Августа Даманская. М. В. Добужинский о рисунках Пушкина
Для Пушкина рисование было духовной потребностью. (Письмо из Парижа)
Для Пушкина рисование было духовной потребностью. (Письмо из Парижа) Накануне закрытия пушкинской выставки талантливейший, культурнейший художник М. В. Добужинский прочел в выставочном зале насыщенный содержанием, пронизанный пиэтетом к поэту доклад о рисунках Пушкина.
Оговориться надо, что рассказывая о том, что открылось ему в рисунках Пушкина, М. В. Добужинский подходит к ним не как к дилетантским упражнениям, а как к подлинно-художественным произведениям. В Пушкине — рисунки которого поражают художника совершенством и технической виртуозностью, М. В. Добужинский видит товарища того же братства, в котором состоит он сам.
Долгое время о рисунках Пушкина ничего не было известно. Первыми обратили на них внимание Анненков и Якушкин, разбиравшие много лет после смерти поэта его бумаги. Отдельными листами многие из них показаны были на юбилейных выставках в Петербурге и Москве в 1880 и 1889 гг. Немалое количество их воспроизведено в многотомном пушкинском издании С. А. Венгерова. Некоторые рисунки Пушкина настолько технически закончены, что естественно считать их результатом внимательной работы и продолжением предшествовавших им других рисунков, судьба которых неизвестна — они исчезли бесследно. Пушкин учился рисованию в лицее, но преподававший в Царскосельском лицее рисование художник С. Чириков, аттестовал его, как ‘последнего по успехам’. В выпускном же его аттестате имелось под графой рисование такая пометка: ‘отличных дарований, но тороплив и неосмотрителен. Успехи неощутительны’.
Но время Пушкина — время расцвета целой плеяды выдающихся русских художников, живописцев и ваятелей. И Пушкин, едва он вышел на широкую дорогу своей недолгой жизни, подружился с Брюлловым (который позднее написал портрет его жены), откликался восторгом на каждое новое произведение Кипренского, Тропинина, бывал часто на выставках, навещал художников в их мастерских…
Английскому художнику Дау, писавшему его портрет, он посвятил прекрасные строфы, начинающиеся словами: ‘Зачем твой дивный карандаш рисует мой арапский профиль?’ С Кипренским, автором самого распространённого портрета — его связывали годы дружбы. В годы Пушкина, жизнь его среды, весь ее быт складывались под знаком искусства. Создавался неповторимый в своей красоте Петербург, русские вельможи строили, коллекционировали, обставляли свои дворцы не только богато, но и с большим вкусом, и с большим тщанием выбирая для своих палат предметы, отмеченные печатью подлинного искусства. Конечно, интерес к искусству, к которому далеко не все могли приобщиться органически, порождал и моду, и мода, в свою очередь влекла за собой снобизм, и что для одних было потребностью духа, то для других было только более или менее ловким подражанием, старанием не отставать от других.
Для Пушкина рисование с годами стало подлинной духовной потребностью, — если оно и было в ранние его годы только шалостью пера, только рассеянным блужданием пера или карандаша по полям рукописи. Позднейшие рисунки Пушкина, к которым в последние годы художники стали относиться, как к самостоятельному творчеству, далеко не всегда являются лишь иллюстрациями к теме того произведения, которым поэт был в данное время поглощен. Многие рисунки на полях рукописей никакого отношения к теме их и не имели. Пушкин выражал в них мысли, глухо бродившие еще как бы ‘в другом этаже’ его духа, быть может бессознательно прокладывали путь нового произведения, еще только зачинавшегося в недрах его творческой души. Или же, искала в рисунках выхода другая, томившая его волна чувств, которых он почему либо не мог выразить в слове, в стихе.
Гете — отлично владевший карандашом и кистью, Виктор Гюго — всепризнанный превосходный рисовальщик, Гоголь — талантливый рисовальщик, Жуковский — один из лучших офортистов своего времени, Лермонтов — даже колебавшийся между тяготением к живописи и литературе, яркие примеры тому, что в многоодаренных, избранниках Божиих, уживается этот волнующий наше воображение и таинственный параллелизм творческих сил…
Пушкин много изощрялся в карикатурах, в автопортретах, при чем очень любил изображать себя ряженым монахом в клобуке, арапом в чалме, в кавказской папахе, Наполеоном, Робеспьером, с кудрями до плеч — иллюстрацией к образу Ленского… Набрасывал на полях рукописей, на отдельных листках — портреты женщин, которыми увлекался и которых любил — Раевской, Воронцовой, сестер Ушаковых, Гончаровой, Ризнич, Каллипсо и друг. Портреты людей, которым удивлялся — Наполеона, Вольтера, Байрона, Данте. Но едва ли не большинство его рисунков — все же иллюстрации к теме той поэмы, повести, которую он писал, или собирался к ним приступить. В рукописи ‘Цыган’ на полях изображение медведя, по мнению М. В. Добужинского, замечательного по живости рисунка. Также, впрочем, совершенны и рисунки лошадей, схемы лошадиных движений. В рукописи ‘Каменного гостя’, фигура Дон Жуана, в рукописи ‘Евгения Онегина’ — тоскующая Татьяна с обнаженным плечом.
Тема поэтического произведения вызывает у Пушкина потребность уточнить ее графическим аккомпанементом, или графический набросок предшествует словесной форме зажегшей его мысли… Специалисты графики найдут в чрезвычайно интересном этюде М. В. Добужинского, который, вероятно, скоро появится в печати, в более полном виде чрезвычайно тонкие сопоставления почерка Пушкина, ‘вольно льющейся линией его письма’ и его рисунка…
Посетители парижской выставки могли по выставленным в витринах рукописным листам, собственноручным письмам Пушкина убедиться в своеобразии этой ‘вольно-льющейся линии’ — такой как будто скользяще-легкой, и данной гению для огненных мет в человеческих сердцах.
А. Даманская.
Париж.
Источник текста: А. Даманская. М. В. Добужинский о рисунках Пушкина // Сегодня. 1937. No 112, 24 апреля.