Б. Келлерман
Б. Келлерман
Мак-Аллан
Мак-Аллан
(Из романа ‘Туннель’)
———————————————————————————
Мак-Аллан, Келлерман Бернгард, Год: 1913
Время на прочтение: 11 минут(ы)
От десяти до тринадцати лет он принадлежал к армии тех безвестных миллионов, которые всю свою жизнь проводят под землею и о которых никто не помышляет, пока не произойдет какая-нибудь катастрофа.
Аллан родился в западном угольном округе, где атмосфера была наполнена дымом, визгом фабричных свистков и сажей, которая порой дождем сыпалась на землю. Иногда все небо вспыхивало и загоралось ярким сиянием от огня гигантских печей. Поэтому самое первое и неизгладимое впечатление получено было им от огня. Этот огонь появлялся ночью на небе, точно огненные головы на толстых туловищах, и пугал его. Иногда он принимал вид пылающей горы в печах напротив, и он видел, как люди направляли на эту пламенеющую гору струи воды, превращающейся в огромное облако пара, в котором все исчезало. Люди появлялись всегда группами на улице, вдоль которой тянулись потемневшие от дыма и угольной пыли кирпичные домики. Эти люди всегда были черны, и даже по воскресным дням в глазах у них была угольная пыль.
Во всех их разговорах непременно упоминалось название шахты ‘Дядя Том’. В этой шахте работали отец и брат Мака и все остальные рабочие. Улица, на которой вырос Мак, всегда была покрыта блестящей черной грязью. В конце улицы протекал мелкий ручей, и чахлая трава, растущая по его берегам, была не зеленого, а совершенно черного цвета. Ручей тоже был грязен, и на поверхности его виднелись большие масляные пятна, отливающие на солнце разными цветами.
За ручьем начинался уже ряд печей для обжигания кокса, а за ними совершенно черные, железные и деревянные постройки, по которым беспрерывно двигались тачки. Всего больше привлекало взоры Мака огромное колесо, точно висевшее в воздухе. Оно иногда бывало неподвижным, но порой начинало вертеться с жужжанием, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее и постепенно достигало такой быстроты, что уже нельзя было разглядеть его спиц. Затем быстрое движение сменялось медленным, и колесо опять останавливалось.
Пяти лет Мак был посвящен своим братом Фредом и другими маленькими конюхами шахты в.тайну добывания денег, путем разных мелких услуг и продажи цветов и старых газет, собираемых в вагонах трамваев. Маленький Мак был очень горд, когда ему удавалось получить цент, и он всегда отдавал его Фреду, а за это — ему снисходительно разрешалось проводить воскресные дни в трактире, где собирались юные конюхи. Он достиг такого возраста, когда изобретательный мальчуган может уже разъезжать по целым дням, не платя за проезд ни одного цента.
И он жил, как паразит, пользуясь всеми движущимися экипажами для своих прогулок. Потом, однако, он уже стал работать за свой собственный счет: собирал на постройках бутылки и продавал их, говоря: ‘Отец послал меня’. Но однажды его поймали и больно избили за это, что и положило конец его прибыльному занятию.
Когда ему минуло восемь лет, отец взял его за руку и повел в шахту. Он дал Маку серую шапку и большие сапоги, которые носил его брат Фред. Сапоги были так велики, что Мак мог их отшвырнуть в другую комнату со своей ноги только одним движением. Этот день так запечатлелся в памяти Мака, что он никогда не мог позабыть его. Он и теперь еще живо помнит, как он испуганный и взволнованный, шел со своим отцем по шумному двору шахты. Работы в шахте были в полном разгаре. Воздух дрожал от крика, свиста, шума повозок, тачек и грохота вагонеток. Все находилось в движении. А на верху жужжало колесо, которое Мак уже много лет наблюдал издали. Сзади, из коксовых печей, поднимались столбы огня и облака дыма и пара. Копоть и угольная пыль точно падали с неба. В широких трубах раздавался свист. Из холодильников с шумом лилась вода, а из толстой, высокой, фабричной трубы, беспрестанно валил дым, черный, как смола.
Чем ближе они подходили к закопченному кирпичному зданию с потрескавшимися оконными стеклами, тем громче становился шум. В воздухе раздавался визг, точно кричали тысячи маленьких детей, подвергающихся истязаниям.
Земля дрожала.
— Что это кричит так, отец? — спросил Мак.
— Это уголь — отвечал отец.
Никогда Маку не приходило в голову, что уголь может кричать.
Отец поднялся с ним по лестнице большого, содрогавшегося от движения машин здания и чуть приоткрыл большую дверь.
— Здравствуй, Иоса, — сказал он. — Я хочу показать мальчугану твои машины.
Мак заглянул в машинное отделение, где какой-то че-ловек сидел на стуле и упорно смотрел в одну точку, держа руки на блестящих рычагах. Как только раздавался сигнальный звук колокола, человек передвигал рычаги, и гигантская машина приходила в действие. Мак был совершенно ошеломлен. Он никогда не видел ничего подобного. Затем отец отвел его наверх по очень крутой лестнице, по которой он с трудом поднимался в своих огромных сапогах, в другое отделение, где стоял, оглушительный шум и работали такие же мальчики, как он, запуская руки в сыпавшийся уголь, быстро выбирая из него каменную породу и бросая ее в железную тележку. Уголь двигался перед ними непрерывным потоком и, точно огромный черный водопад, падал вниз через отверстие в полу на железнодорожные вагоны и отвозился дальше.
По обеим сторонам длинного черного, потока стояли мальчики, такие же, как он, только совершенно черные, и выбирали из него камни. Один из мальчуганов крикнул Маку, чтобы он смотрел. Мак не сразу узнал его. Это был мальчик, живший с ним по соседству, у которого была заячья губа. Мак накануне с ним подрался из-за того, что тот набросился на него, когда он назвал его ‘зайцем’. Это было данное ему прозвище.
— Мы отбираем камни, Мак, — крикнул ему на ухо заяц. — Их ведь нельзя продавать вместе с углем.
Мак скоро понял в чем дело, и научился отличать по блеску и излому уголь от каменной породы. Он простоял на этой работе два года, и тысячи тонн угля прошли через его маленькие детские руки.
Каждую субботу он получал свою заработную плату, которую должен был отдать все до последнего цента своему отцу. Когда же ему минуло девять лет, он уже считал себя взрослым мужчиной и, отправляясь в свободное воскресенье в кабачок, надевал воротник и такую шляпу, какую носят взрослые. Он старался говорить, как мужчина, своим звонким голосом мальчика, проводящего целые дни среди оглушительного шума. Но он был наблюдателен и поэтому знал гораздо больше своих сверстников относительно всего, что касается угля, откуда он берется и какие вещества и газы добываются из него. Большинство мальчиков не имело ни малейшего понятия, откуда берется тот бесконечный поток угля, который изливается в вагонетки. День и ночь, не переставая, гремели железные двери шахты, день и ночь нагруженные углем вагонетки поднимались наверх и, высыпав уголь, убегали обратно.
Уголь встряхивался в огромных ситах, где и сортировался. Звук, который слышался при этом, назывался ‘криком угля’. Падающий через сито уголь попадал в бассейн с текущей водой, которая уносила его с собой, а камни опускались на дно. Промытый уголь, двигаясь дальше, проходил через пять сит с разными отверстиями. Крупный уголь опускался вниз и нагружался в вагоны.
Но десятилетний будущий инженер уже знает и то, что ни угольная пыль, ни мелкий уголь не пропадают даром. Их ‘высасывают’, пока ничего не остается.
Угольный мусор спускался по дырявой железной лестнице. Эта чудовищная лестница покрытая сероватой грязью, казалась неподвижной, но если к ней присмотреться, то можно было заметить, что она медленно, очень медленно движется, через два дня каждая ступенька достигала верха, опрокидывалась и высыпала угольную пыль в громадную воронку. Оттуда этот мусор попадал в коксовые печи, превращался в кокс, а из газов извлекались разные химические продукты. Это было химическое производство шахты и Мак знал его. Десяти лет он уже получил от отца желтую суконную куртку углекопа, повязал шерстяной шарф за шею и опустился в первый раз туда, откуда добывается уголь. Темнота и жуткая тишина галереи, куда его поставили на работу, сначала сильно угнетали его. Сперва он только учился управлять лошадью II перевозить тележки с углем под наблюдением другого юного конюха, но потом его оставили одного справляться с этой задачей, хотя в этой подземной галерее работали сто восемьдесят человек, но Мак редко видел кого-нибудь, и его постоянно окружало безмолвие могилы.
Только в одном месте этой галереи господствовал такой грохот, что два человека, работавшие там с пневматическими бурами и сверлящие скалу, давно уже должны были оглохнуть. Для Мака было настоящим событием, когда в каком-нибудь месте темной штольни показывался огонек лампочки углекопа.
Мак должен был ходить взад и вперед по пустынным черным, низким коридорам, собирать по дороге угольные повозки и отвозить их к шахте. Там он впрягал лошадь в готовый поезд и отвозил его в назначенные места. Он прекрасно изучил весь лабиринт штольней, каждую отдельную балку, поддерживающую свод, и все угольные пласты, носившие различные наименования, а также все сложное устройство дверей и вентиляций штольней. Каждый день он спускался со своими товарищами в корзине в шахту и также поднимался из нее, совершенно не думая об этом.
Там, в шахте, Мак привязался к старой белой лошади, которою он управлял, эта лошадь прежде называлась ‘Наполеон Бонапарте’, но теперь ее кличка была ‘Бонней’. Она уже много лет провела в темноте под землей и была полуслепая, но жирная, малоподвижная и очень флегматичного нрава. Мак не очень нежно обращался с нею, но все же любил ее и даже спустя многие годы с грустью вспоминал Боннея, когда видал старую, белую лошадь, запряженную в телегу.
Мак работал почти три года в штольне, когда там произошел взрыв рудничного газа, и он чуть не погиб. Эта катастрофа, о которой еще многие помнят, стоила жизни 272 углекопам, но она то и принесла счастье Маку.
Взрыв произошел на третью ночь после Троицы, в нижней части шахты. Мак отвозил назад свой поезд пустых тележек и весело насвистывал песенку, которую каждый вечер граммофон наигрывал в кабачке Джонсона. Вдруг ему послышался сквозь лязг железных тележек какой-то отдаленный грохот, и он машинально заглянул наверх. Он увидал, что деревянные балки и подпорки начали склоняться и гора рухнула. Он рванул лошадь из всей силы и громко крикнул ей в ухо, чтобы заставить ее побежать скорее. Лошадь испугалась треска, попробовала бежать галопом, вытянув свое неуклюжее тело и почти пригибаясь к земле, но груда каменных обломков завалила ее. Мак бросился бежать, как безумный. Позади него двигалась гора, но и впереди трещали балки и рушился потолок. Обхватив голову руками, он несколько раз покружился на месте, как волчок, и наконец бросился в боковой проход… Штольня обрушилась с грохотом, боковая галерея тоже затрещала, и Мак, подгоняемый градом сыпавшихся камней, побежал, сломя голову. Он бежал, вертясь как волчок, прижимая руки к вискам, крича изо всех сил.
Он дрожал всеми членами и почти совершенно обессилел. Тут он увидал, что прибежал назад в конюшню. Вероятно и старая лошадь сделала бы то же самое, если бы обвал не преградил ей дорогу. Мак должен был сесть, потому что ноги у него подкашивались. Целый час просидел он так, ничего не соображая. Наконец, он занялся своей лампочкой, которая едва мерцала, и осветил ею окрестность. Он оказался совершенно запертым. Кругом него были горы обломков и угля, закрывшие все выходы. Мак задумался над тем, как это могло произойти, но ничего ему не приходило в голову.
Так он просидел многие часы. Он плакал от отчаяния, подавленный своим одиночеством, затем немного овладел собой, и к нему вернулась его жизненная энергия. Было ясно, что в шахте произошел взрыв рудничного газа, лошадь была засыпана обвалом, но его-то наверное откопают.
Мак сидел на земле, рядом со своей маленькой лампочкой, и ждал. Он прождал час, два, потом вдруг им снова овладел ужас. Он вскочил и, взявши лампочку, отправился на поиски выхода. Он осмотрел все вокруг но нигде ничего не было видно, кроме груды обломков. Ничего, значит, другого не остается, как ждать. Осмотрев ящик с кормом, он снова сел на землю, стараясь дать своим мыслям другое течение. Он думал о погибшей лошади, о своем отце и Фреде, которые вместе с ним спустились в шахту, о кабачке Джонсона, о пении фонографа, об игре в покер…. И ему представлялось, что он бросает на ставку пять центов…, вертит рулетку и всегда выигрывает.
От этих мыслей пробудил его какой-то странный звук, точно звонок телефона. Мак напряженно прислушался. Потом вдруг он понял, что ничего не слышал. Кругом была тишина. Ни одного звука не раздавалось у него в ушах, и эта ужасная тишина была невыносима. Он засунул в уши указательные пальцы и потряс их. Потом он откашлялся и громко сплюнул. Прислонив голову к стене, он долго сидел и смотрел на солому, приготовленную для лошади. Потом улегся на эту солому с мучительным чувством глубокого отчаяния и, наконец, заснул.
Он проснулся, как ему показалось, спустя несколько часов, вследствие ощущения сырости. Лампа погасла, и он шлепал ногами по воде, когда попробовал сделать несколько шагов. Он был голоден, и, взяв горсть овса, принялся его жевать. Силя на корточках в конюшне Боннея, он смотрел в темноту и грыз одно зерно за другим, прислушиваясь с напряжением.
Но он не слышал ни голосов, ни стука, а только журчание воды и плеск водяных капель.
Темнота была ужасна. Через несколько минут он вдруг вскочил, заскрежетал зубами, и, как бешеный, бросился вперед. Он натыкался на стены, ушиб раза два голову и с бессильной злобой ударял кулаками по камню. Но эти припадки безумия длились недолго. Он ощупью пробрался назад к стойлу и начал снова жевать овес, а слезы так и струились у него из глаз.
Так он сидел часы за часами. Нигде ничего не было слышно… О нем забыли.
Мак сидел, жевал овес и думал. Его детская головка усиленно работала. У него явилось хладнокровие. Эти страшные часы должны были показать, на что он годен..
Вдруг он вскочил и, потрясая кулаком в воздухе, вскричал: — Если эти проклятые дураки меня не откопают, то я сам выберусь отсюда.
Однако он не сразу принялся копать. Снова присев на загородке стойла, он долго думал, стараясь мысленно воспроизвести план штольни, взяв за исходную точку конюшню. Пробраться через южные штольни нельзя. И если вообще можно как-нибудь выбраться отсюда, то лишь через штольню ‘Веселая тетка’ или пласт Патерсона. Мак знал, что разработка этого пласта находится в 70, 80 или 90 шагах от конюшни Это ему было наверное известно. Уголь в ‘Веселой тетке’ сделался хрупким под давлением горных пластов, а это было очень важно. Еще за час до катастрофы он говорил Патерсону: ‘Эй, Пат, Гиккинс жалуется, что мы доставляем только мусор’.
Потное лицо Пата появилось тогда перед ним, освещенное лампочкой, и Пат крикнул ему с раздражением: — ‘Пусть Гиккинс убирается к черту, скажи ему, Мак. К черту! ‘Веселая тетка’ уже вся превратилась в мусор, гора раздавила ее. Пусть же он держит язык за зубами или пусть нас переведут отсюда’.
Пат скрепил этот пласт солидными подпорками, боясь, чтобы его не завалило. Пласт был вышиной в два с половиной метра, и от него можно было пройти к седьмой штольне.
Мак начал считать шаги. Отсчитав семьдесят, он испытал чувство леденящего страха. Но, когда отсчитав еще пятнадцать шагов, он вдруг наткнулся на камень, то невольно вскрикнул от радости. Охваченный энергией, напрягая все свои силы, он тотчас же принялся за работу. Через час, стоя по колени в воде, он пробил нишу в каменной груде. Но он совершенно изнемог и, от испорченного воздуха в штольне, испытывал тошноту. После часового отдыха он снова принялся за работу. Он работал медленно и с большой осторожностью ощупывал камни и сверху и с боков, чтобы обеспечить себя от обвала. Он подпирал камнями висевшие глыбы, которые угрожали рухнуть, притащил доски и балки из конюшни, для подпорок и выкатывал прочь куски скалы. Так он проработал много часов, тяжело дыша, и наконец, совершенно обезсилев, свалился на доски и уснул. Проснувшись, он стал прислушиваться, но, так как ничего не услышал, то вновь принялся за работу.
Он копал и копал. Так проработал он несколько дней, а всего надо было пробить только 4 метра. Долго потом ему снилось, что он копает и старается пробраться через камень…
Наконец, он почувствовал, что приблизился к месту выхода пласта. Он распознавал это место по тонкой угольной пыли и рассыпавшемуся углю. Наполнив карманы овсом, он стал взбираться по пласту наверх. Подпорки его уцелели, и Мак, дрожа от радости, пробирался между ними, поднимаясь вверх. Назад он уже не мог вернуться, потому что уголь осыпался под его ногами и заваливал ему обратный путь. Вдруг он почувствовал под рукой чей-то сапог и по некоторым признакам догадался, что это был сапог Патерсона. Бедняга был тут засыпан, и это открытие так подействовало на Мака, что он долго не мог двинуться с места, скованный ужасом. Он никогда не мог вспоминать потом без содрогания эту страшную минуту. Когда он наконец овладел собой, то начал медленно пробираться дальше. Работа шла медленнее, хотя в этом месте пласты были в лучшем состоянии. Но Мак сильно ослабел и с трудом мог продвигаться вперед. Обливаясь потом и совершенно разбитый, он достиг подъема в седьмую штольню. Однако идти дальше не мог и улегся спать. Проснувшись, он медленно полез по рельсам подъемной дороги, ведущей из восьмой штольни, где он находился, в седьмую.
Наконец он выбрался наверх. Штольня была свободна…
Усевшись на корточки, он пожевал овса и затем, облизав свои мокрые руки, пошел дальше по направлению к шахте. Он также хорошо знал верхнюю часть копей, как и нижнюю, но засыпанные в разных местах штольни часто заставляли его менять направление. Он бродил часами, пока от утомления у него не зазвонило в ушах. Но он должен был пробраться к шахте во что бы то ни стало. Там есть колокол, и он может дать сигнал…
И вдруг, как раз в эту минуту, когда он начал приходить в отчаяние при мысли, что может оказаться запертым здесь, он вдруг увидал красноватые огоньки лампочек. Их было три.
Мак хотел закричать и раскрыл рот, но не издал ни звука и свалился без чувств. Возможно, однако, что он все же слабо крикнул. Двое из нашедших его людей утверждали, что они не слышали ничего, а третий говорил, что ему показалось, будто он слышал слабый крик.
Мак почувствовал, что его кто то несет. Затем он ощутил движение поднимающейся корзины, очень медленное, и на мгновение очнулся. Корзина остановилась, кто-то накрыл его одеялом и снова понес, но больше он ничего не помнил…
Мак пробыл под землею целую неделю, он же думал, что прошло только три дня.
Из всех людей, работавших в этой штольне, Мак один только спасся и вышел на свет, скорее похожим на призрак, нежели на живое существо. Его история в свое время облетела все американские и европейские газеты. Везде появились картинки, изображавшие, как его выносят из шахты, и его портрет, когда он лежал в больнице. Через 8 дней он уже был на ногах и узнал, что его отец и брат погибли во время взрыва. Мак закрыл лицо руками и горько заплакал: теперь он был совсем одинок на свете.
Источник текста: Черная страна. Сборник об угле / Под ред. И. Рабиновича и Н.Фукса. — Харьков: Госиздат Украины. ЦК КСМУ, 1923. — VIII, 188 с. : ил., 23 см. —— (Б-ка юного коммунара).