М. Д. Скобелев: биографическая справка, Скобелев Михаил Дмитриевич, Год: 1904 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 42 минут(ы)

Скобелев, Михаил Дмитриевич, сын генерал-лейтенанта Дм. Ив. Скобелева и жены его Ольги Николаевны, урожденной Полтавцевой, род. в С.-Петербурге 17 сентября 1843 г. В детстве уже сказывался в нем будущий воин: он был весьма смел, самолюбив и настойчив, но, вместе с тем, чрезвычайно впечатлителен и вспыльчив. Влияние родителей на воспитание сына было прямо противоположно: отец стоял за крайнюю строгость, мать же сильно баловала его. Первоначально восторжествовали стремления отца. К сожалению, Дм. Ив. приставил к сыну неудачно выбранного гувернера-немца и предоставил ему над мальчиком неограниченную власть. Жестокий гувернер сек воспитанника прутьями за малейшую ошибку при заучивании немецких вокабул, а равно и за всякую детскую шалость. Отношения между гувернером и воспитанником все более и более обострялись. Случилось однажды, что гувернер выбранил мальчика, который что-то ответил. Гувернер ударил его по лицу. С. не вынес обиды, плюнул немцу в лицо и ответил ему также пощечиной. Тогда отец рассчитал гувернера и отдал мальчика на воспитание французу Дезидерию Жирардэ, имевшему пансион в Париже. В лице Жирардэ С. встретил воспитателя образованного, честного и доброго, который к тому же искренно полюбил своего питомца. Возможно, что французское влияние, попав на славянскую почву, восприимчивость которой была еще усилена отрицательною деятельностью немца-гувернера, подготовило позднейшие национальные симпатии и антипатии С. Со своей стороны юноша полюбил своего воспитателя, который старался развить в нем сознание долга и обязанностей. Кипучая натура С. не могла, конечно, сразу все это принять и переварить, тем не менее, питомец сознавал благотворность влияния наставника, который впоследствии был его лучшим другом. Жирардэ последовал за С. в Россию, случалось, что он не разлучался с ним даже во время военных действий, С. же во всех важных случаях своей жизни советовался со своим бывшим воспитателем.

Окончив ученье у Жирардэ, С., по желанию родителей, возвратился в Россию для дальнейшего продолжения образования. В это время он представлял собою неустановившегося еще юношу, до известной степени подходившего к типу ‘золотой молодежи’. Однако, уже в то время он обнаруживал необыкновенные способности и замечательную своеобразность ума и чувства, присущие лишь избранным натурам. Далеко не все, чему его учили, его интересовало, но то, на чем останавливалось его внимание, он схватывал быстро и усваивал превосходно. Так было в области знаний, так было и в области чувств и понятий. В 1858—60 гг. С. готовился к поступлению в С.-Петербургский университет. Занятия эти велись под общим наблюдением академика А. В. Никитенки и были настолько успешны, что М. Д. сдал даже домашний, предварительный экзамен в присутствии попечителя и некоторых профессоров. В 1861 г. С. должен был поступить в университет, но, по-видимому, его менее всего привлекали предметы университетского преподавания, изучением которых ему предстояло заниматься. Уже в то время он читал книги различного содержания, главным образом, исторического и, чувствуя в себе призвание и любовь к военному делу, смотрел с завистью на сверстников, надевавших офицерские эполеты. Между тем начались студенческие беспорядки, приведшие к временному закрытию университета. Д. И. С. теперь уже сам хлопотал о принятии сына в военную службу, в Кавалергардский полк, что и состоялось 22 ноября 1861 г.

По выдержании установленного экзамена С. был переименован в портупей-юнкера 8 сентября 1862 г., а 31 марта 1863 г. произведен в корнеты в свой же полк. Быстро изведав все стороны жизни блестящего гвардейского офицера, принятого в высшем столичном обществе, переходя с лихорадочною порывистостью от удовольствий к занятиям военною историею и вообще к чтению книг, С. не удовлетворялся этою мирною деятельностью и искал поприща, которое в большей степени соответствовало бы таившимся в нем энергии и страстной любви к деятельности и к славе.

В феврале 1864 г. он сопровождал, в качестве ординарца, генерал-адъютанта графа Баранова, командированного в Варшаву для обнародования манифеста об освобождении крестьян и о наделении их землею. В это время он прельстился боевою обстановкою, в которой находился л.-гв. Гродненский гусарский полк, принимавший участие в военных действиях против польских мятежников, и просил о переводе в этот полк, что и состоялось 19 марта того же года. Но еще раньше этого перевода, отправившись в отпуск к отцу, С. случайно встретил на пути один из гвардейских полков, преследовавший банду Шпака, присоединился тотчас же к этому полку и чуть ли не весь отпуск провел в погоне за мятежниками чисто из любви к делу, в качестве ‘добровольца’. С. явился в полк 31 марта и участвовал во всех экспедициях, при нем происходивших, хотя банды в это время уже оканчивали свою деятельность, С. все же успел принять участие в одном удачном поиске в отряде подполковника Занкисова, который завершился боем и уничтожением шайки Шемиота в Радковицком лесу. За отличие в этом деле С. был награжден орденом Св. Анны 4-й степени с надписью ‘за храбрость’. Своеобразные условия обстановки в значительной степени восполняли скромность этих операций. С. здесь уже уразумел всю важность разведывания в деле ориентировки начальников, а равно и всю трудность производства разведок на местности лесистой, при сомнительном, а иногда и враждебном, отношении более или менее значительной части населения. Здесь же он понял, что против такого неприятеля, как мятежники, должно действовать возможно более решительно и с полною энергиею, стараясь ‘бить его по воображению’ и подрывая его моральные силы.

Вне службы С. предавался любимому занятию военною историею, причем тщательно изучал различные кампании с циркулем и карандашом в руках, сидя за столом или даже лежа на полу над планами, занимавшими нередко половину комнаты, случалось, что он запирался на ключ, чтобы товарищи не мешали этим занятиям. В беседах он часто говорил о походе в Азию, но изучал уже тогда и военные системы западноевропейских государств. В 1864 г. он отправился в отпуск за границу и хотя не поспел к военным действиям датчан против немцев, но все-таки осмотрел этот театр военных действий. Тем не менее С. не чуждался товарищей и даже был первым на разные отчаянно смелые выдумки во время различных похождений гусарской компании. Так, он, вместе с одним товарищем, рискуя жизнью, переплыл р. Вислу во время ледохода, на пари выскочил из окна второго этажа в парк и т. п. Едва ли это была рисовка. Вернее допустить, что это была просто дань кипучей натуре, жаждавшей деятельности и сильных ощущений.

30 августа 1864 г. С. был произведен в поручики. Узкие рамки строевой службы мирного времени его не удовлетворяли и он начал готовиться к поступлению в Николаевскую академию генерального штаба, имея целью получить высшее военное образование и добиться возможности действовать на более широком поприще, соответствующем тому призванию, которое он в себе чувствовал. Осенью 1866 г., выдержав вступительный экзамен вполне удовлетворительно, он был принят в академию, оставив по себе среди гродненцев хорошую память, как ‘истый джентльмен и лихой кавалерийский офицер’. В академии С., подобно многим замечательным людям, с трудом подходил под общую для всех мерку. Нередко он не обращал должного внимания на то, что требовалось школьною рутиною, и в то же время с удовольствием занимался тем, что его привлекало, главным образом, все тою же военною историею. Он собирал товарищей, читал им свои записки или делал сообщения военно-исторического содержания. Эти сообщения вызывали оживленные споры и рассуждения. В то же время Скобелеву не приходилось отказываться от общения с тем кругом, к которому он принадлежал по рождению и в силу семейных отношений, не отказывался он и сам от различных удовольствий и развлечений в обществе товарищей и друзей, причем академический слушатель не уступал бывшему гусарскому корнету в отношении различных выходок и проявлений лихости, начиная с переодевания в шотландский костюм и кончая плаванием на плохих шлюпках по Финскому заливу. При таких условиях, невзирая на свои отличные способности, С. не мог отвечать всегда одинаково хорошо на академических экзаменах, а начальство считало его хотя и очень способным, но ленивым. При окончании курса академии С. был поставлен 13-м из 26 офицеров, удостоенных причисления к генеральному штабу, при этом он был выпущен по 2-му разряду, что объясняется сравнительно неблестящими успехами его по военной статистике и съемке и особенно по геодезии, однако, это с избытком вознаграждалось тем, что по предметам военного искусства С. был вторым, а по военной истории первым во всем выпуске, не говоря уже о том, что по иностранным и русскому языкам, по политической истории и вообще по предметам общего образования он был также в числе первых. Академическое начальство, выпуская его в генеральный штаб, могло быть уверенным, что оно открывает широкую дорогу настоящему военному человеку, недочеты которого настолько бледны в сравнении с его сильными сторонами, что первые приходится забывать из-за последних.

Ввиду ходатайства командовавшего войсками Туркестанского военного округа генерал-адъютанта фон Кауфмана 1-го, С., произведенный незадолго до того (20 мая) в штабс-ротмистры по линии, в ноябре 1868 г. был назначен на службу в Туркестанский округ и прибыл к новому месту служения в начале 1869 г. По прибытии в Ташкент он состоял сначала в штабе округа. Здесь он не терял времени, изучал способы действий азиатских народов в бою и вообще на войне, производил разведки и принимал участие в мелких делах на бухарской границе, причем выказал личную храбрость. Скромный характер этих дел не мог, конечно, удовлетворить С., жаждавшего широкой деятельности и уже теперь чувствовавшего себя в силах занести свое имя на страницы той самой истории, которую до сих пор ему приходилось только изучать. Однако, первые шаги в этом направлении были им сделаны при весьма неблагоприятных условиях, в чем он, впрочем, был и сам виноват. В это время на него смотрели, как на петербургского выскочку, который позволяет себе учить людей старых и опытных. С. нужно было проявлять надлежащую выдержку, такт и скромность, этими же качествами он тогда если и обладал, то лишь в малой степени. В этом и коренился главный источник тех невзгод, кои С. пришлось претерпеть до перевода в генеральный штаб. Во время рекогносцировки на бухарской границе он восстановил против себя казака, который его сопровождал и который затем, по возвращении в Ташкент, стал распространять невыгодные для С. сведения о его действиях. Многие приняли сторону казака, С. же резко их осуждал и был вызван на поединок двумя представителями ташкентской золотой молодежи. Из этих дуэлей он вышел с честью. Тем не менее генерал Кауфман, которого недруги М. Дм. убедили в его виновности, созвал офицеров гарнизона и в их присутствии жестоко распек С. Весьма возможно, что причиною обострения этого дела, кроме несомненной самолюбивой запальчивости С., была зависть и т. п. чувства, которые питали по отношению к нему некоторые его недруги. Верить взведенному на него обвинению нет ни малейшего основания. Тем не менее этот случай много способствовал возникновению невыгодной для С. молвы, которая распространилась далеко за пределы Туркестана и с которою ему приходилось считаться много лет спустя.

В конце 1870 г. С. был командирован в распоряжение Е. И. В. главнокомандующего Кавказскою армиею, а в марте 1871 г. отправился в Красноводский отряд, в котором командовал кавалериею. В это время хивинцы относились к нам настолько враждебно, что долго терпеть это было невозможно. Хива ранее или позднее должна была стать предметом наших действий. Нужно было произвести разведки путей на Хиву. В это время С. и произвел разведку пути к кол. Сарыкамыш, причем прошел по дороге частью каменистой, частью песчаной, при недостатке воды и дурном ее качестве, во время палящей жары, от Муллакари до Узункую, 410 верст в 9 дней, и обратно, до Кум-Себшен, 126 верст в 16Ґ часов, со средней скоростью 45 верст в день, при нем находились только три казака и три туркмена. С. представил подробное описание этого пути и прекрасное кроки, собрав сверх того сведения о путях, отходящих в разные стороны от пройденных колодцев. Однако при этом он зарвался далеко и обнаружил план предполагаемой операции. Это вызвало неудовольствие высшего начальства и было причиною увольнения С. в 11-месячный отпуск летом 1871 г. и отчисления его в полк. Однако, в апреле 1872 г. он был снова причислен к генеральному штабу с прикомандированием к главному штабу ‘для письменных занятий’, вернее для испытания. Здесь С. участвовал в подготовительных работах к полевой поездке офицеров главного штаба и петербургского военного округа, а затем и в самой поездке в Ковенской и Курляндской губерниях. Рассказывают, что при этом С. было поручено однажды произвести разведку участка реки, с целью отыскать наиболее удобный пункт для переправы значительного кавалерийского отряда. Когда явились лица, производившие поверку и оценку этих занятий, то С., вместо обычного ответа, вскочил на коня, ободрил его плетью и благополучно переплыл реку в оба конца. Лицо, от которого, главным образом зависела оценка этих занятий, было приведено в восторг этим решением данной ему задачи и настояло на том, чтобы он был удостоен перевода в генеральный штаб. Произошел ли этот случай, или нет, не подлежит сомнению, что С. выдержал это новое испытание вполне успешно, после чего 5 июля был переведен в генеральный штаб капитаном с назначением старшим адъютантом штаба 22-й пехотной дивизии, в Новгород, а 30 августа 1872 же г. был произведен в подполковники с назначением штаб-офицером для поручений при штабе московского военного округа. В Москве он оставался недолго, так как вскоре был прикомандирован к 74-му пехотному Ставропольскому полку для командования батальоном. Требования службы он здесь исполнял исправно и требовал того же от подчиненных, но вне службы относился к ним по-товарищески и его здесь полюбили. Занятия военною историею и чтение продолжались по-прежнему и точно так же по-прежнему С. переходил от них к самым разнообразным увеселениям, вроде расположения целой веселой компании биваком на площади среди города, с варкою жженки, иллюминациею и т. п.

Не долго пришлось С. томиться бездействием мирного времени, так как весною 1873 г. ему удалось принять участие в хивинском походе, в качестве офицера генерального штаба при Мангышлакском отряде полковника Ломакина. Хива должна была явиться предметом действий и пунктом соединения наших отрядов, Туркестанского, Красноводского, Мангышлакского и Оренбургского. Путь Мангышлакского отряда, хотя и не был ни самым длинным, ни самым трудным, но все же был сопряжен с громадными затруднениями, которые увеличивались еще вследствие того, что отряд этот был снабжен верблюдами в меньшей соразмерности, чем другие отряды (1500 верблюдов на 2140 человек), а воды имел при себе очень мало (до 1/2 ведра на человека). На первых же порах пришлось сделать весьма трудный, безводный переход в 70 верст от озера Каунды к кол. Сенек, при 37 (а в песке 42) и при весьма знойном ветре. В эшелоне, при котором находился С., пришлось навьючить всех строевых лошадей, так как верблюды не могли поднять все, что предполагалось на них везти, и падали, 16 апреля С., подобно другим офицерам, шел пешком, 17 апреля, на половине пути к кол. Сенек, взятая вода была выпита. Только 18 апреля войска сосредоточились у кол. Сенек, имея в своих рядах много больных и бросив на пути 6000 пудов разного довольствия и 340 верблюдов. Это движение было произведено беспорядочно. С. приходилось напрягать все силы к тому, чтобы выручать войска из критического положения. Он принимал участие в обсуждении соответственных мер и распоряжений, в изыскании средств для устранения замеченных затруднений на будущее время и т. п. Все это не пропало бесследно и принесло С. великую пользу, выяснив ему в самое короткое время всю сущность дела организации и техники исполнения походных движений в степях. Сам он приобрел уже известный такт и уменье держать себя по отношению как к младшим и равным, так и старшим. Начальники на всяком шагу пользуются им, как офицером генерального штаба, и вообще им довольны. При выступлении 20 апреля из Биш-акты С. уже командовал эшелоном и притом передовым (2, позже 3 роты, 30—25 казаков, 2 орудия и команда сапер). Во время этого марша он извещал начальника второго эшелона об особенностях пройденного пути и старался предупредить следующие эшелоны обо всем, что могло облегчить их движение. На привалах и ночлегах войска делали бурдюки из козьих шкур и таким образом увеличивали свои водоподъемные средства. Движение было упорядочено. 28 апреля, на пути к кол. Черкезлы, С. заметил, что одна рота начала растягиваться. Он повел ее под барабан, с ружьями на плечо, несколько верст и привел в порядок и вообще не упускал из виду ничего, что могло повести к поддержанию во вверенном ему эшелоне надлежащего внутреннего порядка, проявляя в то же время замечательную заботливость о нуждах войск. При таких условиях войска прошли 200 верст от Биш-акты до Ильтедже довольно легко, почти вовсе не имея больных, и прибыли в Ильтедже 29/30 апреля. Как при этом, так и при дальнейшем движении, С. производил разведки с целью осмотра путей к колодцам и самих колодцев. Близ пределов Хивы труднейший переход был от Кызыл-ахыра до Байчагира, 62 версты с одним лишь только колодцем. Опасаясь за целость этого колодца, от которого зависела участь отряда, С. 2 мая опередил эшелон с 22 всадниками, прибыл к колодцу после 8 часов безостановочного движения и тотчас же приступил к устройству окопа с двумя насыпями для обеспечения стрелков с фронта и с тыла. Это одно из доказательств обычной его предусмотрительности и осторожности в подобных случаях. 5 мая войска подходили к кол. Итыбай. С. снова опередил эшелон всего лишь с 10 всадниками, столкнулся с караваном изменивших нам киргиз-адаевцев и потребовал, чтобы они сдались, когда же часть их обнаружила враждебные намерения, то он с наличными людьми бросился в шашки и изрубил несколько киргизов, но и сам получил 7 ран пиками и шашками. После подхода пехоты С. был уложен на арбу и до 20 мая не мог сесть на коня. Пожалуй, ему и не следовало с горстью людей бросаться на вооруженную толпу, впрочем, это объясняется отчасти его молодостью, отчасти же сознательным самовоспитанием в духе безостановочного движения навстречу каким бы то ни было опасностям. По выбытии С. из строя Мангышлакский и Оренбургский отряды соединились в Кунграде и, под начальством генерал-майора Веревкина, продолжали движение к Хиве (250 верст) по весьма пересеченной местности, перерезанной множеством каналов, заросшей камышами и кустами, покрытой пашнями, заборами и садами. Хивинцы (6000 чел.) пытались остановить наш отряд у Ходжейли, Мангыта и других пунктов, но безуспешно. С. при первой же возможности возвратился в строй. 21 мая он, с двумя сотнями и ракетною командою, двинулся к горе Кобетау и вдоль арыка Карауз для разорения и уничтожения туркменских аулов, дабы наказать туркмен за враждебные действия против русских, поручение это он исполнил в точности. 22 мая, с 3 ротами, 2 сотнями и 2 орудиями, он прикрывал колесный обоз, причем отбил целый ряд атак неприятеля, а с 24 мая почти все время командовал авангардом и имел ряд стычек с неприятелем. 27 мая, когда наш отряд стоял у Чинакчика (в 8 верстах от Хивы), хивинцы атаковали с особою энергиею верблюжий обоз. С., услышав перестрелку в тылу у себя, быстро сообразил, в чем дело, двинулся с двумя сотнями скрытно, садами, в тыл хивинцам, наткнулся на большую толпу в 1000 человек, опрокинул их на подошедшую конницу, атаковал затем хивинскую пехоту, обратил и ее в бегство и возвратил отбитых неприятелем 400 верблюдов.

28 мая главные силы генерала Веревкина произвели рекогносцировку городской стены и овладели неприятельскими завалом и трехорудийною батареею, причем, ввиду раны генерала Веревкина, начальство перешло к полковнику Саранчову. С. находился сначала в тылу, но затем продвинулся вперед и принял на себя войска, отходившие после рекогносцировки. Вечером явилась из Хивы депутация с изъявлением покорности и для переговоров. Ее направили к генералу Кауфману, который в это время находился в полупереходе к югу от Хивы. Генерал Кауфман уведомил начальника Оренбургско-Мангишлакского отряда, что вступит в Хиву 29-го и приказал не открывать огня. Однако, вследствие господствовавшего в Хиве безначалия, часть населения готовилась к отпору, что вызвало именно 29-го наступление Оренбургско-Мангишлакского отряда и штурм северной части стены. С. с двумя ротами штурмовал Шахабатские ворота, первый пробрался во внутрь крепости и хотя был атакован неприятелем, но удержал за собою ворота и вал. Дело это было прекращено по приказанию генерала Кауфмана, который в это же время мирно вступал в город с противоположной стороны. На С. опять посыпались обвинения, которые однако не могут быть признаны справедливыми, так как он исполнил лишь приказание своего начальника.

Хива покорилась. Цель похода была достигнута, несмотря на то, что один из наших отрядов, Красноводский, до Хивы не дошел. Важно было выяснить причину постигшей его неудачи. С. доложил генералу Кауфману о своей готовности произвести разведку не пройденного полковником Маркозовым участка пути Змукшир—Ортакую (340 верст) и получил разрешение исполнить эту задачу, сопряженную с большим риском и опасностью, ибо у каждого колодца он мог наткнуться на озлобленного врага, не говоря уже о трудности движения. С., взяв с собою пять всадников (в том числе 3 туркмен), выступил из Змукшира 4 августа и в 4 часа пополудни 6 августа прибыл к кол. Даудур (258 верст в 50—60 часов). Рыхлые пески чрезвычайно затрудняли движение, под конец перехода пришлось вести лошадей в поводу, воды здесь не оказалось. Двигаясь далее, С. к утру 7 августа свернул к кол. Нефес-кули (еще 42 версты безводного пути), дойдя до последнего, он столкнулся с туркменами и с трудом спасся. До Ортакую оставалось еще 15—25 верст. Пробиваться туда не представлялось никакой необходимости, а потому С. отправился в обратный путь и возвратился к исходному пункту 11 августа, пройдя более 600 верст в 7 дней, а затем представил генералу Кауфману надлежащее донесение. Разведка эта выяснила, что для успеха дальнейшего движения Красноводского отряда к Змукширу, при безводном переходе в 156 верст, нужно было принять своевременно соответственные меры, при данных же условиях это движение могло бы привести к гибели названного отряда. За эту разведку Скобелев был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени (30 августа 1873 г.).

Зиму 1873—74 гг. он провел большею частью в южной Франции, куда отправился с целью отдыха и развлечения. Но здесь он заинтересовался междоусобною испанскою войною, пробрался в расположение карлистов в Испании и был очевидцем нескольких боев. 22 февраля он был произведен в полковники, а 17 апреля назначен флигель-адъютантом с отчислением в Свиту Его Императорского Величества. 17 сентября 1874 же г. С. был командирован в Пермскую губернию для участия во введении в действие устава о воинской повинности.

Между тем о нем заговорили не только в России, но и в Англии, зорко следившей за нашими успехами в Средней Азии. Естественным являлось продолжение начатой им там боевой деятельности. В апреле 1875 г. С. был командирован в распоряжение туркестанского генерал-губернатора и, по прибытии в Ташкент, был назначен начальником военной части нашего посольства, отправляемого в Кашгар. Он должен был оценить во всех отношениях военное значение Кашгара. Посольство это направилось в Кашгар через Кокан, правитель которого Худояр-хан находился под нашим влиянием. Однако последний своею жестокостью и корыстолюбием вызвал против себя восстание и был низложен в июле 1875 г., после чего бежал в русские пределы, в г. Ходжент. За ним двинулось и наше посольство, прикрываемое С. с 22 казаками. Благодаря его твердости и осторожности, эта команда, не пуская даже в ход оружия, без потерь довела хана до Ходжента.

В Коканде вскоре восторжествовали фанатики, руководимые талантливым вождем кипчаков Абдуррахманом-автобачи, на ханский престол был возведен сын Худояра Наср-еддин, был провозглашен ‘газават’, в начале августа коканские шайки вторглись в наши пределы, осадили Ходжент и взволновали наше туземное население. С. был послан с двумя сотнями для очищения от неприятельских шаек окрестностей Ташкента, а по сосредоточении, к 18 августа, к Ходженту главных сил генерала Кауфмана (16 рот и 8 сотен при 20 орудиях) был назначен начальником конницы. Между тем, кокандцы сосредоточили у Махрама до 50000 чел. при 40 орудиях. При движении генерала Кауфмана к Махраму, между Сыр-Дарьею и отрогами Алайского хребта, неприятельские конные массы тревожили русских. Когда противник угрожал атакою, кавалерия выстраивала фронт к стороне угрожаемого фланга, а батареи открывали огонь. Неприятель быстро рассыпался и исчезал в ближайших ущельях, после чего движение продолжалось. Подобные атаки повторялись и всякий раз одно маневрирование кавалерии и огонь вынуждали противника к отступлению. Численности и лихости неприятеля, не привычного к дружному натиску, С. противопоставлял сомкнутый строй и порядок, в сочетании с огнем не только артиллерии, но и наездников и передовых цепей, и это давало успех. 22 августа войска генерала Кауфмана взяли Махрам. С. с частью конницы стремительно атаковал многочисленные неприятельские скопища, пешие и конные, обратил в бегство и преследовал более чем на 10 верст, своевременно пользуясь поддержкою ракетной батареи. Наши войска одержали блестящую победу. С. был при этом легко ранен в ногу. 21 и 22 августа обрисовались блестящие способности С., как кавалерийского начальника: то сдержанный и хладнокровный он встречает неприятеля огнем, то, выбрав минуту удивительно удачно, производит бешеную атаку, и в том, и в другом случае блистательно применяясь к обстановке. Заняв 29 августа Коканд, отряд наш 5 сентября двинулся к Маргелану, Абдуррахман бежал. Для преследования его был отряжен С. с 6 сотнями, ракетною батареею и 2 ротами, посаженными на арбы. Преследование это представляет образец действий этого рода. С. при этом был вынужден несколько раз менять направление движения, но следовал за Абдуррахманом неотступно и этим уничтожил его отряд, автобачи бросил артиллерию, лошадей, оружие и даже свой ‘меккский значок’ и только спасался бегством.

Между тем был заключен с Наср-еддином договор, по которому мы приобрели территорию к северу от Сыр-Дарьи, образовавшую Наманганский отдел. Однако кипчакское население ханства не хотело признать себя побежденным и готовилось к возобновлению борьбы. Абдуррахман низложил Наср-еддина и возвел на ханский престол Пулат-бека. Центром движения был Андижан. Генерал-майор Троцкий, с 5Ґ ротами, 3Ґ сотнями, 6 орудиями и 4 ракетными станками, двинулся из Намангана и взял Андижан штурмом 1 октября, причем С. произвел блестящую атаку. Затем отряд этот должен был возвратиться в Наманган и на обратном пути имел горячие дела с неприятелем. При этом С., в ночь на 5 октября, с 2 сотнями и батальоном произвел столь стремительное нападение на лагерь кипчаков, что они разбежались. 18 октября С. за боевые отличия был произведен в генерал-майоры и назначен в Свиту Е. И. Величества. В этом же месяце он был оставлен в Наманганском отделе, в качестве его начальника, с 3 батальонами, 5Ґ сотнями и 12 орудиями. Ему было приказано ‘действовать стратегически-оборонительно’, т. е. не выходя из пределов наших владений. Но сила обстоятельств вынудила его действовать иначе. Беспокойные элементы в стране продолжали волноваться, в Наманганском отделе завязалась почти непрерывная малая война, вспыхнули восстания в Тюря-кургане, затем в Намангане и т. д. С. зорко следил за всем этим и прекрасно пользовался выгодами центрального положения, по получении известия о появлении неприятеля на нашем берегу, или о его сосредоточении в прибрежных пунктах Кокандской стороны, он быстро двигался против неприятеля, старался захватить противника врасплох и наносил ему поражения. Так он разбил 23 октября шайку Батыр-тюря у Тюря-кургана, затем поспешил на выручку к гарнизону Намангана, а 12 ноября разбил у Балыкчей до 20000 неприятельских скопищ. После всех успехов вообще ему приходилось всякий раз возвращаться в Наманган.

При таких условиях наступательные предприятия кокандцев не могли быть прекращены. Чувствовалась необходимость положить этому конец, дабы поддержать обаяние русского имени и доставить подвластному нам населению возможность мирной и безопасной жизни. Генерал Кауфман признавал силы С. недостаточными для удержания в наших руках хотя бы большей части ханства, пока же С. было предписано совершить зимою движение к Ике-су-арасы, части ханства по правому берегу Дарьи (до течения Нарына) и ограничиться погромом кочевавших там кипчаков. С. выступил из Намангана 25 декабря с 2800 чел. при 12 орудиях и ракетной батарее и с обозом из 528 арб. Снаряжение отряда было обдумано до последних мелочей. Вообще подготовка к этому походу представляла образец заботливости о войсках и применения к местным условиям. С. явился уже в этом случае достойным учеником генерала Кауфмана и лучшим представителем туркестанской системы военного воспитания, основанной на постоянной и всесторонней заботливости о солдате. Отряд С. вступил в Ике-су-арасы 26 декабря и в 8 дней прошел по этой части ханства по разным направлениям, обозначая свой путь уничтожением кишлаков. Кипчаки уклонялись от боя и частью даже просили пощады. Так или иначе, предмета действий, достойного этого названия, в Ике-су-арасы не оказалось. Таковым мог явиться скорее всего Андижан, где Абдуррахман собрал до 37000 чел. С. 1 января 1876 г. перешел на левый берег Кара-Дарьи, двинулся затем к Андижану, 4-го и 6-го произвел основательные рекогносцировки окраины города и 8-го овладел Андижаном посредством штурма. 10-го андижанцы изъявили покорность после того, как Абдуррахман бежал в Ассаке, а Пулат-хан в Маргелан. 18-го С. двинулся к Ассаке и разбил наголову Абдуррахмана, который скитался еще несколько дней и, наконец, сдался 26 января. 27-го высланный С. отряд барона Меллер-Закомельского овладел кишлаком Уч-Курган посредством штурма, который С. в реляции признал ‘поистине молодецким подвигом’. Пулат-хан едва спасся бегством. 19 февраля Кокандское ханство было присоединено к России и образовало Ферганскую область, а 2 марта С. был назначен военным губернатором этой области и командующим в ней войсками.

Действия С. в кокандском походе могут выдержать самую строгую критику: все образцово, начиная с изучения обстановки и постановки целей и кончая деталями подготовки и исполнения намеченных планов действий. Войскам приходится делать большие переходы при крайне неблагоприятных условиях, а между тем состояние их вообще прекрасно, а дух превосходен, им приходится штурмовать укрепленные пункты и участвовать во многих боях, неудач не бывает, а потери невелики, роды оружия и части отряда действуют в духе самой действительной взаимной выручки, частные начальники распорядительны и обладают инициативою, офицеры генерального штаба поспевают всюду, чтобы не только исполнить свое прямое дело, но еще и показать пример другим, научить их и даже вести их в бою. При всем этом в отряде все время поддерживается должный внутренний порядок. Конечно, прекрасны были туркестанские войска, знали свое дело офицеры и частные начальники, но для того, чтобы весь отряд так действовал, необходим был такой замечательный начальник отряда, каким уже в этом случае явился 32-летний генерал-майор С. Кроме вышеуказанных наград он получил еще за этот поход ордена Св. Владимира 3-й степени с мечами и Св. Георгия 3-й степени, золотую саблю и золотую же шпагу бриллиантами украшенную, с надписью ‘за храбрость’.

Став во главе области, С. стремился к умиротворению края, причем проводил и рекомендовал замечательные приемы по отношению к покоренным племенам. Сарты сочувственно встретили русских, им следовало дать лишь время освоиться с новым порядком вещей, впрочем, оружие было отобрано. Воинственные кипчаки, раз покоренные, честно держат слово, — с ними следует обращаться ‘твердо, но с сердцем’. Наконец, каракиргизы (населявшие хребты Алая и долину р. Кизыл-су) продолжают упорствовать, несмотря на то что вся страна успокоилась, необходимо пройти их дикие горы и ущелья с оружием в руках и жестоко их наказать. С. разбил одну шайку каракиргизов в марте и занял ур. Гульча, а 25 апреля разбил мятежников при Янги-арыке. Не ограничиваясь этим, в июле и августе он произвел поиск с разведкою алайских хребтов тремя колоннами из Уч-Кургана, Оша и Гульчи, при последней колонне находились С. и ученая экспедиция, исследовавшая эту страну в научном отношении. 16 августа отряд, собравшись у Арчи-булака, двинулся к Дораут-кургану. С 31 августа начали уже являться к С. старшины с изъявлением покорности. Дойдя до границ Каратегина и оставив здесь гарнизон, С. повернул назад, так как вышеуказанная цель была достигнута. Не ограничиваясь этим, он наметил еще меры в видах окончательного прекращения разбоев, которые, впрочем, ему уже не пришлось приводить в исполнение. В качестве начальника области С. с особенною энергиею боролся против злоупотреблений тех, кои так или иначе были причастны к расходованию казенных денег. Это создало ему множество врагов и вскоре в С.-Петербурге был получен донос, взводивший на С. самые тяжкие обвинения. Узнав об этом, он испросил отпуск, отправился в Петербург и представил отчет с оправдательными документами, дабы доказать несправедливость обвинения. Но для этого было нужно время, а между тем 17 марта 1877 г. он был отчислен от должности военного губернатора и командующего войсками области, с оставлением в свите Е. И. В. и в генеральном штабе. В течение 8 лет С. пришлось участвовать в походах, а под конец и направлять самостоятельно военные действия в Средней Азии. Это была прекрасная боевая школа, подготовившая его к ахалтекинской экспедиции 1880—81 гг. Во время этих походов он обнаружил не только исполнительность, частный почин и храбрость младшего начальника, но и замечательный талант самостоятельного вождя. Затем должно отметить: тщательное изучение и знание неприятеля и вообще обстановки, уменье выбирать важные цели, замечательную подготовку к походам, превосходное снабжение войск, рекогносцировки и вообще ориентирование во время операций, удивительное уменье извлечь из каждого рода оружия все, что он может дать (достаточно продолжительный огонь артиллерии и пехоты, сформирование конно-стрелкового дивизиона, огонь кавалерии в одних случаях, быстрота и натиск в других), искусное занятие завоеванной области и обеспечение ее с той стороны, откуда могла угрожать опасность, наконец, личную неутомимость, энергию и доблесть, благодаря коим С. являлся примером для других. Нельзя не признать, что он уже в то время был и прекрасным администратором, но несправедливо взведенное на него обвинение в злоупотреблениях, в связи с прежними грехами еще не оперившегося гусарского штабс-ротмистра, уничтожало в умах многих его заслуги не только гражданские, но даже и военные, а последние представлялись иным просто ‘дутыми’. Наше общество относилось тогда недоверчиво и даже недружелюбно к тем, кто выдвинулся в боях и походах против ‘халатников’. С. пришлось изведать на опыте и это отношение, и плоды своих прежних грехов, и весь яд клеветы и несправедливости, а по возвращении в Европу чуть ли не сызнова начинать то, что он уже так блестяще прошел в Азии.

Между тем на Балканском полуострове с 1875 г. происходила борьба славян против турок. В эту борьбу была вовлечена и Россия. С. еще до этой войны интересовался славянским вопросом, но в 1875 и 1876 гг. он мог ограничиться лишь платоническим сочувствием к борцам за освобождение и независимость славян. В 1877 г. он сам отправляется в действующую армию, чтобы принять лично участие в борьбе, и вместе с тем исправить и восстановить свое поколебленное положение, новыми заслугами возвратить потерянное доверие.

В действующей армии для С. на первых порах не нашлось сколько-нибудь соответственного места. Впрочем, ему было разрешено состоять при главной квартире. Он сам старался куда-нибудь пристроиться и участвовал, в качестве добровольца, в различных мелких делах до переправы через Дунай. В это время было признано возможным назначить его лишь и. д. начальника штаба сводной казачьей дивизии, которою командовал его отец.

14/15 июня С. участвовал в переправе отряда генерала Драгомирова через Дунай у Зимницы. Здесь, приняв начальство над 4 ротами 4-й стрелковой бригады, он ударил во фланг туркам, чем принудил их к отступлению. Здесь же, ввиду отсутствия ординарцев, он сам вызвался и передал приказание генерала Драгомирова под сильным неприятельским огнем, о чем в реляции начальника отряда сказано: ‘не могу не засвидетельствовать о великой помощи, оказанной мне Свиты Е. В. генерал-майором Скобелевым… и о том благотворном влиянии, которое он оказывал на молодежь своим блистательным, неизменно-ясным спокойствием’. После этого о нем заговорили, за эту переправу он был награжден орденом Св. Станислава 1-й степени с мечами. После переправы С. участвовал: 25 июня в разведке и занятии г. Белы, 3 июля в отражении нападения турок на Сельви, и 7 июля, с войсками Габровского отряда, в занятии Шипкинского перевала. 16 июля, с тремя казачьими полками и батареею, он произвел разведку Ловчи, выяснил, что она занята 6 таборами с 6 орудиями, и докладывал, кому следовало, о необходимости взять Ловчу ранее второго штурма Плевны, но в это время уже было решено поступить обратно. 17 он перешел в Богот и участвовал во второй атаке Плевны 18 июня. Произведя разведку южных подступов к неприятельской позиции, он выяснил, что стратегический ее ключ находился на правом фланге турок и что фланг этот не укреплен. Доклад его по этому вопросу вызвал лишь усиление вверенной ему казачьей бригады батальоном пехоты и 4 орудиями. По диспозиции С. должен был пресечь сообщения Плевны с Ловчею и охранять левый фланг наших войск, атаковавших расположение Османа-паши. Разрозненные атаки колонн генералов Вельяминова и князя Шаховского, общим начальником которых считался генерал барон Криденер, окончились для нас неудачею и ‘беспорядочным’ отступлением. С. с частью сил дошел до 3 гребня Зеленых гор, откуда видел лагерь и резерв противника (до 20000 ч.) близ Плевны. Турки направили против него часть своих сил и старались его оттеснить. Действия С. с небольшими силами против превосходного противника были образцовы и показали, к чему может быть способна наша кавалерия в умелых руках даже на самой неблагоприятной для ее действий местности и вообще при самых неблагоприятных условиях. С. протянул бой, насколько это было необходимо, и отошел, когда держаться долее было невозможно и когда в том уже не было надобности. Невзирая на большие потери и вообще на тяжелое положение своего отряда, он принял меры к тому, чтобы все раненные были своевременно подобраны. Приковывая неприятеля к месту, С. всего лучше разрешал задачу ‘пресечения’ сообщений с Ловчею. Действия его облегчили положение князя Шаховского, которому также пришлось отступать под напором турок. С. сразу же достиг того, что долго не удавалось другим на полях сражений в эту кампанию: у него кавалерия, пехота и артиллерия искусно и геройски поддерживали друг друга.

22 июля С., с 5 батальонами, 19 эскадронами и сотнями при 12 орудиях, было приказано прикрыть Сельви к стороне Ловчи, связать отряды, стоявшие в Сельви и против Плевны, и выяснить силы турок в Ловче. С. произвел эту рекогносцировку весьма искусно с 23 по 26 июля (с боем) и выяснил следующее: а) Ловча занята 8—10 батальонами, б) горы, ее окружающие, суть естественные позиции, к тому же сильно укрепленные, в) атака с севера почти невозможна, а с востока возможна только при основательной артиллерийской подготовке, г) перемены в положении и значении Ловчи произошли после 16 июля, почему можно ожидать и дальнейшего ее усиления, если мы это допустим.

В конце июля и в начале августа С. находился снова при главной квартире. Ввиду атак Сулеймана на Шипку и возможности движения Османа-паши к Габрову для содействия Сулейману, был выделен отряд из 4 батальонов, 12 сотен и 14 орудий под начальством С. который должен был прикрыть правый фланг и противодействовать Осману. Сосредоточив этот отряд 12 августа на позиции у Какрина, С. произвел разведки горных проходов на Иметли, Калофер и Троян, которые убедили его в неисполнимости для турок наступления к Габрову. Мало того, он полагал, что движение 9 батальонов от Сельви и Какрина в тыл Сулейману через Иметлийский перевал ‘может иметь решающее значение’ и что нам следовало ‘маневрировать’. К сожалению, его взгляды и соображения не находили в то время надлежащей оценки.

К 18 августа выяснилось, что на Шипке опасаться нечего, решено было взять Ловчу, а затем Плевну. С., прежде всего, укрепил позицию и улучшил бивачное расположение, ибо, хотя бы пришлось наступать, он считал необходимым быть готовым и к обороне, а чтобы ни пришлось делать, заботы о войсках никогда не выходили из его мыслей. Для взятия Ловчи был назначен отряд генерала князя Имеретинского (22 батальона, 21 эскадрон и сотня, 88 пеших и 12 конных орудий). В состав этого отряда вошли и части, находившиеся под начальством С., которому князь Имеретинский предложил составить предположение для атаки. 19-го С. представил известную записку, в которой, выяснив сущность задачи и обстановку, установил принципы, коими следовало руководствоваться в данном случае: а) тщательное знакомство с местностью и расположением противника, б) обширная артиллерийская подготовка, в) постепенность атаки, г) содействие инженерного искусства, д) сильные резервы и экономное их расходование, ж) своевременный захват пути отступления противника, и з) освещение направлений, по коим к туркам могут подойти подкрепления. Затем изложен порядок выполнения задачи. Записка эта справедливо признается образцом подготовительных к бою распоряжений. Естественно, автор записки играл выдающуюся роль и при самой атаке Ловчи 22 августа. Здесь он с 10 батальонами, 56 орудиями и 3 эскадронами овладел Рыжею горою, понеся лишь небольшие потери, а затем начал спускаться в город. Князь Имеретинский подкрепил его 2 батальонами с батареею. Против турок с правого берега Осмы действовало 80 орудий, которые подготовили занятие Ловчи и атаку заречного редута. Город был занят без затруднений. С. произвел рекогносцировку, которая подтвердила правильность предположения направить главную атаку на правый фланг турок. Атакою 10 батальонов все силы турок притянуты к их левому флангу, после чего С. вывел из города скрытый до того времени резерв (7 батальонов с эскадроном конвоя на фланге) и бросился с барабанным боем и распущенными знаменами, подобно неудержимому, способному все сломить потоку, на правый фланг и против пути отступления турок и обратил их в бегство. На них сейчас же насела конница. Потери турок превышали 2000, а наши 1500 человек. Успех стоил не дешево, но важно было нравственное его значение, не говоря уже о приобретении упомянутых стратегических выгод.

В этом случае князь Имеретинский отлично пользуется своим талантливым подчиненным, как для составления плана сражения, так и для ведения главной атаки и, со своей стороны, всячески облегчает ему это дело. Действия самого С. образцовы и представляют замечательное сочетание решительности с осторожностью. Если и можно отметить недочеты, то их немного и они имеют (сравнительно) второстепенное значение: так, напр., не было установлено общего командования артиллериею.

После плевненских неудач была одержана блестящая победа под Ловчею, причем С. проявил свой выдающийся талант в бою против неприятеля, хорошо вооруженного и в отношении стойкости могущего состязаться с лучшими европейскими войсками. Новые заслуги С. начали пробивать лед, казавшийся непроницаемым: за отличие в делах против турок, главным образом за сражение при Ловче, С. был произведен в генерал-лейтенанты (1 сентября того же года). Вскоре после взятия Ловчи отряд князя Имеретинского был притянут к Боготу, а вместе с ним перешел в окрестности Плевны и С.

В конце августа, с прибытием подкреплений, решено было произвести третий штурм Плевненского укрепленного лагеря, для чего было назначено 107 батальонов (в том числе 42 румынских) и 90 эскадронов и сотен (в том числе 36 румынских) или 82000 штыков и 11000 сабель при 444 орудиях (в том числе 188 румынских). Во главе западного отряда стояли: номинальный его начальник и фактический начальник румынских войск князь Карл и его помощник, начальник штаба и действительный начальник русских войск генерал Зотов, т. е. объединения власти не было. Генерал Зотов определял силы турок в 80000 человек при 120 орудиях, т. е. вдвое против действительности, не верил, по-видимому, в успех атаки и возложил всю надежду на подготовку ее огнем артиллерии. Подготовка эта производилась с 26 до начала штурма 30 августа и принесла пользу не нам, а туркам, убедив их в бессилии нашей артиллерии против их земляных укреплений. Войска нашего правого фланга, румынская пехота и 6 русских батальонов, штурмовали Гривицкий редут No 1 на наименее важном левом фланге турок. Редут этот был взят, только благодаря участию наших войск. Войска правого фланга потеряли 3500 человек, после чего решено было здесь далее не наступать, невзирая на то, что оставалось еще 24 свежих (румынских) батальона. В центре, за коим находился ‘главный резерв’ (9 батальонов), было произведено 6 атак по полкам и эти атаки были отбиты с потерею 4500 человек. Всего атаковало 18 и оставалось еще 17 батальонов, из числа последних 14 получили особые назначения. Здесь также было решено (в сумерки) прекратить бой. На нашем левом фланге С., поддержанный войсками князя Имеретинского, с 16 батальонами овладел Скобелевскими редутами NoNo 1 и 2, причем эти батальоны сильно расстроились. Для обороны и охраны тыла и флангов оставалось еще 6 батальонов, но из них 3 были также сильно расстроены. Развивать успех было не с чем. Оставалось укрепиться и удерживаться в редутах до присылки подкреплений, но таковых прислано не было: правда, 1 полк из центра был направлен к С. по инициативе частного начальника, но и тот прибыл поздно. С., располагая лишь 1/5 всех наших сил, притянул на себя более 2/3 всех сил Османа-паши (до 35 таборов). 31 августа Осман, уже готовившийся отступить, видя, что 4/5 наших сил бездействуют и С. не поддерживают, охватил его превосходными силами с обоих флангов и подверг расстрелу. С. потерял 6000 человек, отразил четыре контратаки турок и, ввиду пятой контратаки, отступил шаг за шагом, в достаточном порядке. Штурм окончился полною неудачею. Причины неудачи коренились в неправильной организации управления союзным отрядом, в личных свойствах двух главных начальников этого отряда, в их погрешностях и следствиях, отсюда проистекавших. Военный талант С. выказался в этом сражении во всем блеске: войска, ему вверенные, делают несравненно больше, чем на других участках, а в особенности пехота, направляемая им лично и его доблестными сподвижниками, совершает такие дела, которые считались бы невозможными, если бы не произошли в действительности, сам С. проявляет поразительную способность направлять войска вперед, а на себя смотрит, как на последний резерв, который и вводит в дело в решительную минуту, и это дает успех, когда же приходится отступать из редутов, то это отступление производится в таком порядке, одна наличность которого, невзирая на самые затруднительные условия, заставляет признать это отступление образцом, редким в военной истории по своей поучительности в смысле положительном.

Во время обложения Плевны С. стоял во главе Плевно-Ловчинского отряда и ІV участка обложения на той же местности, на которой он действовал при 3-ей атаке Плевны. С. не сочувствовал идее блокады, которая надолго затягивала решение вопроса о Плевне, затормозившей наши военные действия, каждый день оторочки много стоил армии и особенно государству, чего же стоили месяцы? С. был прав, не соглашаясь в этом отношении с Тотлебеном, так как наиболее соответственным являлось бы сочетание атаки с тесною блокадою, т. е. превращение блокады в ускоренную постепенную атаку. Так он и пытался действовать, но должен был от этого отказаться, ввиду категорического приказания Тотлебена, и ограничиваться лишь более активным, чем на других участках, поведением по отношению к противнику, что имело громадное положительное значение в смысле подъема духа войск.

В это время С. было поручено командование 16-ю пехотною дивизиею, в которой выбыло из строя 133 офицера и 5065 нижних чинов, осталось прежних 116 офицеров и 4642 нижних чина, а прибывшие укомплектования были недостаточны и в численном и в качественном отношениях, прежних ротных командиров осталось 14, батальонных — 10, бригадный — 1, полковые командиры и начальник штаба были назначены вновь. Положение нового начальника дивизии было очень трудно. Нужно было сделать из этой дивизии крепко сплоченный, вполне здоровый организм, который не мог бы расшататься. И С. это сделал так быстро, как никто другой сделать не мог в эту кампанию. У него все войска проникаются истинным воинским духом, все роды оружия сплачиваются в одно целое, а специальные роды службы исполняют свои обязанности образцово или, в худшем случае, более успешно, чем на других участках. В среде младших начальников оживает дух частного почина, солдат ‘понимает свой маневр’ и гордится именем ‘скобелевца’. У С. часть людей вооружена отбитыми турецкими ружьями, превосходившими крнковские винтовки в отношении настильности, меткости и действительности стрельбы, в отношении снабжения войск всем необходимым редкие начальники проявляли такую заботливость, какую проявили С. и его сподвижники.

28 ноября Осман-паша сделал попытку прорваться и атаковал гренадер, происшедшее, вследствие этого, сражение окончилось сдачею армии Османа. С. был начальником резерва из частей 3-й гвардейской и 16-й пехотных дивизий, поспешившего на помощь к гренадерам. Его обвиняли в том, что он задержал гвардейскую бригаду с тем, чтобы дать отличиться своей бригаде, но это несправедливо, так как если бы он допустил безотлагательное усиление боевой части этою бригадою, то единственный общий резерв был бы преждевременно израсходован.

После падения Плевны великий князь главнокомандующий решил перейти зимою через Балканы и наступать к Царьграду. Дивизия С. была направлена на присоединение к отряду генерала Радецкого, который был усилен до 45000 и имел против себя 35000 турок Весселя-паши. Генерал Радецкий оставил на Шипкинской позиции против фронта турок 15Ґ батальонов с артиллериею и сам при них остался, а в то же время направил: а) правую колонну С. (15 батальонов, 7 дружин, 17 эскадронов и сотен и 14 орудий) от Топлиша через Иметлийский перевал в обход левого фланга турок и б) левую колонну князя Святополк-Мирского (25 батальонов, 1 дружина, 4 сотни и 24 орудия) через Травну, Гюсово и Маглиш в обход правого фланга главных сил Весселя-паши, находившихся в укрепленных лагерях близ дд. Шипки и Шейнова.

27 декабря князь Мирский действовал против главных сил турок один и встретил упорное сопротивление, С. же, успев перевалить лишь с частью сил, в этот день не атаковал. 28-го все три части отряда генерала Радецкого атаковали неприятеля, и вся армия Весселя-паши сдалась на капитуляцию (30000 человек при 103 орудиях), наши потери доходили до 5600 человек. Одержана была блестящая победа, С. играл при этом выдающуюся роль: ему сдался Вессель-паша. Тем не менее, его обвинили в том, что он не поддержал князя Мирского, что он обещал его поддержать и не сдержал слова, что он вел тут какую-то игру и т. п. Обвинения эти едва ли справедливы. С. переживал в это время тяжелую внутреннюю борьбу. Горький опыт плевненских боев оставил глубокий след в его душе. Он становился все более и более осторожным. Личная беседа с Ф. Ф. Радецким, предполагавшем возможность ‘блокады Иметлии’ и т. п., еще более утвердила его в решении быть крайне осторожным. Это видно из его записок на имя начальника штаба. Так 22 декабря, в 3? часа пополудни (по возвращении от Радецкого) он писал: ‘где наши священники… я видел нечто в этом роде. Не доходя 20 верст до кол. Сенек 18 апреля 1873 года, люди гибли от жары, жажды и истомления. Полковые священники полков Ширванского и Апшеронского принесли большую пользу. В русской армии в трудные минуты священник… с крестом ведет там, где забывали и голос начальников и даже знамя. Нам придется перенести много трудного, не следует пренебрегать и этою нравственною струною…’ Затем даются указания, как это применить в данном случае. Внутреннее состояние С. ухудшается, особенно со времени выбытия из строя начальника штаба. В самый трудный момент он одинок. Им овладевают мрачные мысли. Он вспоминает, что ему подтверждали неоднократно, что он должен рассчитывать только на свои собственные силы. Тот, кто вышел раньше, должен ждать того, кто выйдет позже, т. е. князь Мирский должен сообразоваться с С. В худшем случае, никакая опасность князю Мирскому не угрожает, так как он достаточно силен. Если же он, С., атакует теперь (27-го) с половиною своих сил и будет отбит, то вся операция может расстроиться. Следовательно, должно отложить атаку до сосредоточения всех сил. Ввиду этих соображений С. и не атаковал до тех пор, пока не сосредоточил силы, кои он признавал достаточными для атаки.

После перехода через Балканы С. был назначен начальником авангарда армии (32 батальона и 25 эскадронов и сотен с артиллериею и 1 батальоном сапер) и двинулся через Адрианополь к окрестностям Константинополя. В начале этого марша, 5 января, он стянул авангард к Трнову, сделав в 40 часов 82 версты. По прекращении военных действий, 1 мая, он был назначен начальником ‘левого отряда’ армии, а затем находился в составе армии при расположении ее в пределах Турции и при постепенном очищении ее частями территории самой Турции, а равно и вновь созданной Россиею Болгарии.

С. является на балканский театр военных действий очень молодым генералом, хотя и оказавшим большие заслуги, но попавшим в положение полуопального. Для него не находится места и он сам старается найти себе дело, не гнушаясь самым маленьким. Постепенно предубеждение против него уступает уважению к его военному таланту и ему дают все более и более серьезные и ответственные поручения. 18 июля, при второй атаке Плевны, и 22 августа под Ловчею он дает выдающиеся образцы искусства, насколько он мог их проявить в качестве частного начальника, в последнем случае ему было поручено ведение самой трудной и главной части дела, чем он и решил успех всего дела, а потери были невелики сравнительно с плевненскими боями. При третьей атаке Плевны, во время ее обложения и при переходе через Балканы С. проявляет также замечательное искусство, невзирая на некоторые теневые стороны в исполнении этих операций. В эту кампанию он довершает свое самообразование, как военачальник. Если он еще не заявил себя, как полководец, то он уже близок к тому, чтобы им сделаться. А заботы его о солдате и вообще о подчиненных, устройство продовольственной части и вообще военно-административная его деятельность, наконец, понимание значения морального элемента и уменье воздействовать в этом смысле на войска настолько образцовы, что нелегко найти повторение сочетания всех этих достоинств в этой же кампании. Неудивительно, что С., именно в эту войну приобрел чуть ли не всесветную известность. Тем не менее, положение его к концу войны и в первое время после нее было невыносимо, так как взведенные на него обвинения не потеряли еще своей силы. 6 января 1878 г. он был пожалован золотою шпагою, бриллиантами украшенною, с надписью ‘за переход через Балканы’, но отношение к нему некоторых начальников и товарищей было неблагоприятно, а враги его этим пользовались. В письме к одному родственнику 7 августа 1878 года он писал: ‘…Чем более проходит времени, тем более растет во мне сознание совершенной моей невинности перед Государем, а потому и чувство глубокой скорби не может меня покинуть… только обязанности верноподданного и солдата могли заставить меня временно примириться с невыносимою тяжестью моего положения с марта 1877 года. Я имел несчастие потерять доверие, мне это было высказано и это отнимает у меня всякую силу с пользой для дела продолжать службу. Не откажи поэтому… своим советом и содействием для отчисления меня от должности, с зачислением… по запасным войскам…’ Но в это время горизонт для него стал проясняться. Ему удалось опровергнуть окончательно взведенные на него обвинения. Еще 7 июля 1878 г. он был назначен временно командующим 4-м корпусом, 22 августа зачислен в списки 64-го пехотного Казанского Е. И. В. Великого Князя Михаила Николаевича полка, а 30 августа назначен генерал-адъютантом к Его Императорскому Величеству. Эта высокая Монаршая милость, свидетельствовавшая о возвращении доверия, явилась для С. торжеством над врагами и вознаградила его за перенесенные нравственные страдания.

По окончании военных действий С. направлял дело воспитания, обучения и боевой подготовки вверенных ему войск в духе чисто суворовском. Разница если и была, то лишь в зависимости от различий в обстановке. В должности командира корпуса он был утвержден 4 февраля 1879 года. Он исполнял в это время различные поручения по службе, как в России, так и за границею, и представлял замечательные отчеты. Особенного внимания заслуживают его мысли, касавшиеся оценки некоторых сторон военной системы Германии, которую он считал самым опасным из наших противников и которую с этих пор он уже изучал постоянно. Это находилось в связи с изучением славянского вопроса, важное значение которого для России С. понимал еще перед войною 1877—78 гг. После войны он читает множество книг, брошюр, периодических изданий и т. п., и сближается со славянофилами. Он следит за совещаниями дипломатов на Берлинском конгрессе и всякое уменьшение вознаграждения, получаемого Россиею и славянами, отзывается болезненно в его сердце. Между тем, уже носится призрак новой войны. С. готов лететь против нового врага, а войны нет, как нет. С. томится. Как нельзя более кстати подоспевает его назначение начальником экспедиции против текинцев, для чего он участвует в совещаниях при главном штабе с января 1880 г.

В западной части Средней Азии С. менее всего знал ахалтекинский оазис и обитавших там 80—90000 ахалтекинцев, которых могли поддержать жившие по Мургабу 110000 мервтекинцев. Это были природные, страшные воины. Одним из главных их средств к жизни были аламаны, т. е. грабежи. Терпеть таких соседей было невозможно. Однако наши экспедиции, до 1879 г. включительно были, неудачны. Покоренные нами народы подняли голову. Было настоятельно необходимо повторить экспедицию и покончить с текинцами. Но для этого нужно было пройти с войсками по безотрадной пустыне, лишенной растительности и воды, малопригодной даже для жизни туркмен, при жарком климате и прочих тяжелых условиях. По путям Туркмении могли двигаться только верблюжьи караваны и войска с верблюжьими обозами, полагая не менее одного верблюда на каждого человека.

С. составил план, который был утвержден и должен быть признан образцовым: целью его было нанести решительный удар текинцам ахалтеке, к цели он решил идти систематично и осторожно, сосредоточить столько запасов, сколько необходимо для доведения дела до конца, пользоваться всеми возможными способами и средствами, даваемыми искусством и наукою, по мере накопления всего необходимого подаваться вперед и, когда все будет готово, решительным боем покончить с текинцами. Со своей стороны, текинцы, узнав о назначении С., в апреле 1880 г. решили переселиться всем в крепость Денгиль-Тепе и ограничиться отчаянною защитою только одного этого пункта.

С. приехал в Чекишляр 7 мая и, прежде всего, приказал отвести часть войск на Кавказ, чтобы уменьшить число ртов и ускорить накопление запасов. Началась невообразимо трудная работа. Приходилось перевезти 2000000 пудов разных запасов. Устраивались две линии подвоза, по одной из них проводилась железная дорога. Решено было приобрести 16000 верблюдов для перевозки всего необходимого для 11000 чел. с 3000 лошадей и 97 орудиями.

10 мая С. занял Бами и начал устраивать в этом пункте прочное основание действий, для чего в течение пяти месяцев перевозилось сюда 800000 пудов разных запасов, собиралась жатва на текинских пашнях, возводились укрепления. В начале июля С., с 655 чел. при 10 орудиях и 8 ракетных станках, производит разведку, подходит на две версты к Денгиль-Тепе и обстреливает эту крепость. Массы текинцев его окружают, но С. их отбивает и, окончив разведку, медленно отходит назад. Этим он производит сильное впечатление на текинцев, а главное поднимает дух вверенных ему войск, чем обеспечивает успех операции. Из Бами необходимые запасы перевозятся в укрепление Самурское (12 верст от Денгиль-Тепе). К 20 декабря здесь сосредоточены 7100 человек (с нестроевыми) и запасы на 8000 человек до начала марта 1881 г. Не ограничиваясь этим, С. посылает в Персию полковника Гродекова, который заготовляет 146000 пудов необходимых запасов на персидской территории, всего в одном лишь переходе от Денгиль-Тепе. Эта боковая база и обеспечила довольствие войск после взятия крепости. Из этого видно, сколь велика была предусмотрительность С. в деле снабжения войск всем необходимым.

15 декабря прибыл в Самурское притянутый (вследствие ходатайства С.) из Туркестана отряд полковника Куропаткина из 884 человек с 900 верблюдами, преодолевший чрезвычайные затруднения при движении пустынею и усиливший войска С. не столько в численном, сколько в моральном отношении. Вскоре после того начинается ведение подступов и постепенное приближение к крепости, а войска всячески подготавливаются к штурму: оканчивается превращение Самурского в опорный пункт, который должен быть отстаиваем незначительным гарнизоном, когда все наши силы будут под крепостью, производятся ученья, во время которых и после которых приходится открывать огонь, чтобы отгонять текинцев, войска упражняются в эскаладе стен и в штурме бреши, в войска рассылается составленная С. высоко поучительная ‘инструкция для офицеров отряда’ и т. д.

В крепости было 45000 человек, из коих защитников 20000—25000, они имели 5000 ружей, множество пистолетов, 1 орудие и 2 зембурека. Текинцы производили вылазки, преимущественно ночью, пользуясь превосходством сил и своею храбростью, они наносили нам немалый урон, захватили даже однажды знамя и два орудия, но всегда были отбиваемы. Между тем, в тылу иомуды готовы были восстать поголовно, а в отряде пошли толки о невозможности продолжать осаду с наличными силами и т. п. С. сразу положил этому конец. ‘Вперед, вперед и вперед. С нами Бог. Никакой литературы, а бой… Осада ни в каком случае не будет снята, штурмы будут повторяться до последней крайности. Отступления же из-под Геок-тепе ни в каком случае не будет’. Таковы были его слова, а действия им вполне соответствовали. Нелепые толки прекратились. Войска прониклись готовностью исполнить волю своего вождя во что бы ни стало.

6 января 1881 г. на оконечности 2-й параллели, в 200 саженях от угла крепости, устроена брешь-батарея, вооруженная 8 января 12 орудиями. С. готовился к штурму на 10-е, но, вследствие обвала в минной галерее и порчи вентилятора, отложил на 12 января, обещав минерам при успехе 3000 рублей и 4 знака отличия военного ордена на 30 человек. К полуночи 10—11-го минная галерея подошла под ров в 2-х саженях ниже горизонта, а в ночь на 12-е произведена забивка минных камор. На поверхности земли сапы соединены эполементом в 5 саженях от рва, сверх того, велась блиндированная сапа в тот же ров. К 12 января С. сосредоточил 4788 пехотинцев, 1043 кавалеристов, и 1068 артиллеристов а всего 6899 человек при 58 пушках, 5 картечницах и 16 мортирах. Было собрано 280 туров, 380 фашин, 1800 земляных мешков, 47 штурмовых лестниц и 16 плетней. Перед штурмом должен был быть произведен взрыв мины с целью производства обвала, а 22 орудия должны были расширить и сделать удобовосходимою пробитую артиллериею брешь и, если возможно, пробить другую.

Согласно диспозиции С., для штурма назначались три колонны: а) полковника Куропаткина (11Ґ роты, 1 команда, 6 орудий, 2 ракетных станка и 1 гелиографный) должна овладеть обвалом от взрыва мины, прочно на нем утвердиться и укрепиться в юго-восточном углу крепости, б) полковника Козелкова (8? роты, 2 команды, 3 орудия, 2 ракетных станка и 1 гелиографный) должна овладеть артиллерийскою брешью и прочно на ней утвердиться, 1 и 2 колонны (производящие главную атаку) должны войти в связь между собою, в) подполковника Гайдарова (4Ґ роты, 2 команды, 1Ґ сотни, 4 орудия, 5 ракетных станков и 1 гелиографный, производящая демонстративную атаку) должна деятельно содействовать двум первым колоннам, для чего, овладев Мельничною калою и ближайшими ретраншементами, действовать усиленным ружейным и артиллерийским огнем по внутреннему пространству крепости и в тыл неприятелю, сосредоточенному против главной атаки.

Штурм был произведен 12 января 1881 г. В 11 часов 20 минут дня был произведен взрыв мины. Последовал глухой подземный удар, задрожала почва и огромный столб земли и кусков стены высоко поднялся над землею и медленно упал, засыпав ближайшие окопы. Восточная стена упала на 9 саж. и образовала удободоступный обвал. Находившиеся здесь текинцы погибли. Взрыв еще не успел улечься, как части колонны полковника Куропаткина вышли из-за близ лежавшей плотины и бросились на обвал с криком ‘ура’. Колонна полковника Козелкова была поддержана батальоном из резерва и овладела брешью. Другой батальон из резерва составил связь между этими двумя колоннами. С. располагал еще резервом из 13 рот, 5 эскадронов и сотен и 18 орудий. Он своевременно выдвинул, на смену штурмовавших, к бреши 8 рот. На обвале было поставлено 4 орудия. Подполковник Гайдаров, овладев участком западной стены, двинулся на север и вошел в связь с полковником Куропаткиным, части колонны которого являлись направляющими и следовали впереди других, вместе с двумя ротами из левой колонны. Войска наши теснили неприятеля, который однако оказал отчаянное сопротивление. Долго в крепости кипел ожесточенный бой, но искусство вождей с С. во главе и храбрость солдат сломили наконец текинцев, обратившихся в бегство через северные проходы, за исключением небольшой части, которая осталась в крепости и, сражаясь, погибла. Наши войска преследовали отступавшего врага частью огнем, частью следуя за ним по пятам, сам С. при этом опередил пехоту с 4 эскадронами и сотнями при 2 орудиях, преследование и рубка продолжались на протяжении 15 верст. Наши потери за всю осаду со штурмом доходили до 1104 человек, а во время штурма составляли 398 человек (в том числе 34 офицера). Внутри крепости были взяты: до 5000 женщин и детей, 500 персиян рабов и добыча, оцененная в 6000000 рублей.

Вскоре после взятия Денгиль-Тепе были высланы С. отряды под начальством полковника Куропаткина, один из них занял Асхабад, а другой прошел более чем на 100 верст на север от Денгиль-Тепе, обезоруживая население, возвращая его в оазис и распространяя воззвания с целью скорейшего умиротворения края. В этих видах С. принял целый ряд искусно соображенных мер, благодаря коим в наших закаспийских владениях установилось вскоре мирное положение. В это же время С. приходилось принимать участие в решении следующих вопросов: а) поддержание дружественных отношений с Персиею при условии не уступать ей ни в чем, б) разграничение с Персиею, в) отношения занятого края и администрации к персидским областям и г) фактическое распространение нашей власти в оазисе и отношения к Мерву.

Сношения С. по всем этим вопросам, его соображения и действия обнаруживают в нем наличность чрезвычайно широкого кругозора, способности понимать не только военные, но и государственные вопросы, и умело согласовывать интересы военные с государственными. Последовавшее, спустя некоторое время, бескровное присоединение Мерва показало, какой громовой удар был нанесен туркменам в Денгиль-Тепе и как велика была предусмотрительность С.

Ахалтекинская экспедиция 1880—81 гг. представляет первоклассный образец искусства. Центр тяжести операций находится в сфере вопросов военно-административных. Все образцово, начиная с кропотливой, медленной, систематической подготовки и кончая решительным, все потрясающим ударом, впрочем, можно отметить излишнюю многочисленность и разнообразие артиллерийских средств и почти полное отсутствие запасов фуража. Железная энергия, с которою С. в самое трудное время заставляет войска увеличить напряжение своих сил к скорейшему сближению с врагом грудь с грудью, моральное воздействие на войска, дух коих поднимается до крайнего предела, замечательное уменье сплотить весь отряд в один стройный организм, составляющий одно целое со своим вождем, — все это показывает, что С. обладал необыкновенным даром, присущим лишь немногим вождям, уменьем овладевать людьми и вести их навстречу всем ужасам войны и боя. Короче, в эту кампанию С. является полководцем в полном смысле этого слова.

14 января С. был произведен в генералы от инфантерии, а 19 января награжден орденом Св. Георгия 2-й степени, 27 же апреля выехал из Красноводска обратно к 4-му корпусу, в г. Минск. Здесь он направлял воспитание и боевую подготовку вверенных ему войск по-прежнему, в духе идей Суворова, что видно из его приказов и т. п., а в особенности из производимых им маневров, учений и осмотров войск, при которых все оценивалось исключительно с точки зрения требований боевых, а не плац-парадных, а все отделы воспитания и образования войск ставились, в надлежащие друг к другу отношения. И здесь войска веровали в своего вождя и готовы были идти за ним, куда угодно.

По временам С. ездил в свои имения, главным образом в с. Спасское Рязанской губернии и даже заявлял о желании своем серьезно заняться хозяйством. Он относился весьма хорошо к крестьянам, которые называли его не иначе, как ‘наш богатырь’ и ‘батько’. Особенно он любил детей, обучавшихся в школах, видя в них будущих защитников России. Их он баловал подарками. В это время настроение С. было большею частью угнетенное. Предыдущая жизнь не могла не отразиться на его организме. Во время ахалтекинской экспедиции его постигло страшное горе: его мать убил человек, которого он облагодетельствовал. Невозможно описать впечатление, которое весть об этом злодеянии произвела на С. Затем последовал другой удар: мученическая кончина обожаемого им Императора Александра II. С. не был счастлив и в семейной жизни. Он был женат на княжне Марии Николаевне Гагариной, получившей воспитание за границею. Супруги вскоре разошлись, а затем и развелись.

По окончании ахалтекинской экспедиции и возвращении в Европейскую Россию С. принялся снова за изучение славянского и других, связанных с ним, вопросов. С. останавливался с особенным вниманием на вопросе о предполагаемой войне России с ее западными соседями, который усиленно обсуждался в австрийской и немецкой печати после войны 1870—71 гг. и особенно после Берлинского конгресса. С. не мог не заметить, что в австрийской литературе обозначилось новое направление, в силу коего Австро-Венгрия должна идти рука об руку с Германиею, распространять германскую культуру на юго-востоке Европы, парализовать влияние России на славянские народы Балканского полуострова и подчинить эти народы своему влиянию. В то же время австрийские военные писатели, не ограничиваясь, как прежде, обороною Галиции, доказывали необходимость захвата Царства Польского и даже малорусских губерний. Германские писатели шли еще далее и доказывали необходимость ‘отнятия у России Финляндии, Польши, остзейских губерний, Кавказа и русской Армении’ и ‘уничтожения России в смысле великой европейской державы’. Негодование, охватывавшее С. при чтении подобных сочинений, не поддается описанию.

Между тем, ему приходилось исполнять различные служебные поручения, в ряду коих наиболее важное значение имела командировка на маневры в Германию. Отчеты его об исполнении этих поручений замечательны, как и все выходившее из под его пера. Особенно достойны внимания его мысли, касающиеся некоторых сторон военной системы Германии, которую он оценивал высоко, но не был сторонником рабского преклонения и слепого подражания и считал необходимым совершенствовать, сколь возможно более, нашу военную систему, готовясь к тому, чтобы уклонять нашу слабую и подставлять сильную сторону. Пребывание в Германии привело С. к заключению, что не сегодня, так завтра наши западные соседи объявят нам войну и что главным врагом России являлась сильная Германия. Этого опасались и дипломаты, но расходились с С. в отношении определения наилучшего способа противодействия этому злу. Их склонности к крайней уступчивости и пассивности С. противопоставлял программу, основанную на твердости и в высшей степени активном образе действий. Этим объясняется его дальнейшая деятельность, начиная со сближения с французами, сторонниками франко-русского союза, и кончая речами, обращенными к славянским студентам и т. п.

С. был настоящий верноподданный, настоящий русский воин, который только рвался вперед, чтобы возможно скорее служить Государю и России так, как он умел, рвался же он в том самом направлении, которое привело к образованию двойственного союза, отдалившего войну. Он был более усерден, чем требовалось, и не был достаточно сдержан. С. не берег своего здоровья и таким образом сокращал свою жизнь. Незадолго до смерти он ее предчувствовал и говорил об этом своим друзьям. Умер он в Москве 25 июня 1882 г.

С. достиг высоких отличий и высшего чина военного в возрасте, когда его сверстники командовали полками, а в армии даже ротами. Он этого достиг благодаря тому, что он был настоящий военный человек, воин по призванию, любивший военное дело всем сердцем. На службе он ставил максимум требований не только другим, но прежде всего себе, служа другим примером. Энергия его была поразительна, а ведь в энергии и коренится источник действительной силы. Значение элемента морального, духа войск, он понимал вполне и орудовал им артистически, не хуже всех великих полководцев, а ведь в этом, главным образом, и коренится залог успеха в военном деле. Поэтому и обаяние С., как вождя, было громадно. Он сочетал в себе с удивительною гармониею замечательное понимание сущности теории и знание всех необходимых ее деталей со стремлением к практическому изучению военного дела и к возможно более практичному проведению в жизнь положений теории. Теоретики и практики могут согласиться между собою и найти у него и глубоко рассчитанные соображения, и осторожность в действиях в надлежащем сочетании с решительностью, и вообще все то, за что Суворова называли ‘натуралистом’. С. обладал основательным общим и военным образованием и постоянно продолжал учиться, с особенною любовью он предавался занятиям военною историею, значение которой он вполне понимал еще на школьной скамье. С течением времени его кругозор расширяется, а, вместе с тем, расширяется и цикл знаний, которые он старается усвоить. И в этом отношении успехи его поразительно быстры. С. отлично понимал важное значение знания ‘повелительницы на войне, обстановки’. Он изучает ее постоянно всеми способами и средствами и достигает замечательных результатов: начинает бегло читать ту книгу, которая доступна лишь великим мастерам военного искусства. Зная и понимая обстановку настолько хорошо, насколько это возможно, он ставит верно цель, после чего ничто не может его отклонить от действий в духе раз принятого решения. Всегда и всюду он жертвует второстепенным в пользу главного, как на театре военных действий, так и на поле сражения. Полумер он не признает, о шаблоне и слышать не хочет: под Шейновом у него им же выработанный боевой порядок европейского типа, в боях же в Средней Азии совершенно иной и даже в Азии против текинцев он действует не так, как против коканцев и т. д. Как частный начальник, особенно во главе кавалерии, он соединяет беззаветную храбрость с удивительною способностью быстро оценивать положение дел, быстро принимать решения и быстро приводить их в исполнение. Во главе крупных отрядов он хотя и учится, но дает целый ряд положительных образцов искусства, перед которыми бледнеют некоторые теневые стороны ведения им военных действий. К концу своей деятельности он сформировался вполне: это уже готовый полководец. В это время он и дает образцовые решения всех задач стратегического и тактического искусства. Он только не нашел случая, чтобы доказать так, чтобы это было для всех очевидно, что место его среди великих полководцев, из коих сам он более других увлекался Наполеоном, но все более и более выходил на путь Суворова.

Как государственный человек в военное время, в качестве представителя стратегии, обязанный принимать в соображение интересы высшей политики, или в качестве представителя соединенных властей, гражданской и военной в крае, являющемся театром военных действий, он оказался бы на высоте самых трудных положений и комбинаций как в Азии, так и в Европе. В мирное время он не проявил в некоторых случаях, в Европе, необходимого для государственного человека равновесия, но опять-таки в Азии он и в этом отношении был безупречен. Это объясняется сложностью европейской обстановки, пламенным темпераментом С., горячим его патриотизмом. По всему вероятию, с течением времени, он и в Европе сделался бы таким же, каким был в Азии. Россия потеряла в нем будущего вождя на случай своих серьезных с другими народами столкновений, одно имя которого поднимало бы дух наших войск, и увеличивало бы шансы на успех.

Горе охватило всю Россию и всех ее друзей при вести о безвременной кончине С., и даже враги его должны были замолчать, когда с высоты Престола были начертаны на имя его сестры следующие слова: ‘Страшно поражен и огорчен смертью вашего брата. Потеря для русской армии трудно заменимая и, конечно, всеми истинно военными сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно терять столь полезных и преданных своему делу деятелей. Александр’. С. похоронен в своем родовом имении, селе Спасском-Заборовском Раненбургского уезда Рязанской губернии, в левом приделе местной церкви Св. Михаила, рядом с родителями, где он себе приготовил место еще при жизни, предчувствуя кончину.

Архив Николаевской академии Генерального Штаба. Дела за 1866—1868 гг., особенно дело No 39 за 1868—1869 гг. с приложением. — Архив военно-исторической комиссии при Главном Штабе, особенно собственноручные записки М. Д. Скобелева и ближайших его сподвижников, приказы, предписания, донесения и т. д. — ‘Библиографический указатель литературы, относящейся к биографии М. Д. Скобелева’. Составил М. Полянский. СПб. 1902 г. ‘Белый Генерал М. Д. Скобелев’ 1895 г. — Верещагин А., ‘Дома и на войне’. Изд. 2-е. СПб., 1886 г. — ‘Новые рассказы’. СПб., 1900 г. — Верещагин В., ‘Набег на Адрианополь в 1877 г.’, Русская Старина 1888 г., ‘Переход через Балканы’. Там же, 1889 г. — ‘На войне в Азии и Европе’. СПб. 1894 г. — ‘Воспоминания о М. Д. Скобелеве’, Разведчик, 1895 г. No 261. — Гейнс, ‘Очерк боевой жизни Ахал-Текинского отряда’. СПб. 1882 г. — Гейсман, ‘Славяно-турецкая борьба 1876—1878 гг.’, Ч. II. Кн. 1. — Гейфельдер, ‘Воспоминания, врача о Скобелеве’, Русская Старина. 1886 г. — Гершельман, ‘Нравственный элемент в руках Скобелева’, Военный Сборник, 1893 г. — Его же, ‘Нравственный элемент в руках опытного начальника’, Военный Сборник, 1888 г. — Гоппе, ‘Хроника войны’. СПб. 1877 г. — Градовский, ‘М. Д. Скобелев. Этюд по характеристике нашего времени и его героев’ СПб. 1884 г. — Гринев, ‘Скобелев за Дунаем’ Киев 1894 г. — Гродеков Н. И., ‘Хивинский поход 1873 г.’ 1883 г. Его же, ‘Война в Туркмении. Поход Скобелева в 1880—1881 гг.’ 1884 г. — Greene, ‘Russian Army and its campaigns in Turkey 1877—1878 гг.’ 1879—1880 гг. Его же, ‘Sketches of Army life in Rusisa’. 1879 г. — Демуров, ‘Бой с текинцами’. Военный Сборник 1882 г., No 3. — Дукмасов, ‘Воспоминания о русско-турецкой войне 1877—1878 гг. и о М. Д. Скобелеве’. 1889 г. — Заиончковский, ‘Наступательный бой по опыту действий генерала Скобелева в сражениях под Ловчей, Плевной и Шейново’. СПб. 1893 г. — Его же, ‘Сражение под Ловчей 22 августа 1877 года’. СПб. 1895 г. — Кашкаров, ‘Взгляды на политику, войну, военное дело и военных М. Дм. Скобелева’. СПб. 1893 г. — Колокольцев, ‘Экспедиция в Хиву в 1873 г.’. СПб. 1873 г. — Крестовский В., ‘Двадцать месяцев в действующей армии’. СПб 1879 г. — Куропаткин А. Н., Туркмения и Туркмены. СПб. 1879 г., ‘Ловча и Плевна’ т. І и II. СПб. 1885 г. — Его же, ‘Блокада Плевны’. Военный Сборник 1885—1886—1887 гг. — Его же, ‘Сражение под Плевною 28 ноября 1877 г.’, Военный Сборник, 1887 г., (с поправкою). Его же, ‘К штурму Плевны 30—31 августа 1877 г.’. Военный Сборник 1885 г. Его же, ‘Переход через Балканы отряда генерала Скобелева и бой у д. Шейнова 28 декабря 1877 г.’. Военный Сборник 1889 г. Его же, ‘Завоевание Туркмении’. 1899 г. — Максимов, ‘Две войны 1876—1878 гг.’ СПб. 1879 г. — Майер, ‘Год в песках’. ‘Очерки Ахал-Текинской экспедиции’. Кронштадт, 1886 г. — Маслов, ‘Осада крепости Денгиль-Тепе’. Инженерный Журнал, 1882 г. и др. — Мак-Гахан, ‘Действия на Оксусе и падение Хивы’. Москва 1875 г. — Мещерский князь, ‘Сборник военных рассказов’. СПб. 1878 г. — Mozer Henri, ‘А travers l’Asie centrale, la Steppe Kirghise, le Turkestan Russe’, Paris, 1885. — Heмирович-Данченко, ‘Год войны’. 1877—1878 гг. СПб. 1879 г. T. І и II. Изд. 2-е. — Его же, ‘М. Д. Скобелев, личные воспоминания’. СПб. 1882 г. — Паренсов П., ‘Из прошлого. Воспоминания офицера генерального штаба’. СПб. 1901 г. 2 ч. — Полковые истории, особенно л.-гв. Гродненского гусарского полка. (Составил Елец, Варшава 1898 г.). — Различные статьи в газетах и журналах, русских и иностранных (кроме выше и ниже указанных), особенно же в Военном Сборнике, Русском Инвалиде, Русской Старине, Новом Времени, Jahrbucher fr die deutsсhe Armee und Marine и т. д. — ‘Сборник материалов по русско-турецкой войне 1877—1878 гг. на Балканском полуострове’. Издание военно-исторической комиссии Главного Штаба. — Описание русско-турецкой войны 1877—1878 гг. на Балканском полуострове (той же комиссии). СПб. 1901. T. 1 и 2. — Скобелева послужные списки (последний 1882 г.). — Скобелева посмертные бумаги, ‘Исторический Вестник’ 1882 г. — Скобелева письма и записки, напечатанные в разных изданиях и неизданные. — Скобелева приказы, изданные под редакцией инженер-капитана Маслова. СПб. 1882 г. — ‘Скобелевы, дед и внук’. (Материалы для их биографий), ‘Русская Старина’, 1898 г., ХСV, 61—68. — Струсевич, ‘Один из богатырей XIX века’. Остров 1899 и СПб. 1900 г. — Троцкий, ‘Материалы для истории Хивинского похода в 1873 г.’. — ‘Хивинский поход, по официальным источникам, в 1873 г.’ СПб. 1874 г. — Thilo von Trotha, ‘Die Operationen in Etropol Balkan. Der Kampf um Plewna’. — Тило-фон-Трота, ‘Борьба под Плевной’. Перевод под редакцией Н. Нечаева. 1878 г. Филиппов, ‘М. Д. Скобелев’. СПб. 1894 г. — Faure (Le) AmedИe. ‘Histoire de la guerre d’Orient’. 1877—1878. С заметками М. Д. Скобелева (см. No 5862, 1892 г., ‘Нового Времени’). — Чанцев И. А., ‘Скобелев как полководец’. СПб. 1883 г. — Черняк А., ‘Заметка об экспедиции ген. Скобелева в Ахал-Теке’. Военный Сборник 1889 г. No 12. — Череванский, ‘Под боевым огнем’. СПб. 1898 г. — Шаховской К., ‘Экспедиция против Ахал-Текинцев 1880—1881 гг.’. Русская Старина 1885 г. — Щербак А. В., ‘Ахал-Текинская экспедиция генерала Скобелева в 1880—1881 гг.’ СПб. 1884 г. — Издания, перечисленные в ‘Библиографическом указателе’ М. Полянского и выше не указанные.

Пл. Гейсман и А. Богданов.

Источник текста: Русский биографический словарь А. А. Половцова, том 18 (1904): Сабанеев — Смыслов, с. 564—584.

Читайте также: