Любовь Сары Дезанж, Уэдсли Оливия, Год: 1922 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 166 минут(ы)

Оливия Уэдсли

Любовь Сары Дезанж

Часть первая

Глава 1

— Весна! — сказала маленькая маркиза с легким вздохом. — Весной всегда просыпается такое странное тревожное чувство, стремление к неизведанному, возвышенному и прекрасному.

— Неужели? — весело рассмеялся ее муж.

Их взоры встретились и легкая краска залила белое лицо маркизы, она быстро отвела глаза, немного смущенная его взглядом, полным любви и сдержанной страсти, взглядом, каким обмениваются только влюбленные.

Сара перехватила их взгляд и внезапное необъяснимое чувство одиночества и печали охватило ее. Желая забыться, она оглянулась вокруг. В большой высокой комнате царил серебристо-зеленый полусвет надвигавшегося весеннего вечера. У высоких белых колонн, разделявших пополам комнату в стиле ампир, сидели гости, смеясь и разговаривая. Лакеи бесшумно передвигали маленькие столики с ликерами, фруктами и конфетами. В комнате было много цветов, в высоких вазах и в горшках цвели темно-красные тюльпаны, белые лилии, душистая сирень. Обколотившись на ручки кресла с высокой спинкой, Сара шутила и, улыбаясь, разговаривала с гостями. Гости, окружавшие ее шумной толпой, уступили место другим и на короткое мгновение Сара осталась одна. Во время мимолетной паузы Сара снова вспомнила слова своей подруги — маленькой маркизы.

Была весна. В большом красивом саду цвели гиацинты, наполняющие воздух благоуханием. Листва кустарников и деревьев была светло-изумрудного цвета. Легкий ветерок шевелил листьями, доносил издалека звуки шумного оживленного Парижа. Сара в душе повторяла с печалью и отчаянием: — Я знаю. Я знаю!

Она на мгновение закрыла глаза, словно от физической боли и снова открыла их. Там за раскрытыми окнами благоухала и манила чарующая весна. Сара взглянула на своих гостей, которые собрались около Джона Мартина. Он делал вид, что читает будущее по их ладоням, и все были заинтересованы его шутливыми предсказаниями. Сара бесшумно подошла к окну. Портьера скрывала ее. Она не могла уйти от своих тяжелых мыслей. Обыкновенно она старалась не поддаваться им и ей всегда удавалось это.

Что могли дать женщине бесплодные сожаления о невозвратном прошлом? Но в этот вечер воспоминания нахлынули на нее с новой силой. В памяти всплывали образы прошлого, забытые радости и печали ранней молодости. Иногда звук незнакомого голоса, угасающий луч света в вечернем небе, отсвет фонаря на мостовой, мокрой от дождя, тысяча повседневных мелочей пробуждают на мгновение давно забытые воспоминания.

Слова маркизы, взгляд обоих влюбленных невольно взволновали Сару и одним ударом лишили ее спокойствия, которое помогало ей не думать о прошлом.

Сразу рухнули искусственные преграды и всплыли воспоминания о том, что было три года тому назад, о тех коротких и, как она думала, забытых днях. Но с торжествующей силой воскресли перед ней забытые образы, которые, казалось, носились перед ней в весенних сумерках. Чья-то рука коснулась ее плеча и голос маркизы нежно произнес:

— Почему ты такая бледная и печальная? И почему ты спряталась одна в этом углу?

Сара рассмеялась:

— Ты виновата во всем, Габриэль! Я была счастлива, пока тебя не было здесь. Но твои слова о весне и взгляд Адриана… а главное, моя собственная глупость! Но ты была права! Весной в нас просыпаются тревожные чувства, неясная тоска о неведомом, смутное разочарование в скучной повседневной жизни и чарующие мечты о том, какой прекрасной могла бы быть эта жизнь…

Она внезапно умолкла:

— Но это всего лишь плохое настроение, — добавила она небрежно.

— Да. Но… неуверенно начала маркиза и оборвала на полуслове.

К ним подошел ее муж. Ничего не подозревая, он заговорил как раз о том, о чем маркиза избегала упоминать, и выражение сочувствия появилось на его красивом лице.

— Как поживает бедняга Клод? Ему не лучше?

Он понял, что совершил какую-то оплошность, когда заметил быстрый, предостерегающий, почти гневный взгляд жены.

— Ему не хуже? — спросил он, стараясь понять поведение своей жены, которая мягко взяла его под руку.

— Мы уходим, Адриан.

Он поцеловал руку Сары.

— Нет, благодарю вас, — сказала она улыбаясь, — Клоду не хуже.

Маркиза наклонилась и поцеловала ее.

— Ты будешь у нас на обеде четвертого, неправда ли?

— Конечно.

Они ушли, а Сара вернулась к своим гостям.

На лестнице маркиза остановилась и обратилась к мужу. Ее голубые глаза сверкали, она гневно развела руками.

— Зачем всегда напоминать об одном и том же? Зачем спрашивать об этом несчастном, как раз в тот момент, когда Сара предавалась воспоминаниям? Конечно, я знаю, что ей воспоминания скрашивают мысль о будущем и настоящем. А ты вдруг заговорил об этом!

Адриан открыл рот, желая оправдаться, но она не дала ему сказать ни слова, пока они не сели в автомобиль, который отвез их домой.

— Ведь ей и так достаточно тяжело. Иметь такого мужа, который является для нее помехой во всем! Конечно, этот несчастный виноват в том, что она лишена всех радостей жизни. Подумай только об этом, и если бы ты мог представить себя на ее месте, ты наверно не напомнил бы ей о нем.

— Но я только спросил, как здоровье этого несчастного, — с отчаянием прервал ее Адриан.

— Да, но ты не должен был спрашивать.

— Я ведь не знал, Габриэль!

— Но я предостерегающе посмотрела на тебя.

— Я не мог знать, что означает твой взгляд…

— Значит уже дошло до того, что ты не понимаешь или не желаешь понять меня, мой взгляд, мое желание.

Адриан издал легкое восклицание, быстро нагнулся к ней и заглянул ей в лицо. Затем взял ее за подбородок и, смеясь, поцеловал. Маркиза тоже рассмеялась.

— Все же, — пробормотала она, — ты на ее месте наверно не хотел бы иметь такого мужа, как Клод Дезанж, не правда ли?

Но Адриан недаром служил в дипломатическом корпусе:

— Я не хотел бы иметь никого другого, кроме тебя, — заявил он решительно.

*** * ***

Доктор появился в гостиной с некоторым опозданием. Сара встретила его, приветливо махнув рукой, и налила ему чашку чая. Он сел около нее на низком диване и внимательно следил за ее легкими движениями.

Доктор Лукан был специалистом по нервным и душевным болезням и пользовался большой известностью. Он отличался несколько резкими манерами и за его откровенность в обществе его считали даже грубым. Доктор Лукан прекрасно относился к Саре. Он взглянул на нее и на его умном лице появилась симпатичная улыбка.

— Итак? — спросила она, подавая ему чашку чая.

— Нет ничего утешительного, к сожалению. Новый способ лечения не помог совершенно, я крайне огорчен!

— Не помог?

— Абсолютно не помог.

— Но лечение не причиняло боли Клоду. Вы обещали, что ему не будет больно. Почему вы так огорчены?

— Я огорчен и разочарован неудачей. Вот и все.

Наступило небольшое молчание. Через раскрытое окно доносилось щебетание птиц.

— Значит, — тихо спросила Сара, — теперь нет уже никакого средства?

— Боюсь, что нет.

Он наблюдал за ней с напряженным выражением.

— Я хотел бы, чтобы вы уехали, — сказал он внезапно, прерывая молчание, — уехали немедленно.

— Я не могу.

— Вы хотите сказать, что не желаете.

— Да.

— Ну, конечно. Но послушайте, графиня, я буду откровенен с вами. Ваш муж не понимает и никогда не поймет, что вы не оставляете его. Даже если бы вы не отходили от его постели до последней минуты, держа его руку в своих, он никогда не узнал и не почувствовал бы этого. Какой смысл имеет ваше присутствие здесь?

Сара медленно вертела на пальце великолепное кольцо с сапфиром. Она внезапно подняла голову и ее взор встретился со взором Лукана.

— Даже вы, несмотря на все ваши знания, не могли бы поклясться, что Клод абсолютно ничего не сознает из окружающей жизни и никогда не придет в себя. Или, может быть, вы уверены в этом?

Она подождала ответа.

— Я поклялся бы, если был бы уверен, что смогу уговорить вас, графиня. В жизни никогда нельзя быть абсолютно уверенным в чем бы то ни было. Но в одном я могу убедить вас. При такой болезни, как у вашего мужа, мозги человека погружены в такой мрак, что он не может сознавать окружающего, никого не может узнать, ничего не может вспомнить. Он умер для жизни.

— Но сознание может вернуться? — спросила Сара.

— Я никогда не верил в чудеса, — с раздражением ответил Лукан.

Он нагнулся вперед, чтобы зажечь папиросу. Когда вспыхнула спичка, освещая на мгновение их лица, он быстро спросил:

— Почему вы, при вашей молодости и с вашим темпераментом, приносите такую ненужную жертву, прекрасно сознавая, что эта жертва излишня и бесполезна.

Сара посмотрела на него:

— Есть вещи, которые трудно объяснить.

— Но почему вы поступаете таким образом? — настаивал Лукан.

— Наверно вам, как и всему обществу, известна история моего замужества с Клодом?

— Всегда существуют какие-нибудь слухи, — презрительно ответил доктор.

Сара улыбнулась и улыбка преобразила ее лицо, которое стало совсем юным, прелестным и немного печальным.

— Это очень любезно с вашей стороны, но в таких случаях всегда есть какая-нибудь доля правды. Вы хотите выслушать меня?

— Я всегда любил слушать, — ответил Лукан, — а кроме того, я всегда интересовался вами.

Лукан откровенно сказал ей правду. Как всякий мужчина, он не мог не заинтересоваться красивой женщиной, а графиня Дезанж была очень красивой и обаятельной.

Холодным проницательным взором Лукан посмотрел на нее, невольно любуясь ее белоснежной кожей. У нее были глубокие темно-голубые глаза с длинными черными ресницами, придававшими им странное необычное выражение, и темные блестящие волосы бронзового цвета. Золотистые искорки зажигались в них, когда на них падал луч света. Она не красилась, несмотря на установившуюся в Париже моду красить губы. Доктор Лукан восторгался ее внешностью и ее умением одеваться. Он очень хотел услышать ее историю, испытывая легкое любопытство, которое всегда испытывает мужчина, выслушивая признание красивой женщины.

И он добавил:

— Я очень благодарен вам, что вы удостаиваете меня своим доверием.

— Я хочу вам разъяснить положение вещей. Начнем с того, что я по происхождению англичанка. Как это ни странно, но я не вышла замуж за Клода из-за его богатства. Если бы я поступила таким образом, я наверно имела бы любовника, давно оставила бы Клода и устроила свою жизнь по собственному желанию. Вы хорошо знали Клода, вы помните его смешные костюмы с яркими галстуками и ярко-желтыми перчатками, его доброе некрасивое лицо, его любовь к лошадям и увлечение хорошими винами. И вы наверно не подумали бы, что такой человек может жениться из благородства. Однако, это так. Клод женился на мне из чувства благородства и заботливости ко мне. Моя мать (я уверена, что вы слышали о ней… Она очень красива и знаменита) никогда не заботилась обо мне. Когда я влюбилась первый раз в жизни, влюбилась страстно, слепо и безрассудно, она не нашла нужным предостеречь меня. Кажется, она рассмеялась, когда потом узнала об этом, и сердилась на меня только оттого, что я была в таком отчаянии и так страдала. Она не придавала никакого значения тому обстоятельству, что мой возлюбленный изменил мне. Но мысль о скандале выводила ее из себя.

Тогда появился Клод. Он явился, чтобы преподнести ей жемчуг или чек или что-то в этом роде, и увидел меня. Я была озлоблена, желая отомстить всему свету за перенесенное страдание. Клод сразу сознался, что ему нравились хорошенькие молодые девушки, вроде меня. Потом он рассказал мне, что в то время глубоко страдал из-за женщины, покинувшей его. Он обожал ее, она заполняла всю его душу. Она была очень красивой, а Клод поклонялся всему прекрасному. Он обставил для нее этот дом, построил для нее дворец в своем имении Дезанж. Кажется, ради Клер Форой он начал лучше одеваться, бедняга! Он говорил мне потом, что обожал Клер из-за ее красоты. Я думаю, Клод и я были очень несчастны тогда, и это сблизило нас. Во всяком случае, Клод стал моим другом и однажды, когда жизнь показалась ему особенно пустой и ужасной, он сделал мне предложение. Я сказала ему, что не люблю его и что, несмотря на все происшедшее, по-прежнему люблю того человека, который изменил мне. Клод сознался, что тоже не любит, но очень жалеет меня. Он хотел лишь окружить меня заботой и вниманием, желая избежать собственного одиночества.

Весь свет считал, что я вышла за него замуж из-за денег, и Клод знал это. Мы оба смеялись над мнением общества. Ничего не изменилось в его жизни после нашей женитьбы. Мы вернулись в Париж и он по-прежнему продолжал бывать на бегах и много пить. Но он был необыкновенно добр ко мне. Я же со своей стороны старалась отплатить ему тем же. Я поселилась в приготовленных для Клер Форой комнатах, где всюду висели ее большие портреты, нарисованные самыми знаменитыми художниками Европы. Клод хотел навеки воплотить ее красоту. Он часто сидел перед ее портретом, мечтая о ней. Казалось, он даже не мог сердиться на нее за то, что она бросила его и сбежала с каким-то русским. Это был большой, светловолосый грубый человек и Клер любила его, а не Клода. Клод часто говорил о ней, а я вспоминала о Чарльзе Картоне. Мы оба знали печали и горести друг друга и у меня не было тайны от Клода, а он ничего не скрывал от меня. Вы не можете себе представить, как он был благороден и великодушен по отношению ко мне, и я не могу всего этого выразить словами. Он давал мне все. Я не говорю о деньгах и драгоценностях. Но несмотря на скандал, он заставил все общество признать меня. Он трогательно заботился обо мне и оберегал от всего.

Как это ни странно, но для женщины так много означают условности, признает ли она их или нет. Женщина, принадлежащая к известному кругу, редко может отказаться от предрассудков и условностей, как бы презрительно она не отзывалась о них.

После первого хода нашей женитьбы, когда мы почувствовали влечение друг к другу, когда я, наконец, поняла все благородство этого некрасивого, невзрачного человека, когда Клод пришел к убеждению, что жизнь уже не так пуста и тосклива, как ему казалось раньше, когда он уже начал забывать о прошлом и все больше и больше стал интересоваться своей женой — он заболел. Сначала не верилось, что он заболел так серьезно. Это казалось ужасным, неожиданным и несправедливым ударом судьбы. Мы оба не хотели верить, что болезнь разовьется и Клод даже ругался и шутил по этому поводу. Но в душе мы оба знали. Я убедилась, что ему все известно, что он предвидел и боялся самого худшего.

Однажды ночью я вошла в его комнату и он не заметил меня. Он уже почти не мог двигаться. Я остановилась у дверей и увидела, что он плакал. Его лицо было искажено гримасой, как у беспомощного ребенка, испытывавшего сильную боль. Я никогда не обнимала его, но в ту ночь я обняла его, прижав его голову к своей груди. Тогда он заговорил. Он ничего не спрашивал и я ничего не сказала, но мы оба знали. Он плакал, пока не заснул на моей груди. Мы больше никогда не говорили об этом, даже когда ему стало хуже, он продолжал скрывать свои истинные чувства. Его сносили вниз и мы вместе принимали гостей. Потом он лишился речи.

Теперь я отвечу на ваш вопрос, если вы еще до сих пор не поняли меня сами. Но вы должны узнать еще одну подробность. Когда Клод лишился речи, мы оба придумали способ изъясняться знаками. Тогда он был еще при полном сознании. И мы оба предвидели будущее. Я не оставлю Клода до его смерти. Я поступаю таким образом не из чувства долга, а из чувства безграничного сострадания. Мы были верными друзьями и я останусь около моего друга до конца. Я в долгу перед ним за все, что он сделал для меня, и я хочу отплатить ему тем же. Надо испытать всю горечь и унижение таких переживаний, как мои, чтобы оценить человека, который в самый ужасный момент протянул руку помощи и помог мне забыть обо всем низком и беспросветном, что осталось в прошлом. Клод никогда не заговорил о моем безумном поступке, когда я сбежала к человеку, отвергшему меня. Я не заслуживала такого благородства, но Клод носил меня на руках. Мужчины редко поступают таким образом, даже самые лучшие из них. Не думаете ли вы после всего сказанного, что, как бы я ни была внимательна к Клоду, это все же не слишком много?

Лукан следил за тонкими струйками дыма своей папиросы. Затем он ответил:

— Я думаю, что вы великодушная женщина. Но такое чувство благодарности — преувеличено, а всякое преувеличение — коренная ошибка. И я все-таки думаю, что вы должны уехать.

Сара рассмеялась:

— Я не уеду, — сказала она мягко.

Лукан кивнул головой, встал и поклонился Саре:

— Тогда я ухожу.

Он ушел, оставив Сару одну.

Она испытывала смутное беспокойство и неясную тоску о свободе, в чем она боялась сознаться самой себе. Слова маркизы и ее взгляд, полный любви, произвели на Сару некоторое впечатление, а откровенные, почти резкие слова доктора Лукана еще больше взволновали ее, нарушив ее внешнее спокойствие, которое она приобрела, с таким трудом. Теперь, когда ушли все гости, большая красивая комната казалась ей совершенно пустой и тишина в доме пугала ее. Только там за окнами, где благоухали цветы, была жизнь, оттуда доносился шум большого города.

В доме было тихо, как в могиле. Несмотря на прекрасную обстановку, на большое количество цветов, наполнявших воздух своим ароматом, и драгоценных вещей, дом походил на могилу, из которой не было выхода. Предложение Лукана его недовольство при ее решении, ее собственные слова, воскресившее прошлое, горе и печаль ушедших дней — все это лишь углубило впечатление от слов Габриэль. Сара чувствовала себя ужасно одинокой и глубокая тоска охватила ее.

Она вздрогнула, когда позади нее раздался голос, и быстро обернулась. Лакей приоткрыл дверь, произнося чье-то имя, и вслед за этим в комнату вошел молодой человек. Он быстро направился к ней и извинился за опоздание.

Сара вспомнила, как Адриан предупредил ее, что его друг или даже кажется родственник хотел посетить ее. Это был, вероятно, Юлиан Гиз. Сара смутно помнила, что он был видным адвокатом. Она посмотрела на него внимательно, как всегда смотрит женщина при первой встрече с мужчиной, невольно заинтересованная Им. ‘Он довольно красив’, решила Сара, разглядывая его, копа наливала ему чай. Он был высокого роста, с гладко причесанными блестящими волосами, с неправильными чертами лица, серые глаза с тяжелыми веками, резко очерченный подбородок, очень красивый рот на выразительном бритом лице.

Внезапно Гиз рассмеялся:

— Что вы подумали обо мне? — спросил он.

Сара тоже рассмеялась:

— Я думала, что у вас неправильные черты лица.

Он улыбнулся веселой мальчишеской улыбкой.

— Разрешите и мне сказать вам, что я думаю о вашем лице.

Сара нагнулась и посмотрела на него пристально и немного насмешливо.

— Пожалуйста!

Его глаза встретились с ее взором, и он опустил веки.

— На вашем лице я вижу выражение печали и… он остановился.

— И что еще? — настаивала Сара. — Вы должны окончить фразу.

— Вы моложе, чем мне казалось раньше, и у вас необыкновенно правильные черты лица.

Затем они заговорили о книгах, о театре, об Адриане и Габриэль. Где то пробили часы. Гиз поднялся.

— Я пришел с опозданием и невольно засиделся слишком долго. У вас было много гостей сегодня днем? Я не мог придти раньше. Вы, наверно, устали?

— Ничуть, — ответила Сара, — ведь вся моя жизнь проходит таким образом: приемы у меня, балы у друзей, театры, званные обеды. Никакого другого занятия, никакой серьезной работы! Иногда тоскуешь по какому-нибудь труду.

— Иногда! — повторил Гиз, улыбаясь. — Вы не цените всю прелесть полной свободы. Это так облегчает жизнь! Подумайте только! Быть совершенно свободной, ничем не связанной, не признавать никаких обязанностей.

Направляясь к выходу, он внезапно умолк и вдруг неожиданно заявил:

— Как например люди вроде меня, старающиеся достигнуть определенной цели. Жизнь для них становится тюрьмой.

— Разве это тюрьма? — сказала Сара, глядя на цветы в саду, над которым простиралось серебристо-голубое вечернее небо. — Ведь теперь весна.

Гиз обернулся к ней и улыбнулся:

— Вы правы. Теперь весна. День, проведенный мной в залах суда, показался мне нескончаемым, потому что на дворе так ярко светило солнце. Я сознаюсь вам в этом, хотя вы наверно считаете, что адвокату в тридцать лет не подобает испытывать подобные чувства. Но мне надо уходить. Я и так уже слишком задержался.

— Приходите ко мне в другой раз, — сказала Сара, — и мы окончим наш разговор. Я слышала от Адриана, что в суде вы славитесь вашим красноречием! До свидания.

Он ушел, и Сара осталась одна.

В нерешительности она прошлась по комнате, бессильно поправляя подушки, переставляя вазы, притрагиваясь к цветам. Внезапно увидав себя в одном из больших зеркал в золоченной раме, она остановилась, разглядывая свой силуэт, ясно выделявшийся на фоне прозрачного вечернего неба, отражавшегося в зеркалах. В комнате с высокими светлыми стенами наступали сумерки. Сара подошла к зеркалу, в котором отражались привычные предметы, казавшиеся ей теперь чужими. Она взглянула на свою стройную фигуру в белом платье, она носила длинную нитку жемчуга, а в ее волосах в неясном свете сверкали бриллиантовые булавки. Сара знала, что она была красива, но почти не замечала этого. Ее мать даже теперь была еще гораздо красивее ее и, может быть, это послужило причиной того, что Сара была очень скромной и не отличалась тщеславием. Но теперь, когда она стояла в большой пустой комнате, она внезапно испытала желание, чтобы кто-нибудь подошел к ней, обнял ее и сказал бы: ‘Дорогая: Как ты прекрасна’!

Насмешливая улыбка появилась на ее губах, когда она вспомнила о промелькнувшей мысли. Она старалась рассмеяться над собственной сентиментальностью, но в глубине души она знала, что ее желание было искренним. Как много зависит от внешних мелких впечатлений, чтобы быть счастливой. Если бы кто-нибудь смеясь сказал ей эти слова, она забыла бы о своем одиночестве. Сара вспомнила вдруг, как однажды вошел Клод и с сияющими глазами крикнул ей:

— Как хорошо возвращаться домой, когда знаешь, что тебя ожидают. Уже ради этого стоит жениться! Так приятно вернуться домой и поделиться своими впечатлениями. Одиночество — это ад!

Если бы она могла услышать его громкий милый голос. Но она уже никогда больше не услышит его. Его голос умолк навеки, он сам замер в неподвижности и его сияющие глаза, закрытые тяжелыми веками, погасли. Лукан не надеялся на выздоровление. Но Клод был когда-то таким жизнерадостным, он так любил жизнь, что Сара не могла примириться с мыслью о его предстоящей смерти.

Вошел лакей, чтобы убрать чайную посуду, и повернул выключатель. В комнате вспыхнул мягкий свет.

Сара вышла из зала и отправилась к себе. Ее встретила горничная, англичанка, служившая раньше у матери Сары, а потом последовавшая за Сарой в Париж. Леди Диана, пожав плечами, отпустила верную служанку со словами: ‘Если она хочет последовать за Сарой, пусть едет. Никогда нельзя положиться на слуг, даже на самых лучших. Они всегда готовы оставить нас!’

Сара поблагодарила свою мать и от радости обняла верную Хэкки, очень высокую худую девушку с большим ртом и прекрасными зубами.

— Вы опоздаете, миледи, — заявила она, — вам придется пропустить сегодняшний визит к милорду.

— Нет, ни за что, — рассеянно пробормотала Сара, предоставив себя умелым рукам горничной.

— Простите, миледи? — переспросила Хэкки.

— Как я хотела бы, что бы ему стало лучше, — ответила Сара. — Доктор Лукан нашел, что новый способ лечения совершенно не помогает.

— Я так и знала, — презрительно заявила Хэкки, — я знала, что все эти способы бесполезны и нельзя было испытывать их на больном.

— Этого больше не будет, — очень тихо ответила Сара, наклонив голову.

Хэкки, причесывавшая ее, выразительно кивнула головой, подождала минутку и решительно спросила:

— Как прошел прием у миледи?

— Кажется хорошо, Хэкки. Но все приемы так однообразны.

— Все однообразно в жизни, — сухо заметила Хэкки, вкалывая в волосы Сары черепаховый гребень с бриллиантами.

— Все на свете однообразно. Мы все рождаемся, влюбляемся и умираем. Если задуматься над (тем, что такое жизнь, то поражаешься, как вообще люди могут жить. Они едят, спят, разговаривают, работают, ссорятся, целуются и под конец умирают. Мне смешно при мысли, что люди называют это жизнью.

Ловким, быстрым движением она набросила на Сару платье из серебристой парчи, отделанной серебристо-белым шифоном.

— Я очень нарядна сегодня вечером? — спросила Сара, немного нахмурив темные брови.

— Вы говорили, что сегодня бал после представления в опере, а для такого бала нужно быть нарядной! — ответила Хэкки решительно.

— Вы хороши, как картинка, мисс Сара.

Сара взглянула на себя. Она была необыкновенно изящна в блестящем парчевом платье, с длинной молочно-белой нитью жемчуга на стройной шее и с бриллиантами в волосах.

— Я хочу одеть какое-нибудь яркое манто, Хэкки. Да, это бархатное! И перчатки! Я сейчас пойду к графу. У него я могу снять манто. Сегодня такой прекрасный вечер. Вы заметили, как ярки краски весной и как ясно доносится каждый звук!

— Вы еще простудитесь, стоя у открытого окна, миледи. Я заметила и то, что весной ночи очень холодные и легко можно простудиться. Это факт!

Сара рассмеялась, отошла от окна и вернулась в комнату.

— Не ждите меня, милая Хэкки, я вернусь очень поздно, я думаю. Спокойной ночи.

— Желаю вам весело провести время, — крикнула Хэкки ей вслед, глядя как по коридору удалялась высокая, стройная фигура. Затем она стола приводить все в порядок.

Дверь, ведущая в комнаты Клода Дезанжа, всегда стояла открытой. Это было желанием Сары, которая всегда боялась, что Клод может придти в себя и испугаться одиночества в своей закрытой комнате. Она прошла первую комнату и вошла в спальню. Лакей Клода встал со стула, стоявшего около окна. Это был маленький бритый человек с приятной наружностью и безукоризненными манерами.

— Могу ли поговорить с вами, миледи?

— Конечно, Франсуа.

Маленький человек вышел с ней в гостиную и закрыл за собой дверь. В его глазах была немая тревога.

— Господин доктор не надеется, что новое лечение может помочь больному?

— Нет, Франсуа.

Франсуа издал тихий возглас.

— Благодарю вас, миледи. Газеты приготовлены. Вы пробудете здесь час? Или вы боитесь опоздать сегодня?

— Нет, я останусь на час. Не торопитесь вернуться, Франсуа. Хэкки сменит меня, когда я уйду, и пробудет с сиделкой, пока вы вернетесь.

— Благодарю вас, миледи. Я только не хотел, чтобы больной оставался совершенно один.

Он неохотно ушел на обычную вечернюю прогулку.

Сара вернулась в спальню.

Клод Дезанж лежал также неподвижно, как он лежал уже много месяцев. Голова его покоилась высоко на подушках, его исхудавшее тело было закрыто роскошным шелковым персидским покрывалом, лежавшим поверх одеяла. Он был гладко выбрит и одет в тонкую шелковую полосатую пижаму. Его исхудавшие, холенные руки лежали на одеяле. На пальце он носил кольцо с гербом. Но руки были совершенно неподвижны.

Когда вошла Сара, ирландский терьер поднялся со своего места около кровати и бросился к ней. Он весело залаял, прыгая вокруг нее и играя ленточкой в руках Сары. Когда залаяла собака, Сара взглянула на мужа, но его неподвижное, словно застывшее лицо даже не дрогнуло. Она нагнулась и прижала к себе собаку, которая от удовольствия лизнула ее розовым язычком. Сара опустила собаку на кровать и она подбежала к руке хозяина, ласкаясь к нему. Золототистые глаза собаки выражали радость и преданность. Она весело виляла коротким хвостом.

Сара села около кровати, сняв свое изящное манто с опушкой из темного меха и бросив его на спинку кровати. Затем она нагнулась к мужу и притронулась кончиками пальцев к его лицу, на котором не дрогнул ни один мускул. Лицо Клода походило на каменное изваяние. Сара начала разговаривать с ним, словно он мог услышать и понять ее:

— Дорогой! Сегодня у нас были гости: супруги де Клав, влюбленные друг в друга, Джон Мартин, выигравший первый приз на бегах, и другие.

Она умолкла почти на полуслове. Как бессмысленны ее старания, как бесполезны ее слова, произнесенные здесь в этой комнате и обращенные к неподвижной фигуре, которая дышала еле заметно.

Она нагнулась над мужем:

— Клод, — прошептала она нежно.

На улице проехал автомобиль. Внизу где то хлопнула дверь, но в комнате не раздавалось ни звука. Сара посмотрела на полузакрытые, темно-голубые глаза больного, которые без всякого выражения глядели в одну точку. Затем с тихим глубоким вздохом она взяла вечернюю газету, открыла страницу о бегах и начала медленно и внятно читать все те новости, какие когда-то интересовали ее мужа. Когда она кончила чтение, она прошлась по комнате, вполголоса разговаривая с собой, словно обращаясь к мужу.

У Клода была прекрасная спальня. Это была комната весны, некогда предназначенная Клодом для любимой женщины, Клер Форой. Стены были затянуты серовато-зеленым шелком. В комнате было много цветов: белых, серебристых, бледно-розовых и темно-желтых. Над постелью висел большой портрет Клер Форой. На полу лежали мягкие светлые ковры. В высоком камине из розового итальянского мрамора горел огонь.

В одном углу комнаты стоял небольшой рояль. Сара опустилась на круглый стул перед роялем. Она оглянулась на больного, а затем тихо заиграла любимые мелодии Клода, который не любил опер, а предпочитал старинные английский песни. Когда Сара кончила играть и обернулась, больной лежал все так же неподвижно. Она встала и подошла к постели. Она снова поцеловала больного и погладила ого неподвижные руки.

— Спокойной ночи, дорогой, — прошептала она.

Остановившись перед высоким зеркалом, она надела манто. Собака проводила ее до дверей. Сара вышла из комнаты.

Глава 2

Шла опера ‘Князь Игорь’. Capа никогда не любила эту оперу, а сегодня музыка в особенности не понравилась ей, несмотря на прекрасное исполнение и хорошие голоса.

Она не могла забыть безотрадные слова Лукана и взволнованное лицо Франсуа. Ее настроение стало еще более тревожным, когда она ехала в оперу. Она устала физически и морально. Сара откинулась на спинку стула и отодвинулась за занавес вглубь ложи. Ей показалось чудовищным, что кругом люди могут веселиться в то время, как она переживает такую трагедию из-за мучительной болезни Клода. Около нее сидела Габриэль, но Сара заметила, что она тесно прижалась к Адриану. Сара знала, что вскоре их взгляды снопа встретятся с чарующей нежностью влюбленных. Она разглядывала Адриана и, невольно удивлялась, почему Габриэль так любила его. У него была хорошая внешность и он был очень милым человеком. Но Сара не могла понять, как можно было влюбиться и выйти замуж за Адриана.

Действие кончилось. В зале вспыхнул свет. Адриан подвинул свой стул ближе к Саре.

— Как вам понравился мой друг Гиз? — спросил он. — Мы, — он улыбнулся своей жене, — мы могли бы вам рассказать, какое впечатление вы произвели на него. Но он просил разрешения придти в нашу ложу, так что я предоставлю ему самому ‘рассказать вам это. Он очень славный, не правда ли? Он очень умен и замечательный адвокат!

— Он мне понравился, — сказала Сара, в первый раз за весь вечер вспомнив про Гиза. — Он производит впечатление очень умного человека.

— Юлиан дальний родственник Адриана, — заметила маленькая маркиза.

— У Юлиана есть старик отец. Они очень любят друг друга. Они бедны, но страшно гордые и не хотели нас признавать из-за нашего богатства. Только в прошлом году. Юлиан приехал погостить в наше имение. До тех пор он никогда не приезжал к нам из-за того, что у него не было подходящих костюмов, как он потом признался мне.

— Теперь Юлиан сможет их иметь сколько угодно, — весело сказал Адриан, — он сделает блестящую карьеру, уверяю вас.

— Он не производит впечатление человека, жившего в нужде. Он кажется немного ленив, неправда ли? — сказала Сара.

— Кроме того он немного разочарован в жизни, поскольку я заметила.

Дверь ложи открылась и вошел Гиз.

— Кто разочарован в жизни? — спросил он.

— Я говорю о вас, — сказала Сара, посмотрев на него. Их взоры встретились.

— Жизнью довольны лишь люди, лишенные воображения и тщеславия, или просто глупцы, — ответил он шутливо.

Маркиз де Клэв добродушно рассмеялся.

— После этого, мой друг, даже страшно признаться в любви к жизни.

Он вышел из ложи со своей женой, чтобы встретиться со знакомыми.

Сара осталась наедине с Гизом. Гиз первый прервал молчание.

— Мне повезло, что я снова увидел вас так скоро, — сказал он ровным голосом.

— Меня очень легко увидеть всюду, господин Гиз, уверяю вас, — с машинальной любезностью ответила Сара.

— Меня это очень радует.

Всякой женщине лестно слышать такие слова, доказывающие, что мужчина заинтересован ею. Сара немного оживилась и обернулась к Гизу, когда он сказал:

— Мое первое впечатление о вас было ошибочным.

— Что же вы думаете обо мне? — спросила Сара. Ее голубые глаза внимательно глядели на него.

Лицо его стало серьезным:

— Я думаю, что вы были несчастны и скрываете от всех ваши душевные переживания.

Сара улыбнулась:

— О, я должна бояться вас, — сказала она. — Я не подозревала, что вы умеете читать в чужих душах и разбираться в чужих мыслях, словно на суде.

Но ответ Гиза поразил ее. Он наклонился к ней и пристально посмотрел ей в лицо.

— Вы знаете, что я думаю о вас? — спросил он.

Она откинулась назад и инстинктивно подняла изящный веер, точно желая спрятать свое лицо от его наблюдательного взгляда.

— Думаю, что иногда лучше не знать многого и я часто предпочитаю оставаться в неведении. По вашему лицу я вижу, что вы порицаете меня за это, но вы ведь адвокат.

Он разочарованно усмехнулся и заговорил о спектакле.

Вскоре потухли огни и он ушел из ложи. В коридоре он встретил чету де Клэв, попрощался с ними, отправился в гардеробную и вышел из театра на широкий бульвар. Он свернул с оживленной улицы в узкий, темный переулок. Он шел медленно, держа цилиндр в руке и куря сигару.

Гиз вспомнил тот вечер два года тому назад, когда он также был в опере и в первый раз увидел Сару Дезанж. Тогда он не сидел в ложе, а на скромном дешевом месте. Он был еще беден в те дни и слишком горд, чтобы пойти в театр по приглашению какого-нибудь друга. Сейчас он уже мог разрешить себе это. Такая исключительная щепетильность была характерна для него.

До двадцати восьми лет он не знал веселия молодости. Его детство и юность прошли в нужде и лишениях, в упорной борьбе и стремлении к лучшей жизни. Он почти не помнил своей матери и сохранил о ней лишь смутное воспоминание, как о давно забытой картине, виденной в раннем детстве. Юлиан жил всегда с отцом, разделяя с ним нужду и питая такие же честолюбивые планы. Жизнь была для него нелегким испытанием. Но, наконец, Юлиан начал преуспевать и успех его был блестящим.

Юлиан был единственным сыном, последним отпрыском старинного, гордого, но бедного рода. Он слишком нуждался, чтобы начать дипломатическую карьеру, и у него не было другого исхода, как стать адвокатом. Юлиан избрал это поприще, на котором он, наконец, достиг успеха, Юлиан знал, что он очень многим обязан отцу, который был готов все принести в жертву ради сына. Юлиан был привязан к отцу, а старый Доминик Гиз, сухой и черствый по натуре, обожал сына, хотя не высказывал своих чувств. Он редко хвалил Юлиана, но успехи сына несказанно радовали его.

Старый Рамон, служивший у Доминика Гиза еще до рождения Юлиана, был в восторге, когда его молодой господин шутливо хлопал его по плечу и рассказывал ему случаи из своей судебной практики.

— Вы можете повеселиться теперь, м-р Юлиан! — говорил он, радуясь успехам своего питомца.

— Посмотрите, какие у меня теперь костюмы, Рамон, — дразнил его Юлиан.

Для старого Рамона было истым наслаждением помогать своему молодому господину одеваться, и он приходил в восторг при виде его костюмов, белоснежных жилетов, модных пальто, красивых галстуков, изящных ботинок.

— Да, — говорил Рамон, — вы умеете одеваться.

И он говорил правду. Юлиан был одет с безукоризненным изяществом.

Теперь, возвращаясь домой, он вспомнил слова Рамона. Два года тому назад он был одет скромно, почти бедно. В тот вечер шел дождь и Юлиан вспомнил тогда, что ему предстояло возвращаться домой пешком, а он был в сношенных ботинках и боялся простудиться.

Когда он в первый раз увидел Сару, он забыл обо всем остальном. С первого взгляда она произвела на него сильное впечатление. Она показалась ему очаровательной. Когда окончилось действие, Сара прошла мимо него и он услыхал ее голос, мягкий, ясный, чарующего тембра.

Он узнал у Адриана, что она была замужем. Конечно, он слыхал о Клоде Дезанже, который был известен всему Парижу и всем спортивным кругам Европы, интересующимся бегами и скачками. Юлиан разделял мнение общества и не сомневался, что Сара вышла замуж за Клода из-за его богатства. Тогда он еще не слыхал о болезни Клода, но когда узнал об этом, чувство симпатии и сожаления по отношению к Саре проснулось в нем. Когда он начал преуспевать в жизни, он приложил все старания, чтоб познакомиться с Сарой. Сегодня он встретился с ней два раза.

Он мог припомнить каждое ее движение, меняющееся выражение ее лица, чарующий звук ее голоса. Он был неопытен в отношениях к женщинам и никогда не был влюблен. Это происходило отчасти оттого, что он всегда был слишком занят, стремясь к достижению определенной цели, отчасти оттого, что он скучал в обществе хорошеньких пустых женщин и предпочитал им, умных и некрасивых.

С первой же минуты он знал, что мог бы полюбить такую женщину, как Сара. Не отдавая себе ясного отчета, он с первой мимолетной встречи был очарован ею, и это впечатление лишь усилилось, когда он встречал ее потом в театрах и на прогулках в Булонском лесу. Теперь, познакомившись с ней, он нашел, что она моложе, чем ему казалось раньше, и что по-видимому светский образ жизни мало удовлетворял ее. Юлиан был заинтересован, как она относилась к своему мужу, но эта мысль была ему неприятна. Сегодня он был немного взволнован долгожданной встречей, и его обычно уравновешенное спокойствие сменилось чувством смутной радости. К чему бы не привело будущее, он не мог бы отказаться от него.

Юлиан еще долго прогуливался по двору дома, где он жил. По темному небу неслись легкие тучи, но ночь была светлая и теплая. Во дворе в больших кадках цвели вечно зеленые деревья и ветер шевелил их густой блестящей листвой. В доме всюду были освещены окна квартир, в которых горел свет. С улицы доносился звук шагов и издали слышался шум проезжавших трамваев и автомобилей. Наверху открылось окно и кто-то поставил на подоконник вазу с нарциссами. Благоухание цветов донеслось к Юлиану. Он глубоко вздохнул и чувство легкой печали охватило его. Он обернулся и вошел в дом. Отец сидел в кабинете. Когда вошел Юлиан, он поднял взгляд с газеты, которую читал, и поздоровался с сыном. Юлиан просмотрел почту и сделал несколько заметок в приготовленном блокноте.

Отец следил за ним и по его лицу трудно было определить его мысли. Когда Юлиан окончил свое занятие, он посмотрел на отца и спросил:

— Я думаю, что пора спать, не правда ли?

Старик встал.

— Ты не хочешь выпить чего-нибудь?

— Нет. Спасибо.

Свет упал на фигуру отца. Он был еще красивый, надменный и спокойный. Юлиан походил на него. У отца был тот же ровный нос, резкий подбородок и красивый рот, те же светлые проницательные глаза с густыми ресницами. Доминик Гиз носил монокль, у него были серебристо-белые волосы. Юлиан некогда не носил монокля и волосы его были светлые и блестящие. И отец и сын производили впечатление далеко незаурядных людей. Юлиан был еще выше отца и его серые глаза были темнее. Старик легким движением руки указал на газету:

— Ты сегодня удачно защищал дело.

— Да, дело было нелегкое, — сознался Юлиан.

— Теперь я должен вести дело Лабона. Он сам написал мне письмо.

Старик снял монокль и снова надел его.

— Это будет самый громкий процесс сезона?

— Да, наверно.

— Ты самый молодой из приглашенных защитников?

— Да. Я не ожидал, что Лабон сам попросит меня, — заметил Юлиан, и достав портсигар, закурил папиросу.

Отец дотронулся к его плечу своей худой старческой рукой, и рука его чуть заметно дрогнула.

— Хорошо. Спокойной ночи, — сказал он своим бесстрастным голосом.

Он ушел в свою комнату. На щеках старика появился легкий румянец. Когда затихли его удаляющиеся шаги, мысли Юлиана приняли другой оборот и он совершенно забыл о деле Лабона. Он открыл окно и снова благоухающий аромат нарциссов, как облако благовония, донесся к нему. Он опять вспомнил Сару.

Глава 3

Несмотря на то, что Сара поздно легла спать, она проснулась рано и вспомнила о предстоящей поездке верхом. Сара также, как и Клод, очень любила лошадей и прекрасно ездила верхом, чем гордился и восторгался Клод. Когда он бывал в Париже, они всегда катались вместе.

В это сияющее утро, когда все сверкало и цвело вокруг, Сара с глубокой тоской думала о том, что Клод был лишен теперь всех радостей жизни, и мысль о нем омрачала ей прелесть весеннего утра и удовольствие, которое ей всегда доставляла прогулка верхом. Если бы Клод мог быть теперь рядом с ней! Она вспоминала его милое некрасивое лицо, его прекрасные руки, его монокль на черной широкой ленточке и его безупречную посадку в седле.

В это прелестное благоухающее утро Саре казалось, что Клод находится рядом с ней, и она видела перед собой его лицо, густые Темные волосы, его удобный верховой костюм и блестящие коричневые сапоги.

— Проклятие, — невольно подумала Сара, и горькая, бессильная злоба проснулась в ней при мысли, что никогда больше несчастный Клод не сможет сопровождать ее на прогулку, никогда больше не будет смеяться и радоваться, как прежде.

Эти мысли отравляли ей жизнь. Ей казалось, что померкло сияющее утро и мрак окутывал ее душу. Она остановила свою лошадь и отправилась в обратный путь.

Дома в вестибюле ее встретила Хэкки.

Первая мысль Сары была о Клоде.

— Ему хуже? Он пришел в себя?

Она бросилась к лифту.

— Господину Дезанжу не хуже, — остановила ее Хэкки и в ее голосе прозвучала недовольная, почти враждебная нотка. — Приехала миледи! — на ее выразительном лице мелькнула гримаса. — Миледи приехала в автомобиле с целой горой багажа. Я была поражена неожиданностью, уверяю вас, мисс Сара.

— Я пойду наверх, — сказала Сара. — Где находится леди Диана, Хэкки? В белой комнате?

— Нет. Я устроила миледи в красной комнате, — ответила Хэкки, глядя в пространство.

У Сары дрожали губы. Она быстро обернулась, вошла в лифт и нажала кнопку. Мать Сары следила за тем, как ее горничная, молодая француженка, распаковывала вещи. Когда вошла Сара, она подняла голову и подставила надушенную щеку для поцелуя.

— Ты можешь приютить ненадолго бедную странницу, дорогая?

Мать всегда была откровенна с Сарой, которая не могла понять цели ее внезапного приезда.

Она сказала по-английски:

— Отошли свою горничную, мама, и объясни мне что случилось?

— Боже, — какая проницательность! — рассмеялась леди Диана. — Неужели даже такие матери, как я, не могут испытать сильного желания повидаться со своей единственной дочерью без всяких других низменных целей?

Сара тоже рассмеялась, нагнулась к матери и поцеловала ее. Когда вышла изящная горничная, она сказала:

— Итак?

Леди Диана неуверенно взглянула на дочь и немного рассеянно начала искать свой золотой портсигар, украшенный бриллиантами. Не найдя в нем папирос, она взяла папиросы из портсигара Сары и закурила, усевшись на низеньком диване с бесчисленными пестрыми шелковыми подушками.

— Главная причина в деньгах, моя дорогая, — сказала она, наконец, выпуская кольца дыма. У нее были большие глаза золотистого цвета с длинными темными ресницами, нежный рот и очень белая кожа. Она была необыкновенно красивой.

— Да, ты очень красива, мама, — спокойно сказала Сара. — Продолжай, пожалуйста.

— Я должна была остановиться здесь, потому что у меня не было денег. Теперь ты знаешь правду.

— Все, как по обыкновению, — горько заметила Сара. Она встала и подошла к окну.

После свадьбы Клод предоставил в распоряжение леди Дианы большую сумму денег и кроме того два раза оплачивал ее долги. После болезни Клода Сара давала матери много денег, и она знала прекрасно, что ей и впредь придется делать это.

Пожав плечами, она обернулась, она сама была голодна и вспомнила, что еще ничего не предложила матери, как это требовало гостеприимство.

— Ты, вероятно, очень голодна, — сказала она сухо, — я велю подавать завтрак.

— О, я уже отдала нужные приказания, — сказала леди Диана, — но их не торопятся исполнить. Между прочим, как поживает бедный, дорогой Клод? Я пойду посмотрю на него.

Яркая краска залила лицо Сары:

— Нет, пожалуйста, не делай этого, мама. Клод не вещь, на которую можно посмотреть.

— К сожалению, он также в тягость тебе и другим, как ненужная вещь, — заметила леди Диана.

Сара посмотрела на нее. Она рассердилась, но ее мать не заметила этого, как не замечала никогда ничего, не касавшееся или не интересовавшее ее.

— Во всяком случае, — продолжала леди Диана, — во всяком случае, я привезла с собой человека, который развлечет тебя! Угадай, кто привез меня сюда на автомобиле? Мы случайно встретились на пароходе, а в Булоне его ждал автомобиль… Чарльз Картон! — с ударением закончила она.

Из-под густых опущенных ресниц она внимательно следила взглядом за Сарой. Сара рассеяно повторяла это имя.

— Чарльз! Очень мило!

— Я говорила ему, что ты будешь очень рада, — смело продолжала леди Диана. — Ты знаешь, он прямо таки боялся приехать сюда! Я убеждала его, что это глупо! Ты ведь замужем и давно простила его. Я уговаривала его вести себя разумно и побывать у тебя!

— А что сказал Чарльз? Я ясно могу себе представить его в роли раскаивающегося грешника, внимающего твоим словам, но все-таки…

— О, он передал тебе поклон и знаешь?.. Он будет сегодня днем здесь с визитом.

— У тебя или у меня? — с невинным видом спросила Сара.

— У меня для виду, но в действительности он придет ради тебя — своей прежней любви, маленькой девочки, превратившейся в сказочную принцессу. Мужчины любят такие перемены и, поскольку я знаю Чарльза, он будет в восторге.

— Для чего приехал Чарльз? — спросила Сара, разглядывая ручку своего хлыста.

— У него какие-то дела, я думаю. У него есть дела и деньги во Франции. Он ведь француз, но я всегда забываю это и считаю его англичанином, потому что он живет в Англии и только иногда по делам приезжает во Францию. Он остановился в квартире своей сестры Корнелии, на улице Пасси.

— Значит, он останется здесь на весь сезон?

— Да, Сара.

Улыбка появилась на лице леди Дианы, казалось, она хотела сказать что-то забавное, но не решалась. Дверь открылась и вошла Хэкки в сопровождении лакея, несшего завтрак.

Леди Диана посмотрела на горничную, улыбаясь:

— Подумайте, Хэкки, м-р Картон здесь. Он будет здесь сегодня днем с визитом.

Хэкки посмотрела на нее со странным, не то удивленным, не то презрительным выражением, но ответила почтительно:

— М-р Картон? Это будет развлечением для мисс Сары, — и она добавила тем же бесстрастным тоном: — Мне очень жаль, что вы так плохо выглядите, миледи.

Прежде чем Диана успела ответить ей, она прошептала что-то на ухо Саре и вышла из комнаты. Но в душе верная Хэкки повторяла: ‘Лучше ей не видеть его, лучше ей не видеть его’.

Она знала, какую трагедию пережила Сара. ‘Несмотря на то, что она никому не поверяла свои переживания, но Хэкки часто слыхала ночью ее заглушенные рыдания и видела, как Сара крепилась днем, чтобы не выдать своих настоящих чувств.

— Если леди Диана хотела поразить меня, я доставила ей неприятность моими словами, — сердито думала Хэкки, вспоминая маленькую сцену. Она знала причину внезапного приезда леди Дианы и была недовольна, но мирилась с неизбежным. Мысль о том, что леди Диана хотела ввести в дом Сары человека, предавшего ее и погубившего ее счастье, выводила верную Хэкки из себя.

Когда она помогла Саре переодеться и Сара отправилась вниз завтракать, Хэкки опять вошла в комнату леди Дианы, которая спросила ее:

— Хэкки, вы всегда говорите правду. Вы действительно думаете, что я изменилась к худшему?

Хэкки, зная, что имеет дело с опасным противником, не стеснялась быть откровенной. Она начала пристально и критически разглядывать леди Диану. Потом она решительно заявила:

— Только не волнуйтесь, миледи. Вам это пойдет во вред. Ничто так не портит красоту лица, как волнение и усталость. Я уверена, что переезд через Канал утомил Вас. Вы иначе причесаны, миледи, неправда ли? Из-за этого еще больше кажется, что вы изменились. А кроме того, на вас отразилась длительная поездка в автомобиле, что очень утомительно. Но вы все же еще молодо выглядите, миледи. М-р Картон будет сегодня у мисс Сары? Он найдет, что она переменилась. Я уверена, миледи будет приятно услышать, что все считают мисс Сару такой же красавицей, какой много лет тому назад была сама миледи.

Легкая краска появилась на лице леди Дианы. Она любезно отослала Хэкки и легла на мягкие подушки дивана. До этой минуты ей не приходило в голову, что Чарльз Картон мог найти перемену в Саре. Конечно, она очень изменилась, она стала красавицей и Чарльз Картон увидит ее.

Внезапно она встала и подошла к большому зеркалу.

— Что за животное эта Хэкки! Ужасное животное! — подумала она, сжав тонкие белые руки и разглядывая свою высокую стройную фигуру (слишком худую, как ей начинало казаться) и красивое лицо.

Всю жизнь леди Диана любила только себя и свою красоту. Мысль, что она начинала увядать, приводила ее в ужас. К этому чувству теперь еще примешивалось глухое раздражение, зачем она пригласила сюда Чарльза Картона. Он не настаивал на том, чтобы придти. Ее собственное извращенное чувство заставило ее пригласить его. Она не была жестокой по натуре, но считала, что встреча Чарльза с Сарой будет маленьким развлечением для нее. Кажется, она ошиблась в своих расчетах. У нее вырвалось сердитое восклицание и она позвонила своей горничной, с такой силой нажав кнопку, что резкий звонок раздался по всему дому.

Хэкки сидела в своей комнате, штопая шелковый чулок. Она с удовольствием прислушалась к звонку. ‘Я была права’, подумала она с торжеством, ‘я доставила ей неприятность’.

Настроение Хэкки еще улучшилось, когда к ней явилась изящная Лизетта, носившая шелковые чулки и туфли на поразительно высоких каблуках.

— Поторопитесь! Звонят! — упрекнула ее Хэкки.

— Я заблудилась, — заявила Лизетта ломанным английским языком.

Хэкки повела Лизетту в комнату леди Дианы. Постучав, она открыла дверь и мягко втолкнула Лизетту. Закрыв за ней дверь, она услышала громкий взволнованный голос леди Дианы. Хотя она не понимала по-французски, но по резкому тону произнесенных слов она поняла, что леди Диана расстроена и в плохом настроении. Хэкки с удовлетворением покачала головой и вернулась в свою комнату.

Глава 4

Для Чарльза Картона Сара когда то была маленькой скромной девочкой, пугливой и затерянной в небольшом, уютном и шумном доме своей матери, где всегда бывало слишком много мужчин, из которых некоторые чувствовали себя, как дома.

Сара постепенно превращалась в прелестную юную девушку — подростка и Картона забавляло гулять с ней, возить ее в зоологический сад по воскресеньям, на утренние спектакли в театр, покупать ей подарки: конфеты, перчатки, изящные зонтики. Затем Чарльз однажды убедился, что Сара уже не была подростком, и она все больше и больше нравилась ему, а Сара обожала его. Сначала он был тронут ее чистым, пылким чувством, затем начал тяготиться им. Такие отношения между сорокалетним мужчиной и семнадцатилетней девушкой не могут долго продолжаться, если он не настолько увлечен ею, чтобы жениться на ней.

Чарльз Картон был светским человеком и пользовался большим успехом у женщин. Для людей такого типа любовь только мимолетное приключение, сменяющееся новым, как звенья одной цепи. Чарльз Картон был для Сары первой страстной любовью, для которой Сара была готова пожертвовать всем. Он был слишком осторожен, чтобы сделать решительный шаг, но любовь Сары была для него новым приятным развлечением, которое радовало и забавляло его. Когда же над ним начали шутливо издеваться в клубах, он испугался, что станет всеобщим посмешищем. Он начал тяготиться пылкой страстью девушки и решил положить этому конец. Он избегал бывать в доме леди Дианы и вместо писем посылал Саре подарки.

Будучи оптимистом, Картон утешал себя, что Сара поймет его. Но поведение Сары глубоко его разочаровало. Она не понимала или не хотела понять его и продолжала считать, что ничего не изменилось. Чарльз не приходил. Он не приходил так долго, что Сара, наконец, решила разыскать его. Его не было дома, когда она явилась к нему, и она осталась, желая дождаться его прихода.

Когда явился Чарльз с одним из своих друзей, он застал у себя Сару. Она увидела только Чарльза, который открыл входную дверь своим ключем и вошел первый, незамеченный лакеем. Лампы еще не горели и комната освещалась лишь пламенем камина.

Сара поднялась ему навстречу и сказала:

— Я не могла больше ждать. Я так хотела видеть вас.

Конечно, об этом потом столько говорили в обществе. Все были того мнения, что от нее всегда можно было ожидать что-нибудь подобное, ‘Дочь, достойная своей матери’, и так дальше, и так дальше…

Леди Диана была вне себя. Она не терпела скандала и считала, что Сара погубила себя в глазах общества своим необдуманным поступком вызвав взрыв негодования, сплетен и осуждений, коснувшихся не только Сары, но и самой леди Дианы. Она отравляла жизнь Сары и не считалась с ее душенными страданиями. Клод приехал через год после этого. Он приехал погостить у леди Дианы, которая любила его отца, ненавидела его мать и уважала Клода из-за его богатства. Ей никогда не приходило в голову, что Клод может жениться на Саре, и она рассказала ему всю историю с Картоном, когда сидела с Клодом в своем уютном, ярко освещенном будуаре.

Клод встретился с Сарой во время обеда. Ему понравилась ей стройная высокая фигура и резкие манеры, при помощи которых она пыталась скрыть свое смущение. Клод не думал о женитьбе, после того как его бросила любимая женщина, но он очень жалел Сару, понимая, что она гибнет в такой обстановке. И потому он сделал ей предложение. Он сочувствовал ей и она нравилась ему.

У Клода было необыкновенно доброе сердце. Он знал Картона, но не питал к нему симпатии и с презрением относился к нему. Картон со своей стороны не был настолько благороден, чтобы понять благородство Клода, и в душе осуждал его и смеялся над ним. Но Картон был слишком умен, чтобы высказать свое мнение о Клоде и хранил молчание, когда речь заходила о нем. В глубине души он испытывал к нему чувство неприязни и раздражения, потому что Клод отнял у него Сару.

Если бы Сара вышла замуж за бедного человека. Картон охотно помогал бы ей. Но Клод был богат и занимал видное положение в обществе. Сару считали красавицей и общество признало ее. Картон не испытывал ни малейшего сожаления, когда узнал о болезни Клода.

Когда он теперь вошел в дом Клода, увидел всю роскошь и богатство обстановки, старое чувство неприязни к Клоду проснулось в нем. Лакей провел его в прекрасную комнату.

Вошла Сара и спокойно сказала, улыбаясь:

— Чарльз, вы?

В первое мгновение Чарльз не нашел что сказать и проклинал себя за свое смущение. Он намеревался соболезнующе спросить о здоровье Клода, но когда он очутился лицом к лицу с Сарой он настолько растерялся, что заговорил о погоде, о Париже и посторонних вещах. Его поражало самообладание Сары, которая беседовала с ним с вежливым спокойствием и безразличием светской женщины. Когда Сара нагнулась над серебряным чайником, он внимательно начал разглядывать ее лицо. Она была необыкновенно красивой и эта женщина когда-то страстно любила его.

С легкой усмешкой он внезапно спросил:

— Вы еще помните прошлое, Сара?

С некоторым удивлением он увидел, что краска залила ее лицо и белую шею, и его сердце забилось сильнее.

Сара спокойно посмотрела ему в глаза и ответила откровенно:

— О, да, — она остановилась, словно в нерешительности, затем продолжала: — Я часто вспоминаю прошлое, Чарльз, но эти воспоминания потеряли свою горечь и теперь не волнуют меня.

Картон понял, что она хотела сказать. Ее спокойный холодный взгляд говорил яснее слов, Что это была правда. Чувство разочарования проснулось в нем.

— Я рад, что играл такую небольшую роль в вашей жизни, — сказал он горько.

Сара не ответила на его замечание. Помолчав, она, как будто продолжая, заговорила о его пребывании в Париже и о его встрече с леди Дианой, которая в эту минуту вошла в комнату. Картон быстро поднялся ей навстречу.

Когда Картон разговаривал с леди Дианой, Сара внимательно взглянула на него. Она не могла определить какие чувства волновали ее, когда она смотрела на его красивое лицо. В глубине души она испытывала острую печаль, что любовь может пройти так безвозвратно, не оставив следа, кроме горьких, полузабытых воспоминаний. Когда-то она обожала этого человека, глядела в его темные, глубокие глаза, страстно целовала его высокий умный лоб, красиво очерченные тонкие губы. Как она могла любить его, радоваться его присутствию, быть счастливой в его объятиях?

Она прислушивалась к его мягкому красивому голосу, некогда так чаровавшему ее и думала с изумлением: ‘Я переживала все это, а теперь я сижу с ним здесь так спокойно, а прошлое ушло навсегда и воспоминание о нем стало мне безразличным’. Но несмотря на это, ей хотелось доказать ему, как спокойна теперь ее жизнь.

Картон в разговоре осведомился о здоровье Клода. Новое чувство уважения к Саре, смешанное с завистью, проснулось в Картоне. Он должен был признаться, что Сара стала обаятельной женщиной. Хотя теперь она была недоступна для него, он не мог забыть, что когда-то она любила его. Картон невольно восторгался Сарой, но в его душе просыпалось смутное желание — нарушить покой ее счастливой жизни. Он был очень любезен с Сарой и вошел в роль старого друга.

Роберт, племянник Клода, быстро вошел в комнату.

Леди Диана, не знавшая его, бросила на него кокетливый взгляд и чарующая улыбка появилась на ее устах. Роберт расцвел при ее виде. Он немного походил на Клода. Он был очень молод, высокий, широкоплечий, с простодушным, но довольно красивым лицом. Немного смущенно он поздоровался с леди Дианой и Картоном и с мальчишеской улыбкой сел около Сары.

Роберту было двадцать лет и он должен был унаследовать большую часть состояния Клода. Он был сиротой и жил в Париже у Клода, но большую часть года проводил в имении Дезанж, которое должно было перейти к нему после смерти дяди. Он весело болтал, быстро кушая печение. С Сарой он был в большой дружбе с первого дня их знакомства.

— Вы читали газеты? — спросил он. — Какое чудное печение у тебя, Сара. Вы не читали газет? Жаль. Они переполнены отчетами о деле Люваля. Это громкое дело! Я уверен, что только Гиз спас Люваля. Вся зала суда гремела от аплодисментов после его речи, он сказал замечательную речь! Многие плакали. Я только что встретил Гиза с Адрианом. Он очень милый и вовсе не гордится своим успехом. Они выходили из суда и все смотрели на Гиза. Я поздравил его, а он рассмеялся. Он еще очень молод. Ему не больше двадцати пяти лет, неправда ли?

— Вы говорите о Юлиане Гизе? — прервал его Картон. — Умный малый! Я знаком с ним.

— Сколько ему лет, сэр? — осведомился Роберт.

— Кажется двадцать восемь или двадцать девять лет.

— Неужели так много! — наивно воскликнул Роберт.

— Что же мне остается сказать после этого, — рассмеялся Картон. Он держал руку Сары в своих и заглянул ей в глаза:

— Могу я еще придти к вам?

— Конечно.

Снова спокойная уверенная улыбка появилась на ее устах, что было неприятно Картону. Он пригласил Роберта к себе и молодой человек обрадовался приглашению.

— Он замечательно красив, — заявил Роберт, когда Картон ушел.

Леди Диана, увидев выражение лица Чарльза при прощании с Сарой, заметила, смеясь:

— Он когда то был влюблен в Сару.

Роберт тоже рассмеялся.

— У него не плохой вкус, — сказал он, с восхищением взглянув на Сару.

Закурив папиросу, он продолжал:

— Мы пойдем наверх теперь, Сюзетта? — Он взял Сару под руку и повел ее вверх по лестнице в комнату Клода.

— Я пригласил Гиза на обед, не спросив твоего разрешения. Но я уверен, что ты ничего не будешь иметь против. Я ведь собираюсь избрать карьеру адвоката и рад такому знакомству.

— Я рада, что он понравился тебе, — сказала Сара. — Я пошлю ему приглашение. В четверг, хорошо?

— Да, прекрасно! Благодарю тебя, Сюзетта. Я никогда не мог бы предположить, что леди Диана твоя мать. Она поразительно молодо выглядит. Сегодня я буду обедать дома.

— О, Роберт, — рассмеялась Сара. — Я позвоню Викгэмам и приглашу Памелу.

— Нет, не стоит, — энергично заявил Роберт. — У нас сегодня семейный обед и нам не будет скучно. Ты не находишь, что Памела еще так молода, почти ребенок?

— Конечно, между сорока восьмилетним и восемнадцатилетним возрастом существует некоторая разница, — серьезно согласилась Сара.

— Ты шутишь, — усмехнулся Роберт, но Сара заметила, как он внимательно прислушался к голосу леди Дианы, который донесся до них, когда она отдавала приказания своей горничной.

— Мы отправимся куда-нибудь сегодня вечером, — сказала она решительно. — Мы бы могли поехать в гости, но лучше пойти в театр. Франсуа по телефону закажет билеты.

Она не хотела присутствовать целый вечер при том, как леди Диана будет любезничать с Робертом.

Глава 5

— Вот я и привел его, — весело воскликнул Роберт.

Это было через три дня. Роберт легким дружеским движением подтолкнул Гиза.

— Он гулял, когда я встретился с ним лицом к лицу. Ты ничего не имеешь против того, что мы пришли слишком рано, Сюзетта?

— Я очень рада, — ответила Сара.

— Я также, — улыбнулся Юлиан.

— Господина Гиза сопровождал какой-то странный тип, — продолжал Роберт беспечно. — Он походил на профессора или что-то в этом роде. Он был растрепан, неаккуратно одет, в расстегнутом, развевающемся от ветра пальто, слишком широком для него, и с галстуком, сдвинутым набок.

— Очень неаккуратный профессор, — вставила Сара, смеясь.

— О, они так рассеяны, эти ученые люди, — сказал Роберт.

— Совершенно верно, Бобби, — произнес голос леди Дианы позади него.

Молодой человек покраснел, быстро обернулся и, немного задыхаясь, поздоровался с ней.

Она протянула белую стройную руку и поправила его галстук, который и так был безукоризненно завязан.

— Вы всегда так прекрасно одеты, — произнесла она. Ее бронзовые надушенные волосы коснулись на мгновение его лица, когда он немного нагнулся к ней. Он глубоко вздохнул, а она улыбнулась.

Гиз был представлен леди Диане. Вдруг наступило непродолжительное молчание, когда все присутствующие почувствовали необъяснимое смущение. Сара была убеждена, что леди Диана не понравилась Юлиану Гизу, а леди Диана почувствовала внезапную антипатию к Юлиану. Роберт, словно поняв их настроение, тоже умолк и все были рады, когда дворецкий объявил, наконец, что обед подан.

Они обедали за маленьким круглым столом, стоявшим около окна в широкой нише. По приказанию Сары окно осталось открытым.

Царили светлые сумерки, но в синеющем небе зажигались первые золотистые звезды. Наступал благоухающий весенний вечер.

Сидя за столом и слушая оживленный разговор Роберта и Гиза, Сара забывала о прежнем смущении. Она приняла участие в шутливом дружеском разговоре молодых людей.

После обеда маленькое общество собралось в гостиной, окна которой выходили во двор.

Сара и Юлиан ушли через открытые двери в сад, надвигалась темнота. Сладко благоухали гиацинты.

— Чудные цветы, — сказала Сара, вдыхая их аромат.

— Они такие же голубые, как ваши глаза, — ответил Юлиан.

Он снова откровенно высказал свою мысль, что было неприятно Саре.

— Я знаю, вы не любите таких откровенных замечаний, — немного сухо продолжал Юлиан. — Но только будучи откровенными друг с другом, можно стать друзьями.

— Да, — ответила Сара, невольно удивляясь почему в присутствии этого человека она испытывала легкое смущение и часто не находила слов для ответа, хотя привыкла любезно поддерживать светский разговор.

Она заговорила об успехе Гиза в деле Люваля.

Гиз ответил на ее вопросы, но вскоре переменил разговор.

— Работа моя, по крайней мере ведет к определенной цели. Но я не из тех людей, которые всецело поглощены и удовлетворены своим успехом. Вероятно это происходит потому, что я в юности не имел времени предаваться отвлеченным мечтам и теперь часто испытываю такое желание. Я хотел бы разбогатеть, оставить работу и насладиться всеми радостями беззаботной свободной жизни.

Он умолк на мгновение, затем продолжал тем же ровным и спокойным голосом:

— Я увидел вас первый раз в опере два года тому назад. И я не забыл этого.

Позади них раздался голос Картона. Сара обернулась с чувством не то досады, не то облегчения. По необъяснимой причине она поздоровалась с Чарльзом более любезно, чем предполагала это сделать.

— Я приехал в автомобиле и хочу предложить всем отправиться в театр. Пойдем, Сара. Бобби говорит, что поедет с леди Дианой в своем автомобиле, а вы, Юлиан и я воспользуемся моим лимузином.

— Но, — начала Сара беспомощно и неуверенно.

— Конечно, она поедет, господин Картон, — смеясь, крикнул Роберт. — Поторопись, Сюзетта, и надень свое манто, которое тебе так идет.

Через десять минут они быстро ехали в модный мюзик-холл, где можно было танцовать. Картон танцовал с леди Дианой, Роберт с Сарой. Юлиан остался один в ложе и глядел на танцующие пары. Когда Роберт вернулся с Сарой, Юлиан просто сказал:

— Теперь вы будете танцовать со мной! — и прежде, чем она успела ответить, он увлек ее с собой.

— У вас все-таки было достаточно времени, чтобы научиться танцовать? — спросила она шутливо, улыбаясь ему. Если бы Гиз мог сказать правду, он ответил бы ей: — ‘Я учился танцовать лишь ради вас, чтобы танцовать именно с вами’.

В его мозгу мелькнула мысль сознаться ей в этом. Но он изменил решение и насмешливо улыбнулся.

— Почему вы улыбаетесь? — спросила Сара.

— Когда-нибудь я объясню вам.

— Почему же не теперь?

— Потому что вы удивились бы моему объяснению.

— Почему же?

— Оно было бы неожиданным для вас.

Он заглянул ей в глаза и чуть заметно прижал к себе.

— Этот странный человек, кажется, влюблен в меня, — подумала Сара и такая мысль, как для всякой женщины, не была ей неприятна.

Со спокойной уверенностью она знала, что не испытывала никакого, даже самого мимолетного ответного чувства.

Уже два года она вела такой светский образ жизни, бывала в обществе и до сих пор никто из мужчин не ухаживал за ней, добиваясь ее любви. Все это время она была настолько поглощена воспоминаниями о своей первой неудачной любви и заботой о Клоде, что почти не замечала внешнего мира. Приезд Чарльза Картона, снова встретившегося на ее жизненном пути, немного взволновал ее. Нельзя спокойно встретиться с человеком, безумно любимым когда-то. Но присутствие Чарльза не трогало сердце Сары. Ее собственные воспоминания и печаль о прошедших днях наполняли ея душу разочарованием и одиночеством.

Если бы Картон не приехал, возбудив в ней разноречивые чувства, Сара может быть не догадалась бы, что Юлиан любит ее. Она старалась забыть о мелькнувшей догадке, но она еще больше заинтересовалась Юлианом.

Втроем он уехали домой. Сидя с обоими мужчинами в автомобиле, Сара убедилась, что ведет не совсем безопасную игру. Они оба простились с ней. Юлиан отправился домой пешком, а Чарльз уехал в своем автомобиле.

— Он кажется влюблен в нее, — решил Картон. Он сам был неравнодушен к Саре и не старался обманывать себя. Все его мысли были заполнены ею. Сара, красивая, богатая, занимающая положение в свете и имеющая такого мужа, очаровала его. Он знал, что Сара равнодушна к нему, но он не хотел терять надежды и был убежден, что ее прежнее страстное чувство к нему не могло быть совершенно забыто ею. Он говорил себе: — Еще можно надеяться, но еще рано воскрешать прошлое!

Чарльз знал, какую власть имеет прошлое и как много значат воспоминания. Он приходил ежедневно. Сара признавала всю силу его обаяния, но оставалась по-прежнему равнодушной.

Габриэль объявила шутя, что влюблена в Чарльза, а Адриану он также понравился. Картон принадлежал к числу тех людей, которые нравятся всем. Всеобщая симпатия к нему еще увеличилась, когда стало известно, что знаменитый врач нашел у него болезнь сердца.

— Я ничуть не удивляюсь, — заявила леди Диана, шутя.

Но болезнь оказалась серьезной и Чарльз немного изменился, словно на его тонком одухотворенном лице появилась какая-то необъяснимая трагическая печать.

Сара сначала не поверила в его болезнь, но убедилась, что это было правдой, когда Лукан подтвердил диагноз врача.

Чарльз все чаще стал бывать в доме, отнимая у нее много времени. Роберт ухаживал за леди Дианой, которая была окружена толпой друзей, узнавших о ее приезде в Париж.

Большой дом Клода оживился, как в прежние времена.

По счастливой случайности явившись однажды днем, Юлиан застал Сару одну. Все остальные уехали на какой-то праздник в Версаль. Сара объявила, что слишком устала и, несмотря на все просьбы Чарльза, осталась дома. — Я желаю побыть одна, — сказала она ему, — но забыла предупредить дворецкого.

Прошел месяц с тех пор, как она видела Гиза в последний раз, когда ей показалось, что он влюблен в нее. Она часто вспоминала о нем, но он не появлялся все это время. Он исчез совершенно. Она отчасти была оскорблена в своем самолюбии.

Гиз сел около нее, посмотрел на нее и глубоко вздохнул.

— Я разъезжал по делам целый месяц, — сказал он, — но мне это показалось вечностью.

Сара взглянула на него. Она заметила, что его лицо немного осунулось, но его глаза сияли и, когда он улыбнулся, суровое выражение его лица смягчилось. В нем таилась какая-то скрытая сила.

— После вашей поездки вы стали еще более знаменитым? — спросила она.

— Вы считаете, что только разговор о моих успехах может интересовать меня? — спросил он.

— О чем же вы хотели бы говорить? — рассмеялась она.

— Расскажите мне, что вы делали? Я в газетах часто встречал ваше имя в отчетах о светских развлечениях. Вы очень весело проводили время, неправда ли?

— Моя мать и мой племянник, — начала Сара, и оба рассмеялись.

— Как это смешно звучит! Да, мы весело провели время.

— Да, — рассеянно заметил Юлиан и добавил, — вы пригласите меня на один из ваших вечеров? Я очень хотел бы придти.

— Конечно. Я пошлю вам приглашение.

— Благодарю вас. Вы каждое утро катаетесь верхом?

— Да, я очень люблю верховую езду.

— Можно мне сопровождать вас?

— Конечно. Вы ездите верхом? Нас теперь собирается целая компания.

— Я очень рад. Я хочу наверстать потерянное время.

Она взглянула на него вопросительно.

— Я не был здесь целый месяц, — спокойно объяснил он. — Я теперь не уеду из Парижа до окончания сезона.

Сара изучала его с возрастающим интересом. Он был для нее загадкой. Его подкупающая откровенность и проницательность поражали ее. Он всегда говорил правду. С удивительным, спокойствием он откровенно высказывал свои мысли. В его присутствии легкое необъяснимое волнение охватывало ее.

Сегодня она болтала о повседневных вещах и Юлиан молча слушал ее. Когда она умолкла на минуту, он спросил спокойным голосом.

— Почему вы боитесь меня?

— Я не боюсь, — ответила Сара быстро и надменно.

— Но почему вы так нервничаете? Я имею право спросить вас об этом, потому что хотел бы быть вашим другом, а если вы боитесь меня, я никогда не смогу стать им.

— Дорогой друг, вы только это хотели сказать мне? — спросила Сара.

— Вы сейчас в неподходящем настроении, чтобы задать вам этот вопрос, — быстро ответил он со своей обычной насмешливой улыбкой. — Я, кажется, произвел на вас невыгодное впечатление.

Прежде чем Сара успела ответить, дверь отворилась и вошел Картон.

— Вы! — воскликнул он при виде Юлиана.

— Да, — сухо ответил Гиз.

— Я вернулся за забытой вещью, — сказал Картон, — и надеюсь, что вы дадите мне чашку чаю, прежде чем я снова уйду.

За последний месяц Картон, всецело поглощенный мыслью о Саре, совершенно забыл о существовании Юлиана, но теперь, увидев выражение лица Гиза, в Картоне проснулось прежнее подозрение. Ему все менее нравился стройный, высокий, самоуверенный молодой человек, пользовавшийся такой известностью. Картон в душе завидовал его успеху и не любил его еще оттого, что Юлиан был моложе его на десять лет. Он заговорил о нем с леди Дианой, которая насмешливо ответила ему: — ‘Вы ревнуете, мой друг. Если бы Сара знала, она могла бы отомстить вам. Молодой человек влюблен в нее. Адриан де Клэв сказал мне это, но и так его чувство слишком очевидно. Но Сара ничего не подозревает, а Гиз слишком поглощен своей работой. Он знает, что его ждет блестящая карьера, и знаменитые адвокаты должны быть осторожны. Скандал погубил бы Гиза. Все будет хорошо! Гиз не свободен, а Сара недоступна для вас обоих’.

Картон рассмеялся вместе с ней, но был оскорблен в своем тщеславии. Все-таки он испытывал облегчение при мысли, что Гиз связан в своих поступках из-за своей карьеры.

Он решил открыто поговорить с Сарой об увлечении Юлиана. Когда он заговорил с ней об этом, он заметил, что ее глаза ярко вспыхнули, и ревность снова проснулась в нем.

Они разговаривали вдвоем, остальные гости играли в бридж. Гиз был среди гостей. Он теперь часто бывал в доме Сары.

Когда Чарльз заговорил о Юлиане, взор Сары невольно остановился на нем. Она не была влюблена в Гиза, но настойчивые ухаживания Чарльза и поклонение Юлиана будили в ее душе смутное беспокойство.

Она жила теперь очень весело, словно в те дни, когда Клод еще не был болен, и она радовалась, что дни проходили так легко и беззаботно. Она забыла свои тревожные мысли о будущем и утешала себя тем, что она имеет право наслаждаться жизнью. Ведь даже Лукан говорил ей это.

— О чем вы мечтаете? — прошептал голос Чарльза позади нее. Он взял ее под руку и увлек в сад. Воздух был напоен благоуханием цветов, в небе горели далекие звезды. В саду было прохладно и тихо. Он стоял совсем близко около нее. Его голос звучал неровно, почти хрипло.

— Сюзетта, послушайте — я должен знать, влюблены ли вы в Гиза?

Сара обернулась к нему с гневным выражением лица. Но в следующее мгновение он обнял ее, притянул к себе и начал страстно целовать ее губы.

— Меня мучают сомнения и ревность, — продолжал он тихим умоляющим голосом. — Боже мой! Сюзетта, умоляю вас, не гоните меня. Наконец, вы здесь, в моих объятиях. Вы возразите мне, что вы замужем, но такой брак, как ваш, не может быть препятствием для нас. Я люблю вас, Сюзетта. Я знаю, что безмерно провинился перед вами, когда оскорбил вас тогда… Но, несмотря на мой поступок, несмотря на ненависть, которую вы питаете ко мне за это, вы все таки когда-то любили меня, я был вашей первой любовью и вы не могли забыть меня. Вы помните наш первый поцелуй? Я поцеловал вас тогда на лестнице, когда мы возвращались из театра. В доме было темно и я вошел с вами в вестибюль. Вы споткнулись и я обнял вас. Вы помните, как вы положили головку на мое плечо, и я поцеловал вас.

Его губы снова коснулись ея уст. Словно сквозь туман она слышала его задыхающийся, взволнованный голос, когда он продолжал, торжествуя:

— Вы помните этот первый поцелуй, Сюзетта? Я чувствовал тогда, как сильно билось ваше сердце. Вы приложили руки к груди и, сказали мне: ‘Мое сердце принадлежит только тебе’. О, Сюзетта, Сюзетта! Каким я был безумцем! Я был слеп и недостоин вас! Как я мог оставить вас. Но вы были так молоды, а я уже начинал стареть и свет был против нас. Те часы безоблачного счастья вы не могли забыть, вы не забыли их!

Ее чувства и мысли были в смятении. Она старалась не думать о всех горьких и радостных воспоминаниях! Но это было невозможно. Нельзя забыть человека, которому принадлежала первая страстная любовь. Кто может забыть первый поцелуй, первое, робкое, нежное прикосновение руки возлюбленного? Такие воспоминания не сглаживаются никогда.

— Вы не должны говорить об этом, — задыхаясь, прошептала Сара, но он не дал ей докончить, заглушив ее слова поцелуями. Казалось, он снова обрел свою прежнюю власть над ней.

— Но ведь я не люблю его, — с отчаянием думала она. — Я буду презирать Чарльза и ненавидеть себя за эти поцелуи.

Она старалась освободиться из его объятий, но Чарльз не выпускал ее. Ее сопротивление ослабело. Ей казалось, что прошлое воскресло. Снова жить сладостным мгновением, забыть обо всем в мире! Это было лишь чувственным наслаждением, и Сара не могла сказать Чарльзу, что любит его. Его поцелуй, его страстные слова были полны обожания, а она чувствовала себя такой одинокой и ночь была так прекрасна!

Когда она вернулась в зал, Юлиан встретил ее у дверей. Ей показалось, что на секунду его глаза сверкнули мрачным огнем, но он заговорил и его голос по обыкновению звучал ровно и спокойно:

— Вы знаете, мы уже десять минут ждем вас, чтобы сесть играть в карты.

Картон начал извиняться, и Сара услышала, как ее, мать тихо рассмеялась. Сара вздрогнула, словно от удара. Она поняла, как унизительна для нее была сцена с Чарльзом.

— Как я могла, как я могла? — спрашивала она себя с гневом и презрением.

В этот вечер она была особенно мила с Юлианом. Его откровенность и спокойствие все больше и больше нравились ей и Саре казалось, что в нем она могла бы найти надежную защиту.

Перед тем, как все разошлись, она холодно простилась с Чарльзом и поцеловала леди Диану. Когда все ушли и она осталась одна в большом зале, она бесшумно спустилась в сад.

Вокруг царила глубокая тишина и сладко благоухали цветы.

Какая магическая сила воскресила прошлое, побудила воспоминания о забытых поцелуях, о чарующих словах любви и нежности? Как могла поддаться она этому настроению, горько спрашивала она себя.

Кусты сирени шелестели под легким дуновением ветерка. Издали доносился глухой гул ночного Парижа.

— Я не могу забыть! Нельзя вырвать из души таких воспоминаний! Нельзя забыть первую любовь, оставляющую след на всю жизнь!

Сара прошлась в темноте и вошла в дом. На широкой площадке лестницы она остановилась, а затем направилась в комнаты Клода. Дверь в его спальню была открыта, как по обыкновению. У камина, в котором горел огонь, находилась сиделка больного. На маленьком столе горела лампа. Сиделка читала книгу и не заметила, как вошла Сара. Собака, лежавшая около кровати больного, подняла голову. Сара взглянула на неподвижную фигуру мужа и яркая краска залила ее лицо. Она внезапно опустилась на колени около кровати и положила голову на холодную неподвижную руку Клода.

— О Клод, бедный Клод, — с отчаянием и любовью прошептала она.

Глава 6

В последующее время Сара избегала Чарльза и часто встречалась с Юлианом.

Женщины иногда бывают жестокими, сами не сознавая своей жестокости. Сара не интересовалась, какие чувства Юлиан питал к ней. Его присутствие радовало ее и она нуждалась в его дружбе, в которой находила утешение. Казалось, Юлиан был для нее надежной защитой от Чарльза. Она знала, что Юлиан неравнодушен к ней, но старалась не думать об этом, и в его присутствии забывала о всех противоречивых переживаниях волновавших ее.

Много лет спустя, вспоминая этот период своей жизни, она удивлялась своей беспечности, которая привела к неизбежной развязке.

Сара старалась никогда не оставаться наедине с Чарльзом и встречаться с ним лишь в обществе других.

Чарльз ревновал Юлиана к Саре и это ни для кого не было тайной. Юлиан умело скрывал свои настоящие чувства, сохраняя свое обычное равнодушие. Леди Диана с интересом наблюдала за ними, понимая напряженность атмосферы и ожидая неизбежного столкновения.

Она пригласила Чарльза ради мимолетного каприза, но она не могла предвидеть создавшегося сейчас положения. Она видела, как возрастала ревность Чарльза, поражалась спокойствию и хладнокровию Юлиана и беспечности Сары, не желавшей замечать ничего.

Однажды она заговорила с Сарой о Юлиане. В обществе ходили слухи, что Гиз отказался от ведения громких дел, чтобы свободно проводить время с Сарой.

— Он отказался от дела Вервье, — сказала Сара.

Леди Диана рассмеялась.

Они сидели вдвоем в будуаре Сары, маленькой комнаты со стенами, выложенными белым деревом, полки с книгами тянулись вдоль стен. В комнате находился большой мраморный камин. Сара рассматривала список гостей, приглашенных на вечер. Она курила папиросу, нагнувшись над бумагой.

Подняв голову, Сара увидела насмешливый взгляд матери.

— Почему он это сделал? — повторила она, нахмурив брови.

— Вероятно потому, чтобы посвящать тебе все свое свободное время.

— Конечно, он часто бывает здесь, — начала Сара нерешительно.

Леди Диана полола плечами:

— Почему ты сама не спросишь его?

— Кого и о чем вы хотите спросить? — смеясь, заметил Чарльз, войдя в комнату, когда леди Диана произнесла эти слова.

Он поцеловал руку Сары и их глаза встретились. В его взоре была нежность. Разговаривая, он пристально глядел на ее рот. Сара опустила глаза, она чувствовала, что ее губы дрожали. Когда-то он также глядел на нее, называя такой взгляд ‘невидимым поцелуем’, и даже теперь такой взгляд имел над ней силу и волновал ее. Легкая краска залила ее лицо и шею. Она взяла папиросу из серебряного ящичка и закурила.

— Какой чудесный день сегодня! — сказал он. — Сюзетта, поедем на прогулку в лес.

— Конечно. Поезжайте! — насмешливо улыбаясь, сказала леди Диана.

— Хорошо, — неохотно согласилась Сара. — Я пойду переодеться. Вы хотите завтракать дома?

— Вы можете позавтракать где-нибудь на лоне природы, — заметила леди Диана. — Желаю вам хорошо провести время.

Чарльз весело болтал, когда они ехали по шумным улицам Парижа. Но когда они выехали на дорогу, ведущую в Версаль, он сразу умолк.

Автомобиль вез их быстро и бесшумно. Сара, смущенная молчанием и близостью Чарльза, жалела, что согласилась поехать с ним.

Чарльз заговорил:

— Вы счастливы? — Его голос звучал тихо и страстно.

— Очень, — быстро ответила Сара.

— Вы еще не забыли обо мне?

Их взгляды встретились. В его глазах было вызывающее, почти жестокое выражение. Она старалась смотреть на него по возможности спокойно и безразлично.

— Мы так давно не были вместе одни, — сказал Чарльз.

Резким внезапным движением он положил руку на ее колени.

— Два месяца мы не были вместе, слышите, целых два месяца.

— Неужели? — машинально спросила Сара.

— Да, — ответил Чарльз. Он остановил автомобиль и обнял ее. Когда он целовал ее, Сара старалась отдать себе отчет в своих чувствах.

Она не любила Чарльза и осуждала себя за свою слабость, но не могла бороться с собой. Его любовь утешала ее в ее одиночестве. Вот и все.

Она говорила себе: ‘Это унижает меня. Это подло и низко с моей стороны’.

Чарльз целовал ее губы, лицо, глаза, блестящие волосы, с которых он снял шляпу. Он был счастлив, что она находилась здесь, около него. Он сознавал свою власть над ней. Наконец, она высвободилась из его объятий.

— Почему вы отталкиваете меня? — спросил Чарльз с потемневшим взглядом. — Почему? Я люблю вас. Зачем вы обманываете себя и меня. Я знаю, что вы не любите Дезанжа. Тогда ночью вы разрешили мне целовать вас, вы были так очаровательно беспомощны в моих объятиях. Потом вы два месяца избегали меня, а теперь, после того, как я только что целовал вас, вы снова отталкиваете меня. Почему? Вы играете с огнем, не сознавая опасности. Вы думаете, что прошлое забыто, но оно никогда не забудется, уверяю вас.

Он взял ее руку и с силой, почти до боли сжал ее.

— Сюзетта, почему вы играете мной?

Она обернулась к нему, стараясь вырвать свою руку из его жестокого пожатия.

На ее руке осталась красная полоса от пальцев Чарльза.

Она сказала с тоской.

— Зачем эти ненужные объяснения? Я не могу ответить вам на ваш вопрос, я сама не понимаю себя. Вероятно, это каприз, не больше. Тогда ночью в моей душе проснулось воспоминание о прошлой пламенной любви, и я отвечала на ваши поцелуи. Но я презирала себя за это и, когда все ушли, стыд и раскаяние охватили меня. Я предпочитаю лучше умереть, чем снова полюбить вас, Чарльз. Вы оказались недостойны моей первой чистой любви. А наши поцелуи были лишь мимолетным чувственным наслаждением, и я стыдилась за нас обоих. Я знаю, мои откровенные слова будут неприятны вам, и мне жаль оскорблять вас, но я не хочу скрывать от вас истины. Я хорошо знаю вас, Чарльз, вашу любовь к красивым словам, под которыми кроется ложь. Я всем обязана моему мужу. Вы возразите, что мне только двадцать пять лет и в такие годы жизнь без любви невозможна. Но ради Клода я готова на всякую жертву. Только ради всепоглощающей страсти я, может быть, была бы в состоянии забыть мой долг по отношению к Клоду, а вас я не люблю, Чарльз.

Я не знаю, как сложится моя жизнь, ожидают ли меня и впредь годы тоски и одиночества. Но я готова перенести все и никогда не опозорю имени Клода. Вы, вероятно, будете смеяться надо мною, над моими чувствами, но я заслуживаю это за то, что позволила вам целовать себя. Это было слабостью, но одиночество ослабляет волю, я так хотела бы быть любимой! Вы знаете, что я не могла забыть прошлого, те дни, когда ваши поцелуи, ваша близость составляли счастье моей жизни. Я думала тогда, что вы женитесь на мне, и мечтала стать вашей женой. Может быть я очень сентиментальна, Чарльз, но лишь этим можно объяснить мое поведение в ту майскую ночь.

Она умолкла. В темных глазах Чарльза появилось мрачное выражение. Он посмотрел на нее искоса и закусил нижнюю губу.

Он понял ее. Он был слишком умен и слишком хорошо знал женщин, чтобы не понять ее чувств. Но из слов Сары было очевидно, что она не любит его, что он совершенно безразличен ей. Только чарующая сила прошлого дала ему мимолетную власть над ней. Ее безразличие раздражало его, но его страсть и желание только увеличились. Чарльз не ответил ни звука. Он знал, что теперь слова бесполезны.

Он молча вышел из автомобиля и завел мотор. Машина двинулась с места. Чарльз велел Саре остановить автомобиль, но она не умела управлять им и вместо того, чтобы затормозить машину, ускорила ход. Автомобиль понесся вперед. Чарльз побежал за ним, чтобы вскочить на полном ходу. Из-за поворота дороги показалась повозка, медленно двигавшаяся им навстречу. Чарльзу удалось вскочить на подножку автомобиля и схватить руль. Он вовремя остановил машину, но от резкого поворота автомобиль накренился на левую сторону и лопнула шина. Возчик остановил испуганных лошадей.

— Проезжайте, — крикнул ему Чарльз.

Когда проехала повозка и исчезла за поворотом белой дороги, залитой солнцем, Чарльз в изнеможении сел в автомобиль. Он ушиб руку и острая боль вызвала у него сильное сердцебиение. Его лицо стало серым, он был близок к обмороку. Постепенно боль в руке утихла и сердце начало биться спокойнее. Но Чарльз не хотел упускать такого удобного случая.

Сара была ужасно испугана. У нее дрожали пальцы, когда она перевязала ему ушибленную руку. Она спросила, задыхаясь:

— Вам лучше теперь?

— Да, мне лучше, — ответил Чарльз, с притворным усилием улыбнувшись ей. — Не беспокойтесь, Сюзетта, по вашему собственному уверению, я не достоин пашей заботливости.

Сара чувствовала себя виноватой. Она жалела, что оскорбила его.

Глаза Чарльза сузились. Он внимательно следил за ней. Она разлюбила его, но за то в нем с неизведанной силой проснулась любовь к ней. Он знал, что Сара была откровенна с ним, и поверил ее словам. Но в душе Чарльз не сомневался, что любовь не могла умереть в ее сердце и надеялся, что ее чувство должно было воскреснуть.

Чарльз согласился с Сарой, когда она предложила ему остановиться у какого-то дома, видневшегося за поворотом дороги, и протелефонировать домой, чтобы прислали другой автомобиль. Автомобиль Чарльза нужно было отослать обратно в город. Залитая солнцем дорога была пустынна. Когда они подошли к повороту, Сара увидела маленький красный домик в фруктовом саду. По сторонам дороги росла зеленая пыльная трава, в которой виднелись красные головки мака. Небо было безоблачно синее, воздух чист и прозрачен.

— Как хорошо ощущать вокруг себя этот золотой покой, — подумала Сара со вздохом.

Переживанья, так недавно волновавшие ее, показались ей такими чуждыми и непонятными. Почему она не могла всегда наслаждаться таким покоем, почему тревога и тоска так часто овладевали ею и жизнь казалась ей такой пустой и скучной? Почему любовь имела такое значение в жизни? Ведь существовали другие интересы, другие радости. В такой сверкающий день мир должен был казаться еще прекрасней. Она мечтала заняться каким-нибудь полезным трудом для того, чтобы испытать удовлетворение от выполненной работы. Несмотря на внешний блеск, ее жизнь была пустой и скучной, проходя в пустых развлечениях и вызывая глухую неудовлетворенность во всем окружающем.

Она подошла к маленькому домику, окруженному садом, в котором росли цветы и фруктовые деревья. Воздух был насыщен ароматом цветов. В саду были маленькие дорожки, посыпанные гравием.

— О, да, в доме есть телефон. Конечно, мадам может позвонить в город.

Хозяйка дома с видимым восхищением разглядывала Сару.

Она стояла у дверей, прислушиваясь к тому, что Сара говорила по телефону. Ей очень понравилась Сара, надушенная дорогими духами и очень нарядная. Сара была в белом изящном платье, серебристых туфлях с большими блестящими пряжками и в белых шелковых чулках.

Сара медленно направилась к автомобилю. Ей не хотелось возвращаться. Здесь было так тихо, только ветер шелестел травой и громко стрекотали кузнечики. Чарльз позвал ее. Он был недоволен:

— Почему вас так долго не было? Ужасно жарко здесь, неправда ли? Кто живет в этом домике? Мы могли бы отдохнуть там.

— Во всяком случае, мы попытаемся спросить, — согласилась Сара. — Хозяйка показалась мне очень милой женщиной. Пока вы отдохнете, она могла бы приготовить нам завтрак. Мы позавтракали бы в саду, в тени деревьев.

Они пошли вместе по белой дороге. Сара теперь только заметила, что было очень жарко.

Чарльз сидел в удобном кресле в тени дерева. Около пего на круглом столике стояла раскупоренная бутылка вина. Настроение Чарльза сразу исправилось.

— Все-таки вы жалеете меня, несмотря на то, что разлюбили, Сюзетта, — спросил он, взглянув ей в лицо. — Или вам все равно, чтобы со мной ни случилось?

— Нет, мне очень жаль, — ответила Сара.

Он рассмеялся. На его красивом лице появилось жестокое выражение.

— И это все, что вы можете сказать? — спросил он со страстью и упреком. — Вы помните тот день, когда мы вместе сидели у реки. Вы тогда носили косу и я обвил свою шею вашими волосами и мы сидели неподвижно, тесно прижавшись друг к другу.

— Вы не даете мне забыть об этом, мой друг.

— Нет, я не дам вам забыть прошлого, — воскликнул он со сверкающими глазами. Он схватил ее руку и поцеловал ее, а потом прижал к своему лицу так, что Сара чувствовала, как билась кровь в жилке на его виске.

— Вы все-таки поехали со мной сегодня.

— Не заставляйте же меня раскаиваться в этом, — прервала она, — Чарльз, я знала, что вы задавали себе вопрос, почему я поехала сегодня с вами. Я не могу объяснить вам, что побудило меня предпринять поездку. Я хотела выяснить наши отношения, превратившиеся в сентиментальную дружбу и сказать вам всю правду, что все прошло безвозвратно. Не пытайтесь убеждать меня. Все ваши доводы и слова бесполезны.

Но Чарльз не слушал ее. Он опустился на колени около нее. Она сидела в плетенном кресле на лужайке, на которой росли желтые одуванчики и пестрые анютины глазки. Она казалась ему такой юной и прелестной, словно не прошло пяти лет и она по-прежнему любила его. Он облокотился на ручки ее кресла, так что она не могла встать.

Сара слегка побледнела. Чарльз приблизил свое лицо с потемневшими глазами к ее бледному нежному лицу. Внезапно он положил голову к ней на грудь. Его движение тронуло и взволновало ее. Ей казалось, что все это было сном. Глядя на его темноволосую голову, на его сильные стройные руки, сжимавшие с силой ручки кресла, она чувствовала, что прежняя нежность к нему просыпается в тайниках ея души. Тоска по счастью охватила ее, но рассудок говорил ей, что счастье невозможно.

Чарльз поднял голову и взглянул на нее. Его лицо казалось более тонким и одухотворенным. В его глазах была мольба и обожание.

— Сара, — прошептал он, — моя любовь.

Она ответила тихо и с сожалением:

— О, если бы я любила вас.

Она положила свою руку на руку Чарльза.

— Поедем домой, — сказала она медленно.

Он быстро поднялся на ноги. Его лицо было бледно, как смерть, его глаза сверкали. Когда она остановилась перед ним, он внезапно схватил ее в свои объятья и с силой прижал к себе.

— Вы думаете, что я оставлю вас? Вы не уйдете от меня. Вы смеялись надо мной и говорили мне неприятные вещи. Вы не хотите понять меня. Я повторяю вам снова и снова, что я люблю вас! Вы можете и впредь разыгрывать роль добродетельной жены, это не спасет вас. Я люблю вас, и вы будете моей!

Он нагнул ее голову назад и наклонился над ней, так что их губы почти соприкасались.

— Моя любовь, моя дорогая, маленькая Сюзетта, я обожаю тебя!

Сара была близка к слезам. Она знала теперь, что Чарльз любил ее, что его чувство было глубоким и настоящим. Но его любовь пришла слишком поздно.

Кругом царил безмятежный покой золотого летнего дня.

Неожиданно она разрыдалась.

— Все ушло навсегда, — бормотала она сквозь слезы, — прошлое уже не вернется.

Он старался успокоить ее. Усадив ее в кресло, он снова опустился перед ней на колени, покрывая ее лицо и руки нежными поцелуями.

Успокоившись, Сара сказала:

— Я уйду, я хочу побыть одна немного, но я вернусь.

Чарльз отпустил ее. Он следил за ней взглядом, пока она не исчезла за деревьями. Его сердце билось сильно и неровно. Она ушла, даже не оглянувшись.

Чарльз не хотел признавать себя побежденным, он не мог отказаться от своей цели. Сара заполняла все его мысли. Она могла оставить Клода, никто бы не порицал ее за такой поступок. Свет восхищался ее чувством долга и верностью по отношению к Клоду. Когда она будет свободна, они смогут повенчаться. Чарльз пугался мысли, что он может потерять Сару.

— Я не могу, — прошептал он, тяжело дыша, — я не хочу.

Глава 7

Сара не сознавала куда она направляется. Она вышла на дорогу и пошла по траве, усеянной красными головками мака. Постепенно она успокоилась. Объяснение с Чарльзом было позади. Он не будет ее больше преследовать и она снова сможет обрести душевный покой.

Прозвучал рожок автомобиля. Чей-то голос назвал ее по имени. Оглянувшись, Сара неожиданно оказалась рядом с Юлианом Гизом, подбежавшим к ней и внимательно ее рассматривавшим, держа ее за руку. Сара с удивлением заметила, что обычное спокойствие изменило ему. Гиз казался взволнованным и испуганным и быстро произнес:

— Я не мог не приехать. Я услышал от Роберта, что вы телефонировали домой, и предложил ему, что сам поеду за вами. Я думал, что с вами что-то случилось. Вы плакали, я вижу по вашим глазам.

Он схватил обе ее руки и прижал их к своей груди. Он был очень бледен.

— Что случилось? Вы ранены? Отчего вы не отвечаете? Вы должны все сказать мне.

— Со мной ничего не случилось. Автомобиль слегка поврежден, больше ничего, — успокоила его Сара.

Еле слышно он произнес:

— Если бы что-нибудь случилось с вами…

Казалось, он не сознавал, что происходило вокруг. Он не выпускал ее рук из своих и повел ее к воротам дома. Оба прислонились к стене и Сара внезапно почувствовала, как сильно билось его сердце.

Словно угадав ее мысль, Юлиан произнес тихим задыхающимся голосом.

— Теперь вы знаете все, наконец. Я не могу больше молчать. Может быть, в глубине души вы давно догадывались о моих чувствах. Я люблю вас, я обожаю вас, Сара. Мои слова не могут вас оскорбить. Я не требую ответа. Я буду ждать. Я знаю, вы не любите меня, но не отталкивайте меня. Я так счастлив в вашем присутствии. Я никогда не любил другой женщины, кроме вас одной, я полюбил вас с первого взгляда. Ради вас я добивался успеха, хотел достигнуть цели. Я узнал, что вы замужем через неделю после того, как в первый раз увидел вас. Адриан де Клэв сказал мне это. Сначала я ужасно страдал, но потом заставил себя забыть обо всем. Когда я услыхал о том, как сложилась ваша жизнь, я думал, что никогда не смогу сознаться вам в любви. Но любовь нельзя скрыть. Вы не знаете, как я страдал, когда видел вас, когда…

Его голос пресекся. Сара встретилась глазами с его взглядом, в котором горел огонь долго сдерживаемой страсти.

— Перестаньте, не надо, — сказала она мягко.

— Теперь уже поздно, я не могу больше молчать, — продолжал Юлиан чуть слышно. Его лицо стало совершенно белым. — Моя душа принадлежит вам. Все мои мысли были заполнены вами. Ничего не интересовало меня, кроме вас. Моя работа, — он усмехнулся, — я почти не работаю последние три месяца. Как я мог заниматься, когда меня мучила мысль, что в тот момент Чарльз Картон был с вами. Я хотел видеть вас. Я не мог жить без вас. Сегодня я отказался от дела, чтобы быть свободным. И приехал сюда, потому что боялся, что вы ранены. И кроме страха за вас, я испытывал жгучую ревность к Чарльзу Картону. Вы уехали с ним.

— О, перестаньте, перестаньте, — умоляла Сара.

— Пощадите меня. Чарльз Картон и я — мы чужды друг другу.

Она внезапно умолкла, вспомнив о сцене с Чарльзом. Ироническая улыбка появилась на ее губах при воспоминании о внезапной любви Чарльза, вспыхнувшей слишком поздно. Юлиан заметил ее улыбку. Его глаза мрачно сверкнули.

— Вы смеетесь надо мною, смеетесь, — сказал он горько.

Он не находил больше слов и старался овладеть собой. Сара прервала тягостное молчание:

— Я не смеялась над вами. Я не могу объяснить вам причину моей невольной улыбки, но вы должны поверить мне.

— Вы щадите мое самолюбие, — ответил Юлиан дрогнувшим голосом, — но уже поздно. Я всегда знал, что вы меня не замечаете. Но почему вы не сказали этого, вместо того, чтобы улыбаться так жестоко? Неужели в ваших глазах я даже не достоин ласкового слова?

Он наклонил голову, с мольбой заглядывая ей в лицо.

— Вы знаете, что значит быть одиноким, одиноким в любви, когда чувство остается без ответа? Но я прошу вас об одном, не отталкивайте меня, Сара, я хочу быть вашим другом, вы можете положиться на меня во всем.

Слезы показались на ее глазах.

— Разве это возможно? Моя мать и весь свет того мнения, что я мешаю вам в вашей работе. Такая любовь может только привести к гибели.

— Нет, никогда, — прервал он резко. — Моя любовь не может погубить меня. Я хочу быть вашим другом и видеться с вами, как друг. Я никогда больше не заговорю о моей любви, пока вы сами не разрешите мне этого. Клянусь вам, что я никогда не упомяну о моих чувствах. Сара, взгляните на меня! Разрешите мне быть вашим другом.

Сара подняла глаза и посмотрела на него. Его одухотворенное лицо было очень спокойно, но в глазах светилось столько нежности и обожания, что она была тронута до глубины души силой такого чувства, которое она никогда еще не изведала в жизни.

— Я не должна делать этого, — сказала она неуверенно, — но если вы хотите, мы будем друзьями.

Он схватил ее руку, и поцеловал в ладонь. Она почувствовала, как дрожали его горячие губы.

Глава 8

Картон встретил Юлиана удивленно и почти враждебно.

— Почему именно вы…

— Я приехал в моем автомобиле, — коротко ответил Юлиан.

Картон посматривал на него, когда они ехали обратно. Юлиан правил машиной, Картон сидел, откинувшись на подушки сидения. Его поврежденная рука была на перевязи. Он был уверен, что Юлиан объяснился Саре в любви, и эта мысль после уничтожающих слов Сары еще больше выводила его из себя, возбуждая в нем бешенную ревность.

Он внезапно возненавидел Юлиана Гиза. Чарльз завидовал его молодости и возрастающей славе. Мысль о его собственном возрасте и бесцельной жизни лишь усиливала его зависть и неприязнь к Юлиану. Он не хотел уступить ему место, он не мог оставить Сару, что бы не произошло из-за этого в будущем.

Они въехали на шумные улицы Парижа. Недавно шел легкий дождь и мостовые потемнели. Запах прибитой пыли и влажной земли наполнял воздух. Наступали сумерки и в неясном свете угасавшего дня загорались первые фонари.

Сара испытывала несказанное облегчение, когда очутилась дома. Леди Диана вернулась из города в тот момент, когда Сара прощалась с обоими мужчинами. Когда они обе поднимались вверх по лестнице, она обернулась к Саре и мягко сказала:

— Я бы на твоем месте не играла с огнем. Это не совсем безопасно.

— Ты говоришь загадками, — ответила Сара, стараясь отвечать спокойно.

— Ничуть. Я знаю жизнь, вот и все. Кроме того, кое какие слухи дошли до меня.

Сара, направляясь в свои комнаты, внезапно остановилась, затем пошла вслед за матерью и вошла в ее комнату.

— Что ты хотела сказать, мама?

Леди Диана, стоя перед зеркалом, сняла шляпу.

— Я хочу сказать следующее: ходят слухи, что Юлиан из-за тебя забросил свою работу и что он и Чарльз слишком часто бывают у тебя. О, я знаю, что ты очень добродетельна. Кроме того я здесь, но, — она пожала плечами и, улыбаясь, поправила волосы, — но в обществе слишком много говорят об этом.

— Это гнусные сплетни, — быстро ответила Сара.

Леди Диана снова пожала плечами.

— Конечно. Но что же ты думаешь делать?

— Ничего.

Сара обернулась, чтобы уйти и добавила:

— Вообще, Чарльз собирается скоро уехать.

— Он говорил тебе о своем отъезде? — небрежно спросила леди Диана.

— Да, он сказал мне сегодня утром об этом, — ответила Сара и закрыла за собой дверь.

Через час леди Диана взглянула на себя в зеркало. На ее щеках горел легкий румянец, глаза потемнели от скрытого волнения. Она отправилась вниз в гостиную и позвонила Чарльзу Картону по телефону.

— Сара говорит, что вы уезжаете из Парижа. Это правда?

В голосе Чарльза прозвучали удивление и насмешка.

— Почему?

— Вот это я и хотела знать. Вы обещали мне остаться здесь и в августе поехать со мной на автомобиле в Рим.

— Capa ошиблась. Конечно я останусь, — ответил Чарльз.

— Наверно?

— Конечно, моя прекрасная леди.

— Вы будете сегодня обедать у нас?

— Да.

— Прекрасно.

Улыбаясь, она повесила трубку. Она не хотела терять Чарльза. Она знала, что он был увлечен Сарой, но его увлечения всегда были мимолетными. Ему было сорок три года, а леди Диане сорок восемь. Сара не подходила ему и его ухаживания могли лишь вызвать новый скандал, еще больше первого. Чарльз был очень непостоянен. Даже если бы он женился на Саре, он не долго хранил бы ей верность, а для Сары это было бы глубокой трагедией, в то время, как, для нее самой…

То обстоятельство, что Сара настаивала на отъезде Чарльза, в глазах леди Дианы не имело никакого значения. Ведь жизнь Сары сложилась прекрасно: муж, который не мог помешать ей ни в чем, деньги в неограниченном количестве, обеспеченное будущее. У нее самой всего этого не было, а леди Диана думала только о себе и своей выгоде.

Глава 9

Проводив сначала Сару, а потом Чарльза, Юлиан поехал в свою контору. Он открыл входную дверь своим ключем и секретарь не успел предупредить его. Войдя в кабинет, он застал там отца и Анатоля Колина.

Поздоровавшись, он снял фуражку и автомобильные перчатки, сразу поняв, что произошло что-то серьезное.

Анатоль Колин, один из известнейших адвокатов Парижа, своим громким голосом, всегда звучавшим насмешливо, спросил:

— Надеюсь, вы хорошо провели время?

— Да, благодарю вас, — ответил Юлиан.

Уйдя в свою гардеробную, он вернулся оттуда с коробкой сигар, которые предложил отцу и Колину.

Оба отказались и Юлиан закурил сам, ожидая дальнейшего.

Обменявшись быстрым взглядом со стариком, Колин поднялся с кожаного кресла:

— Я пришел поговорить с вами о деле Вервье, — начал он. — Когда вы будете защищать его?

Юлиан развел руками:

— Я отказался от этого дела, — ответил он быстро.

Колин иронически рассмеялся.

— Вы не хотите вести дело Вервье?

— Я не могу.

— И вам безразлично, что мы из-за этого можем проиграть процесс? Де-Волль выиграет его у нас.

— Вы можете обратиться к другому адвокату. Есть адвокаты лучше меня, — спокойно возразил Юлиан.

— Иначе говоря, вы не хотите помочь нам?

— Боюсь, что не смогу, — ответил Юлиан.

Он вспомнил, что неделю тому назад Сара просила его поехать с ней на бега, как раз в тот день, когда должно было разбираться дело Вервье. Тогда он с радостью согласился сопровождать ее.

Колин, закурив в волнении сигару, резко сказал:

— Я понимаю, что это означает. Вы, наверно, будете…

— Довольно, — холодно остановил его Юлиан.

Колин умолк па минуту, откашлялся и сказал.

— Словно никто не знает причины вашего отказа, мой дорогой мальчик, мы все были молоды. Но вы делаете крупную ошибку, за которую потом может быть придется расплачиваться всю жизнь. Не жертвуйте своей карьерой ради любовной интриги. Только безумцы или поэты поступают таким образом.

Он громко рассмеялся, радуясь своему мудрому изречению.

— Вы многое потеряли за последние два месяца. Вы не выиграли ни одного блестящего процесса после дела Люваля. Вы не должны отказываться от работы. Человек никогда не бывает незаменим, не забывайте этого. Подумайте над моими словами, Юлиан, вы не должны рисковать карьерой, ради женщины!

Он умолк, внимательно наблюдая за выражением лица Юлиана.

Юлиан молчал. Колин снова спросил.

— Вы не переменили решения, мой мальчик?

— Нет, — ответил Юлиан.

Он проводил Колина после того, как тот простился с его отцом, и вернулся в кабинет.

— Я просмотрю некоторые бумаги, а потом мы можем уехать домой. Мой автомобиль ждет внизу, — сказал он.

Старый Гиз кивнул головой:

— Я подожду тебя.

Через десять минут они вместе спустились по лестнице и сели в автомобиль. Юлиан пустил машину в ход.

— Надвигается гроза, — сказал он, улыбаясь.

— Но я уверен, что это не помешает тебе отправиться сегодня вечером куда-нибудь, — резко заметил отец.

Лицо Юлиана омрачилось.

— Я никуда не пойду сегодня вечером, — коротко ответил он.

— Дело, которое ты должен был вести сегодня и от которого ты отказался в последнюю минуту, проиграно, — холодно заметил отец.

— Я читал отчет в вечерних газетах.

— Я хотел бы знать, почему ты отказался от ведения этого дела, заранее обрекая его на неудачу?

Юлиан не ответил, но крепче сжал руль автомобиля. Он предвидел, что ему предстояла борьба с отцом, но со свойственной ему решительностью был готов к этому.

Юлиан не увлекался ни одной женщиной, кроме Сары, которая была его первой серьезной любовью. С идеализмом, свойственным юности, он был готов на всякую жертву ради Сары. Когда он представлял себе ее в своих объятиях, вспоминал ее улыбку, ее лицо, в нем пылала пламенная страсть, грозившая испепелить его душу. Он сознавал, что Колин говорил правду и понимал, что его отец имел полное основание сердиться на него. Но он не мог жить без Сары, ее присутствие стало для него необходимым. У него не было сил бороться со своим чувством. Когда он слышал имя Сары, читал о ней в газетах, его сердце начинало биться быстрее. Она заполняла его мысли и была для него дороже всего в мире. Ради нее он забывал о своей карьере, 0 своей привязанности к отцу, и ничего не могло остановить его на этом опасном пути.

В этот решительный день первого объяснения с Сарой, Юлиан испытывал усталость и был рассеян. Он хотел бы остаться один, предаваясь воспоминаниям и наслаждаясь покоем. Но он знал, что ему предстояло объяснение с отцом, грозившее окончиться ссорой.

После того, как они вернулись домой и Юлиан переоделся, он отправился в кабинет к отцу. Некоторое время они молча глядели друг на друга.

— Неужели этот разговор неизбежен? Он ни к чему не приведет и ничего не изменит, — начал, наконец, Юлиан.

Доминик Гиз рассмеялся коротким нерадостным смехом.

— Неужели ты считаешь, что бесполезно предупреждать человека, идущего к неизбежной гибели?

Он подождал ответа, но Юлиан молчал, и старик заговорил резко и быстро. Его голос, спокойный вначале, дрогнул и его руки тряслись, когда он снял монокль. Юлиан спокойно слушал, сидя у окна и глядя на небо, покрытое грозовыми тучами. Голос отца раздражал его, но его слова не производили на него никакого впечатления, хотя его упреки были оскорбительны. Когда старик умолк, Юлиан обернулся к нему.

— Ты не поймешь меня, — сказал он спокойно, — я знаю, ты не можешь понять меня. Может быть, я и сам не могу себе отдать ясного отчета в моих чувствах. Я даже не могу сказать, счастлив ли я. Я только знаю, что не могу отступить. Ты упомянул имя графини Дезанж и только с тобой я говорю о ней. Ты прав. Она замужем, а я люблю ее. Несмотря на твое негодование, я не нахожу в этом ничего позорного. Но твои намеки и предположения оскорбительны для меня. Хотя ты лишь выразил в словах мнение общества. Если бы кто-нибудь другой вместо тебя заговорил бы со мной в таких выражениях, я бы убил того человека. Ты можешь смеяться надо мной, но в душе ты знаешь, что я говорю правду. По твоему мнению мужчина, полюбивший графиню Дезанж, не может не быть ее любовником. Я хочу сказать тебе следующее: я намерен устроить свою жизнь по собственному желанию. Я сделал карьеру и имею право поступать с собой и дальше, как мне угодно. Теперь я буду вести только те дела, какие найду подходящими. Я имею право работать и жить свободно.

Доминик Гиз встал. Его руки и губы дрожали.

— Так, — произнес он шопотом, — ты готов пожертвовать твоей блестящей карьерой, мнением общества ради… он не произнес ругательство, готовое сорваться с его уст, — ради замужней женщины, которую ты считаешь непогрешимой, но которая имеет любовника…

Юлиан вскочил. Бесшумными шагами он подошел к отцу и остановился перед ним так близко, что старик мог бы услышать удары его сердца.

— Это ложь, — сказал он ровным, спокойным голосом, — ложь, слышишь, и ты откажешься от своих слов.

Доминик Гиз вызывающе взглянул в гневные глаза сына.

— Нет, я не сделаю этого, — сказал он резко и повторил, возвышая голос. — Нет, никогда! Почему ты не ударишь меня? — спросил он, задыхаясь от гнева. — Я ведь стар и твой отец, и тебе нечего бояться меня!

Юлиан молчал, и молчание сына вызывало в старике дикое бешенство. Он хотел причинить сыну страдание за то, что Юлиан оскорбил его и так безжалостно разрушал их спокойную счастливую жизнь.

— Весь свет знает, что Чарльз Картон любовник графини Дезанж и был им еще до ее замужества. Спроси Адриана де Клэв или Колина или кого-нибудь другого.

Юлиан побледнел и, еле слышно, с трудом выговаривая слова, произнес:

— За эту ложь я мог бы убить тебя собственными руками. Я мог бы убить тебя…

Он оттолкнул отца в сторону и вышел из комнаты. Звук его удаляющихся шагов послышался на лестнице. Старый Гиз считал их — раз, два, три. Хлопнула входная дверь, удаляющиеся шаги раздались на улице и замерли в отдалении.

Юлиан ушел.

Глава 10

Оскорбительные слова старика о Саре вызвали в Юлиане гнев и отчаяние. Он и раньше ревновал Картона к Саре, но иногда сам стыдился этого ни на чем не основанного чувства. Но теперь!

Юлиан задыхался при мысли, что Адриан или Колин могли знать что-нибудь о Саре. Особенно Колин, самоуверенный, надменный и насмешливый! Кровь кипела в жилах Юлиана, когда он представлял себе комментарии Колина по этому поводу.

Но это была ложь…

Он внезапно остановился посреди улицы, громко произнося последние слова:

— Все это было ложью.

Конечно, Сара знала Картона уже много лет. Он был другом ее матери и гораздо старше Сары. Ему было не меньше сорока трех лет. Юлиан ясно представил себе красивое лицо Картона, его темные глаза с золотистыми искорками в глубине, его тонко очерченные брови, тонкий рот с прекрасными зубами. Но в обществе всегда сплетничают про красивых женщин, и Сара в своем одиночестве легко могла стать жертвой таких сплетен.

Юлиан старался спокойно обдумать все и не хотел терять самообладания. Он рассмеялся резким и отрывистым смехом и оглянулся вокруг. Шагая все время, почти не сознавая окружающего, Юлиан теперь очутился перед домом Сары Дезанж. Он стоял перед высокими воротами. Сквозь железную решетку ограды виднелся большой мощенный двор, на который падал свет из раскрытых окон. Старик сторож спал в своей будке, у ворот.

Юлиан отворил калитку и подошел к входным дверям.

Встретивший его дворецкий доложил: — Графиня в белой гостиной, господин Гиз, — и он повел Юлиана туда.

Не сознавая, что он собирается делать, устав от моральных страданий, Юлиан машинально последовал за дворецким. Комната была ярко освещена. Как во сне, он услыхал, что дворецкий доложил о его приходе. По блестящему гладкому паркету, он медленно прошел комнату, чтобы поздороваться с Сарой. Взор его остановился на Чарльзе Картоне, который играл с леди Дианой в бридж.

Словно почувствовав его взгляд, Картон обернулся, воскликнув:

— Это вы, Гиз! Пришли рассеяться после неудачного окончания дела, которое вы должны были вести сегодня.

Юлиан видел перед собой его тонкое красивое лицо с улыбкой на губах.

С трудом, чуть не захлебнувшись, он произнес своим обычным голосом.

— Как ваша рука, Картон?

— Еще болит немного. Вот и все.

Юлиан обернулся к Саре. При ее виде в его сердце проснулась уверенность: ‘Нет, этого не может быть. Это неправда, неправда’!

Внезапно он успокоился. Он слишком устал морально и физически от обуревавших его чувств, и спокойно заговорил с Сарой о безразличных мелочах.

Они стояли около высокого хрустального канделябра, свет которого играл в волосах Сары. Казалось, ее голова была окружена золотистым сиянием. Свет падал на ее нежное лицо, белую шею и обнаженные прекрасные плечи и руки. Запах дорогих духов, напоминавший аромат фиалок и сандалового дерева, исходил от нее.

Юлиан стоял перед ней, слушал ее голос, почти не понимая слов. В ее присутствии необъяснимый покой охватил его. Он забыл о своих сомнениях и мучительных мыслях. Он испытывал невыразимое облегчение и был почти счастлив.

— У вас усталый вид, — сказала Сара внезапно.

Она подошла к дивану, стоявшему около стены, и Юлиан последовал за ней. Они закурили папиросы, и Сара заговорила, взглянув на него.

— Вы знаете, что я себя чувствую виноватой перед вами?

Он изумился.

— Передо мной? Почему?

— Из-за этого неудачного дела сегодня!

Она опустила глаза и легкая тень от ее длинных ресниц падала на ее щеки.

— Я слышала замечание Чарльза и читала сегодняшние газеты.

— Я знаю, — холодно ответил Юлиан. — Дело действительно кончилось неудачно и я отчасти виноват в этом.

— Вы не должны были отказываться от него из-за того, что хотели провести день со мной.

— Вы жалеете что я приехал за вами?

Звук его голоса заставил ее поднять голову. Их взоры встретились.

— Вы жалеете об этом?

— Нет, — ответила она с усилием, — но я чувствую себя виноватой. Моя мать упрекала меня в том, что я отвлекаю вас от вашей работы. Вы почти тоже самое сказали мне сегодня.

— Во всяком случае, это очень скучный вопрос, — заметил Юлиан, с притворным веселием. Но в душе он вспомнил предостерегающие слова Колина.

— Кто так заботится обо мне и моих делах?

— Моя мать и Адриан.

— Адриан трогательно заботлив, — рассмеялся Юлиан.

Партия и бридж окончилась. Леди Диана, выигравшая партию, подошла к Саре и Юлиану и села около рояля.

Леди Диана очень хорошо играла. После первых аккордов она заиграла увертюру из оперы ‘Самсон и Далила’.

Сара очень любила эту оперу и всегда слушала ее с наслаждением. После всех переживаний сегодняшнего дня она с необъяснимой тоской и неясной тревогой слушала любимые мотивы. Она чувствовала близость Чарльза и Юлиана и знала в душе, что они оба страдали.

Юлиан глядел на ее стройные прекрасные руки и вспоминал о том, как он держал их в своих. Внезапно он оглянулся и встретился с внимательным, пристальным, горящим взглядом Чарльза, следившего за ним.

Леди Диана продолжала играть. Из-под ее тонких пальцев лилась нежная красивая мелодия о любви.

Сара подняла взор и взглянула на Юлиана. В его глазах она прочла такое безграничное обожание, что она невольно вздрогнула, словно он прикоснулся к ней. Он заметил, как под легким шелком платья ее грудь бурно вздымалась. Казалось, пламя, горевшее в нем, опалило ее и закружило в своем вихре.

— Я могла бы полюбить этого человека, да, могла бы. Вот причина моей душевной тревоги, вот отчего его присутствие так смущает меня, — говорила она себе.

Замерли последние аккорды. Леди Диана встала.

— Почему вы все такие печальные, — спросила она, насмешливо взглянув на них, и обернулась к Чарльзу. — И даже вы, мой дорогой друг, сегодня не веселы.

Чарльз улыбнулся, но его глаза были мрачными. Он последовал за леди Дианой, сел около нее и предложил ей папиросу. Сара и Юлиан остались вдвоем. Оба молчали.

Чтобы преодолеть свое смущение, Сара спросила:

— Вы любите эту оперу?

— Да, — ответил он рассеянно. — Я должен уйти, — неожиданно закончил он.

Юлиан остановился перед ней. На его лице было выражение затаенного страдания, отозвавшееся болью в сердце Сары. Он внимательно взглянул на нее. Казалось, он угадал ее чувства. Неужели он не ошибся? Нет, это было невозможно. Ее отношение к нему было безразличным. Он поклонился, прощаясь с ней. Сара протянула ему руку. Он медленно, со сдержанной страстью, сжал ее руку в своей и увидел, что алая краска залила ее лицо. Но она выдержала его пристальный взгляд и легкая улыбка появилась на ее губах. Он резко выпустил ее руку, обернулся и ушел.

Сара подождала немного, избегая разговаривать с Чарльзом, и вскоре ушла в свои комнаты.

— Принесите мне халат, — попросила она Хэкки.

В комнате были открыты высокие окна. Наступала ночь, темная и прохладная.

— Честное слово, вы — красавица, мисс Сара, — внезапно сказала Хэкки. — Мне кажется… — и она умолкла на полуслове.

Сара снова вспомнила о переживаниях этого дня. Как она была слепа, как она могла не замечать страстной любви Юлиана. Только, когда он стоял перед ней на залитой солнцем дороге, она поняла, как пламенно было его чувство.

Хэкки спросила ее о чем-то, прервав ее размышления.

— Как причесать вас, мисс Сара?

— Заплетите волосы в косу, — ответила Сара. — Я еще не лягу.

Когда Хэкки причесывала ее, Сара снова задумалась. Она была еще так молода, но уже устала от жизни. Она могла бы быть счастлива с ним.

Хэкки заплела ее волосы в две косы и завязала их шелковой янтарно-желтой лентой.

— Спокойной ночи, мисс Сара, — сказала она недовольно. — Обычно она всегда разговаривала с Сарой перед сном. Но сегодня Сара не проронила ни слова и только иногда улыбалась своим мыслям.

Сара уловила раздражение в ее голосе и рассмеялась.

— О, Хэкки, не сердитесь. Я сегодня очень рассеяна, но я счастлива, Хэкки.

— Главное, что вы счастливы, — заметила Хэкки. — Тогда все хорошо.

Сара улыбнулась ей, но Хэкки не смягчилась, рассерженная сегодняшним отношением своей госпожи.

— Надо надеяться, что и впредь все будет хорошо, — сказала она, выходя из комнаты.

Когда Сара осталась одна, она потушила лампы и подошла к окну, взглянув на темное далекое небо. Глядя на звезды, она думала о Юлиане. Будут ли они когда-нибудь вместе любоваться звездами, будут ли они принадлежать друг другу?

Как тосклива была до сих пор ее жизнь, которую она ничем не могла заполнить. Теперь она презирала себя за то, что терпела ухаживания Чарльза, зная в душе, что не любит и уже больше никогда не полюбит его. Лишь тоска по счастью мешала ей оттолкнуть его. Но теперь он скоро уйдет из ее жизни навсегда. Когда-то она любила его, но теперь она была свободна и ничего не могло помешать ее новому зарождающемуся чувству к Юлиану. Знал ли Юлиан об истории с Чарльзом? Если ему ничего не было известно, она сама расскажет ему о своей первой недолгой любви.

Она медленно подошла к кровати и села на край ее. В доме царила глубокая тишина, даже на улицах было тихо в такой поздний час.

Как она была одинока в жизни. Она медленно провела рукой по вышитому одеялу и по кружевам простыни, затем поднялась, прошла спальню и свой будуар и вошла в комнату Клода.

Сиделка находилась там. Она поднялась навстречу Саре. Больной, казалось, спал. Собака спала на его постели около него, положив голову па его плечо, и ее лапки вздрагивали во сне.

— Если вы хотите отдохнуть час, вы можете уйти, — сказала Сара сиделке, которая выразила свою благодарность и бесшумно удалилась.

Сара взглянула на лицо Клода. Оно было серое, рот был полуоткрыт. Его подушки сбились. Сара нагнулась над ним и тихо поправила Подушки.

Он открыл глаза и бессмысленным взглядом посмотрел на нее.

— Все благополучно, я поправила подушку, — тихо произнесла она, вглядываясь в него.

Лицо Клода было также безжизненно, как и всегда. Голова его беспомощно соскользнула с подушки, но он так же неподвижно смотрел в пространство. У Сары сжалось сердце от сострадания и жалости. Она села около Клода, приподняв его голову. Она никогда не была нежна с Клодом и он не требовал от нее нежности. Клод скоро заснул и, когда вернулась сиделка, Сара ушла в свою комнату.

Глава 11

После сильных душевных переживаний и нервного подъема наступает отрезвление и усталость. Так было с Юлианом и Сарой. В предыдущий вечер оба были почти счастливы, но на следующее утро повседневность вступила в свои права.

Хотя ничего не изменилось, но будущее казалось мрачным и счастье невозможным. Сара поняла, что совершила ошибку. Юлиан вспомнил, о своем подозрении, и прежние сомнения нахлынули на него с новой силой.

Среди деловых писем было одно письмо, полное резких упреков и недовольства по поводу процесса, проигранного по вине Юлиана, не во время отказавшегося от ведения дела. Он знал, что он заслуживал эти упреки и понял, что совершил непростительную оплошность.

Сидя в своем кабинете, просматривая письма и бумаги, Юлиан раздумывал над тем, что он сам безрассудно губил свою карьеру. Слова Колина оскорбляли его самолюбие. Юлиан мечтал о славе, и до сих пор упорно добивался успеха. Он хотел отдать себе отчет в своих поступках. Любовь к Саре и ревность к воображаемому сопернику, словно наваждение, мешали ему серьезно заняться работой. Ему казалось, что он попал в западню, из которой не было выхода.

Сердитый и недовольный собой, Юлиан достал какой-то трактат и углубился в чтение. Но через десять минут он пришел к убеждению, что эта попытка отвлечься была бесполезной. Он снова думал о Картоне. Было ли это возможно, что Сара…

Он отодвинул бумаги в сторону, встал и начал ходить по маленькой комнате. У него была необыкновенно легкая походка и, когда он ходил взад и вперед, его шаги были совершенно неслышными.

Колин посоветовал Доминику Гизу воздействовать на сына сильными средствами. Такое чувство, как ревность, могло отрезвить Юлиана. Если бы Колин знал, что старый Гиз с таким успехом выполнил его совет, он был бы в восторге. Старик только сообщил Колину, что резкая ссора с сыном привела к полному разрыву и всякая попытка к дальнейшим уговорам невозможна. Колин начал придумывать новые средства, чтобы образумить Юлиана.

В своем большом роскошном кабинете Колин обсуждал с Гизом и Пьером Баллайком этот вопрос. Баллайк внимательно слушал Колина. Он уважал Юлиана и восхищался его успехами. Он вспомнил о Юлиане, когда возник вопрос об этом деле, и выдвинул кандидатуру Юлиана на должность в Тунисе, переговорив предварительно с министром иностранных дел, который дал свое согласие назначить Юлиана. Когда Баллайк ушел и Колин остался со старым Гизом, Колин откровенно заметил.

— Год отсутствия необходим для него. Все устроится или вернее расстроится за такой срок! Юлиан не посмеет отказаться от такого блестящего предложения. В случае отказа, он погубит свою карьеру. Баллайк будет оскорблен, если Юлиан откажется. Мой дорогой друг, мы победим! Даже Юлиан не пожертвует карьерой и почетом ради любовной интриги.

Доминик Гиз ничего не ответил.

— Вы не согласны со мной? — спросил Колин.

Гиз сухо рассмеялся. При ярком дневном свете его лицо казалось прозрачно-бледным и усталым.

— Я не знаю, я рассказал вам о нашей ссоре. Я не узнаю моего сына, словно он стал другим. Я ничего не могу сказать, Колин, и не могу предвидеть его ответа.

Колин искоса посмотрел на него. Новая мысль мелькнула в его мозгу.

— Я думаю… я не знаю… — начал он, задумчиво поглаживая подбородок. — Как вы думаете мой друг, не лучше ли было бы обратиться непосредственно к ней и объяснить, что означает для Юлиана такая должность?

Его умные глаза были устремлены на лицо Гиза. Он заметил выражение презрения, появившееся на лице старика, и знал какой последует вопрос.

— Обратиться, к кому?

Колин усмехнулся:

— Ну, конечно, к виновнице всей истории. Вы не знаете графиню Дезанж?

— Нет! — резко ответил Гиз.

— Это не может помешать вам прямо обратиться к ней и серьезно переговорить о создавшемся положении. Ведь речь идет о благополучии вашего сына.

Он следил за Гизом и увидел в его глазах выражение презрения и гнева.

‘Старый глупец’, — подумал он насмешливо, и спокойно продолжал вслух:

— Конечно, вы не упомянули бы о тех материальных потерях, которые Юлиан, уже понес из-за нее, но настаивали бы на том, какое важное значение имеет для Юлиана такая должность и сколько пользы он мог бы принести на этом поприще.

‘Он последует моему совету’, — с удовлетворением подумал он, когда прощался с Гизом.

Колин был рад в душе, что ему удалось уговорить старика. Поведение молодого человека, так быстро и блестяще добившегося успеха и так безрассудно рисковавшего своей карьерой, огорчало Колина. При помощи старика он старался воздействовать на Юлиана и был убежден, что под влиянием отца Юлиан образумится. Когда он убедился, что Доминик Гиз был бессилен повлиять на сына, он придумал новое средство и настаивал на назначении Юлиана в Тунис. Баллайк обещал свое содействие и уладил этот вопрос.

*** * ***

Находясь под впечатлением разговора с Колиным, Доминик Гиз последовал за дворецким графини Дезанж, который повел его вверх по лестнице.

Гиз поспешил последовать совету Колина, но понял только теперь, как труден был предстоящий шаг. Он был убежден, что дело идет о спасении сына. До вчерашней ночи Юлиан еще никогда не ссорился с ним, и старый Гиз был поражен переменой, происшедшей с сыном. Устало поднимаясь по лестнице, он с гневом и печалью вспомнил о бурной ссоре.

Комната, в которую старик вошел, была залита солнцем. В саду пели птицы. Через открытые окна доносился аромат цветов. Гиз сел. Яркий свет, роскошь обстановки, все окружающее раздражало его. Его гнев против Сары возрос еще и оттого, что она жила в такой роскоши и богатстве.

Дверь открылась и Сара быстро вошла. Старик сразу догадался, что она ожидала увидеть Юлиана. Он поднялся со стула и холодно поклонился ей. Сара испытывала легкое смущение при виде незнакомого ей человека.

Глаза Гиза сверкнули. Он подумал с ненавистью: ‘Она знает цель моего прихода. Она испугана’.

В действительности же Сара разглядывала его с интересом, пораженная его сходством с Юлианом.

Когда Сара заговорила, она выразила свою радость, что ей удалось, наконец, познакомиться с отцом Юлиана.

— Я пришел к вам, чтобы поговорить о моем сыне, — ледяным тоном возразил Гиз.

Последовала маленькая пауза, а затем он продолжал тем же сухим тоном.

— Я пришел уговорить вас, чтобы вы перестали встречаться с Юлианом. Он слишком слабоволен и слишком влюблен, чтобы порвать с вами.

В первую минуту Саре показалось, что это кошмарный сон, а не действительность. Но она овладела собой и ответила:

— Я ничего не понимаю. Что вы хотите сказать, господин Гиз?

Старик громко расхохотался.

— Вы смеетесь надо мной, графиня.

Он остановился и облизнул сухие губы.

Сара повторила, пристально глядя на него.

— Я не понимаю вас, господин Гиз.

Гиз подошел ближе и остановился перед ней.

Даже в эту минуту, когда он хотел оскорбить и унизить ее, Сара испытывала чувство сострадания к старику. Руки его дрожали и он задыхался.

— Вы хотите сказать, — заговорил он, наконец, — что не знали о любви моего сына к вам. Он безумно любит вас, несмотря на то, что господин Картон пользуется вашей благосклонностью…

Он не хотел говорить этого, но роковые слова невольно сорвались с его уст. Он был вне себя, так как считал, что Сара обманывала его и ее поведение было притворством.

— Весь Париж знает, что Юлиан из-за вас губит свою карьеру. Вы виноваты в этом. Вчера он отказался от процесса, который был проигран по его вине. По вашему желанию, он несомненно откажется от блестящего назначения в Тунис. Я старик, графиня, но знаю жизнь. Я вижу, что вы губите его. Я не сомневаюсь, что вы не любите Юлиана. Его чувство к вам льстит вашему тщеславию и вам нравится, что вы имеете такую власть над ним…

— Я не хочу слушать вас, — прервала его Сара, стараясь говорить спокойно.

— Я не знаю, как вы смеете так разговаривать со мной! Я не желаю вас слушать.

Она повернулась, чтобы уйти, но Гиз резким движением схватил ее за руку.

— Нет, вы выслушаете меня! Вы губите карьеру моего сына из пустого тщеславия. Вы думаете, что я не знаю, как часто он бывает у вас!

Он задыхался. Его врожденное спокойствие и вежливость уступили место дикому гневу, туманящему его рассудок.

— Я знаю все, — продолжал он. — Я знаю, что вы Юлиана не любите, но вы поощряете его ухаживания, чтобы возбудить ревность в Картоне, который был вашим любовником еще до вашего замужества. Вы отняли у меня сына. Я потерял его в ту ночь, когда произошла наша первая ссора… из-за вас. Он ушел и не вернулся ко мне. Теперь вы помешаете ему уехать в Тунис, потому что вам льстит его поклонение и вам приятно его присутствие. Такие женщины, как вы, достойны презрения…

Он внезапно умолк, тяжело дыша. Наступило тягостное молчание.

В следующее мгновение Сара вышла из комнаты, даже не взглянув на Гиза. В вестибюле она знаком подозвала лакея и велела ему вывести старика, оскорбившего ее.

Глава 12

Сара вошла в свой будуар. Она была вне себя от гнева и обиды. Ее сердце сильно билось, она не замечала окружающего. Когда ее позвала леди Диана, она вздрогнула и чуть не вскрикнула от неожиданности.

— Что случилось? — спросила леди Диана. — Ты выглядишь больной. Клоду хуже или с тобой случилось какое-нибудь несчастье?

Сара с усилием овладела собой.

— Мне стало дурно на мгновение, — произнесла она шопотом.

Леди Диана пристально взглянула на нее. В ее глазах янтарного цвета светилось любопытство.

— Я велю Хэкки принести тебе стакан вина.

— Нет, не надо. Но не сердись, мама, я хочу остаться одна.

— Конечно, моя дорогая. Мне очень жаль, что ты себя плохо чувствуешь. Не лучше ли позвать Хэкки? Я пришлю ее к тебе.

Она вышла из комнаты, оставив после себя тонкий запах дорогих духов.

Сара все еще стояла на том же месте, прислонившись к стене и ухватившись рукой за книжную полку. В комнате все выглядело таким же, как полчаса тому назад, когда она ушла отсюда, но в ее жизни произошло что-то непоправимое.

Она вспомнила слова Доминика Гиза и дикая ярость пробуждалась в ней при мысли о незаслуженном оскорблении. Она сжала кулак и с такой силой ударила по краю книжной полки, что кровь показалась на пальцах. Казалось, физическая боль принесла ей облегчение.

Как она могла выслушать эти дикие обвинения… Как она позволила этому человеку, ослепленному ревностью и ненавистью, оскорблять себя… Ее лицо горело. Рыдания душили ее. Несправедливый гнев против Юлиана проснулся в ее душе. Если бы он не бывал у нее так часто, эта безобразная сцена не могла бы произойти.

Услыхав приближающиеся шаги, Сара внезапно почувствовала, что нуждается в одиночестве. Она никого не хотела видеть, даже Хэкки. Она хотела остаться одна, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Когда шаги раздались за дверью, она побежала в свою спальню и заперлась там.

Голос Хэкки раздался за запертой дверью.

— Мисс Сара — где вы?

Сара еле владела собой.

— Я хочу остаться одна, — произнесла она.

Но Хэкки постучала в дверь резко и продолжительно. Сара опустилась в кресло. Она сжала руки, вне себя от гнева, что ее не оставляли в покое.

— Мисс Сара, где вы, господину Дезанжу хуже. Мисс Capa!…

Внезапное чувство страха охватило Сару. В первое мгновение она не могла сдвинуться с места, потом она вскочила, подбежала к дверям и отперла их дрожащими пальцами.

Хэкки схватила ее за руку. — Ему хуже… послали за доктором…

Они вместе побежали по коридору, который казался Саре бесконечным, как в кошмарном сне.

Дверь в комнату Клода была закрыта, и. это еще больше испугало Сару. Войдя в комнату больного, ей сперва показалось, что ничего не произошло. Сиделка сообщила ей, что с больным случился удар и глубокий обморок.

Казалось, что Клод спал. Он лежал на боку с закрытыми глазами. Собака сидела у его ног на постели и внимательно глядела на больного. Все окна были широко открыты. В высоких вазах благоухали темно-красные розы. В голубеющем небе солнце клонилось к закату.

Бесшумно вошел Франсуа. За ним следовал доктор Лукан. Он кивком головы поздоровался с Сарой и подошел к больному, нагнувшись над ним. Когда доктор выпрямился, он встретился со взглядом Сары. Он наклонил голову, словно подтверждая этим свои опасения.

— Может быть еще несколько часов… Жизнь постепенно с каждой минутой покидает его…

Саре снова показалось, что она находится в кошмарном сне. Невидящими глазами она осмотрела роскошную комнату, на стены которой золотыми полосами падал свет заходившего солнца. Она взглянула на неподвижную фигуру больного, взволнованную Хэкки, опечаленную сиделку и мрачного Лукана.

Клод умирал. Его скоро не станет.

Лукан снова заговорил, пытаясь успокоить ее.

Она услышала слова: ‘безболезненно… ведь это к лучшему’…

Но ведь это была смерть.

Там за окнами кипела сверкающая жизнь яркого летнего дня.

Лукан подошел к Саре.

— Вы должны взять себя в руки. Не поддавайтесь отчаянию. Ведь этого следовало ожидать. Так будет лучше. Успокойтесь. Я приду позже, меня ждет другой больной…

Он неуклюже похлопал ее по плечу, подождал минутку и вышел. Она ничего не ответила.

Лукан быстро сбежал вниз по лестнице, больше думая о Саре, чем о Клоде. Доктор не ожидал, что это так тяжело отразится на Саре. Нельзя было сомневаться, что для Дезанжа смерть будет избавлением. Но оказалось, что смерть Клода была тяжелым ударом для Сары. Лукан пожал плечами. Странные существа — женщины. Сара, например, никогда не любила своего мужа, хотя относилась к нему во время его ужасной болезни с необычайным благородством. А теперь она была потрясена, когда узнала, что он умирает.

Сара сидела около постели больного. Франсуа стоял у окна. Сиделка и Хэкки находились в соседней комнате.

Сара держала в своих руках неподвижную холодную руку Клода. Внезапно она опустилась на колени около больного и нагнулась к нему.

Если бы он мог почувствовать, что она здесь, около него, что она не оставляла его одного! Если бы он мог услышать и понять ее перед смертью.

Она прижала свою щеку к его щеке и обвила рукой его голову.

— Я здесь, — шептала она, — Клод, я здесь.

Словно полузабытые сны, в ее душе проносились воспоминания.

Как он был ласков и добр к ней, каким он был веселым, откровенным и честным. ‘Дитя’ ‘Моя девочка’ называл он ее всегда. Только год тому назад, когда с ним случился первый удар, он сказал ей, с трудом выговаривая слова, ‘Сара, моя любимая, как ты благородна’. Это было в ту ночь, когда Клод плакал и она утешала его.

Она поднялась с колен и нагнулась над ним, обняв его.

— Я здесь у тебя, Клод, — шептала она, прижав голову Клода к своей груди и нежно гладя его лицо.

Он еще дышал, хрипло и тяжело, но дыхание становилось все более прерывистым и тихим.

Дверь отворилась и вошла леди Диана. Она была в темном дорожном костюме, с длинной вуалью вокруг маленькой шляпки. Ее ноздри затрепетали, когда она увидела Сару и Клода. Сара знала с детства этот признак, выражавший страх или отвращение.

Хэкки подошла к ней.

— Я не буду мешать Саре, — зашептала леди Диана. — Я уезжаю в имение Дезанж. М-р Картон отвезет меня туда в своем автомобиле. Мое присутствие здесь излишне, и я только буду мешать. Все это очень печально, но я ничем не могу помочь и не хочу быть лишней.

— Вам лучше уехать, миледи, — резко ответила Хэкки.

— Хэкки, вы объясните моей дочери причину моего отъезда.

Она с ужасом взглянула на Клода и прошептала еле слышно:

— Как она может…

Сделав легкую гримасу, которой хотела выразить свое горе, она вышла на цыпочках.

— Она ушла, — тихо сказала Хэкки и подошла к Саре.

— Я посижу около больного. Вы должны немного отдохнуть.

— Нет, я не могу отдыхать, дорогая Хэкки.

Собака подошла к Клоду и улеглась около его головы.

— Собака понимает, — сказала Хэкки. Слезы текли по ее лицу.

Внезапно Сара вскрикнула. Франсуа и сиделка подбежали к ней.

Клод неожиданно чуть приподнялся. Взглянув на Сару, он улыбнулся ей. Губы его шевелились, пальцы дрожали. Собака подняла голову, тихо скуля. Она замолкла, когда рука хозяина опустилась на ее голову.

В комнате царила глубокая, жуткая тишина.

Клод все еще смотрел на Сару широко открытыми, сияющими от радости глазами. Его лицо казалось помолодевшим и почти веселым. Он окинул взглядом комнату. Его глаза все еще сияли.

— Лето теперь, — произнес он ясно, и упал на подушки.

Хэкки подошла к Саре, обняла ее и прижала к своей груди.

— Его последнее лето, — сказала она, задыхаясь от слез.

— Вы должны уйти со мной, моя дорогая, вы должны уйти.

Глава 13

Целую неделю в большом доме царила необычная суета, которая всегда возникает после смерти одного из членов семьи. Приходили бесчисленные посетители, появились люди, приходившие по делам.

Роберт с возмужавшим, немного осунувшимся лицом принимал, стараясь разобраться в делах и справиться с той ответственностью, которая теперь лежала на нем.

Как и предвидел Лукан, Сара не выдержала потрясения и слегла. Лукан был поражен ее слабостью. Она не могла переутомиться, ухаживая за больным, и его смерть не должна была потрясти ее своей неожиданностью. Несмотря на это, она заболела.

Целыми днями Сара лежала неподвижно с горящими глазами и бледным лицом. Пульс ее был неровный. Только теперь на ней отозвались последние месяцы нервного напряжения и сказались последствия безобразной сцены с Домиником Гизом.

В первые дни после смерти Клода Сара была неестественно спокойна, словно забыв обо всем остальном. Затем воспоминания проснулись в ее душе и терзали ее, как ранящие острые шипы. Она поняла, что отчасти старик был прав в своих обвинениях. И Чарльз, и Юлиан любили ее и она из тщеславия поощряла их ухаживания. Теперь она стыдилась, что поступала таким образом. Она с тоской думала о Клоде и снова видела перед собой его сияющие глаза, слышала его слова, сорвавшиеся перед смертью с его уст, молчавших так долго.

Воспоминания о Клоде мучили ее.

Она видела только Роберта, доктора Лукана и Хэкки. Роберт испытывал тревогу при виде Сары, похудевшей и сильно изменившейся. Все было так ужасно: смерть бедного Клода, хлопоты и суета в связи с похоронами и утверждением завещания, болезнь Сюзетты…

— Возьми себя в руки, дорогая девочка, — говорил он ей печально и серьезно. — Ты себе не можешь представить, как мне тяжело одному. Смерть Клода, отсутствие сиделок и врачей, тишина и пустота в доме — все это так необычно, так ужасно. Теперь ты заболела, Сюзетта…

Затем он продолжал:

— Бедный Клод, какой он был добрый и благородный. Мне кажется совершенно невероятным, что Клод умер, веселый, жизнерадостный и честный Клод, тот Клод, каким он был до болезни. Ты знаешь, он никого не забыл в своем завещании, даже Дюкро — старого кучера. Между прочим, я забыл сказать тебе, что Франсуа просит разрешение привести сюда собаку. Она ничего не ест и Франсуа очень опечален этим.

— Да, пусть он приведет ее, Роберт.

Роберт вернулся, сам неся собачку на руках, и опустил ее на постель.

— Клод так любил ее, не правда ли?

Сара обняла собачку и прижала ее к себе.

— Да, Клод очень любил собаку. Он вообще обожал всех животных. Несмотря на то, что он был прекрасным спортсменом, он не любил охоты.

Малейшее воспоминание о Клоде отзывалось болью в ее душе.

Роберт мрачно взглянул на Сару, погладил собачку и ушел. Большой дом казался ему пустым и неуютным. Он не мог выдержать этого одиночества и отправился на прогулку. На улице он почувствовал несказанное облегчение и его настроение исправилось. Только теперь он вспомнил о наследстве, которое он получил после смерти Клода. Его радовало сознание, что Сара также была обеспечена и богата. Мир уже не казался ему таким мрачным, как полчаса тому назад.

Когда Роберт издали увидел Юлиана, он радостно позвал его.

— Вы плохо выглядите, — сказал он откровенно Юлиану.

Юлиан рассмеялся невеселым смехом.

После смерти Дезанжа Юлиан жил в настоящем аду. Все прежние сомнения и подозрения обуревали его с новой силой. Мысли о Саре терзали его. Хотя ничего не изменилось, он поражался своей наивности, что мог поверить ей, и ревность к Картону доводила его до бешенства. Насмешливые слова Колина, открытые обвинения его отца, сплетни в клубах, где разговоры прерывались на полуслове при его появлении, все нарушало покой его души, его веру в любимую женщину, веру, которая раньше была непоколебимой.

Внезапно услышал он о смерти Клода Дезанж. Сначала это известие не тронуло его, затем новая пугающая мысль мелькнула в его голове. Сара была свободна… Его охватило смятение. Затем наступила реакция.

До сих пор Юлиан никогда ясно не представлял себе своих отношений к Саре. До сих пор она не была свободна. Теперь ничего не связывало ее, и он мог открыто сказать ей о своей страсти. Ему больше не нужно было сдерживать своих настоящих чувств. Когда он думал о том, что снова увидит ее при новых обстоятельствах, он испытывал безмерную радость. Но мысль о Чарльзе омрачала его настроение и страх закрадывался в его душу. Он слышал, что Сара стала очень богатой и знал, что для него это было новым препятствием.

На следующий день после смерти Клода, его вызвали к министру иностранных дел. Юлиан отправился к нему, не подозревая о предложении, ожидающем его. Узнав о предстоящем назначении в Тунис, он был поражен. До сих пор он был настолько поглощен своей любовью, что забыл о своей карьере. Теперь он сразу понял, какие блестящие возможности ожидали его. Он согласился дать решительный ответ на следующей неделе и из министерства отправился в свой клуб, где жил после ссоры с отцом.

По дороге в клуб Юлиан встретил Колина. Адвокат внимательно взглянул на него. Юлиана забавляла его приветливость и скрытое любопытство. Он сухо поклонился ему.

— Вы наверно уже знаете, я думаю?

Колин задымил сигарой, улыбнулся насмешливо и сказал:

— А что вы решили?

Юлиан рассмеялся.

— У меня целая неделя впереди, в течение которой я могу обдумать предложение.

— Прекрасно, — воскликнул Колин, внимательно следя за Юлианом. В душе он был крайне недоволен, что Юлиану дали такой большой срок.

— Это назначение в Тунис имеет огромное значение для вашей карьеры.

— Я удивляюсь, каким образом мне предложили такой ответственный пост?

Колин не пожелал ответить на последний вопрос. Чтобы переменить разговор, он сказал.

— Вы слышали, что Клод Дезанж умер вчера. Смерть наступила неожиданно быстро.

Он не спускал глаз с лица Юлиана, но оно оставалось спокойным. Юлиан молчал. Колин быстро обдумывал создавшееся положение. Сара Дезанж была свободна теперь. Она была очень богата и в будущем могла оказаться блестящей партией. Но некоторое время ей придется вести тихий, замкнутый образ жизни, так как она была в трауре. Колин надеялся, что Юлиан разделял эту точку зрения и, казалось, Колин не ошибся.

Узнав, что Чарльз Картон покинул Париж, Юлиан согласился уехать в Тунис, но до этого он решил видеться с Сарой.

Однажды вечером, когда он возвращался в свой клуб, он встретил Роберта.

— У нас не весело, — жаловался Роберт, качая головой. — Сюзетта так потрясена…

— Она больна? — быстро прервал Юлиан.

— Да, она не совсем здорова. Она очень потрясена и чувствует себя плохо. Конечно, смерть бедного дяди Клода была тяжелым ударом, но смерть принесла ему избавление.

Когда Роберт начал расспрашивать Юлиана о его делах, Юлиан рассказывал ему о предстоящем назначении в Тунис.

— Это замечательно! — воскликнул Роберт. — Я рад за вас. Вы знаете, Гиз, когда здесь все уладится, я приеду повидаться с вами.

— Обязательно, — радостно согласился Юлиан, питавший как и все влюбленные, симпатию к родственникам любимого человека. — Обязательно. Я буду очень рад.

— Когда вы уезжаете?

— Думаю, что очень скоро. Роберт, хотите мне сделать одолжение. Скажите госпоже Дезанж о моем назначении и передайте ей, что я хотел бы поговорить с ней об этом и повидаться с ней перед отъездом.

— Конечно, я скажу ей. Но я не знаю, сможет ли она подняться с постели. Женщины такие странные. Когда они огорчены, они любят нежиться в постели. Это просто каприз, уверяю вас.

Он дружески попрощался с Юлианом и отправился домой, наслаждаясь прекрасным вечером и в душе гордясь своим новым положением. Его план ехать в Африку приводил его в восторг. Он был свободен и мог поступать, как ему было угодно. Он купил большую коробку шоколада для Сары и целую кипу новых журналов и поехал домой в таксомоторе.

Когда он отправился в комнату Сары, Хэкки встретила его на пороге.

— Она себя очень плохо чувствует, мистер Роберт, и вы будете мешать…

Роберт, шутя, обнял худую фигуру Хэкки, которая очень любила его.

— Моя драгоценная всемогущая Хэкки, пропустите меня. Я не помешаю ей. Я недолго пробуду здесь и скоро уйду. Но мне нужно ей сказать что-то очень важное.

— Ну, идите, — согласилась улыбающаяся Хэкки, — только не оставайтесь слишком долго и не утомляйте ее.

Роберт уселся на постели у ног Сары, рассыпал журналы на одеяле из оранжевого шелка и преподнес ей конфеты.

— А ну, угадай, Сюзетта, кого я встретил?

Сара улыбнулась ему, открыв усталые глаза.

— Ты не знаешь? Ну, я и так скажу тебе. Юлиана Гиза! Он собирается в скором времени уехать в Тунис и просил меня сообщить тебе об этом. Что ты скажешь, Сюзетта, если я поеду туда? Это будет замечательно. Скажи, тебе хуже? Ты больна? Я позвоню Хэкки.

Он вскочил.

Сара заговорила, наконец.

— Нет, не надо. Мне не хуже. Когда Юлиан Гиз уезжает?

— Разве я не сказал тебе. Очень скоро, моя дорогая. О, я чуть не забыл! Какая у меня скверная память! Он хочет повидаться с тобой до отъезда и просил разрешение побывать у тебя. Я сказал ему, что ты нездорова и вряд ли сумеешь принять его. Так что ты можешь не беспокоиться, если не хочешь видеть его.

— Я могу написать ему, — сказала Сара.

— Да, конечно, Сюзетта. Как тебе нравится мой план поехать к нему через некоторое время? Я могу поехать в октябре, если до тех пор улажу все дела. Я успею, как ты думаешь?

Сара машинально отвечала ему. В ее мозгу была лишь одна мысль: ‘Юлиан собирается уехать и надолго. Юлиан уедет и оставит ее’. Эта мысль несказанно огорчала ее.

Апатия, сковывавшая Сару в последние дни, сменилась волнением и печалью. И в этот вечер она поняла, что любит Юлиана.

Он уезжал, а она была свободна. Только теперь она подумала о том, что никакие узы уже не связывали ее, что все препятствия исчезли и она могла воспользоваться своей свободой.

Она села, опершись на мягкие подушки.

— Я напишу ему записку, а ты тотчас же отошлешь ее.

— Прекрасно. Ты хочешь повидаться с ним.

Он будет в восторге, он так хотел видеть тебя.

‘Приходите ко мне сегодня вечером, если вы можете. Я очень заинтересована новостью, которую Роберт сообщил мне.

Всех благ.

С.Д.’

Она запечатала письмо и передала его Роберту.

— Пришли мне Хэкки, пожалуйста. Хорошо?

Когда вошла Хэкки, Сара стояла перед большим зеркалом, она обернулась к Хэкки и сказала, улыбаясь.

— Я стою не совсем уверенно на ногах, но я не хочу больше лежать.

— Только не торопитесь, — заявила Хэкки решительно, — никогда не стоит торопиться. А то вы еще упадете в обморок и доктор Лукан будет очень недоволен вами.

Сара одевалась очень медленно. Когда она спускалась вниз по лестнице, неся собачку на руках, она встретила лакея, который доложил ей, что господин Гиз ждет ее в маленькой гостиной.

Внезапно ей пришла в голову глупая мысль — вернуться в свою спальню и передать Юлиану, что она не может принять его. Она остановилась в замешательстве и подумала: ‘Я влюблена и потому испытываю такое смущение’.

Когда она открыла дверь гостиной, сердце ее сильно билось.

Юлиан быстро подошел к ней, так что они встретились на пороге. Несколько минут они молча стояли друг против друга. Затем Юлиан безразличным ровным голосом поблагодарил ее за то, что она согласилась принять его.

Сара ответила любезно, но довольно холодно:

— О, не стоит благодарить меня.

Наступило молчание. Собака громко зевнула. Юлиан и Сара обратили все свое внимание на собаку, Сара приласкала ее и рассказала, как собака тосковала по любимому хозяину.

Потом, когда снова наступило тягостное молчание, Юлиан прервал его и заговорил, наконец.

— Как вам известно, я уезжаю в Тунис. Это блестящее назначение и, — он прямо взглянул на нее, — я принял его, потому что не могу оставаться здесь, видеться с вами и молчать о моем чувстве к вам. Сейчас еще не время открыто говорить о нем, хотя вы теперь свободны.

Он пристально глядел на нее. Его серые глаза сияли. Он смотрел на нее, словно навсегда желая запечатлеть ее образ, запомнить выражение ее лица, ее глаз, оттенок волос, изгиб ее губ, ослепительную белизну кожи, стройную фигуру в черном бархатном платье, в котором она казалась еще более тонкой и юной.

Она чувствовала на себе его взгляд и не могла поднять глаз. С некоторым усилием она подняла, наконец, опущенные веки и их взоры встретились. Они стояли друг против друга, словно зачарованные. Они молчали не в силах прервать очарование этой минуты. Сара снова опустила глаза и легкий румянец покрыл ее белое лицо и шею.

Юлиан, наконец, сказал, стараясь говорить спокойно:

— Сара, еще недавно, в тот памятный день…

Он не мог дальше говорить, выразить словами свою муку и сомнения. Его лицо дрогнуло.

Она ответила тихо, почти неслышно:

— Я знаю… но в тот день я не была уверена в себе. Лишь вечером, когда вы пришли, я поняла, что не могу больше притворяться и скрывать мое ъчувство.

Словно вешняя вода, бурным разливом затопляющая лед, в нем вспыхнула безмерная радость.

— А я думал, что вашим избранником был Картон, — торжествуя, воскликнул он.

Сара с мольбой протянула руки.

— Пожалуйста, не продолжайте. Я уже сказала вам правду, Чарльз ушел навсегда. Когда-нибудь я расскажу вам, но пока забудем о нем.

Она печально, но смело взглянула на него. Он обнял ее, забыв все на свете. Он слышал ее слова, но только потом понял их смысл. Разве что-нибудь имело для них значение, кроме их обоюдной любви?

— Это была ложь, — прошептал он чуть слышно.

Его губы коснулись ее шелковистых надушенных волос.

— Подними голову, дорогая.

Она подняла голову. Он наклонился к ней и их губы слились в страстном поцелуе. Для них обоих этот момент был прекрасным сном, воплощением мечты, дивным экстазом. У обоих сильно билось сердце, опаленное пламенем страсти.

Когда он выпустил ее из своих объятий, они сели рядом. Он держал ее руку в своих и оба молчали. Он сжал ее руку и внезапным движением привлек ее к себе.

— Так мало времени у нас, — шептал он, целуя ее волосы, ее закрытые глаза, ее шею, — я уезжаю так скоро. Скажи мне, что ты любишь меня, ты моя душа, моя жизнь.

— Я люблю тебя, дорогой, я люблю.

Он был так безмерно счастлив, что не находил слов. Он целовал ей руки, губы и ему казалось, что его сердце не выдержит нахлынувшей радости, безмерного счастия.

— Но когда ты убедилась, наконец, в своем чувстве?

Сколько нужно было задать важных вопросов!

— Мне кажется в тот вечер, когда ты выглядел таким усталым и печальным. Мне хотелось обнять и приласкать тебя.

— Я знал, что так будет. Я знал с самого начала. Скажи еще раз, что это правда.

— Это правда, любимый.

— Это так важно, так много значит для меня. Словно освобождение после долгой неволи, словно награда после долгих мучений.

— Любимый, — она провела пальцем по его красиво очерченным губам, — любимый, ты должен быть счастлив.

Ее тихие слова будили в нем страсть и туманили рассудок.

— Разве я не счастлив?

Он поднял ее голову и начал целовать ее пламенно и нежно. Она прижалась к нему и заглянула ему в глаза:

— Слушай, я люблю тебя, я отдала бы жизнь за тебя.

Вся страсть, на которую она была способна, проснулась в ней с неизведанной силой. Она обвила его шею руками и целовала его все снова и снова. Ее волосы растрепались и рассыпались душистой волной.

Он прижал лицо к ее мягким волосам.

— С первой минуты, как я увидел тебя, я мечтал о том, чтобы поцеловать твои волосы. С первого мгновения, глядя на тебя, я думал: ‘Такую женщину я мог бы полюбить, и сделать своей женой’.

Он умолк на этом слове. Наступила маленькая пауза.

— О, моя дорогая, — прошептал он, прижимая ее руку к своей груди, так что она почувствовала сильное биение его сердца, — когда же, когда?

Глаза Сары встретились с его глазами, выражавшими страстную мольбу.

— После твоего возвращения. Или… или я приеду к тебе, если ты там останешься больше года.

— Целый год, — в его голосе прозвучало горькое разочарование.

Сара вздохнула:

— Любимый, я знаю, я чувствую, как тяжело провести год в разлуке. Но здесь меня удерживают дела, которые нужно уладить и… память о Клоде. Я многим обязана ему, Юлиан, ты не должен огорчаться. Разлука неизбежна. Ты сам говорил мне, что из-за меня забыл о своей карьере. Я не хочу мешать тебе, я хочу, чтобы ты стал знаменитым. Через год ты добьешься славы и через год мы будем женаты.

— Если я до тех пор не умру от тоски по тебе.

— Юлиан, мне тяжело, но я не жалуюсь.

— Потому, что ты не любишь так сильно, как я!

Она взглянула на него. Ее глаза сверкали.

— Как ты можешь так говорить! Возьми свои слова обратно! Я люблю тебя больше жизни. Разве ты не знаешь этого, Юлиан?

Ее губы нежно коснулись его уст. Она прижала голову Юлиана к своей груди.

— Я люблю тебя. Я была жестокой и не понимала своего чувства, но теперь, Юлиан, моя жизнь принадлежит тебе и для меня никто больше не существует в мире, кроме тебя.

Тронутый ее нежной лаской, он обнял ее и еще крепче прижал к себе.

— Ты — моя судьба, — промолвил он.

Оставив Сару, Юлиан отправился в свою квартиру, где до сих пор жил с отцом.

Он рассказал Саре о своей ссоре со стариком, не объяснив причины. Слушая Юлиана, Сара догадалась обо всем, но решила не рассказывать ему о посещении Доминика Гиза. Она была так счастлива теперь, что забыла о прежних волнениях и обидах. Кроме того она не хотела быть причиной раздора между Юлианом и его отцом и надеялась, что между ними наступит примирение. Все же она не хотела встречаться со стариком, хотя простила ему.

Когда Юлиан вернулся домой, квартира показалась ему пустой и неуютной. Он позвал Рамона. Раздались шаркающие шаги, затем смолкли и на пороге показался старик Гиз.

— Здравствуй, отец, я хочу сообщить тебе новость, — сказал Юлиан.

Отец не ответил. Он вошел в комнату, оставив дверь открытой. Юлиан подошел к двери и закрыл ее.

— Министр иностранных дел предложил мне должность, в Тунисе. Я принял ее.

Старый Гиз беспомощно снял монокль и сказал сдавленным голосом.

— Неужели?

Юлиан подошел к нему и обнял его за плечи, Уже много лет он не был так ласков с отцом.

— Да, это так, — сказал Юлиан с добродушной насмешкой, — и я знаю, что ты очень рад.

Отец не ответил, и Юлиан только теперь заметил, что старик очень побледнел и осунулся.

С искренним раскаянием он тихо воскликнул:

— Отец!

Гиз заговорил, наконец, с трудом сдерживая волнение. Его голос дрожал:

— Поздравляю, Юлиан.

— Благодарю тебя, хотя твое поздравление не очень сердечно, отец, — с улыбкой сказал Юлиан.

Он подождал минутку, затем подошел к столику, где стоял ящик с папиросами, и добавил озабоченно.

— Я надеюсь, ты не был болен это время? Ты плохо выглядишь.

За его спиной старый Гиз старался сдержать слезы, душившие его, но он был слишком горд, чтобы показать сыну свое душевное состояние.

После некоторого молчания он с усилием произнес:

— Благодарю тебя, но я совершенно здоров. Знает ли Колин о твоем решении?

— Никто, кроме тебя, еще ничего не знает, — начал Юлиан и смущенно замолк, вспомнив о Саре.

Он снова подошел к отцу и остановился около него, закуривая папиросу.

— И еще одной особы, которой известны все мои планы, — смущенно продолжал он. — Я хочу еще кое-что сообщить тебе.

Отец взглянул на него. В его глазах была не то мольба, не то угроза.

— О ком ты говоришь?

Он говорил медленно, с трудом, но Юлиан не заметил этого.

— Я говорю о графине Дезанж. Она согласилась стать моей женой.

Он опустил взор, не решаясь взглянуть на отца. Когда Юлиан посмотрел на старика, лицо молодого Гиза сияло от гордости и счастия, в то время, как старик подошел к окну, чтоб сын не заметил выражения его лица. Повернувшись к Юлиану спиной и держась неестественно прямо, отец сухо произнес: — Прими вторично мои поздравления.

— Благодарю.

Наступило неловкое молчание. Юлиан, погруженный в свои мысли, все же обратил внимание на странное поведение отца и испытал легкое раздражение против него, поняв чутьем враждебное настроение старика. Он с улыбкой посмотрел на отца.

— Я хочу предложить тебе пообедать со мной где-нибудь и отпраздновать этот радостный для меня день.

Старик, разглядывавший какую-то бумагу, не обернулся к нему.

— Нет, благодарю тебя, Юлиан.

Юлиан испытал невыразимое облегчение, когда появился Рамон, прервав наступившее молчание. Он издал громкое восклицание, когда увидел своего ‘маленького господина’, как он называл Юлиана.

— О, господин Юлиан, а я не знал о вашем приходе.

Юлиан вскочил с кресла, на котором сидел.

— У меня важные новости, Рамон. Меня посылают в Африку через неделю.

— Для чего, господин Юлиан? — с выражением ужаса на лице спросил Рамон.

— Воевать с туземцами и охотиться на львов, — рассмеялся Юлиан.

Рамон был в восторге от его шутки. Он засиял. Юлиан подошел к нему и положил руку на его плечо.

— Но есть еще одна новость и очень важная к тому же. Рамон, самая прекрасная женщина в мире согласилась выйти за меня замуж.

— Когда? — восторженно воскликнул Рамон.

— Через год, старый друг.

— Это замечательно. Неужели это возможно, — радовался Рамон. Он ушел, сияя.

Юлиан взглянул на отца, который сидел, не двигаясь. Он состроил мальчишескую гримасу и пошел в свою спальню.

Когда Юлиан вышел из комнаты, старый Гиз опустил бумагу, которую он изучал все время. Слезы высохли на его глазах, горевших мрачной ненавистью.

Так вот, чем все это кончилось! Юлиан женится на этой женщине. Она была богатой и красивой. Гиз был уверен, что она ненавидела его также, как он ее. И она победила! Он вспомнил оскорбительные слова, которые наговорил ей, Ненависть и гнев наполняли его душу. Она ничего не сказала Юлиану и конечно ничего не скажет ему. Юлиан был потерян для него навсегда. Эта женщина овладела им всецело. Доминик Гиз оказался побежденным. Если бы он знал тогда, что несчастный Дезанж был при смерти! Он умер в тот же день. О, да, она отомстит ему теперь за нанесенное оскорбление. Будущее Юлиана, которое составляло его гордость и радость, зависело теперь от каприза этой женщины. Он ничем не мог помешать женитьбе сына и каждую минуту она могла все рассказать Юлиану. Его любовь к сыну, огромная и эгоистичная, перешла в дикую ревность. Он сидел неподвижно, представляя себе свое одинокое будущее, и невыразимые страдания терзали его. Если это было возможно — его ненависть к Саре еще возросла, потому что она в любую минуту могла предать его и тогда разрыв с сыном был неизбежен. Женщина победила и торжествовала, радуясь своей победе над ним. С самого начала она была угрозой его счастью и теперь все его самые худшие опасения оправдались. Всякая попытка уговорить Юлиана, открыть ему глаза была бесполезной. Он поссорился с отцом и покинул его, когда тот посмел заговорить о Саре. Старый Гиз ужасался при мысли, что Сара может рассказать Юлиану о его посещении.

Он слышал, как Юлиан насвистывал в своей комнате, и знакомый мотив напомнил ему прошлое. Он еще глубже опустился в кресло и видения прошлого пронеслись перед его глазами. В его душе был хаос диких чувств и разноречивых мыслей.

Он вспомнил, как Юлиан насвистывал этот мотив, когда еще был ребенком, ему казалось, что он снова чувствует теплую руку мальчика в своей, видит его сияющие глаза, слышит его радостный голос.

Вошел Юлиан. Он переоделся и был в прекрасном настроении и весело болтал с отцом, который был очень молчалив.

Явился Рамон с бутылкой шампанского.

Юлиан провел вечер дома. Спать они легли поздно.

Гиз пожелал сыну спокойной ночи, проводив его до его спальни.

— Здесь все в порядке, — сказал он, заглянув в комнату сына.

— Да, конечно, — ответил Юлиан, тронутый вниманием отца.

Ему хотелось сказать старику какое-нибудь ласковое слово, загладить навсегда воспоминание об их ссоре, но это было ужасно трудно, наконец, он сказал:

— Я надеюсь, что… между нами все по-прежнему?

Старик резко кивнул головой.

— Да, да, спокойной ночи, мой мальчик.

Оба не находили нужных слов и оба были рады остаться наедине.

Юлиан сел на свою кровать и закурил папиросу.

— Бедный старик. Он такой, как всегда, но все-таки.

Он медленно выпускал кольца дыма.

Странно, какими чуждыми они стали друг для друга. Есть пещи, которые не забываются и которые нельзя простить. Даже теперь, несмотря на его любовь к отцу, в нем проснулось неприятное чувство, когда он вспомнил об их ссоре.

Глава 15

Письмо, в котором Сара сообщала матери, что она решила выйти замуж за Юлиана, уезжавшего в ближайшие дни в Африку, пришло в Дезанж поздно днем. Леди Диана, приехавшая в Дезанж с целой свитой друзей, в числе которых был Чарльз Картон, находилась в одной из гостиных, где был подан чай.

Сара писала о своем желании, чтобы помолвка оставалась тайной по крайней мере на несколько месяцев и сообщала, что перед отъездом Юлиана она приедет с ним на один день в Дезанж, если леди Диана останется там до тех пор.

Неожиданное известие поразило леди Диану. В душе она испытывала неясное недовольство и даже ревность. Она привыкла к успеху и поклонению и, как все красивые женщины в ее возрасте, не хотела примириться с мыслью, что и другие женщины могли пользоваться успехом, хотя она не хотела сознаться себе в своем настоящем чувстве.

Письмом дочери леди Диана осталась недовольна. Мысль о том, что Юлиан любит Сару и что она будет счастлива с ним, не только не радовала ее, а наоборот, была ей неприятна. Эгоистка — она прежде всего думала о себе. Во всяком случае Чарльз совершенно свободен теперь.

За последние дни она заметила в нем какое-то скрытое беспокойство. Сара просила ее хранить молчание, но разве она могла не сказать Чарльзу. Леди Диана знала, что доставит ему этим неприятность, и она не хотела щадить его.

Она знаком подозвала Чарльза, сидевшего также на террасе.

— Идемте погуляем!

Он принес ее чудесный японский зонтик и последовал за ней. Спустившись по каменным ступенькам террасы, они направились к оранжереям. Большое фиговое дерево росло около белого здания оранжереи с красной крышей и высокими окнами. За стеклом росли тропические растения и апельсиновые деревья со спелыми золотистыми плодами.

Леди Диана села на каменную скамейку под тенью дерева.

— Чарльз, угадайте новость!

— Вы уплатили все ваши долги?

— Чудес не бывает. Будьте более остроумны и не так оптимистичны.

Он весело взглянул на нее.

— Вы влюблены, но это тоже было бы чудом, неправда ли?

— Вы сегодня в плохом настроении, Чарльз. Вы сдаетесь?

— Да.

— Прекрасно, мой друг. Вы никогда бы не догадались. Сара собирается выйти замуж за Юлиана Гиза.

Она с любопытством следила за ним, со злорадством ожидая какое впечатление произведут ее слова. Но к ее великому разочарованию он пристально глядел на нее, словно не замечая окружающего.

— Проснитесь, Чарльз! — шутливо толкнула она его зонтиком.

Чарльз продолжал молчать. Леди Диана начала раздражаться.

— Не будьте глупцом, Чарльз, — резко сказала она. — Не разыгрывайте предо мной роль обманутого и покинутого любовника. Я слишком хорошо знаю вас, мой легкомысленный друг, и уверена, что вы скоро утешитесь.

Он молча кивнул головой и встал, отвернувшись от нее. Его стройная фигура в изящном белом костюме ясно выделялась на синем фоне неба.

— Вот так новость, неправда ли? — заговорил он, наконец, причем его голос звучал очень странно.

— Я знала, что вы будете рады услышать это. Только никому не говорите о помолвке Сары.

Чарльз рассмеялся коротким неприятным смехом. Леди Диана рассердилась. Ее раздражало глупое поведение Чарльза. Она встала и взяла его под руку, заглянула ему в лицо и испугалась, увидев его выражение. Казалось, он задыхался. Лицо его посерело, он кусал губы. Внезапно он обернулся, оттолкнул ее и быстро ушел.

— Чарльз, — позвала она резко.

Он не оглянулся. Она была вне себя от гнева.

Глупец! Неужели его чувство было серьезным? Когда-то он любил леди Диану и она знала, что он всегда возвращался к ней. А теперь… Она не могла предполагать, что ее слова произведут такое впечатление.

Только теперь Чарльз понял, как сильно он любил Сару. С тех пор, как он не видел ее, он начал тосковать по ней. Без Сары все казалось ему пустым и неинтересным. Он старался забыться, не думать о ней, но одна мысль не оставляла его… Она была свободна… И она любила его когда-то. Он вспоминал прошлое и говорил себе: ‘Настоящая любовь не умирает’.

Добродетельные женщины недоступны до замужества и Чарльз мечтал теперь жениться на Саре. Он думал о ней, как о своей будущей жене, и не мог себе представить дальнейшую жизнь без Сары.

‘Новость’ леди Дианы поразила его, словно удар грома, и возбудила в нем дикую ревность. В первое мгновение он в слепом бешенстве был готов задушить леди Диану. Мысль о том, что Сара принадлежит другому — этому спокойному, надменному Гизу, — пробуждала в нем жажду убийства.

— Боже мой! — пробормотал он.

Остановившись на краю дорожки, — до сих пор он шел, почти бежал, сам не сознавая куда направляется — Чарльз глубоко вдохнул воздух. Холодный пот выступил у него на лбу. Он кусал губы, прижимая руки к сильно бьющемуся сердцу, грозившему разорваться. Ноги под ним подогнулись и он упал на колени, лицо стало серым. У него еще хватило сил достать маленькую скляночку с белым порошком. Он сломал склянку и начал вдыхать сильный запах порошка. Боль немного утихла.

Долго лежал он на траве, закрыв лицо руками, и плакал.

Глава 16

После сильных душевных мук и дикого гнева наступает реакция и недолгое успокоение. В течение следующей недели, после двух дней моральных терзаний и двух ночей бессонницы, Чарльз немного успокоился и пришел в себя. Он уже более хладнокровно думал о предстоящем браке Сары с Юлианом. Он чувствовал себя, словно после тяжкой болезни и удивлялся собственному безумию. Он уехал из замка в тот день, когда приехала Сара, и переселился в маленькую гостиницу, находившуюся в пяти милях от имения. Он не хотел видеть Сару, но не мог пересилить себя и поехал к ней в гости на следующий день после ее приезда.

Сара издала легкое восклицание, когда увидела его.

— Как вы плохо выглядите!

— У меня был сердечный припадок, — объяснил он, улыбаясь, и сел около нее.

— До сих пор я не уезжал отсюда, чтобы не оставлять леди Диану одну.

— Очень любезно с вашей стороны так заботиться о ней.

— Но теперь я уезжаю. Между прочим все ваши друзья покидают вас.

Я слышал, что Гиз уезжает на следующей неделе?

Сара покраснела.

— Да. Такое назначение — большая честь для него, неправда ли?

— Конечно, Гиз очень способный человек.

Он следил за ней, прищурив горящие глаза. Дикий, необузданный гнев снова просыпался в нем при мысли, что Гиз женится на Саре, что она будет принадлежать Юлиану.

Словно издалека, он слышал голос Сары и с усилием спросил, действительно ли Юлиан уезжает так скоро.

— Да, я думаю, — ответила Сара задумчиво.

Неужели она не подозревала, что ему все известно, неужели она считала его таким глупцом?

— Сколько времени он пробудет в отсутствии? — спросил Чарльз тем же глухим апатичным голосом.

— Вероятно, год. Роберт собирается поехать навестить его.

— Роберт поедет сам или вы поедете с ним? — мягко спросил Чарльз.

— Нет, — ответила Сара, — я пока не поеду.

— Пока!..

Конечно, она поедет к нему в Тунис и они будут любить друг друга. Там под южным небом их ждало счастье, золотой сон любви.

Чарльз простился и уехал в гостиницу. С бешенством он думал о том, что Юлиан и Сара будут вместе, что они будут принадлежать друг другу. Все это лето она флиртовала с ним, терпела его ухаживания, но в глубине души она все время любила этого гордого самоуверенного молодого человека. Чарльз вспомнил о тех поцелуях, которые она некогда дарила ему. Она любила его когда-то, а теперь…

До утра Чарльз пролежал на мокрой траве под деревом в гостиничном саду. Он устал от моральных страданий, даже ревность уже не терзала его с такой силой. Шатаясь, он отправился в свою комнату, бросился на кровать, не раздеваясь, и скоро уснул тяжелым беспокойным сном. Лакей разбудил его, принес ему кофе и с испугом взглянул на него.

— М-р Картон, вы больны? Может быть позвать доктора?

Чарльз усмехнулся:

— Ни один врач мне не поможет.

Он смертельно устал и отдыхал целый день, забыв о своем гневе и отчаянии. После продолжительного отдыха он почувствовал себя лучше и снова решил поехать к Саре. В этот раз он сумеет лучше владеть собой и не выдаст своих настоящих чувств.

Приказав подать автомобиль и вдев гвоздику в петлицу, Чарльз уехал в Дезанж. Он был одет, по обыкновению, с безупречным изяществом и ничего не выдавало его волнения, кроме неестественного блеска глаз.

Подъезжая к замку Дезанж, он увидел на дороге другой автомобиль, стоявший в тени деревьев. Чарльз остановил машину. Предполагая порчу машины, он готов был уже предложить свою помощь. В автомобиле сидело двое — Доминик Гиз и Колин. Чарльз знал обоих. Гиз встретил его холодно, но вежливо, Колин приветливо поздоровался с ним.

— Вот и вы, мой друг! Вы приехали попрощаться с нашим путешественником?

— Юлиан уезжает сегодня? — спросил Чарльз.

— Мы ожидаем его. Он отправился пешком через парк.

Конечно, Юлиан отправился через парк в замок, где его ждала Сара.

Она была теперь с ним!.. мелькнула быстрая, мысль.

Колин снова заговорил:

— Вы выглядите усталым, мой друг.

— Вы находите? — усмехнулся Чарльз рассеяно.

Колин указал взглядом на Гиза, который сидел неподвижно и, казалось, совершенно не замечал окружающего.

— Он очень расстроен, — прошептал Колин.

Выйдя из своего автомобиля, Колин подошел к Чарльзу, чтобы поболтать.

— Для него разлука с сыном — тяжелый удар. Он обожает Юлиана.

— А Юлиан обожает кого-то другого, неправда ли? — небрежно заметил Чарльз.

Старик Гиз услыхал его насмешливое замечание. Он взглянул на Чарльза с открытой неприязнью, почти с ненавистью. Чарльз же, разговаривая с Колиным, с любопытством следил за Гизом.

На залитой солнцем дороге было очень жарко даже тень большого вяза, у которого они остановились, не давала прохлады. Словно белая лента, шоссе уходило вдаль. Чарльз устало взглянул на дорогу. Ему на мгновение показалось, что все закружилось вокруг него в диком вихре, как будто он терял почву под ногами и не мог удержаться от падения в бездонную пропасть. Колин рассказывал ему какой-то веселый анекдот и весело смеялся. Чарльз пришел в себя и взглянул на красное добродушное лицо знаменитого адвоката. Старый Гиз все так же неподвижно и надменно сидел в своем автомобиле. Чарльз в душе удивился, что могло связывать этих двух непохожих людей.

Время проходило.

— Юлиан немного задержался, — весело заметил Колин. — Хорошо, что у нас много времени. Пароход уходит поздно ночью.

— Вы обедаете в городе? — вежливо спросил Чарльз.

— Да, мы обедаем втроем. Прощальный обед, понимаете? В честь Юлиана уже состоялся банкет, на котором были представители от министерства иностранных дел. Просто удивительно, какой он пользуется популярностью и успехом у женщин.

Его маленькие глазки весело сверкнули.

— Я не знаком с графиней Дезанж — продолжал Колин. — Вы не знаете, Картон, чем Юлиан пленился?

Взгляд Чарльза был устремлен вдаль.

— Я думаю, что ему будет очень полезно провести некоторое время в Тунисе, — ответил он.

Насмешливая улыбка появилась на умном и хитром лице Колина. Так вот в чем дело! Чарльз ревновал Сару к Юлиану. Колин до сих пор не знал, что Юлиан был помолвлен с Сарой, но поведение Чарльза доказывало ему, что он не ошибся в своих предположениях.

С некоторым злорадством он взглянул на Чарльза:

— Разлука не будет продолжаться слишком долго. Они любят друг друга и оба молоды. Никто не станет осуждать их, если они не будут откладывать свадьбу. Ведь можно считать, что муж ее умер для жизни еще несколько лет тому назад.

Скрипнула железная калитка и появился Юлиан, несший небольшой чемоданчик. Не заметив Чарльза, он прямо направился к отцу.

— Мне очень жаль, что я заставил вас ждать, — сказал он.

Несмотря на свой расстроенный вид, лицо его сияло.

— Хорошо, что вы приехали этой дорогой. Другой путь испорчен и его починяют. Мой автомобиль испортился. Тебе придется прислать человека за моей машиной и отвести ее в гараж для починки.

Колин позвал его и он только сейчас заметил Чарльза.

— Как вы поживаете, Картон? — вежливо спросил он.

Чарльз поздоровался с ним.

— Вы уезжаете, я слышу?

— Да, сегодня ночью.

Юлиан положил свой чемодан в автомобиль и начал одевать перчатки.

Картон продолжал:

— Я завидую вам. У вас такая интересная работа. Между прочим, я чуть не забыл. Я должен поздравить вас.

Взгляды обоих мужчин встретились. Взгляд Юлиана был холодный и спокойный, взгляд Чарльза — вызывающий.

— Благодарю вас, — спокойно ответил Юлиан.

— Это тайна, неправда ли? — спросил Чарльз.

— Что именно? — резко спросил Юлиан.

Чарльз рассмеялся:

— О, я не хочу быть нескромным.

Пустив машину в ход, он скоро скрылся из виду.

Юлиан сел у руля и посмотрел вслед удалявшемуся автомобилю. Он был уверен, что Сара никого не примет сегодня, даже Картона.

Он все еще видел ее бледное, залитое слезами лицо, вспоминал об их последнем поцелуе. Вчера в это время он приехал к ней в замок Дезанж, а теперь он покидал ее. Как сон пролетели последние недели, они так часто говорили о предстоящей разлуке, но в душе им казалось, что час разлуки никогда не настанет. И вот, этот час настал!

Юлиан глубоко вздохнул и пустил в ход автомобиль. Машина быстро понеслась вперед. С болью сердечной Юлиан вспомнил часы, проведенные вместе, сладость поцелуев, полное забвение всего остального, кроме их страстной и нежной любви. Как долго продлится разлука, когда они снова будут принадлежать друг другу навсегда?

Колин громко позвал его.

— Юлиан, вы забыли ваш портфель с бумагами.

Он рассмеялся, Когда Юлиан быстро повернул автомобиль, даже Доминик Гиз печально улыбнулся.

— Я пойду в замок через парк, — сказал Юлиан.

Он остановил автомобиль под тем же вязом, спрыгнул на землю и быстро удалился. Колин и Гиз прислушивались к его шагам, затихшим в отдалении.

— Мы можем подождать. Здесь хорошо и прохладно, — заметил Колин, зевая.

Гиз очень устал. Последние недели были для него сплошным страданием. Он рассеяно согласился с Колиным. День разлуки с сыном казался ему кошмарным сном. Она ничего не рассказала Юлиану, а теперь она уже ничего не успеет сказать ему.

Выйдя из автомобиля, они медленно направились в парк. Замок виднелся между деревьями. Гиз увидел большую террасу с навесом, широко открытые окна, лужайки снежно зеленой травой, пестрые клумбы цветов, площадку для тенниса под тенью густых каштанов. В парке было очень прохладно и тихо. Казалось, все спало вокруг под ярким светом солнца.

Колин с громким восклицанием восторга оглянулся кругом. Старый Гиз молчал, погруженный в свои тягостные мысли.

Глава 17

Чарльз не встретил ни одного лакея. Остановив автомобиль близ самого здания, он вошел в замок через террасу. На пороге прохладной гостиной, где воздух был напоен запахом цветов, он остановился. Сара лежала на диване. Она не спала и не рыдала, но слезы беспрерывно катились из ее глаз и падали на руки.

Чарльз вздрогнул, пораженный ее горем и беспомощностью. Он бесшумно подошел к дивану и прежде, чем Сара успела крикнуть, он обнял ее и прижал к себе с такой силой, что она не могла сопротивляться. Ее беспомощность еще больше разжигала его страсть, мутившую разум и горевшую в его крови.

— Вы думали, что избавились от меня, — прошептал он, низко склонившись лицом к ее лицу. — Вы думали, что можете безнаказанно играть мной. Я мог кое-что рассказать Гизу, неправда ли, но я жалел вас, несмотря на то, что вы были жестоки ко мне. Вы не доверяли мне, вы даже скрыли от меня, что вы помолвлены, но нам не удалось обмануть меня.

Он рассмеялся, почти задыхаясь. Сара побледнела. Она ненавидела ею. Его прикосновение вызнало в ней отвращение и бешенство, но она была бессильна и не могла вырваться из его объятий, сжимавших ее, словно железные тиски.

Внезапно он перестал смеяться.

— Сара, Сара, — прошептал он, — я хочу что бы вы были моей. Разве вы забыли о тех поцелуях! Все эти месяцы я ждал и надеялся, и вы не оттолкнули меня. Это было лишь игрой, но вы сами не верили, что мы можем остаться только друзьями после того, что было когда-то. Вы помните наши поцелуи, тогда вы еще любили меня. Но вы поцелуете меня теперь…

Сара ответила гневным шепотом:

— Нет, я лучше умру.

— Вы думаете о поцелуях Юлиана?

Вы рассказали ему о нашей прежней любви?

Ее глаза сверкнули:

— Вы — подлец!

— И несмотря на это, вы все же когда-то любили меня. Вы забыли, Сюзетта! Вы поцелуете меня снова и тогда я уйду!

— Я уже сказала вам, что лучше умру, чем поцелую вас. Я презираю вас.

— Не будьте такой пылкой! Вы ненавидите меня. Может быть и моя любовь к вам сейчас ни что иное, как ненависть, ненависть за то, что вы оскорбляете меня. Может быть, я хочу отомстить вам за паши оскорбления. Вам безразлично — люблю ли я вас или ненавижу? Но я схожу с ума по вас, я не могу жить без тебя, Сюзетта, и ты будешь принадлежать мне!

Он нагнулся над ней и поцеловал ее в губы.

Юлиан, вошедший неслышно через открытые двери террасы, сразу охватил эту картину, сердце его замерло, затем забилось с бешенной силой. Он хотел крикнуть, но не мог. Он знал, что сейчас в следующее же мгновение, убьет Чарльза. Он протянул руку, словно его пальцы уже обхватили горло Чарльза.

Сдавленный хрип вырвался из его горла, и Чарльз выпустил Сару из своих объятий.

Она ничего не услышала и лежала неподвижно с закрытыми глазами.

Чарльз поднялся навстречу Юлиану. Его лицо побледнело, глаза сверкали. Он рассмеялся тихо, почти беззвучно, и этот смех подействовал на Юлиана, точно удар.

Одним прыжком он очутился около Чарльза.

Услышав его движение, Сара открыла глаза. Она увидела лицо Юлиана, искаженное, неузнаваемое.

С громким криком она бросилась к обоим мужчинам.

Громкое дыхание, сдавленное проклятие, затем раздался прерывистый голос Чарльза.

— Все лето… она со мной… а теперь она и вы… глупец!..

Его голос пресекся от ненависти.

Саре казалось, что перед ее глазами проносились черные и багровые полосы, среди которых мелькало бледное, искаженное лицо Юлиана. Затем раздался глухой стук, глубокий вздох и Юлиан, покачнувшись, упал, ударившись головой о подножье мраморной колонны. Белый мрамор окрасился кровью.

Сара подбежала к нему, опустилась около него на колени и заглянула в безжизненное лицо Юлиана. Она подняла его красивую голову и прижала ее к своей груди. У него были такие мягкие блестящие волосы, которые она так любила. Неясная мысль мелькнула в ее мозгу: ‘Рана… кровь… нужно перевязку…’.

— Юлиан, — шептала она, — Юлиан.

Какая-то тень появилась над ней. Она подняла голову и отпрянула в ужасе. Сквозь черно-багровые полосы, мелькавшие перед ее глазами, она увидела лицо старого Гиза. Оно было неподвижно, словно застыло в ужасе. Он даже не остановился около Юлиана, а подошел к Картону и нагнулся над ним. Затем он вернулся к Саре.

— Картон умер, — сказал он беззвучно.

Стоя над ней, старик пристально глядел на нее. Затем он внезапно обернулся, подбежал к двери, запер ее и закрыл все ставни на окнах, так что в комнате воцарился полумрак. Он оттолкнул Сару от Юлиана, но она успела обвязать ему голову своим шелковым платком, который окрасился кровью. Гиз взял вазу с цветами, обмакнул свой носовой платок в воду и начал вытирать кровь на мраморном подножьи колонны, пока не осталось ни малейшего следа.

Тем же беззвучным голосом он заговорил:

— Вся его карьера, его жизнь… погибла… из-за вас…

Она старалась остановить его, поймать его руку, но он оттолкнул ее так, что она чуть не упала. Сквозь туман, окружавшей ее, она услыхала его беспощадные слова.

— Вот до чего вы довели его. Вот к чему привело ваше тщеславие, за которое поплатились оба, за которое поплатился Юлиан.

Он стоял над ней, подняв руку, словно для удара. Глаза его угрожающе смотрели на нее.

— Что вы можете сказать теперь?

Сара встала и взглянула на него, уничтоженная силой его обвинения. Он не спускал с нее глаз, гипнотизируя ее своей ненавистью.

— Должен ли Юлиан отвечать за это?

Сара прижала руки к сердцу.

— Я буду нести ответственность за все, ради моей любви, — сказала она.

Гиз нагнулся вперед, глядя ей в глаза, и произнес очень быстро.

— Время не терпит. Колин здесь. Я позову его. Мы можем увезти Юлиана. Никто не знает, что он вернулся, всем известно, что он уехал час тому назад. Никто не знает, кроме вас.

Наступила тишина. Пробили часы. Где-то вдали раздался звук проехавшей телеги.

— Я поняла, — сказала, наконец, Сара.

Гиз посмотрел на нее, затем спокойно отпер дверь и вышел из комнаты, оставив ее одну с Юлианом и Чарльзом.

А Чарльз был мертв. Когда то она любила его, когда-то, много лет назад, а теперь она погубила его ‘ради тщеславия’. Ее возлюбленный убил Чарльза. Юлиан был убийцей. Нет, нет, это невозможно! Юлиан, целовавший землю, по которой ступала ее нога. Только вчера в еловой роще он упал перед ней на колени…

Гиз быстро и бесшумно вернулся в сопровождении пожилого человека.

Колин вздрогнул при виде Чарльза и в ужасе облизнул пересохшие губы.

— Между графиней Дезанж и господином Картоном произошла борьба, — тихо произнес Гиз, — он упал на пол и умер. Юлиан уехал час тому назад.

Обернувшись к Колину, он резко спросил:

— Вы поняли?

— Да, да, — неслышно пробормотал Колин, — Я понял.

Нерешительно взглянув на Сару, Колин спросил:

— Вы здесь? Вы слышали? Вы согласны?

Гиз прервал его, приказав:

— Скорей!

Они нагнулись над Юлианом и подняли его. Он застонал. Сара вскрикнула.

— Боже мой, — прошептал Колин. — Гиз!

Но Гиз не слушал его. Задыхаясь, он подошел к двери, толкнул ее ногой и они оба вынесли Юлиана на террасу, а оттуда в парк. Парк был пуст. Они исчезли за поворотом тенистой дорожки. Скрипнула калитка, зашумел мотор автомобиля и его шум замер в отдалении.

Сара вернулась в гостиную и подошла к колонне. Мрамор был безупречно чист, ни единого пятнышка крови ни на камне, ни на ковре.

Взгляд ее упал на Чарльза. Вздрогнув, Сара подбежала к звонку и рванула его с такой силой, что шелковый шнур остался у нее в руках. Кто-то постучал в дверь. Она была заперта. Тревожный стук повторился.

Сара рассмеялась. Игра началась.

Снаружи постучали в закрытые ставни. Терраса наполнилась людьми:

— Войдите! Войдите! — крикнула Сара и показала вошедшим на неподвижную фигуру, лежавшую на полу.

— Он умер, — сказала она беззвучно. — Я убила его!

Часть вторая

Глава 1

Мнение света разделилось. Лишь немногие были на стороне Сары, и эти немногие были большей частью ее друзья, не оставившие ее в беде, остальные осуждали Сару.

В обществе и в прессе поднялся невообразимый хаос сплетен и перессудов. Некоторые газеты старались оправдать ее и находили, что это был поступок женщины, защищавшейся от наглого насилия.

Колин присоединился к этому мнению и поддерживал его, словно находил в этом некоторое утешение.

— Да, да, я придерживаюсь этого мнения, — лихорадочно говорил он.

Колин сильно похудел, осунулся и находился в постоянной тревоге. Жизнь стала для него адом. Он не знал на что решиться и готов был сознаться в правде, но боялся больше за себя самого, чем за Юлиана. Он проклинал старого Гиза за его предательство, но знал, что не мог выдать тайны. Он сам помог унести Юлиана и даже способствовал старику увезти Юлиана на яхте одного из своих друзей. В обществе никто не знал о помолвке Сары и подозрения не могли пасть на Юлиана. Он был в безопасности.

— Да, он спасен, — беспокойно говорил Колин Саре.

Вначале не все, однако, шло гладко. Лукан не хотел поверить случившемуся.

— Почему вы не послали за мной? — спросил он Сару, внимательно глядя на нее прищуренными глазами. — Почему? Вы могли протелефонировать мне и сказать, что Картон умер от разрыва сердца. Так и было наверно, и я мог бы замять дело, если бы вы во время вызвали меня.

Картон был очень болен. Малейшее потрясение было для него смертельным. Клянусь вам в этом.

Он напугал деревенского врача, маленького упрямого человека, гордившегося той ролью, которую ему пришлось сыграть в этом громком деле. Но недовольство знаменитого парижского специалиста, все же не произвело на него должного впечатления.

— Господин Лукан! При разрыве сердца на шее трупа не бывает синяков. Даже мы, скромные деревенские врачи, понимаем это. Следователь похвалил меня за мою проницательность. Яне могу давать ложных показаний, даже ради такой прекрасной особы. Я знаю, что у него был порок сердца и заявлю об этом на суде.

Было совершенно невозможно переубедить маленького самодовольного человека. И слуги подтверждали его показания. Лукан проклинал их. Он сразу оценил Колина и решил воспользоваться его помощью, хотя до сих пор Колин никогда не нравился ему. Они условились заранее о доводах, необходимых при защите: гнев оскорбленной женщины, серьезная болезнь Чарльза, сострадание к невольной виновнице сенсационного убийства.

Деволь, один из самых молодых и блестящих адвокатов, соперничающий с Юлианом в успехе, был приглашен ими для защиты. Деволь был очень умный и дельный. Саре он не понравился. Он слишком открыто восхищался ею и она неохотно говорила с ним. После ее полного признания в своей вине не оставалось почти никаких вопросов.

Во время предварительного ареста она жила в каком-то тумане, охваченная такой непобедимой апатией, что почти не испытывала страданий. Она уже не могла страдать, потрясение было слишком сильным. Никто не видел ее, кроме Хэкки и Габриэль де Клэв, которая по возможности часто видалась с ней.

Сенсация, вызванная смертью Чарльза, вскоре потеряла остроту. Роберт, как и большинство других, осуждавший Сару, приложил все старания, чтобы замять скандал. Он был главой дома и не мог простить Саре позор, который она причинила его имени. Он был у нее только единственный раз, когда потребовалось ее подпись на каких-то бумагах. Они встретились, как чужие: Роберта — надменно и мрачно, Сара — спокойно и безразлично. Роберт был возмущен до глубины души. Все его юношеские иллюзии были разбиты. Сара казалась ему чудовищем и он возненавидел ее.

Леди Диана приняла его приглашение остаться погостить на неопределенное время в имении Дезанж. Сам же он не мог оставаться здесь и решил предпринять длительное путешествие.

Сара хотела повидаться с матерью и леди Диана навестила ее. Но при первом взгляде Сара увидела холодную враждебность матери. Это было не только возмущение, ужас или отвращение, а еще более глубокое чувство, которое на минуту вызвало даже сострадание к ней в душе Сары.

— Ты понимаешь, что это конец, — сказала леди Диана дрогнувшим голосом. — Между тобой и мной все кончено. Я не могу выразить тебе, что я чувствую, но я не хочу видеть тебя.

Она не плакала, у нее не было ни малейшей жалости к дочери. Ничего, кроме гнева и холодного осуждения.

Несмотря на свой эгоизм, Колин не оставлял Сару. Он приходил каждый день, успокаивал ее, лгал, изворачивался, предсказывал наилучший исход и всегда рассказывал о Юлиане, что служило утешением для Сары. Каждый день он возвращался домой, устав и физически и морально. Он лишился сна и не знал покоя. Каждую ночь он был готов сознаться ей во всем, днем он приходил к убеждению, что только молчание могло спасти его самого и Юлиана. Он старался уверить себя, что в последний момент Сара сможет доказать свою невиновность и давал себе слово открыть правду, если ей будет грозить осуждение.

Осуждение, по мнению Колина, было невозможно. Суд должен был найти смягчающие обстоятельства. Красивая молодая женщина, трогательно ухаживающая за парализованным мужем во время его тяжелой болезни, защищалась от нападения негодяя. Она убила его случайно. Это такая трогательная история! Кроме того Деволь блестящий адвокат и сумеет защитить интересы обвиняемой. Во всяком случае, если Саре будет грозить осуждение, Колин должен рассказать все.

Если бы он мог тогда обдумать все последствия, он поступил бы иначе, но все произошло так быстро. Какими железными нервами обладал старый Гиз, как он спокойно переносил все это.

Колин старался во всем облегчить участь Сари и выхлопотал для нее много преимуществ. Хэкки могла постоянно навещать ее. Лукан бывал у нее ежедневно.

‘Она, кажется, очень больна’, — с ужасом думал Колин.

Он неловко погладил ее по руке.

— Вы скоро будете свободны, моя дорогая графиня. Крепитесь! Главное, не волнуйтесь!

Он умоляюще спросил Хэкки:

— Что вы думаете о вашей госпоже?

Хэкки, со сверкающим неспокойным взглядом и нервными движениями, ответила ему враждебно.

— Это счастье, что она в таком состоянии. Она вовсе не волнуется и совершенно не сознает, что творится вокруг.

Она вопрошающе взглянула на Колина.

— Что же это будет, м-р Колин?

— Все будет хорошо, — поспешно уверил он ее, — все должно быть хорошо. Вам придется увезти ее куда-нибудь отдохнуть, мы все нуждаемся в отдыхе.

Неестественно рассмеявшись, Колин ушел.

‘Он боится чего то’, — подумала Хэкки.

Франсуа, Хэкки и Габриэль де Клэв не переставали заботиться о Саре. Всю ночь накануне суда Хэкки просидела с собакой Сары на руках и беззвучно рыдала. Франсуа тоже не мог сомкнуть глаз. Колин не находил покоя.

А Сара спала. Она почти не спала со времени своего ареста, но в ночь перед судом она уснула и видела во сне Юлиана, слышала его беззаботный смех. Она проснулась, когда лучи солнца падали в комнату. Сиделка, все время ухаживавшая за Сарой, не будила ее до сих пор, чтобы дать ей отдохнуть.

— Желаю вам удачи, дитя, — сказала она, разбудив ее.

Это была пожилая женщина, резкая и решительная, но в душе добрая. В ее глазах были слезы.

Очутившись в зале суда, Сара сначала увидела Хэкки, потом леди Диану, Леди Диана была вся в черном и ее бледное красивое лицо застыло, словно от глубокого горя.

Зала суда была переполнена. Было страшно жарко. Когда прокурор поднялся для произнесения обвинительной речи, в зале настала глубокая жуткая тишина. Женщины нагибались вперед, чтобы лучше разглядеть Сару. Многие были разочарованы.

— Говорят, она была красавицей.

— Так всегда говорят об изящных женщинах.

— Сейчас этому трудно поверить, во всяком случае.

Все же большинство присутствующих было на стороне Сары. Это было романтическое преступление. Многие хорошо знали Чарльза. Он пользовался большой популярностью в свете из-за своей наружности и присущему ему обаянию. Сара была также известна. Ее замужество, болезнь мужа, ее богатство, красота и положение в обществе служили поводом для бесчисленных разговоров. Этот процесс был сенсацией, которой были заполнены столбцы всей прессы.

Появление Лукана, знаменитого врача, вызвало еще большее волнение. Его показания были очень важны для суда.

‘Лукан знает все, он сможет разъяснить многое’, — было всеобщее мнение.

— Он сможет дать делу другой оборот, — успокаивал себя Колин, который был близок к обмороку от страха и волнения.

Когда поднялся Деволь, чтобы начать свою речь, Колин испытал некоторое облегчение. Мягкий прекрасный голос Деволя раздался в зале. Колин слушал его с невыразимым волнением. Холодный пот выступил у него на лбу, он задыхался, речь Деволя показалась ему нескончаемой, но, наконец, молодой адвокат умолк.

В маленькой комнате, куда увели Сару, ее окружили какие-то чужие люди, которые успокаивали, утешали и расспрашивали ее. Кто-то предложил ей чашку чая. С бледной улыбкой она взглянула на Колина, но не могла произнести ни слова. Он нагнулся к ней.

— Все кончится хорошо. Вы скоро будете свободны.

Время проходило. Колин был в ужасе. Он отошел в сторону и все время нервно поглядывал на дверь. Лукан находился около Сары. На его лице было свирепое выражение, но его взор, устремленный на Сару, выражал сострадание. Он спокойно разговаривал с Сарой.

Наступал вечер. Было уже почти темно.

Прозвучал звонок.

— Теперь уже скоро конец. Будьте мужественны, — спокойным ясным голосом сказал Лукан, но слезы катились по его лицу.

Через высокое окно виднелось вечернее небо, на котором догорали последние алые краски заката.

Год тюремного заключения!

Раздался оглушительный гул, в котором потонуло все.

Лукан обнял ее. Его голос звучал хрипло, когда он крикнул.

— Она почти в обмороке. Ей нужен покой.

В маленькой комнате ее раздели и уложили. Сиделка заботливо укрыла ее одеялом. Лукан нагнулся к ней, держа в руке стакан с какой-то жидкостью.

— Только год, но мы добьемся помилования, клянусь вам. Колин и я сделаем все. Колин вне себя. Выпейте это. А теперь, спокойной ночи.

На улице его ожидал Колин.

— Только, ради бога, возьмите себя в руки, — раздраженно сказал ему Лукан. — И так приговор очень милостивый. Я боялся, что ее присудят к пяти годам. Слушайте, Колин, если вы себя будете вести таким образом…

Он отвел Колина в его квартиру, затем уехал домой.

— Если она заболеет, если она будет страдать… я открою правду, — решил Колин.

На следующее утро Сара проснулась усталой, но удивительно спокойной. Все было позади. Год — недолгий год! Он промелькнет, как тяжелый сон! Сара оделась и выпила чашку кофе. Год! Разве это так много? Разве нельзя пожертвовать годом жизни, ради своей любви?

Время проходит так быстро и незаметно, когда любовь заполняет сердце. Сара не знала как тягостно может быть время, когда каждая минута кажется вечностью. Она читала о тюрьмах и тюремной жизни и жалела заключенных. Но все это казалось далеким и отвлеченным. Теперь, когда ее ожидало тюремное заключение, все предстало перед ней в другом свете.

Ей казалось странным, что она целый год не увидит Парижа, его шумных улиц, роскошных магазинов, оживленной торопливой толпы, свежую зелень садов. Скоро все явления обыденной жизни будут для нее только воспоминанием. Перед ней открывался новый мир, ее ожидала тоска и невыносимое одиночество.

Она с ужасом взглянула на Лукана, тяжело дыша. Он не обернулся к ней и она с усилием овладела собой. Ее покой был нарушен. Она была испугана, как ребенок, боявшийся темноты, и ужас закрадывался в ее душу. С огромным усилием воли она старалась сохранить спокойствие, но слезы наворачивались на глаза и она сдерживала рыдания.

Если бы Юлиан написал ей хоть несколько слов утешения! Но он был еще болен. Колин сообщил ей, что у него сотрясение мозга.

Как недавно она была еще свободна и счастлива!

Она закрыла глаза, но яркие пятна, словно молнии, прорезывающие темноту, плясали перед ее закрытыми глазами. Все было лишь кошмарным сном и она должна сейчас проснуться.

Автомобиль остановился перед высокой стеной с узкими воротами. Лукан помог ей сойти. Солнце заливало белую ленту дороги, по краям которой росла трава.

— Успокойтесь, крепитесь, — пробормотал Лукан, держа ее руку в своих.

Он подвез ее к воротам. Мужество оставило ее. Ужас, леденящий, безмерный, охватил ее душу. Ее губы беззвучно шептали: ‘Я не виновата, я не виновата’.

Она так дрожала, что Лукан обнял ее и прижал к себе. Его лицо посерело. Он пристально взглянул на тюремных надзирателей, сопровождавших Сару. Они смущенно глядели в сторону. Нежное прикосновение Лукана, поддержавшего ее, напомнило ей о Юлиане, об их последнем свидании, когда он обнимал ее перед прощанием и шептал ей страстно и нежно: ‘Моя жена, моя любимая, моя, моя…’.

А потом он лежал там у подножья колонны и его кровь алым пятном окрасила белый мрамор. Его отец обвинил ее, что она убила Чарльза, погубив его из пустого тщеславия. Она не убивала Чарльза, но он погиб из-за нее.

Она выпрямилась и взглянула в скорбное лицо Лукана. Он взял ее руки в свои и поцеловал их. Она улыбнулась ему, своей обычной милой улыбкой.

— Прощайте. Благодарю вас за все, — сказала она и, обернувшись, вошла в ворота, которые захлопнулись за ней.

Глава 2

На борту яхты, на которой находился Юлиан, все еще не приходивший в сознание, собралась маленькая, но странная и разнородная компания: доктор Варрон, молодой человек с мрачными глазами, умный, одаренный, но страстный морфинист, капитан яхты, уже пожилой, резкий и раздражительный человек и, наконец, старый Гиз, охваченный тайным страхом за сына и не находивший покоя.

Колин достал яхту у одного из своих друзей, которому он помог избегнуть крупных неприятностей.

— Яхта нужна мне на месяц или два, — заявил ему Колин. — Мои друзья, (вы понимаете, вам не нужно объяснять), хотят предпринять небольшое путешествие. Это необходимо.

Дешан, обязанный Колину свободой и богатством, поспешил дать свое согласие. Он не задал никаких вопросов и по телефону отдал нужное приказание капитану яхты. Капитан Рокэр привык к внезапным отъездам и долгим бесцельным плаваниям, во всяком случае, он также не задал никаких вопросов. Он слишком долго служил у человека, который не любил праздного любопытства и неприятных расспросов.

Доктор Варрон в этом отношении походил на капитана Рокэра. Человек с ослабевшей волей, поглощенный своим пороком, Варрон не любил вмешиваться в чужие дела. Ему было тридцать лет и он обещал стать крупным специалистом, но страсть к морфию погубила его. Колин, знавший его и прежде, воспользовался его услугами. Варрон лечил Юлиана. Старый Гиз ухаживал за сыном, выполняя все предписания врача.

Пока Юлиан лежал в бессознательном состоянии, весь Париж говорил о сенсационном процессе. Все с сожалением вспоминали ‘о бедном Гизе, влюбленном в эту женщину’ и находили, ‘что к счастью он в Тунисе, а не в Париже, где не перенес бы такого удара’.

В клубе Юлиана возникли слухи, что он вернется, чтобы защищать Сару. В обществе это находили очень романтичным и благородным и популярность Юлиана возросла. Но в министерстве иностранных дел получились сведения, что Юлиан очень болен и до выздоровления не сможет приступить к исполнению своих новых обязанностей. Только Колин знал о состоянии здоровья Юлиана. Многие приписывали причину его болезни тем тяжелым переживаниям, которые он перенес, когда сделал потрясающее открытие, что любимая им женщина любила не его, а другого.

В то время, как Сара страдала в одиночестве, болезнь Юлиана не проходила, несмотря на все старания доктора Варрона и старика Гиза.

— Но почему у него не падает температура? — со сдержанным раздражением спрашивал Гиз у врача.

— Да, почему? — повторил Варрон, закуривая новую папиросу.

Он нерадостно засмеялся и нагнулся над Юлианом, которого искренно жалел.

— Почему? — продолжал он, пожав плечами, — потому, что это последствие нервного напряжения, продолжавшегося долгие месяцы до болезни, а кроме того еще сотрясение мозга. Какая жестокая и бессмысленная шутка увезти на яхте такого больного, где он никогда не может лежать в абсолютном покое. Это, конечно, не мое дело, но я уже говорил вам: перестаньте возить его по морю, дайте ему покой, и он выздоровеет. А здесь…

Он снова повел плечами, рассмеялся и умолк.

Гиз отправился на палубу и отдал приказание остановиться в ближайшем порту. Яхта бросила якорь в маленьком порту на африканском побережьи, недалеко от Лос Пальмас. В бухте вода была спокойна и неподвижна, как густое блестящее масло.

Юлиан понемногу начал выздоравливать. Временами он начинал приходить в сознание, но мысли его были спутанные и неясные. Он беспрестанно шептал имя Сары. Варрон слышал его шопот, но делал вид, что ничего не понимает. Чужие тайны и страдания совершенно не интересовали его. Он всецело был поглощен собственными интересами, и начал тяготиться своими новыми однообразными обязанностями.

В этом человеке, с истерзанными нервами и исковерканной жизнью, просыпалось раздражение против всего окружающего. Мрачным взглядом доктор Варрон наблюдал за Юлианом, когда тот лежал в тени на палубе. Лицо Юлиана было бледно, как воск.

— Вы — доктор, неправда ли? — неожиданно спросил он тихим шопотом, заметив взгляд Варрона.

— Да.

— Что со мной было?

Словно из-под земли, появился Гиз и ответил на вопрос сына.

— Ты был болен, мой мальчик.

Юлиан кивнул головой и умолк. Некоторое время какая-то невысказанная мысль мучила его.

— Да, но со мной что-то случилось, и я не могу припомнить, — продолжал он.

— И не нужно вспоминать, Юлиан.

— Но я хочу знать, — ответил Юлиан с раздражением, свойственным тяжело больным.

— Когда и что случилось со Мной?

— Вы бы лучше сказали ему, — заметил Варрон с усмешкой.

Он понимал, что Гиз хочет, чтобы он ушел, но и не подумал уходить.

— Скажите ему все и успокойте беднягу. Ему нельзя волноваться, это очень вредно для него.

Он рассмеялся и с любопытством и насмешкой взглянул на Гиза.

Лицо Доминика Гиза исказилось. Он с ненавистью посмотрел на Варрона и угрожающе направился к нему. Варрон отпрянул назад. Лицо его побледнело. Он растерянно кивнул головой и быстро удалился, пробормотав что-то.

Юлиан продолжал слабо, но настойчиво.

— Почему я здесь? Я помню, что мы вернулись в Дезанж. Я помню…

Лицо его дрогнуло и глаза налились кровью.

— Я помню, что вошел в комнату, там было много цветов и царил полумрак. И Чарльз Картон был там…

Голос замер, а затем Юлиан произнес с новой силой:

— Но что же было потом?

Он подождал и, не получив ответа, сказал растерянно:

— Потом я ничего не помню.

*** * ***

Через неделю Юлиан в первый раз поднялся с постели и наступил тот час, которого так боялся Доминик Гиз. Несмотря на то, что он все время ждал этого вопроса, он растерялся, услышав слова Юлиана.

— Не было письма от графини Дезанж?

Гиз хотел ответить, но не мог произнести ни слова. Его сердце сильно билось. Слабость охватила его и он не знал что ответить сыну, забыв о придуманном заранее лживом ответе. Незаметным движением он достал свой носовой платок и вытер пот со лба. Наконец, он неуверенно сказал:

— Юлиан, мой мальчик, я хочу… я должен тебе сказать что то…

Он остановился, задыхаясь и не находя слов. Юлиан встал, опершись на стол. В этот момент Гиз заметил, как сын исхудал. Юлиан стоял, нагнувшись вперед и шатаясь от слабости. Безграничная жалость к сыну наполнила сердце старика. Ненависть к Саре, безграничная и беспощадная, вспыхнула в нем с новой силой. Он не мог простить ей, что она причинила Юлиану столько зла, и он хотел отомстить ей за это.

Юлиан прервал молчание.

— Продолжай, — сказал он, — продолжай. Что ты хочешь сказать?.. Графиня Дезанж собирается выйти замуж за Чарльза Картона? Это ты хотел сказать мне?..

Юлиан ничего не знал!!!

………………………………………………….

Это открытие ошеломило Гиза и новая мысль, словно молния, прорезавшая мрак, мелькнула в его мозгу. Он имел возможность отомстить Саре.

Гиз заговорил очень медленно:

— Да графиня Дезанж любила Чарльза Картона. Это выяснилось на суде. Разве ты не слышал об этом процессе? Картон был убит, он поссорился с графиней. Она боролась с ним и он умер, вероятно от разрыва сердца. Она созналась, что между ними произошла короткая борьба… Он ревновал ее… Ее присудили к году тюремного заключения.

— Ее судили… Картон убит… Юлиан, шатаясь, приблизился к отцу и схватил его за плечи. Он весь дрожал. Голос звучал хрипло, еле слышно.

— Повтори еще раз… Картон умер, ты говоришь. Я ударил… я убил его?

Гиз ответил громким ясным голосом.

— Нет. Не ты! Она созналась во всем. Она любила Картона. Все выяснилось. Они поссорились, когда тебя уже не было. Она созналась, что любила Картона. О тебе она не вспоминала. Твое имя даже не упоминалось.

Юлиан упал на колени.

— Она сделала это… она созналась, что любила Картона, призналась, что боролась с ним, — беззвучно шептал он.

Он упал вперед. Гиз поддержал его, и Юлиан прижал голову к плечу отца.

Старик продолжал спокойно и безжалостно.

— Картон ударил тебя. Ты упал без сознания. Он позвал Колина и меня, и мы увезли тебя из замка.

— Он позвал тебя?

— Ты можешь спросить Колина, он все знает. Графиня не старалась скрыть правду. Она созналась во всем. Слуги слышали, как они ссорились. Она позвонила и позвала их на помощь.

Гиз поднялся, дрожа всем телом, подошел к двери и позвал Варрона. Они оба подняли Юлиана. Сначала он не сопротивлялся, затем с усилием выпрямился.

— Оставьте меня одного, — сказал он еле слышно.

Юлиан стоял перед ними, шатаясь. Глаза его были налиты кровью, жалкая улыбка исказила его лицо. Он обернулся и ушел в свою каюту, с трудом держась на ногах. Дверь захлопнулась за ним. Он исчез.

*** * ***

Юлиан упал на свою койку, сжав голову горячими руками. Он чувствовал, как под пальцами билась кровь в висках.

‘Значит это была правда. Его последнее воспоминание не обмануло его. Он видел’…

Это воспоминание его угнетало. Он задыхался. Острая боль сверлила мозг. Он вошел в открытую дверь и увидел Картона, обнимавшего Сару и целовавшего ее. Слезы, горькие и ужасные, жгли его глаза. Но в глубине его души просыпалось смутное сомнение, он не мог примириться с мыслью об измене Сары. Он также был виноват, ведь он ударил Картона. Он должен вернуться в Париж, Сара изменила ему, обманула его, но он любит ее и не может допустить, чтобы она страдала. Он не убил Картона, но, может быть, если бы он не ударил Чарльза, тот не умер бы скоропостижно во время своей ссоры с Сарой.

Юлиан написал Колину письмо. Писал он медленно, с трудом подбирая слова и стараясь сосредоточиться. Он сообщил ему все, так как доверял Колину, и поручил ему передать Саре короткую записку, в которой сообщал ей о своем решении предстать перед судом.

Когда Юлиан написал адрес на конверте, он долго сидел за столом, положив усталую голову на скрещенные руки. Гиз подумал, что сын в обмороке. Он нагнулся над ним, приподнял ему голову и увидел письмо.

Гиз позвал Варрона, взял письмо и сказал Юлиану.

— Ты написал Колину. Я тотчас же отошлю письмо.

Юлиан кивнул головой. Варрон помог ему раздеться и уложил в постель.

Вскоре от Колина получился ответ, длинное подробное письмо. Колин писал, что Юлиану необходимо при первой возможности отправиться в Тунис, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей. Саре Дезанж предстояло скорое освобождение и возобновление дела было бы безумием. Министр иностранных дел был того же мнения и настаивал на немедленном отъезде Юлиана в Тунис. Против Юлиана не существовало обвинения, все подтверждало его невиновность — показания слуг, откровенное и добровольное признание Сары Дезанж.

Юлиан читал и перечитывал письмо Колина, затем порвал его.

— Странно, почему письмо Колина написано на машинке, — заметил он безразличным тоном.

— Это не имеет никакого значения, — ответил отец.

Юлиана охватила бесконечная усталость, отвращение ко всему окружающему. Почему он не умер во время своей долгой и скучной болезни? Стоило ли жить? Целые дни проводил он на палубе, почти ни с кем не разговаривая, и даже спал там. Но большей частью он проводил ночи без сна, глядя на темную гладкую воду или на темное звездное южное небо.

Отец неустанно следил за сыном. Он ужасно встревожился, когда увидел письмо к Колину. Старик написал Рамону, и тот сообщил ему из Парижа все интересующие его новости. Гиз все время был в переписке с министерством иностранных дел. В министерстве настаивали на скорейшем отъезде Юлиана в Тунис и сообщили об этом Гизу.

Через неделю Юлиан внезапно решил ехать в Тунис. Ему стало лучше. Он начал понемногу поправляться и на него благотворно повлияли впрыскивания морфия, которые ему изредка делал доктор Варрон.

Перед отъездом Юлиан почувствовал некоторое оживление. Но когда он очутился в Тунисе, прежнее безразличие и апатия охватили его. Отец нанял виллу и все устроил. С тем же безразличием Юлиан принялся за новое дело, познакомился со своими подчиненными, которые поспешили ему нанести визиты.

Гиз испытал новый страх за сына. Он боялся за него, за его карьеру. Поведение Юлиана пугало его. Юлиана ничего не интересовало. Он осмотрел город, посещал шумные кафэ и скучал в своём большом благоустроенном белом доме с туземными проворными слугами. Гиз видел в каком состоянии был Юлиан. Неужели все его старания и заботы были напрасны? В нем просыпался дикий гнев, но он скрывал свои чувства. Он боялся поссориться с Юлианом и ни за что не хотел оставить его одного. От его внимательного взора не ускользнуло то жадное любопытство, с которым Юлиан просматривал газеты. Он не мог помешать ему, но к счастью такие сенсационные дела скоро забываются прессой и редко упоминаются в газетах после окончательного решения суда.

Гиз сам каждый день просматривал газеты, но по другой причине, и с лихорадочным нетерпением ожидал писем. Но все шло благополучно, Юлиан был спасен. Если бы только он начал работать! Юлиан знал о тайном желании отца и говорили ему с насмешливой вежливостью.

— Если тебя огорчает мое безделие, можешь покинуть меня. Я бы никогда не возвращался во Францию, мне нравится здешняя жизнь. Мне нравится здесь все.

Он широким жестом, указал на сверкающее синее небо и прошелся по прохладной комнате, увешанной коврами.

— Ты не хочешь возвращаться в Париж? — спросил отец, не зная радоваться ли ему или нет.

— Зачем? Там все так знакомо и скучно. Ничто не привлекает меня там.

Но в душе Юлиан вспоминал Париж с его, шумом и блеском, и вся красота знойного африканского города не могла заменить ему любимого Парижа. Мысль о Саре не оставляла его. В нем просыпалось дикое желание уехать, уехать к ней сейчас же. Однажды, он даже направился на набережную, купил билет в Марсель, но в последнюю минуту вернулся домой. Стоило ли ехать туда? На его второе письмо Колин ответил краткой запиской в которой уверял его, ‘что все было хорошо и Юлиан не должен беспокоиться’.

Все было хорошо!!!

Когда он думал о том, что Сара любила Картона, дикое бешенство загоралось в нем. Затем постепенно ослабела острота переживаний. Отчасти оттого, что он ослабел физически, отчасти оттого, что он не мог переносить больше этих душевных мук, он старался забыть обо всем и ни о чем не думать. Мертвящая тоска, безнадежность и безразличие мешали ему работать. Порой он брался за работу, но скоро бросал все дела. Им овладела апатия, которая может довести человека до самоубийства.

Однажды Гиз случайно встретил Варрона и обратился к нему за помощью, чтобы спасти Юлиана.

Варрон не уехал из Туниса. Ему нравилась свободная жизнь южного города. Он жил в маленьком доме в одном из самых дешевых кварталов, предаваясь своему излюбленному пороку. Он был удивлен, что Юлиан не пристрастился к морфию. Он испытывал неясное чувство зависти к Юлиану и, как человек, морально опустившийся, радовался моральному падению другого.

Варрон явился к Юлиану, как врач, и дал ему несколько коварных советов.

— Вы смогли бы сосредоточиться, — уверял он его.

Юлиан заметил его злую усмешку. Варрон забавлял его.

— Вы считаете, что я нуждаюсь в этом? — спросил он.

— Несомненно, — откровенно заявил Варрон и увидел, что тонкое лицо Юлиана покраснело.

Через неделю под действием лекарства, приписанного Варроном, Юлиан почувствовал некоторый подъем сил и с увлечением взялся за работу, стараясь забыться в ней. Его подчиненные поражались его проницательности, умению и энергии, с которой он начал вести дело. Некоторые успели возненавидеть его за его надменность и строгость, но в Париже в министерстве все были довольны его деятельностью. Министр написал ему несколько слов благодарности и намекнул, что правительство готово дать ему повышение. Юлиан молча передал письмо отцу. Отец покраснел от удовольствия и посмотрел на него. Юлиан сидел неподвижно с мрачным скучающим лицом. Радость старика сменилась горьким разочарованием.

Стараясь говорить весело, он заметил:

— Это очень хорошее известие, мой мальчик, очень хорошее.

Юлиан встал и подошел к высоким открытым стеклянным дверям. Даже не оглянувшись, он кивнул головой и вышел во двор. Он ничего не испытывал, кроме разочарования и тоски. Ничто не интересовало его. Он не мог забыть прошлого, не мог избавиться от воспоминаний. Приказав подать себе автомобиль, он поехал в город, где разыскал Варрона.

Целую неделю Юлиан провел в маленьком таинственном доме с уютными комнатами, где царил полумрак и носились одуряющие запахи благовоний. Юлиан расточал деньги, стараясь забыться, не думать о своем моральном падении. Он все чаще стал бывать в маленьком доме и постепенно начал успокаиваться.

Однажды, он сказал Варрону, торжествуя.

— Я забыл прошлое.

— Что он сказал? — спросила женщина, которая любила Юлиана.

— Он солгал, — ответил Варрон с обычной насмешкой в голосе.

Глава 3

Казалось, время остановилось. Не было минут, часов, дней, была бесконечность, однообразная и гнетущая. После вспышки мужества, после взрыва отчаяния и страха наступила мертвящая тоска однообразия и одиночества.

Сара пожертвовала всем, ради своей любви она не могла больше страдать. Пока она ждала суда, надежда не покидала ее. Теперь все было позади — ожидание, страх, надежда. После напряжения и сильного нервного подъема наступила реакция и безнадежность. Это короткое лето, полное счастья, любви и радостных впечатлений, прошло, как золотой сон, а теперь наступило пробуждение.

Кругом мертвящая тишина, а в душе пустота и давящая тоска. Время стало бесконечным. Год — это целая жизнь, потому что каждый день — год, а каждый час — день. Светало, темнело, раздавался резкий неприятный голос надзирательницы, зовущий на работу.

Никто, кроме заключенных, не знает, какой пыткой может быть молчание, тишина, не прерываемая ни единым звуком, напоминающим об обыденной жизни. В тюрьме царила тишина, глубокая и жуткая.

Саре казалось, что она задыхается. Зловещее молчание удручало ее, словно давящая тяжесть, и сводило ее с ума. После тяжелых душевных переживаний, которые она перенесла, она чувствовала иногда, что была близка к безумию. Она старалась не думать о Юлиане, о своем возлюбленном, которому она принесла себя в жертву. Лица знакомых, отрывистые видения, словно сны, проносились перед ее глазами: Лукан, Колин, судья, Доминик Гиз, Клод.

Тюремный священник, мягкий и добрый человек, навестил ее. Он ушел, потрясенный. На своем веку он видел много преступников, озлобленных, притворно веселых, вызывающе дерзких, рыдающих от отчаяния или равнодушно беззаботных, но вид этой молодой женщины с застывшим взглядом прекрасных глаз испугал его.

Во время его посещения Сара молчала, только, когда священник собрался уйти, она произнесла, задыхаясь: — Не уходите, не оставляйте меня одну.

Тюремный врач, явившийся к Саре, не был сердобольным человеком, но все же вид Сары вызвал в нем серьезные опасения. Он боялся, что она покончит жизнь самоубийством и предпринял решительные меры, чтобы не допустить этого.

На следующий день после посещения врача Сару перевели в другую камеру и через час туда ввели новую заключенную. Она посмотрела на Сару и рассмеялась, показывая свои прекрасные белые зубы, видневшиеся между пухлыми, ярко накрашенными губами.

— Вот, нас двое теперь, — сказала она.

Грубоватый голос и несколько странная внешность удивили Сару. У соседки Сары были светлые крашенные волосы, более темные у корней, чудесные светло-голубые глаза, длинные подведенные ресницы, смеющийся, ярко накрашенный, алый рот и ямочки на сильно напудренных щеках. В течение всего своего заключения она каким-то образом умудрялась следить за своей наружностью.

— Прекрасно! Я знаю кто вы, а вы наверно знаете, кто я, — сказала она.

Сара покачала головой.

— О, вы напуганы тюрьмой и разучились разговаривать. Ничего, это пройдет, моя милая. Я уже была в тюрьме и ничуть не исправилась.

Она подошла к Саре. От нее пахло крепкими дешевыми духами.

— Я читала о вас. Мне очень жаль вас, моя дорогая.

Она положила теплую мягкую руку на плечо Сары.

— Вам не повезло, что он умер. Я только ранила Ческо ножем, но клянусь вам, он стоит того, чтобы всадить ему нож в сердце.

Стройная, как мальчишка, маленькая и изящная с необыкновенно мягкими движениями, она уселась около Сары, удобно поджав под себя ноги.

— Я все время говорю, а вы молчите, — заметила она, прищурив свои голубые глаза. — Говорят, вы графиня. Мне повезло, я еще никогда не встречала людей вашего круга.

Она нагнулась к Саре, стараясь заглянуть ей в лицо. Затем, легким неслышным движением обвила шею Сары рукой.

— Успокойтесь, моя милая. Вы огорчаете меня.

— Мне очень жаль, — медленно ответила Сара.

— Вот, вы заговорили. Меня зовут Корианой, а вас я буду звать графиней. Мне очень нравится называть вас так.

Она встала и прошлась по камере.

— Я уже свыклась с тюрьмой, — продолжала она. — Я опять попалась за тот же поступок. Мне не везет, но я не могу перенести измены. Все мужчины одинаковы. Я думаю, что ни один из них не может хранить верность своей возлюбленной, даже самый лучший, самый честный. А если измена так обычна, то почему мы не можем примириться с ней? Разве это не удивительно?

Она снова подошла к Саре и быстрым движением достала из кармана маленькую фотографию.

— Вот, это Ческо. Я вонзила ему нож в грудь. Он теперь успокоится на некоторое время. Сейчас он болен и будет помнить меня. Он певец, у него прекрасный голос. Можно заслушаться, когда он поет. Он красивый, неправда ли? Ческо на десять лет моложе меня, но возраст не имеет значения, когда любишь. Мне тридцать четыре года, но я кажусь гораздо моложе своих лет. Время в тюрьме пройдет незаметно. Я успокоюсь здесь немного, и это полезно для меня.

Она снова прошлась по камере, напевая веселую песенку и закружилась в танце, сделав изящный пируэт.

— Это чудный танец. Очень модный. Ческо прекрасно танцует, я научила его. Публика была в восторге, когда мы танцевали вместе. Он стройный, высокий, темноволосый. К несчастью, он влюбился в эту маленькую Мими из Нью-Йоркского кабачка. О, я разделалась с ней. Она поспешила вернуться к себе на родину.

Наконец, она умолкла и уселась на свою койку, подперев подбородок маленькой рукой. Сара не знала, что подумать о ней, но в общем она ей понравилась. Около нее было живое существо, веселая, неугомонная маленькая женщина, сразу нарушившая тягостное молчание, давившее Сару.

Кориана снова заговорила:

— Вы очень красивы, но ужасно плохо выглядите. Вы тоскуете по свободе, по вашей прежней жизни?

— Я стараюсь не вспоминать, — тихо ответила Сара.

— Но разве можно забыть воскликнула Кориана.

Саре все больше нравилась маленькая танцовщица из кабарэ. Она поняла, что и Кориана не могла забыть прошлого.

Невольно Сара вспомнила свой дом, большой вестибюль, выложенный мрамором, украшенный картинами и высокими зеркалами, лестницу из светлого дерева с резными перилами, первую площадку со старинными креслами, обтянутыми розовой парчей и круглыми столиками, длинный светлый коридор, который вел в покои Клода и свои собственные комнаты. Она снова видела перед собой свою комнату, отделанную слоновой костью, обставленную мягкой мебелью и наполненную драгоценными безделушками и вазами с цветами. Она вспомнила свой письменный стол из черного лака с золотыми инкрустациями. В эти темные ноябрьские вечера было так холодно. Она любила пить чай у горящего камина. Хэкки придвигала маленький столик, на котором стоял прелестный чайный сервиз из розового китайского фарфора. Клод подарил его Саре ко дню ее рождения.

Вспомнив всю роскошь и комфорт, к которым она привыкла, Сара оглянулась в камере, с ее затхлым воздухом и сомнительной чистотой. Отвращение проснулось в ней. Еще десять месяцев этого ужаса! Она закрыла лицо руками, содрогаясь всем телом, и пугающая мысль возникла в ее мозгу. ‘Если я не возьму себя в руки, я сойду с ума!’

Опомнившись и пройдясь по камере, она услыхала шорох и вспомнила о Кориане. Быстро оглянувшись, она заметила Кориану, сидевшую на постели и со страхом следившую за ней.

— Я наверно напугала вас… мне очень жаль, — заметила, подойдя к ней, Сара.

— Я уже видела такое отчаяние, и от него можно помешаться, — ответила Кориана тихим голосом.

— Я не сойду с ума, — мягко ответила Сара.

Бесконечная усталость охватила ее, Сара пыталась заговорить с Корианой и взгляд ее упал на портрет, который Кориана держала в руке.

— Какое счастье, что у вас не отобрали фотографию, — сказала Сара.

Кориана рассмеялась:

— Хотела бы я знать, кому бы это удалось сделать. Я боролась бы и ни за что не отдала бы портрета.

Ее глаза сузились и потемнели.

— Ведь вы слышали, что я рассказывала. Я ранила Ческо, моего любовника. Я встретила его с другой женщиной и хотела убить его. Я бы снова поступила таким образом, какое бы наказание не грозило мне. Стоит ли любить, если не умеешь бороться за свою любовь. Я лучше убью Ческо, чем уступлю его другой! Он так болен, что не выйдет из больницы, пока меня не освободят. И уверяю вас, он ждет меня. Он клялся, что не я ранила его, когда записывали его показания для суда. За что вас судили? Я читала о вашем деле, но никак не могу понять всего. Любовная история, неправда ли? Он надоел вам или что-то в этом роде. Я бы никогда не могла поверить, что у такой женщины, как вы, был любовник. Вы не похожи на таких женщин.

Она взглянула на Сару и весело расхохоталась.

В камере становилось темно. Из коридоров были слышны шаги надзирателей. Начинался вечерний обход. Сара поднялась и привела в порядок спою койку, испытывая горькое чувство унижения и тоски.

Глава 4

Несмотря на свой не совсем безупречный образ жизни, Кориана была очень доброй и отзывчивой, а кроме того она обладала замечательным качеством — умела устраиваться, где бы она не находилась. Каким-то чудесным образом она привела камеру в образцовый порядок, хотя не имела для этого почти никаких средств. Затем она начала заботиться о Саре.

— Я никогда не имела детей и не люблю возиться с ними. Но за вами мне придется ухаживать, как за ребенком, — говорила она.

Кориана забрала у Сары деньги, при помощи которых она достала все необходимое, чего Сара не сумела сделать до сих пор. Кориана раздобыла мыло, горячую воду, чистые полотенца, белье.

На рождество Хэкки и Лукан навестили Сару. Она встретилась с ними в приемной, длинной, как коридор, комнате, разделенной железной решеткой на две половины. Заключенные стояли за решеткой, которая отделяла их от посетителей, и все время были под строгим надзором. Хэкки старалась не плакать, но ее лицо исказилось от огромного усилия подавить слезы.

— Лучше заплачьте, Хэкки, дорогая, — нежно сказала Сара.

Хэкки рассказала ей массу новостей. Она передала поклон от Франсуа, рассказала о собаке, а затем перешла к описанию времяпрепровождения леди Дианы и ‘молодого графа’. Сара сначала не поняла, а потом сообразила, что Хэкки говорит о Роберте, которого последняя когда-то очень любила.

— Он развлекается, мисс Сара, но, несмотря на всю его надменность и самостоятельность, он несчастлив в душе. Он скучает по вас и стыдится, что обращался с вами таким образом.

Лукан передал сердечный привет от маркизы де Клэв. Саре показалось, что Лукан похудел и выглядел мрачным и недовольным.

— Вы выглядите лучше, чем я ожидал, — говорил он отрывисто. — Если вы себя плохо чувствуете, вас переведут в госпиталь. Я настою на этом. Может быть вы еще желаете что-нибудь? Теперь вам осталось еще всего несколько больше восьми месяцев.

Сара хотела спросить о Юлиане, но не решалась. Колин предупреждал ее, чтобы она ничего не говорила и не расспрашивала о Юлиане. Но вид Лукана необъяснимым образом напомнил ей о Юлиане. На смуглой руке знаменитого врача она увидела золотой браслет с часами, походивший на часы, которые носил Юлиан, Это мимолетное впечатление взволновало ее. Если бы это была рука Юлиана, которая протянулась к ней через решетку.

Пора было уходить. Хэкки перестала плакать.

— Через три месяца мы снова придем сюда, — сказала она.

Сара подождала, пока в отдалении замерли их шаги. Затем она вернулась к Кориане, которую Ческо не навестил, как она ожидала. Обе они просидели в глубоком молчании, пока не наступила темнота, и обе были так расстроены, что даже не могли говорить. За узким окном падал снег. Сара старалась овладеть собой.

— Кориана, — схватив ее за руку, простонала она.

— Да. Веселое рождество, неправда ли?

Она рассмеялась, хотя в глазах ее были слезы, которые медленно катились по бледным щекам.

— Он мог бы придти сегодня, — сказала Кориана резко и Сара повторила про себя, думая о Юлиане: ‘Да, он мог бы придти’.

О, если бы он пришел к ней, обнял бы ее, как прежде, когда они сидели вместе в тот летний вечер, тесно прижавшись друг к другу! Если бы он поцеловал ее, — она забыла бы обо всех страданиях, она снова была бы счастлива!

— Я напишу ему! Я проучу его, — воскликнула Кориана. — Одолжите мне пять франков, я дам их надзирательнице, чтобы она отправила письмо.

Она достала бумагу и карандаш и, усевшись на своей койке, начала писать. Сара следила за ней.

Если бы она могла написать Юлиану! Она знала, что это было невозможно. Колин предупреждал ее, чтобы она не писала Юлиану. Но письма, которые никогда не дойдут к нему, письма, полные любви и страдания, помогли бы ей переносить тоску и одиночество. Почему она раньше не подумала об этом?

Она села писать. Сначала не находила слов. Потом, подумав немного, она начала писать и легкая улыбка появилась на ее губах.

‘Любимый! Только что был Лукан, он держал мою руку в своих и это напомнило мне тебя. Я думала о твоих поцелуях, любимый. Теперь рождество. Я одна, но я живу мечтой о тебе. Ты, может быть, будешь смеяться над моими несвязными мыслями, но мысли мои разбегаются, словно опавшие листья, уносимые ветром. Если бы ты знал, как я счастлива, что пишу тебе. Мне кажется, что я уже не так одинока. Воспоминание о тебе придает мне мужество. Еще восемь месяцев заключения и я увижу тебя, почувствую прикосновение твоей руки, ласку твоего поцелуя. О, мой дорогой, моя любовь, еще восемь месяцев! Но я переживу все это… поцелуй меня, моя радость!’…

Через несколько дней она написала второе письмо.

‘Ты снился мне прошлой ночью и сегодня мне кажется, что скоро все будет хорошо. Если бы я с кем-нибудь могла поговорить о тебе. Раньше я смеялась, когда женщины много говорили о своих возлюбленных. Я считала это несдержанностью и ограниченностью. Но теперь я думаю, что это происходит от избытка чувств, наполняющих душу влюбленной. Разве можно быть сдержанной, когда любишь? Я не буду тебе рассказывать о моей жизни здесь. Я забываю об окружающем, когда пишу тебе. Я расскажу тебе о Кориане, живущей со мной. Ей тридцать четыре года, но она тоненькая, маленькая, изящная и шаловливая, как мальчишка. Она очень живая и веселая. Надомной и моими привычками она громко смеется (ее за это наказывали, но она все же продолжает весело хохотать). Она танцует в кабарэ и у нее есть любовник, смуглый, красивый, с черными глазами и прекрасным голосом. Кориана обожает его. Но несмотря на свою доброту, она настоящий чертенок. Она очень любит меня и ухаживает за мной, как за ребенком. Обычаи и предрассудки нашего общества кажутся ей безумием и она издевается над нами. Теперь, любимый, ты знаешь все обо мне. Как бы я хотела знать где ты и что делаешь. Я хотела бы видеть твой дом, где ты живешь и работаешь. Думаешь ли ты обо мне и часто ли вспоминаешь меня? Но зачем я спрашиваю, я ведь знаю, что ты не мог забыть меня. Ведь Колин все рассказал тебе: Он говорил мне, что собирается поехать к тебе и прислал мне письмо перед отъездом. Я не хочу говорить о прошлом и уверена, что ты никогда не будешь мне напоминать о нем. Иногда мне кажется, что мои письма не нужны тебе и тогда они не приносят мне успокоения. Но в этих письмах — вся моя радость теперь. Если бы они могли дойти к тебе, рассказать тебе о моей любви’…

Глава 5

Весна была поздняя, холодная и дождливая. В один из пасмурных весенних дней Кориана оставила тюрьму, ее срок окончился. Только накануне своего освобождения она сказала Саре о предстоящей ей радости.

— Я нарочно не говорила, — начала она нервно, сев около Сары. — Я не хотела огорчать вас, напомнив, что вам предстоит одиночество. Я счастлива, что буду свободна, но мне жаль покинуть вас. Вы беспомощны, как ребенок. Я уверена, что вы и в жизни так же беспомощны, как и в тюрьме. Послушайте, моя дорогая, что я скажу вам. Поступайте с людьми так, как они поступают с вами. Пусть это будет ваш девиз. Для женщины — это мудрый совет. Не будьте слишком доверчивы. Иногда (только не сердитесь на меня) я слышала, что вы говорили во сне. Вы всегда повторяли одно и то же имя: Юлиан. Я не спрашиваю вас ни о чем и ничего не хочу знать, но я о многом догадалась. Если вы хотите послать одно из тех многочисленных писем, которые вы написали и спрятали, то поручите мне это. Клянусь вам, я отошлю его. Вы можете довериться мне.

Она глядела Саре прямо в лицо.

— Я знаю и всецело доверяю вам, дорогая Кориана, — ответила Сара, — но я не отошлю письма.

— Может быть это к лучшему, — согласилась Кориана задумчиво. — Моя мать часто говорила мне: ‘Никогда не пиши мужчине самого важного, самого сокровенного’.

Странная улыбка появилась на лице Сары.

— Моя мать также советовала мне: ‘Говори что угодно, поступай как угодно, но делай это разумно и никогда не пиши мужчине таких писем, которые он не мог бы показать своей жене’.

— Ваша мать была вероятно очень легкомысленной, — откровенно заметила Кориана. — Странно, вы никогда раньше не упоминали о ней, Вероятно, вы не очень любите ее?

Горькое, почти суровое выражение появилось в глазах Сары.

— О, есть матери, которые не любят своих детей, но стараются не показывать этого, считаясь с общественным мнением.

— Я очень любила свою мать. В молодости она служила в балете, на старости лет она начала пить, — сказала Кориана.

Наступила пауза.

Кориана добавила печально:

— Она давно умерла.

Она снова умолкла, потом заговорила быстро и энергично:

— Я привела в порядок все ваши вещи, дитя, приготовила для вас белье и мыло, так что вам хватит надолго, и уплатила надзирательнице за горячую воду. Не будьте малодушны и крепитесь.

— Я постараюсь, — обещала Сара с легкой улыбкой.

— Вы усмехаетесь теперь, но я вас знаю. Только не падайте духом, — сказала Кориана и в первый раз за все время поцеловала Сару.

*** * ***

Ночью Сара не спала совершенно. Известие о предстоящем освобождении Корианы усилило ее тоску по свободе. Отчаяние и страх, на время оставившие ее, охватили ее с новой силой. Ее ожидало одиночество и она боялась его, словно надвигающегося мрака. Наступал рассвет. Сара увидела через окно далекое светящееся небо. Она взглянула на Кориану, которая спокойно спала. Ее светлые волосы растрепались и наполовину закрывали ее лицо, накрашенные губы казались мерными в неясном освещении. Скоро Корианы не будет здесь. В глубине коридора раздался резкий повелительный голос надзирательницы, будившей заключенных.

Кориана проснулась.

— Наступил последний день, — сказала она.

Глаза ее блестели, она сияла. Затем она вспомнила о Саре. В следующее мгновение она очутилась около нее и обвила ее шею руками.

— Лучше заплачьте, моя родная. Не глядите на меня так, ради бога. Еще четыре месяца, они пройдут, как сон, и летом вы будете свободны. Летом — подумайте. Мы все встретим вас и вы забудете, что прожили год в этом аду. Успокойтесь, успокойтесь, дорогая.

Она обнимала Сару, переживая ее горе и на мгновение забыв о собственной радости.

Сара разрыдалась. Она плакала, как ребенок. Слезы заливали ее лицо и она беспомощно прижалась к Кориане, которая прижала голову Сары к своей груди, страдая вместе с ней и стараясь утешить ее.

Наконец, Сара немного успокоилась, и попрощалась с Корианой. Слезы облегчили ее горе.

Кориана ушла.

Сара услышала, как она весело рассмеялась в коридоре, но это уже не могло взволновать или огорчить ее.

Она написала Юлиану:

‘Пока мы любим друг друга, ничего другое в мире не имеет для меня значения. Но, мой любимый, бывают моменты, когда я становлюсь малодушной. Одиночество страшит меня. Злейшему врагу можно отомстить, заточив его в одиночестве. Иногда я чувствую, что близка к безумию, что тишина гнетет меня, словно вся земная тяжесть. Пока тюремное заключение означает наказание одиночеством, оно не достигает своей цели. Преступник выходит из тюрьмы еще большим злодеем. Если он был вором и его присудили к году, он целый год проводит в мертвящей тоске и одиночестве, мечтая о свободе, о мести, о прежней жизни. Он предоставлен самому себе, и ничто не отвлекает его от мрачных мыслей. Тюрьма не только не может исправить преступника, я наоборот, ожесточает его душу и вызывает в нем все самые скверные инстинкты. Заключенным нужен воздух, свет, нормальная работа, общение с такими людьми, которые помогли бы им исправиться. Лишаясь свободы, дружеской поддержки, всех радостей жизни, преступник лишается всего, что способствовало бы его исправлению’…

Сара внезапно перестала писать. Разве это было любовным письмом? Все же она испытывала облегчение, что написала о своих размышлениях.

Она дописала письмо.

Милый! В комнате холодно, и мои мысли, стали мрачными. Я хотела бы, чтобы ты согрел мою душу ласковым словом. Сидя здесь, трудно поверить, что наступила весна. Во дворе растет небольшое миндальное дерево. Я гляжу на него и вижу на нем несколько почек. Помнишь миндальное дерево в моем саду? Весной оно покрывалось лепестками цветов, бледно розовых на фоне голубого неба. Когда любишь, все кажется таким прекрасным в мире!’…

Следующее письмо гласило:

‘Ты не можешь себе представить, любимый, как бы я хотела увидеть пламя, горящее в камине и сверкающее в кольцах на моих руках. Разве это не детское желание? Я представляю себе, как я обедаю дома и тогда я чувствую, что умираю от тоски. Я хотела бы сидеть за столом с белой скатертью и красивой посудой. Я хотела бы взять ванну надушить волосы и одеться, как прежде. Я уверена, что тебя удивляют такие глупые детские желания, но как трудно отвыкать от всех мелочей, заполнявших жизнь. Если бы я могла написать тебе о моих настоящих серьезных желаниях! Но я боюсь думать о них, боюсь вспоминать об этом’…

Сара писала еще.

‘Я еще не писала тебе, что иногда я получаю книги. В этот раз я получила книгу Бальзака — три рассказа, последний из них мой любимый: ‘Покинутая женщина’. Это один из лучших рассказов Бальзака. Сколько в нем иронии, пафоса, красоты и понимания человеческой души. Я читаю и перечитываю его и стараюсь забыть, что на дворе весна. Любимый, там солнце, луна, деревья, ветер, воздух чистый и свежий! Скоро… через некоторое время я буду свободна. Когда мы увидимся? Когда же, наконец? Может быть, ты к тому времени приедешь в Париж? Это будет в конце июля. Или я поеду к тебе в Тунис. Как мы будем счастливы тогда. Я вспоминаю оттенок твоих волос, таких светлых и блестящих, я любила гладить их. Тогда я думаю, что скоро увижу тебя’.

*** * ***

Сара написала еще:

‘Любимый, я не кончила предыдущего письма. Бывают дни, особенно вечера, когда мне кажется, что ты здесь близко около меня, и я чувствую пожатие твоей руки, вижу твою улыбку, слышу твой прекрасный низкий голос. В нем столько спокойной, сдержанной, уверенной силы. Помнишь, Юлиан, как мы сидели вместе, болтая о пустяках. Я бы отдала все, чтобы сейчас увидеть тебя! Кориана прислала мне шоколаду и записку в которой писала: ‘Еще только два месяца и три недели и все будет позади! Свобода так близка! Я никогда не дружила с женщинами и не любила их, но по вас я скучаю. Да благословит вас бог! Кориана’. Какая она милая, чуткая. На письме было наклеено несколько марок без почтового штемпеля и под ними была короткая приписка: ‘Если вы снимете марки, они могут вам пригодиться.

Это я пишу на всякий случай’. Но даже имея марки и написав эти письма, которые рассказали бы тебе о моей любви, я боюсь посылать их тебе. А пока, спокойной ночи’.

Последнее письмо гласило:

‘Любимый, я кажется заболела. Я не боюсь. Меня отправят в госпиталь, и я очень рада этому. Я даже жалею, что не заболела раньше — скорее бы прошло время. Теперь осталось только шесть недель. Я больна несерьезно. Меня мучает лихорадка и головные боли. И я тоскую по нежной руке, которая погладила бы мою усталую голову, по любимому лицу, которое склонилось бы ко мне с ласковой улыбкой. Небо безоблачно синее, но оно так далеко и недосягаемо. Когда я буду свободна, я поцелую каждый цветок, который увижу. Я не знаю, почему у меня лихорадка, может быть от тоски ожидания? Я устала и мне кажется иногда, что я готова погрузиться в глубокий сон забвения! Солнечные лучи, освещающие днем всегда одну и ту же часть стены, сводят меня с ума. Я жду и тоскую’…

*** * ***

Сара была без сознания, когда ее перевели в госпиталь. К ней часто приходил Лукан. Он был знаком с тюремным врачем и тот думал, что Лукав влюблен в Сару. Может быть он и не ошибался в этом. Во всяком случае, Лукан забыл обо всех своих пациентах и сам ухаживал за Сарой и лечил ее.

— Я знал, что она заболеет, — говорил он доктору Сольману.

— Каким образом вы могли предвидеть? — спросил тот удивленно.

— Раньше или позже должна была наступить реакция после таких душевных переживаний, — ответил Лукан.

Он сидел часами около Сары, прислушиваясь к ее неровному дыханию, к тихому, еле слышному шопоту, срывавшемуся порой с ее уст. Он узнал все, о чем она никогда не говорила до сих пор. Лукан настоял, чтобы ее перевели в отдельную палату. Он давно догадывался об истине, но все же был потрясен, когда узнал правду. Держа слабую беспомощную руку Сары в своих, он думал о том, как она любила этого человека, на какую жертву она была способна ради своей любви. Она бредила о каких-то густых темных тучах, ‘которые наполняли воздух и грозили задушить ее’ о ‘бесконечных днях, которые были для нее вечностью’.

Лукан понимал, какой мукой был для нее этот год заключения, казавшийся ей вечностью. Когда она начала выздоравливать, он употребил все старания и добился того, что Сару выпустили за две недели до срока.

Лукан сам вынес ее на руках из тюрьмы, усадил ее в автомобиль, в котором сидела Хэкки, и укрыл Сару теплыми плэдами. Затем он простился с Сарой и уехал в Париж. Франсуа, сидевший у руля, пустил машину в ход. Сара обняла Хэкки и прижалась к ней. Кругом были поля, деревни луга. Ветер дул им навстречу, принося с собой все ароматы цветущих полей.

Сара схватила Хэкки за плечи и тормошила ее.

— Это правда, это правда, я свободна.

Слезы текли по ее щекам, она задыхалась.

— Все прошло, все прошло, моя родная, — сказала Хэкки.

Сара успокоилась понемногу и вскоре заснула, положив голову на плечо Хэкки. Хэкки глядела на нее и ее губы дрожали, когда она увидела, как похудела Сара. Ее лицо осунулось и побледнело. Длинные ресницы бросали легкую тень на бледные щеки.

‘Какое счастье, что все позади’, — подумала Хэкки…

* * *

Автомобиль быстро катился. Лукан заранее приготовил все, предусмотрев все детали поездки. Первую ночь они провели у одного из друзей Лукана. Хозяин дома был в отсутствии, оставив все нужные распоряжения предупредительным и вежливым слугам.

Хэкки была счастлива. Она ухаживала за Сарой, расчесала и надушила ее волосы, затем заплела их, завязав шелковой лентой. Когда Сара лежала в постели, Хэкки отправилась вниз, где ее ожидал Франсуа с собакой, которая всю дорогу сидела около Франсуа в автомобиле.

— Все в порядке? — спросил Франсуа.

— Да, благодарю нас.

— Завтра мы поедем дальше, на юг. Миледи нуждается в горном воздухе. Вы увидите, как она поправится, — сказал Франсуа.

— Я надеюсь, — ответила Хэкки с глубоким вздохом.

Глава 6

Маленькая деревня находилась высоко в горах, куда вела крутая извилистая дорога, по которой медленно подымался автомобиль. Воздух был чистый, прохладный и пьянящий, словно крепкое вино. Когда Франсуа ускорил ход автомобиля, Сара подняла голову.

‘Как хорошо’, — подумала она с несказанным наслаждением.

Во время долгой поездки воспоминания о прежней счастливой жизни просыпались в ней и постепенно забывались тяжелые впечатления последнего года. Яркий свет солнца, свежая зелень листвы на деревьях, новые виды, открывающиеся за каждым поворотом дороги, — все приводило ее в восторг. Она снова была счастлива, и любовь к Юлиану наполняла ее сердце.

Теперь она могла поехать к нему, теперь, наконец, прошли и кончились все ее страдания. При мысли о скором свидании с Юлианом у нее замирало сердце. Громкое пение птиц напомнило ей об окружающем.

О, какие дни счастья и радости предстояли ей!

Она обернулась к Хэкки. Глаза ее сияли:

— Разве все это не прекрасно!

Она рассмеялась, как ребенок. Внезапно она вспомнила, как однажды, когда ей еще было не более пятнадцати лет, она поехала верхом в ближайший лес. Под высокими деревьями царил золотисто-зеленоватый полумрак и глубокая тишина. Сара остановила лошадь и спрыгнула на землю. Она долго стояла неподвижно и восторженно подумала: ‘Здесь я когда-нибудь встречу принца из сказки’.

Это было много лет тому назад. Но сказочный принц действительно ждал ее в знойном южном городе. Она решила протелеграфировать ему, что собиралась приехать в Тунис.

Несколько дней она решила провести в горной деревушке, затем прямо поехать автомобилем в Марсель, а оттуда в Тунис. Перед отъездом Юлиана она много читала об этом белом южном приморском городе, над которым простиралось голубое безоблачное небо. Конечно, там были бесчисленные маленькие кофейни, туземные базары с торговцами-арабами или евреями, узкие улицы, узкие дома, за стенами которых протекала иная своеобразная жизнь.

Автомобиль сделал крутой поворот и вдали показалась деревня с маленькими деревянными домиками под красными крышами и белым зданием гостиницы. Машина замедлила ход, проехала, мимо школы и домика деревенского священника, и остановилась перед гостиницей.

— Я ничуть не устала, — сказала Сара. — Я останусь в саду, пока вы будете распаковывать вещи. Когда вы кончите, приходите в сад.

Она сняла свое дорожное пальто, отдала его Хэкки и отправилась к тихому маленькому озеру на берегу которого росли деревья. Под тенью свежей листвы стояли круглые столики и стулья.

Сара села. В прозрачном воздухе высоко проносились птицы, издали доносилось кудахтанье кур. Сара рассмеялась. Она была счастлива, что сидела здесь в тени, куда не достигали ослепительные, сверкающие лучи летнего солнца.

Внезапно она увидела в саду миндальное дерево и вспомнила о Чарльзе, когда он целовал ее. Ее радостное настроение омрачилось, но она старалась забыть о Чарльзе и не поддаваться печали. Прошлое ушло безвозвратно. Настоящее было таким светлым и радостным, а будущее сулило столько счастья. Своими страданиями она искупила прошлое и не хотела больше думать о нем. Все проходило в жизни, и от прежней трагедии осталось одно воспоминание, отзывающееся болью в ее сердце. Она тяжело поплатилась за собственную ошибку: Она не оттолкнула Чарльза и привела его к гибели из пустого тщеславия. Все же искупление было слишком тяжелым.

Печально подумала она о том, были ли все преступления так случайны и нелепы, как трагическая смерть Чарльза. Сверкающий день потерял для нее свою прелесть. В душе она все еще обвиняла себя во всем. Она знала, что они оба любили и ревновали ее друг к другу, она знала и не предприняла ничего.

Сара глубоко вздохнула. Поймет ли ее Юлиан, когда она все расскажет ему? Она представляла себе, как он слушает ее признание, и сама обвиняла себя в невольной жестокости и тщеславии. Но теперь раскаяние не могло уже помочь. Она пожертвовала годом жизни, чтобы искупить свою вину.

Сара вздрогнула, вспомнив внезапно тот ужасный час — бледное лицо Юлиана, издевающийся голос Чарльза, звук борьбы, возглас Юлиана и глухой стук падения. Она старалась себя уверить, что Юлиан не хотел убивать Чарльза, который погиб от разрыва сердца. Юлиан не был виновен в его смерти, его нельзя было обвинить в убийстве. Этот ужас произошел не по его вине…

Разыскивавшая ее в саду Хэкки, увидев лицо Сары, стала мрачной. Она быстро подошла к Саре и строго сказала:

— Вы все еще сидите здесь. Вы очень устали. Я вижу, как вы бледны.

Сара обернулась к ней и схватила ее за руку.

— О, Хэкки, я все время думала об одном и том же.

— Я знаю, о чем вы думали, — прервала ее Хэкки. — Вы вспоминали о прошлом. Вы не должны думать о том, что было.

Сара посмотрела на тихое маленькое озеро и пожала руки Хэкки.

— Вы верный друг, Хэкки, — сказала она тихо.

Хэкки тяжело вздохнула, заморгала глазами, с восторгом посмотрела на свою госпожу и сказала, наконец:

— Вы должны сейчас же пойти отдохнуть.

*** * ***

Через два дня Хэкки сказала Франсуа:

— Мы уезжаем за границу.

Франсуа недоверчиво взглянул на нее и удивленно спросил:

— Когда?

— Скоро, — ответила Хэкки, — мы едем в Африку.

— Неужели? — воскликнул Франсуа.

— Не понимаю, что миледи пришло в голову, — недовольно ответила Хэкки.

— Наверно миледи хочет развлечься, — заметил Франсуа.

Хэкки пожала плечами.

— Поживем, увидим, — изрекла она и отправилась к Саре.

Франсуа поглядел вслед ее высокой фигуре и задумчиво покачал головой. Накануне он, по приказанию Сары, отправил в Париж телеграмму на имя Доминика Гиза с запросом о точном адресе Юлиана. Франсуа был слишком проницателен, чтобы не догадываться о многом. Он долго сидел в раздумьи, поглаживая голову собаки, смотревшей на него умными, преданными глазами.

— Почему она спрашивала об его адресе, — Думал он. — Почему? Вот что я хотел бы знать.

Глава 7

Хэкки ушла с собакой в деревню, а Сара была одна в саду, когда на террасе гостиницы появился лакей, спустился по ступенькам в сад и доложил Саре, что господин Гиз ждет ее в гостиной.

Лакей быстро удалился, насвистывая песенку, а Сара все еще не двигалась с места, словно она не сразу поняла смысл его слов. В первый момент она не могла придти в себя, затем она поняла лишь одно, что Юлиан здесь, что он ждет ее.

Шатаясь, поднялась она и не заметила, что ее вышивание упало на землю. Точно солнечный свет, рассеявший мрак, ее душу наполнила безудержная радость. Она побежала в гостиницу, быстро поднялась по ступенькам террасы, пробежала через вестибюль в свои комнаты. Юлиан, Юлиан, он приехал за ней, он здесь! Она открыла дверь в гостиную. Ее губы дрожали, сердце билось так сильно, что она задыхалась, но глаза ее сияли от счастья.

Доминик Гиз, стоявший у окна, обернулся к ней и их взоры встретились.

Сара покраснела, затем кровь отлила от ее лица. Гордо подняв голову, она посмотрела на него со спокойствием и презрением и заговорила первая.

— Вы хотели видеть меня? — спросила она почти спокойно.

Вдруг внезапная пугающая мысль пришла ей в голову и нарушила ее спокойствие.

— Что с Юлианом, он болен? — Она протянула умоляющим жестом руки.

Лицо Гиза исказилось гримасой, руки его дрожали, он облизнул сухие губы.

— Нет, — сказал он, неестественно громко и спокойно, — Юлиан здоров. Я только что приехал из Туниса.

Сердце Сары забилось быстрее. Она нагнулась вперед и села, не будучи в силах удержаться на ногах, отвернулась от Гиза и безразлично смотрела через открытое окно в сад.

Гиз прервал молчание.

— Мой слуга передал мне вашу телеграмму. Он телеграфировал вам адрес моего сына в Тунисе.

— Хорошо, — ответила Сара со смутным беспокойством.

— Я думаю, что вы собираетесь поехать в Тунис, и хотел повидаться с вами перед вашим отъездом.

Наступила пауза. Сара молчала. Ей было безразлично, почему Гиз явился к ней. Но его присутствие пробудило в ней массу горьких воспоминаний.

Она подняла голову. Гиз смотрел на нее пристальным суровым взором.

— Я приехал из Туниса, — повторил он. — Я признаю, что вы победили. Я проиграл.

Он улыбнулся, но в его глазах было по-прежнему суровое выражение.

— Я не хочу говорить с вами об прошедшем, — спокойно возразила Сара. — Все в прошлом. Я не знаю почему вы явились ко мне, если вы ничего не можете передать мне от Юлиана.

— Я только хотел сообщить вам, что для вас путь свободен, — с насмешкой возразил Гиз. — Вы, конечно, поедете к Юлиану?

Сара внезапно встала, подошла к окну и остановилась перед Гизом.

— Господин Гиз, я не знаю почему, но я не доверяю вам и не могу понять причину вашего визита. Может быть, вы явились ко мне, чтобы просить меня ничего не говорить Юлиану о вашем первом свидании со мной? По это излишне, после всего того, что произошла за это время. Я знаю, что вы не доверяете мне, но вы неправы. Если у вас есть особые причины, заставившие вас приехать ко мне, то прошу вас сказать все откровенно. Я достаточно поплатилась за мою любовь к Юлиану. Если вы приехали…

— Я приехал, чтобы сказать вам, что Юлиан ждет вас.

Радость наполнила сердце Сары.

— Благодарю вас, — сказала она Гизу.

Он все еще улыбался, но Саре показалось, что его улыбка застыла на его лице, как гримаса.

Когда Гиз сел в автомобиль, увозивший его в Париж, он закрыл глаза. Лицо его осунулось и посерело. Отъезд из Туниса был для него глубокой трагедией. Он отправился к Саре, чтобы отомстить ей за то, что он потерял Юлиана. Он был один, все его страдания не привели ни к чему. В его душе жили только два чувства — любовь к Юлиану и ненависть к Саре. Он ни о чем не жалел, но он не мог перенести, что Юлиан был потерян для него безвозвратно. Он сознавал, что причинил Саре столько страдания и горя, но его ненависть к ней еще возросла за этот год. Он представлял себе, как она встретится с Юлианом, и это было его последней местью. Весь год он мечтал о мести, он вел тонкую игру, не допустил ни малейшей ошибки.

О, да, победа осталась за ним! Он сам удивился, сколько нужно было проницательности и настойчивости, чтобы предвидеть все и добиться намеченной цели. Но теперь, когда он ехал в Париж, он, несмотря на свою победу, чувствовал, что был одиноким, старым и несчастным. Если эта женщина поплатилась за свою любовь, то разве он сам не поплатился всем счастьем своей жизни? Он сделал все, не остановился ни перед чем, чтобы спасти честь Юлиана, а теперь…..

Разве он не пожертвовал всем ради сына? Но Сара украла у него любовь Юлиана, она погубила его карьеру. Он несказанно страдал, когда вспоминал о сыне, но при мысли о предстоящей встрече Юлиана с Сарой в нем пробуждалось дикое злорадство.

Дрожащей рукой Гиз вытер пот со лба. Его лицо было серым, безжизненным. Внезапный озноб охватил его. Он не замечал зноя летнего дня. Он устал, смертельно устал от всего. Слезы, горькие, жгучие, показались на его глазах.

Когда он приехал в Париж и очутился дома, он был совершенно без сил. Его комната показалась ему пустой и холодной. На столике около кровати стоял портрет Юлиана. Гиз взял портрет и долго глядел на него. Наступали сумерки и в комнате было почти темно. Наконец, он лег на постель. В большой квартире было тихо и пусто. Тишина испугала Гиза. Он не мог оставаться здесь. Он встал и уехал в клуб.

Глава 8

Сара решила немедленно ехать в Тунис. Она не получила ответа на свою телеграмму, но она не могла больше оставаться в неведении. Ведь из-за какой-нибудь случайности мог задержаться ответ Юлиана, а Сара не хотела больше откладывать отъезд. Визит Гиза произвел на нее тяжелое впечатление. Она не могла понять, что привело его к ней, и не доверяла ему.

Но он сказал ей, что Юлиан здоров и ждет ее. Чего же она боялась? Ведь там ее ждало счастье.

При мысли о предстоящей встрече с Юлианом у нее замирало сердце. Она не могла дождаться этой минуты и нетерпение охватило ее. Очутившись на пароходе, она немного успокоилась. Погода была прекрасная. Дул легкий прохладный ветерок, море было спокойно, как прозрачное стекло. Даже Хэкки чувствовала себя хорошо, хотя ужасно боялась моря.

Пароход приблизился к гавани, Саре показалось, что все прошлое было сном. Она начала нервничать, она была уверена, что Юлиан встретит ее на набережной, и испытала горькое разочарование, когда убедилась, что его не было. Осмотр вещей на таможне показался ей бесконечным. Было очень жарко, и у Сары ужасно разболелась голова. Она разглядывала город. Издали он казался ослепительно белым на фоне голубого неба, а вблизи он показался ей грязным и некрасивым. После осмотра на таможне она велела Франсуа нанять автомобиль.

Очутившись в закрытом таксомоторе, Сара испытала некоторое облегчение. Неужели это была Африка? По улицам катились автомобили, вереницы трамваев, шум и оживление большого города напоминали ей Париж. Разве этот город походил на тот, какой она рисовала себе в воображении? Отель был большой, роскошный и переполненный, как в Париже. Темнолицые слуги в полотняных ливреях и мягких туфлях бесшумно и проворно исполняли приказания. Вестибюль и гостиные были переполнены смуглыми мужчинами в европейских костюмах и в фесках и нарядными женщинами с красивыми лицами и блестящими темными глазами.

Сара была рада, когда ее проводили в комнаты, заранее заказанные Франсуа. Хэкки раздела ее, принесла мягкий шелковый халат, распустила и расчесала ее волосы и побрызгала духами в прохладной комнате, где царил полумрак.

— Африка напоминает мне Францию, — заметила Хэкки, приготовляя чай.

— Вы ожидали увидеть дикарей? — спросила Сара со слабой улыбкой.

— Не знаю, что именно я ожидала, — с достоинством ответила Хэкки, — но здесь такие же здания, как в Лондоне или в Париже, такие же трамваи, автомобили, гостиницы.

Она налила Саре чашку чая.

— Вы кажется засыпаете, миледи, я буду в соседней комнате распаковывать вещи.

Хэкки закрыла ставни, так что в комнате наступил зеленоватый сумрак, и ушла.

Сара закрыла глаза, но не могла заснуть.

‘Вот я здесь, наконец,’ — говорила она себе, но эта не радовало ее так, как прежде. Она беспокойно ворочалась на постели. Юлиан не встретил ее на набережной. Послать ли за ним или отправиться к нему? И решила пойти к нему, она не хотела встретиться с ним здесь, в этом шумном отеле. Почему он не приехал к ней в далекую горную деревушку? Они встретились бы в благоухающем саду около тихого озера и обрели бы друг друга в этой тишине, в этом золотом покое.

Она встала и начала ходить по комнате. Необъяснимое нервное беспокойство овладело ею, омрачая радость предстоящего свидания.

‘Здесь я не могу увидеться с Юлианом. Я знаю, что буду нервничать,’ — думала она с отчаянием. — ‘Разве это тот день безудержной радости, о котором я так мечтала?’

Она горько усмехнулась, поражаясь своим собственным противоречивым чувствам. Сара приняла окончательное решение. Она позвонит Юлиану по телефону и услышит его голос. Найдя номер его телефона, она позвонила. С трепетом она ожидала ответа. Ее губы так дрожали, что она не могла бы сказать ни слова.

— Кто у телефона? — спросил чужой голос по-французски.

Задыхаясь, Сара спросила о господине Гизе.

— Его светлость в министерстве. Кто спрашивает? — лениво спросили ее.

— О, это неважно, — смущенно ответила Сара и повесила трубку.

Она долго сидела неподвижно у телефона. Затем она поднялась и беспокойно заходила по комнате.

Пришла Хэкки, неся целую охапку цветов, — лилии и зеленые ветки мирты и лавра.

— Франсуа принес цветы, миледи. Вы поедете куда-нибудь сегодня вечером?

— Да, после обеда, — ответила Сара.

Она медлила, потом решилась, наконец.

— Хэкки, дорогая, — сказала она, глядя в сторону. — Я хочу вам сказать… Год тому назад, вскоре после смерти графа Дезанжа, я обещала Юлиану Гизу выйти за него замуж. Я очень люблю его…

Хэкки слегка улыбнулась. В ее глазах было выражение не то нежности, не то легкого презрения. Будто она не знала!

— Я надеюсь, что он достоин вашей любви, — ответила она спокойно.

Сердечный тон Хэкки рассмешил Сару и она рассмеялась.

— Надеюсь, что он достоин меня, иначе все в мире показалось бы мне ужасным.

— Тем лучше, — заметила Хэкки невозмутимо.

— Что вы наденете для этой встречи? — деловито спросила она.

— Я одену платье из бледно-золотистого шиффона и меховое манто. Хэкки, пусть Франсуа позвонит господину Гизу и сообщит ему, что я приеду вечером.

Хэкки приготовила платье, шелковые чулки и туфли из золотой парчи с красными каблуками и ушла.

Сара остановилась у окна, глядя на легкие тучки, алевшие в багровом пламени заката. Наступала ночь. Темнота незаметно опустилась на землю. Взошла луна, озарив все своим золотистым сиянием. Поднялся холодный ветер, напоминавший о безбрежном просторе пустыни и принесший с собой все запахи южной ночи. На улицах раздавались звонки трамваев, рожки автомобилей, проходили арабы в развевавшихся от ветра белых бурнусах и с улыбкой на смуглых лицах. Зажигались бесчисленные огни фонарей, придавая улицам праздничный вид. В темном бархатном небе загорались далёкие золотистые звезды.

В душе Сары пробудилась безмерная радость, наконец, настал желанный час свидания.

Сара взглянула па себя в зеркало. Глаза ее сверкали. Найдет ли ее Юлиан такой же красивой, как прежде? Она старалась представить себе его, но к своему ужасу и разочарованию убедилась, что его любимый образ расплывался в ее памяти. Она могла припомнить некоторые его особенности, движения… как он приглаживал рукой свои густые мягкие волосы, как суживались его глаза, когда он сердился.

Они ничего не скажут друг другу, когда встретятся. Слова были такие бледные и бесцветные, разве можно было словами выразить всю силу их любви? Она вспомнила их первый ‘поцелуй, страстный и нежный, поцелуй, в котором слились их души. Теперь, он снова поцелует ее.

Почему же она испытывала неясный страх? Через несколько коротких мгновений она встретится с Юлианом, и тогда они будут счастливы.

Когда Хэкки принесла ей манто, Сара снова взглянула на себя в зеркало.

— Можете не беспокоиться, — усмехнулась Хэкки, — он найдет вас красивой. Вы выглядите еще моложе в этой прическе, совсем, как девочка.

Сара улыбнулась.

— Сегодня я не надену украшений, даже жемчуга. Спрячьте их. И не ждите меня, может быть я поздно вернусь.

— Надо надеяться, — проворчала Хэкки и последовала за Сарой вниз по лестнице, автомобиль ждал у мраморного подъезда отеля.

Сара села в автомобиль.

— Желаю вам счастья, миледи, — пробормотала Хэкки на прощание.

Она захлопнула дверцу автомобиля и вернулась в отель. Автомобиль уехал.

Сара увидела на подушках сидения букет белых роз, и была тронута вниманием Хэкки и Франсуа. Автомобиль ехал вдоль широкого бульвара с домами, построенными в различных стилях, с бесчисленными магазинами и кофейнями, затем машина завернула в узкие, темные улицы восточного города. Между высокими домами виднелась лишь узкая полоска темного далекого неба. Сара с интересом разглядывала город. Когда автомобиль завернул за какой-то угол, она вдали увидела освещенную гавань, затем она опять ехала по темным улицам, где горели маленькие фонари, висевшие над дверьми домов.

— Мы приехали, миледи, — сказал Франсуа, сопровождавший Сару.

Автомобиль остановился перед высокой белой стеной. Человек в ливрее вышел из сторожки у ворот. Франсуа резко позвал его. Человек подбежал к машине и открыл дверцу.

— Вы желаете, чтобы доложили о вашем приезде, миледи? — спросил Франсуа.

— Нет, — нервно ответила Сара. — Подождите меня здесь, Франсуа.

Она быстро последовала за бесшумно ступавшим арабом. Слуга остановился у дверей дома. Дверь открыл пожилой дворецкий. Он поклонился Саре. Она тихо назвала свое имя, и в тот же момент она услыхала мужской голос и громкий женский смех. Она отпрянула назад и стены вестибюля, покрытые мозаикой, показалась ей стенами тюрьмы, из которой не было выхода к спасению.

В глубине вестибюля кто-то раздвинул тяжелый занавес и появилась высокая стройная мужская фигура, вся в белом. Мужчина направился к входным дверям, ступая неслышно по мраморному полу.

— Кто там? — спросил он спокойно.

Сара протянула руку и оперлась о холодную каменную стену. Она не могла говорить, словно вопрос Юлиана поразил ее в самое сердце.

Вот так встреча влюбленных!

Почему она не могла рассмеяться, услышав его спокойный вопрос?

Юлиан подошел ближе и снова заговорил:

— Кажется, я не ошибаюсь, — он рассмеялся, — тут довольно темно.

Сара, наконец, получила дар слова.

— Да, — прошептала она.

Но, несмотря на неясное освещение, она разглядела его. Он казался другим, немного постаревшим. Да он изменился.

Юлиан продолжал тем же ровным безразличным голосом.

— Вы проездом здесь, я думаю.

Саре казалось, что это сон, кошмарный, ужасный, пугающий своей реальностью. Не сознавая окружающего, она прошла вестибюль вслед за Юлианом и, как в тумане, слышала стук своих высоких каблуков на мраморных плитах пола.

Там за занавесом, была женщина в туземном одеянии, быстро исчезнувшая при их приближении, но Сара успела заметить, что она была очень красивой, у нее были темные волосы, сверкающие глаза и алые смеющиеся губы.

— Это ваша комната? — с усилием произнесла Сара.

Она оглянулась вокруг. Комната была большая с белыми стенами, многочисленными диванами, большим письменным столом и вазами, наполненными цветами.

— Это ваша комната, — повторила она и машинально и неожиданно добавила.

— Я звонила вам по телефону, вы знаете.

Она взглянула на Юлиана, в первый раз за все время их взоры встретились. Он открыл рот, желая что то сказать, но не находил слов.

— Я ничего не знаю, мои слуги не передавали мне. Не хотите ли вы присесть? — сказал он.

Наступило молчание. Сара чувствовала на себе его тяжелый взор, в котором горела затаенная страсть. Он глядел на нее, сузив глаза, и восхищался ее красотой — ослепительно белой кожей, цветом ее волос, стройной линией плеч и шеи, виднеющихся между мягкими складками мехового манто.

— Мне ничего не передавали, — повторил он громче.

— Но ваш отец, он сказал мне…

Сара не знала что говорить дальше, она не могла вслух произнести начатой фразы… ‘что вы ждете меня’.

В ее сознании просыпалась неясная мысль, что все было лишь ошибкой, и ей нужно уйти.

Она поднялась.

Юлиан нагнулся вперед и дотронулся к ее руке.

— Что мой отец сказал вам? Когда вы видели его?

— Он приехал ко мне перед моим отъездом в Тунис. Я протелеграфировала вам.

— Я не получал никакой телеграммы.

— Я понимаю, — беспомощно пробормотала Сара. Я… я… должна уйти.

Она была близка к слезам и старалась побороть их, боясь расплакаться.

Ей казалось, что она разговаривает не с Юлианом, а с его призраком, и что она сама была призраком той женщины, которая когда-то любила его так страстно.

Юлиан схватил ее за руку.

— Нет, нет, вы приехали повидаться со мной. Вы должны остаться.

Он рассмеялся, не выпуская ее руки.

— Мой отец и здесь сыграл какую-то роль. Но почему нам не радоваться этому часу? Очень мило с вашей стороны, что вы приехали повидаться со мной и приехали в такой поздний час.

Он снова рассмеялся тихо и насмешливо.

Саре хотелось крикнуть, вырвать свою руку, убежать отсюда. Она пришла сюда после всего, после долгих месяцев тоски и страданий, она встретилась с человеком, ради которого она принесла себя в жертву, который был для нее счастьем всей ее жизни, и увидела его лицо, чужое и изменившееся, услышала его слова, странные и пугающие.

Она неподвижно сидела на диване, где лежали бесчисленные шелковые подушки. Юлиан сел около нее, нагнулся к ней и поцеловал ее шею у выреза мехового манто. Одно мгновение его голова покоилась на ее груди, как когда-то.

— Это сон, мы оба, словно призраки, — беззвучно сказала Сара. — Разве это действительность, Юлиан?

Он поднял голову. Краска залила его лицо, глаза его сверкали.

— Призраки! — воскликнул он. — Нет, моя дорогая. Это действительность, вот, чувствуешь теперь?

Он схватил ее в свои объятия.

— Я не знаю, почему ты приехала, но ты здесь, и этого достаточно. — Бывают часы, что я проклинал тот миг, когда увидел тебя впервые. Но теперь.

Он усмехнулся.

— Много изменилось с тех пор, как мы расстались, моя дорогая. Ты оказалась не той, какой я считал тебя, да и я изменился. Мы теперь достойны друг друга.

Он прижался щекой к ее щеке, и Сара с ужасом заметила, что от него пахло вином.

— Ты так красива, я не видел ни одной женщины более красивой, чем ты, — шептал он.

Она отпрянула назад, точно он ударил ее, и вырвалась с силой из его рук. Когда она встала, она шаталась, но была спокойной.

Юлиан полулежал на диване. На его лице с полузакрытыми тяжелыми веками все еще была странная, дикая улыбка.

— Я не знаю более красивой женщины, чем ты, — повторил он, и его голос дрогнул от страсти.

— Я никогда не видела, чтобы человек мог так пасть морально, — шопотом сказала она. — Никогда, слышите? И когда я вспоминаю, что Чарльз Картон умер из-за вас, а я сидела год в тюрьме.

Она рассмеялась, вся содрогаясь от смеха, грозившего перейти в рыдание.

Она приехала сюда после всех горестных переживаний и мучений, она мечтала о встрече со своим возлюбленным, и вот во что превратилась эта встреча. В ее душе горел стыд и горькое разочарование. Прикосновение его стройных, сильных рук, некогда обнимавших ее так нежно, поцелуи его горячих губ оскорбили ее, осквернили ее лучшие чувства. Она невольно прижала руку к груди, словно желая уничтожить следы его поцелуя.

Юлиан следил за ней взглядом. Он очень много пил в этот вечер и легкое опьянение овладело им.

Они молча глядели друг на друга, как враги. Он все еще полулежал на шелковых подушках, она стояла перед ним. Она глядела на него с презрением и горечью, а он с восхищением и напряженным вниманием следил за каждым ее жестом, чтобы помешать ей уйти.

Легким неслышным движением он внезапно вскочил на ноги и подошел к ней, преграждая ей дорогу.

— Ты приехала сюда ради каприза, — сказал он тихо, — теперь ты останешься ради меня.

Сара взглянула на него, как на чужого. Его глаза сверкали на бледном лице и на его губах все еще была странная неприятная улыбка. Алая краска залила лицо Сары. Она задыхалась от гнева.

— Что стало с вами? — крикнула она. — Как вы смете обращаться со мной таким образом?

Юлиан взглянул на нее с любопытством, нахмурив темные брови, казавшиеся еще темнее по сравнению с его светлыми волосами. Он усмехнулся.

— Я обращаюсь с тобой, как ты заслуживаешь. Ты приехала ко мне. Я не звал тебя. Но ты здесь. Я ни о чем не спрашиваю тебя.

Резким движением он схватил ее за руку.

— Для чего ты обманываешь меня, Сюзетта? К чему эти ненужные объяснения? Когда я вспоминаю прошлое, я не думаю, что твое чувство ко мне могло быть притворством. Ты пришла ко мне, значит ты еще немного любишь меня. Что же касается Картона, то лучше забудем о нем навсегда. Если ты хочешь возобновить прошлое… Здесь свободная жизнь, отсутствие предрассудков!

Он расхохотался.

— Ты можешь судить по моему образу жизни. Ты видела Лулию, но я порву с ней и тогда…

Сара вырвала свою руку и отпрянула от него в ужасе. Или: он был пьян, или сошел с ума, или в нем заговорила его настоящая извращенная натура? Может быть она ошиблась в нем, может быть она никогда не знала его и любила в нем лишь собственную мечту?

Внезапно он упал перед ней на колени и обвил ее руками. Его голос тихий, страстный и чарующий, произнес:

— Любимая, наконец, наконец. Все было лишь миражом. Но ты здесь. Сюзетта, почему ты так холодна со мной? Ты ревнуешь меня так, как я ревновал тебя к Картону. Но к чему это… к чему…

Она оттолкнула его, так что он чуть не упал. Когда он вскочил на ноги, чтобы схватить ее, она отшатнулась и побледнела, как смерть, ее лицо исказилось от ненависти и отчаяния.

— Не смейте прикасаться ко мне, — сказала она чуть слышно, но ясно.

Он остановился перед ней в смущении.

— Ради вас, — продолжала она тихо, — я страдала так долго. Ради вас я была в тюрьме, где я погибла бы, если бы меня не спасла моя любовь к вам. Какое горе, стыд и унижение, что я любила такого человека, как вы! Я жалею теперь, что Чарльз Картон не был моим любовником. Он любил меня и его чувство было настоящим и глубоким. Я пришла к вам, чтобы воскресить прошлое. Я думала, что наша любовь сильнее разлуки. Любовь может перенести все, кроме измены и обмана.

Я ухожу теперь и, надеюсь, навсегда. Никогда больше в жизни я не увижу пас, никогда больше не услышу вашего имени, и я отдала бы все, чтобы никогда больше не думать о вас. Вы умерли для меня навсегда.

Она раздвинула тяжелый занавес и ушла. Звук ее шагов замер в отдалении.

Глава 9

Сара была неестественно спокойна.

Хэкки, ожидавшая ее, нашла, что Сара выглядит усталой и удивилась, что она ничего не рассказала о своем визите. Хэкки помогла ей раздеться и ушла, пожелав ей спокойной ночи.

Сара осталась одна. Она заперла дверь и открыла ставни. Все кончилось. Навсегда. Со всей силой ударила она рукой по каменному подоконнику, чтобы убедиться, что все это действительность. Но острая физическая боль не успокоила ее. Ей все еще казалось, что это кошмарный сон. Все ее мечты и надежды — были роковой ошибкой. Он был недостоин ее любви, ее жертвы.

‘Безумная, безумная’, — яростно говорила она себе, ударяя болевшей рукой по камню и не замечая боли. Разве такие случаи бывают в жизни? Она читала в книгах о том, как мужчины изменяют своим возлюбленным и обращаются с ними с невероятной грубостью. А теперь, это случилось с ней. Юлиан, по-видимому, думал, что она любила Чарльза и считал себя в праве оскорблять ее, несмотря на то, что она из-за него провела год в заключении. О, эти месяцы тоски, отчаяния, надежды, опустошившие и изранившие ее душу!

За закрытыми окнами бушевал холодный ветер. Это свидание, о котором она так мечтала, которого ждала с такой радостью, было их последней встречей.

Последнее свидание! Навсегда!

Целый год она ждала этой минуты, а теперь…

Когда она услыхала голос Юлиана, ее сердце затрепетало от счастья, а он равнодушно спросил: ‘Кто там’? Этими безразличными словами он встретил ее после долгой, тягостной разлуки. Но даже это она могла бы простить ему, если бы он оставался прежним, как в те дни безоблачного счастья, когда они любили друг друга. Но он стал другим, чуждым и непонятным ей. Он был потерян для нее.

Сара выпрямилась и начала медленно закрывать тяжелые ставни. Они захлопнулись с легким стуком и в комнате наступила темнота, такая же непроницаемая, как мрак, окутавший ее душу.

Глава 10

— Итак, мы возвращаемся в Париж. Вот и все, — сказала Хэкки.

— В Париж? — удивленно спросил Франсуа.

— Да, я уверена, что произошло что-то. Он даже не пришел, не написал, не протелефонировал. Разве так поступает влюбленный? Посмотрите на нее. Она ничего не говорит, но ее глаза! Случилось что-то непоправимое, и я рада, что мы уезжаем домой.

Она отправилась к Саре, стараясь придать своему лицу веселое выражение.

— Может быть, вы хотите предпринять прогулку в автомобиле? — спросила она. — Франсуа может сопровождать вас. Я приготовлю вам белое платье. Разве вы не хотите в последний раз осмотреть город, миледи?

— Хорошо, — ответила Сара. — Вы поедете со мной, Хэкки.

Она была рада оставить шумную гостиницу. Молча сидела она в автомобиле, рассеянно разглядывая город. Сколько красок, жизни, шума вокруг! Было очень жарко и воздух был наполнен разнородными запахами, присущими восточному городу. Хэкки демонстративно поднесла платочек к носу. Собака сидела около Сары. Автомобиль то ехал в глубокой тени узеньких улиц, то проезжал залитые солнцем площади и базары. Большие магазины чередовались с маленькими темными лавочками, откуда выглядывали смуглые лица торговцев в тюрбанах и туземных одеяниях.

Прогулка несколько успокоила Сару и помогла ей ненадолго забыть обо всем. Город остался позади. Автомобиль проехал какой-то туннель и они очутились в пустыне. Дорога здесь была плохая, и машина замедлила ход. Но кругом открывался чудесный вид — золотая ширь пустыни, где местами на фоне ослепительно-голубого неба виднелись тонкие силуэты пальм. Франсуа, сидевший около шофера, указал направо.

— Карфаген, миледи.

Сара увидела в отдалении высокие стройные колонны. Некоторые из них были сломаны, но большинство сохранилось во всей своей безупречной античной красоте. Карфаген, город сказочной роскоши, погребенный в песках! Здесь, где когда-то царствовали императоры, где погибли тысячи и тысячи солдат, где на арене цирка происходили блестящие зрелища, где жили, страдали и веселились влюбленные — не осталось ничего, кроме обломков и камней, засыпаемых золотой пылью песков.

Солнце сияло в безоблачном синем небе, легкий ветер шелестел сверкающими песчинками. Эта тишина и одиночество отозвались болью в сердце Сары. Она велела возвращаться домой.

*** * ***

Ничего не интересовало Сару, ничто не могло отвлечь ее от ее мучительных мыслей. Жизнь казалась ей пустой и бесцельной.

По дороге из Марселя в Париж они заехали в Дезанж. По завещанию Клода она имела право жить в замке до женитьбы Роберта. Сара узнала от Хэкки, что Роберт рассчитал всех прежних слуг. Новый дворецкий встретил их в вестибюле.

Сара медленно вошла в замок. Ничего не изменилось вокруг, все было, как прежде. Слезы показались на глазах Сары, но она старалась не заплакать. Она не вошла в гостиную, а велела подать чай на террасе, куда позже из парка пришел Роберт. Он сначала не заметил ее. Увидев ее, он смутился, и алая краска залила его лицо. Сара посмотрела на него с легкой, печальной улыбкой. Он медленно и неохотно подошел к ней, опустив голову. Наконец, он поднял взор и посмотрел на нее.

— Почему ты приехала, Сюзетта?

Невольно он назвал ее по-прежнему.

— Из глупого чувства сентиментальности, — коротко ответила она, стараясь скрыть волнение, охватившее ее при виде Роберта.

— Я знал, что ты вернулась. Лукан сообщил мне, что ты уехала в горы и собиралась ехать в Тунис. Ты видела Гиза?

— Да, один раз.

— Он очень опустился, неправда ли? Один из его бывших подчиненных рассказывал мне. Он кончит плохо, и это после той блестящей карьеры, которая ожидала его…

Наступило тягостное молчание.

— Он был влюблен в тебя. Вот, что погубило его — медленно добавил Роберт.

Сара горько рассмеялась. Роберт покраснел.

— Ты можешь еще смеяться… сказал он. — Но ведь это правда, Сюзетта.

Он бы так молод, опечален и разочарован, что Сара невольно пожалела его. Она протянула руку и погладила его темноволосую голову, когда он стоял перед ней на ступеньках террасы.

— Бедный, глупый Роберт, — сказала она нежно.

Роберт отвернулся.

— Я не могу забыть того, что было. Но если я чем-нибудь могу помочь тебе… Куда ты собираешься ехать? Я думаю, общество отвернется от тебя и тебе будет тяжело теперь, — глухим неуверенным голосом сказал он.

Сара вспомнила в первый раз об обществе, осуждавшем ее.

— Я уеду в Англию, в Клэверинг — имение моего покойного отца. Там я поселюсь на некоторое время. Ты не знаешь где моя мать? — спросила она.

Роберт снова покраснел.

— Она так много пережила. Я помогал ей, чем только мог. Она в Англии сейчас.

— Она приняла твою помощь? Тебе везет, Роберт.

Он вздрогнул, чувствуя, что окончательное примирение между ними невозможно.

Лакей принес чай. Сара узнала изящный сервиз, маленькие фруктовые ножики и янтарные ложечки для варенья.

Зиму она решила провести в Англии. Конечно и там общество осуждало ее, несмотря на то, что пресса была на ее стороне. Она устало пожала плечами. До сих пор она не думала о мнении света. До сих пор она не задумывалась о будущем, потому что считала, что Юлиан сумеет ее защитить от всего. Она не могла себе представить дальнейшую жизнь без Юлиана.

Сидя на террасе, освещенной лучами заходящего солнца, отдыхая в тишине, окружавшей ее, она поняла, как ужасна была для нее потеря Юлиана. Она страдала невыносимо. Зачем она приехала сюда, где все напоминало ей о невозвратном прошлом! Здесь ее целовал Юлиан, говорил ей о своей любви.

Сара разрыдалась. Она плакала в первый раз за все время.

Глава 11

В Лондон Сара приехала к вечеру. Хэкки и Франсуа сопровождали ее. Сара даже не протелеграфировала леди Диане о своем приезде и не ожидала радостного приема.

В небольшом доме леди Дианы все окна были заставлены цветами. У входных дверей висел огромный бронзовый звонок. Сара вошла в дом, спросив, где леди Диана и оставив Хэкки с удивленным дворецким.

В маленькой гостиной с большими креслами, удобными кушетками и шелковыми подушками царил полумрак. Ставни были закрыты, воздух насыщен запахом благовоний и духов. Леди Диана заснула над книгой Мопассана. Проснувшись от шагов, она увидела Сару. Настала минутная пауза. Леди Диана быстро обдумывала создавшееся положение.

Сара была очень богата, а все простительно при богатстве… пресса на стороне Сары… Сара молода и красива и могла скоро выйти замуж… или может быть уже вышла? Ей придется принять ее, иначе она впоследствии могла поплатиться за такую оплошность.

Тогда она поднялась и сказала приветливо:

— Дорогая Сара!

— Дорогая мама! — ответила Сара тем же тоном, и они расцеловались.

— Ты хочешь чаю? — спросила леди Диана.

— Пожалуйста. Могу ли я провести у тебя одну ночь? Я не хотела остановиться в отеле. С моим именем — это неприятно.

Леди Диана подняла брови и пробормотала что-то в ответ.

— Я приехала к тебе, чтобы узнать, не сдала ли ты Клэверинг? — продолжала Сара. — Я хочу поселиться там на некоторое время.

— Нет, я не сдавала Клэверинг. Это весьма удачно.

— Значит, я могу завтра поехать туда.

Подали чай и леди, Диана принялась разливать его.

— Мы не будем вспоминать о прошлом годе. Но свет так жесток. Ты была в Париже?

— Только проездом.

— Может быть это к лучшему, — заметила леди Диана.

Наступило молчание. Сара была рада, когда смогла уйти в свою комнату.

— Твоя прежняя комната, моя дорогая.

Сара вошла в комнату, испытывая печаль и сожаление. Хэкки распаковала вещи и привела все в порядок. На камине стояли старинные китайские канделябры, в углу стояла ее кровать с белым одеялом.

Сара упала на колени около кровати, не в силах больше страдать. Здесь, в этой комнате, где она еще жила ребенком, она хотела отдохнуть, забыть обо всем, что было позади.

* * *

За обедом леди Диана спросила Сару, видала ли она Гиза.

— Да, мельком.

— Вы… не пришли к какому-нибудь решению?

— Нет. Он там пользуется большой известностью, как я слышала.

— Да, в некотором отношении даже слишком большой, — возразила леди Диана. — Я слышала кое-что об его образе жизни, но в свете так любят сплетни.

После обеда леди Диана играла, а Сара слушала музыку, погруженная в свои мысли.

Жизнь будет идти своим чередом, долгая, тоскливая — дни и ночи, месяцы и годы. Безудержная тоска по счастью просыпалась в ней.

Леди Диана играла Шопена, Шуберта и Дебюсси. Легкий ветерок шевелил лепестками цветов на окнах. Издали доносился непрестанный, глухой шум большого города. Музыка умолкла.

Леди Диана обернулась, играя длинной нитью жемчуга, украшавшей ее шею, сделала легкую гримасу и сказала:

— В твоем возрасте ты не можешь жить затворницей в Клэверинге.

Сара молчала. Она предвидела следующий вопрос леди Дианы.

— Разве ты… разве вы не…

— Да, но теперь все кончено, — холодно прервала Сара.

Леди Диана испытывала сильное любопытство. Она хотела узнать все подробности, но боялась, задать лишний вопрос. — Очень жаль. Юлиан очень способный и незаурядный человек, — сказала она со вздохом.

Сара встала. Она боялась, что этот разговор будет бесконечным.

— Я пойду спать, мама.

— Еще очень рано. Я отправлюсь куда-нибудь. У Торнтонов сегодня вечер.

Они стояли друг против друга. Леди Диана прервала молчание.

— Ты очень похудела, моя дорогая, или это только кажется оттого, что ты в черном платье? Где ты купила его? В Париже? Я никогда не ношу черных платьев и не буду носить. Как ты думаешь, я не изменилась?

Она с улыбкой выжидающе глядела на Сару.

— Нет, ты по-прежнему красива.

— Даже если ты говоришь неправду, это очень мило с твоей стороны. Спокойной ночи, моя дорогая.

Они поцеловались.

Когда Сара отправилась наверх в свою комнату, она услышала, как леди Диана приказала дворецкому, чтобы подали автомобиль. Голос ее звучал весело и беззаботно, как всегда.

Сара быстро ушла в свою комнату, разделась в темноте и села у окна, прислушиваясь к шуму лондонских улиц, как она это делала еще в детстве, когда весь мир казался ей волшебным сном, а Лондон сказочным городом, полным неизведанных тайн. Она узнала теперь, что на свете не существовало таинственной сказки, а царила жестокая действительность, что любовь была страданием, а Лондон был большим шумным городом, полным нужды, несправедливости и людского горя. Она зажгла лампу и пыталась читать, но ее попытка оказалась бесплодной. Она не могла сосредоточиться, забыть о своем горе. Завтра она будет в Клэверинге.

Может быть в Клэверинге жизнь не будет такой пустой, и она сможет найти какое-нибудь полезное занятие, которое заполнит пустоту ее дней.

Глава 12

Колин почувствовал несказанное облегчение, когда перестали так часто упоминать о Юлиане Гизе и его отце. Колин не любил вспоминать о последних месяцах. Он старался уверить себя, что старый Гиз был виноват во всем, и его чувство неприязни к старику все возрастало. Колин был вынужден скрывать правду, и у него не хватало мужества, чтобы предпринять решительный шаг и открыто сознаться во всем. Со временем он немного успокоился, но все же не мог простить Доминику Гизу его поступка. Он старался забыть об этой истории, но даже время не принесло ему облегчения. Когда министерство послало его по делам в Тунис, где ему предстояло увидеться с Юлианом, он был крайне недоволен.

Перед отъездом он встретился в клубе с Домиником Гизом. Колин побледнел. Он холодно протянул старику руку, глядя в сторону.

— Вы вернулись? Я не знал, — сказал он.

— Я недавно вернулся из Туниса, — медленно ответил Гиз.

Он выглядел похудевшим и постаревшим, и Колину показалось, что у него какой-то растерянный вид.

— Юлиан здоров? — спросил Колин.

— Да, благодарю вас.

Колин закурил сигару. Пальцы его дрожали.

— Он собирается скоро жениться, неправда ли?

— Я ничего не знаю, — усмехнулся Гиз.

— Но она уехала в Тунис, — возразил Колин удивленно, с неясным подозрением. — Роберт сказал мне об этом.

Гиз ничего не ответил. Колин почувствовал, что ненавидит Гиза всеми фибрами своей души. Его глаза мрачно сверкнули.

— Мне нужно уходить, — коротко заметил он. — Сегодня ночью я уезжаю в Тунис по поручению правительства. Вы хотите передать Юлиану что-нибудь?

С тайным злорадством он увидел, как Гиз побледнел и вздрогнул.

Колин подождал минутку и сказал:

— Ничего? Прощайте!

И ушел.

Он услышал, что Гиз позвал его, но не остановился. Когда он сидел в автомобиле, он увидел, что старик появился на ступеньках подъезда. Он усмехнулся, но не велел шоферу остановиться.

Уже находясь в экспрессе, уносившем его на юг, Колин с удивлением и любопытством подумал о том, почему Гиз выглядел таким расстроенным. Колин искренно жалел, что сам послал Гиза к Саре Дезанж. Он не доверял старику и после трагического инцидента боялся его. Он не мог простить Гизу, что тот преследовал Сару своей незаслуженной ненавистью. Колин был очарован Сарой и не понимал, почему Гиз, несмотря на ее героическую жертву, по-прежнему относился к ней с непримиримой враждебностью.

Колин не мог без стыда и раскаяния вспомнить о поступке Сары. Он восхищался ее мужеством и благородством. Он искренно страдал за нее душой, и если бы он сумел освободить ее, не рискуя собственным именем и положением, он не остановился бы ни перед чем для этого. Но он не хотел поступиться своими интересами и не был бы в состоянии перенести позор и осуждение общества.

Теперь, по дороге в Тунис, он был несказанно рад при мысли, что он увидит счастье двух существ, к которым был привязан. Он спокойно заснул, несмотря на пыль и жару. Только на следующее утро за завтраком он вспомнил о старике Гизе и своем неясном подозрении. Гиз сказал, что ничего не знает о предстоящей женитьбе Юлиана. Может быть он лгал, но он был испуган и расстроен, когда услышал об отъезде Колина в Тунис.

Колин пообедал в Марселе, где сел на пароход.

В Тунисе, в большом шумном отеле, Колин переоделся, велел подать автомобиль и поехал к Юлиану. Колин представлял себе, как встретится с Юлианом и Сарой, и рассеянно глядел на узкие улицы и на пеструю толпу. Ему понравился красочный восточный город с его жарой, смешанными запахами и шумом.

Войдя в дом и не велев доложить о себе, он громко позвал Юлиана.

Наступали сумерки. В небе горело пламя заката, и большой вестибюль был наполнен неясным розовым отблеском вечерней зари. Дом Юлиана был старинным мавританским жилищем, и Юлиан украсил его по своему вкусу и желанию. Дом был большой и просторный, построенный в строгом красивом стиле. Колину он показался неуютным. Он подошел к занавесу из тяжелой золотой парчи, раздвинул его и рассмеялся.

Юлиан лежал на шелковых подушках дивана и около него стояла стройная, темноволосая красивая женщина, наливавшая ему бокал вина.

— Очень мило, — заметил Колин. — Вы удобно устроились, Юлиан, мой мальчик.

Юлиан приподнялся и усмехнулся.

— Здравствуйте, Колин. Идите сюда.

Колин сел около него, а Юлиан снова опустился на подушки, сказав молодой женщине несколько слов по-арабски. Она ушла с улыбкой.

— Хорошо, очень хорошо, — улыбнулся Колин, которому нравилась вся эта обстановка, напоминающая ему о гареме.

— Итак? — заметил Юлиан.

Колин внимательно взглянул на него.

— Вы выглядите усталым и бледным, мой мальчик. Слишком много вина и развлечений, неправда ли?

Юлиан насмешливо усмехнулся.

— Я получил телеграмму из министерства иностранных дел.

Он достал маленькую записную книжку с секретным шифром и протянул ее Колину.

— Вы много успели сделать здесь, — произнес Колин, поглаживая подбородок. — Но вам пора вернуться во Францию. Вас хотят назначить защитником по делу Вантрепа. Министерство иностранных дел согласно отпустить вас.

— Неужели? Но я не вернусь.

Колин посмотрел на него.

— Не вернетесь? Что вы хотите сказать? Здесь вам нечего больше делать и…

— Я останусь здесь жить.

— Это забавно, мой мальчик! — расхохотался Колин.

— Нет, это правда.

Молодая женщина вернулась, неся кофе и лидеры. Колин был так поглощен ее появлением, что забыл на минуту обо всем. Когда она ушла из комнаты, он сказал насмешливо:

— Лучше отошлите ее, пока графиня не узнала о ее существовании.

Вспомнив о Саре, он начал порицать поведение Юлиана.

— Конечно, мой мальчик, очень хорошо вести такой образ жизни, если вас ничего не связывает. Но вы понимаете, что я хочу сказать. После всего того, что она перенесла ради вас, после такой жертвы…

Он остановился, тронутый собственным красноречием, и сомневаясь имеет ли он основание так резко говорить с Юлианом.

Юлиан приподнялся на локте и только теперь Колин заметил, что он выглядел больным. Он был очень бледен, с горящими глазами и беспокойным взором.

— Вы переутомились, — сказал Колин, — но ваш последний доклад, который вы прислали нам, был замечательный. Я не могу понять, как вы сумели так сразу взяться за дело при вашем тогдашнем самочувствии. Я думал, что вы не будете в состоянии работать и боялся, что вы вернетесь, как только узнаете все. Я не хотел бы еще раз пережить подобное время.

— О чем вы говорите? — удивленно спросил Юлиан.

— О вашей работе и заключении графини Дезанж, — сухо ответил Колин.

Он был недоволен поведением Юлиана.

‘После того, что случилось, как он мог?’… подумал Колин.

Юлиан приподнялся и заглянул ему в лицо.

— Вы не находите, что это неинтересный предмет для разговора? — спросил он презрительно. — Вы не знаете, что графиня Дезанж была здесь месяц тому назад?

— Да. Когда вы собираетесь жениться? — спросил Колин.

Жениться? расхохотался Юлиан.

Колин почувствовал внезапно усталость и скрытое раздражение.

— Да, жениться, — повторил он резко и недовольно.

— Разве вы не поняли, что я сказал! Какое счастье ожидает вас. Такая красивая молодая женщина, которая ради вас провела год в тюрьме. Ваше поведение поражает меня. Где графиня? Где она остановилась? — настойчиво продолжал Колин.

Юлиан встал и нагнулся к Колину. На его бледном лице появилось угрожающее выражение.

— Я спрашиваю вас в последний раз, что это все означает? — произнес он сквозь зубы. — Что вы хотите сказать? Почему Сара Дезанж провела год в тюрьме? Почему меня ожидает необыкновенное счастье? Кто из нас сошел с ума, вы или я? Сара Дезанж убила Чарльза Картона и ей вынесли милостивый приговор за это преступление. Вы защищали ее, я знаю. Мой отец все рассказал мне. Вы прекрасно вели дело, мой друг, но даже ваше восхищение графиней Дезанж не дает вам права оскорблять меня.

Колин вскочил, размахивая руками. Лицо его стало багровым, голос дрожал от гнева.

— Вы спрашивали, кто из нас сошел с ума. Вы! Как вы смеете рассказывать мне, что Сара Дезанж убила Картона! Неужели вы думаете, что можете обмануть меня в благодарность за то, что я перенес из-за вас в течение этого года? Я вынес вас из комнаты в парк и донес до автомобиля. Я достал для вас яхту Дешана, я уничтожил все следы, когда вы уехали с отцом! Если бы не я и Сара Дезанж, вас присудили бы к смертной казни, мой мальчик! Не забывайте этого! А вы смеете издеваться надомной и смеяться над женщиной, которая спасла вас… спасла вас…

Он умолк, задыхаясь, словно испугавшись своего собственного крика.

Наступило молчание.

Колин глядел в горящие неподвижные глаза Юлиана и поднял руку, как будто обороняясь от удара.

— Сядьте, Колин, — ровным, глухим голосом сказал Юлиан.

Словно под гипнозом, Колин сел. Юлиан сел около него.

— Теперь, расскажите мне все.

— Вы ведь читали мои письма, — ответил Колин мрачно.

— Какие? Когда вы писали мне?

— В течение этого года я несколько раз подробно писал вам обо всем.

Колин подождал ответа Юлиана, а затем продолжал:

— Я писал вам, в каком состоянии находилась графиня Дезанж. Когда она заболела, я также сообщил вам. Лукан рассказал мне о ее тяжелой болезни, и я удивился, почему вы не ответили на мое письмо. Вот и все. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я не получал от вас письма о Саре, о графине Дезанж, — поправился Юлиан, — после моего первого подробного письма к вам, написанного мною на борту яхты, я получил от вас одно письмо.

— Вы писали мне на борту яхты? — воскликнул Колин. — Я не получил письма. Послушайте! Зачем вы стараетесь обмануть меня: вы хотите свалить всю вину на меня.

Его лицо исказилось от гнева. Он нагнулся вперед и сказал с презрением:

— Вы спрашиваете меня, что случилось. Но вы сами недавно видели ее и говорили с ней.

Юлиан кивнул головой. Его лицо покрылось смертельной бледностью. Он заговорил, задыхаясь:

— Насколько я понимаю из ваших слов, вы обвиняете меня, что я убил Картона, а Сара взяла вину на себя. Но почему? Для чего?

— Почему? Для чего? — гневно крикнул Колин. — Клянусь вам, Юлиан, вы зашли слишком далеко. Неужели вы не знаете? Разве вам не рассказал ваш отец, как он нашел вас в гостиной в бессознательном состоянии с глубокой раной на голове, и Картона, который был мертв? Ваш отец придумал этот план, и Сара Дезанж согласилась с ним из любви к вам и заботясь о вашей карьере. Я ожидал пас в парке и ваш отец позвал меня. Мы оба вынесли вас из замка, и никто не видел нас. Дешан предоставил мне свою яхту. Вас отвезли в Бордо, и вы несколько недель находились на борту яхты. В министерстве знали, что вы больны лихорадкой. Дело разбиралось скоро, я добился этого, и кончилось, как я предвидел. Фактически было совершено убийство, но у Картона была серьезная болезнь сердца и суд установил, что Картон умер во время борьбы.

— Вы сказали, что Сара провела год в тюрьме из-за меня, а я не знал. Колин, Колин я ничего не понимаю!

— Зато я начинаю понимать, что ваш отец негодяй, — яростно произнес Колин. — Он окружил пас сетью лжи, скрыл от вас правду, перехватывал мои письма. Хорошая шутка! Я не ожидал этого от старика. Клянусь вам! Кто-то должен был помогать ему.

Юлиан с железной силой схватил его за руку.

— Что это означает? — спросил он хрипло. — Почему вы не говорите яснее? Сара была здесь, и я отпустил ее, а она, а она…

Он начал трясти Колина, как безжизненную куклу. Пот выступил у него на лбу.

Колин решил, что Юлиан сошел с ума.

— Юлиан, Юлиан! — бормотал он, глядя на него с ужасом.

— Вы все знали и дали мне погубить все! Я потерял женщину, которую любил безумно, и никто не удержал меня, никто: ни вы, ни мой отец.

Он оттолкнул Колина так, что тот пошатнулся и едва удержался на ногах, схватившись за подушки дивана.

— Ради бога, — пробормотал он, — Юлиан, послушайте.

— Слушать вас теперь? — продолжал хриплый голос, — слушать ваши презрительные слова, переносить ваше осуждение? Я готов убить вас за то, что вы предали меня ради собственного спасения. Вы еще говорите о ваших страданиях!! А я думал, что она любила Картона и старался забыть ее, забыть! И я опустился до такой степени, дошел до такого морального падения, сознательно губил себя, свою жизнь, свое счастье, чтобы забыться. Вы виноваты во всем. Вы и мой отец!

Он умолк и в комнате было слышно только тяжелое дыхание Колина.

— И вы думаете, что я допущу, чтобы женщина пожертвовала собой, своим именем, желая защитить меня от осуждения света! — неожиданно закончил Юлиан.

Колин в ужасе выпрямился, голос его дрожал.

— Вы не посмеете говорить теперь… Это ничего не поможет, Картон умер от разрыва сердца, Сара Дезанж не откажется от своих показаний.

Юлиан расхохотался, задыхаясь.

— Вы уверены в этом, уверены? — прошептал он. — Разве вы не знаете, что я оскорбил ее, когда она пришла сюда.

Он стоял, шатаясь и задыхаясь от истерического смеха. Он был близок к безумию.

— Перестаньте, перестаньте, — с трудом произнес Колин.

Лицо его было багровым, он боялся задохнуться, так билось его сердце. Он пытался крикнуть, но Юлиан обернулся и ушел. Колин прислушался, тяжело дыша. На каменных плитах двора раздался быстрый топот конских копыт, который вскоре замер в отдалении.

Юлиан уехал.

Глава 13

Юлиан испытывал горький стыд и безграничное отчаяние.

Сара пожертвовала годом жизни ради него, а он все эти месяцы думал, что она обманула его, лгала ему, скрывая свое чувство к Картону. Она перенесла из-за него столько мук и унижения, а он считал ее способной на ложь и измену. Он уже не обвинял во всем Колина и отца, его дикий гнев прошел. Колин поступил таким образом из трусости, отец — из непримиримой ненависти к Саре. Но он не имел права осуждать их. Он сам поступил непростительно.

Юлиан невыносимо страдал, вспоминая свое последнее свидание с Сарой, Что мог он ей сказать теперь? Что он поверил этой подлой клевете и предал и осквернил их любовь? Он не надеялся, что она простит ему. Он беспокойно шагал по палубе корабля и целую ночь не сомкнул глаз. Он должен увидеть ее, он должен увидеть ее, он должен поговорить с ней. Ведь он мог отчасти искупить свою вину перед ней и понести заслуженное наказание.

Юлиан схватился за перила, сжав их со всей силой. Он так страдал, что смерть казалась ему избавлением. Он вспоминал те короткие недели, когда он и Сара были счастливы, и он представлял себе все подробности их последней встречи. Как она смотрела на него, когда он направился к ней в вестибюле. Ее взгляд был несколько удивленный, но бесконечно нежный. Только, когда она вошла в его комнату, ужас отразился в ее взоре.

Юлиан содрогнулся, вспомнив, как она отпрянула от него после его поцелуя. Рыдания подступили к его горлу. Он задыхался. Она, пожертвовавшая собой ради него, оттолкнула его с отвращением. Женщина никогда не прощает таких поступков…

Неподвижным взглядом глядел он на темную воду… Это — единственный выход для него. Многие мужчины изменяют любимым женщинам, но не так низко, так подло, как он… Но ведь он ничего не знал. Могло ли это послужить для него оправданием?

В его памяти даже не сохранилось воспоминания о борьбе с Картоном. Он поверил словам отца. Юлиан услышал его объяснения уже после суда, когда он еще страдал от последствий сотрясения мозга и был без сил после тяжкой продолжительной болезни. Только в Тунисе он немного поправился и принялся за работу, стараясь забыться в ней. Он жил, точно в каком-то тумане, окутавшем его мозг и душу.

Когда он узнал от отца о приговоре суда и признании Сары, отвращение и ненависть охватили его, уничтожили в нем радость жизни. После этого удара он изменился, словно стал другим человеком, и опустился морально. Только теперь, узнав всю правду, он поражался, как мог он поверить в вину Сары.

Юлиан неподвижно глядел на спокойное море с белой пенистой полосой, оставляемой пароходом на гладкой поверхности темных вод. Он был безгранично несчастен и одинок. Он сам погубил свою жизнь… навсегда.

Юлиан опустился на колени и прижался головой к железным перилам. Он вспомнил радостные часы их короткого счастья, но Сара казалась ему далекой и недосягаемой, как прекрасная мечта. Он потерял все.

Его ожидало беспросветное одиночество.

Глава 14

Юлиан приехал в Париж в полдень, но он был в таком состоянии, что не замечал окружающего. Когда он ехал к себе домой, он невольно подумал, что вокруг ничего не изменилось и обыденная жизнь шла своим чередом.

Дома его встретил отец.

Юлиан сказал неестественно спокойно:

— Я еду к ней, и от нее зависит всецело, что я предприму потом и что заявлю на суде.

Он ушел тотчас же. Выглянув через окно, Гиз увидел его высокую удаляющуюся фигуру. Доминик Гиз смотрел ему вслед, пока Юлиан не исчез в отдалении, затем подошел к своему большому креслу и тяжело опустился в него.

Неужели она позволит Юлиану сознаться в правде? Вот к чему привели все его старания! Рухнул весь хитро задуманный план и все погибло для него. Только теперь он понял, что Юлиан потерян для него безвозвратно. Он был совершенно одинок. Но не только для него, для Сары Юлиан тоже был потерян навсегда. По крайней мере, он был отомщен. Всю свою жизнь он отдавал сыну, но видел в ответ эгоизм и неблагодарность. Все пережитые им страдания были бесполезны и излишни.

Юлиан ушел от него навсегда.

Глава 15

В Клэверинге Сара надеялась найти желанный покой. Она увидела родные места после семилетнего отсутствия.

День клонился к концу, легкие тени лежали на зеленой траве лужаек и окутывали старый дом с маленькой башенкой и массивными входными дверьми.

Первый вечер она провела в большом запущенном парке, где были целые заросли розовых кустов. Ветер шевелил лепестками роз, наполнявших воздух своим благоуханием. В парке были тенистые аллеи, пестрые клумбы цветов. Фруктовые деревья и даже огородные грядки.

Сара села на каменную скамью под тенью густых кустов цветущих роз. Здесь царила глубокая тишина и покой, здесь она могла отдохнуть от всего. Но женщина, разочаровавшаяся в любимом человеке и перенесшая столько страданий, даже среди такой обстановки не могла надолго обрести душевное равновесие.

Сара жила в той комнате, которая когда-то была ее детской. Когда Хэкки раздела ее, она села в глубокое кресло около окна. Сара потушила свечу — в старом доме не было электричества — и сидела неподвижно, озаренная золотистым сиянием луны, освещавшей благоухающий сад. Она прислушивалась к чуть слышному шелесту листьев, к шороху травы, орошенной росой. Она думала, что окружающий покой удовлетворит ее душу, но чарующая прелесть летней ночи не принесла ей утешения, она была одинока и будущее ее было безрадостным и мрачным.

Чем она заполнит свою бесцельную жизнь? Полезным трудом? Новой любовью? Но разве она могла бы полюбить другого так страстно и беззаветно, как Юлиана. Это было возможно лишь в книгах. Она не могла забыть свою любовь к Юлиану.

‘Я не могу переносить глубокий покой этой ночи, не могу’… с отчаянием подумала Сара. На следующий день она испытала некоторое облегчение, когда начала предпринимать все нужные шаги, чтобы привести в порядок запущенное имение. Все старые верные слуги были в восторге от предстоящих нововведений и улучшений.

В этот день к Саре приехала владелица соседнего имения, бывшая другом покойного отца Сары. Это была пожилая, очень умная и властная женщина, занимающая видное положение в округе.

— Итак, вы решили поселиться здесь, моя дорогая. В родных местах? Очень умно с вашей стороны. Вы сможете привести имение в порядок, если затратите немного денег. Ведь Дезанж оставил вам большое состояние, как мне говорила ваша мать. Я устраиваю вечер десятого. Вы встретите всех старых знакомых. Вы будете помогать мне принимать гостей.

— Очень благодарна вам, — сказала Сара.

— Это день рождения моей дочери. Я жду вас обязательно. До свидания, моя дорогая. Я очень рада, что вы приехали сюда.

Она, поцеловала Сару и уехала, на прощание махнув ей рукой в белой перчатке.

Сара была очень рада этому посещению. Она уже не чувствовала себя такой отверженной, как прежде. Сара была проездом в Париже и не долго пробыла в Лондоне. Она никого не хотела видеть из своих прежних друзей, но в душе она тосковала по людскому обществу и тяготилась своим одиночеством. Визит леди Мейзен, решившей взять ее под свою защиту и ввести ее в общество, тронул Сару и был приятным сюрпризом для ее оскорбленного самолюбия.

Может быть все-таки жизнь, даже без любви, еще улыбнется ей, и она сможет заполнить ее какими-нибудь новыми интересами.

Сара пообедала и отправилась пить кофе в сад, под тенью большого кедрового дерева, запах которого она очень любила. Она поставила чашку на маленький столик, стоявший около нее.

В саду по мягкой траве лужаек раздались быстрые легкие шаги, и Сара услыхала голос Юлиана:

— Capa!..

Она вскочила, дрожа всем телом и беспомощно подняв руку, словно защищаясь от удара.

Они глядели друг на друга, задыхаясь, с сильно бьющимся сердцем. Золотой отблеск вечерней зари освещал их бледные лица.

— Я должен был приехать, — произнес Юлиан, наконец.

Губы его дрожали.

— Я должен был видеть вас.

— Вы так бледны и выглядите больным, — шопотом, чуть слышно сказала Сара.

Юлиан сделал отрицательное движение, в котором сказалась вся его безнадежность и отчаяние.

Он подошел к ней. Они стояли совсем близко друг от друга.

Внезапно он хрипло произнес.

— Сядьте, пожалуйста.

Она покорно села. Ее мысли и чувства были в смятении. Она была так поражена его неожиданным появлением здесь, в Клэверинге, что не находила слов. Ее сердце билось сильно и неровно. Она не могла взглянуть на Юлиана, но чувствовала на себе его взор и угадывала каждое его движение.

— Зачем вы приехали сюда? — сказала она, наконец.

В следующее же мгновение он был около нее.

— Почему?

Его голос нарушил глубокую тишину благоухающего сада.

— Почему? Разве вы не знаете, не догадываетесь? Вы считаете меня низким и подлым человеком. О, я знаю, что после нашей последней встречи я заслужил ваше презрение. Но вы должны поверить мне, я постараюсь объяснить вам всю правду. Она покажется вам невероятной. Всю дорогу сюда я искал слова и доводы, чтобы убедить вас. Все так невероятно, фантастично, но это правда…

Он остановился на минуту, затем добавил тихо и униженно:

— Да, это правда!..

Внезапно он опустился на колени перед Сарой и она увидела его лицо, искаженное, страдающее, осунувшееся.

— Вы должны поверить мне, — пробормотал он, — вы должны простить меня.

— Хорошо, я верю вам.

— Сара, я ничего не знал.

Он умоляюще глядел на нее.

— Мне ничего не говорили. Я был болен, как вам известно. Целыми неделями я лежал без сознания под действием наркотических средств, пока не начал выздоравливать от сотрясения мозга. Я поверил тому, что мне рассказали, как Картон ударил меня и мой отец увез меня в бессознательном состоянии. Я узнал о процессе после того, как разбиралось дело. Я вначале совсем не видел газет. Я ничего не знал, пока Колин недавно не рассказал мне все. Тогда я поехал к вам. Теперь мне остается только единственный выход — предстать перед судом. Я вернусь в Париж и сознаюсь в правде, что я убил Картона, а вы взяли вину на себя и сидели в тюрьме из-за меня.

Наступила пауза. Было слышно его тяжелое прерывистое дыхание. Сара молчала.

— Сара, я ничем не могу отплатить вам, но за последние недели я отчасти искупил свою вину. Я поступил позорно и достоин презрения. Но я не знал, что творю, я поверил в вашу измену. Разве вы можете простить, что я оскорбил вас, разве вы можете простить мое поведение в тот вечер, когда вы пришли ко мне?

— Перестаньте! Не говорите об этом, — сказала Сара. — Ведь все это в прошлом и не имеет значения. Я не подозревала, что вам ничего не известно, и я знаю, как вы должны страдать теперь.

— Да, — прервал он резко, — я не могу жить с сознанием моей вины перед вами. Вы пожертвовали годом жизни ради меня, моей свободы, моего спасения. Неужели вы думаете, что я могу допустить, чтобы женщина защитила меня от заслуженного позора и осуждения…

Голос его пресекся, он прошептал беззвучно:

— А все мои подозрения о вас и Картоне, слова, которые я произносил тогда, оскорбления, которые нанес вам…

Сара пыталась заговорить, прервать поток его самобичующих слов.

— Перестаньте, перестаньте, — молила она.

Он умолк, и наступило молчание.

Сара старалась успокоиться, обдумать создавшееся положение. Она не могла взглянуть на Юлиана и смотрела на запад, алеющий в золотых и розовых красках заката. Она говорила себе: ‘Я должна победить, я должна уговорить его’.

Близость Юлиана взволновала ее, лишила ее сил и уверенности. Она сжала стройные руки и сказала тихо.

— Юлиан, вы не должны делать этого. Ради меня вы не можете поступить таким образом. На суде вам придется рассказать обо всем и снова возбудить заглохшее дело. Разве вы хотите меня подвергнуть новому испытанию?

— Нет, — сказал он медленно и упрямо. — Я постараюсь пощадить ваше имя.

Этого нужно избегнуть.

— Но вы губите вашу карьеру, всю вашу жизнь. Зачем? Значит моя жертва была бесполезной, все мои страдания были не нужны и излишни. Разве вы не понимаете этого?

— Я был недостоин вашей жертвы, — горько прервал он ее. — Я сам знаю это. Вы думаете, что я не понял теперь, как вы страдали. Когда вы сидели в тюрьме из-за меня, я ни разу не написал вам, не подал признака жизни. Человек, которого вы любили, оказался таким трусом, что боялся написать вам, в то время, как вы пожертвовали собой ради вашей любви. Как вы должны были страдать в одиночестве! А я, как я мог, как я мог… какой позор, какое унижение для меня.

— Я любила вас и поэтому была готова на всякую жертву, — с отчаянием воскликнула Сара.

Она заметила, что у него захватило дыхание. Она увидела его лицо, словно сквозь пелену тумана. Голос его звучал глухо, точно в отдалении, и звук его голоса заставлял ее сердце биться сильнее.

— Любили… Сара…

— Да, любила.

— И все это в прошлом теперь, — пробормотал он еле слышно.

Он протянул руку, схватил край ее платья и прижал его к своему лицу.

Слова, страстные, умоляющие, полные отчаянного раскаяния, срывались с его уст, слезы текли по его лицу и падали на шелковистую ткань.

Невольно, почти не сознавая своих поступков, она нагнулась к нему, желая помочь ему и утешить его своей близостью.

— Перестаньте, перестаньте! Юлиан, Юлиан!

Но он не слышал ее тихих слов и продолжал с бесконечной скорбью и отчаянием.

— Моя любовь не умерла, — я боготворю вас. Вы страдали из-за меня, но и я перенес столько страданий — целый ад унижения, горечи, раскаяния. Я готов целовать землю, на которую ступает ваша нога, и причинил вам столько горя. Ничто не может искупить моей вины, что вы провели год в тюрьме ради меня. Под знойным солнцем Африки я безумно тосковал по вас… клянусь вам, я никого не любил, кроме вас. Клянусь вам Сара. Вы были всем для меня и чтобы забыть вас, из чувства дикого гнева и ревности, я опустился до такой степени, я возненавидел весь свет. Когда я вспоминал о вас, я готов был покончить жизнь самоубийством. Я вспоминал ваше лицо, ваши губы, ваши чудные руки, и был близок к безумию. Вы не можете простить меня, ни одна женщина не простила бы…

Он поднял свое искаженное, неузнаваемое лицо и взглянул в ее лицо, по которому катились слезы.

— Сара, не гоните меня. Вы сказали, что любили меня… О! Если бы вы знали, если бы вы поняли мое отчаяние, мою страсть, мое горе! Я отплатил вам оскорблением за вашу жертву, но я был невменяем тогда, я не был тем человеком, которого вы любили прежде. Вдали от вас я погибну. Спасите меня, верните мне жизнь, подарите мне снова вашу любовь! Сара, любимая…

Она не могла говорить от волнения. Она могла только молча глядеть на него.

Он ждал. Его лицо окаменело. Он поднялся, опершись на ручки ее кресла.

— Я понимаю. Вы не можете простить, я знал, что это невозможно. Я не заслужил прощения.

Сара все еще смотрела на него. На светлом фоне неба, озаренном последним алым отблеском заката, выделялась его стройная, высокая фигура. Сара видела его светловолосую голову, его красивый, резко очерченный рот, его лицо, которое казалось таким юным, когда он улыбался.

Он сделал легкое движение и повернулся, чтобы уйти. Он медленно удалялся из сада… уходил из ее жизни.

Она поднялась и побежала за ним по мягкой траве, заглушавшей ее шаги. Она хотела позвать его, но не могла произнести ни звука.

Внезапно он обернулся и увидел ее. Она подбежала к нему. Он схватил ее в свои объятия и страстно прижал ее к себе, словно боясь потерять свое счастье.

— Я принадлежу тебе, — сказала она ему.

Слова чуть слышно сорвались с ее уст.

Юлиан глядел на нее с безграничной печалью и нежностью, она не могла перенести его взгляда, отзывавшегося жгучей болью в ее сердце. Она обняла его голову обеими руками.

— Разве ты не хочешь поцеловать меня, Юлиан, любимый?

Его взгляд, в котором сияла страсть и обожание, с невыразимой нежностью, точно ласка, скользнул по ее губам. Она чувствовала, что ее губы дрожали.

— Поцелуй меня, прошептала она.

Он привлек ее к себе.

Наступал вечер, благоухающий и нежный, как любовь, наполняющая их сердца.

— Ты снова любишь меня? — спросил он еле слышно.

Она рассмеялась.

— Разве ты не понимаешь, что не ‘снова’, а всегда, всегда любила тебя. Прошлое умерло навеки, а настоящее и будущее принадлежит нам, дорогой. Не говори о моей ‘жертве’, говори лучше о нашей любви. Или, — она приблизила свое лицо к его лицу и посмотрела ему в глаза, — лучше не говори теперь ничего, любимый.

—————————————————————

Первое издание: Оливия Уэдсли. Любовь Сары Дезанж. Пер. с англ. В.А. и Л.А. Шполянских. — Москва: Пучина, 1928. — 287 с. , 17 см.

Оливия Уэдсли

Любовь Сары Дезанж

Часть первая

Глава 1

* * *

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

* * *

Глава 12

Глава 13

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Часть вторая

Глава 1

Глава 2

* * *

* * *

Глава 3

Глава 4

Глава 5

* * *

* * *

* * *

Глава 6

* * *

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

* * *

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Читайте также:

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***