Максим Горький
Максим Горький
Критический очерк
Критический очерк
Максим Горький, Дивильковский Анатолий Авдеевич, Год: 1905
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Присматриваясь к окружающей действительности, мы легко обнаруживаем, что человеческое общество состоит из индивидуумов, наделенных разными душевными качествами и свойствами.
Комбинации этих свойств бесконечно разнообразны, однако, определенные категории, или типы, среди них можно все же выделить.
Все они распадаются на две большие группы: первая — свойства души, отражающие подлинно человеческие ценности, вторая основана на ценностях мнимых и ложных.
К положительной категории истинно человеческих свойств относятся исключительно те свойства натуры и, соответственно, те типы поведения человека в обществе, которые направлены к соединению людей, в их основе лежат чувства, привязывающие одного человека к другому, или социальные чувства, вытекающие из них поступки именуются общественными.
Вторая категория — это свойства и поведение асоциального, антиобщественного характера, в их основе лежит крайний индивидуализм, для которого высший закон — собственная прихоть, они не наполнены никаким идеальным содержанием и достойны осуждения.
К разряду идеальных, или истинных, человеческих свойств должны быть отнесены, в первую очередь, щедрость и великодушие, презрение к деньгам, в категорию же антиобщественных входят эгоизм, себялюбие, жадность, а также властолюбие.
Приходится признать, что большинство людей обуреваемо жаждой богатства и наживы, и все вокруг покрыто пеленой заскорузлого служения одному телу. Трудно не придти к мрачному взгляду на жизнь как на свалку зверей-людей, руководимых жадностью.
Наиболее распространенный тип людей — обыватели, мещане. Они бесчисленны, как песок морской. Мещанство — это среда, где очумевшие от однообразия и скуки люди без толку грызут друг дружку и самих себя и вертятся, без исхода, как белки в колесе…
Мещане разменяли человечество на мириады разрозненных капель, из которых каждая вопит, что ‘личность свободна’, понимая под свободою отчужденность от всех других капель, право на служение самому себе, без оглядки на чужую долю.
Мещане — это персонажи, у которых вытравлены из души последние следы влечения к сверхобыденному, высокому, в то время как выше всего в людях стоит страстное стремление осуществить великое на земле. Вот почему мещанская среда есть среда угашения духа, по преимуществу. В целом же окружающий мир — это корыстное царство ‘золотого тельца’.
Поскольку это так, современное устройство жизни есть попрание человеческой сущности, черты эпохи выступают, как ужасающая, адская насмешка над естественным, над истинно человеческим, над прекрасным, над поэзией, — словом, над хлебом и водою человеческой души.
Плохо в этом мире нищим духом, социальным сиротам — имя же им легион. Плохо поэтам и философам: окружающие их условия убивают их таланты и смеются над ними. Жизнь, одержимая непролазным своекорыстием, есть синоним скучной прозы, противной их душе…
Деньги — вот квинтэссенция корысти и бездуховности, а их всемогущество — вершина зла. Идеальное начало в человеке прямо исключает всякую мысль о служении деньгам и предполагает прежде всего свободу от корыстной заразы.
Совесть восстает против влияния и могущества той прослойки людей, что стала хозяином жизни в царстве ‘золотого тельца’ — купцов и капиталистов. Они — источник порчи жизни, ее затхлого, враждебного всякой красоте духа. Они грубы, чаще всего — глупы, не имеют представления об Отечестве и ничего выше пятака не знают.
И все же, как ни достойны осуждения людские пороки, в конечном счете люди сами по себе ни в чем не виноваты. Они — не плохие, а всего лишь ‘помраченные жизнью’, не собственная злая, порочная воля, а дурная среда чаще всего определяет их злые поступки.
Все несовершенства человека целиком лежат виною на враждебном человеку состоянии междулюдской, социальной атмосферы, сам же человек — совершенство, ибо он родится идеалом. И если окружающая действительность представляет ужасающее наш взгляд колоссальное собрание человеческих уродов с ненасытным, бездонным брюхом и без сердец, — то это просто является показателем внешней невозможности для человеческого существа развиваться в иные, более ему свойственные формы.
Люди, их души — не свободны, потому что бог безмерного эгоизма, бог корысти, или, что то же самое, — капитал, опутывает и приковывает их к себе золотыми цепями. Жадный человек — раб. Настоящее сознание свободы (а свобода или несвобода всегда связаны с внутренним состоянием, сознанием индивида) возможно лишь в области бескорыстного, ибо все корыстные побуждения имеют свой корень во внешней среде, все они привязаны к средствам существования и поддержания нашего бренного тела.
Но такое положение не является фатально предопределенным и вечным. Подобно тому, как каждый индивид родится совершенством и теряет это свое качество под влиянием среды, так и само человеческое общество изначально было иным.
Было время, прекрасное время, когда природная красота и сила духа людей не знали тисков, сдавливающих их свободное развитие, когда героизм составлял истинный культ людей, а подвиги — душу жизни, как сила вообще — душу природы.
История сделала в дальнейшем из самой действительности такую сплошную фантасмагорию, где наилучшие намерения обращаются в свою противоположность, и тем самым она, история, совершила преступление против людей.
Надо вернуть человечество к той настоящей, нормальной, как бы богоустановленной жизни, к укладу, согласному с природой, просторному для человека. Надо установить привольный строй жизни целого общества вместо широкой масленицы для отдельных, хотя бы и исключительно ценных индивидуальностей.
Вернуть те времена — значит вырвать людей из рабской зависимости от ‘золотого тельца’, освободить их от корыстной заразы, придать жизни такую форму, где бы каждая личность не только внутри себя, но и во внешнем проявлении чувствовала себя свободной, не стесненной необходимостью служить, как господину, своим материальным потребностям.
Задача эта не нова, — по сути дела, к ее решению стремились лучшие умы России на протяжении многих поколений. Все русские писатели-реалисты, начиная с А.С. Пушкина, стоя на почве учения о могуществе среды над человеком, видели, как великодушные движения души встречают невозможно скверные условия для своего полного проявления, и искали жизни, стройно направленной к человеческим, а не каким-то внешним целям. Но, не находя такой жизни вокруг себя, они тщетно искали возможности ее осуществления и выводили образы героев борьбы за главенство человека.
Продолжая дело писателей и мыслителей прошлого, новые творцы, подобные Максиму Горькому, дают ручательство за достижение действительной перемены. Наступает пора изменения всего уклада жизни, жизнь ждет своего обновления, — злые духи, сумевшие в прошлом отравить, поработить героическую мощь человека, скоро будут изгнаны.
Существующие формы жизни должны быть разбиты и разрушены, и они будут разбиты и разрушены для того, чтобы создать другие, более свободные, на месте тесных.
Историческую эту задачу призваны решать, в первую очередь, герои — сильные личности, не запятнанные никакою долей рабства, воплощающие лучшие, подлинно человеческие качества и отмеченные безграничной страстью и способностью к действию… Среди малодушия и апатии окружающих герои, как маяки, указывают дорогу, жаждая схватиться с ненавистными жизненными течениями.
У новых героев новая мораль, здание которой созидается ныне различными строителями во всем мире, а не только в России. Первая и главная заповедь этой морали — решительное неприятие меркантильного духа современности, всепокупающей силы денег и ненависть к ее носителям, острое желание разорвать опутывающие людей ‘золотые сети’, уничтожить тяготеющее над всею эпохой проклятье — путы капитала.
Новый герой самодостаточен, он не нуждается ни в каком дальнейшем совершенствовании или самоусовершенствовании, новое слово есть слово гордых, самоуверенных, знающих себе цену бойцов.
Новая мораль имеет еще и ту особенность, что она основывается на нравственном монизме: она отвергает противопоставление ‘добра’ и ‘зла’. ‘Добро’ и ‘зло’ теряют свой двуликий адско-райский характер. Добрые и злые поступки более не подвергаются суждению, осуждению, одобрению, глядя по количеству заключенной в каждом из них эссенции добра или зла, они просто служат показателем свободы для героического подвига в данный исторический момент, или показателем стеснения этой свободы, причем ‘добрый’ поступок может иной раз указывать и на стеснение, так же как и ‘злой’ — на освобождение…
Но новая мораль не боится, что свою человеческую волю человек поймет, как разухабистое ‘все дозволено’, — ведь понятие о высоком, благородном, чистом, прекрасном не есть монополия добродетельных моралистов, оно есть неотъемлемая собственность каждого человека…
Приверженцы новой морали говорят: ‘позвольте все человеку, пустите его ходить, ради Бога, одного, освободите его от сковывающих его пут, и он достанет головой до неба!’
Поскольку в одиночку никакая, даже самая героическая личность не в состоянии одолеть слепые силы среды, ей требуется армия помощников. Такая армия должна состоять из более массовой разновидности сильных людей, не позабывших духовной родины человека и готовых, если понадобится, умереть за дело вождя.
Как и герои-вожди, такие воины находятся повсюду, а больше всего их — в среде множащегося в России промышленного пролетариата.
Но назрела ли в действительности задача преобразования всей жизни на основе новой морали? Не выдумка ли это досужих умов, идеалистов-фантазеров или, хуже того, авантюристов?
Нет! Героическая идея, соединяющая людей, реально существует, просто она выродилась, и это вносит в жизнь картину разлада, разброда, разъединения.
Это правда, что со времени героических периодов, о которых остались предания у всех народов, стихийные, материальные силы действовали в человеческих обществах таким образом, непрерывно в одну сторону, что самое понятие ‘цивилизация’ едва ли не стало синонимом рабского состояния человеческого духа… Но это вовсе не значит, что, в конце концов, сам стихийный процесс (совершающийся ведь над теми же людьми) не приводит рано или поздно к порогу лучшего будущего, когда сами же необходимые материальные силы властно потребуют перемен…
Многие признаки говорят о том, что История ощутила уже жажду высшей формы, занята уже новой задачей и зовет героев: ‘все наверх!’ А в России на рубеже двух веков появились уже вполне пробужденные, вполне сознательные герои и воины, чистые носители героической идеи, определившие врага и пути его одоления’.