ЛЮДИ — ЗВРИ
ЛЮДИ — ЗВРИ
***
***
***
Баронесса М. Д. Врангель.
Люди — звери, Врангель Мария Дмитриевна, Год: 1924
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Если бы каждый изъ насъ, очевидцевъ эпохи большевизма, хоть бы одинъ фактъ имъ пережитый, или ему достоврно извстный, объ изуврствахъ большевиковъ, — занесъ бы на страницы печати, — какой бы грандіозно-чудовищный памятникъ современнымъ героямъ, исчадіямъ ада, былъ бы оставленъ потомству.
Бжала я изъ Петрограда, въ конц октября 1920 г., стало быть, пережила тамъ эпоху разгара разстрловъ: посл убійства Урицкаго, было разстрляно несчетное число лицъ, преимущественно офицеровъ, хотя Урицкій былъ убитъ евреемъ, ничего общаго съ офицерской средой не имвшимъ. Затмъ настали безконечные Кронштадскіе разстрлы, дале, уничтоженіе цлаго ряда выдающихся дятелей кадетской партіи, объявленныхъ вн закона. Разстрлы безъ всякаго предъявленія обвиненія Великихъ Князей: Павла Александровича, Николая и Георгія Михаиловичей, Дмитрія Константиновича. Разстрлы посл убійства Володарскаго и т. д. — Нсть числа…
Людей разстрливали, какъ воробьевъ. До этого томили въ тюрьмахъ и истязяли. Все это совершалось на почв политическаго и классоваго изуврства.
Воздухъ, насыщенный кровавыми міазмами, отравилъ и огрубилъ душу и сердце простого, полудикого русскаго человка, по существу несомннно добродушнаго и, какъ казалось до сихъ поръ, богобоязненнаго.
Нижеслдующій мой разсказъ — яркая иллюстрація чудовищнаго озврнія русскаго человка въ дни большевизма.
Этотъ характерный эпизодъ, трагическій разстрлъ, при потрясающей обстановк, нашего племянника барона Г. М. Врангель.
Баронъ, Георгій Михаиловичъ Врангель, владлецъ большого имнія ‘Торосово’, близъ станціи ‘Волосово’ Балтійской ж. д., въ двухъ съ половиной часахъ отъ Петрограда, — жилъ въ деревн безъвыздно.
Онъ былъ удивительно добродушный, безобидный человкъ. Политикой не занимался. Образцовый семьянинъ, увлекался молочнымъ хозяйствомъ. Былъ любимъ крестьянами.
Въ дни подхода красныхъ войскъ къ Ямбургу, по пути, то и дло отдлялись небольшіе отрядики, расползались по деревнямъ и, чтобы потшиться, грабили и убивали помщиковъ.
Однажды въ зимнюю ночь, очень морозную, одинъ изъ такихъ отрядиковъ пробрался въ Торосовскій паркъ и черезъ террасу ворвался въ домъ, выбивъ окна.
Перепуганная семья, состоявшая изъ 70-ти лтней старухи матери, племянника, его жены и 4-хъ дтей, малъ-мала меньше, бросилась, въ чемъ были, въ комнату, гд уцлли стекла и заперлась на замокъ.
А буйная ватага носилась по дому и подвергала грабежу и разрушенію все, что было подъ рукой: взламывала ящики, содержимымъ наполняла карманы, вязала въ узлы.
Висвшимъ по стнамъ изображеніямъ предковъ, зачмъ то повыкололи глаза.
Разбивали въ мелкіе куски Севрскій фарфоръ. Прекрасную мебель ХІІІ-го столтія превращали прикладами ружей въ щепы. Рояль разбили въ дребезги.
Когда уничтожать ничего не осталось, хватились хозяевъ. Наткнулись на запертую дверь. Бросились разбивать уцлвшія окна. Какъ ураганъ влетли въ комнату, гд полумертвые отъ перепуга сидли, прижавшись другъ къ другу, несчастные родители и дти.
Красноармейцы крикнули: ‘А гд-жъ мерзавецъ этотъ?’ и, увидвъ племянника, вытащили его, поставили къ стнк, прицлились и, не смотря на отчаянные крики жены и матери и плачъ дтей, выстрлили, но промахнулись, раздробивъ лишь руку, которая повисла, какъ плеть, выстрлили вторично и убили его наповалъ.
Старуха мать, бросившаяся къ сыну, тутъ же свалилась безъ чувствъ.
Оторвали жену племянника отъ дтей, выгнали на морозъ, объявили ей, что можетъ идти на вс четыре стороны, дтей ей не дадутъ.
‘А кто посметъ ее взять въ хату’, крикнулъ главарь, ‘хату спалимъ’.
Тутъ же стоявшая дворня и любопытствующіе—безмолствовали.
Дти, старшему — семь лтъ, младшему — одинъ годъ, какъ затравленные зврьки, забились въ уголъ и, какъ разсказывала мн мать, сами себ зажимали ротъ рученками, что бы не кричать.
Ихъ вытащили изъ комнаты и что бы за потху придумали съ ними— не знаю, но только староста, старикъ, жившій въ дом 45 лтъ, бросился въ ноги разбойникамъ и сталъ молить отдать дтей ему.
‘Ну что-жъ, коль охота, бери щенятъ къ себ’, смилостивились они.
Заикнулся было старикъ: ‘Нельзя ли молъ позвать священника’ ‘Тащи, тащи, шута гороховаго,’ крикнули они ‘Здсь деревьевъ много, пусть попляшетъ на первомъ суку…’
‘А хоронить мы будемъ сами. Барону и честь баронская’, объявили они… и швырнули покойника на балконъ, совсмъ обнаживъ его.
Несчастная жена его, всю ночь провела въ лсу, подъ деревомъ. Старикъ староста хоть усплъ ей сунуть теплый платокъ, чтобы на лютомъ мороз укрыться немного.
Какъ стало свтать, она поплелась въ женскій монастырь, расположенный вблизи. Тамъ монахини отогрли и накормили ее.
Проживъ у нихъ три дня, она ршила пойти справиться о дтяхъ, а также хотла узнать, гд похороненъ ея мужъ.
На зар, крадучись, она пробралась къ старост. Отъ него узнала, что тло до сихъ поръ не похоронено, валяется на террас, но, повидимому, сегодня что-то будетъ, такъ какъ съ вечера понахала цлая ватага.
Племянница моя умолила старика дать ей возможность, хоть однимъ глазкомъ взглянуть, что будутъ творить съ ей дорогимъ трупомъ.
Старикъ далъ ей теплую кофту своей старухи, голову она закутала въ теплый платокъ и замшалась въ толпу любопытствующихъ.
Долго пришлось ждать, пока это отребье рода человческаго изволило проснуться.
И вотъ, одинъ за однимъ, повыползала разбойничья ватага на террасу.
Втащили ящикъ, наскоро сколоченный изъ досокъ. Съ прибаутками и хохотомъ подняли закоченлый трупъ, поставили его, двое для поддержки подхватили его подъ руки.
Такъ какъ, вроятно, широко застывшіе глаза смущали ихъ, одинъ подошелъ и проткнулъ чмъ-то покойнику глаза.
Въ полуоткрытый ротъ вставили окурокъ. Все это сопровождалось дикимъ хохотомъ и циничными остротами.
Затмъ раздалась команда, вс схватились за руки и въ сатанинскомъ экстаз, распвая садистскія псни, изувры кружились и плясали вокругъ трупа, какъ иступленные.
Были-ли они пьяны съ утра или зврство опьянило ихъ — не знаю.
Намаялись.
Раздалась команда: ‘Вали, вали его’. Такъ какъ ящикъ оказался коротковатъ, они съ гикомъ стали трупъ туда забивать прикладами, какъ тушу.
Новый окрикъ: ‘Становись въ очередь’.
Распорядитель подошелъ и плюнулъ. ‘Барону, баронская честь’, гаркнулъ онъ. То же продлали за нимъ остальные.
На этомъ церемоніалъ былъ законченъ.
Церемоніймейстеръ обратился къ глазющимъ.
‘Эй, кто хочетъ, тащи эту падаль въ помойную яму’, и съ грохотомъ и улюлюканьемъ, со всего размаха, по ступенямъ террасы, скатили ящикъ въ садъ,
Подошелъ старикъ староста, за нимъ цпляясь дтишки, втащилъ ящикъ на приготовленныя имъ розвальни. Усыпалъ ящикъ еловыми втвями… Взялъ годовалаго на руки, другихъ посадилъ подл ящика, и пошелъ хоронить поруганнаго….
Выраженіе лица, разсказывавшей мн это жены его, безъ единой слезинки, неописуемо и незабываемо…
Этотъ разсказъ подтвердилъ мн и дополнилъ старшій братъ покойнаго, вскор послдовавшій за нимъ.
Спустя два мсяца, онъ былъ призванъ для регистраціи. Вступить въ красную армію отказался и, какъ контръ-революціонеръ, былъ разстрлянъ.
Злоключенія несчастной женщины съ разстрломъ мужа не кончились.
Выгнанная изъ имнія, съ четырьмя дтьми, она перебралась въ Петроградъ.
И вотъ, неся усиленную физическую работу, стоя въ хвостахъ, живя съ дтишками впроголодь, изнемогая отъ холода, она влачила свои печальные дни. Я никогда не забуду, какъ однажды она навстила меня. Зеленая, изможденная, унизанная дтьми: одинъ на одной рук, другой на другой и два держались за платье.
Старшій, семилтній мальчикъ, обожалъ отца. Отъ нервнаго потрясенія, плохого питанія онъ таялъ съ каждымъ днемъ и, наконецъ, заболлъ дизентеріей.
Лчить его дома и питать, — средствъ не было, и несчастная мать, заручившись содйствіемъ знакомаго доктора, помстила ребенка въ больницу.
Положеніе его было очень серьезное. Высокая температура въ конецъ изнурила его хилое тльце. Мальчикъ метался, въ бреду неустанно призывалъ отца. Несмотря на самое внимательное отношеніе врача, онъ видимо угасалъ.
Какъ то разъ, придя въ сознаніе, мальчикъ увидвъ плачущую мать, сказалъ: ‘Мамочка, милая, не плачь, я къ Боженк пойду, тамъ папочку увижу’.
И вотъ однажды вечеромъ во время обхода доктора, въ присутствіи сидлки, докторъ съ сердечнымъ участіемъ, сказалъ матери: ‘Мн больно Васъ огорчить. Положеніе ребенка безнадежно, онъ едва ли доживетъ до утра’. Молча пожала она его руку. Докторъ ушелъ.
Несчастная мать припала къ ребенку, осыпая его поцлуями, Какъ вдругь, надъ ухомъ ея раздался рзкій, вульгарный окрикъ сидлки: ‘Ну будетъ, будетъ лизаться’, и она, схвативъ ребенка за ноги, потянула его. Ребенокъ вздрогнулъ, онъ еще дышалъ, держалъ мать за руку. На встревоженный вопросъ, потрясенной горемъ, матери: ‘Бога ради, оставьте, что вы хотите длать съ нимъ?’ сидлка грубо крикнула: ‘Да нешто не слышала, докторъ сказалъ, что ему крышка, сейчасъ ноги протянетъ. Что мсто-то занимать, чего тутъ возжаться ? Новой дохлятины понатащили во-сколько, мстовъ больше нтъ’. И не смотря на отчаянныя мольбы матери, вырвала ребенка изъ ея рукъ и потащила въ мертвецкую.
Мать бросилась за ней.
Добжавъ, она увидла потрясающую картину…
Въ комнат лежали горы обнаженныхъ труповъ, которые за недостаткомъ перевозочныхъ средствъ и гробовъ ждали очереди быть похороненными. Среди нихъ было много уже разложившихся, воздухъ стоялъ смрадный.
Отыскавъ своего ребенка, она взяла его въ свои объятія…
По счастью, черезъ полъ часа онъ умеръ.
Подобными иллюстраціями, рисующими злосчастное существованіе обывателей нашей Страдалицы-Родины, можно бы наполнить цлые тома.
Конечно, каждый изъ насъ знаетъ, что терроръ это только одинъ изъ острыхъ шиповъ терноваго внца нашей Отчизны.
‘Русская Лтопись’, книга шестая. Изданіе ‘Русскаго очага’ въ Париж, Парижъ 1924 г.