Майорша, Шпажинский Ипполит Васильевич, Год: 1878 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 52 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Драматическія сочиненія И. В. Шпажинскаго.

Томъ первый. Изданіе Третье

С.-Петербургъ

Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ, 13

1906

http://az.lib.ru

Маіорша

Драма

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Сцена: горница въ дом Карягина. Двери въ задней стн и направо. Налво окно. У правой стны простой столъ, накрытый цвтною бумажною салфеткою. У лвой сундукъ, покрытый ковромъ. Въ лвомъ углу шкафъ, верхняя половина котораго стеклянная. На полкахъ видна посуда. Нсколько простыхъ стульевъ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Авдотья Ивановна.

Авдотья Ивановна [съ черепушкой въ рукахъ, изъ которой бросаетъ за окно кормъ]. Цыпъ-цыпъ-цыпъ!.. Ш-шу, Проклятая! Аксютка, отгони Камагорку-то! хорошенько ее, хорошенько!.. Всхъ цыплятъ распугала, хохлатая… У-у ты!.. Цыпинька — цыпъ-цыпъ! Клюйте, батюшки, клюйте… Опять! [Схватываетъ палочку и машетъ ею въ окно]. Ш-шши! пропасти на тебя нтъ, шши!.. Ну, И курица! [Выбрасываетъ изъ черепка остатки корма]. Гляди же, Аксютка, чтобъ куры не забижали, да пересчитай цыплятъ-то. Коршунъ, смотри, не унесъ бы, не звай, двка, по намеднишнему! [Отходитъ отъ окна]. Изъ-подъ носа цыпленка уволокъ.

ЯВЛЕНІЕ II.

Авдотья Ивановна и Карягина.

Карягина. Маменька, какъ же Феня-то наша?

Авдотья Ивановна. А что?

Карягина. Да какъ же… Прежде, бывало, изъ шалости къ маіору бгала, а теперь вотъ ужъ третьи сутки живетъ у него. Разв такъ можно? Слышно, хозяйничать остается.

Авдотья Ивановна. Пускай себ.

Карягина. Прилично ли двушк ко вдовому въ домъ? Губитъ она себя.

Авдотья Ивановна. Ишь вдь что! Себя береги лучше, Паша. Ой, гляди въ оба, мать моя, въ оба гляди! Какъ бы Федосья Игнатьевна теб поперекъ горла не стала!

Карягина. И что Андрей Филатычъ скажетъ, какъ вернется, а ея нтъ?

Авдотья Ивановна. Вотъ что! Да я ему въ безстыжіе глаза за нее плюну, посмй что сказать! О жен думай, жену жалй…

Карягина. Разв-жъ онъ меня не любитъ, маменька? Богъ съ вами! Онъ и ласковъ со мною, и не таитъ отъ меня ничего…

Авдотья Ивановна. Разсказывай!

Карягина. И не за что ему обижать меня… Никто его больше моего любить не будетъ. Нельзя больше… Какъ узжалъ онъ на прошлой недл, обнялъ меня и говоритъ: ‘Ну, Паша, деньковъ на десять я изъ дому, по помщикамъ хлбъ буду скупать. Не скучай и чтобы у васъ безъ меня ладно да мирно было. Съ Феней не вздорьте’…

Авдотья Ивановна. Вотъ это пуще всего!

Карягина. ‘Помни: сирота она, а сироту грхъ обижать’…

Авдотья Ивановна. Безъ него забыли!

Карягина. ‘Пустяковъ въ голову не забирай. Я тебя, люба моя, ни на кого не промняю’. И поцловалъ онъ меня, въ губы и глаза поцловалъ. И еще говорилъ, маменька, такъ хорошо! Когда ласковъ, что у него за голосъ! и взглядъ какой ясный да хорошій тогда! Потомъ снялъ картузъ, перекрестился, кудрями встряхнулъ… Волосы у него, что шелкъ, золотомъ отливаютъ. Пошелъ. Статный да сильный… Любо глядть, какъ ходитъ онъ, маменька. Я его шаги издали признаю. Вороной у сарая его дожидался. И конь къ хозяину подобранъ — картина! По ше его потрепалъ, слъ въ телжку, кивнулъ мн, ударилъ возжей и покатилъ,— только пыль взвилась.

Авдотья Ивановна. Покатилъ, на недалече отъхалъ. За амбаромъ ракиту на плотин знаешь? Отсюда ея не видать.

Карягина. Ну?

Авдотья Ивановна. Подъ ракитой другое у Андрея Филатыча прощанье-то было.

Карягина. Что вы, маменька… Богъ съ вами! Ну, зачмъ!..

Авдотья Ивановна. Правду зачмъ говорить? А хоть-бы затмъ, мать моя, чтобъ ты не въ конецъ одурла. Подъ ракитою Фенька его дожидалась, да. Ту-то онъ вотъ какъ обнялъ… отъ земли приподнялъ, съ-лету!

Карягина. Перестаньте маменька…

Авдотья Ивановна. Какъ завидлъ ее, изъ телжки, словно ошпаренный, выскочилъ, а она вскинула руки-то, да какъ обовьетъ, какъ вопьется!

Карягина. Маменька, полно же вамъ… [Плачетъ]. Вдь мука!

Авдотья Ивановна. Ага, вотъ-те и не промнялъ ни на кого! Лукавилъ онъ, Паша, глаза теб отводилъ, какъ прощался, да цловалъ-то въ нихъ.

Карягина [рыдаетъ]. За что же такъ? Зачмъ?.. Лучше-бъ не то, что ласкать, а ругалъ, да билъ бы меня… Такъ бы и знать, что постыла я стала… Ну, горе, такъ горе, съ нимъ и вкъ коротать, одно-бы… А такъ-то надвое… хуже такъ, маменька, тяжко!

Авдотья Ивановна. Перестань, Прасковья, не плачь. Береги слезы-то. Плачь, когда нужно, въ цну слезы ставь, не-то больно дешевы станутъ. Слеза во-время — сила, а безъ времени — докука, мать моя. Особенно при муж этого не забудь. Теб бы все спроста: на, молъ, какова есть — вся тутъ. Въ дурахъ и свкуешь.

Авдотья Ивановна. Полно вамъ… по-пустому. [Фен]. Прасковья ничего теб не сказала, если сама ты про ‘дла’ говорить начала, теб про нихъ и знать, а намъ не требуется.

Паша [раздражительно]. На вор шапка горитъ.

Феня. Что-о?

Авдотья Ивановна. Прасковья!

Феня. Ну, теперь совсмъ поняла.

Авдотья Ивановна [въ замшательств]. Говорю — пустое.

Феня. Нтъ ужъ, пожалуйста… дуру-то изъ меня не стройте! [Взглянувъ на Пашу]. И безъ меня ихъ довольно. Такъ вотъ что! ‘Маіорша’-то выходитъ — отводъ, зацпка одна, а на самомъ дл вся штука въ Андре Филатыч! Ха, ха, ха! такъ бы и сказали! Зачмъ, мать, хитрить? Вдь я тебя насквозь вижу. Какъ вошла, да взглянула на васъ, сразу поняла, за что мн привтъ такой ласковый. Къ маіору-то вы давно меня сбыть хотли и обими крестились, что ушла я отъ васъ. Ты, мать, сама мн въ этомъ потакала, потому что опасна я здсь, душу мутить стала. А теперь говоришь, что всякъ на меня пальцемъ указываетъ и сама за это гонишь меня! Такую-то причину теб и Андрею Филатычу выставить можно, а вотъ про наши съ нимъ дла, какъ Прасковья Павловна выболтнула, попробуй, скажи! Такъ я-жъ теперь сама ему про это скажу. Пока не дождусь, не уйду отсюда!

Авдотья Ивановна. Полно, кто тебя гонитъ!

Феня. Нтъ, матушка, теперь на попятный зачмъ же? Я дло начистоту поведу. Если у маіора я трое сутокъ была, такъ дурного въ этомъ нтъ ничего. Я за нимъ за больнымъ ходила. А всталъ онъ, я — вотъ она. Да съ маіоромъ у меня свои счеты. И вправду еслибъ ‘маіоршею’ стала, Прасковь Павловн обо мн ни печаль, ни забота. Мн ли за себя заступки да береженья просить! За нее ты вотъ выступила, да промахнулась. Примтила ты, что Андрея Филатыча тянетъ ко мн, а того понять не хотла, что берегла я твою Прасковью Павловну.

Паша. Эхъ, Феня, зачмъ обманывать! Не ты ли съ нимъ подъ ракитою цловалась?

Феня. Обманывать? Зачмъ бы я стала обманывать, еслибъ мужа твоего любить хотла? Съ чего ты взяла! Да я-бъ тебя въ прахъ стерла, я-бъ ему при теб ноги велла свои цловать, и цловалъ бы, и ты бы пикнуть не смла. Обманывать! Такимъ вотъ, какъ ты, обманывать нужно, а мн… Суди, ряди меня, какъ знаешь, да если я такъ хочу, такъ мн толки-то эти, что пузырь водяной. Обманывать! Я его подъ ракитою, можетъ, за то цловала, что съ тобою онъ ласковъ сталъ, послушалъ меня, въ награду его цловала…

Паша. Не красна любовь мужа за такіе выкупы.

Феня. Ну, такъ добудь же ее ты безъ нихъ. Я посмотрю! [Уходитъ вправо].

ЯВЛЕНІЕ IV.

Т же безъ Фени.

Авдотья Ивановна. Эхъ, напрасно, Паша, задла ее! Остерегала вдь… Не говорить бы мн лучше… Дура я, дура!

Паша. Пусть ее, маменька! Въ ногахъ у нея валяться не стану. Пускай они съ Андреемъ Филатычемъ… какъ хотятъ. Пусть смются надо мною, коли любо имъ это. Я отойду, горе въ себ схороню.

Авдотья Ивановна. Не дури, Прасковья! Ни всть какой твой Андрей-отъ Филатычъ, и къ нему подойти умючи можно. Простоту брось, меня слушай.

Паша. Гд ужъ мн! По-моему, лучше горю въ глаза смотрть, чмъ въ прятки играть съ нимъ. Такъ-то, маменька. (Уходитъ въ заднюю дверь].

Авдотья Ивановна. Ишь, вдь! Ну, мать моя, поддаваться — бду накликать.— Сердита Федосья теперь, приступу нтъ. [Подходитъ къ правой двери]. Потолковать разв съ нею? [Отходить]. Нтъ, пусть-ка остынетъ.

ЯВЛЕНІЕ V.

Авдотья Ивановна и Архипъ.

Архипъ [входя]. Гд она у васъ тутъ?

Авдотья Ивановна. Кого теб, батюшка?

Архипъ. Да эта гд, умница ваша?

Авдотья Ивановна. Умница? Какой ты нынче сердитый, омичъ! Вошелъ, хоть-бы здравствуй сказалъ.

Архипъ. Да ужъ нечего, нечего! Гд? говорю.

Авдотья Ивановна. Да кто? Въ толкъ не возьму.

Архипъ [съ удареніемъ]. Маіорша. Кого-жъ намъ еще? Теперь окромя намъ никого не требуется. Вс худы стали, въ дураки вс попали, н-да! Погибель намъ безъ маіорши пришла. Ни дать, ни взять, какъ въ дом умалишенныхъ бываетъ, видали? Ходятъ тамъ такіе-то, да блажатъ.

Авдотья Ивановна. Кто же блажитъ-то, баринъ твой что-ли?

Архипъ. Стыдно, Авдотья Ивановна, срамъ! Всякаго понятія о себ ршится надо и субординацію всякую позабыть. Поймите вы это! Что, скажутъ, такое на старости лтъ съ Максимомъ Гаврилычемъ приключилось? Ну-ка, омичъ, отлепортуй. А мн что сказать? Зудъ, молъ, други милые, его обуялъ, зудъ. Тьфу!

Авдотья Ивановна. Какой же такой зудъ, Архипъ омичъ? растолкуй ты мн, батюшка.

Архипъ. А вотъ какой: мста себ человкъ не находитъ, пить, сть пересталъ, по ночамъ зудъ этотъ ворочаотъ, ворочаеть его съ боку-то на бокъ, ажъ злость возьметъ. На глазахъ она — ничего, чуть отвернулась: ‘Архипъ! гд Феня?’… ‘Архипъ, куда Фенюшка ушла?’… Тьфу! Хворалъ вотъ, три дня въ постели вылежалъ. Отчего? Думаете, правдашная болзнь прикрутила? Ни Боже мой! Тотъ же все зудъ: ссора вышла — цловаться вздумалъ.

Авдотья Ивановна. Правда?

Архипъ. А какъ бы вы думали! За то и взбучили-жъ его!

Авдотья Ивановна. Федосья?

Архипъ. О-о! Выскочилъ ко мн красный, точно изъ бани съ полка. — Что, молъ, сударь, попробовалъ?.. Тьфу!

Авдотья Ивановна. Вотъ дла-то какія!.. Никакъ Федосья идетъ. [Уходитъ въ заднюю дверь].

ЯВЛЕНІЕ VI.

Архипъ и Феня.

Феня. Теб что?

Архипъ. Максимъ Гаврилычъ прислалъ.

Феня. Зачмъ?

Архипъ. Извстно — за вами. Мало ругали его, еще хочется.

Феня. Точно что мало. Такъ ты своему Максиму Гаврилычу и скажи.

Архипъ. Н-да!

Феня. Я думала, путный онъ человкъ. Живетъ, вижу, въ грязи, стъ Богъ знаетъ какъ, во всемъ у васъ безпорядокъ…

Архипъ. Тьфу!

Феня. Ты чего?

Архипъ. Непорядокъ. А дальше-то что?

Феня. Да все тоже. Одинокій. Отчего, думаю, не помочь старику? Сжалилась, отскребла, отчистила васъ съ нимъ, а онъ чортъ знаетъ что вздумалъ…

Архипъ. За вами присламши. Врно. Слушайте-ка. Въ сорокъ девятомъ году мы съ Максимомъ Гаврилычемъ въ Венгерскую компанію ходили. Было страженіе. Вотъ одинъ черномазый возьми да и всади ему саблю въ это самое мсто [указываетъ выше лопатки]. Ну, не вынеси я Максима Гаврилыча на себ, тамъ бы ему и косточки сложить. Анъ вынесъ, и святыя Анны съ бантомъ ему повсили.

Феня. Такъ что же?

Архипъ. А то же, что никакой при насъ женщины въ то время не состояло, одни управлялись, и по сю пору — слава те Господи — живы. Грязь у насъ точно завелась, когда чистить стали, и безпорядокъ пошелъ, когда порядки вводить начали. Только всего. А вы пожалуйте, потому Максимъ Гаврилычъ приказалъ привести.

Феня. Пошелъ вонъ!

Архипъ [опшелъ]. То есть какъ же такъ?

Феня. Значитъ, уходить. Ступай!

Архипъ. Что же я ему скажу? Эдакъ придешь, неравно чубукомъ отгладитъ. Нтъ ужъ вы, Федосья Игнатьевна…

Феня. Работниковъ кликнуть, чтобъ вытолкали тебя? Пошелъ!

Архимъ [пятится къ двери]. Хмъ, командеръ какой! А вы вотъ что…

Феня [топаетъ]. Вонъ!

Архипъ. Тьфу! [Быстро вывертывается на дверь].

ЯВЛЕНІЕ VII.

Феня и Авдотья Ивановна.

Феня. Придете еще, накланяетесь!

Авдотья Ивановна [входитъ]. Никакъ ты выгнала омича-то?

Феня. Выгнала.

Авдотья Ивановна. Звать что ли приходилъ?

Феня. За мною.

Авдотья Ивановна. Рехнулись они съ маіоромъ, право!

Феня. Мать, не лукавь. ‘Маіорша’ я — къ маіору мн и уйти.

Авдотья Ивановна. Ну вотъ!.. Зачмъ не дло говорить, Феня?

Феня. Не лукавь, говорю. Сказаннаго не воротишь и къ маіору я уйду. Не потому уйду я, что вы съ Пашею этого хотли. Лебеду выполоть, да выбросить легко, а объ меня руки, пожалуй, поколешь. Такъ не поэтому, а помню я, мать, ласку и заботу твою, помню, что ты меня, подкидыша, въ дочери къ себ приняла…

Авдотья Ивановна [подходитъ съ ласками]. Фенюшка, милая моя, разв-жъ я тебя не люблю!…

Феня [отстраняется]. Нтъ, оставь это, теперь оставь. Я все помню и что нынче вышло у насъ — не забуду. Слушай же. Ради добра твоего, я уйду. Какъ устроюсь — не ваша забота. Но Андрея Филатыча попрежнему гнать отъ себя не стану, стыдить его, жену ему выхвалять тоже не стану. Это ужъ теперь ваше дло будетъ. Такъ ты и Прасковь Павловн отъ меня скажи. [Идетъ къ задней двери, но встрчается съ Териховымъ].

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Феня, Авдотья Ивановна и Териховъ.

Феня. Вы зачмъ?

Териховъ. Я?.. [Осмотрлся]. Авдотья Ивановна, здравствуй!

Авдотья Ивановна [съ поклономъ], Здравствуйте, батюшка.

Териховъ. Я-то?

Феня. Ну да, вы-то.

Териховъ. Архипа посылалъ…

Феня. Съ чмъ ушелъ вашъ Архипъ, съ тмъ и вамъ отправляться. [Заглянула въ окно]. Мать, тебя Провъ на крыльц дожидается.

Авдотья Ивановна. Пойду, матушка, пойду. [Уходитъ]. Феня. Ну?

Териховъ. За тобою я, Феня.

Феня. За мною? Въ ум вы, иль нтъ?.. Поцловщикъ, ха-ха-ха!

Териховъ. Опять свое!

Феня. Конечно. Съ чего-жъ это взяли-то? Иль старина вспомнилась, когда любовь силою бралась, да прихотью барскою? Слышали про васъ разсказы хорошіе, ха-ха! А я-то вамъ въ какія-жъ далась?

Териховъ. Позволь, Феня…

Феня. А то можетъ прельстить меня вздумали?

Териховъ. Довольно теб, довольно!.. Вдь было… Что сызнова начинать! Ну, впередъ… не того… не стану. Ты вотъ такая хорошая, что какъ и бранить-то меня?

Феня. Хорошая?

Териховъ. Говорилъ, знаешь…

Феня. Какъ же, какъ же! Такая хорошая, что вамъ дурить позволительно? Резонъ. А потомъ что?

Териховъ. А ты меня пожалй, хоть крошечку пожалй!.. Какъ же тутъ быть, если я… вотъ не могу безъ тебя, не могу — и баста. Нтъ тебя — все не такъ, ну, не глядлъ бы… Да что толковать! [Садится].

Феня [лукаво гладитъ его по голов]. Бдненькій! не можетъ!

Териховъ [схватываетъ ея руку]. Голубушка!

Феня [бьетъ по рук]. Опять! [Отходитъ]. Вотъ бдненькій-то! Какъ же, значитъ, Феня отовсюду глядитъ на васъ, куда ни посмотрите? Закрылъ глаза — опять Феня. Заснулъ — Феня-же… ластится, нжитъ, голубитъ, дышетъ какъ слышно, а?!

Териховъ. Ахъ, не говори! лучше не говори!

Феня. Ха-ха-ха!.. Хорошо! дрожь пробираетъ, душ-шно! А проснулся, глядь: въ ногахъ лежитъ старый песъ, трубка возл валяется, бабушка съ портрета глядитъ, какъ яблочко печеное сморщилась! Только всего. Вотъ-те и Феня!

Териховъ. Слушай, Феня. Я одинокій. Иди ко мн, все твое будетъ.

Феня [сдвинула брови]. Посулы!

Териховъ. Не посулы… а все же годится. Человкъ я не бдный… Хорошо тому и оставить, кого любишь. Иди, Феня. Госпожа, хозяйка будешь полная.

Феня. Какая-жъ я у васъ буду хозяйка? Родня я вамъ что ли? Хозяйка-то въ дом — жена. А за васъ кто пойдетъ? Ишь сидитъ какой, хорошъ!

Териховъ. Жена… Жена-то хороша, когда мужа любитъ.

Феня [серьезно]. Если выйдетъ, такъ будетъ любить. [Лукаво на него смотритъ]. Ха-ха-ха!

Териховъ. Ну вотъ, теб все смшно!

Феня. Конечно! Вдругъ такой-то мужъ, да ластится. Мсяцъ взойдетъ [треплетъ его по лысин] — макушка свтится, займется заря — жену румянить, у мужа — морщины считать, ха-ха-ха! [Ршительно]. Ну, Максимъ Гаврилычъ, вставай, пойдемъ!

Териховъ. Со мной?!

Феня. Я вдь… жалостлива! Такъ ужъ и быть!

Териховъ. Голубушка, пойдемъ! Вотъ утшила!

Феня. Стой, стой! Мы вотъ какъ пойдемъ [проворно надваетъ ему на голову платокъ косыночкой], вотъ какъ. Не смть трогать, ни-ни!

Териховъ. Что за дурачество! [Сдергиваетъ платокъ]

Феня [отходить, сухо]. Идите.

Териховъ. А ты?!

Феня. И не подумаю.

Териховъ. Какъ! ты же хотла?..

Феня. А теперь не хочу. Отправляйтесь.

Териховъ. Полно, Феня!

Феня. Не хочу.

Териховъ. Э-э, упрямство! Нехорошо. То — иду, то вдругъ…

Феня. Я иди, няньчайся съ вами — пріятно! А вамъ въ пустякахъ трудно по-моему сдлать?

Териховъ. Но вдь это же капризъ, смшно, наконецъ.

Феня. Смшно, и ступайте.

Териховъ. Изъ-за глупаго платка… Ребячество. [Оглядывается]. Ну, на… [подаетъ ей платокъ], если теб такъ ужъ хочется… на надвай!

Феня. Теперь сами надньте.

Териховъ. Фу ты! сами!.. Очень это будетъ красиво! сами!… [Оглядывается]. Глупо! [Въ нершительности, надть или нтъ]. Маскарадъ какой выдумала!.. Ну! [Надваетъ платокъ. Феня хохочетъ].

Авдотья Ивановна [вошла изъ задней двери, всплеснула руками, въ сторону]. Мать моя!

Феня. Гляди, мать: не маіоръ, а баба, ха-ха! [Сдергиваетъ съ него платокъ]. За то я къ нему и пойду. [Беретъ его подъ руку].

Авдотья Ивановна. Федосья, ты это куда?!

Феня. Прощайте, лихомъ не поминайте и къ намъ съ Максимомъ Гаврилычемъ милости просимъ въ гости. А Андрей Филатычъ и безъ зова придетъ. [Уходитъ съ маіоромъ въ заднюю дверь].

ЯВЛЕНІЕ IX.

Авдотья Ивановна, Паша и Иванъ Хохуля.

Авдотья Ивановна. Ну, двка! Не шутя, знать, дло задумала.

Паша [входить]. Маіоръ былъ?

Авдотья Ивановна. Какъ же, Федосья бабою его обрядила. Вмст ушли. На новоселье звала.

Паша. Неужели, маменька, она въ самомъ дл жить у него останется?

Авдотья Ивановна. Того натворитъ, что всхъ удивитъ. Какъ вздумается ей, такъ и свертитъ Максима Гаврилыча.

Хохуля [входитъ]. Хозяинъ детъ!

Авдотья Ивановна. Правда?

Паша. Видлъ? Откуда?

Хохуля. Отъ Виногробья, надо быть. Только изъ Двкина яра вызжать сталъ, я и примтилъ.

Паша [въ волненіи]. детъ!.. Маменька!..

Авдотья Ивановна [торопливо достаетъ изъ шкафа чайную посуду]. Нечего попусту метаться, постой! [Хохул]. Самоваръ, чай, посплъ? Тащи-ка, Иванъ, поживе! [Хохуля уходитъ]. А ты, Паша, бги, сливки неси.

Паша. Сливки?.. Сейчасъ… Нтъ ужъ, маменька, я лучше встрчать побгу. Вы тутъ сами…

Авдотья Ивановна. Да постой, ошаллая, куда? Онъ еще за версту.

Хохуля [вноситъ самоваръ]. Еще далече.

Паша. Шибко детъ?

Хохуля. Такъ и валитъ!

Паша. Нтъ, ужъ я побгу. За плотиною встрчу. [Порывается къ двери].

Авдотья Ивановна. Помни, Прасковья, на плотин ракита стоитъ. [Паша медленно притворяетъ распахнутую ею дверь и тихо отходитъ]. Иванъ, возьми ключъ! [подаетъ ключъ]. На погреб сливки въ желтомъ кувшин собраны, принеси. [Хохуля уходитъ]. Что призадумалась? Ну, лети на встрчу-то, висни на шею! Чего же? Ты его цловать, а онъ по сторонамъ глядть: не видать ли гд Фени, не ждетъ ли, какъ намедни, опять подъ ракитою.

Паша. Маменька, лучше ли вы длаете, или хуже? Ужъ и не знаю. Все я забыла, какъ услыхала, что детъ онъ, все забыла, сердце забилось, въ глазахъ онъ, какъ живой, стоитъ, а вы однимъ словомъ все вышибли. Лучше разв? Увидалъ бы, какъ рада ему, какъ ждала, и стыдно бы стало, что не моя ему встрча желанна. Онъ добрый, и ласка моя сердечная, да хорошая, въ душу ему вошла бы. А вы… подъ корень ржете… [Замтивъ мужа въ окно, вспыхнула, встрепенулась]. Вотъ онъ! Во дворъ възжаетъ! Андрюша! [Бросается навстрчу въ заднюю дверь].

Авдотья Ивановна. Полетла! Не жалй себя, въ грошъ и онъ не поставитъ. [Сумрачно смотритъ въ окно. Хохуля вноситъ сливки и уходитъ]. Ишь повисла!.. [Отходитъ]. Эхъ, простота!

ЯВЛЕНІЕ X.

Авдотъя Ивановна, Андрей Карягинъ и Паша [за нимъ].

Андрей. Ну, какъ васъ тутъ Богъ милуетъ? Здравствуй, матушка! [Подаетъ ей свертокъ]. Вотъ теб изъ города гостинецъ. А это, Паша, теб. [Даетъ свертокъ жен. Въ рукахъ у него еще свертокъ. Оглядлся и молча кладетъ его на стулъ].

Паша [цлуя Андрея]. Спасибо теб, милый! Вспомнилъ.

Авдотья Ивановна. И меня, старую, не забылъ. Благодаримъ покорно. Обдать станешь, или чайку?

Андрей [садится]. Нтъ, чаю давайте. Обдалъ. [Оглядлся еще разъ. Жена проворно наливаетъ и подаетъ ему чай]. Такъ все благополучно?

Авдотья Ивановна. Слава Богу!

Андрей. И на мельниц?

Паша. Дожди были. Воды прибыло, вс поставы работаютъ. — Завозу много.

Андрей [пьетъ чай съ молокомъ въ прикуску]. Ну, и ладно. А я длишки обдлалъ — ничего. Денегъ въ банк дали. Пшеницу закупилъ выгодно, по восьми съ полтиною, а то и дешевле. Съ Баландинымъ по семи съ полтиною кончилъ. Жена у него модница, какъ ни какъ, только денегъ давай — наряды шить, а въ земельный платить подойдутъ сроки — не забота. Продадутъ землишку, какъ Богъ святъ. На нтъ съдутъ, какъ другіе прочіе господа. Кривогузовъ въ город на ихній хуторъ недаромъ нацливается. Нацапалъ онъ этой дворянской земли страсть сколько.— Ну-ка, Паша, стаканчикъ еще… Да. Къ Сладневу Сергю Дмитричу зазжалъ. Маіору нашему пріятель. [Оглядывается опять. Молчитъ. Нахмурился].

Авдотья Ивановна. У Сладнева тоже пшеничку купилъ?

Андрей [уже недовольнымъ тономъ]. Какая у него пшеница! Ширъ одинъ, и тотъ скотина повытолкла. Господинъ Сладневъ не нынче-завтра совсмъ пропадетъ. Лсъ пролъ, земли добрую половину пролъ, крохи теперь додаетъ. Не нашему маіору чета. Ужъ сколько я къ этому изъ-за мельницы подъзжалъ и деньги давалъ хорошія — уперся. Кряжистъ, шутъ его возьми! [Озирается]. А что же Фени не видать?.. Чего молчите?

Авдотья Ивановна [отходя зачмъ-то къ шкафу]. Къ маіору ушла.

Андрей. Къ маіору?!.. Какъ такъ ушла?!

Авдотья Ивановна. Совсмъ ушла, жить.

Андрей. А-а! [Встаетъ и сверкающими глазами обводитъ жену и тещу]. Спроворили?!

Авдотья Ивановна. Не маленька она, свой разумъ есть.

Андрей [гнвно ударяетъ по столу]. Спроворили, говорю! [Молчаніе]. Знаю, въ чемъ дло! Склыки бабьи, сплетни, раздоръ — вотъ это что! [Жен]. Не говорилъ я, какъ узжалъ, чтобы ссоръ безъ меня не заводить? Не приказывалъ, чтобы смирно было у васъ? Ну?

Паша [робко]. Мы не ссорились… сама она…

Андрей. Лжешь! Ступай, вороти. Чтобы сейчасъ съ тобою домой шла. Иди!

Паша. Не посылай ты меня, Андрей Филатычъ, ради Господа! Пошли другого кого.

Андрей [схватываетъ ее за руку и ведетъ къ двери]. Нтъ, ты!! Сейчасъ идти! Ну!

Авдотья Ивановна. Иди, Паша. Пусть люди скажутъ, что мужъ жену за любовницей посылаетъ. ,

Андрей [на старуху]. Молчать!.. О-о, такъ-то вы! [Паша плачегъ]. Хорошо! [Зоветъ въ окно]. Иванъ,подь-ка сюда! [Ходитъ большими шагами]. Хо-ро-шо!

Авдотья Ивановна. На что лучше!

Паша [подбгаетъ къ матери]. Маменька, перестаньте! Что вы?

Авдотья Ивановна [отстраняясь]. Твое дло ревть.

ЯВЛЕНІЕ XI.

Т же и Иванъ.

Андрей. Иванъ! Сходишь сейчасъ къ маіору, къ Федось Игнатьевн… Скажи, молъ, пріхалъ Андрей Филатычъ и приказываетъ ей домой идти. Приказываетъ, такъ и скажи! Противиться будетъ, волокомъ тащи. Безъ нея ворочаться не смй.

Иванъ. Слушаю.

Андрей. Скажи — сраму на свой домъ я не потерплю и безчестить себя не дамъ, потому изъ моей она семьи, а не чортъ-всть откуда.

Авдотья Ивановна. Полно, о томъ ли забота, Андрей Филатычъ?

Андрей. Ка-акъ?!

Паша. Маменька, да молчите вы, ради Бога!

Андрей [Ивану]. Иди! Исполнить въ точности! Не то, скажи, я маіорское гнздо въ пухъ разнесу. Такъ и скажи. Коли самъ за нею приду, маіору дюжины реберъ не досчитаться. Слышалъ? Противиться будетъ, тащи волокомъ. Ну, живо! [Иванъ уходитъ.]. А васъ, васъ за эту штуку проберу посвоему!

Авдотья Ивановна. Въ томъ вся наша вина, что насъ же ты обидлъ.

Андрей. Смутницы вы, выдумщицы! На срамъ двку толкнули… чтобъ васъ!.. [Жен]. Худое что видала за нами, что приревновала-то къ ней? Говори! [Старух]. Какая-жъ она мн любовница! Кто что знаетъ?.. Ну, докажи! А я клеветнику ротъ зажму, такъ зажму, что онъ своими-жъ зубами языкъ свой откуситъ поганый. Знаешь ты это?

Авдотья Ивановна. Твоя воля срамиться, Андрей Филатычъ. Пожалуй, бей меня и жену заодно. И маіору ребра пересчитай. Ужъ бить, такъ бить, чтобъ по всему околотку гремло, да вой шелъ. За что? скажутъ люди.— Чего расходился такъ Андрей-отъ Филатычъ? А вотъ за что: жена, по дурости, его любитъ, а Федосья, отъ ума, любить не желаетъ, къ маіору ушла. На что лучше причина!

Андрей. Брешешь ты, старая! Не выжили вы ея, ну?

Авдотья Ивановна. И, Андрей Филатычъ! Кто ее выживалъ! Прежде она къ маіору не бгала, что ли, при теб-то? Ты, вотъ кипишь, а дло уразумть не желаешь. А просто оно. Врь мн — не врь, какъ угодно, а мтитъ Федосья Игнатьевна теб въ хозяйки, въ заправскія маіорши попасть. По уши въ нее маіоръ-то. А она ему разв такъ волю дастъ? Женись… И женитъ, скорешенько. А ты, на что ей нуженъ, чужой мужъ?..

Андрей. Ну, ну, ну! Говори, да не заговаривайся! [Жен]. Прасковья, по вол Федосья къ маіору ушла? Правду говори, не то…

Паша. Она у него три дня кряду жила… Я маменьк говорила… Потомъ пришла, хотла тебя дожидаться.

Андрей. Ну?

Авдотья Ивановна [въ сторону]. Прорвется, того и гляди! [Карягину]. За нею маіоръ гонца, а слдомъ и самъ припожаловалъ.

Андрей. Самъ!.. Ну?

Авдотья Ивановна. Вмст и ушли, только всего.

Андрей [вспыхнувъ опять]. А чего-жъ вы не удержали ея? Зачмъ пустили?

Авдотья Ивановна. Теперь въ этомъ виновны. Эхъ, Господи! А самъ бы ты удержалъ? Ну-ка! Не знаешь разв, какова Федосья въ хотньи своемъ? Чудно!

[Иванъ боязливо выставляется въ двери].

Андрей [Ивану]. Что-жъ ты!.. Одинъ?.. Да входи!

Иванъ [входитъ]. Ничего не подлаешь съ нею, Андрей Филатычъ. Сталъ ей все это говорить, какъ приказывали, а она, знай, хохочетъ-те, заливается…

Андрей. Чертъ! Сказано силою привести!

Иванъ. Я было того… ухватилъ, значитъ, ее, а она ляскъ меня [показываетъ на щеку], вывернулась, да бчь… Стала на крыльц, да кричитъ мн: ‘скажи поди, Андрею Филатычу’…

Андрей. Ну?

Иванъ. Да я не смю.

Андрей. Говори, не то!..

Иванъ. ‘Скажи, молъ ему, что онъ меня’…

Андрей. Что ‘меня’, что?

Иванъ. Хмъ! да… ‘прозвалъ’.

[Картина: Карягинъ отвертывается и сумрачно глядитъ исподлобья. Паша боязливо засматриваетъ ему въ лицо. Старуха, отвернувшись, усмхается. Иванъ съ плутовскою рожей почесываетъ затылокъ].

ЗАНАВСЪ.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Сцена: комната въ дом Терихова, съ простою, но опрятною обстановкою. Три двери: по бокамъ и въ задней стн.

ЯВЛЕНІЕ I.

Любавинъ [входитъ при поднятіи занавса, робко озирается и мнетъ въ рукахъ форменную фуражку]. Ахъ!.. вс-то у насъ теперь въ казначейств по мстамъ, а я? Бывало до города версту въ четверть часа промахнешь, раньше городскихъ явишься. А теперь!.. Прідетъ казначей, Иванъ Павлычъ, гд — спроситъ — Любавинъ? Ахъ, здсь Любавинъ, вотъ гд!.. Какое ужъ тутъ казначейство! Намедни слъ за кассовую книгу, да вмсто дла сталъ Федось Игнатьевн стихи сочинять. Увидалъ бухгалтеръ. ‘Это что? какая-такая Федосья у тебя тутъ?!’ Хохотъ, срамъ! Вс теперь ‘Федосьей’ зовутъ, Проходу нтъ… Маменька женить собирается. ‘Какъ женю, говоритъ, такъ всю эту дурь по Федось Игнатьевн какъ рукой сниметъ’! Какъ же дурь!.. Да я женить и не дамся. Что она, въ самомъ дл! [Конфузливо пятится при вход маіора].

ЯВЛЕНІЕ II.

Любавинъ, Териховъ и потомъ Фена.

Териховъ. Ты? Отчего не на служб? Сегодня какой день? Праздникъ разв? Что ты въ самомъ дл баклушничаешь!

Любавинъ. Я… я нездоровъ-съ.

[Феня входитъ. Любавивъ не видитъ ея].

Териховъ. Нездоровъ? А сюда бгать здоровъ? Иди-ка въ свое казначейство, маршъ!

Феня. Оставьте его! Пойдемъ, Тиша, малину со мной обирать. На стол тамъ корзинка стоитъ [указываетъ на правую дверь]. Принесите. [Любавинъ бросается за корзинкой].

Териховъ [вспыльчиво]. Что за глупости, Феня! [Повертывается на каблукахъ и уходитъ въ лвую дверь. Феня провожаетъ его насмшливымъ взглядомъ].

Любавинъ [входитъ съ корзинкою въ рукахъ и, потупясь, подаетъ ее]. Не идти ли ужъ мн? Максимъ Гаврилычъ маменьк скажетъ.

Феня. А по малину со мной не хотите?

Любавинъ. Ахъ, Боже мой! Не только малину, я все, все хочу съ вами, Федосья Игнатьевна!

Феня. А на службу зачмъ не ходите, а? [Деретъ его за ухо]. Вотъ-же же вамъ, вотъ!

Любавинъ [схватываетъ ея руку и покрываетъ поцлуями]. Ахъ… что-жъ это! Я… я съ ума сойду…

Териховъ [входитъ]. Кхмъ! [Любавинъ вспыхнувъ и не знаетъ, куда дваться]. Для жены мой, Федосья Игнатьевна, такъ неприлично-съ, прямо скажу — не прилично. Надо это понять-съ! И если я женился на васъ, такъ это… это не шутка-съ.

Фння [взглянула на мужа и протягиваетъ Любавину руку]. Цлуйте, я позволяю. [Любавинъ мнется]. Какой вы! цлуйте! [Любавинъ смущенно и неловко цлуетъ ея руку].

Териховъ. Изъ рукъ вонъ! [Опять круто повертывается на каблукахъ и съ трескомъ уходитъ въ лвую дверь].

Феня. Ха-ха-ха!

Любавинъ [съ тяжелымъ вздохомъ]. Нтъ, ужъ я лучше пойду-съ…

Феня. Куда мн вздумается. [Зоветъ]. Максимъ Гаврилычъ! [За дверью выразительный кашель]. Идите же, если зову!

Териховъ [входитъ сердитый и взволнованный]. Ну-съ?

Феня. Я съ Тихономъ Степанычемъ пойду не въ садъ, а въ рощу, подальше отъ васъ.

Териховъ. Да-съ!

Феня. Гулять мы будемъ долго, рука объ руку. За ручей пойдемъ. Тихонъ Степанычъ перенесетъ меня черезъ ручей на рукахъ.

Териховъ. Да-съ!

Феня. Вернемся не скоро. Вы отправляйтесь съ Архипомъ въ садъ и наберите намъ малины. [Подаетъ ему корзинку].

Териховъ. Малины-съ.

ЯВЛЕНІЕ III.

Т же и Архипъ [выглядываетъ въ дверь].

Феня. Я вамъ за это принесу мухоморъ. [Териховъ сильно бросаетъ корзинку].

Архипъ. [Въ сторону]. Сълъ!

Феня [Любавину, который бросился поднимать корзинку]. Не трогайте. Максимъ Гаврилычъ подниметъ. Поднимите, Максимъ Гаврилычъ!

Териховъ. Я… я… я не китайскій болванчикъ, замтьте!

Феня. Поднимите.

Териховъ. Поднять не трудно, но я… Это глупо, дурачество!

Феня. И поднимите, если не трудно.

Териховъ [быстро поднялъ корзинку и съ трескомъ ставитъ ее на столъ]. Вотъ-съ! [Уходитъ въ лвую дверь].

Архипъ [входитъ]. Тьфу!

Феня [равнодушно оглянулась на Архипа, Любавину лниво и холодно]. А вы, птенчикъ, ступайте въ свое казначейство.

Любавинъ. А какъ же въ рощу-то?

Феня. Э, надоли вы мн! [Уходитъ въ правую дверь].

Архипъ [внезапно наступаетъ на Любавина]. А въ карцеръ на хлбъ на воду не желательно? Въ рощу! Тоже облизывается, финтикъ этакій. Въ наше время такихъ, какъ вы, начальство къ стульямъ безъ сапогъ привязывало.

Любавинъ [отступая]. Оставь ты…

Архипъ [наступаетъ]. Н-да! А вамъ тутъ нечего. Маршъ на службу, лодырь! Постой,— мать увижу — отлепортую… [Любавинъ, отчаянно махнувъ фуражкой, уходитъ]. Повадился!.. [Глядитъ на дверь маіора]. Вотъ ужъ какъ, мухоморъ!…

ЯВЛЕНІЕ IV.

Архипъ, Териховъ [проходитъ мимо Архипа съ трубкой, не глядитъ на него и садится] и потомъ Феня.

Архипъ [помолчавъ, сумрачно глядя на маіора]. Какъ же, Максимъ Гаврилычъ… [подходитъ]. Значитъ, теперича [значительно] въ мухоморы попали?

Териховъ. Отвяжись!

Архипъ. Н-да! Вотъ и дожили! Женились и дождались! Вотъ онъ зудъ-то довелъ до чего. Водили насъ, водили, пока подъ внецъ не угодили. Въ мухоморы и попали теперь, хе-хе! [Териховъ показываетъ ему кулакъ]. А въ былое-то времячко! [Подмигиваетъ и прищелкиваетъ языкомъ]. Бывало, эти самыя барыни для насъ все равно, что трынъ-трава. Ужъ какія-раскакія бывали, фу-ты, ну-ты, хе-хе!.. Только глазомъ, бывало, мигнемъ, да усъ такъ-то закрутимъ, кх-ха! — готово! Въ 49 году въ Венгерскую компанію ходили, помните, Максимъ Гаврилычъ, на простыняхъ со втораго этажа спустили одну? Мужъ — шасть!.. ‘Архипъ, какъ быть, выручи!’ [Любовно притрогивается къ плечу маіора]. Сейчасъ мой Архипъ простыни, хе-хе-хе!.. Ищи, шарь теперича!

Териховъ. Что-жъ, пожили, братецъ, правда.

Архипъ. И какъ пожили-то!

Феня [входитъ, покрывшись кисеей и останавливается въ дверяхъ незамченная].

Архипъ [наклоняясь къ маіору]. А вы, сударь, много Федось Игнатьевн воли даете, н-дасъ! Вотъ она въ мухомор…

Феня. Что-о? [Териховъ и Архипъ смущенные расходятся въ разныя стороны. Архипу]. Ты, совтчикъ, другъ закадычный, кому воли много дано, а?

Архипъ. Это мы такъ… промежъ себя…

Териховъ. Глупости, Феня… [садится и закрывается газетой].

Феня. Чего-жъ отъ Архипа умнаго ждать!

Архипъ [оправившись]. Тьфу!

Феня [на него презрительно]. Грымза ты этакая! [Архипъ, косясь на нее, продвигается къ двери. Маіору]. Что спрятался, видно, совсть зазрила?

Архипъ [въ дверяхъ грозится на Феню, въ сторону]. Погоди! [Уходитъ].

Териховъ. Ничего, а… Не читалъ еще… Новости…

Феня. То-то ‘новости’! [Уходитъ въ заднюю дверь].

Териховъ [кладетъ газету и тяжело вздыхаетъ]. И что за дуралей этотъ Архипъ! Подведетъ, всякій разъ подведетъ, какъ нарочно! Нтъ, я ужъ какъ-то съ толку сбился совсмъ. Не то такъ мн съ ней повернуть, не то этакъ… не приладишься… Похудлъ даже… Все будто сдлать мн что-то нужно, не сидится, не терпится… Будто вотъ бгаетъ отъ меня Феня, а я за ней, я за ней. [Взглянулъ на дверь]. Кого еще тамъ принесло? [Закрывается газетой].

ЯВЛЕНІЕ V.

Териховъ и Сладневъ.

Сладневъ. Максимъ Гаврилычъ, здравствуй, душа!

Териховъ. А-а, Сергй Дмитричъ! здравствуй.

Сладневъ. Что ты будто разстроенъ, другъ любезный, а?

Териховъ. Да читалъ вотъ… Хоть въ руки газетъ не бери! Тамъ земство проворовалось, здсь банкъ обокрали, тому черепъ разнесли… [Пожимаетъ плечами].

Сладневъ. А-а! [садится]. Не говорилъ я теб, не говорилъ? [Воодушевляется]. Эхъ, Максимъ Гаврилычъ, помнишь ли, mon cher, то чудное время, еще въ начал? Помнишь, когда, какъ сказалъ поэтъ, порвалась та великая цпь, которая ударила однимъ концомъ по барину, другимъ по мужику?

Териховъ. Ты опять свое! Знаемъ!

Сладневъ. О, что за время! Тогда и я вс силы, всего себя отдалъ… Да, я вводилъ, устраивалъ… Помнишь меня посредникомъ?.. Сближалъ интересы и раздлялъ… О, mon cher! Лучшіе люди земли шли тогда, и какъ шли! То была дружная рать, провозвстники, свточъ, душа моя, свточъ!

Териховъ. Не мало набдокурили. Особенно ты, когда посредничалъ, да либеральничалъ на чужой счетъ. Спасибо! Я, брать, свою ‘уставную’ никогда теб не прощу.

Сладневъ. Ну, вотъ видишь, видишь! И такъ вы вс. и это благодарность за тотъ порывъ, за тотъ нравственный подъемъ!.. Мы приняли заушеніе, оплеваніе, пострадали, но ушли съ сознаніемъ, да, mon cher, съ сознаніемъ, что послужили… Мы ушли со скорбью за судьбы, да, со скорбью, и событія не заставили себя ждать! И вотъ началось… Боже мой, что началось! Кто насъ смнилъ? Оглянись, mon cher, оглянись и вникни.

Териховъ. Не раздражай ты меня, Сергй Дмитричъ. Я плачу и больше ничего. Земство деретъ — плачу, страховка — плачу, школы, попечительства разныя — плачу и плачу! Нате и отвяжитесь. Ясно? Съ меня вотъ десять разъ какія-то ‘грунтовыя’ становой взыскиваетъ. Поясните же, говорю, наконецъ, что это такое?— ‘А вотъ-съ, предписано’, предъявляетъ бумагу. Ну, и плачу!

Сладневъ. Да, все это: и становые, и пристава разные, письмоводители… Боже мой, что за тонъ и какая ужасная, наглая откровенность! Представь, вчера является письмоводитель нашего прелестнаго судьи. Бархатный пиджакъ, pince-nez и… и сивушный запахъ! Aplomb, руку швыряетъ вотъ такъ, и это рукопожатіе!.. Я посл вымылся… Мало того — подмигиваетъ… Нтъ, ты представь — подмигиваетъ!

Териховъ. Э, говорю — оставь! Знаю, все знаю. Волостной старшина на дворъ,— у меня поросенка ржутъ и за водкой въ кабакъ. И довольно. Ради Бога, не раздражай! Карягинъ вотъ съ мельницей пристаетъ. И продашь. Надо же чмъ платить и платить. Да что! [Махаетъ рукою].

Сладневъ. Eh bien, что наша прелестная Федосья Игнатьевна? [Потираетъ руки]. Ха-ха-ха! медовый мсяцъ, mon cher? Откровенно скажу: завидую. Что хочешь, но очарованъ. [Цлуетъ кончики пальцевъ]. Я много видлъ, испыталъ, жилъ… да, жилъ… Женщина, про которую въ Анн Карениной такъ удивительно сказано, что она — ‘винтъ, на которомъ все вертится’, я знаю, что такое женщина, о!.. Но этотъ дичекъ, эта — извини меня — Феня съ мельницы распустилась въ такой роскошный цвтокъ, съ такою изящною красотой, съ такимъ одурвающимъ ароматомъ страсти…

Териховъ. Что ты заврался.

Сладневъ. Нтъ, позволь. Ты, mon cher, не понимаешь… Ты циникъ, сатиръ, ха-ха!.. Теб недоступно то обаяніе красоты, которое доводитъ до экзальтаціи, до… до…

Териховъ. До вранья.

Сладневъ. Ну, ясно, не понимаешь, ясно! Ахъ, душа моя… знаешь ты это? [Напваетъ дряблымъ фальцетомъ].

‘Изъ-подъ брошки твоей полукруглой

Смотритъ бойко лукавый глазокъ’…

Потомъ этотъ ротикъ! свжій, какъ лепестки розы, пышный, трепещущій… Ахъ, душа моя, прелестно, восхитительно! Ты положительно счастливецъ. Станъ гибкій, изящный, очерченъ такими роскошными формами… [Ударяетъ маіора по плечу]. Ну, пентюхъ же, варваръ ты, положительно, варваръ!

Териховъ. Какъ? что такое?

Сладневъ. Ну да! Разв ты чувствуешь, разв ты въ силахъ ощущать то…

ЯВЛЕНІЕ VI.

Т-же и Феня [изъ задней двери].

Сладневъ. Ахъ! [Бросается къ Фен]. Очаровательная!.. [Схватываетъ и въ засосъ цлуетъ ея руки]. Пре… пре… прелестная!

Феня [снимая съ головы кисейное покрывало]. Что съ вами?

Териховъ [сдвинувъ брови]. Въ угар.

Сладневъ. Ну вотъ, какое грубое объясненіе!

Феня. Похоже.

Сладневъ [ей]. И вы? [Укоризненно качаетъ головою].

Феня. Я первая. Какъ ваша жена поживаетъ? Поздоровла?

Сладневъ. Ахъ, Зоя!.. Нтъ, все мигрени, эти вчные мигрени и нервы, mon bien!.. Есть души… Ну вотъ: вы входите въ старый домъ, заброшенный и… и тамъ стоитъ фортепьяно. Вы подходите, открываете пыльную крышку и берете аккордъ. Боже мой! жалкіе, болзненные, дрожащіе звуки и полная дисгармонія. Вы бжите прочь. Но представьте, что звуки эти — за вами, не умолкаютъ, не перестаютъ. Представьте, что это не фортепьяно, а живой человкъ, который неотвязно, неотступно при васъ, а съ нимъ эта ужасная музыка. Mais c’est horrible!.. Вотъ вамъ Зоя и…

Териховъ. Нтъ, Сергй Дмитричъ, ты сегодня совсмъ зарапортовался.

Сладневъ. Э, mon cher, это, наконецъ, вульгарно!

Феня. Не хитра же ваша барыня! Съ васъ и балалайки довольно.

Сладневъ. Что вы хотите сказать? балалайки!

Феня. Ха-ха-ха! [Беретъ изъ угла гитару и настраиваетъ]. Дудочки-соплочки за глаза, на что музыка немудреная… Ну-ка, Сергй Дмитричъ, плясовую. Утшьте! [Играетъ на гитар плясовую].

Сладневъ. Ха-ха, что вы!

Феня. Глядите на меня. Вотъ такъ станьте: грудь впередъ, бровью подморгните, вотъ такъ плечомъ, плечомъ поведите-ка, ну!

Сладневъ. Любуюсь, Федосья Игнатьевна, любуюсь!

Феня. Чтобъ ретивое заговорило. И я полюбуюсь. Ну! [Играетъ].

Сладневъ. Заговоритъ, заговоритъ!

Феня. Разверните-ка удаль молодецкую.

Сладневъ [пожимая плечами въ тактъ плясовой]. Охъ пойду, ой пойду.

Феня. Ишь-какой, смотрть любо! Ну-ужъ, утшьте!.. Ну! [Играетъ. Сладневъ приплясываетъ сначала понемножку, потомъ расходится. Феня смется тихо, потомъ громче и громче].

Териховъ. Сергй Дмитричъ, опомнись!

Сладневъ [помахивая платочкомъ]. Л-лихо!

ЯВЛЕНІЕ VII.

Териховъ, Сладневъ, Феня и Карягинъ.

Карягинъ [неожиданно открывая дверь]. Хорошо, баринъ! [Сладневъ останавливается пораженный. Феня перестаетъ играть]. Дайте и намъ посмотрть. Мы такихъ видовъ не видывали. Ужъ очень занятно.

Сладневъ [отдуваясь и обмахиваясь платкомъ]. Э, мой милый, ты не понимаешь. Что за ‘занятно’! что такое ‘занятно’?

Карягинъ. Какъ Федосья Игнатьевна комедію строитъ себ на потху. Шутка ли! чуть не горами качаетъ. Ваша милость на что грузны, а и то перышкомъ завертлись.

Териховъ [Сладкову]. По дломъ теб, по дломъ!

Сладковъ. Но, позвольте, господа…

Феня. Слушайте, я что скажу. Перво-на-перво — здравствуй, Андрей Филатычъ. Хозяевамъ поклонъ, а тамъ ужъ и говори.

Сладковъ. Вотъ это такъ! Вжливости поучить нс мшаетъ, не мшаетъ.

Карягинъ [съ поклономъ]. Здравствуйте,Федосья Игнатьевна. За поклономъ, какъ и за рчью, дло не станетъ. [Кланяется Терихову]. Максиму Гаврилычу! Не осудите. Невжа я и мужикъ. Барыня научитъ зато, какъ быть намъ напредки.

Феня. Научитъ. Садись теперь, гостемъ будешь. Сказалъ ты, умный человкъ, потху себ я устроила. Что Сергемъ Дмитричемъ тшиться? Сергй Дмитричъ человкъ добрый, веселились мы попросту и сама бы я въ плясъ пошла. Есть потха другая, и ужъ точно что потха! Ходитъ человкъ, высоко голову носитъ, поверхъ глядитъ всхъ. И силёнъ-то онъ, и пригожъ, не бабьимъ умомъ живетъ, и подходы къ намъ, дурамъ, у него молодецкіе. Такого возьмемъ, Андрей Филатычъ. А расходится если — дубы ворочаетъ, что твой медвдь. Гд, кажется, и совладать съ такимъ? Врно? А глядишь: пробьютъ кольцо въ морду Мишеньки, на цпь примкнутъ и будетъ онъ, съ козой деревянною, передъ бабой же плясать вприсядку. Вотъ ужъ это такъ потха!

Сладневъ [аплодируя]. Браво, браво! Ха-ха-ха!

Феня. А вамъ, Сергй Дмитричъ, посл трудовъ закусить не мшаетъ. Максимъ Гаврилычъ, угостите. Вотъ ключи. [Даетъ ключи].

Териховъ. А ты, Андрей Филатычъ?

Карягинъ. Нтъ-съ, благодаримъ покорно.

Сладневъ. Аппетитъ отбило, ха-ха-ха!

Териховъ. А то приходи. [Уходитъ въ лвую дверь].

Сладковъ. Подбодримъ, хе-хе-хе! [Уходитъ за маіоромъ].

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Феня и Карягинъ.

Карягинъ [сумрачно и молча наблюдаетъ Феню, не обращающую на него никакого вниманія]. А кому же это кольцо пробьютъ? Позвольте полюбопытствовать.

Феня. Не знаешь?

Карягинъ. Не знаю-съ. [Молчаніе]. Что же молчите, Федосья Игнатьевна?

Феня. Жду, что ты скажешь.

Карягинъ. Наши рчи мужицкія неравно вашей милости не въ угоду будутъ.

Феня. Глупыя — не въ угоду. Намедни пришелъ — научить тебя какъ челомъ бить, просишь, въ холопы покорные набиваешься. Нынче — опять. Все то же и толку нтъ. Что съ возу упало, то пропало. Нтъ ли новенькаго чего, Андрей Филатычъ?

Карягинъ. Сказалъ бы я… Много про вашу честь припаслось у меня.

Феня. Ну-ка, что? Первое — отъ Паши поклонъ… [Андрей встряхиваетъ волосами и съ подавленнымъ вздохомъ приникаетъ на руку]. Поклонъ и спасибо. Отъ матери тоже — поклонъ и опять же спасибо. Отъ Андрея Филатыча…

Карягинъ [быстро обертывается къ ней]. Что-съ?

Феня. Ха-ха! Скажи что — узнаемъ. Припасено не мало, да въ горл застряло. Бываетъ этакъ-то.

Карягинъ [встаетъ въ сильномъ волненіи]. Не тревожь ты меня, Федосья Игнатьевна, не тревожь! [Отходитъ въ дальній уголъ].

Феня. Жена успо-ко-итъ!

Карягинъ. Жена!

Феня. Еще какъ! ‘Соколъ мой ясный, ненаглядный Андрюшенька’, скажетъ.— ‘Взгляни мн въ очи любовныя, поцлуй! обниму, на грудь блую кудри твои размечу, убаюкаю!’

Карягинъ [медленно подойдя, схватываетъ ее за руку]. Замолчи ты!

Феня. О-о! [Вырываетъ руку]. Близко подошелъ, Андрей Филатычъ! [Встаетъ].

Карягинъ. [Задыхаясь]. Зачмъ же ты, зменышъ, въ душу ко мн заползла? Зачмъ взглянешь, бывало — искры изъ глазъ твоихъ сыпятся? Зачмъ между мной и женой усмшка твоя черной кошкой проскакивала? А подъ ракитой? Зачмъ ты меня словно полымемъ охватила? Я, какъ шальной, потомъ мыкался, покоя не зналъ, и домой летлъ, точно ураганомъ несло меня въ твою сторону!

Феня. Вотъ это любо! Хороша твоя рчь и стоитъ тебя за нее еще подъ ракитою поцловать разокъ, ужъ не за Пашу теперь… забылъ ты, какъ дло-то было… а за эту самую рчь… Да жаль, одного нтъ…

Карягинъ. Чего нтъ-то?

Феня. Охоты! [Уходитъ въ лвую дверь].

Карягинъ. Какъ же… значитъ, силы на мн ты пытала? Иль того ради, чтобъ на цпь, да предъ тобою вприсядку? Ой, Федосья Игнатьевна, остерегись! Пока гнется — не ломится, а коль сломится… [Заканчиваетъ выразительнымъ жестомъ и повернулся уйти].

ЯВЛЕНІЕ IX.

Карягинъ и Сладневъ

[входитъ слва, пережевывая и отирая салфеткой жирныя губы].

Сладневъ. А, душа моя! на пару словъ.

Карягинъ. Чего вамъ?

Сладневъ. Ха-ха! чего всмъ нужно, мой милый, и что такъ трудно достать,— денегъ.

Карягинъ. Какъ?

Сладневъ. Понимаешь ли, я скоро отдамъ… или хлбомъ возьмешь… Только пожалуйста, братецъ…

Карягинъ. У меня про васъ денегъ нтъ и не будетъ-съ.

Сладневъ. Ну, вздоръ какой, ха-ха! У тебя-то?

Карягинъ. Врно-съ! Да на что проще: попросите у Федосьи Игнатьевны. Он теперь денежны. Опять же выпляску передъ ней задаете, вотъ и должна дать.

Сладневъ. Послушай, любезный, ты… ты, однако, не забывайся!

Карягинъ. Хмъ! эхъ, баринъ! [Уходитъ].

Сладневъ. Грубіянъ!.. мужикъ!.. скотъ!.. Разжирли на нашъ счетъ, грабители, и… и… Помилуйте! на что это похоже? Куда мы идемъ?

ЯВЛЕНІЕ X.

Сладневъ и Териховъ.

Сладневъ. Нтъ — я тебя спрашиваю — куда мы идемъ?

Териховъ. А что?

Сладневъ. Представь, сейчасъ этотъ Андрей Филатычъ…

Териховъ. Ты врно денегъ просилъ?

Сладневъ. Ну да-а, но… понимаешь ли…

Териховъ. А онъ тебя обругалъ.

Сладневъ. Хуже! Онъ… онъ посылаетъ меня къ твоей жен, къ женщин! У хорошенькой женщины просить денегъ! [Пожимаетъ плечами].

Териховъ. Не въ диковинку.

Сладневъ. Положимъ, теперь не стсняются, но это… на что похоже? Помилуй! Я красню, мн стыдно! Представь племянникъ мой, Lucien Сойминъ, у своей Barbe, такой душки, увезъ… увезъ брилліанты! Ну… ну, скажи на милость, разв такъ можно? Взять, понимаешь ли, любовь… шутка сказать: любовь!.. и… и еще брилліанты! [Пожимаетъ плечами].

ЯВЛЕНІЕ XI.

Т же и Анна Захаровна.

Анна Захаровна. Здравствуйте-съ!

Териховъ. А, сосдка!

Анна Захаровна. Шалопай-то мой у васъ, что ли?

Сладневъ. Ха-ха! вы про Тишу?

Анна Захаровна. Да-съ!

Сладневъ. Pauvre garon! онъ!… онъ у ногъ нашей красавицы Федосьи Игнатьевны.

Анна Захаровна. Да-съ! [Зоветъ]. Тиша!

Териховъ. Да нтъ его здсь, нтъ. Утромъ былъ и ушелъ.

Анна Захаровна. Максимъ Гаврилычъ, что-жъ это такое? [Плачетъ]. Я мать. Малый отъ рукъ отбился, сейчасъ сказывали, опять въ казначейств не былъ, службой манкируетъ, вздохи да ахи, не стъ, не пьетъ, того гляди, либо на осину, либо камень на шею, да въ воду.

Сладневъ. Полно, Анна Захаровна, что вы!

Анна Захаровна. Оставьте меня, Сергй Дмитричъ, вы не мать!

Сладневъ. Конечно, mon Dieu, но…

Анна Захаровна. Ну, и оставьте! [Всхлипываетъ]. Только вотъ сидлъ передъ тобою, глядь — ахнулъ, ужъ нтъ! Искать. Туда-сюда — нтъ! По саду-то, иль по рощ шныришь-шныришь, да все обмираешь. Такъ и мерещится, что виситъ онъ на дерев, голубчикъ мой, языкъ высунулъ…

ЯВЛЕНІЕ XII.

Сладневъ, Териховъ, Анна Захаровна и Феня [входитъ изъ лвой двери].

Феня. Что за голосьба?

Анна Захаровна. Вотъ она, прелестница! Ты что, сударыня, съ моимъ Тишею сдлала? Гд онъ? Подай его сейчасъ, подай! [Подступаетъ къ Фен чуть не съ кулаками].

Сладневъ [удерживая ее]. Тише, тише, Анна Захаровна!

Анна Захаровна [вырывается сильнымъ движеніемъ плечъ]. Я мать! Мало теб Андрея Филатыча твоего, мало?!

Териховъ [вспыхнулъ]. Что та-ко-е? вы!

Анна Захаровна. Какъ что такое? Ну, и амурничай она съ нимъ, благо мужъ-старикъ не доглядываетъ.

Териховъ [кричитъ]. Я т-тебя! [Наступаетъ вн себя на Анну Захаровну].

Сладневъ [пятитъ ее въ двери]. Съ ума вы сошли! Уйдите!

Анна Захаровна [упираясь]. Въ голов еще онъ, слава-те Господи, да! А съ Тишею я эти пассіи разыгрывать не позволю. Я мать!

Териховъ [едва сдерживаетъ себя]. Уведи ее, уведи ради Бога!

Сладневъ [забираетъ Анну Захаровну и протискиваетъ въ дверь]. Тсъ! Тсъ! [Уходятъ вмст].

Анна Захаровна [за сценой]. Да ужъ не позволю! Младенца губить выдумала! Срамница! Мельничиха!

ЯВЛЕНІЕ XIII.

Териховъ и Феня.

Феня [все время спокойно наблюдавшая, что происходило]. Ха-ха-ха-ха!

Териховъ. Что это она… про Карягина?

Феня. Какъ?

Териховъ. Слышали?

Феня. Слышала. Ну?

Териховъ [гнвно]. Что-жъ, наконецъ, правда это, или?..

Феня. А вы какъ думаете?

Териховъ. Я… я ничего такого не думалъ. Я спрашиваю, и вы должны дать мн отвтъ. Я требую!..

Феня [презрительно]. Чего?

Териховъ. Любите вы этого Карягина? Любовникъ онъ вашъ?

Феня. Захочу — будетъ.

Териховъ. Какъ?!

Феня. Да вы не бойтесь, Максимъ Гаврилычъ. Подушками душить васъ не стану. Зачмъ? Брошу васъ, если на то пойду, какъ пылинку съ себя стряхну. Неужели-жъ, думаете, хорониться, да таиться отъ васъ стала бы? Подъ шумокъ, въ кустахъ, милаго цловать, а потомъ мужа стараго? Чего ради? Изъ маіорства, иль денегъ? Ха-ха! иль по робости, страшны вы мн, что ли? Нтъ для меня ни цпей, ни запоровъ и господинъ надо мной не народился еще. Не обмыслили вы этого, Максимъ Гаврилычъ, опростоволосились хуже бабы!

Териховъ. Феня… зачмъ такъ?.. Ты не сердись… Прости, если… [Хочетъ взять ея руку].

Феня [отдергиваетъ руку]. Н-тъ, теперь подальше, маіоръ! Было, да сплыло. Цнить не умлъ, не врилъ — и баста!

Териховъ. Полно же, пожалуйста!

Феня [отступаетъ]. Нтъ, кончено. Меня назадъ не откатишь. Не поняли этого, такъ узнайте теперь. Теперь въ дом у васъ только хозяйка, а жены больше нтъ. [Энергично уходитъ въ правую дверь].

Териховъ [стоитъ, разведя руки, потерянный]. Какъ же такъ? Что же теперь?… [Смотритъ на дверь, въ которую вышла Феня, и начинаетъ всхлипывать]. Я… Я… не могу… жестоко… [ослабляетъ галстухъ], не могу…

ЯВЛЕНІЕ XIV.

Териховъ, Архипъ [важно продвигается въ дверь въ унтеръ-офицерскомъ сюртук, который ему тсенъ, съ крестомъ и двумя медалями на груди] и потомъ Волжинъ.

Архипъ. ‘Грымза!’ [Значительно]. Кха!

Териховъ. Ты?.. ты зачмъ? [Тычетъ его въ грудь]. Это что? зачмъ?

Архипъ. Кавалеръ, унтеръ-офицеръ, а не ‘грымза!’ Пусть-ка Федосья Игяатьевна взглянетъ. Грымза! Ну-ка, крикни теперь, ругни!

Териховъ. Ахъ ты, каналья!.. Кавалеръ! [Схватываеть чубукъ]. Барыню учить вздумалъ! Р-ракалія! [Гнвно замахивается на Архипа, который подъ внезапностью нападенія растерялся и почти прислъ на подъ у двери. Въ этотъ моментъ дверь распахивается и появляется Волжинъ, въ дорожномъ плать. Маіоръ роняетъ чубукъ, на мгновеніе стоитъ пораженный, потомъ съ объятіями бросается къ Волжину]. Батюшки! Гриша!

Волжинъ. Извините, дядя, я, кажется, помшалъ.

Архипъ [приглаживая волосы]. Покорно благодарю, Григорій Петровичъ! [Кланяется]. Какъ разъ на наше безобразіе Господь васъ принесъ.

Териховъ [отталкиваетъ Архипа]. Убирайся ты! [Архипъ съ внушительнымъ видомъ поднимаетъ чубукъ]. Ахъ, Гриша! Вотъ не ожидалъ! Откуда?

Волжинъ. Прямо изъ Италіи, дядя.

Териховъ. Слышалъ, слышалъ! Въ газетахъ про картину твою читалъ. Батюшки, какъ хвалили! Талантъ… золотыя медали, чего-чего!.. Архипъ, скажи-ка Федось Игнатьевн, кого намъ Богъ послалъ.

Архипъ. Скажу-съ! [Поставивъ чубукъ въ уголъ, уходитъ въ правую дверь].

Териховъ [усаживаетъ Волжина и еще обнимаетъ его]. Ну, утшилъ!.. А мать-то твою Господь взялъ, да!.. что длать, вс подъ Богомъ… Праху поклонишься… Спасибо, что вспомнилъ, спасибо! Чай, сюда-то тянуло?

Волжинъ. Да. Хотлось на родныя мста взглянуть.

Териховъ. Какъ же, какъ же! Помню, какъ ты такимъ еще карапузикомъ бгалъ здсь. Ахъ ты, молодецъ! [Архипу, который входить съ мрачнымъ видомъ]. Ну что?

Архипъ. Да ничего-съ.

Териховъ. Какъ ничего!? Вотъ бситъ меня сегодня!

Архипъ. Точно. Тьфу!

Териховъ. Что сказала-то, говори ты! [Архипъ плутовски почесываетъ за ухомъ и молча смотритъ на маіора].

Волжинъ. Да кто, дядя, кто?

Архипъ [наклоняется къ Волжину и подмигиваетъ на маіора]. Вы, сударь, проказъ нашихъ не знаете. Кхммъ! мы вдь женаты!

ЗАНАВСЪ.

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Сцена: въ глубин часть пруда съ берегомъ, поросшимъ камышемъ. Слва фасадъ дома Карягина съ крылечкомъ (безъ навса). Передъ домомъ садикъ, въ которомъ дв-три цвточныя клумбочки и нсколько небольшихъ плодовыхъ деревьевъ. Садикъ обнесенъ изгородью сзади и справа, спереди же (къ зрителямъ) остается открытымъ. Въ боковой сторон изгороди калитка. Праве изгороди лужайка, обрамленная справа деревьями. Подъ однимъ изъ нихъ большой жерновный камень.

ЯВЛЕНІЕ I.

Паша [сидитъ на крылечк] и Провъ Безуглый [чинитъ рыболовную сть].

Паша. Все-то ты знаешь, ддушка. Люблю я разсказы твои слушать.

Провъ. Много гд бывалъ, хозяюшка, много чего видалъ. Отъ Бломорья изъ Соловокъ вплоть до Афонской горы край-отъ прошелъ. Изъ моря въ море уперся. Былъ ходокъ, а теперь видишь, каковъ сталъ! Согнуло, да скрючило… Только и мочи, что на ребятъ ворчать, помолъ бы не воровали у Андрея Филатыча, да отъ дла-бъ не бгали.

Паша [разсянно слушала его]. Вотъ что, ддушка Провъ. Знаешь ли ты, что горемъ-тоской называется?

Провъ [усмхаясъ]. Вона, какъ этого не знать!

Паша [воодушевляясь, съ горечью]. Знаешь ли, какъ по ночамъ оно глазъ не смыкаетъ, какъ къ утру, забудешься если, разбудитъ, да въ сердце ударитъ тебя? Голову что свинцемъ нальетъ… свту не радъ!.. [Закрываетъ лицо руками].

Провъ. Эхъ, матушка, гд его, этого горя, нту? Приникни ты ко сырой земл, поспрошай, да послушай, что станетъ она разсказывать. Терпитъ она все, все въ себя принимаетъ. Горемъ она полнымъ полна, кровью везд улита, а слезами ужъ такъ-то смочена!.. Вотъ что хозяюшка! А ты не грусти. Я-те про ту же землю другое скажу. Не все горе въ ней, а много и добра всякаго, злата, и серебра, и камней дорогихъ, на Господній храмъ и людямъ на украшеніе. Т, что какъ жаръ горятъ — слезки-то людей праведныхъ, т, что краснются — изъ крови честной, мукой пролитой, въ тхъ, что синются — синева небесъ, въ золот — солнышко, въ серебр — мсяцъ ясный во земл свтятъ, спрятавшись. [Встаетъ, собирая сть]. А вотъ и сти мои готовы.

Паша. Стой-ка! Про горе ты сказывалъ. А скажи, ддушка, какъ сдлать, чтобъ легче стало?

Провъ. Сердца своего слушай. Какъ теб Господь на душу положитъ, такою и будь.

Паша. А мать учила — разумомъ, говоритъ, больше живи.

Провъ. Знаю, про что ты, хозяюшка, про горе какое и все… И вотъ теб сказъ мой, коли слушать меня въ такихъ длахъ вздумала. Хитрымъ разумомъ въ иномъ дл только напортишь, коль дло-то не разумомъ однимъ, а и душою живетъ. Правда всегда перетянетъ, матушка, а если когда желаннаго и не дастъ, все же худа не сдлаетъ. Правда — человку береженье. Отъ горя ни она и никто, кром Господа, не оборонитъ, но не то горе, что отъ людей, а то, что отъ себя, матушка. Сама ты права — совсть покойна, ничто тебя не сосетъ и не точитъ. А это перве всего. Такъ-то! Ну, я пойду теперь. [Уходитъ съ стями черезъ калитку вправо].

Паша. По-моему ддушка разсудилъ. [Задумывается].

ЯВЛЕНІЕ II.

Паша и Андрей [выходитъ изъ дома].

Андрей [добродушно]. Что носъ повсила?

Паша. Ахъ ты? [Встаетъ]. Задумалась… такъ про себя…

Андрей. Не веселая какая, а? [Садится на скамью подъ деревомъ и указываетъ ей ссть рядомъ].

Паша. Нтъ, я ничего, Андрей Филатычъ… О чемъ мн? [Садится]. Все слава Богу.

Андрей. Эхъ, Паша!.. Лучше ругай ты меня. Легче! Не вижу разв, какъ ты слезы хоронишь? Не гляжу я — горюешь, глянулъ — веселою кажешься. Легко ли теб радость эту казать, когда на сердц… Ну-ка, люба, скажи! [Обнимаетъ ее за плечи].

Паша [низко опускаетъ голову]. Право же, Андрей Филатычъ…

Андрей. Нтъ, ты скажи!.. Эхъ, Паша, жаль мн тебя!

Паша. Вотъ… и спасибо.

Андрей. Есть за что!.. Сердце болитъ, какъ посравнишь, поразмыслишь, да… замолчитъ въ теб кипнь этотъ. И люба ты мн станешь И жалка! [Кладетъ ея голову себ на плечо и ласкаетъ].

Паша. Разв не спасибо за это, Андрюша? [Обнимаетъ и нжно цлуетъ его]. Милый ты мой!

Андрей. А увидишь ту, Феню… [Паша осторожно отстраняется и потупляется опять]. Взглянетъ она этакъ искоса, усмхнется, ну и подымется въ теб, забурлитъ, и самъ ужъ не знаешь: ненавистна-ль она, иль мила, такъ мила, что все за нее, и душу отдать готовъ. [Пауза. Энергично провелъ по лицу рукой]. Инымъ человкомъ станешь… смется, да дразнитъ какъ слышишь… Эхъ, отлечи меня, Паша, отворожи! Забери ты меня всего, чтобъ только и думы, что ты, чтобъ тебя миловать, да въ твою бы душу глядть мн хорошую!

Паша. Рада бы… да видно… [Плачетъ].

Андрей. Что, голубушка, ну?

Паша [рыдаетъ]. Силъ… моихъ… мало… [Обрываетъ рыданія и быстро отираетъ глаза]. Да обо мн ты не думай, Андрюша [встаетъ], не думай, хорошій мой! Одно только, ради Господа: милый, береги ты себя! теб-то горше, чмъ мн, твою душу на клочья рветъ, мутитъ въ ней, мутитъ… черне омута въ иной часъ она, и на себя ты тогда непохожь, и ужъ вотъ тогда-то мн тяжко, охъ, какъ тяжко, Андрюша!..

[Обнимаетъ его склоненную голову. Тихо, таинственно]. А ты молись, милый. У Него всего много. И силъ, и спокойствія дастъ, только молись.

ЯВЛЕНІЕ III.

Паша вначал, Андрей, Феня и Любавинъ.

Феня [у забора]. То ли дло, какъ мужъ съ женою да ладно живутъ! [Андрей встаетъ. Паша торопливо идетъ къ дому]. Паша, здравствуй!

Паша [обертывается въ дверяхъ]. Здравствуй, Феня! [Уходитъ].

Феня. Было въ гости къ вамъ шла… [Входящему Любавину]. Ну, птенчикъ, Григорія Петровича видли?

Любавинъ. Нтъ-съ.

Андрей [стоя у забора]. Милости просимъ, Федосья Игнатьевна, коли вспомнили насъ. [Отворяетъ ей калитку].

Феня. Успется. [Отходитъ. Андрей захлопываетъ калитку и уходитъ въ домъ]. Ну, птенчикъ, нынче совсмъ вы кислятина. [Садится на жерновъ].

Любавинъ. Маменька…

Феня. То-то ‘маменька!’ Намедни маменька ваша того наболтала у насъ, что будь она чуточку поумне — досталось бы ей отъ меня. Все за васъ, птенчикъ вы неразумный. А я чмъ виновата, что неразумный-то вы?

Любавинъ. Я… я несчастный, Федосья Игнатьевна, ужъ такой-то несчастный, что другого, какъ я, и на свт нтъ. Казначей, Иванъ Павлычъ, вчерась призвалъ, пудрилъ-пудрилъ!.. Тутъ маменька… настоящій она коршунъ, такъ вотъ и вьется вокругъ тебя, съ глазъ не спускаетъ… Архипъ вашъ, и тотъ… Пошелъ было я къ вамъ… Прямо-то не смлъ, въ садъ черезъ заборъ лзу, думаю — гуляете вы, такъ хоть-бы глазкомъ… Только перелзъ, а Архипъ какъ изъ земли выросъ. ‘Ты зачмъ? кричитъ. — Отъ матери твоей знаешь, какой приказъ? Какъ явился, сейчасъ-те за шиворотъ, да крапивой’… Что-жъ это, Господи! Да все бы еще ничего. А то хуже-съ. Когда-бишь?.. Ну да, въ среду… повезли меня, Федосья Игнатьевна, въ городъ, къ отцу-протопопу Анципетрову…

Феня. Что за бда?

Любавинъ. Ахъ! у него дочь…

Феня. Хорошенькая?

Любавинъ. Хмъ… хорошенькая только одна-съ… только вы-съ…

Феня. А поповна?

Любавинъ. Полнолуніе въ календаряхъ изображаютъ какъ, знаете? Ну такъ вотъ-съ. И все-то она стъ, только и дла, что сть. Посадили насъ рядомъ, разговаривать оставили вдвоемъ… Она мн стручья гороховые вывалила изъ кармана — шьте, говоритъ, а сама хряпъ-хряпъ! ‘Вдь вы, говорить, мой женихъ’, и придвигается. Палитъ отъ нея, точно отъ печки. Я — дралка. Только въ дверь, а маменька: ‘куда?’ Повернула, да назадъ [дополняетъ жестомъ]. А тетеха Анципетрова [жеманно]: ‘какой вы, говоритъ, конфузливый!’, и придвигается. Боже мой! Озлился я тутъ. Увезли. Дорогою маменька и объявляетъ, что черезъ недлю наша свадьба… Такъ вотъ-съ… [Становится на колни и плачетъ]. Прощайте, Федосья Игнатьевна, прощайте-съ!..

Андрей [выходитъ изъ дома и останавливается у крыльца, про себя]. Комедія!

Феня. У, срамъ какой! [Кладетъ голову Любавина себ на колни и гладитъ, какъ ребенка]. Перестаньте, полно же, полно!.,

Любавинъ [съ рыданіемъ]. Да вдь я… не дамся… Они — какъ хотятъ, а я… Прощайте! [Цлуетъ ея руки, захлебываясь отъ слезъ].

Андрей [выходитъ изъ калитки]. Тихонъ Степанычъ, васъ маменька ищетъ.

Любавинъ [вскакиваетъ въ испуг]. Мам… Гд? гд она? [Бжитъ вправо]. Скажите — не видли, не былъ я здсь, никто меня не видалъ! [Убгаетъ].

ЯВЛЕНІЕ IV.

Феня, Андрей [вначал] и потомъ Волжинъ.

Андрей. Ну, зачмъ мучаешь малаго, вдь не любишь!

Феня. А если люблю?

Андрей. Ты-то? Никого ты не любишь, не таковская, а играешь ты, Федосья Игнатьевна, тшишься. Любо теб людей мутить, да дураковъ строить!

Феня. Любо.

Андрей. То-то. Да не ожгись, смотри!

Феня. Не о тебя-ль? ха-ха-ха!

Андрей. Ладно! Мы тоже зрячіе. [Мрачно взглянулъ на Феню и уходить вправо].

Феня. Что-жъ это, ни матери, ни Паши… [Встаетъ]. Попрятались! [Идетъ къ калитк. Слва входитъ Волжинъ съ папкою въ рук]. Григорій Петровичъ, гд были?

Волжинъ. На томъ берегу, возл кургана.

Феня. Рисовали?

Волжинъ. Набросалъ кое-что. Оттуда видъ не дуренъ.

Феня. Покажите-ка! [Сама беретъ у него папку, раскрываетъ и смотрятъ рисунокъ]. Ахъ, мельница наша! Какъ хорошо!.. Вотъ Андрея Филатыча домъ, кузница… Похоже. [Бойко и кокетливо]. Нарисуйте меня, Григорій Петровичъ, такъ, чтобы я, какъ живая, глядла. Хотите? [Отдаетъ папку].

Волжинъ. Я портретовъ не пишу.

Феня. А какъ же я у васъ видла разныя лица нарисованы,— мужчины и женщины?

Волжинъ. То этюды!

Феня. Ну, вотъ такъ и нарисуйте.

Волжинъ. Вы не подходите. Для этюда художникъ беретъ такія лица, въ которыхъ есть что-нибудь привлекательное, врне, характеристичное.

Феня. Кому что нравится, конечно! Да и зрячимъ не всякій бываетъ, ха-ха! Ну, мельничиху нашу нарисуйте. Красавица!

Волжинъ. Не красавица, но лицо у нея славное. Цвта хороши. Линіи рта даже изящны.

Феня. У меня хуже?

Волжинъ. Не вглядлся. Вообще, мельничиха довольно типична и особенно, когда грустна. Брови тогда у нея очень выразительны и складочка на лбу ложится — прелесть!

Феня. А когда она нюни распуститъ, не видали? Вотъ полюбуйтесь! Тогда ужъ прямо ее на картину.

Волжинъ. А вы никогда не плачете?

Феня. Конечно, никогда.

Волжинъ. То-то у васъ такой сухой блескъ въ глазахъ.

Феня. Не хорошо?

Волжинъ [съ улыбкой]. ‘Кому что нравится’. [Идетъ вправо].

Феня. Куда же вы?

Волжинъ. А вонъ Провъ съ бреднемъ меня дожидается. Хотимъ рыбу ловить. [Уходить].

ЯВЛЕНІЕ V.

Феня и Паша.

Феня. Злитъ! И на него, и на себя досадно.

Паша [выходя изъ калитки]. А я думала — къ намъ зайдешь, Феня. И мать дожидаетъ.

Феня. Ужъ не рады-ль мн будете? Такъ-ли-сякъ, шла было, да Григорій Петровичъ заговорилъ. [Оглядывается на прудъ вправо]. Вонъ они, рыболовы!

Паша. Хорошій какой этотъ Григорій Петровичъ!

Феня [беретъ ее подъ руку]. Чудной онъ, Паша. Заглядится на прудъ, на деревья, на то, какъ тростникъ втеръ качаетъ, гуси плывутъ какъ, и лицо станетъ у него доброе, взглядъ ласковый, улыбается, словно близкаго человка завидлъ.

Паша. Да, онъ добрый.

Феня [досадливо]. Только ни до кого ему дла нтъ. На тебя смотритъ, съ тобой говоритъ, а замтно, что дума совсмъ о другомъ, да и видитъ-то онъ тебя будто не видитъ.

Паша. Что мудренаго! Не такихъ, какъ мы, видывалъ. Въ насъ, поди, и замтнаго для него нтъ ничего.

Феня. Ой-ли! Мельничиха, говорилъ, такая у васъ раскрасавица, хоть сейчасъ пиши!

Паша. Ну-у… для себя хороши, а тамъ смйся не смйся какое дло!

ЯВЛЕНІЕ VI.

Феня [вначал], Паша и Андрей [незамтно входитъ справа и слушаетъ].

Феня [вспыльчиво]. Э, съ тобой говорить — все равно, что тальки мотать. Смиренница! Я вотъ такъ не могу. Иное слово въ ухо влетитъ — всю тебя взбаломутитъ, на языкъ отвтъ просится, такой отвтъ, чтобъ ожгло имъ, даромъ, что виды видывалъ, да не такихъ, какъ мы — деревенщины, въ памяти держитъ… Ну, я къ матери пойду. [Быстро уходитъ въ домъ].

Андрей. Чего она? Иль поссорились?

Паша. Нтъ. Такъ вспыхнула, досадуетъ.

Андрей. На кого?

Паша. Да на Волжина, Григорія Петровича.

Андрей. Ну?

Паша [съ улыбкою]. Не дивимъ мы его. Сказала ей: ему, молъ, въ насъ и примтить нечего — вспыхнула.

Андрей [значительно сдвинувъ брови]. Отъ этого. Гмъ!

Паша [робко]. Да вдь къ слову пришлось про Волжина-то, Андрей Филатычъ. Она и прежде была неспокойна.

Андрей. Будетъ!

Паша. На нее какъ найдетъ, самъ знаешь… [Застнчиво]. Опять же, насъ вмст видла… приласкалъ ты…

Андрей [съ горечью]. Нужны мы ей, какъ же! [Паша испуганно смотритъ на мужа]. Нтъ, Прасковья, у меня пелена съ глазъ спадать стала. Видлъ я вчерась, какъ Федосья Игнатьевна господина Волжина въ лодк катала, сама гребла. Взмахнетъ веслами — грудь на выкат, сама извивается, брызгами его обдаетъ, смется… Псню потомъ затянула. И пла-жъ! По вод понеслось, въ лсу откликалось, въ тростникахъ замирало, заслушаться надо! А выплыли на стремнину, какъ вскочитъ, да ну лодку качать! ‘Утоплю,— кричитъ. — Что, боитесь?! Бойтесь меня, Григорій Петровичъ, я страшная’!— Это что-жъ будетъ такое, а?… Нтъ, Паша, у меня на эти дла глазъ зорокъ. [Отходитъ и смотритъ на прудъ].

Паша [про себя]. Господи, опять бда!.. Какъ говорилъ-то! [Печальная тихо идетъ къ калитк].

Андрей. Паша!

Паша [останавливаясь]. А?

Андрей. Волжинъ съ Провомъ сюда гребутъ. Чай пить позову. Накрой-ка въ саду. Федосья у матери?

Паша. Къ ней пошла.

Андрей. Ну, такъ живе. [Паша уходитъ въ домъ]. Сюда гребите, ко мн! Берегъ крпкій, не вязко.

ЯВЛЕНІЕ VII.

Андрей, Волжинъ и Провъ [подъзжаютъ въ лодк]. Паша и Иванъ Хохуля.

Андрей. Накатались? [Киваетъ на бреденъ на лодк]. Иль рыбу ловили?

Волжинъ. Нтъ, Прова разсказы слушалъ.

[Андрей помогаетъ Волжину выйти на берегъ. Паша выходитъ изъ дона съ чайнымъ приборомъ на поднос и скатертью. За нею Хохуля несетъ самоваръ].

Паша. Пособи-ка, Иванъ. Такъ. Стульевъ изъ горницы вынеси. [Приготовляетъ чай. Хохуля уходитъ въ домъ].

Андрей. Старикъ у насъ мастеръ разсказывать, Милости просимъ, Григорій Петровичъ, чайку попить съ нами. А ты, Провъ, погляди-ка на мельниц. Виногробскіе, видлъ я, возы подвезли.

Провъ. Пойду, батюшка. [Привязавъ лодку, уходитъ].

Андрей. Мужикъ добрый. Про что-жъ онъ вамъ?

Волжинъ. Все про курганъ.

Андрей. Вонъ энтотъ? [Указываетъ черезъ прутъ влво]. Костянымъ называется. Каждый годъ изъ него по овражкамъ страсть костей вымываетъ. Просимъ покорно! [Идутъ съ Волжинымъ къ калитк]. Сча въ татарщину была тутъ великая. [Пропускаетъ Волжина въ калитку]. Пожалуйте! По весн нонче кувшинчикъ съ монетками вымыло, да копье мурзамецкое.

Паша [на поклонъ Волжина]. Здраствуйте, Григорій Петровичъ!

Андрей [Ивану, выносящему стулья]. А Федосья Игнатьевна? Проси чай, молъ, кушать. И матушку зови. [Иванъ уходитъ. Подавая Волжину стулъ]. Просимъ покорно. [Паш]. Искрестилъ баринъ нашъ прудъ вдоль и поперекъ, вс мста, чай, спозналъ. Вчерась съ маіоршею… [Волжину], то бишь, тетенькой вашей… кататься изволили?

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Андрей, Волжинъ, Паша, Фена и Авдотья Ивановна.

Феня [въ дверяхъ, съ распущенными волосами]. Каталась. Глядите, какова! [Встряхиваетъ годовой]. Точно русалка.

Авдотья Ивановна [входитъ]. Велла мн, старух, волосы себ расчесывать, хе-хе! [Волжину]. Здравствуйте, баринъ! — Сызмальства это любила. Нтъ-нтъ, да скажетъ, бывало: ну-ка, мать, возьми гребень, побалуй. [Об садятся къ столу. Феня рядомъ съ Волжинымъ. Паша проворно наливаетъ и подаетъ чай].

Андрей. Такъ-то приглядне будетъ.

Феня [Волжину]. На русалку похожа?

Волжинъ [улыбаясь]. Не совсмъ.

Феня. А какія же русалки бываютъ?

Авдотья Ивановна. И, матушка, кто ихъ видалъ!

Феня. Да Григорій Петровичъ первый теб. Говоритъ, я не похожа, значитъ, настоящихъ видалъ.

Волжинъ [разсянно слушавшій, вынимаетъ сигару]. Курить позволяется?

Авдотья Ивановна. Кури батюшка, кури. Мы не старой вры. [Волжинъ закуриваетъ].

Андрей. Ха! [Волжину]. Только было Федосья Игнатьевна разошлась, про русалокъ вамъ, пригожа-ль такъ, а вы… ха-ха! о табак!

Паша [робко] Между рчью-то отчего-жъ? [Андрей сурово взглянулъ на жену].

Феня [Паш]. Заступка не къ мсту, что въ косу дурманъ.

Авдотья Ивановна [съ ироніей]. Да теб, матушка, въ косу теперь ничего не воткнешь: расплетенная, хе-хе-хе!

Андрей [съ ироніей]. Что-жъ, и отъ ума, матушка, обмолвка случается. На-ка, Паша, налей! Григорій Петровичъ, сливочекъ не угодно ли? Федосья Игнатьевна… Просимъ покорно! Въ старину разсказывали, когда русалки эти водились, сидятъ въ тростникахъ он, волосы зеленые чешутъ, на мсяцъ глядятъ, псни поютъ заунывныя, да молодца, что пройдетъ иль подетъ, къ себ поджидаютъ. А завидли — хохотъ, игра пойдетъ у нихъ, плещутся, зовутъ молодца къ себ въ рку идти. Тломъ что молоко блы, изумрудами очи горятъ, красивы на диво! А не стерпитъ молодецъ, кинется,— ко дну, какъ топоръ, пойдетъ. Больше не надобенъ. Вотъ каковы эти русалки, Федосья Игнатьевна, были. Можетъ и нон между насъ он водятся, не въ вод живутъ только. Знавали такихъ-то, Григорій Петровичъ? [Выразительно взглянулъ на Феню и пьетъ чай].

Волжинъ. Да или нтъ — не интересно. А за разсказъ спасибо. Хорошъ.

Феня [смотритъ передъ собою, облокотившись на руки]. Хорошъ да не полонъ. Про то, какъ цлуютъ, милуютъ русалки молодца — умолчалъ Андрей Филатычъ. А затмъ онъ имъ, молодецъ этотъ, и надобенъ.

Андрей [вспыхнулъ, но сдержался]. Такъ и знать будемъ.

Авдотья Ивановна [значительно]. Отъ лишняго знатья разумомъ будешь богаче, Андрей Филатычъ.

Паша [съ мольбой и укоромъ]. Маменька!

Волжинъ [съ недоумніемъ]. Странно, господа, почему этотъ разговоръ о русалкахъ повліялъ на васъ какъ-то… особенно?

Андрей [злобно взглянувъ на Феню]. И вамъ, Григорій Петровичъ, слово въ немъ выпало, хорошее, да вы не примтили, иль примтить не захотли. А вдь это обида.

Волжинъ. Кому? Что вы! Вотъ ужъ далекъ отъ всякой обиды!

Паша [подавая ему чай, ласково]. И, полноте, шутки все. Шутитъ Андрей Филатычъ.

Андрей. Шучу я, Федосья Игнатьевна?

Феня [кусая губы, гнвно]. Вздоръ мелешь! [Сильнымъ движеніемъ руки отбрасываетъ волосы назадъ, проворно собираетъ ихъ и закалываетъ въ косу].

Андрей. Ха-ха! и русалкой вамъ быть не охота больше!

Паша [въ смущеніи наклоняется къ мужу]. Перестань, Андрюша.

Андрей [досадливо]. Постой! [Фен]. Волосы-то скрутили. И зачмъ, если не требуется, хе-хе! Не къ мсту если!

Феня [поблднла и встала]. Андрей!

Волжинъ [вставая, Фен]. Что съ вами?

Феня. Оставьте. [Отходитъ. Андрею]. Къ мсту, или не къ мсту — не твоего ума дло.

Андрей. Моего вышло, коль вашу честь съ мста подняло.

Феня. Каковъ бы онъ ни былъ тамъ, умъ-то твой, все-же выше головы своей ты не прыгнешь, дальше круга своего не задешь. Твое — все тутъ! [Киваетъ на Пашу, робко опустившую голову]. И больше теб взять нечего. Вотъ какъ: еслибъ въ теб демонъ сидлъ, такъ и тотъ объ меня рога обломаетъ.

Андрей. Та-акъ-съ! [Порывисто всталъ и шагнулъ къ Фен. Паша въ испуг схватываетъ его за руку. Онъ такъ тряхнулъ ею, что Паша падаетъ].

ПАША. Ой!

Волжинъ [бросается къ ней и заботливо помогаетъ ей встать]. Ушиблись?.. Больно?..

Паша [оправляется]. Нтъ… Я сама… оступилась… Ничего.

Авдотья Ивановна [подходя къ Паш, Андрею]. Зврь!

Феня. Ха-ха-ха! Поди, вонъ жерновъ подъ дубомъ лежитъ, свороти его, а жена вдь хрупка. Ха-ха-ха! Григорій Петровичъ, пойдемте отсюда по добру по здорову, а то здсь колья изъ забора повылетятъ, черепки зазвенятъ, кости трещать начнутъ! Какъ расходится Андрей Филатычъ-Бова, вс лягушки въ болот со страху попрячутся. Ха-ха-ха!

[Уходитъ черезъ калитку. За нею слдуетъ Волгинъ. Андрей, сжавъ кулаки и стиснувъ зубы, смотритъ на уходящихъ. Авдотья Ивановна около Паши, которая горько плачетъ].

ЗАНАВСЪ.

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сцена: комната второго акта, но приспособленная къ помщенію Волжина. Теперь въ ней спальный диванъ, ломберный столъ, замняющій туалетный и письменный. Возл, на стул, закрытая полотномъ картина. По положенію вещей Волжина видно, что онъ собирается въ дорогу.

ЯВЛЕНІЕ I.

Волжинъ [затягиваетъ ремни сакъ-вояжа] и Архипъ.

Архипъ. Дайте, сударь, я помогу-съ! Сами безпокоиться изволите.

Волжинъ. Спасибо! Я всегда самъ.

Архипъ. А то позвольте. Ужъ если ‘маіорш’ служимъ такъ вамъ, барину природному, и Богъ веллъ. [Молчаніе]. Григорій Петровичъ!

Волжинъ. Что, милый?

Архипъ. Какъ полагаете, кто такая наша ‘маіорша’ будетъ?

Волжинъ. Какъ ‘кто!’ Дядина жена, конечно.

Архипъ. Жена!.. Жена-то она жена, да что она за птица-съ?

Волжинъ [затянулъ сакъ и отодвигаетъ его къ сторон]. Это меня не касается и ты отлично сдлаешь, братецъ, если птицъ оставишь въ поко.

Архипъ [ворчливо, про себя]. Ни пава она, ни ворона. [Молчаніе. Волжинъ кое-что перебираетъ на стол]. Григорій Петровичъ!

Волжинъ. Что?

Архипъ. Вы дяденьку своего любите?

Волжинъ. Люблю.

Архипъ. И жалете?

Волжинъ. Положимъ. Что же дальше?

Архипъ. Какъ повашему — на человка онъ тепереча походитъ, какъ быть должно?

Волжинъ [съ усмшкою]. На кого же потвоему?

Архипъ. Да на ту вотъ самую ‘грымзу’, н-да! И всему этому ‘маіорша’ причиной.

Волжинъ. Ха-ха-ха! Ты, Архипъ, врешь жестоко. Нехорошо, любезный.

Архипъ. Да ужъ врно-съ. Спервоначала онъ все еще индюкомъ около нея обхаживалъ, — нтъ, нтъ, да крылья распуститъ… [Подражаетъ индюку, когда тотъ шуршитъ распущенными до земли крыльями] чукъ! фррръ!.. Ну, и расхорохорится, бывало. А теперь — ни гу-гу! Тьфу! А на меня рычитъ, злющій сталъ, у-у-у! [Молчаніе]. Григорій Петровичъ, нонче вы отъ насъ дете. Увезите насъ съ собою-съ.

Волжинъ. Васъ? ха-ха-ха! Что ты Архипъ!

Архипъ. Сказано: ‘бгай злаго’. А ‘маіорша’ пусть себ въ одиночку куражится…

Феня [за сценой]. Архипъ!

Архипъ [съежился]. Эхъ! [Проворно приглаживаетъ волосы и оправляется]. Иду-съ! [Убгаетъ въ правую дверь].

Волжинъ. Хмъ, оба вы съ дядюшкой хороши. Да, ‘маіорша’ ой-ой! Карягинъ не вамъ чета, друзья мои, а какъ она съ нимъ!.. [Подумавъ]. Но во всемъ этомъ драма какая-то кроется. Что-то есть въ воздух, будто передъ грозою…

ЯВЛЕНІЕ II.

Волжинъ и Анна Захаровна.

Анна Захаровна. Здравствуйте-съ!

Волжинъ [удивленно]. Здравствуйте. Анна Захаровна. Тиши моего здсь нту?

Волжинъ. Какого Тиши?

Анна Захаровна. Сына моего-съ. Я Тишина мать.

Волжинъ. Извините, я никакого Тиши не знаю… и здсь никого посторонняго нтъ.

Анна Захаровна [съ плачемъ]. Да гд же онъ, батюшка, гд? Я, Григорій Петровичъ, вашу маменьку знала и васъ самихъ маленькихъ помню… Куда же мой Тиша двался? Прямехонько изъ города я. Привезли ихъ внчать: Тишу и Анципетрову, отца протопопа дочь… Народу полна церковь. Только къ аналою-то ихъ подвели, а онъ, Тиша то мой, шаферу своему… ихній же, казначейскій: ‘Голубчикъ, говоритъ, ради Христа, стань вмсто меня’… Господи! Становиха Перевертайлова все мн это разсказывала. ‘Вертится, говоритъ, мечется — срамъ глядть’! Казначей Иванъ Павлычъ, дай ему Богъ царствіе небес… тьфу! то-бишь доброе здравіе… ужъ пригрозилъ. Начали внчать. Только начали, а онъ, сударь мой, какъ ахнетъ изъ церкви-то, какъ дастъ стрекача!.. ‘Держи! держи!’ Куда-те, — и слдъ простылъ!.. Осрамилъ онъ меня, въ конецъ осрамилъ!.. [Плачетъ, закрывъ глаза платкомъ].

ЯВЛЕНІЕ III.

Волжинъ, Анна Захаровна и Териховъ.

Териховъ [входя]. Вы зачмъ-съ?

Анна Захаровна. Батюшка, Максимъ Гаврилычъ, Тиша мой изъ-подъ внца убжалъ!..

Териховъ. Ни до васъ, ни до Тиши никакого мн дла нтъ-съ. Какъ вы осмлились!..

Анна Захаровна. Я мать! Пропалъ вдь онъ, батюшка, искали, искали…

Териховъ. Опять свое! [Наступаетъ]. Да какъ вы смли носъ сюда показать!..

Волжинъ [удерживая его]. Дядя, дядя, что вы!

Териховъ. Да знаешь ты, кто она, эта женщина, знаешь?

Волжинъ. Не знаю. Но какъ же можно…

Териховъ. Нтъ, позволь! Она сплетница, колотырка! У нея на язык шило наточишь!

Анна Захаровна [грубо]. Что-жъ языкъ мой — брусокъ что ли по вашему?

Териховъ. Вонъ! сейчасъ… или я… [Наступаетъ].

Волжинъ [опять удерживаетъ]. Дядя, да полно вамъ!

Анна Захаровна. Хорошо, когда такъ! Только-бъ мн Тишу найти… Ужъ будутъ у тебя дегтемъ ворота вымазаны!

Териховъ [рванулся]. Ахъ ты…

Анна Захаровна [вылетая въ заднюю дверь]. Будутъ, будутъ! Провалиться, если не вымажу!

ЯВЛЕНІЕ IV.

Волжинъ и Териховъ.

Териховъ [въ изнеможеніи опускается на диванъ]. Охъ, проклятая!

Волжинъ. Какъ можно такъ выходить изъ себя! Успокойтесь пожалуйста. Не дать ли вамъ чего-нибудь… хоть воды съ сахаромъ?..

Териховъ. Воды съ сахаромъ! Какая тутъ, другъ мой, вода съ сахаромъ… эхъ!.. ‘Дуракъ ты, дядя,— думаешь — дуракъ!’ Правда, Гриша?

Волжинъ. Вздоръ какой!

Териховъ. Нтъ, врно. Я самъ себ опостыллъ, Ты Архипа спроси… [Волжинъ отвертывается, чтобы скрыть улыбку] Эта бестія въ глаза мн такія истины высказываетъ… Да я самъ, самъ чувствую… А ты, мой милый, ршительно дешь сегодня?

Волжинъ. Да, дядя.

Териховъ. Экій ты, чтобы еще погостить!.. Да нтъ, я знаю — теб не нравится… теб все здсь не нравится.

Волжинъ. Что скажете! Ужъ это совсмъ нехорошо, дядя,

Териховъ. Послушай, а.. а Феня?

Волжинъ. Что?

Териховъ. Ну, какъ… какъ она… какова?.. и… и… словомъ, что ты про нее скажешь?

Волжинъ. Кром хорошаго ничего.

Териховъ [тяжело вздохнувъ]. Эхъ, Гришуха!.. [Всталъ, обнялъ Волжина одною рукою, хотлъ что-то сказать, но всхлипнулъ и поспшно утеръ рукавомъ слезу]. Пойдемъ! Отъ матери твоей кой-какія бумаги остались. Возьми. Волосики твои берегла покойница, какъ ленъ бленькіе, каракульки твои — все цло. Пойдемъ. [Обнявшись, идетъ съ нимъ въ двой двери, во задерживается]. Гриша! когда умирать стану, позову тебя, не откажи…

Волжинъ. Ахъ, дядя, что вы говорите сегодня!

Териховъ. Не за горами другъ, близко! [Уходятъ].

ЯВЛЕНІЕ V.

Феня и Сладневъ.

Феня [тихо входитъ справа и озирается]. Собрался. [Подходитъ въ картин, задумчиво откинула полотно, взглянула, опустивъ полотно, ходитъ]. Узжай, узжай… [садится и задумывается].

Сладневъ [входитъ изъ задней двери]. Ma belle! [Цлуетъ ея ручки]. Что можетъ быть пріятне, если сразу найдешь, кого ищешь! ду сюда — думаю о васъ. Вхожу — вы первая…

Феня [прерываетъ]. А что, если намъ взять, да въ Москву прокатиться, Сергй Дмитричъ?

Сладневъ [озадаченъ]. Въ Москву!.. А чтобы вы думали, вотъ мысль! [Прищелкнувъ пальцами] вотъ блестящая мысль. Знаете-ли, я просто въ восторг.

Феня. Очень рада.

Сладневъ. Да, да!..

‘Москва! Какъ много въ этомъ звук

‘Для сердца русскаго слилось!’

Возьмите — эта, эта маститая старина соборовъ. Какія воспоминанія! Тутъ Василій Блаженный. Что за главы, что за поразительныя главы! Спасскія ворота, въ которыя нкогда възжалъ Пожарскій и на которыхъ премило играютъ куранты. И какъ разъ — Лобное мсто, гд рубили, рубили и рубили! Тамъ сундучный рядъ, пирожки — объяденіе, и что за квасъ!.. Блескъ и великолпіе дворцовъ. Малахитъ, бронзы, мраморы… И везд орлы, на ршеткахъ, на башняхъ орлы!.. Видъ на Замоскворчье приводитъ въ восторгъ… Тамъ пыхтятъ фабрики, здсь свистятъ и снуютъ пароходы. Впрочемъ, это по Нев, хе-хе! Но и въ Москв — что-то туэрное… Прелесть, прелесть! Я вамъ все покажу. Театры, музеи, галлереи — все! Я буду вдыхать въ себя ароматъ вашихъ впечатлній и… и буду блаженствовать.

Феня. Будемъ блаженствовать. Но Максимъ Гаврилычъ надуется.

Сладневъ. Онъ? Пустяки! Ужъ это было бы такъ глупо, такъ глупо!.. Конечно, онъ не понимаетъ. Между нами, онъ-таки порядочный пентюхъ.

Феня. Вотъ какъ! А еще другомъ его называетесь.

Сладневъ. Ну да, я другъ, конечно, но что онъ не уметъ цнить, не можетъ возвыситься до… до того отношенія къ обожаемому существу, какъ nous autres, которые умли служить, такъ это я въ глаза ему говорю. О, мы… мы умли! Однако, пора. Я Максиму Гаврилычу скажу, и все будетъ устроено. Будьте покойны. Je connais le mot, [цлуетъ ея руку] и все устроиться, какъ нельзя лучше.

Феня. Куда же вы торопитесь?

Сладневъ. А-а… знаете ли, хлопоты по части финансовъ, сборы и все… Съ женщинами объ этомъ не говорятъ, нтъ, нтъ! И, если женщины стали такъ матеріальны, что даже самому Купидону вручили счеты и записную книжку… бдный божокъ!.. то въ этомъ виноваты мы сами и вкъ нашъ, грубый, отвратительный вкъ желза, крови и денегъ. Но я ухожу. [Въ сторону]. Махну къ Карягину.

Феня. Постойте! Я, можетъ, еще не поду.

Сладневъ. Какъ такъ?

Феня. Да право! Капризна я стала, какъ ребенокъ больной.

Сладневъ. О-о, прелестная моя! Какъ это дивно идетъ къ женщин! [Цлуетъ ея ручки]. Очаровательно!.. Въ такомъ случа, подемъ хоть изъ каприза, но только подемъ. C’est fini! [Быстро идетъ въ двери и грузно наталкивается на входящаго Волжина]. Ахъ!.. pardon, cher ami!.. Какая неловкость, Боже мой! [Уходитъ].

ЯВЛЕНІЕ VI.

Феня и Волжинъ.

Феня. Узжаете?

Волжинъ. Да.

Феня. Скучно у насъ?

Волжинъ Я нигд не скучаю.

Феня. И всегда вы такой… со всми?

Волжинъ. Какой?

Феня. Ну вотъ такой… словно одни вы и нтъ около васъ никого.

Волжинъ. А искусство?

Феня. Полотно-то, да краски ваши?

Волжинъ. Не полотно и краски, а это нчто такое, чему всю душу надо отдать, Федосья Игнатьевна. Художникъ живетъ всмъ, что проникаетъ въ нее, но не можетъ предаться одному, женщин, напримръ, будь она само совершенство. Поэтому правда, что художникъ одинокъ и что будто ‘около меня нтъ никого’. Такъ и быть должно.

Феня [встряхнувъ головою]. Не надо же! [Рзко]. Узжайте, когда такъ. Никто не заплачетъ. Узжайте! [Быстро уходитъ].

Волжинъ. Смшная! Красива у нея эта смна выраженій: то свтъ, то тни, то сверкнутъ глаза, то смются и дразнятъ, то разомъ потухнутъ, будто вся жизнь въ ней отхлынетъ глубоко, глубоко, и тамъ притаится. Для портрета оригиналъ самый неудобный. [Взявъ со стула картину и папку съ рисунками, уходитъ въ заднюю дверь].

Феня [входитъ]. Что мн въ немъ? Пусть себ детъ… залетный!.. Какъ онъ сказалъ-то? Увидалъ человка — и мимо… На минутку занятенъ, а тамъ другіе, еще и еще… Точно облако на облакомъ мимо по втру, а онъ будетъ только посматривать, весь въ себ, никому ничего… Эка цаца, сокровище какое! Злость разбираетъ. Охъ, ужъ и замутила бы! Такъ бы замутила, чтобъ въ душу ему ясную тучу вогнать, чтобъ почернло въ ней, да молоньей по сердцу жгло, жгло!.. Тогда носъ бы повсилъ! А повсилъ — не нуженъ, самъ мимо иди, а ужъ я буду посматривать.

Волжинъ [входитъ и собираетъ вс остальныя вещи].

Феня [глухо]. Вы въ Москву?

Волжинъ. Да.

Феня. Жить тамъ будете?

Волжинъ. Первое время тамъ.

Феня. Тамъ. А-а… [отвертывается] если я пріду, рады мн будете? [Молчаніе. Быстро повертывается въ нему и почти прикрикиваеть]. Говорите же: рады иль нтъ?.. Наказанье!

Волжинъ. Отчего же… Но зачмъ вамъ въ Москву?

Феня. ‘Отчего же’, ‘зачмъ’!.. Вотъ что: хорошо, что картину вашу убрали, не то — быть бы ей въ клочкахъ. [Отходитъ къ двери].

Волжинъ. Вотъ это прекрасно!

Феня. Глупо, еще какъ глупо-то! [Хотла уйти, но задерживается, не оставляя двери]. Такъ я же пріду… [Громко]. Слышите вы?

Волжинъ. Прізжайте.

Феня. Хоть для того…

Волжинъ [съ улыбкой]. Чтобъ изорвать картину?

Феня. Да перестаньте меня бсить!.. Эхъ!.. [Безпомощно опускаетъ руки и голову]. Разв-жъ не видите?.. Подите сюда. [Волжинъ подходитъ]. Глядите мн въ глаза, въ глаза!.. [Беретъ его руку, мнетъ, закусивъ губы, въ своихъ рукахъ и отбрасываетъ]. Нтъ!.. А я все-таки пріду. [Быстро уходитъ].

Волжинъ [стоитъ молча подъ глубокимъ впечатлніемъ]. Нтъ, отъ тебя подальше. Опасна!

ЯВЛЕНІЕ VII.

Волжинъ, Архипъ, Териховъ и Феня.

Архипъ [входитъ]. Лошади готовы, сударь.

Волжинъ. Вотъ и отлично. [Надваетъ черезъ плечо сумку]. Забери-ка, голубчикъ, вотъ это. [Архипъ, забравъ сакъ и свертокъ въ ремняхъ, уходитъ]. Кажется, все. [Осматривается].

Териховъ [входитъ изъ двой двери]. Совсмъ?

Волжинъ. Готовъ, дядя. Прощайте, милый! [Обнимаются]. Желаю вамъ всего, всего хорошаго.

Териховъ И ты… будь счастливъ, здоровъ… А Феня? Простился? [Зоветъ]. Феня!

Феня [входитъ изъ правой двери, спокойная, холодная]. Что?

Териховъ. Узжаетъ нашъ Гриша. Проститься съ тобою…

Волжинъ [пожимая ея руку]. Прощайте, Федосья Игнатьевна.

Феня [холодно]. Прощайте.

Териховъ. Да разв такъ? Родной вдь… Богъ знаетъ, когда увидитесь.

Феня [медленно поворачивая голову къ мужу]. Что же?

Териховъ. Гриша, ну!.. [Волжинъ въ замшательств]. Ахъ, какой ты!.. Феня!

Феня [съ усмшкой пожимаетъ плечами]. Гмъ!

Волжинъ [поспшно цлуетъ ея руку]. Прощайте!

Териховъ. Какой ты не смлый! да вы по родственному, поцлуйтесь.

Волжинъ [обнимаетъ маіора]. Прощайте, дорогой мой! (Торопливо уходитъ].

Териховъ [слдуя за нимъ]. Чудакъ! [Уходитъ].

Феня. Цловаться меня заставляетъ… съ нимъ-то! [Мрачно]. Ухалъ!.. Опустетъ у насъ… А ты живи тутъ… Скука, досада!.. Не стерплю — уду и весь сказъ! [Уходитъ направо].

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Териховъ и Сладневъ [изъ задней двери].

Териховъ. Проводилъ, въ Москву проводилъ.

Сладневъ. Ахъ, братецъ, знаешь ли: и мы съ Федосьей Игнатьевной демъ въ Москву.

Териховъ. Вы?!.. въ Москву?!. Перекрестись!

Сладневъ. Ну да, да, въ Москву. Что же въ этомъ удивительнаго? Она хочетъ, она давно хотла и ты… неужели ты будешь препятствовать? Смшно, глупо, нелпо, преступно даже!..

Териховъ. Постой! Трещетка. Откуда ты взялъ Москву, когда я слова отъ Фени не слыхалъ?

Сладневъ. И не услышишь. Совершенно естественно. Какъ ты… какъ ты не хочешь понять, что женщина изъ одной гордости не станетъ говорить о подобномъ, потому что, comprends-tu? для этого нужны, вдь, деньги, mon Dieu! Какъ ты до сихъ поръ не постигнешь, что, длая женщин угодное, можно добиться всего? Ты вотъ рядомъ грубыхъ ошибокъ чего добился? Что съ тобою сухи, больше, ха-ха! гораздо больше и… и теб вдь скверно, mon cher, очень… очень скверно! А кто виноватъ? Ну, эта ревность, подозрительность… вдь все это оскорбительно, унизительно… За это — знаешь?— за это вотъ что… [Показываетъ рожи]. И я это понимаю и… и одобряю, мой милый, вполн.

Териховъ. Что и доказалъ своимъ поведеніемъ относительно жены. Знаемъ!

Сладневъ. Но… но послушай, кто же виноватъ? Если Зоя, когда я былъ вренъ, sans tache, если она ревновала меня къ стнамъ, къ какой-нибудь Афроськ, отъ которой разитъ коровьимъ масломъ и… и…

Териховъ. Понесъ! Не о томъ разговоръ… Ты сказалъ — въ Москву и съ тобою. Хорошо. Но отчего не со мною?

Сладневъ. Ха-ха-ха! отчего не съ нимъ! Это прелестно! И, пожалуй, еще съ Архипомъ? ха-ха-ха!.. [Териховъ длаетъ нетерпливое движеніе]. Новое недовріе — новое оскорбленіе, милый мой. Какъ ты этого не хочешь понять! Pardon, или ты… можетъ быть, ревнуешь ко мн?

Териховъ. Ну, ты не опасенъ.

Сладневъ. Я… я, конечно, но знаешь, что сказалъ Пушкинъ?

Порой… власы сдые

Въ воображенье красоты

Влагаютъ страстныя мечты.

А!.. Наконецъ, опытъ, mon cher, главное — опытъ. [Маіоръ насмшливо махаетъ на него рукой]. Но… но я твой другъ, и — c’est tout.

Териховъ. Другъ или прелестникъ — мн все равно. Позжайте, если ужъ ей загорлось.

Сладневъ. ‘Загорлось’! Нтъ, извини меня, но ты положительно бурбонъ. Ты знать не хочешь, что такое молодыя силы, какая жажда любознательности и все… Теб нужно, чтобы жена, молодая женщина, торчала при теб, какъ твой Архипъ, чубукъ и я не знаю что!

Териховъ [встаетъ]. Э, ничего я не хочу! Позжайте.

Сладневъ Да, но… mon cher, на земл все такъ глупо устроено, что прежде всего надо схватиться за карманъ и… и если онъ пустъ…

Териховъ. Другими словами, ты намреваешься прокатиться на мой счетъ?

Сладневъ. Фи, вздоръ какой! Ты меня обижаешь. Можно ли быть матеріальнымъ до такой степени! Стыдись, Максимъ Гаврилычъ!

Териховъ. Но денегъ-то все-таки дать?

Сладневъ. Денегъ?.. Видишь ли, cher ami, я хотлъ добыть самъ. Былъ сейчасъ у Карягина, у этого архиплута, и предлагалъ… свою мельницу.

Териховъ. Что же онъ?

Сладневъ. Ты, вдь, знаешь, какъ эти купцы… Имъ изъ алтына полтину выгадать хочется.— ‘Зачмъ мн, говоритъ, ваша мельница! Въ ней и воды-то куриц по колно’. Представь!

Териховъ. Что-жъ, правду сказалъ.

Сладневъ. Ну, какъ такъ, помилуй!.. Какую же правду, если я въ своемъ пруду купаюсь, а тутъ вдругъ курица!

Териховъ. Значитъ, денегъ-то дать?

Сладневъ. Взаймы, конечно… да, Максимъ Гаврилычъ, ты бы очень меня одолжилъ, очень.

Териховъ. То-то. А Федось Игнатьевн много на Москву денегъ понадобится?

ЯВЛЕНІЕ IX.

Т же и Феня [вошла при послднихъ словахъ].

Феня. Ни копйки.

Сладневъ. Да-а?!

Териховъ. Отчего же, Феня… я готовъ… Сергй Дмитричъ говоритъ — ты въ Москву хочешь… Я готовъ, съ удовольствіемъ… и денегъ…

Феня. Денегъ не нужно. У меня свои есть.

Териховъ. Зачмъ свои… и какія?.. Ты меня обижаешь!

Сладневъ. Прекрасно, Максимъ Гаврилычъ, прекрасно! — Не хорошо отказываться, Федосья Игнатьевна. Это дйствительно обида.

Феня. Яикакой. Есть деньги, зачмъ же мн брать?

Териховъ. Какія у тебя могутъ быть деньги!

Феня. Есть. Крестный подарилъ. Въ банк лежатъ.

Териховъ. Какъ хочешь… А я бы душой радъ… Но отчего ты раньше не сказала? Вотъ Гриша похалъ, вмст бы…

Феня. Скучный вашъ Гриша, прескучный. Или съ Сергемъ Дмитричемъ поду, или одна.

Сладневъ. Зачмъ одн! Вы со мной, со мной… Я даже сейчасъ [за шляпу]. Сборы и все… чтобы по первому вашему слову летть не только въ Москву, на край свта. [Цлуетъ ея ручки]. Мм… мм… ну, восторгъ! Максимъ Гаврилычъ, до свиданія, душа. Благодарю! [Выразительно трясетъ его руку]. Понимаешь ли, я при первой возможности…

Териховъ. Да хорошо, хорошо!

Сладневъ. Au revoir. Лечу! [Быстро въ двери, но на порог обертывается]. Представьте, моя Зоя… Нтъ, вы только представьте, что у насъ будетъ по поводу Москвы, ха-ха-ха! [Уходитъ].

ЯВЛЕНІЕ X.

Териховъ и Феня.

Териховъ. Феня, отчего же ты не хочешь взять денегъ? [Беретъ ея руку, которую она освобождаетъ и отходитъ].

Феня. Сказано отчего.

Териховъ. И какъ у тебя скоро… вдругъ хать! Позжай, позжай. [Подходитъ]. Я не противъ, позжай. Ты видишь — я все готовъ для тебя… [Опять беретъ ея руку, которую та опять освобождаетъ], а ты…

Феня [насмшливо]. А я за это должна съ вами нжничать?

Териховъ. Но право же, Феня. я не такъ виноватъ, можетъ быть и совсмъ не виноватъ. Помнишь, какъ все это вышло? Эта Анна Захаровна… [Вспыльчиво]. Сегодня она кубаремъ отъ меня выкатила, сплетница гадкая! [Въ прежнемъ тон]. Я вдь только спросилъ. [Подходитъ]. Будто ужъ это такая вина?

Феня. Вина не вина, а повернуло меня за это отъ васъ,Максимъ Гаврилычъ. Характеръ у меня такой. Не угадали вы. Потерпите. Впередъ видно будетъ. Можетъ и опять повернетъ къ вамъ. [Уходитъ съ лукавой улыбкой].

Териховъ. Ахъ! ‘потерпите’. [Садится]. Пожалуй, Сладневъ и правъ: любятъ бабы, чтобъ по ихъ дудк плясали. Этой перечь, не перечь, — все равно по-своему сдлаетъ, только себ навредишь. Пусть детъ, пусть! [Задумался]. Архипъ!

ЯВЛЕНІЕ XI.

Териховъ и Архипъ.

Архипъ. Чего изволите?

Териховъ. Трубку! [Архипъ подаетъ трубку на длинномъ чубук и даетъ зажженный лоскутокъ бумаги закурить. Отошелъ къ двери]. Ты здсь?

Архипъ. Уйти прикажете?

Териховъ. Торчи, чортъ съ тобой!

Архипъ. Благодаримъ покорно.

Териховъ [помолчавъ и не глядя на Архипа]. Барыня въ Москву собирается.

Архипъ. Н-да-съ!

Териховъ. Ну, такъ вотъ собирается она, братецъ…

Архипъ. Такъ что же?

Териховъ. Ахъ, Боже мой, ну собирается, и все тутъ. Безтолочь!

Архипъ. Гмъ! [Глубокомысленно]. Что-жъ, отпустить ее, пущай детъ.

Териховъ. Дуракъ! Тебя спрашивали? [Встаетъ]. Ты, ракалія, радъ выпроводить, радъ!

Архипъ. За что же ругаетесь-то?

Териховъ. Молчать!

Архипъ. Тьфу!

Териховъ. Радехонекъ!

Архипъ. И она рада отъ васъ отвязаться.

Териховъ. Пшелъ вонъ! [Архипъ выскакиваетъ]. Вотъ грубая бестія! [Садится и куритъ молча]. Архипъ!

Архипъ [выставляется въ дверь]. Чего-съ?

Териховъ. А… ступай… къ барын. Можетъ распоряженія какія насчетъ отъзда дастъ…

Архипъ. Я юбки гладить не умю-съ. [Хочетъ уйти].

Териховъ. Стой! Теб говорятъ, болванъ, спросить — не прикажетъ ли чего? Когда детъ и какъ…

Архипъ. Объ этомъ вамъ самимъ спросить надобно.

Териховъ. Ну, пошелъ вонъ! [топаетъ] вонъ, когда такъ!

Архипъ. Да вы, сударь, не очень…

Териховъ. Ка-акъ?

Архипъ. Да такъ! Удетъ ‘маіорша’ и я отъ васъ уйду, если на то пошло. Что это, въ самомъ дл, за манера: ракалія, бестія, дуракъ, дубина! Тьфу! Уйду и оставайтесь себ одни тутъ посвистывать.

Териховъ [грозитъ кулакомъ]. Я те… я те — уйду! [Уходитъ въ лвую дверь].

Архипъ. Н-да! Видишь какой! Теперь шляндать пошелъ. У насъ ужъ манера такая: какъ сдуримъ, сейчасъ шапку на затылокъ и ну бродить, покуда дурь не выходимъ. Нынче бродить ему до ночи!

ЯВЛЕНІЕ XII

Архипъ [въ начал], Андрей и Феня.

Андрей. Сладневъ, Сергй Дмитричъ, у васъ будетъ?

Архипъ. Ухалъ.

Андрей. А Максимъ Гаврилычъ у себя?

Архипъ. Гулять пошли. Дома маіорша. Кхмъ! [Уходитъ].

Андрей. Намъ на руку.

Феня [входитъ справа, нахмурилась]. Ты?!

Андрей (глухо, глядя въ землю]. Я.

Феня. Ну мдный же лобъ у тебя, если пришелъ посл намеднишняго! [Хочетъ уйти].

Андрей. Постой, Федосья Игнатьевна! Уйти успется. Дай сказать дло какъ вышло. [Феня останавливается у двери]. Былъ сейчасъ у меня г. Сладневъ.

Феня. Не денегъ ли просить?

Андрей. Угадала.

Феня. Охъ, ужъ этотъ Сергй Дмитричъ!

Андрей. Взгомозился онъ въ Москву и присталъ: дай да подай ему денегъ, мельничишку его возми, что хочешь возьми, только дай. Вижу, у барина совсмъ голова навыворотъ. Спровадилъ. Да ужъ какъ уходить и сболтни онъ, что не одинъ детъ, а и ты вмст… слдомъ за Григоріемъ Петровичемъ въ Москву собираешься.

Феня. А что мн Григорій Петровичъ!

Андрей. По мужу племянникъ покамстъ, а тамъ чмъ будетъ — не знаю.

Феня. Такъ ты за этимъ? [хочетъ уйти].

Андрей. Да нтъ же, дай кончу. Ну, думаю, если такъ, если Феня подетъ, а ты въ провожатые нуженъ, такъ бери, Сергй Дмитричъ, сколько требуется. Взялъ, счелъ и вотъ [достаетъ пачку денегъ] принесъ. [Подаетъ деньги]. Отдашь?

Феня. На твои деньги Сергй Дмитричъ со мной не подетъ.

Андрей [въ сторону]. Знаю, что не возьмешь! [Ей.] Воля твоя. [Прячетъ деньги]. Пусть на Максима Гаврилычевы детъ. Своихъ у него не водится, да и были когда — карманъ позабылъ. А для тебя я хотлъ…

Феня. Добрый человкъ! Мало того, что пускаетъ, еще денегъ несетъ, ха-ха-ха!

Андрей. Мужъ если пускаетъ, такъ я-то тутъ что-жъ? Да какъ теб отъ насъ и не хать! Здсь что?— мелюзга люди, дрянь. Взять хоть Любавина — теленокъ, какъ есть, либо Сергя Дмитрича нашего — тоже слюнтяй, воробья стараго стоитъ, либо меня — опять же не дороже я орепья. Твое-жъ прозвище. Ну, а въ Москв разв то? Тамъ и силу показать есть надъ чмъ. Тамъ такой вихрь взовьешь, что въ глазахъ зарябитъ и у самой неравно головка закрутится. Всего одного мы изъ столичныхъ-то видли, а и тотъ у насъ — мало людей — русалокъ, и тхъ потревожилъ.

Феня [съ негодованіемъ]. Кончилъ ты?

Андрей. За тебя кончилъ, за себя — нтъ. Да ты на меня не гнвись, Федосья Игнатьевна. Зачмъ напослдяхъ ссориться? Можетъ и не увидимся больше.

Феня. Ой, заплачу!

Андрей. Сбрось съ себя это, сбрось! Взгляни на меня подушевнй. Муку вдь я принялъ великую, Федосья Игнатьевна, даромъ что орепей теб. Глубоко ты въ семь моей зачерпнула, изъ души моей взяла все и принять отъ насъ теб ношу тяжелую. Не то, что отъ мужа, отъ Максима Гаврилыча немного осталось, потому онъ съ дороги твоей и сошелъ такъ смирненько.

Феня. А ты не сойдешь? Гмъ!.. Эхъ, Андрей, и слушать бы мн тебя незачмъ, да добре я стала… Слушаю, можетъ и жалю тебя.

Андрей. Жалешь! Еслибъ все, что я вытерплъ, что накипло во мн, на тебя да на Волжина глядючи, что за Пашу мою переболло во мн, еслибъ вся эта мука и скорбь, словно вдьмы, впились бы въ меня и на глазахъ у тебя задушили бы, ты… ты пожалешь и мимо пройдешь, за своимъ, своего искать… ха-ха! Что-жъ, иди, Феня… Только простись… простись со мною, какъ я попрошу. Немногаго прошу. Помнишь, было это подъ ракитою?

Феня. Гд обняла-то тебя?

Андрей. Мсто мн это завтное, пока живъ, помнить буду… Тамъ бы намъ и проститься.

Феня. И опять, что-ль, обнять?

Андрей. Это… на то твоя воля, Федосья Игнатьевна. Только не откажи, приди! Наканун, какъ хать, придешь съ домашними моими проститься… Еще увидитесь ли! А потомъ подъ ракиту. Въ этомъ и вся просьба. Не откажи! [Феня молчитъ]. Или боишься?

Феня. Я? Чего я боюсь! Сказано: добрй стала. Жди.

Андрей [съ трудомъ подавляя волненіе]. Врно?

Феня. Вдь я сказала, не кто другой! Иль тебя зд-сь обнять? [Было раскрыла объятія]. Нтъ, лучше подъ ракитой. [Уходитъ].

Андрей. Ну, теперь вымучила до послдняго! Тутъ [судорожно третъ себ грудь] словно камнемъ скиплось, тяжко. Одно осталось: проститься съ тобою, Федосья Игнатъевна, на самомъ томъ мст проститься, гд забава твоя,— поцлуй, меня въ сердце ударила, на краю того пруда, гд ты Волжина въ лодк катала, ‘утоплю’ грозилась, а потомъ, разметавъ волосы по-русалочьи, говорила про то, какъ цлуютъ он… Приходи! [Уходитъ].

ЗАНАВСЪ.

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

Сцена — въ глубин наискось возвышается плотина, на которой справа мукомольный амбаръ съ наливными колесами, частью замаскированными растущими внизу, по сю сторону плотины, деревьями. Слва, на самой плотин, развсистая ракита. За амбаромъ, вдали, высится курганъ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Провъ и Иванъ [сидятъ внизу на камняхъ].

Иванъ. Дяденька, сказывали нынче ночью изъ Костяного бугра бочки съ деньгами выкатывали.

Провъ. Съ какими такими деньгами?

Иванъ. А татарскими. Дядя Лявонъ сказывалъ. Завсегда, говоритъ, какъ бд быть, загудитъ-загудитъ этта въ курган и ну бочку за бочкой оттоль выпирать.

Провъ. Ну?

Иванъ. Ну и выпретъ рядышкомъ цлыхъ двнадцать бочекъ, дяденька, деньгами полнымъ-полны. Вотъ он и стоятъ. Подступиться ни-ни! Костяки стерегутъ. И по всему-то какъ есть кургану разсядутся они, ажъ поблетъ весь. Рыла у нихъ безглазыя, на головахъ ермолки татарскія, ребра наперечетъ, одно слово — смерть. Сидятъ они, дяденька, да зубами щелкъ-щелкъ! ляскъ-ляскъ! Страсти! А только, значитъ, птухъ закричитъ, сичасъ опять загудитъ-загудитъ, костяки взмечутся, а бочки энти дружка за дружкой — назадъ. Глядь-поглядь и нтъ ничаво! Какъ виденъ таперь этотъ бугоръ съ мельницы, такимъ и стоитъ.

Провъ. Коль бы дядя Лявонъ винища поменьше лопалъ, и ты, парень, пустяковъ бы не вралъ.

Иванъ. Не одинъ Лявонъ, и другіе видали. А еще, дяденька, сказывалъ онъ — кладъ у насъ тутотка гд-то зарытъ, бо-ольшущій!

Провъ. Что мудренаго: отъ татарвы прятали. А ты бы, Иванъ, откопалъ.

Иванъ. Ишь ты! Я бы радъ, да вдь онъ дяденька, съ зарокомъ кладенъ.

Провъ. Вотъ то-то, другъ и обида, что съ зарокомъ. Слышь-ка, что я те про кладъ разскажу. Какъ ходилъ я лтось въ Кіевъ, мсто одно мн указывали — пустырь, бурьянъ, тернъ корявый растетъ и слда не видать человчьяго. А въ старину мсто это людьми, что муравейникъ, кишло. Послднимъ изъ рода свово жилъ тамъ князь богатйшій. И былъ онъ столь же богатъ, сколько лютъ, кровь людскую деньгою копилъ, слезы жемчугомъ низалъ и богатства собралъ такъ что царскія. Люди мрутъ — у князя сундуки казной полнятся. Какъ полонъ сундукъ, онъ его въ землю. Вс люди примерли, вс сундуки въ землю пошли, остался всего одинъ. Только открылъ князь этотъ сундукъ, какъ поднимется оттуда вой, крики, скрежетъ зубовный! Не взвидлъ князь свта благо и въ сундукъ ничкомъ палъ. Только упалъ онъ, крышка сама захлопнулась за нимъ, и пошелъ этотъ сундукъ въ землю самъ и сталъ съ прежними къ рядышку. Сотни лтъ съ того время прошли, а князь все живымъ въ сундук лежитъ и до тхъ поръ не помереть ему, пока не отмучаетъ онъ все горе людское, что въ сундук его накопилось. Ты охочь клады искать, поди, откопай князя-то!

ЯВЛЕНІЕ II.

Т же и Андрей [выходитъ на плотину слва].

Андрей. Эй, что тутъ разслись!

Иванъ [вскакивая]. Охъ испужалъ! [Провъ медленно поднимается].

Андрей. Провъ, сходи на село къ Левону Лахину, скажи, чтобы завтра непремнно везъ осьмину ржи, что по весн занималъ. Скажи, добрые люди не берутъ безъ отдачи, Андрей Филатычъ, молъ, ждать больше не станетъ.

Провъ [уходя]. Вотъ-те, Левонъ, и бочки татарскія!

Андрей. А ты, Иванъ, садись на чалаго, позжай въ Виногробье къ бондарю Хряку, спроси, скоро-ль мы отъ него посуды дождемся? Кончалъ бы да везъ. Кабакъ, молъ, не уйдетъ. [Иванъ пошелъ]. Слушай! [Останавливается]. Ты воронъ не считай, сейчасъ позжай, а то будешь до завтра сбираться!

Иванъ. Зачмъ! я сичасъ. Андрей Филатычъ, какъ, значитъ, обратаю яво, чалаго-то, сичасъ и махну.

Андрей. То-то!

Иванъ. Я духомъ! [Въ притруску уходитъ].

ЯВЛЕНІЕ III.

Андрей. Потемнло, туча какая заходитъ! [Смотритъ влво]. Не видать еще… Что бы мн сдлать такое? Мочи нтъ дожидаться! Словно земля подъ тобою горитъ. Тяжко!.. Давно ли подъ этою ракитой обожгла ты меня, опалила… Ну, Григорій Петровичъ, не къ добру ты у насъ побывалъ! Какъ ни тяжко до тебя было — терплось. Ну, вырвалась она, ушла отъ меня, все же на глазахъ оставалась. Мужа, какъ башмакъ сбросила, только случай ей выпалъ, и стала ничья, хоть не моя, да ничья! И стерегъ бы я ее, какъ ни замкамъ, ни мужьямъ не устеречь никогда. А ты пришелъ. Григорій Петровичъ, ничего брать не хотлъ, а выхватилъ все! [Опять смотритъ влво]. Все нтъ! Ужъ не обойти-ль меня вздумала, Федосья Игнатьевна? Тогда-а!.. Фу, душно какъ!.. Не должно того быть. Къ моимъ — самъ видлъ — прошла… [Разстегиваетъ воротъ]. Въ груди точно смола кипитъ! [Опускается на плотину, закрывая руками лицо].

ЯВЛЕНІЕ IV.

Андрей и Феня

[тихо входитъ слва на плотину и останавливается подъ ракитою].

Феня. Ну, вотъ я и пришла.

Андрей [вскакиваетъ]. Пришла!

Феня [весело]. Да.

Андрей [почти задыхаясь]. Пришла!.. проститься?!

Феня. Общала и пришла.

Андрей. Проститься?!

Феня. Какой ты! Ну да же, да. Заладилъ одно!

Андрей. Въ Москву?.. дешь?.. завтра?

Феня. Въ Москву.

Андрей [тономъ мольбы]. Феня, не зди!.. Знаю, зачмъ… Брось это, брось!.. Не зди!

Феня. Хмъ! Самъ же въ путь меня снаряжалъ, денегъ приносилъ… Что ты? Аль не знаешь меня? Что задумаю — не отдумаю. Не въ новость теб.

Андрей. Эхъ, не зди ты, ради Господа! Отдумай!

Феня. Пустое говоришь, Андрей.

Андрей. Ну, коли такъ, коль назадъ у тебя сверту нту, вотъ же что: демъ со мной!

Феня. Ты дома нужне.

Андрей. Слушай! Все брошу: жену, домъ, хозяйство,— все! Не плевка стоитъ мн бросить Пашу. Совсть грызть будетъ. Да я задушу эту совсть, все подъ тебя пригну, будешь и въ мысляхъ и въ душ моей ты одна!

Феня. Вотъ какъ! Теперь, чай, поймешь, про кого было сказано, что на цпь примкнутъ, да въ плясъ передъ бабою пустятъ. А потхи этой я не искала, Андрей. Самъ напросился, нуженъ ли мн, нтъ ли — только возьми. А думаешь — нуженъ? Ха-ха! Пашу свою и ту бросить хочешь. Шутка ли! И позволь я — тмъ же орепьемъ пристанешь, какъ тебя называла, прицпишься и волочи я тебя куда какъ хочу — не отцпишься, бдный. Вотъ такъ люба, значитъ! А все-таки… прощай! Слышишь? И проститься съ тобой ‘подъ ракитою’ я не сробла. [Указываетъ на ракиту]. Знакома? И мсто это не простое, ‘завтное’. Правда? Ну… и прощай!

Андрей [поблднлъ, глухимъ голосомъ]. Стой-ка! [беретъ ее за руки и привлекаетъ въ себ] мсто точно ‘завтное’, и куда-куда, а въ Москву съ него теб нтъ дороги! [Вдругъ схватываетъ ее въ объятія]. Зачмъ! За Волжинымъ даромъ!!

Феня [испуганно]. Что ты!.. Пусти!.. Пусти, говорю!

Андрей. За Волжинымъ не къ чему! Русалка ты и… ступай въ воду! [Сбрасываетъ ее съ плотины въ прудъ. Всплескъ].

Феня. Ай! Помогите! помогите!!

ЯВЛЕНІЕ V и ПОСЛДНЕЕ.

Андрей, Феня и Паша

[въ испуг вбгаетъ на плотину слва].

ПАША. Что здсь?! [Взглянула на прудъ, въ ужас]. Феня!

Феня. Тону! Помоги… и!…

Паша. Андрей, ты?

Андрей. Я.

Паша [схватываясь за голову, какъ безумная]. Господи!.. Опомнись! Прыгай въ воду, спасай! Утонетъ! Плавать не уметъ… Спасай! [Андрей молчитъ, глядя на прудъ]. Господи, что-жъ это! [Бжитъ по плотин къ амбару]. Провъ! Иванъ!

Андрей. Усланы, нтъ никого.

Паша. Охъ горе мое! [Бросается мужу въ ноги]. Спаси ее, Андрюша, хоть ради меня! голубчикъ!

Андрей [все глядя на прудъ]. Руки вскинула, бьется…

Паша [вскакиваетъ]. Такъ Я же сама! [Хочетъ броситься въ воду. Андрей ее схватываетъ]. Пусти! ради Христа, пусти! [силится вырваться]. Я плавать умю, вытащу! Пусти!!. [Посл тщетныхъ усилій]. Охъ-охъ-охъ!

Андрей. Пузыри пошли. Кончено! [Освобождаетъ жену и поникаетъ годовой].

Паша [припадая къ нему]. Что ты надлалъ, родной мой! О-охъ-охъ-охъ!

Андрей [покачнулся и отступилъ отъ жены. Упавшимъ, дрожащимъ голосомъ]. Не стерплъ, Паша… Погубилъ… и тебя, и себя погубилъ… Прости!

ПАША. Охъ, Андрюша! [Въ рыданіяхъ бьется у него на груди].

ЗАНАВСЪ.

Маіорша

Читайте также: