ЛОШАДЬ.
ЛОШАДЬ.
——
——
——
——
‘Отечественныя Записки’, No 1, 1863
Лошадь, Успенский Николай Васильевич, Год: 1863
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Въ сел Иванов каждое утро раздавался церковный колоколъ, призывавшій прихожанъ на помины одного богатаго дворника.
— Слава богу, кумъ, говорилъ однажды дьячокъ, сидя у себя въ дом съ мужикомъ, за полштофомъ водки: — сорокоустъ конченъ, на мою часть досталось шесть рублей. Вонъ жен купилъ платокъ… У меня, кумъ, этого нтъ, чтобы я свою жену забылъ. Мы хоть иногда и ссоримся съ ней, а у насъ этихъ пустяковъ нтъ… Такъ, аль нтъ?
— Толковать еще! говорилъ пьяный мужикъ.
Жена дьячка стояла въ углу, показывала пономарих платокъ и говорила:
— Право слово… какой нарядный… Французскій, каландрицкій..
— У меня теперь вотъ что на ум, кумъ: лошадку купить, у Акимки Занозы знаешь лошадь?
— Мерина-то? знаю…
— Ну, такъ я его хочу купить, вдь лошадка ничего? Шесть серебра я получилъ, да своихъ приложу — авось и осилю. Лошадь она сморная, ну, да мы ее поправимъ… А у Акима теперь нужда: онъ раздлился и, пожалуй, уступитъ… Жена! заключилъ дьячокъ:— давай-ко намъ съ кумомъ ужинать, да пора спать.
Посл ужина дьячокъ долго толковалъ спавшему подл него на полу куму о лошади, о томъ, какой былъ обдъ на помины и проч.
Въ самую полночь раздавался хриплый голосъ дьячка:
— Вдревл люди, кумъ, ближе были къ Богу… Моисею явился Господь въ облак, ну, а еслибы, говорю, и пришлось купить мерина… пятнадцать цлковыхъ я завсегда дамъ…
На другой день дьячокъ встртилъ на улиц мужика Акима, хавшаго въ телег, остановилъ его и началъ:
— Здорово, Акимъ!
— Здорово, Семенычъ!
— Куда дешь?
— Да къ куму за цпомъ… Вотъ тоже у Андрюхи надо взять пилу… строиться, братъ, хочу, вдь мы раздлились.
— Знаю, сказалъ дьячокъ:.— какъ это у васъ теперича пойдетъ въ одипочку-то?
— Какъ! отвчалъ мужикъ, плюнувъ съ телеги: — какъ, братецъ ты мой, ни пойдетъ, все же много слободнй будетъ.
— Встимо слободне, покрайности ссоры не будетъ.
— Такъ-то… съ размышленіемъ сказалъ мужикъ.
— Что тамъ! Извстно слободне теперича будетъ.
— Какъ же, братецъ ты мой! много слободне.
— Толковать стать!.. А что, Акимъ, продай-ко мн свою лошадь.
— Эту-то? что жь? Пожалуй, купи. Мужикъ натянулъ веревочныя возжи, желая придать лошади приличный видъ, и повторилъ: — купи, пожалуй…
— А какъ цна?
— Да кто ее знаетъ!
— Вдь, небойсь, года-то великоньки, замтилъ дьячокъ, подходя къ морд лошади.
— Лта! объ лтахъ не толкуй: три года лошади, хоть спроси… дит лошадь…
— Лошадь битая…
— Знамо, лошадь безъ корму, какой она у насъ кормъ видитъ! Солома да солома… съ ней не разыграешься… А ты знаешь, какова ея мать была?
— Мать, лошадь была ничего… по заводу-то я маленько и тянусь, словно безъ норову лошади…
— Какой норовъ? Ты погляди зду: зда сибирная…
— Ну, какъ цна-то?
Мужикъ поглядлъ на лошадь и сказалъ: шестнадцать серебра.
— Нтъ, Акимъ, нын на ярмарк за эту цну такую ли купишь! Вонъ Ефремъ далъ двнадцать серебра лошадь-то… запрягай хоть въ Москву.
— Что Ахремъ?… Авось я видлъ и его лошадь: лошадь безъ живота.
— Добраго здоровья! сказало нсколько подошедшихъ мужиковъ: — аль лошадь торгуешь?
— Торгую.
— Много проситъ?
— Да проситъ дорого: шестнадцать серебра.
— Лошадка — ничего… сказалъ одинъ мужикъ:— маловата немножко, да посбита, а то ничего — лошадь…
— Лошаднка — ничего…
— Эта лошадь — ничего… въ отъдъ пойдетъ: ишь у ней кожа-то, сказалъ одинъ, хватая въ горсть кожу: — не присохла къ ребрамъ…
— Не присохла, знамо! возразилъ Акимъ:— кожа добро!…
— А это знай, братъ, что лошадь ничего, замтилъ одинъ въ толп:— ежели кожа не присохла къ ребру…
— Ну, что же, ребята? ладьте веселй!
— Да, что! Акимъ все дорожится.
— Да вдь какъ не дорожиться-то?
— Ну, Акимъ, отдавай за четырнадцать съ полтиной, и разговоръ весь… безобидно будетъ…
— То-то и есть, прибавилъ дьячокъ: — кто за нее больше дастъ? какъ бы поболяхнй была… а поведи сейчасъ на торгъ, десяти рублей не дадутъ.
— Не дадутъ.
— Отдавай, Акимъ!
— Отдавай, дурашка… да за магарычомъ посылай… авось у тебя есть еще лошадь…
Наконецъ лошадь была куплена. Дьячокъ привелъ ее къ себ домой и поднесъ пріятелямъ водки.
Дьячокъ былъ большой знатокъ въ лошадяхъ: ему стоило только взглянуть на любую лошадь, чтобы опредлить, чего она стоитъ, много ли на ней здили, чмъ она испорчена и проч. А если дьячокъ покупалъ ее для себя, то, значитъ, это былъ конь безъ цны.
Купленная его лошадь была маленькая, шершавая, съ репейниками надо лбомъ и на грив. Мужикъ никогда не кормилъ ее и какъ только откуда нибудь прізжалъ на ней, то всегда бралъ хорошій кнутъ или шестъ и принимался отгонять ее отъ своего двора, будучи убжденъ, что лошадь, особенно голодная, сама обязана пріискивать себ кормъ. Ей не было еще двухъ лтъ, какъ она ходила въ борон, въ начал третьяго года она уже пахала, возила становыхъ, прикащиковъ, солдатъ, и даже одинъ разъ была въ Москв, ей неоднократно приходилось возить огромные воза по грязи, отъ чего она спотыкалась и падала въ оглобляхъ, и за это ее стегали по голов и по глазамъ, вслдствіе всего этого, плечи ея были обозжены (обтерты) хомутами, на крестц была лысина, выбитая палками. А отъ природы она была кроткая и сносная лошадь…
Черезъ мсяцъ посл упомянутой покупки нельзя было узнать лошади: дьячокъ такъ раскормилъ ее, что когда онъ прозжалъ по селу, вс встрчные останавливались и говорили:
— Какъ ты думаешь? Онъ теперь не возьметъ за нее ста рублей…
— Охотникъ навернется, отдастъ и больше… такихъ лошадей поискать…
Иногда дьячокъ, нарочно останавливался среди мужиковъ, чтобы сильне заинтересовать ихъ.
— Что, Семенычъ?— Я теб тогда еще говорилъ: покупай это добро…
— Лошадка, Богъ дастъ, ничего… отвчалъ дьячокъ, сдерживая горячившагося мерина…
— А вдь ты теперь дешево не отдашь его?
— Дешево, не дешево, говорили другіе мужики, боясь при дьячк хвалить лошадь, чтобы не сглазить ее: — а цну, какую слдуетъ, возьметъ — и шабашъ!
— Былъ бы товаръ, а купецъ будетъ, возражалъ дьячокъ и пускалъ лошадь во всю рысь.
Наступила зима. Дьячокъ задумалъ везть на продажу въ губернію возъ хлба. Въ день отъзда онъ свилъ здоровыя завертки, вычинилъ шлею и отпустилъ въ хомут упои. Посл обда онъ насыпалъ въ сани возъ ржи и былъ на-чуку, поговаривая съ своей женой о томъ, какъ она должна вести себя въ его отсутствіе.
При наступленіи ночи, дьячокъ вышелъ на улицу запрягать лошадь. На неб были звзды и ярко свтилъ мсяцъ, на дорог скриплъ снгъ подъ ногами прохожаго… Дьячокъ натянулъ супонь у хомута, ловко подхватилъ черезсдлень, завозжалъ лошадь и отошелъ всторону — полюбоваться упряжью: Оглоблей нельзя было пошевельнуть, дуга стояла крпко, но боле всего дьячка радовало большое брюхо лошади — признакъ, что лошадь сыта и нескоро протрясется. Онъ во еще любилъ утробистыхъ лошадей, какъ истинный хозяинъ.
Пришедши въ избу, дьячокъ обвязалъ платкомъ свой воротникъ и сказалъ жен:— Ну, все готово! Смотри же, карауль жеребенка, да не забудь поговорить свату Амельяну, чтобы онъ дугу-то принесъ, да цлковый рубль денегъ: молъ, докуда ждать?… ужь и такъ два года прошло…
Дьячокъ простился съ женой и похалъ.
Дьячиха думала, думала, стоя съ ночникомъ среди избы: что ей теперь длать? Она почувствовала себя какъ-то заново. Мужъ прідетъ по-крайней-мр черезъ недлю, и каково! она теперь совершенно свободна… Ей приходило въ голову послать вина купить и гостей зазвать, но все это наконецъ не понравилось ей — именно потому, что узнаютъ про это сосди. Она кончила на томъ, что ршилась пройти посидть къ кум пономарих.
Дьячокъ халъ цлую ночь. При малйшей горк онъ слзалъ съ возу, при небольшомъ раскат упирался руками въ сани, боясь, чтобы лошадь не ободрала себ ногъ оглоблями, онъ ни разу не стегнулъ ея кнутомъ. При вид силы и ловкости, съ которыми лошадь выхватывала изъ ухабовъ возъ, дьячка обнимало какое-то высокое чувство…
Дьячокъ благополучно създилъ въ губернію. Возвращаясь домой, на второй уже станціи онъ замтилъ, что какіе-то два мщанина на пар лошадей слдятъ за нимъ. Дорога была старая, глухая, дьячокъ, какъ человкъ опытный, понялъ, что незнакомцы преслдуютъ его недаромъ… дло было къ вечеру.
— Эй, почтенный! заговорили мщане:— ты чей?
Пришла деревня, и дьячокъ поторопился въхать на постоялый дворъ. Онъ разсказалъ о мщанахъ дворнику, который ему хорошо былъ знакомъ.
— У насъ тутъ не очень покойно, говорилъ дворникъ:— надняхъ у ямщика увели тройку лошадей — и слдъ простылъ.
Ночь прошла. Еще не разсвтало, а дьячокъ началъ собираться въ дорогу.!
— Повремени, Семенычъ, останавливалъ его дворникъ: — успешь… дай разсвтетъ…
— На улиц скрипятъ сани… народъ похалъ, сказалъ дьячокъ.
Стало свтлть, дворникъ все еще не пускалъ дьячка. Наконецъ разсвло совсмъ, и дьячокъ запрягъ лошадь.
Прохавъ деревню, дьячокъ оглянулся назадъ и увидалъ ту же самую пару, которая хала за нимъ наканун.
Онъ началъ постегивать лошадь, пара не отставала.
— Почтенный! крикнулъ одинъ мщанинъ:— нтъ ли табачку понюхать?
— Я не нюхаю.
Погоня продолжалась, отъ лошадей валилъ паръ, коренная лошадь мщанъ начала ужь бить ногами сани дьячка… Онъ почувствовалъ, что дло его плохо и со всего плеча принялся погонять свою лошадь.
Минутъ пять продолжалась погоня, наконецъ Фигуры мщанъ стали исчезать въ снжной пыли…
Дьячокъ прохалъ какую-то деревушку и свернулъ всторону, къ лсу… Часа черезъ полтора онъ былъ уже дома.
— Жена! ступай, отпрягай лошадь, сказалъ онъ, входя въ избу:— что-то мн нездоровится…
Вскор пришла со двора жена и сказала:
— Семенычъ! лошадь твоя такъ и упала въ оглобляхъ…
— Не замай ее! Она, должно, издохнетъ…
Но лошадь осталась жива и черезъ недлю опять поправилась.
Судьб, однако, не угодно было помириться съ дьячкомъ Въ одно утро дьячиха приблизилась къ печи и, дергая за рукавъ спавшаго дьячка, объявила, что его лошадь увели…
Посл долгихъ и тщетныхъ поисковъ дьячокъ по цлымъ днямъ сидлъ на печи въ глубокой грусти, мысленно сравнивая себя съ многострадальнымъ овомъ…
Года черезъ два дьячокъ увидалъ свою лошадь въ город на ярмарк: ея ребра были наружи, у ней не было ни хвоста, ни гривы, и одинъ глазъ былъ выщибенъ… Какой-то мщанинъ торговалъ ее на шкуру…
Дьячокъ только могъ узнать, что эта лошадь долго была на станціонномъ двор, гд и кончила свою дятельность.
— Говори послднее слово, сколько? кричали мщане, занося вверхъ руки.
— Сколько?
— Два съ полтиной!
— Три съ гривной!
— Хочешь ты, хватая за руку хозяина лошади, снимая шапку и взирая на небо, кричалъ одинъ мщанинъ:— хочешь два рубли шестьдесятъ пять?— и шабашъ! Авось я ее покупаю не на стойло, а на ножъ!…
— На ножъ, братъ? это первая лошадь! ну хочешь три?
— Сбавляй!
— Прибавляй… два семьдесять пять.
— Два семьдесять!
— Ладно! молись Богу!
Мщане стукнули по рукамъ и начали молиться. Вскор лошадь была отведена въ стадо подобныхъ ей клячъ, назначенныхъ, какъ выражались мщане, на ножъ…
По ярмарк раздавались крики и руготня торгашей, стукъ ложекъ и чашекъ, и уныло птый нищими Лазарь.