М.Н. Катков
М.Н. Катков
Лжеохранители
Лжеохранители
Лжеохранители, Катков Михаил Никифорович, Год: 1883
Время на прочтение: 4 минут(ы)
С некоторых пор те самые люди, которые при жизни покойного Императора хвалились своею систематическою оппозицией его правительству и ставили себе в гражданскую заслугу бессовестную ложь и клевету, посредством которой старались вызвать в обществе агитацию против всякого патриотического и полезного дела, заявляют во всеуслышание, что они солидарны с правительством Александра II, что между ними, лжецами, и покойным Императором нет никакой разницы, что их оспаривать значит нападать на память Царя-Освободителя, что все реформы, дарованные Императором Александром II, представляют идеал законодательного совершенства, в котором нельзя-де изменить ни одной иоты, хотя бы того настоятельно требовали все интересы государства и те цели, ради которых новые учреждения созданы, и что, наконец, они, бывшие враги правительства покойного Государя в лучшую пору его царствования, теперь преобразились в искренних друзей его политики и призваны охранять его реформы.
Игра этих ‘охранителей’, как они иногда величают себя, слишком видна, и едва ли удастся ввести ею кого-либо в заблуждение. Это все тот же старый общественный обман, практикуемый с помощью некоторых новых софизмов. Обширные реформы прошлого царствования имели своим источником наилучшие побуждения и цели и никем они при своем появлении не были так искренно приветствованы, как теми, кто теперь так же искренно желает их усовершенствования и очищения их от оказавшихся на практике недостатков и ошибок. А эти недостатки и ошибки, к сожалению, немалочисленны и немаловажны. Сам законодатель горько сознавал это, но только не находил способных и преданных делу советников и исполнителей, чтобы должным образом направить и согласовать свои преобразования. А вот теперь, после ужасной катастрофы, прекратившей его жизнь, враги его царствования, дорожа не реформами, а тем, что оказалось в них фальшивого, поднимают фарисейский плач каждый раз, как возникает речь о продолжении и улучшении начатого покойным Императором дела преобразования. Не входя в серьезное обсуждение сущности требуемых улучшений (такое обсуждение было бы им невыгодно), лжецы громко вопиют, что тем ‘оскорбляется память великого преобразователя’, что ‘реформы его должны быть святы’, что, однако, не мешает этим ревностным чтителям памяти покойного Государя ругаться до сих пор самым наглым образом над одною из наиболее полезных и удавшихся реформ Императора Александра II, которая была по преимуществу делом его личного решения, — над преобразованием гимназического учения. Так, например, журнальный странник г. Модестов, с позором изгонявшийся изо всех редакций, опять примкнул к фельетонному приюту ‘Новостей’, откуда он, как ни в чем не бывало, снова проповедует поход против гимназической реформы, подкрепляя свою проповедь все одними и теми же давным-давно отвергнутыми софизмами, находя в этом себе поддержку во всех ‘либеральных охранителях’ реформ покойного Государя.
В том-то и дело. Удавшиеся реформы предаются поруганию именно потому, что они удались, а следовательно, приносят пользу стране. А неудавшиеся реформы потому только так яростно охраняются, что они не удались и содействуют своими недостатками развращению общества, дезорганизации правительства, разложению государства.
К этим последним реформам принадлежат почему-то вдруг получившие именование ‘свободных учреждений’. ‘Эти свободные учреждения, — писал на днях один политик, — учреждения, дарованные Императором Александром II, а кто их враги — все мы знаем: это — те, которые ежедневно и неустанно изливают свою злобу на все, что вызвано к жизни Царем-Освободителем и что дорого русскому человеку, на независимый суд, на земские учреждения, на городовое положение’.
Разве покойный Государь своею судебного реформой имел в виду создать какое-то ‘свободное учреждение’, а не просто-напросто обеспечить правосудие? Да и что такое суд в качестве ‘свободного учреждения’? Всякое учреждение свободно в сфере своей компетенции и своих обязанностей. В каком же смысле придается судам этот титул? Разве в том, что они должны быть свободны от закона и подлежать безответственному произволу господ правоведов? Если в судах случаются нарушения закона и справедливости, дела вопиющего произвола, должны ли мы радоваться этому, а не изыскивать способов, чтобы подобные случаи не повторялись систематически и чтобы люди, приставленные к делу правосудия, чувствовали себя серьезно ответственными? Чтить память законодателя значит чтить не букву, а дух его законов, которые, без сомнения, имели в виду укрепление, а не извращение правосудия, отрезвление, а не развращение народа.
Земские учреждения?.. Но кто же ими доволен? Фарисеи, которые вопиют о их неприкосновенности, когда возникает вопрос об их более правильной и полезной постановке, сами же первые в другое время кричат о совершенной непригодности этих учреждений и требуют расширения их компетенции. А между тем причина неудачи земской реформы ни для кого не тайна. Подобно нашим городским думам, возникшим в силу городового положения, этого третьего из пресловутых ‘свободных учреждений’, земские собрания забавляются игрой в парламент, не радея о прямых своих обязанностях. Вводя принцип самоуправления в наши губернские, уездные и городские учреждения, покойный Император, очевидно, имел в виду, чтоб они сами управляли собой, а не вмешивались в чужие дела, а тем менее в общее управление государства. На деле вышло как раз наоборот. Наши земские и городские эдилы вообразили себе, что самоуправление, self-government, состоит в том, чтобы правительство не имело никакого контроля над заправителями земских и думских дел, но чтоб эти господа, пренебрегая своими делами, имели право вторгаться в дела правительства… И что же? Все обязаны равнодушно взирать на это извращение принципа самоуправления, потому что принцип этот был введен у нас покойным Государем?
При обширности и обилии реформ прошедшего царствования нельзя было предвидеть всех подробностей, которые на деле могли оказаться скорее вредными, чем полезными для дела. Обязанность наша состоит не в том, чтобы раболепствовать пред недостатками этих реформ, а в том, чтоб устранить их. Возьмем, например, наше городовое положение. В республиканской Франции на заседания муниципальных советов, соответствующих нашим городским думам, публика не допускается. Гласность прений обеспечена там присутствием репортеров газет. Когда на днях французские депутаты сделали попытку при рассмотрении новой муниципальной реформы ввести публичность заседаний городских советов, или дум, то серьезная республиканская печать энергически восстала против этого нововведения. ‘Journal des Debats’ прямо высказывает, что присутствие публики ‘побудит муниципальных советников, из желания привлечь своих сограждан, увеличивать сверх всякой меры число своих речей, которые не будут иметь никакой связи с текущими делами’. ‘Можно опасаться, — заключает парижская газета, — что самый верный результат этого нововведения будет заключаться в том, что полезные и скромные думы, столь удовлетворительно занимавшиеся своими местными интересами, преобразятся рано или поздно в публичные собрания, в которых будут излагаться самые странные теории’.
То зло, которое только пугает французских патриотов, уже давно осуществилось у нас. А если кто думает устранить это зло, то он тотчас оказывается, по софистической логике наших ‘либеральных охранителей’, — ‘врагом свободных учреждений, дарованных Императором Александром II’.
Пора положить конец этому грубому и бессовестному злоупотреблению именем покойного Монарха.
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’. 1883. 7 июля. No 186.