М. В. Ломоносов: биографическая справка, Ломоносов Михаил Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Оригинал находится здесь: Русский биографический словарь
А. С. Архангельский
Ломоносов, Михаил Васильевич — один из величайших русских поэтов и
ученых (1711 — 1765). Это хорошо сознавали уже лучшие его современники. ‘Он
наших стран Малгерб, он — Пиндару подобен!’ — писали о его стихах даже его
враги, ‘все научные мемуары Ломоносова — не только хороши, но даже
превосходны’, — говорит о его научных работах знаменитый Эйлер. Им, как и
Державиным, зачитывались чуть не вплоть до самого Пушкина. ‘Уважаю в
Ломоносове великого человека, но, конечно, не великого поэта’, писал
Пушкин, ‘между Петром I и Екатериною II он один является самобытным
сподвижником просвещения. он создал первый университет, он, лучше сказать,
сам был первым нашим университетом’. Выдвигая великие заслуги Ломоносов в
истории русской науки и русского просвещения, деятельность Ломоносова, как
‘российского Пиндара’, Пушкин считает ни за что. ‘Оды его… утомительны и
надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней
отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и
точности, отсутствие всякой народности и оригинальности — вот следы,
оставленные Ломоносовым’. Крайность этого отзыва в другом месте умеряется
самим Пушкиным: он говорит о народности языка Ломоносова, о высокой
поэтичности его духовных од, которые ‘останутся вечными памятниками русской
словесности’. Белинский окончательно восстановил поколебленную славу
Ломоносова как поэта. Называя взгляд Пушкина на Ломоносова ‘удивительно
верным, но односторонним’, Белинский указывает на великое значение поэзии
Ломоносова в общем историческом ходе нашего литературного развития. ‘Во
времена Ломоносова, — говорит Белинский, — нам не нужно было народной
поэзии, тогда великий вопрос — быть или не быть — заключался для нас не в
народности, а в европеизме… Ломоносов был Петром Великим нашей
литературы… Не приписывая не принадлежащего ему титла поэта, нельзя не
видеть, что он был превосходный стихотворец, версификатор… Этого мало: в
некоторых стихах Ломоносова, несмотря на их декламаторский и напыщенный
тон, промелькивает иногда поэтическое чувство — отблеск его поэтической
души… Метрика, усвоенная Ломоносовым нашей поэзии, есть большая заслуга с
его стороны: она сродна духу русского языка и сама в себе носила свою
силу… Ломоносов был первым основателем русской поэзии и первым поэтом
Руси’. Действительно, в деле общего духовного — а вместе и литературного —
возрождения России Ломоносов был непосредственным продолжателем Петра
Великого. Своими разнообразными учеными трудами, как и своими поэтическими
произведениями, Ломоносов дал реформам Петра живое, фактическое приложение
в области литературы и науки. Сын беломорского крестьянина-рыбака,
20-летним ‘болваном’ кое-как попавший в учебное заведение, Ломоносов в
дальнейшей своей деятельности в одно и то же время выступает физиком,
химиком, геологом, поэтом, оратором, филологом, историком, даже
публицистом. Для осуществления идей Петра в Ломоносове нашлись гигантские
силы. О первых годах жизни Ломоносова имеются крайне скудные сведения. Он
родился 8 ноября 1711 г., в селе Денисовке, Архангельской губернии,
Холмогорского уезда, в крестьянской, довольно зажиточной семье. Его отец
занимался рыбным промыслом и нередко совершал большие морские поездки. Мать
Ломоносова, умершая очень рано, была дочерью дьякона. Отец, по отзыву сына,
был по натуре человек добрый, но ‘в крайнем невежестве воспитанный’. Из
двух мачех Ломоносова вторая была ‘злая и завистливая’. Лучшими моментами в
детстве Ломоносова были, по-видимому, его поездки с отцом в море,
оставившие в его душе неизгладимый след. Нередкие опасности плавания
закаляли физические силы юноши и обогащали его ум разнообразными
наблюдениями. Влияние природы русского севера легко усмотреть не только в
языке Ломоносова, но и в его научных интересах: ‘вопросы северного сияния,
холода и тепла, морских путешествий, морского льда, отражения морской жизни
на суше — все это уходит далеко вглубь, в первые впечатления молодого
помора’… (Вернадский ‘Ломоносовский Сборник’, II, 144). Его окружали
предания о великих делах Петра Великого, которых и доселе не мало
сохранилось на севере. Еще от матери Ломоносов научился читать и получил
охоту к чтению, позднее она, по-видимому, была поддержана в нем
поморами-старообрядцами. Рано, по-видимому, зародилось в Ломоносове
сознание необходимости ‘науки’, знания. ‘Вратами учености’ для него
делаются откуда-то добытые им книги: ‘Грамматика’ Смотрицкого, ‘Арифметика’
Магницкого, ‘Стихотворная Псалтырь’ Симеона Полоцкого. В Москву Ломоносов
ушел с ведома отца, один из местных крестьян поручился даже во взносе за
него податей, но, по-видимому, отец отпустил его лишь на короткое время,
почему он потом и числился ‘в бегах’. В ‘Спасские школы’, то есть в
Московскую славяно-греко-латинскую академию, Ломоносов вступил в 1731 г. и
пробыл там около 5 лет. Из дошедшего до нас письма Ломоносова к И.И.
Шувалову видно, какие физические лишения, какую душевную борьбу пришлось
выдержать Ломоносову за время пребывания его в академии. В научном
отношении оно принесло ему немалую пользу: он не только приобрел вкус
вообще к научным занятиям, но изучил латинский язык, ознакомился и вообще с
тогдашней ‘наукой’, хотя и в обычной для того времени схоластической форме
разных ‘пиитик’, ‘риторик’ и ‘философий’. Другим счастливым фактом ранней
жизни Ломоносова был вызов со стороны Академии Наук 12 способных учеников
‘Спасских школ’. В 1736 г. трое из них, в том числе Ломоносов, были
отправлены Академией Наук в Германию, для обучения математике, физике,
философии, химии и металлургии. За границей Ломоносов пробыл пять лет:
около 3 лет в Марбурге, под руководством знаменитого Вольфа, и около года в
Фрейберге, у Геннеля, с год провел он в переездах, был, между прочим, в
Голландии. Из Германии Ломоносов вынес не только обширные познания в
области математики, физики, химии, горном деле, но в значительной степени и
общую формулировку всего своего мировоззрения. На лекциях Вольфа Ломоносов
мог выработать свои взгляды в области тогдашнего так называемого
естественного права, в вопросах, касающихся государства. В июне 1741 г.
Ломоносов вернулся в Россию и вскоре назначен был в академию адъюнктом
химии. В 1745 г. он хлопочет о разрешении читать публичные лекции на
русском языке, в 1746 г. — о наборе студентов из семинарий, об умножении
переводных книг, о практическом приложении естественных наук. В то же время
Ломоносов усиленно ведет свои занятия в области физики и химии, печатает на
латинском языке длинный ряд научных трактатов. В 1748 г. при Академии
возникают Исторический Департамент и Историческое Собрание, в заседаниях
которого Ломоносов вскоре начинает вести борьбу с Миллером, обвиняя его в
умышленном принижении в научных исследованиях русского народа. Он
представляет ряд записок и проектов с целю ‘приведения Академии Наук в
доброе состояние’, усиленно проводя мысль о ‘недоброхотстве ученых
иноземцев к русскому юношеству’, к его обучению. В 1749 г., в торжественном
собрании Академии Наук, Ломоносов произносит ‘Слово похвальное императрице
Елизавете Петровне’, имевшее большой успех, с этого времени Ломоносов
начинает пользоваться большим вниманием при Дворе. Он сближается с любимцем
Елизаветы И.И. Шуваловым, что создает ему массу завистников, во главе
которых стоит Шумахер. При близких отношениях к Шувалову козни Шумахера
делаются для Ломоносова не страшными, он приобретает и в Академии большое
влияние. Под влиянием Ломоносова совершается в 1755 г. открытие Московского
университета, для которого он составляет первоначальный проект, основываясь
на ‘учреждениях, узаконениях, обрядах и обыкновениях’ иностранных
университетов. Еще раньше, в 1753 г., Ломоносову, при помощи Шувалова,
удается устроить фабрику мозаики. В том же году Ломоносов хлопочет об
устройстве опытов над электричеством, о пенсии семье несчастного профессора
Рихмана, которого ‘убило громом’, особенно озабочен Ломоносов тем, ‘чтобы
сей случай (смерть Рихмана во время физических опытов) не был протолкован
противу приращения наук’. В 1756 г. Ломоносов отстаивает против Миллера
права низшего русского сословия на образование в гимназии и университете. В
1759 г. он занят устройством гимназии и составлением устава для нее и
университета при Академии, при чем опять всеми силами отстаивает права
низших сословий на образование, возражая на раздававшиеся вокруг него
голоса: ‘куда с учеными людьми?’. Ученые люди, — доказывает Ломоносов, —
нужны ‘для Сибири, для горных дел, фабрик, сохранения народа, архитектуры,
правосудия, исправления нравов, купечества, единства чистые веры,
земледельства и предзнания погод, военного дела, хода севером и сообщения с
ориентом’. В то же время идут занятия Ломоносова по Географическому
Департаменту, под влиянием сочинения его: ‘О северном ходу в Ост-Индию
Сибирским океаном’ в 1764 г. снаряжается экспедиция в Сибирь… Среди этих
неустанных трудов Ломоносов умирает, 4 апреля 1765 г. Незадолго до смерти
Ломоносова посетила императрица Екатерина, ‘чем подать благоволила новое
Высочайшее уверение о истинном люблении и попечении своем о науках и
художествах в отечестве’ (‘Санкт-Петербургские Ведомости’, 1764). В конце
жизни Ломоносов был избран почетным членом Стокгольмской и Болонской
академий наук. — Ломоносов женился еще за границей, в 1740 г., в Марбурге,
на Елизавете Цильх. Семейная жизнь Ломоносова была, по-видимому, довольно
спокойной. Из детей после Ломоносова осталась лишь дочь Елена, вышедшая
замуж за Константинова, сына брянского священника. Ее потомство, как и
потомство сестры Ломоносова, в Архангельской губернии, существует доныне.
Ломоносов похоронен в Александро-Невской лавре. Уже Пушкин подчеркнул
необычайное разнообразие трудов Ломоносова. ‘Ломоносов обнял все отрасли
просвещения. Жажда науки была сильнейшей страстью сей души, исполненной
страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и
стихотворец, он все испытал и все проник’. Трудность положения Ломоносова
заключалась в том, что ему, как Петру Великому, разом приходилось делать
десять дел, — и ‘читать лекции’, и ‘делать опыты новые’ (по физике и
химии), и ‘говорить публично речи и диссертации’, и ‘сочинять разные стихи
и проекты (надписи) к торжественным изъявлениям радости (к иллюминациям и
фейерверкам)’, и ‘составлять правила красноречия’, и ‘историю своего
отечества’ — и все это в добавок ‘на срок ставить’. Личные симпатии
Ломоносова видимо склонялись к физике и химии, но его ‘ученый гений’
одинаково ‘блистательно’ сказывался и в таких его трактатах, как ‘Слово о
происхождении света’ (1756), ‘Слово о явлениях воздушных, от электрической
силы происходящих’ (1753), и в ‘Русской Грамматике’ (1755) или в трактатах
чисто публицистического характера. Для своих современников Ломоносов был
прежде всего поэтом. Первые поэтические произведения Ломоносова были
присланы им еще из-за границы, при ‘Отчетах’ в Академию Наук: французский
перевод в стихах ‘Оды Фенелона’ (1738) и оригинальная ‘Ода на взятие
Хотина’ (1739). В сущности этим начиналась новая русская литература, с
новыми размерами стиха, с новым языком, отчасти и с новым содержанием, но
современникам первые оды Ломоносова не тотчас напечатанные, долго,
по-видимому, не были известны, и среди самих академиков обратили внимание,
кажется, лишь одного Тредьяковского. Ко второй оде было приложено
Ломоносовым ‘Письмо о правилах российского стихотворства’, где автор
выступает против Тредьяковского. Трядьяковский тотчас написал на ‘письмо’
критический ответ, но последний не был послан по назначению академической
конференцией, ‘чтобы на платеж за почту денег напрасно не терять’. Славу
поэта Ломоносов приобретает лишь по возвращении своем из-за границы, оды
его с этого времени быстро следуют одна за другой, одновременно с
обязательными для него переводами на русском языке различных ‘приветствий’,
писавшихся по-немецки академиком Штелином. В августе 1741 г. посвящает
вторую оду, а в декабре того же года он переводит написанную Штелином
немецкую оду к новой императрице, где говорится совершенно обратное тому,
что сказано в двух предшествовавших одах. Со вступлением на престол
Елизаветы Петровны поэтическая деятельность Ломоносова ставится в
несравненно более счастливые условия: его похвалы делаются вполне
искренними. В 1747 г., после утверждения императрицей Елизаветой нового
устава для Академии Наук и Академии Художеств, Ломоносов пишет оду:
‘Радостные и благодарственные восклицания Муз Российских’, где, по
выражению Мерзлякова, ‘дышит небесная страсть к наукам’, поэт прославляет
императрицу за покровительство наукам и искусствам и вместе воспевает Петра
Великого и науки, ‘божественные чистейшего ума плоды’, здесь же он
обращается к новому поколению России, призывая его к просвещению, наукам.
Одами приветствует Ломоносов и Екатерину II, сравнивая новую императрицу с
Елизаветой и выражая надежду, что Екатерина II ‘златой наукам век восставит
и от презрения избавит возлюбленный Российский род’. Он приветствует
начинания Екатерины в пользу русского просвещения и воспитания. Кроме
торжественных од, Ломоносов уже с 1741 г. поставляет стихотворные надписи
на иллюминации и фейерверки, на спуск кораблей, маскарады. Он пишет по
заказу даже трагедии (‘Тамира и Селим’, 1750, ‘Демофонт’, 1752), проводя,
при каждом случае, свою основную идею: необходимость для России
образования, науки. В этом отношении с одами Ломоносова ближайшим образом
связаны и так называемые его ‘Похвальные слова’ Петру Великому и Елизавете
Петровне. В сущности, это — те же оды, как и другие произведения
Ломоносова, где рядом с обычной, обязательной лестью, ‘мглистым фимиамом’,
прославляются ‘дела Петровы’ или вообще доказывается важность образования.
Везде мы видим стремление автора выразить так или иначе свои
просветительные общественные идеалы, подчеркнуть те задачи, от исполнения
которых зависит счастие России. Всюду проглядывает глубокая мысль, часто
встречаются реальные указания на то, что действительно нужно было России
(Пыпин). В ‘рифмичестве’ Ломоносова нередко сверкали искры истинной,
неподдельной поэзии. Чаще всего это случалось тогда, когда Ломоносов ‘пел’
о значении науки и просвещения, о величии явлений природы, о предметах
религиозных. Лучшими поэтическими произведениями Ломоносова были духовные
оды. Уже к 1743 г. относятся оды: ‘Вечернее размышление о Божием величестве
при случае великого сияния’ и ‘Утреннее размышление о Божием величестве’,
полные религиозного чувства и вместе с тем свидетельствующие о научных
интересах автора. ‘Вечернее размышление’, по словам самого Ломоносова,
содержит его ‘давнейшее мнение, что северное сияние движением эфира
произведено быть может’. Истинным поэтом Ломоносов был и в тех случаях,
когда в стихах касался ‘любезного отечества’. Это именно и придавало в его
глазах цену его поэтическим произведениям, возвышало их над ‘бедным
рифмичеством’. Вообще Ломоносов смотрел на свои стихотворения, главным
образом, с чисто практической, общественной стороны, видел в нем лишь
наиболее удобную форму для выражения своих прогрессивных стремлений. Как
присяжный песнотворец, Ломоносов считал обязательными для себя и другие
формы поэзии: писал эпиграммы, шутливые стихотворные пьесы, произведения
сатирические и т. п. При общей бедности тогдашней русской жизни пьесы эти
иногда вызывали целые бури, порождали резкую полемику. Такую бурю — которая
могла быть небезопасной для автора — вызвало, например, до самого
последнего времени остававшееся ненапечатанным стихотворение Ломоносова:
‘Гимн бороде’ (1757) — сатира, направленная не только против раскольников,
но и против всех, кто, прикрываясь знаменем церкви, ‘покровом святости’, на
самом деле был врагом знания и прогресса. Стихотворение Ломоносова
постановлено было ‘чрез палача под виселицею сжечь’, а самому автору было
поставлено на вид, какие ‘жестокие кары грозят хулителям закона и веры’…
Поэзия Ломоносова стояла всецело на почве пресловутого псевдоклассицизма. С
последним Ломоносов познакомился в Германии как с теорией, господствовавшей
тогда всюду в Европе. Эту теорию Ломоносов ввел и в нарождавшуюся русскую
литературу, где она потом и господствовала во все продолжение XVIII века.
Поэзия в то время и на Западе не имела самостоятельного права на
существование: она признавалась лишь в качестве развлечения, ‘отдохновения
от дел’, ‘летом вкусного лимонада’, или должна была нести чисто
практическую службу, в буквальном смысле ‘учить’ общество, давать ему
мораль, практически нужные советы и указания. К этому присоединялись
фактические отношения поэзии ко двору, в котором концентрировалась жизнь
страны. С тем же общественным положением, с тем же характером, ‘литература’
явилась и в России. Ломоносов усвоил себе общепринятую тогда манеру
писания, надел на себя общепринятый поэтический костюм. В одах Ломоносова
не могло не быть той высокопарности, надутости, даже лести, которые вообще
были обязательны для тогдашних поэтов. Но в западном псевдоклассицизме была