ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
. М. PШЕТНИКОВА
ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНІЕ
ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
А. М. СКАБИЧЕВСКАГО.
Съ портретомъ автора, вступительной статьей А. М. Скабичевскаго и съ библіографіей сочиненій . М. Pшетникова, составленной П. В. Быковымъ.
Цна за два тома — 3 руб. 50 коп., въ коленкоровомъ переплет 4 руб. 50 коп.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ No 2.
1904.
Въ город Н. теперь уже нтъ домовъ подъ монастыремъ. Старые были тутъ дома, да и люди-то въ нихъ жили все бдные: мщане, бдные чиновники, семинаристы. Жили они тутъ потому, что квартиры были дешевыя, рка въ двадцати шагахъ, осенью, когда шелъ ледъ, ловили поломанные дождемъ мостики, бревна, доски, дрова, лтомъ рыбачили или съ берега, или отъ елки {Къ верхушк елки привязываютъ камень пудовъ въ 7 или 8. Къ камню привязываютъ веревку сажени въ 3 и боле. Брошенная съ камнемъ елка лежитъ въ вод. Наплавъ, привязанный къ веревк, обозначаетъ елку. Рыболовъ зацпляетъ лодку по середин за сучекъ отъ комля елки. Противъ елки несетъ лсъ тихо, а около корму пристаивается рыба.}, или отъ заздковъ, ставили подольники, неводили. Каждый житель имлъ одну, дв лодки. Въ этомъ-то мст и родился Гаврила Семенычъ Павловъ. Отецъ его былъ восемнадцать лтъ канцелярскимъ служителемъ и столько же лтъ служилъ въ земскомъ суд, нигд не обучался, писалъ скверно, попытался было пробить себ дорогу наушничествомъ, и дали ему мсто столоначальника, да какъ попалъ два раза подъ судъ, его и смстили опять въ писцы. Получалъ онъ жалованья сначала 12 р. на ассигнаціи, потомъ 7 р. на серебро, изъ которыхъ половину пропивалъ.
Главное его занятіе посл службы было рыболовство удочкой, подольниками и снастями. У него была жена, женщина смирная. Съ ней онъ жилъ владу, но ни за что не оставлялъ дола, когда на праздникахъ или въ хорошую погоду отправлялся на рыболовство, по ягоды или грибы, и только тогда не сталъ брать ее съ собою, когда она родила сына, котораго назвали Гавриломъ. Радовался отецъ сыну: ‘кормилецъ будетъ’,— говорилъ людямъ, а жен говорилъ: ‘дочерей я не желаю имть’. Не послушалась однако жена, родила еще ему дочь на другой годъ, Серафимой назвали. Долго ругался Павловъ. Въ воду хотлъ бросить малютку, да людей боялся…
Жили они въ комнатк съ кухней. Лтомъ, сквозь крышу и потолки, въ комнатку и кухню, въ большой дождь, ручьи лились, ночью покою не было отъ блохъ, клоповъ, таракановъ и мышей. Они и спали на крыльц, когда не было дождя, а въ дождь подъ лодку забирались, которая отъ дома въ пяти шагахъ лежала. Зимой имъ каждый день доводилось мерзнуть. Вс стекла во всемъ дом были затянуты снгомъ, а сквозь стны, хотя ихъ и утыкалъ хозяинъ каждую осень, втеръ дулъ, холодомъ несло. Съ потолка куржакъ всю зилу не сходилъ. Про полъ и говорить нечего. Только тогда и тепло, когда печь топится, и то тепло у печи. Мученье была для нихъ зима, а гд найдешь квартиру, когда и за эту они платили полтора рубля въ мсяцъ.
Другое мученье зимой для нихъ были дти. Кричатъ да ревутъ цлыя сутки, хоть изъ дому бги, и одть-то ихъ не во что. Ругается отецъ, что ему и на печк покоя нтъ. ‘Ужъ отдать бы что ли ихъ куда-нибудь!’ — говорилъ онъ, а мать тоже на печк то того, то другого ребенка ударитъ, до слезъ ругается, проклинаетъ мужа и свою жизнь… Такъ они бились, когда сыну наступилъ пятый годъ, а дочери четвертый, когда они уже стали бгать и говорить. Тогда зимой стлала мать въ печк половикъ, и толкала дтей въ печь. Спали дти въ печк безъ подушки спокойно, тихо, по крайней мр никто ихъ тогда не билъ, а то днемъ каждому то пинокъ ногою отъ отца, то колотушка отъ матери. Утромъ ихъ мать вытаскивала изъ печки за ноги, колотила: ‘У, пострлята! сказано, выходите!’ Потомъ клала дрова и топила печь…
Отъ отца, матери и людей дти немногому выучились. Сынъ научился рыбачить, отличалъ, на восьмомъ году, красный грибъ отъ благо, синявку отъ кульбика, масленикъ или рыжикъ отъ поганыхъ грибовъ, съ ребятами научился играть въ бабки, съ семинаристами лазилъ на крыши и кидалъ съ ними гальками изъ архіерейскаго сада въ рыболововъ. Дочь выучилась печь пироги и калачи, которые и продавались на рынк, научилась обманывать бурлаковъ, наслышалась разной брани, и умла полоскать въ рк блье, которое стирала мать ея.
Присовтовали Павлову отдать сына въ школу.
Отдалъ онъ сына. Не давалась грамота Ган. Мсяца три онъ на азахъ просидлъ, черезъ годъ сложеніе длать выучился. Некогда было лтомъ Ган учиться. Только-что свтаетъ, отецъ и толкаетъ его ногой: ‘Ганька! Ганька, шельмецъ! Будетъ теб дрыхнуть!’ Идетъ Ганя спросонокъ на рку, и рыбачитъ съ отцомъ, иногда и не клюетъ рыба, а сиди. Просидятъ на Кам до раннихъ обденъ, задрожитъ сердце у Гани: не хочется идти въ классъ… Надятся вс дома щей или пироговъ съ брюшиной, и пойдутъ: мать съ дочерью на рынокъ, отецъ на службу, сынъ въ училище. Лтомъ Ганя рдко ходилъ въ училище, иногда недли по три шатался за ркой: то на другомъ рынк, гд не сидла мать, то подъ бревнами гд-нибудь спалъ, то купался въ рк. Когда онъ уходилъ изъ дома, то постоянно воровалъ или у сестры, или у матери калачи и пряталъ ихъ за пазуху въ свой халатъ. Била мать сестру за калачи, да та, какъ сказала на брата,— сталъ онъ хлбъ ржаной ломать, и истычетъ ломанное мсто, какъ будто мышь ла. Когда приходилъ Ганя въ училище, его драли немилосердно, весь день заставляли на колняхъ стоять. Зимой учить уроки ему было холодно, да и отецъ заставлялъ его смотрть морды. Отцу, кажется, было все равно, какъ ни учится его сынъ, и ему еще любо было, когда сынъ жаловался, что его всхъ больше дерутъ въ училищ. Годъ такъ помаялся Ганя, да и вовсе пересталъ ходить въ училище, и книги въ печку бросилъ, а отцу сказалъ, что украли. Отецъ и мать гоняли его въ училище. Онъ также бгалъ. Учитель послалъ за нимъ учениковъ къ отцу. Узналъ отецъ, на веревк привелъ Ганю въ училище, отодралъ его такъ, что онъ едва съ пола всталъ. Не унялся Ганя… Розги ему ни по чемъ были. Сталъ отецъ драть его веревкой. Невтерпёжъ стало Ган житье, задумалъ онъ убжать куда-то въ монастырь, ушелъ разъ утромъ, прошелъ за сибирскую заставу верстъ шесть, усталъ, слъ на траву и заплакалъ, и горько ему было, и жаль чего-то…
хали крестьяне въ городъ.
— Эй, мальчуганъ! кто тебя бросилъ?— спросили они.
Плачетъ Ганя, слова отъ него не могли добиться.
Насилу сказалъ, что живетъ на рк, а идти туда не хочетъ.
Взяли крестьяне Ганю, посадили въ телгу и привезли къ рк.
Пошелъ Ганя въ воду, утонуть хотлъ. Началъ тонуть, да люди во-время вытащили.
Исключили Ганю изъ училища. Сталъ онъ продавать съ сестрой калачи на рынк, а тутъ вскор отца за что-то уволили, потомъ онъ простудился и умеръ. Мать и пенсіи не могла себ выхлопотать, только черезъ члена приказа, на котораго она блье стирала, она отдала сына снова въ капцелярское училище, на казенное содержаніе.
Одлся Ганя въ казенную курточку, стали опять учить снова. Сначала дичился Ганя товарищей, а потомъ привыкъ къ нимъ, но шалить не любилъ. Года три онъ учился дурно. Наконецъ, надоли ему розги и буйная жизнь товарищей, сталъ сидть одинъ въ углу, училъ уроки: самъ хотлъ дойти до всего, и хорошо учился.
По окончаніи курса, на 17-мъ году опредлили Гаврилу Семеныча въ земскій судъ, давали жалованья 5 руб. Сталъ опять жить Гаврилы Семенычъ съ матерью и сестрой. Не нравилась ему мать, все просила у него денегъ, а ему негд было взять. Черезъ годъ, какъ поступилъ на службу Гаврила Семенычъ, сестру его мать выдала замужъ за какого-то мщанина. Пьяница и воръ былъ мщанинъ. Не шла за него сестра Гаврилы Семеныча, да мать ея чуть ея однажды не выгнала изъ дома въ одной рубашк.
Не нравилась Гаврил Семенычу служба въ суд… Сталъ онъ проситься въ разныя присутственныя мста — не принимали.
Черезъ годъ, какъ поступилъ онъ въ земскій судъ, умерла его мать, черезъ полгода еще застрлился мужъ сестры. Она перешла жить къ нему, за комнату деньги свои платила. Ну, да ей можно было: секретарь знакомый холостой былъ.
Черезъ сестру-то, по протекціи секретаря, Гаврилу Семеныча и перевели въ губернское правленіе.
Черезъ годъ секретарь женился. Серафима Семеновна и ушла, потому-что Гаврил Семенычу и самому-то нечмъ было жить.
Въ губернскомъ правленіи Гаврила Семенычъ занимался перепиской утромъ съ 8-ми до 2-хъ и вечеромъ съ 5-ти до 10-ти часовъ, случалось и дома занимался. Жалованья онъ получалъ 7 р. въ мсяцъ. Жилъ онъ въ одной комнат съ семинаристами, на Слудк {Названіе части города.}, за 1 р. въ мсяцъ. Хозяйка дома, мщанка, была добрая женщина. Она покупала ему говядину, хлбъ и крупу, варила щи и кашу въ однихъ горшкахъ съ семинаристами, и если Гаврила Семенычъ видлъ, какъ она наливала, безъ церемоніи, щей въ свою чашку, и хлебала, то ничего не говорилъ.
На пищу у Гаврилы Семеныча выходило въ мсяцъ 5 р. На остальной рубль онъ покупалъ иногда чаю и сахару. Табакъ онъ курилъ корешки по 5 коп. за четверть фунта. Водку пилъ только тогда, когда кто-нибудь просилъ его выпить.
Немного было вещей у Гаврилы Семеныча. Дома онъ ходилъ въ старенькомъ отцовскомъ халат, на службу въ форменномъ сюртук, зимой надвалъ сверхъ этого сюртука худенькую изъ бараньей шерсти шубенку. На сундучк стоялъ самоваръ, доставшійся ему отъ матери, въ сундучк лежали: уцлвшія учебныя книги, которыя онъ вытаскивалъ въ апрл, и повторялъ къ экзамену, что училъ въ канцелярскомъ училищ, зимняя нагрудка, галстукъ, варежки, колода картъ, дв бабки, три костяныя пуговки, два бронзовыхъ кольца и серебряные поломанные часы съ бронзовой цпочкой, доставшіеся отъ сестры. Спалъ онъ на войлок и подушк, одваясь — лтомъ халатомъ, зимой шубой.
Надоло ему служить и въ губернскомъ правленіи, трудно, а жалованье небольшое. Все ему хотлось ухать въ какой-нибудь уздный городъ секретаремъ или столоначальникомъ, да до чину еще много лтъ служить, не пошлютъ. Думаетъ про себя Гаврила Семенычъ: дло я понимаю, въ суд когда служилъ, научился кое-чему, да и законовднію въ училищ учился, а стань проситься, безъ денегъ не опредлятъ. Женился-бы на богатой — такъ не пойдетъ… И отчего это я и робокъ, и бденъ, говорить боюсь, а на бдной жениться — прійдется по міру ходить. Эхъ жизнь наша канцелярская! только и можно столоначальникамъ жить. Просился столоначальникомъ въ одинъ уздный городъ, гд вакансія открылась, да опредлили другого.
Думаетъ опять Гаврила Семенычъ: ‘Вотъ, тотъ далъ секретарю 15 рублей, и послали его. Хоть бы 10 рублей гд-нибудь достать. Хоть бы найти на дорог. Сунулъ бы я имъ въ глотку, а то живи здсь ни рыба ни мясо’…
У него былъ столоначальникъ Иванъ Ивановичъ, человкъ не молодой, семейный. Въ правленіи онъ служитъ уже 15 лтъ, должность столоначальника занимаетъ 8 лтъ, а другой должности не даютъ, потому-что губернаторъ не любитъ стариковъ, взяточниками считаетъ. Иванъ Ивановичъ ни съ кого не просилъ, а ‘кто дастъ — спасибо, не дастъ — не за что’, какъ онъ говаривалъ товарищамъ, да ему и не нужно было. У него былъ домъ отцовскій. Въ одной половин самъ жилъ, а другую внаймы за 8 рублей въ мсяцъ отдавалъ. На службу не ропталъ, и въ уздъ самъ не халъ. Вс служащіе его любили за простоту, за шутки и за то, что училъ новичковъ длопроизводству и канцелярскимъ порядкамъ.
У него была дочь Надя, обучавшаяся въ дтскомъ пріют. Хорошая была двушка. Въ нее-то и влюбился, чудакъ, Гаврила Семенычъ. Когда Иванъ Ивановичъ не приходилъ на службу по болзни, Гаврила Семенычъ ходилъ къ нему съ бумагами отъ секретаря, и видлъ Надю. Ночи не спалъ Гаврила Семенычъ, все думалъ, какъ бы жениться на ней. ‘Положимъ,— думалъ онъ:— Иванъ Ивановичъ человкъ добрый, а вдь за меня не отдастъ’.
Думалъ, думалъ и написалъ Над чистымъ красивымъ канцелярскимъ почеркомъ, что онъ ее любитъ, что онъ умретъ безъ нея, и если она его любитъ, то пускай прійдетъ вечеромъ на бульваръ.
Разъ утромъ онъ пошелъ къ Ивану Ивановичу. Двери съ улицы были заперты. Онъ постучалъ. Дверь отворила Надя. Задрожалъ Гаврила Семенычъ всмъ тломъ и едва проговорилъ: Надежда Ивановна…
— Что-съ?— спросила та и сконфузилась…
Онъ подалъ ей письмо. ‘Прочитайте, пожалуйста’.
Посл этого онъ въ правленіи ни одной буквы безъ прочистокъ не написалъ, дома щи кислыми показались. Весь вечеръ пробылъ на бульвар.
Часу въ десятомъ пришла Надя. Нодошла къ нему.
— Я прочитала и благодарю васъ.
— Я давно васъ люблю,— сказалъ Гаврила Семенычъ робко.
— Врю. Только я не могу за васъ замужъ выйти.
— Я все получу, Богъ дастъ,— говорилъ, чуть не плача, Гаврила Семенычъ.
— Папенька не отдастъ.
Молчитъ Гаврила Семенычъ, молчитъ и Надя. Надоло ей.
— Мн идти пора. Я вамъ напишу лучше или сама объясню въ другое время.— И ушла.
Запечалился Гаврила Семенычъ, больше потому, что сюртучишко форменный у него худой, фуражка худая. Занялъ у старушки знакомой 10 рублей подъ росписку, написалъ въ ней, что деньги отдастъ черезъ два мсяца. Купилъ себ сюртукъ и пальто на толкучк. Сталъ ходить каждый день на бульваръ. Завидно ему, какъ это мужчина идетъ подъ руку съ двушкой?… Смотрлъ, смотрлъ по сторонамъ, да и наткнулся на Надю. Идетъ она съ Никитинымъ, помощникомъ столоначальника правленія. Зналъ Гаврила Семенычъ, что Никитинъ нехорошій человкъ, хоть и молодъ, и красивъ, а картежникъ и пьяница, и долговъ у него много. Поклонился Над, она едва ему головой кивнула и, слова не сказавъ, ушла съ Никитинымъ.
Въ правленіи узналъ онъ, что Никитинъ — женихъ Нади, и не сталъ съ тхъ поръ ходить на бульваръ, а Нади жаль было!
Прошло два мсяца, старуха деньги проситъ. У Гаврилы Семеныча всего 1 руб. 20 коп. было. Пришла старуха въ третій разъ,— все нтъ денегъ у Гаврилы Семеныча.
— Если ты, разбойникъ, подлая твоя харя, завтра не представишь мн деньги — къ губернатору пойду.
Никто не далъ Гаврил Семенычу денегъ. Стали вычитать у него деньги изъ жалованья. Сталъ онъ одно молоко съ ржанымъ хлбомъ сть.
— Поду въ уздъ,—сказалъ однажды Гаврила Семенычъ самому себ:— наплюю на здшнюю жизнь. Сестру съ собой увезу. Денегъ достану. Лотерею сдлаю.
Онъ бывалъ въ лотереяхъ, и зналъ, что деньги хоть и не вс собираются, да все можно пріобрсть хоть немного.
Пошелъ Гаврила Семенычъ къ женщин, у которой жила его сестра. Не засталъ ея дома. Она у частнаго пристава была. Частный приставъ приглашалъ ее ужъ третій мсяцъ. Подумалъ Гаврила Семенычъ: ‘не попросить ли сестру, чтобы черезъ нее приставъ выхлопоталъ ему должность квартальнаго’, да и раздумалъ, неловко показалось. Жаль ему было сестры, да самому ее содержать нечмъ, а теперь и одежда была готовая у нея.
Въ правленіи онъ написалъ на лист: ‘Дружественная лотерея. Разыгрываются слдующія вещи: самоваръ — цна 7 р. сер., серебряные часы съ таковою же цпочкой — цна 20 руб. сер., два кольца серебряныя позолоченые, каждое по 5 руб. сер., всего на 37 руб. сер. Цна билету 50 к. сер.’ Всхъ билетовъ онъ сдлалъ 74.
Съ этимъ листомъ онъ пошелъ къ служащимъ управленія.
Иванъ Ивановичъ подписалъ три билета и деньги отдалъ:
— Э, братъ, сколько у тебя билетовъ-то, а вещи дрянь,— говорилъ служащій, расчеркиваясь въ граф.
— А деньги когда?— спрашивалъ Гаврила Семенычъ.
— Не заботься, не въ первый разъ подписываю. Вотъ жалованье получу, и отдамъ.— Такъ говорили человкъ тридцать.
— Нтъ, я не подпишу. Ужъ сколько подписывался, а толку нтъ,— говорилъ тотъ, кто не подписалъ фамиліи.
— Да подпишите, можетъ, выиграете!
— Эка штука. У него 71 пустой билетъ, а онъ говоритъ, что я выиграю!
— Я ужъ посл подпишу,— говорили нкоторые.
Въ недлю у него подписалось 36 человкъ, всхъ билетовъ было взято 49, а денегъ онъ получилъ только 5 руб. сер.
Когда ему некого уже было просить подписываться на лотерею, онъ пошелъ къ сестр, но содержательница ему сказала, что сестра его въ полиціи другія сутки сидитъ. Пошелъ Гаврила Семенычъ въ полицію, увидалъ ее въ каталажк въ слезахъ, и платье у нея изорвано во многихъ мстахъ, на голов и платка нтъ.
— Что это съ тобою, сестра?
— Охъ, братъ, и не говори… Выстегали меня сегодня.— Заплакала сестра… Ее ужъ въ другой разъ драли…
— Да за что?
— Говорятъ, я купца обокрала. Врутъ они! хозяйка его обокрала, а на меня сваливаютъ…
Черезъ два дня выпустили сестру Гаврилы Семепыча, пошла она къ содержательниц, та не пустила ея къ себ, вышвырнула ей въ дверь узелокъ ея, а въ узелк были рубашка, худые башмаки, два чулка и старый платокъ.
Пришла Серафима Семеновна къ брату въ томъ, въ чемъ онъ ее въ полиціи видлъ, только узелокъ принесла.
Хозяйка не только не позволила ей жить съ братомъ, но запретила даже и близко дома ея ходить, разругала и Гаврилу Семеныча. Перехалъ Гаврила Семенычъ на другую квартиру къ мщанину, тотъ съ обоихъ за комнату, съ своими дровами, 3 рубля взялъ.
— Ты, сестра, ужъ никуда не ходи. Брось ты это проклятое ремесло, голубушка! Ты съ меня примръ бери… Отчего я всегда дома сижу?
— Ну чмъ же я жить-то стану?
— Проживемъ какъ-нибудь. Мой полы, блье стирай, шей что-нибудь, только не срами себя.
Трудно было сестр привыкать къ жизни съ братомъ. Все собиралась уйти куда-нибудь, да братъ не пускалъ. Нечего длать, стала она шить халаты въ гостиный дворъ, хозяинъ ей носилъ работу. Въ недлю зарабатывала рубля полтора: хоть немного, да все-таки братъ былъ радъ, что сестра съ нимъ живетъ и работаетъ.
Подошла зима. У Серафимы Семеновны и теплой одежды нтъ. Когда братъ былъ дома, она ходила въ его тулуп. Потомъ она накопила рублей шесть, да братъ далъ ей пять рублей, что собралъ съ лотереи, купила она себ на толкучк худой салопчикъ да вязаныя ботинки.
Четыре мсяца прошло, какъ подписались служащіе на лотерею. Три раза, иные разъ шесть получали жалованье, а денегъ Гаврил Семенычу никто не даетъ, а чиновники, которые заплатили деньги, покоя не даютъ ему.
— Скоро ли у тебя лотерея?
— Еще денегъ не собралъ.
— Такъ врно и не дождешься у тебя лотереи. Ужъ если не въ состояніи сдлать, такъ отдай назадъ деньги.
А тутъ, какъ на бду, онъ полюбилъ сосдку, двушку Софью Егоровну. Жила она съ отцомъ, отставнымъ чиновникомъ, противъ того дома, гд онъ жилъ. Часто онъ встрчался съ ней: только идетъ домой со службы, и она идетъ тоже домой съ рынка. Понравилась она ему, и Наденьку забылъ. Однажды онъ пошелъ ко всенощной въ семинарскую церковь, и она какъ разъ вышла изъ воротъ. Не утерплъ Гаврила Семенычъ, попросилъ проводить ее, и она позволила ему. Во всю дорогу они говорили о жить-быть другъ друга. Онъ узналъ, что она шьетъ рубашки, а отецъ получаетъ пенсію, что они люди бдные. Отъ всенощной онъ опять ее проводилъ до воротъ, и просилъ зайти завтра къ нему, подъ предлогомъ, будто она прійдетъ къ сестр чего-нибудь просить. Пришла она къ хозяину, и проситъ скоромнаго масла, тотъ сказалъ: нтъ, она и пошла къ сестр Гаврилы Семеныча, познакомилась съ ней, и къ себ звала, а отцу велла сказать, что мы-де маленькія вмст въ куклы на улиц играли… Стали ходить сестра къ Софь Егоровн и Софья Егоровна къ сестр Гаврилы Семеныча, и когда приходила она, Гаврила Семенычъ дарилъ ее то мелкими орхами, то пряниками, то конфектами… Однажды платочекъ подарилъ, а поцловать не посмлъ. Съ отцомъ онъ познакомился на свадьб у одного чиновника, гд была и Софья Егоровна. Поддлался Гаврила Семенычъ къ старику, пригласилъ его къ себ, въ воскресенье, чаю напиться, общался старикъ. Однажды, въ воскресенье, настигъ старика съ Софьей Егоровной, вышедшихъ изъ церкви, старикъ пригласилъ его къ себ. У него онъ напился чаю и отобдалъ, а вечеромъ старикъ къ Гаврил Семенычу пришелъ, чаю напился, въ шашки поигралъ. Дошло до того, Павловы бывали у старика раза по три въ недлю, и старикъ приходилъ запросто. Павловы со старикомъ и дочерью его играли въ короли, въ преферансъ и въ свои козыри, и Софья Егоровна брала шить халаты, и такъ подружилась съ Серафимой Семеновной, что сидла у нея, когда Гаврила Семенычъ былъ на служб. Надоло Гаврил Семенычу то, что ‘онъ ровно не женихъ, не мужъ’, спросилъ онъ Софью Егоровну: пойдетъ она за него замужъ или нтъ, и когда она сказала, что ‘пойдетъ’, онъ сталъ просить отца ея отдать ее замужъ за него. Заартачился было отецъ: ‘ты и молодъ, и чина нтъ, и должности не занимаешь, и бденъ-то’… да благословилъ Софью.
Задумали свадьбу сыграть скоре. Старикъ сказалъ Гаврил Семенычу, чтобы онъ ей подвнечное платье сшилъ. Занялъ Гаврила Семенычъ у сапожника 20 руб. Купилъ блой кисеи, стала Софья съ Серафимой шить платье. Все бы хорошо, да проклятый портной пришелъ съ роспиской въ 25 руб., самого губернатора просилъ. Общали вычитать изъ жалованья. А тутъ чиновники пристали: ‘да будетъ ли лотерея?’
— Будетъ. Повремените дня три, сказалъ всмъ, когда будутъ разыгрываться вещи, просилъ отдать деньги, одни велли отдать казначею въ счетъ жалованья, а другіе разругали Гаврилу Семеныча, что онъ проситъ, и велли вычеркнуть свои фамиліи. У Гаврилы Семеновича были знакомые чиновники другихъ вдомствъ. Они подписали 8 билетовъ и деньги заплатили. Отъ казначея Гаврила Семенычъ получилъ только 12 рублей.
Черезъ три дня посл полученія денегъ отъ казначея за лотерею, въ субботу назначенъ былъ розыгрышъ вещей. Въ пятницу Гаврила Семенычъ купилъ ведро водки, 2 фунта копченой колбасы, фунтъ икры, сестра 10 фунтовъ телятины на жаркое.
Въ субботу во второмъ часу 11 человкъ отправились изъ правленія къ Гаврил Семенычу. Въ числ ихъ были Иванъ Ивановичъ и еще два столоначальника, четыре помощника столоначальниковъ, въ томъ числ 3 изъ семинаристовъ, 2 изъ гимназіи, 5 изъ канцелярскаго училища.
Гостей встртили двое чиновниковъ какихъ-то палатъ. Одинъ былъ братъ хозяину дома и слылъ у товарищей за доку, а другой съ лысиной на голов.
— Э, э!.. братъ, въ какой ты мурь живешь! сказалъ Гаврил Семенычу Иванъ Иванычъ.
— А, дока, дока! Ну, сказывай, московскія вдомости, что новаго?— встрчали нкоторые доку.
— А, Серафимушка!.. Ты, Павловъ, береги ее отъ лысаго — онъ бдовый.
— Господа, у насъ есть точно такой же лысый съ огромнымъ носомъ, съ большими глазами. Какъ станетъ писать, и уткнетъ свой носъ на бумагу, когда сердится, свой носъ чиститъ платкомъ, и рсницы синютъ. Онъ бда не любитъ, какъ ему невстъ нахваливаютъ,— говорилъ одинъ изъ семинаристовъ.
— То-то ты и говоришь про лысаго такъ красно. А помнишь, какъ онъ тебя стуломъ хватилъ?— говорилъ лысый.
Нкоторые стали заигрывать съ Серафимой, она ушла въ кухню.
— Я, говоритъ дока, смирный человкъ, а туда же заигрываетъ,— говорилъ лысый.
— На то и щука въ мор, чтобы карась не дремалъ,— сказалъ дока. Вс захохотали: браво, бисъ!
— А кто, господа, умне васъ? Ну-ка отгадайте?— спросилъ дока.
— Конечно, дока. Не даромъ онъ и титулярный.
— То-то и есть. Вотъ и расчачкали {То-есть объяснили, поняли.} дло-то. Ужъ я изъ плутовъ плутъ вышелъ, не оплетши. Одного казначея подъ судъ упряталъ,— захвалился дока.
— Не даромъ изъ кайловниковъ дока!— замтилъ кто-то. Лысый начиналъ смяться то надъ тмъ, то надъ другимъ чиновникомъ, кого-нибудь передразнивалъ, дока что-то вралъ. Гости раздлились на дв половины и, слушая то лысаго, то доку, хохотали.
Гаврила Семенычъ принесъ въ двухъ штофахъ водки и три тарелки закуски. Гости стали пить и закусывать.
Въ обществахъ чиновниковъ, на служб и въ гостяхъ всегда бываютъ такія личности, которыя своими словами и убжденіями привлекаютъ къ себ товарищей. Такъ и здсь ихъ было двое: лысый и дока. Лысый былъ человкъ образованный, гуманный и прогрессистъ. Онъ ненавидлъ зло и ругалъ въ глаза всякаго плута. За это хотя его и ругали, но если онъ начнетъ что-либо говорить, то вокругъ него образуется кружокъ слушателей человкъ изъ десяти и боле. Дока, хотя былъ глупъ, но умлъ шутить и врать, и около него собирались товарищи, чтобы посмяться.
Начали длать билетики. Всего разобрано было 55 нумеровъ. Сдлали 55 билетовъ съ нумерами, потомъ 4 съ названіями вещей и 51 пустыхъ.
Лысый слъ отмчать въ лотерейномъ лист фамиліи подписавшихся, а дока взялъ шапку и положилъ въ нее нумерные билеты. Другой чиновникъ держалъ шапку съ пустыми билетами и названіями вещей.
— Ну, если дока схитритъ, бда ему!— говорили чиновники.
— Мы расчачкаемъ дло. Пусть квакушка вынимаетъ мои билеты,— сказалъ дока.
— Ну-ка, квакушка,— сказалъ лысый.
Квакушка, старый чиновникъ, выпившій уже три рюмки, подошелъ вынимать билеты изъ шапки доки и сказалъ:
— А что, господа, уговоръ лучше денегъ. Съ каждаго выигрыша по бутылк рома.
Чиновники захохотали.
— Пей, чортъ, водку! Ишь ты! Ты знаешь ли, что за ромъ такой?
— Натъ-ко-съ! Получше твоего знаемъ.
— Да вынимай, чортъ!
— Рюмку дадите! За что я стану трудиться!
— Пей, дьяволъ, вынимай только!
Выпилъ квакушка, вытащилъ изъ шапки билетъ. Вс затихли, ждали: чей-то нумеръ, и будетъ ли выигрышъ. Квакушка помуслилъ руки, развернулъ свернутый въ трубку билетъ. ’41-й нумеръ’.
— Мой! ну-ка!— сказалъ одинъ чиновникъ.
— Шишъ, братъ, теб!— сказалъ дока. Вс захохотали.
Одинъ чиновникъ вынулъ изъ шапки билетъ. Билетъ былъ пустой.
— Козьи ноги!
— Браво. Поздравляю. Ну, покупай водки,— кричали тому, у кого былъ пустой билетъ.
Вынулъ Квакушка нумерной билетъ: 27.
— Кто?
— Ивановъ.
— Ахъ, чортъ! А вдь онъ выиграетъ.
— Ну-ка, ну-ка! Степановъ, вынимай изъ той шапки.
— Пусто!
— Пиши ему свинью на билет! Дай сюда билетъ!— кричали чиновники.
Съ часъ продолжалось выниманіе билетовъ изъ двухъ шапокъ. Чиновники длали разныя замчанія, кричали и хохотали. Изъ бывшихъ у Гаврилы Семеныча гостей выиграли: самоваръ дока, а часы лысый.
— Ишь, чортъ! Везетъ ему!— замтили чиновники.
— Дуракамъ счастье,— говорили нкоторые служащіе втихомолку.
— Экое счастье, подумаешь, человку: какъ онъ ни подпишетъ, такъ и выиграетъ!
— Вотъ я, кажется, пятьдесятъ разъ подписывался и ни разу не выигралъ. Ни за что не стану больше подписываться.
— А ты сколько разъ платилъ деньги?
— Я-то?
— Ну, конечно, ты-то?— приставалъ лысый.
— Разъ восемь платилъ.
— Ахъ, ты скотъ, каналья эдакая!— кричали чиновники.
— Да стоитъ ли и платить, когда не выигрываешь никогда.
— Ты заплатилъ Павлову деньги?
— Посл отдамъ.
— Сейчасъ отдашь! Подай деньги!— кричали со всхъ сторонъ.
— Хочешь розогъ?— кричалъ Иванъ Ивановичъ:— Отдуемъ, какъ Ломтева отодрали.
Далъ чиновникъ Гаврил Семенычу росписку, что завтра же отдастъ.
Посл розыгрыша вс стали пить водку и спорить. Когда напились, стали пть, кто плъ ‘Среди долины ровныя’ или ‘Лучинушку’, кто ‘Пчелка златая, что ты жужжишь’, что кому вздумается. Изъ чиновниковъ образовывались хоры, пли и хорошо, и худо, и такъ безобразно, что хозяинъ нсколько разъ приходилъ къ Гаврил Семенычу и говорилъ, чтобы онъ вытурилъ гостей, да гости и хозяина затащили въ комнату, и его напоили, и онъ заплъ ‘Внизъ по матушк по Волг’. Кром пнія чиновники спорили, кричали и ругались. Начинали цловать, по старому знакомству, Серафиму, но она ушла къ Софь Егоровн.
Иванъ Иванычъ съ Никитинымъ, докой и лысымъ стали собираться домой. Иванъ Ивановичъ поблагодарилъ ‘за угощеніе’ Гаврилу Семеныча. Гаврила Семенычъ сталъ говорить Ивану Ивановичу.
— Позвольте васъ побезпокоить. Вы у насъ отецъ и благодтель…
— Ну, говори! Да ты не стсняйся: я всмъ другъ и товарищъ.
— Ганька, ей Ганька! выпей водки!— говорили товарищи Гаврил Семенычу, и одинъ изъ нихъ принесъ ему рюмку водки.
— Да я не могу пить! Право, господа, не могу.
— Врешь, мошенникъ!
— Я съ третьей всегда пьянъ бываю.
— Церемонится, анаема!
— Право не могу, вотъ вамъ Богъ.
— На голову ему! Лей, чего смотрть!
Выпилъ Гаврила Семенычъ. Посмотрли на него товарищи, какъ онъ выпилъ.
— Морщится, каналья! Ну, говори! жениться хочешь?
— Позвольте, Иванъ Иванычъ, попросить васъ отцомъ на свадьбу…
Товарищи захохотали.
— Покажи намъ невсту!
— Нельзя ли черезъ васъ получить мсто въ узд?
— Что взятки захотлось брать?— спросилъ Иванъ Ивановичъ.
— Нтъ, я не буду.
— То-то, смотри братъ. Взятки будешь брать, подлецъ будешь, подъ судъ попадешь. Ладно, попрошу. Только смотри, не бери взятокъ.
Захотли остальные чиновники играть въ карты. Създилъ Гаврила Семенычъ съ извозчикомъ за картами, купилъ дв колоды. Четверо услись въ преферансъ, а двое спали на стульяхъ.
Ушелъ Гаврила Семенычъ къ своей невст, поздравилъ ее съ тмъ, что онъ скоро женится, и мсто получитъ, поцловалъ ее.
— Ты, Гаврила Семенычъ, на меня не надйся,— говорилъ отецъ Софьи.— Главное, мошенникомъ не будь. Ты съ меня бери примръ. 35 лтъ я прослужилъ въ казенной палат, а денегъ не нажилъ, пенсіонишка получаю 7 руб… Должностей хорошихъ я не занималъ оттого, что льстить никому не умлъ. Живи и въ бдности, только не плутуй. Вотъ у меня, смотри, сколько имнія: постель, дв подушки, столъ, три стула, самоваръ съ чайникомъ, ну, посуда есть, ложки оловянныя, сундучишко маленькій, а что въ немъ есть: гривенъ пять денегъ, а имнье — одежа наша хоть на веретено стряси. Больше всего мою голубушку побереги. Она у меня честная, золотце мое…— Заплакалъ старикъ, заплакали и женихъ съ невстой.
Долго бы просидлъ Гаврила Семенычъ у невсты, и про гостей забылъ совсмъ, какъ вдругъ услышалъ на улиц крикъ. Вс выбжали за ворота, смотрятъ: около воротъ, гд живетъ Гаврила Семенычъ, чиновники дерутся съ обходными солдатами. Струсилъ Гаврила Семенычъ, пошелъ упрашивать солдатъ, поколотили его солдаты, а чиновники въ снгъ толкнули. ‘Не суйся, коли тебя не бьютъ!’ — говорили они ему. Солдаты хотли-было чиновниковъ въ часть увести, да т всю полнницу во двор разворочали, до половины дровъ перебросали черезъ заплотъ на улицу. Ушли солдаты. Чиновники пошли въ комнату.
— Ахъ какіе скоты, скажите!
— Скажите, пожалуйста!
— Да ихнее ли дло!
— Да мы имъ руки и ноги оторвемъ,— говорили запыхавшись чиновники. Въ комнат столъ и стулья валялись опрокинутыми на полу безъ одной или двухъ ножекъ. У двухъ чиновниковъ, пришедшихъ съ улицы, не было по одной фалд на сюртук, у прочихъ то сюртуки изодраны, то щеки подбиты. Въ одномъ углу Серафима суетилась около одного чиновника, сидвшаго на полу съ разбитымъ носомъ.
— Что, скотина, мошенничать! Я теб покажу, какъ мошенничать!— кричалъ на этого чиновника другой чиновникъ.
— Ну-ка попробуй?— говорилъ съ разбитымъ носомъ. Гаврила Семенычъ узналъ отъ сестры, что двое разругались изъ-за картъ, за нихъ вступились прочіе, началась драка, потомъ пришли обходные солдаты.
Чиновники запросили у Гаврилы Семеныча водки, и когда онъ ея не далъ имъ, они, выругавъ его подлецомъ, скотомъ и всевозможными ругательствами, стали собираться домой. Вошелъ частный приставъ съ четырьмя казаками.
— Господа, что у васъ за шумъ?
— Не ваше дло, господинъ частный приставъ! Извольте вонъ убираться!
— Я имю право васъ арестовать.
— Арестовать! Меня арестовать? Столоначальника губернскаго правленія! Дудки! Да я всю вашу полицію въ бараній рогъ сожму!— говорилъ одинъ столоначальникъ.
Трусъ былъ частный приставъ, поворчался, погрозилъ немного, сталъ уговаривать, ничто не помогло. Подумалъ: ‘чиновники свои, пожалуй, подднутъ чмъ-нибудь’, плюнулъ на все, казаковъ назадъ отослалъ, а двухъ столоначальниковъ съ собою увезъ, да дома и пилъ съ ними всю ночь. Четверо чиновниковъ ушли домой, а двое остались ночевать у Гаврилы Семеныча.
На другой день у Гаврилы Семеныча осталось только 5 рублей отъ лотереи, а остальныхъ денегъ таки не отдали ему. Зато лотерея много помогла Гаврил Семенычу: во-первыхъ, ему жалованья на два рубля прибавили, во-вторыхъ, черезъ мсяцъ онъ женился на Софь Егоровн, Иванъ Ивановичъ былъ посаженымъ отцомъ, и 15 руб. подарилъ ему, а въ-третьихъ, исполнилось таки давнишнее желаніе Гаврилы Семеныча: черезъ Ивана же Иваныча его назначили столоначальникомъ въ земскій судъ въ одномъ изъ лучшихъ уздовъ губерніи.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
