H. B. УСПЕНСКІЙ
H. B. УСПЕНСКІЙ
‘ИЗЪ ПРОШЛАГО.’
М. Ю. Лермонтовъ *).
М. Ю. Лермонтовъ *).
(Графиня Е. П. Растопчина).
Евдокія Ростопчина.
Перевелъ и сообщ. В. К. Шульцъ.
М. Ю. Лермонтов, Ростопчина Евдокия Петровна, Год: 1882
Время на прочтение: 8 минут(ы)
*) Замтки о М. Ю. Лермонтов, были сообщены графиней Растопчиной, путешествовавшему въ то время (1858 г.) по Россіи, извстному романисту А. Дюма, напечатавшему ихъ въ своихъ ‘Путевыхъ впечатлніяхъ по Кавказу.’ Съ французскаго языка ‘замтки’ были переведены В. К. Шульцомъ, и напечатаны въ ‘Р. C.’ 1882 г., откуда мы и заимствовали ихъ.
Лермонтовъ родился въ 1814 или въ 1815 году и происходилъ отъ богатаго и почтеннаго семейства, потерявъ еще въ малолтств отца и мать, онъ былъ воспитанъ бабушкой, со стороны матери, г-жа Арсеньева, женщина умная и достойная, питала къ своему внуку самую безграничную любовь, словомъ сказать — любовь бабушки, она ничего не жалла для его образованія. Въ четырнадцать-пятнадцать лтъ онъ уже сталъ писать стихи, которые далеко еще не предвщали будущаго блестящаго и могучаго таланта. Созрвъ рано, какъ и все современное ему поколніе, онъ уже мечталъ о жизни, не зная о ней ничего, и такимъ образомъ теорія повредила практик. Ему не достались въ удлъ ни прелести, ни радости юношества, одно обстоятельство, уже съ той поры, повліяло на его характеръ и продолжало имть печальное и значительное вліяніе на всю его будущность. Онъ былъ дуренъ собой, и эта некрасивость, уступившая впослдствіи сил выраженія, почти исчезнувшая, когда геніальность преобразила простыя черты его лица, была поразительна въ его самые юношескіе годы.— Она-то и поршила образъ мыслей, вкусы и направленіе молодаго человка, съ пылкимъ умомъ и неограниченнымъ честолюбіемъ. Не признавая возможнымъ нравиться, онъ ршилъ соблазнять или пугать и драпировался въ байронизмъ, который былъ тогда въ мод. Донъ-Жуанъ сдлался его героемъ, мало того — его образцомъ, онъ сталъ бить на таинственность, на мрачное и на колкости. Эта дтская игра оставила неизгладимые слды въ подвижномъ и впечатлительномъ воображеніи, вслдствіе того, что онъ представлялъ изъ себя Лара и Манфреда, онъ привыкъ быть такимъ. Въ то время, я его два раза видла, на дтскихъ балахъ, на которыхъ я прыгала и скакала, какъ настоящая двочка, которою я и была, между тмъ какъ онъ, однхъ со мною лтъ, даже нсколько моложе, занимался тмъ, что старался свернуть голову одной моей кузин {Екатерин Александровн Сушковой, въ замужеств Хвостовой.}, очень кокетливой: съ ней, какъ говорится, шла у него двойная игра, я до сей поры помню странное впечатлніе, произведенное на меня этимъ бднымъ ребенкомъ, загримированнымъ въ старика и опередившимъ года страстей трудолюбивымъ подражаніемъ. Кузина повряла мн свои тайны, она показывала мн стихи, которые Лермонтовъ писалъ ей въ альбомъ, я находила ихъ дурными, особенно потому, что они не были правдивы. Въ то время я была въ полномъ восторг отъ Шиллера, Жуковскаго, Байрона, Пушкина, я сама пробовала заняться поэзіей и написала оду на Шарлотту Корде, и была настолько разумна, что впослдствіи ее сожгла. Наконецъ я даже не имла желанія познакомиться съ Лермонтовымъ,— такъ онъ мн казался мало симпатичнымъ.
Онъ тогда былъ въ благородномъ пансіон, служившемъ приготовительнымъ пансіономъ при Московскомъ университет.
Впослдствіи онъ перешелъ въ школу гвардейскихъ подпрапорщиковъ, насмшливый, дкій, ловкій — проказы, шалости, шутки всякаго рода, сдлались его любимымъ занятіемъ, вмст съ тмъ полный ума, самаго блестящаго, богатый, независимый, онъ сдлался душею общества молодыхъ людей высшаго круга, онъ былъ запвалой въ бесдахъ, въ удовольствіяхъ, въ кутежахъ, словомъ всего того, что составляетъ’ жизнь въ эти годы.
По выход изъ школы, онъ поступилъ въ гвардейскій егерскій (?) полкъ, одинъ изъ самыхъ блестящихъ полковъ, и отлично составленный, тамъ опять живость, умъ и жажда удовольствій поставили Лермонтова во глав его товарищей, онъ импровизировалъ для нихъ цлые поэмы, на предметы самые обыденные изъ ихъ, казарменной или лагерной жизни. Эти пьесы, которыя я не читала, такъ какъ он написаны не для женщинъ, говорятъ, отличаются жаромъ и блестящей пылкостью автора. Онъ давалъ всмъ различныя прозвища въ насмшку, справедливость требовала, чтобы и онъ получилъ свое, къ намъ дошелъ изъ Парижа, откуда къ намъ приходитъ все, особый типъ, съ которымъ онъ имлъ много сходства,— горбатаго Майе (Мауеих), и Лермонтову дали это прозвище, вслдствіе его малаго роста и большой головы, которые придавали ему нкоторымъ образомъ фамильное сходство съ этимъ уродцемъ. Веселая холостая жизнь, непрепятствовала ему посщать и общество, гд онъ забавлялся тмъ, что сводилъ съ ума женщинъ, съ цлью потоми’ ихъ покидать и оставлять въ тщетномъ ожиданіи, другая его забава была разстройство партій, находящихся въ зачатк, и для этого онъ представлялъ изъ себя влюбленнаго въ продолженіи нсколькихъ дней, всмъ этимъ, какъ казалось, онъ старался доказать самому себ, что женщины могутъ его любить, не смотря на его малый ростъ и некрасивую наружность. Мн случалось слышать признанія нсколькихъ изъ его жертвъ, и я не могла удерживаться отъ смха, даже прямо въ лице, при вид слезъ моихъ подругъ, не могла не смяться надъ оригинальными и комическими развязками, которыя онъ давалъ своимъ злодйскимъ, донжуанскимъ подвигамъ. Помню одинъ разъ онъ, забавы ради, ршился замстить богатаго жениха, и когда вс считали уже Лермонтова готовымъ занять его мсто, родители невсты вдругъ получили анонимное письмо, въ которомъ ихъ уговаривали изгнать Лермонтова изъ своего дома, и въ которомъ описывались всякіе о немъ ужасы. Это письмо написалъ онъ самъ, и затмъ уже боле въ этотъ домъ не являлся.
Около того же времени умеръ Пушкинъ, Лермонтовъ вознегодовалъ, какъ и все молодое въ Россіи, противъ той не доброй (mauvaise) партіи нашего общества, которая возстановляла, другъ противъ друга двухъ противниковъ. Лермонтовъ написалъ посредственное (?) стихотвореніе, но жгу нее, въ которомъ онъ обращался прямо къ императору, требуя мщенія. При всеобщемъ возбужденіи умовъ, этотъ поступокъ, столь натуральный въ молодомъ человк, былъ перетолкованъ. Новый поэтъ, выступившій въ защиту умершаго поэта, былъ посаженъ подъ арестъ на гауптвахту, а засимъ переведенъ въ полкъ на Кавказъ. Эта катастрофа, столь оплакиваемая друзьями Лермонтова, обратилась, въ значительной степени, въ его пользу, оторванный отъ пустоты петербургской жизни, поставленный въ присутствіе строгихъ обязанностей и постоянной опасности, перенесенный на театръ вчной войны, въ незнакомую страну, прекрасную до великолпія, вынужденный наконецъ сосредоточиться въ самомъ себ, поэтъ мгновенно выросъ, и талантъ его мощно развернулся. До того времени, вс его опыты, хотя и многочисленные, были какъ будто только ощупыванія, но тутъ онъ сталъ работать, по вдохновенію и изъ самолюбія, чтобы показать свту что нибудь свое, о немъ знали лишь по ссылк, а произведеній его еще не читали. Здсь будетъ у мста провести параллель между Пушкинымъ и Лермонтовымъ, собственно въ смысл поэта и писателя.
Пушкинъ весь порывъ, у него все прямо выливается, мысль исходитъ, или скоре извергается изъ его души, изъ его мозга, во всеоружіи, съ головы до ногъ, затмъ онъ все передлываетъ, исправляетъ, подчищаетъ, но мысль остается та же, цльная и точно опредленная.
Лермонтовъ ищетъ, сочиняетъ, улаживаетъ, разумъ, вкусъ, искусство указываютъ ему на средство округлить фразу, усовершенствовать стихъ, но первоначальная мысль постоянно не иметъ полноты, неопредленна и колеблется, даже и теперь въ полномъ собраніи его сочиненій, попадается тотъ же стихъ, та же строфа, та же идея, вставленная въ совершенно разныхъ пьесахъ.
Пушкинъ давалъ себ тотчасъ отчетъ, въ ход и совокупности даже и самой маленькой изъ его отдльныхъ пьесъ.
Лермонтовъ набрасывалъ на бумагу стихъ или два, пришедшіе ему въ голову, не зная самъ, что онъ съ ними сдлаетъ, а потомъ включалъ ихъ въ то или другое стихотвореніе, къ которому, какъ ему казалось, они подходили. Главная его прелесть заключалась преимущественно въ описаніи мстностей, онъ, самъ хорошій пейзажистъ, дополнялъ поэта — живописцемъ, очень долго обиліе матеріаловъ, бродящихъ въ его мысляхъ,— не позволяло ему привести ихъ въ порядокъ, и только со времени его вынужденнаго бездйствія на Кавказ начинается полное обладаніе имъ самимъ собою, знакомство со своими силами и, такъ сказать правильная эксплоатація его различныхъ способностей, по мр того, какъ онъ оканчивалъ, пересмотрвъ и исправивъ, тетрадку своихъ стихотвореній, онъ отсылалъ ее къ своимъ друзьямъ въ Петербургъ, эти отправки причина того, что мы должны оплакивать утрату нсколькихъ изъ лучшихъ его произведеній. Курьеры, отправляемые изъ Тифлиса, бываютъ часто атакуемы чеченцами или кабардинцами, подвергаются опасности попасть въ горные потоки или пропасти, черезъ которыя они переправляются на доскахъ или же переходятъ въ бродъ, гд иногда, чтобы спасти самихъ себя, они бросаютъ довренные имъ пакеты, и такимъ образомъ пропали дв-три тетради Лермонтова, это случилось съ послдней тетрадью, отправленной Лермонтовымъ къ своему издателю, такъ что отъ нее у насъ остались только первоначальные наброски стихотвореній вполн законченныхъ, которыя въ ней заключались.
На Кавказ, юношеская веселость уступила мсто у Лермонтова припадкамъ черной меланхоліи, которая глубоко проникла въ его мысли, и наложила особый отпечатокъ на его поэтическія произведенія. Въ 1838 году (у Дюма 1833, ясно опечатка или не разобрано въ рукописи) ему разршено было вернуться въ Петербургъ, а такъ какъ талантъ, а равно и ссылка, уже воздвигли ему пьедесталъ, то свтъ поспшилъ его хорошо принять. Нсколько успховъ у женщинъ, нсколько салонныхъ волокитствъ (flirtations) вызвали противъ него вражду мущинъ, споръ о смерти Пушкина былъ причиной столкновенія между нимъ и г. де Бара и т, сыномъ французскаго посланника, послдствіемъ спора была дуэль, и въ очень короткое время вторая между русскимъ и французомъ, нкоторыя женщины выболтали и о поединк узнали до его совершенія, чтобы покончить эту международную вражду, Лермонтовъ былъ вторично сосланъ на Кавказъ.
Со втораго пребыванія въ этой стран войны и величественной природы, исходятъ лучшія и самыя зрлыя произведенія нашего поэта. Поразительнымъ скачкомъ, онъ вдругъ себя превосходить, и его дивные стихи, его великія и глубокія мысли 1840 года какъ будто не принадлежатъ молодому человку, пробовавшему свои силы въ предшествовавшемъ году, тутъ уже находишь боле правды, и добросовстности въ отношеніи къ самому себ, онъ съ собою боле ознакомился и себя лучше понимаетъ, маленькое тщеславіе исчезаетъ, и если онъ сожалетъ о свт, то только въ смысл воспоминаній объ оставленныхъ тамъ привязанностяхъ.
Въ начал 1811 года, его бабушка, госпожа Арсеньева, выхлопотала ему разршеніе пріхать въ Петербургъ, для свиданія съ ней и полученія послдняго благословенія, года и слабость понуждали ее спшить возложить руки на главу любимаго дтища. Лермонтовъ прибылъ въ Петербургъ 7 или 8 февраля, и горькою насмшкою судьбы, его родственница, госпожа Арсеньева, проживавшая въ отдаленной губерніи, не могла съ нимъ съхаться, по причин дурнаго состоянія дорогъ, происшедшаго отъ преждевременной распутицы.
Именно въ это-то время, я познакомилась лично съ Лермонтовымъ, и двухъ дней было довольно, чтобы связать насъ дружбой, однимъ днемъ боле, чмъ я съ вами, любезный Дюма, а потому не ревнуйте. Принадлежа къ одному и тому же кругу, мы постоянно встрчались и утромъ и вечеромъ, что насъ окончательно сблизило, это мой разсказъ объ извстныхъ мн его юношескихъ проказахъ, мы вмст вдоволь надъ ними посмялись, и такимъ образомъ вдругъ сошлись какъ будто были знакомы съ самаго того времени. Три мсяца, проведенные тогда Лермонтовымъ въ столиц, были, какъ я полагаю, самые счастливые и самые блестящіе въ его жизни. Отлично принятый въ свт, любимый и балованный въ кругу близкихъ, онъ утромъ сочинялъ какіе нибудь прелестные стихи и приходилъ къ намъ читать ихъ вечеромъ. Веселое расположеніе духа проснулось въ немъ опять, въ этой дружественной обстановк, онъ придумывалъ какую нибудь шутку или шалость, и мы проводили цлые часы въ веселомъ смх, благодаря его неисчерпаемой веселости.
Однажды онъ объявилъ, что прочитаетъ намъ новый романъ, подъ заглавіемъ: ‘Штосъ.’ при чемъ онъ разчиталъ, что ему понадобится, по крайней мр, четыре часа для его прочтенія. Онъ потребовалъ, чтобы собрались вечеромъ рано, и чтобы двери были заперты для постороннихъ. Вс его желанія были исполнены, и Избранники сошлись числомъ около тридцати, наконецъ Лермонтовъ входитъ съ огромной тетрадью подъ мышкой, принесли лампу, двери заперли, и затмъ начинается чтеніе, спустя четверть часа оно было окончено. Неисправимый шутникъ занималъ насъ первой главой какой-то ужасной исторіи, начатой имъ только наканун, написано было около двадцати страницъ, а остальное въ тетради — была блая бумага. Романъ на этомъ остановился, и никогда не былъ оконченъ.
Отпускъ его приходилъ къ концу, а бабушка не хала. Стали просить объ отсрочкахъ, въ которыхъ было сначала отказано, а потомъ они взяты штурмомъ высокимъ покровительственнымъ вліяніемъ. Лермонтову очень не хотлось хать, у него были всякаго рода дурныя предчувствія. Наконецъ, около конца апрля или начала мая, мы собрались на прощальный ужинъ, чтобы пожелать ему добраго пути. Я изъ послднихъ пожала ему руку.— Мы ужинали втроемъ, за маленькимъ столомъ, онъ и еще другой другъ, который тоже погибъ насильственной смертью въ послднюю войну. Во время всего ужина и на прощаньи, Лермонтовъ только и говорилъ объ ожидавшей его скорой смерти. Я заставляла его молчать и стала смяться надъ его казавшимися пустыми предчувствіями, но он по невол на меня вліяли и сжимали сердце. Черезъ два мсяца он осуществились, и пистолетный выстрлъ, во второй разъ, похитилъ у Россіи драгоцнную жизнь, составлявшую національную гордость. Но что было всего ужасне, въ этотъ разъ, ударъ послдовалъ отъ дружеской руки.
Прибывъ на Кавказъ, въ ожиданіи экспедиціи, Лермонтовъ похалъ на воды въ Пятигорскъ. Тамъ онъ встртился съ однимъ изъ своихъ пріятелей, который часто былъ жертвой его шутокъ. Онъ снова началъ свои продлки съ нимъ, и въ теченіи нсколькихъ недль Мартыновъ былъ мишенью всхъ безумныхъ выдумокъ поэта. Однажды, увидвъ на Мартынов кинжалъ, а можетъ и два, по черкесской мод, что вовсе не шло къ кавалергардскому мундиру, Лермонтовъ, въ присутствіи дамъ, къ нему подошелъ и, смясь, закричалъ:
— Ахъ! какъ ты хорошъ, Мартыновъ! ты похожъ на двухъ горцевъ!
Послдствіе этой шутки было то, что уже безъ того полная чаша перелилась черезъ край, послдовалъ вызовъ и на другое утро два пріятеля дрались на дуэли. Напрасно секунданты употребляли возможныя усилія къ примиренію, даже самъ Лермонтовъ врить не хотлъ, что онъ будетъ драться съ Мартыновымъ. Но судьба свое взяла!
— Возможно-ли, сказалъ онъ секундантамъ, когда они передавали ему заряженный пистолетъ, чтобы я въ него цлилъ?
Цлилъ-ли онъ? или не цлилъ? Но только то извстно, что раздалось два выстрла, и что пуля противника смертельно поразила Лермонтова.
Такимъ образомъ, окончилъ жизнь въ 28 лтъ, и тою же смертью, поэтъ, который одинъ могъ облегчить утрату, понесенную нами смертью Пушкина.
Странная вещь! Дантесъ и Мартыновъ оба служили въ кавалергардскомъ полку.