Любовь артиста, Шоу Бернард, Год: 1881

Переводы
Время на прочтение: 349 минут(ы)
Скачать в PDF

Б. Шоу.

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ.

Томъ X.

Изданіе B. М. Саблина.

ЛЮБОВЬ АРТИСТА.

Переводъ А. Владиміровой.
Москва.— 1911.

I.

Однажды, незадолго до Пасхи, въ послобденное время стояла чудная погода. Сады Кенсингона сіяли блескомъ ранней весенней зелени. Ступени памятника Альберта буквально осаждались провинціалами, которые то углублялись въ путеводитель, то вновь смотрли на золотую статую, стоявшую подъ каменнымъ навсомъ, сравнивая, совпадаетъ ли дйствительность съ описаніемъ. Ихъ лондонскіе знакомые, относившіеся весьма безучастно и къ навсу и къ стату, отъ нечего длать лниво глядли на разстилавшуюся у ихъ ногъ фешенебельную улицу.
Среди публики выдлялась небольшая группа, состоявшая изъ пожилого господина, занятаго исключительно осмотромъ памятника, молодой дамы, всецло углубившейся въ путеводитель, и молодого человка, который въ свою очередь былъ углубленъ въ созерцаніе молодой дамы.
Дама производила впечатлніе женщины сильной и умной. Своимъ рзко вздернутымъ носомъ, энергичнымъ подбородкомъ, эластичной походкой, прямымъ станомъ, ршительными манерами и густыми черными волосами, перехваченными на затылк широкой ярко-красной лентой, всмъ этимъ на людей, которымъ она въ общемъ правилась, она производила впечатлніе очень красивой женщины. Остальные же находили ее поразительно некрасивой.
Но и эти послдніе врядъ ли не согласились бы съ тмъ, что она казалась не совсмъ обычной. Въ надтомъ на ней широкомъ черномъ, обшитомъ блымъ мхомъ манто и въ большой шляп съ краснымъ перомъ и съ зимней отдлкой внутри изъ шелка цвта морской воды чувствовалась особая манера одваться, свойственная женщинамъ, стремящимся къ оригинальности и желающимъ выдлиться. У нея не было ни малйшаго сходства съ отцомъ, сдовласымъ господиномъ, умиленно разглядывавшимъ памятникъ и испускавшимъ по временамъ возгласы удивленія.
Молодой человкъ, которому можно было дать лтъ тридцать, былъ строенъ и невысокъ. Его тонкіе свтло-золотистые волосы, мстами уже принявшіе коричнево-серебристый оттнокъ, на вискахъ, гд они уже немного пордли, слегка вились. Коротенькая бородка особенно выдляла черты его лица, которое изобличало въ немъ человка впечатлительнаго и изнженнаго. Среди этого маленькаго общества онъ одинъ былъ лондонецъ и потому терпливо ожидалъ, пока его спутники удовлетворятъ свое любопытство.
Было пріятно наблюдать эту троицу: хотя онъ и не пожиралъ ее глазами, но для нея было слишкомъ очевидно, что при ней ему ярче свтятъ тучи солнца. Въ то же время они производили впечатлніе молодой влюбленной парочки и такой счастливой, какъ могутъ быть счастливы люди въ ихъ возраст.
Наконецъ интересъ, возбужденный въ старомъ джентльмен памятникомъ, смнился усталостью отъ долгаго стоянія на каменныхъ ступеняхъ и напряженнаго вниманія. Онъ предложилъ отыскалъ скамейку и еще разъ взглянуть на памятникъ издали.
— Мн кажется, Мэри, вонъ на той скамейк, внизу, сидитъ только одинъ человкъ, — замтилъ онъ, пока они спускались по ступенямъ съ западной стороны.— Не разглядишь ли ты, приличенъ онъ на видъ?
Молодая дама, немного близорукая, нацпила на вздернутый носъ пенсію, подняла голову и внимательно посмотрла на человка, сидвшаго на скамейк.
Сидвшій оказался приземистымъ, широкоплечимъ молодымъ человкомъ въ помятомъ пальто и поношенной шляп, блья на немъ не было видно. Его рябое лицо казалось грязнымъ, можно было подумать, что онъ недавно вышелъ изъ угольныхъ копей и мокрое полотенце еще не коснулось его лица. Онъ сидлъ, скрестивъ руки, и глядлъ внизъ. Одной руки его не было видно, а на другой, открытой взорамъ наблюдателей, бросалась въ глаза пухлая ладонь и короткіе пальцы съ обгрызанными ногтями. Онъ былъ гладко выбритъ, у него были крпко сжатыя энергичныя губы, короткій носъ съ раздутыми ноздрями, темные глаза и черные волосы, спадавшіе на низкій, широкій лобъ.
— Во всякомъ случа, онъ не блещетъ красотой, — заявила дама, — но думаю, что ничего дурного онъ намъ не сдлаетъ.
— Я того же мннія, — серьезно сказалъ молодой человкъ, — но если вамъ это пріятне, я могу добыть вамъ и пару стульевъ.
— Ахъ, глупости, вдь я только пошутила!
Пока она говорила это, человкъ, сидвшій на скамейк, взглянулъ на нее, на мгновеніе, когда ихъ глаза встртились, она невольно почувствовала страхъ и смущеніе. Онъ испытующе посмотрлъ на нее, и она храбро выдержала его взглядъ. Затмъ онъ окинулъ бглымъ взглядомъ ея платье и спутниковъ и снова погрузился въ прежнее состояніе.
На скамейк могли уссться только четверо. Старикъ слъ на свободный конецъ, рядомъ съ дочерью, ихъ молодой другъ помстился между дочерью и незнакомцемъ, на котораго она вскор еще разъ украдкой взглянула. Онъ снова вышелъ изъ своей задумчивости: на этотъ разъ его вниманіе всецло было обращено на ребенка, который въ двухъ шагахъ отъ скамейки лъ яблоко. При взгляд на его лицо, молодая дама не могла отдлаться отъ непріятнаго чувства. Ребенка онъ тоже видимо поразилъ, тотъ прекратилъ сть яблоко и недоврчиво взглянулъ на него. Незнакомецъ горько, но ласково улыбнулся и снова вперилъ глаза въ песокъ дорожки.
— Какъ-никакъ, Гербертъ, это громадный трудъ!— началъ старикъ.— Для тебя, художника, это должно быть прямо-таки наслажденіемъ. Я не такой уже знатокъ искусства, чтобы вполн это оцнить. О, Боже, неужели эта капитель сдлана цликомъ изъ драгоцннаго камня?
— Конечно, изъ боле или мене драгоцннаго, такъ, по крайней мр я думаю, мистеръ Сутерландъ,— возразилъ улыбаясь Гербертъ.
— Надо непремнно еще разъ притти сюда и еще разъ посмотрть на него, — замтилъ мистеръ Сутерландъ, отворачиваясь и кладя очки рядомъ съ собой на скамейку.— Это требуетъ детальнаго изученія. Ахъ, какъ мн хотлось бы выбросить изъ головы исторію съ Чарли.
— Вамъ не трудно будетъ найти ему учителя, — отвчалъ Гербертъ.— Въ Лондон ихъ сотни. Выборъ богатый.
— Если бы даже и сотни, Чарли найдетъ недостатокъ въ любомъ изъ нихъ. Знаете, вдь музыка очень трудная штука.
Герберта непріятно поразило внезапное движеніе страннаго незнакомца, и онъ придвинулся ближе къ Мэри.
— Мн кажется, — продолжалъ онъ, — вопросъ о музык не можетъ вызвать затрудненій. Много молодыхъ людей, готовящихся къ духовной дятельности, были бы очень рады получить частное мсто учителя. Въ настоящее время отъ всякаго духовнаго лица требуется нкоторое знаніе музыки.
— Несомннно, — вмшалась молодая дама, — но къ чему это, разъ Чарли ршительно отказывается отъ духовнаго лица? И въ данномъ случа я вполн на его сторон. Люди, посвятившіе себя богословской наук, слишкомъ односторонни и догматичны, чтобы совмстная жизнь съ ними могла бы быть пріятна.
— Превосходно!— съ негодованіемъ воскликнулъ мистеръ Сутерландъ,— теперь ты сама выдумываешь всякія препятствія и затрудненія. Ужъ не думаешь ли ты, что ангелъ снизойдетъ съ неба, чтобы обучать Чарли?
— Этого я не думаю, папа, но думаю, что надо быть почти ангеломъ, чтобы угодить ему.
— Я поговорю объ этомъ съ кмъ-нибудь изъ моихъ друзей, — сказалъ Гербертъ.— Васъ не затруднить подождать недлю или дв, не правда ли?
— О, нисколько, — отвтилъ видимо повеселвшій мистеръ Сутерландъ.— Мы совсмъ не торопимся. Только бы Чарли не привыкъ къ бездлью. И я самъ, опираясь на свой авторитетъ, хотя бы это и не совпадало съ его желаніемъ, выберу ему учителя. Я совершенно не понимаю, что ему не понравилось въ томъ человк, котораго мы встртили у протодіакона Дуанеса. Чмъ ты объясняешь это, Мэри? — Я объясняю это исключительно умъ, что Чарли слишкомъ лнивъ, чтобы приняться за работу, — отвтила Мэри. Затмъ, какъ бы утомившись отъ этого разговора, она обратилась къ молодому человку:
— Вы еще не сказали, когда намъ можно будетъ притти къ вамъ въ мастерскую посмотрть вашу госпожу фонъ-Шэлоттъ. Я очень заинтересована ею, и мн все равно, даже если она не окончена.
— Мн не все равно, — Вдругъ нервно и съ достоинствомъ возразилъ Гербертъ.— Я боюсь, что вы будете разочарованы картиной. Во всякомъ случа, я бы желалъ подвинуть работу до возможности дальше, прежде чмъ вы ее увидите. Слдовательно, я долженъ васъ попросить подождать до будущаго четверга.
— Конечно, если вы этого желаете, — отвтила серьезно Мэри. Она хотла еще что, то добавить, но мистеръ Сутерландъ, какъ только разговоръ коснулся живописи, сразу насупился и объявилъ вдругъ, что пора итти. Вс встали, Мэри оглянулась и еще разъ окинула взоромъ незнакомца. Онъ смотрлъ на нее смущенно, губы его были блдны. Казалось, что онъ что-то хотлъ сказать. Она невольно отступила шагъ назадъ. Но онъ ничего не сказалъ, и она удивилась, что онъ, понуривъ голову, снова принялъ прежнюю позу.
— Вы не обратили вниманія на сидвшаго рядомъ съ нами человка?— спросила она Герберта шопотомъ, какъ только они отошли нсколько шаговъ.
— Особаго, нтъ.
— Вамъ не кажется, что онъ очень бденъ?
— Во всякомъ случа должно быть небогатъ, — отвтилъ Гербертъ, обернувшись еще разъ назадъ.
— Я уловила странное выраженіе его глазъ. Надюсь, что онъ по крайней мр не голодаетъ.
Они замолчали. Затмъ Гербертъ продолжалъ:
— Не думаю, чтобы ему было такъ ужъ плохо, — сказалъ онъ.— Я хочу сказать, что вншность его не давала мн права что-либо предложить ему… можетъ быть….
— Ай! ай!— воскликнулъ мистеръ Сутерландъ, — какой я, право, глупый!
— Что случилось, папа?
— Я потерялъ свои очки. Вроятно я оставилъ ихъ на скамейк. Подождите минутку, я пойду за ними.
— Нтъ, нтъ, Гербертъ, спасибо! Я самъ пойду. Я отлично помню, куда я ихъ положилъ. Я сейчасъ же вернусь.
— Папа всегда замчаетъ, куда онъ кладетъ свои вещи, но тмъ не мене забываетъ ихъ, — пояснила Мэри.— А посмотрите-ка, этотъ человкъ сидитъ все въ томъ же положеніи.
— Нтъ, сейчасъ онъ говорить что-то вашему отцу. Боюсь, ужъ не проситъ ли онъ у него милостыню, иначе онъ не всталъ бы и не снялъ бы шляпы.
— Ужасно!
Гербертъ не могъ удержаться отъ улыбки.
— Если по вашему мннію несчастный дйствительно голодаетъ, то я въ этомъ ничего ужаснаго не вижу. Это мн кажется совершенно естественнымъ.
— Я не то хотла сказать. Я нахожу ужаснымъ, что онъ вынужденъ просить. Папа ничего ему не далъ… я бы желала, чтобы онъ далъ ему. Повидимому, онъ хочетъ отдлаться отъ него… и не знаетъ, какъ быть. Вернемтесь…
— Если желаете, — отвтилъ нершительно Гербертъ.— Но предупреждаю, что Лондонъ полонъ надувающими нищими.
Тмъ временемъ мистеръ Сутерландъ нашелъ свои очки на томъ самомъ мст, гд оставилъ. Онъ взялъ ихъ и вытеръ носовымъ платкомъ, но, лишь только собрался уходить, незнакомецъ вдругъ поднялся со скамейки и всталъ передъ нимъ.
— Милостивый государь, — сказалъ онъ, снявъ помятую шляпу, онъ говорилъ глухимъ голосомъ, въ которомъ слышалась какая-то необыкновенная сила:
— Милостивый государь, я уже состоялъ домашнимъ учителемъ, и я музыкантъ. Я могу вамъ доказать, что я честный, порядочный человкъ. Я ищу мста. Нсколько словъ, только что здсь мной слышанныхъ, вселили въ меня надежду, что вы, быть можетъ, поможете мн. Я буду…
Незнакомецъ, который, казалось, умлъ владть собой, вдругъ замолчалъ, какъ будто ему не хватало дыханія.
Первымъ движеніемъ Мистера Сутерланда было категорически объявить незнакомцу, что онъ въ его услугахъ не нуждается. Но такъ какъ поблизости никого не было, а человкъ казался ему довольно настойчивымъ, онъ заволновался.
— О… благодарю васъ, — сказалъ онъ быстро, — я вообще еще не ршилъ, что буду длать по этому поводу.— И онъ попытался пройти мимо.
Незнакомецъ посторонился, но продолжалъ:
— Если бы вы были такъ добры и оставили бы мн свой адресъ, я представилъ бы вамъ аттестаты, изъ которыхъ вы убдились бы, что я имю право претендовать на такого рода мсто, о которомъ вы говорили. Если бы эти аттестаты не удовлетворили васъ, я васъ дольше не утруждалъ бы. Или если бы вы позволили мн передать вамъ мою карточку, вы могли бы, подумавъ, ршить, согласны ли вы вступить со мной въ переговоры или нтъ.
— Конечно, я могу взять вашу карточку, — отвтилъ мистеръ Сутерландъ нсколько смущенно, но боле уже любезно.— Благодарю, васъ. Знаете, я напишу вамъ въ случа если…
— Премного вамъ обязанъ.
Съ этими словами незнакомецъ вынулъ визитную карточку. На ней было напечатано имя: Джэкъ Овенъ, а въ углу мелкимъ, но четкимъ почеркомъ написанъ адресъ: Церковная улица, Кенсингтонъ.
Пока мистеръ Сутерландъ собирался читать написанное на карточк, къ нему, опередивъ Герберта, съ кошелькомъ въ рукахъ, быстро подошла его дочь.
Овенъ Джэкъ взглянулъ на нее. Она быстро спрятала кошелекъ.
— Мн стыдно, что я задержалъ васъ, — сказалъ онъ.— Добраго утра.— При этихъ словахъ онъ еще разъ приподнялъ шляпу и удалился.
— Прощайте,— воскликнулъ мистеръ Сутерландъ.— Затмъ, успокоившись и чуть не сожаля, что былъ такъ вжливъ съ этимъ бдно одтымъ человкомъ, продолжалъ:
— О, Боже мой, вотъ наглый, безстыдный человкъ.
— Что же ему надо было, папа?
— Да, дитя мое, этотъ человкъ дйствительно доказалъ, что въ Лондон нельзя быть достаточно осторожнымъ въ разговорахъ. Совершенно случайно, да, прямо случайно, пять минуть тому назадъ, когда мы здсь сидли, я говорилъ о нашихъ поискахъ учителя для Чарли. Этотъ человкъ подслушалъ насъ и теперь предложилъ себя на это мсто. Какъ скоро дла длаются, не правда ли? Вотъ и карточка его.
— Овэнъ Джэкъ,— воскликнула Мэри, — замчательное имя!
— Что же, онъ слышалъ и наши соображенія о трудности найти учителя съ музыкой?— спросилъ Гербертъ.— Повидимому, мистеръ Джэкъ совсмъ не созданъ для искусства.
— Да, онъ и это слышалъ. Судя по тому, что онъ говорилъ, онъ смыслить и въ музык… Вообще, онъ, кажется, мастеръ на вс руки.
Мэри задумалась.
— Почемъ знать, — произнесла она медленно, — можетъ быть онъ и подошелъ бы намъ. Несомннно, онъ некрасивъ. Но онъ не производитъ впечатлнія глупаго человка, а его притязанія, вроятно, весьма скромны. Я нахожу требованіе человка, котораго рекомендуетъ протодіаконъ Даунесъ, прямо смшными.
— По совсти говоря, я считаю не безопаснымъ предоставлять отвтственное мсто субъекту, на котораго мы случайно наткнулись въ публичномъ парк.
— Объ этомъ не можетъ быть и рчи, — возразилъ мистеръ Сутерландъ.— Я взялъ его карточку только потому, что думалъ такимъ образомъ скорй отъ него отдлаться. Быть можетъ, я и напрасно это сдлалъ.
— Конечно, сначала мы должны навести справки, — вмшалась Мэри.— Я не знаю, но у меня изъ головы не идетъ, что этотъ человкъ находится въ очень затруднительномъ положеніи. Все-таки онъ можетъ оказаться порядочнымъ… во всякомъ случа, въ немъ есть что-то особенное.
— Въ этомъ вполн съ вами согласенъ, — сказалъ Гербертъ, — но нисколько не жалю, что такіе типы встрчаются рдко. Вы поступите безусловно хорошо, если придете на помощь этому человку, несомннно нуждающемуся.
— Приглашеніе домашняго учителя — вещь очень обыкновенная, — замтила Мэри.— Но хорошо бы совмстить это съ добрымъ дломъ. Протеже протодіакона Даунеса можетъ и подождалъ съ мстомъ. У него цлая дюжина предложеній. Почему же не предоставить это мсто тому, кто въ немъ боле нуждается и при этомъ., удовлетворяетъ всмъ требованіямъ?
— Въ такомъ случа все обстоитъ прекрасно, — воскликнулъ мистеръ Сутерландъ.— Пошли за нимъ и пусть его сейчасъ же привезутъ къ намъ на извозчик, разъ ты не признаешь никакихъ разумныхъ доводовъ.
— Во всякомъ случа, нкоторыя справки не помшаютъ,— вмшался Гербертъ.— Если позволите, я возьмусь за это, чтобы избавить васъ отъ его визита и хлопотъ. Дайте его карточку. Я напишу ему, чтобы онъ прислалъ свои свидтельства и аттестаты. Если выйдетъ что-нибудь изъ этого, я вамъ все передамъ.
Мэри признательно взглянула на него и сказала:
— Сдлай такъ, папа. Пусть мистеръ Гербертъ напишетъ ему. Повредить это ни въ коемъ случа не можетъ, а тебя нисколько не затруднитъ.
— Противъ хлопотъ я ничего не имю, — отвтилъ мистеръ Сутерландъ.— Я ужъ и то исключительно ради Чарли пріхалъ въ Лондонъ. Впрочемъ, Гербертъ, можетъ быть и въ самомъ дл лучше вамъ заняться этимъ дломъ, чмъ мн. Въ сущности, я даже предпочитаю остаться въ сторон. Но вдь и для васъ время дорого…
— Необходимыя письма отнимутъ у меня не боле нсколькихъ минутъ, который всё равно пропадутъ у меня даромъ. Увряю васъ, меня это нисколько не затруднитъ.
— Видишь, папа, какъ мы облегчили себ это дло. Теперь дойдемте въ Національную Галлерею, хотя мн было бы пріятне пойти въ вашу мастерскую.
— Нтъ еще! нтъ еще!— отвтилъ Гербертъ.— Я общаю вамъ дать возможность видть лэди фонъ-Шэлотть не позднй будущаго четверга.

II.

Альтонъ, колледжъ Лейвернъ.

‘Милостивый Государь!

‘Въ отвтъ на ваше письмо отъ 12 сего мсяца, мн поручено миссъ Вильсонъ сообщить вамъ, что Мистеръ Джэкъ въ продолженіе десяти мсяцевъ состоялъ здсь учителемъ музыки и декламаціи. По истеченіи этого времени онъ отказался преподавать музыку тремъ молодымъ дамамъ, желавшимъ взять нсколько уроковъ высшаго курса, вслдствіе чего счелъ себя обязаннымъ оставить мсто. При этомъ, миссъ Вильсонъ считаетъ долгомъ добавить, что она не настаивала на этомъ ршеніи. Съ чувствомъ особаго удовольствія она удостовряетъ, что мистеръ Джэкъ умлъ заслужить въ школ уваженіе и авторитетъ. Онъ очень требователенъ, но вмст съ темъ очень терпливъ и, какъ учитель, въ высшей степени способенъ. Во все время его пребыванія въ колледж поведеніе его было вполн безупречно, выдающееся личное вліяніе завоевывало ему среди всхъ его учениковъ глубочайшее уваженіе и наилучшія пожеланія въ дальнйшей жизни.
Членъ колледжа,

покорный вашъ слуга
Филлисъ Вуардэ’.

Вестъ-Пречинетъ, Липпорійскій соборъ.
Южный Валлисъ.

‘Милостивый государь!

‘Мистеръ Овенъ Джэкъ, мстный уроженецъ, въ молодости состоялъ членомъ церковнаго хора. Онъ происходить изъ уважаемой семьи и извстенъ: какъ высокопорядочный человкъ. Онъ одаренъ нкоторымъ музыкальнымъ талантомъ и несомннно владетъ способностью преподавать основныя начала музыки. Впрочемъ, высшимъ формамъ композиторства, пока находился подъ нашимъ руководствомъ, особаго вниманія онъ не посвящалъ, не столько, спшу добавить, вслдствіе природной неспособности, сколько по недостатку энергіи и упорства. Я буду очень радъ, если онъ найдетъ себ хорошее мсто.

Преданный вамъ
Джонъ Бартонъ’.

Вотъ что гласили справки о мистер Джэк….
Въ четвергъ посл полудня Гербертъ стоялъ передъ своимъ мольбертомъ и наблюдалъ за падающимъ на его картину свтомъ, который мнялся по мр того, какъ втеръ гналъ тучи. Порой, когда освщеніе особенно нравилось ему, онъ желалъ, чтобы Мэри, вошла именно въ эту минуту и именно при такомъ освщеніи взглянула бы на картину. Но время шло, становилось темнй, а когда она, наконецъ, пришла, ему стало жаль, что для ея посщенія они назначили не часъ, а три.
Ее сопровождалъ долговязый молодой человкъ, лтъ шестнадцати, съ голубыми глазами, блокурыми волосами и съ выраженіемъ на лиц добродушной самоувренности.
— Какъ дла, Чарли?— спросилъ его Гербертъ.— Осторожнй съ тми эскизами. Они еще не высохли.
— Папа очень усталъ. Онъ ршилъ немного прилечь,— заявила Мэри, снимая съ себя пальто и появляясь въ хорошенькомъ вишневаго цвта шелковомъ плать.— Въ дальнйшія соглашенія съ мистеромъ Джэкомъ онъ предоставляетъ войти вамъ. Я думаю, что страхъ оказаться опять съ глазу на глазъ съ таинственнымъ незнакомцемъ служить причиной его усталости. Можно посмотрть лэди фонъ-Шэлоттъ?
— Къ сожалнію, освщеніе очень неблагопріятно,— заявилъ Гербертъ, который до мр приближенія Мэри къ мольберту замтно волновался.
— Ты не должна такъ, безъ предупрежденія, врываться въ эту комнату, Мэри,— посовтовалъ Чарли.— Въ мастерскихъ художниковъ всегда бываютъ натурщицы. Дай дам хоть время одться.
— Теперь какъ разъ выглянулъ лучъ свта,— прервалъ его Гербертъ, намренно не обращая вниманія на слова молодого человка.— Хорошо, что вы получите первое впечатлніе,: пока свтло.
Мэри встала передъ мольбертомъ и съ серьезнымъ видомъ стала осматривать картину, такое выраженіе лица показалось ей самой подходящей маской для того, чтобы скрыть грустное разочарованіе, послдовавшее за первымъ взглядомъ на полотію.,
Одно мгновеніе Гербертъ не нарушалъ молчанія.
— Вы понимаете ея выраженіе, не правда ли?— тихо спросилъ онъ затмъ.
— Да, она только что увидла въ зеркал отраженіе Лансело и повернулась къ нему.
— У нея уродливая, острая ключица,— замтилъ Чарли.
— О нтъ, Чарли!— воскликнула Мэри, боясь, какъ бы брать въ грубой форм не высказалъ ея собственнаго мннія.— Мн нравится все въ ней.
— Отъ наклона головы черезъ плечо ключица изгибается,— пояснилъ, улыбаясь, Гербертъ.— На картин это еще далеко не такъ ясно выражено, какъ въ дйствительности, мн пришлось это слегка смягчить.
— Почему же вы не написали ее въ какомъ-нибудь другомъ положеніи?— спросилъ Чарли.
— Потому что, мой строгій молодой другъ, для меня было важно схватить поэтическій моментъ, а не просто изобразить красивый бюстъ,— объяснилъ Герберта со спокойнымъ достоинствомъ.— Мн кажется, вы слишкомъ близко подошли къ полотну, миссъ Сутерландъ. Имйте въ виду, что картина еще не вполн закончена.
— Она вдь ничего не увидитъ, если не подойдетъ близко,— воскликнулъ Чарли.— Вообще она никогда ни къ чему не можетъ подойти достаточно близко, потому что ея носъ длиннй зрнія. Я не понимаю, почему тамъ, надъ головой женщины, окно. Въ натур изъ такого окна кром неба ничего нельзя было бы видть. А у васъ видно рку и цвты, и парня изъ балагана. Что, они на гор?
— Прошу тебя, Чарли, замолчи. Какъ ты можешь быть такимъ грубымъ!
— О! Я къ критикамъ привыкъ,— замтилъ Гербертъ.— Вы, Чарли, врожденный критикъ, такъ какъ не можете, даже отличить зеркала отъ окна. Разв вы никогда не читали Тенисона?
— Читалъ ли я Тенисона? Смю сказать: нтъ. Какой же благоразумный человкъ станетъ изучать приключенія короля Артуса и его рыцарей? Надо думать, что Донъ-Кихоть положилъ конецъ этому роду безсмыслицъ. А кто эта лэди Шэлоттъ? Вроятно пріятельница рыцаря Лансело или рыцаря Галехода, или Богъ его знаетъ какого еще рыцаря.
— Не осуждайте его, мистеръ Гербертъ. Онъ только такъ притворяется. Въ общемъ онъ отлично все знаетъ.
— Я не знаю этого!— возразилъ Чарли.— И больше того, я думаю, что и ты также мало знаешь.
— Лэди фонъ-Шэлоттъ,— пояснилъ Гербертъ,— должна была окончить работу, и, пока она сидла за ней подъ угрозой проклятія, она могла созерцать вншній міръ только такимъ, какимъ онъ ей представлялся въ висвшемъ надъ ея головой зеркал. Однажды мимо нея проскакалъ Лансело. Когда она увидла въ зеркал его отраженіе, она забыла о проклятіи и обернулась.
— Очень интересно и поучительно,— замтилъ Чарли.— Почему же она не могла глядть на свтъ Божій въ окно просто, а непремнно вверхъ головой и въ зеркало? То, что женщина проводитъ свою жизнь за турецкимъ ковромъ, можетъ считаться поэтической темой? Ну, а что случилось, когда она оглянулась?
— А! такъ вы все-таки интересуетесь концомъ? Ничего не случилось: только зеркало разбилось, а лэди умерла.
— Да, а потомъ она сла въ лодку, поплыла въ Гаймтонъ-Куръ и какъ-то по-особенному расположила свой трупъ, чтобы и рыцарю Лансело досталось мстечко. Я уже гд-то видлъ такую картину.
— Итакъ, вы, повидимому, все-таки имете понятіе о Тенисон. Ну, миссъ Сутерландъ, а ваше просвщенное мнніе?
— Я нахожу картину очень красивой. Сначала мн показались краски нсколько тусклыми. Я думала объ отлогомъ берег рки, о золотистыхъ поляхъ, о сверкающемъ солнц, о вооруженіи рыцаря Лансело, но не о самой лэди. А теперь, уловивъ вашу мысль, я вижу въ ней извстную печаль и слабость, которыя произвели захватывающее впечатлніе.
— Вы находите, что ея фигура выражаетъ слабость?— спросилъ Гербертъ.
— Не ея фигура,— возразила рзко Мэри.— Я хочу сказать о слабости, которая совпадаетъ со смысломъ сказки… она удивительно трогательно чувствуется въ картинахъ.
— Она хочетъ этимъ сказать, что для нея это слишкомъ просто и серьезно,— пояснилъ Чарли.— У нея особая страсть къ кричащимъ краскамъ. Если бы вы облекли даму въ красный цвтъ и золото, представили бы во всемъ великолпіи его красокъ турецкій коверъ и самого рыцаря Лансело, — это ей понравилось бы больше. Впрочемъ, вооруженіе произвело бы боле сильное впечатлніе, если бы было больше начищено наждачной бумагой.
— Съ вооруженіемъ справиться трудно, особенно, когда оно должно быть въ отдаленіи,— замтилъ Гербертъ.— Тутъ мн пришлось считаться еще съ однимъ затрудненіемъ: не слишкомъ ярко освщать отраженія въ зеркал.
— И это вамъ, кажемся, отлично удалось, — сказалъ Чарли.
— О да!— подтвердила Мэри.— На окружающемъ ландшафтъ и на вооруженномъ рыцар лежитъ отпечатокъ чего-то неяснаго, нереальнаго,.чего я сначала не могла понять. Чмъ боле я стараюсь проникнуться пониманіемъ искусства, тмъ опредленнй сознаю свое невжество. Я хотла бы, чтобы вы всегда останавливали меня, когда я длаю нелпыя замчанія. Мн показалось, кто-то стучитъ.
— Это экономка,— сказалъ Гербертъ, отворивъ дверь.
— Васъ желаетъ видть мистеръ Джэкъ,— доложила экономка.
— О. Боже, какъ мы задержались! Уже четыре часа. Теперь прошу тебя, Чарли, веди себя прилично.
— Я думаю, мы попросимъ его сюда, заявилъ Гербертъ.— Или вы предпочитаете не встрчаться съ нимъ?
— О, я должна съ нимъ встртиться! Папа убдительно просилъ меня переговорить съ нимъ лично.
Итакъ, мистера Джэка пригласили въ мастерскую.
На этотъ разъ на немъ былъ чистый воротничокъ. Кром того, при немъ была новая шляпа. Онъ отвсилъ церемонный поклонъ и взглянулъ на художника и на его нсколько смутившихся гостей.
— Добрый вечеръ, мистеръ Джэкъ, — сказалъ Гербертъ.— Вы, повидимому, получили мое письмо.
— Вы — мистеръ Гербертъ?..— спросилъ Джэкъ своимъ звучнымъ голосомъ, который въ высокой мастерской прозвучалъ подобно труб.
Гербертъ утвердительно наклонилъ голову.
— Не вы ли этотъ господинъ, съ которымъ я разговаривалъ въ прошлое воскресенье?
— Нтъ, мистеръ Сутерландъ почувствовалъ себя не совсмъ хорошо. Я исполняю его порученіе. А это молодой человкъ, о которомъ я вамъ писалъ.
Чарли покраснлъ и усмхнулся. Но замнивъ, что на лиц незнакомца проскользнуло добродушное выраженіе, подошелъ къ нему и протянулъ руку.
Джэкъ дружелюбно пожалъ ее.
— Я думаю, что отлично справлюсь съ вами,— сказалъ онъ,— если со своей стороны нравлюсь вамъ какъ учитель.
— Чарли никогда не занимается,— заявила Мэри.— Это самый большой его недостатокъ, мистеръ Джэкъ.
— Ты не имешь права говорить это,— возразилъ Чарли, красня еще больше.— Почемъ ты знаешь, работаю я или нтъ? Я вовсе не нуждаюсь въ твоей аттестаціи, чтобы начать заниматься съ мистеромъ Джэкомъ.
— Это миссъ Сутерландъ,— поторопился прервать Гербертъ.— Она ведетъ хозяйство мистера Сутерланда и можетъ дать вамъ вс разъясненія по поводу вашего будущаго положенія въ семь.
Джэкъ еще разъ поклонился.
— Прежде всего я хотлъ бы знать, для какихъ занятій требуется моя помощь молодому человку.
— Я хотлъ бы изучить музыку… понимаете, теорію музыки,— пояснилъ Чарли.— Затмъ я могъ бы покорпть и надъ чмъ-нибудь другимъ, если бы вы ужъ захотли этого.
— Общее образованіе не должно отступать на задній планъ передъ музыкой,— поторопилась заявить Мэри.
— Ахъ, не бойся, что мн мало будетъ работы,— воскликнулъ Чарли.— Я думаю, мистеръ Джэкъ, безъ твоихъ указаній знаетъ, что ему длать.
— Прошу тебя, Чарли, по перебивай меня. Будетъ гораздо лучше, если ты пойдешь въ сосднюю комнату и поглядишь эскизы. Я должна переговорить съ мистеромъ Джэкомъ о многомъ, что тебя не касается.
— Какъ угодно, — сказалъ Чарли нсколько смущенный.— Я не хочу вмшиваться въ твои дла, но и ты, пожалуйста, не вмшивайся въ мои. Предоставь мистеру Джэку самому составить обо мн мнніе, а свое оставь при себ!— Съ этими словами онъ покинулъ мастерскую.
— Если дло идетъ о серьезномъ изученіи музыки — со словъ мистера Герберта я понялъ, что вашъ братъ намренъ посвятить себя музык,— то другіе предметы поневол должны будутъ отойти на задній планъ,— ршительно заявилъ Джэкъ.— Небольшой опытъ лучше всего укажетъ намъ путь, по которому мы должны будемъ итги.
— Конечно,— возразила Мэри.— Итакъ,— добавила она посл минутнаго колебанія,— вы согласны заняться его образованіемъ?
— Пока я съ полной охотой берусь за это,— отвтилъ Джэкъ.
Мэри нсколько смущенно взглянула на Герберта.
— Такъ какъ въ этомъ отношеніи мы пришли къ соглашенію,— заявилъ онъ, улыбаясь,— то еще остается только одинъ вопросъ, а именно о вознагражденіи.
— Извините меня,— немного рзко перебилъ Джэкъ,— я ненавижу все дловое… и ничего въ этомъ не понимаю. Позвольте мн поставить свои особыя условія. Если я буду жить у мистера Сутерланда, въ Виндзор, то я просилъ бы, кром содержанія и квартиры, предоставить мн ежедневно нсколько свободнаго времени и разршить пользоваться фортепьяно миссъ Сутерландъ, если конечно, этимъ я никому не помшаю, затмъ достаточную сумму денегъ, чтобы быть прилично одтымъ и не быть ужъ совсмъ безъ гроша въ карман, ну, скажемъ, тридцать пять фунтовъ въ годъ.
— Тридцать пять фунтовъ въ годъ?— повторилъ Гербертъ.— По правд говоря, я и самъ не дловой человкъ, но мн кажется, что на это согласиться можно.
— Понятно,— заявила Мэри.— Я думаю, папа ничего не будетъ имть противъ того, чтобы заплатить и больше этого.
— Съ меня довольно и этого,— заявилъ Джэкъ съ нкоторой скрытой усмшкой, вызванной откровенностью Мэри.— Я былъ бы также вполн удовлетворенъ, если бы вмсто вознагражденія вы доставили мн случай, если это можно, пользоваться гд-нибудь въ округ церковнымъ органомъ.
— Я думаю, намъ лучше придерживаться нашихъ первоначальныхъ условій,— замтилъ Гербертъ.
— Вы имете еще что-нибудь сказать?— обратился Гербертъ къ Мэри.
— Нтъ… кажется, ничего. Я только думала, что, можетъ быть, мистеру Джэку будетъ интересно узнать кое-что о нашей домашней жизни.
— О нтъ, благодарю васъ,— заявилъ нсколько грубо Джэкъ.— Обо мн не безпокойтесь. Если бы пребываніе въ вашемъ дом мн не понравилось, я вдь могу высказать свои претензіи или просто уйти.
Онъ на мгновеніе замолчалъ, затмъ добавилъ боле мягко:
— Вы, миссъ Сутерландъ, не должны заботиться о моемъ благополучіи. Я, къ сожалнію, привыкъ къ гораздо большимъ лишеніямъ, чмъ то, которыя могутъ ожидать меня въ вашемъ дом…
Мэри ничего не оставалось сказать,
Гербертъ смущенно откашлялся и сталъ вертть вокругъ пальца кольцо. Джэкъ стоялъ неподвижно и былъ въ эту минуту особенно некрасивъ.
— Если мистеръ Сутерландъ и возложилъ на меня это дло,— сказалъ Гербертъ, — то я все-таки не хотлъ бы ршать его окончательно, онъ живетъ очень близко отсюда, въ Онсло Гарденъ. Не найдете ли вы возможнымъ теперь сходить къ нему? Если вы противъ этого ничего не имете, я дамъ вамъ къ нему записочку, въ которой скажу, что наши переговоры съ вами привели къ удовлетворительному результату.
Джекъ въ знакъ согласія поклонился.
— Извините на одну минуту. Мои письменныя принадлежности вс въ сосдней комнат. Я передамъ о нашемъ соглашеніи Чарли и пришлю его сюда.
Въ мастерской висло зеркало, которое Гербертъ употреблялъ въ качеств модели. Оно висло такъ, что Мэри могла видть въ немъ отраженіе лица учителя, когда онъ, оставшись съ ней вдвоемъ, впервые взглянулъ на картину. Нечаянное движеніе губъ и едва замтный лучъ насмшки,. промелькнувшій въ его глазахъ, доказывалъ, что въ картин онъ нашелъ что-то не то смшное, не то ничтожное. Это подйствовало на нее непріятно, и она едва не пожалла о томъ, что пригласила его. Затмъ выраженіе лица Джэка смягчилось улыбкой состраданія, отвернувшись отъ мольберта, онъ вздохнулъ. Не успла она сказать слова, какъ вошелъ Чарли.
— Я пойду съ вами въ Онсло Гарденъ, мистеръ Джэкъ, если вы противъ этого ничего не имете.
— О, нтъ, Чарди!— прервала его Мэри.— Ты долженъ остаться со мной.
— Не бойся! Адріанъ сейчасъ отправится съ тобой въ музей… а, для приличія тутъ вдь есть экономка. Мн не особенно улыбается итти съ тобой въ старую мелочную лавку Южнаго Кенсингтона. А кром того, мистеръ Джэкъ не знаетъ дороги. Вотъ и Адріанъ!
Вошелъ Гербертъ и вручилъ учителю записку. Тотъ взялъ ее, отвсилъ остающимся общій поклонъ и удалился въ сопровожденіи Чарли..
— Онъ, безъ сомннія, самый некрасивый человкъ изъ всхъ, кого мн приходилось видть, — замтилъ Гербертъ.— И я думаю, онъ цоймалъ-таки насъ. Мы съ вами самые подходящіе люди для заключенія подобныхъ сдлокъ.
— Да, да, — подтвердила улыбаясь Мэри.— Къ тому же онъ добавилъ, что ничего не понимаетъ въ длахъ… хотла бы я знать, что онъ думаетъ о насъ.
— Несомннно, онъ считаетъ насъ въ житейскомъ смысл за дтей, которыхъ предоставила ему судьба. Вы не хотите пойти теперь въ Южный Кенсингтонъ?
— О, да! Но я не хотла бы сегодня же разсивать полученнаго впечатлнія отъ картины лэди фонъ-Шэлотъ. Погода сегодня такъ хороша, что по-моему даже благоразумне прогуляться по парку, чмъ запираться въ музе.
Такъ какъ Гербертъ согласился съ этимъ, ои.и вскор и направились къ Гайдъ-Парку.
— Итакъ, куда же мы пойдемъ?.— спросилъ онъ.— Черезъ Роу?
— Ни въ какомъ случа! Это самое обыкновенное мсто во всемъ Лондон. Если бы мы могли найти удобную скамейку, я бы съ удовольствіемъ немного отдохнула.
— Въ такомъ случа пойдемте лучше въ Кенсингтонъ.
— Нтъ!— воскликнула Мэри, вдругъ вспомнивъ мистера Джэка.— Я не люблю Кенсигтонъ-Гарденъ.
— Какъ разъ я то же самое подумалъ, — замтилъ Гербертъ.— Возьмемте лодочку. Серпентина далеко не такъ красива, какъ Темза у Виндзора. А для васъ она по крайней мр будетъ имть прелесть новизны. Вы согласны?
— Да, это всего пріятне. Но въ смысл приличія, если я поду съ вами на лодк, я вполн полагаюсь на васъ.
Гербертъ задумался.
— Я не думаю, — сказалъ онъ, — чтобы противъ этого можно было бы что-нибудь сказать…
— Ахъ, пустяки… я вдь только пошутила! Неужели вы думаете, что подобныя глупости могутъ на меня дйствовать? Ну, что же, идемте!
Они направились къ будк лодочника и затмъ сли въ лодку.
Они наслаждались весеннимъ солнцемъ, и Гербертъ гребъ, пока они не достигли мало населенной части Серпентины. Тутъ онъ бросилъ весла и сказалъ:
— Теперь давайте поболтаемъ немного. Кажется, я поработалъ довольно.
— Конечно, конечно, — заявила Мэри.— Ну, что же, кому начинать? мн?
Гербертъ окинулъ ее быстрымъ взглядомъ, онъ казался смущеннымъ.
— Понятно,— произнесъ онъ.
— Я хочу сдлать признаніе, — начала она.— Это касается лэди фонъ-Шэлоттъ. Съ самаго начала прогулки я много думала о ней.
— Вы проврили свое хорошее мнніе о ней?
— Нтъ. Дло обстоитъ гораздо лучше… или, въ сущности, хуже. Я проврила свое плохое мнніе о картин… то-есть, я не то хочу сказать… картина вообще не произвела на меня дурного впечатлнія, только… первая мысль моя была такая безсмысленная, глупая, пустая. Мое признаніе заключается въ томъ, что при первомъ взгляд на нее я дйствительно была очень разочарована. Подождите… дайте мн высказаться. Все было совсмъ не такъ, какъ я ожидала… какъ должно было бы быть. Я вдь не художница и потому не могу составить себ яснаго представленія о вещахъ. Въ это время я все боле вдумывалась… и теперь она мн нравится больше, чмъ если бы приковала къ себ мои невжественные взоры съ первой минуты. Если бы въ ней были то блестящія, бьющія въ глаза красоты, которыхъ недоставало съ самаго начала, думала я, я не цнила бы васъ такъ высоко за то, что вы ее написали, и я не чувствовала бы себя невольно принужденной такъ долго остановиться на поэтическомъ смысл картины, какъ это сдлала теперь. Я совершенно ясно помню, что въ глубин души я была разочарована, когда мы въ первый разъ пошли въ Національную Галлерею. А когда я первый разъ была въ опер, я пережила страшное разочарованіе. Я нахожу себ нкоторое успокоеніе въ томъ, что сэръ Джошуа Рейнольдсъ при первомъ знакомств съ фресками Рафаэля въ Ватикан остался ими весьма неудовлетворенъ и что нкоторые великіе композиторы находили музыку Бетховена ужасной, пока не сжились съ ней.
— Вы находите, что моя картина выигрываетъ при боле близкомъ знакомств?
— Конечно, и очень… или врнй… я выигрываю.
— А вы уврены, что ради меня вы не длаете въ нкоторомъ род неискренней оцнки, чтобы не огорчать меня?
— Нтъ, наврное нтъ!— возразила Мэри, стараясь твердостью утвержденія разсять сомнніе, которое, передъ тмъ какъ его высказалъ Гербертъ, приходило на умъ ей самой.
— И вы попрежнему чувствуете себя способной оказывать симпатію и поддержку моимъ стремленіямъ… вы попрежнему согласны воодушевлять меня и указывать мн благородныя задачи искусства, какъ длали до сихъ поръ?
— Я хочу, но не чувствую себя способной на это. Какъ часто мн приходится напоминать вамъ, что всмъ своимъ художественнымъ пониманіемъ я сама обязана вамъ и что во всхъ предметахъ, къ которымъ вы прикасаетесь, я являюсь лишь слабымъ отраженіемъ вашей личности.
— Однако безъ вашей поддержки я давно бы отчаялся. Вы уврены, отвтьте мн, пожалуйста, откровенно, что вы не заблуждаетесь насчетъ меня?
— Мистеръ Гербертъ! Какъ вы можете такъ думать обо мн? Какъ вы о себ можете такъ думать?
— Я боюсь, что моя постоянная неувренность въ собственныхъ силахъ является вскимъ доказательствомъ Моей неспособности и слабости. Иногда я кажусь самому себ ничтожнымъ.
— Это служитъ доказательствомъ вашей художественной чуткости. Вы отлично и безъменя знаете, что вс великіе художники переживали то же, что и вы. Возьмите весла и подемъ тихонько къ мосткамъ. Физическій трудъ направитъ ваши мысли въ другую сторону.
— Нтъ! Мн надо поговорить еще о другомъ. Думали ли вы когда-нибудь о томъ, что если бы ваша симпатія ко мн случайно измнилась, — скажемъ, напримръ, подъ вліяніемъ другого чувства, я потерялъ бы единственнаго человка, который своей врой въ меня помогъ мн увровать въ себя? Вы знаете, насколько все стало бы тогда для меня невообразимо безнадежно…
— Безнадежно? Глупости! Настанетъ день, когда вы исчерпаете вс оттнки той симпатіи, которую такъ не по заслугамъ дарите мн… Придете къ заключенію, что она становится понемногу однообразной и скучной… и тогда вамъ не будетъ больно отдлаться отъ меня.
— Я говорю вполн серьезно. Мэри, я уже нкоторое время сознаю, что поступаю и нечестно и неумно, относясь такъ легко къ единственной возможности быть счастливымъ. Хотите обручиться со мной? Вы наврное найдете мужа лучше меня, боле энергичнаго, но не найдете такого, который васъ выше цнилъ бы… для жизни котораго вы были бы совершенно необходимы.
Наступило краткое молчаніе. Мэри слишкомъ ясно почувствовала, что отъ нея требуется серьезный отвтъ. Обыкновенной въ подобныхъ случаяхъ двичьей робости въ ней не проявилось и слда.
— Почему бы не оставить все такъ, какъ было до сихъ поръ… вдь мы были такъ счастливы?— спросила она наконецъ задумчиво.
— Конечно, если вы такъ хотите, все можетъ остаться попрежнему, т.-е. если въ этомъ отношеніи вы не пришли еще къ ршенію. Но въ такомъ случа то счастье, которое вытекало изъ нашихъ неясныхъ, неопредленныхъ отношеній, останется въ полномъ размр лишь, на вашей сторон.
— Въ моемъ колебаніи сквозить неблагодарность. Но къ этому меня вынуждаютъ сомннія въ себ самой. До сихъ поръ вы слишкомъ высоко цнили меня, и я не хотла бы, чтобы вы когда-нибудь пришли къ сознанію, что ошиблись. Когда вы достигнете славы, вамъ можно будетъ выбирать кого и гд хотите.
— Если васъ удерживаетъ только это соображеніе, я требую вашего согласія. Неужели вы думаете, что я не понимаю, насколько мое предложеніе недостойно вашего согласія? Но если мы способны любить другъ друга, какое же значеніе можетъ имть все остальное? Вдь мы не чужіе другъ другу: мы уже достаточно испытали другъ друга. Мн представляется также полной глупостью, если мы будемъ продолжать звать другъ друга мистеромъ Гербертомъ и миссъ Сутерландъ, какъ будто наша дружба зиждилась лишь на церемонномъ знакомств.
— Я часто хотла, чтобы вы звали меня Мэри. У насъ дома васъ всегда зовутъ Адріаномъ. Но я не могла просить васъ объ этомъ первой, не правда ли?
— Жаль, что вы этого не сдлали! Ну, а теперь… Вы хотите теперь дать мн ршительный отвтъ? Впрочемъ… Я пожалуй еще не сдлалъ вамъ настоящаго предложенія, но вы знаете мое положеніе. Со своими несчастными тремя стами фунтовъ въ годъ я слишкомъ бденъ, чтобы теперь же предоставить вамъ приличное существованіе. Въ этомъ отношеніи я долженъ разсчитывать всецло на свою кисть. Но вы можете представить, съ какимъ упорствомъ я примусь за работу, если мое каждое усиліе приблизитъ меня ко дню свадьбы. Но, несмотря на самую оптимистическую оцнку моихъ способностей, я долженъ предупредить васъ, что жениховство будетъ весьма продолжительно. Васъ не страшитъ эта неопредленность?
— Да, страшитъ, но только въ томъ отношеніи, что въ это время вы будете въ состояніи опредлить мн настоящую цну. Если этотъ рискъ васъ не пугаетъ, я согласна.

III.

Въ одинъ изъ послднихъ юльскихъ дней Мэри Сутерландъ, сидя въ дом отца въ Виндзор, срисовывала эскизъ, подписанный иниціалами А. Г. Въ комнат, гд она находилась, окно спускалось до самаго пола и выходило на обсаженную кустарникомъ лужайку, за ней, по равнин, въ залитой солнцемъ дали, извивалась рка.
Неожиданно на рисовальную доску упала тнь. Мэри оглянулась и увидла стоящую у окна высокую статную даму, лтъ выше среднихъ.
— А, мистрисъ Гербертъ!— воскликнула она, бросая кисть и длая быстрое движеніе навстрчу неожиданной постительниц, желая обнять ее.— Я думала, вы въ Шотландіи.
— Я до прошлой недли и была тамъ. Первой, кого я встртила въ Лондон, была ваша тетка Джэнъ. Она уговорила меня провести дв недли съ нею въ Виндзор. А у васъ прекрасный видъ! Я видла вашъ портретъ въ мастерской Адріана — онъ совсмъ не похожъ на васъ.
— Я надюсь, вы не говорили ему этого. Кром того… я вроятно похожа на немъ, вс друзья Адріана высоко его цнятъ.
— Понятно… а онъ въ свою очередь высоко цнитъ ихъ произведенія. Это въ род сдлки. Бдный Адріанъ! онъ не ожидалъ, что я вернусь изъ Шотландіи! Своимъ появленіемъ въ прошлый понедльникъ въ его мастерской я весьма непріятно поразила его.,
— Непріятно? Я ручаюсь, что онъ очень обрадовался.
— Онъ даже не далъ себ труда притвориться пріятно удивленнымъ. Его манера держаться становится все хуже и хуже. А кто тотъ удивительный человкъ, который открылъ мн садовую калитку… въ род циклопа съ металлическимъ голосомъ?
— А! Это мистеръ Джэкъ, учитель Чарли. Въ настоящее время онъ свободенъ, потому что Чарли на дв недли ухалъ въ Кембриджъ.
—Ахъ! не можетъ быть! Чего только ваша тетушка Дженъ про него не разсказывала. Она его терпть не можетъ. И я должна сказать, его наружность, кром пожалуй очень добрыхъ глазъ, объясняетъ ея отношеніе къ нему. Чей же это былъ выборъ мистера Джэка?
— Мой, такъ, по крайней мр, говорятъ. Въ сущности его приглашеніе къ намъ такъ же мало является дломъ моихъ рукъ, какъ и папы и Чарли.
— Я рада, что по крайней мр Адріанъ тутъ не при чемъ. Ну, а кром этого, Мэри, что у васъ новенькаго? Не произошло ли.чего-нибудь особеннаго, пока я была въ Шотландіи?
— Насколько мн извстно, нтъ. Вы, вроятно, уже слышали,.что умерла папина тетка Дорка?
— Это случилось еще въ апрл, незадолго до моего отъзда. Я слышала, что вы вернулись изъ Лондона въ самомъ начал сезона. Я нахожу непростительнымъ, что вы хороните себя здсь. Вы должны выходить замужъ, дитя мое.
Мэри покраснла.
— Разв Адріанъ открылъ вамъ свои планы?— спросила она.
— Адріанъ не говоритъ никогда мн ничего. По правд говоря, меня его планы и не интересуютъ, пока онъ не бросить глупой мысли стать художникомъ. А онъ, разумется, и слышать объ этомъ не хочетъ, онъ не можетъ мн простить даже того, что я намекнула ему объ этомъ. И пока единственный результатъ его занятій искусствомъ тотъ, что онъ отвернулся отъ матери. Надюсь, будущее не принесетъ еще худшихъ результатовъ.
— Вы ошибаетесь, мистрисъ Гербертъ, увряю васъ, вы положительно ошибаетесь. Онъ, можетъ быть, немного обиженъ тмъ, что вы не признаете его таланта, но все же онъ очень и очень любитъ васъ.
— Но воображайте, моя милая, будто это потому, что я не признаю его таланта, какъ вы говорите. Во мн лтъ и тни предубжденія противъ искусства, и если бы Адріанъ подавалъ хотя бы малйшую надежду на то, что станетъ хорошимъ художникомъ, я раздлила бы съ нимъ свою вдовью пенсію и послала бы его для серьезныхъ занятій за драницу. Но вдь онъ никогда ничего порядочнаго не напишетъ. Картины современныхъ художниковъ представляются. мн безнадежно скучными, потому что я ихъ не понимаю. Но зато я понимаю мазню Адріана я знаю, что она мало чего стоитъ и въ высшей степени слаба. Вся Королевская Академія не могла бы разубдить меня въ этомъ, да она врядъ ли станетъ и длать это. Я очень хотла бы доказать вамъ, что всякій, кто уговоритъ Адріана оставить искусство, несомннно будетъ его лучшимъ другомъ. Неужели, Мэри, у васъ не такое же впечатлніе, когда вы видите его картины?
— Нтъ,— возразила Мэри, надвая на носъ пенснэ и пристально глядя на постительницу,— у меня совершенно обратное впечатлніе.
— Въ такомъ случа вы или слпы, или ослплены. Возьмите для примра хотя бы вашъ собственный портретъ: ни одинъ человкъ не узнаетъ васъ въ немъ. Адріанъ даже самъ сказалъ мн, что онъ уничтожилъ бы его, если бы вы не запретили ему этого. При этомъ онъ готовъ былъ лопнуть отъ злости за то, что я имъ не восторгалась.
— Все-таки я твердо врю, что Адріанъ будетъ великимъ человкомъ, и вы сознаетесь тогда въ своемъ заблужденіи.
— Вы молоды, дитя мое, и, не смотря на свой умъ, но очень опытны. Кром того, вы не знали отца Адріана.
— Отца я не знала, но знаю Адріана… и, кажется, хорошо знаю. Я врю въ его творческій талантъ. Онъ доказалъ, что не отступить передъ тяжелой работой. Значить,.у него есть все для того, чтобы развить въ себ способность воплощать образы своей фантазіи. Вы же согласны, что нельзя сдлаться великимъ художникомъ безъ упорнаго труда и продолжительной подготовки.
— Я, Мэри, въ метафизик ничего не смыслю. Образы фантазіи для меня китайская грамота. Но зато я знаю, что Адріанъ никогда не будетъ счастливъ, пока не женится на благоразумной женщин. А пока онъ будетъ оставаться художникомъ, онъ не можетъ жениться.
— Почему же?
— Что за вопросъ! Какъ же онъ можетъ жениться съ тремя стами фунтовъ годового дохода? Отъ меня онъ не принялъ бы поддержки, если бы даже я и могла предложить ему ее. Съ тхъ поръ, какъ мы разошлись съ нимъ изъ-за этого отвратительнаго искусства, онъ всячески избгаетъ меня. Своей мазней онъ никогда ни на грошъ не увеличить своего дохода — въ этомъ я вполн уврена. А чтобы жениться на женщин съ деньгами, у него не хватитъ пороха. Если онъ будетъ упорствовать въ своемъ ослпленіи, онъ изведетъ жену безконечнымъ ожиданіемъ успха, котораго такъ и не достигнетъ. Мелкихъ талантовъ, которыми люди завоевываютъ себ симпатіи общества, у него тоже нтъ. Если бы у него была геніальность Рафаэля, онъ не былъ бы въ такомъ положеніи. Если бы онъ былъ такой же шарлатанъ и такъ же обаятеленъ, какъ его дядюшка Джонъ, какъ всякій шарлатанъ, онъ срывалъ бы на этомъ гадкомъ свт одни цвты удовольствія. Но, къ сожалнію, Адріанъ ни то, ни другое. Онъ просто неудачникъ.
Мэри покраснла, но ничего не сказала.
— Имете ли вы какое-нибудь вліяніе на него,— спросила Мистрисъ Гербертъ, пристально взглянувъ на нее.
— Если бы и имла,— возразила Мэри,— я не стала бы употреблять его на то, чтобы отнимать у него энергію.
— Очень грустно. Я надялась, что вы поможете мн удержать его отъ траты времени на пустяки въ его лучшіе годы. Ваша тетушка Джэнъ говорила, что вы съ нимъ помолвлены, но это уже настолько старо, что я особаго вниманія этому не придала.,
— Разв Адріанъ не говорилъ вамъ, что…
— Дитя мое, я уже разъ двнадцать по крайней мр повторяла, что Адріанъ мн никогда ничего не говоритъ. Чмъ для него важнй дло, тмъ съ большей опредленностью и очевидностью отстраняетъ онъ меня отъ него. Надюсь, вы не настолько неблагоразумны, чтобы въ вопрос о будущемъ полагаться на мечты о слав.
— Если желаете знать всю правду, мы помолвлены съ прошлаго апрля. Мн хотлось, чтобы Адріанъ вамъ написалъ объ этомъ, но онъ сказалъ, что предпочитаетъ переговорить съ вами объ этомъ лично. Я думала, что онъ это и сдлалъ тотчасъ же по вашемъ возвращеніи. Однако, вроятно, у него были свои основанія, если онъ предоставилъ мн сообщить вамъ это. Я охотно соглашаюсь ждать, пока онъ не будетъ зарабатывать необходимыхъ средствъ. А съ тмъ, что наши взгляды на его талантъ расходятся, мы должны съ вами примириться. Я въ него врю непоколебимо.
— Мн это очень грустно… изъ-за васъ же, Мэри.: Если вы не потеряете терпнія и въ одинъ прекрасный день не бросите его, я боюсь, что вамъ всю жизнь придется убждаться, какъ будутъ уходить ваши собственныя средства… въ попытк содержать семью на триста фунтовъ годового дохода. Если бы вы только послушались меня и исцлили бы его отъ его художественнаго самообмана, вы были бы для него лучшей женой въ Англіи. У васъ столько силы. воли… именно, чего у него нтъ.
Мэри засмялась.
— Вы ошибаетесь во взглядахъ на Адріана,— отвтила она.— Сила воли у него, а я только его ученица. Вс свои идеи внушилъ мн онъ… быть можетъ не столько своимъ личнымъ вліяніемъ, сколько ихъ чистотой и правдивостью. Адріанъ — все, что угодно, только не догматикъ. А я только слдую за нимъ — онъ мой путеводитель.
— Все это прекрасно, Мэри, но мой здравый смыслъ стараго человка значитъ больше вашего современнаго умнаго неразумія. Впрочемъ, разъ Адріанъ уже усплъ вскружить вамъ голову, ничего другого не остается, какъ спокойно ждать, пока вы оба не станете снова благоразумными. Кажется, у дверей кто-то есть:— это, вроятно, ваша тетушка Джэнъ. Она общала притти черезъ полчаса.
Мэри поморщилась. Она съ трудомъ приняла прежнее неселое выраженіе, когда привстала, чтобы поздороваться съ мистрисъ Битти, своей теткой, пожилой дамой, похожей на мистера Сутерланда, но боле полной и съ боле надменными чертами лица.
— Надюсь, Мэри, я пришла не слишкомъ рано,— воскликнула она громко.— Ты, вроятно, удивилась, увидавъ мистрисъ Гербертъ?
— О, да! Калитку ей отворилъ мистеръ Джэкъ, и она явилась передо мною вдругъ, точно съ неба свалилась.
— Мистеръ Джэкъ — пріятная личность для приличнаго дома, насмшливо замтила мистрисъ Битти.— Ты знаешь, гд я его недавно видла?
— Нтъ, — нетерпливо произнесла Мэри,— да и не желаю знать! Мн надоли разговоры о поведеніи мистера Джэка.
— Хорошо поведеніе! Я называю это скандаломъ, Мэри… прямо безстыдствомъ!
— Боже! что же онъ еще сдлалъ?
— Въ настоящее время онъ показывается на улицахъ Виндзора въ обществ простыхъ солдатъ и открыто ходитъ съ ними въ кабаки.
— Ты уврена въ этомъ, тетя Джэнъ?
— Какъ же мн не врить своимъ собственнымъ глазамъ. По дорог сюда я прохала черезъ городъ. Вы представляете себ, мистрисъ Гербертъ, что значитъ маленькій городъ, вы знаете въ немъ всхъ, особенно такую замчательную личность, какъ мистеръ Джэкъ. Первый, кто попался мн на глаза, былъ рядовой Чарльзъ, самый ужасный солдатъ изъ полка моего мужа, онъ бесдовалъ съ учителемъ моего племянника, стоя въ дверяхъ трактира ‘Зеленый человкъ’, а потомъ оба они вошли въ это заведеніе. Теперь скажи на милость, какого ты мннія о своемъ мистер Джэк?
— Быть можетъ, у него были на то свои причины.
— Причины? Скажите, пожалуйста! Какое право иметъ лицо, служащее у моего брата, разговаривать на улиц средь бла дня съ безпутнымъ солдатомъ? Этому нтъ извиненія! Будь у мистера Джока хоть сколько-нибудь уваженія къ себ, онъ даже вахмистра держалъ бы отъ себя на почтительномъ разстояніи. А Чарльзъ вдобавокъ еще такой пьяница, что полжизни проводитъ подъ арестомъ. Ужъ давно онъ былъ бы выгнанъ изъ полка, но онъ музыкантъ, и капельмейстеръ просилъ мужа не выгонять его, такъ какъ онъ незамнимъ.
— Если онъ музыкантъ,— возразила Мэри,— тогда мн все ясно. Мистеръ Джэкъ говорилъ съ нимъ на какую-нибудь музыкальную тему.
— Должна признаться, Мэри… это просто неслыханная вещь, чтобы ты защищала такое поведеніе. Что же, потвоему, кабакъ подходящее мсто для изученія музыки? Разв не могъ мистеръ Джэкъ обратиться къ твоему дядюшк? Онъ хоть бы мн что-нибудь сказалъ — полковой командиръ. Битти приказалъ бы солдату дать Джэку вс требуемыя объясненія.!
— Извини, пожалуйста, тетя, но, принимая во вниманіе твое всегдашнее обращеніе съ нимъ, мн кажется, что ты послдній.человкъ, къ кому мистеръ Джэкъ обратился бы за одолженіемъ.
— Какъ вамъ это правится!— воскликнула мистрисъ Битти, обращаясь въ полномъ негодованіи къ мистрисъ Гербертъ.— Вотъ какъ говорятъ со мной въ этомъ дом въ угоду мистеру Джэку. На прошлой недл мн сказали, что я имю обыкновеніе болтать съ прислугой, потому что служанка мистрисъ Вильямсъ ридла, какъ онъ въ воскресенье — подумайте, въ воскресенье!— въ парк свистлъ, плъ и велъ себя, какъ полоумный. А теперь, когда протеже Мэри пойманъ во время пьянства съ послднимъ изъ солдатъ, она повернула дло такъ, будто я не умю себя вести по отношенію къ учителю.
— Этого я не говорила, тетя, ты это отлично знаешь.
— О, пожалуйста! если ты теперь еще станешь говорить мн дерзости…
— Я не говорю дерзостей, тетя, но ты обижаешься безъ всякаго основанія. Изъ твоихъ словъ мистрисъ Гербертъ можетъ подумать, что я особенно защищаю мистера Джэка, ты назвала его даже моимъ протеже. Дло въ томъ, мистрисъ Гербертъ, что никто этого мистера Джэка не выноситъ. Мы не разстаемся съ нимъ только потому, что Чарли длаетъ съ нимъ нкоторые успхи и уважаетъ его. Тетушка же особенно ненавидитъ его.
— Я, Мэри! кажое мн дло до мистера Джэка, за что мн его любить или ненавидть.
— И постоянно преподноситъ мн всякія исторіи о немъ. Будто и въ этомъ виновата! И если я вздумаю защищать его отъ очевидной несправедливости, меня упрекаютъ, что я защищаю его и покровительствую ему.
— Это ты и длаешь!— воскликнула мистрисъ Битти.
— Я говорю все, что могу сказать въ его пользу потому,— немного рзко возразила Мэри,— что онъ мн слишкомъ несимпатиченъ, чтобы я могла принимать участіе во всхъ нападкахъ, которыя длаются на него за его спиной. А кром того у меня нтъ къ нему того страха, какъ у тебя и у папы.
— Ты какая-то странная!— возразила мистрисъ Битти.— Страхъ!
— Я вижу, — умиротворяющимъ тономъ сказала мистрисъ Гербертъ,— что мой новй знакомый, господинъ циклопъ, сталъ здсь яблокомъ раздора. Если вы вс его не можете терпть, почему же вы не отпустите его и не отыщете на его мсто боле пріятнаго человка? Во всякомъ случа онъ не можетъ служить украшеніемъ вашего дома. Гд же вашъ отецъ, Мэри?
— Онъ приглашенъ обдать въ Итонъ и врядъ ли вернется до полуночи. Ему будетъ очень жаль, что вы не застали его. Но, конечно, онъ навститъ васъ завтра.
— А вы здсь одна?
— Да… одна съ работой.
— А какъ вы относитесь къ нашему плану увезти васъ и весь вечеръ продержать у себя?
— Я предпочла бы остаться и кончить работу.
— Глупости, дитя мое,— вмшалась мистрисъ Битти.— Не можешь же ты работать цлый день. Ты должна выходить и хоть сколько-нибудь пользоваться жизнью.
Мэри со вздохомъ покорилась и пошла за шляпкой.
— Я уврена, что это безпрестанное рисованіе и чтеніе стиховъ вредно для молодой двушки,— сказала мистрисъ Битти, когда Мэри ушла.— Со стороны вашего Адріана очень мило, что онъ такъ старается развить Мэри. Но чрезмрныя занятія могутъ ей повредить. Она очень своевольна и полна всякихъ странныхъ идей. Ей не достаетъ настоящаго руководителя. У бднаго Чарльса силы воли осталось не больше, чмъ у младенца, а меня онъ не хочетъ слушаться, хотя…
— Вотъ я и готова,— сказала, снова появляясь, Мэри.
— Ты дйствуешь на мои нервы. Ты такъ рзка во всхъ своихъ движеніяхъ,— ворчливо произнесла мистрисъ Битти. Не можешь ли ты длать шаги меньше?— прибавила она,. идя мимо ягодныхъ кустовъ и съ отчаяніем глядя на юбку племянницы.— Некрасиво, когда молодая двушка шагаетъ какъ мужчина. Ты производишь впечатлніе заносчивой, когда такъ маршируешь и глядишь въ свое пенснэ на прохожихъ..
— Это преступленіе, въ которомъ я давно уже виновата, мистрисъ Гербертъ,— заявила Мэри.— Я никогда не выхожу съ тетёй безъ того, чтобы не выслушать отъ нея нотацій, что не такъ хожу, что у меня башмаки на высокихъ каблукахъ. Даже полковникъ длалъ мн однажды за это выговоръ. Онъ находилъ, что мужчина долженъ ходить какъ лошадь, а женщина какъ корова. Онъ недоволенъ, что я, будто бы, хожу какъ лошадь, и говорилъ, будто ты, тетя, ходишь, какъ слдуетъ, т.-е. какъ корова. Ни одна женщина не обрадовалась бы такому комплименту. Это былъ первый и единственный разъ, когда мистеръ Джэкъ разсмялся въ нашемъ дом.
Мистрисъ Битти побагровла и собиралась отвтить, но въ эту минуту въ калитк показался учитель и отворилъ ее, чтобы дать пройти дамамъ. Мистрисъ Гербертъ поблагодарила его, а мистрисъ Битти, слдовавшая за ней, не преминула окинуть его самымъ высокомрнымъ взглядомъ.
— Мистеръ Джэкъ,— сказала, остановившись, Мэри,— если папа вернется домой раньше, не потрудитесь ли вы сказать ему, что я у полковника Битти?
— А онъ когда долженъ вернуться?
— Не раньше одиннадцати. Я уврена, что вернусь раньше его. Но если бы случайно я задержалась…
— Я передамъ,— отвтилъ Джэкъ.
Мэри ушла, а онъ смотрлъ ей вслдъ до тхъ поръ, пока не скрылся экипажъ мистрисъ Битти. Тогда онъ быстро вошелъ въ домъ, принесъ въ комнату, изъ которой вышли дамы, цлую кипу рукописныхъ нотъ, раскрылъ рояль и слъ передъ нимъ. Но вмсто того, чтобы играть, сталъ писать. И только изрдка прикасался къ клавишамъ, чтобы прислушаться къ звукамъ, иногда вскакивалъ и, сдвинувъ брови, принимался ходить по комнат взадъ и впередъ.
Такъ провелъ онъ до семи часовъ. Въ это время кто-то свистнулъ на улиц, онъ вышелъ въ садъ и скоро вернулся въ сопровожденіи пьяненькаго солдата, подъ мышкой котораго торчалъ свертокъ нотъ и футляръ съ тремя кларнетами.
— Ну, послушаемъ, что вы изъ этого сдлаете,— воскликнулъ Джэкъ, снова садясь за рояль.
— Ужъ очень безобразно скорый темпъ у этого allegro, — замтилъ солдатъ, стараясь установить свои ноты на мольберт Мэри.— Дайте ваше В, господинъ докторъ.
Джэкъ взялъ ноту, и солдатъ заигралъ.
— Рояли, на которыхъ аккомпанируютъ пнію дамы, всегда чортъ знаетъ какъ низко настроены,— ворчалъ онъ.
— Мн кажется, что посл того, какъ мы съ вами разстались, вы выпили, вмсто того, чтобы упражняться?,.— сказалъ Джэкъ.
— Накажи меня Богъ, господинъ докторъ! посл обда я все время упражнялся. Только ужъ по дорог сюда я опорожнилъ стаканчикъ, чтобы притти въ надлежащее настроеніе. Ну, господинъ докторъ, я готовъ.
Джэкъ заигралъ на рояли Мэри, извлекая изъ него звуки, по своей сил напоминающіе цлый оркестръ. Затмъ присоединился и кларнетъ.
Солдатъ оказался отличнымъ музыкантомъ, игралъ онъ довольно тонко. Единственные, находившіеся въ его распоряженіи оттнки отъ веселаго къ трогательному удовлетворяли даже Джэка, котораго однако солдатъ во многомъ раздражалъ.
— Подождите!— крикнулъ онъ.— Это совсмъ не то, что я хотлъ получить. Звукъ не достаточно ясенъ. Возьмите другой… попробуйте взять кларнетъ С.
— Какъ же это В-ми, я партіи я буду играть на кларнет С?
— Это невозможно! Чортъ меня возьми, если я сумю это сдлать… Ну!.. Но вотъ какой-то господинъ желаетъ поговорить съ вами.
Джэкъ обернулся.
На порог стоялъ Адріанъ Гербертъ.
— Я нкоторое время слушалъ снаружи,— сказалъ онъ вжливо.— Надюсь, я не мшаю вамъ.
— Нтъ,— возразилъ Джэкъ,— нашъ другъ Чарльзъ стоитъ того, чтобы его послушать, не правда ли мистеръ Гербертъ?
Рядовой Чарльзъ скромно опустилъ глаза, звякнулъ шпорами, откашлялся и плюнулъ въ окно.
Адріанъ, казалось, не оцнилъ ни звучной игры, ни чувства музыкантовъ, но зато замтилъ его одутловатое лицо, охриплый голосъ и казарменный жаргонъ.
Увидвъ кларнетъ и красный платокъ, лежащими на шелковой подушечк, купленной имъ недавно на какомъ-то базар для Мэри, онъ недоброжелательно поглядлъ сначала на солдата, а потомъ все съ боле возрастающимъ раздраженіемъ на Джэка.
— Повидимому, дома никого нтъ,— замтилъ онъ холодно.
— Миссъ Сутерландъ у мистрисъ Битти и раньше одиннадцати не вернется,— отвтилъ Джэкъ, со свойственной ему угрюмостью взглянулъ на Адріана и нисколько не умривъ своего громкаго голоса, который всегда производилъ на художника непріятное впечатлніе пустоты.
— Мистрисъ Битти и какая-то дама, гостящая у нея, заходили сюда и увезли ее съ собой. Мистеръ Сутерландъ въ Итон и вернется не раньше двнадцати. А мой ученикъ въ Кембридж.
— Гм… ну, такъ я тоже пойду къ мистрисъ Битти. Я, вроятно, помшаю вамъ, если останусь здсь дольше.
Джэкъ кивнулъ головой и безъ обиняковъ, снова повернулся къ роялю. Чарльзъ взялъ одну изъ кистей Мэри и прислонилъ ее къ мольберту,.чтобы придержать ноты, которыя все заворачивались. Это было послднее, что уходя видлъ Гербертъ.
Удаляясь онъ слышалъ, какъ кларнетъ тихо вторилъ сильнымъ звукамъ concerto, несмотря на отвратительное настроеніе, мелодія въ высшей степени понравилась ему. Однако, онъ поспшилъ уйти, ему становилось досадно и на музыку и на то, что полупьяный солдатъ могъ производить своей игрой такое сильное впечатлніе.
Отойдя отъ дома Сутерландовъ приблизительно полмили, онъ достигъ калитки, черезъ которую прошелъ въ цвтникъ. На дорожк стоялъ высокій рыжеволосый господинъ и курилъ сигару. Это былъ именно полковникъ Битти, отъ котораго Гербертъ узналъ, что дамы въ гостиной. Тамъ онъ нашелъ за какимъ-то пестрымъ вышиваньемъ свою мать и мистриссъ Битти. Мэри сидла въ нкоторомъ отдаленіи отъ нихъ и, Казалось, была погружена въ чтеніе.
При его появленіи она не могла не испустить вздоха облегченія.
— Разв этр обычное время твоихъ вмзитовъ?— спросила мистрисъ Гербертъ въ отвтъ на холодное привтствіе сына.
— Да, — отвтилъ онъ.— По вечерамъ я не могу работать.
Онъ прошелъ мимо нея и слъ въ противоположномъ конц комнаты рядомъ съ Мэри. Мистрисъ Гербертъ съ многозначительной улыбкой поглядла да мистрисъ Битти, а та въ отвтъ на это недоумвающе пожала плечами и снова углубилась въ работу.
— Что случилось, Адріанъ?— спросила Мэри вполголоса.
— А что?
— Да ты кажешься разстроеннымъ.
— Я не разстроенъ. Но только я не вполн доволенъ тмъ, что длается у васъ во время твоего отсутствія.
— О, Боже!— воскликнула Мэри.— И ты тоже! Когда же, наконецъ, я перестану слышать о мистер Джэк? Ужъ одно то непріятно, что съ нимъ приходится каждый день встрчаться, а.тутъ еще съ утра и до поздней ночи трубятъ въ уши о разныхъ его злодяніяхъ.
— Мн думается, Мэри, что этому пора положить конецъ. Я уже не разъ упрекалъ себя, что заставилъ тебя пригласить этого человка. Я думалъ, что его пребываніе въ дом не можетъ касаться тебя лично… и что его дятельность всецло ограничится занятіями съ Чарли. Но печальный опытъ того, какъ тяжело отражается даже простое соприкосновеніе грубаго существа съ существомъ утонченнымъ, долженъ вразумить меня. Мистеръ Джекъ — человкъ, который не можетъ жить съ тобой подъ одной кровлей, Мэри.
— Можетъ быть, мы сами виноваты. Онъ и понятія не иметъ о той духовной сфер, изъ которой я не желала бы выходить. Въ остальномъ мы вдь ни въ чёмъ его упрекнуть не можемъ… Не можемъ же мы разстаться съ нимъ изъ-за того, что онъ ничего не смыслить въ картинахъ.
— Нтъ… (но я имю основаніе думать, что во время твоего отсутствія онъ не такъ хорошо держитъ себя, какъ тогда, когда ты бываешь дома. Сегодня вечеромъ, напримръ, когда я пришелъ къ вамъ, я прошелъ, конечно, прямо въ домъ. Еще издали меня поразили звуки музыки. А когда я вошелъ въ комнату, я прежде всего услышалъ потокъ сквернословія, которымъ пьяный солдатъ осыпалъ нашего мистера Джэка. Оба они были въ гостиной и сперва не замтили меня, такъ какъ Джэкъ сидлъ за твоимъ роялемъ и аккомпанировалъ солдату, игравшему на флажолет. Негодяй пользовался твоимъ мольбертомъ какъ пюпитромъ для нотъ. Иметъ ли мистеръ Джэкъ право принимать у васъ своихъ друзей, когда тебя нтъ дома?
— Конечно, нтъ, — возразила Мэри покраснвъ.— Этого еще никогда не было! Я нахожу, что мистеръ Джэкъ въ высшей степени неделикатенъ.
— Что случилось?— спросила мистрисъ Битти, замтивъ на лиц племянницы недовольное выраженіе.
— Ничего, тетя, — поторопилась отвтить Мэри.— Пожалуйста не говори объ этомъ тет Джэнъ, — добавила она тихо Адріану.
— Почему же не говорить?
— Ахъ! тогда она мн покоя не дастъ. Прошу тебя, не говори объ этомъ. Но что же намъ длать, Адріанъ?
— Немедленно разсчитать мистера Джэка:
— Но… Да, я думаю, другого ничего не остается. Затрудненіе только въ томъ…— Мэри замялась, по затмъ продолжала:— Я боюсь одного, что онъ приметъ это за месть, потому что онъ сказалъ Чарли, что онъ не долженъ заимствоватъ своихъ музыкальныхъ идей въ моемъ пониманіи искусства… и потому, что вообще онъ свысока смотритъ на мою живопись.
— Свысока смотритъ на твою живопись! Что такое? Онъ былъ грубъ? Въ такомъ случа, ты должна была бы немедленно же разсчитать его. Вдь ты понимаешь, Мэри, что такимъ вещамъ нельзя не придавать значенія, не такъ ли?
Мэри опять вся вспыхнула.
— Теб хорошо разсуждать: разсчитывать людей не задумываясь,— сказала она съ сердцемъ.— Если бы теб самому пришлось сдлать это, такъ ты бы понялъ, какъ это непріятно.
Адріанъ насупился, но ничего не отвтилъ. Нкоторое время было молчаніе, затмъ Мэри встала. Она молча прошлась по комнат, присла къ роялю и стала играть. Гербертъ не подслъ къ ней и не сталъ ее слушать, какъ длалъ обыкновенно. Онъ вышелъ и отыскалъ въ саду полковника.
— По поводу чего вы такъ спорили, дитя мое?— спросила мистрисъ Гербертъ.
— Мы не спорили, — отвтила Мэри.— Почему вы такъ думаете?
— Потому что я вижу, что Адріанъ сердить.
— О, нтъ… по крайней мр я не знаю, на что бы онъ могъ разсердиться….
— А все-таки онъ разсердился! Я знаю, что значить, когда Адріанъ поводитъ плечами.
Мэри покачала головой и продолжала играть. Адріанъ вернулся только тогда, когда вс церешли въ другую, комнату ужинать. Тогда Мэри заявила, что ей пора ити домой, Гербертъ поднялся, чтобы проводить ее.
— Доброй ночи, мама, — сказалъ онъ.— Завтра я навщу тебя. У меня тутъ въ город снята комната для ночлега, и я отправлюсь туда, какъ только провожу Мэри.
Затмъ онъ пожалъ руки мистрисъ Битти, полковнику и вмст съ Мэри вышелъ изъ комнаты.
Нкоторое время они шли молча рядомъ. Молчаніе нарушила Мэри:
— Чего ты сердишься, Адріанъ? Твоя мать сказала мн, что ты сердишься.
Онъ весь подобрался, какъ будто кто ударилъ его.
— Кажется, я двинуться не могу, — отвтилъ онъ нехотя,— безъ того, чтобы моя мать какъ-нибудь ложно не истолковала этого. Она никогда не пропуститъ случая, чтобы не оклеветать меня и не причинить мн непріятности.
— Она не желаетъ этого, Адріанъ. Все это происходитъ только оттого, что она не вполн понимаетъ тебя. Ты тоже иногда дурно говоришь о ней, а я знаю, что ты. этого вовсе не желаешь.
— Извини, пожалуйста, Мэри… напротивъ, я именно желаю этого. Я ненавижу всякаго рода притворство. Ты злишь меня, когда находишь во мн какія-то нжныя чувства къ матери. Я ее не люблю. Я, кажется, не любилъ бы ее даже въ томъ случа, если бы она относилась ко мн хорошо, и если бы она выказывала мн то обычное уваженіе, на которое я имю право разсчитывать со стороны родителей такъ же, какъ и со стороны всякаго посторонняго. Мы совершенно противоположны другъ другу. Наши взгляды на жизнь и на долгъ не сходятся, у насъ нтъ ничего общаго. Это сущая правда, какъ бы, она ни была теб непріятна. Если ты не можешь примириться съ этимъ, то лучше намъ объ этомъ никогда и не говорить.
— Я думаю, Адріанъ… мн кажется, ты неправъ…
— Дорогая Мэри, я не думаю, что ты можешь сообщить мн о сыновнихъ обязанностяхъ что-нибудь, такое, что мн уже давно извстно. Противъ своихъ симпатій и антипатій я ничего не могу сдлать… я долженъ съ ними считаться, несмотря на ихъ причины и на правила приличія. А относительно чувствъ моей матери, можешь быть вполн спокойна. Моя непочтительность къ ней наполняетъ ея жизнь, такъ какъ даетъ ей поводъ постоянно жаловаться на меня.
Мэри задумчиво взглянула на него и печально продолжала итти дальше. Вдругъ онъ остановился и обернулся къ ней съ необыкновенно серьезнымъ выраженіемъ лица.
— Мэри, — началъ онъ,— по одному твоему замчанію я прихожу къ выводу, что ты хочешь помирить меня съ матерью. Брось эту мысль. Въ этомъ отношеніи я уже давно сдлалъ все возможное. Я такъ долго старался скрыть истинное свойство своихъ чувствъ къ ней, что самообманъ сталъ немыслимъ. Раньше я съ радостью принялъ бы твое дружеское вмшательство. Но теперь я не имю ни малйшаго желанія мириться. Какъ я уже сказалъ, Мэри, у насъ нтъ ничего общаго… ея расположеніе ко мн было бы для меня чуть ли не бременемъ. Итакъ — больше объ этомъ ты не думай. Если, впрочемъ, теб захочется видть меня въ самомъ отвратительномъ настроеніи, тогда опять заводи разговоръ на эту. тему, будешь вполн удовлетворена результатомъ.
— Разъ ты хочешь, я буду избгать этого. Я только хочу сказать, что ты поставилъ меня въ неловкое положеніе. Ты не сообщилъ ей о нашей помолвк.
— Это врно. Это было необдуманно. Я хотлъ сказать ей объ этомъ, но не представлялось удобнаго случая. Впрочемъ, это не иметъ значенія. Вдь она только назвала бы меня гаеромъ. Ты, ей сказала что-нибудь?!
— Да, какъ только поняла, что она уже все знаетъ отъ лэди Джэнъ…
— А она что на это отвтила?
— О, въ сущности ничего. Она только обратила мое вниманіе, что у тебя нтъ достаточно средствъ, чтобы вступить въ бракъ.,….
— И считаетъ, что я никогда не составлю состоянія, пока, не брошу живопись.
— Она разговаривала со мной обо всемъ весьма дружелюбно. Но въ ея сужденіяхъ, несомннно, есть нкоторая предвзятость.
— Да, я знаю это. Ради Бога, будемъ думать и говорить о чемъ-нибудь другомъ. Посмотри наверхъ, на звзды. Отъ нихъ… теперь, когда лунный свтъ не затмеваетъ ихъ, небо иметъ видъ чуднаго свода. А все же, великій художникъ съ жалкимъ кускомъ холста можетъ такъ же глубоко тронуть нашу душу, какъ этотъ безграничный просторъ воздуха и свта.
— Да. А исторія съ мистеромъ Джэкомъ мн, Адріанъ, въ высшей степени непріятна. Есліи ужъ приходится разставаться съ нимъ, это надо сдлать до возвращенія Чарли, а то подымется скандалъ. Но кто будетъ говорить съ нимъ. Его очень трудно въ чемъ-нибудь упрекнуть, и папа, вроятно, скорй найдетъ для него всякія извиненія, чмъ объявитъ объ отказ. Или, но это было бы еще хуже, онъ во избжаніе непріятностей выдумаетъ для отказа ложный предлогъ, а я — не знаю, почему — предпочла бы сдлать что угодно, только бы мистеру Джэку не была сочинена какая-нибудь басня. Будь онъ другой человкъ, мн было бы все равно.
— Я не вижу основанія прибгать ко лжи. Ложь всегда непріятна, къ кому бы съ ней ни обращались. По условію дйствіе договора прекращается, если та или другая сторона заявитъ объ отказ за мсяцъ впередъ. Пусть твой отецъ напишетъ объ отказ въ письм. Мотивы приводить незачмъ. Въ письм можно вжливо поблагодарить за оказанныя услуги и просто сообщить, что образованіе Чарли передается въ другія руки.
— Но вдь какъ непріятно цлый мсяцъ имть его въ своей сред, когда ему будетъ извстно, что онъ покинетъ насъ.
— Ничего не подлаешь. Въ противномъ случа остается только одинъ выходъ: прямо выгнать его изъ дома за неблагопристойное поведеніе.
— Это невозможно! Письмомъ все-таки лучше сдлать это. Я бы желала не встрчаться съ нимъ боле или чтобы онъ уже ушелъ отъ насъ. Стой… послушай минутку.
Они остановились.
До нихъ доносились звуки рояля.
— Онъ все еще играетъ, — сказала Мэри.— Вернемся и приведемъ сюда полковника Битти, ему будетъ легче справиться съ солдатомъ.
— Солдатъ, вроятно, давно уже ушелъ, — возразилъ Адріанъ.— Я слышу только рояль. Войдемъ. Пока онъ одинъ играетъ, онъ не выходить изъ границъ выговореннаго имъ права. Сговариваясь, онъ настаивалъ, на этомъ.
Они пошли дальше. Когда они подошли къ дому, то услышали какіе-то странные, самые разнообразные звуки, раздававшіеся вперемежку съ звуками рояля. Мэри была въ нершимости, охотне всего она не дошла бы дальше. Но Адріанъ съ энергичнымъ выраженіемъ лица ршительно направился впередъ. У Мэри былъ ключъ отъ садовой калитки. Поэтому они пошли садомъ. Когда они подошли еще ближе, шумъ положительно оглушилъ ихъ. Игравшій не только заставлялъ своими ударами по клавишамъ дребезжалъ стекла, онъ кром того еще собственнымъ горломъ испускалъ массу разнообразныхъ звуковъ. Въ ту минуту, какъ они подошли къ окну и взглянули въ комнату, Мэри схватила Адріана за руку. Джэкъ былъ одинъ. Онъ сидлъ у рояля, брови его были сдвинуты, глаза горли, руки то бгали по клавишамъ, то быстро поднимались вверхъ. Черты его мрачнаго лица казались просвтленными отъ сосредоточеннаго вдохновенія. Онъ игралъ по рукописной партитур и, подражая отдльнымъ инструментамъ, старался изобразить оркестръ. Онъ гнусавилъ и гудлъ какъ фаготъ, мычалъ, когда должна была раздаваться віолончель, свисталъ вмсто флейты, сиплъ голосомъ, подражая рогу, ревлъ какъ трубы, визжалъ какъ гобой, издавалъ самые невозможные звуки, подражая кларнету и барабану, и, откидывая назадъ голову и скрежеща зубами, отмчалъ всякое sforzando. Затмъ онъ прекратилъ свою нсколько эксцентричную инструментовку и вплоть до заключительнаго аккорда, который взялъ съ силой и повторилъ въ различныхъ варіаціяхъ съ одного конца клавіатуры до другого, сталъ пть своимъ огромнымъ голосомъ. Посл этого онъ вскочилъ и зашагалъ взадъ и впередъ по комнатамъ. Обернувшись, онъ вдругъ замтилъ только что вошедшихъ въ комнату и глядвшихъ на него во вс глаза Герберта и Мэри. Онъ вздрогнулъ и смущенно взглянулъ на нихъ.
— Кажется, я имлъ несчастье помшать вамъ вторично, — замтилъ Гербертъ, подавляя въ себ раздраженіе.
— Нтъ!— возразилъ Джэкъ нсколько ослабшимъ отъ волненія голосомъ.— Сейчасъ я игралъ одинъ. Солдатъ, котораго вы здсь видли, давно вернулся въ казармы.
Когда онъ упомянулъ о солдат, онъ взглянулъ на Мэри.
— Напрасно вы сообщили намъ, что вы играли, — замтилъ Адріанъ.— Мы уже слышали васъ на довольно значительномъ разстояніи.
Щеки Джэка покраснли, какъ мдный котелъ, и онъ бросилъ было на Герберта весьма сердитый взглядъ, но затмъ въ глазахъ его промелькнула веселая улыбка.
— Много вы услыхали изъ того, что я исполнялъ?
— Достаточно, мистеръ Джэкъ, — сказала Мэри, приближаясь къ роялю, чтобы положить на нее шляпу. Джэкъ въ это время торопливо собиралъ свои ноты.
— Боюсь, что вы не очень-то поправили мой бдный спинетъ, — замтила она, опуская грустный взглядъ на клавиши.
— Рояль для этого и существуетъ, — возразилъ Джэкъ.— Можетъ быть, онъ немного и пострадалъ… но когда вы въ слдующій разъ прикоснетесь къ нему, вы почувствуете, что на него опускались руки музыканта и что сердце его, наконецъ, забилось..
Говоря это, онъ упорно и испытующе глядлъ на Мэри, затмъ снова обернулся къ Герберту:
— Нсколько времени тому назадъ миссъ Сутерландъ жаловалась, что никогда не слыхала, какъ я играю! Вроятно, это оттого и происходитъ, что, когда она бываетъ дома, она обыкновенно сама сидитъ здсь. Тогда я, конечно, не хочу ей мшать. Я радъ, что ей, наконецъ, удалось состаить себ представленіе, увряю васъ, весьма характерное для меня. Быть можетъ, вамъ также показалось комично…
— Несомннно, мое мнніе было таково, — воскликнулъ Гербертъ.
Возбужденіе, казалось, снова поднялось въ Джэк.
— Въ такомъ случа, — сказалъ онъ, — я по крайней мр имлъ счастье избжалъ всхъ постороннихъ слушателей, кром того, кто такъ превосходно опредляетъ, что такое художникъ. Если я не умю такъ хорошо слагать музыкальныя произведенія, какъ вы писали картины, то причина этого, врьте мн, лежитъ въ томъ, что искусство, которому предался я, ближе къ духовной жизни наиболе отзывчиваго человка, чмъ то, которымъ природа одарила васъ вмст съ умніемъ критиковалъ и цнить. Покойной ночи.
Онъ взглянулъ на обоихъ, потомъ повернулся на каблукахъ и вышелъ изъ комнаты.
Они молча поглядли ему вслдъ и услыхали, какъ онъ, поднимаюсь по лстниц, тихо посмивался.
— Завтра же я заставлю папу написать ему, — заявила Мэри, придя въ себя.— Пока я здсь хозяйничаю, ни одинъ человкъ не посметъ насмхаться надъ тобой.
— Не обращай на это вниманія, Мэри. Совершенно не въ моемъ обыкновеніи жаловаться на невжество другихъ. Но онъ былъ грубъ въ отношеніи тебя.
— Мн это безразлично.
— Но не мн. Я не могу представить себ грубости больше той, которую онъ сказалъ по поводу твоего рояля. Многое изъ его прежнихъ замчаній я объяснялъ его невоспитанностью, съ которой онъ не въ силахъ справиться. Но теперь я думаю, что онъ просто злобно настроенъ. Такого человка нельзя терпть ни одной лишней минуты.
— До сихъ поръ, защищая его передъ тетей Джэнъ, я старалась возможно лучше истолковать его поведеніе,— сказала Мэри.— Теперь я жалю, что поступала такъ. Такого человка нельзя назвать артистомъ!
— Музыканты часто присваиваютъ себ это имя, — возразилъ Гербертъ.— А онъ, кажется, не страдаетъ излишней скромностью. Мн послышалось, будто твой отецъ отворилъ дверь. Есди это дйствительно онъ, я могу удалиться… если ты не хочешь, чтобы я сообщилъ ему о случившемся.
— О, нтъ! не сегодня вечеромъ. Мы только помшали бы ему спокойно уснуть. Завтра утромъ я сама ему все разскажу.
Гербертъ подождалъ мистера Сутерланда, чтобы поздороваться съ нимъ, потомъ поцловалъ свою невсту и направился домой.

IV.

Черезъ два дня посл этого Мэри кончала эскизъ, за которымъ ее застала мистрисъ Гербертъ. Ей было не по себ. При каждомъ шум въ дом она мнялась въ лиц и прислушивалась. Вдругъ дверь отворилась, и въ комнату вошла безъ зова въ какомъ-то возбужденіи горничная.
— Ахъ! Клара! Какъ вы меня испугали! Что надо?
— Извините пожалуйста, миссъ… я хотла спросить васъ, входитъ ли въ кругъ моихъ обязанностей выслушивать брань и чертыханіе доктора?
— Что такое? Что случилось?
— Посл завтрака баринъ далъ мн письмо для мистера Джэка. Въ комнат его не было, и я положила письмо на столъ. Услыхавъ, что онъ вернулся, я (вошла и спросила, получилъ ли онъ письмо. Въ отвтъ на это онъ крикнулъ мн (извините миссъ): ‘Убирайтесь къ чорту, безстыжая женщина’. Чмъ выслушивать подобныя слова отъ такихъ людей, я предпочитаю просить расчета.
— Мн это очень непріятно, Клара. Изъ-за чего же онъ такъ разсердился? Не были ли вы съ нимъ грубы?
— Нисколько, миссъ. По крайней мр, не замчала. Я вообще не позволяю себ вступать съ нимъ въ длинные разговоры. Его дверь была открыта, середь комнаты на полу лежалъ чемоданъ, и онъ торопливо запихивалъ въ него свои вещи. При этомъ скрежеталъ зубами и казался прямо страшнымъ.
— Вотъ.что я вамъ скажу, Клара. Мистеръ Джэкъ отъ насъ скоро уйдетъ, поэтому вы не обращайте на него ряиманія.
— Правда, миссъ? Мистеръ Джэкъ уйдеть?|
— Да, — отвчала Мэри, и опять повернулась къ мольберту.
— Такъ!— прошептала горничная и вышла изъ комнаты, чтобы объявить новость въ кухню. Уходя, она не плотно притворила дверь, подулъ втеръ и дверь тихо отворилась.
Мэри хотла было закрыть ее, чтобы Джэкъ, выходя изъ дому, не увидалъ ее. Но была не въ силахъ подняться: никогда въ жизни она не чувствовала себя такъ сильно разстроенной безъ всякой причины, она безпомощно сидла на мст, не ршаясь взяться за кисть. Вдругъ на лстниц раздались. знакомые и въ то же время страшные шаги. Пока они приближались, сердце ея билось все сильне и сильне… вотъ прошли мимо… остановились… вернулись назадъ… вотъ ужъ на порог гостиной. Заставивъ себя поднять глаза, она увидала передъ собой мистера Джэка. Онъ держалъ въ рук письмо ея отца и въ упоръ глядлъ на нее.
— Что это значитъ?.— началъ онъ.
Мэри, какъ бы желая избжать его взгляда, оглянула всю комнату. Тмъ не мене, хотя и невольно, ей снова пришлось взглянуть на него, когда она робко отвтила:
— Спросите объ этомъ лучше у самого мистера Сутерланда…
— Мистера Сутерланда это не касается. Хозяйка здсь вы.
Прождавъ нкоторое время отвта, онъ покачалъ головой и разорвалъ письмо въ мелкіе клочки. Это разсердило ее и побудило прервать молчаніе.
— У меня нтъ ни малйшаго желанія, — сказала она, — бесдовать съ вами дальше по этому поводу.
— А я и забылъ попросить васъ объ этомъ, — отвтилъ онъ.— Я хочу вамъ сказать правду — ради того бдняги, который будетъ моимъ замстителемъ и будетъ обреченъ пользоваться вашей милостью или немилостью. Вы повредили моей работ трехъ послднихъ мсяцевъ, вы нарушили вс мои планы, вы разорил|и меня. Передайте же пожалуйста вашему отцу, пожелавшему дать мн расчетъ по истеченіи мсяца, что я самъ отказываюсь и ухожу. Я не собака и не согласенъ сидть съ нимъ за однимъ столомъ посл того, какъ онъ оказался несправедливымъ ко мн.
— Въ несправедливости передъ вами его нельзя обвинять, мистеръ Джэкъ. Отъ него нельзя отнять права ршать, кого онъ хочетъ имть у себя въ дом. Я полагаю, что онъ поступилъ правильно… и мистеръ Гербертъ того же мннія.
Онъ разсмялся.
— Несчастный малый!— воскликнулъ онъ.— Онъ воображаетъ, что можетъ подарить міру новыя идеи, потому что нкоторыя изъ такихъ идей внушены ему умными людьми. Мн очень жаль, что въ тотъ вечеръ его рзкое отношеніе ко мн взорвало меня. Онъ инстинктивно ненавидитъ меня, потому что онъ чувствуетъ во мн то, чего недостаетъ въ немъ самомъ. Вамъ это должно быть понятно. О Боже! онъ не могъ вынести того пьяницу, котораго засталъ у меня, потому что въ его игр чувствовалось, что въ этомъ человк что-то есть. Въ настоящее время некогда долго разговаривать. Я всегда былъ вамъ врнымъ другомъ и если когда и тяготился занятіями съ вашимъ братомъ, то переносилъ это ради васъ, потому что воображалъ, что вы содйствовали мн получить это мсто въ то время, когда я былъ въ трудномъ положеніи. Но теперь я не могу легко простить вамъ все это.
Онъ опять взглянулъ на нее, покачалъ головой, затмъ вышелъ и затворилъ за собою дверь.
Въ передней стояла горничная.
— Мой чемоданъ и другія вещи лежатъ у дверей въ мою комнату, — сказалъ онъ ей, проходя мимо.— Передайте ихъ пожалуйста человку, котораго я пришлю за ними.
— А кто мн веллъ заниматься вашими вещами, желала бы я знать?
Джэкъ повернулся и сталъ наступать на нее, пока она, пятясь назадъ, не прижалась къ стн.
— Я велю, безстыдница! Длай то, что теб говорятъ и за что теб платятъ!
— Скажите пожалуйста!— проворчала горничная вслдъ уходящему учителю.— Вотъ такъ…
Джэкъ остановился и окинулъ ее сердитымъ взглядомъ. Она быстро вышла изъ передней, бормоча что-то подъ носъ.
Выйдя изъ дома, онъ встртилъ Герберта, входившаго въ садовую калитку. Адріанъ весьма удивился, услыхавъ, какъ Джэкъ отъ души разсмялся. До сихъ поръ онъ еще ни разу не видалъ его въ хорошемъ настроеніи.
— Здравствуйте, мистеръ Джэкъ, — сказалъ Адріанъ, поравнявшись съ нимъ.
— Прощайте, — отвтилъ тотъ насмшливо и пошелъ дальше.
Не усплъ Адріанъ подняться на крыльцо, какъ снова услышалъ на улиц громкій взрывъ хохота Джэка. Насмявшись досыта, Джэкъ пошелъ быстрыми шагами по дорог, онъ ворчалъ и иногда съ угрозой поднималъ къ небу кулакъ. Проходя мимо дома полковника Битти, передъ самой его дверью онъ выкинулъ фантастическое антраша и щелкнулъ пальцами. Онъ не переставая смялся надъ своей судьбой, вплоть до тхъ поръ, пока не дошелъ до мощеной улицы. Тутъ въ самомъ город, на глазахъ у прохожихъ онъ долженъ былъ вести себя боле сдержанно. Такое стсненіе настолько его раздражало, что онъ внезапно измнилъ планъ искать квартиру тутъ же и повернулъ къ вокзалу.
— Когда отходитъ первый поздъ въ Лондонъ?— спросилъ онъ, подойдя къ касс.
— Сейчасъ, — нехотя отвтилъ чиновникъ.
— Сейчасъ?— воскликнулъ Джэкъ.— Дайте мн скорй билетъ третьяго класса.
— Пожалуйста, въ слдующей касс… тутъ продаются билеты только перваго класса.
— Такъ дайте мн билетъ перваго класса… скорй,— крикнулъ Джэкъ и просунулъ соверенъ.
Чиновникъ, вздрогнувъ отъ его громкаго голоса, быстро далъ билетъ и часть сдачи. Джэкъ, не дождавшись своей сдачи, бросился на платформу въ тотъ самый моментъ, какъ раздался свистокъ паровоза.
— Поздно, баринъ, вы опоздали!— заявилъ человкъ, приставленный къ барьеру.
Вмсто отвта Джэкъ распахнулъ дверцы барьера и бросился догонять тронувшійся поздъ. Поднялся крикъ, забгали служащіе, старавшіеся удержать Джэка. Одинъ уже схватилъ было его, по Джэкъ оттолкнулъ его и тотъ во весь ростъ растянулся. Еще мгновеніе, и Джэку удалось, наконецъ, отворить дверцу вагона перваго класса и быстро вспрыгнуть въ него. Служащій захлопнулъ за нимъ дверь, а самъ вскочилъ на подножку.
— Вы отвтите за это суду, милостивый государь!— крикнулъ онъ ему.— Будьте уврены…. по закону вы…
— Убирайтесь къ чорту!— крикнулъ во весь голосъ Джэкъ.
Когда служащій спрыгнулъ, Джэкъ обернулся и увидлъ передъ собой статнаго, элегантно одтаго, почтеннаго господина.
— Милостивый государь, — сказалъ тотъ, тоненькимъ голоскомъ.— Это мое купэ! Я заране взялъ его. Вамъ здсь длать нечего!
— Въ такомъ случа вамъ слдовало бы запереть дверь, — замтилъ Джэкъ, опускаясь на диванъ и скрестивъ на груди руки.
— Мн… мн ваша настойчивость представляется въ высшей степени безсовстной… да, въ высшей степени непорядочной, — продолжалъ старый джентльменъ.
Джэка забавлялъ поразительно тоненькій голосокъ старика и его замшательство. Однако, почувствовавъ уваженіе къ его сдинамъ, онъ добавилъ:
— Ну, да… ну, хорошо… вдь я могу перейти въ другой вагонъ на слдующей станціи.
— Нтъ! милостивый государь, вы не можете этого сдлать, — крикнулъ старикъ еще боле сердито.— Это курьерскій поздъ… онъ нигд не останавливается.
— Въ такомъ случа, мн придется остаться здсь,— возразилъ Джэкъ вжливо, но съ выраженіемъ недовольства на лиц. Онъ только что замтилъ, что въ куцэ находилась еще молодая дама.
— На это я не согласенъ! Я остановлю поздъ!
— Останавливайте, сдлайте одолженіе!— отвтилъ Джэкъ, искоса взглянувъ на старика.— Только оставьте меня въ поко…
Старый джентльменъ вспыхнулъ и повернулся къ тормазу, сталъ внимательно читать объявленіе о способ его употребленія.
— Лучше не останавливай, папа, — вмшалась молодая дама.— Вдь теб придется платить штрафъ. Той полкроны, которую ты далъ кондуктору, недостаточно…
— Молчи!— замтилъ джентльменъ.— Я не желаю, чтобы ты разговаривала со мной, Магдаленъ… подъ какимъ бы то ни было предлогомъ.
Джэкъ, будучи свидтелемъ щекотливыхъ отношеній между спутниками, началъ понемногу успокаиваться и быстрымъ взглядомъ окинулъ дочь старика. Это была стройная молодая дама съ каштановыми волосами, которымъ падающіе въ окно вагона лучи солнца придавали странный блескъ, глаза ея были свтлокаріе, ротъ маленькій, но съ полными губами, изъ которыхъ верхняя, такъ же какъ и носъ, была нсколько вздернута. Ей было никакъ не боле двадцати лтъ. Однако въ ней, несмотря на ея юность и нсколько обыкновенную красоту, проглядывала какая-то увренность я высокомріе. Повидимому, она не испытывала особаго удовольствія отъ путешествія и не старалась скрыть плохого расположенія духа, которое посл рзкаго замчанія отца стало еще хуже. На ней былъ очень нарядный костюмъ маисоваго цвта съ голубой отдлкой, который очень шелъ къ нжному цвту ея лица. Джэкъ взглядывалъ на нее все чаще и чаще, пока не замтилъ, что она отражается въ окн, возл котораго онъ сидлъ. Тогда онъ отвернулся отъ нея и не торопясь, сталъ изучать ея отраженіе.
Тмъ временемъ старикъ, все еще ворчавшій себ подъ носъ, не тронувъ тормаза, слъ на прежнее свое мсто и взялъ въ руки газету. Время отъ времени черезъ край газеты онъ взглядывалъ на дочь, которая, облокотившись я сдвинувъ брови, съ тоской глядла на мелькавшіе за окномъ виды. Вдругъ на газету упало немного дыли и сажи. Онъ всталъ и закрылъ окно.
— Ахъ, пожалуйста, папа, не закрывай совсмъ,— замтила молодая дама.— Нестерпимо жарко. Я и такъ чуть не задохлась.
— Магдаленъ, я запрещаю теб разговаривать со мной.
Магдаленъ надула губки и пожала плечами. Отецъ подошелъ къ противоположной двери купэ и закрылъ и другое окно. Въ ту же минуту Джэкъ съ шумомъ вновь открылъ его и вызывающе взглянулъ на старика.
— Милостивый государь,— началъ джентльменъ,— если бы вы… если бы вы, милостивый государь, если бы вы вжливо попросили меня не закрывать окно… я удовлетворилъ бы вашу просьбу..
— А если бы вы, милостивый государь,— возразилъ Джэкъ, если бы вы вжливо попросили позволенія закрыть окно, возл котораго я сижу, я также вжливо, но категорически заявилъ бы вамъ о моемъ намреніи исполнить вполн понятное желаніе этой дамы.
— А! Дйствительно? Не можетъ быть! Ну… да я не испытываю не малйшаго желанія продолжать съ вами разговоръ!
Онъ снова услся на свое мсто, а его дочь одно мгновеніе съ удивленіемъ смотрвшая на Джэка, опять повернулась къ окну и опять съ озабоченнымъ лицомъ стала глядть на мелькавшіе виды.
Посл этого на нкоторое время наступили миръ и тишина… Старикъ весь ушелъ въ газету. Джэкъ продолжалъ про себя смяться надъ своей послдней выходкой. Въ это время поздъ пошёлъ скоре. Музыканту, стало какъ-то веселй на душ, когда въ окн быстро-быстро замелькали телеграфные столбы. Наконецъ поздъ дошелъ до такого мста, гд рельсы были положены на желзныя шпалы, и тогда поднялся необыкновенный шумъ, становившійся временами прямо оглушительнымъ. Радостное настроеніе Джэка перешло въ полную безпечность. Но вдругъ ее нарушилъ старикъ, о которомъ онъ забылъ и думать.
— Милостивый государь, — крикнулъ тотъ,— не будете, ли вы такъ добры прекратить этотъ прокл… этотъ непріятный свистъ?
Джэкъ сконфузился и моментально пересталъ скрипть зубами и свистть.
— Извините пожалуйста, — сказалъ онъ, добродушно засмявшись.— Дло въ томъ, что я композиторъ.
— Въ такомъ случа не будете ли такъ добры вспомнить, что въ настоящую минуту вы находитесь не въ типографіи,— замнилъ джентльменъ, видимо принявшій его за писателя.— Своимъ свистомъ вы безпокоите эту даму, а меня положительно съ ума сведете.
— Меня это совершенно не безпокоитъ,— возразила не безъ нкотораго упрямства въ голос дама.
— Магдаленъ, я уже два раза приказывалъ теб молчать.
— Я буду говорить, если захочу,— прошептала она въ отвтъ.
Отецъ притворился, что ничего не слыхалъ и минутъ десять просидлъ спокойно, уткнувшись въ газету, и только иногда искоса взглядывалъ на Джэка.
— Какъ вы сказали, милостивый государь?— спросилъ онъ наконецъ.— Вы кто такой, смю переспросить?
— Композиторъ.
— Не композиторъ, милостивый государь, а инквизиторъ!— быстро возразилъ старикъ.— Вы мучаете меня!— Затмъ онъ залился такимъ смхомъ, такъ что Джэкъ посл первой минуты недоумнія, также не могъ удержаться отъ взрыва хохота. Даже грустно сидвшая у окна молодая дама не могла удержаться отъ улыбки. Отецъ, повернувшись спиной къ Джэку, закрылъ лицо газетой, но время отъ времени слышно было, какъ онъ смялся.
— Я хочу что-нибудь почитать, — заявила черезъ нкоторое время молодая дама, отвернувшись отъ окна съ видомъ недовольства.
— Займись размышленіемъ, — отвтилъ отецъ, — это теб не повредитъ. А къ размышленію, кстати сказать, Магдаленъ, прибавь еще, пожалуй, немного раскаянія.
— Размышлять я могу лишь о своемъ несчасть и неудачахъ… а раскаиваться не вижу основанія. На слдующей станціи купи мн, пожалуйста, романъ, или дай мн денегъ — я сама куплю.
— Этого-то ужъ я не сдлаю. Денегъ теб я не могу, доврить. Затмъ запрещаю теб когда бы то ни было брать въ руки романъ. Въ этомъ отравленномъ вздор ты почерпнула и т идеи, которыя довели тебя до послдней выходки. Кром того, прошу тебя, Магдаленъ, не отвчать мн. Я не намренъ вступать съ тобой въ споры, а особенно въ присутствіи постороннихъ.
— Въ такомъ случа, не выражайся передъ постороннимъ такъ, чтобы онъ могъ подумать, что я…
— Молчи, Магдаленъ! Ты хочешь не слушаться меня. Ты вообще должна была бы стыдиться говорить со мной.
Молодая дама прикусила губы и вся вспыхнула.
— Я только хочу сказать…— начала было она.
— Молчать!— закричалъ отецъ, схвативъ зонтикъ и ударивъ имъ объ полъ.
Джэкъ вскочилъ съ своего мста.
— Милостивый государь,— крикнулъ онъ,— какъ вы смете такъ говорить съ дамой!
— Эта дама моя дочь. Чо… чо… чортъ васъ побери,— возразилъ онъ вн себя отъ гнва.
— Въ такомъ случа не обращайтесь съ ней, какъ съ собакой, — не унимался Джэкъ.— Я артистъ, милостивый государь, артистъ, поэтъ… и не допущу, чтобы въ моемъ присутствіи такъ тиранили молодую, прекрасную женщину.
— Будь я молодъ,— горячился старикъ, потрясая зонтикомъ.
— Если бы вы были молоды,— отвчалъ Джэкъ,— вы относились бы къ дам съ уваженіемъ и были бы любезны, иначе я на этомъ самомъ мст истеръ бы васъ въ порошокъ.
— Я не допущу подобныхъ угрозъ, милостивый государь, — отвтилъ ршительнымъ тономъ джентльменъ, презрительно смривъ взглядомъ противника.— По какому праву вы вмшиваетесь въ чужія дла? Что, вы рехнулись, милостивый государь, или не понимаете того, что длаете?
— Нисколько. Я не хуже васъ знаю обычаи свта. Но я далъ себ слово противодйствовать вамъ, если бы вы вздумали требовать отъ меня молчаливой покорности. По законамъ.человческаго общежитія, милостивый государь, жизнь стала удобне для трусовъ и лицемровъ. Если я самъ не стану тмъ или другимъ, или обоими сразу, я никогда не дойду до того, чтобы спокойно глядть на проявленіе тиранства, не борясь съ нимъ, и выслушивать ложъ, не обнаруживая ея. Если бы было больше людей моихъ воззрній, вы не вели бы себя такъ, что я сталъ невольнымъ свидтелемъ вашего оскорбительнаго отношенія къ дочери.
Старый джентльмэнъ не нашелся что отвтить на эту торжественную тираду. Онъ нкоторое время молча глядлъ на Джэка.
— Я прошу васъ, милостивый государь, — сказалъ онъ немного погодя, — заботиться лишь о своихъ длахъ. Мн же съ вами больше не о чемъ разговаривать.
Затмъ старикъ снова услся на свое мсто.
— Ваше вмшательство,— сказала молодая дама! весьма гордо взглянувъ на Джэка и наклонившись впередъ,— ваше вмшательство совершенно излишне. Я благодарю васъ, но могу о себ позаботиться сама.
— Ахъ! скажите пожалуйста!— возразилъ Джэкъ.— Вы какъ дти! Но я не оселъ, чтобы ожидать отъ васъ благодарности.
Двушка покраснла и снова стала смотрть въ окно. Отецъ въ упоръ взглянулъ на Джэка, который быстро вернулся на свое мсто, скрестилъ на груди руки и сердито уставился въ одну точку. Въ это время вошелъ кондукторъ и сталъ отбиралъ билеты.
— Я положился на ваше общаніе относительно свободнаго купэ, — накинулся на него старый джентльменъ.— А вмсто этого мн пришлось совершить это путешествіе при весьма непріятныхъ обстоятельствахъ. Меня все время безпокоили и раздражали.
— Ха-ха-ха!— громко расхохотался Джэкъ.
Кондукторъ мрачно взглянулъ на него.
— Вашъ билетъ, милостивый государь, — сказалъ онъ ему.
Онъ выговорилъ эти слова тономъ, по которому можно было легко догадаться, что въ рукахъ Джэка онъ предполагалъ увидть билетъ 3-го класса. Получивъ билетъ, онъ вынулъ записную книжку и карандашъ.
— Прошу васъ, милостивый государь, сказать мн ваше имя и адресъ.
— Зачмъ это?
— Затмъ, что вы сли въ поздъ, когда уже онъ тронулся. Это желзнодорожной дирекціей строго запрещено. Вы могли разбиться на-смерть, милостивый государь.
— Чортъ возьми! Какое дло дирекціи до того, убью ли я себя или нтъ?
— Прошу не задерживать меня,— сказалъ кондукторъ, не знавшій, обратить ли все это въ шутку или проявить большую настойчивость.— Намъ время дорого.
На мгновеніе Джэкъ сдлалъ непріятную гримасу.
— Мое имя Джэкъ, а мстожительства у меня нтъ, — сказалъ онъ немного погодя.
Кондукторъ взглянулъ на стараго джентльмена какъ бы съ нмой просьбой обратить вниманіе на то, какъ съ нимъ обращаются.
— Оставьте, милостивый государь,— сказалъ онъ опять Джэку.— Къ чему все это? Намъ придется васъ задержать, а это ни для кого изъ насъ не можетъ быть пріятно.
— Что это, угроза?— спросилъ Джэкъ, разсердившись.
— Нтъ, милостивый государь, вовсе нтъ. Никто вамъ не угрожаетъ. Я лишь исполняю свою обязанность и больше ничего. Вы сами можете это понять. Какъ же ваше имя?
— Мое имя Джэкъ. Я ваімъ сказалъ уже. Мистеръ Овенъ Джэкъ.
— А! Я сначала не такъ понялъ. А вашъ адресъ, смю спросить?
— У меня его нтъ. Неужели вы никогда не слыхали о людяхъ, у которыхъ нтъ своей квартиры. Если вамъ достаточно узнать то мсто, гд я провелъ прошлую ночь и гд остались мои вещи, то запишите: у мистера Чарльза Сутерланда. Бейли. Виндзоръ… А вотъ вамъ моя карточка.
— Я знаю мистера Сутерланда,— возразилъ кондукторъ, закрывая книжку.— Благодарю васъ.
— Какъ Богъ святъ,— сказалъ затмъ Джэкъ, волнуясь отъ гнва, — если я когда-нибудь услышу еще хоть одно слово объ этой исторіи, я буду жаловаться на васъ, потому что вы отъ этого господина получили полкроны и заперли эту даму и меня на все время путешествія съ нимъ. Я нахожу этого господина слабоумнымъ.
— Кондукторъ!— закричалъ джентльменъ вн себя.
Но кондукторъ, весьма смущенный намекомъ на полкроны, удалился, пока поздъ мчался дальше.
Старикъ не унимался.
— Милостивый государь, — крикнулъ онъ въ раздраженіи,— какъ вы смете называть меня слабоумнымъ?…
— А какъ смете вы, милостивый государь, жаловаться на путешествіе, которое сами же испортили своимъ дурнымъ настроеніемъ. Я наслаждался поздкой. Я получилъ удовольствіе отъ развертывавшагося вида, отъ плавнаго движенія позда, отъ спутниковъ, исключая, конечно, васъ. Даже на ваши вспышки я смотрю не иначе, какъ на неумстныя шутки. Положительно, во всю свою жизнь я не наслаждался такъ поздкой.
— Вы безстыднйшій человкъ, какого я когда-либо встрчалъ.
— Я совершенно того же мннія о васъ, милостивый государь. Вы начали съ того, что наговорили мн кучу непріятностей, и если напали на неустойчиваго человка, то виноваты во всемъ этомъ сами.
— Вы насильно влзли въ мой вагонъ.
— Вашъ вагонъ! Онъ настолько же мой, какъ и вашъ,— даже въ сущности больше мой.
— Вы непріятный господинъ, милостивый государь. Да, довольно объ этомъ.
— Довольно,— повторилъ старый джентльменъ…— Теперь оставьте меня, пожалуйста, въ поко. Объ этомъ довольно говорено.
— Но я хочу вамъ сказать одну вещь,— сказалъ Джэкъ, видимо пришедшій въ лучшее настроеніе.— Я прошу извинить меня. Въ теченіе трехъ послднихъ мсяцевъ я былъ въ весьма угнетенномъ состояніи духа, а сегодня утромъ меня вышвырнули какъ бомбу. Я еще недостаточно переработалъ неожиданность… и можетъ быть не проявилъ къ вамъ того уваженія, на которое, вы въ ваши годы въ прав разсчитывать…
— Ваши дла меня не интересуютъ, а васъ по касается мой возрастъ.
— Шш… отецъ!— шепнула молодая двушка.— Не отвчайте ему. Онъ не стоитъ этого.
Старикъ только было собрался отвтить новой непріятностью, какъ поздъ подошелъ къ вокзалу Паддингтонъ. Носильщикъ отворилъ дверь вагона.
— Прикажете хансомъ? или четырехмстную карету?
— Наймите хансома.
— Слушаю. Багажъ есть?
— Да, сундукъ,— отвтила молодая дама,— коричневый съ монограммами М. Б.— Носильщикъ приподнялъ фуражку и удалился. Старикъ вышелъ на платформу и у входа въ вагонъ сталъ съ дочерью дожидаться возвращенія носильщика.
Джэкъ не торопясь вышелъ вслдъ за ними и остановился неподалеку отъ нихъ въ полной нершимости одинъ безъ цли и безъ дла, среди массы движущагося народа.
— Хотлъ бы я знать, почему не идетъ этотъ болванъ съ извозчикомъ,— воскликнулъ старикъ Минуть черезъ пятнадцать.— Конечно, мерзавецъ, занялся кмъ-нибудь другимъ, а про насъ забылъ и думать. Не ждать же намъ здсь цлый день…
— Онъ сейчасъ придетъ,— сказала Магдаленъ, — онъ еще не усплъ…
— Онъ усплъ бы пайять двадцать извозчиковъ. Подожди, сейчасъ вернусь, Магде. Слышишь?
— Да,— отвтила молодая двушка.
Онъ строго взглянулъ на нее и пошелъ къ багажному вагону. Взглянувъ вслдъ уходящему, отцу, двушка слегка покраснла. Тмъ временемъ носильщикъ отнесъ сундукъ на хансома и вернулся къ Магдаленъ.— Пожалуйте, миссъ, гд же баринъ?
Она взглянула на носильщика, потомъ на толпу, среди которой только что исчезъ ея отецъ, затмъ посл нкотораго колебанія перевела глаза на Джэка, все еще стоявшаго вблизи.
— Ахъ! оставьте того господина, — обратилась она къ носильщику.— Я ду не съ нимъ, въ тотъ моментъ, какъ носильщикъ отвернулся, чтобы указать ей дорогу къ извозчику, она быстро сдернула съ руки перчатку, сняла съ пальца кольцо и подошла къ Джэку съ пылающимъ отъ возбужденія и ршительнымъ лицомъ.
— Мн нечмъ платить за извозчика. Не дадите ли вы мн что-нибудь за это кольцо? Съ меня довольно нсколькихъ шиллинговъ. Пожалуйста, не задерживайте. Да или нтъ?..
Джэкъ промшкалъ какую-нибудь секунду оттого, что удивленно взглянулъ на нее. Затмъ, опустилъ руку въ карманъ, вытащилъ пригоршню золотыхъ, серебряныхъ и мдныхъ монетъ.
— Оставьте при себ ваше кольцо,— сказалъ онъ,— и удирайте.
— Вы должны его взять!— возразила она съ нескрываемымъ нетерпніемъ.— Да мн и не нужно всхъ этихъ денегъ…
— Чортъ возьми!— воскликнулъ Джэкъ.— Вашъ отецъ идетъ. Торопитесь.
Она въ страшномъ испуг оглянулась, но, когда Джэкъ нсколько безцеремонно толкнулъ ее къ извозчику, она пришла въ себя и быстро сла въ хансомъ.
— Вотъ, носильщикъ, передайте этому господину кольцо!— крикнула она, передавая носильщику кольцо и шиллингъ.— Почему же онъ не детъ?— спросила она затмъ съ нетерпніемъ въ то время, какъ извозчикъ не двигался съ мста, а носильщикъ стоялъ въ ожиданіи возл экипажа.
— Куда, миссъ?
— Бондъ-Стрить!— крикнула она.— Какъ можно скорй! Скорй!
— Бондъ-Стритъ!— закричалъ Джэкъ во все горло кучеру.— Позжайте скорй… двойная плата… prestissimo!
И лошадь, какъ бы зарядившись энергіей Джэка, пронеслась мимо вокзала.
— Дама велла вамъ передать это, — сказалъ носильщикъ.
— Хорошо! благодарю!
Это было странное кольцо съ брилліантомъ и тремя изумрудами, которое не налзало ему даже на мизинецъ. Олъ сунулъ его въ карманъ и только что началъ думать о томъ, что длалъ теперь, какъ увидлъ блднаго и взволнованнаго стараго джентльмена, озирающагося во вс стороны. Увидавъ Джэка, онъ было пошелъ къ нему, по затмъ повернулъ въ обратную сторону. Джэкъ почувствовалъ, что-то въ род угрызенія совсти, на взволнованномъ лиц старика виднлось горе и безпокойство. Толпа понемногу расходилась, теперь на подъзд оставалось всего только нсколько.человкъ. Джэкъ также собрался было уходить, чтобы не поддаться чувству жалости и не раскрыть старику адресъ, данный молодой двушкой извозчику. Но не усплъ онъ сдлать и нсколькихъ шаговъ, какъ услыхалъ за собой голосъ.
— Вотъ этотъ господинъ.
Онъ оглянулся и очутился лицомъ къ лицу со старымъ джентльменомъ. Тутъ же стоялъ и носильщикъ. ‘Откуда мн было узнать?’ оправдывался послдній. ‘Я вижу, что баринъ съ вами въ одномъ купэ… потомъ барышня разговаривала съ нимъ. Она взяла отъ него денегъ, а ему дала кольцо… какъ я уже вамъ докладывалъ. Если бы вы предоставили мн получить багажъ и не побжали бы къ багажному вагону, тогда она не скрылась бы отъ васъ’.
— Хорошо! Довольно!.
Носильщикъ отошелъ шага на два.
— Итакъ, милостивый государь, — обратился старикъ къ Джэку, — теперь я знаю, кто вы. Если вы сію минуту… понимаете, сію же минуту не назовете мн я не дадите адреса того паршиваго театра… въ которомъ вы служите, я передамъ васъ въ руки полиціи.
— Вотъ что я хочу вамъ сказать, милостивый государь,— началъ Джэкъ строгимъ тономъ,— если ваша дочь убжала отъ васъ, вы сами въ этомъ виноваты, потому что вы дурно съ ней обращались. Носильщикъ вдь разсказалъ вамъ, что произошло между нами. Больше я ничего не знаю.
— Этому я не врю. Вы уже изъ Виндзора слдили за ней. Носильщикъ видлъ,, что произошло здсь между вами.
— Да! Да!.. Вы оставляете вашу дочь безъ гроша и ставите въ необходимость продавать свои драгоцнныя вещи незнакомому на вокзал. Клянусь честью, вы самый неподходящій человкъ для надзора за двушкой.
— Моя дочь неспособна заговорить съ чужимъ. Вы состоите на служб у одного изъ тхъ проклятыхъ театральныхъ агентовъ, съ которыми она была въ переписк. Но, друтъ мой, я сорву, съ васъ маску… сорву!
— Не будь вы неисправимымъ грубіяномъ,— возразилъ, горячась, Джэкъ,— вы не считали бы артиста продажной душой. Стыдитесь: вы черезчуръ горячи. Возл насъ начинаютъ собираться любопытные. Вы всему вокзалу прокричите, какъ заставили свою дочь бжать отъ себя.
— Вы лжете! Вы негодяй!.— воскликнулъ старикъ, схвативъ Джэка за воротъ.— Какъ вы смете говорить, что я заставилъ дочь бжать отъ себя? Я всегда былъ съ ней добръ и ласковъ… больше чмъ всякій другой отецъ. Это мое любимое дитя. Если вы еще разъ произнесете эту клевету, я васъ… я васъ….
Онъ поднесъ кулакъ къ лицу Джэка и затмъ опустилъ.
Джэкъ молча перенесъ вспышку гнва старика, когда же тотъ намревался начать снова, онъ повернулся и ушелъ. Старикъ пошелъ за нимъ слдомъ.
— Тмъ, что вы убгаете, вы не скроетесь отъ меня, — крикнулъ онъ.
— Вы оскорбляете меня, — возразилъ Джекъ.— Если вы скажете еще хоть одно слово, я обращусь къ полиціи. Разъ я самъ не могу защищаться противъ человка вашихъ лтъ, я буду искать защиты закона.
Старикъ колебался.
— Ну, если угодно, зовите полицейскаго, — сказалъ онъ наконецъ, — зовите скорй.. Въ вашихъ рукахъ мое кольцо… вещь, доставшаяся мн по наслдству. Вы должны дать отчетъ, какимъ образомъ эта вещь оказалась у васъ. А! теперь лопались, мошенникъ!
— Охотно!— возразилъ Джэкъ, оправившись отъ минутнаго испуга.— Она прислала мн кольцо съ носильщикомъ, несмотря на то, что я отъ него отказывался. Я точно такъ же могъ бы ее упрекнуть въ томъ, что она украла у меня деньги.
— Деньги вы получите назадъ, — отвтилъ смутившись бдный старикъ, вынимая кошелекъ.— Сколько вы ей дали?
— Почемъ я знаю!— отвтилъ презрительно Джэкъ.— То, что я даю женщин, когда она въ нужд, я не считаю. Я далъ ей все, что нашелъ въ карман. Вы согласны отдать мн, что найдется въ вашемъ карман?
— Чортъ съ вами! Вы невроятно дерзкій нахалъ!— крикнулъ старикъ.
— Проходите, проходите, господа, — заявилъ служащій, подходя къ нимъ.— Нельзя ли браниться гд-нибудь въ другомъ мст?
— Я пассажиръ, — пояснилъ Джэкъ,— и мн надо выйти изъ вокзала. Если на вашей обязанности лежитъ блюсти здсь за порядкомъ, я прошу васъ избавить меня отъ навязчивости этого господина. Онъ преслдуетъ меня съ той минуты, какъ я выхалъ изъ Виндзора.
— Я въ самомъ ужасномъ положеніи, — заявилъ съ своей стороны старикъ.— Я потерялъ свою дочь, и этотъ человкъ знаетъ ея мстопребываніе. Онъ не хочетъ мн сказать… и я не знаю, что мн длать.
— Послдній разъ спрашиваю васъ,— обратился онъ снова съ гнвомъ къ Джэку,— скажете вы мн, гд вы служите?
— Послдній разъ,— возразилъ Джэкъ,— я вамъ ничего не скажу, потому что мн нечего говорить. Вы не хотите мн врить, и я считаю это безсовстнымъ.
— Вы театральный агентъ? Отвчайте!
— Нтъ, я не театральный агентъ. Я уже говорилъ вамъ: я композиторъ и учитель музыки. Въ случа, если у васъ найдутся для меня ученики, я съ удовольствіемъ займусь съ ними. Если нтъ, то идите своей дорогой и не мшайте мн итти своей. Довольно я съ вами потерялъ времени.
— Вотъ видите, — вмшался желзнодорожный служащій.— Боле вжливо баринъ отвчать не можетъ. Если вы можете противъ него заявить какое-нибудь обвиненіе, заявите. Если нтъ, то лучше вамъ, какъ онъ говоритъ, уйти отсюда. Я позову вамъ извозчика… и тогда вы можете похать за барышней. Это самое лучшее, что вы можете сдлалъ. Пока вы здсь разсуждаете, она можетъ ухать чуть ли не въ Шотландію. Биль! Пришлите пожалуйста сюда хансома.
— Слушайте, — началъ снова Джэкъ въ порыв внезапнаго благородства.— Клянусь честью, я совершенно чуждъ вашей дочери и ея дламъ. Вамъ извстно все, что произошло между нами. Если вы желаете не терять меня изъ виду, дайте пожалуйста вашу карточку, и я пришлю вамъ свой адресъ, какъ только найду, гд помститься.
— Я прошу васъ… умоляю… не шутить со мной, — произнесъ несчастный старикъ, передавая карточку.— Это было бы очень, очень безсердечно съ вашей стороны. Если у васъ имются какія-нибудь свднія… или если вы узнаете что-нибудь впослдствіи… я васъ щедро награжу… очень щедро награжу.
Джэкъ опять обидлся, посмотрлъ на него взглядомъ полнымъ презрнія, вырвалъ изъ рукъ карточку и повернулся спиной. Старикъ проводилъ его грустнымъ взглядомъ., вздохнулъ и невольно вздрогнулъ. Потомъ слъ на извозчика.
На карточк значилось: ‘Мистеръ Сигизмундъ Брэльсфордъ. Кенсингтонъ. Паласъ-Гарденъ.

V.

Недли черезъ дв посл происшедшаго Сутерланды вмст съ мистрисъ Битти возвратились съ острова Уайта въ Лондонъ. Относительно Герберта было ршено, что онъ детъ съ матерью на мсяцъ въ Бентноръ, чтобы Мэри имла возможность вмст съ нимъ написать различные виды острова. Онъ сначала отказывался отъ этого, говоря, что присутствіе матери испортитъ ему его пребываніе тамъ. Но Мэри, еще въ дтств лишившаяся матери и имвшая возвышенное представленіе о материнской любви, очень огорченная отсутствіемъ въ Адріан сыновнихъ чувствъ, настояла, чтобы онъ халъ. Въ конц-концовъ онъ подчинился ея желанію, такъ какъ мысль работать вмст съ ней казалась ему заманчивой, кром того, онъ понималъ, что ему легко будетъ избавиться отъ общества матери, какъ только оно станетъ ему въ тягость. Однажды, когда они уже жили въ своемъ отел въ Онсло Гарденъ въ Лондон, мистеръ Сутерландъ удивился, увидвъ дочь въ шляпк и пальто. Онъ спросилъ ее, куда она собралась.
— Къ Брэльсфордамъ, — отвтила она.— Я хочу навстить Магду.
— Что теб тамъ надо, хотлъ бы я знать. Твое знакомство съ этой двушкой мн совсмъ не нравится.
— Почему же, папа? Неужели ты боишься, что она убдитъ меня бжать отъ васъ и поступить на сцену?
— Ничего подобнаго я не говорю, но какъ-никакъ, а ее нельзя считать двушкой со здравыми понятіями, иначе она сама этого не сдлала бы. Впрочемъ… я ничего не имю противъ того, чтобы ты сдлала визитъ ея семь. Это хорошіе люди, и у нихъ большія связи. Кром того, мистеръ Брэльсфордъ умный человкъ. Но не бери въ досуги Магду.
— Къ сожалнію, къ этому врядъ ли представится случай. Бдная Магда! никто не скажетъ о ней хорошаго слова.
Мистеръ Сутерландъ произнесъ по ея адресу еще рядъ весьма нелестныхъ эпитетовъ. Но Мэри вышла, не обращая на нихъ вниманія. Магду она застала дома одну.
— Они вс ушли, — сказала Магдаленъ Мэри, горячо расцловавъ ее.— Они пошли или съ визитами или за покупками или за чмъ-нибудь въ этомъ род. Я все еще въ немилости, а потому меня никогда не берутъ съ собой. Но такъ какъ я и сама съ ними не пошла бы, если бы они даже стали меня просить объ этомъ на колняхъ, то я мужественно несу наказаніе.
— Что же ты въ сущности сдлала, Магда? Разскажи-ка мн поподробне? Тетя Джонъ искренно думаетъ, что ей, въ виду моей юности, нельзя посвящать меня въ такую исторію. А я къ величайшему ея негодованію ничего не хочу знать объ этомъ, кром какъ отъ тебя самой, и это приводитъ тетю Джэвъ въ негодованіе, такъ какъ она горитъ желаніемъ разсказать мн все сама. Но кром того, что ты бжала изъ дома и поступила было на сцену — я ничего не знаю.
— Больше и знать нечего, это все, что произошло.
— Какъ же это случилось?
— Ты общаешь никому ничего не разсказывать?
— Самымъ торжественнымъ образомъ!
— Ну, такъ сдержи свое слово. У меня есть сообщники, на которыхъ пока еще не пало никакихъ подозрній и которые помогутъ мн, если я еще разъ попытаюсь осуществить свое намреніе. А это я ршила сдлать, какъ только представится удобный случай. Ты знаешь, гд мы жили, прежде чкъ перехать въ этотъ домъ?
— Нтъ, съ тхъ поръ, какъ я тебя знаю, вы всегда жили здсь.
— Раньше мы жили на Говеръ-Стрит. Ты здила когда-нибудь въ омнибус, Мэри?
— Нтъ, но если бы представился случай, мн вовсе но было бы стыдно ссть въ него.
— А какъ бы теб поправилось года два обходиться нарядами, стоящими всего пять фунтовъ?
— Это мн совсмъ не понравилось бы.
— А вдь многимъ приходится жить такъ. Мы тоже были въ такомъ положеніи, когда жили на Говеръ-Стритъ. Папа писалъ тогда въ газетахъ. Денегъ у насъ дома никогда не водилось, и мы всегда были въ долгахъ. По театрамъ по даровымъ билетамъ, конечно, мы ходили гораздо чаще, чмъ теперь. Посл спектаклей мы возвращались домой или пшкомъ или въ омнибус. Мы отличались безумной расточительностью я нисколько не задумывались истратить цлый шиллингъ на цвты или на бумажный веръ для украшенія комнаты. Я уврена, что мы спустили цлое состояніе на покупку грошоваго кретона для перебивки мебели, какъ только она перестала имть приличный видъ. Съ особеннымъ наслажденіемъ мы мечтали о томъ, какъ станемъ сорить деньгами направо и налво, если папа вдругъ станетъ владльцемъ Брэльсфордскихъ имній. Тогда, между прочимъ, это было самой невроятной фантазіей. И все-таки это случилось, какъ часто случаются самыя невроятныя вещи. Вся остальная семья (т.-е. члены ея, которые имли преимущественное передъ нами право на наслдство) погибла въ Солент во время крушенія яхты. Мы вдругъ страшно разбогатли и, какъ ты, вроятно, замтила особенно на Мир, стали очень скупыми. Только одинъ папа, котораго мы въ Говеръ-Стрит часто ругали скупердяемъ, теперь единственный изъ насъ обращается съ деньгами такъ, какъ будто ниже его достоинства придавать деньгамъ какое-нибудь значеніе. Во всемъ этомъ однако хуже всего то,.что мы стали видными людьми и стали находить удовольствіе бывать въ обществ, по крайней мр оно стало насъ охотно принимать. Мы со своей стороны также стали жить открыто. Я не выношу всхъ этихъ людей въ Кенсингтон съ ихъ вечерами и jours fix’ами. Я положительно не могу назвать это жизнью. Въ Говеръ-Стрит мы вращались среди небольшого кружка людей, въ голов которыхъ всегда была какая-нибудь идея. Конечно, мы и тогда старались поддержать извстный приличный тонъ. Но въ воскресенье по вечерамъ у насъ къ ужину собирались всякаго рода люди, съ которыми мы теперь не видаемся. Между ними былъ нкто Тарлетонъ, который, будучи директоромъ театра, тратилъ на него все, что зарабатывалъ въ качеств театральнаго агента.
— И въ него ты, конечно, влюбилась, — перебила ее Мэри.
— Дурочка.! влюбиться въ стараго Томми Тарлетона! То, о чемъ я теб тутъ разсказываю, вовсе не романъ, а самая прозаичная исторія Говеръ-Стрита. Съ тхъ поръ, какъ мы сюда перехали, я перестала даже думать о немъ. Но съ мсяцъ тому назадъ я случайно прочла, что онъ отправился съ труппой въ Виндзоръ. Я всегда мечтала поступить на сцену, по-моему, въ наши дни женщина должна быть или актрисой или ничмъ. И вотъ я обратилась къ нему съ письменнымъ предложеніемъ услугъ въ качеств артистки и послала свою карточку.
— Боже! Магда!
— Почему же этого нельзя? Его труппа играла въ опереткахъ. Я знала, что онъ придаетъ такое же значеніе наружности, какъ и таланту. Ты же не подумаешь, что я послала ему карточку въ знакъ любви? Онъ отвтилъ, что у него свободной отвтственной роли нтъ, но, что если я желаю привыкнуть къ сцен и сама могу заботиться о костюмахъ, онъ согласенъ выпускать меня каждый вечеръ въ хор, а иногда даже давать мн въ качеств дублерши второстепенныя роли.
— Это очень мило съ его стороны. А что ты отвтила на его любезное предложеніе?
— Я его приняла и была имъ очень довольна. Это, какъникакъ, лучше, чмъ сидь здсь и скучать, или бесдовать съ папа на одну и ту же тему о томъ, какой позоръ я готовлю для семьи. Въ общемъ все произошло очень просто. У меня есть одна знакомая, имющая на Церковной улиц пансіонъ. Она родная сестра нашей бывшей хозяйки въ Говеръ-Стрит и отлично знаетъ вс наши Дла. У нея есть другая сестра, балерина, которая знаетъ весь театральный міръ. Я убжала изъ дома прямо на Церковную улицу (въ пяти миляхъ ходьбы отъ насъ) и сообщила Полли все, что уже предприняла. Затмъ послала за мистрисъ Вилькенсъ, другой сестрой, и въ тотъ же вечеръ взяла ее съ собой въ Виндзоръ въ качеств руководительницы. Труппа оказалась третьестепенной. Я чувствовала себя среди этихъ людей не очень ловко, они были довольно грубоваты. Поэтому я долго тамъ не оставалась. На первомъ же представленіи меня узнали (не помню, кто именно) и немедленно донесли полковнику Битти. Онъ написалъ отцу, и на третій день мое мстожительство было обнаружено. Ты легко можешь представить себ картину, когда къ намъ вошелъ бдный отецъ. Онъ старался казаться мрачнымъ и оскорбленнымъ, и все разршилось, конечно, взрывомъ гнва. Когда хочу, я могу быть очень настойчивой, но тогда мн уже достаточно надоло по вечерамъ выступать въ хор, а дни проводить съ мистрисъ Вилькенсъ, и я согласилась вернуться. Онъ взялъ мой кошелекъ, который я имла глупость положить на столъ, пока надвала шляпу, и я осталась безъ гроша, вполн въ его рукахъ. Онъ же не хотлъ отдавать мн денегъ. Затмъ онъ запретилъ мн разговаривать съ нимъ. Я поймала его на слов и привела въ еще большій гнвъ тмъ, что не обращала никакого вниманія на его проповди о долг и о приличіяхъ, которыя онъ читалъ мн во время нашего перезда до вокзала.
— Да! Могу себ представить! Ну, и въ заключеніе ты снова очутилась дома и слдуешь примру кающейся Магдалины.
— Вовсе нтъ! До сихъ поръ ты слышала только прологъ къ моимъ приключеніямъ. Когда мы пріхали на вокзалъ, папа далъ кондуктору на чай, чтобы тотъ никого не пускалъ въ наше купэ. Онъ собрался читать мн нотаціи во все время пути. Поздъ тронулся. Едва отецъ усплъ заявить, что требуетъ внимательнаго отношенія къ тому, что онъ иметъ сказать, какъ въ дверяхъ купэ раздался шумъ и къ намъ ворвался какой-то человкъ. Онъ слъ, скрестилъ на груди руки и съ важностью устремилъ свои взоры на папу, который съ озлобленіемъ набросился на него за его вторженіе въ купэ. Они ругались въ теченіе всего пути до Лондона. Когда они исчерпали тему объ отдльномъ купэ до конца, незнакомецъ вдругъ изъ духа противорчія сталъ препятствовать отцу закрыть окно (вроятно, потому, что я передъ этимъ также протестовала). Тогда папа наговорилъ ему столько, что тотъ чуть ли не заскрежеталъ зубами. Тутъ вмшалась я, но мн было приказано молчать. Тогда незнакомецъ вскочилъ и спросилъ у папа, какъ онъ сметъ разговаривать со мной такимъ тономъ! Онъ даже сказалъ… ахъ! ты никому этого не скажешь, правда? Пожалуйста, Мэри.
— Нтъ. Ну что же! Что онъ сказалъ?
— Онъ сказалъ… (мн это показалось такъ смшно), что не допустить, чтобы такъ тиранили молодую, прекрасную женщину.
— Ахъ!.. а онъ самъ красивъ?
— Н… нтъ. Онъ не то, что принято называть красивымъ, но въ немъ есть что-то особенное… что трудно поддается описанію. Въ немъ чувствуется какая-то скрытая сила. Впрочемъ это совершенно безразлично, такъ какъ я врядъ ли еще когда-нибудь увижу его.
— Кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать,— произнесла задумчиво Мэри.— Есть люди по общему мннію некрасивые, а намъ нравятся гораздо больше, чмъ всякіе красавцы. Эта особенность часто встрчается у артистовъ.
— Но съ твоимъ Адріаномъ, Мэри, у этого человка нтъ ничего общаго. Нельзя найти двухъ боле непохожихъ людей.
— Я знаю, знаю… я именно вспомнила человка, который на него совсмъ не похожъ.
— Папа о немъ говоритъ, какъ о какомъ-то злод, но это сущій вздоръ.
— Ну, а каковъ же результатъ его вмшательства?
— Ахъ! сначала я думала, что дло дойдетъ до драки. Папа вообще готовъ драться на дуэли хоть каждый день, если бы только он были еще въ мод. Незнакомецъ же разразился прямо-таки поразительной рчью, изъ которой я вывела, что у него т же взгляды, что и у меня, и папа не нашелся, что отвтить ему. Потомъ они наговорили другъ другу дерзостей и ругались до тхъ поръ, пока мы не подъхали къ Паддингтону. Тутъ кондукторъ собирался заявить полиціи, что незнакомецъ впрыгнулъ въ поздъ, когда тотъ уже тронулся. Наконецъ мы пріхали и вс вышли изъ вагона. Теперь начнется разсказъ о моемъ главномъ преступленіи. Съ той минуты, какъ папа отнялъ у меня кошелекъ и поставилъ меня въ положеніе арестованной, я не переставала измышлять способы бгства отъ него, чтобы имть возможность вернуться домой, какъ и когда заблагоразсудится. Кром того, я твердо ршила обратиться къ одному изъ лондонскихъ театральныхъ агентовъ, съ цлью подыскать себ подходящій ангажементъ. Когда папа, разсердившись, что долго не несутъ мой чемоданъ, ушелъ за нимъ самъ, а меня оставилъ одну, мн тутъ же пришла въ голову мысль немедленно бжать отъ него и немедленно обратиться къ агенту. Разъ двадцать въ секунду я предпринимала ршеніе и снова оставляла его. Будь при мн кошелекъ, я не колебалась бы ни минуты. Но при мн было только кольцо, и прежде всего надо было хать въ ближайшую ссудную кассу. Я стснялась хать разыскивать такое учрежденіе, хотя во время нашей жизни въ Говеръ Стрит мы бывало не разъ потихоньку отъ папы посылали въ такія мста мистрисъ Вилькенсъ. Въ это время вернулся носильщикъ и заявилъ, что извозчикъ нанять. Я понимала, что если поду одна, носильщикъ потребуетъ платы отъ меня. Какъ же ты думаешь, что я сдлала? Я прямо подошла къ хавшему съ нами господину, который стоялъ рядомъ со мной и, кажется, наблюдалъ за мной, и просила его купить у меня мое кольцо.
— Ну! неужели, Магда?.. могу сказать…
— Это было дломъ одной минуты. Я сама не знаю, какъ мн пришла въ голову такая идея, но необходимость платить носильщику заставила меня подчиниться внезапному ршенію. Я сказала ему, что у меня нтъ денегъ, и просила дать сколько-нибудь за кольцо. Незнакомецъ окинулъ меня такимъ взглядомъ, что я просто испугалась. Я подумала, что онъ схватитъ меня и передастъ папа, но онъ вдругъ опустилъ руку въ карманъ и далъ мн цлую пригоршню денегъ. Онъ не считалъ ихъ и не соглашался брать кольцо. Я настаивала, чтобы онъ или оставилъ у себя деньги, или взялъ кольцо, какъ вдругъ онъ крикнулъ, что возвращается папа, и втолкнулъ меня на извозчика такъ быстро и неожиданно, что я не успла одуматься. Затмъ онъ крикнулъ кучеру, чтобы онъ халъ, и мы умчались. Все-таки я успла черезъ носильщика передать кольцо незнакомцу. Итакъ я похала въ Бондъ-Стритъ къ театральному агенту, а дорогой сосчитала деньги. Всего было два фунта, два полусоверна, тринадцать съ половиною шиллинговъ серебряными монетами и семь мдныхъ пенни.
— Четыре фунта, четыре шиллинга и одинъ пенни! Онъ безумный, не иначе. Однако въ его поступкахъ чувствуется, необыкновенное рыцарство… особенно для желзнодорожнаго приключенія въ девятнадцатомъ вк.
— Мн кажется, Мэри, это было чистое, нетронутое, врожденное благородство души. Папа доводитъ меня до бшенства, когда говоритъ, что онъ мошенникъ, выигравшій на моей неопытности по крайней мр пятьдесятъ фунтовъ. Какъ будто его отказъ взять кольцо не служить неопровержимымъ доказательствомъ обратнаго! Потомъ онъ узналъ отъ папа нашъ адресъ и общалъ прислать намъ свой.: Но не сдлалъ этого.
— Почему же? Несомннно, онъ обязалъ былъ сдлать это. Вдь кольцо стоитъ гораздо больше четырехъ фунтовъ.
— Очень можетъ быть, что онъ не хочетъ передавать его папа, такъ какъ оно принадлежитъ мн. Я буду очень рада, если онъ сохранить его. Онъ какъ-никакъ заслужилъ его. Вдь подумай, онъ отказывался отъ него даже посл того, какъ отдалъ мн деньги.
— Если бы у тебя былъ такой носъ какъ у меня и ты носила бы пенснэ, я сомнваюсь, чтобы онъ тогда поступилъ также благородно. Я думаю, что онъ влюбился въ тебя.
— Глупости! Разв слыхано, чтобы мужчина изъ-за любви отдавалъ вс свои деньги, пожалуй все, что у него было? Я слишкомъ хорошо знаю, каковы мужчины. Кром того, когда мы хали въ купэ, онъ дйствительно показался мн очень грубымъ.
— Какъ бы тамъ ни было, но разъ кольцо у него и онъ, повидимому, намренъ его сохранить, все-таки онъ сдлалъ выгодную аферу. Ну, разсказывай дальше о своихъ приключеніяхъ. Что же сказали теб агенты?
— Вс они стянули съ меня по полкроны и записали мое имя у себя въ книжкахъ. Въ случа, если представится ангажементъ, они общали написать мн. Но я сразу поняла, что надежды мало. Вс они очень вжливы и любезны, по крайней мр такъ держатъ себя, за исключеніемъ одного стараго надутаго господина, который спросилъ, чего я въ сущности ожидаю, когда ни сказать, ни ступить не умю. Этотъ вопросъ и театральные агенты въ Виндзор убдили меня въ томъ, что я сначала должна кое-чему научиться. Поэтому я поручила мистрисъ Симпсонъ, той дам съ Церковной улицы, подыскать кого-нибудь, кто могъ бы со мной заниматься. Затмъ, если хочешь знать окончаніе моего приключенія, могу сказать, что, видя въ этотъ и послдующіе дни безрезультатность своихъ дйствій, я вернулась домой. Папа я застала совершенно разбитымъ, близкимъ къ обмороку. Вс такъ отчаянно набросились на меня, что въ конц-концовъ папа сталъ на мою сторону. Бдная мама тщетно старалась водворить миръ. Досыта накричавшись на меня, вс понемногу удалились, и я оказалась одна съ папой. Я не осталась передъ нимъ въ долгу, и съ тхъ поръ о моемъ побг не было больше сказано ни слова.
Нкоторое время Мэри внимательно всматривалась въ пріятельницу.
— Магда, ты совсмъ голову потеряла, — сказала она затмъ.— Это ясно. Случай съ кольцомъ достаточное доказательство. Я думаю, на весь этотъ побгъ ты смотришь, какъ на самую обыкновенную вещь.
— Разъ я предприняла какое-нибудь ршеніе, мн кажется весьма естественнымъ все, что ведетъ къ его выполненію. Надюсь, ты не станешь теперь читать мн нотацій, разъ я нахожу свое призваніе соотвтствующимъ твоимъ горячимъ рчамъ о высокомъ искусств и тому подобныхъ предметахъ.
— Но вдь, Магда, оперетка не высокое искусство. Если бы ты хотла выступить въ какой-нибудь шекспировской роли, я бы вполн теб сочувствовала.
— Какъ бы не такъ! Чтобы я, простая любительница, ставила себя въ смшное положеніе! Я такъ же мало склонна подвизаться въ шекспировскихъ роляхъ, какъ ты писать парящихъ на облакахъ мадоннъ. Только, ради Бога, не читай лекцій объ искусств. Я за послднее время выслушала столько нравоученій, что ихъ хватитъ мн на рею жизнь.
— Такъ ты ршительно остаешься при твоемъ намреніи?
— А почему бы и нтъ, смю спросить.
— Да, конечно… будь у тебя талантъ, въ чемъ…
— Въ чемъ ты сомнваешься… хотя сама не находишь ничего смшного въ твоей мечт стать вторымъ Клодъ Лоррэномъ. Почему же я не могу играть комедіи не хуже всякаго другого? Во всякомъ случа я попробую.
— Ты не сердись на меня, Магда. Я не сомнваюсь въ твоихъ дарованіяхъ… но жизнь актрисы несомннно совершенно особаго рода. А что касается меня, то я никогда и но мечтала, что могу писать, какъ Клодъ Лоррэнъ. Если бы ты знала, какими жалкими кажутся мн мои произведенія, ты бы…
— Конечно, конечно! Я всю эту болтовню Адріана знаю наизусть. Если твои картины не нравятся теб самой, можешь быть уврена, что он и другимъ не понравятся. Я хочу быть актрисой и думаю, что могу играть. Ты хочешь быть художницей и говоришь, что не можешь писать. Отлично, и кончено объ этомъ. Ты не пройдешь со мной къ Полли?
— Кто такая Полли?
— Сестра нашей прежней хозяйки, моя наперсница и помощница, та дама, которая держитъ пансіонъ на Церковной улиц, мистрисъ Симпсонъ.
— Не думаешь ли ты еще разъ бжать?
— Нтъ, по крайней мр по скоро. Но у нея есть жилецъ, учитель декламаціи. Мистрисъ Вилькенсъ, другая сестра Полли, думаетъ, что такъ какъ онъ очень бденъ, то онъ согласится давать мн уроки по дешевой цн. А я или должна найти себ дешевые уроки, или обойтись безъ нихъ. Папа довряетъ мн теперь не боле какого-нибудь шиллинга. Моего кошелька онъ не вернетъ мн. У меня только то, что осталось отъ денегъ того человка… да десять фунтовъ, которые я накопила.
— Ты хочешь сегодня взять урокъ?:
— Нтъ! нтъ! Я хочу только поговорить съ этимъ учителемъ и узнать его условія. Если я пойду одна, за мной будутъ слдить и помшаютъ. А съ тобой все сойдетъ благополучно. Тебя считаютъ столпомъ благоразумія и приличія. Если мы встртимъ моихъ сестеръ и он спросятъ, куда мы идемъ, пожалуйста о Церковной улиц не говори имъ ни слова.
— Какъ же мы это скроемъ отъ нихъ, если он будутъ допрашивать насъ?
— Мы просто что-нибудь совремъ имъ.
— Этого я ни въ какомъ случа не сдлаю, Магда.
— А я сдлаю это непремнно. Если стсняютъ мою свободу, производятъ совершенно ненужные допросы, я противъ насилія дйствую хитростью. Я буду ихъ дурачить, пока они не потеряютъ всякое терпніе. Не изображай пожалуйста упрека на своемъ лиц. Ты хозяйка дома и управляешь своимъ отцомъ желзной рукой… понять мое положеніе ты поэтому не можешь. Надвай шляпу и пойдемъ. Мщ въ пять минутъ будемъ тамъ.
— Я охотно пойду, но принимать участіе въ какомъ бы то ни было обман я не согласна.
Лицо Магды вытянулось, но она, не говоря больше ни слова, пошла за шляпой. Он вышли изъ Кенсингтонъ Паласъ Гарденъ вмст и пошли на Церковную улицу. Тамъ Магда привела Мэри къ невзрачному домику, на одномъ изъ оконъ котораго виднлась надпись: ‘Меблированныя комнаты’.
— Что, мистрисъ Симпсонъ дома?— спросила Магдаленъ, войдя въ переднюю.
— Да, мадамъ, — отвтила служанка, руководствуясь правиломъ, въ силу котораго женщинъ, имющихъ на голов шляпы съ отдлкой, она называла дамами, а барышнями тхъ, у которыхъ были простыя матросскія шапочки.— Посл того, какъ вы были у насъ послдній разъ, она перебралась во второй этажъ. Гостиная сдана.
— Что же, я пройду наверхъ, — сказала Магда,.— Пойдемъ, Мэри.
Она быстро поднялась по лстниц. Мэри шла за ней нсколько медленне. Домъ казался ей сырымъ и грязнымъ. Она прижимала къ себ пальто, чтобы оно не могло касаться перилъ лстницы. Дойдя до второго этажа, он постучались въ дверь. Выше находился еще этажъ, въ который вела узенькая, непокрытая ковромъ лстница. Съ третьяго этажа до нихъ доносился разговоръ двухъ голосовъ: высокаго и низкаго. Пока он ожидали у дверей, высокій полосокъ забирался выше и выше, а низкій сливался съ нимъ густымъ басомъ.
— Кажется, влюбленная парочка, — шепнула Мэри.— Лучше бы намъ спуститься и велть прислуг отыскать мистрисъ Симпсонъ…
— Нтъ!.. подожди минуткуI Это голосъ Полли… я въ этомъ уврена. Послушай.
Наверху съ шумомъ растворилась дверь, и раздался громкій голосъ.
— Убирайся, ты, Избелъ!
— Тотъ человкъ!— воскликнула Магда.
— Мистеръ Джэкъ!— шепнула Мэри.
Он удивленно переглянулись и продолжали слушать.
— Какъ вы смете, милостивый государь, говорить со мной такимъ тономъ. Знаете ли вы, въ чьемъ вы дом?
— Я разъ навсегда объявляю вамъ, что я не въ состояніи и не желаю платить вамъ ни единаго гроша. А вы молчите, пока я не сказалъ еще всего.
Эти слова сопровождались такимъ ударомъ объ полъ ноги, что онъ даже затрещалъ.
— Сегодня я ничего еще не лъ… и не намренъ умирать съ голоду. Вотъ вамъ моя рубаха… вотъ куртка… возьмите это! Ну, скорй берите! Или я заткну ими вашу глотку. Пусть ваша прислуга заложитъ и эти вещи. Рубаху она уже разъ закладывала. А потомъ на вырученныя деньги пусть купитъ чего-нибудь пость. Вы поняли?
— Я не желаю, чтобы моя прислуга постоянно бгала, для васъ въ ссудную кассу… и чтобы вы позорили этимъ мой домъ.
— Въ такомъ случа, идите и заложите вещи сами! А затмъ съ вашими угрозами и мольбами больше не переступайте порога моей комнаты, или я сверну вамъ шею.
— Хотла бы я видть, какъ вы на меня, на замужнюю женщину, подняли бы руку! И вы считаете себя порядочнымъ человкомъ?!
За этимъ послдовалъ необыкновенный шумъ, звукъ торопливыхъ шаговъ, нсколько неясныхъ возраженій, глухой крикъ, затмъ рыданіе и наконецъ слдующія слова:
— Вы жестки, какъ камень, мистеръ Джэкъ! Бдная, моя маленькая Рози! Охъ!.. Охъ!.. охъ!…
— Замолчите же вы, крокодилъ. Что еще съ вами?
— Моя Рози… охъ!.. охъ!.. охъ!..
— Что съ вашей Рози! Вы ревете, какъ акула, и хотите, чтобы она вернулась сюда только потому, что ей пріятне быть въ деревн, чмъ задыхаться въ вашемъ балаган! Жестокая вы старая вдьма!
— Да проститъ вамъ Богъ эти слова…. охъ!… охъ!.. охъ!.. Она вовсе не въ деревн!
— Гд же она, чортъ побери? Или вы хотите этимъ сказать, что она здсь?
— Она въ больниц. Ради Бога, мистеръ Джэкъ, не говорите объ этомъ, а то у меня весь домъ разбжится. Милое дитя заболло скарлатиной… охъ!.. охъ!
— Васъ слдовало бы повсить за то, что вы дали ой заразиться скарлатиной. Почему вы не уберегли ее?
— Что же я могу сдлать, мистеръ Джэкъ? Поврьте, если бы я могла получить скарлатину вмсто нея…
— Далъ бы Богъ, чтобы вы заболли скарлатиной и отъ этого несчастный ребенокъ и еще кое-кто отдлались бы отъ васъ.
— Ахъ! не говорите такъ, мистеръ Джэкъ. Очень можетъ быть я говорила съ вами нсколько рзко, но очень тяжело, когда вамъ не отдаютъ долга… и когда для любимаго ребенка нельзя достать необходимаго платья, чтобы послать его въ деревню… А въ пятницу она выписывается. Не смотрите на меня такъ, мистеръ Джэкъ! Вы человкъ, которому я ршилась бы соврать только въ самомъ крайнемъ случа.
— Вы соврали бы своему ангелу-хранителю, если бы онъ у васъ былъ… Вы за шиллингъ соврали бы ему. Отдайте мн мои вещи! Вотъ вамъ кольцо, заложите его вмсто нихъ. Я думаю, что оно стоитъ дорого. Возьмите сколько вамъ нужно для ребенка, а остальное принесите мн. Но слушайте, что я вамъ говорю: изъ этихъ денегъ ни одного гроша для себя вы не получите… для васъ я ничего бы не далъ даже въ томъ случа, если бы былъ вамъ долженъ за комнату за десять лтъ. А затмъ пришлите мн чего-нибудь пообдать… и нотной бумаги… той, которую вы раньше покупали мн… по двадцать четыре строки на страниц. Ну! убирайтесь! Что вы разинули ротъ?
— Боже мой… мистеръ Джэкъ, откуда у васъ это кольцо?
— Это васъ не касается. Берите его и поторопитесь съ обдомъ.
— Вы купили его? Или быть можетъ…
Голосъ вдругъ оборвался. Хозяйка появилась на верху лстницы. Видно было, что ее толкнули сзади въ плечи. Затмъ наверху съ шумомъ захлопнулась дверь.
— Полли!— крикнула нетерпливо Магдаленъ.— Полли!
— О Боже!.. миссъ Магда!.
— Сойдите же наконецъ. Мы уже минуть десять ждемъ васъ.
Мистрисъ Симпсонъ спустилась и провела обихъ постительницъ въ свою комнату во второмъ этаж.
— Не угодно ли вамъ приссть, миссъ?— обратилась она къ Мэри.— Не отодвигайте стулъ отъ стны, миссъ Магда. У него ножка отломана. О Боже мой! Боже мой! Сколько у меня заботъ и хлопотъ… все что-нибудь: не одно, такъ другое.
— Мы слышали вашу перебранку съ жильцомъ, — замтила Магдаленъ.
— Никто не поврить, чего я только не перетерпла съ этимъ человкомъ, — возразила мистрисъ Симпсонъ, вытирая съ глазъ слезы.— Дв недли тому назадъ, когда меня какъ-то не было дома, онъ прямо ни у кого не спрашиваясь прошелъ въ верхнюю комнату. Въ часъ дня постучался въ дверь и спросилъ у прислуги, снята ли комната на чердак? Она отвтила: ‘нтъ’. Тогда онъ пошелъ наверхъ и расположился, какъ хозяинъ. Она, конечно, раньше знала его. Но это, разумется, было только лишнимъ основаніемъ не впускать его въ домъ. У него никогда не было ни гроша. Первое, что онъ сдлалъ, это послалъ ее заложить часы. И чего только я не выношу отъ него! Онъ только о томъ и думаетъ, какъ бы наговорить мн побольше всевозможныхъ дерзостей, какія только. придутъ ему на умъ. Онъ выталкиваетъ меня изъ моихъ собственныхъ комнатъ, какъ будто онъ принцъ, а я его прислуга. Онъ силенъ, какъ быкъ, и ни о комъ и ни о чемъ не думаетъ, только о самомъ себ.
— Кто онъ въ сущности?— спросила Магдаленъ.— Вдь его зовутъ Джэкъ, не.правда ли?
— Да. Въ первый разъ онъ къ великому моему горю пришелъ сюда въ прошломъ декабр. За полкроны въ недлю онъ снялъ комнату на чердак. Въ то время у него былъ съ собой чемоданъ и кое-какая мелочь. Почти цлый мсяцъ онъ прожилъ спокойно. Большую часть времени онъ проводилъ одинъ, только маленькой Роз позволялъ играть въ своей комнат. Иногда плъ ей псенки. Вы, миссъ Сутерландъ, представить себ не.можете, что это за миловидное дитя. И никого изъ жильцовъ она такъ не любила, какъ его. Въ конц-концовъ онъ послалъ со своими вещами прислугу въ ссудную кассу, а я, старая дура, допустила, чтобы онъ остался безъ платья и еще предложила ему отсрочить платежъ за комнату до конца мсяца. Тутъ я узнала, что онъ музыкантъ и что сидитъ на своемъ чердак въ ожиданіи учениковъ. Я много для него сдлала, хотя въ сущности мн до него нтъ никакого дла. Я достала ему ученицу — дочь торговца бумагой, съ Гай-Стрита. Посл шести уроковъ… поврите ли, миссъ, она была очень, довольна своими успхами, а онъ объявилъ купцу, что тотъ, обучая свою дочь музык, только зря кидаетъ деньги, потому что у нея нтъ никакихъ способностей. И онъ лишился этого урока! Теперь она беретъ уроки у дамы, которая за каждые двнадцать уроковъ получаетъ четыре фунта и которая приписываетъ своимъ занятіямъ вс т познанія, которыя та получила еще отъ него. Тогда зять Симпсона добылъ ему мсто органиста и регента въ церкви въ Эдверъ-Родъ. Тамъ они не могли съ нимъ ужиться. Онъ обращался съ ними, какъ собака, три самыя богатыя дамы прихода, уже сорокъ пять лтъ участвовавшія въ хор, на второй вечеръ просто вышли изъ комнаты и объявили, что пока онъ не будетъ разсчитанъ, он не переступятъ порогъ церкви. Когда священникъ обратился по этому поводу къ нему съ упрекомъ, то онъ разсердился и сказалъ ему: ‘Если бы я былъ Господомъ Богомъ и он такъ же пли бы мн, я сразилъ бы ихъ молніей’. Это онъ считаетъ хорошимъ обращеніемъ! Ну, конечно, посл этого ему пришлось уйти. Но среди участниковъ хора нашлись люди, которые отнеслись къ нему хорошо, они попросили его временно игралъ на роял въ обществ хорового пнія, помщавшемся въ первомъ этаж ресторана. За это, приблизительно, каждыя дв недли онъ получалъ по пяти шиллинговъ. Сверхъ этого у него не было ни гроша, и онъ одну за другой заложилъ вс свои вещи. Такимъ образомъ вы легко можете себ представить, что я получила за комнату! Наконецъ, ему какъ-то удалось, сама не знаю какъ, поступить къ какому-то господину въ Виндзор домашнимъ учителемъ. Мн на собственныя деньги пришлось выкупить его вещи, чтобы онъ только попалъ туда. Онъ причинилъ мн пять фунтовъ убытку, считая неоплаченную комнату и все остальное.
— И что же, такъ онъ вамъ ничего и не заплатилъ?— спросила Мэри.
— Конечно, миссъ, онъ прислалъ мн деньги. Я вовсе не хочу сказать, что онъ нечестный, когда иметъ въ рукахъ деньги.
— Въ сущности, удивительное совпаденіе!— замтила Мэри.— Мистеръ Джэкъ поступилъ учителемъ къ намъ. Онъ занимался съ Чарли.
— Къ вамъ?— воскликнула Магда, не особенно пріятно удивленная.— Такъ ты его знаешь?
— Да. Онъ ушелъ отъ насъ недли дв тому назадъ.!
— Это вполн подходитъ, — подтвердила мистрисъ Симпсонъ.— И онъ снова вернулся прямо сюда… безъ единаго гроша. Онъ будетъ сидть здсь, пока ему опять не свалится съ неба какое-нибудь мсто. Но смю ли спросить, миссъ, почему онъ ушелъ отъ васъ?
— Ахъ… безъ особыхъ основаній, — замтила, смутившись, Мэри.— То-есть… я хочу сказать, что мой братъ ухалъ изъ Виндзора… и намъ ужъ не нужно было услугъ мистера Джэка.
— Такъ это тотъ учитель, о которомъ мистрисъ Битти разсказывала мн?— спросила Магдаленъ съ многозначительнымъ взглядомъ.
— Да.
— Надюсь, миссъ, что въ вашемъ дом онъ велъ себя лучше, чмъ у меня. Впрочемъ… это не касается меня. Я не желаю вмшиваться въ чужія дла. Кром того письма, которое онъ прислалъ мн съ деньгами, я. никогда отъ него не слыхала вжливаго слова.
— Я знаю даму, — сказала Мэри, — которая, когда онъ жилъ у насъ, давала ему исправлять нсколько псенъ своего сочиненіе. Можетъ быть, я могу уговорить ее дать ему еще такой же работы. Я охотно отыскала бы ему работу. Только мн кажется, что она была нсколько обижена тмъ, какъ онъ послдній разъ передлалъ ея композицію.
— Послушайте, Полли,— прервала Магдаленъ,— со всмъ этимъ мы забываемъ наши дла. Гд же тотъ учитель, о которомъ говорила мистрисъ Вилькенсъ? Жаль, что мистеръ Джэкъ не преподаетъ декламацію… я бы хотла имть своимъ учителемъ именно его.
— Такъ ужъ я вамъ прямо скажу правду, — миссъ Магда.— Мистеръ Джэкъ и есть тотъ учитель. Но подождите, сначала я вамъ кое-что покажу. Онъ далъ мн заложить кольцо. Оно совершенно такое же, какъ то, что вы носили, когда еще жили въ Говеръ-Стрит.
— Это кольцо мое, Полли. Я у мистера Джэка заняла четыре фунта и сегодня же ихъ возвращу ему. Не глядите на меня такъ въ упоръ… потомъ я вамъ все разскажу. Кром того, мн еще надо поблагодарить его, такъ какъ онъ вывелъ меня изъ затрудненія. Теб не будетъ непріятно встртиться съ нимъ, Мэри?
— Въ сущности, нтъ, — замтила Мэри не безъ колебанія.— Хотя мн казалось, что лучше бы намъ было не встрчаться. Но въ общемъ… въ этомъ ничего дурного я не вижу. И мн кажется, было бы не совсмъ прилично, если бы ты съ нимъ разговаривала съ глазу на глазъ.
— Ахъ! ты объ этомъ не безпокойся, — возразила Магдаленъ съ нкоторымъ недовріемъ.— Со мной останется Полли.
— Если ты предпочитаешь остаться безъ меня, я уйду.
— Ахъ… мн все равно. Мн показалось, что ты сама хочешь избжать встрчи.
— Нтъ, подумавъ, я пришла къ заключенію, что зачмъ же мн избгать встрчи. Хотя… я право не знаю, какъ быть.
— Надо же какъ-нибудь ршить вопросъ,— замтила Магдаленъ, видимо теряя терпніе.
— Ну, такъ я ршаюсь, Магда, — заявила Мэри, надвая пенснэ и съ достоинствомъ глядя на пріятельницу.— Я остаюсь.
— Хорошо, — замтила Магда по очень любезнымъ тономъ.— Я считаю, что мы не можемъ итти наверхъ, къ мистеру Джэку, пусть лучше онъ спустится къ намъ. Полли сходить наверхъ и скажетъ ему, что дв дамы желаютъ съ нимъ переговорить.
— Скажите лучше, переговорить по длу, — добавила Мэри.
— Насъ не называйте. Мн интересно знать, узнаетъ ли онъ меня, — сказала Магдаленъ. Мэри вопросительно взглянула на нее.
Посл нкотораго колебанія хозяйка поднялась наверхъ. Послдовало минутное молчаніе. Краска бросилась въ лицо Магдалены. Она передвинула стулъ на такое мсто, откуда могла бы видть себя въ зеркал. Мэри закусила губу, поблднла и сидла молча, видимо волнуясь. Он не обмнялись ни однимъ словомъ, пока дверь вдругъ съ шумомъ не отворилась и на порог не появился Джэкъ. Узнавъ Мэри, онъ остановился и сдвинулъ брови.
— Здравствуйте, мистеръ Джэкъ. Какъ поживаете?— спросила она, кланяясь ему.
Онъ слегка наклонилъ голову и оглядлся. Увидвъ Магдаленъ, которая тоже поклонилась ему, онъ удивился и смущенно отвсилъ поклонъ и ей.
— Садитесь пожалуйста, мистеръ Джэкъ, — сказала хозяйка.
— Что, вы уже заложили кольцо?— обратился онъ вдругъ къ ней.
— Нтъ.
— Такъ отдайте его мн.
Она протянула ему кольцо.
— Вы пришли какъ разъ во-время, — сказалъ онъ, глядя на Магдаленъ.
— Я пришла васъ поблагодарить, такъ какъ…
— Вамъ не за что благодарить меня. Я потомъ и безъ того много жаллъ, что помогъ молодой двушк бжать отъ отца. Не будь у меня такой горячей головы, я наврное удержалъ бы васъ. Я надюсь, что вся эта исторія не имла дурныхъ послдствій.
— Мн очень больно, если я причинила вамъ непріятность, — произнесла, красня, Магдаленъ.— Молодая двушка вернулась прямо домой, какъ только наладила кое-какія дла, которыя желала держать въ секрет отъ отца. Въ этомъ вся и исторія.
— Тмъ лучше. Если бы я могъ думать, что вы дома, я бы давно отослалъ вамъ кольцо.
— Мой отецъ думалъ, что вы напишете ему.
— Я это общалъ, но потомъ передумалъ. Мн вдь нечего было сообщать ему.
— Позвольте мн, мистеръ Джэкъ, вернуть вамъ ту сумму, которую вы любезно мн одолжили, — сказала Магдаленъ.
— Это весьма кстати, — замтилъ пренебрежительно Джэкъ.
Магдаленъ вынула изъ кармана кошелекъ.
— Деньги отдайте мистрисъ Симпсонъ,— сказалъ онъ, отвернувшись.
Такимъ образомъ, онъ невольно взглянулъ на Мэри, и взоръ его омрачился. Она храбро выдержала его взглядъ, но заговорить не ршилась.
— Мн надо поговорить съ вами еще объ одномъ дл, мистеръ Джэкъ, — сказала Магдаленъ.
— Въ чемъ дло?— спросилъ онъ, опять повернувшись къ ней.
— Мистрисъ Симпсонъ говорила мн…
— А!— прервалъ онъ ее, грозно взглянувъ на хозяйку,— такъ это она сказала вамъ, гд я?
— Ну, знаете, этого я даже не понимаю, — вмшалась мистрисъ Симпсонъ.— Если вы видите своевольство въ томъ., что я рекомендую васъ, то я больше не буду длать этого.
— Меня рекомендуете? Что она хочетъ этимъ сказать, миссъ Брэльсфордъ? Вдь вы миссъ Брэльсфордъ, не правда ли?
— Да. Я именно хотла сказать, что мистрисъ Симпсонъ передала мн… т.-е., пожалуй, мн слдуетъ сначала сообщить вамъ, что я намрена поступить на сцену.
— Что же вы намрены длать тамъ?
— То, что длаютъ вс другіе, мн кажется, — произнесла мистрисъ Симпсонъ въ полномъ негодованіи.
— Я хотла бы играть на сцен, — замтила Магдаленъ.
— Вы хотите сказать, что хотли бы зарабатывать, играя на сцен?
— Такъ, по крайней мр, надюсь.
— Гм!
— Какъ вы думаете, могу я надяться на успхъ?
— Я думаю, что если въ васъ достаточно ума и выдержки, если вы покорны и послушны, то быть можетъ… Но объ успх я ничего сказать не могу. Вообще, что мн до этого? Ужъ не считаете ли вы меня, какъ вашъ отецъ, театральнымъ агентомъ?
— Должна признаться, мистеръ Джэкъ, — воскликнула хозяйка, — вы не поощряете людей, которые любезно относятся къ вамъ. Мн, право, очень жаль… Богъ видитъ, до чего мн жаль, что я посовтовала миссъ Магд обратиться насчетъ уроковъ къ вамъ.
— Насчетъ уроковъ?— воскликнулъ Джэкъ.— Ахъ! я не такъ понялъ. Какіе уроки! Уроки музыки?
— Нтъ, — возразила Магдаленъ.— Я хотла бы брать уроки декламаціи. Не такъ давно мн сказали, что я говорю плохо.
— Дйствительно, это совершенно врно, — замтилъ задумчиво Джэкъ.— Готовить людей къ сцен, это въ сущности не моя профессія, но я могу научить васъ говорить, если вы имете что сказать, или можете чувствовать то, что написали люди Богомъ одаренные.
— Боюсь: вы ужъ очень мало надетесь на результата.
— Результатъ можетъ быть достигнутъ, если вы будете какъ слдуетъ упражняться. Въ противномъ случа, я брошу заниматься съ вами. Нтъ основанія, почему бы вамъ не сдлать изъ себя нчто лучшее, чмъ просто быть изящной дамой. Вншность у васъ привлекательная. А все остальное, кром нкоторой склонности къ фиглярству, можно въ себ развить. Съ этимъ вы должны считаться. Публика требуетъ актрисъ, потому что считаетъ всхъ актрисъ неприличными. Он не имютъ склонности къ музык и поэзіи., потому, что знаютъ, что эти оба искусства чисты и благородны. Поэтому актеры и актрисы имютъ успхъ… что, надюсь, будетъ и у васъ. А поэты и композиторы голодаютъ… какъ я. Когда желаете начать?
Вскор пришли къ соглашенію, что Магдаленъ будетъ брать уроки черезъ день въ комнат мистрисъ Симпсонъ, подъ ея наблюденіемъ, а мистеръ Джэкъ будетъ получать по три фунта за двнадцать уроковъ. Первый урокъ былъ назначенъ на послзавтра. Затмъ Магдаленъ увела мистрисъ Симпсонъ въ сторону, чтобы передать ей деньги, которыя она заняла у Джэка. Такимъ образомъ, онъ остался одинъ возл двери рядомъ съ Мэри, которая посл его прихода сказала всего два-три слова.
— Мистеръ Джэкъ, — обратилась она теперь къ нему, — боюсь показаться неделикатной, что вмшалась въ это дло… но увряю васъ, что никакъ не подозрвала, кого здсь встрчу.
— А то вы, конечно, не пришли бы?
— Только потому, что боялась быть лишней.
— Это вы напрасно говорите. Я, право, очень радъ видть васъ, хотя въ сущности и не имю къ тому основаній. Какъ поживаетъ мистеръ Адріанъ?
— Мистеръ Гербертъ…
— Ахъ! извините пожалуйста…. я хотлъ сказать: мистеръ Гербертъ.
— Благодарю, васъ, онъ здоровъ..
Джэкъ искоса взглянулъ на Мэри.
— Да, миссъ Сутерландъ,— продолжалъ онъ, — любить музыку и заниматься композиціей — это не одно и то же.
— Неужели?— сказала, смущаясь Мэри.
Онъ покачалъ головой.
— Вы не видите скрытаго здсь серьезнаго смысла,— сказалъ онъ.— Но что же длалъ!?
Она нершительно взглянула на него и не находила отвта.
— Мистеръ Джэкъ, — заговорила она, наконецъ, — нкоторые люди въ Виндзор… мои знакомые… справлялись о васъ. Я думаю… если бы вы согласились здить туда разъ въ недлю… я могла бы составить для васъ классъ пнія.
— Несомннно,— возразилъ онъ, и на лиц его снова явилось недовольное выраженіе — Найдутся люди, которые будутъ брать у меня уроки, потому что вы уговорите ихъ оказать эту милость вашему отставному учителю. Зачмъ же вы разочли его, если считаете достойнымъ давать уроки вашимъ знакомымъ?
— Объ этомъ нтъ и рчи. Вопросъ о классахъ пнія былъ возбужденъ еще въ прошломъ году, когда я не знала васъ. Дло въ томъ, что мы хотли брать уроки. Если не вы получите этотъ классъ, его получитъ кто-нибудь другой. Очень трудно васъ не обидть, мистеръ Джэкъ.
— Неужели? Зачмъ же свтъ терзаетъ меня, если ждетъ отъ меня пріятнаго обращенія? А кто т многоуважаемые господа, которые ршили заняться пніемъ?
— Ну… для начала… я имъ займусь.
— Вы? Вамъ я не буду давать уроковъ, даже если бы отъ этого зависла ваша жизнь. Нтъ, какъ Богъ святъ,— продолжалъ онъ боле миролюбиво, замтивъ, что она обидлась, — по крайней мр, за деньги. Вы отъ меня уроковъ не получите. Я согласенъ заниматься съ вами, если вы желаете чему-нибудь поучиться. Но я не хочу, чтобы, вы новымъ покровительствомъ возобновили вашъ капризъ сдлать изъ меня просящаго о помощи нищаго.
— Въ такомъ случа, я не могу брать у васъ уроковъ.
— Я такъ и думалъ. Вы желаете излить на несчастнаго музыканта чашу вашего милосердія, но вы не согласны унизиться до того, чтобы принять отъ него одолженіе. Рекомендуюсь, миссъ Сутерландъ, вашимъ самымъ преданнымъ псомъ.
И онъ отвсилъ низкій поклонъ.
— Вы совершенно не понимаете меня, — воскликнула Мэри, еле удерживаясь отъ негодованія.— Хотите или нтъ взять на себя классъ?
— Гд будутъ происходить занятія?
— Я могла бы устроить такъ, чтобы они были въ нашемъ дом, если…
— Никогда въ жизни! Послдній разъ я переступилъ порогъ вашего дома. Только бы не у васъ, а то мн все равно, гд ни заниматься. Не мене одной поздки въ недлю… и не мене одного фунта дохода за каждую поздку. Это мои минимальныя требованія. Отъ этого я получу гораздо больше того, что могу заработать въ другомъ мст, но на меньшее я не согласенъ. Теперь вы, можетъ быть, обдумали, дйствительно лц вы согласны предоставить мн классъ пнія?
— Я, мистеръ Джэкъ, но имю обыкновенія нарушать даннаго слова.
— Ахъ, что вы говорите! А я нарушаю свое слово! Всего только дв недли тому назадъ я далъ себ слово никогда больше съ вами не разговаривать. Въ тотъ же самый день я далъ себ слово никогда не разставаться съ кольцомъ вашей пріятельницы… разв только для того, чтобы вернуть его ей. Я теперь я снова разговариваю съ вами и только потому, что вы встртились мн на пути и предлагаете немного денегъ. А вы только что помшали мн заложить кольцо, которое я ршилъ сбыть, чтобы добыть себ кусокъ бифштекса. Вы же, вы тверды какъ брилліантъ… Вы никогда не мняете своихъ ршеній. Вы считаете своей собственностью душу, которую нужда и случай бросаютъ по блу свту. Ха-ха-ха-ха!
Мэри повернулась къ пріятельниц, ожидавшей конца разговора.
— Пойдемъ, Магдаленъ, — сказала она.
Она положительно пылала отъ подавленнаго гнва. Магдаленъ это было скорй пріятно, и она направилась къ Джэку, чтобы проститься съ нимъ. Съ его лица исчезло выраженіе ироніи, и онъ проводилъ постительницъ по лстниц до наружной двери, тутъ Магдаленъ, шедшая впереди, остановилась и протянула ему руку. Мэри колебалась. Когда онъ взглянулъ на нее, она сдвинула брови.
— Я передамъ миссъ Кернсъ, чтобы она написала вамъ относительно класса пнія, — сказала она.
Онъ слушалъ ее съ особеннымъ вниманіемъ, которое она приняла за иронію. Она снова вся покраснла отъ недовольства.
— А такъ какъ, — добавила она, — Миссъ Кернсъ не сдлала ничего такого, что могло бы вызвать ваше недовольство, то я надюсь, вы, мистеръ Джэкъ, вспомните, что она дама и потому иметъ право разсчитывать на вжливое обращеніе.
— О-охъ!— крикнулъ весело Джэкъ, — разв я опять былъ невжливъ? Неужели я былъ невжливъ?
— Вы были невжливы выше всякой мры, мистеръ Джэкъ.
Произнесши это и грозно взглянувъ на него, она быстро вышла. Онъ заперъ дверь и, крича какъ оселъ, поднялся наверхъ къ мистрисъ Симпсонъ.
— Ну-съ, Избелъ… ну, Полли… ну, госпожа Гартигъ… что вы теперь скажете?
— Въ жизни я никогда не стыдилась такъ, мистеръ Джэкъ. Эти дв барышни не знали, что имъ только для васъ сдлать… вы остаетесь и всегда останетесь старымъ медвдемъ. Неудивительно, что вы не можете устроиться, разъ не умете обуздать себя и быть приличнымъ!
— Такъ я, значить, медвдь! Не правда ли — я медвдь? Но незабудьте только, что я голодный медвдь… и если мн не скоро принесутъ обдать, то я такъ сожму васъ въ своихъ объятіяхъ, что кости вашего корсета сломаются въ мелкіе кусочки. Не забудьте и нотную бумагу! Теперь у васъ денегъ вдоволь: четыре фунта, четыре шиллинга и одинъ пенни. Не такъ ли?
— Не безпокойтесь… никто у васъ ничего не украдетъ. Миссъ Магда думала, что вы не сосчитали денегъ. Плохо она васъ знаетъ.
— Она знаетъ меня лучше, чмъ вы, старая вдьма! Въ то утро я пересчиталъ свои деньги: четыре фунта, девять шиллинговъ, семь пенни. Кассиру я бросилъ десять шиллинговъ, изъ нихъ онъ далъ мн сдачи пять — значитъ, оставалось четыре фунта, четыре шиллинга, семь пенни. Когда я прибылъ сюда, у меня въ карман было шесть пенни. Отсюда я и знаю, что далъ ей четыре фунта, четыре шиллинга и одинъ пенни. Это наводитъ меня на мысль, что вы не напомнили мн о томъ, чтобы я попросилъ миссъ Сутерландъ прислать мн мой чемоданъ, такъ какъ я теперь могу заплатить за его доставку, а дали ей уйти. Право, вы ужасно недогадливы.
— Какъ я могла знать, угожу ли вамъ, если напомню. Я все время думала объ этомъ, но…
— Вы все время думали объ этомъ?— закричалъ Джэкъ вн себя.— И вы не сказали ни слова? Идите за обдомъ! Вы можете извести самаго терпливаго человка!

VI.

Мистрисъ Битти гостила въ семь своего брата на остров Уайт, когда ея мужъ пріхалъ ее навстить. На слдующее утро посл его прізда они сидли въ саду, онъ курилъ, а она расположилась возл него на качалк, съ газетой въ рукахъ.
— Дорогая Джэнъ, — началъ онъ.
— Что, Ричардъ?— спросила она,, откладывая газету.
— Вчера вечеромъ я говорилъ теб, что Клифтонъ уходитъ отъ насъ…
— А, Клифтонъ, капельмейстеръ…
— Да, да.
Это сообщеніе не возбудило интереса въ мистрисъ Битти, и она снова взяла газету.
— Сегодня утромъ со мной объ этомъ говорила Мэри…
Мистрисъ Битти быстро и ршительно опустила газету и съ удивленіемъ взглянула на мужа.
— Она хочетъ, чтобы я взялъ его мсто Клифтон того малаго… учителя Чарли. Я не знаю, подойдетъ ли онъ.
— Не знаешь, подойдетъ ли онъ? Скажи пожалуйста, Ричардъ, далъ ли ты понять Мэри, что мы не можемъ покровительствовать ея отношеніямъ съ этимъ человкомъ?
— Я думалъ… я сначала хотлъ переговорить объ этомъ съ тобой.
— Ей должно быть стыдно! Ты, Ричардъ, ни въ какомъ случа не долженъ слушаться ея.,
— Не поговоришь ли ты съ ней? Я совершенно не знаю, что говорить, если она заведетъ объ этомъ со мною рчь. Она всегда допытывается причинъ, а я ненавижу объясненія.
— Такъ, значитъ, я должна бороться съ ея фантазіями? Ну, я долго церемониться не буду. Всякій разъ, когда нужно сказать, что-нибудь пріятное, ты всегда готовъ опередить меня. Но непріятные разговоры предоставляются мн. И люди говорятъ: ‘Бдный полковникъ Битти! Какая непріятная у него жена’!.
— Кто это говоритъ?
— Если этого не говорятъ, то не по твоей вин.
— Если малый.попадетъ къ намъ въ домъ, его скоро обучатъ настоящему обращенію. Однако, несмотря на все дурное, что я о немъ слышалъ и что видлъ самъ, онъ отлично уметъ вести себя. Въ этомъ-то и трудность моего положенія, если мн придется говорить съ Мэри. Разъ у нея нтъ ничего противъ него, то вдь и у меня ничего нтъ.
— Ты берешь его сторону противъ меня, Битти. Онъ не разъ оскорблялъ меня, но противъ этого ничего нельзя сказать, это длаетъ всякій. По крайней мр я думала, что ты не будешь защищать человка, который дурно вліялъ на твоихъ солдатъ и длалъ изъ дома моего брата мсто оргій и пьянства.
— Я хочу теб сказать, Джэнъ, разъ цы ужъ заговорила объ этомъ, вдь ты отлично знаешь, что Чарльсъ давно неисправимый пьяница и сталъ такимъ задолго до встрчи съ Джэкомъ. А что касается его игры въ Бейла, то за свои труды онъ получилъ пять шиллинговъ, онъ игралъ тамъ какъ на любомъ изъ твоихъ баловъ. Онъ говорилъ мн о Джэк какъ о господин, нанявшемъ его играть, а не какъ о товарищ.
— Теб онъ говорилъ такъ — этому я охотно врю. Но Адріанъ Гербертъ слышалъ, въ какомъ тон онъ разговаривалъ съ Джэкомъ.
— Кром того, Мэри совершенно опредленно утверждаетъ, что ни въ чемъ не можетъ его упрекнуть.
— Тогда изъ-за чего же она имъ недовольна?
Полковникъ Битти на минуту задумался.
— Она имъ не недовольна, насколько мн извстно,— добавилъ онъ затмъ..
— Неужели? Вдь она же его разсчитала. Не будешь же ты этого отрицать!
— Дорогая Джэнъ, я вообще ничего не отрицаю, но…
— Такъ, пожалуйста, не содйствуйте ихъ новому сближенію. Ты долженъ былъ бы понять это безъ особыхъ напоминаній съ моей стороны. Теб вдь отлично извстно, какой странный она человкъ.
— Какъ же такъ? Ты же не хочешь сказать, что между ними что-то есть?:
— Объ этомъ я не сказала ни слова. Я отлично знаю, что говорю.
Полковникъ Битти нкоторое время курилъ молча. Когда же изъ дома вышла Мэри со своимъ ящикомъ для красокъ, онъ взялъ трубку и ушелъ.
— Что случилось?— спросила Мэри.
— Насколько мн извстно, ничего, — отвтила мистрисъ Битти.— А что?
— У тебя не особенно веселый видъ, а у дяди Ричарда я замчаю подергиваніе плечъ, которое наводитъ на мысль, что онъ только что выслушалъ нотацію.
— Ха-ха-ха… ты тонкая наблюдательница, Мэри. Ты уходишь?
— Я жду Адріана.
Мэри сорвала цвтокъ и стала прикалывать это чудное произведеніе природы себ къ груди, какъ мистрисъ Битти, вдругъ переставъ читать, не выдержала и крикнула ей:
— Напрасно ты, Мэри, хочешь заставить Ричарда взять того человка на мсто капельмейстера! Этого не будетъ!
— Ага! такъ вотъ изъ-за чего загорлся сыръ-боръ, — замтила холодно Мэри.
— Что я говорю, то будетъ, Мэри. Безъ моего согласія онъ никогда больше не покажется въ Виндзор.
— Приблизительно разъ въ недлю онъ, тетя, уже показывается въ Виндзор. Миссъ Кернсъ пишетъ мн, что у нея въ дом онъ управляетъ классомъ пнія и, кром того, по сосдству съ ней иметъ трехъ учениковъ фортепіанной игры.,
— Если бы я могла это предвидть, — съ сердцемъ возразила мистрисъ Битти,— я бы не ухала изъ Виндзора. Это вполн соотвтствуетъ его поведенію. Впрочемъ, бда, не велика. Мы еще посмотримъ, долго ли онъ сохранить своихъ учениковъ, когда я вернусь домой.
— Какъ, тетя? Ты способна лишить его средствъ къ жизни, потому что случайно питаешь къ нему антипатію?
— Мн до его средствъ къ жизни дла нтъ. Я считаю неприличнымъ, чтобы онъ показывался въ Виндзор посл того, какъ былъ разсчитанъ моимъ братомъ. Достаточно другихъ мстъ, куда онъ можетъ отправиться. Въ этомъ я непоколебима, и если ты захочешь сдлать по-своему, ты меня очень обидишь.
— Я тоже непоколебима. Непріятности, которыя ты хочешь доставить Джэку въ Виндзор, лягутъ на меня, тетя.
— Я не говорила, что буду доставлять непріятности..
— Ты сказала, что хочешь удалить его изъ Виндзора. А такъ какъ онъ живетъ уроками, то, лишивъ его ихъ, ты сдлаешь ему самую большую непріятность.
— Ну, а помочь ему я ужъ никакъ не могу. Это твоя вина.
— Если я помогла ему найти учениковъ и если теперь прошу не вмшиваться въ его дла, какъ же это можетъ быть моей виною?!
— Ага! я такъ и думала, что тутъ не безъ тебя. Теперь я должна сказать теб, Мэри, что стыдно такъ открыто бгать за мужчиной…
— Тетя!
— Да! ты бгаешь за этимъ господиномъ. Я удивляюсь, какъ у тебя, двушки образованной и со вкусомъ, такъ мало чувства собственнаго достоинства, что теб могъ вскружить голову человкъ, лишенный всякаго лоска, всякаго обаянія, даже не джентльмэнъ. И это въ то время, какъ ты помолвлена съ Адріаномъ, который во всхъ отношеніяхъ его полная противоположность. Вдь подумай, Мэри, учитель! вдь это неприлично! Будь это кто-нибудь другой… Дурного бы ничего еще въ этомъ не было… но — охъ!— Мэри, стыдись! стыдись!
— Тетя Джэнъ!
— Тише, Бога ради! онъ идетъ.
— Кто?— крикнула Мэри, быстро повернувшись.
Но то былъ лишь Адріанъ съ своими принадлежностями для рисованія.
— Здравствуйте!— сказалъ онъ съ выраженіемъ любезной и спокойной радости.— Сегодня самое подходящее освщеніе для нашей скалы.
— Мы какъ разъ говорили о томъ, что вы сегодня долго не приходите, — сказала слащавымъ голосомъ мистрисъ Битти.
Онъ покачалъ головой и удивленно взглянулъ на неподвижно стоящую Мэри. Выраженіе ея лица смущало его.
— Знаешь, Адріанъ, о чемъ мы дйствительно говорили, когда ты насъ прервалъ?
— Мэри!— воскликнула вн себя мистрисъ Битти.
— Тетя Джэнъ какъ разъ говорила мн, — продолжала Мэри, не обращая на нее ни малйшаго вниманія, — что я бгаю за мистеромъ Джэкомъ и веду себя неприлично. Замчалъ ли ты, Адріанъ, когда-нибудь, чтобы мое поведеніе было неприличнымъ?
Гербертъ молча взглянулъ сначала на Мэри, потомъ на тетю Джэнъ. Мистрисъ Битти была вн себя и готова расплакаться.
— Не слушайте ее, — сказала она, стараясь быть спокойной.— Она неблагодарная двчонка!
— Я точно передала ваши же слова, — заявила спокойно Мэри.— И, конечно, за нихъ я отнюдь не благодарна. Пойдёмъ, Адріанъ. Не будемъ терять времени, если желаешь еще до ленча окончить эскизъ.
— Мы не можемъ же оставить мистрисъ Битти въ такомъ состояніи….
— Пожалуйста не безпокойтесь обо мн. Мн стыдно, мистеръ Гербертъ, что я допустила себя до этого. Вы тутъ не при чемъ, и я не хочу васъ задерживать.
Адріанъ колебался, однако взялъ свой ящичекъ, складной стулъ, и вмст съ Мэри, даже не взглянувшей на тетку, они покинули садъ.
Они долго шли молча.
— Надюсь, — сказалъ черезъ нкоторое время Адріанъ,— мистрисъ Битти не разсердила тебя?
— А если и разсердила, то полагаю, что, серьезно подумавъ, она не сдлаетъ этого въ другой разъ. Я считаю, что лучшій способъ дйствовать на несдержанныхъ людей, это повторять вслухъ ихъ же необдуманныя рчи. Но на этотъ разъ я дйствительно сильно разсердилась.
— Кто же опять завелъ рчь о мистеръ Джэк? Я думалъ, мы навсегда избавились отъ него.
— Я слышала, что въ Лондон ему очень плохо живется, и просила полковника Битти дать ему мсто полкового капельмейстера вмсто Джона-Себастіана Клифтона, который всегда напивался и теперь узжаетъ въ Америку. Тогда въ это вмшалась тетя Джэнъ и объяснила мое участіе такими побужденіями… которыя она одна лишь можетъ выдумать.
— Какъ же ты въ Лондон услыхала о Джэк?
— Черезъ Магду Брэльсфордъ. Она беретъ у него уроки. А что? Ужъ не ревнуешь ли ты?
— Если ты серьезно спрашиваешь, то на весь день испортишь мн работу… или, лучше сказать, на весь день испортишь мою радость, такъ какъ моя работа стала теперь для меня источникомъ радости.
— Нтъ!.. понятно, я говорю не серьезно. Прости меня пожалуйста.,
— Но хочешь ли, Мэри, заключить со мной новый договоръ?
— Въ чемъ дло?
— Никогда не напоминать мн объ этомъ гадкомъ музыкант. Я замтилъ, что достаточно одного его имени, чтобы всюду появился раздоръ.
— Это врно,— засмялась Мэри.— Я изъ-за него немного повздорила съ Магдой… значительно съ тетей Джэнъ… Чуть-чуть не съ тобой.., а также и съ Чарли.
— Мы его отнын предадимъ забвенію. Я клянусь больше никогда не произносить его имени… никогда, разв въ случа крайней необходимости, чего, вроятно, никогда не будетъ. Не дашь ли и ты эту клятву?
— Клянусь,— сказала Мэри, поднимая кверху руку,— Іо giuro, какъ говорятъ въ операхъ, никогда не произносить его имени, если въ этомъ не встртится надобности для его поступленія на мсто капельмейстера.
— Что же касается этого, то я боюсь, что ты погубила его акціи у командирши — тети Джэнъ.
— Пожалуй, — отвтила Мэри посл минутнаго раздумья.— Объ этомъ я не подумала. Разсердившись, я поддалась своему чувству обиды. Все же я надялась ее убдить помочь мн въ этомъ.
Гербертъ улыбнулся.
— Надъ этимъ нечего смяться, Адріанъ, если хорошо подумать. До сихъ поръ я думала, что въ сторон отъ обыкновеннаго міра я создала себ свой собственный міръ, подняла свою жизнь ступенью выше, чмъ вс окружающіе меня люди. Теперь я понемногу начинаю убждаться, что я длаю то же, что и другіе. Я полагаю, что люди судятъ обо мн по моимъ поступкамъ, но не по моей внутренней жизни, и глядятъ на меня тми же глазами, какими я гляжу на нихъ. Можетъ быть, у нихъ есть внутренняя жизнь. Если это такъ, то различіе между нами только въ томъ,.что я пріучила свои глаза яснй, чмъ они, схватывать изъ общаго вида то, что легче схватывать для картины. Они, быть можетъ, такъ же какъ и я, радуются видомъ, хорошо не понимая почему.
— А знаешь, отчего это происходить?
— Кажется, нтъ. Думаю, что я могу отыскать т отдльныя части вида, которыя мн нравятся, а они этого не могутъ. Но это не различіе моральнаго свойства. Искусство не можетъ поднять насъ выше существующаго міра.
— Не можетъ, Мэри, если мы люди міра сего.
— Что же мы можемъ тутъ сдлать? Я родилась въ свт, всю жизнь свою провела въ немъ и я никогда не видала ни существа, ни предмета, которые бы не принадлежали ему. Какъ же могу я быть иной, какъ не мірской?
— Что же, Мэри, и солнце, свтящее надъ нами, принадлежитъ міру. А звзды, а дивныя мечты, которыя оставили намъ посл себя поэты… чудные образы, которые раскрыли передъ нами художники… мысли, которыми мы порой съ тобой обмниваемся, въ т минуты, когда насъ не заслоняетъ что-нибудь, отъ чего слабетъ твоя вра, что же, — все это присуще міру сему?
— Я думаю, что все это присуще во всякомъ случа не исключительно намъ двумъ. Если, бы это было такъ, то насъ считали бы сумасшедшими за то, что мы все это такъ чувствуемъ и понимаемъ. Знаешь, Адріанъ, многіе люди, которыхъ мы считаемъ чуждыми духовному міру, оказываются въ своемъ род очень романтично настроенными. Тетя Джэнъ рыдаіетъ надъ романами, надъ которыми я смюсь. Твоя мать.читаетъ много сочиненій по исторіи и очень любить картины. Я припоминаю, что она когда-то отличію дла.
— Да, она неравнодушна къ картинамъ, когда он не очень хороши.
— Она точно то же говорить о теб. И положительно, когда она, глядя на меня умными глазами, спрашиваетъ, когда я, наконецъ, перестану забавляться тмъ, что она называется трансцендентнымъ талисманомъ, я слышу или по крайней мр воображаю себ, что слышу въ своей душ отголосокъ ея мысли. Я нашла счастье въ своихъ занятіяхъ живописью я не думаю, чтобы когда-нибудь нашла для себя боле тихое и удовлетворенное существованіе, чмъ то, къ которому меня привело искусство. И, несмотря на это, я не могу избавиться отъ сознанія, что отъ этой жизни я начинаю понемногу отходить. По всей вроятности, я съ годами становлюсь боле поверхностной.
— Ты такъ думаешь только въ настоящую минуту. Если ты бросишь искусство, жизнь насильно снова погонитъ тебя къ нему. Міръ не указываетъ нашимъ стремленіямъ цли, которой стоило бы достигнуть, и не сулитъ намъ награды, которую бы стоило заслужить. Ложный успхъ, достигнутый рядомъ страданій и булавочныхъ уколовъ, жалкія неудачи, одинокая, животная любовь къ жизни — вотъ все, что онъ можетъ дать. Я ставлю выше всего искусство, которое, кром уваженія къ самому себ, даетъ, еще шестое чувство для пониманія красоты и, быть можетъ, еще безсмертную славу, какъ награду за серьезную работу, которой я преданъ всей душой.
— Да, Адріанъ, это раньше удовлетворяло и меня, теперь же, когда я въ настоящемъ настроеніи, это положительно меня не удовлетворяетъ. На моемъ горизонт смутно выплываютъ другіе міры. Можетъ быть, искусство женщины отдалено отъ ея жизни, для мужчины же оно равносильно всей его жизни, точно такъ же, какъ говорятъ обратное о любви, хотя это и не вполн врно.
— Во всякомъ случа любовь расчетовъ не знаетъ, — возразилъ Адріанъ, видимо недовольный.
— Конечно, нтъ, — смясь замтила Мэри.— Вотъ наше мсто.
— Да, — отвтилъ Адріанъ, открывая ящикъ.— Надо теб прогнать овладвшее тобою уныніе. Втеръ повернулъ къ юго-западу. Что за чудесный день!
— Нсколько удушливый, по-моему. Я бы теперь хотла рзкаго вечерняго втра съ моря, когда оно покрывается короткими свинцовыми волнами…когда яхты торопятся къ берегу. Спасибо!.. я предпочитаю стулъ безъ спинки… остальное я все сама сдлаю. Адріанъ, ты считаешь меня капризной?
— Хорошъ вопросъ! Почему ты спрашиваешь?
— Это къ длу не относится. Отвть на вопросъ!
— Я нахожу, что ты всегда удивительнымъ образомъ умешь владть собой.
— Ты говоришь о тхъ случаяхъ, когда я, разсержусь?
— Да.
— Не будемъ говорить о моемъ умніи владть собой. Не находишь ли ты, что я часто сержусь, слишкомъ часто, даже если и не даю полной роли своему сердцу?
— Не слишкомъ часто… о нтъ, положительно нтъ!
— Нтъ,.часто?
— Да нтъ же, Боже мой! То-есть ты не часто сердишься въ полномъ смысл этого слова. Я считаю, что ты въ состояніи легко обидться и немедленно отразить обиду. Но теперь намъ слдуетъ оставить всякій самоанализъ. Если мы хотимъ до ленча кончить наши эскизы, то надо приняться за работу. Итакъ, прекратимъ всякій разговоръ до четверти второго.
— Согласна!— заявила Мэри, садясь на складной стулъ.
Они въ продолженіе двухъ часовъ рисовали молча. Иногда ихъ работу прерывали прохожіе, которые къ неудовольствію Герберта и до нкоторой степени къ радости Мэри останавливались и разглядывали ихъ рисунки. Тмъ временемъ становилось все жарче и жарче, птицы и наскомыя пли и трещали непрестанно.
— Кончила!— воскликнула Мэри, кладя на землю свою палитру.— Ни малйшаго сходства съ природою! Я положила чуть-чуть берлинской лазури въ край неба, и вышло ужасно.
— Я сейчасъ посмотрю, — замтилъ Гербертъ, не поднимая глазъ съ своего полотна.— Мн надо по крайней мр еще день, чтобы окончить мой эскизъ.
— Ты слишкомъ добросовстенъ, Адріанъ. Я уврена, въ твои эскизы вложено слишкомъ много труда.
— Я видлъ массу картинъ черезчуръ мало обработанныхъ, но ни одной не видалъ, гд было бы слишкомъ много труда) Но теперь пора и мн прервать работу. Надо итги домой..
— Да,— замтила Мэри, собирая свои принадлежности.— Ну, Пусть, пусть, какъ говоритъ Фаульконбриджъ. Впрочемъ, Фаульконбриджъ насъ принялъ бы за сумасшедшихъ. Несмотря на это — я люблю его.
— Это жаль. Большинство женщинъ питаютъ особое пристрастье къ нахальнымъ болванамъ. Дай поглядть на твой эскизъ!
— Это, какъ видишь, не произведеніе мастера.
— Нтъ. Ты слишкомъ нетерплива, Мэри, и пишешь принужденно и тяжело. Взгляни передъ собой, въ воздух, во всемъ ландшафт нтъ ни одного рзкаго контура.
— Я не виновата. Я насколько могу стараюсь смягчить, но тогда краски выступаютъ еще боле рзко. Моя живопись — одинъ вздоръ. Я брошу ее!
— Неужели мн говорить комплименты, чтобы поддержать тебя? Сегодня у тебя особенно мало увренности. Домъ и картофельное поле ты написала лучше моего.
— Очень возможно. Мой штрихъ какъ разъ самый подходящій для картофельнаго поля. Я думаю, мн слдовало бы это сдлать своей спеціальностью, и такъ какъ мн не удаются ни голубое небо, ни покрытая волнами поверхность моря, ни золотистыя нивы, то и предайся изображенію картофельныхъ полей въ пасмурный день.
Гербертъ, наклонившійся въ эту минуту къ своему ящику, взглянулъ на нее, но ничего не отвтилъ.
— Мэри, — спросилъ Гербертъ посл того, какъ они нкоторое время шли молча, — не чувствуешь ли ты, что въ теб произошла, къ кая-то перемна?.. Хочу сказать о.перемн внутренней.
— Нтъ. Какая перемна?
Она шла возл него быстрыми шагами и глядя передъ собой. Но тутъ она убавила шагъ и смущенно опустила глаза.
— Я замчаю нкоторое измненіе въ уравновшенной серьезности, которая была до сихъ поръ твоей характерной особенностью. Ты стала относиться нсколько необдуманно, чуть ли не легкомысленно къ такимъ вещамъ, къ которымъ прежде чувствовала симпатію и уваженіе. Это безпокоитъ меня. Время нашего жениховства, вроятно, будетъ продолжительнымъ, и малйшее измненіе въ теб меня пугаетъ. Мэри, оттого ли это происходитъ, что искусство надоло теб, или только я?
— Ахъ! да вдь это глупо! Это совсмъ глупо, Адріанъ!
— И въ этомъ твоемъ отвт, Мэри, не слышится твоей прежней серьезности.
— Это не вопросъ, а скоре упрекъ. Ты долженъ боле врить въ себя и не опасаться надость мн. Искусство же, оно не то, чтобы надоло мн, но я начинаю сознавалъ, что не могу жить однимъ искусствомъ. И во мн пробуждается сомнніе, не должна ли я посвятить свое время чему-нибудь лучшему, а не живописи, въ которой я, по глубокому убжденію, ничего хорошаго сдлать не могу. Будь искусство своего рода спортъ, въ которомъ все зависло бы отъ ловкости, я упорно продолжала бы имъ заниматься. Но искусство похоже на игру въ вистъ — требуется счастье и случай. Быть можетъ, Провидніе одарило тебя козырнымъ тузомъ — талантомъ. Мн же оно не дало никакихъ козырей.
— Если бы мы вс пасовали только потому, что у насъ нтъ на рукахъ козырныхъ тузовъ, то боюсь, что на свт вообще перестали бы играть въ вистъ.. Но оставимъ твою метафору, которая, между прочимъ, мн очень не нравится, и могу тебя уврить, что Провидніе съ тобой поступило гораздо боле мягко, чмъ со мной. Мн пришлось гораздо больше и упорнй работать, чмъ теб, пока я сталъ рисовать какъ ты.
— Эти одобренія, Адріанъ, долго поддерживали мое рвеніе. Но теперь истощилась сила ихъ воздйствія. Въ будущемъ я буду рисовать для своего развлеченія и чтобы имть виды тхъ мстъ, съ которыми связаны пріятныя воспоминанія, но не для своего развитія и совершенствованія. Можетъ быть, эта перемна въ моихъ взглядахъ и сдлала меня нсколько легкомысленной, какъ ты находишь.
— А съ какихъ поръ, смю спросить, явилась эта ршительная перемна?— спросилъ Гербертъ.
— Она неожиданно произошла ко мн. Я даже хорошо не сознавала., что произошло со мной, когда твой вопросъ заставилъ меня разобраться въ моихъ чувствахъ. Я лишена силы вры. Скажи только, Адріанъ, если бы ты вдругъ убдился, что въ.теб одномъ соединились и Тернеръ, и Тиціанъ, и Микель Анжело и Гольбейнъ, почувствовалъ ли бы ты себя отъ этого хоть на атомъ счастливе?
— Я не понимаю, какъ можешь ты въ этомъ сомнваться?
— Я знаю, что тогда ты писалъ бы лучше (Герберта передернуло), но не вижу, чтобы отъ этого ты сталъ счастливе. Но, какъ ни какъ, я сегодня въ нелпомъ настроеніи! И ни на что не могу смотрть благоразумно. Поговоримъ лучше о другомъ!
— Это настроеніе уже нсколько дней держится въ теб, дорогая Мэри. И мы должны объ этомъ переговорить самымъ серьезнымъ образомъ, если ты, какъ и моя мать, пришла къ заключенію, что я трачу свою жизнь въ погон за призракомъ. Говорила она съ тобой обо. мн?
— Адріанъ, ты клевещешь на меня! Если я потеряла вру въ мое личное художественное призваніе, ты не долженъ думать, что я перестала врить въ твое признаніе.
— Я думаю, что если ты перестала чтить искусство, то потеряла и уваженіе ко мн. Если это такъ, то ты должна считать себя свободной. Ты не должна быть связанной съ мечтателемъ, какъ называютъ меня люди.
— Я не хорошо понимаю тебя. Предлагаешь ли ты мн свободу или требуешь ее для себя?
— Я предлагаю ее теб. Ты это должна понять.
— Не особенно пріятно, когда вамъ предлагаютъ быть свободной. Но если ты этого желаешь, я согласна.
— Вопросъ въ томъ, желаешь ли этого ты?
— Прошу покорно, Адріанъ, вопросъ въ томъ, желаешь ли этого ты? Мои чувства къ теб не измнились.
— И мои тоже..
Нкоторое время они шли молча.
— Помнишь, Адріанъ, — снова начала Мэри,— какъ годъ тому назадъ мы не допускали мысли о ссор, которыя часто бываютъ между женихами? Мн кажется, сегодня, вслдствіе моего внезапнаго отступничества отъ священнаго почитанія искусства, между нами произошла первая такая ссора.
— Ха-ха-ха! конечно! но, Мэри, вдь намъ не удалось поссориться, не правда ли?
— Конечно, нтъ… благодаря нашей малоопытности. Но мы мало и оскорбляли другъ друга, въ слдующій разъ это намъ, вроятно, лучше удастся.
— Въ такомъ случа надюсь, что слдующаго раза не будетъ.
— На это надюсь и я.
Они дошли до садовой калитки.
— Войди и позавтракай у насъ, чтобы я сразу посл утренней сцены не осталась съ глазу на глазъ съ тетей Джэнъ.
Они вошли въ домъ. Тутъ была и зашедшая въ гости мистрисъ Гербертъ, она сидла за столомъ съ полковникомъ и его супругой.
— Что, мы опоздали?— спросила Мэри.
Мистрисъ Битти прикусила губы и ничего не отвтила. Полковникъ поспшилъ сообщить, что они только что сли за столъ. Мистрисъ Гербертъ сейчасъ же приняла участіе въ разговор. Завтракъ близился къ концу, и ршеніе мистрисъ Битти не говорить съ племянницей не особенно рзко замчалось. Вдругъ Мэри надла пенснэ и взглянула на тетку.
— Тетя Джэнъ, — сказала она, — не проводишь ли ты меня къ позду, приходящему въ два часа сорокъ, чтобы встртить папу?
Мистрисъ Битти продолжала молчать, затмъ побагровла и отвтила недовольнымъ тономъ:
— Нтъ, Мэри, я этого не желаю! Ты отлично можешь обойтись безъ меня.
— Адріанъ, ты пойдешь со мной?
— Къ сожалнію, сегодня Адріанъ занятъ со мной, — вмшалась мистрисъ Гербертъ.— Мы должны сдлать визитъ въ Портсмутъ. Намъ даже надо хать сейчасъ, — добавила она, взглянувъ на часы и вставая съ мста.
Пока происходило прощанье, полковникъ Битти отыскалъ свою шляпу, такъ какъ онъ находилъ боле пріятнымъ итти провожать Гербертовъ, чмъ оставаться между женой и Мэри, въ виду настроенія, въ которомъ он находились. Но и мистрисъ Битти не улыбалось оставаться съ глазу на глазъ съ племянницей. Только что вышли гости, какъ она тоже направилась къ двери.
— Не уходи, тетя, — попросила ее Мэрц.— Мн надо съ тобой поговорить.
Мистрисъ Битти къ ней не повернулась.
— Ну, хорошо! воля твоя!— замтила Мэри.— Имй только въ виду, тетя, что если произойдетъ ссора, я не виновата.
Мистрисъ Битти поколебалась.
— Если, — сказала она, — ты выразишь сожалніе по поводу твоего поведенія сегодня утромъ, я буду, съ тобой говорить..
— Я очень сожалю о случившемся.
Говоря это, Мэри поглядла на тетку съ не особенно сокрушеннымъ видомъ. Мистрисъ Битти, видимо, была неудовлетворена и еще одно мгновеніе держала въ рук дверную ручку. Но затмъ она вернулась, въ комнату и сла..
— Я полагаю, что ты должна сожалть, — сказала она!.
— Я полагаю, что и ты должна сожалть, — повторила Мэри.
— Какъ?— вскрикнула мистрисъ Битти, готовая снова вскочить съ мста.
— Ты должна принять мои слова за извиненіе), — продолжала Мэри.— Мн очень жаль, что сегодня утромъ твое обвиненіе настолько сильно подйствовало на меня, что чуть не произошелъ раздоръ между мной и Адріаномъ. Ты не имла права говорить того, что сказала. Я была въ полномъ прав разсердиться на тебя.
— Ты въ прав разсердиться на меня? Знаешь ли ты, миссъ, съ кмъ говоришь:?
— Тетя, если ты желаешь называетъ меня миссъ, то намъ лучше вовсе не разговаривалъ.
Мистрисъ Битти замтила въ племянниц большое возбужденіе, она даже замтила ца глазахъ слезы и ршила упрочить свой авторитетъ.
— Мэри, — сказала она, — ты хочешь заставить меня прогнать тебя изъ комнаты?
Мэри встала..
— Тетя Джэнъ, — если ты не можешь обращаться со мной съ тмъ уваженіемъ, какъ должна бы обращаться и со всми, то лучше намъ жить врозь. Если ты не хочешь считаться съ моими чувствами, то, по крайней мр, ты должна помнить мои годы и мое положеніе. Сегодня ты меня уже во второй разъ оскорбляешь.
Она направилась къ двери и, проходя мимо тетки, вызывающе взглянула на нее. Какъ бы въ отвтъ на этотъ взглядъ, она увидла поднятые къ ней полные страха глаза тетки, казалось, мистрисъ Битти снова готова расплакаться. Мэри, замтивъ это, заглушила въ себ чувство раздраженія. Въ дверяхъ она остановилась и затмъ снова вернулась къ столу.
— Мн непріятно, тетя, что я ссорюсь съ тобой, — оказала она съ выраженіемъ дланной веселости, садясь на качалку.— Но положительно ты можешь вывести изъ себя. Избавь меня, пожалуйста, отъ пышныхъ нравоученій: я въ такихъ случаяхъ всегда кажусь себ кухонной двчонкой, а ты, вроятно, тогда чувствуешь себя кухаркой.
Мистрисъ Битти опять перемнилась въ лиц.
— Посл всякой ссоры я всегда чувствую себя смшной и испытываю нчто въ род раскаянія, — замтила Мэри, — будь я виновата или нтъ, если, впрочемъ, вообще существуетъ правда въ любой ссор.
— Ты очень смшная двушка, — заявила мистрисъ Битти жалобнымъ голосомъ.— Я въ твоемъ возраст не ршилась бы говорить со старшими тономъ, которымъ ты говоришь.
— Когда ты была молода, — возразила Мэри, — весь свтъ былъ въ варварскомъ состояніи. И молодые люди прыгали въ то время вокругъ старыхъ и изводили ихъ, какъ, на мой взглядъ, теперь старые изводятъ молодыхъ. Кром того, ты уже не настолько старше меня. Я отлично помню твою свадьбу.
— Это возможно, — отвтила Мистрисъ Битти.— Тутъ дло не столько въ моемъ возраст, но ты всегда должна помнить, что я близкій человкъ твоему отцу.
— И я ему близка!
— Не будь смшна, дитя Мое! Ахъ, Мэри, большое для тебя несчастье, что у тебя нтъ матери. Ты отъ этого много теряешь, больше, чмъ думаешь.
— Теперь мн пора итти встрчать папу, — сказала Мэри, вставая.— Я надюсь, что дядя Ричардъ на вокзал.
— Какъ? На что теб твой дядюшка Ричардъ?
— Только, чтобы объявить, что мы оцять примирились и что онъ можетъ считать мистера Джэка своимъ будущимъ капельмейстеромъ.
Сказавъ послднія слова, она поспшила выйти. Протестъ мистрисъ Битти нашелъ слушателя лишь въ образ праотцовскаго буфета.

VII.

Миссъ Кернсъ, о которой говорила Мэри Сутерландъ тетк, была двица тридцати четырехъ лтъ. Она очень много прочла на своемъ вку, такъ что обо всемъ могла говорить, имла аттестатъ объ окончаніи университета и въ радикальномъ журнал напечатала дв статьи о прав голоса для женщинъ и одну о высшемъ образованіи женщинъ. Она была ревностной поборницей женскаго равноправія во всхъ спорныхъ вопросахъ, касающихся допущенія ихъ къ общественнымъ должностямъ. Во время своего студенчества она ршила не вступать въ бракъ, осталась врна своему ршенію и старалась уговаривать и другихъ двушекъ слдовать ея примру, что нкоторыя, хотя и очень немногія, и исполнили. Когда же она стала приближаться къ сорокалтнему возрасту, ей стали надодать книжки, лекціи, женскіе университетскіе экзамены, всякія идеи, она перестала отговаривать пріятельницъ отъ вступленія въ бракъ и даже усердно помогала имъ совтами въ различныхъ любовныхъ длахъ,
Съ Мэри Сутерландъ, ея бывшей ученицей, оставшейся ея врнымъ другомъ, она часто переписывалась объ искусств. Къ искусству она относилась съ большимъ уваженіемъ. Съ Адріаномъ она была знакома и вполн завоевала признательность Мэри, считая его великимъ художникомъ, хотя ни разу не видала ни одной его картины. По вншности она была худая, очень некрасивая двушка, съ мелкими чертами лица. Сидячій образъ жизни въ связи съ усиленнымъ умственнымъ трудомъ, ослабили ея здоровье, но не омрачили ея обычно радостнаго настроенія духа.
Въ начал сентября юна написала Мэри Сутерландъ такое письмо:

‘Виндзоръ. Вилла Ньютонъ. 4 сентября.

‘Дорогая моя Мэри!

‘Большое спасибо за ваше дружеское письмо, наполнившее меня тоской по морю. Я съ огорченіемъ узнала, что вы теряете интересъ къ живописи. Скажите отъ меня мистеру Герберту, что я очень удивляюсь, какъ онъ не сумлъ привязать васъ къ вашей работ. Когда вы вернетесь сюда, то выслушаете отъ меня обширную проповдь на тему: ‘вялая работоспособность и всеобщая лность’. Но если вы дйствительно вмсто этого хотите заняться музыкой, то тогда я извиняю васъ.
‘Вы, вроятно, будете недовольны, узнавъ, что классы пнія разстроились. Мистеръ Джэкъ воспламеняемъ какъ динамитъ, вчера произошелъ взрывъ, и нашъ бдный маленькій хоръ въ ужас и страх разсялся въ разныя стороны. Вотъ какъ это произошло:
‘У мистрисъ Гриффитъ состоялось собраніе, на которое были приглашены вс наши двицы. Оттуда он въ веселомъ настроеніи явились на урокъ и были весьма болтливы и невнимательны. Мистеръ Джэкъ явился на урокъ аккуратно, онъ казался мрачнымъ какъ грозное небо. Онъ даже мало обратилъ вниманія на мои поклоны. Какъ разъ въ ту минуту, когда онъ входилъ, Луиза Витте наигрывала новую кадриль, къ несчастью, она оставила ноты на роял. Мистеръ Джэкъ, не говоря ни слова, слъ на вертящуюся скамейку и, конечно, замтилъ кадриль нашей злосчастной Луизы. Онъ схватилъ ее, разорвалъ пополамъ и бросилъ на полъ. Въ комнат воцарилось молчаніе, Луиза взглянула на меня, какъ бы надясь на моё вмшательство. Я же, должна признаться, испугалась. Даже вы при всемъ вашемъ спокойствіи и храбрости, вы бы нё ршились еще больше его раздражать. Итакъ, мы остались сидть, погруженныя въ уныніе, и глядть на него, пока онъ не взялъ нсколько аккордовъ. Онъ сдлалъ это какъ бы обуреваемый неудержимой ненавистью къ роялю. Затмъ онъ сказалъ утомленнымъ недовольнымъ голосомъ:
— ‘Итакъ… дальше! дальше!’
‘Я спросила его, что именно намъ ‘дальше’ длать. Онъ дикими глазами взглянулъ на меня и крикнулъ: ‘Все равно! Что угодно! Только бы вы’… Остальное онъ пробормоталъ про себя. Я думаю, онъ хотлъ сказать: ‘Только бы вы не сидли и не глядли на меня какъ полоумныя’. Я быстро раздала по рукамъ ноты и положила одинъ листъ передъ нимъ. Онъ былъ настолько любезенъ, что его не разорвалъ, но онъ приподнялъ всю подставку для нотъ и отставилъ ее. Мы начали пть, а онъ аккомпанировалъ безъ нотъ. Нкоторыя изъ двушекъ были испуганы, другія возмущины и раздражены, третьи шептались и хихикали. При всемъ этомъ мы не особенно хорошо исполняли нашу задачу. Онъ до конца прослушалъ наше пніе, а затмъ заставилъ началъ сначала. Мы снова начали, а затмъ еще и еще. Онъ слушалъ съ какимъ-то отчаяніемъ, какъ человкъ, страдающій невралгіей. Меня всего больше приводило въ ужасъ его молчаніе. Обыкновенно онъ кричитъ на насъ, а когда, бывало, мы возьмемъ фальшивую ноту, онъ страшно сильнымъ голосомъ беретъ врную. Такъ шло дло минута двадцать пять, я должна признаться, мы пли все хуже и хуже. Наконецъ мистеръ Джэкъ всталъ, онъ окинулъ насъ гнвнымъ взоромъ, затмъ застегнулъ вс пуговицы своего сюртука. Взоры всхъ были обращены на меня, какъ будто я могла что-нибудь сдлать. ‘Вы уже уходите, мистеръ Джэкъ?’ Отвта не было. ‘Итакъ, до будущей пятницы, не правда ли, мистеръ Джэкъ, какъ всегда?’ ‘Никогда, никогда! какъ Богъ святъ!’ Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты. Поднялась цлая буря упрековъ и нареканій противъ мистера Джэка, вперемежку съ горячей защитой его. Луиза Витте, поднявъ съ полу свою разорванную кадриль, объявила, что его поведеніе самое постыдное. ‘Не удивительно,— кричала Джэнъ Лауредсъ,— когда Китти Грэмъ сидла напротивъ него на оттоманк и смялась ему прямо въ лицо’. ‘Я смялась надъ пніемъ, — возразила Китти. ‘Всякій смялся бы надъ такимъ пніемъ’. Затмъ вс начали говорить сразу, а подъ конецъ каждая объявила, что остальныя вели себя очень плохо и что съ мистеромъ Джэкомъ поступили отвратительно. Я же полагала и думаю это и теперь, что во всемъ виновато неумніе мистера Джэка сдерживаться, и я приму мры къ тому, чтобы въ другой разъ онъ не былъ со мною грубъ. Я по опыту знаю, какъ не слдуетъ допускать учителей своевольничать надъ беззащитными женщинами. Двицамъ я этого, конечно, не сказала, потому что не хочу вредить его внезапно появившейся среди нихъ популярности. Онъ типъ мужчины-тирана, и ихъ, какъ всхъ ничмъ не занятыхъ женщинъ, влечетъ къ тирану.
‘Надо думать, онъ не смилостивится надъ кающимися ученицами, не явится къ намъ въ будущую пятницу и не дастъ даже возможности великодушно простить его дурное поведеніе. Не можете ли вы уладить это дло? Вы его знаете лучше, чмъ кто-либо изъ насъ, и мы смотримъ на васъ какъ на покровительницу нашего маленькаго хора. Ваше предположеніе, что мистеръ Джэкъ противъ вашихъ посщеній нашихъ классовъ пнія,— плодъ вашей мнительности. Я спрашивала его, разсчитываетъ ли онъ на ваше уча,стіе въ пніи, и онъ высказалъ надежду. Это, впрочемъ, было не вчера, а на предыдущемъ урок, когда онъ былъ въ отличномъ настроеніи. Такъ не желаете ли вы попытаться повліять на его королевское величіе, чтобы онъ опять милостиво постилъ насъ? Въ случа, если вы этого не сдлаете, то придется мн писать, и тогда, понятно, всё погибло, потому что я ни единаго мужчину на земномъ шар не поддержку въ его попираніи ногами моего пола, даже и случа, если онъ этого и заслуживаетъ. Такъ что если ужъ я напишу, то высокопочтенный господинъ получитъ нкоторый щелчокъ.
‘Пожалуйста сообщите мн по возможности скорй, что вы можете для насъ сдлать. Двицы ожидаютъ исхода всей этой исторіи съ нетерпніемъ, он безпрестанно заходятъ ко мн и надодаютъ своими разспросами.
‘Въ слдующемъ письм я подлюсь съ вами всми мстными новостями, это же письмо я должна сейчасъ же сдать на почту и ничего прибавить не могу.

Остаюсь, дорогая Мэри,
ваша искренно преданная
Летиція Кернсъ.’

Въ порыв гнва Мэри написала и отправила слдующее письмо на Церковную улицу въ Кенсингтонъ:

‘Бончерчъ 5-го сентября.

‘Многоуважаемый мистеръ Джэкъ!

‘Къ великому моему удивленію и огорченію, я узнала отъ своей пріятельницы, миссъ Кернсъ, что вы внезапно прервали классъ пнія, любезно составленный ею для васъ въ Виндзор, Я, конечно, не имю ни малйшаго права высказывать свое мнніе по поводу вашего ршенія прекратить занятія съ молодыми двицами. Но такъ какъ я васъ рекомендовала миссъ Кернсъ, то не могу избавиться отъ сознанія отвтственности за причиненное ей оскорбленіе, очень ее огорчившее. Несмотря на это, миссъ Кернсъ васъ нисколько не обвиняетъ. Она желаетъ только, чтобы вы продолжали занятія, такъ какъ это общее желаніе всего класса.

Преданная вамъ
Мэри Сутерландъ’.

На слдующій день миссъ Кернсъ сидла одна въ своей гостиной и готовилась къ лекціи въ обществ нравственнаго усовершенствованія, которое она основала въ Виндзор. Вдругъ вошла служанка.
— Извините, миссъ Тиза, примете ли вы мистера Джэка?
Миссъ Кернсъ положила ручку на столъ и удивленно взглянула на горничную.
— Мистера Джэка? Да разв сегодня его день?
— Нтъ, миссъ, но все же мистеръ Джэкъ тутъ. Я оказала, что вы заняты. Онъ же спросилъ меня, вы ли поручили сказать ему, что заняты. Онъ, кажется, еще боле не въ дух, чмъ въ тотъ разъ.
— Проводите его ко мн, — сказала Миссъ Кернсъ, закрывая исписанную бумагу и проводя рукой до гладко зачесаннымъ волосамъ.
— Миссъ Кернсъ,— воскликнулъ возбужденнымъ голосомъ быстро вошедшій въ комнату Джэкъ, — я получилъ письмо, удивительное письмо. Мн пишутъ, будто вы обвиняете меня въ томъ, что я васъ оскорбилъ. Я будто прекратилъ классъ пнія! Я пришелъ къ вамъ спросить, писали ли вы дйствительно что-нибудь подобное? Если вы это сдлали, то скажите пожалуйста, кто сообщилъ вамъ такую обо мн клевету?
— Я никому не говорила, что вы оскорбили меня, — возразила миссъ Кернсъ, внезапно блдня.— Я говорила, что вы неожиданно прекратили нашъ классъ пнія…
— Кто же сказалъ вамъ, что я прекратилъ классъ пнія? Почему вы этому поврили, не давъ мн возможности это опровергнуть? Вы еще меня не знаете, миссъ Кернсъ! Я часто влачу жалкое существованіе, такъ какъ я по взглядамъ свта несчастнйшій человкъ, хотя, видитъ Богъ, въ собственномъ своемъ сознаніи я считаю себя самымъ довольнымъ и самымъ счастливымъ человкомъ. Но я скорй готовъ отдать руку на отсченіе, чмъ оскорбить васъ. Я не способенъ на неблагодарность. Я питаю къ вамъ искреннее уваженіе и почтеніе не только потому, что вы были добры ко мн, но и потому, что умю цнить выдающіяся качества, которыя ставятъ васъ выше большинства лицъ вашего пола. Далекій отъ мысли бросить урокъ съ вашими пріятельницами, я всегда прилагалъ вс свои старанія, несмотря на ихъ легкомысленное отношеніе, и думалъ такъ поступать впредь. Вы сами свидтельница, какъ я старался выучить ихъ сносно пть. Обвиненіе же въ грубости къ вамъ я ршительно отвергаю. Кто виновникъ этого обвиненія?
— Увряю васъ, — отвтила теперь вся красная миссъ Кернсъ, — вы меня не обидли. Кто это утверждалъ, тотъ меня несомннно не понялъ. А относительно того, что вы хотли прекратить уроки…
— Да! да! кто вамъ это сказалъ?
— Вы же сами мн объявили, мистеръ Джэкъ.
Онъ удивленно взглянулъ на нее. Затмъ, сдвинувъ брови, онъ началъ ходить по комнат.
— Это просто смшно! Я не говорилъ объ этомъ ни слова. Вы, вроятно, ошибаетесь.
— Но…
— Какъ могъ я это сказать, когда у меня такой мысли никогда и не было?
— Насколько я помню,— отвтила твердо миссъ Кернсъ,— на мой вопросъ, вернетесь ли вы, вы очень ясно отвтили мн: ‘никогда’.
Джэкъ остановился и задумался.
— Нтъ! нтъ!— сказалъ онъ, начиная снова ходить по комнат.— Я не говорилъ ничего подобнаго.
Она удержалась отъ возраженія и, барабаня пальцемъ по столу, испуганно взглянула на него.
— То-есть возможно, — продолжалъ онъ, — что я сказалъ это не подумавъ, просто какъ мимолетное замчаніе, между прочимъ. Но серьезно я объ этомъ не думалъ. Я былъ нсколько возмущенъ поведеніемъ класса въ этотъ день. Вроятно, вы не замтили моего раздраженія и приняли серьезно мои слова.
— Да, вроятно такъ оно и было, — замтила миссъ Кернсъ.— И такъ какъ все, очевидно, основано на недоразумніи, то вы, надюсь, продолжите занятія, какъ будто ничего и не было.
— Само собой разумется… конечно… да вдь и не было ничего.
— Мн очень жалко, что вы безпокоились и пріхали для этого изъ Лондона. Право, это очень жаль.
— О!.. пожалуйста… вдь вы, миссъ Кернсъ, въ этомъ не виноваты. Да ужъ теперь дло сдлано.
— А смю спросите, отъ кого вы услышали о моемъ… недоразумніи?
— Отъ кого? Отъ миссъ Сутерландъ… отъ кого же еще? Нтъ на свт другого человка, который бы могъ преподнести такой ядъ.
— Миссъ Сутерландъ мой врный, дорогой другъ.
— Но не мой другъ. Я жилъ въ ея дом нсколько мсяцевъ и никогда не давалъ ей повода къ враждебному отношенію. Однако она не упускала случая показать свою антипатію.
— Вы ошибаетесь, мистеръ Джэкъ, но не желаете ли приссть? Извините, что я раньше объ этомъ не подумала… миссъ Сутерландъ относится къ вамъ отнюдь не враждебно.
— Прочтите это, — воскликнулъ мистеръ Джэкъ, вынимая письмо.
Миссъ Кернсъ прочла, и ей было непріятно.
— Не могу представить, какъ могла Мэри написать такое письмо, — сказала она.— Я знаю наврное, что въ моемъ письм не было ничего, что могло бы дать мысль, будто я оскорблена.
— Прирожденная злоба… недостатокъ участія къ другимъ… стремленіе сдлать ближнему зло… склонность къ надменному властолюбію. Нтъ ничего отвратительне склонности къ властолюбію.
— Вы ее не такъ понимаете, мистеръ Джэкъ. Она только тороплива и необдуманна. Поврьте, она писала подъ впечатлніемъ минуты, считая меня разсерженной и обиженной. Прошу васъ не думать больше объ этомъ.
— Это все равно, миссъ Кернсъ. Я и безъ того никогда больше съ ней не встрчусь я прошу въ будущемъ не упоминать мн о ней.
— Но вдь она хочетъ по возвращеніи изъ Бончерча посщать нашъ классъ… по крайней мр, я надюсь.
— Въ тотъ день, когда она явится, я уйду! Серьезно! Вы скоре перевернете и небо и землю, чмъ заставите меня измнить моему ршенію… въ этомъ отношеніи, по крайней мр.
— Я должна сказать, мистеръ Джэкъ, вы слишкомъ строги. Вы пожалуйста не обижайтесь на меня, но при вашемъ собственномъ нетерпливомъ характер вы должны бы ее извинить.
— Мой нетерпливый характеръ?— возразилъ онъ.— Я нетерпливъ? Я довелъ себя до состоянія каменной статуи. Я, артистъ по призванію, гнію тутъ и вроятно и впредь буду влачить свое существованіе среди толпы пошлыхъ и пустыхъ компиляторовъ и сводниковъ, которые составляютъ смсь изъ всего того, что имъ удастся похитить у лучшихъ людей, а затмъ длятъ украденное съ жалкими и безчестными исполнителями, а т за свой счетъ знакомятъ съ этимъ публику. Или учительствовать, перемалывая, какъ на мельниц, одно и то же, или бить по органу для какихъ-нибудь ревущихъ мерзавцевъ, или голодная смерть — вотъ какова у насъ судьба музыканта. Несмотря на все, я не сочинилъ ни единой страницы, которая была бы напечатана и исполнена. Я возился съ учениками, когда могъ ихъ добыть, и голодалъ гд-нибудь на чердак, когда ихъ не имлъ… я переносилъ, чтобы мн нераспечатанными отсылали мои произведенія назадъ или чтобы издатели и заплсневвшіе капельмейстеры объявляли, что они невыполнимы… а я писалъ и писалъ, не надясь услышать изъ моихъ произведеній ни единаго звука… Такимъ чрезмрнымъ трудомъ я спасъ себя отъ отчаянія, свойственнаго моей природ… и при всемъ этомъ я никогда не жаловался и не унизилъ себя до того, чтобы сочинять мерзость. Часто я выслушивалъ благожелательныя увренія, что издателямъ и устроителямъ концертовъ особенно пріятно получить оригинальную композицію, что въ ихъ интерес такую раздобыть. Какъ-будто эти собаки знаютъ, что такое оригинальная композиція, когда она попадается имъ въ руки… или, врнй сказать, какъ-будто бы они не поворачиваютъ спины ко всему хорошему, истинному и правдивому! Я все это вынесъ безъ озлобленія, безъ унизительнаго сознанія, что все это когда-нибудь доведетъ меня до отчаянія! А вы говорите, что я не имю терпнія, потому.что я не хочу поддаться капризамъ, нкоторыхъ праздныхъ молодыхъ дамъ! Я слышалъ это отъ сумасбродныхъ, необдуманныхъ людей и привыкъ къ этому, въ т времена, когда еще у меня были друзья. Но отъ насъ я ждалъ боле разума.
Миссъ Кернсъ напрасно искала смысла всей этой рчи. Все, исключая голой передачи фактовъ, казалось ей смутнымъ и непослдовательнымъ.
— Я не знала, — промолвила она, смущенно глядя, на него, — я никогда не думала… я, по крайней мр, считаю…
Она остановилась, не будучи въ состояніи привести въ порядокъ свои мысли.
— И вы дйствительно серьезно любите музыку, мастеръ Джэкъ?— спросила она черезъ нкоторое время.
— Что вы говорите?— воскликнулъ онъ мрачно.
— Я думаю, вы вообще неспособны къ увлеченію. Я всегда была убждена, что вы понимаете ваше дло, по крайней мр мн такъ казалось, но мн никогда не приходила въ голову мысль, что вы можете чувствовать что-то въ род вдохновенія. Не обижайтесь, что я вамъ это говорю откровенно… я, право, очень рада, что ошибалась.
Лицо Джэка просвтлло. Онъ всталъ и улыбаясь зашагала. по комнат.
— Преподаваніе не доставляетъ мн удовольствія. Но вдь долженъ же я жить. Вы, значитъ, вс были того мннія, что некрасивый человкъ не можетъ быть композиторомъ. Или это произошло оттого, что я неспособенъ восхищаться тмъ ревомъ, который вы обозначаете ласкательнымъ именемъ: ‘пніе’. Я, миссъ Кернсъ, не имю ни малйшаго сходства съ портретомъ Моцарта.
— Этого мы никогда не думали… это я знаю наврное. Но мы вс ршили… не знаю почему, что вы послдній въ мір человкъ, который…
— Ха-ха-ха! Вдь это врно! Я не похожъ на пвца серенадъ. Но относительно вдохновенія — вы правы. Я не энтузіастъ: — это я предоставляю дамамъ. Слышали ли вы когда-нибудь объ энтузіаст честномъ человк, или вдохновленномъ сапожник? Никогда. Итакъ, вы, вроятно, никогда не услышите о вдохновленномъ композитор… или по крайней мр не раньше его смерти. Нтъ!..
Онъ опять усмхнулся про себя, затмъ какъ-будто опомнился.
— Я прошу извинить меня, — добавилъ онъ.— Я задерживаю васъ..
— Нисколько, — возразила миссъ Кернсъ и настолько отъ души, что вся покраснла.— Если вы свободны, я хотла бы, чтобы вы побыли еще нсколько минуть. Вы можете мн сдлать большое одолженіе.
— Охотно… съ удовольствіемъ, — отвтилъ онъ.— Въ чемъ дло?
— Сыграйте что-нибудь раньше чмъ уйти… если это вамъ не непріятно.
Въ ея словахъ чувствовалось то живое любопытство къ музыкальному произведенію, которое часто встрчается къ немузыкально настроенныхъ людяхъ, пробудившихъ въ себ интересъ къ искусству только благодаря чтенію. Джэкъ сразу понялъ это. Однако онъ выразилъ готовность исполнить ея желаніе.
— Вы желаете видть, какъ функціонируетъ аппаратъ?— спросилъ онъ добродушно.— Охотно. Что же вамъ сыграть?
Миссъ Кернсъ, не имвшая понятія о музык, но не привыкшая сознаваться въ своемъ незнаніи, смутилась.
— Что-нибудь классическое, — сказала она наугадъ.
— Знаете ли вы ‘Моисей въ Египт’ Тальберга?
— Мн кажется, это чудесная вещь… но очень трудная, не правда ли?
Онъ взглянулъ на нее съ такой странной усмшкой, что она невольно усомнилась.
— Будь справедливъ, Джэкъ, будь справедливъ, — сказалъ онъ только для самого себя.— Несомннно раньше и теб оно такъ представлялось.— Онъ расправилъ свои пальцы, такъ что они хрустнули въ суставахъ, повелъ плечами и подошелъ къ роялю. Тутъ онъ началъ импровизировать цлый рядъ варіацій на тему молитвы изъ ‘Моисея’, и это точно такъ же удовлетворило интересъ миссъ Кернсъ, какъ если бы онъ сыгралъ ноту за нотой все произведеніе Талборга. Она, видимо взволнованная, глядла передъ собой и очень опечалилась, когда онъ вдругъ прекратилъ игру, всталъ и сказалъ:— Такъ-то, такъ, миссъ Кернсъ, довольно фиглярничать.
— Нисколько, — возразила она. Это мн удивительно понравилось. Спасибо.
— Вотъ еще, что я хотлъ ватъ сказать,— вдругъ заявилъ онъ.— Я не хотлъ бы, чтобы ваши знакомые заставили меня играть. Вы пожалуйста обо мн не разсказывайте… механическая игрушка играетъ не для всхъ.
— Разв это не досадно, когда вы могли бы доставить вашимъ близкимъ столько удовольствія?
— Когда я въ настроеніи, я играю даже безъ просьбы. Но я не всегда бываю въ настроеніи, тогда какъ люди всегда готовы уврять, что они рады меня слушать, въ особенности т, которые къ музык такъ же глухи, какъ и ко всему хорошему. Еще вотъ что, миссъ Кернсъ. Если ваши пріятельницы считаютъ меня простымъ учителемъ, то пусть он остаются при этомъ мнніи. Я живу въ полномъ одиночеств и поэтому иногда говорю о себ больше, чмъ хотлъ бы. Сегодня я именно такъ поступилъ. Не повторяйте пожалуйста того, что я вамъ разсказалъ. Конечно не буду, если вы этого не желаете.
Джэкъ взглянулъ на свою шляпу, онъ о чемъ-то думалъ, затмъ отвсилъ поклонъ, что всегда длалъ съ какой-то торжественностью, и удалился.
Миссъ Кернсъ долго сидла въ раздумьи я забыла про свою рчь. Ею овладло сознаніе чего-то новаго и неожиданнаго, когда она стала размышлять надъ тмъ, что она бглымъ взоромъ усмотрла изъ духовной жизни Джэка.
Вскор въ комнату вошла ея мать, чтобы узнать о постител. Но миссъ Кернсъ лишь вкратц сообщила ей, кто у нея былъ, и между прочимъ добавила, что уроки пнія будутъ продолжаться попрежнему. Мистрис Кернсъ, не питавшая симпатіи къ Джэку, высказала по этому доводу неудовольствіе. Дочь же, испытывая неудержимое желаніе съ кмъ-нибудь подлиться своими мыслями, но не желая доврить ихъ матери, вспомнила, что ей надо написать Мэри. Второе ея письмо гласило слдующее:
‘Виндзоръ. Вилла Ньютонъ.

6 сентября.

‘Дорогая Мэри!

‘Я должна сдлать вамъ строгій выговоръ за ваше поведеніе въ отношеніи мистера Джэка. Онъ только что былъ у меня съ вашимъ ругательнымъ письмомъ, въ полномъ гнв и, видимо, совершенно не сознавая того, что говорилъ нсколько дней тому назадъ. Относительно класса пнія все снова налажено. Онъ положительно отрицаетъ, что думалъ о прекращеніи занятій. Но на васъ онъ очень разсерженъ и, какъ мн кажется, не безъ основаній. Почему вы всегда такъ склонны ссориться? Я сдлала все возможное, чтобы возстановить миръ между вами обоими. Но въ настоящее время онъ непримиримъ. Странный человкъ! Мн кажется, онъ уменъ. Однако я его не понимаю, хотя провела всю жизнь среди профессоровъ и всякихъ умныхъ людей. Вся моя логика и математика ни къ чему, когда дло касается мистера Джэка. Мн кажется, будто онъ живетъ въ той области искусства, въ которую вы такъ часто настойчиво совтовали мн погрузиться, но, о которой я, увы, знаю такъ мало. Посл всякихъ непріятныхъ разговоровъ я опять привела его въ хорошее настроеніе и искренно просила мн что-нибудь сыграть. И онъ исполнилъ это… прямо поразительно хорошо!
‘Пусть онъ никогда не узнаетъ, что я вамъ это сообщила. Я общала ему никому объ этомъ не говорить. Я убждена, что онъ можетъ быть страшенъ, если его обманутъ. Насколько я могу судить, его характеръ совсмъ не такой, какъ мы вс думали.
‘Я должна прервать письмо и итги обдать. Ни минуты не сомнваюсь, что онъ со временемъ станетъ боле миролюбивымъ. Его гнвъ не будетъ длиться вчно.

Искренно вамъ преданная
Летиція Кернсъ.’

Не успла миссъ Кернсъ отправить это письмо, какъ стала сомнваться, не слдовало ли его лучше бросить въ огонь.

VIII.

Осень все боле вступала въ свои права. Вскор настали и пасмурные дни лондонской зимы. Адріанъ просиживалъ вс дни въ мастерской, писалъ картину въ pendant къ лэди Шалотъ и былъ почти безъ движенія, что вредно отзывалось и на немъ и на его работ. Невста его была въ Виндзор и обучалась греческому языку у миссъ Кернсъ и музык у Джэка. Она одержала побду надъ мистрисъ Битти въ назначеніи новаго капельмейстера. Джэку было дано знать, чтобы онъ просилъ себ это мсто. Когда же онъ узналъ, что одна изъ главныхъ его обязанностей — играть веселыя вещи во время офицерскихъ обдовъ, онъ въ нсколько несдержанномъ письм къ адъютанту отказался отъ предложенія на томъ основаніи, что, принимая это мсто, онъ опасается быть устраненнымъ отъ должности органиста и, кром, того, онъ и самъ лично отказывается быть, капельмейстеромъ профессіональныхъ убійцъ. Какъ только узнала объ этомъ миссъ Кернсъ, она горячо напустилась на него съ упрекомъ за то, что онъ ни за что ни про что сдлалъ изъ командира себ врага и еще больше обострилъ нерасположеніе къ себ мистрисъ Битти и Мэри. Тогда Джэкъ въ гнв покинулъ риллу Ньютонъ. Однако, на слдующій день миссъ Кернсъ узнала не безъ удовольствія, что онъ написалъ командиру благодарственное письмо. Въ немъ онъ писалъ, что его переписка съ адъютантомъ всецло касалась его отношенія къ музык, и просилъ по видть въ его письм выраженіе его личныхъ чувствъ, которыя онъ теперь рада, высказать. Онъ также написалъ миссъ Кернсъ нсколько строкъ о томъ, что согласенъ на поступленіе миссъ Сутерландъ въ классъ пнія и надется, что ее объ этомъ извстятъ. Миссъ Кернсъ прямо торжествовала благодаря этимъ двумъ сдланнымъ ей уступкамъ. Но Мэри была, наоборотъ, очень обижена неудавшейся попыткой оказать ему поддержку, она отказалась поступить въ классъ пнія и не соглашалась ни на какіе уговоры, пока, наконецъ, однажды Джэкъ не встртилъ ее на улиц и не заговорилъ съ ней. Онъ справился о Чарли и попросилъ ее поститъ одинъ изъ уроковъ пнія. Она обрадовалась, что нашла предлогъ къ уступк, и не только поступила въ классъ пнія, но и попросила его помочь ей въ изученіи гармоніи, которою она недавно начала заниматься самоучкой. Учебникъ, которымъ она пользовалась, въ конц концовъ не только во помогъ ей, но совершенно сбилъ ее съ толку. Хотя въ немъ и было объясненіе употребленія аккордовъ, но она не находила въ немъ достаточно полнаго ихъ наименованія и классификаціи. Упражненія, которыя она компонировала, руководствуясь учебникомъ, привели ее въ совершенное отчаяніе.
Тмъ временемъ Магдаленъ Брэльсфордъ научилась ясно и выразительно читать на англійскомъ язык. Большого удовольствія въ урокахъ она не находила, такъ какъ Джэкъ былъ чрезмрно взыскателенъ: романическій угаръ первой ея съ нимъ встрчи на станціи Давно разлетлся вслдствіе страха, который онъ ей внушалъ какъ учитель. Посл перваго урока она покинула домъ на Церковной улиц въ состояніи близкомъ къ изнеможенію. Привыкнувъ понемногу безъ особаго утомленія выносить въ продолженіе цлаго часа его критику, она все же иногда съ трудомъ сдерживала слезы, когда онъ указывалъ ей ошибки, передразнивая ее мимикой и голосомъ. Въ этомъ заключалась самая для нея непріятная, но во всякомъ случа полезная часть его системы обученія. Онъ былъ очень строгъ, даже когда находился въ наилучшемъ настроеніи, и черезъ мру горячъ, когда сердился. Но онъ былъ неутомимъ и не страшился никакого труда, чтобы отучить ее отъ дурныхъ привычекъ разговорной рчи. Чмъ боле она длала успховъ, тмъ мене она его удовлетворяла. Его слухъ былъ несравненно боле чутокъ, чмъ ея. Онъ требовалъ оттнковъ голоса, которые были ей недоступны, и тонкостей произношенія, которыхъ она не слышала. Онъ повторялъ ей различные оттнки, между которыми находилъ разницу какъ между днемъ и ночью, и приходилъ въ неистовство, когда она въ нихъ не видла различія. Онъ утверждалъ, что она произносить хриплымъ голосомъ, когда она еле слышно выговаривала слова. Иногда она съ нетерпніемъ ожидала конца урока и своего освобожденія, но онъ зачастую задерживалъ ее, пока всегда присутствующая при урокахъ мистрисъ Симпсонъ, не будучи въ состояніи сдержаться и несмотря на бурю, которую всегда вызывало ея вмшательство, не указывала на усталость ученицы. Магдаленъ давно отказалась бы отъ своего ученія, чтобы избгнуть его тяжелаго метода, если бы она не боялась вызвать въ немъ презрнія. Итакъ, она работала, не получая отъ него ни единаго слова ободренія и поощренія, и дло шло такимъ образомъ до одного прекраснаго дня, незадолго до Рождества. Она немного раньше назначеннаго времени пришла на Церковную улицу и стала разговаривать съ мистрисъ Симпсонъ, не предупреждая его о своемъ прибытіи. Когда же онъ спустился изъ своей комнаты на чердак, то, собравъ всю свою ршимость, она объявила, что приняла ангажементъ на маленькую роль въ пантомим въ театр въ Ноттингем. Вмсто того, чтобы въ бшенств напуститься на нее, онъ нкоторое время молча глядлъ на нее.,
— Н-да! н-да!— сказалъ онъ затмъ, смущенно почесывая себ голову.— Какъ-нибудь начать надо… и чмъ скорй, тмъ лучше! Нкоторое время вамъ придется удовольствоваться незначительными ролями и жить среди ничтожной среды, но вы до должны терять вру въ себя и не должны пугаться трудностей первыхъ какихъ-нибудь двухъ годовъ. Заботьтесь о томъ, чтобы не погасало пламя на алтар… и всякое мсто, куда бы вы ни поступили, покажется вамъ храмомъ. Не будьте мелочны, не прельщайтесь ни деньгами, ни пріятной обстановкой, ни вншними эффектами. Вы лучше читаете, чмъ девяносто девять изъ всхъ такихъ, какъ вы, имйте это въ виду! Если когда-нибудь вамъ придетъ мысль подражать имъ, то къ чорту пойдетъ все ваше чутье, и это будетъ признакомъ, что вся ваша способность чувствовать ушла тоже къ чорту. Хотите поврить мн?
— Конечно, — отвчала покорно Магда.
Онъ съ нкоторымъ недовріемъ взглянулъ на нее и издалъ какое-то ворчаніе.
— Если васъ когда-нибудь ошикаютъ, — добавилъ онъ, — то это будетъ вамъ на пользу. Но вы будете, вроятно, срывать аплодисменты, и это испортитъ васъ. Не забывайте, чему я васъ училъ, пользу этого вы познаете только тогда, когда начнете понимать ваше дло.
Магдаленъ горячо протестовала противъ возможности забыть его совтъ и постаралась высказать ему свою благодарность за его труды. Она просила его никому не говорить, куда она детъ, такъ какъ ей опять придется бжать изъ семьи. Онъ на это сказалъ, что его не касаются ея частныя дла и посовтовалъ, пока не поздно, поразмыслить, раньше чмъ мнять роскошную домашнюю обстановку на неврную профессію, сопряженную съ вчными странствованіями. Въ заключеніе онъ очень рекомендовалъ ей мистрисъ Симпсонъ какъ прирожденную театральную маменьку, которая будетъ ей очень полезна.
— Если вамъ понадобится моя помощь,— добавилъ онъ,— то вы обратитесь ко мн.
— Она можетъ притти и заплатитъ за ваши услуги, — заявила мистрисъ Симпсонъ, которая давно уже съ трудомъ удерживалась.
Джэкъ повернулся къ ней, онъ былъ красенъ какъ кумачъ, и глаза его готовы были выступить изъ орбитъ. Магда стала между ними. Тогда онъ быстро вышелъ изъ комнаты. Об женщины, дрожа всмъ тломъ, молча глядли другъ на Друга и слышали, какъ онъ быстро поднялся по лстниц въ свою комнату.
— Ахъ, Полли! какъ могли вы это сказать?— сказала Магда чуть не шопотомъ.
— Я хотла бы знать, зачмъ онъ побжалъ, — заявила мистрисъ Симпсонъ.— Наверху ничего пта такого, чмъ онъ могъ бы нанести увчье. Я сказала это, не думая, что на него это такъ подйствуетъ,
Вскор снова появился Джэкъ, держа въ рукахъ замшевый кошелекъ.
— Вотъ!…— обратился онъ къ Магд,
Безъ особыхъ объясненій она отлично поняла, что то были деньги, которыя она давала ему за уроки.
— Мистеръ Джэкъ,— прошептала она…— я никакъ не могу…— Возьмите и будьте спокойны, — началъ онъ — Она вполн права. Въ Виндзор я достаточно зарабатываю на вс мои потребности. А мн не нужно вдвое больше необходимаго. Взяла она съ васъ сколько-нибудь за пользованіе комнатой?
— Нтъ, — возразила Магда.
— Тмъ боле стыдно съ моей стороны брать съ васъ за уроки,— возразилъ Джэкъ.— Въ другой разъ я буду лучше, знать, что мн длать. Ну, возьмите деньги и не будемте больше объ этомъ думалъ. Прощайте! Я думаю, что если примусь сейчасъ за дло, то сумю еще немного поработать.
Онъ вручилъ ей кошелекъ, который она не смла не принять, крпко пожалъ ея руку своими обими и быстро, видимо взволнованный, вышелъ изъ комнаты.
Три дня спустя Адріанъ Гербертъ, работая у своего мольберта, былъ прерванъ мистеромъ Брэльсфордомъ, появившимся въ его мастерской съ признаками сильнйшаго волненія.
— Мистеръ Брэльсфордъ!.. какъ я радъ!.. Но что же случилось?
— Знаете ли вы, что-нибудь о Магдален? Она опять сбжала.
На лиц Герберта выразилось заботливое участіе.
— Гербертъ… я умоляю васъ… если она сообщила вамъ свои планы, не губите ее, ради Бога, скрывая ея глупую тайну.
— Я увряю, что я такъ же удивленъ, какъ вы сами. Почему вы думаете, что я въ это посвященъ?
— Когда вы послдніе раза бывали у насъ, то вы проводили много времени съ ней, и вы именно такого рода человкъ, которому молодая женщина охотно довритъ свои экзальтированные планы. Вы много бесдовали вдвоемъ.
— Дйствительно, въ теченіе послднихъ шести недль мы два раза довольно продолжительно бесдовали… и это произошло совершенно случайно. Мы разговаривали только о моихъ длахъ. Вы вдь знаете… миссъ Сутерландъ мн очень дорога. Она была предметомъ нашего разговора.
— Это жестоко, Гербертъ, страшно жестоко.
— Это фатально… и мн, право, очень жаль, что я ничего не знаю.
— Конечно, конечно… я сразу подумалъ, что вы, вроятно, ничего не знаете… но я цплялся на послднюю соломинку. Ужъ и врно говорю вамъ, Гербертъ, если я поймаю двчонку, то запру ее и не выпущу изъ комнаты, пока она не выйдетъ замужъ.
— Когда же именно она убжала?
— Вчера вечеромъ. Мы ее спохватились только сегодня утромъ. Она вторично убжала въ какой-нибудь проклятый провинціальный театръ. А надо сказать, что дома она всегда была окружена вниманіемъ. Она не похожа на остальныхъ двушекъ, которыя не знаютъ, какъ цнить домашній комфортъ. Въ т времена, когда я занимался писательствомъ, она достаточно могла бы научиться цнить деньги.
Говоря это, Брэльсфордъ неустанно двигался. Онъ то теребилъ свой воротникъ, то трепалъ перчатки.
— Я въ этомъ дл совершенно безсиленъ, — добавилъ онъ.— Я не знаю за что ухватиться. Мн ничего не остается, какъ сидть спокойно на мст, предоставивъ дочь своей судьб.
— Знаете ли вы, — спросилъ Гербертъ посл нкотораго раздумья,— что она послдніе мсяцы брала уроки декламаціи у учителя музыки?
— Нтъ, я понятія объ этомъ не имлъ,— возразилъ съ сердцемъ Брэльсфордъ.— Не осуждайте меня, мой дорогой Гербертъ, но я скажу, что она неблагодарная двчонка, и ея исчезновеніе очень меня огорчаетъ. Я понятія обо всемъ этомъ не имлъ, но она не могла бы исполнить свой планъ, если бы мать ея за ней смотрла.
— Какъ бы то ни было, это такъ. Я самъ былъ крайне удивленъ, когда миссъ Сутерландъ мн объ этомъ разсказала, тмъ боле, что я нсколько освдомленъ о томъ лиц, котораго ваша дочь выбрала себ въ учителя.
— Быть можетъ, онъ что-нибудь знаетъ? Какъ его имя и гд можно его найти?
— Имя его странное: — Джэкъ.
— Джэкъ? Я это имя уже гд-то слыхалъ. Джокъ? Моя старая память никуда не годится. Но мы теряемъ время. Вы, надюсь, знаете его адресъ?
— Кажется, онъ у меня здсь, среди старыхъ писемъ. Извините меня пожалуйста на мгновеніе, я поищу его.
Гербертъ вышелъ въ другую комнату. Мистеръ Брэльсфордъ продолжалъ свои нервныя движенія, онъ кусалъ себ погти, задлъ перчаткой по картин и слегка размазалъ краску. Сознаніе, что онъ невольно причинилъ Герберту непріятность, (нсколько отрезвило его. Вскор затмъ вернулся Гербертъ съ письмомъ Джэка въ рук.
— Церковная улица, Кенсингтонъ, — объявилъ онъ.— Вы подете туда?
— Немедленно, Гербертъ, немедленно! Подете ли вы со мной?
— Если вы этого желаете, — отвтилъ Адріанъ.
— Конечно, позжайте со мной! Это просто подлецъ, который выманивалъ у двочки деньги и уврилъ ее, что она вторая Сарра Сиддонсъ. Я самъ въ отдаленныя времена бралъ уроки у великаго Юнга, и онъ многое мн предсказывалъ. Я, можетъ быть, отвлекаю васъ отъ работы, дорогой другъ?
— Сегодня такъ темно, что нельзя было бы много работать. Да во всякомъ случа дло слишкомъ серьезное, чтобы я не могъ ради него отложить мою ежедневную работу.
Четверть часа спустя служанка мистрисъ Симпсонъ стучала въ дверь комнаты Джэка и сообщила ему, что внизу въ гостиной ожидаютъ его два господина.
— Каковы они изъ себя?— спросилъ Джэкъ., — И уврены ли вы, что спрашиваютъ именно меня?
— Уврена, — возразила двушка.— Одинъ изъ нихъ красивый молодой человкъ съ свтло-блокурой бородкой, другой, какъ я думаю, его отецъ. Прегаденькій старикъ, скажу я вамъ.
— Дайте мн сапоги и скажите имъ что я сейчасъ приду.:
Двушка объявила мистеру Брэльсфорду и Адріану, что мистеръ Джэкъ сейчасъ выйдетъ, и ушла изъ комнаты. Вскор затмъ вошелъ Джэкъ. Въ то же мгновеніе глаза Брэльсфорда прояснились, и ему какъ будто стала ясна вся путаница заговора, онъ привсталъ съ торжественнымъ величіемъ. Джэкъ отвсилъ церемонный поклонъ Герберту, который съ безпокойствомъ слдилъ за движеніями своего спутника.
— Я полагаю, вы знаете меня, Милостивый государь,— началъ грозно Брельсфордъ.
— Я васъ отлично помню, — возразилъ Джэкъ съ раздраженіемъ.— Не желаете ли ссть?
Гербертъ придвинулъ Брельсфорду стулъ. Вс трое сли.
— Мы отыскали васъ, мистрисъ Джэкъ, — началъ Адріанъ,— въ надежд, что вы, быть можетъ, прольете свтъ на одно дло, которое является для мистера Брельсфорда источникомъ большого безпокойства. Миссъ Брэльсфордъ скрылась…
— Что?— воскликнулъ Джэкъ.— Опять убжала? Ха-ха-ха! я такъ и думалъ!
— Прошу васъ быть нсколько сдержанне, — поторопился замтилъ Гербертъ, такъ какъ мистеръ Брэльсфордъ началъ проявлять признаки нетерпнія.— Позвольте мн говорить сначала. Мистеръ Джэкъ, мн кажется, что послднее время вы часто встрчались съ этой барышней…..
— Я давалъ ей уроки въ продолженіе послднихъ четырехъ мсяцевъ.
— Прошу васъ обратить вниманіе на то, что мы во всей этой исторіи не длаемъ вамъ ни малйшаго упрека. Намъ только хотлось узнать, гд находится миссъ Брэльсфордъ, и мы думаемъ, что вы можете намъ въ этомъ помочь. Если это возможно, то вы, конечно, не откажетесь сообщить этому господину вс извстныя вамъ свднія.
— Въ такомъ случа успокойтесь, — отвтилъ Джэкъ.— Она получила ангажементъ въ театръ и ухала. Это она сообщила мн нсколько дней тому назадъ, когда приходила ко мн, чтобы прекратить уроки.
— Но намъ особенно интересно знать, куда именно она ухала,— замтилъ спокойно Гербертъ.
— Въ такомъ случа добивайтесь этого какъ можете,— заявилъ Джэкъ вызывающимъ тономъ.— Она назвала мн мсто, куда похала, но просила никому не говорить. Да это и не мое дло.
— Гербертъ, — воскликнулъ мистеръ Брэльсфордъ, — Гербертъ…
— Одно мгновеніе, — прервалъ его Адріанъ, — позвольте мн оказать еще слово…
— Гербертъ, — продолжалъ старикъ, — это тотъ негодяй, о которомъ я говорилъ вамъ, когда мы хали на извозчик. Онъ ея сообщникъ. Вы отлично знаете, что это такъ,—.добавилъ онъ, возвысивъ голосъ и обращаясь къ Джэку.— Не намрены ли вы отрицалъ, что состоите театральнымъ агентомъ?
Джэкъ глядлъ на него съ невозмутимымъ спокойствіемъ.
— Это сдлка… заговоръ!— кричалъ мистеръ Брэльсфордъ.— Съ перваго дня все было условлено. И вы главный виновникъ во вееій этой исторіи. Вы меня, милостивый государь, не напугаете. Я васъ заставлю говорить.
— Вотъ опять началось!— замтилъ Джэкъ.— Уведите пожалуйста этого человка, мистеръ Гербертъ.
Адріанъ быстро сталъ между ними, боясь, что спутникъ его дойдетъ до насилія. Въ эту минуту дверь изъ комнаты мистрисъ Симпсонъ съ силой растворилась, и она появилась на порог, съ удивленіемъ глядя на постителей.— Извините пожалуйста… ахъ! да вдь это мистеръ Брэльсфордъ.
Она покраснла.
— Я надюсь, все у васъ обстоитъ благополучно,— продолжала она съ любезнымъ видомъ, приближаясь къ нему,— Для меня большая честь видть васъ у себя въ дом.
— Быть не можетъ,— возразилъ старикъ тономъ, заставившимъ ее испугаться.— Такъ это вы свели миссъ Магдаленъ съ этимъ человкомъ? Гербертъ, милый другъ мой, все ясно какъ Божій день. Ея сестра сопутствовала Магд при первомъ ея побг. Вдь я же говорилъ, что все это заговоръ.
— Боже мой!— воскликнула мистрисъ Сцми.сонъ, — Не случилось ли чего съ миссъ Магдаленъ?
— Если съ ней что-нибудь случилось, то за это будете отвчать вы. Куда она ухала?
— Ахъ! неужели милая, дорогая миссъ Магдаленъ опять убжала?
— Видите ли, Гербертъ, какъ они опровергаютъ, другъ друга.
Мистрисъ Симпсонъ взглянула на Джэка съ недовольствомъ. Онъ же насмшливо улыбался.
— Я не знаю, что могъ мистеръ Джэкъ вамъ обо мн сказать,— начала она осторожно, — но увряю васъ, что я ничего не знаю о планахъ и поступкахъ миссъ Магдаленъ. Я весь прошлый мсяцъ не видала ее.
— Вы, конечно, поймете, что это неправда, — замтилъ Джэкъ.— Мистрисъ Симпсонъ всегда присутствовала при урокахъ вашей дочери. Она знаетъ отлично, что миссъ Брэльсфордъ поступила въ театръ. Она сама слышала это, когда…
— Сдлайте одолженіе, мистеръ Джэкъ, занимайтесь лишь вашими собственными длами.
— Когда ложь станетъ необходима для пользы миссъ Брэльсфордъ, тогда говорите, я согласенъ,— возразилъ Джэкъ.— Но пока что держите пожалуйста языкъ за зубами. Мн все ясно, мистеръ Гербертъ, вы желаете знать адресъ этой несчастной двушки, чтобы попытаться насильно вернуть ее отъ достойнаго дла въ ея глупую, безполезную и ненавистную ей жизнь. На этомъ основаніи я не окажу вамъ ни малйшаго содйствія. Если она не найдетъ счастьи и успха въ новой карьер, она сама вернется домой.
— Я боюсь, что мы, оставаясь здсь, ничего не добьемся, — замтилъ Гербертъ, на котораго непріятно дйствовало присутствіе мистрисъ Симпсонъ.
— Вы правы,— подтвердилъ мистеръ Брэльсфордъ.— Я отказываюсь имть впредь дло съ этими двумя. Мы предпримемъ другіе шаги. Вы, мистрисъ Симпсонъ, еще пожалете о вашей роли во всемъ этомъ. Что же касается васъ, милостивый государь,, то и твердо надюсь, что это наша послдняя встрча.
— Мн не о чемъ сожалть!— воскликнула мистрисъ Симпсонъ.— Почему мн, ей не помочь, этой хорошенькой…
— Баста!— прервалъ ее Джэкъ, — мы говорили достаточно. Прощайте, мистеръ Гербертъ.
Адріанъ покраснлъ и повернулся къ двери.
— Когда пожелаете меня видть — я всегда радъ васъ принять, — добавилъ Джэкъ.— Но въ настоящую минуту вы лучше уведите этого господина.
Гербертъ слегка поклонился и вышелъ. Брэльсфордъ важно шелъ за нимъ, окидывая грозными взглядами мистрисъ Симпсонъ и ея квартиранта. Комизмъ этого демонстративнаго выхода подйствовалъ на Джэка, до сихъ поръ выказывавшаго небывалое достоинство, онъ ладонью руки зачесалъ себ носъ и усмхнулся.
— Я уже разъ сказалъ вамъ, — обратился къ нему съ порога мистеръ Брэльсфордъ,— вы просто душегубецъ. Я надюсь, что сумю опозорить вашу дятельность и что этому будетъ положенъ конецъ.
— Я уже разъ сказалъ вамъ, — возразилъ Джэкъ, — вы старый шутъ, и за симъ имю честь съ вами раскланяться.
— Ш-ш…— зашикала мистрисъ Симпсонъ, въ то время какъ мистеръ Брэльсфордъ съ угрозой помахалъ по воздуху своей перчаткой и затмъ исчезъ.— Вы права не имете такъ разговаривать со старикомъ.
— Его лта не даютъ ему права быть грубымъ и оскорблять меня.
— Гм…— возразила содержательница пансіона, — ваши рчи и вашъ нравъ также не изъ сладкихъ. Будь я на вашемъ мст, я бы не возмутилась тмъ, что другіе длаютъ то же, что и я.
— Что вы говорите? А какъ вы думаете, что я чувствовалъ бы, если бы вы были въ моей шкур, госпожа лгунья?
— Я бы, по крайней мр, мистеръ Джэкъ, не уличала бы другихъ во лжи въ ихъ же глазахъ.
— Вы, вроятно, предпочитаете, чтобы говорили о васъ правду за вашей спиной?— Я часто спрашивалъ себя, въ какой части моей музыки чувствуется вліяніе на меня вашего общества. Быть можетъ, на моей Джульетт Ричіэрди?
— Я прошу прекратить дальнйшія колкости, — коротко объявила мистрисъ Симпсонъ.— Мн это не по вкусу.
Джэкъ тихо вышелъ изъ комнаты. Тмъ временемъ Брэльсфордъ горячо жаловался на него Герберту.
— Съ первой минуты, какъ я увидлъ этого человка, я не могъ преодолть инстинктивнаго отвращенія къ нему. Боле злого лица я еще никогда и не видывалъ. А также и не слышалъ о боле злыхъ поступкахъ.
— Я ничего не могу сказать въ его защиту, — отвтилъ Гербертъ.— Онъ изъ искусства сдлалъ себ ремесло, и ему незнакомы т испытанія, которыя стоятъ на пути истиннаго артиста. Полная увренность въ себ… ни малйшаго сомннія въ своихъ силахъ… ничего, кром упрямой, ограниченной самоувренности. Мн можно бы позавидовать ему.
— Такой молодой болванъ! такой молокососъ и сметъ меня оскорблять!— горячился мистеръ Брэльсфордъ, не слушая Адріана.— Онъ еще увидитъ. Я уже не разъ пулей пробивалъ шкуру нкоторыхъ господъ… одного даже господина съ положеніемъ… и по мене серьезному поводу. А Магдаленъ… моя дочь… находилась въ интимныхъ, дружескихъ сношеніяхъ съ нимъ!.. она посщала его! Скоро, Гербертъ, пойдутъ вс двушки къ чорту! Ужъ она отъ меня больше не улизнетъ, если я поймаю ее.
Но мистеру Брэльсфорду не удалось поймать Магдаленъ. Ея красивая наружность и стихи, которые ей приходилось произносить въ пантомим, завоевали ей расположеніе публики Ноттингемскаго театра. Благодаря этому успху, ей не наскучило въ продолженіе шести недль выступать каждый вечеръ въ незначительной роли. Это же помогало ей переносить жизнь среди людей, которыхъ она поневол должна была считать ниже себя, но съ которыми ей, однако, приходилось работать, чтобы доставить удовольствіе публик. Сначала ее огорчилъ костюмъ, который ей пришлось надть, но она ршила безъ размышленія подчиниться, вопервыхъ потому, что одваться такимъ образомъ было обязанностью актрисы, а затмъ и потому, что ея отказъ обидлъ бы другихъ. Ее поддерживало нравственное убжденіе, что она ничего дурного не длаетъ, и, кром того, она никогда по придавала значенія тряпкамъ. Но все же она никакъ по могла съ такой же легкостью заставить себя сблизиться съ остальными участниками пантомимы. Миссъ Лафитъ, главная актриса, была очень любима публикой за веселость, ловкость въ танц сандалій и умніе пть. Она почувствовала симпатію къ сторонившейся сначала отъ нея Магдаленъ. Но миссъ Лафитъ (въ обыденной жизни мистрисъ Гоэнъ) такъ привыкла плыть спокойно въ своей жизненной ладь, ее обращая вниманія ни на какія препятствія, что поведеніе Магдаленъ объяснила робостью, и это было отчасти справедливо. Миссъ Лафитъ была женщина въ расцвт силъ, у нея былъ хорошій голосъ, она была полна животныхъ чувствъ и стремленій и слишкомъ любима публикой, чтобы испытывать завдсть. Магдаленъ, которую сначала очень стсняло разршеніе длить съ нею лучшую уборную, очень скоро постигла пріятныя стороны расположенія къ ней добродушной товарки. Старая, любящая выпить женщина, приставленная къ гардеробной, ничего не длала безъ грубаго окрика и энергичной ругани, на что Магдаленъ была совершенно неспособна. Миссъ же Лафитъ въ области ругани достигла прямо-таки недостижимаго. Зачастую уборную удостаивалъ своимъ посщеніемъ кто-нибудь изъ зрителей, не подозрвая даже, что Магдаленъ предпочитала быть одной, чтобы надть свои башмаки, причесать голову или наложить на лицо румяна. Миссъ Лафитъ, не имвшая никогда ничего противъ присутствія этихъ господъ, когда дло касалось ея одной, теперь просила ихъ выйти изъ комнаты. Это ихъ, конечно, очень удивляло, но, не желая быть навязчивыми, они покорно удалялись.
— Вы не безпокойтесь, мой ангелъ, — успокаивала она бывало Магдаленъ.— Я вдь знаю, кто вы — вы дама! Но они къ вамъ со временемъ привыкнуть, они безъ задней мысли.
Магдаленъ невольно думала о томъ, что сказалъ бы Джэкъ о вокализаціи миссъ Лафитъ, сама же она остерегалась всякаго рода претенціозности, боясь какъ бы не подумали, что она желаетъ казаться больше дамой, чмъ то, съ которыми она работала. Хотя миссъ Лафитъ покровительствовала новичку и ради мира и согласія ей не противорчила, но она все же длала разницу между своимъ поведеніемъ въ присутствіи Магдаленъ и той свободной готовностью любить, которую она не скрывая проявляла всегда, когда съ ней не было Магдаленъ.
Въ первый вачеръ рождественскихъ спектаклей, когда Магдаленъ отдыхала, ожидая выступленія передъ нсколько въ этотъ разъ буйной публикой, миссъ Лафитъ объявила ей вдругъ, [что она очень интересна. Она съ сердечнымъ участіемъ уговаривала ее держать голову высоко и не смущаться, она подняла насмхъ ея боязнь покрыть лицо слишкомъ густымъ слоемъ румянъ и сама обвела края вкъ такимъ значительнымъ количествомъ черной краски, что Магдаленъ вся покраснла, несмотря на покрывавшій щеки густо слой кратокъ. При первомъ звонк она пошла съ ней за кулисы, вытолкнула ее въ нужную минуту на сцену, а когда та вернулась, засыпала ее комплиментами. Магда, плохо понимавшая, что произошло, была очень благодарна за похвалы и постаралась заплатить тмъ же, когда, миссъ Лафитъ, весьма разгоряченная исполненіемъ современнаго куплета, вернулась въ уборную.
— Я къ этому привыкла, — заявила миссъ Лафитъ.— Я обязана своимъ успхомъ опыту. Вы бы не увидли меня на сцен, могу васъ уврить, не будь моего мужа, который требуетъ этого (вы поняли бы другъ друга) и высоко ставить театральное дло. Жить на проценты совсмъ не такъ пріятно, это я могу сказать, но оно, конечно, врнй и дольше выдержишь.
— Были ли вы взволнованы при первомъ вашемъ выход?— спросила Магдаленъ.
— Еще бы! и очень! Я разревлась, когда мн надо было выходить. Я не была хладнокровна и храбра, какъ вы. Но я скорй васъ освоилась. Такихъ, какъ вы, я понимаю. Вы будете возбуждены всю жизнь. Теперь мн наплевать на какую угодно публику… и это съ моего второго выхода.
— Если я и кажусь хладнокровной и храброй, — замтила удивленно Магда,— то я все же никогда въ жизни не чувствовала себя такъ удрученной, какъ когда выхожу на сцену.
— Да! это ужасно! А слышали вы маленькую Лефану, эту надутую жабу? Завтра ея пснь будетъ вычеркнута изъ программы. Она Богъ знаетъ какъ играетъ, а разсказываетъ всмъ, что не привыкла вращаться среди подобныхъ вамъ людей. Я отлично знаю, кто она. Отецъ ея аптекарь въ Байсватер. Она вообще могла бы быть разв только гувернанткой. Вы въ пятьдесятъ разъ больше стоите, чмъ она… и на сцен и всюду.
Магда ничего не отвчала. Она вспомнила, какъ думала отдалиться отъ общества миссъ Лафитъ и больше держаться миссъ Лефану, казавшейся ей очень приличной двушкой.
— Она, кажется, полиняла, какъ разъ пять выстиранное ситцевое платье, — продолжала миссъ Лафита.— А о хорошемъ чтеніи и понятія не иметъ. Вы — вы читаіете прелестно… почти такъ же, какъ я. Если бы вы только немножко боле оживлялись. У кого вы брали уроки?
Тмъ временемъ пантомима ставилась уже дв недли, и за это время въ Магд появилось полное равнодушіе къ миссъ Лефану и влеченіе къ миссъ Лафита. Когда та однажды пригласила ее къ себ на ужинъ, она не сумла отказаться отъ приглашенія, хотя думала о немъ не безъ ужаса. Вечеръ оказался бурнымъ — это была чуть ли не оргія. Нкоторыя изъ ‘дамъ’ пили очень много шампанскаго, очень громко говорили и визжали, когда смялись. Мужчины ухаживали за ними и говорили двусмысленныя шутки. Магда окружила себя боле молодыми и неизвстными актерами, обладающими нкоторыми дилетантскими способностями къ пнію и игр на сцен, но которые избрали театральную карьеру не потому, что чувствовали къ ней призваніе, а только потому, что ни на что другое они не были годны. Они говорили о различныхъ роляхъ, о закулисной жизни вдобавокъ къ обыкновеннымъ пошлымъ разговорамъ бальныхъ кавалеровъ и настойчиво оберегали Магдаленъ отъ ядовитаго дурмана, исходившаго отъ присутствующихъ мужчинъ-гостей. Иногда все же долеталъ до ея слуха необычайно пошлый разговоръ и возбуждалъ въ ней чувство брезгливости и униженія. Хотя она и ршила въ будущемъ не участвовать на такихъ ужинахъ, но все же на слдующій день она уврила свою хозяйку, что отъ открытій, сдланныхъ ею наканун вечеромъ, не выпала ни одна жемчужина изъ ея короны, и она ни на одномъ вечер въ Кенсингтон такъ не веселилась. Вслдствіе этого миссъ Лафитъ почувствовала потребность ее обнять и сообщить, что она была царицей вечера и что Лэдди (старозавтное еврейское сокращеніе Лазаря, имени ея супруга) призналъ ее настоящей лэди, и она ему удивительно понравилась. Затмъ она спросила у Магды, не находить ли она Лэдди очень красивымъ. Чтобы быть, ей пріятной, Магда отвчала, что его темные глаза и волосы произвели на нее сильное впечатлніе и что манеры его изящны.
— Одно мн еще не совсмъ ясно, — добавила она.— Я въ театр всегда зову васъ миссъ Лафитъ, но у васъ дома, я, кажется, должна бы звать васъ вашимъ настоящимъ именемъ. Я еще не вполн тверда въ вопросахъ этикета, не правда ли?
— Зовите меня Заль, — отвтила, цлуя ее, мистрисъ Гоэнъ.
Когда пантомима была, наконецъ, снята съ репертуара, вся труппа разбилась. Магда жалла лишь объ отъзд одной миссъ Лафитъ.
По совту той же миссъ Лафитъ, Магда приняла постоянный ангажаментъ въ Ноттингамскомъ театр съ гонораромъ въ два фунта еженедльно, вполн приличнымъ для начинающей. Зато ей много пришлось работать. Каждый вечеръ ей приходилось участвовать въ двухъ пьесахъ, въ фарс и въ комедіи. Она тутъ, какъ и въ пантомим, играла цлыхъ дв недли одну и ту же роль. Потомъ въ продолженіе двухъ недль ставились произведенія Шекспира и серьезныя пьесы, въ которыхъ ей, какъ и всей трупп, приходилось играть съ очень популярнымъ трагикомъ, крайне горячимъ и требовательнымъ господиномъ, который заставлялъ заучивать большія роли въ одинъ день. Когда затмъ они не удовлетворяли его, а это было постоянно, онъ держалъ ихъ на репетиціяхъ съ утра и до самаго спектакля, едва давая время пообдать. Режиссеръ, музыканты, декораторы и даже театральные рабочіе были недовольны и увряли, что ему невозможно угодить. Онъ отъ исполнителей не требовалъ пониманія ихъ ролей, въ немъ замчалась какая-то ревность къ ихъ желанію самостоятельно передавать роли, но онъ твердо настаивалъ, чтобы они точно воспроизводили движенія и позы, которыя онъ имъ указывалъ. Его недовольство выражалось насмшками и даже руганью. Хотя Магда ко многому уже привыкла, однако все же иногда, она не могла удержаться отъ слезъ, которыя у нея, какъ и у многихъ изъ ея товарокъ и товарищей, являлись слдствіемъ переутомленія и непрестанной ругани. Она прилежно изучала свои роли, къ счастью не очень большія, чтобы хотя съ этой стороны избгнуть унизительнаго замчанія. Но иногда трагикъ внушалъ ей такой страхъ и такое отвращеніе, что она готова была бросить театръ и перестать играть. Это было гораздо хуже, чмъ все то, что ей приходилось переносить у Джэка: ему она добровольно подчинялась, тогда какъ съ трагикомъ она не знала какъ быть, ей платили за то, чтобы она играла съ нимъ, и она не знала, какъ облегчить свое положеніе.
Въ конц второй недли, когда пьесы стали повторяться, ей стало легче. Въ Гамлет она играла королеву въ спектакл, въ Макбет — придворную даму и вдову короля Эдуарда IV, и тутъ впервые почувствовала уваженіе къ серьезной, молча внимательно слушающей публик, которая переполняла театръ. Это былъ смутный предвстникъ сознанія, что отношенія, въ которыя становится артистка къ публик, выше всхъ обычныхъ душевныхъ вліяній. Если бы трагика, понималъ эту связь между публикой и исполнителями, однимъ изъ которыхъ былъ и онъ, онъ могъ бы воодушевить актеровъ такъ, что они сдлали бы исполняемыя произведенія понятными публик. Но онъ былъ звздой и признавалъ только свою роль и свое вліяніе на зрителей.
Магда и ея товарищи были сведены къ нулю и весьма этимъ смущались. Сцены, въ которыхъ они играли, были перечерканы и сокращены, всадникъ, который въ роли Ричмонда и Макдуффа три раза побдилъ въ борьб ‘звзду’, былъ единственнымъ изъ актеровъ, удостоившимся вызова публики вмст съ трагикомъ посл спуска занавса. Они почувствовали непобдимое отвращеніе къ Шекспиру, и это понятно. Публика, очевидно, давала трагику предпочтеніе передъ авторомъ и потому не протестовала противъ искаженія Шекспира.
Во вторую субботу, когда Магда уже радовалась, что не боле шести дней остается выносить тиранію любимца публики, вдругъ главная исполнительница вывихнула себ ногу. Распредленіе ролей на всю будущую недлю было нарушено. Въ воскресенье въ квартиру Магды явился режиссера. и сообщилъ, что она на этой недл будетъ играть Офелію, лэди Анну и Маріонъ де-Лормъ въ ‘Ришельё’ Литтона. И добавилъ, что это особая для нея удача. Магду это привело въ отчаяніе. Она упорно доказывала, что не въ силахъ этого сдлать, и наконецъ замтила режиссеру, что она приглашена не на главныя роли. Онъ въ отвтъ на это назначилъ ей лишнихъ десять шиллинговъ въ недлю и настойчиво уврялъ, что она будетъ прелестна въ роли Офеліи, что трагикъ требуетъ, чтобы ей была предоставлена роль, потому это ему нравится ея дикція, что все его грубое обращеніе только дурная привычка, на которую не слдуетъ обращать вниманія, что онъ уже согласился замнить ‘Много шума изъ ничего’ и ‘Отелло’ — ‘Гамлетомъ’ и ‘Ришельё’, не считая возможнымъ просить ее играть Беатриче или Дездемону, и, наконецъ, что трагикъ будетъ вн себя, если она откажется.
— Вы, конечно, можете быть такъ же любезны, какъ старуха мистрисъ Вальтеръ, — добавилъ режиссеръ, — которая, не колеблясь ни минуты, взяла на себя роль лэди Макбетъ.
Магд казалось стыдно отказываться при совершенной необходимости, но такъ, какъ въ то же время она страшно боялась на репетиціяхъ трагика, то она продолжала отказываться, пока онъ не довелъ ее чуть ли не до истерики. Тогда въ порыв отчаянія она согласилась и поставила только одно условіе, чтобы ее освободили отъ участія въ фарсахъ.
Все воскресенье она изучала роль Офеліи. Ей удалось, раньше чмъ измученной страхомъ предстоящаго дня и усталой отъ утомленія лечь въ постель, выучить роль и убдиться въ томъ, что на изученіе остальныхъ двухъ ролей много времени не потребуется. ‘Гамлетъ’ ставился уже два раза, такъ., что надо было репетировать только роли Офеліи и королевы въ спектакл. Въ понедльникъ днемъ трагикъ былъ очень задумчивъ, важенъ, но угодить ему было трудно. Онъ продержалъ Магду цлый часъ на сцен съ Офеліей. Ей хотлось вообразить себ, что она дйствительно Офелія, а онъ Гамлетъ, но когда подошло время проявить эту примитивную теорію драматическаго искусства, она не могла ни въ мгновеніе забыть себя. Ей приходилось считать свои шаги и четыре раза повторить свое вступленіе раньше, чмъ удалось стать въ нужную минуту на то мсто, на которое трагикъ желалъ направить свои взгляды, произнося: ‘Тише! Прелестная Офелія!’ Долго она никакъ не могла удовлетворительнымъ образомъ передать ему связку писемъ. Наконецъ и это препятствіе было устранено, но ее охватилъ ужаса, и отчаяніе, когда въ отвтъ на слова Гамлета: ‘Я не любилъ тебя’, вмсто того, чтобы сказать: ‘Тмъ боле я была обманута’, она произнесла: ‘Да, принцъ — и вы заставили меня этому врить’. Когда это случилось, онъ вздрогнулъ, взглянулъ на нее и сквозь зубы прошепталъ проклятіе. Затмъ вдругъ вышелъ со сцены и оставилъ ее въ полномъ недоумніи. Вдругъ она поняла свою ошибку. У нея на щек сдлалось нервное подергиваніе. Но она успокоилась, когда вскор затмъ вернулся Гамлетъ и, не упоминая о допущенной ею ошибк, началъ свою роль. На этотъ разъ она дала надлежащую реплику, и репетиція была доведена до конца. Роль королевы въ спектакл причинила Магд меньше непріятностей, такъ какъ трагикъ относился къ этой роли вполн безразлично. Онъ въ сцен спектакля былъ требователенъ, пока въ ней имли значеніе стулъ и веръ Офеліи. Когда же это мсто прошло къ успокоенію послдней, онъ ушелъ изъ театра, не заботясь больше о сцен, въ которой ему больше выступать не приходилось. Во время этой части драмы Магдаленъ была предоставлена исключительно своимъ собственнымъ силамъ, скоро она почувствовала отсутствіе руководителя, даже пожалла объ его отсутствіи точно такъ же горячо, какъ было обрадовалась его уходу. Королева, какъ и вс остальныя актрисы, завидовавшія Магд за ея быстрое возвышеніе, вела себя позорно, король игралъ съ нескрываемой небрежностью, будучи не въ дух оттого, что пришлось устроить лишнюю репетицію. Вс участвующіе ясно показывали, что не придаютъ этой сцен никакого значенія, и Магда провела свою роль съ тяжелымъ сознаніемъ своей отчужденности среди товарищей.
Спектакль прошелъ недурно. Трагикъ превзошелъ самого себя. Магда не могла не восхищаться имъ, хотя ему было ужо.около пятидесяти лтъ и по отношенію къ ней онъ проявлялъ удивительное отсутствіе любезности. Проведенная ею съ трагикомъ сцена, слдующая за монологомъ Гамлета, вызвала залпъ аплодисментовъ, что было ей особенно пріятно. Сцена сумасшествія Офеліи удовлетворила публику, на которую произвели пріятное впечатлніе и ея серьезность, вызванная нервной тревогой, и ея красивая вншность.
На слдующій день у нея было достаточно времени выучить роль принцессы Анны въ драм ‘Ричардъ III’, обработанной Эйбершемъ. Репетиція этой пьесы состоялась въ среду. На этотъ разъ трагикъ былъ до такой степени высокомренъ, поправлялъ ее такъ часто и въ такой грубой форм, что, когда онъ далъ ей мечъ и веллъ ей имъ свалить его, она охотно исполнила бы это самымъ дйствительнымъ образомъ. Въ сцен, гд изображена домашняя жизнь Ричарда и въ которой онъ объявляетъ супруг о томъ, что уходить отъ нея, онъ произнесъ свои слова съ такимъ дикимъ бшенствомъ, что она невольно испугалась. Когда репетиція, длившаяся отъ одиннадцати до четырехъ часовъ, наконецъ окончилась, Магда почувствовала себя очень раздосадованной и усталой. Собираясь уходить, она прошла мимо Ричарда, любезно бесдующаго съ режиссеромъ и однимъ изъ актёровъ. Только еще наканун вечеромъ онъ грозилъ первому бросить играть, потому что тотъ хотлъ сократить на два человка королевскую свиту, а второго тогда же въ оскорбительной форм упрекалъ за то, что тотъ явился на сцену безъ шпоръ.
— Кто эта маленькая дама?— спросилъ онъ вслухъ, указывая на Магду.
Режиссеръ, казалось, удивился этому вопросу и отвтилъ что-то такое, чего Магда не разслышала, такъ какъ его голосъ былъ значительно слабе голоса трагика.— Несомннно я игралъ съ нею…. я ее узнаю. Какъ ея имя и кто она?
Режиссеръ удовлетворилъ его любопытство.
— Подойди-ка сюда, — обратился онъ къ Магд..
Она покраснла и остановилась.— Подойди!— повторилъ онъ настойчиво.
По неопытности она не сознавала своего права на боле почтительное обращеніе и тихо приблизилась къ нему.
— Кто научилъ тебя дикціи?
— Одинъ господинъ въ Лондон, — отвтила она холодно,— нкій мистеръ Джэкъ.
— Джэкъ? Джэкъ? О немъ я ничего не слыхалъ, — добавилъ онъ насмшливо.
Оба его собесдника засмялись.
— Согласна ты сдлалъ турнэ со мною, цо провинціи… каждый вечеръ играть со мной?
— Ого!— прервалъ его режиссеръ,— тутъ я долженъ вставить словечко! Я не могу ее отпустить.
— Вамъ нечего безпокоиться,— возразила Магда, — я не собираюсь нарушить свой контрактъ… въ особенности теперь, когда прошла самая непріятная его часть.
Съ этими словами она, вся вспыхнувъ, вышла изъ театра.
На слдующій день режиссеръ объявилъ, что она испортила себ карьеру, такъ рзко отклонивъ любезность, которую ей, начинающей, длалъ величайшій трагикъ современной сцены. На это она отвтила, что ничего, кром самой отчаянной грубости, она не видла отъ величайшаго трагика и очень рада, если онъ на нее разсердился. Режиссеръ въ недоумніи покачалъ головой и отошелъ, ворча себ подъ носъ, что одна лишь недля исполненія первостепенныхъ ролей вскружила ей голову.
Трагикъ, привыкшій внушать всмъ страхъ, удивился ея выходк, но скоро пересталъ о ней думать, не требовалъ новой репетиціи для Офеліи и въ исполненіи незначительной роли Маріонъ де-Лормъ сдлалъ ей только нсколько замчаній. Наконецъ онъ покинулъ Нонтингамъ, и въ этотъ день Магда впервые со дня его прізда спокойно легла спать.
Слдующая роль Магды была роль крестьянской двушки въ ирландской мелодрам. Она выглядывала очень миловидной въ ирландскомъ головномъ убор и короткой юбк, по ее очень стсняло обязательное ирландское произношеніе.
Въ этотъ періодъ ее очень раздражало постоянное присутствіе въ партер молодого человка, бросавшаго ей на сцену букеты, онъ слдовалъ за ней по пятамъ, всегда провожалъ ее до самой ея квартиры и наконецъ написалъ ей письмо, въ которомъ называлъ ее сказочной красной шапочкой, объяснилъ свое положеніе и просилъ стать его женой. Магда подумала, задумалась надъ тмъ, удобно ли ей обращать вниманіе на его письмо, но затмъ отвтила въ нсколькихъ строкахъ, благодаря за предложеніе, отклоняя его и прося прекратить бросаніе цвтовъ, чмъ онъ доставлялъ ей не удовольствіе, а, напротивъ, непріятность. Съ этого дня молодой человкъ пересталъ аплодировать и сидлъ на своемъ обычномъ мст въ партер съ мрачнымъ видомъ, скрестивъ руки. Магда тмъ временемъ понемногу привыкла къ сцен, такъ что различала отдльныя лица въ публик. Она старалась не смотрть въ его сторону. Прошла недля, и онъ прекратилъ посщать театръ, она больше его не видала.
Ирландская мелодрама перешла въ сосдній городъ, на дв недли ея мсто заняла англійская оперная труппа. Это время отдыха, въ продолженіе котораго Магда не принимала участія въ представленіяхъ, хотя по старой привычк ходила ежедневно въ театръ, казалось ей очень тяжелымъ. Она обрадовалась, когда снова могла играть въ современной пьес, въ которой выступала въ своемъ турнэ по провинціи популярная актриса. Эта артистка была очень любезна. Наконецъ Магда для своего бенефиса исполнила роль Целіи въ ‘Что вамъ будетъ угодно’ и безъ того страха передъ шекспировскими произведеніями, который внушалъ ей трагикъ. Понемногу она все боле свободно стала играть въ серьезныхъ произведеніяхъ. Сначала она неуклонно исполняла все, что предписывали сценическія правила, вкладывая въ роль мало своего. Теперь техническія подробности не безпокоили ее, она сама создавала планъ игры, который на репетиціяхъ и совершенствовала. Она пріучилась изучать роль, не только имя въ рук самый текстъ. Она старалась запечатлть роль въ памяти и понемногу вникала въ ея сущность. Въ Ноттингам, гд каждый вечеръ кром главной пьесы ставились еще одинъ или два фарса, ей не было не достатка въ практик. Черезъ четыре мсяца боле опытными, чмъ она, оказались только комикъ и комическая старуха, но она безусловно превосходила всю труппу, въ которой остальные не имли ни прирожденнаго таланта, ни призванія и работали на театральныхъ подмосткахъ только ради куска хлба и потому, что ихъ родители также играли, и они какъ бы родились въ театр.
Хотя жизнь Магды была однообразна, по театральная опытность развивалась всесторонне. Появлялись въ Ноттингам новые трагики, но ни одинъ изъ нихъ не внушалъ ей такого страха и не былъ такъ талантливъ, какъ тотъ, съ которымъ она изучала Гамлета. Нкоторые изъ нихъ отказывались отъ участія въ репетиціяхъ и присылали на нихъ своихъ замстителей, которые подражали малйшему ихъ движенію и такимъ образомъ пріучали участвующихъ къ игр самого исполнителя. Магд между прочимъ пришлось участвовать въ современной пьес, гд она имла случай показать свое знакомство съ фешенебельнымъ обществомъ и свое умніе элегантно одваться. Въ продолженіе слдующей недли ей опять пришлось принимать участіе въ сенсаціонной мелодрам, гд она, одтая въ блую кисею, билась въ рукахъ разбойника съ окровавленными руками. Однажды ей пришлось играть съ забракованной уже, но когда-то знаменитой актрисой, которая никогда не была вполн свободна отъ дйствія коньяка и поражала Магду тмъ, что на сцен выступала, держась безупречно прямо, тогда какъ за кулисами не могла пройти и двухъ шаговъ, не шатаясь. Затмъ пошли чередоваться произведенія Шекспира, сенсаціонныя драмы, ирландскія мелодрамы, оперетки или пантомимы, новыя комедіи лондонскихъ нравовъ, — все попрежному, вперемшку съ одноактными фарсами. Изученіе ролей, репетиціи, представленія наполняли ея жизнь. Ея прежній энтузіазмъ понемногу улегся, но за то она горячо мечтала усовершенствоваться въ умніи владть рчью и выражать ею вс оттнки чувствъ, какъ ее училъ Джэкъ. Въ свободные дни она у себя дома упражнялась, какъ изящне поднимать шлейфъ платья, какъ садиться, или, стоя передъ зеркаломъ, старалась изобразить на своемъ лиц различныя душевныя движенія. Эти занятія были для нея особенно утомительны. Къ своему великому удивленію она узнала отъ Джэка, что не уметъ выражать на лиц гнвъ и презрніе, хотя бы даже и испытывала эти чувства. Слдуя его метод для выраженія этихъ чувствъ, ей слдовало морщить лобъ, а это выходило некрасиво. Потребовалось не мало времени, пока она научилась вполн владть игрой лица и управлять имъ. Иногда она впадала въ преувеличеніе, и ей не удавалось скрыть дланность этихъ заученныхъ движеній.
Только посл двухъ лтъ упорнаго изученія и труда она одолла вс, эти трудности и тогда почувствовала себя наконецъ настоящей актрисой. Она осмивала тотъ взглядъ, будто чувства имютъ какое-нибудь отношеніе къ искусству, и ршила взять ученицу, будучи уврена, что можетъ изъ любой двушки сдлать актрису только путемъ выучки.
Посл такихъ занятій въ продолженіе четырехъ мсяцевъ у нея завязался романъ съ молодымъ антрепренеромъ одной совершающей турнэ труппы. Какъ послдствіе этого, у нея внезапно открылись глаза на то, что ея система перестала дйствовать на публику, и она ей надола. Тогда она немедленно бросила свою систему, стала презирать выучку и, негодуя на прежній взглядъ, объявила, что изученіе и упражненіе вполн безцльны, и единственный имющій значеніе метода, заключается въ развитіи ума и сердца. Она стала развивать свой умъ чтеніемъ знаменитыхъ авторовъ и много думала о прочитанномъ. Что же касается развитія сердца, то молодой антрепренеръ открылъ ей, что тайна этого искусства лежитъ въ любви.
Судьб было угодно, чтобы этотъ красивый и добродушный молодой человкъ не устоялъ передъ чарами любви. Магда не могла дать яснаго отчета, кто изъ нихъ первый поймался въ сти любви. Въ сущности они оба поймались, и Магда убдилась, что ей любовь во всхъ отношеніяхъ принесла пользу, физически она похорошла, любовь расширила горизонтъ познанія себя самой и свта, развила пониманіе ролей, открыла источникъ чувствительности, котораго не давала сцена, замнила жизнерадостностью ея прежніе неопредленные взгляды, страхи, сомннія и приступы меланхоліи.
Однако чувство, оказавшее на нее такое сильное вліяніе, было не прочно. Въ умственномъ отношеніи молодой антрепренеръ былъ небогато одаренъ: когда прошелъ горячій періодъ перваго увлеченія, онъ показался Магд невыносимо скучнымъ. Наконецъ черезъ нкоторое время служба въ разныхъ театрахъ разлучила ихъ, они разъхались въ разныя стороны, а вскор прекратилась и ихъ переписка. Магду разлука не очень огорчила. Она радостно встртила избавленіе отъ любовнаго угара, но едва успло остыть прежнее чувство, какъ она стала мечтать о новой любви въ образ молодого опереточнаго либреттиста, котораго она заколдовала и одурманила и который одно время былъ близокъ жъ самоубійству отъ этихъ чаръ. Его чувство къ ней было непріятно своей униженностью. Когда же Магд пришлось перехать въ другой городъ, она очень быстро прекратила съ нимъ переписку, и его родителямъ не безъ труда удалось убдить его, что она перестала его любить.
Не слдуетъ однако думать, что эти приключенія развратили Магду. Руководимая прирожденной порядочностью, она всегда оставалась въ границахъ приличія, не принимала никакихъ подарковъ и не допускала близости мужчинъ, которью не были искренно въ нее влюблены, никогда себя не продавала и во всякое время скорй готова была бы удовлетвориться поэзіей безъ любви, чмъ отдаться любви безъ поэзіи. Къ замужнимъ товаркамъ она испытывала своего рода состраданіе, такъ какъ знала, что он не такъ сдержаны, какъ должны были бы быть сдержаны, по ея мннію, великія артистки. Такъ называемое высшее общество встрчало ее съ почтеніемъ, когда ей приходилось принимать участіе въ базарахъ или въ благотворительныхъ концертахъ. Кром этихъ случаевъ, она съ нимъ не соприкасалась и относилась къ нему совершенно безразлично, такъ какъ, будучи актрисой, стояла вн общества. Этотъ остракизмъ, который особенно даетъ себя чувствовать женщинамъ, все стремленіе которыхъ сводится къ тому, чтобы вести знакомство съ людьми высшаго круга, безразличенъ для женщины, довольной своей дятельностью, которую публика каждый вечеръ осыпаетъ похвалами. Что касается церкви, то она никогда не имла значенія для Магды: она смотрла на нее какъ на очень скучное лицемріе, не имющее ничего общаго съ ея жизнью. Прежде ея религіозные взгляды выражались въ вр въ библію, потому что она была непосредственно продиктована Моисею Богомъ, и въ посщеніи церкви, какъ обязанности, исполненіе которой требовало отъ нея повиновеніе отцу. Но такъ какъ она уже на школьной скамь узнала, что вра въ библію такъ же устарла, какъ вра въ колдовство, и такъ какъ уже не признавала никакого повиновенія, то освободилась отъ всякихъ набожныхъ идей. Извстныя привычки, предубжденія и прирожденная нравственная скромность достаточно вліяли на нее, чтобы удержать ее въ границахъ приличія и внушить сознаніе грховности ея маленькихъ тайныхъ любовныхъ приключеній. Однако она никогда не испытывала истиннаго раскаянія, посл того, какъ пришла къ убжденію, что такіе грхи свойственны ея положенію актрисы. Они придали ея голосу такіе оттнки, которымъ никогда бы да могъ научить Джэкъ. Ола чувствовала себя грустной только тогда, когда плохо играла. Если бы одно изъ тхъ духовныхъ лицъ, которыя иногда обращались къ ней съ просьбой объ участіи на какомъ-нибудь школьномъ праздник или по какому-нибудь другому случаю, спросило бы ее, какая для нея польза оттого, что она завоевывала весь міръ, по вредила своей душ, она могла бы отвтить съ безыскусственной откровенностью, что равнодушна къ міру и тому, что скажутъ люди, но что спасла свою душу. Но все, это относится къ позднйшему періоду, наступившему лишь черезъ два съ половиной года посл ея поступленія въ Ноттингамскій театръ. Эти тридцать мсяцевъ протекли не безъ упадковъ духа, когда она приходила въ отчаяніе и ненавидла свою дятельность.
Въ Ноттингам она оставалась до іюля, когда театръ на время закрылся. Тогда она примкнула къ одному турнэ, побывала въ различныхъ мстахъ и наконецъ приняла постоянный ангажементъ въ Лидс. Оттуда она перехала въ Ливерпуль, гд прожила три мсяца, по истеченіи этого времени она приняла предложеніе директора одного изъ эдинбургскихъ театровъ, при чемъ ей былъ назначенъ гонораръ въ пять фунтовъ еженедльно,— сумма, которой она до сихъ поръ еще никогда не получала.
Такъ прожила она до августа мсяца второго года, пока наконецъ не выступила впервые въ Лондон и не была возмущена холодностью столичной публики.
Она поэтому съ радостью снова вернулась въ провинцію, хотя здсь ей пришлось къ великому своему огорченію возобновить знакомство съ трагикомъ, съ которымъ она сцпилась на первой же репетиціи. Теперь она бралась свободно за роли Беатриче, Порціи и лэди Макбетъ и исполняла ихъ юъ успхомъ.
За это время у провинціальныхъ антрепренеровъ она заслужила репутацію добросовстной, прилежной актрисы, которая очень хорошо справляется съ очень трудными и отвтственными ролями и отъ которой можно было ждать, что со временемъ она еще усовершенствуется. По ея личному мннію, въ ней не достаточно цнили массу упорнаго труда, благодаря которому она сдлала такіе успхи. Она вспоминала свою всеобъемлющую систему, которая хотя и была кратковременна, но составила основаніе ея сценичной дятельности. Она должна была бросить развитіе своего искусства и приняться за боле возвышенную работу — за развитіе своего собственнаго ‘я’, какъ источника, порождающаго искусство. Вскор посл бгства изъ Лондона ей минулъ двадцать одинъ годъ, и она могла перестать бояться вмшательства семьи въ ея дла. Она письменно сообщила отцу свое мстожительство, и свое намреніе оставаться на сцен во что бы то ни стало. Онъ поручилъ своему повренному отвтить ей, что отказывается отъ нея. На Магду это мало подйствовало. Вслдъ за этимъ повренный переслалъ ей чекъ въ сто фунтовъ, предупредивъ, что кром этой суммы ей больше отъ отца ожидать нечего, и просилъ ее прекратить всякія дальнйшія попытки къ сближенію. Магда мечтала о томъ, чтобы отослать эти деньги назадъ, отъ чего ее горячо отговаривала мистрисъ Гоэнъ, жившая въ то время въ Ноттингам. Явившаяся затмъ надобность въ театральныхъ костюмахъ доказала полезность этого совта.
Не обращая вниманія на просьбу повреннаго, Магда написала отцу, поблагодарила его за деньги и упрекала за его противодйствіе ея планамъ. Онъ отвтилъ подробнымъ письмомъ, и они стали регулярно переписываться. Семья тайно примирилась съ театральной карьерой Магды, но явно сочиняла всякія небылицы, чтобы объяснить ея отсутствіе. Черезъ годъ повторилась присылка ста фунтовъ. Не одна актриса, которымъ семьи не только не помогали, а были въ тягость, позавидовала Магд. Она написала письмо къ Джэку, въ которомъ говорила, что своимъ успхомъ, а въ особенности быстрому возвышенію отъ роли королевы до роли Офеліи, она обязана тому способу, той особой дикціи, которой онъ ее научилъ. Посл долгаго промежутка онъ отвтилъ ей письмомъ, въ которомъ странно соединялись пожеланія благополучія и одобреніе съ несвязными афоризмами. Это письмо не требовало отвта, и поэтому она ему больше не писала, хотя ей часто этого хотлось. Вотъ какимъ образомъ протекала дйствительность, которая замнила для Магды ея мечты объ артистической жизни.

IX.

Слдующій за кратковременнымъ появленіемъ Магды на лондонской сцен годъ начался выборами въ парламентъ, паденіемъ министерства, всеобщимъ убжденіемъ, что теперь наконецъ все на свт пойдетъ лучше, вызваннымъ этимъ пробужденіемъ политической жизни и оживленіемъ промышленности и торговли, а также и общественныхъ удовольствій. Этотъ толчокъ возбужденія жизненныхъ силъ отозвался даже на учрежденіи, носящемъ названіе ‘Antient Orpheus Society’, созданномъ около ста лтъ тому назадъ въ цляхъ развитія оркестровой музыки и имвшемъ съ тхъ поръ большое значеніе въ музыкальной жизни Англіи. Это общество, начавъ свою дятельность съ бетховенскихъ симфоній, въ послднее время исполняло произведеніе кружка типичныхъ музыкальныхъ посредственностей, которыя сомнительно качали головой, считая новшествомъ. увертюру къ Вильгельму Тэллю, тогда какъ весь міръ находилъ едва ли не устарвшей увертюру Тангейзера. Молодые критики признавали ‘Antient Orpheus’ отжившимъ свой вкъ, даже пожилые критики готовы были предвщать близкую кончину ‘Society’, если его не оживятъ новыя силы. Но, какъ всегда бываетъ въ пресс, эти предупрежденія стали раздаваться только тогда, когда публика совершенно перестала посщать концерты ‘Antient Orpheus’. А такъ какъ общество не внимало голосу прессы, то репутація ‘Antient Orpheus’ окончательно погибла. Наконецъ, посл смерти нкоторыхъ наиболе консервативныхъ членовъ его, было ршено приступить къ реформамъ. Какъ только новые члены правленія убдились въ необходимости реформъ, они принялись за дло съ жаромъ, вводя въ программы концертовъ новыя произведенія, которыхъ не допускали ихъ предшественники. Когда же возникъ вопросъ о новйшихъ произведеніяхъ англійскихъ композиторовъ, до сихъ поръ игнорируемыхъ, произошелъ раздоръ. Нкоторые настаивали на сохраненіи программы, стараго комитета, на которую боле всего нападала пресса. Другіе возражали, что, вопреки взглядамъ прессы на англійскихъ композиторовъ, публика уже достаточно высказалась противъ нихъ, переставь посщать т именно концерты, гд исполнялись такія произведенія. Наконецъ вс примирились на томъ, что на первомъ концерт будущаго сезона будетъ исполнена какая-нибудь англійская вещь, а для того, чтобы ослабить непріятное впечатлніе, которое публика получить отъ этого, ршили пригласить на этотъ концертъ молодую піанистку польку, имвшую огромный успхъ на границей и еще не выступавшую въ Англіи. Какъ только такъ ршили, возникъ вопросъ о выбор новаго англійскаго произведенія. Большая часть членовъ правленія могла бы дать свои собственныя творенія, которыя были ими сочинены лтъ тридцать тому назадъ, когда вс они по выход изъ музыкальной академіи всецло предались учительской дятельности и потеряли всякую творческую способность. Но такъ какъ такого рода произведенія уже не разъ исполнялись передъ публикой безъ успха и такъ какъ никто изъ композиторовъ не ршался предложить собственное сочиненіе, то этотъ жгучій вопросъ остался пока неразршеннымъ. Одинъ изъ новыхъ членовъ правленія предложилъ фантазію для фортепіано и оркестра. ‘Она,— сказалъ онъ,— написана молодымъ человкомъ, нкіимъ Овенъ Джэкъ’.— Предсдатель откашлялся и объявилъ, что не знаетъ такого имени. Одинъ изъ членовъ спросилъ безъ обиняковъ, кто этотъ Джэкъ и слышалъ ли ужъ о немъ кто-нибудь. Другой членъ долго протестовалъ противъ такой фантазіи: ‘если,— говорилъ онъ, этотъ славный незнакомецъ не достаточно знакомъ съ музыкальными образцами, чтобы написать настоящій concerto, то ‘Antient Orpheus Society’, которое почти сто лтъ обходилось безъ него, обойдется, по всей вроятности, безъ него и дальше’. Какъ только улеглись одобренія и смшки, вызванные этимъ протестомъ, другой членъ общества заявилъ, что познакомился съ какимъ-то господиномъ Джэкомъ въ семь хорошихъ знакомыхъ въ Виндзор. Однажды этотъ господинъ исполнялъ очень своеобразію и красиво различныя варіаціи и импровизаціи на мотивъ псни, данной одной дамой. Онъ поддержалъ предложеніе ознакомиться съ фантазіей Джэка съ тмъ, чтобы она была исполнена полькой на слдующемъ концерт. Другой членъ, мене доброжелательный, поддержалъ это предложеніе на томъ только основаніи, что общество на этомъ произведеніи убдится, что новая музыка погубитъ его окончательно. Затмъ, конечно, послдовали увренія въ томъ, что никогда общество не стояло такъ высоко, какъ теперь, потомъ пошли споры, во время которыхъ нападали на Джэка и защищали его люди, которые до той минуты не слыхали и имени его. Въ результат общество уполномочило господина, который возбудилъ этотъ вопросъ, написать мистеру Джэку и просить его прислать свою фантазію. Въ слдующемъ засданіи одинъ изъ членовъ общества съ чувствомъ негодованія обратилъ вниманіе своихъ товарищей на письмо, полученное вмст съ рукописью, о присылк которой ‘Antient Orpheus Society’ обратилось такъ почтительно къ мистеру Джэку. Это письмо было адресовано секретарю и гласило слдующее:.

‘Милостивый Государь!

‘Вы вмст съ симъ получите партитуру написанной мною для рояля и оркестра фантазіи. Я согласенъ безвозмездно передать это сочиненіе ‘Antient Orpheus Society’ для исполненія въ концерт, но при условіи, чтобы на репетиціи управлялъ оркестромъ я и чтобы, если я найду нужнымъ, была назначена вторая репетиція’.
Членъ общества добавилъ, что не желаетъ вдаваться въ дальнйшее разсмотрніе этого письма, написаннаго въ неприличномъ тон ничтожнымъ учителемъ музыки (послднее онъ узналъ изъ наведенныхъ имъ справокъ) и адресованнаго первому музыкальному обществу Европы. На это письмо секретаремъ общества былъ составленъ соотвтствующій отвть, при чемъ партитура была отослана обратно… Эта вещь иметъ неоспоримыя достоинства, но облечена въ слишкомъ эксцентричную форму, и ея гармоничное построеніе недостаточно чисто, чтобы можно было ее исполнить на концерт общества. За этимъ послдовало второе письмо мистера Джэка. Членъ общества не пожелалъ высказать своего мннія по поводу этого письма, но объявилъ, что самъ документъ говоритъ краснорчиво о самомъ себ и о написавшемъ его.
Вотъ это письмо:

‘Церковная улица, Кенсингтонъ.

‘Милостивый Государь!

‘У васъ, насколько мн извстно, не просили критики. Ваша оцнка къ тому же вполн ничтожна и служить лишь доказательствомъ несокрушимой ограниченности педантовъ, (устами которыхъ вы говорите.

Уважающій
Овенъ Джэкъ’.

Самый ловкій дипломать не сумлъ бы написать письма, которое бы лучше говорило въ пользу Джэка. Сторонники реформъ увидли въ немъ блестящій ударъ, нанесенный ихъ противникамъ, и ршили потребовать отъ секретаря отчета., почему онъ отослалъ это сочиненіе безъ разршенія на это всего собранія. Членъ общества, предложившій произведеніе Джэка, предъявилъ письмо Молодой польки, въ которомъ онъ извщаетъ о полученіи фантазіи и съ радостью даетъ свое согласіе исполнить передъ англійской публикой такое поэтическое сочиненіе англичанина. Онъ при этомъ объяснилъ, что далъ переписать партитуру для рояля знакомой дам, которая этимъ занимается, и копію послалъ польской артистк вскор посл ея прибытія въ Англію. Ея отзывъ достаточно ясно доказываетъ, что письмо секретаря было основано на ошибочномъ взгляд и что полученный на это письмо отвтъ вполн заслуженъ. На это секретарь съ негодованіемъ заявилъ, что членъ общества не иметъ права, пользуясь своимъ личнымъ знакомствомъ съ піанисткой, вліять на дла общества, и объявилъ, что такое грубое письмо, какъ то, которое прислалъ Джэкъ, могло быть написано лишь рукою дерзкаго шарлатана. Съ другой стороны поднялись голоса, утверждающіе, что Джэкъ дйствовалъ подъ вліяніемъ тонкихъ чувствъ художника, возмущеннаго тмъ, что его, какъ композитора, просили прислать его произведеніе, а затмъ съ этимъ послднимъ обращаются какъ съ пробнымъ трудомъ какого-нибудь новичка — поступокъ, доказывающій нкоторую наглость и могущій только повредить слав ‘Antient Orpheus’. Тогда старшій членъ общества, сидящій на предсдательскомъ мст, торжественно объявилъ, что собственными глазами видлъ фантазію и что это одно изъ тхъ безформенныхъ, за послднее время часто встрчающихся сочиненій, ради которыхъ, благодаря погон за всмъ сенсаціоннымъ, изгоняются божественныя вещи Гайдна и Моцарта. Въ отвтъ на это возразили, что предсдательствующій часто въ томъ же смысл говорилъ и о музык Вагнера, хотя, какъ всмъ извстно, Рихардъ Вагнеръ считается величайшимъ композиторомъ настоящаго времени да и всхъ временъ. Эта ссылка вызвала слабыя возраженія съ одной стороны и громкое одобреніе съ другой. Въ поднявшемся теперь спор музыка Джэка ставилась на ряду съ музыкой Вагнера. Наконецъ большинствомъ голосовъ было, ршено, признать отсылку фантазіи недйствительной, и это ршеніе поддержали почитатели нмецкаго композитора, которыхъ нисколько не интересовалъ англійскій композиторъ.
— Я радуюсь нашей побд, — замтилъ своему пріятелю по окончаніи, засданія мистеръ Фипсонъ, стоявшій за Джэка.— Но замтьте, какъ права Мэри, утверждая, что Джэкъ всегда порождаетъ споры и ссору.
Сначала Джэкъ не хотлъ больше имть дла съ ‘Antient Orpheus Society’. Но убдившись, что упрямствомъ онъ повредитъ только одному себ, онъ послушался совтовъ Мэри Сутерландъ и ршилъ воспользоваться содйствіемъ Фипсона, къ которому обращалась Мэри. И дло объ исполненіи его фантазіи получило надлежащій ходъ. Однажды въ пасмурный весенній день вышелъ Джэкъ въ Пиккадилли изъ омнибуса и по грязи направился къ Санъ Джемсъ Хель, гд засталъ въ плохо освщенной зал человкъ восемьдесятъ господъ, болтавшихъ между собою и видимо продрогшихъ, въ застегнутыхъ на вс пуговицы сюртукахъ. Онъ прошелъ мимо нихъ въ другую комнату и увидлъ тамъ трехъ мужчинъ, любезно бесдующихъ съ молодой дамой въ мховомъ пальто, съ маленькой головкой, свтло-каштановыми волосами и блднымъ, свидтельствующимъ о переутомленіи, лицомъ. Она принимала ихъ любезности съ неподдльнымъ достоинствомъ принцессы. Она бесдовала на французскомъ язык, вставляя иногда словечко на ломаномъ англійскомъ, если замчала, что ее не понимаютъ, иногда на лиц ея проглядывала улыбка — несомннно больше изъ любезности, чмъ вслдствіе веселости. Неподалеку отъ нея сидла смуглая дама высокаго роста, съ мрачнымъ лицомъ — видимо иностранка.
Джэкъ вошелъ въ комнату, вскользь взглянулъ на господъ и остановилъ боле продолжительный взглядъ на молодой дам, которая, какъ и вс остальные, обратила вниманіе на его бросающуюся въ глаза некрасивую вншность. Онъ окинулъ ее такимъ упорнымъ взглядомъ, что она невольно смущенно отвернулась. Двое изъ мужчинъ пристально досмотрли на него.
— Что вамъ угодно, милостивый государь?— спросилъ, подойдя къ нему, третій.
Джэкъ на мгновеніе взглянулъ на него, и все его лицо покрылось мелкими морщинками.
— Я Джэкъ!— сказалъ онъ вызывающимъ тономъ-своего громкаго голоса.— А вы кто?
— О!.. извините, пожалуйста,— возразилъ господинъ мене сурово.— Къ сожалнію я еще не имлъ счастья видть васъ. Меня зовутъ Манліусъ… и я къ вашимъ услугамъ!
Господинъ Манліусъ состоялъ капельмейстеромъ оркестра ‘Antient Orpheus’, былъ опытнымъ музыкантомъ и высоко мнилъ о себ, потому что давалъ уроки въ королевской семь. Онъ требовалъ вншней выправки у оркестра изъ уваженія къ сидвшимъ въ партер дамамъ и господамъ.
Джэкъ отвсилъ поклонъ. Господинъ Манліусъ соображалъ, слдуетъ ли представлять композитора молодой дам. Пока онъ колебался, въ сосднемъ зал раздался шумъ, потомъ прозвучала взятая на роял нота, затмъ гобой, вслдъ за этимъ неописуемый, уши раздирающій диссонансъ квинтъ многочисленныхъ струнныхъ инструментовъ, къ которымъ примшивались легкія хроматическія гаммы деревапныхъ духовыхъ, и жалобные тоны мдныхъ. Глаза Джэка засверкали. Онъ пересталъ думать. о мистер Манліусъ и быстро прошелъ въ залъ, гд засталъ группу пожилыхъ господъ о чемъ-то разговаривающихъ. Одинъ изъ нихъ что-то шепнулъ другимъ, и они продолжали бесду вполголоса. Джэкъ быстро оглядлъ оркестръ и опять вернулся въ сосднюю комнату, гд въ эту минуту пожилая дама объявляла на французскомъ язык, что проситъ прежде всего срепетировать фантазію, такъ какъ она не намрена просидть весь день въ этомъ холодномъ помщеніи. Мистеръ Манліусъ отвтилъ, что такъ и онъ предполагаетъ и такъ распорядится…
— Это все равно, — замтила молодая дама сначала на ломаномъ англійскомъ, потомъ на французскомъ язык.— Если вы, monsieur, и начнете съ фантазіи, я все же во всякомъ случа останусь прослушать вашъ знаменитый оркестръ.
Польщенный Манліусъ поклонился. Поднявъ затмъ голову, онъ увидлъ стоявшаго возл Джэка.
— Позвольте, — началъ онъ, — представить вамъ мистера Джэка.
— Позволеніе зависитъ отъ monsieur Jacqeus, — возразила она.— Скромная піанистка чувствуетъ себя польщенной знакомствомъ съ знаменитымъ англійскимъ композиторомъ.
Джэкъ выразилъ молодой женщин свою признательность молчаливымъ поклономъ. Манліусъ усмхнулся и предложилъ отправиться къ оркестру, который отъ долгаго ожиданія въ холодномъ помщеніи можетъ потерять свое настроеніе. Дама подъ руку съ Манліусомъ поднялась на эстраду. Ее привтствовали продолжительными рукоплесканіями. Джэкъ слдовалъ за ними рядомъ съ пожилой дамой, которая сла на верхнюю ступеньку и взялась за вязанье.
— Если вы желаете дирижировать, — обратился Манліусъ любезно къ Джэку,— то это всецло зависитъ отъ васъ.
— Я желаю это непремнно, благодарю!— отвтилъ Джэкъ. Манліусъ, не ожидавшій, что его предложеніе будетъ принято, отошелъ къ роялю и приготовился перевертывать танистк ноты.
— Я все знаю наизусть, — обратилась она къ нему, — если только monsieur Jacques не собьетъ меня. Судя по его лицу, онъ не изъ терпливыхъ… о Боже! не говорила ли я?
Джэкъ ударилъ по подставк для нотъ и злобно взглянулъ на музыкантовъ, которые недостаточно скоро исполнили его требованіе. Онъ положилъ на мсто дирижерскую палочку и, подойдя къ капельмейстеру, наклонился къ его уху.
— Я просилъ, — сказалъ онъ, — чтобы часть партитуры была для изученія роздана музыкантамъ до репетиціи. Было ли это исполнено?
Манліусъ усмхнулся.
— Милостивый государь, — отвтилъ онъ, — я считаю излишнимъ объяснять вамъ, что музыканты оркестра ‘Antient Orpheus Society’, пользующіеся всеобщей извстностью, не согласились на такое требованіе. Вы не безпокойтесь. Эти господа, все могутъ играть livre ouvert, ршительно все.
Джэкъ скорчилъ страшное лицо и вернулся на прежнее мсто. Онъ ударилъ еще разъ по подставк и началъ. Музыканты были внимательны. Въ продолженіе немногихъ тактовъ Джэкъ сдерживался и видимо подавлялъ свою потребность жестикуляціи. Когда же вдругъ раздалась странная гармонія и сенквенціи, среди музыкантовъ пробжалъ сдержанный смхъ. И вдругъ кларнетистъ опустилъ инструментъ.
— Ну!— крикнулъ Джэкъ.
Оркестръ замолкъ.
— Я это играть не могу!— замтилъ кратко кларнетистъ.
— А вы? Можете вы это сыграть?— обратился Джэкъ, едва сдерживаясь отъ гнва, ко второму кларнетисту.
— Нтъ!— отвтилъ тотъ.— Этого никто не сыграетъ!
— Однако эта фраза была сыграна, и ее нужно сыграть. Простой солдатъ исполнилъ это!
— Если простой солдатъ пробовалъ это играть (о настоящей игр не можетъ быть и рчи), онъ должно быть былъ пьянъ, — произнесъ презрительно первый кларнетистъ.
Вс разсмялись.
Нкоторое время въ душ Джэка происходила внутренняя борьба. Потомъ вдругъ, какъ солнечный лучъ разрываетъ темную грозовую тучу, лицо его освтилось радостной улыбкой.
— Вы правы,— воскликнулъ онъ.— Онъ дйствительно былъ пьянъ.
Весь оркестръ, разразился громкимъ смхомъ.
— Но я же не пьянъ!— воскликнулъ кларнетистъ.
— Но не согласитесь ли вы хоть бы попытаться…— Тутъ старавшійся быть вжливымъ и обходительнымъ Джэкъ не выдержалъ и снова вспылилъ.
— Этотъ пассажъ можетъ быть сыгранъ! И онъ будетъ сыгранъ! Вы лучшій кларнетистъ во всей Англіи. Я знаю, чего вы можете достигнуть.— При этомъ онъ трясъ кулакъ передъ лицомъ музыканта, какъ бы собираясь нанести ему увчье. Но его комплиментъ понравился кларнетисту, онъ покраснлъ отъ удовольствія. Горнистъ въ это время наклонился къ нему и сказалъ своимъ ирландскимъ акцентомъ:
— Ну, валяй Іоэ! попробуй!
— Вы можете это сдлалъ… у васъ это выйдетъ!— добавилъ Джэкъ, стараясь казаться любезнымъ и сдержаннымъ.— Итакъ, еще разъ со второго такта! Вотъ!
Оркестръ заигралъ. Кларнетистъ сдался, взялъ овой инструментъ въ руки и, когда подошло это мсто, къ удивленію очень легко сыгралъ фразу. Оркестръ прервалъ игру, чтобы аплодировать, въ чемъ принялъ горячее участіе и Джэкъ.
— Если вамъ это все же кажется труднымъ, — замтилъ онъ счастливый, — то я могу переложить эту фразу для скрипокъ.
— О, нтъ! спасибо,— возразилъ кларнетистъ.— Теперь я овладлъ этимъ… и сыграю.
Джэкъ отъ радости такъ растеръ себ руки, что он пылали какъ уголья. Это мсто фантазіи было снова сыграно безъ перерыва до конца, и музыканты прониклись уваженіемъ къ Джэку. Когда же піанистка заиграла то мсто фантазіи, которое было обозначено andante cantabile, Джэкъ, обернувшись къ ней и ударяя палочкой по подставк, приговаривалъ:
— Скорй! скорй! Plus vite.
Она испуганно взглянула на него, проиграла нсколько тактовъ въ назначенномъ имъ темп, затмъ прекратила я подняла руку кверху.
— Я не могу, — воскликнула она.— Я должна играть это тише… или вовсе не буду играть.
— Понятно, если ты этого желаешь, то будетъ сыграно тише, — замтила пожилая дама, сидя на ступенькахъ.
Джэкъ взглянулъ на нее, какъ иногда взглядывалъ на мистрисъ Симпсонъ.
— Понятно, оно не будетъ сыграно тише, даже если того желаютъ вс ангелы на небесахъ!— возразилъ онъ на грамматически правильномъ, но по произношенію варварскомъ французскомъ язык.— Дальше! и слдуйте моему темпу.
Молодая полька покачала головкой, сложила руки на колняхъ и съ терпливымъ спокойствіемъ взглянула на поты. Наступило нкоторое молчаніе, въ продолженіе котораго Джэкъ не сводилъ съ нея глазъ. Манліусъ смущенно приподнялся съ мста. Джэкъ спустился съ дирижерскаго возвышенія и передалъ ему дирижерскую палочку.
— Будьте такъ добры, — сказалъ онъ сдавленнымъ голосомъ, — продирижировать ту часть фантазіи, гд играетъ эта дама. Какъ только начнется оркестровая часть, я замню васъ….
Манліусъ поднялся на возвышеніе и былъ встрченъ оркестромъ залпомъ аплодисментовъ. Джэкъ же, проходя мимо піанистки, бросилъ на нее уничтожающій взглядъ, который затмъ перевелъ на ея спутницу, съ пренебреженіемъ пожимающую плечами.
Манліусъ не былъ способенъ внушить свое пониманіе сочиненія исполняющему артисту. И хотя онъ въ душ былъ согласенъ съ Джэкомъ въ томъ, что артистка заблуждалась въ вопрос о темп данной фразы, онъ все же подчинился ея игр. Но вскор пропало то впечатлніе, которое пьеса вначал производила на него, и имъ овладлъ своего рода страхъ, чтобы кто-нибудь не зашумлъ въ зал. Онъ какъ можно тише двигалъ палочкой и приподнялъ лвую руку, какъ бы указывая. музыкантамъ, чтобы и они соблюдали полную тишину. Эти послдніе внимательно слдили за игрой піанистки, но играя безъ нея, не проявляли ни малйшей небрежности, что было замтно въ начал ихъ исполненія. Увлекаясь и внимательно прислушиваясь къ игр, Манліусъ въ одномъ мст пересталъ слдить за партитурой. Спохватившись и отыскавъ настоящее мсто, онъ обратилъ вниманіе, что горнистъ произвелъ поразительное, но очень счастливое измненіе въ одномъ пассаж. Онъ удивленно взглянулъ въ его сторону и увидлъ Джэка, сидвшаго съ карандашомъ въ рук возл музыканта. И тутъ ему впервые показалось, что у Джэка выразительное лицо и необыкновенные глаза и что онъ совсмъ не такъ дуренъ, какъ ему сначала казалось.
Старые господа, сидвшіе въ партер и сначала болтавшіе вполголоса, теперь утихли, нкоторые закрыли глаза и, казалось, наслаждались. Только даму, сидвшую на ступенькахъ, музыка видимо не трогала. Теперь мелодія стала мене тягучей, а боле отрывочной. Казалось, будто голосъ рояля, проситъ у оркестровыхъ инструментовъ продолжить мотивъ. Въ жалобныхъ и протяжныхъ звукахъ скрипокъ чувствовался безнадежный отвтъ. Но весь эффектъ этого пассажа былъ испорченъ шумомъ и движеніемъ въ оркестр. Трубачи и тромбонисты, сидвшіе до сихъ поръ спокойно, взяли въ руки свои инструменты и расправили кверху усы. Играющій на литавр еще въ послдній разъ завинтилъ свою тонику и держалъ наготов палку. Сидвшій рядомъ съ нимъ музыкантъ всталъ съ цимбалами въ рук, направилъ взоры на Манліуса и, казалось, готовъ былъ ударить по голов сидвшаго передъ нимъ трубача, какъ дама бьетъ по моли, вылетающей изъ шерстяной драпировки. Манліусъ быстро взглянулъ на партитуру, какъ будто ему была не совсмъ ясна общая связь звуковъ. Вдругъ, когда замолчали скрипкй, раздался громкій голосъ Джэка:
— Это должно нестись какъ лавина… съ высочайшей вершины до глубочайшей пропасти Гималаевъ.— При этомъ онъ бросился къ возвышенію дирижера, Манліусъ быстро уступилъ ему мсто, и полились звуки, силой своей напоминающіе раскаты грома.
— Сильнй!— кричалъ Джэкъ.— Сильнй! Меньше шума и больше звучности! Сильнй, какъ будто за вами стоятъ шестьдесятъ тысячъ чертей!
Тутъ онъ ускорилъ темпъ до неимоврной быстроты. Піанистка испуганно глядла на него, такъ же какъ и музыканты, большая часть которыхъ уже съ первыхъ тактовъ потеряли мсто въ партитур. Но каждый разъ, когда долженъ былъ вступать какой-нибудь инструментъ, музыкантъ чувствовалъ направленные въ него пронизывающіе взоры дирижера и такимъ образомъ, самъ того не замчая, вступалъ въ нужное время. Началась безумная оргія звуковъ. Легкія мелодіи, которыя исполняли рояль или струнные инструменты, находили себ въ гармоничныхъ терціяхъ чуть ли не ревущее эхо. Каденціи, которую нжно играла на роял полька, подражали контрабасы, и вмсто опредленнаго мотива всплывали фразы, звучащія подобно балладамъ съ аккомпанементомъ хора.
Молодая полька, которой не легко было держаться капризной, мстами чрезмрной быстроты, все же геройски выдержала. А Джэкъ продолжалъ скрипть зубами, подпрыгивать, то шикать на оркестръ, то кричать, чтобы онъ производилъ меньше шума и больше звуковъ. Даже дама на ступенькахъ и та, проникшись ритмомъ, начала въ тактъ покачивать головой. Затмъ эта центральная часть фантазіи оконпилась такъ же внезапно, какъ и началась. Весь оркестръ вскочилъ со стульевъ, улыбался и отъ всей души аплодировалъ. Эта фантазія побдила всякое предубжденіе Манліуса противъ Джэка, какъ музыканта. Онъ приблизился къ нему и пожалъ руки. Молодая полька, лицо которой просіяло подъ впечатлніемъ музыкальнаго вдохновенія, тоже протянула ему свою руку. Джэкъ взялъ ее и удержалъ въ своей.
— Послушайте меня… вы были правы… я дуракъ!— твердилъ онъ ей.— Я самъ не зналъ силы своей музыки. Не будь вы здсь, я бы все погубилъ. Вы великая артистка… изъ каждой ноты, къ которой вы прикасаетесь, выливается чудесный звукъ… Вы даете все, что хочетъ. выразить каждая фраза, а зачастую и гораздо больше. Вы настоящій ангелъ! Я предпочелъ бы слушать гаммы въ вашемъ исполненіи, чмъ себя, играющимъ сонаты. И — продолжалъ онъ вполголоса, отведя ее въ сторону, — я полагаюсь на васъ… вы должны содйствовать успху моего произведенія на концерт. Манліусъ будетъ дирижировать оркестромъ, — вы же должны дирижировать Манліусомъ! Можно быть джентльменомъ и отличнымъ контрапунктистомъ… но этого мало, чтобы дирижировать. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Да, monsieur… я понимаю, я понимаю отлично. Я употреблю вс старанія. Я вложу въ это всю душу… Ваша фантазія вещь поразительная!
Къ Джэку подошелъ пожилой господинъ.
— Позвольте мн, — обратился онъ къ нему, — поздравить васъ. Ваше произведеніе произвело на моихъ товарищей и на меня глубокое впечатлніе. Я уполномоченъ высказать вамъ отъ имени насъ всхъ, что относительно необыкновенной своеобразности вашей фантазіи не можетъ быть и сомннія. Мы радуемся, что назначили къ исполненію такую необыкновенную вещь, полную оригинальности и таланта.
— Я счастливъ былъ бы слышать ваши слова десять лтъ тому назадъ, — возразилъ Джэкъ, глядя ему прямо въ глаза.— Время комплиментовъ прошло… разв только вы желаете поздравить меня съ нмъ, что мое произведеніе нашло себ слушателей. До сихъ поръ я отъ своего таланта и своей оригинальности пользы не видалъ.
— Не очень ли вы торопливы?— спросилъ немного смутившійся господинъ.— Въ Лондон успхъ пріобртается не скоро. А вы, если я смю такъ выразиться, еще сравнительно молодой человкъ.
— Я не настолько старъ, чтобы мн было пріятно выглядть еще сравнительно молодымъ человкомъ. Мн тридцать четыре года, и, если бы я избралъ себ другую карьеру, не композиторскую, то я теперь былъ бы въ состояніи зарабатывать приличное содержаніе. Сказать вамъ по правд, я своими композиціями еще не заработалъ ни гроша. Я не упрекаю тхъ, кто помшалъ мн. Ихъ непониманіе является ихъ несчастьемъ, а не виной. Теперь же, когда, несмотря на вс препятствія, которыя мн ставили на пути, я все же, благодаря случайности, увидлъ свтъ, Теперь у меняохоты нтъ вступать съ ними въ пріятные разговоры. Понимаете вы меня, милостивый государь, я вдь не хочу быть грубымъ съ вами. Но скажите, пожалуйста, вашимъ товарищамъ, что меня не особенно радуетъ, что они вдругъ теперь одобрили то, чего много лтъ я не могъ заставить ихъ признать. Посмотрите на вашихъ пріятелей, какъ они, покачивая головой, разглядываютъ партитуру. Они слышали мою музыку, но пока не увидятъ ее написанной чернымъ по блому, они не знаютъ, что о ней сказать. Или вы утверждаете, что они одобряютъ мою музыку?
— Я убжденъ, что иначе судить о ней мои пріятели не могутъ.
— Они теперь стараются убдить другъ друга, почему именно я не долженъ бы писать свою фантазію… они выискиваютъ мои частыя квинты и септимы, мои диссонансы… они доискиваются моей первой темы и моей второй темы, и разработки ихъ, и всхъ прочихъ дтскихъ вещей, которыя можно бы выучить пуделю. Не такъ ли?
Господинъ не зналъ, что сказать.
— Оркестромъ вы, я надюсь, довольны?— спросилъ онъ черезъ нкоторое время.
— Нтъ… отнюдь нтъ!— возразилъ Джэкъ.— Музыканты слишкомъ вымуштрованы. Они боятся показать свою индивидуальность, какъ будто они простые свтскіе кавалеры. Музыкальный инструментъ не слдуетъ брать лакированными перчатками. Впрочемъ, они все же гораздо лучше, чмъ я предполагалъ. У нихъ по крайней мр есть нкоторое художественное чутье. Ну, а молодая піанистка — геніальна.
— О да! Это боле или мене геній. Только она еще молода. Въ ней однако нтъ, какъ бы это выразиться, той гигантской силы и энергіи, свойственныхъ нкоторымъ піанисткамъ, какъ, напримръ…
— Ахъ, вздоръ!— прервалъ его Джэкъ.— Всякаго, меня или кого угодно, можетъ захватить сила шопеновскаго полонеза, и онъ сыграетъ его такъ, что стны потрясутся. Она же!… Говорятъ, будто можно рояль заставить пть — на это способенъ ребенокъ, который самъ уметъ немного пть… Она же заставляетъ рояль говорить. Она обладаетъ даромъ краснорчія — первый и послдній даръ великихъ піанистовъ, какъ и вообще великихъ людей. Въ финал фантазіи для нея слишкомъ много дикой неукротимости — это насилуетъ ея натуру. Эта часть написана для необузданнаго человка, въ род меня.
— Безъ сомннія! безъ сомннія! Она выдающаяся піанистка. Я не хотлъ сказать…
Манліусъ ударилъ палочкой по подставк. Джэкъ простился съ господиномъ и сошелъ съ эстрады. Подойдя къ двери, ведущей въ сосднюю, комнату, онъ разслышалъ голосъ пожилой дамы:
— Тебя собираются обмануть, дитя мое. Разв этотъ monsieur Jacques, сочиненіемъ котораго ты должна дебютировать, здсь въ Англіи знаменитый человкъ? Ничуть не бывало! Боже мой! да вдь это здсь никому неизвстный человкъ!
— Успокойся, мама. Онъ долго неизвстнымъ не останется.
Джэкъ пріотворилъ дверь, просунулъ голову и улыбнулся піанистк. Старуха замтила, что та вздрогнула, она оглянулась и увидла его стоявшимъ близко отъ нея и корчившимъ гримасу.
— Господи Іисусе!— вскрикнула она и попятилась шагъ назадъ. Онъ усмхнулся и быстро ушелъ въ залъ, какъ только раздались первыя ноты увертюры къ Коріолану.
Тмъ, временемъ старый господинъ снова присоединился къ своимъ товарищамъ въ партер.
— Ну, что скажете?— опросилъ одинъ.— Что, онъ очень восхищенъ?…
— Этого я сказать не могу… или онъ ужъ чрезмрно восхищенъ. Онъ произвелъ на меня тяжелое впечатлніе… возможно, что онъ озлобленъ своимъ прежнимъ тяжелымъ положеніемъ. Во всякомъ случа въ бесд онъ пренепріятнйшій господинъ.
— Что можно другого ждать отъ него?— замтилъ холодно другой.— Человкъ, который унижаетъ музыку до того, что длаетъ ее орудіемъ передачи своихъ злобныхъ чувствъ и который своими способами толкованія топчетъ ногами вс т законы, съ помощью которыхъ великіе композиторы водворили порядокъ въ хаос звуковъ, — такой человкъ врядъ ли способенъ проявить въ обыденной жизни хотя бы вжливое обхождепе.
— Я, господинъ профессоръ, хотлъ сказалъ вамъ одно,— вмшался третій, державшій раскрытую партитуру у себя на колняхъ.— Это человкъ много понимающій въ музык. Онъ отступаетъ отъ общепринятыхъ формъ сонаты. Но длаетъ это вполн сознательно.
Тотъ, котораго назвали профессоромъ, взглянулъ на говорившаго задумчиво и недоврчиво.
— Когда играютъ Бетховена, я слушать такихъ вещей не могу, — замтилъ онъ.— Я офиціально протестовалъ противъ господина Джэка и ему подобныхъ. Мой протестъ былъ безъ вниманія отложенъ ad acta. Я не виновенъ и умываю руки. Еще когда-нибудь ‘Antient Orpheus Society’ пожалетъ, что не послушалъ меня, когда я совтовалъ отречься отъ сатаны и всхъ его злыхъ длъ.
Съ этими словами онъ удалился, слъ на другое мсто и видимо всецло предался Коріолану.
Вскор къ нему подсла піанистка. Остальные господа сейчасъ же сгруппировались вокругъ нея. Она съ ними не разговаривала, и видно было, что она не желаетъ, чтобы съ нею разговаривали. Мать ея, которую Коріоланъ нцсколько не интересовалъ и которая стремилась домой, продолжала вязать, отъ времени до времени съ мольбой взглядывая на дочь, такъ какъ въ многочисленномъ обществ она не ршилась боле явно выразить своего нетерпнія. Наконецъ Манліусъ покинулъ дирижерское мсто, все общество поднялось и перешло въ сосднюю комнату.
— Какъ находите вы нашъ оркестръ?— обратился Манліусъ къ польк въ ту минуту, когда она взяла свою муфту.
— Блестящимъ!— отвтила она.— Такой спокойный, тонкій и благородный, совсмъ какъ англійскій джентльменъ.
Польщенный Манліусъ улыбнулся. Въ эту минуту появился Джэкъ съ очень помятой шляпой на голов.
— Литовскій или венгерскій оркестръ такъ сыграть бы не могъ, не правда ли?— сказалъ онъ.
— Нтъ, конечно нтъ, — возразила полька съ еле замтнымъ пожиманіемъ плечъ.— Это совершенно исключительная игра.
— Очень лестно для насъ,— замнилъ кланяясь Манліусъ.
Джэкъ засмялся. Полька быстро простилась и вышла на улицу, гд ей уже подавали экипажъ. Мать сла первая. Полька собиралась послдовать за ней, какъ вдругъ услыхала возл себя голосъ Джэка.
— Смю ли я просить разршить прислать вамъ немного музыки?
— Если будете такъ любезны, monsieur.
— Ршено! Куда ему хать?
— Ф… Ф… Фиц….
— Фицрой скверъ!.— крикнулъ Джэкъ извозчику. Экипажъ укатилъ. Джэкъ же, не обращая вниманія на грязь, направился къ омнибусу. Внутри не было мста, онъ взобрался на имперіалъ и ухалъ подъ проливнымъ дождемъ.

X.

‘Antient Orpheus Society’ устраивало ежегодно особый вечеръ, на который приглашались вс боле или мене извстныя лица. Эти вечера устраивались въ одномъ дом на Харлей Стритъ. Большія, съ золотымъ обрзомъ, подписанныя тремя членами комитета пригласительныя карточки присылались находившимся случайно въ то время въ Лондон боле или мене извстнымъ иностраннымъ композиторомъ, президенту королевской Академіи, интересующемуся музыкой, кабинетъ-министру,— если такой имлся налицо, и популярнымъ актерамъ и еще немногимъ осчастливленнымъ судьбою лицамъ. Остальные смертные могли получить отъ членовъ общества маленькія пригласительныя карточки, которыя давали право на входъ нсколькихъ гостей. На раутъ, которому долженъ былъ предшествовать экстраординарный концертъ, съхалась цлая толпа любителей музыки, великое множество піанистовъ, пвцовъ, скрипачей, художниковъ, актеровъ и журналистовъ. Почтенный вице-президентъ общества и два члена комитета принимали гостей въ большой аванзалъ, которой придали видъ выставки художественныхъ миніатюръ. Имена гостей докладывали два лакея швейцарца, такъ какъ думали, что они сумютъ произносить какъ слдуетъ иностранныя фамиліи, ибо англійскія имъ не давались вовсе. Но когда дло дошло до фамиліи, написанной на окаймленной золотомъ карточк, то и они спасовали, и дама, обладательница карточки, вошла съ матерью безъ доклада. За ними вошелъ членъ Общества съ четырьмя гостями: мистрисъ Фипсолъ, мистеръ Чарльзъ Сутерландъ и миссъ Сутерландъ съ мистеромъ Адріаномъ Гербертъ. Дальше шли другіе члены съ ихъ гостями. Наконецъ послднимъ вошелъ обладатель большой окаймленной золотомъ карточки, господинъ Овенъ Джэкъ, постаравшійся придать своему туалету боле элегантности тмъ, что повязалъ вокругъ шеи черный шелковый галстукъ, уже съхавшій къ правому уху.
Общество толпилось въ двухъ обширныхъ залахъ. Было гораздо больше гостей, чмъ свободныхъ мстъ. Боле слабые или усталые изъ гостей прислонились къ стнамъ или къ роялю. Мэри Сутерландъ присла на край дивана, на которомъ такимъ образомъ помстилось четыре человка, тогда какъ онъ былъ разсчитанъ на двоихъ.
— Ну-съ?— спросилъ Джэкъ, становясь за диваномъ.
— Ну-съ?— повторила Мэри.— Почему вы пришли такъ поздно?
— По извстной причин, что женщины должны всюду совать свой носъ. Я не могъ найти ни моего платья, ни запонокъ, Ни еще кое-чего. Довольно мн матушки Симпсонъ! Я на будущей недл выселяюсь отъ нея!
— Этимъ вы грозите уже два года. Вамъ, право, слдовало бы покинуть Церковную улицу.
— Это вы говорите уже пятьдесятъ лтъ. Но думаю, вы правы! Я дольше выносить этой женщины не могу. Да тутъ и Чарли. Онъ съ своимъ ласточкинымъ хвостикомъ выглядитъ взрослымъ. Онъ выглядитъ ужасно собой занятымъ и это такъ на самомъ дл. Какая масса народу! Надо было бы устраивать эти вечера, какъ концерты, въ Джемсъ Халь.
— Никогда ничего не длается, какъ слдуетъ, и никогда, длаться не будетъ. Гд же вашъ духовный руководитель, философъ и другъ?
— О комъ вы говорите, мистеръ Джэкъ?.
— Какого цвта ваше платье?
— Цвта морской воды. А что?
— Ничего. Оно мн очень нравится.
— Мой духовный руководитель, философъ и такъ дале, не мистеръ Гербертъ ли это?
— Конечно — вы отлично знаете. Вы, видимо, не отвыкли иногда играть комедію! Гд же онъ? Почему его нтъ возл васъ?
— Я, къ сожалнію, этого сама не знаю. Онъ вошелъ съ нами… Чарли!
— Что прикажешь?— спросилъ тотъ.— Почему ты тутъ такъ громко зовешь меня! О! мистеръ Джэкъ! Какъ поживаете, мистеръ Джэкъ?
— Гд Адріанъ?— спросила Мэри.
— Рядомъ… а то гд ему быть?
— Почему, гд бы ему быть?— спросилъ Джэкъ.
— Потому что рядомъ съ нами госпожа Спицницковъ или какъ она тамъ называется. Будь я на твоемъ мст, Мэри, я бы побольше обращалъ вниманіе на ухаживаніе друга Адріана за прекрасной полькой.
— Шщ… Не такъ громко, Чарли!
Чарли довернулся и отошелъ въ другую сторону, важно застегивая свои блыя перчатки.
— Перейдемте въ сосднюю комнату, — сказалъ Джэкъ..— Спасибо! Я предпочитаю оставаться здсь.
— Ну, будетъ вамъ упрямиться! Пойдемте. Я тоже хотлъ бы хотя глазкомъ взглянуть на польку. Я люблю ее до безумія. Вы увидите своими глазами, какъ мистеръ Гербертъ одержитъ у нея надо мной побду.
— Я останусь съ мистрисъ Фипсонъ. Но я не хочу васъ задерживать.
— Вы хотите быть не въ дух и испортить намъ вечеръ!
Мэри заглушила вздохъ недовольства и встала.
— Есливы непремнно этого хотите, то, я пойду съ вами. Мистрисъ Фипсонъ, я немного пройдусь съ мистеромъ Джэкомъ.
Мистрисъ Фипсонъ хотла что-то возразить, но Джэкъ не далъ времени и удалился съ Мэри. Въ сосдней комнат народу было еще больше, и жара стояла, еще боле невыносимая. Возл рояля, куда присла молодая полька, стоялъ скрипачъ и настраивалъ свою скрипку. Андріанъ Гербертъ находился тутъ же и не спускалъ съ нея глазъ.
— Ага!— замтилъ Джэкъ, слдя за взорами своей спутницы, — блуждающія мысли господина Адріана наконецъ на, шли свою тихую пристань.
Въ эту минуту началась музыка.— Что они играютъ?— спросила Мэри съ дланнымъ спокойствіемъ.
— Крейцерову сонату.
— О! это меня радуетъ!.
— Не можетъ быть. Тамъ вдь дло не касается любви къ искусству! Понимаете ли вы, что намъ придется стоять здсь, какъ дуракамъ, минуть двадцать и слушать.
— Если я могу съ удовольствіемъ выслушать Крейцерову сонату, то можете это и вы.
— Я предпочелъ бы, чтобы вы избрали что-нибудь покороче. Но разъ уже мы попали сюда, будемте молчать и слушать.
Адріанъ съ восторгомъ слушалъ сонату. Посл каждой отдльной части онъ не присоединялся къ аплодирующимъ. Эти знаки одобренія мшали его настроенію.
— Почему не научитесь и вы такъ играть?— спросилъ Джэкъ.
— Вроятно потому, что у меня къ этому нтъ способностей,— возразила Мэри, которой его вопросъ былъ непріятенъ…
— Способности! Вздоръ! Почему вы теперь аплодируете?
— Вы сегодня находите особое удовольствіе въ ненужныхъ вопросахъ, мистеръ Джэкъ. Я аплодировала, потому что мн нравится игра господина Іозефа.
— А барышня? Какъ она вамъ нравится?
— Она играетъ отлично. Но я, право, не нахожу ее выше другихъ піанистокъ, какъ вы считаете. Мн игра Іозефа больше нравится.
— Не можетъ-быть!— заявилъ Джэкъ.— Видите ли вы того сдоволосаго господина, который тамъ глядитъ на насъ? Это тотъ, который протестовалъ противъ моей фантазіи, какъ противъ дла сатаны. Теперь онъ будетъ требовать, чтобы я сыгралъ.
— И вы будете играть?
— Да. Я общалъ госпож Сцецимилица.— Въ такомъ случа вы меня, пожалуйста, сначала проводите къ мистрисъ Фипсонъ.
— Что? Вы не желаете меня слушать?
— Это вамъ вроятно безразлично. Во всякомъ случа я не хочу оставаться здсь одна.
— Хорошо. Въ такомъ случа пойдемте къ мистрисъ Фипсонъ. Я играть не буду.
— Я сдлаю такъ, какъ мн хочется! Тутъ mademoiselle Сцецимилица, для которой вы можете играть. Я здсь одна не останусь.
— Гербертъ будетъ съ вами.
— Я не намрена тревожить мистера Герберта.
— Боже мой! да здсь и братъ вашъ. Осторожнй! Если позвать его по имени, обидится. Мистеръ Сутерландъ!
— Что прикажете?— спросилъ Чарли съ довольнымъ видомъ. Джэкъ поручилъ ему Мэри и направился къ роялю по просьб того самаго господина, котораго онъ указывалъ Мэри и у котораго, какъ у одного изъ устроителей вечера, былъ золотой значокъ на фрак. За послдній годъ этотъ господинъ написалъ для ‘Antient Orpheus’ симфонію, вторую въ своей жизни симфонію. Онъ въ эту симфонію вложилъ много труда, добросовстности и силы, но вкуса въ ней было мало, она была съ педантичной строгостью облечена въ тяжелую академическую, форму и состояла по большей части изъ мотивовъ, украденныхъ у Мендельсона, любимаго композитора автора.
Джэкъ вдругъ сталъ наигрывать однимъ пальцемъ, тему этой симфоніи.
— Это не очень вжливо, — обратился Фипсонъ къ молодой польк, объяснивъ ей въ чемъ дло.— Бдный Маклаганъ! Врядъ ли ему пріятно, что такъ обходятся съ его темой.
— Если это шуточка Джэка, — замтилъ возмущенный Адріанъ, — то надо признаться, она безвкусна, Маклаганъ долженъ бы сейчасъ же покинуть комнату.
— Я вполн раздляю ваше мнніе, monsieur Гербертъ,— отвтила полька.— Все можно простить monsieur Джэку, но ему слдовало, бы щадить людей, мене его одаренныхъ. Къ тому же вдь дло идетъ о пожиломъ господин.
Въ это время Джэкъ началъ импровизировать на эту тему, при чемъ то забавное, что было въ этихъ импровизаціяхъ не было понятно для многихъ изъ присутствующихъ. Сначала онъ представилъ эксцентричный способъ игры, который долженъ былъ показать въ смшномъ вид его собственную манеру, а затмъ педантичный способъ, какъ бы пародію на композитора. Затмъ онъ перешелъ къ боле серьезной игр, что ему весьма удалось, такъ что слушатели пришли въ полный восторгъ.
— Великолпно!— воскликнулъ мистеръ Фипсонъ, аплодируя.— Прямо великолпію!
— Ахъ, если бы только у меня было больше силы, — замтила со вздохомъ mademoiselle Сцецимилица,— и еслибы я такъ могла играть.
— Какъ это возможно?— сказалъ Гербертъ. Вы играете такъ хорошо и завидуете этому человку. Я предпочитаю слушать васъ одну минуту, чмъ его часъ.— Она повела плечами.
— Вы отлично знаете, что я въ силахъ сдлать и изъ любезности говорите мн комплименты. Я же знаю, чего я не въ силахъ сдлать.
— Какъ поживаете, mademoiselle?— обратился къ ней подошедшій въ эту минуту Джэкъ, не обращая вниманія на комплименты окружающихъ.— Добрый вечеръ, мистеръ Гербертъ.
— А, да тутъ, и мистеръ Фипсонъ!
— Mademoiselle Сцецимилица очень лестно отозвалась о вашей игр, и я вполн согласенъ съ. Гербертомъ, который находитъ ея отзывъ преувеличеннымъ,— возразилъ Фипсонъ.— Она хотла бы играть такъ же, какъ вы!
— А мистеръ Гербертъ думаетъ: не приведи Боже! но правда ли? Онъ правъ. Почему вы хотите бить по клавишамъ какъ я, когда вы сами играете гораздо лучше. Что вы скажете о гоночной лодк, которая завидовала бы умнью плавать кавалерійской лошади?
— По вашей игр, monsieur Джэкъ, я убждаюсь, насколько я еще не доросла до послдней части вашей фантазіи. У меня не хватаетъ силы такъ ее сыграть, какъ вы хотли бы, чтобы она была сыграна. Да! да! да! я знаю это! знаю!
— Нтъ, mademoiselle. У васъ также нтъ силъ исполнить индійскій танецъ именно такъ, какъ настоящій индіецъ его танцуетъ, Что вы на это скажете, мистеръ Гербертъ?
— Я не музыкантъ, — возразилъ тотъ.— Мое подтвержденіе вашего взгляда мало бы придало ему значенія.
— Я мало придаю значенія мннію спеціалистовъ, — отвтилъ Джэкъ.— По взгляду этихъ спеціалистовъ я не знаю и основныхъ положеній музыки. Кого же вы предпочли бы слушать барышню или меня?!
— Если говорить правду, то я предпочелъ бы mademoiselle Сцецимилица.
— Я такъ и думалъ,— возразилъ обрадованный Джэкъ.— Но теперь мн нужно вернуться къ миссъ Сутерландъ. Пока я игралъ, она была предоставлена сама себ.
Гербертъ покраснлъ. Джэкъ мигнулъ многозначительно и ушелъ.
— Миссъ… миссъ… я не могу выговорить ея имени, вдь это та барышня, съ которой вы были на концерт и которой представилъ насъ мистеръ Фипсонъ. Она брюнетка и носитъ пенснэ, не правда ли?
— Да, mademoiselle.
— Она держитъ себя не такъ натянуто, какъ большинство англичанокъ. Вы съ ней хорошо знакомы?..
— Она… ея старшій братъ, женатый на дочери мистрисъ Фипсонъ, былъ моимъ школьнымъ товарищемъ. Съ нимъ я очень близокъ.
— Ахъ! мн не слдовало бы разспрашивать. Я боюсь, что я часто задваю англійскую сдержанность. Извините меня, пожалуйста.
— Вы никого не задваете, — возразилъ Гербертъ, очень собой недовольный за свою собственную безпомощность.— Я васъ очень прошу, если что-нибудь во мн можетъ интересовать, не удерживаться отъ разспросовъ изъ боязни нашей національной застнчивости, которая отнюдь не есть замкнутость. Если бы вы только знали, какъ я цню ваше участіе…
Она невольно отодвинулась немного назадъ, а онъ замолчалъ, такъ какъ не могъ продолжать, не найдя въ ней поддержки. Въ надежд прочесть что-нибудь на ея лиц, онъ взглянулъ на нее.!
— Какъ имя твй дамы, которая теперь будетъ пть?— спросила она, предпочитая безразличный вопросъ неловкому молчанію. Въ это время возл нихъ раздался снова голосъ Джэка..
— Я Іозефа слушать могу, — сказалъ онъ, обращаясь къ Мэри,— потому что онъ уметъ играть на скрипк, а также и mademoiselle Сцецимилица, потому что она уметъ играть. И ту я согласился бы слушать,— онъ указалъ на даму, стоявшую у рояля, — если бы она умла пть, она года на четыре только старше васъ, а берется только за то, что можно взять крикомъ. Она обратилась въ такъ называемую драматическую пвицу, что значитъ пвица, потерявшая голосъ. Пойдемте скорй, она уже начинаетъ!
— Она, быть можетъ, обидится, если вы уйдете изъ комнаты. Теперь, когда вы стали извстны, вы не можете приходить и уходить незамтно, какъ я.
— Тмъ хуже для тхъ, кто меня замчаетъ! Я не выношу пвцовъ, этихъ людей, воображающихъ, что музыка находится только въ ихъ горл. Вотъ она начала свое ‘Богъ подземелья’. Ради Бога уйдемте!
— Но мн въ этой комнат больше нравится… нтъ, не больше. Пойдемте!
И безъ того серьезное лицо Мэріи омрачилось.
Они направились къ пустому дивану. Мистрисъ Фипсонъ и окружающая ее публика перешли въ сосднюю комнату, чтобы слушать пніе.
— Я многое далъ бы, чтобы знать ваши мысли, — сказалъ Джэкъ, садясь рядомъ съ Мэри.— Что, вы ревнивы?
Она удивленно посмотрла на него.
— Что это означаетъ? Почему мн быть ревнивой и къ кому?
— Вы ревнуете къ Сцецимилица… потому что мистеръ Гербертъ сегодня, какъ видно, забылъ, что еще кто-нибудь существуетъ.
— Я этого не замчала. Но я ни въ чемъ не хочу ей мшать. Я вроятно уже надола ему. Вы думаете обмануть, меня? Я же видлъ, какъ вы не спускали съ него глазъ во время ея пнія. Я бы хотлъ, чтобы вы поссорились съ нимъ.
— Почему?
— Потому что онъ дйствуетъ мн на нервы. Если бы вы отъ него отдлались, то могли бы какъ слдуетъ заняться музыкой, бросить ваши масляныя краски, и были бы со мной любезне, не боясь, что этимъ измняете ему. Онъ самый непріятный господинъ, котораго я когда-нибудь зналъ, и человкъ, всего мене подходящій вамъ. Да къ слову сказать, онъ и рисовать не уметъ. Я сумлъ бы писать лучше его, если бы попробовалъ.
— Не вс того же мннія. Вы же уже въ тотъ разъ, когда я впервые познакомилась съ вами въ его мастерской, плохо оцнили его искусство.
— Таковъ былъ и вашъ взглядъ… а то вы не замтили бы его у меня. Я не живописецъ, но я инстинктивно чувствую, гд бездарность. Вы сознаете, что онъ неудачникъ. И я также сознаю это.
— Если бы онъ былъ неудачникомъ, разв его прошлогодняя картина была бы одобрена Академіей? Купилъ бы ее Союзъ Искусства? И относился бы къ нему съ такой похвалой предсдатель?
— Вздоръ! Это происходить ежегодно по крайней мр съ двумя стами картинъ. Видали ли вы или кто другой когда-нибудь академическую выставку съ десятью картинами, которыя стоили бы двадцать лтъ труда? Думаете ли вы, что когда-нибудь президентъ музыкальной академіи сказалъ обо мн доброе слово? И вы думаете, что я былъ бы польщенъ, если бы онъ и обмолвился лестнымъ отзывомъ? Но это одна изъ особенностей вашего Адріана. Онъ скромно проходитъ незамтно, а самъ съ замираніемъ голоса говоритъ о всякомъ художник, о которомъ появилась какая-нибудь замтка въ газет. Онъ пресмыкается въ пыли передъ своимъ искусствомъ, потому что онъ воображаетъ, что ему это униженіе къ лицу.
— По-моему его скромность производитъ отличное впечатлніе.
— Вроятно потому, что ему хвастаться нечмъ. Нтъ! это не матеріалъ, изъ котораго можно было бы сдлать даровитаго художника. Ха! ха!
Мэри отвернулась, раскрыла веръ и начала имъ обмахиваться.
— Вы разсердились?— спросилъ онъ.
— Нтъ. Но если вы желаете порочить Адріана, то почему длаете это въ моемъ присутствіи? Вы знаете, въ какихъ мы отношеніяхъ.
— Я говорю такъ о немъ, потому что считаю его шарлатаномъ. Если онъ весь день доказываетъ вамъ, что такое талантливый человкъ и что онъ чувствуетъ, то я не вижу, почему бы мн не высказать вамъ моего взгляда на этотъ же предметъ, разъ я въ своемъ род тоже человкъ съ талантомъ.
— Къ сожалнію, у Адріана нтъ такой вры въ себя.
— Потому что у него къ этому нтъ основанія. Собственное ‘я’ всегда позднй другихъ начинаетъ врить въ себя и его труднй надуть, чмъ всхъ остальныхъ. Я иногда спрашиваю себя, не обманщикъ ли я. Старый славный Бетховенъ спросилъ однажды одного изъ своихъ учениковъ, считаетъ ли тотъ его за хорошаго композитора. И насколько я знаю, драматическія представленія Шекспира имли только разъ шесть настоящій успхъ. Думаете ли вы, что онъ самъ этого не зналъ?
— Зачмъ же вы упрекаете Адріана въ недостатк увренности въ себя?
— О! это совсмъ другое дло! Онъ цнить себя меньше, чмъ другихъ людей, которые однаіко тоже, какъ и онъ, простые смертные. Я тоже иногда считаю себя шутомъ, потому что бываютъ времена, когда мн композиторство кажется смшнымъ. Съ какой стати человкъ вдругъ всю жизнь свою проводитъ въ томъ, что съ помощью двнадцати нотъ производить благозвучный шумъ. Но, въ такихъ случаяхъ мн и Бахъ кажется такимъ же шутомъ, какъ и я. Вы можете сколько хотите разъ спросить меня, могу ли я сочинить такую же или лучшую музыку, чмъ любой другой, бгающій по Англіи на своихъ двухъ ногахъ, я никогда въ отвт не выкажу вамъ такой глупой скромности или бездарности.
— Что же вы скажете, что сочиняете лучше Моцарта? Мн кажется, вы теперь хвастаетесь изъ одной лишь, антипатіи къ доброму Адріану.
— Можетъ ли музыка Моцарта помочь мн выразить мои чувства? Если нтъ, то мн совершенно безразлично, лучше ли его музыка моей или хуже. Я долженъ создавать свою музыку такою, какая она есть или каковъ я, и я лучше останусь самимъ собой, чмъ Моцартомъ, Бетховеномъ или еще кмъ другимъ. Когда послушаешь вашего Адріана, можно подумать, что онъ предпочитаетъ быть чмъ-угодно, только не самимъ собой. Быть можетъ онъ въ этомъ уже не такъ не правъ.
— Итакъ, мистеръ Джэкъ, придемте къ заключенію, что вы не очень высокаго мннія объ Адріан и не будемте объ этомъ больше говорить.
— Какъ желаете. Не хотите ли теперь пройти въ сосднюю комнату? Вы, миссъ Мэри, сегодня не въ расположеніи тихо и спокойно болтать.
— Такъ идите и оставьте меня здсь. Я охотно останусь одна. Я знаю, что я сегодня не въ дух — быть можетъ я порчу вамъ вечеръ.
— Для меня вы въ достаточно хорошемъ расположеніи духа. Вчно хихикающихъ женщинъ я не выношу. Да кром того, миссъ Мэри, я люблю васъ и нахожу васъ пріятной всегда.
— Да, я знаю, вы любите меня, — замтила Мэри разсянно, переходя съ нимъ въ сосднюю, комнату. Тутъ они натолкнулись на Герберта, который, сдавленный въ дверяхъ толпой гостей, направляющихся къ выходу, видимо искалъ кого-то. Мэри постаралась не мшать ему. Но онъ замтилъ ее и, увидя, что она одна, направился къ ней. Джэка задержалъ Фипсонъ, и онъ отсталъ.
— Гд мистрисъ Фипсонъ, Мэри? Ты одна?
— Я давно не видала ее.
Она готова была добавить, что надется не быть ему въ тягость. Но удержалась, считая горячія объясненія между ними безцльными.
— Гд же ты была все время?— спросилъ онъ.— Я въ продолженіе всего вечера не видалъ тебя.
— А ты искалъ ли меня?
Онъ избжалъ ея взгляда и посторонился, чтобы дать пройти одной дам.
— Не принести ли теб мороженаго? Тутъ жарко.
— Нтъ, спасибо. Ты знаешь, что я не мъ мороженаго.
— Я думалъ, что неимоврная жара, побдитъ твои гигіеническіе принципы. Пріятно ли ты провела время?
— Не особенно пріятно, но и не скучала. Музыка мн понравилась.
— О, да! Не правда ли, mademoiselle Сцецимилица чудесно играетъ?
— Это твое мнніе я давно въ теб замтила. Эта барышня уметъ вызывать на твоемъ лиц такое выраженіе, котораго я раньше не замчала.
Гербертъ быстро взглянулъ на нее и весь покраснлъ.— Да,— замтилъ онъ, — у нея особая, поэтическая игра. Не правда ли, поведеніе мистера Джэка съ его насмшкой надъ Маклаганомъ невозможное? Вс были возмущены.
У Мэри была готова защита Джэка, но не успла она открыть рта, какъ къ ней быстро подошла мистрисъ Фипсонъ и заговорила пожалуй черезчуръ громкимъ голосомъ:
— Ну! мистеръ Гербертъ,— начала она.— Ваше поведеніе въ отношеніи всхъ прямо-таки прелестно! Мн кажется, Мэри, вамъ теперь можно итти. Іозефъ уже ухалъ, госпожа Сцецимилица собирается тоже узжать и намъ нечего оставаться дольше. А Адріанъ уже опять исчезъ! Это поразительно!
— Онъ пошелъ за экипажемъ для mademoiselle Сцецимилица, — возразила она спокойно.— Тише! Она стоитъ за нами!
— Не можетъ быть! А кто позоветъ намъ экипажъ?— спросила мистрисъ Фипсонъ съ раздраженіемъ, нисколько не понижая голоса.— Нтъ, знаешь ли, Мэри, ты должна съ нимъ объ этомъ переговорить! Съ какой стати ты считаешься его невстой, если онъ и вниманія на тебя не обращаетъ? Ну, а мой мужъ бгаетъ за француженкой, которая только что пла. Онъ всегда на верху блаженства, когда иметъ возможность оказать мелкія услуги какой-нибудь знаменитости. Мн кажется, намъ нужно самимъ о себ позаботиться или подождать, чтобы Адріанъ былъ такъ добръ и о насъ вспомнилъ.
— Лучше не будемъ ждалъ. Я вижу Чарли въ той комнат — онъ позаботится о насъ. Пойдемте!— Мимо нихъ прошла молодая полька и слдомъ за матерью спустилась съ лстницы. Передняя была переполнена. Однако madame Сцецимилица протерлась среди толпы и вернулась съ цлымъ ворохомъ теплыхъ вещей. Дочь помогла ей распутаться въ этихъ вещахъ и собралась было надть шубу, когда подлетлъ Гербертъ.
— Позвольте, — воскликнулъ онъ, подавая ей шубу.— Я не смю васъ дольше задерживать… Вашъ экипажъ уже подалъ… но…
— Идемъ скорй, дитя мое, — прервала его госпожа Сцецимилица.— Насъ зовутъ. Au revoir, monsieur Гербертъ. Идемъ, Орели!
— Прощайте, — сказала Орели и быстро пошла за матерью.
Онъ шелъ рядомъ съ ней, пока она не сла въ экипажъ.
— Не разршите ли вы мн… васъ навстить… какъ было уговорено?— сказалъ онъ.
— Нтъ, — возразила она.— Ваше мсто возл миссъ Сутерландъ fiance. Прощайте.
Экипажъ отъхалъ. Онъ остался стоять съ разинутымъ ртомъ, пока слуга не обратилъ его вниманія на то, что онъ мшаетъ проходить другимъ. Онъ вернулся въ переднюю, гд мистрисъ Фипсонъ съ холодностью выразила свое сожалніе, что не можетъ предложить ему мста въ экипаж, такъ какъ вс мста уже заняты. Онъ откланялся и пшкомъ пошелъ домой.

XI.

Каждое утро отъ десяти до двнадцати госпожа Сцецимилица обыкновенно упражнялась на роял. Въ это время ея мать обсуждала всякія хозяйственныя дла съ хозяйкой дома или отправлялась съ ней на базаръ. На другое утро посл описаннаго вечера madame по обыкновенію вышла. Едва она успла скрыться по направленію къ Тоттенгамъ-Кортъ-Родъ, какъ съ противоположной стороны сквера показался Гербертъ, перешелъ черезъ улицу и позвонилъ у двери, изъ которой только что вышла старуха.
Стоя у подъзда, онъ слышалъ упражненія Орели. Она играла очень простую вещь, то, что при немъ не разъ играли совсмъ маленькія двочки и что он называли экзерсисами для всхъ пяти пальцевъ. Она играла это тихо и безпрерывно. Дверь отворила молодая горничная, одтая еще небрежно вслдствіе ранняго часа и старательно прятавшая свои руки подъ фартукъ.
— Потрудитесь спросить у миссъ Сцецимилица, приметъ ли она меня.
Двушка колебалась, не зная, что ей сказать, затмъ затворила дверь и ушла въ домъ. Она скоро вернулась и не безъ смущенія доложила:
— Миссъ Чимилитца нтъ дома.
— Я знаю, — возразилъ онъ.— Но скажите пожалуйста, mademoiselle, что я намренно пришелъ такъ рано и прошу ее принять меня на нсколько минутъ.
При этомъ онъ ползъ въ карманъ за монетой, по двушка убжала раньше,— чмъ онъ усплъ ей эту монету дать. Подкупъ прислуги противорчилъ его понятіямъ о чести.
— Если по важному длу, говоритъ мадмазель, — заявила, служанка, вернувшись вторично,— то она проситъ васъ зайти.
Адріанъ вошелъ въ гостиную, высокую, большую комнату со старомодными обоями и блымъ мраморнымъ каминомъ. Посреди комнаты стояла рояль, а коверъ былъ свернутъ и отодвинутъ въ уголъ, чтобы не мшать резонансу. Орели стояла возл рояля. На ея личик едва замтно проглядывала хитрая улыбка,.
— Я надюсь, вы не сердитесь паі меня, — начавъ Гербертъ съ выраженіемъ такой нескрываемой радости отъ одного ея лицезрнія, что она невольно опустила глаза.— Я знаю, что я помшалъ вамъ упражняться… я раньше, чмъ позвонить, ждалъ ухода madame. Но пережить еще одинъ такой день, какъ вчерашній, я не въ силахъ!
Орели колебалась. Наконецъ она сла и указала ему на стулъ, который онъ придвинулъ ближе къ ней.
— Что же вчера произошло?— спросила она съ оттнкомъ невольнаго кокетства.
— Вчера весь день прошелъ въ мучительномъ непониманіи причинъ, почему вы вдругъ измнились ко мн… посл того, какъ я на нсколько минутъ оставилъ васъ.
Орели сдлала какую-то гримасу и не взглянула на него.
— Почему мн было измняться къ вамъ?— возразила она.
— Я спрашиваю васъ объ этомъ! Вы измнились… кто-нибудь разсказалъ вамъ обо мн что-нибудь дурное, чему вы поврили.
Глаза Орели заблистали.
— Скажите откровенно, — продолжалъ онъ, — что возбудило ваше недовольство мной… и не дадите ли вы мн такимъ образомъ возможности объясниться.
— У васъ въ Англіи странные нравы, — отвтила она съ новымъ и непріятнымъ выраженіемъ глазъ.— По какому праву я могла бы длать вамъ упреки? Что мн вообще до вашихъ длъ?
— Орели!— воскликнулъ онъ, потерявъ всякое самообладаніе.— Неужели вы по знаете, что я люблю васъ… какъ безумный?
— Вы еще этого мн не говорили, — возразила она.— Разв англичанки сами догадываются объ этомъ?
Затмъ она сильно покраснла и, закрывъ лицо руками, стала еле слышно и смяться и тихо всхлипывать. Но это длилось не боле одного мгновенія, она услыхала, какъ Гербертъ еще ближе къ ней придвинулъ стулъ, вскочила и движеніемъ руки отстранила его.
— Monsieur Гербертъ, по обычаямъ, твердо установившимся въ моей стран, объясненіе въ любви всегда сопровождается предложеніемъ руки. Предлагаете ли вы мн свою любовь, предоставляя свою руку миссъ Сутерландъ?
— Вы несправедливы ко мн… и къ себ, Орели. Я открылъ вамъ свою любовь, потому что думалъ только о любви. Я вдь не могу въ васъ предположить той слпой любви, которую я питаю къ вамъ. Согласились ли бы вы дйствительно быть моей женой? Я знаю… я инстинктивно чувствую, что никакое несчастье на свт не коснулось бы меня, если бы вы согласились назвать меня вашимъ… дорогимъ другомъ.— Эта его слова были слдствіемъ волненія чувствъ, вызваннаго невольнымъ прикосновеніемъ къ ея рукаву.
Она задумалась.
— Вы безъ сомннія нашъ другъ, monsieur Гербертъ. У насъ такихъ не много. А въ любовь я вообще не врю.
— Я вамъ безразличенъ, — сказалъ онъ грустно.
— Вы заблуждаетесь, — поторопилась возразить она.— Вы всегда были очень любезны къ намъ… какъ къ иностранкамъ. Вдь мы такія, не правда ли? Вы почти не знаете насъ. И вы намъ совсмъ чужой.
— Я? Ахъ! вы еще совсмъ не знаете Англіи. Въ моихъ жилахъ не течетъ ни одной капли крови, которая могла бы быть вамъ чужой. Разв я вамъ кажусь холоднымъ? О, я страдаю отъ ревности, ко всмъ вашимъ соотечественникамъ!
— О Боже! это совершенно лишнее! У насъ въ Польш очень мало знакомыхъ.
— Орели! Вы все время говорите ‘мы’ и ‘у насъ’, какъ будто вы не понимаете, что я одну васъ люблю… что я явился къ вамъ не какъ другъ вашей семьи, а какъ жаждущій васъ, для котораго не существуетъ никого боле на свт?.. Когда я бываю съ вами, мн кажется, что я нахожусь одинъ среди галлереи чудесныхъ картинъ, что я слышу ангельское пніе… и ко всмъ моимъ чувствамъ примшивается неописуемый восторгъ. Съ той поры, какъ я увидлъ васъ, во мн снова пробудились мои забытыя грезы и мое прежнее воодушевленіе. Вы можете однимъ словомъ все потушить или оживить на всю жизнь. Любите ли вы меня?
Она тихо повернулась къ нему.
— Въ такомъ случа то, что въ тотъ вечеръ говорила madame Фипсонъ, неправда?— спросила она нершительно.
— Что же говорила она?— спросилъ Гербертъ, красня.
Она немного отодвинулась отъ него и устремила на него серьезный взглядъ.
— Madame говорила, — возразила она, подавленнымъ голосомъ, — будто миссъ Сутерландъ ваша невста.
— Позвольте мн объяснить вамъ!— воскликнулъ Адріанъ въ полномъ смущеніи.
Она въ негодованіи вскочила, съ мста.
— Объяснить?— повторила она.— Прошу васъ, monsieur, отвтить мн: да или нтъ?
— Да… если ужъ вы ни за что не хотите выслушать меня,— отвтилъ онъ съ достоинствомъ.
Она опять сла и задумалась.
— Что вы теперь подумаете обо мн, если я дйствительно выслушаю васъ?— спросила она наконецъ.
— Я подумаю, что вы быть можетъ все же хоть немного меня любите. Вы обвиняете меня въ силу еще очень шаткаго свидтельства, Орели. Въ Англіи помолвка не считается окончательной. Разсказать вамъ, какъ обстоятъ мои отношенія къ миссъ Сутерландъ?
Орели покачала головой, но ничего не отвтила, и приготовилась слушать.
— Уже прошло боле двухъ лтъ, около трехъ, какъ мы помолвлены. Я сообщалъ вамъ, что былъ большимъ другомъ старшаго брата Мэри, зятя мистера Фипсона, и такимъ образомъ я познакомился и съ ней. Я считаю своимъ долгомъ признаться, что ея дружба поддержала меня во время одиночества и упадка духа, когда еще рука моя была неопытна, а мои знакомые подъ вліяніемъ матери открыто выражали презрніе къ моимъ художественнымъ начинаніямъ и обвиняли меня въ самомнніи и самолюбіи только за то, что мн не улыбалась служба въ банк или другомъ подобномъ учрежденіи. Она съ жаромъ увлекалась сама живописью, когда я ей это посовтовалъ, и скоро она увлекалась ею больше, чмъ я. Она была мн очень благодарна за мое вліяніе уже по одному тому, что это привело ее къ боле близкому знакомству съ произведеніями великихъ художниковъ. Какъ бы то ни было, насъ соединило искусство, я я благодарю ее за то, что она была мн другомъ, когда у меня кром нея друзей не было. Я чувствовалъ себя настолько одинокимъ, что, боясь ее потерять, я сдлалъ ей предложеніе. Она согласилась безъ колебаній, несмотря на то, что мое положеніе требовало очень продолжительнаго жениховства. Эта помолвка никогда не была формально нарушена, но теперь вполн ясно, что она до конца доведена не будетъ. Еще задолго до того, какъ я увидлъ васъ и впервые узналъ любовь, въ нашихъ отношеніяхъ произошла перемна. Миссъ Сутерландъ остыла въ своемъ увлеченіи живописью, какъ только убдилась, что ее нельзя изучить, какъ иностранный языкъ или какъ курсъ исторіи. Она поддалась вліянію Джэка. Я допускаю, что Джэкъ можетъ быть геніальнымъ человкомъ — я мало смыслю въ музык — и онъ безъ сомннія въ своемъ род порядочный человкъ. Но онъ всмъ своимъ направленіемъ такъ чуждъ истинныхъ художественныхъ ощущеніи, что его характеръ, его образъ жизни и поступки прямо уничтожающе дйствуютъ на всю атмосферу возвышеннаго духовнаго настроенія, въ которомъ великіе художники находятъ вдохновеніе. На мой взглядъ его музыкальныя способности производить впечатлніе какой-то случайности, какъ будто он пристали къ какому-то буйволу. Однако миссъ Сутерландъ доврилась ему въ вопросахъ искусства, и онъ видимо избавляетъ ее отъ труда самой думать, она не допрашиваетъ его, какъ, бывало, допрашивала меня. Очень можетъ быть, онъ ее лучше понимаетъ, чмъ я. Во всякомъ случа онъ такъ къ ней относится, какъ я никогда не относился. И хотя мн кажется, что въ моихъ къ ней отношеніяхъ было больше уваженія, но онъ все же съ полнымъ успхомъ вытснилъ меня изъ ея воображенія. Я нисколько не утверждаю, что онъ это сдлалъ намренію. Я даже не могу себ представить, чтобы чье-нибудь поведеніе мене доказывало увлеченіе кмъ-нибудь, чмъ его поведеніе. Но это ей видимо нравится. Это все возрастающее предпочтеніе Джэку огорчало меня: я падалъ духомъ, тогда какъ въ это время мои труды по живописи начинали увнчиваться нкоторымъ скромнымъ успхомъ. Однако, говорю вамъ откровенно, я не зналъ, что такое ревность, пока я не увидалъ васъ и не услыхалъ васъ, исполняющей музыку Джэка. Моя любовь къ вамъ вызвана не вашимъ талантомъ и тмъ блестящимъ успхомъ, который вы получили. Есть масса незамченныхъ подробностей, которыя видятъ художники, Орели, и которыя гораздо больше значатъ, чмъ бглость пальцевъ по клавишамъ. Описать ихъ я не могу, но я почувствовалъ ихъ, какъ только вы появились на эстрад, заняли молча свое мсто и отвтили однимъ взглядомъ на молчаливый вопросъ Манліуса, — то былъ просто кивокъ головы, но ему стало сразу же ясно. Когда началась игра и вы посредствомъ инструмента заговорили со слушителями, для меня вы замолчали. Я слышалъ и наслаждался лишь чудесной средней частью фантазіи, которая по утвержденію самого Джэка только вамъ обязана своимъ успхомъ. Когда вслдъ за этимъ Фипсонъ повелъ насъ въ сосднюю комнату и познакомилъ съ вами, я не могъ ничего сказать вамъ, но не.потерялъ ни одного вашего слова, ни одного вашего движенія. Вы были чужая, непонимающая моего языка, пользовались общимъ поклоненіемъ. Могъ ли я знать въ то время, не связаны ли вы уже бракомъ съ другимъ? И все же я почувствовалъ, что между нами закрпилась связь гораздо боле возвышенная, чмъ моя дружба съ миссъ Сутерландъ, даже если она и близка мн благодаря моимъ отношеніямъ къ бывшему товарищу и по общности вкусовъ, воспитанія, положенія въ обществ. Я въ первую же минуту понялъ, что васъ я люблю, а Мэри не любилъ никогда. Если бы я ее встртилъ такъ же случайно, какъ встртилъ васъ, разв я просилъ бы Фипсонъ представить меня? Такимъ образомъ исчезла и моя ревность къ Джэку: пусть онъ будетъ вашимъ композиторомъ, лишь бы я былъ вашимъ другомъ! Влеченіе Мэри къ нему стало для меня источникомъ великаго счастья. Его музыка и ваша игра являлись притягательной силой всхъ концертовъ. Джэку надо было быть на этихъ концертахъ: Мэри слдовала за нимъ, а я за Мэри. Мы всегда находили возможность перекинуться съ вами нсколькими словами — и за это я благодаренъ моему сопернику. Онъ заставилъ Мэри искать васъ. Ему я благодаренъ за освобожденіе отъ тяжелыхъ для меня обязанностей, наложенныхъ продолжительнымъ жениховствомъ. Итакъ онъ причина тому, что я явился сюда и ршаюсь просилъ вашей руки. Орели, вчера весь день я думалъ объ истинномъ положеніи, въ которомъ находится мое жениховство, чтэбы дать вамъ самое врное изложеніе всего дла. Кажется, я все вамъ передалъ. Но, чтобы выразить вамъ свои чувства, у меля не хватаетъ словъ. Любовь неподходящее выраженіе. Это что-то необычное, что-то совершенно необыкновенное. Я на все гляжу другими глазами… во мн пробудилась новая сила!.. Но словъ для выраженія этого не найдется ни на одномъ язык. Я даже на родномъ своемъ язык не сумлъ бы выразить своего чувства.
— Я отлично понимаю васъ. Ваше жениховство съ миссъ Су… Сутерландъ… это имя затрудняетъ меня… ваше жениховство слдовательно еще не разстроено!
— Формально нтъ. Но вы….
— Послушайте, monsieur Гербертъ! Я не хочу насильно стать между вами и миссъ Сутерландъ. Если же вы по чести можете сказать, что она, больше васъ не любитъ… то пусть она вамъ это подтвердить.
— И тогда?
— Тогда… тогда, возвращайтесь сюда. Тогда видно будетъ. Я же не думаю, что она вернетъ вамъ свободу.
— Наоборотъ! Да разв бы я говорилъ такимъ образомъ съ вами, если бы у меня было хоть какое-нибудь сомнніе? Если она намрена сдержать данное мн слово, то вдь и мн, какъ честному человку, пришлось бы исполнить его! Но она этого не сдлаетъ!
— Однако вы должны къ ней итги… и возобновить ваше предложеніе.
— Предложеніе вамъ… или ей?
— О Боже, онъ все еще меня не понимаетъ! Выслушайте меня внимательно! Вы должны итги къ ней и сказать: ‘Мэри, я пришелъ просить исполненія даннаго слова’. Если она отвтитъ: ‘Нтъ, monsieur Гербертъ, я на немъ не настаиваю’… ну такъ… тогда… тогда, какъ я уже говорила, видно будетъ. Если же она отвтитъ: ‘Хорошо’, то не смйте возвращаться сюда.
— Но…
— Нтъ! нтъ! нтъ!— проговорила Орели, отвернувшись.— Вы должны точно сдлать то, что я вамъ говорю.
— Я согласенъ, Орели, спросить у Мэри, каково ея намреніе и ему подчиниться. Это я общаюсь вамъ. Но если мн повиноваться дословно вашому приказанію, то пришлось бы признать ее связанной словомъ и настаивать на выполненіи его, несмотря на ея сердечное влеченіе. Мы такимъ образомъ стали бы жертвой ложнаго пониманія долга.
Она, вертя въ рукахъ кисть отъ кресла, недоврчиво покачала головой.
— Орели, — началъ онъ снова, — вамъ желательно, чтобы она не освободила меня отъ даннаго слова? Въ такомъ случа вы лучше сказали бы это прямо. Неужели вы настолько безсердечны, что согласны натолкнуть меня на несчастный бракъ, чтобы избгнуть непріятности ршительнаго отказа?
— Я больше отвчать вамъ не буду!— воскликнула она, поднимая голову, но не глядя на него.— Вы хотите поймать меня на слов… вы слишкомъ много спрашиваете… Разв я не сказала вамъ, — добавила она посл нкотораго молчанія, — что вы можете вернуться, если она возвратитъ вамъ свободу?
— Я изъ этого могу заключить…
Она въ отчаяніи начала ломать себ руки
— А еще увряютъ, будто англичане очень самоуврены! Неужели вы не считаете, что можете нравиться женщин?
Онъ все еще колебался. Только когда она вдругъ подошла къ двери, онъ схватилъ ея руку и приблизилъ къ губамъ. Она быстро вырвала е’е и, опустивъ голову, вышла изъ комнаты.
Онъ въ возбужденномъ настроеніи выбжалъ изъ дому. Онъ прошелъ уже значительную часть пути, но еще не обдумалъ, что въ сущности скажетъ Мэри, живущей теперь у мистрисъ Фипсонъ. У Орели ему пришелъ на помощь французскій языкъ, на которомъ онъ объяснялся, и ему казалось естественнымъ и легкимъ говорить вещи, которыя на англійскомъ язык звучали бы преувеличенностью. Онъ и руку у Орели поцловалъ… по-французски! Мэри должна бы считать цлованіе руки смшнымъ поступкомъ, недостойнымъ образованнаго англичанина. Сказать отказъ женщин (а въ этомъ заключалась его задача), это трудно длается на всякомъ язык.
Войдя къ ней, онъ увидлъ ее въ шляп и съ рабочей сумочкой въ рукахъ.
— Я жду миссъ Кернсъ, — заявила она.— Мы что-то задумали. Угадай, что!
— Я не берусь угадать. Я не зналъ, что миссъ Кернсъ въ Лондон.
— Мы съ ней пришли къ заключенію, что платье Джэка дошло до такого состоянія, котораго дольше терпть нельзя. Сегодня онъ въ Бирмингам. Мы ршили вторгнуться ръ ёго квартиру, вооружившись предварительно необходимымъ запасомъ пуговицъ, штопальной бумаги и бензина. Мы хотимъ придать его вещамъ боле приличный видъ… а потомъ пусть опятъ живетъ попрежнему. Но, прошу тебя, Адріанъ, не длай такого мрачнаго лица… Ты въ вопросахъ приличія хуже всякой старой двы.
— Дло вкуса!— замтилъ Гербертъ, пожимая плечами.— Но надюсь, что твоя экспедиція не настолько важна, чтобы нельзя было отсрочить ее на полчасика? Мн необходимо съ тобой переговорить.
— Если желаешь!— возразила она, и лицо ея нсколько удлинилось. Она какъ разъ была въ веселомъ настроеніи и ей хотлось пошутить надъ Джэкомъ, и ей совсмъ не улыбалось сидть съ Гербертомъ и вести серьезные разговоры.
Онъ замтилъ веселое настроеніе Мэри, и это разсердило его, но въ то же время это придало ему бодрости.
— Очень можетъ быть,— началъ онъ, — что ты съ боле спокойнымъ духомъ отправишься посл того, какъ выслушаешь меня. Но все же мн непріятно, что я задерживаю тебя.
— Не стоитъ извиняться, — замтила она недовольнымъ тономъ.— Я согласна подождать, Адріанъ. Въ чемъ же дло?
— Уврена ли ты, что намъ не помщаютъ, хотя бы миссъ Кернсъ?
— Если это такое важное дло, то лучше выйдемъ въ скверъ. Мн не очень ловко барикадироваться въ гостиной мистрисъ Фипсонъ. А въ это время дня на улицахъ нтъ ни души.
— Какъ желаешь, — возразилъ Гербертъ, стараясь подавить въ себ чувство недовольства, которое овладвало и имъ.
Они молча вышли изъ дома, отворили калитку въ крестообразной ршетк, окружающей скверъ, кром нихъ тамъ было только еще нсколько играющихъ дтей. Мэри, насупивъ брови, шла возл него, ожидая, что онъ начнетъ разговоръ.
— Мэри, если бы я теперь впервые сдлалъ теб то предложеніе, которое сдлалъ, когда мы съ тобой катались по Серпентин — ты теперь отвтила бы такъ же?
— Если бы ты этого предложенія еще до сихъ поръ мн не длалъ, — отвчала она, не останавливаясь, — то сдлалъ бы ты его теперь?
Его разозлило, что его ударъ былъ такъ ловко отпарированъ.
— Только ради Бога безъ придирокъ!— воскликнулъ онъ.— Вдь я тебя не упрекаю!
Мэри не возражала. Она настолько владла собой, что могла заглушить чувство горечи, которое просилось на ея губы. Мене рзкаго возраженія она не находила. И потому ей приходилось или отвтить рзко или молчать.
— Мн кажется… можетъ быть я ошибаюсь…— началъ онъ черезъ нкоторое время боле спокойно,— что наши отношенія жениха и невсты за послднее время потеряли для насъ свою прелесть.
— Я готова порвать наше жениховство, — отвтила она ршительно.
— Я тоже, — возразилъ Адріанъ въ томъ же тон.
Снова наступило молчаніе.
— Вопросъ только въ томъ, — добавилъ онъ, — склонна ли ты къ этому столько же, сколько готова. Ты огорошила бы меня, если бы, общавъ мн однажды свое сердце, отняла теперь его у меня.
— На что можешь ты жаловаться, Адріанъ? Я знаю, насколько ты обидчивъ,— но за послдніе два года я такъ усиленно старалась избгнуть всякаго повода для твоей обиды, что ты, кажется, не можешь мн длать упрековъ. Ты вполн былъ со мной согласенъ, что моя живопись — одна потеря времени и что я была права, бросивъ это дло..
— Потому что оно больше не доставляло теб удовольствія.
— Я не могла думать, что ты будешь за это на меня сердиться.
— Я и не сердился, Мэри!
— Такъ въ чемъ же дло?
— Ни въ чемъ… если ты вообще довольна!…
— И это все, что ты хотлъ мн сказать, Адріанъ?— спросила она боле весело.
Онъ задумался.
— Мэри, я прежде всего хотлъ бы, чтобы ты была уврена, что я не ревную Джэка..
Она взглянула на него.
— Но въ то время, когда мы съ тобой были только друзьями, я никогда не чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ, какъ теперь. Съ тхъ поръ я сталъ твоимъ признаннымъ женихомъ, а Джэкъ завладлъ твоей дружбой и меня вытснилъ. Поэтому я объявляю, что согласенъ перемниться съ нимъ ролями.
— Итакъ, ты предлагаешь мн нарушить помолвку?
— Нтъ! Я считаю своимъ долгомъ предложить теб свободу, если ты ее желаешь.
— Я готова сдержать свое слово,— упорно повторила она.
— Это говоришь ты. А я вдь и не думаю утверждать, будто ты не хочешь исполнить твоего слова, но я говорю, что это увреніе твое такого рода, что счастья отъ этого я ожидать не могу. Я часто предостерегалъ тебя, Мэри, что ты слишкомъ высокаго мннія обо мн. Теперь ты за свою ошибку мстишь мн, давая понять, насколько ты находишь меня мало достойнымъ жертвы, которую считаешь долгомъ мн принести.
— Я никогда не называла это жертвой, — возразила красня Мэри.— Я всегда сочувственно относилась къ нашей помолвк и хотла сказать, что ревновать Джэка у тебя нтъ основаній. Если наша помолвка должна быть расторгнута, то не говори, Адріанъ, что разрывъ исходить отъ меня.
— Однако она расторгнута и не мной, Мэри, — возразилъ Адріанъ, тоже красня.
Наступило продолжительное молчаніе.. Они ходили взадъ и впередъ по площадк. Наконецъ она остановилась и возобновила бесду.
— Адріанъ, — сказала она,— я прошу прощенія. Я виновата въ недостойномъ притворств. Верни мн мое слово и останемся друзьями.
— Ты откровенно этого желаешь?— спросилъ онъ сконфуженно.
— Да. И я хотла предоставить теб иниціативу въ этомъ дл, чтобы лишить тебя возможности сдлать мн упрекъ. Это было гадко съ моей стороны, но я опомнилась. Я увряю тебя, что желаю быть свободной, только чтобы оставаться незамужемъ. Тутъ ни Джэкъ, никто другой не причастенъ. Причина всему только въ томъ, что я не могу быть теб хорошей женой. Я думаю не выходить замужъ. Ты слишкомъ хорошъ для меня, Адріанъ.
Герберту стыдно было самого себя. Онъ глядлъ на нее, не будучи въ силахъ сказать слова.
— Я знаю, что я сразу должна была теб это сказать, — добавила она.— Ужъ одинъ мой недостатокъ откровенности доказываетъ, что я не та, какою ты меня считалъ. Если бы ты женился на мн, то для тебя насталъ бы нескончаемый рядъ разочарованій. Я полагала… я думала про себя… я при этомъ тоже немного думала о mademoiselle Сцецимилиц. Если ты останешься съ ней въ хорошихъ отношеніяхъ, то скоро почувствуешь, что немногое во мн потерялъ. Я надюсь, однако, ты не ради нея…
— Нтъ! нтъ! Исключительно и единственно по высказанной мною причин. Мы совсмъ другъ къ другу не подходимъ. Я увряю тебя, что у меня нтъ другихъ побужденій.
— Вришь ли ты мн, Адріанъ? Ты былъ бы очень плохого обо мн мннія, если бы предполагалъ, что я этимъ открываю дорогу новому увлеченію или что я ревную.
У Герберта снова проснулось что-то изъ прежняго увлеченія его и онъ испытывалъ угрызенія совсти. Ему было не по себ, потому что оба они были подвергнуты одинаковому испытанію, но Мэри оказалась правой, а онъ виноватымъ. Хотя онъ всегда бывалъ искрененъ въ своихъ увреніяхъ, будто она ставитъ его слишкомъ высоко, но все же онъ никогда не ожидалъ, что въ этомъ испытаніи ему придется передъ ней спасовать. Онъ вспомнилъ Орели и вдругъ испугался, что и она найдетъ въ немъ только того жалкаго человка, которымъ онъ теперь представлялся себ. Однако онъ уже по привычк сохранилъ серьезный и задумчивый видъ.
— Мэри,— началъ онъ снова, — я никогда не былъ о теб такого высокаго мннія, какъ теперь. Тотъ путь, который ты для насъ обоихъ считаешь правильнымъ, и есть настоящій. Твое ршеніе я нсколько ожидалъ. И, такъ какъ въ немъ несомннно заключается твое счастье, то я скажу теперь, что я очень радъ потерять тебя какъ жену, разъ я не теряю въ теб друга.
— Я всегда съ гордостью буду считать себя твоимъ другомъ,— возразила она, протягивая ему руку
Онъ взялъ ее и снова показался себ удивительно благороднымъ.
— Теперь мы оба свободны, — добавила она, — и я могу желать всего хорошаго, не беря на себя за это тяжелой отвтственности. Еще одно, Адріанъ! Во время нашего жениховства ты длалъ мн подарки и писалъ письма. Можно мн ихъ сохранить?
— Мн было бы больно, если бы ты мн ихъ вернула. Если ты ими дорожишь, то сохрани.
— Въ такомъ случа я хотла бы ихъ сохранить.
Они опять пожали другъ другу руки.
— Ждала ли меня все это время миссъ Кернсъ?— спросила она другимъ тономъ.
Возвращаясь домой, они бесдовали о различныхъ постороннихъ предметахъ. Горничная, отворившая имъ дверь, сообщила, что миссъ Кернсъ уже ожидаетъ. Мэри вошла. Гербертъ остановился.
— Если ты противъ этого ничего не имешь, то я не войду съ тобой, — сказалъ онъ.
Это было естественно посл всего случившагося. Она, улыбаясь, простилась съ нимъ.
— Прощай, Мэри!— сказалъ онъ.
Какъ только захлопнулась дверь, онъ опять направился въ сторону Фицрой-Сквера. Но такъ какъ ему было не по себ и онъ не былъ собой вполн доволенъ, то сначала онъ зашелъ въ ресторанъ на Оксфордъ-Стритъ и сълъ котлетку, которую запилъ стаканомъ вина. Это вновь пробудило въ немъ предпріимчивость, и онъ по Вельсъ-Стритъ быстро шелъ къ квартир Орели. Онъ немного сбился съ пути и началъ какъ слдуетъ оріентироваться только дойдя до станціи Портландъ-Родъ. Оттуда онъ отлично зналъ дорогу въ скверъ Фицрой. Не усплъ онъ пройти небольшого разстоянія, какъ услыхалъ за собой голосъ матери и остановился. Она шла съ вокзала и увидла его на углу Кустонъ-Родъ и Сутамптонъ-Стрить.
— Что длаешь ты въ этой части города?— спросилъ онъ, стараясь скрыть досаду, вызванную задержкой.
— Это вопросъ, на который ты не имешь права, Адріанъ. Люди, ксторые спрашиваютъ: ‘Вы куда?’ или ‘Что собираетесь длать?’ — невыносимы ни въ семь, ни въ обществ, какъ я уже не разъ говорила теб. Ну, да это въ сторону, я собираюсь купить занавсокъ для оконъ въ Тотгенгамъ-Куртъ-Родъ. А теперь я послдую твоему примру и спрошу тебя, куда ты идешь?
— Я… о… у меня нтъ пока ничего опредленнаго.
— Я это спрашиваю потому, что ты остановился, какъ будто теб надо повернуть за уголъ. Но что же мы тутъ стоимъ?
Она пошла дальше, а онъ за ней.
— Что новенькаго?— вдругъ спросила она.
— Ничего нтъ, — отвтилъ онъ посл нкотораго раздумья.— Ничего нтъ. А что?
— Идя на вокзалъ, я встртила Мэри Сутерландъ и миссъ Кернсъ. Мэри сказала мн, что ты что-то мн скажешь.
— Ахъ, да… мы нарушили нашу помолвку…
— Адріанъ!— воскликнула она и остановилась такъ внезапно, что ее толкнулъ шедшій за ней рабочій.
— Прошу прощенія, — промолвилъ тотъ, вжливо проходя мимо.
— Осторожнй, мама!— сказалъ Герберта.— Идемъ же дальше.
— Подожди, Адріанъ! Мое платье разорвано. Можетъили быть кто-нибудь грубе англійскаго рабочаго! Не будешь ли ты такъ добръ подержать на минутку мой зонтикъ?
Адріанъ, недовольный, взялъ зонтикъ и сталъ ждать. Приведя въ порядокъ платье, мистрисъ Герберта пошла скорй, мелкими шажками.
— Грустно смотрть, — сказала, она, — какъ ты разрушаешь единственное, что ты сдлалъ благоразумнаго въ жизни. Я думала, что новость заключается въ объявленіи близкаго дня свадьбы. Я думаю, самое лучшее, что ты можешь сдлать, это скорй разыскать Мэри и кончить ссору миромъ. Мэри не такая двушка, съ которой можно играть.
— Въ этомъ смысл между мной и Мэри все кончено. О ссор нтъ и рчи. Все ршительно и безповоротно кончено… какъ бы ты къ этому не отнеслась!
— Отлично, Адріанъ. Нечего теб сердиться. Если ты доволенъ, то я рада. Я говорю только, что ты поступилъ необдуманно.
— Объ этомъ ты судить не можешь. Ты не имешь ни малйшаго понятія…
Онъ замолчалъ и пошелъ дальше.
— Адріанъ, — сказала посл нкотораго времени съ достоинствомъ мистрисъ Гербертъ, — ты, кажется, поступаешь какъ мальчишка и сердишься.
— Если я разсердился, — возразилъ онъ съ горечью, — то вдь ты единственный человкъ въ мір, который наіходита удовольствіе сердить меня. Я знаю, что ты считаешь меня за самодура.
— И не думаю.
— Во всякомъ случа, мама, ты такого обо мн мннія, что я охотне довряю свои личныя дла чужому, но не теб. Гд ты собираешься покупать занавски?
Слова Адріана обидли мистрисъ Гербертъ, и она замолчала, чтобы снова овладть собой.
— Я надюсь, — сказала она наконецъ, — что эти музыканты не причастны къ вашей ссор… или разрыву… или какъ хочешь это назови.
— Кто такіе ‘эти музыканты’?
— Джэкъ.
— Онъ совсмъ ни при чемъ! Разрывъ исходитъ отъ Мэри… не отъ меня.
— Отъ Мэри! Такъ? Такъ это твоя вина: ты давно долженъ былъ жениться на ней! Но почему Мэри именно теперь измнила своему намренію? Не замшана ли здсь mademoiselle… та піанистка?
— Въ отказ Мэри? Нтъ! Чмъ это можетъ интересовать mademoiselle Сцецимилицу, если ты о ней говоришь.
— Конечно, я говорю о ней! Она, какъ я съ удовольствіемъ вижу, успла научить тебя произносить ея имя. Я просто называю ее Чимилица, такъ какъ не имю счастья пользоваться ея уроками. Гд же она живетъ?
Гербертъ увидлъ, что прижать къ стн, и страшно разсердился въ душ.
— Она живетъ у Фицрой-Сквера, — отвтилъ онъ кратко.
— Ага! Что ты говоришь? Ты тоже, можетъ быть, знаешь, что отсюда до Фицрой-Сквера рукой подать?— спросила она насмшливо.
— Это я знаю отлично. И я сейчасъ туда иду, чтобы навстить ее.
— Адріанъ!— быстро воскликнула его мать.— У тебя, надюсь, нтъ ничего серьезнаго въ виду?
— Ты однако не предполагаешь, что я съ ней шутки шучу?
Она съ ужасомъ взглянула на него.
— Означаетъ ли это, Адріанъ, что ты разорвалъ отношенія съ Мэри, потому что… потому что…
— Потому что слдуетъ развязаться со старой любовью, когда возникаетъ новая? Ты, мама, можешь повернуть все такимъ образомъ, хотя, какъ я уже говорилъ теб, Мэри порвала нашу помолвку, а не я. Но очевидно самое лучшее, если я теперь же скажу теб всю правду, чтобы избавиться при дальнйшихъ нашихъ свиданіяхъ отъ горькихъ словъ и упрековъ. Я ршилъ просить mademoiselle Сцецимилицу быть моей женой.
— Сумасшедшій! Да она ни за что не согласится! Она зарабатываетъ сама, и ей не надо выходить замужъ.
— Надобности можетъ быть и нтъ. Но она желаетъ этого — для меня это достаточно. Она знаетъ мое ршеніе. И я его не измню.
— Вроятно. Твое упорное желаніе губить себя знакомо мн уже съ давнихъ поръ. Я ни минуты не сомнваюсь, что ты женишься на ней, тмъ боле, что она именно не такого рода двушка, какую я желала бы имть себ въ невстки. Думаешь ты, что я приму ее?
— Я, женившись, не буду утруждать тебя своимъ присутствіемъ боле, чмъ холостой.
Эти слова оскорбили ез, но она ничего не отвчала. Вскор затмъ они дошли до магазина. Остановившись передъ дверью, она постаралась сказать ему нсколько дружелюбныхъ словъ и даже ласково положила руку на его руку — Адріанъ, — сказала она, — не будь упрямъ. Подожди еще немного. Я не говорю теб — брось ее. Но подожди еще немного… сдлай это для меня.
Адріанъ насупилъ брови.
— Мать, — началъ онъ, — не было еще ни разу желанія, близкаго моему сердцу, отъ котораго ты бы не старалась заставить меня отказаться насмшками, угрозами, а если это по устрашало, то лаской.
Она отдернула руку и отошла отъ него.
— И каждый разъ оказывалось, что я былъ правъ. Ты никакъ не хотла признать, что изъ меня можетъ выйти художникъ, а теперь, несмотря на мои успхи въ живописи, я не могу жениться безъ твоего согласія! Одинъ мой поступокъ заслужилъ твое сочувствіе — это мое сватовство за Мэри. Если бы я на ней женился, я былъ бы теперь пропавшимъ человкомъ. Теперь, когда на мою долю выпало счастье быть любимымъ женщиной, которою восторгается вся Европа, ты требуешь, чтобы я отказался отъ этого счастья? И я къ этому не вижу другого основанія, какъ твой непоколебимый принципъ противодйствовать мн во всемъ. Мн очень жаль, что приходится въ жестокихъ словахъ высказать теб, что ты всегда противишься моему счастью. Ты сейчасъ принудила меня сказать то, что не разъ навертывалось на языкъ.
Мистрисъ Гербертъ внимательно слушала сына. Когда онъ кончилъ, она выпрямилась, не открывая стиснутыхъ губъ, отвсила поклонъ и вошла въ магазинъ, оставивъ его на тротуар вн себя отъ гнва, раздраженія и въ недоумніи, слдовало ли ему такъ говорить. Этотъ разговоръ очень возбудилъ ого. Но онъ постарался отвлечь мысли отъ матери и всего непріятнаго и весь предался радостному ожиданію встрчи съ Орели. Несмотря на близость, онъ все же нанялъ извозчика.
— Можно ли мн еще разъ видть миссъ Сцецимилицу?— спросилъ онъ у горничной, которая, видя въ немъ жениха, глядла, на него съ любопытствомъ.
— Она: въ гостиной. Войдите пожалуйста.
Онъ увидлъ Орели, стоявшую у окна въ черномъ шелковомъ плать.
— Мистеръ Гербертъ!— доложила горничная и замшкалась въ дверяхъ, чтобы присутствовать при встрч.
Орели оглянулась, отвсила величаво гордый и полный достоинства поклонъ, сла и рукой указала стулъ. Онъ слъ. Но въ ту же минуту, какъ горничная затворила за собою дверь, онъ всталъ и подошелъ къ ней.
— Орели! она просила меня порвать наше жениховство, несмотря на то, что я, повинуясь вашему желанію, предложилъ ей исполнить данное слово. Теперь я вполн свободенъ… но надюсь на одно лишь мгновеніе.
Она съ полнымъ достоинствомъ встала.
— Mademoiselle Сцецимилица:, — добавилъ онъ, придавая серьезное выраженіе своему лицу, — согласитесь ли вы сдлать мн честь быть моей женой?
— Съ радостью, monsieur Гербертъ, если согласится моя мать.
Онъ не зналъ, что ему дальше длать. Посл минутнаго колебанія онъ нагнулся и поцловалъ ея руку, а когда поднялъ глаза и замтилъ лукавое выраженіе ея лица, то обнялъ ее и крпко поцловалъ.
— Довольно, monsieur!— воскликнула она и освободилась изъ его объятій.
— Я думала, что вы полны холодности, — замтила она, снова опускаясь въ кресло.— Я такъ говорила себ: въ Англіи ты должна всегда: быть важной и торжественной! Но я вижу, что вы не боле всякаго другого умете владть собой. Но помните, что вы еще не говорили съ моей матерью.
— Вы, я надюсь, не ожидаете противодйствія съ ея стороны.
— Какъ я могу знать? А ваши родные? Какъ они отнесутся? Вашу мать я уже видла — это настоящая grande dame. Такія красивыя матери бываютъ только въ Англіи. Она вдова, не правда ли?
— Да. У меня нтъ отца. Хорошо было бы, если бы у меня не было и матери.
— О, monsieur Гербертъ! Вы этого не должны говорить! Такая любезная дама! Фуй!
— Орели, я не шучу. Согласитесь, что мать и сынъ могутъ настолько разойтись во всхъ взглядахъ и стремленіяхъ, что исчезаетъ всякая между ними симпатія. Мое несчастье въ томъ, что я именно такой сынъ. Дружественную симпатію, поощреніе, уваженіе, вру въ мои способности и любовь (онъ обнялъ ее, чему она слабо сопротивлялась), все это я нашелъ у чужихъ, отъ которыхъ я ничего требовать не могъ. Ничего подобнаго я у матери не нахожу: она питаетъ ко мн какую-то странную нжность, соединенную съ презрніемъ, и этимъ мн приходилось довольствоваться. Она умная женщина, но нетерпимая и всегда думаетъ прежде всего о себ. Мой отецъ былъ въ род меня: у него не хватало увренности въ себ, чтобы энергично пробивать себ путь. Она поэтому считала его за безумца и презирала. Она заключила по моему сходству съ нимъ, что я тоже безумецъ, и считала своимъ долгомъ требовать, чтэбы я шелъ по тому пути, который ведетъ къ обезпеченному положенію. Я, страшась ея насмшекъ, едва смлъ требовать щадить мое самое скромное самолюбіе! Она понятія не иметъ, какъ глубоко мучило меня ея отношеніе ко мн, потому что она и представить себ не можетъ, чтобы, кто-нибудь, кром нея, былъ одаренъ чуткостью. Всякій способенъ совершить необдуманный поступокъ по молодости и неопытности. Но большинство снисходительно смотрятъ на подобные поступки или добродушно смются надъ ними. Моя же мать никогда надъ подобными вещами не смялась! Она въ такихъ случаяхъ выражала открыто мн свое презрніе! Она научила меня обходиться безъ ея уваженія. Мои знакомые всегда будутъ считать меня дурнымъ сыномъ, ее же не будутъ считать дурной матерью или даже не признаютъ, что у меня нтъ матери. Она однимъ своимъ присутствіемъ возбуждаетъ все, что во мн есть рзкаго и непріятнаго. И поэтому я предпочелъ бы не имть матери и прошу васъ, такъ какъ вы для меня дороже всего на свт, судить обо мн по тому, что вы увидите своими глазами, а не по разсказамъ постороннихъ людей.
— Ахъ! да вдь это ужасно! О! Боже мой! Такъ ненавидть свою собственную мать! Если вы не любите мать, какъ же будете вы любить жену?
— Со всей силой тэй любви, которую отвергла мать… и кром того той, которую вы во мн пробудили! По правд говоря, я радъ вашему возмущенію. Вы вроятно очень любите свою мать.
— Это совсмъ другое, — замтила Орели, пожимая плечами.— Связь между матерью и сыномъ священна. Ну, а привязанность матери и дочери, одна къ другой, является чмъ-то обыденнымъ, само собой понятнымъ. Вы должны просить у нея прощенія. Подумайте, вдругъ она васъ проклянетъ?
— Этого рода родительскія проклятія уже не въ мод въ Англіи,— замтилъ Адріанъ полувесело, полугрустно.— Черезъ нкоторое время мы лучше поймемъ другъ друга!.. А пока оставимъ въ сторон мое давнишнее горе. Любите ли вы картины, Орели?
— Вы уже сто разъ спрашивали меня объ этомъ. Конечно, нкоторыя картины мн нравятся. Но я мало ихъ видла.
— Но вдь вы были въ Дрезден, въ Мюнхен и въ Париж?
— Да. Но везд мн приходилось играть… и у меня не было ни минуты для себя самой. Я въ Дрезден собиралась постить галлерею, но пришлось отложить. въ Мюнхен тоже хорошія картины?
— Вы ихъ не видали?
— Нтъ. Я ничего о нихъ не знала. Въ Париж я была въ Лувр… но у меня было только полчаса времени, такъ что многаго я видть не могла. Раньше я отлично рисовала. Писать красками трудно?
— Самое трудное на свт искусство, Орели.
— Вы сметесь надо мной? Боже мой! въ Европ нтъ дюжины артистовъ-піанистовъ… настоящихъ артистовъ. Зато каждый городъ полонъ художниковъ.
— Настоящихъ художниковъ, Орели?
— Можетъ быть и нтъ. Вроятно есть ничтожные художники, какъ ничтожные піанисты. Не такъ ли, мистеръ Адріанъ?
— Вы такъ меня не зовите, Орели! Людей, которыхъ любятъ, не называютъ ‘мистеръ’. Такъ вы прежде рисовали?
— Да, какъ же! Солдатъ и лошадей… и моихъ знакомыхъ. Не нарисовать ли васъ?
— Ну, конечно! Какъ мн ссть? Въ профиль?.
— Вамъ нечего позировать передо мной. Я. не желаю съ васъ рисовать — я сдлаю вашъ портретъ на память. Я могу такъ же хорошо нарисовать блокураго человка, какъ брюнета… Вы сейчасъ увидите.
Она взяла листъ нотной бумаги и на краю листа сдлала карандашомъ рисунокъ. Однимъ движеніемъ руки сдлала она два неясныхъ портрета Герберта и Джэка, далеко по художественной работы, но до комизма похожихъ.
— Себя я отлично узнаю,— замтилъ онъ.— Ну, а Джэкъ прямо великолпенъ! Ха-ха! Я, прирожденный художникъ, не могъ бы такъ нарисовать,— добавилъ онъ съ грустью.— Портреты — это моя слабая сторона. Но я все же не ухалъ бы изъ Дрездена, не увидвъ Сикстинской мадонны.
— Ну, что же длать! Знакомство съ картинами не научитъ меня хорошо рисовать, точно такъ же, какъ я не научилась бы играть, оттого, что слушала бы игру на рояли. А если бы я могла предвидть, что встрчусь съ вами, то конечно пошла бы непремнно въ галлерею. О, Боже! Вы такъ внезапно меня не цлуйте. Въ сущности, очень смшно мн вспомнить, какую вы недавно корчили погребальную физіономію, а теперь вы бойчй казака. Что, вы очень обидчивы, monsieur Адріанъ?
— Не думаю, — возразилъ онъ, невольно удивляясь вдругъ перемнившемуся топу ея вопроса.— Если вы спрашиваете, насколько я могу на васъ обидться, то я, конечно, не обидчивъ. Я очень впечатлителенъ къ радости и къ горю — это врно. Но я не обидчивъ, my treasure {Му treasure — мое сокровище.}.
— Treasure? Treasure? Что это означаетъ на англійскомъ язык?
— Ровно ничего Вы можете посмотрть въ словар, когда я уйду. Но на что же мн обижаться?
— Ахъ! Это пустлки. Я хотла бы, чтобы вы теперь. ушли.
— Уже теперь?
— Да. Я еще ничего не говорила матери. Если она увидитъ меня въ этомъ плать, то начнетъ разспрашивать. Вамъ не слдуетъ при этомъ присутствовать. Завтра приходите къ намъ съ визитомъ въ четыре часа, тогда все будетъ въ порядк. Такъ, а теперь идите! Она можетъ вернуться каждую минуту.
— Я не долженъ видть васъ до завтра?
— Къ чему же? Сегодня вечеромъ я играю въ дом очень важной дамы, лэди Жеральдины Портеръ, она — дочь дворянина и жена баронета. Мама любить вращаться среди такихъ людей. Завтра она все вамъ разскажетъ о нашихъ предкахъ.
— Мы сегодня вечеромъ увидимся, Орели. Лэди Жеральдина двоюродная сестра моой матери и ея близкій другъ, и поэтому я до сихъ поръ мало еэ посщалъ. Она однажды сказала, что перестанетъ приглашать меня, такъ какъ, я ея приглашеній никогда не принималъ, но если я вздумаю къ ней притти, то всегда буду желаннымъ гостемъ. Сегодня вечеромъ я вздумаю притти къ ней, Орели! Ура!
— О, Боже! Да вы вдругъ превратились въ огонь и пламя! Вы пожалуйста примите въ соображеніе, что у лэди Жеральдины мы съ вами должны быть въ прежнихъ отношеніяхъ. Будете вы себя держать какъ слдуетъ?
— Само собой разумется.
— Теперь же уходите, прошу васъ. Если вы еще долго будете колебаться, то можете… Что съ вами?
— Мн вдругъ пришла мысль, что моя мать будетъ вроятно у лэди Жеральдины. Если да, то не согласитесь ли вы… Словомъ, не надо, чтобы ваша мать говорила ей о нашей помолвк. И вы тоже, конечно, ничего ей не говорите!
— Не буду… если не желаете, — возразила Орели и невольно отступила на шагъ отъ него.
— Дло въ томъ, дорогая… что, такъ какъ я матери еще ничего не говорилъ, то она обидлась бы, если бы узнала, что madame Сцецимилица уже все знаетъ. Въ сущности это все пустяки, но вы знаете, какой у насъ во всемъ педантизмъ.
— Ахъ! такъ вотъ основаніе? Я рада, что вы мн сказали и буду осторожна, а также и моя мать. А теперь уходите. Au revoir!

XII.

Джэкъ теперь жилъ въ невдомомъ досел благополучіи. Его произведенія исполнялись на всхъ боле или мене значительныхъ концертахъ. Онъ давалъ уроки по пятнадцати фунтовъ за двнадцать уроковъ, и спросъ на уроки былъ больше, чмъ у него было времени. Издатели предлагали ему авансы за салонные романсы съ легкимъ аккомпанементомъ. Каждый вечеръ онъ выходилъ изъ своей квартиры на Церковной улиц или на какой-нибудь концертъ, гд онъ игралъ или дирижировалъ, или въ домъ какой-нибудь модной дамы, которая безъ него считала бы свой вечоръ неудачнымъ. ‘Высшее общество’ находило оригинальнымъ его эксцентричность и грубыя манеры и позволяло ему вести себя, калъ ему заблагоразсудится. На вечерахъ ему длали новыя приглашенія. Отъ нкоторыхъ изъ нихъ онъ отказывался, другія же принималъ и, если не забывалъ, то являлся по приглашенію. Если же онъ забывалъ и получалъ за это упреки отъ недовольной устроительницы вечера, то онъ уврялъ, что ничего о вечер не слышалъ и что иначе непремнно бы воспользовался ея приглашеніемъ. Визитовъ онъ не длалъ, ни къ кому не завозилъ своей карточки и очень мало заботился о своемъ туалетъ.
Однажды онъ отправился въ домъ мистера Фипсона, оказавшаго ему такую важную услугу въ ‘Antient Orpheus Society’. Среди гостей была здсь и лэди Жеральдина Портеръ, которую Джэкъ еще не зналъ. Она, какъ женщина здравомыслящая, не переносила эксцентричныхъ увлеченій артистами. Человкъ въ бархатной куртк и съ длинными волосами не имлъ шансовъ получить приглашеніе и быть принятымъ въ дом лэди Жеральдины. ‘Эти люди могутъ, если хотятъ, вести себя прилично, — говорила она:— Мы должны обучиться хорошимъ манерамъ, раньше чмъ попадемъ въ общество, — они должны длать то же самое, тмъ боле, что имъ все дается легко’. Что же касается Джэка, то къ нему у нея было полное отвращеніе. По ея мннію, общество обязано до тхъ поръ бойкотировать Джэка, пока онъ не подчинится общепринятымъ законамъ приличія. И она открыто показывала примръ, совершенно игнорируя его въ гостиныхъ, гд они часто встрчались.
Когда на вечер Джэкъ, по настоянію мистера Фипсона, слъ за рояль, лэди Жеральдина оказалась какъ разъ за его спиной и разговаривала съ мистрисъ Гербертъ. Разговоръ дамъ былъ въ это время очень оживленнымъ. Джэкъ взялъ нсколько нотъ, чтобы прекратить этимъ шумъ голосовъ. Гости, ожидавшіе съ нетерпніемъ игры Джэка, зашикали въ сторону разговаривающихъ и выразили на лиц радостное ожиданіе. Разговоръ сталъ тише, но не прекращался. Джэкъ барабанилъ по клавишамъ и терпливо выжидалъ. Тишина все не водворялась. Онъ обернулся и увидлъ лэди Жеральдину, которая, не обращая вниманія на то, что происходило въ комнат, серьезно бесдовала съ мистрисъ Гербертъ. Обернувшись къ ней лицомъ, онъ опустилъ правую руку на клавиши и сталъ ожидать, пока наконецъ вс не обратили вниманія на лэди Жеральдину. Мистрисъ Гербертъ дернула ее за платье. Лэди замолчала, оглянулась вокругъ себя и посмотрла на Джэка съ выраженіемъ полнаго пренебреженія.
— Вы не должны теперь разговаривать, — сказалъ онъ,— вы должны слушать.
Лэди Жеральдина слегка покраснла, этого еще никогда никто изъ присутствующихъ не видалъ.
— Pardon, — сказала она, поклонившись
Джэкъ любезно отвтилъ ей поклономъ же, онъ видлъ, что, желая унизить его, она сама потерпла крушеніе. Затмъ онъ повернулся къ роялю и началъ исполнять свою тему, облекая ее въ форму, близкую къ менуэту. Къ вящшей радости небольшого числа знатоковъ музыки, онъ импровизировалъ такимъ образомъ минуть двадцать пять. Остальные слушатели, несмотря на нкоторое утомленіе, выражали полное восхищеніе передъ талантомъ Джэка. Окруживъ его, они приглашали его сыграть что-нибудь подобное и у нихъ въ дом.
— Ахъ! я обожаю музыку!— заявила одна дама, возл которой онъ слъ.— Если бы у меня былъ вашъ талантъ!
Вмсто отвта онъ возмущенно взглянулъ на нее.
— Я не знаю, почему никто не хочетъ признать, что и я способна на что-нибудь,— добавила она, какъ бы протестуя противъ выраженія его лица.— Я очень люблю музыку.
— Этого никто не оспариваетъ, — возразилъ Джэкъ.— Вы любите музыку, слушая ее въ элегантномъ салон, хотя она бываетъ пріятна и въ другихъ мстахъ, ханжи точно такъ же относятся къ религіи.
Дама, уроженка Ирландіи, сначала была протестанткой, затмъ перешла въ католичество, убжденій у нея не было никакихъ, но вс ее считали свободомыслящей, кром того она была очень подозрительна и въ каждомъ намек на религію видла намекъ на личность.
— Почему вы разговариваете со мною, — спросила она, презрительно взглянувъ на него, — если вы такого низкаго обо мн мннія?
— Я очень охотно бесдую съ вами, кром тхъ случаевъ, когда вы отъ музыки приходите въ восхищенное настроеніе. И знаете ли почему?
— Понятія не имю!— возразила она съ улыбкой, игриво взглянувъ на него.— Почему же?
— Потому что вы милая болтушка, — возразилъ Джэкъ, которому понравилась игра ея глазъ.— Только ради Бога не думайте, что я люблю разговаривать съ вами по сродству душъ или потому, что вы музыкальны. Музыкальныхъ людей я не перевариваю! Скажите пожалуйста, кто та дама, которая сидитъ рядомъ съ мистрисъ Гербертъ?
— Какъ? Вы ее не знаете? Это тоже показываетъ вашу дерзость! Лэди Жеральдина Портеръ! Вы первый изъ смертныхъ, ршившійся указать ей мсто. Это было восхитительно!
— Это не та ли дама, которая не желаетъ видть меня у себя въ дом?
— Да. И теперь вы ей отомстили.
— Это будутъ говорить многіе глупые люди. Поэтому мн въ сущности жаль, что я вообще съ ней заговорилъ. Но нельзя же требовать, чтобы я зналъ всякій вздоръ, даже если я пользуюсь расположеніемъ хорошенькой мистрисъ Саундерсъ. Какія еще скандальныя исторіи имются у васъ для меня сегодня, мистрисъ Саундерсъ?
— Ничего особеннаго. Только то, что всмъ извстно, а вамъ вроятно раньше другихъ, о вашей пріятельниц, миссъ Сутерландъ и Адріан Гербертъ.
— Что съ ними? Не разсказывайте мн ничего о миссъ Сутерландъ, если вы не убждены, что о ней говорятъ правду. Дурного я о ней слышалъ не хочу!
— Не приходите въ неистовство, — замтила, мистрисъ Саундерсъ съ нкоторой холодностью.— О подробностяхъ вы можете разспросить ее лично. А суть вся въ томъ, что Гербертъ, который былъ съ ней помолвленъ, теперь женится на піанистк Сцецимилица.
— Это старая исторія! Раза два видли, какъ онъ съ ней разговаривалъ, и этого конечно достаточно…
— Я же говорю вамъ, мистеръ Джэкъ, что это не старая исторія, отнюдь не обычная сплетня! Я вообще сплетенъ не передаю. А это нчто новое и врное! Старуха Сцецимилица все разсказала мн сгоряча. Дочь ея сначала отказалась принять предложеніе Герберта, тогда онъ побжалъ къ Мэри Сутерландъ и попросилъ ее отказаться отъ даннаго общанія… ну, конечно, бдной двушк ничего другого не оставалось. Тогда онъ опять вернулся къ Сцецимилиц и добился ея согласія. При всей своей серьезности миссъ Сутерландъ однако доказала, что она во многомъ такая же, какъ самая легкомысленная изъ насъ — какъ я, напримръ. Она немедленно стала всмъ говорить, что она отказала ему, а не онъ ей. Какъ, однако, сквозятъ вс наши маленькія хитрости, не правда ли, мистеръ Джэкъ?
— Я не врю ни одному слову изъ всего этого!
— Сами увидите! Сначала и я не врила. Третьяго дня мн миссъ Сутерландъ объявила въ этой самой комнат, что сватовство съ Гербертомъ порвано и что она придаетъ особое значеніе, чтобы всмъ было извстно, что вся вина въ этомъ не на немъ, а на ней. Я сразу поняла въ чемъ дло. Она все разсказала мн и особенно старалась облить бднаго Герберта въ моихъ глазахъ. Бдная Мэри. Она навсегда потеряла его! Хотла бы я узналъ, кто будущій кандидатъ на освободившееся мсто!
При этомъ мистрисъ.Саундерсъ съ нмымъ вопросомъ взглянула на Джэка.
— Разв необходимо, чтобы это мсто было занято? Но у всякой женщины только вздоръ на ум!
Голосъ Джэка, звучалъ рзко, казалось, этотъ вопросъ затронулъ его. Вскор затмъ, когда она только откинулась на спинку кресла и съ улыбкой взглянула на него, онъ всталъ.
— Добрый вечеръ!— сказалъ онъ.— Сегодня вы не очень забавны. Эту исторію вы вроятно разсказываете всякому, кто хочетъ васъ слушать.
— Ничуть не бывало, мистеръ Джэкъ. Вс мн ее разсказываютъ. Она ужъ и мн надола.
Джэкъ отошелъ. Встртивъ затмъ мистрисъ Гербертъ, онъ освдомился о миссъ Сутерландъ.
— Она въ зимнемъ саду, — сказала мистрисъ Гербертъ,— и тамъ съ кмъ-то бесдуеть.
Онъ поблагодарилъ и началъ безцльно бродить по комнатамъ. Наконецъ онъ потерялъ терпніе и пошелъ въ зимній садъ, гд увидлъ Мэри, разговаривающую съ лэди Жеральдиной и упрямо устрмлявшую глаза въ одну точку.
— Это все вздоръ! — услышалъ он голосъ лэди.— Онъ поступилъ очень плохо. Вы это очень хорошо знаете, но только считаете себя обязанной его защищать, это ставить васъ въ очень фальшивое положеніе.
— Въ этомъ мы расходимся, лэди Жеральдина. Я свой взглядъ считаю правильнымъ, а тотъ, который вы хотите мн навязать, ложнымъ.
— Послушайте меня, дитя мое! Неужели вы не понимаете. что ваше стремленіе облить Андріана еще больше убждаетъ всхъ въ его позорномъ поступк? Чмъ больше вы говорите, что вы бросили его, тмъ боле приходитъ всмъ на умъ басня о зеленомъ виноград и обычныя слова брошенной двушки. Вы не сердитесь на меня, но я считаю, что только говоря вамъ голую правду, я могу раскрыть вамъ глаза. Вы разсказали Бэлл Вудвардъ, то-есть, хочу сказать, Бэлл Саундерсъ, что вина съ вашей стороны. Вы думаете, она вамъ поврила?
— Само собой разумется,— быстро возразила Мэри, которой видимо этотъ разговоръ былъ непріятенъ.
— Въ такомъ случа вы очень заблуждаетесь!— прервалъ Джэкъ, подойдя ближе.— Она только что намекнула, мн на все то, на что такъ разсудительно указываетъ эта дама.
Лэди Жеральдина оглянулась и окинула его такимъ взглядомъ, который сразилъ бы всякаго другого смертнаго.
Такъ какъ Мэри привыкла къ его выходкамъ, то она не обидлась на это вмшательство. Она на мгновеніе задумалась.
— Однако, — сказала она немного погодя, — я же не виновата, что мистрисъ Саундерсъ хочется говорить неправду. Я же не могу перекраивать дйствительность на ея ладъ или на ладъ кого-нибудь еще.
— Я не зпаію, что дйствительно произошло, — началъ Джэкъ.— Но вы можете объ этомъ молчать — и это для васъ единственный врный путь. Ваши дла другихъ не касаются. Но такъ же и не ваше дло облять Герберта, нужно ли ему это или нтъ. Я очень прошу меня извинилъ,— обратился онъ затмъ ужъ прямо къ лэди Жеральдин. Увидвъ васъ, бесдующей съ миссъ Сутерландъ, мн надо было уйти, я такъ бы и поступилъ, если бы случайно не услыхалъ вашего умнаго совта.
Онъ поклонился ей самымъ изящнымъ старомоднымъ поклономъ, на который только былъ способенъ, и удалился.
— Это ни на что не похоже!— воскликнула лэди Жеральдина, провожая его взглядомъ.— Что это, новое проявленіе артистической аффектаціи? Прежде она выражалась въ напыщенности или нахальств, или въ чувствительности. Теперь она хочетъ проявить себя въ здравомъ смысл. Вмсто того, чтобы быть только смшной, теперь эта аффектація длается невыносимой. Но вдь я васъ не обидла, дорогое дитя?
— Ахъ! на этомъ свт нтъ мста для порядочной женщины, — сказала Мэри въ волненіи.— Въ награду за желаніе быть справедливой и говорить сущую правду, васъ разбираютъ по косточкамъ. Если бы я радовалась разрыву съ Адріаномъ и чернила бы его, я всюду встртила бы сочувствіе и симпатію. Но въ данномъ случа я только стремлюсь быть справедливой, а заслуживаю только презрніе.
— Свтъ не очень благороденъ, съ этимъ я согласна,— замтила спокойно лэди Жеральдина.— Но онъ не такъ плохъ, какъ вы думаете. Молодые люди имъ недовольны, потому что онъ не всегда даетъ имъ возможность проявить героизмъ. Вы совершили ошибку и хотите теперь показать геройство. Я васъ знаю отлично и не думаю какъ Бэлла Саундерсъ, что вы намренно изъ происшедшаго длаете подвигъ. Но однако я все же считаю, что въ вашемъ намреніи не длать Адріану упрековъ кроется нкоторая доля гордости.. Кром того, дитя мое, всмъ совершенно безразлично, какъ велъ себя Адріанъ, или какъ вы себя вели. Людей интересуютъ только одни факты, а они достаточно ясны. Вы оба съ Адріаномъ очень глупо сдлали, что связали себя такой продолжительной помолвкой. Вы надоли другъ другу… дайте мн договорить, а потомъ возражайте сколько угодно. Адріанъ за вашей спиной пошелъ и сдлалъ предложеніе другой женщин, которая оказалась честнй его и не пожелала вторгнуться въ занятое вами мсто. Вмсто же того, чтобы откровенно пойти къ вамъ и просить вернуть свободу, онъ старался принудить васъ предложить ему свободу. Честная роль была ваша, а не его.
— Я вдь тоже старалась поймать его, — возразила Мэри.— Я стала честной только тогда, когда онъ меня къ этому принудилъ.
— Это вполн естественно!— воскликнула невольно лэди Жеральдина.— Вдь вы тоже не ангелъ! И чмъ скоре вы примиритесь съ тми вашими слабостями, которыя свойственны вамъ, какъ и всмъ другимъ женщинамъ, тмъ скоре вы успокоитесь. Въ такихъ вещахъ мы вс бываемъ честны только тогда, когда къ этому понуждаетъ насъ наша совсть. Самые же честные люди т, которые скорй и сильнй другихъ испытываютъ это понужденіе. Если бы вы дольше выдержали, то вроятно Адріадъ вызсказался бы вполн. Я говорю — вроятно. Но по-моему онъ сначала затялъ бы съ вами ссору… по поводу Джэка или еще кого… и такимъ образомъ вызвалъ бы разрывъ.
— О нтъ! Онъ говорилъ со мной о Джэк и прямо объявилъ, что ничего противъ Джэка не иметъ, но что я не должна считать себя связанной словомъ, если бы вліяніе Джека сколько-нибудь измнило мое отношеніе къ нему… Вотъ видите! вы и ошиблись! Въ вашихъ глазахъ это новое доказательство его неискренности.
— Оно только служитъ доказательствомъ, какимъ надо быть болваномъ, чтобы допустить мысль, что вы можете пойматься на такую приманку. ‘Пожалуйста верните мн свободу, мистеръ Гербертъ, чтобы я могла предаться своему влеченію къ мистеру Джэку!’ Очень похоже, чтобы женщина могла сказать что-нибудь подобное, не правда ли?
— Надюсь, что о мистер Джэк вы говорите не серьезно, лэди Жеральдина?
— Вся эта исторія мн, Мэри, не нравится. Подобная дружба только вредитъ молодой двушк. Я понятно знаю, что вы его не любите, по крайней мр я не могу представить себ подобнаго искаженія вкуса, несмотря на то, что достаточно привыкла ко всякимъ экцентричпостямъ между мужчинами и женщинами. Какъ бы то ни было, Мэри, вамъ не слдуетъ навязывать другимъ ваше восхищеніе его талантомъ — вдь у него талантъ, не правда ли?
— Я вернусь въ Виндзоръ! Я хочу избавиться отъ обоихъ — и отъ Герберта, и отъ Джэка. Если бы только люди могли заниматься своими собственными длами!
— Этого они не будутъ длать, дитя мое. Намъ скоро хать. Не черезчуръ холоднымъ душемъ я васъ окатила?
— Нисколько, — возразила Мэри.
— Итакъ, если вы дйствительно не въ очень хорошемъ настроеніи, то не отказывайтесь похать со мной сегодня еще въ одно мсто.
— Вы собираетесь еще куда-то хать? Я не могу, лэди Жеральдина. Я буду очень неинтересной спутницей. Сегодня меня въ общество не тянетъ. Но я сердечно благодарю за доброе намреніе развлечь меня.
— Что за вздоръ, Мэри! Пойдемте со мной! Только въ театръ! Мистрисъ Гербертъ и мы съ вами составимъ очень тихую компанію. Посл случившагося вамъ необходимо какъ можно скорй съ ней переговорить. И я знаю, насколько ей хочется вамъ высказать, что она отнюдь не беретъ сторону Адріана противъ васъ.
— Я ни минуты въ этомъ не сомнваюсь. Я даже скорй боюсь, какъ бы Адріанъ не подумалъ, что я желаю ей на него жаловаться. Впрочемъ, какъ хотите. Я согласна хать съ вами, хотя положительно не въ настроеніи.
— Къ половин восьмого вы будете готовы, не такъ ли?
Мэри согласилась, вздохнула и вмст съ лэди Жеральдиной покинула зимній садъ. Въ гостиной лэди соединилась съ мистрисъ Гербертъ и вступила съ ней снова въ разговоръ.
Тмъ временемъ Джэкъ, побесдовавъ еще немного съ мистрисъ Саундерсъ, собрался уходить, такъ какъ у него были дла. Но имъ овладла какая-то лнь, и онъ по дорог къ выходу останавливался нсколько разъ поговорить съ дамами, съ которыми онъ обыкновенно разв только раскланивался. На лстниц онъ встртилъ младшую пятилтнюю Фипсонъ, онъ и съ ней остановился и перекинулся нсколькими словами… Наконецъ онъ спустился въ переднюю и совсмъ собрался уходить, какъ вдругъ услыхалъ, что за нимъ слащавымъ голосомъ произнесли его имя. Онъ оглянулся и увидлъ лэди Жеральдину, на которую онъ взглянулъ съ удивленіемъ.
— Я совсмъ забыла поблагодарить васъ за вашу своевременную помощь,— начала она самымъ любезнымъ образомъ.— Могу ли попросить васъ еще о большомъ одолженіи?
— Что такое?— спросилъ Джэкъ недоврчиво.
— Мистрисъ Гербертъ детъ сегодня въ театръ въ мою ложу,— объявила она съ скрываемымъ смущеніемъ.— Она просила меня привезти съ собой миссъ Сутерландъ. Мы были бы очень рады, если бы могли разсчитывать и на васъ… если у васъ нтъ ничего боле важнаго въ виду. Позвольте же мн васъ пригласить въ свою ложу.
Джэку это не улыбалось. Онъ ничмъ не могъ объяснить себ этого приглашенія, отлично зная отношеніе къ себ лэди Жеральдины. Вмсто отвта онъ глядлъ на нее въ замшательств, которое придавало его лицу выраженіе, похожее на ужасную гримасу.
— Не прислать ли мн за вами экипажъ?— спросила она., когда молчаніе стало черезчуръ тягостнымъ.
— Да! Нтъ! Я прямо приду въ театръ. Согласны?
Лэди Жеральдин, которой не нравилось его обращеніе, пришлось съ изысканной вжливостью назвать ему театръ и назначить время начала представленія. Онъ внимательно слушалъ ее, ничмъ не показывая своего согласія. Когда она начала говорить, онъ все стоялъ передъ ней, разсянно глядлъ вверхъ по лстниц и краемъ шляпы выстукивалъ по подбородку какую-то мелодію. Долготерпнію лэди Жеральдины было дано испытаніе.
— Могу ли разсчитывать на васъ?— спросила она наконецъ.
— Почему вы этого желаете?— вдругъ спросилъ онъ.— Вдь вы терпть меня не можете!
Она отступила на шагъ.
— Что мн отвтить вамъ на это, мистеръ Джэкъ?— возразила она, потерявъ наконецъ терпніе.
— Ничего, — отвтилъ онъ съ дланной серьезностью.— На это нельзя ничего отвтить.
Онъ поклонился и вышелъ.
Какъ только онъ ушелъ, съ лстницы спустилась мистрисъ Гербертъ и подошла къ лэди Жеральдин.
— Ну, какъ дла?— спросила она.— Удастся намъ привести Мэри въ хорошее настроеніе?
— Конечно, — возразила лэди Жеральдина.— Я тутъ присдала передъ чудищемъ. Но вдь это прямо дикій зврь!
— Я вдь васъ предупреждала.
— Отъ этого не легче. Самое лучшее, если вы у меня пообдаете. Мой мужъ въ Гринвич. Такимъ образомъ мы хоть до театра пріятно проведемъ время.
Спустя нсколько часовъ Мэри Сутерландъ безъ особаго желанія похала въ театръ съ лэди Жеральдиной и мистрисъ Гербертъ, на новую пьесу, переведенную съ французскаго. Он только успли занять мста въ лож, какъ вдругъ ихъ удивило внезапное появленіе Джэка. Въ черный шелковый платокъ, который онъ упорно носилъ вмсто галстука, была воткнута блая булавка, указывавшая на необычное стараніе въ туалет.
— О! мистеръ Джэкъ!— воскликнула Мэри.
— Совершенно врно — мистеръ Джэкъ, — возразилъ онъ, вшая на крючокъ за дверью свою единственную весьма пострадавшую отъ сырой погоды и плохого обращенія шляпу.— А вы не ожидали мистера Джэка?
Мэри готова была отвтить отрицательно, но опомнилась и нершительно взглянула на лэди Жеральдину.
— Я это вижу по васъ, — сказалъ Джэкъ, устанавливая свой стулъ за ея спиной.— Итакъ, маленькая неожиданность… что?
— Пріятная неожиданность, — добавила любезно мистрисъ Гербертъ, заслоняя свое лицо веромъ.
— И совершенно случайная, — прибавила лэди Жеральдина.— Я забыла сообщить миссъ Сутерландъ, что вы общались быть съ нами въ театр.
— Мистрисъ Гербертъ смется надо мной, — возразилъ Джэкъ добродушно.— И вы тоже. Но послушайте-ка музыку. Эти восемнадцать или двадцать плохихъ музыкантовъ стоятъ дороже шести хорошихъ, а ихъ игру нельзя слушать, знаете ли вы, что они играютъ? Можно ли сочинить что-нибудь подобное?.
— Нтъ сомннія, играютъ отвратительно. Но моя немузыкальность — признанный фактъ, и мое мнніе значенія не иметъ.
— Но, насколько вы можете судить, все же эта вещь вамъ не нравится, не правда ли?
— Совсмъ не нравится.
— Мн она начинаетъ нравиться, — вмшалась мистрисъ Гербертъ.— Я думаю, это одно изъ вашихъ собственныхъ произведеній… или какая-нибудь варіація на ваше сочиненіе.
— Ха-ха-да! Эта вещь называется ‘Souvenirs de Jack’! Вотъ что приходится претерпвать композитору, когда онъ попадаетъ въ публику, лэди Жеральдина.
— И онъ тогда мстить тмъ, что ставить другихъ въ ложное положеніе.
— Вы правы, — возразилъ Джэкъ, внезапно нахмурившись.— Это было гадко съ моей стороны, и ударъ падаетъ на меня. Теперь они даже извратили мою фантазію! Чортъ съ ними! Послушайте-ка! Эта собака ршается искажать мою гармонію!
Онъ пыхтлъ, схватывался за голову, бормоталъ что-то себ подъ носъ. Мэри, сама находившаяся въ дурномъ настроеніи, старалась успокоить его.
— Что вамъ за дло до такого пустяка!— начала она:.— Какое это можетъ имть значеніе…
— Вы это называете пустякомъ?— прервалъ онъ ее съ сердцемъ.
— Само собой разумется, — замтила лэди Жеральдина съ насмшкой въ голос.— Такой композиторъ, какъ вы, можетъ же когда-нибудь быть свидтелемъ своего случайнаго и непродолжительнаго оклеветанія, котораго никто не замчаетъ. Я на вашемъ мст не омрачила бы своего глубокаго презрнія гнвомъ.
— Ахъ, что вы говорите, лэди Жеральдина!— замтилъ онъ съ сарказмомъ.— Позволите ли вы мн задать вамъ одинъ вопросъ? Вы очень богаты — точно такъ же богаты деньгами, какъ я музыкой. Пріятно вамъ будетъ, если у васъ, украдутъ одинъ фунтъ?
— Я вообще не люблю быть обокраденной, мистеръ Джэкъ.
— То-то. Я точно такъ же. Вы можете обойтись безъ этого фунта — васъ бы сочли за скрягу, если бы вы много думали о такой пропаж. Можетъ быть и я могу вынести, чтобы каждый вечеръ здсь меня коверкалъ какой-нибудь негодяй скрипачъ. Но это не доставляетъ мн удовольствія,
— Съ вами никогда не знаешь, что отвчать, — замтила лэди Жеральдина, бывшая въ отличномъ настроеніи духа.
Джэкъ всталъ и оглядлъ театръ.
— Сегодня собралось въ театр все самое лучшее и блестящее, — замтилъ онъ.— Тотъ сдовласый господинъ, который сидитъ напротивъ насъ и скрывается за перилами,— это отецъ одной моей прежней ученицы, человкъ съ совершенно неукротимымъ темпераментомъ. Его имя Брэльсфордъ. А молодой человкъ съ моноклемъ, сидящій въ партер — это критикъ, который недавно назвалъ меня многообщающимъ молодымъ композиторомъ. Кто это входить въ ложу напротивъ насъ? Сцецимилица, не правда ли? Я вижу, вотъ выплываетъ голова старухи. Она, конечно, садится на лучшее мсто. Сзади виднется красивый молодой человкъ съ блокурой бородкой. Это, вроятно, Адріанъ. У этого человка: совершенно особый взглядъ на жизнь, — добавилъ онъ, забывъ, что возл него сидитъ мать Адріана.
Мистрисъ Гербертъ оглянулась съ серьезнымъ видомъ, а лэди Жеральдина наморщила лобъ. Но ему не было дла до нихъ. Онъ наблюдалъ Мэри, которая на короткое мгновеніе отбросилась на спинку стула, но теперь сидла прямо, такъ что ее не могъ не видть Гербертъ, и внимательно глядла на сцену, надъ которой только что взвился занавсъ.
Разговоръ въ лож прекратился окончательно. Но, когда раздался голосъ за сценой, Джэкъ вдругъ вскрикнулъ и вскочилъ съ мста. Въ эту минуту на сцен показалась актриса:, очень хорошенькая, очень нарядно одтая, немного въ себ увренная и очень загримированная. Въ ней была особая прелесть, которая ее выдляла.
— Не можетъ быть!— сказала Мэри посл того, какъ съ удивленіемъ нкоторое время глядла на актрису.— Быть не можетъ! Однако, мн кажется, это она. Лэди Жеральдина, не Магда ли Брэльсфордъ это?
— Мн и самой кажется, — отвтила лэди, глядя въ бинокль.— Какъ она неимоврно вымазана! Нтъ, не думаю, чтобы это была она. Въ этой что-то есть, а Магда, кажется, не была ни на что способна:. И голосъ-то у нея совсмъ другой.
— Ага!— воскликнулъ Джэкъ.— Я развилъ ея голосъ.
— Такъ это значить Магда?— спросила Мэри.
— Конечно, она! Поглядите хорошенько и сами увидите.
Мэри глазъ не сводила съ актрисы, такъ ей трудно врилось, чтобы это была Магда.
По окончаніи дйствія Магду вызывали на ряду съ остальными главными исполнителями, она имла успхъ. Джэкъ, которому вообще были всегда непріятны такого рода знаки одобренія, теперь присоединился къ аплодирующимъ, производилъ какъ можно больше шума и нетерпливо потребовалъ отъ Мэри, чтобы она, сняла перчатки и сильнй аплодировала. Вслдъ за этимъ кто-то сильно постучался въ дверь. Мэри взглянула на противоположную сторону зрительнаго зала и, увидвъ, что мсто Герберта пусто, вся вспыхнула. Джэкъ отворилъ дверь и впустилъ не Адріана, а мистера Брэльсфорда. Онъ быстро направился къ передней части ложи, пожалъ руку лэди Жеральдины, низко поклонился налво и направо Мэри и мистрисъ Гербертъ, слъ на пустой стулъ Джэка, казалось, ему надо сказать что-то очень важное, но въ конц-концовъ онъ ничего не сказалъ. Онъ находился въ состояніи сильнйшаго возбужденія.
— Ну, мистеръ Брэльсфордъ, — замтила, улыбаясь, лэди Жеральдина, — васъ можно поздравить?
— Ни единымъ словомъ, прошу насъ… ни единымъ словомъ,— воскликнулъ онъ.— Я тысячу разъ прошу извинить меня, что я ворвался сюда. Я — человкъ, убитый духомъ, котораго любимая дочь позоритъ. Это моя любимая дочь, мистеръ… мистрисъ… я еще разъ прошу прощенія. Вы можете передать молодой дам, что Магда была моей любимой дочерью.
— Вы не должны такъ относиться къ ея блестящему успху,— замтила любезно лэди Жеральдина, глядвшая съ удивленіемъ и съ участіемъ на старика.— У васъ вдь еще есть дочери.
— Ну! ну!— пробормоталъ старикъ, отбросивъ назадъ голову и щелкая пальцами.— Он прирожденныя дуры, какъ ихъ мать! Магда на меня похожа… единственная, въ которой есть что-то мое. Встрчали ли вы когда-нибудь подобное безстыдство? Чтобы двушка, съ ея воспитаніемъ убжала изъ дома въ Кенсингтонъ-Паданъ-Гарденъ прямо на подмостки, играла парижскую… французскую… чортъ побори… кокотку, взятую прямо изъ жизни. Вдь это непостижимо! Я ихъ всхъ видлъ, кто только ни подвизайся на сцен… за много лтъ до рожденія васъ, миледи. Я помню О’Нейль, Жорданъ, Марсъ, Рашель! Она можетъ больше всхъ, исключая О’Нейль… въ то время я былъ мальчикомъ. Магду удержать было немыслимо! Я противился и руками и ногами. Мать ея точно такъ же… и она къ тому же имла о своемъ талант такъ же мало понятія, какъ слонъ о фортепіанной игр. Мы сдлали все возможное. Мы заперли ее… отняли у нея вс деньги… я грозилъ ее проклясть… и я и теперь прокляну ее. Но она все же сдлала по-своему. Такъ же, какъ я… совершенно такъ же, какъ я! Въ ея лта моя семья для меня тоже значила не боле китайскаго императора. Это въ крови! Я тоже могъ бы пойти на сцену! Но человкъ, который пописываеть, не пойдетъ самъ играть свои вещицы. Я просмотрю старинныя рукописи… и пусть она покажетъ міру на что способенъ ея отецъ. Обратили ли вы вниманіе на ея увренность? Я отлично замтилъ возбужденіе, скрытое за ней. Меня тоже всегда, подводила нервность. Я вамъ говорю, сударыня, и я въ этомъ дл могу позволить себ выражать свое мнніе, въ томъ, какъ Магда держится на сцен и исполняетъ свою роль — кроется истинное искусство. Вы въ этомъ ничего не смыслите, миссъ Мэри… вы слишкомъ молоды… вы еще никогда не видали настоящаго искусства. Но мн оно знакомо. Мн давалъ уроки великій Юнгъ… Эдмундъ Кинъ былъ въ сравненіи съ нимъ дурнымъ актеромъ. Я былъ лучшимъ ученикомъ Чарльса Майна Юнга и тоже… Ну! да это къ длу не относится. Ни одна настоящая дама не согласилась бы мазать себ лицо и за деньги выступать на сцен. И къ тому же кажется совершенно невроятнымъ, чтобы молодая двушка, какъ Магда, безъ спеціальнаго обученія и подготовки могла бы итги прямо изъ гостиной на сцену и затмъ брать штурмомъ всю лондонскую публику…
— Она все же, передъ тмъ какъ выступать въ Лондон, пріобрла навыкъ въ провинціи,— сказала Мэри.
— Чудесно!— возразилъ Брэльсфордъ, горячась.— Странствуя съ какой-нибудь труппой бродягъ и паяцевъ, навыка не пріобртешь… Она первая Брэльсфордъ, выступившая за деньги на сцен. Да она вообще не Брэльсфордъ! Я запретилъ ей носить это имя, котораго она не достойна.
— Успокойтесь,— прервала его лэди Жеральдина.— Вы горды Магдой… это вы сами лучше, другихъ знаете.
— Отнюдь нтъ! Я ее отказался принять. Я отказался отъ нея. Я поймалъ одну изъ ея сестеръ, когда она шла въ театръ, чтобы посмотрть неприличную французскую піесу, жизнью и душой которой является она, и прогналъ ее..Что было бы съ этой піесой безъ нея, лэди Джеральдина? Скажите пожалуйста, что было бы это безъ нея?
— Самое скучное, что можно себ представить.
— Ха-ха!— воскликнулъ торжествующій Брэльсфордъ.— Я думаю! Скучне, чмъ ненастная осень. Одинъ ея голосъ способенъ собрать весь Лондонъ въ театр. Вы, быть можетъ, думаете, что я научилъ ее такой дикціи? Клянусь вамъ, мистрисъ Гербертъ, что я скоре обими руками задушилъ бы ее, чмъ приготовилъ бы ей такую будущность. Я хотлъ бы знать, кто научилъ ее всему этому?
— Я!— не выдержалъ Джэкъ.
Брэльсфордъ, не замчавшій до сихъ поръ Джэка, взглянулъ на него и выпрямился.
— Мн кажется, вы знакомы съ мистеромъ Джэкомъ, — замтила лэди Жеральдина, съ безпокойствомъ наблюдавшая за обоими.
— Вы видите, что она съ собой сдлала, — сказалъ Джэкъ, глядя ему прямо въ глаза.— Я оказалъ ей небольшое содйствіе, вы же только ставили ей преграды. Кто же изъ насъ правъ?
— Я не желаю обсуждать съ вами этотъ вопросъ, — заявилъ громко Брэльсфордъ, размахивая перчатками.— Я не сочувствую поведенію дочери.
Онъ отвернулся отъ Джэка и постарался завязать разговоръ съ мистрисъ Гербертъ.
— Очень избранная сегодня публика. Я и сына вашего гд-то видлъ, — онъ отнюдь не послдній изъ избранныхъ. Живопись — благородное искусство. Я еще помню то время, когда на художниковъ въ обществ не смотрли, какъ теперь. Я же всегда питалъ къ нимъ уваженіе. Всегда! Когда посмотришь на красивую картину, чувствуешь себя лучшимъ. У вашего сына завидная будущность.
— Такъ говорятъ.
— Въ этомъ сомннія нтъ. Онъ выдающійся молодой человкъ… да, надо сказать, какъ ему и не унаслдовать личныхъ качествъ и духовныхъ талантовъ.
— Онъ очень похожъ на своего отца.
— Это возможно, сударыня, — возразилъ Брэльсфордъ, кланяясь.— Я не знавалъ его отца.
— Но какъ бы не сложилась для него его будущность, я въ этомъ мало принимаю участія. Я не поддерживала его на его художественномъ поприщ. Насколько могла, я противилась его намреніямъ. Видимо, я ошиблась: легче сдлаться художникомъ, чмъ я думала. Но дти такихъ ошибокъ не прощаютъ.
— Прощать?— воскликнулъ Брэльсфордъ, и поблекшія черты его лица слегка покрылись краткой.— Если вы простили ему сопротивленіе вашимъ желаніямъ, то не можетъ же онъ быть такъ испорченъ, чтобы питать къ вамъ какое-нибудь недовольство.
— Если человкъ помнить незаслуженный уколъ, причиненный самолюбію, то это вполн естественно. Если я хотя бы теперь могла оцнить работу Адріана, онъ несомннно со временемъ помирился бы со мной. Но я этого не могу. Я нахожу его картины слабыми и сантиментальными. Въ каждомъ штрих вижу я его характерныя слабости. До сихъ поръ я всегда была того мннія, что талантъ есть непремнное условіе успха..
— Ха-ха!— засмялся Джэкъ.— To, что вы называете успхомъ, это возмездіе для людей безъ таланта. Если бы вы врили въ его талантъ и желали бы ему успха, то ваше противодйствіе было бы боле обосновано и дйствительно. Нкоторые начинаютъ съ того, что намчаютъ высокія цли, и они должны ждать, пока свтъ не поднимется до нихъ. Другіе не стремятся ввысь, но должны подняться для достиженія успха. Счастливцы, въ род мистера Адріана, легко находятъ настоящій масштабъ, потому что они даютъ ни слишкомъ много для академической клики, ни слишкомъ мало для средней публики.
— Вы, пожалуй, правы, — заключила мистрисъ Гербертъ.— Я должна бы помнить, что даже посредственные художники, какъ онъ, могутъ разсчитывать на нкоторую снисходительность. Но теперь мн приходится успокоиться на томъ, что я ошиблась.
Брэльсфордъ уцпился за ея послднія слова.
— Вы, надюсь, не хотите сказать, что онъ до сихъ поръ помнитъ то незначительное огорченіе, которое вы, быть можетъ, когда-то ему причинили? Нтъ! нтъ! Этого быть не можетъ! Онъ долженъ согласиться, что вами руководило только искреннее желаніе благополучія ему… и такъ дале.
— Я нахожу, что его упрямство, или скорй упорство, теперь проявляется въ его недовольств мной такъ же ршительно, какъ прежде въ его ршеніи сдлаться художникомъ, не взирая на мое ясно выраженное нежеланіе.
Брэльсфордъ въ смущеніи грызъ себ ногти и молча нсколько разъ взглянулъ на мистрисъ Гербертъ. Лэди Жеральдина наблюдала за нимъ.
— У насъ совсмъ иначе, чмъ у мистрисъ Гербертъ,— сказала она.
— Конечно, — согласился он, — конечно… совсмъ иначе! Я этимъ не хотлъ…
— И все же есть и сходство,— добавила лэди Жеральдина.— Вы оба противодйствовали стремленіямъ вашихъ дтей. Но мистрисъ Гербертъ не вритъ въ талантъ Адріана, хотя и радуется достигнутому имъ положенію. Васъ же талантъ Магды увлекаетъ въ то время, какъ возмущаетъ ея положеніе.
— Я безусловно не увлеченъ. Вы неврно поняли мои чувства. Я глубоко скорблю объ образ дйствій Магды. Я прервалъ всякую съ ней переписку посл того, какъ она, принявъ аганжементъ въ Лондон, поступила наперекоръ всмъ моимъ чувствамъ.
— Итакъ,— замтила лэди Жеральдина шутливо,— если бы она сейчасъ вошла сюда въ ложу, вы бы не сказали ей ни слова!
Брэльсфордъ вздрогнулъ и оглянулся. Сзади никого не было! Только Джэкъ исчезъ изъ ложи.
— Нтъ!— отвтилъ онъ, успокоившись. — Ни въ какомъ случа. Я даже допустить не могу, чтобы она ршилась явиться передо мной.
Въ ту минуту, какъ онъ говорилъ эти слова, взвился занавсъ. При появленіи вновь Магды ея роль стала серьезне, проявлялось больше ршительнаго безсердечія авантюристки, чмъ забавной наглости. Лэди Жеральдина, которой эта часть піесы особенно понравилась, съ выраженіемъ сочувствія взглянула на Брэльсфорда. Онъ не сводилъ глазъ со сцены, и въ выраженіи его лица не было прежняго торжества, онъ казался разстроеннымъ. Когда исполнительница, встртившая прежняго любовника, умрила свою жестокость и, наоборотъ, выказала нкоторое чувство,— это повліяло на него какъ бы успокоительно. Посл окончанія дйствія онъ все еще глядлъ на занавсъ. Вдругъ дверь въ ложу отворилась. Онъ опять въ испуг оглянулся. То былъ Джэкъ, онъ приблизился къ нему и съ усмшкой взглянулъ. Онъ протянулъ руку надъ головой Брэльсфорда и затянулъ занавску, чтобы такимъ образомъ отдлить ложу отъ зрительнаго зала. Брэльсфордъ всталъ въ сильномъ волненіи.
— Я ни подъ какимъ видомъ…— началъ было онъ.
Джэкъ отворилъ дверь — вошла Магда. Она была вся закрыта плащомъ, похожимъ на домино. Какъ только затворилась за нею дверь, она сбросила плащъ, обняла отца и поцловала его.
— Дорогое дитя мое!— съ трудомъ выговорилъ онъ.
Онъ опустился на стулъ, голова его склонилась, его сразило волненіе этой минуты. Магда опустила одну руку на его плечо и, полная сознанія своего достоинства, поклонилась всмъ присутствующимъ, въ особенности же Мэри, которую она назвала миссъ Сутерландъ.
— Мн тутъ длать нечего, — сказала она въ полголоса, — да это и запрещено. Но когда мистеръ Джэкъ сообщилъ мн, что мой отецъ здсь… я не могла удержаться, чтобы не сказать ему хотя бы одного слова.
Лэди Жеральдина поздоровалась съ Магдой. И она, и остальныя дамы готовы были встртить Магду любезно. Но ея видъ и манеры смущали ихъ. Он вспоминали ее, какъ хорошенькую, нсколько распущенную молоденькую двушку, и едва прошла минута, какъ он видли что-то въ этомъ род на сцен. Теперь же, стоя тутъ передъ ними, она какъ бы выросла за эту минуту. Нарядная, стройная дама, которую он видли на сцен, здсь превратилась въ могучую, сильную женщину съ звучнымъ голосомъ и ршительной рчью. Даже въ томъ, какъ она ласкала отца, гладя его по плечу, было что-то заученое. Доброжелательное покровительство, которое лэди Жеральдина хотла выказать пылкой молодой двушк, слилось во что-то общее между уваженіемъ, разочарованіемъ и даже непріязнью, когда она увидла въ ней полную собственнаго достоинства, самостоятельную, полноправную женщину. Мэри раньше другихъ пришла въ себя.
— Магда,— начала она,— т.-е. если ты позволишь мн называть тебя Магдой.
— Конечно, называй такъ!— возразила та, любезно улыбаясь.
— На сцен ты въ сущности гораздо боле похожа на самое себя, чмъ вн сцены.
— Конечно,— подтвердила, Магда, — за два съ половиной года я ни разу не пользовалась отпускомъ.
Брэльсфордъ, вставъ со стула, откашлялся и съ строгимъ лицомъ оглядлъ всхъ окружающихъ. Когда взглядъ его упалъ на Магду, то жестокое выраженіе его губъ растаяло, а когда онъ вторично робко на нее взглянулъ, онъ еще боле потерялъ сааюобладаніе.
— Я нахожу, что ты очень выросла, дитя мое, — сказалъ онъ въ смущеніи.
— Да. Я думала, что ты не узнаешь меня. Ты же лучше выглядишь, чмъ когда-либо. Что подлываютъ двочки?
— Ничего, отлично поживаютъ, дитя мое. Спасибо… отлично.
— А мама?
— Тоже отлично. Только немного страдаетъ отъ ревматизма и все охаетъ и ахаетъ.
— Завтра я всхъ васъ навщу… въ часъ. Вы будете дома, не правда ли?
— Конечно! конечно! Мы вс будемъ очень рады.
— Ну, а теперь мн пора. Сегодня я увижу тебя ужъ только со сцены. Мистеръ Джэкъ… прошу васъ, мой плащъ.
Джэкъ набросилъ ей плащъ на плечи.
— Въ коридор никого нтъ?
Джэкъ взглянулъ и утвердительно кивнулъ головой.
— Позволь мн поцловать тебя, папа!
Она поцловала его, при чемъ у Брэльсфорда въ это время было весьма смущенное лицо. Затмъ Магда сдлала лэди Жеральдина и мистрисъ Гербертъ такой же любезный поклонъ, какъ при вход.
— Прощай, Магда,— сказала Мэри, надвая свое пенснэ и глядя ей прямо въ лицо.
— Прощай, милое дитя, — отвтила Магда, обнимая ее и нагнувшись для поцлуя.— Приходи ко мн завтра… и я разскажу теб всю мою исторію! Не попытаться ли, мистеръ Джэкъ?
— Впередъ! маршъ!— воскликнулъ онъ.
Выходя изъ ложи, она ловкимъ движеніемъ подняла плащъ и юбки, такъ что на мгновеніе показалась ея маленькая ножка.
Посл ея ухода въ лож воцарилось неловкое молчаніе. Наконецъ Джэкъ прервалъ молчаніе.
— Когда я впервые увидлъ эту молодую даму,— сказалъ онъ съ радостной улыбкой, обращаясь къ Мэри, — то она представилась мн безпомощнымъ, ненужнымъ предметомъ роскоши..
— Атеперь она независимая женщина и превосходная артистка,— добавила Мэри.— Какъ я завидую ей!
— А почему же, смю спросить?
— Потому что она хоть для чего-нибудь нужна на этомъ свт.
— Я отправлюсь на свое собственное мсто, — заявилъ Брэльсфордъ, вставая.— Я кажется, здсь только мшаю. Прощайте.
Онъ протянулъ лэди Жеральдин дрожащую руку, любезно поклонился Мэри и мистрисъ Гербертъ и пошелъ къ выходу. Не доходя до двери, онъ остановился и отвсилъ Джэку церемонный поклонъ, на который тотъ отвтилъ съ такимъ же достоинствомъ. Посл этого онъ тихо вышелъ, какъ разбитый человкъ, безъ малйшей тни его обычной оживленности.
— Бднякъ!— замтилъ Джэкъ.— Онъ нашелъ свою любимую ‘baby’, превращенную въ взрослую женщину… и это ему не нравится. Будь она все той же прелестной вещицей, во всемъ зависящей отъ него, онъ былъ бы въ восторг отъ милой игрушки и не помнилъ бы себя отъ радости.
— Возможно!— отвтила лэди Жеральдина.— Но все же надо сказать, что на свт еще есть то, что называется родительскимъ чувствомъ. Очень можетъ быть, мистеръ Брэльсфордъ не достаточный философъ, чтобы радоваться перемн, которая ставитъ грань между ея молодостью и его старостью…
— Ему нечего бояться,— возразилъ Джэкъ.— Если онъ не можетъ больше смотрть на нее, какъ на игрушку, то зато теперь она способна сдлать изъ него игрушку. Она уже задалась мыслью превратить сдовласаго отца въ одну изъ составныхъ частей своего сценичнаго аксесуара. Я замтилъ, что эта шальная мысль пронеслась въ ея голов въ то время, какъ она стояла и глядла на него. Онъ производилъ очень благопріятное впечатлніе. Этого рода сознаніе семейной связи является съ одной стороны правомъ на обладаніе, а съ другой чувствомъ превосходства. Миссъ Сутерландъ — несчастная молодая женщина, которая ни для чего на свт не нужна, не имла такого права собственности надъ миссъ Брэльсфордъ, на которое прежде претендовалъ ея отецъ, и не могла ее приглашать въ гости и сватать. Поэтому она одна отнеслась благосклонно къ происшедшей въ ней перемн и искренно встртила ее доброжелательно.
— Я не замтила, чтобы я отнеслась къ ней какъ-нибудь иначе, какъ только любезно во всхъ отношеніяхъ.
— Уврены ли вы въ этомъ?— возразилъ Джэкъ недоврчиво.
Лэди Жеральдина немного покраснла, но улыбнулась, несмотря на свое негодованіе.
— Нтъ, мистеръ Джэкъ, право, — воскликнула она, — вы большой enfant terrible. Я готова согласиться, что меня немного оттолкнула ея манера комедіантки. Я понимаю, что актеры могутъ быть на сцен комедіантами, но естественными въ обыденной жизни. Но я никакъ не могу постичь, какъ можетъ актриса быть совершенно естественной на сцен, а вн сцены имть такую манеру комедіантки.
— Комедіанство стало ея второй природой и оно отучило ее отъ жизни въ обществ. Вы очень хорошо замтили: — для дурныхъ актеровъ игра никогда не будетъ второй натурой. Вотъ она опять выходитъ.
— Вся прелесть ея появленія уже пропала,— замтила лэди Жеральдина, обернувшись къ сцен.— Теперь она уже не кажется мн такой естественной, какъ раньше.
Пьеса увнчалась полнымъ успхомъ. Переводчики благодарили отъ имени автора за вызовы. Магда Лалчестеръ получила львиную долю аплодисментовъ. Публика партера и галлереи съ шумомъ хлынула на улицу. Обладатели дорогихъ мстъ боле степенно шествовали черезъ фойэ, лэди Жеральдина, спускаясь по лстниц, мелькомъ увидла, мистера Брэльсфорда, онъ, казалось, торопился выйти, желая избжать дальнйшаго разговора. Джэкъ, который во время представленія былъ прекрасно настроенъ, чмъ онъ очень радовалъ лэди, теперь упорно молчалъ, идя съ мрачнымъ лицомъ возл Мэри. Въ вестибюл пришлось задержаться, такъ какъ тамъ въ эту минуту, не было лакея лэди Жеральдины.
— Вотъ идетъ хоть одинъ счастливецъ,— замтилъ Джэкъ съ недовольнымъ видомъ.
Мэри подняла голову и увидла Герберта, спускающагося съ лстницы съ Орели, на которую, какъ и на Джэка, обращали особое вниманіе въ толп.
— Да,— возразила Мэри, — онъ счастливъ. И это меня не удивляетъ: она очень красива и изящна. Она большая артистка, чмъ Магда, и не иметъ ея увреннаго вида. Это оттолкнуло бы Адріана.
— Но она иметъ совершенно достаточно увренности въ музык,— это ея сфера. Миссъ Магда уврена въ своей манер держаться — это ея сфера!!
— Знаете, Жеральдина, — замтила мистрисъ Гербертъ,— я какъ разъ думала о различіи между Адріаномъ и этой двицей — Магдой Брэльсфордъ. Она на что-нибудь да способна, она умна, она защищаетъ свое мсто на свт. Словомъ, у ней все то, чего нтъ у Адріана и чего я такъ часто ему желала. И все же отецъ ея такъ же далекъ отъ нея, какъ Адріанъ отъ меня. И я невольно спрашиваю себя: стоитъ ли любить своихъ двей? Я положительно думаю, что нтъ.
— Нисколько… какъ только они стали самостоятельны, — возразила лэди Жеральдина, съ нетерпніемъ глядя на дверь.— Гд же мой слуга? Онъ вроятно съума сошелъ!
Въ эту минуту Орели узнала мистрисъ Гербертъ, остановилась и сказала Адріану нсколько словъ, повергшихъ его въ недоумніе и волненіе. Она видимо о чемъ-то просила его, онъ же тмъ временемъ искалъ выхода и старался не встртиться глазами съ матерью. То, что такимъ образомъ развертывалось передъ мистрисъ Гербертъ, было ясно безъ словъ, и она на все это обратила вниманіе лэди Жеральдины.
— Во всемъ этомъ виноватъ мой слуга, — заявила та.— Мы могли бы уже пять минутъ тому назадъ быть наружи. Вамъ же самое лучшее схватить быка за рога, Элиза. Заговорите съ нимъ, съ этой безхарактерной тряпкой.
— Ни въ какомъ случа!— воскликнула мистрисъ Гербертъ.— Надо надяться, что у него все же настолько хватитъ силы воли, чтобы увести ее.
Инцидентъ окончился появленіемъ слуги, который сталъ объяснять причину замедленія.
— Наконецъ!— воскликнула лэди Жеральдина.— Я слушать ничего не хочу! Гд же Мэри?
— Мэри съ Джэкомъ уже пошла впередъ.
Гербертъ свободно вздохнулъ, когда замтилъ ея исчезновеніе. Вернувшись домой, онъ на стол нашелъ пакетикъ съ письмами, адресованными ей въ былое время, и съ подарками, сдланными ей. Тутъ же лежала записочка, начинавшаяся словами: ‘Многоуважаемый мистеръ Гербертъ’, дале кратко говорилось, что посл нкотораго размышленія она пришла къ заключенію, что ей слдуетъ придерживаться обычнаго въ такихъ случаяхъ образа дйствій. Записка была подписана: ‘Уважающая васъ Мэри Сутерландъ’.

XIII.

Уроки Джэка происходили въ особой комнат при помщеніи конторы извстной фортепіанной фирмы.
На, слдующій день, посл вечера въ театр, онъ по окончаніи уроковъ пшкомъ возвращался домой черезъ Гайдъ-Паркъ. Къ нему навстрчу шла дама въ ярко-голубомъ плать, широкополой испанской шляп и съ свтломаисовой шалью на плечахъ. Она надла пенсію, взглянула на него, затмъ снова стряхнула съ носа пенснэ и остановилась передъ нимъ.
— Вы сегодня рано кончили,— замтила она, улыбаясь.
— Я не кончилъ!— возразилъ онъ.— Я отказалъ ученикамъ. Хочу поработать дома. Я не могу всю свою жизнь превращать въ заработную плату, а въ этомъ вся моя жизнь. Четыре часа уроковъ — пять фунтовъ! Богъ съ ними!
— Вы, надюсь, письменно извинились передъ учениками?
— Нтъ! Когда придутъ, то поймутъ, что меня нтъ. Я ничего не имю противъ того, чтобы они обучали одинъ другого, или пусть убираются къ чорту. Они съ своей стороны тоже скорй заставятъ меня сидть, чмъ пропустить игру въ теннисъ. А я предпочитаю, чтобы они понапрасну пришли, чмъ чтобы я потерялъ цлыхъ полдня хорошей работы. Ради денегъ и общественныхъ обязанностей я теряю свою добрую старую независимость. На это я не согласенъ. Ну, все равно! Вы идете въ Кавендишъ-Скверъ?
— Да. Но вы не должны провожать меня! Вы отказались отъ уроковъ не для того, чтобы итги со мной гулять въ парк. Вы хотите писать. Я это вижу по вашему лицу.
— Вы торопитесь?
— Нтъ… но….
— Такъ давайте погуляемте немного… одно мгновеніе, какъ говорятъ. Погода слишкомъ хороша, чтобы запереться въ дом и подбирать тоны.
Она повернула назадъ, и они пошли по ровному мсту между Серпентиной и Байсватеръ-Родъ, вышли на лужайку и проходили между лежащими безработными, которые спали, уткнувшись носомъ въ траву, или, лежа на спин, грлись на солнц. День выдался жаркій и небо было безоблачно.
— Когда видишь такое благораствореніе воздуховъ, то не хочется врить, что свтъ въ дйствительности такой мерзкій, — замтилъ онъ посл того, какъ они нкоторое время прошли молча.
— Да вдь онъ въ сущности уже не такъ плохъ! Если бы въ васъ была хоть тнь живописца, какъ во мн, то эта ярко освщенная солнцемъ лужайка и эта листва вознаградила бы васъ за всю ограниченность людей, у которыхъ есть глаза, чтобы видть, но которые не видятъ.
— Такъ? И художники воображаютъ, что ихъ искусство дйствуетъ облагораживающе, не правда ли? Предположимъ, требую отъ художника, чтобы онъ восхищался лживой, фальшивой, безсердечной женщиной, и обвиняю его въ отсутствіи фантазіи, если ея голубые глаза, шелковистые черные волосы и красивое сложеніе не могутъ служить вознагражденіемъ за ея развращенность., въ такомъ случа онъ аыругаетъ мёня всевозможными бранными словами, назоветъ чувственнымъ, циничнымъ человкомъ и тому подобное. Что ему даетъ его прославленная красота природы? Бываютъ минуты, когда я желалъ бы, чтобы съ неба упалъ сильный каменный дождь и уничтожилъ бы всю красоту этой фальшивой гримасницы.
— Боже! что съ вами сегодня?
— Сплинъ… потому что я бденъ! Въ этомъ для большинства людей источникъ всего зла!
— Да вдь вы же не бдны! Подумайте, вдь вы только что выбросили пять фунтовъ, а завтра заработаете десять.
— Я знаю.
— И что же?
— Да неужели же пять фунтовъ могутъ имть значеніе для человка, который лишь желаетъ имть время и быть свободнымъ отъ всхъ низменныхъ людей и помышленій? Нтъ! Я въ первую половину моей жизни голодалъ, и хочу и во вторую половину пробиваться такимъ же образомъ. Теперь я зарабатываю ежедневно по десять фунтовъ тмъ, что учу самокъ-обезьянъ кричать, чтобы он скорй нашли себ мужа. Это происходитъ оттого, что я въ мод. Долго ли я буду въ мод? До августа мсяца, когда общество (какъ они себя называютъ) не улетитъ во вс стороны, чтобы снова вернуться весной и заложить основаніе благосостоянія слдующаго счастливаго шарлатана, который займетъ мое мсто. Я радъ бросить ихъ, несмотря на ихъ деньги. Уроки уносятъ мое время, а имъ пользы не приносятъ. Кром того, у меня еще остается доходъ съ моихъ сочиненій, отъ которыхъ получаю пожалуй пять процентовъ… кром славы и чести. Остальное переходить въ карманы моихъ издателей и импрессаріо, нкоторые изъ нихъ даютъ мн за симфонію, плодъ двадцатилтней тяжелой работы, только лишь пятую часть того, что платятъ ежедневно за дрянную картину или за скверный романъ. Моя фантазія была исполнена во всхъ сколько-нибудь музыкальныхъ городахъ Европы. А на то, что я отъ нея заработалъ, я бы не могъ купить вамъ собольей шубки.
— Это, конечно, жестоко. Но разв вы придаете такъ много значенія деньгамъ?
— Ха-ха! Конечно, нтъ! Конечно, нтъ! Уже сама музыка — награда. Вдь композиторы не люди. Они живутъ не такъ какъ вс, они счастливы, когда вмсто жены имютъ рояль, а вмсто семьи — струнный квартетъ. Ну, — добавилъ онъ, — довольно ругаться. Когда я предался композиторству, я зналъ, что не гоню своихъ коровъ на жирную траву. Но сдлайте мн это одолженіе и не утверждайте, что композиторъ можетъ въ музык найти удовлетвореніе своимъ потребностямъ и увлеченіямъ легче всякаго мясника или пекаря. Я думаю, что старымъ холостякомъ я по крайней мр спокойне проживу.
— Я не могла представить себ, что вы желали бы жениться!
— Кто говоритъ вамъ это?
— Мн показалось, что вы сожалете о своемъ продолжительномъ пребываніи холостымъ, — отвтила она смясь.
Онъ насупилъ брови, а она приняла серьезное выраженіе лица.
— Впрочемъ, — добавила она, — я не могу представить себ васъ женатымъ.
— Почему же нтъ?— спросилъ онъ недовольный.— Что я рыба и музыкальный автоматъ? Почему я меньше всякаго другого имю право на самыя обыкновенныя человческія связи?..
— Конечно, у васъ столько же права, — заявила она, удивляясь тому, что ея замчаніе могло его обидть.— Но я такъ давно знаю васъ такимъ, какимъ вы есть.
— Какой же я?
— Своего рода одухотворенный затворникъ,— отвтила она, не смущаясь.— Супружество кажется мн положеніемъ, съ вами несовмстимымъ. Но я знаю, это мн только кажется. Если найдется женщина, которая стоить васъ и которая можетъ дать вамъ счастье, то, по-моему, вамъ надо жениться. Я была бы необыкновенно счастлива видть васъ, окруженнаго толпой шаловливыхъ ребятъ. Тогда вы перестали бы корчить изъ себя людода.
— Вы, значить, считаете меня за людода, да?..
— Иногда. Напримръ, сегодня я вижу въ васъ страшныя наклонности къ людодству. Я надюсь, не раздражаю васъ своей веселостью. Мн сегодня необыкновенно весело.
— Гм… Вы показались мн весьма ршительной въ вопрос о женитьб. Надо ли изъ этого вывести заключеніе, что вы хотли бы видть меня женатымъ?
— Удачно женатымъ — да! Я была бы рада видть, что ваша одинокая мрачная жизнь стала радостной. Я рада была бы видть возл васъ существо, которое стало бы заботиться о васъ, о вашемъ домашнемъ благосостояніи, что вы сами сдлать не въ состояніи. Посл того, какъ вы возбудили во мн эту мысль, она все боле овладваетъ мною. Не хотите ли, чтобы я принялась за поиски для васъ подходящей жены?
— Вы, конечно, допустить не можете, — возразилъ онъ недовольнымъ тономъ,— что я уже самъ выбралъ… что во всемъ этомъ и во мн можетъ играть роль сердечное влеченіе?!
Мэри пришла въ полное недоумніе. Она надла пенснэ, чтобы попытаться понять по выраженію его лица, говоритъ ли онъ серьезно или шутя. Ей это не удалось, тогда она разсмялась и сказала:
— Я не думала, чтобы вы когда-нибудь этимъ занимались.
— Господи Боже мой! Да вдь я совсмъ особый смертный — безъ сердца и безъ мошны! Когда вы пробудитесь отъ дремоты посл симфоніи мистера Джэка и захлопаете въ ладоши, вы этимъ удовлетворили вс его потребности и можете остальное оставить для себя, то-есть любовь, деньги и все прочее.
Дальше сомнваться въ его серьезности она не могла и ей стало жаль его.
— Я, право, не подозрвала…— начала она..— Но скажите, кто это… или лучше не спрашивать?.
Онъ усмхнулся, самъ того не желая.
— Что вы для примра скажете о мистрисъ Симпсонъ?— спросилъ онъ.
Мэри пришла теперь въ слишкомъ серьезное настроеніе, чтобы поддержать его желаніе вернуться къ шуткамъ.
— Да вдь мистеръ Симпсонъ еще живъ!— возразила она.
— Въ этомъ всё моё горе!— замтилъ Джэкъ, разсердившись, что она не поняла его шутки.
— Вы хотите дать понять, — сказала она посл нкогораго молчанія,— что меня ваши личныя дла не касаются. Я нисколько не хотла…
— Вы этого нисколько не думаете, — крикнулъ онъ, теряя всякое самообладаніе.— Когда я скрывалъ отъ васъ свои личныя дла?
— Въ такомъ случа вы дйствительно не думаете
— Т.-е. разговоръ о томъ, что вы въ кого-то влюблены — басня.
— Вздоръ! Я никогда не утверждалъ, что я влюбленъ.
— Подумавъ немного, я и сама могла бы прійти къ этому заключенію. Я иногда очень трудно догадываюсь.
Джэку этотъ отвть не понравился.
— Что вы хотите сказать? Почему вы сами могли бы догадаться? Я никогда не утверждалъ, будто я влюбленъ? Но разв я съ другой стороны уврялъ, что я не влюбленъ?
— Долго ли вы будете еще играть съ моей бдной головой какъ съ мячомъ?— спросила она.— Скажите безъ обиняковъ: вы влюблены или нтъ?
— Это я могу сказать только врному другу.
Улыбка Мэри сразу исчезла. Она замолчала..
— Если вы были мн врнымъ другомъ, то что могли бы вы найти смшного въ моихъ длахъ? Вдь вы съ другими можете быть серьезной!
— Я смшного ничего не находила.
— Такъ на что же вы сердитесь?
— Я не сержусь. Вы только что упрекали меня за предположеніе, будто вы хотите показать мн неумстность моего любопытства. Изъ этого упрека я заключила, что вы считаете меня однимъ изъ вашихъ врныхъ друзей.
— Это такъ и есть.
— А теперь вы назвали меня неврнымъ другомъ.
— Я объ этомъ и не заикнулся!
— Да, но вы на это довольно ясно намекнули. И я понимаю, что вамъ нтъ ни малйшаго основанія со мной чмъ-нибудь подлиться, если вы этого не желаете. Мн и мысли не приходитъ на это обижаться: ваши дла — всецло ваши, а не мои. Но я не хочу, чтобы вы упрекали меня въ недостатк откровенности. Съ вами я всегда была, какъ только могу, откровенна.
Нкоторое время Джокъ шелъ молча возл нея. Руки онъ сложилъ за спиной, голову склонилъ книзу. Они въ это время проходили по открытой части парка. Жаркое солнце прогнало всхъ гуляющихъ въ тнь. Кром городского гула, доносившагося съ сверной стороны, и порой плеска веселъ съ противоположной стороны не было слышно ни звука. Джэкъ вдругъ остановился и заговорилъ, не. поднимая на Мэри глазъ.
— Скажите мн одно!’ Все ли между вами и Гербертомъ кончено?
— Окончательно!
— Въ такомъ случа выслушайте, что я вамъ скажу!
Онъ принялъ позу, въ которой она уже иногда видла его, когда онъ, бывало, излагалъ свой методъ преподаванія дикціи.
— Я не тотъ человкъ, который могъ бы удачно играть роль любовника:. Природа наградила меня неприглядной вншностью, чтобы мн легче было справиться съ. моей неприглядной судьбой. Однако и у меня есть сердце, и я способенъ на увлеченіе какъ всякій другой. И мое увлеченіе цликомъ направлено къ вамъ.
Мэри вся поблднла и съ ужасомъ взглянула на него.
— Вы уже привыкли къ моей необтесанности. Но я не намренъ заставлять васъ страдать отъ моихъ дурныхъ привычекъ, которыя являются послдствіемъ моего одиночества и долгаго ожиданія, пока, наконецъ, моя музыка не подняла меня до уровня остальныхъ людей. Я ясно вижу вс мои недостатки, и я поборю ихъ. Мое положеніе вамъ извстно, такъ что мн о немъ говорить нечего. Вы, быть можетъ, не считаете меня способнымъ на нжныя чувства. Но это не врно. Если вы согласитесь быть моёй женой, то никогда не будете имть случая жаловаться, что я васъ мало люблю.
Онъ замолчалъ и взглянулъ на Мэри.
Ей никогда не приходила на умъ мысль о брак съ Джэкомъ. Теперь, когда онъ ждалъ отъ нея отвта, она чувствовала, что ея отказъ нанесъ бы ему рану, причинить которую у ней не хватало духа. Она должна была пожертвовать собой ради его страсти. Она видла свой долгъ въ томъ, чтобы заполнить пустоту въ сердц Джэка. Она собиралась съ духомъ, напрягала всю свою силу воли, чтобы сказать ему: ‘да!’ и утшалась мыслью, что жизнь ея не можетъ быть вчной.
Но тмъ временемъ Джэкъ все прочелъ на ея лиц.
— То была моя послдняя глупая шутка, — сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ и безъ тни обычной рзкости.— Отнын я посвящу себя единственной возлюбленной, для которой я созданъ — музык. У нея немного такихъ владыкъ и повелителей.
Вслдствіе сильнаго и непривычнаго волненія, Мэри разрыдалась.
— Бросьте!— успокаивалъ онъ ее.— Все кончено и больше не повторится. Я со свтомъ покончилъ и уже чувствую себя свободнй и спокойне. О чемъ же плакать?
Она овладла собой и искала, что бы ему сказать. Начала она говорить раньше, чмъ улеглось ея волненіе.
— Вы такъ это не понимайте,— проговорила она съ трудомъ, — не думайте, что я неблагодарна и черства. Вы сами не знаете, насколько вы далеки отъ всего обыденнаго…
— Знаю, знаю!— сказалъ онъ успокоительнымъ тономъ.— Я отлично понимаю. Вы правы. Тамъ, гд дло касается домашняго очага и семьи, тамъ мн нечего длать. Я до конца дней своихъ долженъ держаться за свою музыку и за мистрисъ Симпсонъ. Пойдемте дальше… и больше объ этомъ не думайте. Я усажу васъ на извозчика, и позжайте домой.
Они повернули назадъ и дошли до Марбль Арчъ. Онъ былъ теперь въ хорошемъ настроеніи, веселъ и любезенъ, она же, напротивъ, была разстроена, молчалива и страшно боялась встртиться съ его взглядомъ. Приближался вечеръ. Одна изъ тхъ религіозныхъ сектъ, которыя лтомъ устраиваютъ свои сборища въ парк, собралась подъ деревьями, и ихъ гимны тихо звучали въ отдаленіи. Джэкъ вторилъ мелодіи и шелъ вдоль ряда деревьевъ, скрывающихъ окна домовъ въ парк Лэнъ и толкущихся до конной статуи, воздвигнутой въ Гайдъ-Парк Корнеру.
— Тутъ въ сущности очень красиво, — сказалъ онъ.— Тутъ достаточно видно голубого неба и зелёной травы, чтобы отчасти вознаградить глазъ за цементъ и кирпичи. Тамъ внизу, въ бухт, виднется сверкающая серебромъ вода съ блыми лебедями. Отчего происходитъ, что лебеди всегда сохраняютъ свой блый цвтъ? Овцамъ это не удается.
— Да… день чудесный, — подтвердила Мэри, стараясь заинтересоваться видомъ и придать голосу обычную силу.— Сегодня будетъ прекрасный заходъ солнца.
— Отсюда хорошо виденъ памятникъ герцога фонъ-Веллингтона.
— Я, къ счастью, не вижу такъ далеко. Но я легко представляю, какъ это чудище выдляется чернымъ пятномъ на воздух.
— Оставьте его въ поко, — возразилъ Джэкъ.— Это единственный въ Лондон хорошій памятникъ и потому-то никто не ршается слова сказать въ его защиту. Его лошадь кажется живой, а у всадника настоящее вооруженіе. Онъ не предоставленъ втру и всякой погод съ непокрытой головой, но у него, какъ у всхъ на улиц, шляпа на голов. Рзное украшеніе не подражаетъ стариннымъ барельефамъ. Оно характерно для своего вка, оно единственное въ своемъ род, такой должна быть всякая художественная работа. И оно дйствуетъ на васъ художественнымъ образомъ. Но, миссъ Мэри, что же съ вами? У васъ нтъ основанія быть грустной, не боле двей, играющихъ у ршетки. Что же означаютъ ваши слезы?
— Это не значитъ, чтобы я была грустна, — отвтила она всхлипывая.— Я, можетъ быть, плачу потому, что имю основаніе быть гордой. Пожалуйста не безпокойтесь обо мн. Я ничего съ собой сдлать не могу.
Они дошли до Марбль Арчъ. Джэкъ пошелъ дальше, чтобы избжать взглядовъ гуляющей публики. Выйдя на улицу, онъ позвалъ извозчика и помогъ ей уссться.
— Теперь, надюсь, вы больше никогда не будете меня бояться, — сказалъ онъ и пожалъ ея руку. Она попробовала что-нибудь отвтить, задушила подступающее рыданіе, кивнула ему и улыбнулась насколько могла радостне, въ то времякакъ слезы такъ и катились по ея щекамъ. Онъ проводилъ взглядомъ извозчика, пока тотъ не скрылся въ толп экипажей на Оксфордъ Стрит, потомъ снова вернулся въ паркъ и направился къ западу, гд теперь на неб сіяла вечерняя заря. Онъ остановился на мосту черезъ Серпентину и увидлъ, какъ солнце скрылось за церковнымъ куполомъ Байсватера, онъ насладился видомъ ясной, глубокой, коричневато-зеленой водяной бездны, надъ которой нависала зеленая листва деревьевъ. Онъ стоялъ, высоко выпрямившись, пальцами рукъ, сжатыхъ въ кулаки, онъ опирался слегка о перила, золотисто-красный блескъ заходящаго солнца падалъ ему прямо въ глаза. ‘Я жажду женщины! Я пресмыкаюсь передъ золотомъ!’ прошепталъ онъ. ‘Какими животными инстинктами заразила меня вся эта свтская сволочь! Но это не бда! Я вдь свободенъ…. я опять самъ свой! Взлети, душа моя, въ святилище твоей комнатки на чердак!’ И спокойно полюбовавшись на заходъ солнца и отршившись отъ сантиментальности, которую иногда навваетъ солнечный закатъ, онъ быстро пошелъ домой. И чмъ боле спускалась на землю темнота вечера, тмъ боле на его душ становилось мирно и тихо.
Придя въ свою комнату на Церковной улиц, онъ позвалъ мистрисъ Симпсонъ. Онъ вручилъ ей нсколько марокъ и поручилъ сообщить письменно отъ его имени всмъ ученикамъ, что онъ намренъ временно прекратить уроки, а о возобновленіи онъ своевременно извститъ. Такъ какъ она не особенно ладила съ орографіей и чистописаньемъ, та. ворча заявила, что, обращаясь такимъ образомъ съ своими учениками, онъ ставитъ на карту свое благополучіе. Обыкновенно онъ встрчалъ ея замчаніе, даже если и слушался ихъ, не иначе какъ руганью. Но въ этотъ вечеръ онъ далъ ей говорить все, что ей вздумалось, и тмъ временемъ приготовилъ столъ для писанія. Она, однако, была въ настроеніи и объявила, что писемъ писать не будетъ и не согласна способствовать выбрасыванію денегъ за окно.
— Вы пожалуйста длайте то, что вамъ говорятъ,— возразилъ онъ,— потому что самъ дьяволъ вритъ и трепещетъ. Къ этому онъ еще прибавивъ приказаніе сварить кофе и вытолкалъ ее изъ комнаты.
Возвращаясь изъ парка, Мэри сначала ужасно боялась, что съ ней на улиц сдлается истерика. Но посл нсколькихъ мучительныхъ минутъ судорожное сжатіе въ горл и давленіе груди улеглись. Когда экипажъ остановился передъ домомъ мистера Фипсона, она была уже въ состояніи, вполн владя собой, передать извозчику деньги, которыя тотъ ей вернулъ, такъ какъ господинъ, провожавшій ее, уже заплатилъ ему впередъ. Она прямо прошла въ свою комнату, чтобы выплакаться. Придя наверхъ, ей, однако, пришлось убдиться, что источникъ ея слезъ изсякъ. Она остановилась передъ зеркаломъ. Въ немъ отсвчивалось изстрадавшееся лицо. Она съ жалостью взглянула на свое отраженіе, въ которомъ сейчасъ же отпечатллся и этотъ взглядъ и выраженіе скорби. Это длилось нсколько минуть, потомъ вдругъ ноздри ея начали раздуваться. Она разразилась громкимъ смхомъ. Угрызеніе совсти, послдовавшее вслдъ за симъ, не помшало ей продолжать отъ души смяться.
Она быстро схватила кувшинъ съ водой и вылила въ тазъ. ‘Въ сущности говоря, — подумала она, — по крайней мр, смшно быть безпричинно грустной, какъ и безпричинно смяться!’
Она смыла съ лица слды слезъ и въ обычномъ настроеніи спустилась внизъ къ обду.
Въ продолженіе слдующихъ двухъ недль она ничего о Джэк не слыхала. Порой ей казалось, что, плача во время его объясненія въ любви, она поступила лучше, чмъ смясь надъ своимъ собственнымъ душевнымъ волненіемъ.
Однажды вечеромъ мистеръ Фипсонъ сообщилъ о намреніи ‘Antient Orpleus Society’ предпринявъ нчто особенное, что вамъ будетъ очень интересно, добавилъ онъ, глядя на Мэри.
— Что-нибудь изъ сочиненій нашего добраго стараго Джэка?— спросилъ приглашенный къ обду Чарли.
— Его музыкальное сочиненіе… такъ, по крайней мр, надюсь,— пояснилъ мистеръ Фипсонъ.— Онъ письменно сообщилъ, что написалъ музыку на ‘Освобождённаго Прометея’ Шелли: четыре картины съ аккомпанементомъ хора, діалога, между Прометеемъ и Землей, перемнное пніе Земли и Луны, увертюру и шествіе Горы.
— Шелли?— спросила недоумвая Мэри.
— Я въ сущности думаю, что подходящій Джэку поэтъ былъ бы Джонсонъ, — замтилъ Чарли.
— Тема великолпна, — сказалъ Фипсонъ, и, если онъ съ ней справился, то это сочиненіе явится наибольшимъ музыкальнымъ произведеніемъ вка. Я ни минуты не сомнваюсь, что ему удалось. Онъ самъ говоритъ, что музыка служитъ дополненіемъ стиховъ и что она ихъ достойна. Онъ никогда не ршился бы это утверждать, если бы самъ не сознавалъ, что написалъ нчто подавляющее своей красотой.
— Онъ никогда не отличался скромностью, — заявилъ Чарли.
— Я увренъ, что въ его музык проявится нчто… нчто…— мистеръ Фипсонъ, ища подходящаго выраженія, размахивалъ рукой, — нчто апокалипсическое, если можно такъ выразиться. Мы ршили предложить ему пятьсотъ фунтовъ за право изданія и исполненіе этой вещи въ Великобританіи и Ирландіи и надемся, что онъ приметъ наше предложеніе. Принимая во вниманіе, что музыка несомннно очень трудна и что расходъ по хору и по усиленію оркестра значительны, надо согласиться, что наше предложеніе весьма приличное. Маклаганъ былъ, конечно, противъ него, кое-кто предложилъ триста пятьдесятъ фунтовъ, но я настаивалъ на пятистахъ. Предложить меньше мн казалось неприлично. Кром того ‘Modern Orpheus’ будетъ пытаться у насъ выхватить эту вещь. Увертюра уже печатается, остальное будетъ готово черезъ недлю.
— У васъ, видно, такъ много денегъ, что вы не знаете, куда ихъ двать, если можете далъ пятьсотъ фунтовъ за вещь, которую еще не слыхали,— замтила мистрисъ Фипсонъ.
— Мы не задумываясь выплатимъ ихъ, — заявилъ съ важностью ея супругъ.— Джэкъ великій композиторъ. Это человкъ, подъ грубой оболочкой котораго скрыто замчательное дарованіе, какъ жемчугъ, скрытый подъ устричной раковиной.
— Но не можетъ быть, чтобы онъ нависалъ эту вещь въ дв недли, — заявила Мэри.
— Конечно, нтъ. Почему вамъ пришла мысль о двухъ недляхъ?
— Такъ!— возразила Мэри.— Я только слышала, что онъ за послднія дв недли не давалъ уроковъ.
— Онъ планъ имлъ уже давно… въ этомъ будьте уврены. Но бываютъ примры необыкновенной скорости въ отдлк музыкальныхъ сочиненій. Гендель окончилъ своего Мессію въ двадцать одинъ день… а Моцартъ…
Затмъ Фипсонъ упомянулъ объ увертюрахъ и цлыхъ актахъ, которые въ одну ночь были добавлены къ операмъ. Онъ былъ любознательнымъ постителемъ концертовъ и внимательно прочитывалъ всегда вс программы, такъ что имлъ въ своемъ распоряженіи значительный запасъ подобныхъ боле или мене правдоподобныхъ разсказовъ. Мэри уже не разъ слышала большинство этихъ разсказовъ, но сдлала, однако, внимательное лицо, а сама предалась своимъ мыслямъ.
Тмъ временемъ, когда она черезъ нсколько дней снова освдомилась о судьб ‘Освобожденнаго Прометея’, то нашла мене ршительности въ тон мистера Фипсона. По ёя настоянію онъ сообщилъ, что ‘Antient Orpheus Society’ впуталось въ очень непріятную исторію. Увертюра и дв картины окончены Джэкомъ и вручены Обществу. Но члены Общества не могли не согласиться съ Маклаганомъ, что ‘къ счастью музыка съ технической стороны неисполнима’. Со всевозможными предосторожностями написано было Джэку письмо. Техническія трудности сочиненія настолько непреодолимы, гласило письмо, силы для хорошаго исполненія настолько должны быть многочисленны и дорого стоющи, шансы же на благосклонный пріемъ непросвщенной публики настолько незначительны, что правленіе принуждено, къ великому сожалнію, сообщить, что оно не рискнетъ предпринять въ скоромъ времени исполненіе этой вещи. Въ случа же, если у мистера Джэка лежитъ какое-нибудь другое музыкальное сочиненіе, боле легко исполнимое, хотя бы оно было и ниже ‘Прометея’ по величин замысла, то Общество его охотно приметъ вмсто него на тхъ же условіяхъ..
Въ отвт Джэкъ заявлялъ, что если правленіе не возьметъ его Прометея, то онъ не пришлетъ ему ровно ничего, что во всей партитур нтъ ни единой ноты, которую при условіи добросовстнаго старанія нельзя было бы одолть, что онъ не знаетъ прецедента, который давалъ бы ему основаніе относиться съ уваженіемъ къ отзывамъ Общества, что ему безразлично, считаетъ ли Общество себя связаннымъ по условію или нтъ, такъ какъ ему не трудно будетъ помстить свое произведеніе въ другое мсто, и онъ настаиваетъ на немедленной присылк ему обратно партитуры или чтобы ему было выплачено по уговору пятьсотъ фунтовъ. Въ постскриптум онъ добавилъ, что въ случа пріема сочиненія, онъ настаиваетъ на точномъ выполненіи пункта условія, говорящаго, что Общество обязуется одинъ разъ исполнить произведеніе въ Лондон.
Общество, которое могло бы сослаться на то, что оно какъ-то отказалось отъ исполненія одного изъ замчательнйшихъ произведеній Бетховена на тхъ же приблизительно основаніяхъ, какъ т, что были указаны Джэку, находилось въ нершимости и, наконецъ, постановило до окончательнаго ршенія сдлать репетицію увертюры. Манліусъ приложилъ самымъ честнымъ образомъ вс усилія, чтобы что-нибудь вышло изъ этой части сочиненія, выполненіе которой потребовало полчаса и которая представляла изъ себя цлую симфонію. Но это удалось ему только разв отчасти. По мннію Маклагана, музыканты, принявшіеся за дло съ большой охотой и съ врой въ успхъ, проявили прямо чудеса. Но два раза при повтореніи первой части произошла заминка, Виновные въ этомъ музыканты потеряли нужное спокойствіе и стали во всеуслышаніе ругать Манліуса, который самъ былъ недоволенъ и сталъ нервничать. По окончаніи игры, въ партер, гд сидли члены правленія, поднялся ропотъ сомннія. Однако еще разъ сыграли увертюру и на этотъ разъ безъ перерыва.
— Нтъ сомннія, что въ этомъ произведеніи крупныя достоинства,— продолжалъ мистеръ Фипсонъ повствованіе о своихъ впечатлніяхъ,— но они являлись лишь слабыми отблесками среди цлаго хаоса. Я вынужденъ признаться Маклагану, что для того, чтобы вынести по возможности благопріятный приговоръ, мн пришлось бы сравнить полученное впечатлніе съ какимъ-то бредомъ полоумнаго гиганта. Онъ былъ вн себя и заставилъ меня замолчать своимъ обширнымъ перечнемъ диссонансовъ и неправильныхъ секвенцевъ. Старикъ Брайльсфордъ, принадлежавшій къ прежнему правленію, попросилъ слова впервые за четыре года въ сущности для того, чтобы говорить противъ Джэка. Онъ назвалъ увертюру самымъ дикимъ соединеніемъ звуковъ. которые когда-либо приходилось слышать. И я долженъ признаться, что не одинъ изъ насъ молча съ нимъ соглашался.
Этотъ разговоръ происходилъ за обденнымъ столомъ, и имъ воспользовалась мистрисъ Фипсонъ, чтобы лишній разъ упрекнуть мужа за то, что онъ не захотлъ послушаться ее, когда она отсовтовала общать впередъ пятьсотъ фунтовъ за: вещь, которую она называла ‘кошкой въ мшк’. Мистрисъ Фипсонъ была болтливой, пустой, склонной къ насмшк и сплетн женщиной, съ эгоистическимъ и хитрымъ характеромъ. Мэри отлично раскусила ее и не особенно хорошо къ ней относилась, ее часто коробила привычка мистрисъ Фипсонъ относиться съ насмшкой къ мужу за его преувеличенное, но тмъ не мене искреннее увлеченіе музыкой. Теперь она замтила, что мистеръ Фипсонъ разсердился, а что его жена злобно старалась его еще больше раздосадовать. Тогда она, не обращая вниманія на хозяйку, встала изъ-за стола и отправилась къ себ наверхъ. Войдя въ гостиную, черезъ которую ей надо было пройти, она, къ великому удивленію, увидла незнакомаго ей господина, расположившагося на диван съ газетой въ рук.
— Виновата,, — сказала Мэри, собираясь выйти.
— Не за что, — возразилъ незнакомецъ вставая.— Надюсь, что вамъ не мшаю. Миссъ Сутерландъ, если не ошибаюсь, не правда ли?
— Да, — отвтила холодно Мэри. Она не узнала его, а манера, съ которой онъ съ ней заговорилъ, показалась ей черезчуръ фамильярной.
— Я очень радъ съ вами познакомиться, миссъ Сутерландъ. Пенни писала мн, что вы гостите у нея. И я узнаю васъ по вашей карточк. Надюсь, что я вамъ не мшаю?
Послднія слова были вызваны тмъ, что она продолжала держаться не особенно привтливо.
— Нисколько, — отвтила Мэри, садясь на ближайшее кресло. Случаю было угодно, чтобы это было — такъ называемый ’causeure’ — двойное кресло въ форм S. Она надла пенснэ и посмотрла на него довольно дерзко, что она имла обыкновеніе длать, когда бывала смущена и желала скрыть смущеніе. Это былъ человкъ высокаго роста съ веселымъ лицомъ, не старый, не толстый. У него были золотисто-красные волосы и такая же борода, которая спускалась къ груди двумя бакенбардами. Выраженіе лица было добродушное, а въ данную минуту особенно умиротворяющее, казалось, ему непремнно хотлось побдить ея натянутость. Мэри прочла въ его глазахъ выраженіе удовольствія, и она не переставала упорно глядть на него. Онъ взглянулъ на ’causeure’, какъ бы собираясь на него ссть, но потомъ все же услся снова на диванъ.
— Въ этой части города пріятно жить, не правда ли?— началъ онъ.
— Очень.
— Конечно. Вы не можете въ этомъ со мной не согласиться. Оба парка и вс театры здсь поблизости. Кенсингтонъ на мой взглядъ слишкомъ въ сторон отъ всего. Сколько, напримръ, надо времени, чтобы отсюда дойти до Ковентъ Гарденъ Маркетъ?
— Этого я, къ сожалнію, не могу вамъ сказать, — сказала Мэри спокойно, все еще не спуская съ него глазъ.— Я никогда не бываю въ Ковентъ Гарденъ Маркетъ.
— Что вы говорите! Это меня удивляетъ! Если пойти туда пораньше, то можно тамъ купить цвтовъ поразительно дешево. Любите ли вы цвты?
— Я не раздляю модной любви къ рзаннымъ цвтамъ. Меня интересуеть грунтовое садоводство.
— Вы совершенно правы, миссъ Сутерландъ. Когда я вижу комнату, въ которой въ каждой ваз торчать тюльпаны или лиліи, или еще какіе цвты, то мн всегда кажется это безвкусицей. До вашего прихода я какъ разъ разглядывалъ прелестную картину надъ нотной подставкой. Ваша ли это работа, смю спросить?
— Да. Если взгляните внимательно, то увидите на лвомъ углу мое имя, выведенное киноварью.,
— Я это видлъ. Поэтому-то и знаю, что картина вашей работы. Поразительная вещь! Мн часто бываетъ жаль, что я не учился живописи, хотя, конечно, я никогда не сумлъ бы написать и наполовину такъ хорошо, какъ вы. Для женщины это отличное занятіе. Для васъ это, вроятно, въ род дтской забавы, такъ?
— Я бросила живопись, потому что мн она давалась слишкомъ трудно.
— Однако никто не могъ бы достигнуть лучшаго результата: Но я думаю, что это отнимало у васъ много времени. Но на вашемъ мст я бы совсмъ это не забросилъ бы.
— Вы любите картины?
— Чрезвычайно. Картины меня крайне интересуютъ. Каждый разъ, когда бываю въ Лондон, я отправляюсь въ Національную галлерею, чтобы полюбоваться пейзажами. Иногда я тамъ вижу молодыхъ дамъ, которыя копируютъ эти пейзажи. Вы иногда срисовываете пейзажи?
— Нтъ. Это удивляетъ васъ… но по-моему есть картины, которыя я ставлю выше пейзажей.
— Вы понимаете старыхъ мастеровъ? Я, къ сожалнію, нтъ. Я бы желалъ съ вами поговорить по этому поводу. Но если бы я началъ говорить вамъ о томъ, что думаю, то вы сразу увидли бы, что я ничего не понимаю. Возьмите меня когда-нибудь съ собой въ галлерею, и я скажу вамъ, какія мн картины нравятся — это единственное, что я могу сдлать.
— Я была бы рада, если могла бы сдлать столько же.
— Мн кажется, что вы сметесь надо мной, миссъ Сутерландъ.
Мэри ничего не отвтила. Нсколько курьезный незнакомецъ, къ сожалнію, потерялъ нить разговора. Онъ приподнялся съ мста и сталъ спиной къ камину, какъ-будто желая погрться передъ заставленнымъ японскимъ экраномъ каминомъ.
— Сегодня хорошая погода, — снова началъ онъ, немного погодя.
— Очень хорошая, — отвтила она съ серьезнымъ видомъ.— Вы давно ли въ Лондон?— поторопилась она спросить, чтобы скрыть желаніе засмяться.
— Я вчера пріхалъ. Я прямо черезъ Ливерпуль пріхалъ изъ Нью-Іорка. Я вчно въ странствованіяхъ. Были ли вы когда-нибудь въ Соединенныхъ Штатахъ?
— Нтъ.
— Слдовало бы вамъ хоть разокъ туда създить, увидли бы настоящую жизнь. Здсь мы вс спимъ. Я только въ прошломъ март ухалъ изъ Англіи, и съ тхъ поръ я открылъ шесть филіальныхъ отдленій нашего общества и, кром того, выигралъ два процесса противъ двухъ мерзавцевъ, которые хотли воспользоваться нашимъ патентомъ. Быстрая работа, не правда ли?
— Можетъ быть.
— Удивительная быстрота! Тутъ бы мн понадобилось на это года два, если не больше, можетъ быть и вс пять лтъ. Американцы не противятся всякому нововведенію, какъ мы. Все равно! Если здсь люди не насторожатъ ушей, то ихъ задавятъ заграничные фабриканты, пользующіеся нашей дешевой производительной силой.
— Дешевая производительная сила! Что это значить?
— Я думалъ, что вамъ это уже извстно. Электромоторъ Конолли, приводящій въ движеніе всякую машину при въ два раза меньшей — что я говорю — въ четыре раза меньшей затрат силы пара. Вы наврное уже слышали объ этомъ?
— Кажется, да. Я лично знакома съ господиномъ Конолли. Онъ не производить впечатлнія человка, не понимающаго свое дло.
— Не понимающаго? Ужъ какъ онъ свое дло понимаетъ! Онъ удивительный человкъ. Теперь говорятъ о мотор Джона, а Жакъ Пуенть утверждаетъ, будто онъ первый изобртатель коммутатора Конолли. Два плута и больше ничего! Я могу совершенно точно передать вамъ взглядъ на Конолли…
— Джонни!— воскликнула вошедшая въ комнату мистрисъ Фипсонъ.— Мн казалось, что я слышу твой голосъ!
— Какъ поживаешь, Нэнъ?— спросилъ онъ.— Что баловники?
— Все въ порядк, а ты давно здсь?
— Мн показалось это время за полминуты. Меня такъ пріятно занимала миссъ Сутерландъ.
При этомъ онъ длалъ мистрисъ Фипсонъ всевозможныя знаки, желая выразить ей свое желаніе быть представленнымъ Мэри.
— Такъ вдь вы уже познакомились? Это братъ мой, Джонъ Хоскинъ. Я надюсь, ты не вскружилъ Мэри голову твоимъ электричествомъ?
— Въ ту минуту, какъ вы вошли, мн мистеръ Хоскинъ разсказывалъ очень интересныя вещи по поводу электричества,— отвтила Мэри.
— Ты окончишь свои разсказы въ другой разъ, — сказала мистрисъ Фипсонъ.— Отыщи себ жертвой кого-нибудь, кто будетъ имть несчастіе халъ по желзной дорог съ тобой въ одномъ купэ. Когда же ты вернулся?
Мистеръ Хоскинъ бросилъ на Мэри испуганный взглядъ, замчаніе сестры видимо не понравилось ему, однако онъ добродушно улыбнулся. Разговоръ завязался о его послднихъ путешествіяхъ. Теперь ему хотлось большую часть времени проводить въ Лондон. Изъ всего, что слышала, Мэри поняла, что онъ вложилъ деньги въ Общество электромоторовъ Конолли и что дятельность его заключалась въ томъ, что онъ разъзжалъ по тмъ мстамъ, гд еще моторъ не былъ извстенъ. Тамъ онъ основывалъ для его распространенія филіальныя отдленія, которыя и выплачивали ему извстную сумму за право продажи моторовъ.
Мистрисъ Фипсонъ, видимо, наскучилъ этотъ разговоръ, и она нсколько разъ старалась прервать брата. Не обращая на это вниманія, онъ увлекался восхваленіемъ преимуществъ изобртенія Конолли и ругалъ другія общества, которыхъ породила конкуренція, предвщая имъ провалъ. Дйствительное прекращеніе разговора произошло лишь съ появленіемъ младшихъ дтей, которыя пришли въ неописуемый восторгъ отъ прізда дяди Джона и которыя, какъ показалось Мэри, надялись получить отъ его посщенія нкоторое личное обогащеніе.
Однако по истеченіи нсколькихъ минутъ вниманіе дядюшки къ дтямъ значительно ослабло, и мистрисъ Фипсонъ, которую дти всегда легко выводили изъ терпнія, приказала имъ успокоиться и пойти къ отцу объявить о прізд дяди.— Во всякомъ случа, — добавила она, — вамъ нечего длать въ гостиной.
Лица дтей вытянулись, но они не ршились ослушаться приказанія.
Когда вслдъ за этимъ пришелъ мистеръ Фипсонъ, то деверь разсказалъ ему значительную часть того, что уже разсказывалъ передъ тмъ. Мэри не принимала участія въ разговор, хотя вниманіе мистера Хоскина часто обращалось къ ней. Какъ только онъ высказывалъ какое-нибудь мнніе или шутку, онъ взглядывалъ въ ея сторону, ожидая подтвержденія, но она оставалась неизмнно все въ томъ же положеніи, полная сознанія своего достоинства, съ выступающей немного надъ зубами верхней губой, это происходило отъ положенія головы, которую она слегка перегнула назадъ, чтобы удержать на носу пенсію.
— Вроятно миссъ Сутерландъ поетъ?— спросилъ онъ, посл того какъ передалъ мистеру Фипсону вс новости.
— Очень рдко, — отвтила ему сестра.
У Мэри было очень сильное и нсколько рзкое сопрано, и она могла съ необычайной выразительностью и энергіей исполнять драматическую музыку. Мистрисъ Фипсонъ, которой не нравилась ея манера пть, намренно сказала ‘очень рдко’, чтобы помшать брату настойчиво просить Мэри спть. Фипсонъ же, напротивъ, охотно слушалъ пніе Мэри и очень любилъ ей аккомпанировать. Онъ направился къ рояли и открылъ ее.
— Я многое далъ бы, чтобы услышать ваше пніе, — замтилъ Хоскинъ, — если вы согласны пть передъ такимъ профаномъ.
— Нтъ, я думаю, что лучше пть не буду, — сказала Мэри, теперь впервые выказавшая нкоторое волненіе.— То, что я пою, вамъ удовольствія не доставитъ.
— Само собой разумется, — возразилъ онъ, — что вы не поете вальсы и всякій тому подобный вздоръ. Это я могу себ представить. Я бы желалъ слышать что-нибудь итальянское.
— Ну-съ, впередъ!— воскликнулъ Фипсонъ.— Не споете ли ‘Che faro Seuza Euridice?’. Онъ началъ наигрывать аккомпанементъ.
Посл нкотораго колебанія Мэри согласилась пть и приблизилась къ рояли. Мистрисъ Фипсонъ вздохнула. Хоскинъ услся на оттоманк и пока Мэри пла, улыбка не сходила съ его лица.
— Браво! Великолпно! Великолпно!— воскликнулъ онъ.— Вы такъ же хорошо это спли, миссъ Сутерландъ, какъ любая пвица, которую я только когда-либо слышалъ. Нтъ ничего выше итальянской музыки. Я не припомню, чвобы когдаі-нибудь мн что-нибудь больше этого понравилось.
— Но это не итальянская музыка, — замтила Мэри, снова садясь на ’causeure’.— Это нмецкая музыка на итальянскія слова.
— Для него это съ такимъ же успхомъ могла быть и китайская музыка,— сказала не безъ ехидства мистрисъ Фипсонъ.
— Во всякомъ случа! я нахожу, что это очень красиво,— отвтилъ Хоскинъ, — а это главное. Картина, которая виситъ здсь на стн, мн такъ правится, что мн очень хотлось бы видть нкоторые изъ вашихъ рисунковъ, если вы ничего противъ этого не имете.
Мэри чувствовала себя принужденной быть любезной съ братомъ мистрисъ Фипсонъ, не будь этого соображенія, ей надолъ бы Хоскинъ.
— Мои рисунки лежатъ здсь, — сказала она, указывая на папку.— Но я не для того ихъ сдлала, чтобы всмъ показывать. Если вы дйствительно не особенно ими интересуетесь, то, прошу васъ, не трудитесь перелистывать. Я занимаюсь живописью не для того, чтобы хвастаться своимъ образованіемъ.
— Я это отлично понимаю. Для васъ это все такъ же просто, какъ для меня спать или ходить. Вы представить себ не можете, какъ я цню ваше пніе или ваши рисунки, потому что для васъ это нчто обыкновенное, тогда какъ я точно такъ же не сумлъ бы пть или нарисовать, какъ маленькая Нетти тамъ, въ дтской. Итакъ, съ вашего позволенія я взгляну въ папку. Я принесу ее сюда, чтобы вы сами показали мн свои эскизы.
Съ этими словами онъ, наконецъ, услся рядомъ съ ней на ’causeure’.
— Шутъ!— процдила мистрисъ Фипсонъ сквозь зубы своему мужу, который улыбаясь что-то наигрывалъ на рояли. Тмъ временемъ Хоскинъ занялся разглядываніемъ эскизовъ, относительно каждаго изъ нихъ онъ требовалъ у Мэри особаго объясненія, когда попадались виды мстностей, гд онъ бывалъ, то онъ начиналъ разсказывать о своемъ тамъ пребываніи, вспоминалъ цны отелей и разныя подробности своихъ путешествій. Такъ, напримръ, онъ разсказывалъ, что въ такомъ-то мст встртилъ двухъ дамъ изъ Италіи, а въ другомъ мст какая-то компанія русскихъ заняла весь первый этажъ гостиницы, при ближайшемъ знакомств, эти русскіе оказались очень любезными людьми. Мэри терпливо отвчала на вс его вопросы, а иногда подтверждала какое-нибудь его заявленіе кивкомъ головы, что, видимо, радовало его. Ея работы онъ хвалилъ чрезмрно, замтивъ, что самые ничтожные изъ ея рисунковъ нравились ему такъ же, какъ и наиболе удачные, она перестала съ нимъ спорить, а лишь совершенно равнодушно выслушивала его рчи. Мистрисъ Фипсонъ звала все время весьма откровенно. Такъ какъ это на него не производило впечатлнія, то она, наконецъ, спросила, останется ли онъ ужинать или отправится домой? Онъ отвчалъ, что остановился за угломъ, въ гостиниц Лангамъ, такъ что можетъ остаться ужинать, что не особенно обрадовало мистрисъ Фипсонъ. Въ эту самую минуту изъ дтской раздался крикъ, Мэри предложила пойти узнать, что случилось, и вышла изъ комнаты. Она затмъ больше не возвращалась, а когда спустились къ ужину, то мистеръ Хоскинъ узналъ, къ своему сожалнію, что она никогда не ужинаетъ.
— Итакъ, ты жалешь, что остался, — замтила мистрисъ Фипсонъ.— Ты что предпочитаешь: — грудинку или крылышко?
— Мн все равно… спасибо… Честное слово, Фипсонъ, это самая интересная двушка, которую я когда-либо видлъ. Она недурна собой.
— Недурна?— воскликнула мистрисъ Фипсонъ.— Не будь же смшонъ, Джонни!
— Какъ? Ты не находишь ее красивой?
— Да, она не только некрасива, а прямо дурна.
— Ну, ну, Нэнни! Ты преувеличиваешь. Что можешь ты сказать противъ ея вншности?
— Что могу сказать? О чертахъ лица я и говорить не буду — ты самъ ничего не скажешь въ ихъ защиту, но посмотри ты хоть на ея жесткіе черные волосы и на широкія брови! И кром того ее портятъ очки.
— Нтъ не очки, а пенснэ. А пенснэ теперь въ мод.
— Мн все равно, какъ ты это ни назовешь. Но если ты видишь особую прелесть въ пенснэ, то надо признаться, что у тебя особый вкусъ.
— Я держусь вашего взгляда, Джонъ, — вмшался Фипсонъ.— Я нахожу Мэри очень красивой.
— Будь она еще въ десять разъ красиве, все равно она не для тебя,— добавила мистрисъ Фипсонъ, замтивъ выраженіе торжества въ глазахъ брата.— Она уже помолвлена.
Хоскинъ насупился, а Фипсонъ, видимо, удивился.
— Она помолвлена съ Адріаномъ Гербергомъ, — продолжала мистрисъ Фипсонъ, — съ художникомъ, который такъ много говорилъ съ ней о высокомъ искусств, что она стала считать его величайшимъ геніемъ Англіи… не то что ты, употребившій цлый часъ, чтобы доказать твое полное непониманіе въ области искусства, а еще воображаешь себя хитрымъ.
— Дорогая моя, — возразилъ мистеръ Фипсонъ, — съ Гербертомъ все кончено. Ты должна была бы осторожнй выражать свои мысли. Онъ женится на Сцецимилиц.
— Врь ты этому, если угодно, — сказала мистрисъ Фипсонъ.— Даже если допустить, что съ Гербертомъ все кончено, то еще остается Джэкъ. Я поздравляю тебя, Джонни, если ты ршаешься соперничать съ лондонскимъ львомъ.
— Ты говоришь пустяки, Энни, — сказалъ Фипсонъ.— у тебя нтъ ни малйшаго основанія предполагать, что что-то существуетъ между Мэри и Джэкомъ. Джэкъ отнюдь не дамскій герой… по крайней мр въ этомъ смысл.
— Что касается артиста, — воскликнулъ Хоскинъ, — то я готовъ помриться съ любымъ изъ нихъ. Я допускаю, что они могутъ разсуждать съ ней о предметахъ, мн не вполн доступныхъ. Но если на то пошло и я захочу, то преподнесу ей то, о чемъ она отъ тхъ никогда и не услышитъ. Нтъ, дорогая Энни, вопросъ только въ томъ — помолвлена ли она или нтъ? Если да, то я ставлю точку и вопросъ исчерпанъ. Если же нтъ, то я буду стараться съ нею почаще встрчаться, не взирая ни на какихъ художниковъ или музыкантовъ. Какъ же обстоятъ дла?
— Она свободна, — отвтилъ Фипсонъ.— Она была невстой Герберта. Но это давнишняя исторія, чуть ли не со времени дтства. Во всякомъ случа уже нкоторое время у нихъ все кончено. Если не ошибаюсь, Джонъ, то вдь за ней есть и деньги! А я заключаю по ея поведенію, что ты произвелъ на нее впечатлніе.
Мистеръ Фипсонъ мигнулъ глазами и усмхнулся жен.
— Это мы еще посмотримъ, — возразилъ Хоскинъ.— Но она произвела на меня сильное впечатлніе — это врно. Что касается денегъ, то это препятствіемъ мн быть не можетъ… но, конечно, я готовъ взять то, что мн дадутъ.
— Ты такъ подходишь для двушки, у которой кром увлеченія искусствами ничего нтъ на ум и которую ты знаешь только по наслышк, что она ухватится за тебя обими руками. Не удивительно, что она такъ близорука — она такъ много читаетъ. И она говоритъ почти на всхъ европейскихъ языкахъ.
— Это я могу себ представить, — возразилъ Хоскинъ.— По ея лицу видно, что она умна. Я именно люблю такого сорта женщинъ, а не твоихъ куколъ съ набитой соломой головой. Меня не удивляетъ, что она теб не нравится, Энни. Ты въ дтств на голову не падала… но ты никогда, ничего не знала и никогда ничего не будешь знать.
— Я не выдаю себя за умную, и я ничего противъ нея не имю. Что мн не нравится, это то, что въ твои годы ты думаешь о двушк, которая такъ же мало къ теб, подходитъ, какъ къ коров сдло.
— Это все еще наладится! Я радъ рискнуть! Нельзя жить однимъ высокимъ искусствомъ, и я считаю ее благоразумной въ вопросахъ обыденной жизни. Впрочемъ, я перечить ей не буду. Чмъ боле она будетъ рисовать и пть, тмъ мн пріятне.
— Послушайте-ка! Послушайте!— воскликнулъ Фипсонъ.— Не приступить ли сейчасъ же къ сватовству? Черезъ три недли истечетъ сезонъ свадебъ, а вамъ, вроятно, хотлось бы еще къ этому времени успть вступить въ бракъ.
— Смйтесь! смйтесь!— сказалъ Хоскинъ вставая.— Мн итти пора. Будьте уврены, что вскор меня опятъ увидите. И если въ будущемъ сезон не станутъ шептаться по поводу того, что Джону Хоскину удалось подыскать себ такую умную жену, то я буду еще боле разочарованъ, чмъ вы. Прощайте!

XIV.

Въ послднее время до окончанія сезона Мэри стала участвовать въ развлеченіяхъ совершенно новаго рода. Съ самаго дтства она бывала въ Хрустальномъ Дворц лишь въ классическіе субботніе дни концертовъ.
Теперь она часто бывала тамъ съ мистеромъ Хоскиномъ, его сестрой и дтьми и любовалась иллюминаціей. Она глядла акробатовъ, фокусниковъ, бывала на концертахъ негровъ, на панорамахъ, на выставкахъ кошекъ, козъ, молочныхъ продуктовъ и готова была стыдиться, что это все забавляло ее. Она въ первый разъ въ жизни попала въ циркъ, въ театръ варьетэ, въ спортивное общество. Затмъ она однажды приняла участіе въ дешевой поздк на параходик вверхъ, по Темз до Хамптона Курта и тамъ едва взглянула на картины, собранныя въ замк, а заинтересовалась другими предметами, которыхъ она не видала въ прежнія свои посщенія. Въ конц-концовъ она даже побывала въ кунсткамер и музе восковыхъ фигуръ госпожи Тоссандъ.
Хоскинъ предлагалъ вс эти увеселенія ради дтей, Мэри и мистрисъ Фипсонъ, принимая участіе въ этихъ развлеченіяхъ, помогали доброму дядюшк Джонни въ его желаніи баловать дтей. Хоскинъ появлялся въ дом шурина въ роли добраго дяди Джонни и постоянно запросто встрчался съ Мэри. Онъ былъ все это время въ отличномъ настроеніи и казался вполн довольнымъ. Онъ всегда былъ готовъ, если было надо устроить пикникъ, заказать экипажи, расплатиться, отыскать случайно оставшіяся свободными мста въ полномъ омнибус или пароход и ихъ занять, присмотрть за дтьми. Онъ былъ очень экспансивенъ по натур и всегда пользовался случаемъ завести разговоръ со служащими на желзной дорог, капитанами пароходовъ, извозчиками и полицейскими. Если эта привычка и отдаляла его иногда не надолго отъ Мэри, то, возвращаясь къ ней, онъ всегда передавалъ все, что узналъ изъ разговоровъ съ этими людьми, не сомнваясь, что это и ее очень интересуетъ.
И дйствительно, это все ее интересовало больше, чмъ она могла ожидать, хотя этотъ интересъ иногда вызывался совершенно недостоврными сообщеніями, сдланными Хоскину, насколько онъ былъ скептикомъ въ серьезныхъ вещахъ, настолько доврчивъ въ пустякахъ. Съ нимъ Мэри не терзалась ни опасеніями показаться съ худшей стороны, ни нервной заботой о сохраненіи достоинства и душевнаго спокойствія, какъ бывало съ Гербертомъ при его чрезмрной чувствительности, ни необходимостью быть всегда особенно осторожной, что было неизбжно при ея сношеніяхъ съ Джэкомъ, котораго такъ легко было обидть. Въ отношеніяхъ къ ней какъ Джэка, такъ и Герберта было что-то унизительное. Хоскинъ восхищался ею и преклонялся передъ ея образованностью, хотя при всемъ его поклоненіи предъ ней нисколько не унижалъ себя. Она сознавала, что, благодаря урокамъ, преподаннымъ ей ея двумя артистами, она могла въ глазахъ такого человка, какъ Хоскинъ, сойти за знатока современной культуры. Когда они вдвоемъ бывали въ картинной галлере Академіи, то его не обижало презрительное отношеніе къ тмъ картинамъ, которыя ему всего больше нравились. Но по истеченіи получаса имъ обоимъ надодалъ осмотръ картинъ и они кончали тмъ, что отправлялись въ Хамптонъ Куртъ.
Въ конц сезона было ршено, что мистеръ Фипсонъ отправится съ семьей въ Трувиль на весь августъ. Хоскинъ, собиравшійся присоединиться къ нимъ, не сомнвался ни минуты, что Мэри приметъ также участіе въ поздк, какъ вдругъ она объявила, что подетъ въ имніе сэра Джона Портера въ Девоншир. Она, какъ оказалось, уже мсяцъ тому назадъ приняла приглашеніе лэди Жеральдины. Хоскинъ выслушалъ это въ полномъ смущеніи и весь день ходилъ по дому съ поникшей головой вмсто того, чтобы предложить какую-нибудь увеселительную прогулку. Вскор посл завтрака онъ былъ одинъ въ гостиной и задумчиво стоялъ у окна, когда въ комнату вошла Мэри. Она услась въ кресло и принялась читать.
— Послушайте!— началъ онъ сразу.— Такъ значитъ поздка въ Трувиль канула въ воду!
— Какъ такъ? Что такое случилось?
— Да вдь вы не подете?
— Никто на меня и не разсчитывалъ. Уже давно ршено, что я поду въ Девонширъ.
— Я ни звука о Девоншир не слыхалъ… пока вы не объявили о вашемъ отъзд. Не можете ли вы какъ-нибудь отказаться… сообщить лэди Жеральдин, что врачи ради здоровья посылаютъ васъ въ Трувиль… или что Энни обидится, если вы съ ней не подете… или еще что-нибудь.
— Но почему же? Мн хочется въ Девонширъ, а въ Трувиль я хать не хочу.
— Ну, если такъ, то, конечно, мы съ вами разстанемся.
— Несомннно. Надюсь, что васъ не особенно огорчитъ мой отъздъ, не правда ли?
— Можетъ быть и нтъ. Только для меня потерянъ весь смыслъ поздки
— Какъ жаль!
— Я говорю серьезно!
— Въ этомъ никто не усумнится, если взглянуть на ваше лицо. Нельзя ли утшить васъ?
— Во всякомъ случа не насмшками. Зачмъ вы вообще дете въ Девонширъ? Это самый отвратительный климатъ во всей Англіи для людей съ не очень сильными легкими, тамъ туманы, сырость и влажная жара.
— У меня, слава Богу, здоровыя легкія. Вы бывали въ Девоншир?
— Нтъ. Но я о немъ слышавъ отъ людей, жившихъ тамъ годами и которымъ все же пришлось оттуда ухать.
— Я тамъ пробуду не больше мсяца.
Хоскинъ закрутилъ шнурокъ отъ шторы вокругъ указательнаго пальца. Посл того какъ онъ два раза ударилъ кистью шнурка о подоконникъ, Мэри нашла нужнымъ вмшаться.
— Не лучше ли отворить окно, если вы желаете подышать свжимъ воздухомъ?
— Я одно только могу вамъ сказать, — возразилъ Хоскинъ, бросая кисть, — что вы, право, могли бы хать съ нами!
— Совершенно врно. Но есть многое, что я могла бы сдлать, но чего длать не хочу. И между прочимъ я не желаю обижать лэди Жеральдину.
— Богъ съ ней, съ лэди Жеральдиной. То-есть, если она вашъ другъ, то пусть имъ и остается… но она могла бы пригласить васъ и въ другое время.
— Мн кажется, что вы уже достаточно противились моей поздк. Я очень польщена, мистеръ Хоскинъ, и вижу, насколько я буду вамъ недоставать.
— Когда же мы снова увидимся?
— Не знаю. Быть можетъ, я буду имть это удовольствіе въ будущемъ сезон. До тхъ поръ я, вроятно, буду въ Виндзор.
— Если вы этимъ хотите сказать, что мы увидимся на балахъ или тому подобныхъ сборищахъ, то значитъ мы уже никогда не встртимся. Я на балахъ никогда не бываю.
— Въ такомъ случа вамъ слдовало бы брать уроки танцевъ и бросить ваши привычки.
— Ничего не подлаешь! Довольно мн, что вы меня считаете за шута и что я самъ казался имъ.
Мэри заволновалась.
— Я боюсь, — сказала она, — какъ бы мы не перешли къ старому вопросу.
— Ничуть не бывало. Я думалъ совсмъ о другомъ, миссъ Сутерландъ… миссъ Сутерландъ… надюсь, я не испорчу дла.тмъ, что дйствую быстро и, такъ сказать, сломя голову. Если вы дйствительно ршили ухать, то не согласны ли передъ тмъ сказать, имете ли вы что-либо противъ возможности стать госпожей Хоскинъ? Знаете ли… только допускаете ли вы эту мысль?
— Вы говорите серьезно?— спросила Мэри недоврчиво.
— Само собой разумется! Можно ли допустить, чтобы я позволилъ себ шутить такимъ образомъ.
Мэри смутилась. Въ душ она страдала за невозможность ей, какъ женщин, быть въ дружныхъ отношеніяхъ съ мужчиной, чтобы этимъ не вызвать предположенія.
— Я думаю, мы и этотъ разговоръ прекратимъ, мистеръ Хоскинъ, — отвтила онач
Немного погодя, она пришла въ себя и добавила:
— Изъ всхъ предложеній, которыя вы длали до сихъ поръ, я это считаю самымъ необдуманнымъ.
— Такъ перестанемъ объ этомъ говорить, если хотите. Я не тороплюсь, то-есть, по крайней мр, не намренъ васъ торопитъ. Но все же вы объ этомъ подумаете, не правда ли?
— Не считаете ли вы боле умстнымъ самому объ этомъ подумать?
— Я уже думалъ объ этомъ съ той поры… подождите… съ той поры, какъ я увидлъ васъ въ первый разъ, то-есть приблизительно двадцать одинъ день и два часа тому назадъ. Я все это время думалъ объ этомъ непрестанно.
— Обдумайте это хорошенько еще разъ!
— Отлично! Чмъ боле я обдумываю, тмъ боле оно мн представляется желательнымъ. И если вы скажете: ‘да’, то я объ этомъ никогда сожалть не буду. Согласитесь только, миссъ Сутерландъ, разв вы видли когда-нибудь, чтобы я дйствовалъ опрометчиво?
— За время нашего знакомства въ двадцать одинъ день и два часа не видала.
— Двадцать одинъ день и два часа. Хорошо! Ну, я говорю вамъ, что я дйствую не опрометчиво и теперь. Не заботьтесь о моихъ надеждахъ на будущее — думайте только о себ. Если только вы согласны связать свою жизнь съ моей, то знайте, мое счастье навки обезпечено..Что же вы скажете?
— Я думаю, намъ лучше это бросить.
— На время?
— Навсегда, прошу васъ, мистеръ Хоскинъ.
— Всегда — срокъ длинный. Я поторопился. Вы подумайте однако о моихъ словахъ, пока будете веселиться въ Девоншир. Нтъ надобности, чтобы вы теперь ршали вопросъ, когда мы вс разъзжаемся! Вотъ Энни!
Появленіе мистрисъ Фипсонъ помшало Мэри отвергнуть просьбу Хоскина въ жесткихъ словахъ. Весь остатокъ для онъ провелъ въ отличномъ настроеніи: онъ совершенно просто болталъ съ Мэри, но старался не оставаться съ ней наедин. Передъ тмъ какъ уйти спать, у него былъ короткій разговоръ съ сестрой, которая спросила его, не сказалъ ли онъ чего-нибудь Мэри.
— Сказалъ.
— А что отвтила она?
— Немногое. Она нсколько смутилась. Я знаю, что началъ разговоръ слишкомъ рано. Мыршили оставить вопросъ открытымъ. Все наладится со временемъ.
— Что же это въ сущности означаетъ — оставить вопросъ открытымъ? Она что же сказала: да или нтъ?
— Она на шею ко мн не бросилась. Въ сущности она даже сказала нтъ… Но это не было ея истинное мнніе.
— Конечно, къ ней приступиться нельзя! Я удивилась бы, если бы она согласилась, но какъ бы она когда-нибудь не поплатилась за свои отказы! .
— Мн она не откажетъ. А если бы это и случилось, то я не понимаю, почему ты вдругъ изъ кожи лзешь, когда съ самаго начала хотла отнять у меня всякую надежду.
— Я не лзу изъ кожи. Я знала, что она откажетъ теб. Но боюсь, что этимъ дло еще не кончилось, и со временемъ она еще хуже съ тобой поступитъ.
— Она мн не отказала. И… помни, пожалуйста, Энни, ни слова ей обо всемъ этомъ! Держи языкъ за зубами! Пусть она и не замтитъ, что ты что-нибудь знаешь о моихъ намреніяхъ. Поняла?
— Не безпокойся, Джонни! Я и не собираюсь съ ней объ этомъ говорить. Мн безразлично, останется ли она. въ старыхъ двахъ или нтъ.
— Тмъ лучше. Если ты говоришь такія вещи, будто боишься, что дло этимъ не кончится и что она со мной еще хуже поступитъ, то я вижу, что ты желаешь мн удачи. Такъ молчи.
Затмъ Мэри больше ничего не слыхала о сватовств мистера Хоскина. На слдующій день она ухала изъ дома Фипсоновъ и похала къ лэди Жеральдин на юго-западъ Девоншира, гд у сэра Джона Портера была большая блая вилла съ портиками въ дорійскомъ стил среди парка, окруженнаго поросшими лсомъ холмами.
Мэри ужъ на третій день начала рисовать, несмотря на ршеніе бросить это занятіе. Лэди Жеральдина всецло занялась заброшеннымъ во время ея отсутствія хозяйствомъ и молочной, такъ что не вмшивалась въ занятіе гостьи.
— Наступаетъ конецъ нашему уединенію, — замтила она однажды со вздохомъ.— Завтра прідетъ мой мужъ. Онъ привезетъ съ собою мистера Конолли въ вид авангарда передъ наступающимъ войскомъ осеннихъ постителей. Съ тхъ поръ какъ мой супругъ сталъ однимъ изъ директоровъ общества электромоторовъ, онъ помшался, чтобы здсь всюду завести электричество. Въ скоромъ времени мы еще получимъ два мотора къ маленькой коляск.
— Значитъ мистеръ Конолли прізжаетъ сюда по дламъ.
— Онъ, конечно, прізжаетъ, чтобы навстить насъ и провести нсколько дней въ деревн. Но само собой разумется, онъ мимоходомъ сдлаетъ указаніе, какъ слдуетъ ради всхъ его электрическихъ машинъ перевернуть имніе вверхъ дномъ.
— Вамъ, кажется, его пріздъ непріятенъ?
— Я къ нему безразлична. Осенью къ намъ сюда прізжаетъ столько народу, не представляющаго для меня никакого интереса, что я стала равнодушна къ обязанности принимать всхъ любезно. Я люблю общество молодежи. У моего мужа всякія отношенія съ дловыми людьми и политическими дятелями, и онъ всхъ ихъ охотно приглашаетъ недли на дв къ нему сюда въ конц лта. И они дйствительно прізжаютъ, но во все время ихъ пребыванія здсь нтъ никакой возможности заставить ихъ поговорить о чемъ-нибудь интересномъ для всхъ.
— Конолли, кажется, не надо заставлять говорить. Онъ вамъ не нравится.
— Ему вообще, кажется, ничего не надо, и это отчасти причина, почему я его не люблю. Я ни въ чемъ не могу его упрекнуть — и это, кажется, вторая причина. Съ тхъ поръ какъ я познакомилась съ нимъ, я стала несравненно терпливе къ человческимъ слабостямъ. Я уважаю его… но не люблю.
Мэри знала этого Конолли какъ человка, бывшаго прежде простымъ рабочимъ, но затмъ заработавшаго большія деньги и ставшаго знаменитымъ, благодаря изобртенію особаго электромотора. Потомъ онъ женился на двушк изъ хорошаго общества, извстной своей красотой.
Вскор затмъ она убжала отъ него съ господиномъ ея круга, который былъ съ нею въ близкихъ отношеніяхъ до свадьбы. Конолли развелся, вернулся, къ своимъ прежнимъ холостымъ привычкамъ и при этомъ казался такъ мало огорченнымъ, что многіе изъ знавшихъ его бывшую жену встрчали его съ непріязнью, они находили, что онъ не такой человкъ, чтобы составить счастье молодой женщин, привыкшей въ родномъ кругу къ нжному внимательному обращенію и рыцарской вжливости. Даже женщины, относившіяся къ нему съ симпатіей, становились на сторону его бывшей жены, считая, что онъ напрасно на ней женился. Вотъ что знала Мэри по наслышк о немъ. Лично же она нсколько разъ въ Лондон встрчала его въ обществ.
— Я ничего противъ него не имю, — отвтила она на послднее замчаніе лэди Жеральдины.— Но это человкъ, но нуждающійся ни въ чьей поддержк. Я уврена, что онъ совершенно равнодушенъ къ тому, любитъ ли его свтъ или нтъ.
— Я съ этимъ согласна! Такъ можно ли себ представить боле нелюбезнаго господина? Такой человкъ долженъ быть судьей или палачомъ.
— Однако онъ человкъ и не долженъ быть лишенъ чувства, — сказала Мэри.
— Въ такомъ случа ему слдовало бы ихъ проявить,— возразила лэди Жеральдина.
Въ эту минуту вошелъ слуга и принесъ вечернюю почту. Тамъ находились письма и для Мэри, въ особенности ее поразило одно съ адресомъ, написаннымъ красивымъ, дловымъ почеркомъ, показавшимся ей незнакомымъ. Она разсянно принялась раскрывать письма, думая о томъ, что, будь лэди Жеральдина боле близко знакома съ Гербертомъ и Джэкомъ, она перестала бы упрекать Конолли въ преувеличенномъ самообладаніи. Она начала читать письма. Одно письмо было отъ миссъ Кернсъ, которая находилась въ водолчебниц въ Дербишир. Другое отъ отца, который радовался ея благополучному прибытію въ Девонширъ, желалъ ей пріятно провести время, выражалъ увренность въ томъ, что деревенскій воздухъ принесетъ пользу ея здоровью, и сообщалъ, что новаго ничего пока нтъ, но что онъ собирается вскор еще написать. Третье письмо, объемистое, написанное незнакомымъ почеркомъ, привлекло ея вниманіе.

‘Лангамъ. Лондонъ. 10 августа.

‘Дорогая миссъ Сутерландъ!

‘Я на нсколько дней пріхалъ сюда изъ Трувиля, гд оставилъ Энни съ дтьми въ добромъ здравіи. Я былъ вызванъ сюда телеграммой отъ нашего общества и теперь, окончивъ свои дла, мн другого ничего не остается, какъ сидть въ отел, пока можно будетъ снова ухать въ Трувиль. Я очень ощущаю отсутствіе Фипсоновъ. Я раза три-четыре въ день готовъ итти къ нимъ въ домъ, забывая, что въ квартир нтъ никого, если только Энни не заперла кошки, какъ два года назадъ. Вы представить себ не можете, какимъ пустымъ кажется мн Лондонъ. Гостиница полна американцами, со многими изъ нихъ я мелькомъ знакомъ, но мн отъ этого не легче. Что-то или кто-то оставилъ въ этомъ міровомъ город пустое мстечко, котораго никакіе американцы на свт наполнить не могутъ. Сегодня посл обда мп стало особенно тоскливо на душ. Въ это время года въ театрахъ ничего не ставится, что стоило бы посмотрть. Да если бы и было что-нибудь интересное, мн не можетъ быть весело итти одному въ театръ. Я за послднее время отвыкъ отъ этого и не думаю, чтобы когда-либо снова втянулся. И мн пришло въ голову, что ничего лучшаго не могу сдлать, какъ написать вамъ. Вы, вроятно, помните, такъ я по крайней мр надюсь, нашъ съ вами разговоръ. Я ршилъ не возвращаться къ этому разговору до вашего прізда изъ имнія лэди Портеръ. Но я въ то время былъ такъ разстроенъ тмъ, что заговорилъ съ Вами раньше, чмъ намревался, и съ тхъ поръ я все нахожусь подъ сомнніемъ, ясно ли я Вамъ все высказалъ. Я боюсь, что недостаточно опредленно говорилъ съ вами. И если къ такимъ дламъ не слдуетъ подходить съ черезчуръ обстоятельной дловитостью, но все же вы въ прав знать всю суть и значеніе моего предложенія. Я считаю васъ слишкомъ благоразумной, чтобы допустить мысль, что я придаю особое значеніе подробностямъ за недостаткомъ того высокаго чувства, которое является самой важной стороной въ подобномъ дл или что я, напирая на подробности, желаю вліять на ваше ршеніе. Если бы дло касалось Васъ одной, то я ршился бы просить васъ въ отношеніи денегъ закрыть глаза и отрыть ротъ. Но такъ какъ со временемъ могутъ появиться и другія заинтересованныя лица, которыхъ необходимо принять въ расчетъ, то не только можно, но и должно остановиться на цифрахъ.
‘Насколько я себя представляю, дло касается четырехъ пунктовъ. Во-первыхъ, мн тридцать пять лтъ и нтъ никого, кого мн надо содержать. Во-вторыхъ, я могу принять мры въ случа моей смерти, вы будете имть пятьсотъ фунтовъ per annum. Въ третьихъ, я въ настоящее время могу тратить въ годъ по тысяч фунтовъ. Въ четвертыхъ, при этихъ расчетахъ я основываюсь на минимальныхъ процентахъ, и то, что я заработалъ за послдніе годы, значительно выше этой суммы.
‘Больше я съ вами о денежныхъ двахъ говорить не буду, чувствуя, что подобные разговоры были бы между нами совершенно неумстны. Будьте уврены, что у васъ не будетъ недостатка ни въ чемъ, если!!! Ахъ, помогли бы вы мн выразить дальнйшую мою мысль! Мы для жизни отлично подходимъ другъ къ другу — таково, по крайней мр, мое впечатлніе, и вы вроятно съ этимъ согласитесь. Наши вкусы сошлись. У васъ таланты,— а я цню ихъ. Будь и у меня таланты, я завидовалъ бы вамъ — не такъ ли? Для меня же тмъ большее удовольствіе, чмъ вы больше поете, читаете, рисуете или играете на роял, хотя я отнюдь не хочу этимъ сказать, что я не написалъ бы вамъ этого письма, если бы вы не умли считать до трехъ. Итакъ, если вы соберетесь съ духомъ и скажете мн ‘да’, то вы сожалть о вашемъ ршеніи не будете.
‘Чмъ раньше придетъ вашъ отвтъ, тмъ скорй кончатся мои треволненія. Однако не пишите мн, не обдумавъ основательно своего ршенія. Имйте все же въ виду, что мн время покажется въ сто разъ дольше, чмъ вамъ. Надюсь, вы не обидитесь, если я не особенно удачно выразилъ свое страстное желаніе. Остаюсь, многоуважаемая миссъ Сутерландъ, искренно вамъ преданный.

Джонъ Хоскинъ’.

Мэри сдвинула брови и снова вложила письмо въ конвертъ. Лэди Жеральдина внимательно слдила за ней, хотя длала видъ, что занялась своей собственной корреспонденціей.
— Знаете вы кого-нибудь изъ родственниковъ мистрисъ Фипсонъ?— спросила Мэри немного погодя.
— Нть,— отвтила лэди Жеральдина съ оттнкомъ снисходительности. Потомъ она, вспомнивъ, что дочь мистрисъ Фипсонъ невстка Мэри, продолжала уже въ другомъ тон.
— У нея очень богатые братья въ Австраліи и Колумбіи, — добавила она.— Младшій въ хорошихъ отношеніяхъ съ моимъ мужемъ. Онъ участникъ компаніи Конолли, и говорятъ, что онъ выдающійся длецъ. Да, они, кажется, вс такіе. Кром того у нея были дв сестры: Лизи и Сара. Я вспоминаю Лизи, которая въ то время была какъ дв капли воды похожа на жену вашего брата Дика. Въ первый же годъ своихъ выздовъ въ свтъ она вышла замужъ за крупнаго ювелира въ Коричиль. Въ общемъ — отличная семья. Они наживаютъ деньги, женятся на деньгахъ, толкаютъ другъ друга туда, гд можно нажить денегъ или жениться на деньгахъ.
— Принадлежать ли они къ такого рода людямъ, съ которыми, вы охотно бываете?
— Что вы этимъ хотите сказалъ, дитя мое?
— Именно то, что говорю, — отвтила Мэри улыбаясь.— Считаете ли вы, напримръ, братьевъ и сестеръ мистрисъ Фипсоновъ за дйствительно порядочное общество?
— Порядочные ли люди дядья и тетки жены Дика?
— Оставьте Дика въ сторон. Разспрашивая васъ, я имю на то свои основанія.
— Ну, въ такомъ случа я Должна сказать, и всякій знаетъ, что они не принадлежатъ къ порядочному обществу въ прежнемъ смысл этого слова. Но какое это иметъ значеніе въ настоящее время? Съ тхъ поръ какъ я себя помню, всегда богатые люди, хотя бы вышедшіе изъ средняго класса, диктовали свой законъ обществу, да и везд. Если бы мы и захотли хвататься снова за людей исключительно дворянскаго происхожденія, то недолго бы ихъ вынесли. Оглянитесь хотя бы здсь на людей, живущихъ въ нашемъ графств, это либо пустые люди съ ломаными манерами или совсмъ дикіе безъ манеръ. Каждый слой общества или кружокъ кажется намъ самымъ худшимъ, пока мы не заглянемъ въ другой.
— Въ этомъ я вполн съ вами согласна… я говорю о Хоскин, — отвтила Мэри. Затмъ она перешла къ другому разговору. Но вечеромъ, прощаясь съ лэди Жеральдиной, она протянула ей письмо Хоскина.
— Прочтите это, — сказала она, — а завтра утромъ скажите мн ваше мнніе.
Лэди Жеральдина прочла письмо въ кровати и заснула на полчаса позднй обыкновеннаго.
Утромъ еще Мэри не успла выйти изъ компасы, какъ ей принесли слдующую записку:
‘Мужъ мой прізжаетъ съ трехчасовымъ поздомъ. Посл того какъ я встрчу его и Конолли, я буду свободна и мы поговоримъ.

Ж. П.’.

Изъ этого Мэри пришла къ заключенію, что ей не слдуетъ упоминать о письм Хоскина, пока сама лэди Жеральдина съ ней не заговорить. Во время завтрака по этому поводу не. было сдлано ни малйшаго намека, только об улыбались, когда взглядывали одна на другую. Затмъ лэди Жеральдина стала серьезне обыкновеннаго и затяла разговоръ о молочномъ хозяйств.
Въ три.часа пріхалъ сэръ Джонъ Портеръ, сдовлксый господинъ могучаго сложенія съ двойнымъ подбородкомъ. Вмст съ нимъ пріхалъ человкъ боле молодой, въ сромъ плать.
— Наконецъ дохали!— воскликнулъ сэръ Джонъ, входя въ переднюю.
— Дома!— добавилъ Конолли съ видомъ удовольствія. Лэди Жеральдина, вышедшая ихъ встрчать, окинула его долгимъ, испытующимъ взглядомъ. Ей, какъ хозяйк, пріятенъ былъ его довольный видъ, по воспоминаніе о томъ, что онъ сдлалъ изъ своего домашняго очага, охладило ея симпатію къ нему. Въ отношеніи его ей измнила ея обычная сердечность и способность правильнаго сужденія о людяхъ. Она была молчалива и натянуто вжлива, изъ чего сэръ Джонъ и Мэри вывели заключеніе, что она нахо? дилась подъ впечатлніемъ сильной антипатіи къ гостю.
Передъ вечеромъ онъ попросилъ разршенія осмотрть усадьбу и освдомился, есть ли вблизи проточная вода. Сэръ Джонъ вызвался проводить его, но онъ отклонилъ его предложеніе, ссылаясь на то, что инженеръ при исполненіи своей обязанности является самымъ непріятнымъ спутникомъ. Когда онъ ушелъ, изъ груди лэди Жеральдины вырвался глубокій вздохъ облегченія. Къ ней снова вернулось хорошее расположеніе духа, и она прошла съ мужемъ въ его кабинетъ, гд между ними произошелъ длинный разговоръ. Когда, къ удовольствію лэди, разговоръ окончился и она собиралась выйти изъ комнаты, мужъ, сидвшій у письменнаго стола, вдругъ позвалъ ее.
— Дорогая Жеральдина, — сказалъ онъ, ласково откашлявшись.
Она затворила дверь и снова приблизилась.
— Я думалъ, — началъ сэръ Джонъ робко, улыбаясь и проводя руками по бород, — дучи сюда съ Конолли, не найдетъ ли онъ здсь себ невсту.
— Кто?
— Ну, Конолли же, дорогая Жеральдина.
— Вздоръ!— отвтила она рзко.— Вдь онъ уже женатъ.
— Но онъ можетъ жениться еще разъ.
— Кром того онъ не принадлежитъ къ обществу.
— Относительно этого, — отвтилъ добродушнымъ тономъ сэръ Джонъ,— мы только что пришли съ тобой къ соглашенію, что это ничего не значитъ.
— Совершенно врно.
— Ну, а Конолли человкъ боле образованный, чмъ Хоскинъ. Все это, конечно, только одна моя мысль, на которой я не настаиваю. Но мн казалось, что, такъ какъ Мэри двушка съ изящнымъ вкусомъ, имющая влеченіе къ искусству и тому подобнымъ предметамъ, то она не можетъ подойти къ человку, исключительно дловому. Вдь въ сущности Хоскинъ не что иное, какъ американскій ‘commis voyageur’.
— Конолли тоже американецъ. Не въ этомъ дло. Но Конолли дурно обошелся съ своей женой — и этого мн достаточно. Я твердо уврена въ томъ, что онъ сдлаетъ несчастной всякую женщину, которая ршится связать съ нимъ свою судьбу.
— Если это дйствительно было такъ….
— Разв ты, дорогой мой, не знаешь этого?— прервала его Жеральдина.— Это знаетъ всякій ребенокъ.
— Да, говорятъ,— согласился добродушно сэръ Джонъ.— Я и самъ думаю, что онъ не былъ для нея тмъ мужемъ, какимъ долженъ бы быть. Она прелестное существо, поразительная красавица и вполн честная. Никогда нельзя знать! Но ты какъ всегда права, Дина. Это не подошло бы.
Лэди Жеральдина вышла изъ кабинета, и пошла одваться къ обду. Она была нсколько взволнована возможностью того, о чемъ говорилъ сэръ Джонъ. Во время обда она внимательно наблюдала, за Конолли и замтила, что онъ преимущественно разговаривалъ съ Мэри и казался чуть ли не боле ея освдомленнымъ въ ея любимой области. Перейдя въ гостиную, Мэри спросила его, играетъ ли онъ на роял. Онъ отвтилъ утвердительно, что вынудило лэди Жеральдину попросить его поиграть. По требованію всхъ присутствующихъ онъ исполнилъ нсколько вещей изъ сочиненій Джэка и сыгралъ ихъ гораздо спокойне, чмъ самъ Джэкъ. Потомъ онъ попросилъ Мэри спть и былъ пораженъ ея манерой пть, дйствовавшей всегда на лэди Жеральдину и на мистрисъ Фипсонъ. Подъ конецъ онъ сплъ самъ подъ аккомпанементъ Мэри. Сначала его сильный баритонъ подйствовалъ на лэди Жеральдину пріятно, но затмъ особенно выразительное исполненіе сераіады возбудило ея недовріе. Она пришла даже къ тому заключенію, что онъ намренно старается возбудить, къ себ симпатію Мэри, чтобы потомъ сдлать ее своей второй женой.
Вскор затмъ Конолли вышелъ вмст съ сэромъ Джономъ, который имлъ обыкновеніе уходить въ это время курить и всегда бывалъ радъ, когда кто-нибудь составлялъ ему компанію.
— Слава Богу!— воскликнула лэди Жеральдина.— Рыцарь Синяя Борода ушелъ, и мы можемъ спокойно поболтать.
— Почему онъ рыцарь Синяя Борода?— спросила, смясь Мэри.— У него борода коричневая. Разв онъ былъ женатъ нсколько разъ?
— Нтъ. Но запомните мои слова — онъ будетъ женатъ по крайней мр разъ шесть. И онъ изведетъ всхъ своихъ женъ, если он не убгутъ отъ него, какъ бдная Маріанъ. Но пока онъ не женится на насъ, пусть длаетъ, что хочетъ. Вотъ жгучій вопросъ дня, что отвтите вы мистеру Хоскину?
— Увы!— вздохнула Мэри.— Мистеръ Хоскинъ подождётъ. Я желала бы, чтобы онъ теперь былъ въ Америк.
— Почему же?— спросила лэди Жеральдина.
— Потому что я хочу наслаждаться пребываніемъ здсь и мн не хочется утруждалъ себя отвтомъ ему.
— Вы въ пять минутъ отвтите… и потомъ можете пользоваться пребываніемъ у меня такъ же точно, какъ если бы онъ былъ въ Америк.
— Это врно. Только, чтобы написать ему не черезчуръ обидное письмо, потребуется гораздо больше пяти минутъ.
— Я могла бы вамъ сочинить очень разумное письмо, которое его нисколько не обидитъ.
— Правда? Вы это сдлаете? Я была, бы вамъ такъ благодарна. Мн очень тяжело написать отказъ.
— Мэри! Вы, надюсь, не сдлаете глупости!— Значить ли это, — спросила Мэри удивленно, — что вы совтуете мн принять его предложеніе.
— Совершенно врно.
— Вы не позже какъ вчера вечеромъ говорили мн, что онъ не нашего круга.
— Ахъ! что такое нашъ кругъ. Все это вздоръ!.. Что такое вообще человкъ изъ общества? Кто теперь составляетъ общество? Что, мистеръ Конолли, который вамъ особенно понравился… (Мэри сдлала удивленные глаза) что, онъ изъ общества? Можетъ быть Джэкъ?
— Считаете вы мистера Герберта за человка изъ общества?
— Да… съ этимъ я согласна. О немъ я не думала. Но по вашему же личному опыту и полагаю, что, къ сожалнію, вамъ недостаточно того, чтобы человкъ былъ изъ нашего круга. Имете ли вы что-нибудь противъ Хоскина?
— Нтъ. Но нтъ мужчины, противъ котораго я имла бы что-нибудь особенное… а я знаю ихъ чуть ли не сотню.
— Есть ли среди нихъ кто-нибудь, кто вамъ боле по сердцу?
— Н… нтъ. Я, конечно, говорю о тхъ, за которыхъ я могла бы выйти замужъ. Но это еще ничего не значитъ. Если бы я узнала, что онъ узжаетъ изъ Англіи, я была бы скорй довольна.
— Конечно, дитя мое, я знаю, какъ непріятно, когда отъ васъ требуется принять ршеніе. Но откладывая дло, вы этимъ ничего не выиграете. Я говорила съ мужемъ о Хоскин. Все, что онъ мн о немъ передалъ, служитъ въ его пользу.
— Я уврена въ этомъ. Онъ честенъ, богатъ, иметъ блестящую будущность, мн нжно преданъ, деньгамъ знаетъ счетъ и такъ, дале.
— Мэри!— сказала лэди Жеральдина серьезнымъ тономъ.— Разв я упоминала вамъ хотя бы объ одномъ изъ этихъ свойствъ?
— Нтъ, — отвтила Мэри, — но я по знаю въ какомъ другомъ свтъ онъ представляется вамъ.
— Въ самомъ лучшемъ… я вижу въ немъ очень пріятнаго мужа. Я постоянно боюсь, какъ бы ваша любовь къ высокому искусству не довела васъ до необдуманнаго поступка. Поврьте моей опытности, что ни геніальность, ли красивая наружность или изящныя манеры, ни благородное происхожденіе или еще что-нибудь не длаютъ хорошаго мужа.
— Но отсутствіе генія все же не обязательное условіе для семейнаго счастья.
— Мэри, геній — это неопровержимое доказательство неспособности достичь семейнаго счастья. Геніальные люди болзненны, нетерпимы, обидчивы, до безпамятства довольны и требуютъ, чтобы жены ихъ были ангелы и чтобы он другой цли въ жизни не имли, какъ поклоненіе передъ своими мужьями и обожаніе ихъ. Въ самомъ лучшемъ случа они не люди, съ которыми была бы пріятна совмстная жизнь. Идеальный же супругъ тотъ, съ которымъ удобна совмстная жизнь. Взгляните на вопросъ съ практической стороны. Неужели вы думаете, бдная моя двочка, что я хоть на волосъ мене счастлива оттого, что мой мужъ не различаетъ Рафаэля отъ Редграва или готовъ принять модный вальсъ за истинное произведеніе Баха въ В-moll? Наши вкусы діаметрально противоположны. И говоря по правд, когда я выходила замужъ, я такъ же мало была въ него романтично влюблена, какъ вы теперь въ Хоскина. Несмотря на это, найдите-ка боле счастливую пару, чмъ мы. Белла Саундерсъ жалуется, что у нея нтъ съ мужемъ ничего общаго. Что за вздоръ. Какъ-будто у всхъ людей, живущихъ на одной планет, не очень много общаго! А ужъ въ особенности у супруга и супруги, живущихъ подъ одной кровлей на общія средства, окруженныхъ своими дтьми. Боже мой! Да у меня есть общее даже съ Макалистремъ, моимъ садовникомъ! Я могу указать вамъ примръ. Я близко знала жену Конолли до ихъ брака. Она была такого рода женщина, о которой очень трудно сказать что-нибудь дурное. Къ своему несчастью она познакомилась съ Конолли на какомъ-то благотворительномъ концерт, на которомъ оба общались пть. Онъ плъ такъ, какъ-будто онъ сама кротость и нжность, вроятно въ род того, какъ сегодня плъ здсь. Что послдовало дальше, принадлежитъ къ области наичистйшаго романтизма. Онъ увлекался книгами, картинами и музыкой точно такъ же, какъ вы. Онъ все зналъ. Она была все время вполн откровенна и честна, онъ же былъ образцомъ безупречности. Кром того, это былъ геній — его слава была тогда въ разгар. Всякій говорилъ о немъ. Никогда не было брака съ такими блестящими надеждами. Во всей Англіи онъ былъ единственнымъ достойнымъ ея мужемъ, она единственной достойной его женой. Словомъ, она вышла за него замужъ, хотя было вполн ясно, что, несмотря на свою геніальность, онъ самый непріятный господинъ. Она выдержала съ нимъ два года, а потомъ ушла съ нахальнымъ осломъ, который могъ понравиться ей разв только своей внушительной вншностью, полной противоположностью съ мужемъ. Съ тхъ поръ о ней никто ничего не слыхалъ. Если бы она вышла замужъ за такого человка, какъ Хоскинъ, она теперь была бы счастливой женой и матерью. Она была точно такая же, какъ вы. Она воображала себ, что выйти замужъ — это то же самое, что найти собесдника, съ которымъ пріятно поговорить объ искусств.
— Мн кажется, я сдлаю боле удобное объявленіе: ‘Ищутъ удобнаго мужа, соискатели могутъ и не имть вншнихъ достоинствъ, такъ какъ двица близорука’. Но до чего же это прозаично, лэди Жеральдина!
— Оно не можетъ быть прозаично. Я уже говорила вамъ, что свтъ не подмостки, на которыхъ вы бы могли разыгрыватъ роль героини. Какъ вс молодые люди должны для всякаго вашего поступка имть благородный мотивъ.
— Этого я не отрицаю. Но вы забыли примнить вашъ доводъ къ вопросу о мистер Хоскин. Если люди, артистически настроенные, непріятны въ домашней жизни, такъ и я буду непріятна. И вы поступаете нехорошо въ отношеніи его, желая этого брака.
— Это къ длу не подходитъ. Онъ васъ любить. Крол того, вы недостаточно поглощены искусствомъ, чтобы быть непріятной въ домашней жизни. Вы долгое время отлично вели хозяйство въ дом вашего отца.
— Итакъ, вы серьезно совтуете мн выйти замужъ за мистера Хоскина?
Лэди Жеральдина замялась.
— Мн кажется, вы не можете ждать, чтобы я взяла на себя отвтственность и посовтовала вамъ выйти за того-то или другого. Это одинъ изъ такихъ вопросовъ, которые надо ршать лично. Одно я совтую вамъ, не отвергать этого предложенія въ виду воображаемой несовмстимости вашихъ вкусовъ или въ виду того, что онъ не принадлежитъ къ обществу.
— Не выйти ли мн замужъ за Конолли?
— Мэри!
— Замчаніе не согласуется съ двичьей скромностью,— сказала смясь Мэри.
— Притворяться глупой недостойно умной двушки, Мэри. Но, надюсь, что подъ вашей шуткой не таится ничего серьезнаго. Если бы это было такъ, то мн очень непріятно, что вы здсь у меня встртились съ Конолли.
— Ничего серьезнаго, увряю васъ. Вы, дорогая лэди Жеральдина, выглядите испуганной,
— Я не довряю мистеру Конолли. Онъ вскружилъ голову Маріан Линдъ. Съ другой могло бы случиться то же самое, если она не раздляетъ моихъ чувствъ, только въ такомъ случа ей не грозитъ опасность. Онъ очень опасный субъектъ. Но оставимте его и вернемся къ нашему главному предмету. Долженъ ли мистеръ Хоскинъ быть осчастливленъ или нтъ?
— Я вообще не хочу выходить замужъ. Онъ можетъ жениться на миссъ Кернсъ — она удивительно для него подходитъ.
— Если вы вообще ршили не выходить замужъ, дорогая моя, то вопросъ исчерпанъ. Я сказала уже все, что хотла сказать. Ршить вы должны сами.
Мэри замтила, что лэди Жеральдина недовольна, и она только что собралась что-нибудь сказать, что бы сгладило впечатлніе, какъ вдругъ она услышала шумъ отодвинутаго стула, взглянула и увидла, что въ комнату вошелъ Конолли.
— Я не помшаю?— спросилъ онъ.
— Нисколько, — отвтила съ достоинствомъ лэди Жеральдина. Она смрила его строгимъ взглядомъ, такъ какъ не знала, много ли онъ могъ услышать изъ ихъ разговора.
— Мы обсуждали соціальный вопросъ, — сказала Мэри.
— Такъ!— замтилъ онъ веселымъ тономъ.— И пришли къ серьезному ршенію?
— Очень серьезному.
— О чемъ вы говорили, смю спросить?
— О брак.
Лэди Жеральдина поспшила наступить Мэри на ногу и бросила ей взглядъ полный упрека. Мэри храбро выдержала взоръ Конолли, хотя чувствовала, что краска подсгупаетъ ей къ лицу,
— И вывели обыкновенное заключеніе?— спросилъ онъ, садясь ближе.
— Что значитъ обыкновенное заключеніе?— спросила Мэри.
— Что бракъ есть ошибка. Что мужчины, отдающіе свою свободу, и женщины, жертвующія своей независимостью, совершаютъ безуміе. Что дти обуза. И дальше въ томъ же род.
— Мы не выводили такихъ заключеній. Мы скорй исходили изъ того положенія, что бракъ необходимое зло… и мы обсуждали вопросъ о томъ, какъ взглянуть на него съ лучшей стороны.
— Въ этомъ ваши взгляды вроятно разошлись, не правда, ли?
— Почему вроятно?
— Потому что лэди Жеральдина замужемъ, а вы нтъ. Не могу ли я помочь вамъ прійти къ соглашенію? Я какъ разъ подхожу для такой задачи, потому что я не женатъ, но уже былъ женатымъ.
Лэди Жеральдина, раньше подвинувшая свой стулъ такъ, чтобы не видть его, теперь повернулась къ нему лицомъ. Онъ, однако, не обратилъ на это вниманія и продолжала, обращаться къ Мэри.
— Не откроете ли вы мн спорный вопросъ?
— Онъ не иметъ особой важности, — сказала Мэри смущенная. Мы обсуждали только нкоторыя второстепенныя положенія. И между прочимъ, намъ представился слдующій вопросъ: бываютъ ли выдающіеся мужчины выдающимися мужьями? Я подъ этимъ подразумваю выдающихся въ умственномъ отношеніи мужчинъ, напримръ, геніальныхъ, Лэди Жеральдина это отрицаетъ. Она утверждаетъ, будто добродушная овца будетъ лучшимъ супругомъ, чмъ какой-нибудь Цезарь или Шекспиръ.
— Неужели вы это дйствительно говорили?— обратился Конолли съ усмшкой къ лэди Жеральдин.
— Нтъ, — отвтила она чуть ли не грубо, — овечки никогда: не могутъ быть пріятны. Он въ лучшемъ случа безразличны. Я лишь утверждаю одно, что мужчина, не особенно свдущій въ искусств и наук, можетъ быть отличнымъ супругомъ, Мэри же того мннія, что двушка, смыслящая въ искусств столько же, сколько настоящій художникъ, будетъ неизбжно симпатизировать ему и поэтому составитъ съ нимъ самую подходящую супружескую пару. Съ этимъ я не согласна. Я считаю, что общность вкусовъ въ вопросахъ искусства такъ же мало касается супружескаго счастья, какъ общая склонность къ географіи или къ жареной баранин и нисколько не больше.
— И нисколько не больше, — повторилъ Конолли.— Вы вполн правы. Герои не пригодны въ домашнемъ обиход. Вдь вы именно это хотите сказать. Ну, а можетъ быть миссъ Сутерландъ удовлетворитъ только герой.
— Нтъ!— возразила Мэри.— Но я никогда не соглашусь, что человкъ, котораго считаютъ героемъ, будетъ плохимъ мужемъ. Я готова всей душой презирать женщину, которая согласится выйти замужъ за глупаго болвана для того, чтобы удобне было командовать въ дом. Я не ставлю геройство обязательнымъ условіемъ — я даже хорошо не знаю, что въ сущности значитъ геройство. Но я считаю, что всякая жена въ прав ожидать отъ мужа, чтобы онъ не былъ предубжденъ противъ стараній художниковъ придать жизни красоту и что въ немъ найдется достаточно деликатности, чтобы жена могла разсчитывать на его сдержанность и нравственную справедливость. Должно быть ужасно жить въ постоянномъ страх вспышекъ со стороны мужа и бояться, что въ случаяхъ, требующихъ ршенія, мужъ будетъ поступать какъ человкъ здравомыслящій и честный.
Конолли съ удивленіемъ взглянулъ на нее. Немного погодя онъ оперся руками о колни, немного наклонился и подумавъ заговорилъ снова.
— Жили ли вы когда-нибудь въ близкомъ общеніи съ человкомъ, обладающимъ непоборимымъ душевнымъ спокойствіемъ и никогда, благодаря этому, не сворачивающимъ съ намченнаго пути? Съ человкомъ, который, невзирая на свое собственное мнніе, такъ въ отношеніи васъ далекъ отъ мелочной ревности, отъ раздражительности, отъ всевозможныхъ предразсудковъ, что вы, зная его пониманіе жизни, могли бы во всякихъ капризахъ разсчитывать на его безупречное поведеніе съ такой же увренностью, какъ на біеніе часовъ?
— Нтъ!— воскликнула лэди Жеральдина еще раньше, чмъ Мэри успла отвтить.— И я бы вовсе этого не желала.
— Вы всегда правы, — сказалъ Конолли.— Все же, однако, такой мужъ удовлетворилъ бы требованіямъ миссъ Сутерландъ. Вы, какъ Гамлетъ, обратился онъ къ ней, ищете человка, который не былъ бы рабомъ своихъ страстей. Надо надяться, что вы его не найдете никогда, потому что, увряю васъ, онъ долго вамъ не нравился бы. Онъ казался бы недосягаемымъ божествомъ, но былъ бы въ высшей степени непріятнымъ человкомъ и невыносимымъ супругомъ. Чмъ могли бы вы быть для мужа, который вполн удовлетворенъ самимъ собой? Любовь была бы для него излишествомъ, которымъ вамъ стыдно было бы его обременять. Я знавалъ одну женщину, которую считалъ самой лучшей, изящной, благородной изъ всхъ женщинъ. Эта женщина напала на мужа, научившагося одному стоять въ жизни, наука тяжелая, но которая все же невольно выпадаетъ на долю всякаго способнаго чувствовать, но одинокаго юноши, которому приходится самому прокладывать себ дорогу и который знаетъ, что никто ему не поможетъ. Въ этомъ человк было все, что вы представляете себ въ идеал самостоятельнаго мужа. Но двушка, о которой я говорю, была молода и, въ отличіе отъ лэди Жеральдины, не знала людей. Вмсто того, чтобы отойти отъ его непоколебимаго самодовольства, она восхищалась имъ, полюбила его и вышла за него замужъ. Она въ муж нашла все то, что вы требуете. Она не имла основанія бояться его дурного расположенія духа или сомнваться въ его внимательности или его честности. Онъ не требовалъ ни ласки, ни совтовъ, ни поддержки. У него не было низкихъ предубжденій противъ искусства — онъ даже (больше для него длалъ, чмъ она. Какого рода были ея чувства къ нему — объ этомъ я могу лишь длать предположенія. Я знаю лишь одно, а именно, что она разлюбила его, между тмъ какъ вокругъ нея тысячи женъ любили своихъ мужей, которые ихъ ругали и колотили, он любили глупцовъ, грубіяновъ, пьяницъ, шелопаевъ, рабовъ всякаго рода страстей, но людей настолько слабыхъ, что они отъ времени до времени требовали ласки и всепрощенія. Въ конц концовъ она убжала, и это было ему, подломъ. Никогда не посягая на уваженіе къ жен, никогда не испытывая ея долготерпнія ни словомъ, ни поступкомъ, мужъ такого сорта внушилъ ей убжденіе, что онъ безъ нея такъ же можетъ быть счастливъ, какъ и съ ней. Человку сосредоточенному и замкнутому въ самомъ себ не нужна жена. Если вы желаете быть счастливой, то ищите такого мужа, которому вы необходимы, который жаждетъ васъ и которому вы никогда не перестанете быть необходимой, потому что для него одиночество равносильно смерти. Достаточно ли ясно выразилъ я свою мысль?
— Да, — отвтила Мэри.— Я, кажется, поняла. Однако это не значитъ, чтобы я соглашалась съ вами.
Какъ разъ въ эту самую минуту и, ошелъ сэръ Джонъ. Онъ засталъ Конолли вполн готовымъ говорить о планахъ общества, хотя дамы не присоединились къ этому разговору, который ихъ и не интересовалъ. Мэри воспользовалась этимъ, чтобы незамтно выйти. Когда затмъ сэръ Джонъ пошелъ въ свой кабинетъ за какими-то бумагами, Конолли остался съ лэди Жеральдиной вдвоемъ.
— Мистеръ Конолли, — обратилась она къ нему, поборовъ свое нежеланіе вступать съ нимъ въ разговоръ, — вы, конечно, ничего не подозрвая, выбрали самый неудачный моментъ, чтобы излагать миссъ Сутерландъ свои взгляды. Вслдствіе особыхъ обстоятельствъ теперь особенно нежелательно, чтобы она была настроена противъ брака.
— Я не могу слдовать вполн вашему желанію, — отвтилъ Конолли съ увренностью, которая въ душ возмутила лэди Джеральдину.— Имете ли вы что-нибудь противъ предложенія мистера Хоскина?
Она съ удивленіемъ взглянула на, него.
— Вы, какъ я вижу, — добавилъ онъ, — удивлены моей освдомленностью. Это убждаетъ меня еще больше въ томъ, что вы не знаете Хоскина. Въ служебныхъ длахъ онъ еще можетъ сохранить тайну. Но въ частныхъ длахъ это олицетворенная нескромность. Вс въ нашемъ управленіи, начиная съ мальчика на побгушкахъ и кончая, директоромъ, знаютъ о положеніи его сердечныхъ длъ.
— Почему же вы говорите такимъ образомъ, разъ вы все знаете?
Онъ улыбнулся.
— Потому что я тогда еще не зналъ, что его предложеніе не встрчаетъ вашего сочувствія.
— Мистеръ Конолли, — отвтила она, стараясь остаться въ предлахъ вжливости,— я отнюдь не имю ничего противъ.
— Въ такомъ случа мы, слдовательно, преслдуемъ боле или мене ту же цль. Я тоже стою за него. А такъ какъ, насколько мн извстно, Хоскинъ не можетъ считаться героемъ въ глазахъ такой развитой двушки, какъ миссъ Сутерландъ, то я поэтому и позволилъ себ обратить ея вниманіе на то, что онъ именно вслдствіе этого можетъ сдлать ея счастье.
— Я говорила ей то же самое. Но если вы желаете убдить молодую двушку выйти замужъ, то, на мой взглядъ, не слдовало ссылаться на ваше неудачное супружество…
— Мое супружество?
Лэди Жеральдина сильно покраснла.
— Я хотла сказать,— поправилась она, — вашъ собственный опытъ супружества… являющійся результатомъ вашего личнаго наблюденія.
Она замялась, затмъ продолжала:
— Я извиняюсь… Я боюсь, что неосторожно затронула больное мсто,
— Нтъ. Намекъ, съ вашей стороны на мой бракъ мн не непріятенъ. Я отлично знаю, что ваши симпатіи не на моей сторон. И меня радуетъ сознаніе, что он тамъ, гд ихъ всего больше заслуживаютъ и гд въ нихъ нуждаются. Что же касается, миссъ Сутерландъ, то я не думаю, чтобы мои слова возымли дйствіе, котораго вы опасаетесь. Какъ бы то ни было, что разъ сказано, того стереть нельзя. Если она откажетъ мистеру Хоскину, мн придется взять всю вину на себя. Если же она приметъ его предложеніе, то прошу васъ считать меня своимъ союзникомъ..
— Если бы она могла предполагать, что, говоря съ ней, вы знали все — она была бы очень недовольна.
— На меня?— Да! Ну, это не бда! Ну, а если бы она знала, что Хоскинъ мн все разсказалъ, то она разсердилась бы на него. И это испортило бы все.
Но успла лэди Жеральдина отвтить, какъ вернулся ея мужъ, а вскор затмъ Конолли отправился спать. На слдующее утро Мэри получила отъ Хоскина второе письмо, въ которомъ онъ просилъ ее отложить отвть до личныхъ переговоровъ. Онъ пришелъ къ заключенію, что такого рода вопросы должны разршаться при личномъ свиданіи, а не письменно. Какъ только онъ узнаетъ, гд-находится ближайшая къ имнію Портеровъ гостиница, онъ туда отправится я будетъ просить Мэри дашь ему возможность съ нею подробно переговорить. Онъ затмъ просилъ ее не объявлять лэди Жераль дин о его намреніи пріхать, чтобы не вынудить ее пригласить его.
Мэри вымолила у лэди Жеральдины общаніе его не приглашать. Затмъ, желая избгнуть общанныхъ подробныхъ переговоровъ, она приняла быстрое ршеніе и написала ему слдующія строки:

‘Дорогой мистеръ Хоскинъ!

‘Мн хочется избавить васъ отъ труда пріхать сюда, чтобы передать мн лично то, что вы уже чистосердечно высказали въ своемъ первомъ письм. И я думаю, что положу конецъ вашей неизвстности, если сообщу вамъ о моемъ ршеніи принять ваше предложеніе. Такъ какъ наши отношенія съ вами таковы, что было бы неловко ихъ выставлять напоказъ въ чужомъ дом, то я надюсь, что вы бросите всякое предположеніе увидть меня до моего отъзда изъ Девоншира. Мои общественныя обязанности здсь такъ сложны, что, не желая быть невжливой, я не могу настолько уединиться, чтобы написать боле длинное письмо. Я предполагаю, что вы подете назадъ въ Трувиль, пока мы снова не съдемся въ Лондон. А пока остаюсь преданная вамъ

Мэри Сутерландъ’.

Это письмо потребовало отъ Мэри нкотораго труда, и она передала его на усмотрніе лэди Жеральдины.
— Черезчуръ любовнымъ я его не нахожу, — отвтила та.— Ссылка на общественныя обязательства — сущая выдумка. Ну, а въ Трувиль ему хать необходимо, потому что онъ оттуда будетъ рже писать.
— Лучше написать я не могу, — отвтила Мэри.— Но вы въ сущности правы. Я это письмо разорву, и напишу другое и ему откажу.
— Нтъ!.. благодарю покорно. Это письмо превосходно!
Лэди Жеральдина сама запечатала письмо и отослала на почту.
— Въ сущности я очень жалю, что отправила письмо,— сказала Мэри подъ вечеръ.— Теперь я, наконецъ, постигла истинное свое отношеніе къ Хоскину. Я терпть его не могу.
Лэди Жеральдина только молча улыбнулась.

XV.

Концертный залъ въ Санъ Джеми Халь былъ переполненъ публикой. Вс ожидали перваго исполненія произведенія мистера Овенъ Джэка, озаглавленнаго ‘Освобожденный Прометей’. Оставалась лишь одна минута до восьми часовъ. Мста въ партер быстро заполнялись, въ оркестр раздавались звуки настраиваемыхъ инструментовъ. Неподалеку отъ оркестра сидлъ мистеръ Джонъ Хоскинъ. Видъ у него былъ самый торжественный. Изящный галстукъ, перчатки, слегка завитые волосы указывали на заботу о.вншности. Рядомъ съ нимъ сидла его жена въ гладкомъ плать изъ плюша гранатоваго цвта. Черные ея волосы были перехвачены на затылк бантомъ, цвта темной морской воды, ея темные глаза сверкали сквозь стекло лорнетки, оправленной въ золото.
Сбоку, въ переднемъ ряду, еще ближе къ оркестру, сидла молодая дама съ красивыми и умными чертами лица. Она всей своей фигурой была нжнй мистрисъ Хоскинъ, и на ней было блое платье. Сольди обратили на нее вниманіе, признавъ въ ней Сцецимилицу. Однако теперь она была уже не миссъ Сцецимилица, а мистрисъ Гербертъ. Мужъ ея сидлъ рядомъ съ ней. Его правильныя черты лица были такъ же тонки и осмысленны, какъ черты лица его жены. Нкоторое время мистрисъ Хоскинъ задумчиво глядла на него. Потомъ она отвернулась, какъ бы обращая взоръ на мужа, но взглядъ ея, не дойдя до него, остановился на появившемся Манліус.
— Я пересчиталъ музыкантовъ,— шепнулъ ей Хоскинъ.— Восемьдесять пять человкъ. Вроятно имъ придется за вечеръ заплатить не мене семи съ половиной шиллинговъ съ персоны. Это въ общемъ составитъ почти тридцать два фунта… не считая при этомъ пвцовъ.
— Пустяки!— возразила Мэри, съ испугомъ оглянувшись вокругъ, чтобы убдиться, что никто не слыхалъ замчанія ея мужа.— Пять фунтовъ на каждаго было бы врне… Шш…
Началась музыка, и Хоскину пришлось въ отвтъ на недоговоренное возраженіе Мэри удовольствоваться кивкомъ головы. Манліусъ былъ какъ-то особенно возбужденъ и съ видимымъ страхомъ дирижировалъ увертюрой, длившейся чуть ли не полчаса. По окончаніи ея наступило краткое молчаніе, затмъ раздались слабые аплодисменты, вслдъ за ними шиканіе, а потомъ раздались заглушавшіе его уже боле громкіе аплодисменты, затмъ въ зал стали вс между собой разговаривалъ. Любимый публикой баритонъ, чувствовавшій, видимо, себя неловко, всталъ, чтобы принять участіе въ слдующей части произведенія, въ аріи Прометея и Земли. Встали и хористы и обратили недоумвающіе и полные отчаянія взгляды на капельмейстера, еле осмливающагося смотрть въ ихъ сторону. Началось пніе. Но вскор вниманіе слушателей было отвлечено появленіемъ Джэка, онъ съ разсерженнымъ видомъ прошелъ черезъ залъ и вышелъ. По окончаніи пнія наступила полная тишина, среди которой баритонъ, съ выраженіемъ облегченія на лиц, слъ на свое прежнее мсто.
— Я все больше начинаю понимать эту музыку, — замтила мистрисъ Хоскинъ.
— Неужели? Если бы только можно было скорй понять это, — отвтилъ онъ.— Но я, конечно, только шучу, — добавилъ онъ, замтивъ, что его слова непріятны.— Великолпно! Я желалъ бы настолько понять эту музыку, чтобы получить отъ нея удовольствіе. Что это истинная, классическая школа — это я все же понимаю. Когда вступаютъ духовые инструменты, эффектъ поразительный.
Теперь предстояло пть двумъ извстнымъ пвицамъ, изображающимъ Азію и Пангею, и публика ждала пріятнаго отдохновенія въ хорошенькомъ дуэт. Но Азія и Пантея запли такъ же своеобразно, какъ Прометей. Он пожали слабые, нершительные злаки одобренія. Слдующее за симъ ‘Шествіе горъ’ начиналось съ темной полуночи въ Е-Moll, тянулось до утренней зари въ А-Dur и завершилось радостными звуками, исполненными оркестромъ въ соединеніи съ хоромъ, которые поразили публику и вызвали нервное смшеніе рукоплесканій и шиканья.
— Какъ глупы эти люди!— воскликнула мистрисъ Гербертъ.— Что за тупость! Они и не представляютъ себ,: что это за дивная музыка. О Боже! Боже!
— Я долженъ признаться,— возразилъ ея мужъ,— я не могу разслышать во всемъ этомъ ни одного музыкальнаго тона.
— Какъ же это можетъ быть!— замтила Орели.— Это великолпно… возвышенно!
— Это раздираетъ уши,— возразилъ Адріанъ.— Твои уши, вроятно, выносливе моихъ. Надо надяться, что въ слдующемъ отдленіи мы услышимъ хоть немного мелодіи — хотя бы для разнообразія.
— Несомннно. Произведеніе переполнено мелодіями.— Гербертъ нашелъ, что конецъ сочиненія лишь подтвердилъ его мнніе. Онъ заключался изъ арій Земли и Луны, которыя публика слушала въ благоговйномъ смущеніи и которыя повторялъ хоръ съ признаками видимой усталости.
— Чортъ побери!— воскликнулъ Хоскинъ, отъ души присоединяясь къ аплодисментамъ, раздавшимся со стороны дешевыхъ мстъ.— Великолпно! Я радъ былъ бы это еще разъ услышать.
Аплодисменты стали если и не бурными, то все же дружными, такъ всмъ хотлось по добродушію вызвать композитора, если не за успхъ, то хотя бы за труды. Джэкъ, опять появившійся въ зал, чтобы выслушать ‘Шествіе горъ’, снова всталъ съ мста. Присутствующіе, узнавшіе его, стали аплодировать сильне, предполагая, что онъ идетъ къ оркестру. Но оказалось, что онъ направился къ выходу и вышелъ изъ зала съ такимъ же недовольнымъ видомъ, какъ въ первый разъ.
— Какъ жаль!— заявила Мэри.— Онъ такой торопливый.
— Такимъ ему и надо быть, — отвтилъ Хоскинъ.— Мн вещь нравится. И я даю теб слово, Мэри, что это огромный трудъ. Я при этомъ не могу не вспоминать желзную дорогу отъ Нью-Іорка въ Санъ-Франциско.
— Несомннно великій трудъ! Ты даже это замтилъ, — сказала Мэри, которая сама не вполн схватила эту музыку. Если люди не такъ аплодируютъ, какъ бы слдовало, то ихъ удерживаетъ только зависть: вс люди такъ или иначе музыканты.
— До слдующаго отдленія мы имемъ десять минутъ передышки. Походимъ немного и узнаемъ каково мнніе Энни.
Орели была растрогана и почти въ слезахъ. Къ нимъ подошелъ мистеръ Фипсонъ и грустно покачалъ головой.
— Вышло такъ, какъ я боялся!— сказалъ онъ.
— Стыдно, — возразила съ жаромъ Орели, — Это позоръ, недостойный англійской націи! Для какой цли сочинять для такихъ людей!
— Это превышаетъ ихъ горизонтъ,— сказалъ Фипсонъ.— Я напередъ говорилъ ему это.
— Они понять его не могутъ, — замтила Орели.— Такіе факты могутъ ввергнуть артиста въ отчаяніе.
— Меня это не приводитъ въ отчаяніе, — сказалъ Адріанъ тономъ самодовольной увренности.— Вещь провалилась, и я утверждаю, что она заслужила этотъ провалъ.
— То, что ты говоришь, недостойно тебя,— воскликнула Орели съ жаромъ, повернувшись къ нему спиной.
— Въ данномъ случа сказать, что провалъ заслуженъ, пожалуй слишкомъ много, мистрисъ Гербертъ, — обратился къ ней Фипсонъ.— Произведеніе не изъ заурядныхъ и превышаетъ пониманіе массы. Джэкъ отважился на слишкомъ многое. Наша публика не выслушиваетъ терпливо подобныхъ длинныхъ и сложныхъ вещей. Мн это все очень жаль: люди, которыхъ привлекаютъ наши концерты, являются самой музыкально образованной публикой въ Англіи. Вещь, потерпвшая крушеніе здсь, не можетъ разсчитывать на успхъ гд бы то ни было. А!.. вотъ Мэри!
Послдовало представленіе и знакомство. Хоскинъ дружески пожалъ руку Адріану и низко поклонился Орели. Онъ отъ времени до времени украдкой взглядывалъ на нее, не ршаясь съ ней заговорить. Орели съ удивленіемъ разглядывала платье Мэри.
— Мн очень больно, каісъ поступаютъ съ мистеромъ Джэкомъ, — сказала послдняя.— Чернорабочая публика не оцнила бы мене его таланта, чмъ сегодняшняя публика.
— Моя жена въ гнв на меня за то, что я ничего не чувствовалъ, — пояснилъ Герберта,
— Вы всегда такой же были, — замтила Мэри.— Мой мужъ въ восторг отъ ‘Прометея’.
— Мистеръ Хоскинъ музыкантъ?
— Повидимому больше васъ, такъ какъ онъ могъ оцнить мистера Джэка.
Фипсонъ началъ объяснять достоинства произведенія. Мэри, Адріанъ и онъ, какъ старые знакомые, затяли вскор подходящій къ случаю разговоръ, къ которому не присоединились два лица, недавно, благодаря бракамъ, вступившихъ въ ихъ кружокъ. Такимъ образомъ, Хоскину пришлось заговорить съ Орели.
— По-моему очень пріятный вечеръ, — началъ онъ.— Нтъ сомннія, что его музыку надо считать въ своемъ род первоклассной.
— Не правда ли? Музыка monsieur Джэка? Такъ она вамъ нравится?
— Поразительно,— отвтилъ Хоскинъ такъ громко, какъ-будто разговаривалъ съ глухимъ.— Ше ла труфъ сплонгтидъ, — добавилъ онъ на ломаномъ французскомъ язык.
— Вы совершенно правы, monsieur, — отвтила Орели тоже на дурномъ французскомъ язык.— Мн кажется, что въ холодномъ непониманіи этихъ людей есть что-то низменное. Стоитъ ли писать великія произведенія, когда на нихъ глядятъ, какъ на ничего нестоящія вещи? Если здсь желаешь имть успхъ, надо быть дльцомъ. Торговля губить Англію. Она длаетъ людей непонимающими искусства.
— Ше пе бё фу гомпрендеръ, — пролепеталъ Хоскинъ.— Говоря по правд, — прибавилъ онъ, — я заговорилъ съ вами по-французски только, чтобы завязать разговоръ. Но вы не продолжайте такимъ же способомъ и говорите мн на моемъ родномъ язык. Я могу говорить по-французски очень плохо, ну, а другихъ я никогда не понималъ.
— Вотъ какъ!— сказала Орели, внимательно слдившая за его англійской рчью и пытавшаяся сама заговоріггь на томъ же язык.— Вы нехорошо понимаете меня? Такъ точно и я плохо понимаю по-англійски. Но за послднее время я сдлала большіе успхи. Я ежедневно беру урокъ у мужа.
— Вы отлично говорите. Фу барле тре біанъ… тутафе монъ онклъ. Шеупъ… я хочу сказать, что, слушая васъ, не догадаешься, что вы иностранка… юнъ ероншерпъ.
— Неужели?— спросила Орели, крайне польщенная.
— Въ самомъ дл!— подтвердилъ Хоскинъ.
— Это меня удивляетъ. Еще нсколько мсяцевъ тому назадъ я не говорила ни слова.
— Это-то и происходитъ оттого, что вы раньше уже знали міровой языкъ.
— Вы что хотите этимъ сказать? La langue universelle?
— Конечно — музыка. Музыка!— повторилъ онъ, видя ея удивленіе.
— Ага! Вотъ какъ!— отвтила Орели, и съ ея лица исчезло недоумніе.— Вы музыку называете міровымъ языкомъ? Это врно. Вы правы.
— Кто изучилъ музыку, тому все должно даваться легко. Музыка такъ неимоврно трудна. Я убжденъ, что изученіе музыки, такъ сказать… одухотворяетъ людей.
— Конечно! Конечно! У васъ совершенно правильный взглядъ, monsieur. Я съ вами согласна. Понимаете ли, что я говорю?
— Perfet smong!— отвтилъ убжденно Хоскинъ.
Мэри прервала бесду, замтивъ мужу, что пора вернуться къ своимъ мстамъ. Удаляясь съ нимъ, она виновато взглянула, на него.
— Ты не сердись на меня,— сказала она, — за то, что я представила тебя Сцецимилиц. Вы, вроятно, съ ней не перемолвились ни единымъ словомъ?
— Почему же? Она очень милая женщина, и мы отлично бесдовали. Я всегда могу разговаривать съ иностранцами. А съ ней было особенно легко. Она могла говорить на ломанномъ англійскомъ язык, но сама по-англійски не понимала. Я же обращался къ ней по-французски, но ея французскую рчь не понималъ, она, видимо, не француженка. Итакъ, она говорила со мной по-англійски, а я отвчалъ по-французски. И мы такимъ образомъ съ нею бесдовали такъ же гладко, какъ съ тобой.
Въ то же время Адріанъ не могъ удержаться, чтобы не выразить своего удивленія по поводу выбора Мэри.
— Хотлъ бы я узнать, почему она вышла замужъ за этого человка,— обратился онъ къ Орели.— Я не могу поврить, чтобы она унизилась настолько, чтобы польститься на деньги. Но когда посмотришь, что это за человкъ, то трудно предположить въ ней къ нему любовь.
— Почему же нтъ?— спросила Орели.— Въ немъ чувствуется нсколько коммерческая жилка, но таковы вс англичане. Но онъ вмст съ тмъ и интеллигентный человкъ. Въ его взглядахъ есть чуткость.
— Не можетъ быть, чтобы ты говорила серьезно, Орели?
— Совершенію серьезно. Все, что онъ говорилъ мн, было прекрасно. Я увряю тебя, что у него тонкое пониманіе музыки. Мн трудно его понять, потому что онъ не особенно хорошо говорить по-французски, какъ и и по-англійски. Но я пришла къ заключенію, что онъ многое передумалъ. Она должна считать себя счастливой, что нашла такого хорошаго мужа. Какое на ней странное платье! Всюду на свт надъ ней смялись бы какъ надъ эксцентричной. На мой вкусъ, я ничего особеннаго не вижу въ твоей высококультурной миссъ Сутерландъ.
Адріанъ съ удивленіемъ и съ оттнкомъ недовольства взглянулъ на жену. Но концертъ снова возобновился, и разговоръ прервался. Были исполнены нсколько вещицъ Мендельсона, и онъ въ восторг аплодировалъ, въ то время, какъ она сидла молча отвернувшись. По окончаніи концерта они увидли, какъ Хоскнны сли въ элегантный экипажъ и ухали, а Гербертъ, никогда во времена своей холостой жизни не завидовавшій никому, былъ разстроенъ тмъ, что ему для жены пришлось нанять извозчика.
Адріанъ еще не подыскалъ себ подходящей постоянной квартиры. Они съ женой жили на первомъ этаж одногодома въ Кензингтонъ Родъ. Орели, всегда предоставлявшая матери вс хозяйственныя заботы, мало понимала въ хозяйств и не могла даже заняться пріисканіемъ квартиры. Ихъ квартирная хозяйка готовила имъ обдъ, и Адріанъ платилъ каждую недлю по счету, при чемъ Орели увряла, что сумма счета неслыханнаго размра и что хозяйка ихъ обкрадываетъ. Но онъ, однако, не длалъ ни единаго шага, чтобы завести боле экономную систему.
Они прибыли домой безъ четверти двнадцать. Адріанъ затушилъ газъ, когда Орели поднялась, и наложилъ дверную цпь, такъ какъ зналъ, что вс въ дом уже спали. Поднявшись вслдъ за ней въ квартиру, онъ услыхалъ звуки рояля и, войдя въ комнату, увидлъ ее передъ инструментомъ. Она не оглянулась, когда онъ вошелъ, но продолжала играть, перегнувъ голову слегка къ спин и повернувъ ее на бокъ — привычка, которую она всегда имла, когда играла. Онъ взволнованно прошелся нсколько разъ взадъ и впередъ по комнат. Потомъ скинулъ съ себя сюртукъ, привернулъ газовый рожокъ и привелъ въ порядокъ вещицы на камин.
— He поздно ли, Орели, чтобы еще теперь играть?— спросилъ онъ.— Двнадцать часовъ и уже вс въ дом, вроятно, спятъ.
Орели пришла въ себя, какъ бы очнувшись отъ сна, и повела плечами, затмъ она закрыла рояль и, направившись къ удобному креслу, сла съ видомъ усталости.
Гербертъ былъ недоволенъ самимъ собой за то, что ее прервалъ, и разсерженъ на нее, потому что она была причиной его недовольства. Но когда онъ увидлъ ее сидящую въ кресл и опять, видимо, забывшую о его присутствіи, въ немъ пробудился порывъ любви.
— Дорогая!
— Какъ?— спросила она, опять придя въ себя.— Au’eslсе que c’est?
— За ночь здсь стало прохладно. Хорошо ли, что ты сидишь здсь въ своемъ легкомъ плать, когда въ камин нтъ огня?!
— Я не знаю.
— Не принести ли теб шаль?
— Не стоитъ, мн не холодно, — сказала она такимъ тономъ, какъ-будто тяготилась его заботливостью.
— Орели, — началъ онъ снова посл краткаго молчанія,— я сегодня узналъ, что вернулась моя мать.
Отвта не послдовало.
— Орели,— повторилъ онъ недовольный, — слышишь, что и теб говорю?
— Да, я слышу.
Но она не взглянула на него.
— Я говорю, что мать моя въ город. Я думаю, намъ слдуетъ ее навстить.
— Конечно, ты навстишь ее, если теб этого хочется. Она твоя мать.
— Но вдь ты подешь со мной, Орели, не правда ли?
— Никогда! Никогда!
— Даже ради меня, Орели?
— Разница большая въ томъ, сдлаю ли я что-нибудь ради тебя или ради твоей матери. Я замужемъ не за ней.
Гербертъ вздрогнулъ.
— Это очень жестокія слова для англійскаго уха!— отвтилъ онъ.
— Я говорю не по-англійски, а говорю языкомъ своего сердца. Твоя мать оскорбила меня, и ты не вправ просить меня итти къ ней. Моя мать никогда не оскорбляла тебя. А все же я отправила ее, потому что ты не выносилъ ее и потому что по-англійскимъ обычаямъ малъ не должна оставаться при замужней дочери. Я знаю, что ты не на ней женился, и я не упрекаю тебя въ томъ, что мн пришлось съ ней разстаться. Но я такую же свободу требую и для себя.
— Орели!— воскликнулъ Гербертъ, не спускавшій съ нея глазъ.— Ты несправедлива. Былъ ли я когда-нибудь виновенъ въ недостаточной вжливости къ твоей матери? Сказалъ ли я ей когда-нибудь намренно непріятное слово?
— Ты былъ съ ней, какъ и со всми, очень любезенъ. Я ничего и не говорю.
— Какимъ образомъ могла мать моя тебя обидть? Ты никогда съ ней и не разговаривала, и за мсяцъ до нашей свадьбы она ухала въ Шотландію.
— Она туда ухала изъ опасенія, чтобы я какъ-нибудь съ ней не заговорила. Почему не поговорила она со мной, когда я въ послдній разъ встртилась съ ней? Она знала, что мы помолвлены. Она можетъ быть горда. Хорошо, горда и я. Я артистка, и королевы дружески пожимали мн руку. Твоя мать думаетъ, что англійская дама стоитъ выше всхъ королевъ! Мы можемъ прожить одна безъ другой, какъ прожили до сихъ поръ. Я не мшаю теб къ ней итти, но сама непойду.
— Ты не врно судишь о мотивахъ моей матери. Она не горда — въ этомъ смысл. Она была недовольна, потому что я ей не позволилъ самой отыскать мн жену.
— Конечно, и она несомннно и теперь еще сердится. Зачмъ же раздражать ее еще больше.
— Она слишкомъ благоразумна, чтобы долго сердиться на то, чего уже измнить нельзя. Теб, Орели, нечего бояться холоднаго пріема. Раньше чмъ я позволилъ бы теб итти туда, я убдился бы въ томъ, что ты будешь хорошо принята.
— Я прошу тебя, Адріанъ, не терзай меня больше твоей матерью. Я ее не знаю и знать не хочу. Таково было ея желаніе, и ей нечмъ быть недовольной. Вдь ты можешь же итти безъ меня?
— Почему мн къ ней итти безъ тебя?— спросилъ съ грустью Адріанъ.— Твоя любовь для меня гораздо дороже ея любви. Ты знаешь, какъ мало между нею и мной нжности. Но ты знаешь, насколько нежелательна всякая семейная ссора. Это всегда производить дурное впечатлніе и ведетъ къ нежелательнымъ послдствіямъ. Я бы очень желалъ, чтобы ты на этотъ разъ пренебрегла своимъ личнымъ чувствомъ и помогла мн прекратить существующую рознь.
— Ахъ, да!— воскликнула Орели съ жаромъ,— ты хочешь пожертвовать моей честью для условностей твоего круга.
— Это преувеличеніе говорить о такомъ пустяк, какъ-будто дйствительно затронута твоя честь. Но я больше говорить объ этомъ не буду. Я готовъ сдлать для тебя, Орели, гораздо большее, чмъ то, что ты отказываешься для меня сдлать. Но зато я люблю тебя.
— Мн не надо твоей любви, — сказала Орели и повернулась къ двери.— Пойди, полюби кого-нибудь другого. Полюби мистрисъ Хоскинъ и разскажи ей, какъ дурно обходится съ тобой твоя жена.
Гербертъ направился за ней.
— Орели, если я буду выносить такое твое отношеніе ко мн, то я стану самымъ смшнымъ человкомъ въ Англіи.
— Я измнить этого не могу. А если ты смшонъ, то я не выношу тебя. Становится поздно.
— Ты уже собираешься ложиться?
— Уже! Боже! да вдь половина перваго. Ты, кажется, съ ума сошелъ.
— Кажется, я дйствительно сошелъ съ ума, Орели. Скажи мн честью всю правду. Мн непереносимо было бы убждаться понемногу въ томъ, что ты становишься ко мн холодной. Скажи: перестала ли ты меня любить?
— Можетъ быть,— сказала она равнодушно.— Въ настоящую минуту я не люблю тебя — это совершенно врно. Ты сегодня очень надодливъ,
И она, не взглянувъ на него, вышла изъ комнаты.
Онъ не двинулся съ мста нсколько мгновеній посл ея выхода. Затмъ, стиснувъ губы, онъ направился къ столу и вынулъ изъ него немного денегъ, надлъ пальто и взялъ со стола листъ бумаги. Но обмокнувъ нсколько разъ перо въ чернильницу, онъ, ничего не написавъ, отложилъ бумагу въ сторону. Въ это время ему бросилась въ глаза лежащая на камин брошка, которую Орели надвала. Онъ взялъ ее и собирался опустить въ карманъ, какъ вдругъ, какъ бы спохватившись, положилъ ее назадъ на каминъ. Затмъ онъ затушилъ газъ и вышелъ изъ комнаты. Спустившись нсколько ступеней, онъ вдругъ услышалъ, какъ надъ нимъ отворилась дверь и на площадк лстницы раздались легкіе шаги. Онъ остановился, притаивъ дыханіе.
— Адріанъ, дорогой, это ты?
— Что такое?
— Когда ты придешь, принеси мн маленькую книжку, которая лежитъ на роял. Она красная, а въ ней вложенъ мой платокъ.
Онъ задумался.
— Хорошо, дорогая, — сказалъ онъ затмъ ласково и, несмотря на приготовленіе къ уходу, вернулся въ гостиную. Онъ взялъ красную книжку и поднялся наверхъ, тамъ онъ засталъ жену въ кровати, спокойную и неподозрвавшую, что онъ намревался сдлать, рядомъ съ ней горла лампа и бросала яркій свтъ на подушку.
Адріанъ привыкъ вставать аккуратно въ восемь часовъ, когда горничная стучала въ дверь. Орели же была лнива, и часто мужъ пилъ утренній чай одинъ. На утро посл концерта онъ всталъ какъ всегда и длалъ по возможности больше шума, чтобы разбудить ее. Это ему не удалось, тогда онъ перешелъ въ уборную и посл долгаго омовенія опять вернулся къ жен.
— Орели!
Наступило молчаніе, прерываемое ея равномрнымъ дыханіемъ.
— Орели!— сказалъ онъ громче.
Она отвтила какимъ-то ворчаніемъ.
— Ужъ двадцать минутъ девятаго, — добавилъ онъ очень громко и отчетливо.
Она двинулась и сказала что-то, чего онъ не понялъ, но разслышалъ, что она говорила по-польски.
— Сейчасъ!— сказала она по-французски сонливо.
— Скорй!— повторилъ онъ, кладя ей руку на плечо.— Не потрясти ли тебя?
— Нтъ, нтъ, — отвтила она, немного приподнимаясь.— Не тряси меня, прошу тебя. Я не хочу, чтобы ты меня трясъ, — добавила она затмъ съ сердцемъ.— Я встаю. Нтъ ли писемъ?
— Я еще внизу не былъ
— Пойди и посмотри.
— Но ты опять заснешь?
— Нтъ, нтъ. Я скоро приду внизъ, а если есть интересныя письма, принеси мн.
Онъ вернулся въ уборную, окончилъ свой туалетъ и спустился внизъ. Тамъ онъ нашелъ нсколько писемъ. Онъ взглянулъ на нихъ и вернулся къ Орели. Она опять крпко спала.
— Ахъ! Орели! Орели! Это изъ рукъ вонъ! Ты опять спишь!.
— Какъ ты сердишь меня!— сказала она, протирая глаза и съ нетерпніемъ глядя на него.— Который часъ?
— Безъ двадцати минутъ девять.
— Только, то?
— Только! Вставай, Орели, тамъ ждутъ тебя три письма. Два изъ Вны.
Орели вскочила и присла на кровать.
— Скорй дай мн ихъ!— сказала она.
— Я оставилъ ихъ внизу.
— Ахъ!— сказала Орели съ сердцемъ.
Адріанъ поторопился выйти изъ комнаты, боясь, что она пошлетъ его за письмами. Онъ занялся газетой. Черезъ четверть часа пришла она и взялась за свои письма, предоставивъ ему разливать чай. Воцарилось молчаніе.
— Конечно я поду!— вдругъ воскликнула она.
— Подешь… куда?— спросилъ Адріанъ и поблднлъ.
— Въ Вну… въ Прагу… въ Будапештъ, въ мой любимый Будапештъ.
— Въ Вну?
— Въ Вн будетъ давъ Шумановскій концертъ. Требуютъ моего участія, и я поду. Я считаюсь спеціалисткой въ исполненіи Шумановской музыки. Никто на свт его такъ не играетъ, какъ я. И мн не терпится свидться съ моими внскими друзьями. Тутъ такъ тоскливо.
— Но вдь, Орели, у меня работа. Я не могу ухать въ это время года.
— Да этого и не требуется. Я и не думала просить тебя хать со мной. Нтъ! Меня всюду будетъ сопровождать моя мать. Она любить нашъ прежній образъ жизни.
— Такъ ты собираешься меня скоро покинуть?
— Мой бдный Адріанъ, — сказала она, ласково склонившись къ нему.— Неужели ты придешь безъ меня въ отчаяніе? Но ты не безпокойся! Я вернусь съ деньгами и утшу тебя. Музыка — мое призваніе, какъ для тебя живопись. Мы недолго будемъ въ разлук.
Адріанъ былъ очень огорченъ, но онъ могъ только со страстью глядть на нее.
— Мн кажется, — сказалъ онъ черезъ нкоторое время, — что тебя радуетъ мысль покинуть меня.
— Мн надола эта жизнь. Меня свтъ начинаетъ забывать, и другіе занимаютъ мое мсто.
— И въ Вн ты будешь счастливе, чмъ здсь?
— Конечно. А то почему мн было бы желать хать туда? Я чуть не умираю отъ нетерпнія, когда читаю въ газетахъ о музык, отъ которой я теперь отдалилась.
— А я пока буду работать одинъ въ своей мастерской, умру отъ нетерпнія, дожидаясь тебя.
— Ну! Это для меня еще лишнее основаніе къ тому, чтобы ухать. Теб не годится быть такъ влюбленнымъ въ меня.
— Я боюсь, что это врно, Орели. Но разв теб пріятно, когда возл тебя не будетъ человка, любящаго тебя.
— Всюду найдутся люди, которые меня любятъ. Въ Вн есть студентъ, въ немъ шесть футовъ росту, у него красивые волосы, и онъ заставляетъ какого-то пріятеля сочинять ему ужасные стихи, которые онъ выдаетъ за свои. Боже! какъ этотъ меня любитъ! Въ Лейпциг есть старый профессоръ, почти такой же безумный, какъ ты, мой Адріанъ. О, да, я нигд не почувствую недостатка въ любящихъ людяхъ.
— Орели, ты или съ ума сошла, или жестока, или только пуста, если можешь говорить мн такія вещи!
— Ты не ревнуешь ли? Ха-ха! Онъ ревнуетъ моего красиваго волосатаго студента и моего стараго профессора… Но не бойся, другъ мой. Для всхъ этихъ мужчинъ моя мать настоящій дьяволъ. Они боятся ее больше чорта, въ котораго, конечно, не врять.
— Я не могу врить, теб, Орели! Я не могу врить твоей матери!
— Ты хорошо говоришь. А если ты мн не вришь, то никогда больше меня не увидишь. Я только пошутила. Но послзавтра я должна выхать. Ты отправляйся со мной въ Викторіа-Статіонъ и уложи мои вещи. Я безъ матери не умю путешествовать.
— Пока ты не будешь въ ея рукахъ, я не покину тебя, мое сокровище, — сказалъ Адріанъ ласково.— И ты будешь мн часто писать, не правда ли, Орели?
— Я не могу писать… ты это знаешь, Адріанъ. Мама будетъ писать теб: у нея всегда есть о чемъ писать. Мн надо будетъ очень много упражняться и нельзя будетъ сидть и утомлять свои пальцы писаніями. Я буду писать, когда явится надобность… я уврена, что позабуду какія-нибудь вещи.
Адріанъ молча допивалъ чай и молча взглядывавъ на жену съ восторгомъ, смшаннымъ съ отчаяніемъ.
— Итакъ, — сказалъ онъ, выпивъ чай, — мн предстоитъ съ тобой разстаться, Орели!
— Иди, иди, — возразила она, — мн надо обо многомъ позаботиться, а ты мшаешь. Ты сегодня подольше работай въ своей мастерской — до поздняго вечера.
— Я думалъ устроить себ свободный день, моя дорогая, и посидть съ тобой дома, такъ какъ намъ скоро придется разстаться.
— Невозможно!— воскликнула Орели.— Боже! что за предложеніе! Ты сегодня уходи на нсколько боле долгій срокъ. Я должна поиграть и подумать о своихъ туалетахъ, мн необходимо быть одной.
Адріанъ грустно взялъ въ руки шляпу.
— Душа моя, жизнь ты моя,— добавила она ласково,— какъ я разрываю твое сердце!— Она взяла его голову въ об руки и поцловала его. Онъ ушелъ полный грусти и отчаянія, но и упоенья.
Орели работала все утро. Къ вечеру она положила на нотную подставку Шумановскій концертъ А-dur, придвинула стулъ и вышла изъ комнаты. Вернувшись затмъ назадъ, она была иначе одта, въ шелковомъ плать. У нея въ присутствіи воображаемой публики была боле горделивая осанка, чмъ во время концертовъ, и свъ за рояль, она такъ исполнила концертъ, какъ еще никогда. Не успла она окончить его, какъ дверь отворилась и горничная доложила: ‘Мистрисъ Гербертъ’. Орели вскочила, насупивъ брови, и только успла принять свой скромный видъ и благородныя манеры, какъ въ комнату вошла ея свекровь съ такимъ важнымъ видомъ, какой можетъ имть, не будучи смшной, только благовоспитанная англичанка.
— Я боюсь, что помшала! вамъ, — сказала она входя.
— Нисколько. Это для меня большая честь, madame. Пожалуйста, садитесь.
Мистрисъ Гербертъ собиралась привтствовать жену сына поцлуемъ. Но Орели вжливо, но съ достоинствомъ протянувъ ей руку, стояла отъ нея слишкомъ далеко. Она если не отталкивала, то и не выказали сердечности. Мистрисъ Гербертъ сла.
— Вы давно ли въ Лондон, madame?
— Я пріхала только третьяго дня, — отвтила мистрисъ Герберта на французскомъ язык, на которомъ говорила такъ же легко, какъ и Адріапъ.— По своему здоровью я принуждена проводить всегда зиму въ Шотландіи.
— Значитъ въ Шотландіи климатъ мягче, чмъ въ Англіи?
— Не то, чтобы мягче, но я переношу его лучше, — отвтила мистрисъ Гербертъ, недружелюбно взглянувъ на Орели.
— Вы тамъ поправились, надюсь?
— Вполн, благодарю васъ. Но, право, не помшала ли я вамъ? Входя, я слышала, что вы играли, и знаю, какъ бываетъ непріятно посщеніе, нарушающее серьезныя занятія.
— Я очень рада поговорить съ вами, вмсто того чтобы сидть одной и упражняться.
— А вы все еще упражняетесь?
— Несомннно.
— Вы, вроятно, страстно любите музыку?
— Это мое призваніе.
— Такъ какъ я мать Адріана, — сказала мистрисъ Гербертъ съ нкоторой напыщенностью, — то не позволите ли вы предложить вамъ вопросъ?
Орели утвердительно наклонила голову.
— Вы занимаетесь для того, чтобы въ будущемъ продолжать вашу артистическую карьеру?
— Конечно. Я уже на будущей недл буду играть въ Вн.
— Я думала, что Адріанъ желалъ бы, чтобы вы совсмъ ушли въ частную жизнь, — сказала она, удивленно глядя на Орели.— Спшу прибавить, на мой взглядъ вы поступили очень умно, заставивъ его перемнить мнніе. Онъ подетъ съ вами?
— Это не необходимо. Я, какъ прежде, поду съ матерью..
— А какъ поживаетъ ваша мать?
— Отлично, благодарю васъ, madame.
Затмъ воцарилось молчаніе. Мистрисъ Гербертъ чувствовала, что съ ней въ дом ея сына обходятся какъ съ чужой, но она не знала, было ли это послдствіемъ робости Орели или предвзятымъ намреніемъ. Она склонилась на сторону перваго предположенія и ршила сдлать первый шагъ.
— Дорогая моя,— сказала она, — смю спросить, какъ васъ называютъ ваши друзья?
— Съ тхъ поръ какъ я замужемъ, друзья мои называютъ меня обыкновенно: madame Сцецимилица…
— Я такъ не могла бы васъ называть, — прервала смясь мистрисъ Гербертъ.— Я этого выговорить не могу.
— Это, конечно, некорректно,— продолжала Орели,— но у артистокъ существуетъ обычай сохранять посл замужества фамилію, по которой он стали извстны. Я буду длать такъ же. Англійскіе мои знакомые называютъ меня мистрисъ Гербертъ.
— Но какъ ваше имя?
— Орели. Но по имени меня зовуть только мой мужъ, моя мать… и немногіе дорогіе мн люди.
— Однако,— продолжала нетерпливо мистрисъ Гербертъ, — такъ какъ мн нельзя же васъ звать мистрисъ Гербертъ, то я должна спросить, могу ли я звать васъ Орели?
— Какъ у васъ принято, madame, — сказала Орели, покорно склоняя голову.— Вамъ это извстно лучше моего.
Мистрисъ Гербертъ молча взглянула на нее, не зная, зла ли она или глупа и должна ли она сцпиться съ ней или приласкать ее?
— Довольны ли вашей поздкой въ Шотландію?— спросила Орели, чувствуя себя обязанной занимать гостью.
— Да, вполн. Но теперь я чувствую себя немного утомленной и до августа останусь въ Лондон. Когда соберетесь вы меня навстить?
— Вы очень добры, madame, и я очень благодарна вамъ за вашу дружбу… но я узжаю въ Вну, а оттуда въ Лейпцигъ и другіе города. Я долгое время не буду собой располагать.
Мистрисъ Гербертъ задумалась, потомъ встала. Вслдъ за ней приподнялась и Орели.
— Прощайте, — сказала мистрисъ Гербертъ, протягивая руку.
— Прощайте, madame,— отвтила Орели съ поклономъ, исполненнымъ достоинства.
Мистрисъ Гербертъ ушла. Выйдя на улицу, она позвала извозчика и похала въ мастерскую сына, на Фулгали Родъ. Она застала его за мольбертомъ, онъ работалъ мене тщательно, чмъ прежде.
— Какъ дла, мать?— спросилъ онъ.— Садись на тронъ.
Трономъ онъ называлъ стулъ для живыхъ моделей, стоящей на возвышеніи.
— Намъ слдовало навстить тебя, — продолжалъ онъ,— но Орели узжаетъ. У нея теперь нтъ ни минуты свободной.
— Нтъ, Адріанъ, вамъ не было необходимости это длать. На моей обязанности лежало — быть у твоей жены, и я въ данную минуту прихожу изъ твоей квартиры.
— Неужели?— сказалъ Адріанъ немного испуганно.— Видла ты Орели?
— Я ее видла.
— Ну! что ты о ней скажешь?
— Я думаю, что поведеніе ея безупречно, а ея манера держаться не подлежитъ критик.
— Хорошо ли обошлось у васъ свиданіе?
— Твоя жена дама, Адріанъ, и я дама. При такихъ условіяхъ непріятностей быть не можетъ. Хотя объ этомъ не было сказано ни слова, но мы об ясно поняли, что я въ другой разъ уже не переступлю порога твоего дома и что дла помшаютъ твоей жен отдать мн визитъ.
— Мать, серьезно ли ты говоришь?
— Совершенно серьезно, Адріанъ. Я сюда пришла, чтобы спросить, поступила ли твоя жена согласно твоему желанію или сама отъ себя ршила не поддерживать знакомства съ твоей семьёй?
— Ну! теб это такъ показалось!
— Что же это за разумный отвть на мой вопросъ!
— Я не вижу неразумія, утверждая, что Орели, какъ иностранка, не знакома съ англійскимъ этикетомъ. Ты, вроятно, не такъ ее поняла. Вдь и ты можешь ошибиться, мать.
— Я уже говорила теб, что манеры у твоей жены прекрасныя. Если ты того взгляда, что на мое мнніе положиться нельзя, то намъ безцльно разговаривать. Я желаю только знать одно: предположимъ, что я права въ своемъ взгляд на вещи, скажи мн, твоя жена, такъ поступала по твоему наущенію или по собственному желанію?
— Положительно не по моему наущенію, — сказалъ Адріанъ разсердившись.— Я не имю обыкновенія ей длать наущеній. А если бы я ихъ и длалъ, то они не были бы такого сорта. Если Орели была съ тобой вжлива, то я не вижу, по какому праву ты ожидала бы большаго. Она была тобою плнена, когда видла тебя въ первый разъ. Но я знаю, что она была оскорблена тмъ, какъ ты избгала ея знакомства, когда мы были помолвлены, даже тогда, когда ты встрчалась съ ней въ одной комнат.
— Она права не иметъ обижаться на это. Ты долженъ былъ мн ее представить какъ твою невсту.
— Я на это не могъ ршиться посл нашего разговора по этому поводу, — отвтилъ холодно Адріанъ.
— Намъ нечего снова поднимать разговоръ объ этомъ. Я только хотла знать, считаешь ли ты, что я должна сдлать еще дальнйшіе шаги къ сближенію. Я бы не желала, чтобы ты меня обвинялъ въ отчужденности отъ твоей жены. Я была у нея, а она не спросила меня, можетъ ли она быть у меня? Я старалась обращаться съ ней, какъ съ членомъ семьи, она же оставалась въ границахъ вжливой, но холодной отдаленности. Я просила ее навстить меня,— но она извинилась. Можно ли мн было сдлать больше этого?
— Я думаю, ты при первомъ свиданіи могла сдлать больше.
— Могу ли я теперь сдлать еще что-нибудь?
— Это теб виднй, чмъ мн.
— Ты, какъ я вижу, не можешь дать мн честнаго и правдиваго отвта. Но я прошу тебя принять во вниманіе, что я выразила желаніе принять у себя твою жену, что я сдлала вс обычные въ такомъ случа шаги и что они ни къ чему не привели по ея вин, а не по моей.
— Совершенію врно, хотя я не думаю, чтобы это обстоятельство возбудило бы въ свт хоть какой-нибудь интересъ.
— Спасибо, Адріанъ. Я теперь пойду. Надюсь, что ты къ жен проявляешь сердечность и уваженіе, съ какими началъ теперь относиться ко мн.
— Она не жалуется, мать. А я никогда намренно не бывалъ съ тобой непочтителенъ. Но ты часто такъ задваешь меня, что это парализуетъ мое всегдашнее желаніе быть съ тобой въ миру. Мн жаль, что у васъ съ Орели ничего не вышло.
— Мн тоже. Я не думала, что она уже настолько давно за тобой замужемъ, что потеряла желаніе теб нравиться. Но можетъ быть она считала, что будетъ теб тмъ боле пріятна, чмъ будетъ дальше отъ меня.
— Ты полна неврныхъ предположеній. Въ дйствительности же нтъ ничего подобнаго. Она знаетъ, что я противъ семейнаго раздора.
— Въ такомъ случа она не старается теб угодить.
Адріанъ покраснлъ, по замолчалъ.
— А ты? Что ты такъ же безъ ума отъ нея, какъ въ прошломъ году?
— Да, — сказалъ Адріанъ, у котораго пылали щеки.— Я люблю ее больше, чмъ когда-либо. Я хотлъ бы теперь быть съ нею дома. Я осиротю, когда она удетъ. Изъ всего выдуманнаго людьми, которые сами никогда не любили, самая гнусная, эгоистичная и циничная та ложь, будто супружество уничтожаетъ любовь.
Мистрисъ Гербертъ глядла на него удивленно.
— Ты странное дитя, — сказала она.— Почему же ты не дешь съ ней?
— Она не желаетъ, чтобы я халъ съ ней,— сказалъ Гербертъ кратко, отворачивая лицо, какъ бы принимаясь за работу.
— Неужели! И ты и въ этомъ не хочешь ей тоже противорчить?
— Она права, желая, чтобы я оставался здсь. Это была бы только для меня потеря времени, и во время цлаго ряда концертовъ я отвыкъ бы отъ работы. Я, если смогу, желаю остаться здсь.
— Если сможешь?
— Да, мать, если смогу. Но я думаю, что не пройдетъ и недли, какъ я буду снова съ ней. Я могъ быть равнодушнымъ сыномъ, и я знаю, что я дурной мужъ, но я самый безумный въ мір любовникъ.
— Но ты говоришь, что ты дурной мужъ?
— Не въ отношеніи ея. Но я не достаточно думаю о своихъ обязанностяхъ къ себ самому.
Мистрисъ Гербертъ засмялась.
— Объ этомъ не тужи, — сказала она.— Время избавитъ тебя отъ этой погршности, если она существуетъ не только въ твоемъ воображеніи. Я никогда не встрчала человка, слишкомъ мало думавшаго о себ. Прощай, Адріанъ.
— Прощай, мать.
‘Какой я оселъ, что говорю съ ней о моихъ чувствахъ,— сказалъ онъ самъ себ по уход матери.— Ну, да если она ихъ не пойметъ, то это ее и не огорчитъ. Нтъ, въ ней для этого слишкомъ мало ко мн участія. Она даже не пожелала поглядть на мои картины. Раньше это огорчило бы меня. Теперь я одно бремя замнилъ другимъ, вмсто нелюбви къ матери у меня обожаніе къ жен’.
Онъ вздохнулъ и принялся за работу, несмотря на угасающій денной свтъ.

XVI.

Была чудная лунная ночь. Въ одной изъ пустынныхъ улицъ Парижа вдругъ отворилась дверь, и съ шумомъ и руганью были вытолкнуты изъ двери трое людей: нарядно одтая женщина, но съ краснымъ отъ возбужденія и выпитаго вина лицомъ, гибкій, сильный и красивый молодой англичанинъ, на видъ лтъ восемнадцати или двадцати и тщедушный французъ, съ накрашенными усами и преступнымъ выраженіемъ лица. Англичанинъ и женщина казались взволнованными, ихъ спутникъ проявлялъ признаки сильнаго гнва, но не терялъ самообладанія. Въ ту минуту, какъ они переступили порогъ, за ними захлопнулась дверь и молодой англичанинъ, не взирая на отборную ругань женщины, началъ ногами бить въ дверь.
— Пойдемъ, Анатоль!— сказала женщина и потянула за собой француза, который съ насмшкой глядлъ на англичанина.
— Тише!— закричалъ послдній, догоняя ихъ.— Тише вы! Эта дама пойдетъ со мной. Я полагаю, что вы ей надоли, проклятый мошенникъ, такъ какъ ее, благодаря вамъ, вытолкали изъ игорнаго зала. Вамъ самое лучшее было бы улепетнуть, если не желаете, чтобы я разбилъ вамъ затылокъ… я бы это сдлалъ въ одну минуту, если бы видлъ въ васъ хоть немного боле приличнаго противника.
— Что онъ говоритъ, Ната?— спросилъ французъ и взглянулъ на англичанина, какъ бы желая угадать его мысль.
Женщина щелкнула пальцами и насколько могла перевела слова англичанина.
— Послушай-ка, маленькій человчекъ, — сказавъ французъ, подходя къ своему противнику,— ночной воздухъ теб вреденъ. Я посовтовалъ бы теб итти домой и лечь въ кровать, если не хочешь, чтобы я потревожилъ твою нянюшку и не прислалъ ее за тобой.
— Что? ты говоришь мн итти въ кровать? Ты узнаешь, кто я!— возразилъ молодой человкъ, принимая позу англійскаго боксера и съ вызывомъ глядя на противника. Но Анатоль въ ту же минуту ногой ударилъ его въ носъ, что оглушило его. Боль была непереносимая, и юноша закрылъ лицо рукой. Въ эту минуту французъ изо всей силы ударилъ его подъ ложечку, такъ что англичанинъ упалъ навзничь на мостовую и лишился чувствъ.
— Ха-ха!— засмялся Анатоль, довольный своимъ геройствомъ.— Perlotte! Съ твоего англійскаго боксера довольно, Ната.
— Cr matin! Ты прямо чортъ, Анатоль. Пойдемъ теперь.
Спустя минуту улица снова погрузилась въ полную тишину и опустла, если не считать неподвижнаго тла, лежащаго на мостовой. Вскор затмъ изъ-за угла выхала закрытая карета, въ которой сидла дама съ блымъ шарфомъ на голов и накидкой, покрывающей элегантный вечерній туалета. Она сидла въ задумчивости, перегнувшись къ спинк кареты, какъ вдругъ лошадь такъ внезапно остановилась, что она подалась всмъ тломъ впередъ. Кучеръ кому-то что-то крикнулъ. Она взглянула въ окно и къ ужасу своему увидла между ногъ лошади человка, который съ трудомъ приподнимался на рукахъ и колняхъ и снова упалъ на спину съ протяжнымъ болзненнымъ стономъ.
— Боже мой!— воскликнула дама, быстро отворяя дверцы и выходя изъ кареты.— Дайте мн фонарь. Это молодой человкъ! Только бы онъ былъ еще живъ!
Кучеръ неохотно слзъ съ козелъ съ фонарёмъ въ рукахъ. Дама нетерпливо взглянула на него, ожидая, что онъ подниметъ впавшаго въ обморочное состояніе незнакомца. Но онъ только взглянулъ на него недоврчиво и остался стоять на нкоторомъ разстояніи.
— Не можете ли вы поднять его? или по крайней мр помочь ему подняться?— спросила она.
— Не дуракъ же я!— отвтилъ кучеръ.— Лучше съ нимъ не связываться. Это дло полиціи.
Дама пренебрежительно надула губы и склонилась къ больному, который съ трудомъ открылъ глаза. Онъ удивленно взглянулъ на нее и приподнялъ руку. Она, ни о чемъ не думая, взяла его руку.
— Вамъ теперь лучше?— спросила она съ безпокойствомъ.— Я надюсь, что вы не опасно ранены.
— Что случилось?— спросилъ молодой человкъ.
— Вы ранены?— повторила она по-англійски.
— Нисколько!— отвтилъ онъ съ оттнкомъ пьяной веселости. Онъ попробовалъ было засмяться, но поморщился отъ боли и наконецъ съ трудомъ всталъ на ноги. Кучеръ попятился отъ него, но дама стояла все на томъ же мст.
— Гд онъ?— воскликнулъ онъ, озираясь кругомъ.— Выходи, ты, трусъ. Выходи! покажись! Хорошо напасть, а потомъ убжать и скрыться! Я побью тебя за твое нападеніе. Хочешь сразиться со мной какъ мужчина?
Послднія слова онъ проговорилъ съ сердцемъ и погрозилъ кучеру, который поторопился отойти. Незнакомецъ направился къ нему, взмахнулъ кулакомъ, но отъ удара по воздуху пошатнулся самъ, такъ что споткнувшись снова очутился лицомъ къ лицу съ дамой.
— Извините, — сказалъ онъ.— Прошу прощенья. Подлецъ сильно ударилъ меня, по лицу, такъ что я плохо сознаю, гд я. Право! вышла удивительная исторія,— добавилъ онъ съ веселой игривостью.— Куда же онъ длся?
— О комъ говорите вы?— спросила дама по-французски.
— О… о… je parle d’un polisson, qui mа donne un affreux coup de pied въ носъ. I’ai un grand dsir d’enfoncer ce lch inandot.
— Къ несчастью, monsieur, васъ ударила моя лошадь. Я въ отчаяніи….
— Нтъ! нтъ! Я говорю вамъ, что меня ударилъ господинъ по имени Анатоль, шулеръ. Попадись онъ мн когда-нибудь, ужъ я научу его англійской Savate. Я отброшу его съ одного конца Парижа на другой.
Говоря это, онъ качнулся въ сторону и схватился за дверцы кареты, чтобы не упасть.
— Madame,— сказалъ кучеръ, оглядываясь по сторонамъ въ надежд увидть полицейскаго,— разв выше видите, что онъ пьянъ? Вы лучше оставьте его.
— Я не пьянъ, — сказалъ съ серьезнымъ видомъ молодой человкъ.— Я выпилъ, но даю честное слово, что я не пьянъ. Я подвергся нападенію, и меня ударили въ голову, и я чувствую себя плохо. Я не могу вспомнить, какъ вы сюда попали, но знаю, что вы меня подняли. Надюсь, вы не оставите меня.
На даму подйствовали его юность и доврчивость, съ которой онъ обращался съ своей просьбой. Ей было жаль его, но она не знала, какъ ей быть.
— Гд вы живете?— спросила она.— Я довезу васъ домой.
Онъ покраснлъ.
— Я весьма вамъ благодаренъ, но у меня нтъ опредленнаго мста жительства. Мн надо хать въ какую-нибудь гостиницу. Вы очень добры, но я не хочу васъ дольше утруждать. Я пришелъ теперь въ себя.
Но онъ еще очень плохо пришелъ въ себя. Простоявъ нсколько мгновеній, не опираясь о карету, онъ вдругъ быстро прислъ на край тротуара и нсколько разъ тихо простоналъ.
— Вы извините меня, мистрисъ Гербертъ, — сказалъ онъ.— Я не могу стоять. Вы оставьте меня здсь, я понемногу отдохну.
— Tiens! tiens! tiens! Вы меня знаете, monsieur. Я тоже припоминаю ваше лицо, но не знаю вашего имени.
— Васъ всякій знаетъ. Вы же, вроятно, видли меня у мистрисъ Фипсонъ, въ Лондон. Я былъ тамъ въ одно время съ вами. Но вы, право, узжайте теперь. Этотъ домъ — игорный вертепъ, каждую минуту оттуда могутъ вырваться люди. Не оставайтесь здсь больше, чтобы не видли вашей кареты,
— Но мн не хочется оставить васъ здсь одного и не вполн здороваго.
— Не безпокойтесь обо мн. Это мн подломъ. А мн пріятне, чтобы вы ухали.
Она повернулась къ карет, подняла ногу на подножку, по затмъ опять оглянулась на него. Онъ растерянно глядлъ на нее.
— Но вдь это безсердечно!— воскликнула она и опять вернулась къ нему.— Подемте, monsieur, я не могу оставить васъ въ такомъ положеніи, все случилось по вин моей лошади. Я отвезу васъ куда-нибудь, гд за вами будутъ ухаживать, пока вы совсмъ не поправитесь.
— Это очень милостиво съ вашей стороны,— сказалъ онъ, тихо приподнимаясь и подходя къ карет. Она сла, онъ послдовалъ за ней и хотлъ было занять мсто на передней скамейк, но кучеръ, потерявъ терпніе, двинулъ лошадь, и молодой человкъ невольно повалился рядомъ съ Орели. Онъ нсколько минутъ просидлъ вытянувшись, затмъ склонился на спинку,— прошепталъ слабымъ пьянымъ голосомъ:— Очень милостиво съ вашей стороны,— и заснулъ.
Онъ пробудился оттого, что его раскачивали, и это причиняло ему сильную боль въ голов. Старая отвратительная женщина держала его за одно плечо, а кучеръ, ругавшій его пьяной свиньей, вытаскивалъ за другое плечо. Онъ всталъ и вышелъ изъ кареты при грубой помощи обоихъ.. Несмотря на его увренія, что онъ можетъ итти одинъ, они вели его къ двери дома. Онъ вырывался, но женщина, оказалась сильнй его. Его насильно ввели въ скромную комнату, гд былъ приготовленъ диванъ. Тутъ его попросили лечь и лежать спокойно до прихода доктора. Затмъ кучеръ опять съ руганью ушелъ, и было слышно, какъ онъ снаружи докладывалъ дам обо всемъ, что было сдлано. Слышенъ былъ и еще третій голосъ, говорившій на странномъ язык.
— Слушайте-ка, — началъ молодой человкъ, сидя на диван.— Вы не трудитесь посылать за докторомъ. Я здоровъ.
— Тише, дуракъ, — обратилась къ нему старуха.— Мн некогда выслушивать твою болтовню. Ложись.
— Чортъ побери! не лягу!— воскликнулъ онъ и отбросилъ одяло.— Нельзя ли добыть мн содовой воды?
— Ахъ! неблагодарный. Ты такъ-то слушаешься доброй дамы, которая помогла теб!
— Что случилось, madame?— спросила Орели, входя въ комнату.
— Я только просилъ ее не посылать за докторомъ: У меня нтъ перелома костей, и доктора мн не надо. Пожалуйста не посылайте за нимъ. Если бы я могъ выпить немного простой воды или, быть можетъ, содовой, то я пришелъ бы совершенно въ себя.
Пока онъ говорилъ, за спиной Орели показалась пожилая дама. Она казалась простуженной, лицо ея было перевязано краснымъ платкомъ, что придавало ей ужасный видъ въ ту минуту, какъ она не особенно доброжелательно взглянула на него.
— Я вамъ принесу чего-нибудь выпить, — сказала Орели.— Мама, — прибавила она, повернувшись къ пожилой дам, — пожалуйста, иди ложись. Твоя щека опять опухнетъ, если ты будешь стоять на сквозняк. Я только принесу молодому человку воды.
— Молодому человку тутъ нечего длать. Ты безумна, Орели, и страшно упряма.
Съ этими словами она исчезла. Молодой человкъ покраснлъ и попробовалъ встать, но Орели тоже, вся вспыхнувъ, уговорила его не двигаться. Затмъ она вышла, общая скоро вернуться, и оставила его со старухой, которая не преминула опять выпустить цлый потокъ отборной ругани, которая осталась непонятной для англійскихъ ушей больного.
— Вы могли бы зажать свой ротъ, — сказалъ онъ, когда она, наконецъ, замолчала,— потому что я не понимаю ни слова изъ того, что вы говорите.
— Такъ скажи же ты, негодяй,— повторила старуха,— что длалъ ты на улиц, когда попалъ подъ лошадь?
— Je m’tais vanoui.
— Какъ? Ахъ! я понимаю. Но почему же? Что довело тебя до такого состоянія?
— N’importe S’est pas convenable pour une jeunne femme d’entendre des pareilles choses. Это васъ оскорбило бы, если бы вы поняли.
— А! ты смешься надо мной. Знаешь ли ты, безбожникъ, что ты у меня и что я могу вышвырнуть тебя за дверь, если захочу!
— Votre discours se fait tr&egrave,s pnible, ma mere. Voulez vous avoir la bant зажать себ ротъ.
— Что это значитъ?— спросила старуха, удивляясь непонятному слову.
— О! вы слишкомъ много разговариваете, — замтила Орели, появляясь съ содовой водой.— Вы, madame, не заставляйте его болтать.
— Его не приходится заставлять, — сказала старуха.— Вы къ нему слишкомъ добры, mademoiselle.
— Какъ вы себя чувствуете, monsieur? Я надюсь, что вамъ лучше.
— Благодарю васъ, я отлично себя чувствую. Я хотлъ бы вамъ показать одну вещь. Подождите…— говоря это, онъ повернулся на локт и, закутавшись въ одяло и свое платье, наконецъ вытащилъ изъ кармана нсколько старыхъ писемъ, которыя тутъ же выскользнула у него изъ рукъ и упали на полъ.
— Пьяница!— крикнула на него старуха, набросившись на письма.— Возьми, спрячь ихъ опять. Неужели ты думаешь, что барыню могутъ интересовать твои письма.
— Не горячитесь, мистрисъ Джонсъ, — отвтилъ онъ и началъ перелистывать письма. Куда къ ч… положилъ я ее… я знаю, что утромъ она была при мн… а! вотъ она. Видли ли вы это когда-нибудь?— спросилъ онъ торжествующе, протягивая Орели фотографическую карточку.
— Tiens, да вдь это Адріанъ!— воскликнула она.— Мой мужъ, — обратилась она къ старух.— Вы разв дружны съ monsieur Гербертомъ?
— Я мальчикомъ зналъ его, — отвтилъ онъ.
Орели улыбнулась, она все еще считала его за мальчика.
— Но это послдній его снимокъ, сдланный на прошлой недл, — сказала она.— Я только что получила такую же карточку. Вамъ онъ прислалъ ее?
— Сестра прислала ее. Теперь, я думаю, вы знаете, кто я.
— Нтъ, положительно нтъ, monsieur. Я наврное видла васъ, но не помню ваше имя.
— Вы видли меня у Фипсоновъ. Я бесдовалъ съ мистеромъ Джэкомъ. Теперь догадываетесь?
Орели покачала головой. Старуха сгорала отъ любопытства, но не могла слдить за разговоромъ, который велся то на англійскомъ язык, то на французскомъ, и наконецъ проговорила, потерявъ терпніе:
— Что за тарабарщина!
Молодой человкъ взглянулъ на Орелй. Вдругъ ему блеснула мысль, и онъ сказалъ:
— Моя фамилія — Битти.
— Да,— сказала Орели,— я отъ мужа слышала объ этой фамиліи. Мн очень непріятно, что вы попали подъ мой экипажъ. Madame, мистеру Битти нужна подушка. Будьте добры, принесите подушку изъ моей комнаты.
Мистеръ Битти протестовалъ противъ этого, увряя, что ему и такъ хорошо. Но его прервала старуха, молча указавшая на лежавшую на стул подушку.
— Спасибо, — сказала Орели.— Теперь еще хорошо бы вамъ имть при себ колокольчикъ, чтобы вы могли позвонить, если ночью вамъ сдлается хуже и понадобится помощь. На моемъ туалетномъ стол стоить звонокъ.
Старуха строго взглянула на Орели, а: затмъ тихонько вышла.
— Теперь, когда эта женщина ушла, — сказалъ покраснвшій больной,— я бы хотлъ сказать, какъ я вамъ благодаренъ за то, что вы сдлали для меня. Если бы вы знали, что я почувствовалъ, когда, лежа на мостовой, раскрылъ глаза и увидлъ ваше склонившееся ко мн лицо, то вы наврное поврили бы и безъ моихъ увреній, что я на все способенъ, чтобы доказать вамъ мою благодарность. Я бы желалъ умереть за васъ, хотя это не имло бы большого значенія, такъ какъ жизнь моя не стоитъ и соломинки ни для меня, ни для кого другого. Я довольно пожилъ, чтобы устать отъ жизни.
— Вы хотите сказать, что вы еще такъ молоды, что не цните жизни, — отвтила Орели. улыбаясь, хотя все же его серьезность подйствовала на нее.— Я не сомнваюсь, что вы мн очень благодарны. Но какимъ образомъ очутились вы подъ моей каретой? На васъ дйствительно напали? или вамъ это приснилось?
— На меня дйствительно напалъ одинъ человкъ. Я не могу разсказать вамъ, какъ все произошло. Я получилъ должное, потому что находился тамъ, гд мн не надо было быть,— въ дурномъ обществ.
— Ахъ!— воскликнула Орели и подошла къ нему съ подушкой.— Вы никогда больше этого не длайте, если хотите, чтобы мы оставались друзьями.
— Какъ Богъ святъ, я никогда больше этого длать не буду! Вы исцлили меня отъ всякаго подобнаго желанія.
— Приподнимитесь на минутку… такъ!— сказала Орели, склоняясь надъ нимъ и подкладывая ему подъ голову подушку.
Его щеки покрылись густымъ румянцемъ, когда онъ взглянулъ на нее. Когда же она сдлала движеніе, чтобы выпрямиться и отойти отъ него, изъ его устъ вырвался глухой крикъ, и онъ обнялъ ее. Прикоснувшись губами къ ея затылку, онъ чуть было не поцловалъ ее, какъ вдругъ онъ съ крикомъ повалился на подушку, испытывая нестерпимыя страданія на своемъ раненомъ лиц. Удивленная и обиженная Орели стояла передъ нимъ и съ недовольнымъ видомъ глядла на него.
— Ахъ!— воскликнула она.— Это стыдно! Вы, къ которому я пришла на помощь! другъ моего мужа! Боже мой! да неужели же англійскій джентльменъ можетъ быть такъ низокъ!
— Проклятый малый!— крикнулъ молодой человкъ. Онъ ежился и плакалъ отъ боли.— Дайте мн что-нибудь, что заглушило бы боль, немного хлороформу или чего-нибудь въ этомъ род. Пошлите за докторомъ. Я съ ума сойду. О, Боже!
— Вы это заслужили, — сказала Орели.— Ну, monsieur, возьмите себя въ руки. Это ребячество.
Когда онъ немного успокоился и только по временамъ еще глубоко вздыхалъ, она стала мягче и позвала старуху, которая, видимо, за дверью ждала ея зова, такъ какъ вошла немедленно.
— Онъ разбередилъ больное мсто, — сказала Орели.— Что бы намъ сдлать, чтобы облегчить ему боль.
Старуха не знала, что посовтовать, и повела плечами.
— Пусть самъ справляется.— сказала она.— Я ничего для него сдлать не могу.
Он, стоя возл дивана, молча глядли на него, наконецъ онъ открылъ глаза, и ему, казалось, было лучше.
— Не желаете ли выпить?— спросила Орели холодно.
— Да.
— Дайте ему содовой воды, — сказала она! старух.
— Не надо, — возразилъ онъ вполголоса, стараясь не двигать верхней губой.— Мн больше ничего не надо. Носовой хрящъ еще очень чувствителенъ, но боль утихаетъ.
— Уже поздно, и мн надо уйти, monsieur. Не надо ли вамъ еще что-нибудь?
— Ничего, благодарю васъ.
Орели направилась къ двери.
— Мистрисъ Гербертъ!— Она остановилась.— Я согласенъ съ тмъ, что никто не могъ поступить хуже меня. Не безпокойтесь, что я говорю въ присутствіи этой женщины: она меня не понимаетъ. Я бы желалъ просить у васъ прощенія. Я былъ строго наказанъ. Вы представить себ не можете, какую я вынесъ муку за послднія десять минуть.
— Если вы какъ слдуетъ сожалете о своемъ поступк, — сказала она строго.
— Я стыжусь своего поведенія и самого себя и постараюсь загладить свой поступокъ. Но все же мн жалко, что не удалось исполнить того, что хотлъ сдлать. Было бы нечеловчно, если бы я чувствовалъ иначе. Но я больше никогда этого длать не буду.
— Прощайте, monsieur,— сказала холодно Орели.— Я больше васъ не увижу, такъ какъ вы уже удете къ тому времени, когда я встану.
И она вышла изъ комнаты съ серьезностью, которая огорчила молодого человка.
— Что ты опять надлалъ, негодяй?— спросила сгаруха и собралась было слдовать за Орели.— Что теб! надо искупить?
Вмсто отвта онъ любовно мигнулъ ей глазомъ и простеръ къ ней свои объятія.
— Ты завтра же удешь отсюда, — сказала она грозно, выходя изъ комнаты и унося лампу.
Онъ расхохотался и приготовился было спать, Но его мучила жажда, и лицо болло. Луна свтила въ окно, при ея свт онъ всталъ, въ однихъ чулкахъ тихо прошелся по комнат, раскрылъ и осмотрлъ вс комоды и ящики и у окна разглядывалъ вс находившіяся въ нихъ вещи. Осмотрвъ все, онъ принялъ передъ каминомъ угрожающую позу, воображая, что онъ мститъ Анатолю. Наконецъ, выпивъ всю содовую воду, онъ легъ и проспалъ тревожнымъ сномъ до шести часовъ, когда всталъ и поглядлъ на себя въ зеркало. Волосы его были взъерошены и запачканы, губы блдны, глаза воспалены. Но онъ содрогнулся при одной мысли о томъ, чтобы вытереть грязное лицо полотенцемъ и прикоснуться къ нему водой. Лицо его выглядло ужасно, и такъ какъ онъ настолько отрезвлъ, что могъ ясно судить о своемъ поведеніи за истекшую ночь, то онъ ршилъ уйти, пока кто-нибудь въ дом не встанетъ. Онъ насколько могъ, не причиняя страданій, привелъ себя въ порядокъ. Изъ своего кармана онъ вынулъ четырнадцать франковъ, полъ англійской кроны, ключъ, карандашъ и обратный билетъ въ Харинъ-Крозъ. Онъ положилъ на столъ десять франковъ и рядомъ съ ними оставилъ записочку, на которой написалъ слдующее: ‘Pour la belle propritaire — hommage du misrable anglais’ {Прекрасной хозяйк отъ бднаго англичанина.}. Затмъ, посл нкотораго раздумья, онъ написалъ вторую записку, которую адресовалъ Орели. ‘Я надюсь,— писалъ онъ,— вы простите меня за то, что я прошедшей ночью велъ себя какъ самый послдній человкъ. Но будучи не трезвъ и не въ полномъ сознаніи, вслдствіе полученнаго удара, я не могу быть отвтственъ за свои дянія. Я никогда не сумю заплатить вамъ за вашу доброту, ни искупить мою неблагодарность. Но, прошу васъ, не говорите ничего мистеру Герберту, а въ противномъ случа вы причините мн нескончаемыя непріятности. Я спшу ухать, такъ какъ теперь, сознавая все, мн стыдно глядть на васъ.

Вашъ искренно благодарный…’

Онъ нкоторое время колебался, не подписать ли записочку, но написалъ только свой иниціалъ: ‘Ч’. Выпивъ послднія, остававшіяся еще на дн бутылки капли содовой воды, онъ вышелъ изъ комнаты, спустился по лстниц и вышелъ изъ дома, никмъ незамченный.
Пустынная улица, освщенная утреннимъ солнцемъ, казалась блой и широкой. Молодой человкъ, оглянувшись и не видя никого, принялся бжать, пока за угломъ не наткнулся на полицейскаго, чуть было не арестовавшаго его, какъ подозрительнаго. Избавившись, однако, отъ этой опасности, онъ пошелъ дальше боле тихо и дошелъ до кухмистерской, гд завтракали рабочіе. Тутъ ему предложили дешевый, но сытный завтракъ, онъ попросилъ, чтобы ему указали дорогу на вокзалъ, куда и отправился. Онъ пришелъ на вокзалъ въ ту минуту, какъ подошелъ какой-то поздъ. Пока онъ стоялъ и безцльно глядлъ на толпу прибывшихъ пассажировъ, кто-то ласково положилъ ему руку на плечо. Онъ обернулся и увидлъ передъ собой Адріана Герберта, спокойно ему улыбавшагося.
— Ну! Чарли!— сказалъ онъ.— Тутъ разв Хунсло? Какую особую отрасль инженерной науки изучаете вы здсь?
— Кто сказалъ вамъ, что я въ Хунсло?— спросилъ.Чарли……
— Вашъ отецъ, котораго я вчера встртилъ у мистрисъ Хоскинъ. Оцъ сообщилъ мн, что вы съ какимъ-то преподавателемъ теперь очень серьезно занимаетесь инженерными науками. Мн очень жаль, что ваши работы привели васъ въ такое состояніе.
— Напротивъ, меня въ такое состояніе привело другое. Нтъ, я пріхалъ сюда развлечься дня на два. Конечно, я объ этомъ не сообщалъ старику: онъ воображаетъ себ, что Парижъ — это адъ кромшный. Вы тоже пожалуйста ему объ этомъ не говорите.
— Конечно! Знали ли вы, что мистрисъ Гербертъ въ Париж?
— Неужели? Нтъ, я этого не зналъ. Я думалъ, что она съ вами въ Кенсингтон. Надюсь, вы тутъ пріятно проведете время.
— Спасибо. А вы долго ли еще здсь останетесь?
— Я сейчасъ узжаю. Если не скоро отойдетъ поздъ, то я буду обреченъ на голодную смерть, такъ какъ у меня осталось всего два или три франка на покупку бутербродовъ во время пути.
— Я могу выручить васъ, если вы въ затрудненіи.
— Спасибо, — сказалъ Чарли красня, — но я могу дотянуть съ тмъ, что у меня еще имется… впрочемъ, если вы можете мн одолжить пять франковъ — я буду вамъ очень благодаренъ. Я на этотъ разъ сдлалъ большую глупость, потому что я уже задолжалъ Мэри пять фунтовъ на эту поздку. Я напрасно похалъ въ Парижъ. Было бы гораздо лучше, если бы я оставался дома.
— Ну, Да, въ конц концовъ, вы за ваши деньги пріобрли нкоторый опытъ. Но что случилось съ вашей губой? Вы ушиблись?
— Да. Но это пустяки. Благодарю вамъ за…
— Не стоить. Вы еще не завтракали? Какъ, уже? Ранняя же вы пташка. А я только что думалъ просить васъ позавтракать со мной. Я не хочу въ такой раінній часъ безпокоить жену, и поэтому мн надо убить еще немного времени. А вы были ли ей когда-нибудь представлены?
— Нтъ,— поторопился отвтить Чарли.— Но я ни за что на свт не согласился бы предстать передъ ней въ такомъ вид. Я знаю, у меня видъ проходимца. Я не могу отмыть своего лица. А тутъ у меня такой синякъ (онъ указалъ подъ ложечкой), что я закричалъ бы отъ боли, если бы кто-нибудь вздумалъ щеткой провести по моему платью. Вы, право, были бы очень любезны, если бы не упоминали жен о томъ, что вы встртили меня. Конечно, это важнаго значенія не иметь, но…
— Конечно, конечно, я объ этомъ разскажу кому-нибудь другому. Прощайте.
Чарли протянулъ ему руку, и они разстались.
‘Теперь,— подумалъ Чарли съ усмшкой, глядя ему вслдъ и чувствуя въ карман занятыя деньги, — если жена его будетъ молчать, все хорошо. Я желалъ бы, чтобы она была моей женой’.
И вздохнувъ онъ пошелъ дальше, чтобы навести справки о позд.
Гербертъ позавтракалъ одинъ. Утоливъ голодъ, онъ взялся за газету, но безпрестанно взглядывалъ на часы. Онъ ршилъ не отправляться къ жен раньше десяти часовъ. Но онъ не взялъ въ расчетъ своего нетерпнія, и прошло очень немного времени, когда, онъ уврилъ себя, что боле подходящимъ временемъ будетъ половина десятаго или даже девять часовъ. Наконецъ онъ прибылъ въ домъ, занимаемый Орели, безъ десяти въ девять и засталъ госпожу Сцецимилицу, сидящую одну за столомъ въ старомъ яркокрасномъ капот и съ непричесанной головой.
— Monsieur Адріанъ!— воскликнула она въ большомъ смущеніи.— Ахъ, какъ вы поразили меня. Я только что принялась варить кофе для дочери. Она будетъ въ восторг, увидвъ васъ, такъ же какъ и я.
— Вы для меня не безпокойтесь. Я уже позавтракалъ. Встала ли Орели?
— Она сейчасъ выйдетъ. Какъ она обрадуется! А вы какъ поживаете?
— Ничего, madame. А вы?
— У меня страшно болло лицо. Я вчера вечеромъ не могла халъ съ Орели въ концерта. Для меня эта невралгія прямо великое несчастье.
— Мн очень васъ жаль. Я знаю, это ужасная болзнь. Уврены ли вы, что Орели уже не спитъ?
— Я заваривала кофе, mon cher, а я знаю ее слишкомъ хорошо, чтобы приготовить кофе раньше, чмъ она встанетъ. Поврьте, она придетъ сюда черезъ минуту. Надюсь, вы пріхали въ Парижъ не вслдствіе какой-нибудь непріятности?
— О, нтъ! Мн хотлось развлечься, а такъ какъ вы такъ близко, то я ршилъ хать къ вамъ сюда. Вы объздили всю Европу, съ тхъ поръ какъ мы не видались.
— Ахъ! какой успхъ, monsieur Гербертъ!.. Вы представить себ не можете, какъ ее принимали въ Будапешт. А въ Лейпциг! Да вотъ и она!
Орели остановилась на порог и глядла на Адріана съ выраженіемъ, переходящимъ отъ удивленія къ упреку и смиренію. Онъ приблизился къ ней и ласково поцловалъ въ щеку, полный страстнаго желанія сжать ее въ своихъ объятіяхъ, но сдерживаемый присутствіемъ матери.
— Я знала это!— воскликнула Орели, садясь за столъ.— Я знала это по его послднему письму! О! безумный! Неужели мистрисъ Хоскинъ не могла утшить тебя еще одну недлю?
— Какая она холодная!— сказала madame Сцецимилица.— А при этомъ она такъ отъ души рада видть васъ, мистеръ Адріанъ.
Это вмшательство тещи, хотя облеченное въ дружественную форму, было непріятно Герберту. Онъ любезно улыбнулся, но отвернулся отъ нея и повернулся къ Орели.
— Итакъ, посл нашей разлуки ты все пожинаешь тріумфы!— сказалъ онъ.
— Что ты знаешь о моихъ тріумфахъ!— отвтила она, поднимая голову.— Ты понимаешь только т мелодіи, которыя насвистываютъ на улицахъ! Въ Праг я всхъ съ ума свела фантазіей monsieur Jacquesа. Сколько ты думаешь времени здсь пробыть?..
— Конечно, пока не вернемся вмст.
— Цлую недлю! Ты скоро соскучишься, если не будешь ходить рисовать въ Лувръ или въ другое дурацкое учрежденіе.
— Не бойся, Орели, я буду доволенъ. Но можетъ быть теб будетъ скучно отъ моего присутствія?
— О нтъ! На это у меня не хватить времени. Я должна упражняться, а затмъ бывать на репетиціяхъ, концертахъ и играть въ частныхъ домахъ. Нтъ, у меня времени не хватить еще думать о теб.
— Въ частныхъ домахъ? Ты играешь въ частныхъ домахъ?
— Сегодня посл обда я буду играть на пріем у княгини… Какъ ее зовутъ, мама?
— Все равно, какъ бы ее ни звали, — сказалъ Гербертъ.— Но ты, конечно, въ такихъ случаяхъ играешь не за деньги?
— Какъ? Ты думаешь, что я буду играть даромъ передъ людьми, которыхъ не знаю — имена которыхъ я забываю. Нтъ! Я всегда охотно играю для друзей или для бдныхъ, но если меня желаетъ слушать великосвтское общество, то пусть оно и платить. Что ты смотришь на меня съ такимъ отчаяніемъ? Разв ты согласился бы даромъ украсить салонъ княгини твоими картинами, если бы она тебя объ этомъ просила?
— Это не вполн одно и то же,— по крайней мр, такъ на это смотритъ свтъ, Орели. Мн очень непріятна мысль, что ты бываешь въ обществ, чтобы за деньги развлекать людей.
Орели пожала плечами.
— Надо же основаніе, почему я должна бывать въ обществ,— заявила она.— Если бы эти люди мн не платили, то я бы и не ходила. Это судьба артистовъ — съ этимъ ничего не додлаешь.
— Дорогой мистеръ Адріанъ, — вмшалась madame Сцецимилица,— она всегда всюду самый почетный гость. Вокругъ нея толпятся самые выдающіеся люди и ради нея пренебрегаютъ самыми красивыми дамами. Она всегда окружена цлымъ дворомъ.
— Вышло именно то, что я думала,— сказала Орели.— Ты переплылъ проливъ, чтобы ссориться со мной.
Гербертъ попробовалъ ей возразить, но она продолжала, не обращая на него вниманія.
— Мама, ты кончила завтракать?
— Да, дитя мое.
— Такъ пойди и скинь этотъ ужасный капотъ. Оставь насъ однихъ. Если намъ суждено ссориться, то нтъ основанія, чтобы ты огорчалась, слушая нашу перебранку.
— Надюсь, что вы уходите не изъ-за меня,— сказалъ Герберта, вжливо провожая madame Сцецимилицу до двери и отворяя ее.
— Нтъ! нтъ! mon cher!— отвтила она со вздохомъ.— Я должна длать то, что мн приказано. Я старю, а она становится все боле тиранична съ окружающими.
— Ну, ты, недовольный, — сказала Орели, какъ только дверь затворилась,— продолжай свои упреки.. На что ты еще можешь жаловаться? Послушаемъ-ка, какъ теб было непріятно узнать, что я была счастлива и имла успхъ и что теб не удалось испортить мое счастье… о Боже! Да ты меня състь хочешь, Адріанъ?
Онъ прижалъ ее къ груди и покрывалъ поцлуями.
— Ты права,— сказалъ онъ задыхаясь.— Любовь всегда эгоистична. Всякое извстіе о твоихъ новыхъ успхахъ увеличивало лишь мое желаніе видть тебя снова у себя дома. Ты не знаешь, что я выстрадалъ за эти тяжелыя недли. Я жилъ въ своей мастерской и старался нарисовать тебя на память, но мн это не удавалось. Мое воображеніе рисовало различныя подробности нашей будущей встрчи, а картина стояла забытой передо мной. Я сдлалъ по крайней мр сто твоихъ набросковъ и въ гнв, что они не удавались, я ихъ уничтожалъ такъ же скоро, какъ и рисовалъ. Вечерами, я гулялъ по улицамъ и только думалъ о теб…
— Или стремился къ мистрисъ Хоскинъ.
— Кто сказалъ теб это?— спросилъ смущенно Гербертъ.
— Ага!— закричала смясь Орели вн себя отъ радости, — я по этому поводу билась объ закладъ! Ахъ, бдный monsieur Хоскинъ! А я все же выиграла! Это твоя врность? Конецъ твоего увлеченія?
— Я хотлъ бы дйствительно видть тебя ревнивой,— сказалъ Гербертъ съ отчаяніемъ въ голос.— Мн кажется, теб все равно, если бы я ухаживалъ за мистрисъ Хоскинъ! Почему бывалъ я у нея? Только потому, что въ ней я находилъ единственнаго друга, терпливо выслушивающаго меня, когда я безконечно разсказывалъ о теб. Я ради тебя, какъ опасаюсь, потерялъ ея уваженіе. Но я теперь пересталъ уважать себя самого. Мое несчастье въ томъ, что я такъ тебя люблю, а ты вслдствіе моей безумной страсти мало меня цнишь.
— Да,— сказала Орели кротко,— ты долженъ стараться меня любить не такъ сильно. Я помогу теб въ этомъ насколько могу, становясь невыносимой. Я слишкомъ снисходительна къ теб, Адріанъ.
— Ты часто невольно, Орели, причиняешь мн боль. Но я никогда изъ-за этого не любилъ тебя меньше. Я боюсь, твой планъ не удастся. Я просто могу съ ума сойти.
— Мн кажется, ты очень неблагоразумно придаешь такое большое значеніе любви. По мн, нтъ ничего глупе на свтъ. Я предпочитаю музыку. Но это все ничего, мой милый: я тебя очень люблю, несмотря на твое безумство. Вдь ты мой мужъ! Но теперь довольно — я должна итти упражняться.
— Брось на сегодня упражненіе. Давай поболтаемъ.
— Какъ? Разв мы уже не болтали? Нтъ! если я пропущу съ полчаса, въ продолженіе которыхъ добиваюсь своего тонкаго туше, то я буду играть какъ вс. А это не улыбается ни мн, ни княгин, которая платить мн дороже, чмъ другимъ. Надо знать честь, Адріанъ. Опять лицо твое вытянулось. Да постыдись же ты меня.
— Я такъ гордъ тобой, и мн непріятна мысль, что твои талантъ покупается на деньги. Но будемъ говорить о другомъ. Не встрчала ты въ Париж никого изъ нашихъ друзей?
— Никого. Съ тхъ поръ какъ мы здсь, я еще не слыхала англійской рчи. Но мн некогда болтать.
Она взяла его руку, прижала ее ненадолго къ своей груди и вышла изъ комнаты. Гербертъ, вн себя отъ страсти и отъ радости, вызванныхъ ея лаской, прислъ на стулъ., сердце его сильно билось. Затмъ, нсколько успокоившись, онъ взялъ свою шляпу, спустился и собирался погулять по освщеннымъ солнцемъ улицамъ. Въ дверяхъ одной изъ нижнихъ комнатъ его остановила привратница, у которой въ рукахъ были деньги и записка, она видимо на кого-то сердилась, потому что разразилась отборной бранью по адресу лица, котораго Адріану не было видно. Онъ удивленно взглянулъ на нее и собрался было переступить порогъ и выйти на улицу, какъ она остановила его.
— Поглядите, monsieur,— начала она.— Потрудитесь сказать madame, что мой домъ не больница для алкоголиковъ. А пріятелю вашему, которому кто-то изрядно повредилъ носъ, передайте, чтобы онъ лучше сюда въ другой разъ не показывался. А въ противномъ случа я приготовлю ему не очень пріятную встрчу.
— Мой другъ, madame!— воскликнулъ Гербертъ, возмущенный ея рзкостью.
— Ну, такъ другъ вашей жены, котораго она пьянаго привезла ночью въ своей карет, который разодралъ мой диванъ, длалъ мн въ квартир моего мужа неприличныя предложенія, удралъ ночью какъ воръ и оставилъ мн это надруганье. И она протянула Адріану записку.
— Онъ оставилъ мн десять франковъ! На что мн десять франковъ!
Адріанъ въ смущеніи глядлъ на записку.
— Пойдите, monsieur, взгляните: сами увидите, что я говорю правду,— продолжала она, уводя его въ комнату.
— Взгляните, диванъ мой разорванъ и запачканъ каблуками. Видите, вотъ валяется на полу одяло madame. Вотъ подушка, которую она сама, своими руками, подложила подъ его мерзкую голову…
— О чемъ вы говорите?— спросилъ Адріанъ въ полномъ смущеніи. За кого принимаете вы меня?
— Разв вы не monsieur Гербертъ?
— Да.
— Да, я тактъ и думала. Въ такомъ случа, monsieur Гербертъ, со мной поступилъ такимъ образомъ вашъ близкій другъ, который хранитъ вашу карточку на своей груди.
— Я, право, васъ не понимаю. Вы говорите обо мн… о моей жен… о моемъ друг, у котораго мой портретъ…
— Да, у котораго расшибленъ носъ.
—… обо всхъ вмст. Что вы хотите въ сущности сказать? Какъ вамъ извстно, я пріхалъ только сегодня утромъ!
— Конечно, monsieur, вы пріхали черезъ день посл этихъ дамъ. Ну, а madame пріхала! домой ночью съ пьянымъ негодяемъ, съ молодымъ англійскимъ проходимцемъ, который здсь спалъ. Онъ удралъ, и Богъ знаетъ, что онъ могъ унести съ собой. Онъ оставилъ мн десять франковъ и эту записку, въ которой позоритъ меня за то, что я пренебрегла его гнусными предложеніями. Вотъ столъ, на которомъ онъ оставилъ.
Адріанъ страшился вникнуть въ то, что говорила старуха, вдругъ онъ на стол увидлъ записку, привлекшую его вниманіе. Она уловила его взглядъ и посмотрла! туда же.
— Какъ! Еще записка!— воскликнула она.
— Она адресована, моей жен!— сказалъ Адріанъ, взявъ въ руки записку и блдня.— Въ ней несомннно найдется объясненіе его поведенія. Я узнаю почеркъ одного юнаго друга. Слышали ли вы, какъ его звали??
— Это было англійское имя. Для меня вс англійскія имена звучать одинаково.
— Не звали ли его Сутерландомъ?
— Да, въ этомъ род — чисто англійское имя.
— Ну, такъ хорошо. Это еще необузданный юноша, братъ давнишняго друга.
— Сильный малый для своихъ лтъ. Онъ вашъ старый другъ, конечно. Всегда такъ бываеть! Ахъ, monsieur, будь я сплетница, я бы могла…
— Благодарю васъ, — сказалъ Адріанъ и ршительно прервалъ ее.— Остальное я узнаю отъ madame Гербертъ.
И онъ вышелъ изъ комнаты. Въ дверяхъ онъ увидвъ госпожу Сцецимилицу, которая, не обращая на него вниманія, съ недовольнымъ видомъ обратилась къ стафух.
— Что тутъ за шумъ?— спросила она.— Какъ можетъ mademoiselle заниматься, когда голова трещитъ отъ шума и гама?
— Почему, же я не могу шумть, — возразила старуха,— когда я у себя же была оскорблена другомъ madame…
— Что случилось?— раздался голосъ сверху. Старуха смолкла, какъ-будто у нея сразу отсохъ языкъ, и слышенъ былъ лишь слабый шумъ спускающихся шаговъ Орели.— Что случилось?— повторила она.
— Ничего,— прошептала старуха недовольнымъ тономъ, многозначительно взглянувъ на Адріана.
— Однако вы изъ-за ничего поднимаете много шума!— сказала холодно Орели.— Кончили вы теперь и могу ли я спокойно игралъ?
— Мн очень непріятно, что я помшала вамъ, — сказала старуха, извиняясь, но все еще не въ дух.— Я разговаривала съ monsieur.
— Monsieur долженъ одно изъ двухъ, или выйти, или итти наверхъ и спокойно читать газету, — сказала Орели.
— Я пойду наверхъ, — сказалъ Адріанъ такимъ тономъ, что она съ удивленіемъ взглянула на него.
Тмъ временемъ старуха ушла въ свою комнату. Madame Сцецимилица, которая все время съ упрекомъ глядла на дочь, тоже скрылась. Орели, вернувшись въ комнату, гд она играла, снова очутилась одна съ Адріаномъ.
— Ахъ! это очень непріятная женщина, — сказала она.— Вс содержательницы комнатъ таковы. Я бы желала жить въ дворц, въ которомъ, когда я хлопнула бы въ ладоши, появились бы и снова уходили молчаливые черные невольники. Она помшала мн игралъ. Ты тоже кажешься разстроеннымъ.
— Я… Орели, я на вокзал встртилъ брата мистрисъ Хоскинъ.
— Неужели! Я думала, что онъ въ Индіи.
— Я говорю о ея младшемъ брат.
— Ахъ! я не знала, что у нея есть еще братъ.
Гербертъ бросилъ на нее негодующій взглядъ. Она говорила съ полнымъ равнодушіемъ, стирая при этомъ пыль съ клавишей рояля, за безукоризненной чистотой котораго она всегда очень тщательно слдила.
— Онъ не говорилъ мн, что видлъ тебя, Орели, — сказалъ Адріанъ, стараясь быть спокойнымъ.— Меня это поражаетъ. Онъ даже казался удивленнымъ, когда я сообщилъ ему, что ты въ Париж.
Она забыла про рояль и съ удивленіемъ и недовольствомъ взглянула на него.
— Тебя это поразило!— сказала она.— Ты опять бредишь! Что же ему было говорить, когда мы ни разу въ жизни съ нимъ не видались, кром одного концерта? Разв я не сказала теб, что я даже о его существованіи ничего не знала, пока ты мн о немъ не сообщилъ?
— Орели!— крикнулъ онъ не своимъ голосомъ и поблднлъ. Она тоже измнилась въ лиц. Она быстро подошла къ нему.
— О, Боже! что съ тобой?— воскликнула она, схвативъ его за руку.
— Орели!— повторилъ онъ, приходя въ себя и отстранивъ ея руку,— прошу тебя, будь серьезна. Какъ могла ты, даже шутя, обмануть меня по поводу Сутерланда? Если онъ велъ себя нехорошо, то я буду винить тебя за это.
Она отступила на шагъ отъ него и гордо подняла голову.
— Ты говоришь объ обман!— сказала она.
— Ахъ,— добавила она, грозя ему пальцемъ,— берегись, Адріанъ! берегись!
— Ты будешь мн утверждать, — сказалъ онъ презрительно, — что ты здсь не знакомилась съ Сутерландомъ?
— Да! я это утверждаю. Но мн кажется, что ты мн не вришь.
— И что онъ не провелъ здсь прошлую ночь?
— О!— воскликнула она и отскочила на шагъ.
— Орели,— сказалъ онъ такимъ угрожающимъ тономъ и съ такимъ искаженнымъ и злымъ лицомъ, что она невольно попятилась еще и закрыла лицо руками.— Я до сихъ поръ никогда не распечатывалъ писемъ, адресованныхъ теб, но теперь я это сдлаю. Бываютъ случаи, когда довріе граничитъ съ глупостью, и мн кажется, что наступило время доказать теб, что я не такъ слпо глупъ, какъ ты думаешь. Это письмо оставлено теб сегодня утромъ при обстоятельствахъ, о которыхъ мн передала та старуха внизу.
Наступило молчаніе, пока онъ распечатывалъ письмо и прочелъ его. Затмъ онъ съ грустью взглянулъ на нее. Она же совершенно спокойно глядла на него.
— Въ этой записк нтъ ничего, чего ты могла бы стыдиться, Орели. Ты должна была бы сказать мн всю правду. Это почеркъ Чарли Сутерланда.
Это на мгновеніе удивило ее.
— А!— воскликнула она, немного погодя.— Негодяй назвался мн ложнымъ именемъ. Но что тебя касается, несчастный,— добавила она въ ту минуту, какъ въ глазахъ Герберта промелькнулъ лучъ надежды, — то прощай навсегда!
И она покинула комнату раньше, чмъ онъ усплъ опомниться.
Его первымъ движеніемъ было итти за ней и извиниться. Такъ просто и понятно ему казалось ея отрицаніе, будто видлась съ Сутерландомъ, разъ онъ назвался ей ложнымъ именемъ. Но затмъ онъ сталъ спрашивать себя, какъ могло случиться, что она въ своей карет привезла къ себ, молодого человка? И почему она сдлала изъ этого тайну? Она сказала ему (теперь онъ это ясно помнилъ), что не слыхала англійской рчи съ той минуту, какъ пріхала въ Парижъ. Гербертъ былъ очень склоненъ чувствовать себя обиженнымъ и легко могъ поврить, что ему предпочли другого. Онъ даже не обвинялъ теперь жену въ неврности. Но онъ уже давно чувствовалъ, что она его не понимаетъ, что она лишила его своего доврія и что отдаляла его отъ тхъ ея друзей, въ обществ которыхъ она чувствовала! себя счастливой и свободной. Онъ больше страдалъ, чмъ грубый мужчина, ревнующій легкомысленную жену.
Пока онъ объ этомъ раздумывалъ, отворилась дверь, и въ комнату вошла вся въ слезахъ madame Сцецимилица.
— О, Боже мой! Monsieur Адріанъ, что произошло между вами и Орели?
— Ничего,— отвтилъ Адріанъ вжливымъ тономъ.— Ничего серьезнаго.
— Не говорите этого,— возразила она съ патетическимъ видомъ.— Я ее слишкомъ хорошо знаю. Она узжаетъ и не хочетъ мн сказать почему. А теперь и вы не желаете говорить. Я ничего не понимаю.
— Вы говорите, что она хочеть ухать?
— Да. Что вы ей сдлали?.. моей бдной двочк!
Гербертъ не считалъ себя обязаннымъ давать тещ отчеты въ своемъ поведеніи, но онъ все же чувствовалъ, что она могла ожидать отъ него отвта.
— Madame Сцецимилица, — сказалъ онъ, немного подумавъ,— можете ли вы мн сообщить, при какихъ обстоятельствахъ встртила Орели того молодого человка, который провелъ здсь прошлую ночь?
— Такъ вотъ оно что! Я это знала! Я говорила Орели, что она поступаетъ необдуманно. Но все же ничего такого не было, чтобы можно было по этому поводу ссориться.
— Я этого не отрицаю. но какъ же все случилось?
— Очень просто. У меня поднялись невралгическія боли, и Орели не захотла, чтобы я ее провожала въ концертъ. На обратномъ пути ея карета сшибла съ ногъ этого молодого человка, бывшаго въ пьяномъ вид. Вамъ ея пылкость извстна. Она не захотла оставить его на улиц безъ сознанія, взяла въ свою карету и привезла сюда. Она попросила, чтобы старуха пріютила, его въ своей комнат внизу. Вотъ и все.
— Но каково было его поведеніе?
— Mon cher, онъ былъ пьянъ… пьянъ какъ животное, и у него былъ расшибленъ носъ.
— Странно, что Орели не разсказала мн о такомъ необыкновенномъ случа.
— Почему же странно? Вы только часъ, какъ пріхали, а она была вн себя отъ радости и удивленія, такъ неожиданно увидвъ васъ. Надо быть благоразумнымъ, monsieur Адріанъ.
— Дло въ томъ, madame, что между Орели и мной вкралось недоразумніе, и нельзя обвинять никого изъ насъ. Мн, быть можетъ, не слдовало сомнваться въ ней. Но въ данномъ случа надо и меня извинить. Я долженъ съ ней объясниться и сдлаю это немедленно.
— Подождите еще немного,— сказала съ безпокойствомъ madame Сцецимилица, когда онъ направился къ двери.— Лучше, если вы меня пустите впередъ. Я попрошу ее васъ принять. Она въ очень гнвномъ настроеніи.
Герберту это предложеніе было не по сердцу, но онъ на него согласился и, въ ожиданіи возвращенія madame Сцецимилицы, слъ за рояль. Чтобы убить время и чтобы уврить себя, что онъ не боится за послдствіе ея миссіи, онъ началъ играть его любимыя піески Мендельсона, въ которыхъ аккомпанементъ заключался лишь изъ нсколькихъ аккордовъ и которыя составляли вс его музыкальныя познанія. Наконецъ, посл продолжительнаго отсутствія, вернулась теща съ очень недовольнымъ лицомъ.
— Я очень несчастная мать, — сказала она, садясь и стараясь удержать слезы.— Она и слушать меня не хочетъ. Ахъ! Monsieur Адріанъ, что могло произойти между вами, она такъ раздражена. Вы были всегда съ ней такой мягкій!.. а она теперь имени вашего слышать не хочетъ.
— Но объяснили ли вы ей?..
— Къ чему объясненія? Она не благоразумна.
— Что же она говорить?
— Она говорить безумныя вещи. Имйте въ виду, что она дитя. Она говоритъ, что вы теперь, наконецъ, высказали ей свое о ней мнніе. Я сказала ей, что обстоятельства такъ сложились, что вы одну минуту могли считать ее виноватой. Но что теперь вы сознали свою ошибку.
— Ну, а тогда?..
— Тогда она сказала мн, что ея служанка тоже могла бы сомнваться въ ней, а потомъ на тхъ же основаніяхъ признать свою ошибку. Ахъ! Орели странное существо! Что длать съ такимъ ребенкомъ? Она твердо стоитъ на томъ, что не желаетъ больше съ вами разговаривать, и я боюсь, что это очень серьезно. Я безсильна. Я ее уговаривала… умоляла… плакала… Она неблагодарная! У нея мраморное сердце.
Раздался стукъ въ дверь, и появилась горничная.
— Madame Гербертъ проситъ васъ, madame, проводите ее въ концертный залъ. Она тамъ будетъ упражняться.
Гербертъ опустилъ глаза, а госпожа Сцецимилица, удерживая рыданье, вышла изъ комнаты. Гербертъ не зналъ, что ему длать. Онъ всегда смотрлъ на домашнюю ссору со вмшательствомъ тещи какъ на что-то, что можетъ случиться только у простонародья и что было чуждо всему образу его жизни. А теперь, когда это случилось, онъ чувствовалъ себя униженнымъ. Онъ нашелъ нкоторое утшеніе въ томъ, что не Орели, а онъ виноватъ. Мысль о томъ, что онъ былъ слабъ и необузданъ, не дала ему ничего новаго. Онъ желалъ бы все снова уладить, просить прощенія, ей врить и любить ее больше, чмъ когда-либо. Но это все было возможно только при условіи, что она окончательно проститъ его, а въ этомъ у него не было увренности, онъ даже не былъ увренъ въ томъ, любитъ ли она его.
Пока онъ находился въ такомъ душевномъ настроеніи, онъ услышалъ, какъ подъхала ея карета, какъ она спустилась съ лстницы и прошла мимо двери его комнаты. Пока онъ колебался, выйти ли ему къ ней, она ухала. Упущенный такимъ образомъ моментъ ему вдругъ показался очень существеннымъ. Онъ спустился и спросилъ у старухи, когда вернется madame Гербертъ?
— Не раньше одиннадцати, — отвтила она.
Онъ покорился необходимости ждать восемь часовъ и отправился въ Люксембургскій замокъ, гд наслаждался, какъ всегда, когда могъ любоваться, картинами людей, лучше рисующихъ, чмъ онъ самъ. День показался ему длиннымъ, но все же и ему пришелъ конецъ.
— Я доложу о васъ, monsieur,— сказала, старуха, впуская его въ половин седьмого.
— Нтъ!— объявилъ онъ ршительнымъ тономъ, не желая давать Орели возможности его не принять.— Я прямо пройду.
И онъ прошелъ мимо привратницы, готовой преградить ему дорогу, но не ршавшейся это сдлать. Поднимаясь по лстниц, онъ услышалъ игру на рояли, но онъ не узналъ игры Орели. Туше звучало жестко, нервно, попадались фальшивыя ноты.— Онъ остановился у двери и прислушался.
— Дитя мое,— послышался голосъ госпожи Сцецимилицы, — какое это упражненіе? Ты съ каждой минуты играешь хуже и портишь инструментъ.
— Оставь меня въ поко. Это отвратительная рояль, и я рада буду, если ее испорчу.
Гербертъ палъ духомъ, когда услышалъ гнвный голосъ жены.
— Тебя пустякъ можетъ вывести изъ себя. Вдь я говорила теб, что вс нашли, что ты играла какъ ангелъ.
— Не повторяй мн этого. Я играла отвратительно. Я брошу музыку. Я ненавижу ее и никогда не буду снова въ состояніи играть. Я пробовала, и мн не удалось. То, что я прежде занималась музыкой, была ошибка.
Въ эту минуту вошелъ Гербертъ, такъ какъ онъ услышалъ шаги поднимающейся по лстниц старухи, вроятно желавшей подслушать у дверной скважины. Madame Сцецимилица испуганно взглянула на него. Онъ быстро прошелъ черезъ комнату и слъ у рояли возл жены.
— Орели!— началъ онъ, — прости меня.
— Никогда! никогда! никогда!— воскликнула, она и быстро повернулась,— свъ такимъ образомъ лицомъ къ нему.
— Я сегодня опозориласъ, и ты въ этомъ виноватъ.
— Я виноватъ, Орели?
— Не называй меня Орели. Теб теперь весело, потому что ты отмщенъ. Не достаточно ли я уже несчастна безъ того, чтобы еще видть тебя и говорить съ тобой, причиной моего несчастья? Уйди, оставь меня, или я буду искать себ другую квартиру. Какое было безуміе мн, артистк, выходить замужъ! Разв я не знала, что бракъ всегда влечетъ за собой окончаніе артистической карьеры?
— Не можешь же ты утверждать, — сказалъ онъ, придя въ сильное возбужденіе,— что я способенъ причинять теб хоть минутное огорченіе. Я люблю…
— Ахъ, да! ты любишь меня. Ты оскорбляешь меня, потому что любишь меня. Ты стыдишься меня и длаешь мн упрекъ за то, что я играю за деньги, потому что ты меня любишь. Я теперь передъ цлымъ свтомъ потерпла неудачу и потеряла плоды многолтнихъ трудовъ, потому что ты меня любишь. Тамъ, въ ящик, ты найдешь ножницы моей матери. Почему не отржешь ты мн просто пальцы?
Адріанъ, котораго дергало за каждый нервъ отъ этого предложенія, схватилъ ея протянутые пальцы и крпко сжалъ въ своей рук.
— Дорогая моя, — сказалъ онъ, — ты причиняешь мн страданіе своими упреками. Неужели ты меня не простишь?
— Ты теряешь время понапрасну, — отвтила она отодвигаясь.— Я не слушаю, что ты говоришь.
И она снова принялась играть.
— Орели!— началъ онъ, немного погодя. Она внимательно играла, не обращая на него вниманія.
— Орели!— снова повторилъ онъ.
Отвта не было.
— Перестань играть эту ужасную вещь, дорогая, и взгляни на меня.
Она прекратила играть и со слезами на глазахъ обернулась къ нему.
— Да, это ужасно! И все, что я теперь ни играю — ужасно!
Она закрыла рояль.
— Я никогда больше не открою ее, мама.
— Ангелъ мой!— воскликнула испуганно madame Сцецимилица.
— Скажи, чтобы завтра же прислали за ней. Я видть ее не хочу, когда утромъ спущусь сюда.
— Но — возразилъ Гербеть, — ты не поняла меня. Можешь ли ты подумать, что я считаю твою игру ужасной и что я способенъ теб это такъ грубо объявить?
— Ты мою игру считаешь ужасной. И вс это находятъ. Ты правъ.
— Я говорилъ только о томъ, что ты сейчасъ играла…
— Я играла этюдъ Шопена. Раньше ты любилъ Шопена. Лучше было бы теб молчать: каждое твое слово выдаетъ твою истинную мысль.
Гербертъ тихонько раскрылъ рояль.
— Если бы это было ангельское пніе, Орели, и то оно показалось бы мн ужаснымъ, такъ какъ благодаря твоей игр происходить отсрочка того, что я жду… твоего прощенія.
— Ты его никогда не дождешься. Да я сомнваюсь, чтобы ты дорожилъ имъ.
— Никогда — слово страшное. Ты уже много разъ повторила его сегодня, Орели. Ты никогда играть больше не будешь, никогда со мной говорить не будешь, никогда мн не простишь.
— Не пререкайся со мной. Ты утомляешь меня.
Она отвернулась и начала импровизировалъ. Она подняла голову и смотрла на карнизъ съ ршительностью во взор, которая понемногу, однако, смягчалась. Гербертъ, обезоруженный ея послдними словами, не ршался ее прервать, пока лицо ея совсмъ не просвтлло.
— Орели!— сказалъ онъ тогда тихо. Опять на ея лиц появилось непріятное выраженіе.
— Играй, играй! Я только хотлъ бы уврить тебя, что утромъ я не испытывалъ ревности.
— А-а!— воскликнула она, прервавъ игру и опустивъ руку на колни.— Мама, ты слышишь: онъ говоритъ, что не испытывалъ ревности. Ахъ! Адріанъ, ты былъ олицетвореніемъ правды! какъ ты опустился! Ты хорошо выучилъ роль мужа!
— Я думаю, что ты обманула меня, дорогая, но я не былъ ревнивъ.
— Въ такомъ случа, ты меня не любишь.
— Дай мн объясниться. Я думалъ, ты обманула меня, говоря мн о злосчастномъ молодомъ человк, о которомъ мы больше никогда упоминать не будемъ.
— Да! да! не напоминай мн о немъ. Ты унизился, и никакое объясненіе этого не измнитъ. Но моя неудача у княгини несчастье настолько боле чувствительное, что я о томъ и думать перестала.
— Орели!— воскликнулъ невольно Гербертъ.
— Какъ, ты продолжаешь?
— Я слишкомъ хорошо знаю, — сказалъ онъ грустно,— что твое искусство для тебя дороже меня настолько, насколько ты для меня дороже моего искусства. Во всемъ я считаю себя виноватымъ, только не въ томъ, что жажду твоей любви. Не простишь ли ты меня?
Вмсто отвта она начала весело играть.
— Общаешь ли ты, — сказала она, черезъ нкоторое время оглянувшись на него, — что никогда больше такъ не поступишь?
— Клянусь.
— И ты сожалешь о случившемся?
— Безконечно, Орели.
— Ну, такъ я тебя прощаю. И если ты дйствительно проникнуть раскаяніемъ, то я согласна итти съ тобой въ Лувръ, чтобы ты показалъ мн картины.
Она, говоря такимъ образомъ, продолжала, играть, не обращая вниманія на поцлуи, которыми онъ, несмотря на присутствіе madame Сцецимилицы, покрывалъ ея щеки.

XVII.

Когда ребенокъ, родившійся у мистрисъ Хоскинъ, потерялъ для нея прелесть новизны, она съ успхомъ предоставила его заботамъ служанки. Въ то же время ею снова овладло эстетическое настроеніе, которому она свободно могла посвящать довольно много времени, такъ какъ ее не удерживала больше колыбель ребенка. Это настроеніе вызвало въ ней желаніе узнать, что подлываетъ Адріанъ Гербертъ. Посл ея замужества и посл того, какъ она убдилась въ увлеченіи Герберта всецло своей женой, она могла гораздо спокойне предаваться своей съ нимъ дружб. Бракъ укрпилъ значительно эту дружбу.
— Читала ли ты Теймсъ?— воскликнулъ въ одно прекрасное утро Хоскинъ, отрывая глаза отъ газеты.— Тамъ о Герберт напечатано нчто, что будетъ ему непріятно.
— Неужели? Теймсъ всегда, хорошо о немъ отзывался.
Хоскинъ молча передалъ ей газету, которую онъ читалъ, и взялъ другую.
— О, Джонъ!— сказала Мэри съ разстроеннымъ видомъ, возвращая газету.— Что намъ длать?
— Длать? Для кого?
— Для Адріана.
— Не знаю, — отвтилъ добродушно Хоскинъ.— Почему намъ что-нибудь нужно предпринимать?
—Я очень бы огорчилась, если онъ лишится своего положенія, достигнутаго такимъ упорнымъ трудомъ.
— Онъ его не лишится. Кто обратить вниманіе на Теймсъ?
— Но я опасаюсь, что Теймсъ правъ.
— Ну, если ты такъ думаешь, то дло другое. Въ такомъ случа Гербертъ долженъ дйствительно посерьезне работать.
— Да, но вдь онъ всегда такъ упорно занимался.!
— Тогда онъ устоитъ.
Мэри задумалась, а Хоскинъ продолжалъ читать.
— Адріану не слдовало жениться, — сказала она черезъ нкоторое время!
— Почему же нтъ, дорогая моя?
— Именно во избжаніе этого, — отвтила она, указывая на газету.
— Они не винятъ его въ томъ, что онъ женатый человкъ.
— Они винятъ его въ томъ, что супружество изъ него сдлало… Вс его помыслы и заботы направлены только къ жен.
— Это не должно бы отдалять его отъ работы, — возразилъ Хоскинъ.— Я работаю не мало, — добавилъ онъ ласково, — однако это не мшаетъ мн думать о моей жен.
— Твоя жена, Джонъ, не улетаетъ отъ тебя по внезапной фантазіи на противоположный край Европы. Она не смется надъ твоей дятельностью и не обращается съ тобой какъ съ маленькимъ мальчикомъ, который иногда можетъ быть въ тягость.
— Несмотря на это, — сказалъ Хоскинъ задумчиво,— въ ней особое обаяніе.
— Вздоръ, — сказала Мэри, подумавъ, что мужъ длаетъ ей комплиментъ, тогда какъ въ дйствительности онъ думалъ въ эту минуту объ Орели.— Мн очень это тяжело. Какъ грустно видть, что человкъ, какъ Адріанъ, становится рабомъ женщины, которая очень мало его цнитъ — или мн не слдовало это говорить. Во всякомъ случа она не цнить его настолько, настолько онъ этого заслуживаетъ. Мн начинаетъ казаться, что для нея только деньги имютъ значеніе.
— О! Мэри! ты къ ней жестока. Она дйствительно, кажется, мало имъ заинтересована, но вдь ужъ онъ такой человкъ — ни рыба, ни мясо. Я знаю, что онъ отличный малый, но что-то ему не достаетъ — не то, чтобы спинной хребетъ, однако что-то въ этомъ род.
— У него полный недостатокъ корыстолюбія и равнодушіе къ окружающему, и надюсь, что это не измнится никогда, хотя эти свойства не помогутъ ему исправить жену. Адріанъ слишкомъ мягокъ для этого.
— Да, я тоже такъ думаю. По-моему, — добавилъ Хоскинъ, поглаживая бороду и глядя на жену съ такимъ видомъ, какъ-будто онъ собирался сказать что-то очень важное, — я вообще удивляюсь, какъ могла женщина, выйти за него замужъ! Можетъ быть я на него гляжу съ предвзятой мыслью, но таково мое мнніе.
— Ахъ! это безуміе!— воскликнула Мэри.— Она должна считать себя очень счастливой, что у нея такой хорошій мужъ. Онъ слишкомъ къ ней добръ, въ этомъ главная бда. Ради нея онъ пренебрегаетъ собой. Не слдуетъ ли мн когда-нибудь серьезно съ нимъ объ этомъ поговорить?
— Гм…— пробурчалъ Хоскинъ задумавшись.— Вообще глупо вмшиваться въ чужія дла, а въ особенности въ семейныя. Обыкновенно за это не благодарятъ.
— Я знаю. Но хорошо ли держаться въ отдаленіи, когда, можешь помочь? Конечно, ничего не длать — всего безопасне.
— Ну, конечно, ты можешь на это смотрть какъ хочешь. Но будь я на твоемъ мст, я бы въ ихъ дла не впутывался.
— Ты задался мыслью, что я буду такъ тупа и буду говорить съ Адріаномъ объ его жен. Я хотла бы только прочесть ему маленькое нравоученіе, какъ длала это раньше разъ двадцать. Я въ нкоторомъ род его товарищъ. Не попытаться ли это сдлать? Я не вижу, чмъ могу его обидть, если поговорю съ нимъ о томъ, что написано въ Теймс.
Хоскинъ замолчалъ и покачалъ головой. Мэри ршилась попытаться ободрить Адріана, но ей хотлось, чтобы ее въ этомъ поддержалъ мужъ.
— Конечно, — добавила она разсердившись, — я не пойду, если ты этого не хочешь.
— Я! О Боже мой, дорогая моя, я не хочу препятствовать теб. Иди пожалуйста, если теб этого хочется.
— Пойду, Джонъ, — это будетъ лучше всего.
Такъ какъ по ея тону можно было подумать, что она снисходитъ къ его желанію, то онъ одно мгновеніе готовъ былъ удержать ее отъ этого. Но подумавъ, онъ замолчалъ и углубился въ чтеніе газеты до того времени, когда ему надо было хать въ Сити!
Посл завтрака въ этотъ же день Мэри надла свою широкополую шляпу и пальто и направилась къ Соутъ-Кенсингтонъ, гд у Герберта была мастерская. Фульгамъ Родъ похожъ на аллею, ведущую скорй къ воротамъ садовъ, прилегающихъ къ сосднимъ домамъ, чмъ къ помщеніямъ художниковъ. Если бы не гипсовый колоссъ, выступающій изъ мастерской одного художника, то и мысль бы не пришла, что здсь могутъ быть статуи или картины. Не обращая вниманія на громадную мраморную лошадь, освщенную солнцемъ, Мэри повернула направо и вошла въ дверь, ведущую въ длинный коридоръ, въ которомъ съ обихъ сторонъ открывался цлый рядъ мастерскихъ. Въ одной изъ нихъ она застала Адріана, сидящаго передъ пустымъ полотномъ на сломанномъ стул, палитра валялась въ сторон, а у него въ рукахъ былъ Теймсъ, на который было обращено все его вниманіе.
— Мистрисъ Хоскинъ!— воскликнулъ онъ, вскочивъ со стула.
— Да, Адріанъ! И она удивлена видть у мистера Герберта въ рукахъ газету, которую онъ когда-то презиралъ, и видть, какъ онъ пренебрегаетъ искусствомъ, въ которомъ онъ когда-то торжествовалъ.
— Я сталъ гршенъ и тмъ и другимъ съ тхъ поръ, какъ женился, — сказалъ онъ вздыхая.— Не хочешь ли взобраться на тронъ? Это здсь единственное Сидніе, на которое можно, положиться, не боясь, что оно развалится.
— Спасибо. Ты съ самаго завтрака все читаешь Теймсъ?
— Ты видла замтку, Мэри?
— Да.
Гербертъ засмялся, а затмъ испуганно взглянулъ нк нее.
— Ты отлично длаешь, что смешься надъ ней, — сказала она.— И ты знаешь, что никто, какъ я, не презираетъ газетныхъ критиковъ, въ особенности, когда они пристрастны и поверхностны.
— Но въ данномъ случа ты, вроятно, согласна съ Теймсомъ.
Мэри нацпила на носъ пенснэ и упорно взглянула на него, что, какъ ему было извстно, она длала всегда, когда хотла сказать: ‘да!’ Въ отвтъ на это онъ улыбнулся.
— Адріанъ, — продолжала она съ оттнкомъ сочувствія,— а ты не считаешь, что это врно? Если нтъ, то я охотно признаюсь, что ошиблась.
— Кое-что, вроятно, врно… я не могу быть въ этомъ дл безпристрастнымъ судьей. И мн не легко говорить на этотъ счетъ. Прежде всего мн жаль, что я говорилъ вздоръ, когда проповдывалъ теб необходимость предаться вполн и серьезно изученію искусства для того, чтобы достигнуть чего-нибудь выдающагося, или когда я по крайней мр требовалъ отъ тебя громадной практики, находя, что если она необходимое условіе для достиженія успха у лудильщиковъ старой посуды или у портныхъ, то въ особенности она нужна въ искусств. Теперь я понялъ, что жизнь куда выше искусства. Когда-то вся трудность казалась мн въ томъ, чтобы развить въ себ универсальное пониманіе искусства, теперь же я вижу, что она заключается въ томъ, чтобы себя концентрировалъ въ границахъ своего призванія. И я даже не увренъ, стоитъ ли этого желать.
— Ну, конечно, если ты потерялъ увренность въ томъ, стоитъ ли быть художникомъ, то я вообще не знаю, что мн теб говорить. Когда-то ты находилъ, что ради искусства можно всмъ жертвовать.
— Да, когда я былъ мальчикомъ и когда мн нечего было жертвовать. Но я все же не говорю, что не стоитъ быть художникомъ. Я не бросаю своего занятія.
— Но ты лишился расположенія Теймса.
— Да, Теймсъ теперь видитъ въ моихъ работахъ ошибки, которыхъ я не вижу, точно такъ же какъ онъ прежде не видлъ въ моихъ юношескихъ работахъ ошибокъ, которыя теперь мн совершенно ясны. Онъ врно говоритъ, что я теперь не такъ упорно работаю. Я длаю что могу и теперь, но я согласенъ съ тмъ, что я меньше работаю надъ моими картинами, чмъ раньше, потому что я прежде старался пополнить мои недочеты трудомъ, тогда какъ теперь я понялъ, что простая работа не можетъ пополнить художественныхъ недочетовъ. Въ лучшемъ случа усердіе является оправданіемъ самого себя и критиковъ. ‘Сэръ Ланцело’ плохая картина, согласись сама. И что же ты думаешь, трудъ и упорство могли бы сдлать изъ нея хорошую картину? Дорогая Мэри… я извиняюсь передъ мистеромъ Хоскинъ.
Лучше проси прощенія у мистрисъ Гербертъ. Ну, дальше…
— Я могу сослаться на мистрисъ Гербертъ для поддержанія моего мннія, она находитъ, что серьезное отношеніе къ искусству и вра въ его высокую задачу не могутъ увеличить моихъ способностей. Они скорй способны вызвать духовный гнетъ, который повредитъ свобод пониманія и выполненія. Но развить идеи и создать картины они не могутъ. Твой мужъ сказалъ однажды моей матери, что искусство кажется ему бродомъ, по которому идутъ слабые люди, чтобы, избгнувъ бурныхъ волнъ, дойти до тихаго мста. Онъ, кажется, говоря это, думалъ обо мн. О! не защищай его, Мэри, я съ нимъ вполн согласенъ. Это бродъ, и тутъ вра и серьезное отношеніе значенія не имютъ: скорй ужъ грубое умніе можетъ заставить выплыть. Ты когда-то спросила меня, желалъ ли бы я быть Тиціаномъ и олицетворить въ себ цлый рядъ другихъ великихъ художниковъ? Теперь я чувствовалъ бы себя слишкомъ счастливымъ, если бы могъ сравниться съ однимъ Тиціаномъ. Но за это я не далъ бы и пяти лтъ своей жизни — оно ихъ не стоитъ. Что думалъ Тиціанъ о своей задач въ жизни? Только чтобы онъ могъ писать картины и ихъ продавать. Онъ писалъ картины религіознаго содержанія, когда ему за нихъ платила церковь, онъ писалъ непристойныя картины, когда ему за нихъ платили развратные вельможи, и онъ писалъ портреты вообще для публики. Поврь, Мэри, среди бурнаго жизненнаго потока находиться въ волненіяхъ и борьб, отъ которыхъ мы ршили отдаляться, много всякаго рода людей: серьезныхъ, легкомысленныхъ, правдивыхъ, циничныхъ, поэтическихъ, грязныхъ и такъ дале, но для брода есть только два рода художниковъ: искусные и неискусные. Я неискусный художникъ, и это совершенно врно. Критическое отношеніе къ себ на основаніи нравственныхъ принциповъ и изученіе картинъ не исправятъ ни моего зрнія, ни моихъ пальцевъ. Я говорилъ теб, что могу сослаться на Орели. Даже и Теймсъ не отрицаетъ, что она первоклассная артистка. Но если бы ты заговорила о ней какъ объ учительниц въ нравственномъ смысл, задавшейся великой задачей, то она не поняла бы тебя, хотя у нея есть нкоторыя искаженныя представленія о томъ, что въ ея туше заключается какая-то духовная сила. Она считаетъ твоего мужа за удивительно самостоятельнаго и глубокаго мыслителя, потому что онъ однажды сказалъ ей, что вс музыканты люди сильные. Когда я усомнился въ этомъ, такъ какъ лично этого не замчалъ, то она подумала, что я ревную ее къ нему.
— Она, можетъ быть, еще лучше играла, если бы считала себя носительницей великаго дарованія.
— Разв я лучше написалъ бы лэди Шэлоттъ оттого, что готовъ былъ бы перемшалъ краски съ моей кровью? Нтъ. Я теперь могъ бы вдвое лучше написать, хотя въ два раза меньше ею поглощенъ. Но не будемъ говорить объ Орели, если ты ею не восхищаешься. Возьми…
— Ахъ, Адріанъ, я….
—… Джэка. Ты согласишься съ тмъ, что онъ геній: въ немъ неистощимый источникъ фальшивыхъ тоновъ, которые въ настоящее время создаютъ генія. Я, предположимъ, согласенъ съ тобой и съ Орели, что онъ великій музыкантъ, противорча такимъ образомъ своему собственному слуху. Если на него смотрть какъ на члена общества, то онъ самый грубый человкъ въ Лондон. Неужели же онъ считаетъ, что у него миссія, задача или отвтственность?
— Я уврена, что да. Посмотри-ка, сколько онъ въ прежнее время вынесъ потому, что не желалъ писать для извращенныхъ вкусовъ.
— Будь покойна! ему не представлялось случая или онъ не могъ. Моцартъ, если не ошибаюсь, писалъ балеты и мессы въ итальяскомъ стил. Если бы у Джэка была многосторонняя плодовитость Моцарта, то онъ длалъ бы такъ же. Я не длаю себ заслуги изъ того, что никогда не снисходилъ до работы для иллюстрированныхъ журналовъ, потому что если бы кто-нибудь мн это предложилъ, то я, вроятно, попробовалъ бы.
— Адріанъ, — сказала Мэри, спускаясь съ трона и подходя къ нему, — знаешь ли ты, что мн горько, когда ты такъ говоришь. Если есть порокъ, о которомъ я могла сказать, что онъ тебя никогда не коснется — такъ это цинизмъ.
— Ты упрекаешь меня въ цинизм!— воскликнулъ онъ съ улыбкой.
— Почему же нтъ?
— Нтъ, конечно, основанія, чтобы ты не могла этого сдлать, кром одного, — а именно, что ты сама пришла къ тому приблизительно заключенію.
— Ты ошибаешься, Адріанъ! Моя вра въ облагораживающую силу искусства и въ высокую задачу артистовъ, такъ же тверда, какъ въ то отдаленное время, когда ты ее во мн зажегъ.
— Ты никогда не колебалась въ этой вр?
— Никогда.
— Ни на мгновеніе?
— Ни на мгновеніе.
Онъ молча пожалъ плечами. Онъ взялъ въ руки свою палитру и сталъ ее разглядывать.
— Что ты хочешь сказать, Адріанъ?
— Ничего. Ничего.
— Ты прежде былъ откровенне, чмъ теперь.
— Многое было прежде, чего теперь нтъ.
— Ты согласенъ съ чмъ, что ты измнился?
— Конечно.
— Измнился въ томъ, какъ ты ко мн относишься?
— Можетъ быть.
Наступило молчаніе. Онъ нсколько разъ мазнулъ по полотну. А она глядла на него съ недоумніемъ.
— Теб не интересно видть мои работы, разъ ты здсь.
— Адріанъ, помнишь тотъ день, когда я сообщила теб, что теоретически я остыла къ нашей живописи?
— Да. Почему ты это спрашиваешь?
— Я въ то время мало думала о томъ, кто изъ насъ первый отойдетъ отъ нея въ дйствительности. Если бы въ то время пророкъ показалъ мн тебя такимъ, какимъ я вижу тебя теперь, унижающимъ возвышенность искусства и отрицающимъ упорный трудъ, я не нашла бы словъ, чтобы протестовать противъ предсказанія пророка.
— Я не могу сказать, чтобы я въ то время не угадывалъ, кто изъ насъ первый отпадетъ, — сказалъ Адріанъ спокойно, но нсколько мрачно.— Но я былъ бы такимъ же скептикомъ, какъ и ты, если бы твой пророкъ указалъ мн тебя…
Онъ не договорилъ.
— Ну, дальше, Адріанъ.
— Нтъ, извини пожалуйста. Я хотлъ сказать то, чего не имю права говорить,
— Что бы это ни было, ты думаешь я не имю права знать твою мысль, чтобы имть возможность защищаться? Какою могъ пророкъ теб меня показать такъ, чтобы ты удивился бы?
— Госпожой Хоскинъ!— отвтилъ онъ упорно, взглянувъ ей прямо въ глаза, а затмъ снова началъ писать.
— Я не понимаю, — сказала Мэри, помолчавъ немного.
— Я говорю теб, что тутъ нечего понималъ, — сказалъ онъ.— Я хочу только сказать, что съ перваго взгляда странно, что мы оба женаты и не вмст… Я надюсь, ты не сердишься на меня за то, что я объ этомъ говорю. И еще странне то, что я жевать на Орели, которая въ живописи ничего не смыслитъ. Страннй всего то, что ты замужемъ за мистеромъ Хоскиномъ, который вообще въ искусств ничего не смыслитъ..
Мэри, теперь отлично понявшая его, покраснла и силилась удержаться отъ замчанія, которое просилось ей на уста. Онъ продолжалъ внимательно писать.
— Думаешь ли ты,— вдругъ спросила она невольно, — что я не цню моего мужа за то, что могу дйствовать, работать и уважать самое себя… за то, что я не его рабыня въ его присутствіи и не рабыня моихъ помышленій о немъ во время его отсутствія?
— Мэри!— воскликнулъ Гербертъ, кладя на мсто палитру и подходя къ ней такой же красный, какъ и она сама. Она стояла неподвижно, ни одинъ нервъ въ ней не дрогнулъ.
— Прости меня, — сказалъ онъ, успокоившись.— Было дурно съ моей стороны, что я заговорилъ о твоемъ брак, огорчивъ тебя.
— У тебя вырвалось твое мнніе обо мн, Адріанъ?
— А у тебя, кажется, твое обо мн, Мэри,
Затмъ наступило принужденное молчаніе, смутившее ихъ обоихъ. На этотъ разъ Мэри первая овладла собой.
— Ты теперь огорчилъ меня, — сказала она.— Но намъ не надо ссориться. Я надюсь, что и ты этого не хочешь.
— Нтъ, конечно, нтъ,— поторопился заявить онъ.— Я надюсь, мы никогда не будемъ желать ссоры, что бы между нами ни произошло.
— Въ такомъ случа, — отвтила она, — позволь мн теб честно сказать, насколько ты въ томъ, что сказалъ, правъ. Я вышла замужъ, потому что, какъ и ты, поняла, что свтъ выше искусства и что въ немъ безконечно много интереснаго для тхъ, которые даже не знаютъ, къ чему стремится искусство. Но я никогда не была влюблена, какъ въ романахъ, и я отказалась отъ вры въ дйствительность такого рода любви, когда связала свою судьбу съ Джономъ, хотя я все же отлично къ нему отношусь и отнюдь не жалю, что стала госпожей Хоскинъ.
— Странно, что пути наши такъ схожи, а побужденія, руководившія нами, такъ различны! Мое признаніе такъ просто, что его почти не стоитъ произносить. Я влюбился, какъ въ романахъ, и въ этомъ кроется истинное объясненіе того, что ‘Теймсъ’ видитъ въ моей работ. Я не хочу сказать, что я больше не способенъ работать, Думать или уважавъ самого себя… я надюсь, что дло обстоитъ не такъ плохо, по все остальное врно. Въ ея присутствіи я ея рабъ, а въ ея отсутствіи я рабъ своихъ помышленій о ней. Ты, можетъ быть, презираешь меня за это.
— Я не могу презирать тебя за то, что ты любишь свою жену. Это было бы дико.
— Много на свч дикаго и все же вполн естественнаго. Я часто себя самъ презираю. Это бываетъ въ тхъ случаяхъ, когда я сравниваю вліяніе Орели на мою работу и твое вліяніе. До встрчи съ ней я упорно работалъ въ этой мастерской, вспоминалъ о теб, когда работа моя казалась мн тяжелой, и случая не было, чтобы мысль о теб не внушала мн бодрости. Я теперь знаю больше, чмъ въ то время, сколько я теб обязанъ своимъ успхомъ и упорной работой, благодаря которой достигъ успха. Новое вліяніе совсмъ другое… его дйствіе мшаетъ работ. Когда вспоминаю объ Орели, то бросаю работу. Въ прежнее время я находилъ бодрость и возможность собрать свои силы, теперь я постоянно возбужденъ и разсянъ, я нервенъ въ ожиданіи неопредленнаго будущаго, кром волненія и раздраженія я ни на что не способенъ. Такъ представь же себ, какъ я цню твою дружбу… потому ты не думай, что ты потеряла свою власть надо мной. Даже сегодня, благодаря тому, что я говорилъ съ тобой, я чувствую свое прежнее художественное ‘я’, какъ давно этого не чувствовалъ. Мы понимаемъ другъ друга, но я не могу того же сказать объ Орели. Поэтому, Мэри, согласна ли ты, несмотря на то, какъ мы безумно разстались, быть моимъ другомъ и помочь мн найти потерянную подъ ногами почву, какъ ты раньше помогала мн въ завоеваніи ея?
— Охотно!— воскликнула Мэри, радостно протягивая ему об руки.— Я хочу врить, что могу помочь теб, хотя знаю, что въ былое время ты всегда самъ справлялся, да еще мн помогалъ. Итакъ, мы опять друзья?
— Врные друзья!— повторилъ онъ и, взявъ ея руки въ свои, взглянулъ на нее съ восхищеніемъ и благодарностью.
— А!— вдругъ раздался чей-то голосъ. Они отскочили другъ отъ друга и блдные и перепуганные повернулись къ двери. На порог стояла Орели, улыбающаяся, въ легкомъ лтнемъ туалет.
— Я боюсь, не помшала ли вамъ?— спросила она на англійскомъ язык, на которомъ она теперь говорила свободно, хотя все же съ нкоторымъ акцентомъ.— Какъ поживаете, мистрисъ Хоскинъ? Я здсъ лишняя? да?
Мэри, смущенная ея внезапнымъ появленіемъ и еще боле ея любезностью, прошептала нсколько непонятныхъ словъ.
— Это необыкновенная честь, Орели,— сказалъ Гербертъ и попробовалъ улыбнуться.
— Да, я сама не знала:, что пріду сюда. Я попала не въ тотъ поздъ и вмсто Аддисонъ-Родъ очутилась въ Саутъ-Кенсингтонъ. Тогда я ршила, что удивлю Адріана, и пріхала сюда.
— Вы вошли какъ разъ въ интересную минуту,— сказала Мэри, оправившись отъ смущенія.— Мы съ мистеромъ Гербертомъ затяли серьезный споръ и въ ту минуту, какъ вы вошли, мы окончили его по англійскому обычаю.
— О! это не англійскій обычай. Всюду такъ же ссорятся. А теперь вы боле дружны, чмъ когда-либо. Не такъ ли?
— Надюсь, — отвтила Мэри.
— Я это знала, — сказала Орели.— Человческая природа всюду та же, на всемъ свт. О, да! Какой безпорядокъ въ этой мастерской! Разв можешь ты ожидать, чтобы къ теб сюда пришли знатныя дамы, чтобы здсь передъ тобой позировать?
— Я и не желаю, чтобы он приходили, Орели.
— Но вдь именно на портретахъ и зарабатываютъ художники большія суммы денегъ. Почему, madame, не излчите вы его отъ этихъ странныхъ идей? Вы такъ умны, и онъ такъ высоко васъ ставитъ. Онъ подымаетъ меня на смхъ, когда я говорю о живописи, но я уврена, что я права.
Мэри улыбалась не особенно любезно и не знала, что отвтить. Орели ходила взадъ и впередъ по мастерской, поднимала съ полу эскизы и, не глядя на нихъ, прибирала ихъ. Она, какъ любопытный ребенокъ, заглядывала во вс уголки. Наконецъ, когда она подошла къ какой-то драпировк, мужъ крикнулъ ей быть осторожнй.
— Что такое?— спросила она.— Тамъ спрятанъ кто-нибудь? Ciel! Большая кукла!
— Пожалуйста не трогай ее. Я срисовываю ее, и если ты измнишь хоть одну складку, то пропадетъ весь мой трудъ.
— Да, но это неправильно. Ты не долженъ срисовывать мертвую натуру. Ее ты могъ бы срисовать на память.
Она подошла къ мольберту.
— Это твоя большая картина для будущей выставки?— спросила она.— Почему у этого человка на голов чепецъ?
— Это не чепецъ, а шлемъ.
— А, такъ это пожарный. Tiens! Ты сдлалъ его съ длинными локонами! Я знаю… это рыцарь Круглаго Стола, вс твои рыцари одинаковы. Кому нужны такіе варвары? Я предпочитаю Нибелунговъ, Вотана и Тора въ вагнеровской музык. Его рука черезчуръ длинна, а голова мальчика слишкомъ мала въ сравненіи съ его ростомъ. Бдное дитя похоже на миніатюрнаго мужчину. Madame Хоскинъ, не сдлаете ли мн честь… конечно, если вамъ ничто не помшаетъ?
— Я сегодня совершенно свободна, — сказала Мэри.— Вы можете на меня разсчитывать.
— Въ такомъ случа пойдемте къ намъ домой и останьтесь обдать у насъ. О! и не думайте отказываться. Мы пошлемъ мистеру Хоскину телеграмму и будемъ его просить пріхать. En famille, понимаете. Адріанъ будетъ васъ занимать разговоромъ, я для васъ поиграю, а моя мать покажетъ вамъ Бамбино {По-итальянски — малютка.}. Очень забавный ребенокъ. Да вы сами увидите.
— Вы очень добры, — сказала Мэри колеблясь.— Мистеръ Хоскинъ ждетъ меня обдать домой, но…
Она вопросительно взглянула на Адріана.
— Орели врно говоритъ, мы можемъ мистера Хоскина пригласить телеграммой. Я надюсь, ты не откажешься, Мэри?
Мэри покраснла оттого, что онъ назвалъ ее по имени, хотя она къ этому должна была привыкнуть.
— Спасибо,— сказала она.— Я поду съ удовольствіемъ.
— Какъ это мило!— воскликнула Орели съ восторгомъ.— Ну, теперь пойдемъ,— добавила она по-французски Адріану.— Брось эти глупости и пойдемъ.
— Слышишь!— замтилъ онъ, обращаясь къ Мэри.— Она называетъ мои картины и кисти глупостями!
Однако онъ сталъ все прибирать, пока Орели и Мэри весело болтали. Когда онъ кончилъ, они вышли вмст, прошли мимо благо коня, длинная тнь котораго падала на землю, а дойдя до Фулгамъ Родъ, остановились въ нершимости, хать ли имъ или итти пшкомъ. Пока они такъ стояли, къ нимъ приблизился молодой человкъ съ серьезнымъ выраженіемъ лица, длинными вьющимися волосами и въ бархатной куртк. Онъ при ходьб читалъ книжку и не обратилъ вниманія на стоявшихъ на улиц людей.
— Какъ? это Чарли!— воскликнула Мэри.
Молодой человкъ поднялъ глаза и остановился, закрывъ книгу и выразивъ на лиц сильное смущеніе. Затмъ, къ удивленію сестры, онъ приподнялъ шляпу и собирался пройти мимо.
— Чарли, — сказала она, — ты насъ знать не хочешь?
Онъ остановился и въ смущеніи оглядлъ всхъ.
— Какъ поживаете?— спросилъ Адріанъ, протягивая ему руку.
Чарли взглянулъ на Орели и покраснлъ еще больше. Она спокойно стояла и видимо нисколько не интересовалась исходомъ встрчи.
— Я думала, ты знакомъ съ мистрисъ Гербертъ, — сказала Мэри удивленно.— Мой брать, мистрисъ Гербертъ, — добавила она, обращаясь къ Орели.
Чарли снялъ шляпу, а Орели еле замтно поклонилась ему.
Герберта, чувствуя, что настанетъ неловкое молчаніе, ршилъ завести разговоръ.
— Каковы ваши планы теперь?— спросилъ онъ.— Если вы еще состоите инженеромъ, то ваша вншность мало соотвтствуетъ вашему роду занятій. Судя по первому взгляду, можно было бы подумать, что я инженеръ, а вы художникъ.
— О! Я бросилъ техническія науки, — сказалъ Чарли.— Я опять пришелъ къ вашей точк зрнія, что ничто съ искусствомъ несравнимо. Теперь я занимаюсь литературой.
— Поэзіей, вроятно, — сказалъ Герберта, вытягивая книжку изъ-подъ его руки и заглядывая на оглавленіе.
— Я желалъ бы имть хоть какой-нибудь таланта, чтобы стать поэтомъ. Во всякомъ случа, я ршилъ бросить скитальческую жизнь, которую велъ до сихъ поръ, и приняться за серьезную работу. Я, быть можетъ, никогда не буду въ состояніи написать порядочную книжку, но все же я, по крайней мр, посвящу себя изученію искусства, литературы и тому подобныхъ предметовъ.
— Посвятить себя литератур!— воскликнула Мэри.— О, Чарли! Сколько ты начиналъ писать романовъ и ихъ уничтожалъ, съ тхъ поръ какъ мы перехали въ Бейла? И ни одного ты не довелъ до второй главы.
— Я доказалъ свой хорошій вкусъ тмъ, что не окончилъ ни одного изъ нихъ. Что сталось съ картинами, надъ которыми ты такъ упорно работала, и съ музыкальными пьесами, которыя были результатомъ твоихъ занятій съ Джэкомъ?
— Я думаю, — вмшался шутя Гербертъ, — что если мы будемъ здсь ждать, пока вы съ Мэри придете къ соглашенію по вопросу о вашемъ призваніи, то нашъ обдъ остынетъ. Мистрисъ Хоскинъ обдаетъ сегодня у насъ, Чарли. Не придете ли и вы къ намъ?
— Спасибо, — поторопился отвтить онъ, — это было бы мн особенно пріятно, но я не одть и…
— Благодаря нашему многолтнему знакомству, вы ради меня можете не одваться, а мистрисъ Гербертъ васъ извинитъ.
— Прошу пожаловать, — замтила Орели, разсянію устремивъ взоры на блую лошадь и на окружающій видъ.
— Покорнйше васъ благодарю, — сказалъ Чарли.
Затмъ было ршено, что они съ поздомъ подутъ до Хейгъ Стритъ, а оттуда, пойдутъ пшкомъ до квартиры Герберта. Послдній все еще жилъ не своимъ хозяйствомъ, потому что его жена только разв номинально считалась больше у себя дома въ Лондон, чмъ въ другихъ столицахъ Европы. Итакъ, они направились къ станціи желзной дороги, Адріанъ шелъ съ Мэри впереди, а за ними шли Чарли и Орели, послдняя, казалось, не замчала его присутствія, хотя его волненіе, взгляды, которые онъ часто бросалъ искоса на нее, и его неудачныя попытки заговорить о постороннихъ предметахъ, были ей непріятне, чмъ онъ думалъ. Такимъ образомъ они прошли ярдовъ сто до станціи Саутъ Кенсингтонъ, не обмнявшись ни единымъ словомъ, при чемъ его смущеніе росло съ каждымъ шагомъ. Онъ еще разъ взглянулъ на нее и на этотъ разъ встртился съ ея взглядомъ, и чмъ дольше она на него глядла, тмъ боле онъ краснлъ.
— Ну-съ, monsieur Битти, — сказала она спокойно.
Онъ со страхомъ взглянулъ на Герберта, который могъ разслышать.
— Я не знаю, какъ вамъ это объяснить,— началъ онъ,— но моя фамилія не Битти.
— Неужели! Извините пожалуйста, monsieur, я ошибочно приняла васъ за нкоего господина Битти, котораго встртила въ Париж. Вы поразительно похожи на него.
— Нтъ, увряю васъ, — сказалъ Чарли.— Я совсмъ на него не похожъ. Я знаю того, о комъ вы говорите. Это пьяный безобразникъ, котораго вы спасли, когда его чуть не задавилъ экипаж и едва не ограбили на улиц, и который въ благодарность велъ себя недостойнымъ образомъ. Онъ умеръ.
— Господи Іисусе!— крикнула Орели.— Не говорите этого. Что хотите вы сказать?
— Онъ умеръ, — повторилъ Чарли, довольный тмъ, что смутилъ ее.— Онъ убитъ, уничтоженъ угрызеніями совсти… потому что онъ не въ силахъ был вынести контраста между своимъ ничтожествомъ и вашей… вашей добротой. Если бы вы, глядя на меня, не вспоминали его, то сдлали бы мн великое одолженіе… гораздо большее, чмъ того я заслуживаю. Согласны ли вы на это, мистрисъ Гербертъ?
— По моему, вы, какъ поэтъ, будете пользоваться большимъ успхомъ, — сказала Орели, холодно глядя на него.— Вы остроумны. Ахъ! Ужъ эта подземная желзная дорога! Одинъ ужасъ!
Они больше не разговаривали, пока на Хейгъ Стритъ не вышли изъ позда и не пошли опять пшкомъ въ томъ же порядк. Чарли былъ попрежнему смущенъ, не зная что говоритъ, но уже на такъ роблъ.
— Надюсь, что madame Сцецимилица здорова?— началъ онъ.
— Благодарю васъ, она здорова. Вы сейчасъ увидите ее.,
— Какъ? Она теперь живетъ съ вами?
— Да. Это радуетъ васъ?
— Нтъ, въ сущности нтъ, — отвтилъ онъ откровенно.— Почему это радовало бы меня? Она помнить о негодя, о которомъ мы говорили. Что мн длать?
Орели медленно покачала головой.
— По правд говоря, я не знаю,— отвчала она.— Приготовьтесь ко всему самому худшему.
— Вамъ легко шутить, мистрисъ Гербертъ. Если бы у васъ было основаніе бояться свиданія съ ней, то вы не смялись бы надо мной. Однако, такъ какъ вы мн простили, то я надюсь, что и она простить мепц.
Дйствительно, госпожа Сцецимилица приняла его безъ малйшаго проявленія недовольства. Она не помнила его.
Она была всецло занята другими соображеніями, понудившими ее увести дочь для совщанія на лстницу, пока гости полагали, что она пошла за ребенкомъ.
— Дитя мое, ты что же, принесла вмст съ гостями и обдъ? Чмъ мы будемъ кормить ихъ? Разв наша хозяйка можетъ сразу приготовить двойной обдъ?
— Должна, maman. Очень просто. Пусть она пойдетъ въ лавку… въ трактиръ. Пусть куда хочетъ пойдетъ, лишь бы былъ обдъ. Можетъ и дома найдется.
— Какъ же?
— Ужъ она приготовитъ. А если нтъ, то въ чемъ же я-то помогу. Я ничего въ этомъ не понимаю. Принеси Бамбино и не раздражай меня съ обдомъ. Ужъ какъ-нибудь все устроится.
И она поторопилась вернуться въ гостиную. Madame Сцецимилица пошла наверхъ и немедленно спустилась съ ребенкомъ, который казался грустнымъ и старообразнымъ.
— Посмотрите!— сказала Орели, скрестивъ руки на спин и издали глядя на своего ребенка.— Посмотрите, какой онъ важный! Настоящій англичанинъ.
Ребенокъ издалъ крикъ и протянулъ кулачокъ.
— А! Ты, негодяй, узнаешь голосъ матери! Похожъ онъ на Адріана?
Мэри взяла осторожно ребенка на руки. Она поцловала его и потрепала ножку, поласкала его и вызвала въ немъ нкоторое слабое проявленіе радости. Адріанъ чувствовалъ себя неловко и сконфуженно улыбался. Чарли намренію, стоялъ въ сторон. Черезъ нкоторое время Мэри бережно передала ребенка madame Сцецимилиц, но въ эту минуту подскочила Орели. Она схватила малютку и подбросила его къ потолку, затмъ поймала на лету. Адріанъ въ испуг бросился къ ней, madame что-то завопила по-польски, а ребенокъ разсердился. Когда же она продлала это во второй разъ, то онъ раскричался въ все горло.
— Теперь смотрите, — сказала Орели и положила ребенка, который въ эту минуту неистово бился и кричалъ, на рояль. Затмъ она заиграла Кадриль конькобжцевъ изъ оперы ‘Пророкъ’ Мейербера, ребенокъ тихо и спокойно лежалъ съ довольнымъ видомъ собаки, которую гладятъ, или дамы, которой расчесываютъ волосы.
— У него плохой музыкальный вкусъ, — сказала она, кончивъ пьесу.— Онъ старомодныхъ понятій. Monsieur Сутерландъ, передайте пожалуйста маленькаго моей матери.
Madame Сцецимилица быстро подошла, чтобы помшать Чарли исполнить порученіе, данное ему только, чтобы сконфузить его. Однако онъ очень ловко поднялъ ребенка и даже поцловалъ его раньше, чмъ передалъ бабушк, которая взяла его какъ фарфоровый предметъ.
— Унеси его, — сказала Орели.— А изъ васъ вышла бы хорошая нянюшка, monsieur.
— Что за мать!— заворчала madame Сцецимилица.— Бдное дитя!
— Я бы желала, чтобы онъ сталъ сразу большой, — сказала Орели.— Когда онъ станетъ мужчиной, я буду старухой со скрюченными пальцами. Онъ, слушая будущихъ виртуозовъ фортепіанной игры, будетъ удивляться тому, какъ могла я достигнуть успха. Ахъ! Что за гадкій свтъ! Передъ вами нельзя этого говорить,— вы философка.
Скоро вернулась и madame Сцецимилица и поддержала въ значительной степени оживленность разговора, потому что не смотрла то и дло съ испугомъ на дочь, какъ это длали вс трое остальныхъ. За обдомъ Орели перестала говорить, такъ какъ видла, что разговоръ поддерживался и безъ ея помощи, но она мало ла и пила одну лишь воду. Она казалась разстроенной и этимъ боле обычнаго привлекла къ себ вниманіе Мэри, которой очень хотлось понять жену Адріана, она внимательно, но тщетно наблюдала, за ней. Она такъ же мало могла постичь характеръ піанистки, какъ не могла, вслдствіе близорукости, ясно видть ея лица. Гербертъ, кушавшій съ аппетитомъ хозяина дома, глядлъ черезъ столъ на жену влюбленными глазами. Чарли же ршался лишь изрдка взглядывать на нее. Мэри стсняло молчаніе Орели, и она, наконецъ, ршила вызвать ее на разговоръ.
— Неужели вы не пьете вина?— спросила она.— Вы вдь такъ много работаете.
— Никогда!— отвчала Орели.— У меня на конц каждаго пальца сосредоточена такая тонкая и нжная чувствительность, которую вы представить себ не можете! Это своего рода особая нервная система. Какой-нибудь одинъ стаканчикъ вина лишилъ бы эти маленькіе нервы ихъ чувствительности. Мои пальцы стали бы молотками, какъ пальцы другихъ, я была бы въ восторг и была бы довольна своими молотками, какъ другіе. Но то, что я играла, было бы уже не музыкой.
— У Орели удивительный взглядъ на то, что она называетъ своимъ тонкимъ чутьемъ,— сказалъ Гербертъ.— Когда она въ музыкальномъ настроеніи и находитъ удовольствіе въ своей собственной игр, то я узнаю, что она отыскала свои пальцы! Но это чувство у нея исчезаетъ, коль скоро другіе получаютъ удовольствіе отъ ея игры. Тогда у нея длаются пальцы, какъ у всхъ, и мн она объявляетъ, что ршила бросить музыку.
— Да! да! Ты очень уменъ, но у тебя нтъ этого тонкаго чутья и ты ничего не понимаешь. Ахъ! Какъ бы ты рисовалъ, если бы оно у тебя было! Ты превзошелъ бы всхъ художниковъ въ мір.
Мэри покраснла отъ досады на Орели, потому что она знала, какъ Гербертъ обижался, когда ему говорили о томъ, что онъ не изъ первокласныхъ художниковъ. Орели, не заботясь о впечатлніи, произведенномъ ея словами, опять замолчала и задумалась, пока вс не вышли изъ-за стола. Тогда она присла къ роялю и позволила Чарли вступить съ ней въ разговоръ, въ то время какъ Гербертъ увлекся съ Мэри бесдой о живописи, а madame Сцецимилица сла спокойно съ вязаньемъ въ уголокъ.
— Какъ!— воскликнула Орели, прерывая Чарли, — значить вы были и на томъ концерт?
— Да!
— Слдовательно вы были на всхъ концертахъ, на которыхъ я играла по возвращеніи въ Лондонъ. Вы бываете на всхъ концертахъ?
— На всхъ, на которыхъ вы играете. На другихъ я не бываю.
— О! Я понимаю. Вы длаете мн комплементъ. Я очень, очень вамъ благодарна… вдь такъ говорить… за ваше вниманіе.
— Знаете ли вы, что у меня есть склонность къ музык? Я собирался быть музыкантомъ и бралъ уроки у стараго Джэка. Но я,— увы!— забросилъ это.
— Что за дерзость! Вамъ непристойно говорить такимъ тономъ о великомъ артист, monsieur Charles,
— Конечно, мистрисъ Гербертъ. Но кому какое дло до того, что я говорю.
— Tiens!— сказала смясь Орели.— Вы правы. Вы умете все представить въ ничтожномъ вид. Итакъ, вы забросили музыку и хотите сдлаться поэтомъ. Не можете ли вы придумалъ себ боле подходящее занятіе?
— Это единственное, что мн осталось, не считая военной службы, а меня къ этой карьер не готовили, такъ какъ у насъ въ семь ужъ одинъ военный есть, мой брать, зять мистера Фипсона. Сначала предполагалось, что я буду профессоромъ университета. Потомъ я отдался музык. Затмъ я пробовалъ изучать право, медицину, технику, индійскую гражданскую службу, но все утомляло меня. По правд говоря, я не попробовалъ только церковной карьеры…
— Что это значитъ? Не попробовали церковной карьеры.
— Это то, что вы очень врно называете идіотизмомъ. Я хочу сказать, что не пожелалъ опуститься до того, чтобы быть пасторомъ.
— Какой философъ! Ну, дальше!
— Теперь я ршилъ, если ничего не выйдетъ изъ поэзіи, что очень правдоподобно, то заняться промышленнымъ предпріятіемъ. Я буду искать себ мста въ обществ электродвигателей Конолли.
— Я думаю, что это будетъ самое лучшее. Я вамъ что-нибудь сыграю, чтобы ободрить васъ.
Она начала играть полонезъ Шопена. Гербертъ и Мэри замолчали, но потомъ продолжали разговаривать вполголоса. Чарли внимательно слушалъ. Доигравъ полонезъ до конца, она не прекратила игры, а продолжала играть, устремивъ глаза къ потолку и взглядывая отъ времени до времени на Чарли.
— Орели,— вдругъ воскликнулъ Герберт, — гд рисунки, которые въ прошлый вторникъ оставила здсь мистрисъ Скоттъ?
— Но слушайте же!— сказалъ Чарли съ упрекомъ, когда Орели прекратила играть.
Гербертъ не понялъ его и удивленно на него взглянулъ. Орели встала, взяла съ полки для нотъ рисунки и молча передала ихъ мистрисъ Хоскинъ.
— Мн жаль, что мы прервали васъ, — сказала Мэри покраснвъ.
Орели любезно улыбнулась и сла на низкое кресло возл окна.
— Я бы желалъ, чтобы вы еще поиграли, мистрисъ Гербертъ, если вы не устали,— сказалъ Чарли робко.
Она покачала головой.
— Жестоко, что мн приходится страдать за то, что у моей сестры деревянная голова безъ ушей, — проворчалъ онъ, глядя не на Мэри, а на Герберта.— Я чувствовалъ себя на неб, когда васъ прервали. Я бы желалъ, чтобы Джэкъ былъ здсь. Онъ высказалъ бы вамъ свое мнніе.
— Мистеръ Гербертъ не выносить мистера Джэка.
— А мистеръ Джэкъ не выноситъ мистера Герберта. Симпатіи между ними нтъ. Адріанъ ненавидитъ музыку Джэка, а Джэкъ смется надъ картинами Адріана.
— Maman, позвони. Вели подавать чай.
— Хорошо, ангелъ мой.
Завязался общій и малосвязный разговоръ. Мэри, испугавшись, что она была невжлива и невнимательна къ хозяйк, прекратила разговаривать съ Адріаномъ.
— Я вижу, что наша телеграмма не имла дйствія, — сказала она.— Мистеръ Хоскинъ, видимо, пообдалъ въ клуб.
— Тмъ боле глупо съ его стороны,— сказалъ Чарли.
— Что это значитъ?— спросила Мэри, удивляясь его недовольному тону.
Онъ молча глядлъ на рояль. Затмъ онъ мелькомъ взглянулъ на Орели и очень смутился, когда она любезно протянула ему свою полную чашку чаю. Онъ взялъ ее и сконфуженно поставилъ опять на столъ.
— Итакъ, — сказала она, когда онъ снова слъ ближе къ ней, — ни въ одномъ изъ вашихъ начинаній вы успха не имли.
Это внезапное возобновленіе прерваннаго разговора еще больше смутило его.
— Я… вы хотите сказать о моихъ….
— Mtiers, какъ вы ихъ называете. Это меня не удивляетъ, monsieur Charles. У васъ нтъ упорства.
— У меня упорства хватитъ на то, что доставляетъ мн удовольствіе.
— Получаете ли вы когда-нибудь, такое удовольствіе?
— Иногда. Напримръ, когда вы играете, я могъ бы годъ.слушать, и мн не надоло бы.
— Вы проголодались бы. А я очень устала бы отъ игры. Впрочемъ….
Шумъ отъ паденія чего-то и дтскій крикъ прервалъ ее. Она прислушалась, а затмъ вышла изъ комнаты, за нею вышла и мать. Мэри и Адріанъ, привыкшіе къ такимъ происшествіямъ, не двинулись съ мста. Чарли, ободренный ихъ спокойствіемъ, сталъ перелистывать альбомъ съ рисунками.
— Адріанъ, — сказала тихо Мэри, — не разсердилась ли мистрисъ Гербертъ на меня?
— Нтъ. За что?
— Она не была разсержена… придя въ мастерскую?
— Не думаю. Н-нтъ. Почему бы ей сердиться?
— Можетъ быть не лично на меня. Но на насъ обоихъ. Ты понимаешь меня, Адріанъ. Я почувствовала себя въ удивительно неловкомъ положеніи, когда она вошла. Я не думаю, чтобы она приревновала, но…
— Успокойся, Мэри, — сказалъ онъ съ горькой усмшкой.— Она не ревнива. Я бы хотлъ, чтобы она была ревнива.
— Ты хотлъ бы?
— Да. Это служило бы мн доказательствомъ ея любви. Я вообще сомнваюсь, способна ли она ревновать.
— Надюсь, что нтъ. Но она нашла, вроятно, наше поведеніе страннымъ тмъ боле, что мы держали себя виновато. Люди невинные всегда такъ длаютъ. Тише! Вотъ она.— Вы водворили миръ и тишину въ дтской, мистрисъ Гербертъ?
— Мать моя тамъ,— сказала! Орели.— Право, несчастный ребенокъ! Нтъ той кроватки, изъ которой бы онъ не упалъ. Но что же вы встаете? Неужели собираетесь уходить?
Мэри, несмотря на увренія Герберта, чувствовала себя неспокойной и объявила, что ей необходимо итти домой. Чарли долженъ былъ ее проводить. Онъ попробовалъ равнодушно пожелать Орели покойной ночи, но это ему но удалось. Мэри обратила вниманіе провожавшаго ее до дверей Герберта на то, что мальчикомъ Чарли держалъ себя мене неловко, чмъ теперь, будучи взрослымъ. Адріанъ съ этимъ согласился и простился съ нею. Онъ простоялъ еще нкоторое время у подъзда, любуясь красотою вечера, затмъ вернулся въ гостиную, гд Орели сидла задумавшись на диван.
— Видите ли, — сказалъ онъ ей весело,— что мистрисъ Хоскинъ выигрываетъ отъ боле близкаго знакомства? Разв она не красивая женщина?
— Очаровательна,— сказала Орели, помолчавъ немного.
— Я зналъ, что она понравится теб. Ты хорошо придумала, позвавъ ее обдать. Я былъ этому очень радъ.
— Я обязана была теб, Адріанъ.
— За что?— спросилъ онъ.
— Потому что я прервала вашъ tte—tte.
Онъ засмялся.
— Да, — сказалъ онъ.— Но ты не виновата. Ты пришла совершенно во-время.
— Я такъ и думала. Ахъ! мой другъ, какъ ты мн больше нравишься, когда ты влюбленъ въ мистрисъ Хоскинъ, чмъ когда бываешь влюбленъ въ меня! Тогда ты гораздо мужественне и разумне. И ты могъ ее бросить, чтобы жениться на мн! Какое безуміе!
Адріанъ стоялъ передъ ней, разинувъ ротъ, не столько удивленный, сколько испуганный, что она замтить его удивленіе.
— Орели!— вдругъ воскликнулъ онъ, — возможно ли… трудно врить… что ты ревнуешь.
— Н…нтъ, — отвтила она посл нкотораго раздумья.— Я не думаю, чтобы я ревновала. Можетъ быть мистрисъ Хоскинъ будетъ ревновать, если я случайно нарушу еще одинъ вашъ tte—tte. Но такъ какъ у васъ въ Англіи нтъ дуэли, то не бда.
— Орели, ты говоришь серьезно?
— Почему мн не говорить серьезно?— сказала она приподнимаясь.
— Потому что — отвтилъ онъ съ достоинствомъ, — изъ твоихъ словъ видно, что ты относишься презрительно къ мистрисъ Хоскинъ и ко мн.
— О, нтъ! нтъ!— сказала она, желая его успокоить.— Я не считаю тебя безчестнымъ обольстителемъ въ род Донъ-Жуана. Я знаю, что въ Англіи вы оба считали бы это великимъ грхомъ. Я ничего въ васъ не предполагаю кром того, что я прочла въ вашихъ лицахъ, когда ты держалъ ея руки въ твоихъ. На меня ты бы не могъ такъ глядть.
— Что хочешь ты этимъ сказать?
— Я хочу теб это доказать, — отвтила она, спокойно вставая и подходя къ нему.— Дай мн твои руки.
— Орели, это ребяч…
— Дай мн об руки.
Съ этими словами и пока онъ смущенно глядлъ на нее, она взяла его руки.
— Ну, — сказала она, затмъ, отдаляясь отъ него на шагъ,— пойми, что я хочу сказать. Взгляни мн въ глаза, какъ глядлъ на нее, если можешь.
Она выжидала. Но на его лиц было выражено лишь смущеніе.
— Ты этого не можешь, — сказала она и попробовала освободить свои руки.
Но онъ стиснулъ ихъ, привлекъ къ себ и поцловалъ.
— Ахъ!— сказала она, спокойно отходц отъ него, — этой части вашего свиданія я не застала.
— Глупости, Орели. Я не собирался цловать мистрисъ Хоскинъ.
— Напрасно, надо было ее поцловать. Когда женщина протягиваетъ теб об свои руки, то она этого ждетъ.
— Я даю теб слово, что ты ошибаешься. Мы просто пожали другъ другу руки въ знакъ того, что пришли къ соглашенію — это въ Англіи самая обычная вещь.
— Соглашеніе?
— Да.
— Eh bien! что это было за соглашеніе, которое придало такой блескъ вашимъ глазамъ?
Адріану хотлось сдлать чистосердечное признаніе, но онъ сталъ колебаться, когда представилъ себ, какое впечатлніе произведутъ его слова.
— Очень трудно теб это объяснить, — началъ онъ.
— Такъ и не объясняй, потому что понять легко. Я знаю, знаю. Бдный мой Адріанъ, ты влюбился, самъ этого не зная! Ахъ, я завидую мистрисъ Хоскинъ.
— Если ты говоришь правду, — воскликнулъ онъ, — то я все теб прощаю.
— Я завидую ей за ея способность влюбиться, — продолжала Орели, снова задумчиво садясь на диванъ.— Я не умю любить, я могу чувствовать въ музык… въ роман… въ стихахъ, но въ настоящей жизни — это мн невозможно. Я хорошо отношусь къ maman, къ Бамбино, иногда къ теб, но это не настоящая любовь… не та, которую ты всегда испытывалъ ко мн… и которую она теперь испытываетъ къ теб. Я слишкомъ отчетливо вижу людей и все окружающее, чтобы я могла любить. О да! я должна удовлетвориться музыкой. Это только тнь! но въ конц концовъ она такъ же почти реальна, какъ сама жизнь.
— Словомъ, Орели, ты меня не любишь и никогда не любила.
— Не такимъ образомъ.
— Почему не сказала ты мн этого раньше?
— Потому что ты меня любилъ и это огорчило бы тебя.
— Я и теперь люблю тебя, и ты это знаешь. Почему не сказала ты мн это до нашей свадьбы?
— Ахъ! я забыла. Я въ то время, вроятно, любила тебя, но ты былъ для меня не вполн реаленъ,— я не знала тебя. Что съ тобой?
— Ты спрашиваешь, что со мной посл того…
— Приди, сядь возл меня и успокойся. Ты гримасничаешь какъ актеръ. Я для тебя больше длаю, чмъ ты заслуживаешь, потому я ласкаю тебя какъ моего мужа, несмотря на то, что ты вступаешь въ соглашеніе, какъ ты говоришь, съ другими женщинами.
— Орели,— сказалъ онъ мрачно,— въ такомъ случа передъ нами одинъ только путь: мы должны разстаться.
— Разстаться? Почему же?
— Потому что ты меня не любишь. Я и раньше догадывался объ этомъ, теперь я это знаю. Исчезло и твое уваженіе ко мн. Я, по крайней мр, могу вернуть теб свободу — я считаю это своимъ долгомъ. Ты не видишь въ этомъ необходимости, и я не могу теб ее указать. Но тмъ не мене мы должны разстаться.
— Что же я должна длать для тебя. Забываешь ли ты свой долгъ передо мной и передъ моимъ ребенкомъ? Ну да! это теб все равно. Уходи. Но помни, Адріанъ, если ты бросаешь свою семью, чтобы и эту женщину оторвать отъ ея семьи, то это будетъ пошлость, которая навки оттолкнетъ меня отъ тебя. Не разсчитывай найти утшеніе у меня, когда она наскучитъ теб, а вс ярко вырисованныя натуры со временемъ надодаютъ, и она именно такая. Ты можешь быть слабымъ и безумнымъ, но если ты перестанешь быть честнымъ человкомъ, то ты больше не будешь для меня моимъ Адріаномъ.
— Что же можетъ еще статься со мной, когда я уже и теперь пересталъ быть твоимъ Адріаномъ. Ты сказала мн, что никогда въ грошъ меня не ставила…
— Что ты выдумалъ! Я говорю, что не умю влюбляться. Успокойся и перестань говорить о разставаніи и подобныхъ глупостяхъ. Разв я сегодня не была мила съ ней и съ тобой?
— Честное слово, — крикнулъ въ отчаяніи Адріанъ,— мн кажется, или ты съ ума сошла или меня хочешь съ ума свести.
— Теперь онъ ругается!— воскликнула она.
— Я не влюбленъ въ Мэри,— продолжалъ онъ.— Это гадкая и глупая клевета. Если кому-нибудь надо стыдиться, такъ это теб… да! теб, Орели. Ты вывела низкое заключеніе изъ совершенно невиннаго моего поступка, а потомъ ты съ циничнымъ равнодушіемъ разсказываешь, что меня не любишь.
Орели пожала плечами, чмъ дала понять, что ей этотъ разговоръ надолъ, и вставъ сла за рояль. Только успла она дотронуться до клавишей, какъ она, видимо, забыла о немъ. Но она вскор прекратила игру.
— Что ты говоришь, Адріанъ?— спросила она.
— Ничего.
— Ничего!— повторила она недоврчиво.
— Ничего, что было бы сказано для тебя. Если ты слышала, то прости меня. Я не часто оскорбляю тебя такими рчами, но теперь я не могу не сказать этого изъ глубины души: проклятая рояль!
— Ты, вроятно, частенько говорилъ это втихомолку,— сказала Орели и затворила рояль.
— Ты уходишь?— спросилъ онъ испуганно, когда она направилась къ дверямъ.— Нтъ!— воскликнулъ онъ, догоняя ее и осторожно обнимая ее.— Я не хотлъ сказать, что не люблю твою игру. Но я ненавижу рояль, когда ты возбуждаешь мою къ ней ревность тмъ… что идешь къ ней, чтобы забыть меня.
— Тутъ дурного ничего нтъ. Успокойся. Я не обижена, — сказала она, стараясь высвободиться.
— Но ты сердишься, Орели. Прошу тебя, не будь такой…
— Адріанъ, ты мучаешь меня… ты доведешь меня до слезъ, и тогда я теб этого не прощу. Оставь меня.
Онъ оставилъ ее и грустно на нее взглянулъ.
— Ты не долженъ бы длать мн сценъ, — сказала она съ упрекомъ.— Гд мой платокъ? Онъ только что былъ у меня.
— Вотъ онъ, дорогая, — сказалъ онъ, поднимая упавшій на полъ платокъ.
Она взяла его не поблагодаривъ. Затмъ, взглянувъ на него съ сердцемъ и увидвъ его грустнаго и упавшаго духомъ, она смягчилась и протянула ему свои руки.
— Mon me {Душа моя.}, — шепнула она, приближая лицо свое къ нему.
— Ma vie {Жизнь моя.},— повторилъ онъ съ жаромъ, прижимая ее къ своей груди.

XVIII.

На слдующій день, въ воскресенье, Чарли Сутерландъ звонилъ передъ домомъ на Церковной улиц въ Кенсингтон и освдомлялся у отворившей дверь мистрисъ Симпсонъ, дома ли мистеръ Джэкъ.
— Нтъ, — строго отвтила мистрисъ Симпсонъ.— Его дома нтъ.
На настойчивый вопросъ, когда его можно застать, она отвчала неопредленно и неточно. Наконецъ Чарли объявилъ, что придетъ еще разъ и повернулся уходить. Не усплъ онъ пройти нсколькихъ шаговъ, какъ услышала, громкій крикъ. Онъ оглянулся и увидлъ Джэка, непричесаннаго, небритаго, въ рваныхъ туфляхъ и грязномъ плать, бгущаго за нимъ.
— Вернитесь! Вернитесь!— кричалъ Джэкъ, теряя голосъ отъ быстраго бга.— Это недоразумніе. Эта мерзавка… пойдемте.
Онъ ухватилъ Чарли подъ руку и потащилъ его къ себ домой. Въ эту минуту откуда ни возьмись сбжались сосдніе мальчишки и со смхомъ глядли на плненіе Чарли, два-три мальчика постарше и похрабрй попробовали даже крикнуть ура.
Джэкъ привелъ своего гостя въ огромную комнату, занимавшую почти весь первый этажъ. Посреди комнаты стояла рояль, загроможденная письменными принадлежностями, напечатанными и написанными отъ руки нотами, старыми газетами и грязными чашками изъ-подъ кофе. Разостланный подъ роялью коверъ былъ въ такомъ вид, что можно было сразу догадаться, что соръ съ него выметался только, когда его накапливалось слишкомъ много, а до тхъ поръ онъ могъ безпрепятственно лежать на ковр, на стульяхъ и на креслахъ, покрытыхъ чехлами, видимо служившими для вытиранія чернильныхъ перьевъ, лежали на однихъ кучи носильнаго платья, на другихъ книжки, раскрытыя на томъ мст, гд ихъ читали. На одномъ стул валяйся сапогъ, а другой торчалъ на ршетк камина, на другомъ — ржавый котелъ, только что снятый съ огня, который, несмотря на время года, горлъ въ камин. На всхъ предметахъ, наполнявшихъ эту комнату, выступали черныя, коричневыя или желтыя пятна отъ чернилъ, кофе и яицъ.
— Садитесь, — сказалъ Джэкъ и насильно толкнулъ своего прежняго ученика на одно изъ самыхъ удобныхъ креселъ, лоснящееся отъ долгаго употребленія. Затмъ онъ сталъ искать себ свободный стулъ и въ эту минуту замтилъ мистрисъ Симпсонъ, которая, воспользовавшись тмъ, что онъ выбгалъ на улицу, пробралась въ комнату, чтобы до прихода гостя навести хоть сколько-нибудь порядокъ.
— Вы здсь?— спросилъ онъ.— Принесите кофе и нсколько сандвичей. Почему вы заняли вс стулья? Вдь я говорилъ же вамъ ничего не трогать въ этой… какъ? О чемъ вы, чортъ, думаете, когда поставили котелокъ на кресло?
— Трудно предположить, мистеръ Джэкъ, — отвтила хозяйка, — что сдлала это я. О, Боже! Да это одно изъ моихъ желтыхъ креселъ! Это ужасно.
— Вы его поставили. Кром васъ никого въ комнат не было. Пойдите, принесите кофе.
— Я его сюда не ставила,— отвила мистрисъ Симпсонъ, возвышая голосъ, — и вы это отлично знаете. Затмъ я была бы очень благодарна, если бы вы говорили мн, дома ли вы или нтъ, чтобы въ случа, если придутъ гости, я не оказывалась бы лгуньей, какъ вышло теперь.
— Вы всегда готовы соврать, да еще вы вдобавокъ шлюха,— отвтилъ Джэкъ.— Посмотрите-ка, въ какомъ вид эта комната.
— Ахъ!— возразила мистрисъ Симпсонъ.— Полюбуйтесь, дйствительно. Я извиняюсь передъ вами, мистеръ, — добавила она, обращаясь къ Чарли, — но что вы обо мн подумали бы, если бы я вамъ сказала, что это моя лучшая комната?
Джэкъ, обративъ все свое вниманіе на гостя, удержался отъ новаго замчанія и указалъ на дверь. Мистрисъ Симпсонъ презрительно взглянула на него, но все же повиновалась. Джэкъ взялъ стулъ, сбросилъ на полъ все на немъ находившееся и слъ возл Чарли.
— Я не долженъ былъ бы такъ съ ней говорить, — сказалъ онъ съ раскаяніемъ въ голос.— Смю ли я далъ вамъ совтъ, Чарли: не живите никогда подъ одной кровлей съ грязной женщиной.
— Это должно быть очень непріятно, мистеръ Джэкъ.
— Несомннно, что тогда самъ пріобртаешь дурныя привычки. Какъ поживаютъ ваша сестра, вашъ батюшка?
— У Мэри все по-старому, такъ же и у старика. Я прошлой осенью былъ съ нимъ въ Бирмингам. Мы тамъ слышали ‘Прометея’. Дйствительно, мистеръ Джэкъ, это необходимо прослушать. ‘Страсть Матвя’, ‘Девятая симфонія’ и ‘Кольцо Нибелунговъ’, вотъ единственныя вещи, достойныя исполненія посл ‘Прометея’. Только увертюра немного шумна.
— Вамъ понравилось? Врно, совершенно врно. А что вы теперь длаете? Работаете?
— Старая исторія, мистеръ Джэкъ. Мн ни въ чемъ не повезло, такъ же какъ и съ музыкой, только съ ней мн лучше удавалось, потому что вы мн помогали.
— Вы все начали слишкомъ юнымъ. Но это ничего. У васъ еще много времени впереди. Да! да! Ну, что новенькаго?
— Я отправляюсь на пріемный день къ Магд Ланкастеръ, актрис, знаете? Она взяла съ меня слово, что я по дорог зайду къ вамъ и между прочимъ сообщу, куда я иду. Она говорила, что вы, быть можетъ, пойдете къ ней со мной. Я вижу, что она желала бы это.
— Она приглашала меня заглянуть къ ней когда-нибудь въ воскресенье, и я общался. Что у насъ сегодня, воскресенье?
— Да, мистеръ Джэкъ. Пойдемте.
Джэкъ пробормоталъ что-то непонятное, раздлся и началъ разбрасывать платье, лежащее на стульяхъ. Затмъ онъ позвонилъ и, подождавъ не боле двадцати секундъ, пошелъ къ двери и началъ изо всхъ силъ звать мистрисъ Симпсонъ. Это, точно такъ же какъ и звонокъ, не подйствовало. Онъ вернулся въ комнату и ругаясь снова принялся искать. Когда онъ удвоилъ безпорядокъ комнаты, то съ равнодушнымъ видомъ вошла мистрисъ Симпсонъ и принесла подносъ съ кофе и сандвичами.
— Куда прикажете мн это поставить?— спросила она терпливо, посл того какъ тщетно искала свободнаго мстечка на роял.
— Что поставить? Откуда вы выдумали принести все это сюда? Кто просилъ васъ объ этомъ?
— Вы, мистеръ Джэкъ. Быть можетъ вамъ угодно будетъ это отрицать въ присутствіи этого господина, который слышалъ, какъ вы мн приказывали.
— О!— воскликнулъ Джэкъ въ смущеніи.— Чарли, не хотите ли выпить кофе, пока я однусь. Поставьте же подносъ хотя на полъ, если вы не находите мста.
Мистрисъ Симпсонъ поторопилась поставить подносъ у тотъ Чарли.
— Ну-съ,— сказалъ Джэкъ, глядя на нее злобно, — теперь потрудитесь отыскать мой сюртукъ. А на будущее время прошу васъ оставлять его всегда на томъ мст, куда я его положу.
— Да, мистеръ. А смю ли я спросить, куда вы его въ послдній разъ положили?
— Я положилъ его на это кресло, — сказалъ Джэкъ.— Видите? Вотъ на это кресло!
— Неужели!— воскликнула насмшливо мистрисъ Симпсонъ.— Вы вчера дали мн его вычистить. Мн было нелегко его вычистить. Пришлось вылить цлый пузырекъ бензина, чтобы отчистить пятна. Онъ наверху, у васъ въ спальн. И прошу васъ въ будущемъ обращаться съ нимъ бережне или отдавать его чистить въ химическую чистку, а не мн. Принести вамъ его?
— Нтъ. Идите къ… пойдите въ кухню и зажмите ротъ. Чарли, мой милый, я сейчасъ вернусь, подождите меня. Выпейте кофе. Поставьте подносъ куда-нибудь. Чортъ съ ней… съ этой женщиной.
Онъ вышелъ и вскор вернулся въ чистой сорочк и боле или мене приличномъ сюртук.
— Гд живетъ она?
— На Мэримбоне Родъ. Ея пріемные дни бываютъ очень веселы и оживленны. Ея сестры того мннія, что молодая, незамужняя женщина не должна жить открыто и принималъ у себя и потому он тамъ не бываютъ. Мн кажется, он охотно совсмъ отреклись бы отъ нея, но этого он не длаютъ, потому что она нтъ-нтъ и даритъ имъ новое платье. Я буду невообразимо гордъ, если явлюсь туда съ вами. Если самъ не достигъ знаменитости, то самое лучшее, это вести знакомство съ знаменитостью!
Джэкъ улыбнулся и не прерывалъ болтовню Чарли, пока они не дошли до дома на Мэримбоне Родъ. Дверь имъ отворила приличная двушка въ темно-зеленомъ плать и съ наколкой на голов.
— Я чуть было не спросилъ у нея программы и не далъ ей на чай,— шепнулъ Чарли, входя въ переднюю.— Мы можемъ назвать ей наши фамиліи, и она проводитъ насъ. Мистеръ Джэкъ и мистеръ Чарли Сутерландъ,— сказалъ онъ громко двушк.
— Мистеръ Сутерландъ и мистеръ Чарльсъ Сутерландъ,— поправила она его съ достоинствомъ. Джэкъ подошелъ къ Магд. На ней было платье изъ голубого бархата, венеціанскаго покроя, снятое со старой картины Павла Веронеза. Вокругъ ея шеи обвивалась въ три ряда янтарная цпь, на ногахъ были туфли изъ той же матеріи и того же цвта, что платье. Ея цвтъ лица, достигнутый искусственно, понравился Чарли, но онъ пожаллъ, что онъ слишкомъ хорошъ, чтобы быть естественнымъ. Убранство комнаты было такъ же оригинально, какъ нарядъ хозяйки. Двери были сняты, и на ихъ мст установлена была рама съ блыми колоннами по обимъ сторонамъ. Съ одной стороны рамы опускалась портьера изъ серебристаго плюша. Стны были выкрашены въ нжный блестящій зеленый цвтъ, а коверъ походилъ на толстую свтло-коричневую бумагу. На стульяхъ изъ матоваго дерева съ камышевыми сидньями лежали подушки цвта соломы или верблюжьяго сукна. Соотвтственно господствующей въ то время мод, въ комнат было, по крайней мр восемь лампъ съ самыми причудливыми оправами и фарфоровыми подставками. Большинство изъ нихъ изображали скалы съ вьющимся вокругъ плющомъ. Потолокъ былъ свтло-маисоваго цвта.
Магдаленъ, удивившись появленію мистера Сутерландъ, устремила взоръ къ Двери надъ головой Джэка, такъ какъ она была выше его, по крайней мр, на полголовы.
— Какъ дла?— спросилъ онъ своимъ зычнымъ голосомъ.
— Дорогой учитель, — отвчала она своей чистой, отчетливой рчью, которой она была обязана значительной доли своего успха.— Наконецъ-то вы пришли ко мн.
— Да, наконецъ. Я было совсмъ забылъ васъ, но Чарльсъ напомнилъ мн о вашемъ приглашеніи… гд же Чарльсъ?
Чарльсъ стоялъ за нимъ и ожидалъ, чтобы съ нимъ поздоровалась хозяйка:
— Я вамъ очень благодарна, — сказала Магдаленъ, протягивая ему руку. Чарльсъ, не столько обрадованный, сколько сконфуженный, что-то пробормоталъ. Онъ сообщилъ о здоровь своихъ и затмъ исчезъ въ толп.
— Я перестала надяться на встрчу съ вами, — сказала она, снова обращаясь къ Джэку.— Я посылала вамъ одинъ билетъ за другимъ, чтобы вы поглядли на свою бывшую ученицу въ ея лучшихъ роляхъ. Но когда наступалъ вечеръ, то ложи упорно пустовали.
— Я хотлъ итти на васъ поглядть… и долженъ былъ бы это сдлать. Но я то забывалъ день спектакля или терялъ билеты или что-нибудь въ этомъ же род. Моя хозяйка всегда умудрится билетъ или записку куда-нибудь засунуть, а иногда и сожжетъ по нечаянности.
— Бдная мистрисъ Симпсонъ! Какъ она поживаетъ?
— Она жива, зла и болтлива попрежнему. Мн надо оттуда съхать. Я дольше ее выносить не могу. Нельзя себ представить, до чего доходитъ ея безпорядокъ, глупость и лживость.
— О! дорогой мой! Мн грустно это слышать, мистеръ Джэкъ.— Магдаленъ взглянула на него съ выраженіемъ самаго серьезнаго участія, которое она посл упорнаго труда умла такъ хорошо изображать на своемъ лиц. Джэкъ, часто забывавшій, что недостатки мистрисъ Симпсонъ не могли такъ же горячо интересовать другихъ, какъ его самого, не видлъ ничего преувеличеннаго въ участіи Магдаленъ и готовъ былъ распространиться насчетъ своихъ домашнихъ неурядицъ, какъ вдругъ горничная доложила о приход мистера Брайльсфорда.
Джэкъ стушевался, а старый его другъ вошелъ, такъ же изящно одтый, какъ прежде, но съ нкоторой неувренностью въ движеніяхъ. Магдаленъ почтительно поцловала его точно такъ же, какъ она поцловала бы актера, который за столько-то фунтовъ еженедльнаго гонорара былъ приглашенъ играть роль ея отца. Когда же онъ прошелъ дальше и затерялся въ толп другихъ гостей, то она забыла о немъ думать и стала искать глазами Джэка, который, несмотря на свое намреніе избжать мистера Брайльсфорда, случайно встртился съ нимъ въ конц комнаты. Джэкъ вдругъ освдомился о томъ, какъ онъ поживаетъ.
— Какъ я поживаю,— повторилъ старикъ съ нервной поспшностью.— Слишкомъ хорошо, конечно. Онъ при этомъ надлъ пенснэ и поглядлъ на Джэка.
— Сэръ, — сказалъ ему Джэкъ, — я могу быть иногда необтесаннымъ человкомъ, но вы, можетъ быть, простите мн это и позволите считать себя вашимъ знакомымъ.
— Сэръ,— отвтилъ Брайльсфордъ, принимая протянутую ему руку,— я всегда уважалъ талантливыхъ людей, восхищался всегда ими и всегда протестовалъ противъ равнодушія, съ которымъ къ нимъ часто относится свтъ. Вы можете разсчитывать на меня.
— Было время, — сказалъ Джэкъ, глядя на маисоваго цвта потолокъ, — когда ни одинъ изъ насъ не могъ бы представить себ, что мы когда-нибудь въ толп другихъ будемъ сидть у ея ногъ.
— Она несомннно достигла высокаго положенія и благодаря прежде всего вашему руководительству.
— Гм… да!— сказалъ Джэкъ нершительно.— Я училъ ее пользоваться тми немногими гласными, которыя сохранились въ нашемъ язык, что же касается образа ея жизни и ея пріемовъ — здсь ея собственные вкусы и идеи.
— Надо сказать, что глупе ихъ ничего быть не можетъ, — шепнулъ Брайльсфордъ съ внезапнымъ приливомъ теплоты.— Я съ вами могу говорить откровенно. Я являюсь сюда, потому что мое присутствіе здсь своего рода санкція, знаете ли. Но я не сочувствую такимъ собраніямъ. Я понять не могу, какъ могла артистка такъ вполн забыть, что она дама. Этотъ залъ непристоенъ, мистеръ Джэкъ, это какое-то надруганіе вкуса и чувствъ. Во всякомъ случа это не мой выборъ, а ея, а de gustibus non est disputandnm, говоритъ пословица. Извините мою цитату изъ старыхъ книгъ. Я этого не длалъ въ молодости, когда у всякаго болвана полонъ ротъ латинскихъ фразъ.
— Въ этомъ-то и горе, — сказалъ Джэкъ.— Молодежь, приходя сюда, теряетъ свое время, но она это длаетъ, чтобы о ней говорили. Но у чего только нтъ своей дурной стороны! Она могла бы длать еще худшія глупости. Теперь она, сама себ госпожа, и мы должны ей не мшать. Ея дла насъ не касаются.
Старикъ нсколько разъ утвердительно кивнулъ головой.
— Вы врно сказали, — отвтилъ онъ вполголоса.— Мы не должны мшать… ни я, ни кто другой. Очень справедливое замчаніе.
Эту бесду, которая не могла не считаться продолжительной для многолюднаго пріема въ Лондон, прервала Магдаленъ, которая пришла просить Джэка поиграть. Но онъ упорно отказался и объявилъ, что если общество въ настроеніи слушать музыку, то лучше бы оно отправилось въ церковь. Его отказъ вызвалъ большое разочарованіе, потому что Джэкъ, показывавшійся часто въ обществ въ годъ исполненія его ‘Прометея’, теперь появлялся очень рдко. Разсказы о его эксцентричностяхъ и нелюдимости переходили изъ устъ въ уста, пока они настолько не выдохлись, что перестали кого бы то ни было интересовать и занимать и имъ перестали врить. Его отказъ поиграть былъ сочтенъ за такой характерный фактъ, что нкоторые изъ гостей поторопились ухать, чтобы раньше другихъ разсказать объ этомъ въ артистическихъ кружкахъ. Джэкъ тоже собрался было уходить, какъ до него дотронулся голубой бархатный рукавъ и Магдаленъ тихо шепнула:
— Они вс скоро разъдутся. Останьтесь со мной поговорить. Я давно уже не имла случая слышать вашихъ совтовъ.
Джэкъ недоврчиво взглянулъ на нее, но она любезно улыбалась.
— Въ такомъ случа постарайтесь выкурить ихъ скорй, — сказалъ онъ весело.— Мн некогда долго выжидать ихъ.
Она насколько могла постаралась ускорить разъздъ, притворяясь, что не понимаетъ намренія господъ, подходившихъ къ ней поболтать, которыхъ она встрчала прощальными привтствіями. Нкоторымъ изъ гостей, съ которыми она не церемонилась, она призналась въ своемъ желаніи, чтобы вс скорй разъхались. Эти шепнули объ этомъ своимъ друзьямъ и сами подали примръ другимъ, узжая, при чемъ они говорили, что уже поздно и пора знать честь, что служанки, вроятно, съ ногъ сбились и имъ стыдно, что они, благодаря любезности хозяйки, забыли время. Въ какихъ-нибудь пятнадцать минуть осталось всего пять или шесть человкъ, которые, однако, ршили, что теперь, когда разъхалось большинство гостей, настало для нихъ время наибольшаго наслажденія. Они оставили всякую принужденность и затяли разговоръ о театрахъ, къ которому, какъ они надялись, должна была, примкнуть и Магдаленъ. Они прогуливались по комнатамъ и наблюдали за Джэкомъ, который молча стоялъ у окна, скрестивъ руки и насупивъ брови. Мистеръ Брайльсфордъ тоже еще остался и, онъ первый обратилъ вниманіе на утомленный видъ дочери.
— Дитя мое, ты устала?— спросилъ онъ.
— Я измучена, — отвтила она такимъ тономъ, который слышенъ былъ черезъ всю комнату.— Какъ мн хотлось бы остаться одной!
— Почему ты этого міг раньше не сказала?— сказалъ Брайльсфордъ съ упрекомъ.— Я дольше мучить тебя не буду, Магдаленъ. Прощай!
— Тише!— сказала она: на этотъ разъ дйствительно шопотомъ и ласково взяла его подъ руку.— Я сказала это для другихъ. Я хотла бы просить тебя объ одолженіи. Мистеръ Джэкъ ждетъ, чтобы выйти съ тобой, а я хотла бы поговорить съ нимъ наедин… объ одной учениц. Не можешь ли ты такъ уйти, чтобы онъ тебя не замтилъ? Сдлай это, старенькій мой папочка, а то когда я опять дождусь, чтобы онъ былъ въ дух.
Магдаленъ знала, что отецъ ея ревнивъ и ему было бы непріятно уйти раньше Джэка, если только не сдлаетъ этого по собственному своему побужденію. Планъ ея удался. Мистеръ Брайльсфордъ тихонько вышелъ изъ комнаты и ухалъ. Его примру послдовали и другіе. Оставался только еще одинъ молодой человкъ, который ушелъ бы охотно, но котораго удерживала робость. Она помогла ему тмъ, что протянула руку и выразила надежду, что онъ навстить ее опять въ будущее воскресенье. Онъ далъ слово и, наконецъ, вышелъ.
— Ну-съ!— воскликнулъ Джэкъ въ ту минуту, когда захлопнулась дверь за послднимъ постителемъ.— Чмъ могу служить? Ваши нсколько минуть растянулись на цлыхъ двадцать.
— Неужели же он показались вамъ такими длинными?— спросила она, садясь на диванъ и расправляя складки платья.
— Да, — отвтилъ Джэкъ съ обычной рзкостью.
— Мн тоже. Не присядете ли?
Джэкъ придвинулъ ногой дубовый стулъ и слъ, какъ въ сверныхъ сказкахъ садится карликъ у ногъ своей принцессы.
— Ну-съ, — сказалъ онъ.— А вдь положеніе измнилось съ той поры, какъ я былъ вашимъ учителемъ. Не правда ли?
— Кое-что, да.
— Вы возвысились, и я тоже, въ меньшемъ размр.
— Я возвысилась, какъ вы говорите, — отвтила она.— Но вы измнились. Только люди увидли ваше величіе, вотъ и все.
— Хорошо сказано!— воскликнулъ Джэкъ.— Они, будь имъ пусто, довольно долго заставили меня голодать! Что, я ругался уже въ то время, когда былъ вашимъ учителемъ?
— Мн кажется, что да. И именно тогда, когда я была очень безпомощна.
— Это дурная привычка и глупая, какъ вс низменныя привычки. Я самъ рдко это замчаю. Итакъ, вы упорно трудились и отвоевали свой путь. Это правильно. Любите ли вы сцену попрежнему?
— Это мое призваніе, — сказала Магда, пренебрежительно поводя плечами.— Но наше призваніе — это только половина нашей жизни. Играя въ Лондон, когда та же самая пьеса ставится въ продолженіе цлаго сезона, мы имли время думать о многомъ другомъ.
— О воскресныхъ пріемахъ и объ элегантной квартир, напримръ?
— Это предметы, за которые мы ошибочно хватаемся какъ за возмщеніе. Я сказала вамъ, что мое призваніе только половина моей жизни, общественная половина. Теперь, когда эта часть моей жизни стала на твердыхъ основаніяхъ, я пришла къ убжденію, что должна такъ же твердо создать частную или личную половину жизни, наполненную семьей… и домашними обязанностями, или жизнь будетъ неполная и сердце неудовлетворено.
— Иначе говоря, у васъ слишкомъ много свободнаго времени, и это длаетъ васъ недовольной.
— Можетъ быть, но разв это такъ дурно? Когда я поступила на сцену, то, вслдствіе трудности новаго дла, надежды и опасенія настолько наполнили мою душу, а ежедневныя занятія такъ поглощали все мое время, что я позабыла обо всхъ другихъ соображеніяхъ и такъ же легко разсталась съ семьей и друзьями, какъ ребенокъ, оставляющій одно мсто игры для другого. Теперь же, когда препятствія побждены, надежды сбылись (или покинуты), а опасенія разсяны, когда я нахожу, что недостаточно моего занятія, чтобы наполнить мою жизнь, и у меня не только хватаетъ времени, но и чувствуется потребность къ другимъ интересамъ, я сознаю, что поступила по-дтски, neобдуманно, когда отвергла вс привязанности, которыя успла внушить въ своей жизни.
— Какъ такъ? Что же вы потеряли? Вдь семья ваша осталась.
— Я, вслдствіе моего рода дятельности, такъ отъ нихъ отдалена, какъ-будто, я перехала въ другой совсмъ міръ.
— Я сомнваюсь, потеряли ли вы что-нибудь. Но вдь публика цнить и любитъ васъ?
— Она платитъ мн за удовольствіе, которое я ей доставляю. Если бы меня не стало, она забыла бы меня раньше недли.
— А какъ же иначе? Какъ вы думаете, сколько времени вы бы грустили о публик? Но неужели же вы на жизненномъ пути не пріобрли друзей?
— Друзей? Да, я думаю.
— Вы думаете! Такъ что же? Чего же вамъ еще?
Магдаленъ подняла глаза и взглянула на него.
— Ничего, — сказала она тихо, снова опуская вки глазъ.
— Послушайте-ка меня, — начавъ Джэкъ, придвигаясь къ ней и глядя на нее.— Вы хотите романтичности. Но изъ этого ничего не выйдетъ. Взгляните на путь, по которому мы выступаемъ въ театр, въ музык, въ поэзіи. Почему длаемъ мы это? Именно потому, что мы очень рады были бы быть романтичными, но если мы пробуемъ быть такими въ жизни, то каждую минуту намъ мшаютъ обстоятельства и обязанности. Люди, которые пишутъ пьесы, и т, которые ихъ исполняютъ, облагораживаютъ обстоятельства и обязанности, чтобы возвысить романтизмъ. И тогда мы восклицаемъ: ‘Какъ поразительно жизненно!’ И мы чувствуемъ., что для насъ театръ источникъ наслажденій. Отъ этого зависятъ герои и героини: если бы они исполняли свои роли прозаично, они не имли бы больше успха, чмъ картина, съ прорваннымъ полотномъ или съ пятнами на неб, которая висла бы въ Королевской Академіи. Но въ дйствительной жизни происходить обратное. Это различіе лежитъ не въ свт, а въ насъ. Вашъ отецъ человкъ романтичный, я тоже. Но использовали ли мы на практик наше романтическое настроеніе?
— Быть можетъ больше, чмъ вы думаете, — сказала Магда, — вы могли это забыть, но я этого никогда) не забуду. Въ моей жизни было романтическое приключеніе… самое дйствительное, реальное. Совершенно мн чужой человкъ дала, мн однажды по моей просьб вс деньги, которыя у него были.
— Онъ, можетъ быть, съ перваго же взгляда влюбился въ васъ. Или, можетъ быть (что то же самое), это былъ дуракъ…
— Можетъ быть. Это случилось нсколько лтъ тому назадъ на вокзал Паддингтонъ.
— Ахъ! Вы это вспоминаете? Ну, это хорошій примръ тому, что я говорилъ. Имло ли это романтическія послдствія? Не прошло и трехъ недль, какъ я мучилъ васъ, преподавая вамъ дикцію.
— Я знаю, это для васъ не имло романтическихъ послдствій.
— Вы ТАКЪ Думаете, — сказалъ Джэкъ добродушно, — но вдь я во всемъ вижу романтизмъ. Откуда, какъ вы думаете, беру я свое музыкальное вдохновеніе? Сколько въ немъ страсти, сколько огня, сколько презрнія къ обыденному! Конечно, въ музык, а не въ моей будничной жизни.
— Значитъ, вамъ довольно вашего искусства, — сказала Магда растроганнымъ голосомъ.
— Мн пріятно васъ слушать, — замтилъ Джэкъ.— Вы говорите прекрасно. Да, съ меня хватаетъ моего искусства, оно даетъ мн больше, чмъ у меня находится времени и энергіи. Но я разскажу вамъ романтическій случай моей жизни, который, можетъ быть, покажется вамъ интереснымъ. У васъ хватитъ терпнія меня выслушать?
— Терпнія!— повторила Магда тихимъ, но твердымъ голосомъ.— Попытайтесь-ка надость мн.
— Отлично, значить слушайте. Когда посл многихъ лта нищеты и ничтожества, я вдругъ пріобрлъ извстность и сталъ зарабатывать свыше ста фунтовъ въ годъ, мн казалось, что моя судьба установилась на твердыхъ основаніяхъ и что мн оставалось лишь отъ времени до времени поддерживать ее точно такъ же, какъ вы полагали, что осилили театральную карьеру и что вамъ остается лишь иногда, выучить новую пьесу, чтобы удержать свое мсто на сцен. И вотъ случилось такъ, что я, Овенъ Джэкъ, затосковалъ въ своемъ одиночеств, сталъ жаждать подруги жизни. И вскор затмъ я почувствовалъ въ себ т симптомы, которые вы только что такъ превосходно описали. Я гордился тмъ, что мн человческія страсти стали такъ же свойственны, какъ музыкальное вдохновеніе. Я встртилъ женщину, влюбился въ нее какъ только могъ сильно и, какъ водится, сдлалъ ей предложеніе. Я, былъ счастливе, чмъ, того заслуживалъ. Ея доброе ко мн отношеніе было не субъективно, и съ ней сдлалось дурно при мысли выйти за меня замужъ. Теперь она стала женой одного коммерсанта Сити, а я вернулся къ своей музык. Я изучаю музыку и для искусства отказался отъ всего. Я иногда прихожу въ улсасъ, когда думаю, что былъ на волоск отъ того, чтобы связать себя женой и семьей.
— Значить, ваше сердце умерло?
— Нтъ, одинъ лишь только бракъ убиваетъ сердце. Лучше держать сердце впроголодь, чмъ пресыщать его. Впрочемъ, я часто думаю, что когда стану старше, то женюсь на мистрисъ Симпсонъ.
— Вы шутите и все время шутили! Не можетъ быть, чтобы женщина отвергла вашу любовь!
— Это возможно я это случилось. И — сказалъ онъ, вставая и собираясь уходить, — я окажу ту же услугу женщин, которая была бы настолько безумна, что на такихъ же основаніяхъ уврила бы себя, что полюбила меня.
— Вы не думаете, что она могла бы полюбить васъ лучше и глубже?— спросила Магда, вставая и не отрывая отъ него глазъ.
— Глупости, миссъ Магда, представьте себ ясно тотъ вздоръ, который вы говорите. Протрите себ глаза и взгляните на меня, — я домовой, я циклопъ, какъ меня однажды прозвала старая дама, мистрисъ Гербертъ. Нашлась ли одна благоразумная женщина, моложе сорока лтъ, которая ршилась бы выйти за меня? А что мн до тхъ, которымъ больше сорока лтъ, за исключеніемъ мистрисъ Гербертъ или мистрисъ Симпсонъ? Я люблю молодыхъ и красивыхъ, какъ вы.
Магда подняла руку и протянула: ее ему. Онъ взялъ ее и продолжалъ:
— И я люблю васъ и всегда любилъ васъ. Кто можетъ не любить такую милую женщину и изящную актрису? Но,— добавилъ онъ, потрясая ей руку,— меня вы не должны любить. Мое время разыгрывать Ромео прошло раньше, чмъ когда вы со мной познакомились, а молодая Юлія не должна влюбляться въ брата Лоренцо, даже и въ томъ случа, если онъ великій композиторъ.
— Конечно, нтъ, если онъ противится этому… и она уступаетъ ему, — сказала грустно Магда.
— Вообще нтъ,— продолжалъ Джэкъ.— Опомнитесь,— добавилъ онъ, — мы съ вами не пара. Я умю цнить себя, научитесь же и вы знать себя. Мы, какъ вы знаете, два артиста. Одно искусство воспламеняетъ только притворную страсть — это ваше искусство. Затмъ есть другое искусство, которое воодушевляетъ страсть къ красот, но только у людей, никогда не связывающихъ красоту съ ложью — это мое искусство. Предайтесь ему и вы будете способны къ истинной любви. Вы же, напротивъ, только умете играть на сцен, что меня не можетъ интересовать. Вы видите, вы еще не вполн до конца довели науку. Прощайте.
— Прощайте,— сказала Магда невозмутимо.
Онъ какъ могъ боле спокойно вышелъ. Она съ видомъ отчаянія опустилась на диванъ и долго просидла на немъ, потому что это ей было удобно и потому что она нисколько не понимала Джэка и думала, что видъ ея отчаянія подйствуетъ на него. Впрочемъ, она привыкла принимать театральныя позы точно такъ же, когда она бывала одна, какъ въ присутствіи публики,
Джэкъ тмъ временемъ вышелъ изъ дому. Стало темно, и онъ пошелъ, не глядя передъ собой, погруженный въ мрачныя думы. Когда онъ вдругъ пришелъ въ себя, то очутился опять у того дома, изъ котораго вышелъ и, качая головой, громко воскликнулъ: ‘Вы дерзкая женщина!’ Это замчаніе, сопровождавшееся еще отборной руганью, было услышано проходившей женщиной. Она приняла его слова на свой счетъ и, подождавъ, чтобы онъ отошелъ на нкоторое разстояніе, послала ему вслдъ цлый потокъ ругательствъ, что привлекло вниманіе прохожихъ, многіе остановились и глядли ему вслдъ. Но онъ почти и не замтилъ этого и, далекій отъ мысли, чтобы могъ быть ему причиной, продолжалъ итти дальше, не поднимая головы, и вскор исчезъ въ темнот.
Въ это время Чарли, вышедшій однимъ изъ первыхъ отъ Магды, направился въ Кенсингтонъ и вертлся все время вокругъ дома Гербертовъ. Онъ волновался, былъ недоволенъ и старался избгать взглядовъ прохожихъ, какъ бы боясь, что они угадаютъ его намренія и поднимутъ на смхъ. Наконецъ онъ ршилъ итти къ сестр. У Мэри обыкновенно въ воскресенье вечеромъ собирались гости, и онъ разсчитывалъ, что найдется кто-нибудь, съ кмъ онъ пріятно проведетъ время, несмотря на прозаичный образъ жизни Хоскина. ‘А можетъ быть’, подумалъ онъ, но не увлекаясь дальнйшими предположеніями, онъ позвонилъ.
— Есть кто-нибудь?— спросилъ онъ спокойно у горничной посл того, какъ повсилъ шляпу.
— Только одна дама, мистеръ Сутерландъ, мистрисъ Гербертъ.
Что-то какъ бы вспыхнуло въ немъ при этомъ имени. Онъ оглядлся въ зеркал, раньше чмъ войти въ гостиную, гд къ нескрываемому своему неудовольствію засталъ Мэри не съ женой мистера, Герберта, а съ его матерью. Она только что успла войти и разсказывала! Мэри, что вернулась наканун посл довольно продолжительнаго отсутствія въ Шотландіи. Чарли никогда не находилъ удовольствія во встрчахъ съ мистрисъ Герберта, потому что она знала его мальчикомъ и по старой привычк и теперь на него такъ же глядла. Услыхавъ, что въ сосдней комнат Хоскинъ и что онъ тамъ куритъ, онъ выразилъ желаніе покурить и вышелъ въ сосднюю комнату, оставивъ обихъ дамъ вдвоемъ.
— Вы говорили?— начала Мэри, желая возобновить прерванный разговора..
— Я говорила, — отвтила мистрисъ Герберта, — что никогда понять не могла интереса, который въ васъ возбуждали жизнь и взгляды Адріана. Жеральдина увряешь, что у меня нтъ материнскаго инстинкта. Но у Жеральдины не было сыновей, и она не знаетъ, о чемъ говорить. Я смотрю на Адріана какъ на неудачника, и меня положительно не можешь интересовать человкъ, изъ котораго ничего не вышло. Мн это непріятно, потому что онъ мой сынъ. У меня сохранилась нкоторая материнская привязанность къ нему, но на что ему это посл того, какъ онъ постоянно терзаета мн сердце. Я пошла бы къ нему, будь онъ боленъ, и помогла бы ему, если бы у него было горе, но я не понимаю, зачмъ мн постоянно причинять себ ради него безпокойство. Вроятно вы, недавно родивъ ребенка, который еще не пересталъ быть какъ бы частицей васъ самихъ, считаете меня безсердечной. Но придетъ время, когда вы узнаете, что у дтей своя собственная жизнь и интересы, настолько независимые отъ родителей, какъ-будто они имъ чужіе. Мн кажется, что Адріанъ не выносилъ бы меня, если бы не чувство долга. Вы еще когда-нибудь убдитесь въ томъ, что обычный взглядъ на отношеніе родителей и дтей еще боле лживъ, чмъ взглядъ на любовь и на супружество.
Мэри, уже кое-что испытавшая въ этомъ отношеніи, не протестовала, что, вроятно, не преминула бы сдлать во времена двичества.
— Что меня всего боле удивляешь, такъ это то, что мистрисъ Гербертъ была невжлива къ вамъ, — сказала она.— Я не думаю, чтобы она особенно хорошо ко мн относилась, я даже уврена въ обратномъ, но нельзя быть вжливе того, какъ она бываетъ въ отношеніи меня, въ особенности у нея въ долг.
— Я согласна съ вами, моя дорогія, что она уметъ себя вести. Она не была груба со мной. Нельзя сказалъ, что у нея манеры людей высшаго круга, но он вполн приличны. Послушайте! Я, кажется, слышу голосъ Адріана?
Адріанъ дйствительно разговаривалъ въ передней съ Хоскиномъ, который собирался съ Чарли пройти въ гостиную. Орели также пріхала съ мужемъ. Они вс прошли въ студію, которая въ воскресенье вечеромъ обращалась въ раздвальню.
— Увряю васъ, мистрисъ Гербертъ, — сказалъ Хоскинъ, помогай Орели раздться, — что я необыкновенно счастливъ васъ видть.
— Ахъ, да!— возразила Орели, — по вы поступили не правильно: вы должны были сдлать мн визитъ, потому что я приглашала васъ обдать, а вы не пріхали.
— Вы удачно пріхали, — сказалъ злорадно Чарли.— Здсь мистрисъ Гербертъ.
— Моя мать!— воскликнулъ въ ужас Адріанъ.
— Прошу покорно!— сказалъ Хоскинъ, указывая дорогу.
Адріанъ взглянулъ на Орели. Радостное настроеніе, съ которымъ она говорила съ Хожиномъ, исчезло, и она приближалась къ двери со спокойнымъ достоинствомъ.
— Орели, — сказалъ онъ, задерживая ее на мгновеніе,— моя мать здсь. Ты съ ней поговоришь… ради меня… не такъ ли?
Она только приподняла руку, желая этимъ сказать, чтобы онъ оставилъ ее въ поко, и прошла за Хоскиномъ въ гостиную, гд Мэри и мистрисъ Гербертъ, узнавъ ея иностранный акцентъ, съ неменьшимъ волненіемъ ожидали ея прихода.
— Мистрисъ Гербертъ junior такъ любезна, что постила тебя, Мэри, — объявилъ Хоскинъ.
— Какъ поживаете?— спросила Мэри любезно.— Я очень рада васъ видть.
— Я такъ часто упрекаю себя, что еще не навстила своихъ друзей, — сказала Орели самымъ слащавымъ голосомъ, — и потому согласилась съ Адріаномъ прійти васъ побезпокоить въ этотъ вечеръ.
Наступило молчаніе. Орели оглянулась кругомъ.
— Ахъ!— воскликнула она съ выраженіемъ радости и удивленія, увидавъ мистрисъ Гербертъ,— возможно ли? Вы вернулись, madame?
Она протянула ей руку. Мистрисъ Гербертъ, не вставая съ мста, спокойно глядвшая на нее, быстро поздоровалась и обернулась къ Адріану. Не обращая вниманія на ея сдержанность, Орели придвинула стулъ и сла возл нея.
— Ты хорошо выглядишь, мать, — сказалъ Адріанъ.— Когда ты вернулась?
— Только вчера, Адріанъ.
Снова, воцарилось молчаніе. Адріанъ глядлъ въ Орели, а мать его избгала на нее глядть.
— Какъ это смшно! — сказала Орели.— Вы, madame, такая еще молодая… красивая… (мистрисъ Гербертъ, обернувшаяся къ ней съ намреніемъ терпливо выслушать, не могла при этомъ удержаться отъ удивленія) вы уже стали бабушкой. У Адріана, какъ говорится, сынъ и наслдникъ. Да! Серьезно!
— Я знаю это, — отвтила холодно мистрисъ Гербертъ.
Легкая перемна изобразилась на лиц Орели, и она серьезно взглянула на мужа.
— Ты не могла бы придумать темы для разговора, которая мене интересовала мою мать, — сказалъ онъ и отвернулся къ Мэри.
— Адріанъ,— начала мистрисъ Гербертъ, обидвшись на сквозившій въ словахъ сына упрекъ,— я не думаю…— затмъ, видя, что онъ ее не слушаетъ, она обернулась къ Орели.— Не принимайте серьезно всего того, что говоритъ Адріанъ. Пожалуйста разскажите мн о вашемъ сын… о моемъ внук.
— Онъ похожъ на васъ, — сказала Орели, стараясь скрыта непріязненное чувство, овладвшее ею.— Вы, быть можетъ, пожелаете его видть. Я могу какъ-нибудь вамъ его привезти, если позволите.
— Я буду очень рада, — сказала удивленная мистрисъ Гербертъ.— Я уже давно жду, чтобы вы навстили меня.
— Вы очень добры, — сказала Орели.— Но вспомните, какъ я живу. Я постоянно въ отъзд, и вы тоже рдко бываете въ Лондон. Будучи артисткой, я поневол манкирую многимъ. Забудьте пожалуйста, мое… мое… ахъ! не знаю, какъ мн выразиться! Но я навщу васъ съ monsieur Жанъ Сцецимилица, мистрисъ Герберта. Кстати, какъ вашъ адресъ?
Мистрисъ Гербертъ дала ей свой адресъ, и разговоръ затмъ завязался въ дружескомъ тон, съ участіемъ Хоскина. и Чарли. Мэри и Адріанъ удалились въ противоположную сторону комнаты и увлеклись разговоромъ. Наконецъ Мэри обратила вниманіе Адріана въ то, что отношеніе у обихъ мистрисъ Гербертъ самыя дружескія.
— Я этому очень радъ, — сказалъ Адріанъ, который, однако, не казался довольнымъ.— Я склоненъ думать, что Орели была въ этомъ отношеніи не права, но теперь я ясно вижу, откуда произошла холодность. Я нисколько не обвинялъ бы Орели, если бы она на дерзость моей матери — я не думаю, что это слишкомъ жестокое слово — отвчала бы тмъ же. Бдная Орели! Я все время въ душ строго обвинялъ ее за то, что она, какъ я думалъ, отстранялась сама отъ матери, какъ несправедливо я глупо съ моей стороны, что я обихъ не зналъ лучше, одну благодаря опыту всей моей жизни, другую благодаря ежедневному сожительству. Если бы Орели хотла, она могла бы избжать сегодняшней встрчи, такъ какъ мы о присутствіи матери узнали, не входя въ гостиную. Ты не будешь отрицать, что моя жена можетъ быть любезной.
— Я этого отрицать не буду! Адріанъ, ты такъ говоришь, какъ-будто я ее порицаю. Ты ошибаешься. Никто больше моего не восхищается ею. Я боюсь, однако, что она слишкомъ добра и тебя испортитъ. Разв я могу быть къ ней нерасположенной? Даже мать твоя, видимо, осуждавшія ее, теперь смется. Ты видишь по выраженію ея лица, что она сдалась. Я думаю, намъ теперь лучше къ нимъ перейти. Мы очень невжливо сидимъ вдвоемъ въ уголк. Что бы ты ни говорилъ, я все же уврена, что ты слишкомъ дорогъ мистрисъ Гербертъ, чтобы ей, это было пріятно.
— Мистрисъ Гербертъ странное существо, — сказалъ Адріанъ, вставая съ мста.— Я больше не берусь утверждать, будто я знаю, что она любитъ и чего не любитъ.
Мэри въ душ подумала, что Орели могла имть противъ того, что видла въ мастерской больше, чмъ думалъ Адріанъ. Завязался общій разговоръ, не касавшійся личностей. Вс предоставляли Орели избирать тему разговора, и вс понимали, что она является для всхъ самымъ интереснымъ лицомъ. Мистрисъ Гербертъ смясь спросила у нея, какой у нея секретъ, чтобы править Адріаномъ? Но затмъ быстро перешла къ другому вопросу и старалась не говорить о немъ и не быть съ нимъ боле фамильярной, чмъ съ Хоскиномъ или съ Чарли.
Черезъ нкоторое время Хоскинъ предложилъ спуститься въ комнату, смежную съ узкой и обвитой зеленью террасой, ведущей въ садъ. Ночь выдалась теплая, вс согласились на его предложеніе, и вскор все общество собралось внизу за ужиномъ. Посл ужина Хоскинъ повелъ Адріана въ садъ, чтобы покурить и показать ему вновь полученные садовый насосъ и валикъ для стрижки газона. Это было его обыкновеніемъ хвастаться передъ гостями своими пріобртеніями, будь то его ребенокъ, новая мебель или садовыя принадлежности. Чудная красота лунной ночи не могла побороть предубжденія мистрисъ Гербертъ, будто ночной воздухъ вреденъ, и она осталась въ комнат, Мэри пришлось остаться съ ней. Орели прошла до конца террасы, скрестила руки за спиной и отдалась упоенію лицезрнія безоблачнаго неба, освщеннаго луной. Голосъ Чарли прервалъ ея мысли.
— Чудная ночь! Не правда ли, мистрисъ Гербертъ?
— Да, прекрасная.
— Я думаю, что вы находите несказанно много поэзіи въ этихъ звздахъ.
— Поэзія! Нтъ, я нисколько не поэтична, мистеръ Чарли.
— Я этому не врю. Вы кажетесь поэтичной.
— Вотъ почему люди и ошибаются во мн. Они очень нелогичны. Они говорятъ, у mademoiselle Сцецимилицы такое-то лицо и такая-то фигура. Въ нашемъ пониманіи такое лицо и такая фигура связаны съ поэзіей. Поэтому она должна быть поэтична. Мы хотимъ, чтобы это было такъ, и если она насъ въ этомъ разочаруетъ, то мы будемъ ею очень недовольны. И я разочаровала ихъ. Если вы поэтично будете разсуждать о музык или о тому подобныхъ предметахъ, то я выйду изъ терпнія и мн захочется хать домой къ maman, которая никогда о такихъ вещахъ не говоритъ, и къ Бамбино, который вообще еще вовсе не говоритъ. Какъ вы думаете, что нахожу я въ этихъ звздахъ? Я гляжу на Орели и Текла въ Большой Медвдиц, которую англичане называютъ Колесницей Чарльса. Ахъ, да! Мн еще не приходила эта мысль. Вы — monsieur Чарльсъ — чья же это колесница?
— Я часто собирался это изучать, но ничего не вышло. Что такое Орели и Текла?
— Орели — это я, а Текла — моя кукла. Въ двств я давала звздамъ имена тхъ, кого любила. Только очень немногіе получали мсто въ Колесниц Чарльса. А въ конц концовъ я не нашла никого достойнаго, кром меня и моей куклы. Видите, какъ, я поэтична! Я была глупой двочкой, потому что я забыла назвать какую-нибудь звзду именемъ моей матери… я забыла всю свою семью. Когда мать однажды узнала объ этомъ, она сказала мн, что у меня нтъ сердца. И, право, я боюсь, что у меня его нтъ.
— Сохрани Боже!
— Видите, monsieur Чарльсъ, — сказала она съ лукавымъ выраженіемъ лица.— Я не то, что вы думали, а полная противоположность. У меня меркантильная душа.
— Я этому очень радъ, потому что хотлъ сдлать вамъ дловое предложеніе. Не хотите ли давать мн уроки?
— Вамъ уроки! Какіе уроки?
— Фортепіанной игры. Я бы страшно хотлъ быть хорошимъ піанистомъ, а у меня никогда не было хорошихъ уроковъ музыки.
— Vraiment? Вы думаете, если по всмъ остальнымъ отрослямъ вы доказали такъ много терпнія, то вамъ легко стать хорошимъ піанистомъ. Не правда ли?
— Ничуть. Я знаю, что музыка требуетъ продолжительнаго труда. Но я думаю, что я одолю этотъ трудъ, если вы будете учить меня.
— Monsieur Чарльсъ, вы… какъ бы мн сказать? вы геній, думается мн.
— Не шутите со мной, мистрисъ Гербертъ. Мн не до шутокъ…— сказалъ онъ, и голосъ его прервался отъ волненія.
— Вы думаете, я смюсь надъ вами?— спросила она, не обращая вниманія на его возбужденность.
— Я не настолько безуменъ, чтобы считать, что вамъ какое-нибудь дло до того, что я думаю, — сказалъ онъ съ горечью и потерявъ всякое самообладаніе.— Я знаю, что вы не хотите давать мн уроковъ. Я зналъ это и раньше.
— Такъ зачмъ же вы меня спрашивали?
— Потому что я васъ люблю, — отвтилъ онъ какимъ-то истеричнымъ голосомъ.— Я люблю вісъ.
— Ахъ!— воскликнула строго Орели.— Посмотрите на моего мужа, какъ онъ на васъ глядитъ, и знаете ли вы, что гадко съ вашей стороны мн это говорить? Подумайте, monsieur Чарльсъ, вы теперь трезвы. Я васъ теперь не извиню, какъ сдлала это когда-то.
— Я ничего съ собой сдлать не могу, — сказалъ Чарли.— Я знаю, что это безнадёжно, я это чувствовалъ въ ту минуту, когда сказалъ. Но я не могу всегда поступать какъ человкъ общества. Я жалю, что встртился съ вами.
— Почему же? Я противъ васъ ничего не имю, когда вы ведете себя хорошо. Но вы вотъ уже во второй разъ забыли, что значитъ быть приличнымъ человкомъ. Разв не безчестно такъ надувать вашего друга? Если бы у monsieur Герберта были драгоцнные часы, вы пожелали бы ихъ имть? Нтъ, одна мысль, что это его часы, помшала бы вамъ имть такое желаніе. Отлично, такъ вы должны смотрть на меня, какъ на его часы. Вы даже не должны думать о томъ, что сказали. Я не буду сердиться на васъ, monsieur Чарльсъ, потому что вы еще очень молоды и обладаете достойными уваженія способностями. Но вы поступили нехорошо.
Онъ не умлъ собраться отвтить, какъ она отъ него отошла и пошла въ садъ къ мужу. Чарли пошелъ въ столовую, гд, видимо, помшалъ разговору Мэри и мистрисъ Гербертъ, онъ сълъ винограду, выпилъ вина. Наконецъ онъ прошелъ въ гостиную, гд остальные, пришедшіе туда черезъ нкоторое время, застали его съ книжкой въ рукахъ. Больше онъ ни съ кмъ не разговаривалъ. Первая ушла, старшая мистрисъ Гербертъ, ее пошелъ проводить Хоскинъ. Орели, раньше чмъ послдовать ея примру, прошла съ Мэри въ дтскую, чтобы взглянуть въ лежавшаго въ колыбели мистера Ричарда Хоскина.
— Онъ улыбается!— сказала Орели.— Что за прелестный ребенокъ. Бамбино никогда не смётся. Онъ такой triste, совсмъ какъ Адріанъ. Бдный Адріанъ!— добавила, она, когда он выходили изъ комнаты.— Я собираюсь въ этомъ году похать въ Америку, но онъ этого не знаетъ. Вы займетесь имъ, пока меня не будешь, не правда ли?
Мэри видла, что она говоритъ серьезно, но не знала, что отвчать.
— Насколько могу, конечно, я это сдлаю,— сказала, она, подумавъ немного.— Но это, однако, странное порученіе, — сказала она затмъ смясь.
— Нисколько! нисколько!— сказала Орели такимъ же серьезнымъ тономъ.— Онъ насъ высоко уважаешь, madame… больше кого бы то ни было.
Мэри открыла было ротъ, чтобы сказать: ‘за исключеніемъ васъ’, но что-то удержало ее отъ этого. Вмсто этого она замтила, что Адріанъ можетъ быть самъ подешь съ женой въ Америку и что путешествіе было бы ему полезно.
— Нтъ! нтъ!— быстро сказала Орели.— Онъ чувствуетъ себя непріятно за кулисами во время концерта. Тамъ онъ не на своемъ мст. Мать моя подетъ со мной. Только не говорите еще съ нимъ объ этомъ, я еще не знаю, гарантируютъ ли мн достаточную сумму. Но даже, если я не уду въ Америку, я много буду въ разъздахъ. Какъ я уже говорила вамъ, я въ первыхъ числахъ будущаго мсяца на шесть недль уду изъ Англіи. Вы не захотите, чтобы Адріану было тяжело, и вы съ нимъ будете говорить о его картинахъ, въ которыхъ я ничего не смыслю.
— Я сдлаю, что могу, — сказала Мэри, думая при этомъ, что Орели странная женщина.
Съ этими словами он вошли въ гостиную.
— Я готова, Адріанъ.
— Отлично,— отвтилъ Гербертъ.— Покойной ночи, Мэри.
— Вы, кажется, сказали, что мистрисъ Гербертъ собирается ухать въ дальнее турнэ, — сказалъ Чарли, стараясь казаться спокойнымъ, хотя былъ весь красный.
— Да, — отвтилъ Адріанъ.— Не на очень длинное турнэ, слава Богу, но все же.
— Въ такомъ случа я больше ее не увижу… по крайней мр, не скоро. Я ршилъ принять мсто въ филіальномъ отдленіи Общества Конолли въ Лидс. И я уду туда до возвращенія мистрисъ Гербертъ.
— Это внезапное ршеніе, — сказала, удивленно Мэри.
— Я надюсь, что мистрисъ Гербертъ сочтетъ его за благоразумное, — сказалъ Чарли.— Она часто смялась надъ моими попытками составить себ положеніе въ свт.
— Да, — отвтила Орели, — отличное и разумное ршеніе. Вамъ его подсказываетъ ваше чутье. Покойной ночи и bon voyage, monsieur Чарльсъ.
— Мое чутье подсказываетъ мн, что это глупо и ложно, — сказалъ онъ, съ силой пожимая ей руку,— но я не вижу другого выхода. Въ будущемъ я ничего не вижу, что бы радовало меня. Прощайте.
Мэри спустилась съ гостями внизъ, а онъ вернулся въ гостиную и изъ окна глядлъ на удаляющуюся Орели.
Шоу Бернард
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Карьера одного борца, Шоу Бернард, Год: 1886
  2. Профессия Кэшеля Байрона, Шоу Бернард, Год: 1886
  3. Профессия Кэшеля Байрона, Шоу Бернард, Год: 1886
  4. Мятеж на ‘Эльсиноре’, Лондон Джек, Год: 1914
  5. Саламбо, Флобер Гюстав, Год: 1862
  6. Ты — любовь, Уэдсли Оливия, Год: 1929
  7. Роб Рой. Часть первая, Скотт Вальтер, Год: 1817
  8. В борьбе за принца, Орци Эмма, Год: 1913
Электронная библиотека