасти его, но они оба утонули, Я не могъ помочь имъ, потому-что умираю съ голоду!
Изнурнная наружность разскащика свидтельствовала о справедливости его послдняго показанія. Почти недлю онъ странствовалъ день и ночь, недостатокъ отдыха и пищи изнурилъ его, онъ не могъ боле выдержать. По приказанію шейха, невольники похоронили Голаха и его сына Мули. Въ благодарность счастливой судьб, избавившей ихъ отъ неумолимаго и страшнаго врага, шейхъ объявилъ, что дастъ цлый день отдыха, чему невольники особенно были рады, тмъ боле, что имъ позволено было распорядиться съ мясомъ убитаго верблюда. Но для арабовъ смерть Голаха вс еще оставалась неразгаданною тайною и потому снова они прибгли къ услугамъ крумана, какъ переводчика. Когда шейхъ узналъ вс подвиги матроса, и что его старинный пистолетъ можетъ быть очень дйствительнымъ оружіемъ, если его набить пескомъ, то онъ выразилъ сво полное удовольствіе старому моряку за отличное выполненіе его обязанности. Исполненный благодарности за оказанную услугу, шейхъ далъ общаніе, что не только самъ матросъ, но и его молодые товарищи будутъ имъ доставлены въ Могадоръ и возвращены ихъ друзьямъ…
Посл двухъ безконечно-длинныхъ и мучительныхъ дней для бдныхъ плнниковъ изнемогавшихъ отъ голода, жажды и палящаго солнца,— караванъ достигъ другого колодезя. Приближаясь къ этому источнику, наши моряки замтили, что это то самое мсто, гд они въ первый разъ попались въ руки Голаху.
— Господи помилуй! воскликнулъ Гэрри:— вдь мы здсь уже были. Боюсь, что воды здсь не найдтся. Въ ям то посл насъ неоставалось и двухъ вдеръ. Дождя съ тхъ-поръ не бывало, стало быть вс давно уже пересохло.
На лицахъ его товарищей выразилось глубоко, отчаяніе. Нсколько дней назадъ, они сами видли, какъ почти вся вода была исчерпана для верблюдовъ. Но опасенія скоро миновались и странники съ истиннымъ наслажденіемъ утолили давно мучившую ихъ жажду. Колодезь былъ наполненъ водой, потому что посл нихъ дождь ливмя лилъ въ этомъ мст, такъ что наводнилась вся долина. Небольшой запасъ провизіи, остававшійся у путешественниковъ, не дозволялъ имъ долго отдыхать у этого водохранилища и потому на слдующее утро они опять пустились въ путь. Повидимому арабы не питали никакой злобы къ родственнику Голаха, помогавшему ему убивать ихъ товарищей, тмъ боле, что со времени смерти Голаха, имъ нечего было бояться, чтобы его родственникъ опять бжалъ. Молодой негръ принадлежалъ къ числу тхъ жалкихъ существъ, которые лишены всякой самостоятельности и не умютъ жить не повинуясь кому-нибудь другому. Онъ преспокойно занялъ сво мсто между другими невольниками и казалось совершенно примирился съ своей судьбой, обрекавшей его на вчное рабство, тмъ боле, что его настоящее положеніе врядъ ли было хуже того, которое онъ занималъ у своего могущественнаго родственника. Цлую недлю продолжалось странствованіе по направленію къ сверо-востоку. Для блыхъ невольниковъ эти дни были невыразимымъ мученіемъ по случаю двухъ враговъ осаждающихъ всхъ путешественниковъ по Сахар: голодъ и жажда. На всмъ пространств восьмидневнаго странствованія, они нашли только одинъ колодезь, но и тотъ снабдилъ ихъ водой не только въ маломъ количеств, но и очень дурнаго качества. Почти пересохшій колодезь вмщалъ въ себ не много воды, противной по виду и по вкусу и удобопріемлемой только по неудержимой и мучительной жажд измученныхъ странниковъ. Поверхность колодезя была покрыта почти на вершокъ трупами наскомыхъ, которыхъ надо было вычерпать прежде чмъ добраться до мрачной и сгущенной влаги. И люди должны были не только поглощать этотъ отвратительный напитокъ, но и еще благодарить судьбу за возможность утолить имъ жажду. Всю недлю караванъ слдовалъ не по морскому берегу, слдовательно не было возможности утолять голодъ молюсками. Арабы торопились достигнуть мста, гд надялись сдлать запасъ для себя и для своихъ животныхъ. Несчастные невольники должны были бжать, чтобы не отставать отъ нихъ и выбивались изъ силъ. Старому матросу, непривычному къ пхотной служб, никакъ бы не выдержать этой дороги, еслибъ арабы не сажали его на верблюда. Совершенный имъ подвигъ, по милости котораго они избавились отъ грознаго врага не дававшаго имъ покоя, и который непремнно перебилъ бы ихъ всхъ, еслибъ старикъ не помшалъ ему, этотъ подвигъ возбудилъ въ нихъ благодарность, вслдствіе которой они посадили на верблюда старика, когда тотъ объявилъ, что не въ силахъ слдовать за ними и потому отстанетъ, чтобъ умереть въ пустын. Въ послдніе два дни своего странствованія, наши моряки стали замчать нкоторые признаки, которые возбудили въ нихъ радостныя надежды. Ландшафтъ предъ ихъ глазами представлялъ боле разнообразія, тамъ и сямъ попадались кустарники и трава, и вс казалось въ борьб съ жизнью и смертью. Караванъ вышелъ на сверный край великой Сахары, еще нсколько дней и предъ ними явятся зелныя поля, тнистыя рощи и свтлые источники текучей воды. Вскор показались признаки желанныхъ благъ. На восьмой день они увидли ложе недавно пересохшей рки, текучей воды не было, но оставались пруды, около одного изъ нихъ раскинули палатки. На холм съ сверной стороны росли зелные кустарники, къ которымъ были привязаны верблюды. Верблюды начали съ того, что стали объдать не только листья, но и стебли и втви, вс мигомъ схватывалось ихъ длинными губами и съ жадностью поглощалось. Въ сумеркахъ лагерь былъ уже раскинутъ, въ это самое время вдали показались два человка съ верблюдомъ. Они подошли къ пруду съ намреніемъ налить водой козьи мха лежавшіе на верблюд. Повидимому оба и удивились и раздосадывались, увидвъ прудъ въ рукахъ незнакомаго каравана. Но понявъ, что отъ наблюденія имъ не уйти, оба странника смло подошли къ пруду и стали наливать водой мха. Въ это время они разсказали арабскому шейху, что принадлежатъ каравану отдыхавшему неподалку, что они направляются къ югу и уходятъ въ путь завтра рано утромъ. Незнакомцы съ верблюдомъ ушли, арабы стали совщаться.
— Они наговорили намъ много лжи, замтилъ старый шейхъ:— они не уйдутъ завтра, но останутся здсь. Клянусь бородой пророка! вс что они говорили ложь.
Вс спутники были согласны съ этимъ мнніемъ и ршено было, что если незнакомцы расположились на морскомъ берегу, то безъ всякаго сомннія промышляютъ грабежомъ какого-нибудь разбившагося корабля или подобными тому средствами обогатиться. Подобнаго случая нельзя было терять, и арабы ршили, что былъ бы великій грхъ упускать счастливый жребій, который самъ Аллахъ подкладываетъ имъ въ руки. Ршено было подождать до утра, когда можно лучше сообразить вс средства чтобъ имть успхъ, въ случа необходимой схватки. Рано утромъ караванъ вышелъ къ морскому берегу, жоторый былъ не въ далкомъ разстояніи. Тутъ оказалось семь палатокъ, изъ нихъ вышло нсколько мущинъ на встрчу къ вновь пришедшимъ. Обмнявшись обычными привтствіями, вновь пришедшіе арабы стали осматриваться на вс стороны. Множество обломковъ, разбросанныхъ по берегу, оправдывали предположенія, что тутъ разбился корабль и люди пользуются благопріятнымъ случаемъ разбогатть.
— Нтъ Бога кром Бога и милость Его на всхъ, сказалъ старый шейхъ:— вы собираете обломки посл корабля неврныхъ, потерпвшихъ крушеніе на нашихъ берегахъ и мы пришли за своею долею въ ниспосланныхъ дарахъ.
— Милости просимъ, берите вс, что имете право брать, отвчалъ высокій человкъ повидимому предводитель отряда, промышлявшаго грабежами посл кораблекрушеній:— нтъ Бога кром Бога, а Магометъ Его пророкъ посылаетъ всмъ милости и добрымъ и злымъ. Можетъ быть онъ и на ваше счастье пошлтъ, ступайте по берегу и ищите.
По этому приглашенію верблюды были развьючены и палатки раскинуты. Вновь пришедшіе, расположившись лагеремъ, были разосланы старымъ шейхомъ за поисками счастья. Но нашлось немного обломковъ отъ мачтъ и нсколько лохмотьевъ отъ парусовъ, которые не понадобились первой партіи искателей. По этому случаю произошло совщаніе между старымъ шейхомъ и его спутниками. Вс единодушно выразили убжденіе, что корабль разбился не подалку отъ этихъ мстъ и что слдуетъ только подсматривать за соперниками, чтобъ узнать въ какомъ именно мст искать. Отъ поисковъ они пока отказались, но ршились не спускать глазъ съ сосдей и не звать при удобномъ случа. Когда для соперничествующей партіи стало извстно ршеніе принятое старымъ шейхомъ, то предводитель тоже посовтовался съ своими товарищами, и выступивъ впердъ объявилъ арабскому шейху, что какъ представитель своего народа, онъ желаетъ вступить съ нимъ въ переговоры.
— Я Сиди-Гаметъ, сказалъ онъ:— вс остальные, которыхъ вы видите вокругъ меня, это мои друзья и родные. Мы вс члены одного рода и правоврные поклонники Пророка. Богъ великъ и милостивъ къ намъ. Онъ послалъ намъ свои дары и мы пользуемся Его милосердіемъ. Ступайте своею дорогой и оставьте насъ въ поко.
— А я Ріасъ Абдаллахъ Эцедъ, отвчалъ старый шейхъ:— и ни я, ни мои товарищи ничуть не хуже васъ и имемъ такое же право, какъ и вс правоврные на милость Аллаха, когда ему угодно посылать намъ дары изъ кораблей неврныхъ, разбившихся у нашихъ береговъ.
На это Сиди Гаметъ возражалъ длинной рчью, въ которой доказывалъ, что еслибы корабль разбился и разсялъ бы по берегамъ свои сокровища, то конечно каждая партія имла бы право называть своею собственностью вс, что попалось бы ей въ руки, но къ несчастью для обихъ, не существуетъ таковыхъ благопріятныхъ обстоятельствъ, хотя дйствительно разбившійся корабль съ своимъ грузомъ лежитъ на дн морскомъ неподалку отъ этого мста. Но такъ какъ это открыто имъ и его отрядомъ, слдовательно они и имютъ право воспользоваться этимъ. Сиди Гаметъ имя сильную партію изъ семнадцати человкъ, считалъ, что иметъ право говорить откровенно, не опасаясь, чтобы кто осмлился пом: шать его планамъ и предпріятіямъ. Онъ прямо высказалъ, что они трудятся тутъ десять уже дней для того чтобы вытащить грузъ изъ моря, но что успха и на половину нтъ, потому что слишкомъ трудно вытянуть со дна морскаго эти богатства. Старый шейхъ спросилъ, изъ чего состоитъ грузъ, но не добился удовлетворительнаго отвта. Но тутъ и была тайна. Семнадцать человкъ работаютъ чуть не дв недли, чтобы выгрузить разбившійся и потонувшій корабль, а между тмъ нигд не видать и признаковъ товару. Нсколько бочекъ, нсколько обрывковъ отъ парусовъ съ нкоторымъ количествомъ кухонныхъ орудій разбросано было по берегу, по на это нельзя было смотрть какъ на грузъ корабля. Старый шейхъ съ своими арабами были въ недоумніи. Часто случалось имъ слышать о ящикахъ набитыхъ деньгами, попадавшихся въ руки грабителей разбитыхъ кораблей. Моряки, выброшенные на эти берега, знали гд тонули эти сокровища, ихъ подвергали разнымъ пыткамъ и посл этого добивались отъ нихъ истины. А что если и найднный корабль заключалъ въ себ такія сокровища? Что, если моряки успли спустить на дно ящики съ золотомъ. По мннію арабовъ, это очень было возможно. Надо дожидаться и вывдывать истину, и если найдутся какія-нибудь средства, доказать свои права на долю захваченныхъ богатствъ соперниками, то непремнно воспользоваться этими правами. Слишкомъ нетерпливы были счастливые искатели и потому не могли остановить своихъ операцій до тхъ поръ пока уйдутъ непрошеные товарищи, надясь на превосходство своей численности они безъ всякихъ опасеній принялись за прежнее дло, чтобы разгрузить затонувшій корабль. Они подошли къ самому краю моря, взявъ съ собою длинный канатъ, который былъ привязанъ къ обломкамъ снастей. На одномъ конц каната сдлана подвижная петля, которую надли на хорошаго водолаза, плававшаго въ пятидесяти саженяхъ отъ берега. Вдругъ пловецъ скрылся изъ виду. Онъ нырнулъ, чтобъ постить потонувшій корабль и привязать канатъ къ части груза. Минуту спустя, голова его показалась надъ поверхностью воды и онъ громко закричалъ товарищамъ, стоявшимъ на берегу. Они тотчасъ же стали тянуть канатъ, другой конецъ котораго оставался у нихъ въ рукахъ. Когда конецъ съ петлею былъ вытащенъ на берегъ, то оказалось, что вытащена была огромная глыба песчанику, всомъ въ двадцать пять или въ тридцать фунтовъ. Круманъ усплъ уже сообщить Гэрри Блоунту и его товарищамъ вс, что узналъ изъ разговоровъ арабовъ, и моряки съ живымъ интересомъ слдили за дйствіями водолаза и его помощниковъ. Глыба песчаника вытащенная на берегъ, вызвала восклицанія сильнаго удивленія обихъ соперничествующихъ сторонъ. Не мудрено: искатели, ожидавшіе поживиться грузомъ потонувшаго корабля, воспользовались его баластомъ. Какой былъ у нихъ умыселъ? Моряки не могли этого понять, да и сами искатели не могли бы объяснить почему они претерпвали такой безполезный трудъ. Но почему они не хотли сказать старому шейху какого рода грузъ вытащили они изъ трюма корабля? очень просто — потому что они сами не знали какое значеніе и что за цнность тхъ предметовъ, которые они съ такимъ трудомъ и такъ долго вытаскивали на берегъ. Вс они были убждены, что блые невольники очень хорошо знаютъ тотъ предметъ, о которомъ они сами ничего не смыслятъ и потому зорко наблюдали за ихъ физіономіею въ то время, какъ часть баласта была вытащена на берегъ. Ихъ наблюденія увнчались полнымъ успхомъ. Изумленіе обнаруженное матросомъ Биллемъ и его молодыми товарищами подтвердило мнніе арабовъ, что ими спасено что-нибудь очень драгоцнное. И дйствительно будь эта песаная глыба громаднйшимъ слиткомъ золота, такъ и тогда плнники не стали бы показывать большаго удивленія. Выраженіе ихъ физіономіи увеличивало пламенное усердіе спасителей груза: до пота лица хлопотали они вытаскивать камни, вмст съ ихъ рвеніемъ увеличивалась зависть соперничествующей партіи, которая по законамъ Сахары не имла права принимать участія въ ихъ трудахъ. Круманъ хотлъ было разочаровать своихъ хозяевъ на счетъ цнности спасаемаго груза, объясняя имъ, что соперники спасаютъ то, что не иметъ никакой цны, кром тяжести. Но вс его убжденія принимались съ улыбкой недоврія. Соперники, вытаскивавшіе съ такимъ трудомъ ничего не стоющіе камни, съ такимъ же признательнымъ недовріемъ выслушивали показанія крумана: онъ лжецъ и сумасшедшій и слдовательно не стоятъ слова его ни малйшаго вниманія. Съ такими убжденіями они снова принялись за свою тяжелую работу. Старый шейхъ долго присматривался къ чужимъ заботамъ, потомъ отозвалъ крумана въ сторону и просилъ его объяснить ему истинное свойство того, что онъ продолжалъ называть грузомъ корабля, а также показать ему настоящее значеніе его. Невольникъ повиновался и разсказалъ всю истину, но старый шейхъ опять покачалъ головой, выражая сво недовріе. Ему никогда не случалось слыхать о корабл, который взъ бы ничего нестоющій грузъ, да и гд жъ найдутся такіе дураки, которые стали бы съ опасностью жизни вывозить изъ одной страны въ другую ничего незначущіе камни. Такъ какъ въ разбившемся корабл ничего не нашлось кром этого груза, слдовательно вытащенные камни должны имть цнность. Такія соображенія выводилъ арабъ. Пока круманъ старался объяснить настоящую пользу камней полагаемыхъ въ корабль вмсто балласта, въ это время подошолъ къ нимъ одинъ изъ спасителей корабельныхъ остатковъ и объяснилъ имъ, что у нихъ въ палатк лежитъ блый человкъ, который очень боленъ и желаетъ поговорить съ неврными плнниками, о присутствіи которыхъ только что узналъ. Круманъ сообщилъ объ этомъ извстіи нашимъ морякамъ, которые и отправились въ указанную палатку, ожидая увидть въ больномъ какого-нибудь несчастнаго земляка, который подобно имъ былъ выкинутъ на негостепріимные берега Сахары. Войдя въ указанную палатку, плнника нашли на полу лежащаго человка, которому казалось не боле сорока лтъ. Онъ былъ худъ какъ скелетъ, у котораго были только кожа да кости, однако вообще говоря, у него не было болзненнаго вида, да и блымъ человкомъ онъ могъ прослыть только въ Африк.
— Вы первые англичане, которыхъ я увидлъ въ послдніе тридцать лтъ, проведнныхъ мною здсь. По вашимъ глазамъ я вижу, что вс вы англичане. Я вашъ землякъ и былъ такъ же блъ какъ и вы, а вы будете такъ же черны какъ и я, когда проживте здсь сорокъ три года, какъ прожилъ я.
— Какъ! воскликнулъ Теренсъ: — не-уже-ли вы прожили такъ долго плнникомъ въ Сахар? Въ такомъ случа, мы погибли. Господи помоги намъ! не-уже-ли же нтъ надежды когда-нибудь получить свободу.
Молодой ирландецъ говорилъ съ глубокимъ отчаяніемъ.
— Для васъ очень мало надежды, молодой человкъ, опять увидть родину, отвчалъ больной:— но передо мною сверкнулъ лучъ надежды, если только вы съ товарищами не отнимите е. Ради самаго Бога, не говорите этимъ арабамъ, что они дураки и съ ума сошли спасая балластъ со дна морскаго. Если вы разубдите ихъ, то я погибъ: они убьютъ меня. Вдь это вс мои дла. Я уврилъ ихъ, что эти камни имютъ огромную цнность, если только доставить ихъ въ такое мсто, гд я могу избавиться отъ нихъ. Это единственная надежда, которая представилась мн за долгіе, безконечные годы,— не разрушайте же е, если жизнь вашего соотечественника иметъ какое-нибудь для васъ значеніе.
Изъ дальнйшихъ разговоровъ съ больнымъ плнникомъ, моряки узнали, что много лтъ назадъ разбился на этихъ берегахъ корабль, на которомъ онъ служилъ, и что съ тхъ поръ онъ вс перепробовалъ, чтобы заставить арабовъ перевезти его въ такое мсто, гд бы его выкупили. Онъ разсказывалъ, что сорокъ или пятьдесятъ разъ онъ проходилъ чрезъ пустыню, взадъ и впердъ и что принадлежалъ по-крайней-мр пятидесяти разнымъ господамъ.
— Теперешнимъ моимъ господамъ я принадлежу только нсколько недль и къ счастью, мы увидли на этомъ мст вершины фокъ-мачты, торчавшую изъ подъ воды. Корабль былъ нагруженъ балластомъ, экипажъ же вроятно, спасся на шлюпкахъ, не будучи замченнымъ береговыми разбойниками. Мои хозяева никогда не слыхивали о корабляхъ безъ драгоцннаго груза, и не поврили бы, что это простые камни и безъ всякой цнности, иначе за чмъ бы везли ихъ съ одного края свта на другой? Я уврилъ ихъ, что это такого рода камни, изъ которыхъ добываютъ золото, но что непремнно слдуетъ доставить ихъ въ такое мсто, гд находится во множеств угольевъ и дровъ, для того чтобъ имть возможность добыть изъ нихъ золото и притомъ же надо прибгнуть къ знающимъ людямъ, которые опытны въ наук извлекать драгоцнный металлъ изъ камня. Они всему поврили, что я имъ насказалъ, потому что замчаютъ въ камняхъ блестящія частички и считаютъ ихъ за чистое золото или за что-нибудь такое, что можетъ быть обращено въ золото. Впродолженіи четырхъ дней они заставляли меня работать, нырять въ воду и тянуть тяжести, но это не соотвтствуетъ моимъ цлямъ. Мн удалось уврить ихъ, что я боленъ и не могу работать.
— Неужели можно полагать, что они довезутъ балластъ до извстнаго мста, не узнавъ его настоящаго значенія? спросилъ Гэрри Блоунтъ.
— Да, я надялся, что они доставятъ его въ Могадоръ и меня вмст съ нимъ.
— Но кто-нибудь попадтся на встрчу и можетъ пояснить, что ихъ грузъ ничего не стоитъ, замтилъ Колинъ.
— Нтъ, я думаю, что страхъ потерять свою драгоцнную находку заставитъ ихъ быть скрытными. Они сейчасъ зарываютъ въ землю камень какъ только вытащатъ его изъ воды, изъ боязни, что придтъ партія сильне ихъ и отниметъ у нихъ драгоцнности. Я намренъ внушить имъ передъ отъздомъ, чтобы они никому ни слова не говорили о своей драгоцнной находк до тхъ поръ, пока будутъ безопасны въ стнахъ Могадора и подъ покровительствомъ губернатора. Они общали и меня взять съ собой, а если я разъ попаду въ приморскій портъ, то вс арабы Африки — не могутъ помшать мн освободиться.
Вс время пока разсказывалъ больной невольникъ, матросъ Билль съ живйшимъ участіемъ разсматривалъ его.
— Прошу прощенья, сказалъ онъ: — но я никакъ въ толкъ не могу взять, какъ сообразить ваши слова съ вашимъ видомъ. Вы говорите, что больше тридцати лтъ находитесь въ плну, между тмъ какъ повиду вамъ никакъ небольше сорока лтъ. Какъ же могли вы оставаться такъ долго въ плну?
Одну минуту они смотрли другъ другу въ глаза и разомъ бросились другъ къ другу въ объятія съ словами:
— Джимъ Билль!
Братья встртились въ пустын! Мичманы тогда вспомнили, что Билль разсказывалъ имъ о свомъ брат, попавшемъ посл кораблекрушенія въ плнъ къ сахарскимъ разбойникамъ. Вспомнивъ это, они не имли нужды въ объясненіяхъ. Братья были оставлены вдвомъ, мичманы же выйдя изъ палатки, подошли къ круману, которому только что удалось убдить своего шейха, что вытащенные камни не имютъ никакой цны. Вс старанія стараго шейха убдить въ томъ же и береговыхъ разбойниковъ, остались безуспшны. Вс его аргументы были переданы Джиму, брату матроса Билля, но Джимъ немногими словами разрушалъ дйствіе убжденій стараго шейха.
— Разумется, говорилъ Джимъ:— ему очень выгодно разуврить васъ въ цнности груза: вы побросаете его, а онъ подбертъ. Разв вы не понимаете, для чего эти лжецы обманываютъ васъ?
Слова эти казались очень основательными, такъ что искатели не обинуясь вытаскивали одинъ камень за другимъ изъ трюма потонувшаго корабля. Матросъ Билль пригласилъ, по желанію брата, всхъ своихъ товарищей къ нему въ палатку.
— Кто изъ васъ постарался повредить мн? спроилъ Джимъ, а я еще просилъ васъ не говорить имъ что камни ничего не стоятъ.
Тогда ему объяснили какъ это произошло и что круманъ еще прежде растолковалъ о томъ своему хозяину.
— Позовите этого крумана, я тоже растолкую ему какихъ бдъ онъ надлалъ. Если эти арабы узнаютъ что ихъ обманули, то непремнно убьютъ меня, да и вашему старому шейху тоже плохо будетъ, потому-что наврное у него отнимутъ вс, что у него есть. Скажите ему, чтобъ и онъ пришолъ ко мн. Мн непремнно надо съ нимъ переговорить. Сію минуту надо принять какія-нибудь мры, иначе я буду убитъ, да и вамъ придтся плохо.
Посл этого привели въ палатку крумана и стараго шейха. Джимъ говорилъ съ ними по-арабски.

——

— Не мшай моимъ господамъ предаваться глупому длу, сказалъ Джимъ старому шейху:— они такъ заняты теперь, что ты можешь спокойно убраться отсюда. Если же теб удастся уврить ихъ, что они обмануты, то они ограбятъ тебя и отнимутъ вс, что у тебя есть. Ты и то насказалъ имъ слишкомъ много и они скоро догадаются, что я обманулъ ихъ. Теперь моя жизнь подвергается сильной опасности. Купи меня у нихъ и потомъ какъ можно скоре распорядись, чтобы намъ всмъ удирать отсюда.
— А камни, вытаскиваемые изъ корабля въ самомъ дл ничего не стоятъ? спросилъ старый шейхъ.
— Стоятъ столько же, сколько стоитъ песокъ на берегу морскомъ, и когда мои хозяева поймутъ въ чемъ дло, то непремнно на комъ нибудь сорвутъ свой гнвъ и чмъ-нибудь да вознаградятъ себя. Они пришли къ морскому берегу за тмъ, чтобы добыть богатство и тмъ или другимъ способомъ, и добудутъ его. Вдь это шайка разбойниковъ. Купи меня и пускай они продолжаютъ свою нелпую работу.
— Ты боленъ, сказалъ шейхъ:— какъ же я тебя куплю, когда ты не въ силахъ стоять на логахъ, не то что ходить.
— Посадите меня на верблюда и дайте мн хать, пока мы ни скроемся изъ глазъ моихъ хозяевъ, отвчалъ Джимъ:— тогда сами увидите, могу ли я ходить или нтъ. Они охотно продадутъ меня, потому что думаютъ, что я умираю. Но я и не думаю умирать, а только сильно изнурился, исполняя обязанность водолаза за ничего не стоющими каменьями.
Старый шейхъ общался слдовать совту Джима и отдалъ приказаніе своимъ спутникамъ немедленно готовиться въ дорогу. Старый шейхъ опять обратился къ Сиди Гамету и спросилъ у него, не желаетъ ли онъ продать по крайней мр нсколько камней, вытащенныхъ ими изъ корабля неврныхъ.
— Бисмилахъ! Нтъ, не желаю! воскликнулъ предводитель шайки: — ты самъ говоришь, что эти камни не имютъ никакой цны, а я никакъ не хочу вводить въ убытокъ правоврнаго поклонника Магомета.
— Такъ подари, если не хочешь продать.
— Нельзя. Алахъ запрещаетъ дарить другу ничего нестоющіе подарки.
— Видишь ли, я купецъ и непремнно долженъ сдлать хоть маленькій оборотъ, продолжалъ старый шейхъ:— нтъ ли у тебя невольниковъ или иныхъ товаровъ, которые я могъ бы купить.
— Хорошо. Вотъ у меня есть одна христіанская собака, сказалъ онъ, указывая на брата матроса Билля:— если хочешь, покупай.
— Но ты общалъ доставить меня въ Могадоръ, тутъ вмшался Джимъ:— не продавай меня, хозяинъ, мн кажется я скоро поправлюсь въ здоровь и тогда по прежнему буду усердно работать для тебя.
Сиди Гаметъ бросилъ взглядъ презрнія на своего неврнаго раба за его намкъ о болзни, но замчаніе Джима и гнвный взглядъ его хозяина остались незамченными старымъ шейхомъ. Никто не обратилъ вниманія на притворное нежеланіе Джима быть проданнымъ, онъ сдлался собственностью стараго шейха, давшаго за него старую рубаху и маленькую войлочную палатку. Старый шейхъ и его спутники сли на верблюдовъ и поспшили въ путь по сухому ложу потока, оставивъ береговыхъ разбойниковъ продолжать ихъ утомительный и напрасный трудъ. Отъхавъ отъ морскаго берега путешественники ускорили шаги, такъ что матросъ Билль мало имлъ возможности толковать съ своимъ братомъ. Когда же караванъ остановился на ночлегъ, старый морякъ и его молодые друзья окружили Джима, который пріобрлъ такую печальную и долговременную опытность и познанія въ бдствіяхъ плна въ Сахарской пустын.
— Ну, Джимъ, началъ старый морякъ: — теперь ты долженъ разсказать намъ вс подробности своихъ крейсировокъ съ тхъ поръ, какъ ты попалъ на это песчаное море. Мы узнали кое-что о чудищ, какъ вышли на берегъ, но не такъ давно. Право, я не удивился, когда услышалъ, что теб это время плна показалось за сорокъ три года.
— Но это такъ и есть, если память не обманываетъ меня, прервалъ его Джимъ: — и знаешь ли, Билль, меня удивляетъ и радуетъ, что ты совсмъ не состарлся за это время. А по твоему какъ давно мы съ тобою разстались?
— Около одиннадцати лтъ.
— Одиннадцать лтъ? Что ты, Билль? Говорю теб, что я здсь больше сорока лтъ.
— Ну какъ это можно? Самъ посуди, теб будетъ только сорокъ лтъ четырнадцатаго числа въ будущемъ мсяц. Ты память потерялъ, впрочемъ, что же тутъ мудрнаго?
— Правда, Билль. Въ этой страшной пустын ничего нтъ, что помогало бы памяти. Тутъ нтъ времнъ года, тутъ вс дни похожи одинъ на другой, какъ дв секунды въ одной минут. Однако вс же мн кажется, я пробылъ здсь боле одиннадцати лтъ.
— Нтъ, отвчалъ Билль:— нтъ даже и одиннадцати еще, но ты такъ много вынесъ здсь горя, что теб годъ казался вкомъ. Но мн мудрено только, что ты совсмъ не узналъ меня.
— Не узнавалъ до тхъ-поръ пока ты не заговорилъ. Но всякая тнь сомннія исчезла, когда ты заговорилъ: меня такъ и обдало всмъ роднымъ, дорогимъ сердцу.
— Вотъ видите ли, мастеръ Колли, сказалъ Билль обращаясь къ молодому шотландцу:— мой братъ Джимъ имлъ счастье родиться двнадцатью годами позже меня и чуть выучился тврдо стоять на ногахъ, такъ его сейчасъ же послали въ школу. Ну а я долженъ былъ работать и помогать ему. Вотъ почему мн казалось, что онъ будетъ очень радъ увидть меня.
— И какъ еще радъ! воскликнулъ Джимъ.
— Врю, врю, сказалъ Биль:— ну-ка распускай же свой свитокъ.
— Какой теб свитокъ, возразилъ Джимъ:— разсказъ о моихъ похожденіяхъ въ пустын состоитъ не изъ одного, а изъ тысячи свитковъ, и въ каждомъ свитк описаніе особеннаго страданія. Одно могу только разсказать вамъ, мн кажется, что я провлъ цлые годы въ томъ, что странствовалъ по пескамъ Сахары, — цлые годы въ томъ, что обработывалъ поля на краяхъ пустыни, — цлые годы копалъ колодези — цлые годы пасъ стада козъ, овецъ и другихъ животныхъ. Я принадлежалъ многимъ господамъ — одному хуже другого, и много много разочарованія испыталъ я, много разбитыхъ надеждъ пережилъ, а свободы вс не достигъ. Одинъ разъ я былъ уже на одинъ день пути отъ Могадора, и меня опять продали новому хозяину, который опять погналъ меня въ самую средину пустыни. Два или три раза я пытался освободиться посредствомъ побга, но всякій разъ былъ пойманъ и битъ почти до смерти на непростительное преступное желаніе украсть у моего господина мою собственную личность. Часто находило на меня искушеніе убить себя, но какое-то любопытство и упорство удерживали меня. Мн хотлось посмотрть до конца долго ли судьба будетъ преслдовать меня, и я ршился не становиться поперегъ предопредленію. Притомъ же самоубійство противно моимъ религіознымъ убжденіямъ: кто преждевременно ищетъ смерти, желая избавиться отъ временныхъ страданій и бдствій, тотъ только доказываетъ, что онъ плохой боецъ въ борьб съ жизнью или скоре — что онъ просто трусъ.
— Совершенно справедливо, сказалъ Гэрри Блоунтъ:— но надюсь, что теперь не возвратятся для васъ самыя тяжкія годы жизни. Страданія миновались, наши хозяева дали слово доставить насъ въ Могадоръ, гд насъ выкупятъ соотечественники. Разумется и вы также будете въ этомъ числ.
— Не увлекайтесь этой надеждой, сказалъ Джимъ:— много лтъ я тшилъ себя подобными мечтами. Каждый господинъ, которому я доставался, давалъ мн точно такое же общаніе, а между тмъ, какъ видите, до сихъ поръ я еще здсь. Когда мои послдніе господа принялись вытаскивать камни изъ разбившагося корабля, я думалъ, что непремнно вмст съ камнями попаду въ какой нибудь приморскій городъ. Но и эта надежда оказалась такою же несбыточною, какъ и вс прежнія съ тхъ поръ какъ разъярнное море выкинуло меня на эти проклятые берега. Думаю, что очень немногіе имли счастье выбраться отсюда на свободу, но большая часть несчастныхъ моряковъ попавшихъ на берега Сахары, никогда уже не выбирались отсюда и умерли они подъ бременемъ нестерпимыхъ трудовъ и жестокостей, которымъ плнники подвергаются въ здшней пустын, умерли, не оставивъ слда своего существованія, какъ собаки и верблюды, принадлежащіе ихъ общему господину… Вы желаете, чтобъ я представилъ вамъ подробный отчетъ моей жизни съ тхъ поръ, какъ я попалъ въ пустыню. Я не могу этого сдлать, но вотъ вамъ примръ изъ котораго вы вс поймте. Положимъ, что вы провели три мсяца въ Сахар, а я по словамъ Билля — десять лтъ, но я испыталъ въ сорокъ разъ продолжительне періодъ неволи, чмъ каждый изъ васъ. Умножьте же всю сумму вашихъ страданій на сорокъ и вы будете имть понятіе о томъ, что я вынесъ… Вроятно, вы были свидтелями сценъ безчеловчной жестокости,— сценъ, возмущавшихъ самыя нжныя чувства вашего сердца. Ну, а я въ сорокъ разъ больше бывалъ свидтелемъ такихъ сценъ. Страдая отъ мученій жажды и голода, вы можетъ быть молили Бога послать вамъ смерть, какъ единственное средство избавиться отъ муки. Если вы испытали это одинъ разъ, такъ я сорокъ… Можетъ быть вамъ представлялись свтлыя надежды освободиться и еще разъ увидть дорогую родину и потомъ, вы переживали всю горечь разочарованія. И въ этомъ случа я страдалъ сорокъ разъ больше васъ.
Матросъ Билль и молодые мичманы нсколько уже дней находились подъ вліяніемъ счастливой надежды, что идутъ по прямой дорог къ свобод, но слова человка боле знакомаго съ обманчивыми путями пустыни, снова пробудили въ нихъ тяжолое чувство настоящаго положенія. Отъ Билля узнали молодые моряки, что братъ его Джимъ былъ первымъ офицеромъ на корабл, потерпвшемъ крушеніе у этихъ береговъ. По разговору его видно было, что въ нмъ соединялись какъ природныя способности, такъ и научныя познанія, которыя ставили его выше другихъ.
Ложась спать мальчики разсуждали между собой о томъ, что слышали и видли.
— Если такой достойный и знающій человкъ, какъ Джимъ, пробылъ десять лтъ въ плну у разбойниковъ Сахары, то какая надежда намъ остатся. Если онъ не съумлъ бжать, и не могъ добиться, чтобы его доставили въ Могадоръ, то о насъ и говорить нечего…
Каждый часъ дальнйшаго путешествія былъ очевиднымъ доказательствомъ, что караванъ покидаетъ великую пустыню и вс ближе подвигается къ стран, которую уже можно считать плодоносною. Еще день пути посл того, какъ они разстались съ грабителями, и предъ глазами странниковъ появился городъ обнеснный каменными стнами, и около города на скатахъ холмовъ поля засянныя ячменмъ. Въ этомъ мст расположился караванъ на отдыхъ. Верблюдамъ и лошадямъ задали славнаго корму, изъ глубокихъ колодцовъ достали вдоволь воды. Это была первая прекрасная вода, которую пили наши странники съ тхъ поръ, какъ выкинуты были на Африканскіе берега. На слдующее утро опять пустились въ путь. Около двухъ часовъ они шли, вдругъ старый шейхъ, хавшій впереди съ однимъ изъ приближенныхъ, остановился передъ чмъ-то, что издали казалось широкою лентою воды. Вс поспшили впердъ и тутъ-то наши моряки увидли картину, которая ихъ удивила и ужаснула. Это былъ потокъ — потокъ живыхъ существъ, двигавшихся по равнин. Такъ вотъ оно переселеніе наскомыхъ — знаменитой африканской саранчи! Наскомыя были еще въ первомъ состояніи, недавно вышедшія изъ яичекъ по виду и величин похожія на черныхъ муравьвъ. Эти массы двигались по прямому направленію впердъ, предпринявъ, можетъ быть безсознательно, это длинное странствованіе. Переселеніе саранчи совершалось въ правильномъ порядк и руководилось строгой дисциплиной. Глазамъ представлялась живая, подвижная полоса значительной ширины, края которой представляли прямую линію, точно выведенную опытной рукой ученаго математика. Ни одно изъ наскомыхъ не отставало отъ сплошной массы двигавшейся по коле, которая была слишкомъ узка для всей массы: едва ли половина помщалась въ этомъ пространств, остальные же всползали на своихъ спутниковъ, такъ что мстами они лежали слоями въ нсколько дюймовъ высоты. Даже арабы заинтересовались этой тайной Африки и остановившись на нсколько минутъ наблюдали за движеніями блестящаго источника этихъ странныхъ наскомыхъ. Старый шейхъ спустился съ верблюда и своей острой шашкой прервалъ прямую линію одного края движущейся массы и отбросилъ е по сторонамъ. Въ то жъ мгновеніе пустое пространство опять наполнилось задними слоями, безъ малйшаго уклоненія наскомые ползли впереди по выбранной линіи. Не новость была и эта картина для брата матроса Билля. Онъ тотчасъ пояснилъ своимъ товарищамъ, что еслибъ разложить огонь и пересчь имъ путь, то наскомыя не пойдутъ въ обходъ, но по прежнему полезутъ впердъ и прямо въ огонь до-тхъ-поръ, пока несмтная масса наскомыхъ заграждаетъ приступъ воздуха и огонь тухнетъ. Позабавившись этой картиной, шейхъ опять слъ на верблюда и въ сопровожденіи кафилы двинулся впердъ поперегъ живаго источника. Каждый разъ подъ копытомъ животныхъ давилось множество саранчи, но лишь только поднималась нога, такая же масса живыхъ наскомыхъ замняла мсто раздавленныхъ. Не всмъ невольникамъ весело было съ голыми ногами переходить чрезъ ползучій потокъ. Необходимо было прибгнуть къ сил, чтобы принудить ихъ сдлать этотъ переходъ. Наши удалые моряки оглянулись направо и налво, нтъ ни начала ни конца этой эмиграціи, тогда они скрпя сердце пошли скорымъ шагомъ чрезъ непріятную массу. На каждомъ шагу подъ ихъ ногами происходилъ трескъ и при поднятіи ногъ, съ нихъ лились потоки крови раздавленныхъ наскомыхъ. Огромная масса ползучей саранчи имла около шестидесяти ярдовъ ширины, однако не смотря на такое короткое пространство, мичманы увряли, что перейти его гораздо трудне и непріятне чмъ десять миль пустыни. Одинъ изъ черныхъ невольниковъ ршился, какъ можно скоре, совершить этотъ переходъ и потому бросился бжать, но на половин дороги поскользнулся и упалъ въ растяжку на массу пащуковъ. Пока ему удалось подняться на ноги, сотни этихъ противныхъ наскомыхъ всползали на него, приставали къ его одежд и чуть не задушили его. Бднякъ не скоро могъ выкарабкаться и подняться на ноги, вотъ когда стало ему и тошно, и страшно, и гадко. Двумъ чернымъ его товарищамъ приказано было вытащить его изъ непріятной компаніи, куда онъ застрялъ. Когда его освободили изъ лапъ саранчи, то онъ долго не могъ придти въ себя, такъ потрясены были его нервы. Матросъ Билль не послдовалъ за своими товарищами при этомъ переход и нкоторое время противился всмъ усиліямъ арабовъ заставить его перейти потокъ наскомыхъ. Наконецъ двое арабовъ схватили его за руки и насильно втащили его на нсколько шаговъ въ ползучую массу и затмъ бросили его. Насильно приведнный въ столкновеніе съ саранчой, старый матросъ понялъ, что скорйшій способъ отдлаться отъ нея,— это перейти на другой берегъ. Свой переходъ матросъ совершилъ въ самоскорйшемь времени и съ наибольшимъ шумомъ, онъ шолъ самымъ скорымъ и самымъ длиннымъ шагомъ и каждый разъ какъ его нога ступала на слой саранчи, онъ испускалъ пронзительный крикъ, будто ноги его касались раскалннаго желза. Братъ Билля такъ оправился отъ своей мнимой болзни, что могъ уже рядомъ идти.съ мичманами. Конечно толки были у нихъ о саранч и онъ разсказалъ своимъ товарищамъ, что въ прошломъ году онъ попалъ на приморскій берегъ Сахары, гд туча саранчи летвшей по обыкновенію по направленію втра была загнана имъ въ море и потонула. Потомъ она была выброшена на берегъ и образовала на берегу валъ на нсколько миль длиною, и боле аршина высотою. Запахъ происшедшій отъ ея гніенія заносился втромъ внутрь страны и заражалъ воздухъ такъ, что съ окрестныхъ полей съ ячменмъ нельзя было собирать жатву и такимъ образомъ для хозяевъ былъ потерянъ урожай въ сотняхъ десятинахъ. Вскор посл встрчи съ саранчой караванъ вступилъ на хорошую дорогу, которая проходила по плодоносной стран, и сотни десятинъ засянныхъ ячменмъ, зеленлись по обимъ сторонамъ дороги. Но на эту ночь, по неизвстной невольникамъ причин, ихъ господа не останавливались въ обычный часъ на отдыхъ. Они видли много селеній обнеснныхъ стнами, гд жили хозяева ячменныхъ полей, но спшили проходить мимо, не останавливаясь ни за водой, ни за пищей, хотя ихъ невольники сильно нуждались и въ томъ, и въ другомъ. Напрасно они жаловались на жажду и просили воды, въ отвтъ на вс ихъ мольбы, получался грозный приказъ идти скоре впердъ. Приказъ нердко сопровождался ударомъ плети. Около полуночи, когда ихъ надежды и силы истощились, караванъ подъхалъ къ селенію тоже обнеснному стнами, ворота были отворены для жданыхъ гостей. Тогда старый шейхъ объявилъ своимъ невольникамъ, что тутъ они могутъ вдоволь пить и сть, и что имъ позволено дни два три отдыхать въ этомъ селеніи. Вмсто похлбки взболтали ячменную муку съ водой, и позволили невольникамъ вдоволь насыщаться этой пищей. По случаю прибытія ихъ посл полуночи, они ничего не могли видть. На другой же день оказалось, что они очутились въ центр селенія, обведнномъ высокой каменной стной, и что тутъ находилось около двадцати домовъ. Стада овецъ и козъ, лошади, верблюды и ослы тоже были въ оград. Джимъ объяснилъ товарищамъ, что большая часть арабскихъ племнъ въ Сахар имютъ постоянныя жилища, гд проводятъ большую часть года, и что вс вообще селенія осдлыхъ арабовъ обведены каменными стнами. Стны необходимы для огражденія селеній отъ разбойниковъ и вмст съ тмъ служатъ загономъ для стадъ всхъ животныхъ, которыя иначе разбрелись бы по воздлайнымъ полямъ и за одну ночь уничтожили бы вс труды и надежды жителей. Вскор оказалось, что арабы пріхали въ сво родное селеніе, потому-что на разсвт они явились вмст съ своими женами и дтьми. Этимъ объяснялось почему они не останавливались на отдыхъ: будучи такъ близко отъ своего селенія, они не хотли откладывать до слдующаго дня радость возвращенія домой.
— Боюсь, что мы попали въ руки самымъ упорнымъ арабамъ, отъ которыхъ намъ трудно будетъ добиться освобожденія, сказалъ Джимъ своимъ товарищамъ: — Будь это торговые арабы, они безъ всякаго сомннія отвезли бы насъ на сверъ и продали бы тамъ. Но по всему видимому, они не купцы, а земледльцы, и скотоводцы и разбойники, смотря по надобности: вотъ къ кому въ лапы мы попали! Въ ожиданіи, пока созретъ ихъ жатва, они отправились въ экспедицію за поисками въ пустын: не найдтся ли тамъ какихъ нибудь несчастныхъ, которыхъ можно взять въ плнъ и вынудить ихъ помощь для уборки жатвы.
Предположеніе Джима скоро оправдалось на дл. Когда спросили у стараго шейха, скоро ли онъ думаетъ доставить плнниковъ въ Могадоръ, онъ отвчалъ:
— Нашъ ячмень созрлъ, никакъ нельзя уходить не собравши жатвы. Вы должны помочь намъ убраться съ хлбомъ, и чмъ скоре убермъ, тмъ скоре отправимся въ Могадоръ.
— Но ты точно намренъ отвезти своихъ плнниковъ въ Могадоръ, спросилъ круманъ?
— Разумется, отвчалъ шейхъ: — разв мы не общали это. Но теперь мы не можемъ бросить нашихъ полей, не убравъ хлба. Бисмиллахъ! прежже всего жатва должна быть убрана!
— Ну, такъ и есть, вс одна и таже псня, сказалъ Джимъ: — вотъ они всегда такъ общаютъ! Изъ этого выходитъ, что они совсмъ не имютъ намренія доставить насъ въ Могадоръ. Сколько ужъ разъ за это время моего плна, я слыхалъ подобныя общанія!
— Такъ что же намъ длать, спросилъ Теренсъ.
— А ничего, отвчалъ Джимъ: — мы и пальцемъ не должны пошевелить имъ на помощь, потому что чмъ мы окажемся полезне, тмъ они хуже не захотятъ разстаться съ нами. Много лтъ назадъ я былъ бы свободенъ, когда бы съ самаго начала не старался пріобрсть добраго расположенія своихъ господъ, сдлавшись имъ полезенъ во всмъ. Въ этомъ была моя ошибка и я до сихъ поръ поплачиваюсь за не. Помните же, ни малйшей помощи мы не должны подавать имъ при уборк полей.
— Но они насильно принудятъ насъ помогать, замтилъ Колинъ.
— Не принудятъ, коли мы тврдо будемъ стоять на свомъ. Говорю вамъ, лучше пускай насъ разомъ убьютъ, чмъ покориться имъ. Если мы поможемъ имъ въ уборк жатвы, такъ они найдутъ какую-нибудь другую работу для насъ и такимъ образомъ ваши лучшіе годы, какъ и мои, пропадутъ въ невол. Пускай каждый изъ васъ постарается сдлаться бременемъ и лишнимъ расходомъ своему господину, тогда насъ сбудутъ съ рукъ долой какому-нибудь купцу, который бывалъ въ Могадор и слдовательно знаетъ, что за насъ можетъ получить выкупъ. У насъ нтъ другого средства на спасеніе. Но арабы земледльцы не знаютъ, что насъ можно продать за большія деньги въ какомъ-нибудь приморскомъ город и не хотятъ рисковать расходами провоза. Притомъ же вс эти люди вн закона — вс они разбойники и врядъ ли имютъ право вступать въ мавританскія владнія. Непремнно надо заставить ихъ продать насъ въ другія руки, но на это есть одно средство: настойчиво отказываться отъ работы.
Наши моряки согласились слдовать совтамъ Джима, хотя были уврены, что опытъ будетъ очень труденъ. На другой день посл прізда, всхъ плнниковъ блыхъ и черныхъ разбудили рано утромъ и посл скуднаго завтрака изъ ячменной каши, имъ было приказало слдовать за своими господами въ поле за оградой.
— Вы хотите заставить насъ работать? спросилъ Джимъ, обращаясь прямо къ шейху.
— Бисмиллахъ! разумется! воскликнулъ арабъ:— мы и то долго оставляли васъ въ праздности, что вы такое сдлали и кто вы такія, чтобы мы обязаны были содержать васъ? Вы сами должны работать, чтобы заслужить хлбъ, какъ мы это и длаемъ.
— Мы ничего не умемъ работать на суш, сказалъ Джимъ: — мы моряки и научились только работать на корабл.
— Клянусь Аллахомъ, вы мигомъ научитесь, ступайте только за нами въ поле.
— Нтъ, мы вс ршились лучше умереть, чмъ работать для васъ. Вы общали доставить насъ въ Могадоръ и мы хотимъ туда идти или умереть. Мы не хотимъ оставаться въ невол.
Много арабовъ съ женами и дтьми собрались вокругъ блыхъ невольниковъ и непремнно требовали повиновенія.
— Нельзя говорить, что мы не хотимъ или не можемъ идти, сказалъ Джимъ по англійски своимъ товарищамъ: — длать нечего, пойдмъ за ними въ поле. Они могутъ заставить насъ идти, но не заставятъ работать. Пойдмте смирно въ поле, но ни за что на свт не станемъ приносить имъ пользы. Послдовали и этому совту, вскор невольники очутились передъ большимъ полемъ ячменя совсмъ созрвшаго. Каждому дали въ руки по серпу французскаго издлія и приказали длать такъ, какъ ихъ стали учить.
— Ну, ребята, принимайтесь за работу! Мы покажемъ этимъ мошенникамъ, какъ жнутъ у насъ на корабляхъ, сказалъ Джимъ.
Джимъ взялся показать примръ какъ надо не жать, а портить жатву: колосья летли въ разныя стороны и потомъ онъ еще и притаптывалъ ихъ подъ видомъ усерднаго продолженія. По тому же плану дйствовали братъ его Билль, круманъ и Гэрри Блоунтъ. При первой попытк возиться съ серпомъ Теренсъ такъ струсилъ, что упалъ и сломалъ серпъ пополамъ. Колинъ не лучше поступалъ: нарочно обрзалъ себ палецъ и упалъ въ обморокъ при вид крови. Такъ и вс утро прошло: арабы изъ силъ повыбивались, чтобы заставить невольниковъ работать, а т употребляли вс усилія, чтобы портить дло. Проклятія, угрозы, побои, вс было понапрасну, потому что эти христіанскія собаки умли только портить, а не дло длать. Посл полудня имъ приказано было полежать и присмотрться, какъ ихъ хозяева будутъ жать: это снисхожденіе было куплено на счетъ избитыхъ костей и содранной кожи. Да и за этой побдой послдовало дальнйшее страданіе: имъ не дали ни куска хлба, ни глотка воды, тогда какъ другимъ рабочимъ было роздано въ обиліи и того, и другого.
Но вс пятеро блыхъ упорно стояли на свомъ, не смотря на голодъ и жажду, на угрозы, проклятія и плети, никто не хотлъ быть первымъ, чтобъ уступить своимъ злымъ господамъ. На ночь потащили ихъ за ограду и всхъ пятерыхъ вмст съ круманомъ заперли въ большомъ каменномъ зданіи въ развалинахъ, которое употреблялось вмсто загона для козъ. Не приказано было имъ давать ни куска хлба, ни капли воды, часовые ходили всю ночь дозоромъ, чтобы не вздумали они бжать изъ темницы. Въ темниц бдные моряки чувствовали нкоторое облегченіе въ своихъ страданіяхъ, потому что по крайней мр солнце не прожигало ихъ своими жгучими лучами. Но нсколько пригоршней ячменю, которыя имъ удалось спрятать и принести съ поля не утолили, а только раздразнили ихъ голодъ. Мучительная жажда не давала имъ заснуть во всю ночь. На утро ихъ выгнали изъ тюрьмы и приказали опять идти въ поле. Измученные голодомъ и ослабвъ отъ ночи, проведнной безъ сна они чувствовали сильное искушеніе подчиниться приказаніямъ своихъ господъ. Черные невольники принялись усердно работать какъ и вчера и, удовлетворивъ своихъ господъ, получили вдоволь пищи и воды. Блые ихъ товарищи по несчастью, смотрли только какъ они завтракали предъ тмъ какъ идти на работу.
— Джимъ, сказалъ матросъ Билль: — я почти готовъ сдаться имъ. Мн непремнно надо что-нибудь състь или выпить, а то хоть сей часъ умереть.
— И не думай объ этомъ, Уильямъ, уговаривалъ его братъ: — если не хочешь провесть по моему цлый вкъ въ невол, такъ не сдавайся. У насъ одна надежда добиться свободы: убдить арабовъ, что мы ни на что негодны, и что продать насъ есть одно средство, чтобы получить выгоду отъ насъ. Они не хотятъ уморить насъ, — нтъ и не думай этого. Мы слишкомъ дорого имъ обошлись, имъ хочется заставить насъ работать. Но мы разв съума сойдмъ, такъ тогда поддадимся имъ.
Опять потащили ихъ въ поле и опять прибгли къ новымъ пыткамъ, чтобы заставить ихъ работать.
— Мы ничего не можемъ длать, сказалъ Джимъ старому шейху: — мы умираемъ отъ голода и жажды, но на суш ничего не умемъ длать, потому что всю жизнь провели на мор.
— Вонъ тамъ готово пищи вдоволь для тхъ, кто заслуживаетъ е, ну, а кто не работаетъ, тотъ и не стъ.
— Дайте намъ хоть немного воды.
— Да сохранитъ насъ отъ этого Аллахъ! Мы не рабы ваши, чтобы еще приносить вамъ воды.
Когда вс попытки побдить упорство блыхъ невольниковъ оказались напрасными, тогда посадили ихъ на жгучее солнце и дразнили ихъ, показывая то пищу, то воду, до которыхъ они не могли прикоснуться. Вс утро Джимъ употреблялъ вс сво краснорчіе, чтобъ убдить брата Билля не поддаваться искушенію. Жажда до того замучила стараго матроса, что онъ готовъ былъ самого себя продать за глотокъ воды. Въ продолженіи многихъ лтъ страданія въ пустын, Джимъ уже претерплся ко всмъ пыткамъ и потому ему легче было сохранять тврдость. Съ той поры, когда судьба свела его съ земляками, онъ почувствовалъ, какъ въ душ его оживала надежда получить свободу. Онъ зналъ, что пятеро блыхъ невольниковъ стоятъ того, чтобы, доставить ихъ въ приморскій городъ, посщаемый англійскими кораблями, и онъ былъ увренъ, что если они устоятъ на свомъ и не принесутъ никакой пользы своимъ владльцамъ, то т наврное не станутъ ихъ держать у себя. Покоряясь его вліянію непокорные рабы оставались непреклонны въ свомъ ршеніи не приниматься за работу. Тутъ господа замтили, что ихъ невольникамъ гораздо лучше въ пол чмъ въ темниц, потому что въ пол нельзя было за ними усмотрть, такъ что они могли утолить нсколько голодъ, подобравъ украдкой колосья и жажду, высасывая сокъ изъ кореньевъ травы. Какъ только это было замчено, въ тужъ минуту посланы были два араба, которые подхватили ихъ и отвели въ темницу. Матросъ Билль и Колинъ едва могли дойти до селенія, вс остальные, за исключеніемъ Джима, чувствовали крайнюю слабость и истощеніе. Голодъ и жажда одолли ихъ тла, если не души. Когда подвели ихъ къ хлву, они не захотли туда входить и съ громкимъ крикомъ требовали хлба и воды. На вс ихъ мольбы былъ одинъ отвтъ, что по вол Аллаха должны терпть голодъ т, которые не хотятъ работать.
— Праздность, убждали ихъ господа: — всегда наказывается болзнью.
И при этомъ арабы возблагодарили Аллаха за то, что такова его воля. Посл большихъ усилій, и то только съ помощью женщинъ и дтей набжавшихъ толпами, удалось арабамъ втолкнуть блыхъ невольниковъ въ хлвъ,
— Слушай, Джимъ, я не могу больше терпть, сказалъ старикъ Билль: — позови ихъ и скажи, что я сдаюсь и готовъ завтра работать, если они дадутъ мн воды.
— И я также, сказалъ Теренсъ:— въ будущемъ ничего не представляется, что могло бы вознаградить настоящее мученіе. Я не могу больше терпть.
— И я тоже, подтвердилъ Гэрри:— мн сейчасъ надо что-нибудь пость и выпить. Если мы не покоримся, то и на томъ свт будемъ наказаны за самоубійство.
— Мужайтесь! Еще немного потерпите! восклицалъ Джимъ: — не лучше ли еще потерпть нсколько часовъ, чмъ цлую жизнь оставаться въ невол.
— Что мн за дло до будущаго, ропталъ Теренсъ: — вс мо въ настоящемъ. Одинъ безумецъ убиваетъ себя сегодня, для того чтобъ избавить себя отъ голодной смерти чрезъ десять лтъ. Я буду работать завтра, если доживу.
— Ну же, Джимъ, проворне зови ихъ, скажи, что мы сдамся, такъ они пришлютъ намъ чего нибудь перекусить: вдь это не въ человческой натур добровольно умирать съ голода!
Но ни Джимъ, ни круманъ не соглашались и языкомъ повернуть для того, чтобы сгубить будущее ради настоящаго.
— Какое намъ дло до будущаго? сказалъ Колинъ въ отвтъ на убжденія Джима: — будущее въ рукахъ божіихъ, мы же должны заботиться только о настоящемъ. Должны же мы чмъ-нибудь отплатить за то, что насъ накормятъ?
— Я и самъ начинаю такъ думать, сказалъ круманъ: — потому что хуже этого не можетъ быть и если мы умрмъ съ голода, то разумется никогда ужъ не будемъ ихъ рабами.
— Они не захотятъ уморить насъ съ голода, сказалъ Джимъ: — я толковалъ ужь вамъ и прежде, что мы слишкомъ дорого стоимъ для того чтобъ они согласились уморить насъ. Если мы не станемъ работать, то они продалутъ насъ и такимъ образомъ мы добьмся до Могадора. Если же мы примемся за работу, то намъ вкъ вковать въ рабств. Умоляю васъ, потерпите еще денкъ.
— Не могу, отвчалъ одинъ.
— И я тоже, подхватилъ другой,
— Дайте только намъ пость, и тамъ увидимъ чья возмтъ. Мн кажется, еслибъ только мн выпить воды, такъ я могъ бы отхлестать всхъ арабовъ на свт.
— И я также, сказалъ Колинъ.
— И я, подхватилъ Гэрри Блоунтъ.
Матросъ Билль упалъ на земь и почти въ безпамятств, подхватилъ только слово вода и сталъ повторять его со стонами. ‘Воды! воды!’ Круманъ и мичманы присоединились къ этому воплю и вс громко на сколько позволяло имъ пересохшее горло, завопили: ‘Воды! воды!’ Арабы повидимому не обращали вниманія на эти вопли о вод, за то для дтей это было вроятно пріятной музыкой, потому что они сбжались толпами къ хлву и съ явнымъ наслажденіемъ прислушивались къ воплямъ страдальцевъ. Часто повторялись вопли ‘воды! воды!’ въ эту долгую ночь невыразимаго мученія, но звуки становились вс слабе, вс жалостне. Вопли моленія къ утру превратились въ тихій стонъ жалобы. Рано утромъ, когда арабы отворили дверь темницы, то матросъ Билль и Колинъ не въ силахъ ужь были подняться на ноги, въ особенности старый морякъ былъ даже въ безсознательномъ состояніи, такъ что вс усилія привести его въ себя были напрасны. Тутъ ужь и тврдость Джима не устояла: онъ готовъ былъ покориться, чтобъ только спасти брата отъ страданія, но хотя онъ и зналъ, что вс товарищи согласны сдаться на условіяхъ предлагаемыхъ арабами, однако вс еще откладывалъ необходимость въ томъ сознаться до того времени, пока обнаружится съ какими намреніями пришли къ. нимъ арабы.
— Ну что, христіанскія собаки, намрены вы заслужить пищу? спросилъ старый шейхъ при вход въ хлвъ.
Ослабвъ отъ голода, почти съума сходя отъ жажды, измученный страданіями брата и его товарищей, Джимъ готовъ былъ отвчать утвердительно: но въ тон стараго шейха звучало что-то особенное, и Джимъ ршился еще оттянуть согласіе. Судьба шести человкъ зависла отъ слова, кототорое онъ произнестъ, и какъ тяжело было ему произнести это слово! Съ силою соображенія изощрннаго муками, Джимъ отвернулся отъ шейха и устремилъ свои взоры на другихъ арабовъ, боле близкихъ къ нему. Онъ понялъ, что между ними заране ршено, что надо длать и что они не сильно принимали участіе въ ультиматум шейхова вопроса. По ихъ наружности видно было, что недостатокъ участія происходилъ не отъ желанія уморить ихъ съ голода, и Джимъ, вмсто того, чтобы разомъ объявить о согласіи покориться, рзко отвчалъ старому шейху, что вс они ршились скоре умереть, чмъ оставаться ихъ рабами.
— Ни одинъ изъ васъ не желаетъ жить, если у насъ не будетъ надежды снова увидать родную страну. Правда, тломъ мы слабы, но духомъ мы непоколебимы. Мы хотимъ умереть.
Получивъ такой отвтъ, арабы ушли, оставивъ христіанъ въ хлв. Круманъ вс время прислушивался къ разговору, и когда арабы уходили, онъ слабымъ голосомъ кликнулъ ихъ, но Джимъ остановилъ его и снова утшалъ надеждой, что ихъ тврдость скоро будетъ вознаграждена. Прошло еще полчаса, самъ Джимъ сталъ сомнваться, а что если онъ не такъ понялъ выраженіе, замченное имъ на лицахъ приходящихъ арабовъ?
— Что вы тамъ толковали съ ними? прошепталъ Теренсъ:— объяснили ли вы имъ, что мы готовы работать лишь бы дали намъ воды?
— Да — конечно, отвчалъ Джимъ, начиная уже сожалть, что онъ не поспшилъ покориться, пока еще не было поздно.
— Такъ зачмъ же они не приходятъ спасти насъ? спросилъ Теренсъ шопотомъ:— горло его пересохло и сжалось отъ отчаянія.
Джимъ удержался отъ отвта, а круманъ былъ и тломъ и духомъ такъ измученъ, что не могъ обличать его въ неправд. Вскор посл этого, Джимъ услышалъ крики стадъ, которыхъ гнали въ городъ и посмотрвъ сквозь маленькое отверстіе въ стн хлва, увидлъ, что нсколько арабовъ отправлялись въ поле. Неужели онъ ошибся,— неужели арабы ушли, отлагая до завтра ихъ смерть? Испуганный этимъ предположеніемъ, онъ хотлъ кричать и звать ихъ назадъ, но вс его усилія ограничивались слабымъ шопотомъ.
‘Боже! прости мн! думалъ онъ: — мой братъ и его друзья умрутъ прежде чмъ ночь наступитъ! Я ихъ убійца и вмст я самоубійца.
Мысль эта съ ума сводила Джима, въ припадк бшенства возвратились ему сила и голосъ. Теперь его должны услышать, потому что стны каменнаго зданія потрясались отъ его бшеныхъ криковъ. Онъ бросился къ двери и съ такой силой налгъ, что дверь вылетла, и Джимъ выскочилъ, готовый общать вс, что ни потребуютъ отъ него арабы, чтобы только спасти жизнь товарищей, которыхъ его упорство довело до послдней крайности. Однако въ покорности не оказалось нужды: едва онъ выглянулъ за дверь, какъ увидалъ двухъ мущинъ и трхъ мальчиковъ, которые шли къ хлву и несли на блюдахъ ячменную похлбку и кружки воды. Джимъ одержалъ побду въ борьб между господиномъ и человкомъ. Старый шейхъ приказалъ отнести пищу и пить блымъ невольникамъ. Бшенство у Джима мигомъ смнилось совсмъ другого рода припадкомъ. Схвативъ кружку съ водою, Джимъ бросился къ брату Биллю и приподнявъ его, приложилъ кружку къ его губамъ. У Билля не доставало силъ и пить, такъ что надо было вливать ему въ горло понемногу воды. Когда вс товарищи напились и проглотили нсколько ячменной похлбки, тогда только Джимъ подумалъ и о себ. Дйствіе пищи и воды на человка умирающаго съ голода иметъ почти чудесную силу. Когда вс начали оправляться, Джимъ снова поздравилъ своихъ товарищей съ счастливымъ результатомъ ихъ тврдости.
— Истинно, мы побдили! воскликнулъ онъ:— теперь не заставятъ они насъ собирать ихъ жатвы! Насъ будутъ кормить, откармливать, чтобы выгодне продать. Можетъ-быть, повезутъ насъ въ Moгадоръ. Мы должны благодарить Бога за то, что Онъ помогъ намъ выдержать до конца это испытаніе. Еслибъ мы уступили, то потеряли бы на вки надежду на свободу.
Прошло еще два дня, вс это время плнниковъ кормили похлбкой два раза въ день. Воды позволялось имъ пить вдоволь съ тмъ только условіемъ, чтобъ они сами приносили е изъ колодца. Впрочемъ они терпли всевозможныя обиды и ругательства отъ женщинъ и дтей, попадавшихся имъ на встрчу. Второй круманъ, который въ минуту отчаянія и мученія отъ жажды согласился помогать въ работ другимъ невольникамъ, теперь употреблялъ вс усилія, чтобъ отдлаться отъ работы, но вс напрасно. Каждый вечеръ подходилъ онъ къ хлву потолковать съ земляками и съ горестью высказывалъ сво раскаяніе, зачмъ не выдержалъ до конца и покорился. Теперь не оставалось ему никакой надежды на освобожденіе, потому что онъ доказалъ свою способность служить и быть полезнымъ своимъ господамъ. На второй день къ вечеру, блые невольники увидли въ своей темниц трхъ арабовъ, которыхъ прежде не видали. Они были хорошо вооружены, хорошо одты, очень красивы и вообще имли внушающую наружность, какой моряки еще не видали между жителями пустыни. Джимъ тотчасъ вступилъ съ незнакомцами въ разговоръ и узналъ, что они купцы, идутъ караваномъ и просили гостепріимства въ здшнемъ селеніи на ночь. Арабы были не прочь купить невольниковъ и пришли затмъ, чтобы посмотрть предлагаемый товаръ.
— Наконецъ-то! воскликнулъ Джимъ:— мы такъ давно желали встртить именно такихъ людей, какъ вы! Мы очень желаемъ, чтобы какой-нибудь купецъ купилъ насъ и отвзъ бы въ Могадоръ. Тамъ у насъ есть друзья, которые дадутъ за насъ хорошій выкупъ.
Джимъ такъ долго жилъ съ арабами, что отлично выучился говорить на ихъ язык.
— Мн случилось одинъ разъ купить двухъ невольниковъ, замтилъ одинъ изъ купцовъ:— вотъ я и доставилъ ихъ съ большими издержками въ Могадоръ. Они увряли меня, что наврное ихъ консулъ выкупитъ ихъ, а вышло, что тамъ не было никакого консула. Такъ ихъ и не выкупили, а я долженъ былъ вести ихъ назадъ, потерявъ даромъ вс хлопоты и расходы такого труднаго путешествія.
— Они были англичане? спросилъ Джимъ.
— Нтъ испанцы.
— Ну я такъ и думалъ, за англичанъ непремнно дали бы выкупъ.
— Ну нтъ, это не всегда бываетъ такъ врно, возразилъ купецъ:— въ Могадор не всегда бываетъ англійскій консулъ, чтобы выкупать своихъ соотечественниковъ.
— Да какое намъ дло есть ли тамъ консулъ или нтъ? отвчалъ Джимъ:— у одного изъ этихъ молодыхъ людей, которыхъ вы видите предъ собой, есть дядя въ Могадор, пребогатйшій купецъ, вотъ онъ-то выкупитъ не только своего племянника, но и всхъ насъ. Видите этихъ молодыхъ людей — они вс трое офицеры англійскаго военнаго корабля. Ихъ отцы въ Англіи вс богачи и вс важные шейхи, они сами учились командовать, чтобъ быть начальниками кораблей, когда имли несчастье потерпть крушеніе у вашихъ береговъ. Говорю вамъ дядя одного изъ нихъ въ Могадор и всхъ выкупитъ насъ.
— Покажи, кто изъ нихъ иметъ богатаго дядю.
Джимъ указалъ на Гэрри Блоунта, говоря:
— Вотъ этотъ самый младшій изъ нихъ. У его дяди нсколько большихъ кораблей, которые ежегодно приходятъ въ Могадоръ съ богатымъ грузомъ.
— Какъ зовутъ его дядю?
Джимъ, понималъ, что для приданія большаго правдоподобія выдуманной имъ исторіи, непремнно надо чтобъ кто-нибудь изъ товарищей подтвердилъ его слова и потому обратившихъ къ Гэрри, пробормоталъ:
— Мастеръ Блоунтъ, вы должны что-нибудь сказать — скоре — два три слова — вс равно что хотите.
— Ради Бога, выкупите насъ! сказалъ Гэрри соображаясь съ обстоятельствами.
Джимъ и бровью не моргнулъ, поспшая передать купцамъ, что дядю Могадарскаго зовутъ Ради Бога выкупите насъ! Арабы раза два три заставили повторить себ эти слова, пока сами запомнили ихъ.
— Спроси у мальчика, точно ли онъ увренъ, что купецъ Ради Бога выкупите насъ, дастъ выкупъ за всхъ васъ?
— Да вдь, я уже самъ увряю васъ въ томъ… отвчалъ Джимъ, а самъ шепнулъ Гэрри:— говорите да, кивните головой, да еще что-нибудь скажите.
— Да, воскликнулъ Гэрри, кивая головой:— мн кажется, я понимаю, что ты говоришь, Джимъ. Вс это справедливо.
— Да, сказалъ Джимъ, обращаясь къ арабамъ: — молодой человкъ увряетъ, что дядя непремнно всхъ выкупитъ. Наши родные въ Англіи выплатятъ ему за насъ.
— Ну а что же съ этимъ чернымъ длать? спросили купцы:— вдь онъ не англичанинъ?
— Нтъ, но онъ говоритъ по-англійски и служилъ на англійскомъ корабл какъ и мы, и слдовательно наврное будетъ выкупленъ вмст съ нами.
Арабы ушли, общаясь на другой день еще разъ, осмотрть плнниковъ. Посл ихъ ухода, Джимъ разсказалъ весь разговоръ свой съ купцами, что ободрило и подкрпило новыми надеждами бдныхъ плнниковъ.
— Говорите и общайте имъ вс, что придтъ вамъ въ голову, сказалъ Гэрри:— нтъ никакого сомннія, что насъ выкупятъ только бы попасть намъ въ Могадоръ, хоть я наврное знаю, что у меня тамъ нтъ никакого дядюшки, да и въ томъ не увренъ, есть ли консулъ въ Могадор.
— У насъ одно средство къ спасенію — попасть въ Могадоръ, сказалъ Джимъ:— но внушая арабамъ желаніе доставить насъ въ этотъ портъ, какъ бы не надлать хуже. Понятно, что покупая насъ, они надются сдлать выгодную спекуляцію, но если обнаружится моя ложь прежде чмъ имъ удастся выручить за насъ хорошую цну, то они съ меня взыщутъ. А ты, продолжалъ онъ, обращаясь къ круману:— не подавай имъ ни малйшаго подозрнія, что умешь говорить по ихнему, потому что они тогда не дадутъ за тебя и одного доллара. Когда они опять придутъ завтра утромъ, то ты старайся разговаривать по-англійски съ товарищами такъ чтобъ арабы слышали, тогда они поврятъ что и за тебя выкупъ получатъ.
На слдующій день опять пришли купцы въ хлвъ, и по ихъ желанію невольники вышли на открытое мсто, гд можно было лучше осмотрть ихъ. Убдившись, что вс они въ силахъ совершить длинный путь, одинъ изъ купцовъ сказалъ Джиму:
— Послушай, мы купимъ всхъ васъ, но съ тмъ, чтобы вы дали намъ удостовреніе, что дйствительно не обманываете насъ и соглашаетесь на наши условія. Скажи племяннику англійскаго купца, что мы требуемъ за каждаго изъ васъ по сту пятидесяти испанскихъ доллэровъ.
Джимъ передалъ это Гэрри, который не задумавшись изъявилъ согласіе, что эта сумма будетъ выплачена.
— Какъ имя его дяди? Пускай онъ самъ назовтъ его.
— Ради Бога выкупите насъ! воскликнулъ Гэрри.
Арабы переглянулись, какъ будто хотли сказать: ‘оно точно такое и есть!’
— Теперь, сказалъ одинъ изъ купцовъ:— я вамъ скажу, какое будетъ вамъ наказаніе, если вы обманули насъ. Если мы доставимъ васъ въ Могадоръ и окажется, что тамъ нтъ никого, кто бы выкупилъ васъ,— если молодой человкъ, который говоритъ, что у него тамъ дядя, сказалъ ложь, то мы перержемъ ему горло, а всхъ остальныхъ погонимъ назадъ въ пустыню и тамъ продадимъ на вчное рабство. Скажи же ему это.
— Они покупаютъ насъ, передавалъ Джимъ, Гэрри Блоунту:— но если никто не выкупитъ насъ въ Могадор, то они общаютъ перерзать вамъ горло за ложь.
— И прекрасно! отвчалъ Гэрри улыбаясь:— вс же будетъ лучше чмъ оставаться въ вчномъ рабств въ Сахар.
— Взгляните же на крумана, да поговорите съ нимъ, подсказалъ ему старикъ Билль.
Гэрри понялъ намкъ и обратился къ африканцу.
— Надюсь, что и тебя они купятъ, а потомъ всхъ насъ выкупятъ въ Могадор. Посл всхъ услугъ, которыя ты намъ оказалъ, всмъ намъ непріятно было бы тебя бросить.
— Онъ согласенъ, чтобы вы убили крумана, если за него не дадутъ выкупа, обратился Джимъ жь арабамъ,— но онъ никакъ не можетъ общать вамъ за негра боле ста доллэровъ. Его дядя не захочетъ больше платить.
Нсколько минутъ купцы толковали между собой вполголоса, потомъ одинъ изъ нихъ сказалъ:
— Такъ и быть, пускай за негра сто доллэровъ. А теперь готовьтесь къ дорог. Завтра на разсвт мы отправляемся въ путь.
Купцы ушли расплачиваться съ бедуинами за купленный товаръ и готовиться къ скорому отъзду. Нсколько минутъ блые невольники только произносили восторженныя восклицанія отъ радостной надежды, что опять узнаютъ свободу. Джимъ передалъ имъ вс, что касалось крумана.
— Я знаю характеръ арабовъ, сказалъ Джимъ:— еслибъ я не поторговавшись съ ними согласился на вс ихъ условія, то имъ въ голову сей часъ же запало бы подозрніе, что мы хотимъ только надуть ихъ. Кром того, круманъ не англійскій подданный и потому очень много можетъ представиться препятствій. Вотъ почему надо было на него спустить цну.
Вскор посл ухода купцовъ, принесено было блымъ невольникамъ добавочное подкрпленіе силъ и по обилію припасовъ видно было, что ихъ подчуютъ новые господа. Такое начало было хорошимъ предзнаменованіемъ для будущаго и ночь была проведена въ такомъ спокойномъ и пріятномъ сн, какого они не испытывали съ тхъ поръ, какъ вступили на негостепріимные берега Сахары. Рано утромъ разбудили купленныхъ рабовъ и приказали имъ готовиться въ путь. Купцы, кром того купили у своихъ хозяевъ трхъ ословъ, на которыхъ невольникамъ приказано было хать поочередно. Но Гэрри Блоунтъ заслужилъ особенное отличіе предъ остальными товарищами. Какъ племянникъ богатаго купца ‘Ради Бога выкупите насъ’ онъ считался достойнымъ большей милости и потому его посадили на верблюда. Напрасно онъ протестовалъ противъ такого возвышенія надъ своими друзьями,— арабы и слушать не хотли его возраженій, да и самъ онъ добровольно покорился, когда Джимъ сказалъ ему:
— Они воображаютъ, что вс мы будемъ выкуплены вашимъ родственникомъ, и вы должны вс длать, чтобъ не разочаровать ихъ. Всякіе пустяки могутъ возбудить ихъ подозрительность. Кром того, такъ какъ вы несте отвтственность за всхъ,— вамъ одному перержутъ горло, коли денегъ недостанутъ,— то вы и заслуживаете нкотораго почета, какъ вознагражденіе за возможную кару.
Второй круманъ ушедшій въ поле вмст съ черными невольниками, жалъ ячмень въ то время, какъ купцы отправились въ путь и потому не могъ проводить своего боле счастливаго земляка. Прохавши около двнадцати миль по плодоносной стран, съ обработанными полями, арабскіе купцы достигли до огромнаго водома, гд и остановились на ночлегъ. Вода сохранялась въ каменномъ бассейн, который былъ такъ устроенъ, что въ него скатывались вс дождевые ручьи изъ узкихъ овраговъ, спускавшихся съ горъ на свер. Джимъ и прежде здсь бывалъ и потому разсказывалъ своимъ товарищамъ, что этотъ водомъ устроенъ какимъ-то благодтелемъ человчества, память котораго высоко чтится между арабами и который умеръ боле ста лтъ назадъ. Въ ту же ночь, круманъ оставшійся въ невол неожиданно появился въ ихъ стоянку, думая, что онъ могъ бгствомъ избавиться отъ своихъ господъ. При захожденіи солнца, ему удалось спрятаться между стогами: когда же его хозяева ушли въ селеніе,— онъ побжалъ по слдамъ купеческаго каравана. Но не долго улыбалась ему надежда на возможность свободы. На слдующее утро когда караванъ готовился въ путь, вдали появились три араба на быстроногихъ верблюдахъ и вскор Ріасъ Абдалла Эдцедъ и два его спутника приблизились къ нимъ. Они гнались вслдъ за убжавшимъ круманомъ и были въ сильной ярости за безпокойство, которое онъ надлалъ имъ. Молоденькіе мичманы до того опечалились, что бднаго крумана опять утащутъ въ неволю, что купцы сжалились надъ ними и предложили бедуинамъ купить и его, но шейхъ Ріасъ Абдалла и слышать не хотлъ продать его за разсудительную цну и требовалъ за него гораздо дороже, чмъ за остальныхъ, потому что онъ доказалъ на опыт, сколько онъ можетъ принести пользы при уборк полей. Оказалось, что польза, которую онъ приносилъ своимъ хозяевамъ была гораздо дороже, чмъ сколько купцы могли за него заплатить. Бднягу опять потащили въ неволю, отъ которой онъ на минуту надялся освободиться.
— Теперь сами видите, какъ я былъ правъ, сказалъ Джимъ:— еслибы и мы согласились жать, то никогда бы намъ не видать свободы, потому что мы за одинъ годъ больше бы наработали, чмъ сколько теперь имъ заплачено за насъ. И тогда суждено было бы намъ погибать въ вчной невол.
Вс товарищи признали справедливость его замчанія, но вмст съ тмъ вполн сознавали, что счастливая судьба досталась имъ совсмъ не заслуженно, потому что еслибъ не тврдость Джима, то конечно они покорились бы всмъ желаніямъ своихъ хозяевъ. Посл другого перехода, купцы приблизились къ такому мсту, гд было нсколько колодезей, — вокругъ которыхъ расположился уже многочисленный караванъ арабовъ, перекочевывавшихъ на другое мсто съ своими стадами. Нашимъ морякамъ представился случай близко наблюдать за обычаями и привычками кочеваго племени. Тутъ же въ первый разъ они видли, какъ арабы бьютъ масло. Кожаный мшокъ наполнили разнымъ моловомъ отъ верблюдицъ, ослицъ, козъ, овецъ, вс это смшали вмст и повсили на высокій шесть отъ палатки, и заставили ребнка раскачивать его до тхъ поръ, пока масло сдлалось. Сыворотка, оставшаяся отъ масла была вылита, а масло вытащено изъ мха грязными черными пальцами женщины, Арабы увряютъ, что честь изобртенія какъ длать масло принадлежитъ ихъ народу, хоть по правд сказать, они не заслуживаютъ большой благодарности потому, что до сихъ поръ еще не умютъ порядкомъ его длать. Необходимость сохранять молоко въ кожаныхъ мшкахъ во время продолжительнаго путешествія, по невол довела ихъ до этого открытія: мхи бьются взадъ и впердъ на спинахъ верблюдовъ, молоко натурально превращается въ масло. Посл этого очень не мудрено было догадаться какъ длать масло, и оставаясь на мст. Тутъ же въ первый разъ угостили нашихъ моряковъ ячменными пирогами и съ масломъ, что показалось имъ необыкновенно вкусно, не смотря на грязный способъ приготовленія. Вечеромъ, три купца и нсколько другихъ арабовъ услись въ кружокъ, закурили трубку и передавали е изъ рукъ въ руки. Каждый долго затягивался и потомъ передавалъ чубукъ сосду по лвую руку. Угощаясь трубкой, они вели оживлнный разговоръ, въ которомъ часто слышалось слово Свирахъ, то-есть понашему Могадоръ.
— Они толкуютъ о насъ, сказалъ Джимъ:— и намъ непремнно надо узнать по какому случаю, а то не вышло бы бды. Круманъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ африканцу:— они не знаютъ, что ты маракуешь по ихнему, ложись-ка поближе къ нимъ, да притворись будто спишь, а самъ слова не пророни. Если же я подойду къ нимъ, такъ они сейчасъ прогонятъ меня.
Круманъ исполнилъ какъ было ему сказано. Безпечно шатался онъ около кружка, будто отыскивая мстечка помягче, гд бы расположиться на ночлегъ. Вотъ и нашлась славная постель въ семи или восьми шагахъ разстоянія отъ бесдовавшихъ арабовъ.
— Сколько разъ мн случалось обманываться въ надеждахъ получить свободу, прошепталъ Джимъ:— такъ что мн и теперь съ трудомъ врится. Эти разбойники толкуютъ о Могадор и что-то не хорошо посматриваютъ на насъ. Э! что это значитъ, ‘больше чмъ вы можете получить въ Могадор.’ Кажется эти арабы предлагаютъ имъ купить насъ. Въ такомъ случа, да будетъ надъ ними проклятіе ихъ пророка.
Бесда арабовъ длилась далеко за полночь, вс это время моряки съ нетерпніемъ поджидали крумана. Наконецъ онъ явился, когда арабы разошлись спать по палаткамъ. Товарищи окружили его, нетерпливо желая знать въ чемъ дло и что онъ слышалъ.
— Слышалъ-то я слишкомъ много, отвчалъ онъ на ихъ вопросы:— слишкомъ много и всти не совсмъ хорошія.
— Ну, такъ что же?
— Двое изъ насъ завтра будутъ проданы.
— Кто же именно?
— Неизвстно. Завтра всхъ будутъ осматривать, но купятъ только двухъ.
Изъ разговора арабовъ, круманъ могъ понять, что одинъ изъ желавшихъ купить былъ скотоводъ, владлецъ многочисленныхъ стадъ и что онъ недавно былъ въ Могадор. Онъ то и толковалъ купцамъ, что они не получатъ большаго выкупа за своихъ невольниковъ въ этомъ город и что очень можетъ случиться, что выкупъ не выкупитъ даже расходовъ такого долгаго и затруднительнаго путешествія. Притомъ онъ уврялъ арабскихъ купцовъ, что ни одинъ христіанскій консулъ, ни иностранный купецъ въ Могадор не дастъ за выкупъ шести блыхъ невольниковъ столько сколько онъ заплатитъ за двухъ или трхъ, что не всегда находятся охотники платить наличныя деньги и что при выкуп невольника смотрятъ не на его цнность, а на время и издержки, которыя потребовались для доставленія его на мсто. Подъ вліяніемъ такихъ убжденій, арабскіе купцы согласились продать двухъ невольниковъ скотоводу, думая, что пожалуй за остальныхъ четырхъ не получатъ такой выгодной платы при окончаніи путешествія. Скотоводъ отложилъ выборъ до завтрашняго утра.
— Вотъ и опять попали на подводный камень! воскликнулъ Джимъ, когда круманъ кончилъ свой разсказъ:— но только свобода или смерть должны разлучить насъ. Наши хозяева во что бы ни стало должны доставить насъ въ Могадоръ. Предъ нами новая преграда, но мы должны съ тврдостью преодолть е. Одинъ разъ тврдость спасла насъ,— она спастъ насъ и въ другой разъ.
Согласившись повиноваться наставленіямъ Джима, вс легли тутъ же на земь, стараясь искать облегченія во сн. Утромъ, когда они сидли за завтракомъ, подошолъ къ нимъ гуртовщикъ, чтобы сдлать выборъ.
— Кто изъ нихъ говоритъ по-арабски? спросилъ онъ у купцовъ.
Ему указали на Джима, который тотчасъ былъ выбранъ.
— Скажи имъ, Джимъ, чтобъ они и меня купили съ тобой, сказалъ старикъ Билль:— такъ мы вмст съ тобой и поплывмъ, хоть и то сказать, мн очень жаль разстаться съ молодыми господами.
— Если будетъ мн удача, такъ ни съ ними, ни со мной не надо разставаться, сказалъ Джимъ:— только опять придтся потерпть муку. Но длать нечего, терпите и не сдавайтесь — другого спасенія нтъ.
Осмотрвъ остальныхъ невольниковъ, гуртовщикъ выбралъ Теренса. Джимъ и Теренсъ,— вотъ кто удостоился дорогой цны. Купцы согласны были на предлагаемыя условія, и когда торгъ уже ршался, подошолъ къ нимъ Джимъ. Онъ тврдо убждалъ ихъ, что онъ и его товарищи ршились лучше умереть, чмъ быть въ разлук, что они поклялись не приниматься за работу, пока будутъ въ невол и что они непремнно требуютъ, чтобъ ихъ доставили въ Могадоръ. Купцы и покупатель только улыбнулись на эту помху и продолжали переговоры. Напрасно Джимъ взывалъ къ ихъ корыстолюбію, напоминая имъ, что купецъ ‘Ради Бога выкупите насъ!’ дастъ за нихъ гораздо высшую цну за него и его товарищей. Не смотря на вс его убжденія и доказательства, торгъ былъ заключенъ и Джимъ съ Теренсомъ были переданы новому хозяину. Купцы покончивъ торгъ, сли на верблюдовъ и приказали остальнымъ невольникамъ слдовать за ними. Гэрри Блоунтъ, Колинъ и матросъ Билль въ отвтъ на это приказаніе услись угрюмо на песк. Другое приказаніе было произнесено рзкимъ тономъ, обличавшемъ ярость накипавшую въ сердц купцовъ.
— Повинуйтесь имъ! воскликнулъ Джимъ:— ступайте, мы съ мастеромъ Теренсомъ пойдмъ за вами. Мы потягаемся еще съ ними — не взять имъ меня живымъ.
Колинъ и Билль сли на ословъ, Гэрри на верблюда, и арабскіе купцы, повидимому, вполн удовлетворились поспшнымъ повиновеніемъ невольниковъ по первому признаку гнва своихъ господъ.
Джимъ и Теренсъ попытались было послдовать за ними, но ихъ новый господинъ приготовился уже къ этому и по одному его слову нсколько спутниковъ схватили ихъ и крпко связали обоихъ. Угроза Джима, что не возьмутъ его живымъ оказалась только пустымъ хвастовствомъ. Гэрри, Колинъ и Билль повернулись назадъ, соскочили на земь, показывая явную ршимость оставаться съ товарищами.
— Такъ видно христіанскія собаки не хотятъ получить свободы! воскликнулъ одинъ изъ купцовъ:— въ такомъ случа Аллахъ запрещаетъ насильно принуждать ихъ къ вол. Кто хочетъ купить ихъ?
Слова эти совершенно разстроили планы Джима: онъ понялъ, что отнималъ у товарищей единственную возможность получить свободу.
— Ступайте! ступайте! закричалъ онъ:— не сопротивляйтесь имъ. Они доставятъ васъ въ Могадоръ — не упускайте этого случая.
— Мы не покинемъ тебя, Джимъ, сказалъ Билль:— не промняемъ тебя даже на свободу — по-крайней-мр я не покину тебя — не бойся!
— Разумется не оставимъ, разв принудятъ силой, подхватилъ Гэрри:— не отъ васъ ли мы слышали, что мы не должны разставаться.
— А не вы ли общались покоряться моимъ совтамъ? сказалъ Джимъ:— говорю вамъ теперь не сопротивляйтесь. Ступайте за ними, если хотите узнать свободу.
— Джимъ лучше знаетъ что длать, замтилъ Колинъ:— послушаемъ его.
Съ нкоторымъ отвращеніемъ Гэрри и Билль готовились повиноваться, но только что они повернулись, какъ Джимъ опять позвалъ ихъ, говоря, чтобъ они не покидали его и настаивали бы на ршимости не разставаться.
— Врно бднякъ съ ума сошолъ, подумалъ Гэрри Блоунтъ, опять повртываясь:— въ такомъ случа нельзя руководиться его совтами, притомъ же намъ никакъ нельзя покинуть Теренса. Какъ можно разстаться съ нимъ?
И вс втромъ они вернулись къ тому мсту, гд Джимъ и Теренсъ лежали связанные на песк и съ ршительнымъ видомъ сли около нихъ. Внезапная перемна въ совтахъ Джима происходила отъ того, что онъ въ то время подслушалъ нсколько словъ изъ разговора арабовъ. Видя, что купцы готовы всхъ невольниковъ продать вмст, чтобы только избавиться отъ хлопотъ, Джимъ не хотлъ лишать брата и его товарищей случая получить свободу. По этой причин онъ просилъ предоставить его и Теренса на произволъ судьбы. Но не усплъ онъ убдить Гэрри и его товарищей покориться и слдовать за купцами, какъ вдругъ услышалъ, что гуртовщикъ купившій его и Теренса отказывался отъ покупки другихъ, да и другіе арабы не могли или не хотли покупать ихъ. Тогда купцы объявили, что въ такомъ случа они и тхъ двухъ возьмутъ назадъ. Въ душ Джима воскресли надежды, что сопротивляясь приказаніямъ своего новаго хозяина, онъ и Теренсъ могутъ быть возвращены прежнимъ хозяевамъ, и доставлены, въ Могадоръ. Съ этой надеждой, онъ поспшилъ перемнить свой прежній совтъ повиноваться на просьбу не покидать ихъ. Нсколько словъ объяснили его мнимонепонятное поведеніе и тогда товарищи опять общали сопротивляться всмъ попыткамъ разлучить ихъ. Купцы напрасно прибгали къ угрозамъ и убжденіямъ, чтобы христіанскія собаки повиновались. Сначала угрозы ихъ ограничивались словами, потомъ перешли къ дйствительнымъ побоямъ. Гэрри, которому прежде показывали такой почотъ, теперь быль битъ до тхъ поръ, пока его жалкая одежда покрылась кровью. Не желая видть какія мученія выносили друзья вслдствіе его эгоистическаго желанія, Джимъ опять совтовалъ Гэрри и остальнымъ покориться приказанію ихъ господъ. Въ этомъ совт горячо помогалъ ему Теренсъ. Но Гэрри объявилъ тврдую ршимость не разставаться съ товарищами, Колинъ и Билль тоже готовы были вытерпть вс мученія, круманъ, зная, что вся его надежда на спасеніе зависитъ отъ его врности къ блымъ невольникамъ, тоже упорно стоялъ на свомъ и не хотлъ сдаваться. Видя, что вс убжденія не помогаютъ и не имя силъ смотрть какъ мучатъ его брата и товарищей, Джимъ попробовалъ еще разъ обратиться съ просьбою къ прежнимъ хозяевамъ.
— Купите насъ опять и отвезите въ Могадоръ, какъ прежде общали. Вы увидите, какъ вс мы весело за вами послдуемъ. А тамъ, вамъ хорошо заплатятъ за насъ, клянусь вамъ. Одинъ изъ купцовъ чувствовалъ довріе къ словамъ Джима и потому предложилъ гуртовщику перекупить на свой счотъ Джима и Теренса, но ихъ новый хозяинъ и слышать не хотлъ такъ легко разстаться съ своей новою покупкою. Толпы мущинъ, женщинъ и дтею собрались вокругъ спорнаго мста и со всхъ сторонъ слышались крики. ‘Убейте христіанскихъ собакъ! какъ они смютъ противиться вол правоврныхъ!’ Совтъ этотъ подавали конечно т люди, которые не имли денежныхъ интересовъ въ спорномъ имуществ. Но купцы, которые потратили большую сумму на покупку блыхъ невольниковъ не имли никакого желанія приносить жертвы для удовлетворенія возмутившейся толпы. У нихъ оставалось одно средство, чтобы преодолть нечаянныя затрудненія: силою разлучить блыхъ невольниковъ, своихъ четырхъ увезть съ собой, остальныхъ двухъ предоставить покупщику, который не хотлъ возвращать купленный товаръ. Для выполненія этого плана необходимо было прибгнуть къ помощи присутствующихъ, но за этимъ дло не стало. Нсколько сильныхъ рукъ схватили Гэрри, посадили его на верблюда и крпко привязали къ сдлу. Колинъ, Билль и круманъ точно также были усажены верхомъ на ословъ и ноги ихъ были крпко связаны. За небольшую сумму денегъ, предложенную купцами, двое изъ предстоящихъ согласились сопровождать ихъ, чтобы покараулить блыхъ невольниковъ до границы Мавританской Имперіи, на два дня пути отъ этого мста. Когда купеческій караванъ готовъ былъ тронуться съ мста, одинъ изъ купцовъ обратился къ Джиму съ слдующимъ замчаніемъ:
— Скажи молодому человку — племяннику купца ‘Ради Бога выкупите насъ,’ что такъ какъ мы отправляемся въ Могадоръ только въ той надежд, что его исторія справедлива, то и доставимъ его туда, хочетъ онъ или нтъ, по если окажется, что онъ обманулъ насъ,— то пускай онъ это знаетъ: онъ долженъ умереть.
— Онъ не обманывалъ васъ, отвчалъ Джимъ: — доставьте только его и всхъ насъ его товарищей и вы сами увидите какую награду за то получите.
— Такъ за чмъ же они такъ неохотно отправляются?
— За тмъ, что не желаютъ съ нами разставаться.
— Неблагодарныя собаки! разв они не должны благодарить за сво собственное счастье? Неужто мы должны исполнять ихъ волю отъ того, что они наши невольники?
Пока продолжался этотъ разговоръ, другіе два купца выхали впередъ каравана, еще минута и Гэрри Блоунтъ и Колинъ разстались съ своимъ старымъ товарищемъ — Теренсомъ безъ всякой надежды, когда-нибудь увидться съ нимъ. Впродолженіи перваго часа путешествія Гэрри съ товарищами хали почти лежа на спин, крпко привязанные къ сдламъ животныхъ. Такая новая метода зды показалась имъ такъ непріятна, что они уполномочили крумана сообщить ихъ господамъ, что они добровольно будутъ сопровождать ихъ, не длая никакого сопротивленія, лишь бы отвязали ихъ и позволили свободно хать. Это былъ первый случай, когда круманъ далъ имъ знать, что уметъ говорить по-арабски. Сначала его порядкомъ поругали и поколотили, зачмъ онъ такъ долго скрывалъ свои знанія, потомъ блыхъ невольниковъ отвязали, и приказали имъ хать впереди всхъ, подъ строгимъ присмотромъ нанятыхъ сторожей. Путешествіе продолжалось до поздней ночи, пока караванъ подъхалъ къ высокой каменной оград, окружавшей небольшое селеніе. Невольниковъ отвели въ селеніе и тотчасъ заперли за ними ворота, хозяева ихъ вздохнули свободне, уврившись въ безопасности своего товара, съ удовольствіемъ приняли предлагаемое гостепріимство и вошли въ домъ мстнаго шейха, отдавъ приказаніе накормить невольниковъ. Посл вкуснаго ужина, состоявшаго изъ ячменнаго хлба и молока, невольники были отведены въ хлвъ, который служилъ имъ спальнею. Большую часть ночи они провели безъ сна, сражаясь съ несмтнымъ количествомъ блохъ. Никогда еще не случалось имъ встрчать блохъ такихъ огромныхъ размровъ и съ такимъ ненасытнымъ апетитомъ. Передъ утромъ, измученные плнники заснули и въ благодатномъ сн забыли свои надежды и свои муки. Не задолго до времени назначеннаго къ отъзду, разбудилъ ихъ арабъ, принесшій имъ завтракъ, тогда только они съ удивленіемъ увидли какъ высоко стояло солнце на горизонт. Зачмъ не разбудили ихъ раньше? За чмъ такое замедленіе? Въ душ каждаго зашевелился инстинктивный страхъ, врно опять какая нибудь бда, опять новая преграда на дорог къ освобожденію! Часы проходили за часами, а вс невидать ихъ хозяевъ. Бдняки терзались неизвстностью, тщетно стараясь отгадать причины, задержавшія ихъ путешествіе. Зная, что купцы непремнно хотли доставить ихъ въ Могадоръ и какъ можно скоре, моряки были уврены, что замедленіе могло происходить только отъ какой-нибудь новой, грозившей имъ бды. Около вечера пришли къ нимъ хозяева. При этомъ свиданіи осуществились вс ихъ самыя страшныя предположенія. Съ помощью крумана, одинъ изъ купцовъ объяснилъ Гэрри Блоунту, что онъ обманулъ ихъ, что шейхъ предложившій имъ гостепріимство, часто бываетъ въ Могадор и знакомъ со всми иностранными купцами и увряетъ, что тамъ нтъ ни одного купца, котораго бы звали: ‘Ради Бога выкупите насъ!’ По его увреніямъ, они видятъ теперь, что были обмануты и что доставленіемъ блыхъ невольниковъ въ Могадоръ, они только разорятъ себя, не получивъ никакой выгоды.
— Убить тебя мы не убьмъ, продолжалъ купецъ, обращаясь къ Гэрри Блоунту: — потому что мы не хотимъ понапрасну терять и время, и хлопоты, и расходы, по доставленію васъ на такое далкое разстояніе. Нтъ, своего мы не станемъ терять. Но мы увезмъ всхъ васъ назадъ на другой край пустыни и продадимъ васъ за ту цну, какую дадутъ за васъ.
Гэрри просилъ крумана передать купцамъ, что онъ не сталъ бы добровольно подвергать опасности жизнь свою и своихъ товарищей, но что его исторія справедлива, и что дйствительно въ Могадор у него есть другъ, который наврное всхъ ихъ выкупитъ. Если же во время ихъ прибытія дядя его будетъ въ отсутствіи, то и въ этомъ случа большой разницы нтъ, потому что англійскій консулъ непремнно выкупитъ ихъ.
— Скажи имъ продолжалъ Гэрри: — если они доставятъ насъ въ Могадаръ и не получатъ за насъ выкупа, то я готовъ умереть. Пускай они тогда убьютъ меня. Скажи имъ, что я прошу ихъ не продавать насъ до тхъ поръ пока они не удостоврятся, что слова мои ложь и еще прошу не длать себ и намъ вреда, ввряясь словамъ постороннихъ людей.
На эти убжденія, купцы, дали слдующій отвтъ:
— Мы слышали, что невольники, привезнные изъ пустыни въ Марокскую Имперію, прибгаютъ иногда подъ покровительство правительства, которое тогда силою освобождаетъ ихъ, ничего не заплативъ за выкупъ и такимъ образомъ люди доставившіе ихъ туда, не получаютъ даже спасибо за труды.
Одинъ изъ купцовъ, какъ видно было, готовъ былъ врить увреніямъ Гэрри Блоунта, но находился подъ вліяніемъ остальныхъ товарищей, такъ что вс доказательства молодаго англичанина, уврявшаго что его родители богаты, что онъ и его товарищи имютъ огромное значеніе въ своей стран, какъ морскіе офицеры, были напрасны и не убдили тхъ, для кого они говорились. Наконецъ купцы ушли, оставивъ Гэрри и Колина въ глубокомъ отчаяніи, между тмъ какъ старикъ Билль и круманъ казались совершенно равнодушны, къ своей будущей судьб. Угроза вернуть ихъ въ пустыню такъ ошеломила ихъ, что они казалось отъ ужаса потеряли всякую способность мышленія. Надежда, страхъ, энергія казалось покинули стараго матроса, бывало онъ всегда имлъ привычку вслухъ выражать свои мысли, а тутъ ужь и духу у него не хватало, покрайней мр ругнуть хорошенько своихъ мучителей. Поздно вечеромъ на второй день ихъ пребыванія въ селеніи, два всадника постучались у воротъ, прося гостепріимства. Долго за полночь сидли купцы съ вновь прибывшими гостями и тамошнимъ шейхомъ. Не смотря на то, они поднялись до разсвта, чтобы готовиться въ путь. Блымъ невольникамъ принеснъ былъ завтракъ съ приказаніемъ, какъ можно скоре състь его и тогда помогать хозяевамъ въ приготовленіяхъ къ дорог. Тутъ же имъбыло сказано, что ихъ везутъ назадъ въ Сахару и тамъ продалутъ.
— Идти ли назадъ или лучше умереть? спросилъ Колинъ: — по моему, вдь умирать надо когда-нибудь, а смерть кажется лучше, чмъ вс эти ужасы странствованія по пустын.
Никто не отвчалъ, отчаяніе всми овладло. Купцы принуждены были сами осдлать для нихъ ословъ, и именно въ ту минуту, когда они прибгали къ насильственнымъ средствамъ, чтобы посадить своихъ непокорныхъ невольниковъ верхомъ, имъ пришли сказать, что хаджи-пилигримъ желаетъ переговорить съ христіанами. Вскор посл этого показался одинъ изъ всадниковъ прибывшихъ въ прошлую ночь, медленными шагами приближался онъ къ невольникамъ. Хаджи былъ высокій, почтеннаго вида арабъ, съ длинною сдою бородой, закрывавшей почти всю грудь. Онъ совершилъ путешествіе ко гробу Магомета и потому имлъ право на уваженіе и гостепріимство всякаго истиннаго мусульманина, гд бы онъ ни странствовалъ. Посредствомъ крумана, онъ предлагалъ плнникамъ много вопросовъ и повидимому принималъ искреннее участіе въ судьб несчастныхъ, стоявшихъ предъ нимъ. Посл многихъ распросовъ, Хаджи узналъ имя корабля, на которомъ они потерпли крушеніе, продолжительность времени, проведеннаго ими въ невол, образъ обращенія съ ними, слдствіемъ котораго былъ ихъ жалкій изнурнный видъ. Посл этого старикъ сталъ распрашивать объ ихъ родственникахъ и друзьяхъ. Гэрри разсказалъ ему, что у него и у Колина есть родители, братья и сстры, которые теперь вроятно оплакиваютъ смерть ихъ, что они и остальные товарищи непремнно будутъ выкуплены, если-бъ только кто нибудь взялся доставить ихъ въ Могадоръ и что ихъ настоящіе владльцы общались доставить ихъ туда, но теперь ихъ отговорили отъ этого намренія ложными увреніями, что они не получатъ вознагражденія за свои хлопоты.
— Постараюсь сдлать вс, чмъ только можно помочь вамъ, сказалъ Хаджи, выслушавъ разсказъ Гэрри, переданный ему крумапомъ.— Одному изъ вашихъ соотечественниковъ я обязанъ благодарностью, и хочу заплатить ему за это. Когда я захворалъ въ Каир и терплъ недостатокъ даже въ пищ, — офицеръ съ англійскаго корабля далъ мн золотую монету. Эта монета сохранила мн жизнь и была причиной моего счастья, потому что съ ея помощью я могъ продолжать сво путешествіе и дохать до друзей. Мы вс дти одного Бога и наша обязанность помогать другъ другу. Погодите, я переговорю съ вашими хозяевами.
Старый пилигримъ обратился къ трмъ купцамъ, и сказалъ:
— Друзья мои, вы дали слово доставить этихъ христіанскихъ плнниковъ въ Могадоръ, гд за нихъ дадутъ выкупъ. Разв вы нечестивцы, и не боитесь Бога, что нарушаете данное слово?
— Мы боимся, чтобъ они не обманули насъ, отвчалъ одинъ изъ купцовъ: боимся также привезти ихъ во владнія Марокскаго императора, тамошнее правительство можетъ отнять ихъ, не предоставивъ намъ никакого вознагражденія. Мы бдные люди и почти вс наше имущество пошло въ уплату за этихъ невольниковъ. Нельзя же требовать, чтобы по ихъ милости мы разорились?
— Вы нечего не потеряете, если только доставите ихъ съ собой въ Могадоръ. Они принадлежатъ такому государству, правительство котораго не терпитъ, чтобы его подданные оставались въ невол. Въ Могадор нтъ англійскаго купца, который отказался бы дать за нихъ выкупъ, а если бы кто ршился сдлать отказъ, то врядъ ли онъ осмлится вернуться на свою родину. Боле чмъ гд-нибудь вы получите за нихъ вознагражденіе въ Могадор.
— Но они могутъ выдать себя губернатору и насъ пожалуй выгонятъ изъ Могадора, не заплативъ за нихъ ни одного доллара. Вдь бывали такіе случаи. Вотъ и добрый шейхъ здшняго селенія лично знаетъ арабскаго купца, съ которымъ именно такъ было поступлено. Онъ разорился, а губернаторъ получилъ за его невольниковъ выкупъ и положилъ его въ свой карманъ.
На такой аргументъ Хаджи не зналъ что отвчать, однако онъ скоро оправился и придумалъ планъ, какъ устранить и это затрудненіе.
— Да вы не везите ихъ въ Марокскую имперію прежде чмъ получите выкупъ, сказалъ онъ: — пускай двое изъ васъ остаются съ ними здсь, а третій детъ въ Могадоръ съ письмомъ отъ этого юноши къ его друзьямъ. Вдь вы до сихъ поръ не имли доказательства, что онъ васъ обманываетъ, и слдовательно, какъ честные люди, вы не имете право нарушать безъ причины своего общанія. Отвезите письмо въ Могадоръ и если вамъ не заплатятъ за нихъ выкупа, то длайте съ ними какъ знаете, тогда покрайней мр пина падтъ не на ваши головы.
Бо-Муцемъ, младшій изъ купцовъ, тотчасъ принялъ сторону пилигрима и энергически поддерживалъ его предложеніе. Онъ замтилъ, что Агадизъ, пограничный городъ Марокской имперіи находится на одинъ день разстоянія отъ нихъ, а оттуда до Могадора всего три дня зды. Старшіе купцы нсколько минутъ потолковали между собой и потомъ одинъ изъ нихъ объявилъ, что они ршаются послдовать совту Хаджи. Пускай Бо-Муцемъ отправляется въ Могадоръ съ письмомъ отъ юноши къ его дяд.
— Скажи юнош, сказалъ купецъ, обращаясь къ переводчику:— скажи ему отъ моего имени, что если выкупъ не будетъ уплаченъ, то онъ долженъ умереть по возвращеніи Бо-Муцема. Скажите ему это.
Круманъ сообщилъ это Герри Блоунту, который не поморщившись согласился на условіе. Клочокъ грязной, измятой бумаги, перо изъ тростника и что-то въ род чернилъ были поставлены предъ Гэрри Блоунтомъ. Пока онъ писалъ письмо, Бо-Муцемъ приготовлялся къ отъзду. Гэрри взялъ перо съ полнымъ сознаніемъ, что вся надежда на освобожденіе зависитъ отъ того, чтобы дать знать объ ихъ положеніи кому-нибудь изъ соотечественниковъ въ Могадор, съ большимъ трудомъ нацарапалъ онъ слдующія строки.
‘Сэръ, — два мичмана съ корабля королевскаго флота — корабль нсколько недль тому назадъ потерплъ крушеніе близъ мыса Бланко — и два англійскіе матроса находятся теперь въ плну, въ небольшомъ город, на одинъ день разстоянія отъ Агадиза. Податель этого письма есть одинъ изъ нашихъ владльцевъ. Онъ отправляется въ Могадоръ съ порученіемъ разузнать найдтся ли кто изъ желающихъ выкупить насъ, и если ему не удастся найти человка, который захотлъ бы дать за насъ выкупъ, то пишущій эти строки будетъ убитъ. Если вы не можете или не захотите дать за насъ выкупъ по сто пятидесяти долларовъ за каждаго, то умоляю васъ направьте этого подателя къ кому-нибудь другому, кто по вашему мннію захочетъ выкупить насъ. Третій мичманъ съ того же корабля и еще англійскій морякъ находятся также въ плну, на одинъ день разстоянія южне отъ этого мста. Можетъ быть податель этого письма, Бо-Муцемъ, согласится взять на себя, чтобы перекупить ихъ, если только согласны будутъ и за нихъ дать выкупъ.

‘Гэнри Блоунтъ’.

Сложивъ это письмо, Гэрри сдлалъ надпись: ‘Каждому англійскому купцу въ Могадор’.
Пока письмо было кончено, Бо-Муцемъ сидлъ уже на лошади, готовый къ отъзду. Получивъ письмо, Бо-Муцемъ пожелалъ, чтобы еще разъ было повторено Блоунту, что если его поздка въ Могадоръ окажется безуспшной, то никто другой кром Гэрри не поплатится ему за эти расходы. Давъ общаніе вернуться чрезъ недлю и попросивъ товарищей присмотрть и за его собственностью, Бо-Муцемъ отправился въ Могадоръ. Бо-Муцемъ былъ честный человкъ, хоть и арабскій купецъ во всхъ торговыхъ сдлкахъ онъ наблюдалъ строгую честность, — того же требовалъ онъ и отъ другихъ. Въ Могадоръ предпринялъ онъ путешествіе съ слабой надеждой въ томъ, что увренія молодаго англичанина оправдаются на дл, и съ тврдой ршимостью лишить лжеца жизни, лишь только убдится въ его обман. Онъ гораздо сильне врилъ въ слова сказанныя шейхомъ, чмъ во вс розсказни пилигрима, уврявшаго, что блые невольники наврное найдутъ друзей, которые дадутъ за нихъ выкупъ. Путешествіе сво онъ предпринялъ отчасти изъ суроваго чувства долга. По его понятію разъ давъ общаніе даже блымъ невольникамъ, онъ обязанъ употребить вс старанія, чтобъ вполн убдиться, что дйствительно ни кто не хочетъ дать за нихъ выкупъ, и тогда только онъ можетъ какъ честный человкъ нарушить данное слово. Съ настойчивостью и самоотверженіемъ столь свойственными его племени, арабъ совершалъ сво путешествіе. Перехавъ чрезъ оконечность Атласскихъ горъ, онъ прибылъ подъ вечеръ на третій день до городка обнесннаго стнами, въ трхъ часовой зд отъ извстнаго порта Могадора. Тутъ Бо-Муцемъ остановился на ночлегъ, намреваясь завтра на разсвт хать въ Могадоръ. При възд въ селеніе, онъ встртилъ человка, лицо котораго показалось ему знакомо. Дйствительно, это былъ тотъ самый гуртовщикъ, который нсколько дней назадъ купилъ у него двухъ невольниковъ, Джима и Теренса.
— О! другъ, ты разорилъ меня, воскликнулъ гуртовщикъ посл первыхъ привтствій: — я лишился этихъ проклятыхъ неврныхъ собакъ, которыхъ ты продалъ мн и теперь совсмъ пропащій человкъ.
Бо-Муцемъ просилъ объясниться, что это значить.
— Посл вашего отъзда, я старался получить какую-нибудь выгоду отъ этихъ неврныхъ, но они отказались отъ повиновенія. Я убдился, что они готовы были скоре умереть, чмъ принести мн пользу. Я человкъ бдный, слдовательно не могъ кормить ихъ даромъ, и хоть чувствовалъ большое желаніе убить ихъ, однако зналъ и то, что смерть ихъ то же не принестъ мн выгоды. На другой день посл вашего отъзда, я получилъ увдомленіе изъ Могадора, по которому требовалось мо немедленное прибытіе туда по одному очень важному длу, и полагая, что тамъ найдтся какой-нибудь безумецъ изъ неврныхъ христіанъ, который захочетъ дать мн выкупъ за своихъ нечестивыхъ земляковъ, я захватилъ съ собой и купленныхъ отъ тебя собакъ. Они завряли меня, что если я доставлю ихъ къ англійскому консулу, то онъ непремнно дастъ за нихъ хорошій выкупъ. Когда мы въхали въ Могадоръ и вступили въ домъ консула, эти собаки объявили мн, что они свободны и что я не смю взять ихъ оттуда. Ни одного піастра я не выручилъ за вс свои хлопоты и расходы. Губернаторъ Могадора и императоръ Марокскій находятся въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ съ правительствомъ этихъ неврныхъ и ненавидятъ насъ пустынныхъ арабовъ. Нтъ справедливости для насъ въ Могадор! Если и вы привезте съ собой невольниковъ туда же, то и вы точно также потеряете ихъ безвозвратно.
— Я не доставлю ихъ въ Марокскую имперію до тхъ поръ, пока не получу выкупа за нихъ.
— Да теб не получить выкупа въ Могадор. Ихъ консулъ не заплатитъ ни одного доллара, но постарается освободить ихъ даромъ.
— Но у меня есть письмо одного изъ плнниковъ къ его дяд — богатому купцу въ Могадор. Дядя заплатитъ выкупъ.
— Плнникъ обманулъ тебя. У него нтъ никакого дяди и я скоро докажу теб, что это такъ. Сюда пріхалъ могадорскій жидъ, который знакомъ со всми иностранными купцами и знаетъ ихъ языки. Пойдмъ къ нему, ты и покажи ему письмо.
Въ страх, какъ бы и въ самомъ дл, его не обманули, Бо-Муцемъ тотчасъ согласился на это предложеніе и вмст съ скотоводомъ отправился въ тотъ домъ, гд остановился могадорскій жидъ. Когда показали прізжему письмо и спросили къ кому оно написано:— онъ отвчалъ:
— Къ каждому англійскому купцу въ Могадор.
— Бисмилахъ! воскликнулъ Бо-Муцемъ:— не могутъ же вс англійскіе купцы быть дядями молодой собаки, которая написала это письмо. Ну, а скажи мн, не слыхалъ ли ты въ Могадор имени купца: ‘Ради Бога выкупите насъ!’
Жидъ улыбнулся и длая усилія, чтобы не расхохотаться во вс горло, объяснилъ на арабскомъ язык настоящее значеніе словъ: ‘Ради Бога выкупите насъ!’ Бо-Муцемъ посл этого вполн убдился, что его надули плнники.
— Дальше я не поду, сказалъ онъ скотоводу распростившись съ жидомъ:— а возвращусь къ своимъ товарищамъ. Мы убьмъ собаку-христіанина, который написалъ это письмо и продалимъ двухъ остальныхъ за сколько придтся.
— Лучшаго нельзя придумать, подтвердилъ скотоводъ: — они не заслуживаютъ свободы, и да покараетъ Аллахъ всякаго правоврнаго, который посл этого вздумалъ бы помогать имъ!
На другой день рано утромъ Бо-Муцемъ отправился въ обратный путь, возблагодаривъ Аллаха за то, что по милости его такъ скоро обнаружились ложь и плутни, которыми хотли его запутать. Съ нимъ вмст выхалъ и скотоводъ, которому будто случилась надобность отправиться по той же дорог.
— Первыхъ христіанъ, которые мн попадутся подъ-руку, я сейчасъ же куплю, сказалъ скотоводъ по дорог.
— Бисмилахъ! воскликнулъ Бо-Муцемъ: — мн странно это! Я было думалъ, что теб они и безъ того порядкомъ насолили.
— Оно такъ и есть, подтвердилъ скотоводъ:— очень понятно, почему я хочу еще накупить ихъ: отмстить мн хочется этимъ неврнымъ собакамъ — вотъ что заставляетъ меня покупать ихъ. Я заставлю работать ихъ, пока они состарются и потеряютъ послднія силы, тогда я закопаю ихъ живьмъ въ могилу.
— Въ такомъ случа купи и нашихъ, предложилъ Бо-Муцемъ: — мы продадимъ ихъ гуртомъ всхъ, кром одного лжеца. Я убью того, кто написалъ письмо. Я поклялся бородой Пророка убить его!
Повидимому оба желали скоре покончить торгъ и потому скоро согласились на условія, скотоводъ общалъ дать за каждаго невольника по десяти доллэровъ и по четыре лошади, соглашаясь и на то, что одинъ изъ его пастуховъ пригонитъ въ назначенное мсто запроданный табунъ. Вотъ теперь простакъ Бо-Муцемъ не на шутку былъ надутъ: вся исторія о вроломномъ поступк Теренса и Джима была чистйшая ложь. Прошло шесть дней, вс это время съ блыми невольниками хорошо обращались,— гораздо лучше, безъ сравненія лучше чмъ когда либо съ тхъ поръ, какъ они потерпли крушеніе. Они не терпли уже жажды, да и пищи получали боле, чмъ требовалось. На шестой день посл отъзда Бо-Муцема, его товарищи въ сопровожденіи незнакомаго мавра пришли посмотрть на плнниковъ. Тотчасъ было приказано морякамъ встать на ноги и по тщательному осмотру мавра, они заподозрили, что тутъ опять что-нибудь не такъ, и что вроятно мавръ хочетъ купить ихъ. На мавр былъ богато вышитый кафтанъ и на его толковомъ кушак висла дорогая шашка. Красивые желтые сапожки изъ марокскаго сафьяна выглядывали изъ-за широкихъ шараваровъ изъ самаго лучшаго атласа, на голов у него былъ тюрбанъ изъ дорогой шелковой матеріи ярко-пунцоваго цвта. Судя по почтительности, оказываемой ему купцами, надо было полагать, что онъ очень важная особа. Это было явно и по многочисленной свит, сопровождавшей его на превосходныхъ арабскихъ лошадяхъ. Вс его окружающее обличало, что онъ очень важный человкъ и по богатству и по вліянію. Осмотрвъ невольниковъ, важный мавръ ушолъ съ купцами и вскор посл этого круманъ узналъ отъ одного изъ подчиненныхъ мавра, что блые невольники сдлались уже собственностью богатаго мавра. При этомъ извстіи исчезли свтлыя надежды на свободу на минуту усладившія души невольниковъ, какъ громомъ пораженные стояли они нсколько минутъ въ молчаніи. Гэрри Блоунтъ прежде всхъ пришелъ въ себя, подстрекаемый необходимостью дйствовать.
— Гд наши хозяева-купцы? воскликнулъ онъ:— они не могутъ, они не должны продавать васъ! Идмъ вс къ нимъ! Слдуйте за мною.
Бросившись изъ хлва, отведннаго имъ вмсто жилища, молодой англичанинъ въ сопровожденіи товарищей прямо отправился къ дому шейха, гд остановились купцы и мавръ. Разбитыя надежды и отчаяніе волновали моряковъ, такъ что арабскимъ купцамъ пришлось выслушать большой запасъ укоровъ, которыми т осыпали ихъ.
— Зачмъ вы продали насъ? закричалъ круманъ, когда вышли купцы: — не вы ли давали намъ общаніе доставить насъ къ Могадоръ, и не вашъ ли товарищъ похалъ за полученіемъ выкупа за насъ?
Купцы были въ это время совершенно довольны собой и своей судьбой и слдовательно желали жить въ мір со всмъ міромъ. Они только что уладили дло съ большой выгодой для себя, что доставляло имъ большое удовольствіе и потому не прочь были и другимъ длать удовольствіе. Сверхъ того арабы никогда не желаютъ быть виновными даже въ глазахъ плнныхъ христіанъ,— вотъ еще причина ихъ снисходительности и готовность пуститься съ ними въ объясненія.
— Положимъ, сказалъ одинъ изъ нихъ: — положимъ, что нашъ товарищъ Бо-Муцемъ отыщетъ человка въ Могадор, который согласится дать за васъ выкупъ, но сколько вы думаете мы получили бы за васъ?
— Сто доллэровъ за меня, отвчалъ круманъ:— и по сту пятидесяти за каждаго изъ остальныхъ.
— Такъ, по за это мы должны возиться съ вами и расходоваться на васъ дорогой?
— Разумется.
— Ну вотъ видите ли, а Рейсъ Мурадъ, богатый мавръ, заплатилъ уже намъ по сту пятидесяти доллэровъ за каждаго изъ васъ. Сами посудите, что мы были бы за дураки, еслибъ потащились съ вами въ Могадоръ за тмъ, чтобы получить гораздо мене денегъ, имть гораздо боле хлопотъ и еще расходоваться на ваше содержаніе? Теперь вы уже не наши невольники, а принадлежите Рейсъ Мураду.
Когда круманъ сообщилъ это другимъ морякамъ, они поняли, что вс дальнйшіе переговоры посл этого будутъ напрасны, и что они должны покориться судьб и быть невольниками Рейсъ Мурада. По желанію Гэрри, круманъ хотлъ было развдать въ какую сторону мавръ отправится съ ними, но добился, одного только отвта, что Рейсъ Мурадъ самъ знаетъ свои дла и не иметъ привычки совтоваться съ своими невольниками о томъ, что онъ намренъ съ ними длать. Нкоторые спутники мавра отправились уже впердъ, невольникамъ же было приказано возвращаться скорй въ свой хлвъ, гд приготовленъ уже былъ обдъ. Вмст съ тмъ отданъ былъ приказъ скоре сть, потому что они должны немедленно отправляться въ дальнее путешествіе. Посл разразившагося надъ ними удара судьбы, разумется ни у кого не было апетита. Матросъ Билль съ отчаяніемъ объявилъ, что съ этихъ поръ онъ куска не положитъ въ ротъ.
— Полно, Билль, не унывай, сказалъ Гэрри:— не вс еще надежды для насъ потеряны.
— Гд он? гд эти надежды? воскликнулъ Колинъ:— я не вижу никакой.
— Вотъ видите ли, если мы будемъ переходить изъ рукъ въ руки, такъ пожалуй когда-нибудь попадмся къ такому хозяину, который и самъ захочетъ доставить насъ въ Могадоръ.
— И только-то? въ этомъ-то состоятъ вс твои надежды? спросилъ Колинъ.
— Вспомните только о Джим: — у него было пятьдесятъ хозяевъ, десять лтъ онъ томился въ рабств, а вс еще не получилъ воли, да и надежды не иметъ получить е.
— Неужто мы спокойно отправимся въ слдъ за новымъ хозяиномъ? спросилъ Колинъ.
— Непремнно,— отвчалъ Гэрри:— я ужъ и то чрезъ чуръ много упрямился, довольно съ меня. За упрямствомъ всегда слдуютъ побои. И безъ того вся моя спина исполосована въ кровь. На будущее время я намренъ только тогда сопротивляться сил, когда мн представится надежда что-нибудь выиграть, въ противномъ же случа, упорство пустая угроза.
Рейсъ Мурадъ не имлъ лишнихъ лошадей для вновь купленныхъ невольниковъ, и желая какъ можно скоре прибыть къ мсту своего назначенія, купилъ четырхъ маленькихъ, но крпкихъ лошадокъ у шейха. Пока онъ хлопоталъ о лошадяхъ и готовился въ путь, — невольникамъ приказано было торопиться обдомъ. Хотя Гэрри и уговорилъ товарищей не противиться приказаніямъ новаго хозяина,— однако они съ большой тоскою услышали, что онъ немедленно забираетъ ихъ съ собою. На вс распросы крумана для удовлетворенія общаго любопытства былъ одинъ отвтъ:
— Одному Богу вс извстно,— зачмъ вы хотите знать боле того, что Онъ открываетъ вамъ?
Въ ту минуту, какъ лошади были выведены и все было готово къ отъзду, вдругъ у воротъ произошла суматоха и въ городъ въхалъ Бо-Муцемъ, сопровождаемый скотоводомъ. Блые невольники надали завидвъ Бо-Муцема бросились къ нему на встрчу.
— Круманъ, закричалъ Гэрри:— спроси у него, получилъ ли онъ выкупныя деньги за насъ? Если получилъ, то мы свободны и они не смютъ уже продавать насъ.
— Вотъ, вотъ онъ! закричалъ старикъ Билль, указывая на скотовода, хавшаго рядомъ съ Бо-Муцемомъ.— Спросите у этого человка, куда онъ двалъ брата Джима и мистера Теренса?
Гэрри и Колинъ повернулись къ человку, отъ котораго Билль требовалъ свдній и узнали въ нмъ скотовода, которому были проданы Теренсъ и Джимъ. Круманъ не имлъ времени переводить на арабскій языкъ эти вопросы, потому что чмъ ближе Бо-Муцемъ подъзжалъ къ воротамъ, тмъ сильне закипала въ нмъ ярость. При вид блыхъ невольниковъ, онъ вн себя закричалъ:
— Христіанскія собаки! вы обманули меня! Пускай соберутся вс мущины, женщины и дти, живущіе въ этомъ город, пускай вс будутъ свидтелями лютой участи, вполн заслуженной этимъ неврнымъ лжецомъ! Пускай вс будутъ свидтелями казни раба, который ложно показывалъ, что у него есть дядя въ Могадор по имени ‘Ради Бога выкупите насъ!’ Пускай вс будутъ свидтелями мщенія, которымъ Бо-Муцемъ покараетъ неврную собаку, обманувшую его.
Какъ только разсвирпвшій Бо-Муцемъ перевлъ духъ, нсколько голосовъ закричало ему, что блые невольники проданы, въ числ ихъ и племянникъ дяди ‘Ради Бога выкупите насъ’, и проданы даже по выгоднйшей цн, чмъ они надялись сбыть ихъ въ Могадор. Еслибъ Гэрри Блоунтъ не былъ въ числ проданныхъ, то Бо-Муцемъ былъ бы вполн доволенъ новостями, но теперь онъ объявилъ, что его товарищи не имли права распологать товаромъ безъ его согласія, что онъ иметъ точно такое же право, какъ и они, распоряжаться рабами, и что обманувшая его собака не должна быть продана, но понестъ заслуженную казнь, за то, что по милости всхъ обмановъ, Бо-Муцемъ потерплъ такое продолжительное и безплодное путешествіе. Тутъ выступилъ Рейсъ Мурадъ. Мудрый мавръ мигомъ сообразилъ вс обстоятельства спорнаго дла и немедленно отдалъ приказаніе своимъ спутникамъ окружить блыхъ невольниковъ и подъ этимъ прикрытіемъ вывести ихъ изъ стнъ города. Бо-Муцемъ хотлъ было помшать этому распоряженію, но вс окружающіе воспротивились его намренію, то есть, не только мавръ и его товарищи, но и туземный шейхъ, который объявилъ, что не допуститъ пролитія крови ни одного изъ людей, пользовавшихся его гостепріимствомъ. Невольники были, посажены на лошадей, приготовленныхъ для нихъ и выведены за ограду, оставивъ Бо-Муцема къ бшенств отъ безсильной жажды мщенія. Одинъ только человкъ, вполн сочувствовалъ его ярости, это былъ скотоводъ, купившій уже Теренса и Джима и желавшій пріобрсть и остальныхъ трхъ. Подъхавъ къ мавру, онъ закричалъ, что эти рабы составляютъ уже собственность его потому, что онъ купилъ ихъ вчера и далъ за каждаго по четыре лошади и по десяти доллэровъ. Громко протестовалъ скотоводъ противъ того, что надули его, какъ онъ называлъ неудавшійся торгъ и грозилъ, что приведтъ двсти человкъ для того, чтобы вытребовать свою собственность. Рейсъ Мурадъ не обращая вниманія на эти угрозы, приказалъ своимъ подчиненнымъ отправляться въ дорогу и хотя наступала уже ночь, онъ пустился въ путь по направленію въ Агадизъ. Но передъ отъздомъ мавръ могъ видть, что его врагъ скотоводъ поскакалъ въ противоположную сторону, прямо къ своему селенію.
— Очень хотлось бы распросить этого молодца о Джим и Теренс, но теперь уже поздно, сказалъ Колинъ.
— Да, слишкомъ поздно, подтвердилъ Гэрри: — правду сказать, мн очень хотлось, чтобы вмсто мавра, онъ купилъ насъ. Тогда мы вс были бы вмст. Но что надо думать о послднемъ поворот колеса фортуны?
— Признаюсь, мн это доставляетъ удовольствіе, отвчалъ Колинъ:— прежде мы приходили въ отчаяніе зачмъ мавръ купилъ насъ, а вышло, что мы ошибались. Еслибъ онъ не купилъ насъ, то Гэрри теперь былъ бы убитъ.
— Билль, а что ты объ этомъ думаешь? освдомился молодой шотландецъ, обращаясь къ старому матросу.
— А ничего. Теперь я не намренъ ни думать, ни надяться.
— Смотрите-ка, теперь мы прямо подвигаемся къ Могадору, замтилъ круманъ, поглядывая на сверозападъ.
— Правда, подтвердилъ Гэрри туда же посматривая:— не ужели, однако мы будемъ въ Могадор, не смотря ни на что? Если такъ, то надежда намъ улыбается.
— Но Бо-Муцемъ никого здсь не нашолъ, кто бы согласился выкупить насъ, замтилъ колинъ.
— Да онъ вдь и не дозжалъ до Могадора, возразилъ круманъ:— онъ не усплъ бы вернуться такъ скоро.
— Я думаю, что круманъ правъ, сказалъ Гэрри:— намъ говорили, что Могадоръ на четыре дня разстоянія отсюда, а вдь теперь всего шесть дней, какъ отправился Бо-Муцемъ.
Разговоръ былъ прерванъ маврами, постоянно понуждавшими ихъ хать скоре. Ночь была очень темна, но Рейсъ Мурадъ не позволялъ тихо хать. Матросъ Билль объявилъ, что не привыченъ плавать на такомъ ‘сухопутномъ челнок’ и только потому держался на лошади, которая неслась вскачь, вслдъ за другими, что крпко ухватился обими руками за ея гриву. Путешествіе продолжалось до полуночи, тогда старый матросъ будучи не въ силахъ выдерживать усталость отъ непривычной верховой зды, удержалъ свою лошадь и сошолъ на земь. Напрасно мавры старались заставить его опять хать,— старый матросъ убждалъ ихъ, что если его опять посадятъ на лошадь, то онъ наврное упадтъ и шею себ сломаетъ. Когда донесли объ этомъ Рейсъ Мураду, онъ разсердился, и требовалъ объясненія, что значитъ это замедленіе. Круманъ взялся объяснить ему причину. Досада мавра вмигъ исчезла, когда оказалось, что одинъ изъ его невольниковъ могъ объясняться по-арабски.
— Хотите ли вы съ своими товарищами свободы? спросилъ Рейсъ Мурадъ.
— Каждую минуту мы о томъ только и молимъ Бога, отвчалъ круманъ.
— Такъ растолкуй же этому глупцу, что на этомъ мст свободы не отыщешь, чтобъ получить е надо хать впердъ за мною.
Круманъ немедленно передалъ это.
— Ничего больше не хочу слышать о свобод, отвчалъ Билль:— и безъ того довольно наслушался. Если кому изъ нихъ взаправду есть охота дать намъ свободу, то пускай датъ, а не общаетъ только.
Старый морякъ оставался непреклоненъ. Ни убжденія ни угрозы не могли заставить его двинуться дальше и Рейсъ Мурадъ принужднъ былъ приказать своимъ спутникамъ остановиться на отдыхъ, ршась въ этомъ мст провести остатокъ ночи. Такимъ образомъ всадники сошли съ лошадей и расположились лагеремъ. Утомлнные продолжительною и мучительною здой, Гэрри и Колинъ не могли однако заснуть, надежда на свободу такимъ ослпительнымъ свтомъ засіяла предъ ихъ глазами, что у нихъ пропала охота спать. Ни слова, и ни общанія Рейса Мурада внушали имъ надежду, — они потеряли уже вру въ слова людей. Ихъ надежды основывались на убжденіи, что они направляются къ Могадору, и что мавръ, ихъ настоящій господинъ, очень умный и смышлный человкъ, который хорошо знаетъ, что не бросаетъ по напрасну денегъ, доставляя англійскихъ подданныхъ въ Могадоръ, гд наврное получитъ за нихъ хорошій выкупъ. При первыхъ лучахъ разсвта Рейсъ Мурадъ приказалъ отправляться въ путь, и самъ выхалъ впердъ по длинной цпи песчаныхъ холмовъ. Вскор взошло солнце, и съ вершины холма видны были на четыре мили разстоянія, блыя стны города Санта-Круца или Агадиза какъ называютъ его арабы. Опустясь съ песчаной вершины, всадники выхали на равнину, покрытую плодоносными полями, тамъ и сямъ разбросаны были небольшія селенія, обнеснныя стнами и окружонпыя виноградниками и финиковыми деревьями. У одной деревушки не подалку отъ большой дороги всадники остановились на отдыхъ и тотчасъ же были приглашены жителями въ деревню. Растянувшись подъ тнью финиковыхъ пальмъ, блые плнники тотчасъ же крпко заснули. Чрезъ три часа ихъ разбудили къ завтраку, который состоялъ изъ лепешекъ и мду. Не кончили еще они завтрака, какъ подошолъ къ нимъ Рейсъ Мурадъ и вступилъ въ разговоръ съ круманомъ.
— Что это разсказываетъ мавръ? спросилъ Гэрри.
— Онъ говоритъ, что если мы будемъ хорошо вести себя и не станемъ сердить его, то онъ представитъ насъ англійскому консулу въ Могадор.
— Разумется, мы дамъ ему честное слово ни чмъ не тревожить его и сдержимъ слово, если возможно будетъ. Наврное, онъ получитъ за насъ хорошее вознагражденіе. Скажи ему это.
Круманъ повиновался. На это мавръ отвчалъ, что онъ и самъ хорошо знаетъ, что консулъ обязанъ вознаградить его, но желаетъ получить отъ нихъ самихъ письменное удостовреніе на счотъ слдуемой ему суммы. Но требованію мавра, плнники должны подписать согласіе, что за каждаго изъ нихъ слдуетъ ему выплатить во двсти доллэровъ. На это они немедленно согласились. Мавръ тотчасъ вытащилъ бумагу, чернила и перо. Рейсъ Мурадъ самъ написалъ условіе на арабскомъ язык на одной сторон бумаги, потомъ прочиталъ вс съ начала до конца круману и приказалъ ему перевести товарищамъ.
Вотъ буквальный переводъ, сдланный круманомъ:

‘АНГЛІЙСКОМУ КОНСУЛУ.

‘Насъ четверо христіанскихъ плнниковъ. Рейсъ Мурадъ купилъ насъ у арабовъ. Мы общали, что ему будетъ выдано по двсти доллэровъ за каждаго изъ насъ, если онъ доставитъ насъ къ вамъ. Умоляемъ, заплатите ему скоре!’
Гэрри и Колинъ подписали бумагу безъ малйшаго колебанія, посл чего перо было передано старому Биллю, чтобъ и онъ подписалъ. Старый морякъ взялъ бумагу, внимательно осмотрлся кругомъ себя и прямо подошолъ къ одному изъ сделъ, лежавшихъ на земл въ нсколькихъ шагахъ отъ него. Разложивъ бумагу на сдл, онъ сталъ на колна и съ великимъ глубокомысліемъ сталъ выводить сво имя. Медленно, словно минутная стрлка по циферблату двигалась рука Билля по бумаг, а голова его какъ маятникъ размахивалась на право и на лво при каждой букв, которую выводила его рука. Когда ему удалось обработать нсколько гіероглифовъ, которые по его мннію означали ‘Уильямъ Мкнилъ’, документъ былъ переданъ Гэрри Блоунту, которому приказано было написать другой точно такой же документъ на другой сторон листа, и также всмъ подписать свои имена. Рейсъ Мурадъ вс время смотрлъ какъ его невольники писали, и уврившись, что теперь уже его не обманутъ, онъ въ конц концовъ самъ руку приложилъ. За два часа до захожденія солнца вс были на лошадяхъ и выхавъ изъ воротъ, отправились по дорог на гору, гд стоялъ городъ Санта-Круцъ. На пол-дорог вдругъ показался отрядъ всадниковъ числомъ до тридцати, которые скакали вслдъ за ними. Тутъ только Рейсъ Мурадъ припомнилъ угрозу скотовода, считавшаго блыхъ невольниковъ своею собственностью. Мудрый Мавръ приказалъ какъ можно скоре хать, чтобъ успть дохать до города прежде чмъ арабы нагонятъ ихъ. Подъ блыми невольниками были маленькія лошадки, которыя не могли скоро хать по песчанымъ холмамъ, не смотря на то, что всадники были очень нетяжоловсны вслдствіе всхъ лишеній и мученій, претерпнныхъ въ пустын. Но едва они успли выхать на площадку холма, какъ арабы почти уже нагнали ихъ, разстояніе между обоими отрядами оставалось не боле полумили, тогда какъ до воротъ городскихъ была по-крайней-мр миля. Мавры неслись во весь опоръ, понуждая своихъ лошадей криками, шпорами и кнутомъ. Когда отрядъ Рейса Мурада приблизился къ воротамъ, въ это время показались передовые изъ ихъ преслдователей на вершин холма. Видя, что невольники спасены и невредимы, мавръ умрилъ ходъ своей лошади и къ воротамъ подъхалъ уже шагомъ: для такой важной особы, какъ Рейсъ Мурадъ неприлично было подъхать къ чужому городу впопыхахъ и безъ сохраненія своего достоинства. Часовые немедленно пропустили весь отрядъ. Чрезъ пять минутъ измученные, усталые плнники сошли съ лошадей и получили приказаніе отъ Рейса Мурада воздать благодарность Богу за благополучное прибытіе въ предлы великой имперіи Марокской. Мене чмъ чрезъ четверть часа пріхали и Бо-Муцемъ съ скотоводомъ и въ сопровожденіи отряда воинственныхъ арабовъ. Ярость купца за это время возрасла до крайности, казалось онъ намренъ, былъ, не откладывая въ дальній ящикъ, сдлать нападеніе на Гэрри Блоунта — главный предметъ его ярости — немедленно совершить надъ нимъ кровавую месть. Но Рейсъ Мурадъ предупредилъ его намреніе, пригласивъ полицейскаго офицера оказать покровительство ему и его собственности. Офицеръ объяснилъ Бо-Муцему, что въ стнахъ города, онъ не можетъ чинить расправу надъ другими и заставилъ его дать слово, что онъ не будетъ этого длать, то-есть и самъ останется и другихъ оставитъ въ поко. Другимъ арабамъ, его спутникомъ дано было уразумть, что они находятся въ мавританскомъ город и не могутъ безнаказанно буянить. Посл такихъ увщаній воинственная отвага степныхъ арабовъ поутихла и превратилась въ приличную зду по улицамъ цивилизованнаго города. И т, кто преслдовалъ, и т, кого преслдовали, были такимъ образомъ ограждены отъ насилія мстными законами. Каждому отряду назначенъ былъ особенный кварталъ, чмъ предотвращались по-крайней-мр на время, вс случаи къ столкновенію. На слдующее утро Рейсъ Мурадъ получилъ приглашеніе явиться къ губернатору и привести съ собою невольниковъ. Онъ немедленно повиновался этимъ приказаніямъ и вмст съ своими спутниками отправился за солдатомъ въ домъ губернатора. Бо-Муцемъ и скотоводъ давно уже предупредили его въ ожиданіи его. Вскор вышелъ губернаторъ въ большую пріемную, гд находились соперники. Губернаторъ былъ старикъ около шестидесяти пяти лтъ, прекрасной наружности и привтливаго обхожденія. При одномъ взгляд на него Гэрри и Колинъ потеряли всякій страхъ и получили полную увренность, что они могутъ положиться на приговоръ его суда. Бо-Муцемъ заговорилъ прежде всхъ. Онъ объявилъ, что вмст съ двумя товарищами купилъ четырхъ невольниковъ, и никогда не давалъ согласія продать этому мавру свой товаръ, въ особенности же одного изъ этихъ невольниковъ онъ и слышать не хотлъ пустить въ продажу. Именно этого невольника онъ теперь требуетъ назадъ, какъ свою собственность. Его товарищи сами же отправили его съ порученіемъ въ Могадоръ и въ его отсутствіе продали весь товаръ, тогда какъ онъ запродалъ уже ихъ своему другу Магомету, который тутъ же находится. Онъ, Бо-Муцемъ не иметъ уже правъ на нихъ, потому что Магометъ ихъ законный владлецъ. Посл этого былъ вызванъ скотоводъ Магометъ сдлать сво показаніе. Это было скоро сдлано. Онъ имлъ сказать только то, что купилъ трхъ христіанскихъ невольниковъ у своего друга Бо-Муцема съ платою за каждаго но десяти долларовъ и по четыре лошади, но невольники были силою захвачены Рейсъ Мурадомъ, отъ котораго онъ теперь и требуетъ ихъ. Тогда вызванъ былъ къ отвту Рейсъ Мурадъ: зачмъ онъ захватилъ чужое имущество? На этотъ вопросъ мавръ представилъ показаніе, что купилъ невольниковъ отъ двухъ арабскихъ купцовъ и заплатилъ имъ на мст по-полутораста серебряныхъ доллэровъ за каждаго. По окончаніи показанія мавра, губернаторъ сохранялъ молчаніе впродолженіи двухъ трхъ минутъ. Вдругъ повернувшись къ Бо-Муцему, онъ спросилъ:
— Предлагали ли вамъ товарищи долю въ деньгахъ, полученныхъ за невольниковъ?
— Да, отвчалъ купецъ:— только я и слышать не хочу.
— Получили ли вы или ваши товарищи двнадцать лошадей и тридцать доллэровъ отъ этого человка, который требуетъ отъ васъ трхъ невольниковъ?
Посл нкотораго колебанія Бо-Муцемъ далъ отвтъ отрицательный.
— Невольники принадлежатъ мавру Рейсъ Мураду, который заплатилъ за нихъ деньги, сказалъ губернаторъ:— теперь они его собственность и никто не иметъ права отнимать ихъ у него. Ну теперь убирайтесь вс отсюда.
Вс удалились, слышно было какъ скотоводъ уходя ворчалъ себ подъ носъ, что въ Марокко нтъ правосудія для бдныхъ арабовъ. Рейсъ Мурадъ отдалъ приказаніе своимъ спутникамъ готовиться въ путь, и въ минуту отправленія онъ попросилъ Бо-Муцема проводить его за городъ. Купецъ согласился съ условіемъ, что его другъ Магометъ скотоводъ тоже подетъ съ ними. На выразительномъ лиц Рейсъ Мурада мелькнула какая-то странная улыбка. Арабскій скотоводъ искалъ только случая возобновить свои притязанія, и охотно сопровождалъ своего товарища за заставу.
— Мой добрый другъ, сказалъ Рейсъ Мурадъ Бо-Муцему покровительственнымъ тономъ:— тебя обманули. Еслибы ты доставилъ этихъ христіанъ въ Могадоръ, какъ общалъ имъ, то тамъ уплатили бы выкупъ, какой вы бы запросили, разумется сообразно съ разсудкомъ. Я живу въ Могадор и по крайне-важному длу долженъ былъ совершить далкое путешествіе на югъ. Къ счастью, на возвратномъ пути, я встртился съ вашими товарищами и купилъ у нихъ невольниковъ. Выкупъ, который я долженъ получить за нихъ, покроетъ вс издержки моего далкаго путешествія. Этотъ Магометъ, котораго ты называешь своимъ другомъ, и который купилъ у тебя двухъ христіанъ, доставилъ ихъ англійскому консулу и получилъ за нихъ выкупу по двсти доллэровъ. По этому случаю онъ такъ усердно хлопоталъ освободить тебя и отъ остальныхъ христіанъ: ему хотлось положить въ карманъ еще нсколько лишнихъ сотень. Онъ-то и надувалъ тебя, для того, чтобъ пріобрсть товаръ по дешовой цн. Вотъ и вышло, что нтъ Бога кром Бога и Магометъ пророкъ его, а ты, Бо-Муцемъ — дуракъ!
Улики были на лицо, Бо-Муцемъ не требовалъ иныхъ доказательствъ. Онъ не сомнвался теперь, что мавръ мудрый человкъ и зналъ, что онъ длалъ, когда покупалъ невольниковъ. Скотоводъ купилъ у него двухъ христіанъ и узнавъ сколько выгоды принесло ему доставленіе ихъ въ Могадоръ къ консулу, поспшилъ выдумать сказку, чтобъ обманувъ его, Бо-Муцема, пріобрсть подешевле и остальныхъ. Вс стало ясно, на одну минуту безмолвенъ и неподвиженъ стоялъ Бо-Муцемъ, его угнетало чувство стыда за свою глупость. Скоро это чувство замнилось дикой яростью противъ человка такъ коварно насмявшагося надъ нимъ. Обнаживъ свою саблю, онъ бросился на скотовода, который слышавъ вс, что было сказано, приготовился уже къ оборон. Нельзя сказать, чтобъ арабы были очень искусны въ управленіи саблей и потому подобные дуэли у нихъ скоро ршаются. Бой между купцомъ и его врагомъ не былъ исключеніемъ, которымъ часто кончаются торговыя сдлки между арабами. У нихъ былъ отчаянный бой на жизнь и смерть, свидтелями его были блые плнники, не питавшіе особенной симпатіи ни къ тому, ни къ другому. Мусульмане вообще въ своихъ распряхъ полагаются боле на справедливость своего дла, чмъ на свою силу или искусство, и потому сознаніе въ своей неправости, разумется лишаетъ его часто искусства. Сознавая справедливость своего негодованія Бо-Муцемъ съ своими магометанскими понятіями о фатализм былъ увренъ, что для него не насталъ еще смертный часъ, — и не ошибался. Трудно было обороняться отъ такого яростнаго нападенія человку не подкрпляемому сознаніемъ своей правоты, и Магометъ-скотоводъ, сраженный смертельнымъ ударомъ, скоро лежалъ на земл въ предсмертныхъ мученіяхъ,
— Слава Богу! однимъ разбойникомъ меньше, воскликнулъ матросъ Билль, увидавъ, что хозяинъ его брата Джима испустилъ послднее дыханіе:— жаль только, что онъ не привзъ сюда мастера Теренса и Джима. Хотлось бы мн знать, что онъ съ ними сдлалъ? Куда ихъ двалъ?
— А вотъ мы узнаемъ, если какая-нибудь есть возможность, отвчалъ Гэрри: — узнаемъ прежде чмъ двинемся отсюда. Не спросить ли самого Мавра? Можетъ-быть онъ согласится и ихъ купить ради насъ.
По желанію Гэрри, круманъ хотлъ было предложить этотъ вопросъ, но былъ предупрежднъ Рейсъ Мурадомъ, который поспшно приказалъ всмъ становиться по мстамъ и продолжать путь, прерванный такимъ трагическимъ происшествіемъ. Мавръ предостергъ Бо-Муцема, чтобы онъ не всегда полагался на слова послдователей Магомета,— одинъ имъ представителей, которыхъ лежалъ у его ногъ,— потомъ сталъ во глав своего каравана и похалъ по дорог въ Могадоръ. Дорога шла по. самой неровной мстности. Иногда приходилось хать по узкой долин у морскаго берега, но вдругъ дорога шла по извилистой тропинк падь крутымъ оврагомъ.
Въ такихъ мстахъ приходилось хать по одиночк, и мавръ постоянно заботился, чтобы невольники не упали съ лошадей. Во время стоянки въ часъ по полудни для отдыха лошадямъ, круманъ перевернулъ плоскій камень и увидалъ подъ нимъ огромнаго скорпіона. Круманъ сдлалъ въ песк ямку вершковъ шести въ глубину и пяти или шести въ діаметр и вогналъ туда ядовитое пресмыкающееся. Потомъ отправился отыскивать, еще нсколько скорпіоновъ, чтобы не скучно было одному сидть въ тюрьм какъ онъ говорилъ. Почти подъ каждымъ камнемъ находилось по одному и больше скорпіоновъ. Круманъ всхъ ихъ вогналъ въ ту же ямку, гд сидлъ первый. Когда набралось до дюжины плнниковъ въ стнахъ темницы, откуда они никакъ не могли выбраться, круманъ взялъ палку и сталъ дразнить ихъ. Разсвирпвъ отъ такого обращенія, скорпіоны начали смертельный бой между собой. Блые невольники съ такимъ же любопытствомъ слдили за этимъ зрлищемъ, какъ и за дуэлью, происходившею утромъ между двумя арабами. Другими словами — они не умли бы сказать, что было хуже. Дуэль между двумя скорпіонами начиналась яростной стычкой съ обихъ сторонъ, каждый старался запустить свои клешни въ другого. Когда одному удавалось захватить въ свою власть противника, тотъ изворачивался на вс способы, вроятно прося пощады, но вс было напрасно: у скорпіоновъ пощады не датся. Врагъ спшилъ вонзить сво смертельное жало и несчастный противникъ получалъ смерть на мст. Когда вс скорпіоны были убиты, кром одного, тогда круманъ докончилъ, оставшагося побдителя однимъ ударомъ палки. На упркъ Гэрри за такую несправедливую жестокость, круманъ отвчалъ:
— Обязанность каждаго человка убивать скорпіоновъ.
Къ вечеру караванъ дохалъ до мста, называемаго жидовскій скачокъ. Это узенькая тропинка, идущая по самому краю горы, а подъ горой сейчасъ бездна морская. Дорога эта не шире четырхъ или пяти футовъ и простирается на полмили длины. На право идтъ отвсная стна утсовъ, въ иныхъ мстахъ на нсколько сотъ футъ. На лво, на четыреста футъ ниже — Атлантическій Океанъ. Нтъ спасенья для того, кто упалъ бы съ этой вершины — только одинъ Богъ можетъ спасти. Ни кустарника, ни деревца, ничего такого, что могло бы задержать падающаго. Круманъ и прежде здилъ по этой дорог и потому хорошо е зналъ. Онъ разсказалъ своимъ товарищамъ, что по этой дорог никто не здитъ въ сырую погоду, потому что тогда опасность почти неминуема. Но по ней здятъ въ сухую погоду, потому что она избавляетъ отъ томительнаго объзда въ семь миль вокругъ горы, называется же эта пропасть ‘Жидовскимъ Скачкомъ’ по слдующему случаю: Когда множество жидовъ должны были однажды длать этотъ переходъ случилось это ночью,— вдругъ на встрчу имъ многочисленный отрядъ мавровъ, ни тмъ, ни другимъ нельзя было отступать, произошло столкновеніе, много людей съ обихъ сторонъ сброшено было въ пропасть. При этомъ погибло столько же мавровъ, сколько и жидовъ, но мавры назвали это мсто жидовскимъ скачкомъ, это названіе сохранилось до настоящаго времени. Прежде чмъ пуститься чрезъ этотъ опасный переходъ Рейсъ Мурадъ имлъ благоразуміе удостовриться, не детъ ли кто на встрчу къ нимъ. Онъ сталъ кричать во вс горло, нтъ ли тамъ кого, — и не получивъ отвта выхалъ впердъ по закраин, но прежде предупредилъ своихъ спутниковъ, чтобъ они боле доврялись инстинкту своихъ лошадей, чмъ себ. Два мавра хали позади блыхъ невольниковъ для охраненія ихъ. Когда они вс уже выхали на узкую тропинку на краю бездны, вдругъ лошадь подъ Гэрри Блоунтомъ начала пугаться. Лошадь была молодая, недавно вызженная на пустынныхъ равнинахъ и никогда еще не зжавшая по горамъ. Другія лошади взбирались чрезвычайно осторожно, между тмъ, какъ лошадь подъ Гэрри, вдругъ остановилась, отказываясь идти впердъ. Въ подобномъ мст всадникъ иметъ полное основаніе встревожиться экцентрической выходкой своей лошади и Гэрри собирался уже соскочить на земь, вдругъ лошадь попятилась назадъ, словно намревалась сдлать на право кругомъ и скатиться внизъ. Молодой англичанинъ былъ позади всхъ товарищей, какъ разъ за нимъ халъ мавръ. Испугавшись за свою невредимость мавръ ударилъ ружьмъ заупрямившуюся лошадь, чтобы заставить е идти впердъ. Вмигъ несчастное животное словно обезумло и поскользнувшись, очутилось задними ногами на самомъ краю пропасти раскачиваясь всею тяжестью тла надъ бездною, а съ нею вмст и всадникъ, уцпившійся за ея шею на той же опасной и скользкой окраин. Лошадь длала сверхъестественныя усилія, чтобы не упасть въ бездну. Мордою и передними ногами упираясь о дорогу, она съ отчаяніемъ усиливалась, чтобы снова стать въ прежнее положеніе. Въ эту страшную минуту всаднику пришло въ голову необыкновенное соображеніе для спасенія своей жизни. Ухватившись за уши лошади, онъ приподнялся, поставилъ ногу на самый край пропасти, потомъ перепрыгнулъ чрезъ голову лошади, какъ разъ въ ту минуту, когда она потеряла равновсіе. Еще минута — несчастное животное полетло въ океанъ, съ глухимъ ропотомъ раздлились волны, когда ударилось по нимъ тяжелое безжизненное тло. Остальная часть узкаго уступа была пройдена безъ особеннаго труда. Когда вс благополучно совершили этотъ путь, товарищи стали радостно поздравлять Гэрри съ счастливымъ избавленіемъ отъ неминуемой повидимому опасности. Молоденькій мичманъ вс время безмолвствовалъ. Благодарныя чувства къ Богу до того переполняли его душу, что онъ не могъ уже обращать вниманія на слова людей. Вечеромъ на второй день посл перехода чрезъ жидовскій скачокъ, Рейсъ Мурадъ съ своею свитою подъхалъ къ Могадору. Но было слишкомъ поздно, ворота уже заперты, надо ждать завтрашняго утра. Гэрри, Колинъ и Билль почти во всю ночь не могли глазъ сомкнуть. Воспоминаніе о претерпнныхъ страданіяхъ въ африканской пустын и еще боле надежда на скорое освобожденіе не давали имъ заснуть. Они встали вмст съ разсвтомъ, нетерпливо, желая вступить въ городъ и узнать окончательное ршеніе своей судьбы. Но Рейсъ Мурадъ хорошо знакомый съ мстными обычаями не позволялъ имъ входить въ городъ: ему было извстно, что ране какъ чрезъ три, четыре часа никакъ нельзя тамъ приступать къ длу.
Бднымъ плнникамъ показались эти, три часа цлымъ вкомъ. Мысль о возможности скораго освобожденія до такой степени волновала ихъ, что всякая минута замедленія приводила ихъ въ отчаяніе. Вдругъ они почувствовали радостное облегченіе, когда увидли Рейса Мурада возвращавшагося изъ города. Отдавъ необходимыя приказанія, онъ выхалъ впердъ своей свиты прямо къ городскимъ воротамъ. Прохавъ нсколько узкихъ улицъ и завернувъ за уголъ, наши моряки увидли флагъ разввающійся надъ кровлею одного дома, и видъ этого флага преисполнилъ невыразимой радостью ихъ сердца: то былъ флагъ Старой Англіи! Онъ разввался надъ домомъ англійскаго консула. При этомъ радостномъ зрлищ три моряка испустили громкіе восторженные крики и бросились въ толпу мавританскихъ мущинъ, женщинъ и дтей, сообравшихся вокругъ нихъ. Рейсъ Мурадъ постучался въ ворота консульства, въ ту жь минуту ворота отворились и блые невольники бросились во дворъ. Вдругъ изъ дома также быстро выбжало двое людей — то были Теренсъ и Джимъ. Прекрасной благородной наружности джентльмэнъ лтъ около пятидесяти выступилъ впердъ и взявъ за руки Гэрри и Колина поздравилъ ихъ съ возвращеніемъ свободы. Присутствіе Теренса и Джима въ могадорскомъ консульств скоро объяснилось. Арабскій гуртовщикъ, купивъ ихъ у купцовъ, немедленно доставилъ въ Могадоръ и получилъ отъ англійскаго консула, назначенный за нихъ выкупъ: Джиму и Теренсу была возвращена свобода. Тогда онъ общалъ перекупить и остальныхъ плнниковъ и также доставить ихъ въ Могадоръ. За тмъ произошла извстная уже исторія. Консулъ безъ всякихъ отговорокъ заплатилъ общанный выкупъ и за Гэрри, Колина и Билля, но не считалъ себя вправ расходывать правительственныя деньги на выкупъ крумана, который не былъ подданнымъ Англіи. Услышавъ это, бднякъ впалъ въ глубокое отчаяніе при мысли о вчномъ рабств предстоявшемъ ему. Не могли равнодушно смотрть на эту непритворную скорбь его старые товарищи по несчастью. Они общали ему, что и онъ будетъ свободенъ. Каждый изъ мичмановъ имлъ богатыхъ родственниковъ въ отечеств свомъ, къ которымъ могъ обратиться за деньгами и потому они надялись, что въ Могадор найдтся богатый купецъ, который дастъ имъ взаймы извстную сумму. Въ этомъ разсчет не было ошибки: на другой же день были улажены вс затрудненія на счетъ освобожденія крумана. Консулъ разсказалъ объ этомъ дл многимъ купцамъ иностранныхъ державъ, тотчасъ составилась подписка и такимъ образомъ безъ труда набрана была требуемая сумма. Для трхъ мичмановъ, открытъ былъ полный кредитъ для всего необходимаго и они ждали только прибытія англійскаго корабля, чтобъ отправиться къ роднымъ берегамъ. Не долго пришлось имъ ждать, очень въ скоромъ времени, высокія мачты британскаго военнаго корабля набросили тнь на воды Могадорскаго залива. Мичманы и Джимъ немедленно заняли приличныя имъ мста, а матросъ Билль и круманъ, товарищъ ихъ, были съ радостью приняты въ число экипажа корабельнаго.
Впослдствіи вс трое изъ молодыхъ мичмановъ достигли важнаго званія и большихъ почестей въ морской служб. Счастливая судьба часто сталкивала ихъ въ жизни. Съ веслымъ смхомъ вспоминали они то время — нкогда предметъ ужаса и отвращенія — когда они были новичками въ наук рабства, называя себя ‘мальчиками въ плну’ у бедуиновъ Сахары.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека