М. С. Горячкина
H. Д. Хвощинская <ик> (В. Крестовский — псевдоним)
М. С. Горячкина. H. Д. Хвощинская, Хвощинская Надежда Дмитриевна, Год: 1984
Время на прочтение: < 1 минуты
<Хвощинская Н. Д. Повести и рассказы / Сост., подготовка текста, послесл., примеч. М. С. Горячкиной.-- М.: Моск. рабочий, 1984.
Творчество Надежды Дмитриевны Хвощинской (1824—1889), большую часть произведений опубликовавшей под именем ‘В. Крестовский — псевдоним’, тесно связано с деятельностью писателей-демократов, выросших под непосредственным идейным влиянием Н. Г. Чернышевского, Н. А. Некрасова, M. E. Салтыкова-Щедрина. Как и другие писатели-демократы 60—80-х годов: И. А. Кущевский, И. В. Омулевский, Н. Ф. Бажин, И. А. Салов, К. М. Станюкович, А. О. Осипович-Новодворский, группировавшиеся вокруг журнала ‘Отечественные записки’, Хвощинская в меру своего таланта правдиво отразила общественную борьбу своего времени, поставила важнейшие социальные вопросы, волновавшие передовую русскую интеллигенцию, ищущую путей преобразования социального строя самодержавной России. В центре ее творчества неизменно находились проблемы борьбы с социальным злом, обличение реакционных охранительных сил самодержавия, критика буржуазного либерализма, бичевание политического отступничества и предательства интеллигенции в годы реакции, проблема отцов и детей на новом историческом этапе. Начав в 40-е годы XIX века со стихов, в которых звучали мотивы протеста и гражданской скорби, Хвощинская уже в 50-е годы завоевала широкую известность своими романами и повестями. Н. Хвощинскую высоко ценили Некрасов и Салтыков-Щедрин, которые печатали в своем журнале ‘Отечественные записки’ большинство ее произведений 70—80-х годов. ‘Для журнала нашего особенно дороги Ваши произведения, так как в них публика всегда найдет для себя отличное и здоровое чтение’ {Щедрин Н. (М. Е. Салтыков). Полн. собр. соч. М.: ГИХЛ, 1939, т. 19, с. 76.},— писал Щедрин Хвощинской в 1876 году и неоднократно повторял эту оценку впоследствии. Н. Хвощинскую считали своей единомышленницей выдающиеся представители русского демократического искусства и науки, такие, как М. Н. Ермолова, И. Е. Репин, И. Н. Крамской, Д. И. Менделеев, И. М. Сеченов, Н. В. Шелгунов, поздравившие ее в 1883 году с долголетней плодотворной деятельностью на благо русского народа.
Сорокалетний творческий путь Н. Хвощинской не был легким, как не была легкой и счастливой ее судьба. Она знала годы славы и широкого признания, но были периоды духовного одиночества и бесплодных поисков. С болью воспринимались писательницей несправедливые оценки ее труда некоторыми представителями демократической критики. И все же к концу 80-х годов в передовой критике мнение о Н. Хвощинской как писательнице демократической и прогрессивной было единодушным.
H. Д. Хвощинская родилась 20 мая (1 июня) 1824 года в Пронском уезде Рязанской губернии, в небольшом имении отца. Ее детство и юность прошли в тяжелой обстановке. Отец, служивший в гражданском ведомстве по коннозаводству, был несправедливо обвинен в растрате казенных денег, имение продали за долги, и вся семья вынуждена была переехать в Рязань, где многие годы бедствовала.
В ранней юности Хвощинская начала писать стихи, но только с 1847 года они стали печататься в ‘Литературной газете’, в журналах ‘Отечественные записки’, ‘Пантеон’, в газете ‘Иллюстрация’ — вплоть до конца 50-х годов, когда Хвощинская уже завоевала широкую популярность своими повестями и романами.
В 1853 году отдельным изданием вышла ее повесть в стихах ‘Деревенский случай’. Хвощинская обратилась в ней к темам и образам, которые затем станут ведущими в течение всего ее творческого пути. Гнетущая пустота жизни провинциального русского дворянства, безысходность порывов мыслящей молодежи в мертвом, жестоком мире самодовольных собственников, трагическая судьба девушки, ищущей смысла жизни и принимающей за идеал пустого, расчетливого фразера,— эти мотивы позднее многократно повторяются в повестях и романах Хвощинской.
В 1854 году в No 1 журнала ‘Современник’ Н. А. Некрасов поместил рецензию на ‘Деревенский случай’. Эта рецензия чрезвычайно интересна тем, что в ней предугадываются многие положительные и отрицательные стороны последующих произведений писательницы, утверждается ее талант прозаика. ‘Дело прозы — анализ, дело поэзии — синтезис… Сознаемся, что собственно поэтического таланта мы не нашли у г-жи Хвощинской’ {}Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем. М.: Гослитиздат, 1950, т. 9, с. 670, 671.. По мнению Некрасова, ей ‘дано все нужное для того, чтобы удачно писать прозой’.
Те же мотивы и та же среда, что и в повести ‘Деревенский случай’, были раскрыты Хвощинской в ее первом прозаическом произведении — повести ‘Анна Михайловна’, напечатанной в 1850 году в ‘Отечественных записках’ под псевдонимом В. Крестовский. С этого времени все прозаические художественные произведения писательницы выходят под этим псевдонимом. Не отказалась она от него и тогда, когда в литературе появился подлинный В. Крестовский — автор широко известного романа ‘Петербургские трущобы’. Только после этого Хвощинская стала подписываться: ‘В. Крестовский — псевдоним’.
Для всех произведений Н. Д. Хвощинской, написанных в 50-е годы, характерна тема затхлой провинциальной помещичьей жизни, где гибнет все живое и мыслящее. Ни один луч света не проникает в эту атмосферу гниения и застоя. Тщетно бьются и ищут выхода живые души, попавшие в этот мир.
Чрезвычайно узок круг людей, действующих в романах и повестях Хвощинской этого периода. Но у читателя не создается впечатления незначительности происходящих событий, несмотря на их ‘семейный’ характер. И это потому, что дворянская семья в произведениях писательницы рисуется как олицетворение всего дворянского общества, а борьба внутри этой семьи является отражением общественной борьбы тех лет.
В течение 1850—1856 годов Хвощинской также были написаны романы ‘Свободное время’, ‘Кто же остался доволен’, ‘Последнее действие комедии’, составившие трилогию под названием ‘Провинция в старые годы’. Герои этих романов — робкие, одинокие в своей семье девушки, не видящие никаких проблесков радости, и противостоящий им лагерь наглых, самоуверенных людей без совести и чести, с морально растленной душой. Особенно яркая картина семейной драмы нарисована в романе ‘Последнее действие комедии’.
Отношения в семье Оршевских, как и в других ‘светских’ семьях, построены на расчете: каждый старается как можно больше урвать для себя за счет другого, нисколько не заботясь о том, что будет с его близкими. Молодые честные люди — дочь Оршевского и ее жених,— мечтающие вырваться на свободу и страстно борющиеся за свое счастье, за право на человеческую жизнь, осуждены в этой среде на трагическую гибель.
Говоря о характере ‘счастья’ в буржуазно-дворянской семье, Хвощинская писала: ‘Это пошлое счастие запертых домов, чистых, прибранных, как будто приветных снаружи, как будто улыбающихся, обещающих и ничего не дающих постороннему, кроме своей сыто-довольной и глупой улыбки… Эгоизм в одиночку, сплотившийся в эгоизм фамильный,— вот они, эти оазисы. Аккуратно, умеренно, сыто — и ни до кого нет дела…’ {Русская мысль, 1890, No 10, с. 73.}
На роман ‘Последнее действие комедии’ откликнулся Некрасов в ‘Современнике’ (1856). Его суждения глубоко вскрывали наиболее характерные черты творчества Хвощинской 50-х годов. Некрасов подчеркивает важность проблем, которые ставит Хвощинская в своем творчестве в отличие от других женщин-писательниц. Она стремится пробудить ‘негодование ко всему низкому и презренному… касается серьезных общественных вопросов’, у нее ‘энергия, мысль и правда идут дружно об руку’, в романах Хвощинской ‘слышатся наблюдательность и мысль’. Но далее Некрасов говорит о серьезных недостатках произведений писательницы. ‘Если б в повестях г-жи Крестовской было поменьше ‘книжности’ и побольше жизни, они поспорили бы с лучшими произведениями новейшей литературы. Резонерство и ум, переходящий в умничанье,— вот коренной их недостаток, тем более важный, что благодаря ему, при всех своих достоинствах, повести г-жи Крестовской скучны… Тепло, гуманно перо автора, но торопливо и слишком резко там, где должен всплыть наружу весь герой, и часто автор, совершенно некстати, выскакивает сам на страницы своего романа’ {Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем, т. 9, с. 396—399.}.
И в последующие годы Некрасов внимательно и сочувственно следил за творчеством Хвощинской, считая ее человеком, близким себе по убеждениям. В конце 60-х годов, как только журнал ‘Отечественные записки’ перешел в его руки, Некрасов сразу же пригласил писательницу быть постоянным сотрудником журнала.
В повести ‘Братец’ (1858), написанной вскоре после трилогии ‘Провинция в старые годы’, Хвощинская создает исключительно яркий по художественной силе образ хищника-собственника, попирающего все основы семейной морали. Сергей. Андреевич Чиркин не только продукт бессмысленной животной любви ‘маменьки’-помещицы, это страшное порождение петербургской чиновничьей среды и ‘высшего света’, которые придали законченную форму этому эгоисту-человеконенавистнику, умертвив в его душе все чувства. Образ Чиркина нарисован писательницей в тонах гневного, саркастического обличения. В беспощадном раскрытии волчьей морали братца, считающего своим правом ‘по-родственному’ грабить мать и сестер и при этом издевательски поучать их, предвосхищено что-то щедринское. Сатирически нарисована и внешность братца, в которой ясно проступает его деревянная, механическая сущность. ‘Его лицо было ни бледно, ни румяно, а какого-то тускло-лилового цвета, глаза бледно-зеленоваты и опухли, как следует у человека, занятого кабинетными трудами, осанка очень величава, хотя так отчетлива, приготовлена, натянута, что можно было подумать, будто Сергей Андреевич движется посредством винтов и пружин’. Колоритна фигура старухи матери, безличной рабыни своего жестокого сына-кумира, живущей только собачьей преданностью к нему. Типы, подобные Чиркину и его матери, мог создать художник, обладающий не только талантом, но и глубоким знанием человеческой души.
Анализируя повесть ‘Братец’ в журнале ‘Рассвет’, Д. Писарев отметил ее глубокую реалистичность, художественную силу образов: ‘В повестях г. Крестовского постоянно действуют люди обыкновенные, взятые прямо из жизни… Главный характер повести, характер Сергея Андреевича Чиркина, братца, очерчен превосходно’ {Рассвет, СПб., 1859, т. 1, с. 44, 41.}, — писал критик. Писарев говорит об умении писательницы давать ‘верное изображение действительной жизни с ее печальными недостатками’, о тех общечеловеческих чертах в образах лучших ее произведений, которые ‘заставляют задуматься’ читателя.
Мотив трагической безысходности мыслящих честных людей в обществе хищников и тунеядцев звучит во всех произведениях Хвощинской. В ее романах и повестях нет счастливых концов. Как правило, несчастье настигает героев в последний момент, когда счастье кажется им бесспорным, прочным, завоеванным тяжелыми страданиями и борьбой.
Особенно ярко эта трагическая гибель человека, задавленного семьей и обществом, изображена Хвощинской в романе ‘Баритон’ (1857), получившем широкую известность в те годы. Этот роман принадлежит к числу художественно сильных произведений Хвощинской. Герой его — типичный разночинец, сын сельского священника, семинарист Ивановский. По своим моральным качествам он чрезвычайно близок к образам передовых девушек-демократок, нарисованных Хвощинской в 60—70-е годы.
Мотивы и образы трилогии ‘Провинция в старые годы’ типичны для большинства произведений Н. Д. Хвощинской не только 50-х годов, но и последующего времени. Не случайно Щедрин писал редактору журнала ‘Вестник Европы’ M, M. Стасюлевичу, что она ‘очень хорошая писательница, хотя с давних пор пишет все одну и ту же повесть’ {Щедрин H. (M. E. Салтыков). Полн. собр. соч., т. 20, с. 125.}.
В романах ‘Испытания’ (1854), ‘Деревенская история’ (1855), ‘Встреча’ (1855—1860), ‘Стоячая вода’ (1861), ‘В ожидании лучшего’ (1857—1860), ‘Домашнее дело’ (1863), ‘Недавнее’ (1861—1864) и др. перед читателем возникает пошлый мир безделья, сплетен, грязных интриг, болтовни о мнимой деятельности на ‘благо общества’. Это было все то же гнилое болото, ‘стоячая вода’ дворянской и чиновнической обывательщины.
И все же в разработке этой излюбленной тематики на разных этапах творческого пути Хвощинской были существенные различия. Особенно наглядно процесс становления демократического мировоззрения и роста художественного мастерства писательницы отразился в ее произведениях 60—80-х годов. В творчестве Хвощинской появились новые типы, связанные с общественной борьбой, живой действительностью тех лет. Привычные картины жизни провинциальной дворянской России приобретали иной, более обобщенный и глубокий характер. Очень характерны в этом отношении роман ‘В ожидании лучшего’ и повесть ‘Домашнее дело’.
Роман ‘В ожидании лучшего’ (1857—1860) рисует моральный и экономический развал правящих классов крепостнической России накануне реформы.
Именно с этой стороны — психологического раскрытия распада дворянского общества — роман ‘В ожидании лучшего’ заинтересовал Салтыкова-Щедрина. Говоря коротко об особенностях художественного метода Хвощинской в связи с этим романом, Щедрин указывает, что orra ‘в своих сочинениях стоит на почве психологических тонкостей’. Называя Хвощинскую ‘очень даровитой писательницей’, Щедрин считает, что она ‘не пользовалась у нас тем успехом, который принадлежит ей по праву таланта’ {Щедрин H. (M. E. Салтыков). Полн. собр. соч., т. 5, с. 385.}.
В маленькой повести Хвощинской ‘Домашнее дело’ не только осмысляются социальные причины распада семьи в собственническом обществе, но и вскрываются трагические последствия этого процесса для духовного формирования нового поколения.
В ранних повестях и романах Н. Д. Хвощинской уже намечены многие образы, которые станут центральными в зрелый период ее творчества. Это типы новых людей, тружеников, готовых на лишения ради идеи, ради чести. Таковы герои повестей ‘Дневник сельского учителя’ (1850) и особенно ‘Искушение’ (1852). Это выходцы из бедных слоев общества, люди, привыкшие к труду, мечтающие о полезной деятельности. Они собирают силы для решительной борьбы с самодержавно-крепостническим строем. И хотя эти герои не смогли выйти на большую арену общественной деятельности, ограничившись честным скромным трудом, ‘маленькой пользой’, приносимой ими людям, они не стали отступниками, сохранили свою живую душу, свои мечты и святое недовольство окружающей их действительностью. Впоследствии, в конце 70-х годов, Хвощинская покажет других людей — смирившихся со злом, забывших идеалы своей юности, предавших своих товарищей по борьбе.
С конца 50-х годов образы демократической молодежи, новых людей, рождающихся в недрах разлагающегося собственнического мира, становятся излюбленными героями писательницы.
В этот период образ положительного героя принимает в творчестве Хвощинской более четкие очертания, становится выражением не только морального, но и социального протеста против действительности. Эти черты несут в себе образы Веретицына в повести ‘Пансионерка’ (1861), рассказчика в очерке ‘Старый портрет и новый оригинал’ (1864), Ивановского в романе ‘Баритон’ и др.
Но особенно серьезную эволюцию претерпевают женские образы. От беспомощной, страдающей Анны Михайловны, героини первой повести Хвощинской, до активной, свободной труженицы Леленьки — героини ‘Пансионерки’, Кати из романа ‘Большая медведица’ (1865—1871), Тани из повести ‘Былое’ (1878) писательницей был пройден большой и сложный путь идейных исканий.
В период общественного подъема 60—70-х годов, когда наряду с другими социальными вопросами встал также вопрос эмансипации женщины, многие писатели демократического лагеря создали в своих произведениях ряд положительных образов женщин, разорвавших рабские путы дворянской и буржуазной семьи, вышедших на арену активной трудовой и общественной деятельности. Классический образ передовой женщины этого времени нарисовал Чернышевский в романе ‘Что делать?’. В последующие годы многими чертами Веры Павловны были наделены героини В. А. Слепцова, И. А. Кущевского, А. А. Арнольди, И. В. Омулевского и других писателей демократического направления.
Хвощинская не смогла нарисовать образа женщины — политического борца. Живя почти всю жизнь в рязанском захолустье, она и не сталкивалась с типами подобных людей. ‘Меня упрекают за то, что я не пишу героев, но я не могу писать того, что не видела’ {Цит. по кн.: Цебрикова М. Очерк жизни Н. Д. Хвощинской-Зайончковской.— Мир божий, СПб., 1897, No 12, с. 13.},— говорила писательница. Но ее представления о характере эмансипации женщины, о социальных условиях, необходимых для ее освобождения, о месте женщины в общественной борьбе не расходились с представлениями всего демократического лагеря.
В одном из писем Хвощинская писала: ‘Свобода женщины, по-моему, есть ее дельность, а начинается она с уменья пришить заплатку и замесить квашню. Можешь больше — делай больше… Вы говорите, что в моих романах я указывала женщинам новую дорогу. Нет, друг мой, Вы ошиблись. Новое существование, может быть. Женщина никогда не выбьется на прямую дорогу одна, сама собою, ей должен помочь в этом весь общий строй жизни. Прежде надо еще поисправиться ему… Я просто описывала положение женщины, каково оно было, каково оно часто и теперь. Мученичество этого положения — только следствие всего окружающего. Я показывала жертву для того, чтобы виноватые видели, до чего они доводят, и, одумавшись, стали бы жить толковее… Я не ‘смелая проводница новых путей’, а неудавшийся педагог, которого никто не слушает и слушать не станет. Я не могла показывать пути, потому что в настоящем положении общества я его сама не вижу, а не доверяя тому, что называют ‘улучшением, шагами вперед’, не смею даже сказать, есть ли этот путь’ {Русская мысль, 1890, No 10, с. 83—86.}. В этих словах заключена очень верная самохарактеристика писательницы, раскрыты сильные и слабые стороны ее мировоззрения. Хвощинская связывала освобождение женщины, ее равноправие с изменением всей социальной системы, с освобождением всего народа, так как женское бесправие ‘только следствие всего окружающего’, то есть следствие эксплуататорского строя. Писательница отвергла путь буржуазных реформ — ‘улучшение, шаги вперед’, но не видела иного, подлинного пути, не знала людей, которые выведут Россию на этот путь. Поэтому-то так и безрадостна судьба ее положительных героев.
Личная судьба Хвощинской была типичной для передовых женщин, выходцев из разночинной среды. Она начала свой трудовой путь с самой ранней юности и трудилась не покладая рук до могилы. До 1884 года она прожила почти безвыездно в Рязани в кругу своей семьи: матери, двух сестер (отец умер рано). Н. Д. Хвощинская горячо любила свою сестру Софью, вместе с ней обсуждала замыслы своих произведений 50—60-х годов. Софья Хвощинская (1828—1865) была талантливой писательницей. Ее повести и романы ‘Знакомые люди’, ‘Как люди любуются природой’, ‘Зерновский’, ‘Плач провинциала’, ‘Домашняя идиллия недавнего времени’ и др., печатавшиеся под псевдонимом Ив. Весеньев, были широко известны и пользовались успехом у читателей. Темы произведений Софьи близки к темам, которые увлекали Надежду Дмитриевну, но в произведениях Софьи сильнее выражено сатирическое начало. Писала повести и очерки и младшая сестра — Прасковья Хвощинская (псевдоним С. Зимарова). Смерть Софьи в 1865 году потрясла Надежду, она тяжело заболела от горя. В этом же году, спасаясь от тяжелого одиночества, она связала свою жизнь с молодым человеком — ссыльным врачом И. И. Зайончковским, но брак не был счастливым. Зайончковский тяжело болел, несколько лет лечился за границей и умер там в 1872 году.
В 60—70-е годы — годы бурного подъема молодых революционных сил России — Хвощинская восхищалась мужеством революционной интеллигенции. Ее подвиги оживили душу писательницы, внушали надежду на светлое будущее. ‘Вот они, мои воскресители, этот честный народ, младшие братья 60-х годов’ {Русская мысль, 1890, No 12, с. 132.},— писала впоследствии Хвощинская.
Молодые герои Хвощинской, страстно мечтающие о деятельной, трудовой жизни, о помощи страждущим и угнетенным, откликнулись на призыв революционной интеллигенции этих лет. Судьбу примерной пансионерки и послушной дочери Леленьки (‘Пансионерка’) круто изменила встреча с политическим ссыльным Веретицыным. Его насмешки над окружающим ее миром, над нелепыми и бессмысленными ‘науками’, зубрившимися в пансионе, толкнули Леленьку на бунт против семьи и школы. Она порывает со всей обстановкой, державшей ее в плену, и едет в Петербург навстречу новой жизни, ‘переучиваться’. Через несколько лет Веретицын встречает Леленьку в Петербурге. Она образованный человек, способная художница, жизнь ее до краев наполнена деятельностью. ‘Весело, когда много дела! Я свободна! Я никому ничем не обязана… Я сбросила с себя свое иго и не хочу о нем помнить’,— говорит Леленька Веретицыну. Их роли меняются. Если раньше Веретицын учил ее самостоятельно мыслить, быть мужественной и свободной, то теперь Леленька с изумлением видит, что он ‘перерождается’, отступает от прежних позиций, проповедует не активную борьбу со злом, а прощение и примирение. Во имя свободы Леленька отрицает даже любовь, так как это чувство берет в плен душу женщины. ‘Я поклялась, что не дам больше никому власти над собою, что не буду служить этому варварскому старому закону ни примером, ни словом. Напротив, я говорю всем: делайте, как я, освобождайтесь все, у кого есть руки и твердая воля! Живите одни — вот жизнь — работа, знание и свобода…’ Веретицын упрекает Леленьку в том, что у нее ‘нет сердца’, что она все подчинила рассудку, но обожествление Леленькой труда и человеческой воли вполне понятно и закономерно для начального периода накопления сил передовой молодежью, периода ‘полнейшего разъединения’ со средой, в которой выросли эти люди. В характере Веретицына впервые намечаются писательницей черты отступников, образы которых займут большое место в ее произведениях 80-х годов.
Еще более обаятельный, художественно яркий образ девушки, рвущейся к духовной свободе и к деятельности на благо народа, создан Хвощинской в ее широко известном романе ‘Большая медведица’ (1871). Писательница ощутимо и наглядно передает политическую борьбу в России в годы Крымской войны, накануне реформы 1861 года. Тревожно в воздухе заштатного ‘города Н’, как тревожно и в самой столице. Бесшабашный разгул, ‘пошехонское веселье’, царившие в дворянском обществе, напоминают пир во время чумы. В то время как мужицкая Россия истекает кровью у стен Севастополя, дворянская Россия болтает и веселится, не желая тревожить себя никакими мыслями о будущем страны. Молодой чиновник Верховский, приехавший покупать имение в провинцию, находит там то же самое общество, которое оставил в Петербурге. ‘Равнодушие подрумяненное и равнодушие откровенное… Говорят, надо постоять… Что ж, пожалуй… но общество тотчас догадалось, что трудность исполнения лежит не на нем, а на темном народе, с которым оно день ото дня все больше разрывало связь. Догадавшись, общество получило еще основание не беспокоиться: крепостной, обязанный все делать, сделает и это,— постоит’. ‘Положиться не на кого, понадеяться не на что!.. Корысть, неправда, безнаказанность, и нет им конца!’ — с отчаянием восклицает отец Кати Багрянской — единственный честный человек в среде губернских чиновников. Багрянский воспитал дочь — трудящуюся, самоотверженную девушку, мечтающую посвятить свою жизнь народу. Катя противостоит всему светскому обществу города. Горячо полюбив Верховского, Катя, как и пансионерка Леленька, не становится рабой своего чувства, она требует, чтобы любимый человек был ее соратником по борьбе. Но Верховский отходит от светлых порывов своей юности. Вначале он искренне страдает, пытается бороться за свое человеческое достоинство и честь, а потом, сдавшись, становится типичным представителем развратившей его среды. Процесс морального падения Верховского нарисован в романе с большим художественным мастерством. Автор постепенно вскрывает гнилость души, полную опустошенность человека, отравленного собственническим обществом. Катя, любя Верховского, испытала все средства, стремясь возродить эту душу к жизни, но не смогла. Верховский женится на богатой невесте, достигает очень высоких чинов и становится обычным охранителем существующего порядка. Проезжая мимо деревни, где Катя учит крестьян, Верховский с ненавистью говорит смотрителю станции о предстоящей крестьянской реформе: ‘Дело законное. Но только они от лени без хлеба насидятся, а вы… берегите вашу почту’.
Катя — это та же Леленька (из повести ‘Пансионерка’), действующая в начале 70-х годов, в период борьбы революционного народничества. Следуя своим убеждениям, она нашла свое место среди народа, пришла туда не как гостья, а как равноправная труженица. Катя не ставит себе политических целей. Она мечтает о справедливости, о счастье для всех, но это счастье, по ее мнению, достигается не социальными переворотами, не революционной борьбой, а принесением посильной пользы обществу каждым человеком. Ее философия, как и многих подобных героев Мордовцева, Станюковича и других писателей демократического лагеря, особенно в 80-е годы, это философия ‘малых дел’: ‘Делать должное, какое бы оно ни было маленькое… И обязанность одна: делай до конца, бейся, погибни на деле… Не крупными делается дело, а всеми. Поодиночке — капля, а в сложности — волны’,— убеждает Катя Верховского.
Незадолго до окончания ‘Большой медведицы’, в конце 60-х годов, Хвощинская написала повесть ‘Первая борьба’ (1869), которая и в этот период и в последующие годы почти единодушно была оценена критикой как крупное художественное достижение писательницы. В этой повести Хвощинская убедительно показывает формирование паразитической психологии, постепенное обездушивание человека. Эта тема звучала в произведениях Хвощинской и раньше, но обращение к ней в конце 60-х годов имело особое значение.
Проблема воспитания молодежи, идейного формирования нового поколения в 60—70-е годы стояла в центре творчества большинства писателей демократического лагеря. Ее решали Чернышевский, Некрасов, Щедрин, Помяловский, Слепцов, Кущевский и многие писатели-народники. Судьба демократического движения в России была в руках этого нового, идущего на смену поколения. От его мужества, идейности, веры в народ, в светлое будущее России зависело все. И с точки зрения задач воспитания этого поколения повесть Хвощинской ‘Первая борьба’ имела чрезвычайно важное значение.
С большим талантом, с подлинным искусством настоящего психолога Хвощинская показывает гибель души мальчика, родившегося в честной трудовой семье и случайно попавшего на воспитание в великосветскую дворянскую семью. Повесть, напечатанная в ‘Отечественных записках’, явилась яркой иллюстрацией к словам Щедрина о том, что ‘воспитание, образ жизни и общественное положение кладут неизгладимую печать на политические и литературные убеждения людей’ {Щедрин H. (M. E. Салтыков). Полн. собр. соч., т. 8, с. 44.}.
Повествование ведется от имени молодого человека — Сержа, который описывает свою жизнь с детских лет и до тридцатилетнего возраста, когда он уже достигает вожделенного благополучия, пройдя все степени падения, предательства и подлости. Каждая черта, каждая мысль Сержа противостоят народной жизни, и главное — показаны истоки и причины возникновения этих черт характера. Читатель видит окружающее глазами героя, но отношение к окружающему у них разное: то, что считает хорошим Серж, возмущает читателя, то, что Серж осмеивает, глубоко печалит его. Ненависть к герою накипает в читателе постепенно, и под конец она полностью охватывает душу. Особенно в те моменты, когда герой цинично и нагло, с чувством сознания собственной правоты топчет жизнь подлинно хороших людей. А эти люди: отец Сержа, приятельницы отца — старушки сестры, Дунечка, Марья Васильевна — нарисованы в мягких, лирических тонах. Все они беззащитны перед лицом наглого гимназиста, смотрят на него с немым укором и безропотно страдают. В сущности, борьбы никакой не получается. Герой беспрепятственно идет вперед, не встречая отпора и активного общественного осуждения. ‘Я сломал препятствия, не дав им сломить себя, я укрепил и развил свои силы, я покорил себе жизнь и людей, я боролся и вышел победителем, и с тех пор мне во всем удача’,— похваляется Серж в конце своих записок. И это торжество негодяя накладывает пессимистический оттенок на всю повесть.
В повести ‘Первая борьба’ обнаженно и резко поставлена Н. Д. Хвощинской проблема отцов и детей на новом историческом этапе. Отец Сержа — разночинец, шестидесятник, работающий на благо народа, непоколебимо следовавший всю свою жизнь принципам аскетического самоотречения ради общества, а сын — полная противоположность, его классовый враг, предатель его идеалов. Не случайно Сержа в среде прогрессивной интеллигенции тех лет называли ‘героем нашего времени’.
Интересный анализ повести ‘Первая борьба’ дал Н. К. Михайловский. По его мнению, повесть Хвощинской-Зайончковской была направлена против возрождения дворянско-крепостнического ‘рая’, в тех или иных формах, против воспитания полчищ паразитов нового закала, но со старой крепостнической психологией. ‘По-моему,— писал критик,— это вообще лучшее произведение Зайончковской и одно из выдающихся даже во всей русской литературе…’ {Сочинения Н. К. Михайловского. СПб., 1897, т. 6, с. 655.} Суть теории Сержа Михайловский усматривает в том, что якобы есть ‘особая порода избранников судьбы, тонко развитых людей, которым по праву принадлежит всяческое наслаждение, какою бы ценою оно ни получалось, лишь бы не трудом, а труд — это удел другой породы людей, грубых, не способных как следует ценить аромат наслаждения’ {Сочинения Н. К. Михайловского. СПб., 1897, т. 6, с. 655.}. Чрезвычайно глубоки и плодотворны мысли Михайловского о социальном значении семейных романов Хвощинской. Поставив своей целью выяснить вопрос о том, какова семья и какова любовь в крепостническом обществе, Хвощинская пришла, по мнению Михайловского, к весьма печальному выводу: ‘В то доброе старое время не было и не могло быть ни настоящей любви, ни настоящей семьи’ {Там же, с. 654.}.
П. Н. Ткачев также отмечал ‘новую формацию’ героя повести ‘Первая борьба’, приравнивая его к хищникам пореформенного времени: ‘Это уже вполне сознательный хищник, самоуверенный, бойкий, смелый, ‘ни о чем не сумнящийся’, ставящий свое хищничество себе в заслугу, гордящийся им, делающий из него свое призвание, свою высшую жизненную роль,— одним словом, это один из героев современной нам эпохи, практический ‘делец’, вполне приспособленный к тем новым жизненным условиям, в которые втиснута новая культурная среда’ {Дело, 1880, No 3, с. 321.}. Очень тонко и справедливо писал о ‘Первой борьбе’ рецензент ‘Отечественных записок’, высказав ряд замечаний, относящихся и к другим произведениям Хвощинской: ‘Значение этой повести не только литературное, но и общественное. Мы находим в ней все свойственные г-же Крестовской достоинства — силу психического анализа, чрезвычайную выдержанность большинства характеров, но, кроме того, находим и серьезную идею, имеющую самое тесное отношение к ‘злобе дня’ {Отечественные записки, 1879, No 11, с. 49.}.
Проблема отцов и детей, поколения шестидесятников и пришедшей на смену молодежи, стоит в центре творчества Хвощинской 70—80-х годов. И решается эта проблема писательницей в духе демократической литературы тех лет. Если герой 60-х годов вынужден был становиться во враждебные отношения с отцами, носителями старой, патриархально-крепостнической идеологии, враждебной народу, то герой революционного народничества продолжал деятельность своих отцов, первыми начавших борьбу за народное дело, конфликты, столкновения между детьми и отцами возникали чаще всего тогда, когда дети становились предателями великих идеалов отцов.
Хвощинская создала галерею портретов отступников, которым во всех ее произведениях этого периода противопоставляются люди, смятые действительностью, глубоко несчастные в атмосфере торжества реакции, наступившей после разгрома революционного народничества, но не предавшие идеалов своей молодости, не смирившиеся с существующим социальным строем.
Характеризуя свои повести этого периода, Хвощинская писала: ‘…Старшие — я им воздала потом в ‘Альбоме’ за все то нравственное зло, которым они измучили мою душу. Они мне не прощают прозвания ‘отступники’ и все доспрашиваются, от чего отступили, и все доказывают, что плакаться о прошлом — ребячество. Теперь, конечно, в настоящую минуту, было бы ребячество плакаться о таких относительно мелочах, когда уж все провалилось. Но ведь главная суть была в первых подпорках, удержись те честно, стояло бы всё’ {Русская мысль, 1890, No 12, с. 132.}. Писательница права: многие ‘подпорки’, многие общественные деятели, болтавшие о верности идеалам, в 70—80-е годы не выдержали испытания временем, рухнули под натиском реакционных сил, оказались гнилыми.
Образы отступников выведены Хвощинской в таких произведениях, как ‘Счастливые люди’ (1874), в цикле повестей и рассказов, озаглавленном ‘Альбом. Группы и портреты’ (‘Риднева’, ‘Верягин’, ‘Между друзьями’ и др.), ‘Здоровые’ (1880—1883), ‘Прощание’, ‘Обязанности’ (1886), и др. ‘Альбом’ был встречен демократической и либеральной критикой с большим сочувствием. Н. Шелгунов, который за четыре года до этого дал несправедливо резкий отзыв о творчестве Хвощинской, назвав ее ‘романистом праздных читателей’, в 1874 году писал ей: ‘Сейчас прочитал Ваш ‘Альбом’. Так хотелось бы мне пожать Вам руку — крепко, крепко… И не то поплакать, не то… нет, скорее поплакать… Если бы Вы знали, что человек только потому и топчет своих богов, что им молится’ {Там же, No 11, с. 94.},— добавляет он, извиняясь за свою прошлую статью.
В ‘Альбоме’ и других повестях, написанных в эти годы, Хвощинская с острой и злой сатирической иронией рисует благополучных, ‘здоровых’, ‘счастливых людей’, купивших это свое пошлое буржуазное счастье ценою продажи души, ценою предательства. Подобные образы нарисованы в этот период в романах Станюковича, повестях Осиповича-Новодворского, отчасти Шеллера-Михайлова, но такую широкую картину отступничества не показал никто до Хвощинской.
Гибнут одинокие отверженные ‘идеалисты 60-х годов’. Размышляя о причинах массового отступничества либеральной интеллигенции 70-х годов, рассказчик в рассказе ‘Счастливые люди’ спрашивает себя: ‘Стало быть, те, на кого десять лет назад мы радовались, как на будущих бойцов за правду, уж и тогда носили в себе задатки нравственной смерти?’ По-щедрински звучит обличение самодержавно-крепостнической реакции устами друга рассказчика, одного из немногих ‘уцелевших’, Алексеева: ‘…перед тобой черная, холодная яма, и там кишат, грызут друг друга все люди… Отчаяние! Вот она, тоска, какой не было от сотворения мира’. ‘Были времена хуже — подлее не бывало!’ Но Хвощинская в отличие от Щедрина не зовет к активной борьбе с этим миром реакционного безумия.. Ее честные герои намерены ‘кончить честно’, то есть самим уйти из жизни.
Рассказ ‘Счастливые люди’ нашел глубокий отклик в среде революционной демократии. Словами героя Хвощинской Некрасов начинает свою поэму ‘Современники’, раскрывавшую картину хищничества нарождавшейся русской буржуазии, картину торжествующей самодержавно-крепостнической реакции:
‘Я книгу взял, восстав от сна,
И прочитал я в ней:
‘Бывали хуже времена,
Но не было подлей’.
Швырнул далеко книгу я.
Ужели мы с тобой
Такого века сыновья,
О друг — читатель мой?’ {*}
{* Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем, т. 3, с. 91.}
И далее поэт, стремясь ‘опровергнуть’ пессимизм автора книги, сатирически рисует ‘благополучную’, веселую буржуазно-помещичью Россию, грабящую народ.
Салтыков-Щедрин также увидел в этом рассказе Хвощинской близкие ему мысли и чувства. В письме к А. М. Жемчужникову 28 марта 1878 года он, говоря о ‘каторжных условиях’ жизни в России, о беснованиях политической реакции, писал: ‘Вы живете за границей и, может быть, думаете, что у нас здесь свободы всякие. Одно у нас преуспеяние: час от часу хуже. Правду сказала Хвощинская: бывали времена хуже — подлее не бывало. Да, не бывало — клянусь, так! Что-то похожее на бешенство наступило. Завидую Вам, но в то же время и удивляюсь: как Вы можете с таким курсом мириться’ {Щедрин H. (M. E. Салтыков). Полн. собр. соч., т. 19, С. 106—107.}.
Во всех произведениях, рисующих отступников, Хвощинская противопоставляет этим образам подлинно положительные образы людей труда, не мирящихся с существующей пошлой действительностью, рвущихся к настоящему общественно полезному делу, сохранивших свою чистую душу. Такова Таня из незаконченного романа ‘Былое’ (1878). Выросшая в обеспеченной дворянской семье, Таня порывает с родными, едет со студентом Долотовым в Петербург учиться и жить по-новому.
Из-за цензурного запрещения роман остался незаконченным, писательница прекратила над ним работу, так и не написав глав, в которых предполагала дать широкую картину жизни демократической молодежи 70-х годов. Роман должен был кончаться тем, что Крылицына после пребывания в деревне, куда он едет для работы среди крестьян, ссылают в Сибирь. Вслед за ним уезжает и любящая его девушка. 28 марта 1878 года Шедрин предупреждал Хвощинскую о том, что один из цензурных чиновников, ‘некто С<тремоухов>‘, бывший рязанский губернатор, ‘специально обвиняет в том, что Вы в ‘Былом’ потрясаете семейственный союз’ {Там же, с. 107.}.
11 марта 1878 года Н. Д. Хвощинская писала своей приятельнице о романе ‘Былое’: ‘Цензура тяпнула мой горемычный роман, что ты можешь заметить по вклеенным страницам… это застало меня как раз за такой сценой, где уж и не знаю, что может случиться: могут исказить так, что я у честных людей попаду в подлецы. Я бы этого не желала. И дернуло меня писать общественное’ {Русская старина, 1891, No 2, с. 458.}. А в письме к другой знакомой Хвощинская, характеризуя наступившую вслед за разгромом революционного народничества политическую реакцию, пишет: ‘Мы с Вами знаем, почему нельзя писать подобных вещей. Но и для кого писать их? Наши, те, про кого написано, больше испытали и испытывают, чем можно написать о них. Чужие, торжествующие — но неужели в самом деле писать для их потехи? Я теперь сокращаю себя и возвращаюсь к семейно-сердечным вопросам, которые тоже ведь не бесполезны для общества, которое отложило в сторону всякий анализ чувства и всякое размышление’ {Там же.}.
Трагизм положения демократической интеллигенции в период политической реакции 80-х годов особенно ярко отражен в рассказах ‘После потопа’ (1881) и ‘Вьюга’ (1889), рисующих разгром революционного народничества. Герои рассказов — интеллигенты, приговоренные к тюремному заключению и каторге за революционную работу. Само заглавие рассказов свидетельствует о замысле автора: молодые революционеры пережили потоп, вьюгу. Немногие выжили и физически и духовно, но даже те, кто уцелел, вернулись домой с разбитой душой. Они не в силах забыть страшных жертв, которые принесли их товарищи, не находят в себе силы для жизни, хотя сами остались честными до конца.
Образы демократической молодежи до конца жизни писательницы оставались для нее самыми любимыми. Уже незадолго до смерти она говорила: ‘Хочу новые типы создавать’.
Постоянная солидарность со Щедриным в оценке многих общественных и литературных явлений у Хвощинской не случайна. Для нее Щедрин был высший авторитет. Она знала его много лет, познакомилась еще в ту пору, когда он служил вице-губернатором в Рязани. ‘Салтыкова, как человека и как писателя, она боготворила’ {Исторический вестник, 1890, No 1, с. 149.},— свидетельствует современник. Она без конца ссылалась на его суждения, говоря: ‘…непогрешимый наш судья, беспристрастный Салтыков’ {Там же.}. Замечания Щедрина по поводу ее рукописей выполнялись Хвощинской беспрекословно. В своих статьях и письмах писательница восхищалась сатирическим мастерством Щедрина. ‘Господ Головлевых’ называла ‘классическим творением’, а образ Иудушки ‘классическим образом, остающимся в литературе навечно’ {Мир божий, No 12, с. 29.}. Хвощинская считала неповторимо изумительной ‘своеобразную речь’ Щедрина ‘с его веселостью, доводящей до ужаса’ {Русские ведомости, 1877, No 248.}.
Во многих произведениях Хвощинской чувствуются следы влияния щедринской сатиры. В 60—80-х годах Н. Хвощинская была известна также как литературный критик. Ее статьи печатались в ‘Отечественных записках’, ‘Русских ведомостях’, ‘Живописном обозрении’ под псевдонимом В. Поречинков и другими. В статьях обосновывались принципы демократической эстетики.
Широкие круги русской интеллигенции знали и любили творчество Хвощинской. В феврале 1880 года перед ее домом была большая манифестация рязанской молодежи, которая горячо приветствовала писательницу, благодаря ее за сочувствие демократическому движению, за образы передовой молодежи, борющейся против гнетущей социальной действительности.
В 1884 году Хвощинская переехала в Петербург, но там она жила замкнуто, поддерживая лишь письменную связь с редакциями, куда посылала свои произведения. Она была уже тяжело больна. Умирающий в эти годы Щедрин тоже жаловался на одиночество и ‘оброшенность’. Как и другие ‘писатели-пролетарии’ того времени, Хвощинская нуждалась материально, тем более что ей приходилось почти до конца жизни помогать родственникам. Вся ее жизнь была в работе. ‘Я заработалась и конца не вижу работе… Работа — моя судьба, до гробовой доски’ {Русская мысль, 1890, No 11, с. 88.},— писала она знакомым. А иногда, измученная нуждой и одиночеством, горько жаловалась навещавшим ее редким друзьям: ‘Сколько лет пишу, сколько упорного труда потратила, а умру под забором. Ни пенсии, ни богадельни за нашу тяготу не полагается’ {Исторический вестник, 1890, No 1, с. 150.}.
Те, кто близко знал Хвощинскую, говорили о ней как о человеке необычайно добром, по-детски непосредственном и ‘прямом до резкости’. Скромности она была тоже необыкновенной, не любила, когда о ней писали, как, впрочем, и Софья Хвощинская, которая категорически запрещала о себе писать и, умирая, наказала сестре не издавать своих произведений. Н. Д. Хвощинская искренне говорила приятелям в 80-х годах: ‘Я не думаю, как переживу свое значение: оно уже пережито’.
Скончалась Н. Д. Хвощинская 8(20) июня 1889 года в Петергофе, куда выехала на дачу. Там же была похоронена на средства Литературного фонда.
Творчество Хвощинской представляет несомненный интерес для советского читателя и своей проблематикой, и художественными образами, многие из которых несут на себе следы яркого и самобытного таланта. Сохранили свою злободневность вопросы трудового воспитания нового поколения, которые, неоднократно ставились Хвощинской в ее произведениях. Поучительно и интересно узнать нашему читателю и о прошлой жизни трудовой демократической интеллигенции России, ее страданиях и борьбе.