Любовь поэта. Драматическая фантазия в трех актах, с прологом. А. Оводова. СПб. 1854.
Любовь поэта. Драматическая фантазия в трех актах, с прологом. А. Оводова. СПб. 1854.
ИНТЕРМЕДИЯ — ФАНТАЗИЯ
(Сон Валерия)
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Любовь поэта. Драматическая фантазия в трех актах, с прологом. А. Оводова. СПб. 1854, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1854
Время на прочтение: 6 минут(ы)
H. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843—1889)
ГИХЛ, ‘Москва’, 1953
Смотря по тому, каковы достоинства или недостатки разбираемого произведения, обязанность рецензента имеет три степени. Очень часто он должен объяснять, почему произведение хорошо или дурно. Такие произведения могут рецензенты по справедливости называть тяжелыми для себя. При разборе других произведений нет надобности объяснять достоинства или недостатки, нужно только показать их, они ясны сами собою, стоит только выбрать места, в которых качества произведения выступают особенно ярко. Такие разборы могут назваться легкими. Наконец есть сочинения, в которых не нужно и выбирать мест, довольно выписать первые, какие вздумается рецензенту, потому что все в этих произведениях одинаково прекрасно или дурно. Такие сочинения рецензенты должны называть ‘праздничными’ для себя явлениями, потому что они избавляют критика решительно от всякого труда. Драматическая фантазия г. Оводова принадлежит к числу праздничных для рецензента произведений. Он может быть уверен, что выбирать красоты из ‘Любви поэта’ дело совершенно излишнее: каждый стих в ней — перл, каждый монолог — непрерывный ряд перлов. Итак берем наудачу.
После пролога, в котором объясняется, что Валерий — вдохновенный поэт, и после первых двух сцен первого акта, в которых Валерий объясняет Констанции, что он влюблен в нее, а Констанция отвечает Валерию, что и она также влюблена в него, Валерий засыпает и начинается
‘Дикий лес в ночных туманах зимы, небо мрачно, кругом нависшие скалы и льдины, при сильной морозной вьюге показывается Валерий’.
‘Хор невидимых сил’ поет Валерию, что путь его тяжел и мрачен теперь, но скоро прояснится, Валерий декламирует также, что путь его мрачен. Хор утешает, Валерий тоскует и жалуется, но победа остается на стороне хора, он говорит, наконец, поэту:
Смотри, озаряется чудно
Сияньем угрюмая даль!
‘Даль неба озаряется светом, облака идут быстро, меняются в разных отливах, утесистые горы зеленеют и покрываются цветами, леса дают пышную тень, слышно пенье птиц, тихий ароматический ветер навевает на душу Валерия чувство любви и смирения, воздух наполняется гениями, среди их призрак прекрасной женщины, черты ее юны, но величественны, чело выражает любовь и мудрость, на голове миртовый венок, она вся в белом, Валерий, пораженный силою высоких чувств, благоговейно преклоняется’.
Хор гениев, а потом один гений solo начинает петь, что Валерий блудный сын, потому что влюблен в Констанцию и забыл величественную, хотя юную даму или девицу, у которой на челе мудрость, а на голове миртовый венок, и которая, по всей вероятности — богиня поэзии (которой, сколько известно, ни у греков, ни у римлян не было), Валерий должен покинуть Констанцию и итти за этою новою дамою, которая восклицает:
Раскаянья слезой открой к спасенью путь
И светлою душой земное позабудь!
Иди, я бодрствую над избранной главой,
Надейся и люби, я всюду за тобой!
‘Все исчезает, небо темнеет, деревья покрываются инеем, густой мрак облекает природу, сильный ветер и морозная вьюга начинают свирепствовать’.
Опять поет на прежний лад хор невидимых сил.
‘Сильная буря, ночные птицы жалобно воют, целые льдины с шумом обрушиваются, Валерий проходит дикие долины среди грозного вихря, колючие кусты терновника всюду замедляют ему путь, он смело идет, чело его спокойно, взор ясен, на отдаленном горизонте едва алеет свет и загорается звезда’.
Интермедия кончена, действие переносится в комнату Констанции, которая среди глубокой ночи объясняется своей наперснице в любви к Валерию, наперсница уходит. Констанция ложится спать и ‘старается уснуть. Бьет три часа, слышится отдаленный звон колоколов и завыванья ветра’, и вслед за тем ‘Невидимый голос’ поет:
Здесь напрасны
Лучшие стремленья,
Безответно
Все на голос сердца и т. д.
На другое утро Клавдий, отец Констанции, объясняет ей, что он просватал ее за барона Грооберга. ‘Констанция, вперив неподвижный взор на отца, в изнеможении с тихим стоном падает в кресла’.
Констанция (слабо).
Что было? что слышала я,
Любви безотчетной полна?
Клавдий.
О дочь, говори, говори!
Констанция (с усилием).
Родное виденье души,
Не призрак туманный, воздушный,
Не сердца пустая мечта!
Ты понял, отец, о, ты понял!
Клавдий (вспыльчиво).
Га! занято сердце твое!
Констанция (тихо).
О боже, дай силы, дай волю!
Клавдий (сердито).
Кто избранный сердцем так скрытно?
И кто он? и что он? ответствуй!
Констанция (смущенно).
Где речи? О боже! Немеет…
Мой голос… и твердость слабеет…
И гнутся колена… И темно…
И грустно! откликнись, мой милый…
Дай силы!..
Клавдий (в недоумении).
Смущенье понятно…
(Теряясь в догадках.)
Но кто же?
Констанция (с воплем).
Где ты? О, где ты, мой Валерий!
(Падает без чувств.)
Клавдий.
А, тайна открыта! Эй, люди!
Бесчувственную Констанцию уносят, Клавдий, оставшись один, говорит, что любовь ее — детская вспышка и что он, несмотря ни на что, отдает дочь за барона. Его ужасным монологом кончается первый акт.
‘Акт второй. Через год. Сцена I. Уединенная часть сада, по временам слышен шум ветра и отдаленные раскаты грома. Полночь. Входит Валерий. Лицо его бледно, все черты показывают внутреннее волнение’.
Он пришел на свидание с Констанцией, теперь уж супругой барона, и в ее ожидании страшно свирепствует против судьбы и т. д. Входит она, она чувствует, что делает преступный шаг, стыдится и боится,
Валерий.
О чем боязнь? Мы здесь одни,
Сокрытые покровом ночи.
Рассей свой страх, мой друг унылый,
Взгляни с надеждой на меня!
Я дик и мрачен, свет и люди
Меня бесчувственным сочли,
Одним безумным упоеньем
Души отрадное стремленье
Они назвали. Никогда
Еще взор женщины с любовью
На мне украдкой не скользил,
Никто из ближних без насмешки
Еще со мной не говорил,
И холодели мои чувства,
И вера гасла день от дня,
Я обнял вдруг всю бедность жизни,
С ее мучительной тщетой,
И первых дум моих паренье
Облек холодный суд людей
Корой тяжелою презренья
И ядом клеветы своей,
И все как лики мертвеца
Бежали моего лица, —
и так далее, монолог растягивается на шесть страниц. Но ‘подымается сильный ветер и гроза. Сильные удары грома. Молния’.
Констанция.
Смотри, стихии мира против нас!
Ты слышишь гром? (С воплем): он разлучает нас!
Валерий (твердо и спокойно).
Он души съединит союзом неба!
Пророчества я слышу голос в нем!
Я жду тебя, мой светлый гений (указывая на небо), там!
В том мире, в том, мой вестник искупленья!
(Сильная буря.)
Влюбленные расходятся. Сцена вторая. ‘Высокая мрачная комната со сводами в доме барона. Ночь’. Между бароном и Констанцией страшный диалог, потому что барон подозревает жену. Наконец он восклицает:
…О, мщенье! мой покой
И предков честь мрачит она,
Постыдной страсти предана!
‘Констанция во все время монолога судорожно следит за бароном и прислушивается к его словам, лицо бледно, глаза сверкают, она тяжело дышит, все черты выражают глубокое презренье и мрачное отчаянье, она говорит спокойно и твердо:’
Злодей! пред небом в час последний
Ты дашь ответ за жизнь мою и т. д.
‘Благородно и гордо смотрит на барона, как бы довольная спокойствием своей души’.
Барон отвечает жене ‘ядовито’, она говорит ‘отчаянно’:
Ничтожны все мои моленья!
Барон.
Они преступны, как сам ад!
(Мрачно отходит в глубину комнаты.)
Констанция (вся бледная, едва может говорить).
Что слышу! Небеса молчат!
(Падает без чувств.)
Сцена переносится в комнату Валерия, пропускаем его отчаянные монологи, занимающие 17 страниц, и переходим к последней сцене второго акта, совершающейся через два года после предыдущих. Полночь. Валерий читает на улице отчаянный монолог, вдруг:
‘Слышен шум, показывается погребальное шествие, улица освещается факелами, за гробом следуют барон и Клавдий в глубоком трауре, группа. Валерий прислушивается с возрастающим удивлением. Шествие удаляется. Пораженный сильным отчаяньем, Валерий долго стоит неподвижно, потом весь дрожит и, громко зарыдав, всплескивает руками, потом, быстро опуская их, держит у груди своей в том же положении, падает на колена, наклонив голову, долгое молчание, встает, голосом, как бы подавленным глухими рыданиями, в котором слышны сильная скорбь и ужас:
Так! сирота теперь я горький в мире!
И я живу и кровь течет во мне!
И сознаю умом своим я горе!
Где ты, о смерть! спеши сюда, я твой!
Прочь просится душа от тлена!
Ей душно! душно ей! и страшно стало!
Она мертва! Я вижу лик тот бледный!
И эти скорбью сжатые уста!
Она мертва! мертва! Га! Оправдались
Теперь вы, сны и голос роковой
Любви и совести! О, то она!
Она меня звала на погребенье!
За ней! за ней! Соединиться! Там!
и ‘бежит, показывая правой рукой на небо, но, добежав до средины улицы, падает замертво’.
Здесь собственно кончается драма, все третье действие заключает только страдальческие монологи Валерия. Он томится грустью по Констанции, томится очень долго и, наконец, умирает, выписываем последние строки драматической фантазии:
Валерий.
Пора, пора! Я слышу глас призванья!
И мне легко, светло!.. Невольный сон
Объемлет дух, и близок час свиданья
(Погружается в забвенье, в состоянье умирающего.)
И до меня доходит смутный звон!
Глаза блестят отрадными слезами!..
Минувшее проходит предо мной
Как смутный сон! Могильными странами!
На душу веет мне… и тишиной!..
(Восторженно.)
Она зовет меня, окружена
Толпою гениев!.. В очах любовь сияет!
И вечность предо мной!.. и смерть!.. Она
На лоно мира дух мой призывает!
(Умирает, обращая взоры к небу, как бы пораженный виденьем.)
Вероятно, все читатели согласятся с нашим мнением, что ‘Любовь поэта’ г. Оводова — произведение в своем роде несравненное.
Первоначально опубликовано в ‘Современнике’, 1854, No 8, стр. 22—28 (отд. ‘Новые книги’). Сохранился черновик начала рецензии, рукопись-автограф, написанная на листе, вложенном в тетрадь диссертации ‘Эстетические отношения искусства к действительности’ (хранится в ЦГЛА, No 988, л. 123). Этот черновик зачеркнут несколькими карандашными крестами, и после этого лист был использован для вставки в диссертацию.
Содержание брошенного варианта: Любовь поэта. Драматическая фантазия в трех актах с прологом. А. Оводова. С. Петербург. 1854. В 8-ю д. л., 120 страниц.
‘Если бы г. Оводов издал свою ‘Драматическую фантазию’ двадцать пять лет тому назад, многие назвали бы ее произведением автора, подающего прекрасные надежды, если бы он издал ее пятнадцать лет назад…’ (На этом рукопись обрывается.)
В рецензии на ‘Драматическую фантазию’ Оводова Чернышевский подвергает критике ‘произведения, состоящие из набора реторических фраз, порожденное… ненатуральною экзальтациею’. Об этом же он писал в своей статье ‘Об искренности в критике’, указывая, что эта манера, изгнанная из употребления ‘едкими сарказмами дельной критики’, т. е. Белинским, после его смерти опять начала входить в моду, заставляя писателя ‘забыть о содержании, о здоровом взгляде на жизнь’ (наст. изд., т. II, стр. 255).
По своим литературным приемам рецензия на ‘Любовь поэта’ напоминает такие рецензии Чернышевского, как, например, ‘Блокада крепости Костромы, А. П. С—на’, 1856 г., в которой Чернышевский, уклоняясь от всяких суждений об авторе, одним только приемом выписок из его произведения наносит уничтожающий удар по реакционному мещанскому романтизму, против которого в свое время боролся и Белинский. (См. ‘Русская литература в 1845 году’.)