А. В. Леденев
М. А. Кузмин: биобиблиографическая справка, Кузмин Михаил Алексеевич, Год: 1990
Время на прочтение: 5 минут(ы)
КУЗМИН, Михаил Алексеевич [6(18).Х.1872, Ярославль — 1.III.1936, Ленинград] — поэт, прозаик, литературный критик, переводчик, композитор. Родился в дворянской семье. Детские годы провел в Саратове, окончил там подготовительный и первый классы гимназии. С 1885 г. жил в Петербурге, где учился в 8-й гимназии (одним из ее директоров был И. Ф. Анненский), а после ее окончания — в консерватории. Совершил длительное путешествие в 1895—1896 гг. по Египту, а в 1897 г. — по Италии. Возвратись в Россию, сблизился со старообрядцами и путешествовал с ними по северным губерниям в поисках древних икон. В 90 — нач. 900 гг. активно занимался музыкой (романсы, оперные сочинения, музыка к собственным сонетам). Став участником кружка ‘Вечера современной музыки’, близкого художественному объединению ‘Мир искусства’, входит в петербургскую литературно-артистическую среду. Дебютировал в печати в 1905 г., опубликовав 13 сонетов и драматическую поэму ‘История рыцаря Д’Алессио’ в петербургском альманахе ‘Зеленый сборник стихов и прозы’.
На протяжении творческого пути был в той или иной мере близок к разным поколениям русского поэтического авангарда (символизму, акмеизму, отчасти футуризму, поэтическим школам 20 гг.), при этом не становясь участником группировок и сохраняя творческую самостоятельность. Разноцветье интересов, любовь к изысканному, свежесть взгляда и тяга к вещным, земным проявлениям жизни — эти особенности творческой позиции К., особенно полно воплотившиеся в лирике, обусловили отталкивание от эстетики символизма. В отличие от символистов, стремившихся к религиозно-творческому преображению жизни, К. культивирует радостное, умильное отношение к миру, безусловное его приятие, доходящее до своеобразного просветленного фатализма: ‘Смирись, о сердце, не ропщи: / Покорный камень не пытает, / Куда летит он из пращи, / И вешний снег бездумно тает’ (‘Осенние озера’.— С. 60). Поэзия К. лишена социальных обобщений, носит камерный характер.
Не принимая порывов символистов в запредельное, К. считает, что идеальное должно быть явленным, чувственно ощутимым. Мгновения приобщения к божеству возможны лишь в сфере прекрасного. Отсюда любовное, бережное отношение к разным ликам искусства прошлого, стремление воспроизвести тонкий аромат культур античности и Возрождения, французского XVIII в. и русского старообрядчества. К. погружен в секреты человеческого обаяния: острота, неповторимость человека разных эпох, его изящество — вот что привлекает поэта. Реальный мир в поэзии К. и его драматургии опосредован постоянно присутствующей эстетической призмой: лирическое переживание реальности обязательно сопрягается с отражением этой реальности в другом искусстве (живопись, музыка, балет, театр) или в литературе другой эпохи. Это рождает ‘впечатление припоминания’ (О. Мандельштам), приводит к нарастанию элементов декоративной стилизации. Особую роль в лирике К. играет вещно-предметный мир. С утверждением чувственности в качестве главной эстетической ценности, с влюбленностью в эстетизированный быт связана своеобразная ‘домашность’ лирики К., ее насыщенность ‘милыми мелочами’, приметами уходящего или давно ушедшего быта (‘шабли во льду’, ‘фиалка в петлице у грума’, ‘собачка с рыжими ушами’, ‘тюлевый полог кровати’, ‘шапка голанская с отворотами’ и т. п.). Мир вещей становится в поэзии К. не периферийной сферой, а равноправным человеку объектом внимания. В использовании вещных деталей К. далек от причинно-следственной мотивации: в его лирике и стилизованных драмах царит атмосфера сиюминутной импровизации, легкости, а порой манерной неточности, изящного дилетантизма. Воздушная ирония, объектом которой становятся и ‘пустяки мирного житья’, и те, кто склонен относиться к этим пустякам только иронически, как нельзя лучше соответствует установке К. на искусство как ‘веселое, божественное, не думающее о цели ремесло’. Убеждение в условном, игровом характере искусства приводит к широкому использованию литературных и культурно-исторических реминисценций, ‘обнажению приема’, нарочитой простоте образного рисунка, часто имитирующего буколическую ‘наивность’ человека далеких эпох.
Особенностями своей поэтики К. во многом повлиял на творческие поиски его младших современников — А. Ахматовой, отчасти В. Хлебникова, обэриутов. Его поэзия почти исключает использование метафор, необходимых символистам для сближения далеких смысловых рядов. Слово у К. конкретно, вместо иносказания он использует сопоставление, соприкосновение слов как своего рода частиц мозаики, добиваясь ‘изумительной стройности целого при свободном разнообразии частностей’ (Н. Гумилев // Аполлон.— 1912.— No 8.— С. 62). Благодаря устойчивости смысловых очертаний слов ощутимым становится самодвижение поэтической речи, богатой живыми интонациями. Свобода словоупотребления, смелое использование прозаизмов и неологизмов, разнообразие тематики сочетаются в лирике К. с обогащением ритмического репертуара поэзии: помимо классических размеров, К. широко использует дольник, свободный стих. Разнообразны и строфические формы поэзии К. В то же время апология формотворчества, в отличие от акмеистов, принципиально чужда К. ‘Чем больше преодолена форма и материал до того, что их почти не существует, тем легче и свободнее творит художник, тем прямее доходит его творческая мысль… Мастерство или новизна формальная без новизны эмоциональной — пустая побрякушка’ (‘Арена’.— Пб., 1924.— С. 10).
Как мастер изящной стилизации К. выступил в авантюрных ‘жизнеописаниях’ (‘Приключения Эме Лебефа’, ‘Подвиги великого Александра’, ‘Путешествие сэра Джона Фирфакса’). Его проза лишена психологизма, увлекательная фабула строится на изобретательном чередовании приключений и метаморфоз, испытываемых персонажами. Освобожденная от примет быта, социальной среды, насыщенная игровыми мотивами, проза К. приобретает характер своеобразной занимательной мультипликации. Условность создаваемых ситуаций подчеркивается зачастую нарочитой фабульной незавершенностью, прямыми обращениями автора к читателю и т. п. Наибольшей художественной ценностью в прозе К. обладают его сказки, в которых стилизаторский талант
К. нашел наиболее адекватное воплощение.
Творческая эволюция К. изобиловала спадами и подъемами. Самым малопродуктивным в художественном отношении периодом его творчества стали 1913—1916 гг., когда он широко сотрудничает в бульварной периодике, становится завсегдатаем популярного в среде петербургской богемы литературно-артистического кафе ‘Бродячая собака’ и литературных салонов. После 1917 г. творчество К. заметно меняется. В сборниках стихов ‘Вожатый’ и ‘Нездешние вечера’, в значительной степени освобожденных от характерного прежде жеманного дендизма, появляются живые, безыскусственные интонации, впечатление теперь рождается от изящной точности называния: ‘…Смотрю не через пыльное стекло: / Собаки лают, учатся солдаты. / Как хлопья закоптелой, бурой ваты, / Буграми снег, а с крыш давно стекло…’ (‘Вожатый’.— С. 27).
В 1922—1924 гг. вокруг К. формируется не получившее сколько-нибудь значительного резонанса, камерное по составу литературно-художественное объединение эмоционалистов (Ю. Юркун, А. Радлова и др.). Эстетическая программа группы представляет собой дальнейшее развитие положений, изложенных К. в ранней статье ‘О прекрасной ясности’ (Аполлон.— 1910.— No 4), и одновременно обоснование творческой практики К. 20 гг.: ‘…Эмоциональное искусство отвергает всякие законы, каноны и обобщения, признавая обязательными только законы данного творца для данного его произведения. Поэтому для каждой вещи возможен свой слог, свой материал’ (‘Арена’.— Пб., 1924.— С. 10). В соответствии с новыми представлениями К. его поэзия 20 гг. значительно усложняется. Заметное влияние на лирику позднего К. оказала поэтика немецкого экспрессионизма, что отчетливо проявилось в последнем сборнике ‘Форель разбивает лед’. Нарастают тенденции герметизма, широко используется оккультная символика, изощренные метафорические ходы, резко усложняется композиция стихотворных циклов, строящихся теперь на трудноуловимых культурно-исторических ассоциациях.
Заметное место в наследии К. занимают литературно-критические статьи и переводы. Самостоятельность эстетической позиции К. проявилась в сочувственной критической оценке таких разнородных литературных явлений, как ‘Городок Окуров’ М. Горького, сб. ‘Вечер’ А. Ахматовой, творчество В. Хлебникова, проза Б. Пастернака, лирика поэта-пролеткультовца И. Садофьева. Напротив, весьма взыскателен К. в оценке творчества А. Белого, Н. Гумилева, молодых писателей группы ‘Серапионовы братья’. Разнообразен и круг переведенных им произведений: проза Апулея и Боккаччо, сонеты Шекспира, произведения Реми де Гурмона, Д’Аннунцио, Анри де Ренье и др.
К. был активным участником музыкальной и театральной жизни Петербурга начала XX в. Он написал музыку к ряду постановок Александринского, Суворинского театров, театра В. Ф. Комиссаржевской {‘Балаганчик’ А. Блока, ‘Шут Тантрис’ Е. Гарта, ‘Бесовское действо’ А. Ремизова), им написаны оперетты ‘Забавы дев’ и ‘Возвращение Одиссея’ и др. Был членом художественного комитета и музыкальным руководителем мейерхольдовского ‘Дома интермедий’ в 1910—1911 гг., подготовил музыкальное сопровождение к пьесам Е. Зноско-Боровского ‘Обращенный принц’, И. Крылова ‘Бешеная семья’, Ю. Беляева ‘Красный кабачок’ и др. Писал комические балеты, оперетты, вокальные циклы.
Соч.: Соч.: В 9 т.— Пг., 1914—1918, Сети.— М, 1908, Комедии.— Спб., 1909, Первая книга рассказов.— М., 1910, Вторая книга рассказов.— М., 1910, Куранты любви.— М., 1910, Осенние озера.— М., 1912, Третья книга рассказов.— М., 1913, Глиняные голубки.— Пг., 1914, Вожатый.— Пг., 1918, Нездешние вечера.—Пг., 1921, Эхо.— Пг., 1921, Параболы.— Пг., Берлин, 1923, Условности. Статьи об искусстве.— Пг., 1923, Новый Гуль.— Л., 1924, Форель разбивает лед.— Л., 1929.
Лит.: Жирмунский В. Преодолевшие символизм // Русская мысль.— 1916.— No 12.— Отд. II.— С. 27—28, Зноско-Боровский Е. О творчестве М. Кузмина // Аполлон.— 1917.— No 4—5.— С. 25—44, Цветаева М. Нездешний вечер// Литературная Грузия.—1971.— No 7.— С. 17—23, Эйхенбаум Б. О прозе М. Кузмина // Эйхенбаум Б. Сквозь литературу.— Л., 1924.— С. 196—200, Шмаков Г. Блок и Кузмин // Блоковский сборник.— П.— Тарту, 1972.— С. 341—360, Орлов В. Перепутья.— М., 1976.— С. 102—117.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990
OCR Бычков М. Н.