ЛОККЪ.
ЛОККЪ.
(Thomas Fowler: ‘Locke’).
П. Н.
(Окончаніе слдуетъ).
‘Русская Мысль’, кн.III, 1893
Локк, Николаев Петр Федорович, Год: 1892
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Въ 1892 году исполнится двсти лтъ со времени появленія въ Англіи Третьяго письма о вротерпимости Локка, этого если и не самаго великаго, то самаго характернаго изъ философовъ Англіи, какъ называетъ его Фоулеръ. Если мы прослдимъ жизненное поприще, пройденное Локкомъ, его убжденія, какъ политическія, такъ и религіозныя, его философскіе взгляды и примемъ во вниманіе среду, въ которой онъ жилъ я развивался, то настроеніе общества, которое было ему современнымъ, мы увидимъ, въ чемъ состоитъ характерность Локка, какъ философа. Онъ несомннно былъ какъ съ этической, такъ и съ интеллектуальной стороны достаточно яркимъ представителемъ и, вмст съ тмъ, продуктомъ извстныхъ слоевъ англійскаго народа, пережившихъ извстныя, весьма многознаменательныя событія, прошедшихъ извстную политическую школу и выступившихъ на историческую арену не только какъ политическая партія, но и какъ экономическая и соціальная сила съ опредленными, весьма характерными и отличными отъ всхъ прежнихъ теченій англійской мысли взглядами того общественнаго класса, который впослдствіи принято было называть буржуазіей, и именно его верхняго слоя, — класса средняго провинціальнаго дворянства, богатаго купечества, людей такъ называемыхъ свободныхъ профессій и т. д. Этотъ классъ къ концу гражданскихъ войнъ сложился въ нчто обособленное среди всего народа, въ извстный сплоченный по экономическимъ интересамъ и, вмст съ тмъ, по политическимъ и религіознымъ и даже по философскимъ воззрніямъ аггломератъ и сдлался серьезною общественною силой. А всякая общественная сила, разъ она иметъ серьезное историческое значеніе, выставляетъ своихъ представителей не только въ области политической дятельности,— представительницей того класса, о которомъ мы говоримъ, была партія виговъ,— но и во всхъ сферахъ умственной дятельности. Насколько Мильтонъ и левеллеры являлись представителями крайняго пуританизма, того идеально-метафизическаго направленія въ религіи и политик, опорами котораго были низшіе слои того же средняго класса англійскаго народа: фермеры, мелкіе лавочники и ремесленники, настолько Локкъ, какъ общественный дятель и даже какъ мыслитель, представляется намъ выраженіемъ идей, интересовъ, убжденій, самаго духа верхнихъ слоевъ средняго класса. Эти слои прошли трудное обученіе въ политической школ гражданской войны и вынесли изъ этого обученія духъ умренности въ своихъ политическихъ требованіяхъ, соединенный, однако, съ неуклонною и твердою преданностью къ политической и гражданской свобод, столь необходимой для ихъ экономическаго развитія, для обезпеченія самаго ихъ гражданскаго существованія, нкоторую склонность къ компромиссу, но компромиссу, построенному, однако, на прочно выработанныхъ принципахъ, искреннюю религіозность, унаслдованную отъ пуританъ, но при этомъ религіозность, чуждую всякихъ догматическихъ стремленій, глубокій патріотизмъ, чуждый, однако, ненависти къ иностранцамъ и потому по необходимости широкій и гуманитарный, ненависть къ абсолютизму и тираніи, но безъ той горячности и фанатическаго изуврства, которыя проявляла въ своей политической дятельности армія Кромвеля, такъ называемый ‘новый образецъ’, здравомысліе и склонность къ научнымъ изслдованіямъ природы, бывшую прямымъ и неизбжнымъ отрицаніемъ всякаго идеалистически-метафизическаго мышленія, и въ особенности страстное желаніе успокоенія для своей родины отъ бурь, вынесенныхъ въ эпоху гражданской войны, и жажду мирнаго и правильнаго развитія ея экономическихъ и политическихъ силъ,— развитія, въ которомъ эти общественные слои были призваны играть такую выдающуюся роль. Чрезвычайно характерно въ этомъ отношеніи настроеніе Локка, тогда еще молодаго человка, при реставраціи Стюартовъ. Въ то время, какъ Мильтонъ, разочарованный въ достиженіи пуританскаго идеала царства святыхъ, слпой и разбитый старикъ, сидлъ въ своей ‘зеленой комнат’ въ Bunhill Fields и писалъ пламенныя строфы своего Потеряннаго рая, этого великаго пуританскаго эпоса, въ то время, какъ солдаты ‘новый образецъ’, ряды котораго были полны крайнихъ индепендентовъ и левеллеровъ, сознавъ, что ихъ ‘миссія’ — исполнить на земл велнія Бога и водворить царство святыхъ при посредств радикальныхъ измненій въ стро англійскаго общества и въ конституціи Англіи,— окончилась neудачей, съ истымъ величіемъ духа и пуританскою покорностью неисповдимымъ судьбамъ Божіимъ положили свое оружіе при возвращеніи Карла въ его государство и вернулись къ своимъ обычнымъ занятіямъ на ферму и за прилавокъ, гд эти бывшіе побдители королевскихъ войскъ, сподвижники великаго протектора и приверженцы Айртона и Лидьборна отличались отъ своихъ сосдей только трезвостью, благочестіемъ и трудолюбіемъ, въ это время Локкъ, тогда 29-ти лтній молодой человкъ, пишетъ (не печатанный) трактатъ, въ которомъ задаетъ вопросъ: иметъ ли гражданская власть право опредлять и предписывать незначительныя и иидифферентныя измненія въ богослуженіи? Этотъ трактатъ былъ написанъ для убжденія той партіи, къ которой принадлежалъ и самъ Локкъ, — партіи, отрицавшей право короля вмшиваться въ религіозные вопросы и потому не желавшей признать компромисса, предложеннаго Карломъ Вторымъ въ его деклараціи, изданной въ Бред. Въ этомъ трактат встрчаются слдующія характерныя какъ для самого Локка, такъ и для тогообщественнаго слоя, представителемъ котораго онъ былъ, строки: ‘Никто не питаетъ такого искренняго уваженія и почтенія къ власти, какъ я. Едва я достигъ возраста, въ которомъ человкъ длается сознательнымъ существомъ, какъ я увидалъ себя среди бурь, свирпствовавшихъ почти до настоящаго времени, и потому я съ величайшею радостью и удовольствіемъ привтствую наступающее затишье. Я нахожу, — продолжаетъ юнъ,— что общая свобода есть общее рабство, что народные агитаторы, стоящіе за общественную свободу, всего чаще нарушаютъ ее и что ихъ напрасно считаютъ ея стражами’. Это, конечно, было слишкомъ рзкимъ выраженіемъ стремленія среднихъ классовъ къ водворенію общественнаго порядка и спокойствія, и оно было вызвано сильнйшею реакціей, но, тмъ не мене, подобная реакція, все-таки, остается довольно характерною.
Не мене характерны, съ нашей точки зрнія на Локка, какъ на представителя интересовъ и настроенія среднихъ классовъ, заявленія какъ самого философа, такъ и его друга, дублинскаго естествоиспытателя, автора трактата Dioptrica Nova о значеніи Локка, какъ философа. ‘Въ этой отрасли философіи (въ логик),— говоритъ Молинё въ этомъ трактат,— мы больше всхъ обязаны несравненному Локку, сдлавшему для исправленія общепринятыхъ заблужденій и для открытія глубокихъ истинъ, для опредленія опыта и наблюденія и для направленія человческаго ума къ той наук, которая, по моему мннію, можетъ быть названа логикой, больше, чмъ было сдлано во всхъ томахъ древнихъ писателей. Онъ ясно доказалъ ничтожество всхъ метафизическихъ ухищреній, затуманивавшихъ мозгъ людей до безумія, причемъ они воображали себя знающими то, въ чемъ они ничего не понимали, и производили только шумъ, произнося слова, не имющія яснаго и опредленнаго значенія’. Въ предисловіи къ своему знаменитому Опыту о человческомъ разум самъ Локкъ говоритъ о своей философской задач слдующимъ образомъ: ‘Въ республик наукъ въ настоящее время нтъ недостатка въ великихъ строителяхъ, работы которыхъ, направленныя на развитіе науки, будутъ прочными монументами, возбуждающими удивленіе потомства, но не всякій можетъ питать надежду сдлаться Бойлемъ и Сиденгамомъ, въ вкъ, который породилъ такихъ великихъ учителей, какъ великій Гюйгенсъ и несравненный Вьютонъ и многіе другіе, равные имъ, достаточно для удовлетворенія честолюбія человка, если онъ будетъ простымъ рабочимъ въ дл очищенія почвы и въ удаленіи съ дороги знанія заваливающаго ее мусора’. Локкъ не былъ, конечно, простымъ мусорщикомъ,— онъ не только очищалъ почву, но я приготовлялъ кирпичи для будущаго зданія философіи, и, тмъ не мене, та философія здраваго смысла, родоначальникомъ которой онъ несомннно’ былъ, сыграла въ исторіи духовнаго развитія роль рабочаго, убравшаго съ пути науки заваливающій его мусоръ. И эту роль она могла сыграть’ только потому, что сама эта философія и ея представитель были выразителями того здраваго смысла, съ которымъ средніе классы англійскагообщества въ ту историческую эпоху очищали пути человческаго мышленія во всхъ областяхъ общественной и интеллектуальной дятельности. Какъ бы мы ни смотрли теперь на отличительныя свойства такого здравомыслія, сколь бы узкими ни представлялись намъ взгляды, представителемъ которыхъ являлся Локкъ въ области государственнаго права, религіи, этики и философіи, нельзя не признать того значенія, которое они имли въ интеллектуальной и политической жизни европейскаго общества. Когда мы будемъ говорить о политической дятельности и о сочиненіяхъ Локка, намъ часто, даже съ рискомъ повторенія, придется возвращаться къ уясненію нашихъ положеній о значеніи его какъ представителя настроенія среднихъ классовъ англійскаго общества и потому, сдлавъ эти предварительныя замчанія, которыя мы считали необходимыми для установленія нашей общей точки зрнія на дятельность Локка, мы можемъ прямо приступить къ разсказу объ его жизни.
Локкъ родился 29 августа 1632 года въ Райнгтон, сомерсетширской деревн. Но дтство его прошло въ деревн Пенсфорд, недалеко отъ Бристоля. Отецъ его былъ зажиточнымъ человкомъ и имлъ недурную практику, какъ провинціальный адвокатъ. Вроятно, Локкъ ему обязанъ первымъ направленіемъ своихъ умственныхъ способностей, хотя, къ сожалнію, намъ очень мало извстно объ этомъ человк. Ни въ этюд Фоулера, ни въ боле полныхъ біографіяхъ Джона Локка, написанныхъ лордомъ Кингомъ Фоксомъ Боурнъ, не имется никакихъ свдній объ убжденіяхъ, политическихъ и религіозныхъ, отца Джона. Извстно только то, что онъ былъ человкъ способный, что Локкъ отзывался о немъ впослдствіи съ большимъ уваженіемъ и любовью, дале извстно, что въ то время, когда Локку было всего десять лтъ, отецъ его публично объявилъ въ церкви Публоу, къ приходу которой принадлежала его деревня, свое согласіе на протестъ долгаго парламента и что онъ черезъ нсколько недль посл этого отправился во глав отряда волонтеровъ, какъ кавалерійскій капитанъ, въ армію парламента. Эти свднія, конечно, весьма недостаточны для правильной оцнки той среды, интеллектуальной и соціальной, въ которой выросъ Локкъ. Намъ приходится прибгать къ догадкамъ, такъ какъ остается совершенно неизвстнымъ, на чьей сторон былъ Локкъ-отецъ при дальнйшемъ развитіи событій: на сторон ли умреннаго долгаго парламента, или на сторон реформаторовъ ‘новаго образца’, сохранилъ ли онъ свой постъ капитала кавалеріи при преобразованіи арміи, или уступилъ его одному изъ тхъ неблагороднорожденныхъ людей, которыхъ защищалъ Кромвель въ своемъ замчательномъ письм къ комитету парламента. ‘Можетъ быть,— писалъ будущій протекторъ Англіи,— васъ оскорбляетъ то обстоятельство, что такіе простые люди длаются кавалерійскими капитанами. Было бы хорошо, чтобы люди почетные и благороднорожденные исполняли свои обязанности, но почему они не являются? А, вдь, дло должно’ идти своимъ чередомъ,— лучше простые люди, чмъ безлюдье, лучше имть людей терпливыхъ въ нужд, врныхъ и совстливыхъ при исполненіи ихъ обязанностей, а эти, я надюсь, окажутся такими… Для меня лучше простой, одтый въ панку, капитанъ, который знаетъ, за что онъ дерется, и любитъ то дло, за которое дерется, чмъ тотъ, котораго вы называете джентльменомъ и который только джентльменъ’. Это письма Кромвеля характерно, какъ доказательство того соціальнаго дифференцированія, которое уже началось въ то время въ сред самихъ среднихъ классовъ. И ‘благороднорожденные, почетные джентльмены’, непростые, одтые въ нанку люди’ принадлежали къ среднимъ классамъ, но къ разнымъ слоямъ ихъ. Первые, провинціальные дворяне и профессіоналисты, а также богатые торговцы, тяготли къ аристократіи и были готовы къ примиренію съ Карломъ Первымъ на извстныхъ условіяхъ ограниченія его власти, вторые, фермеры и лавочники, тяготли къ демократіи, и составляли опору левеллеровъ, за мечтаніями которыхъ о водвореніи царства Божія виднлась совершенно не мечтательная радикальная парламентская реформа.
На чьей сторон стоялъ отецъ Джона во время своего пребыванія въ арміи,— на сторон ли долгаго парламента, стремившагося къ увковченію своей власти, на сторон ли Айртона и арміи, на сторон ли парламентскихъ республиканцевъ Гарри Вана и Газельрига или, наконецъ, на сторон ли великаго протектора, практическій умъ котораго старался найти какую-либо осуществимую схему для соглашенія между враждебными элементами, и который умеръ среди этихъ стараній отъ разбитаго сердца, съ сознаніемъ своей неудачи,— неизвстно. Во всякомъ случа, врно то, что общественный классъ, къ которому принадлежалъ отецъ Локка, былъ не на сторон реформаторовъ и въ своей жажд покоя и порядка сначала подчинялся военному деспотизму Кромвеля, а потомъ съ радостью привтствовалъ возстановленіе законнаго порядка, т.-е. реставрацію Стюартовъ. Мы уже говорили, что самъ Локкъ привтствовалъ реставрацію въ весьма опредленныхъ выраженіямъ. Какъ бы то ни было, среда, въ которой росъ будущій философъ, была особенно благопріятна для развитія тхъ чертъ ума и характера, которыя онъ проявилъ къ своей послдующей общественной и научной дятельности, какъ сподвижникъ лорда Ашлея и Вильгельма III и какъ родоначальникъ эмпирической философія. Живя въ одномъ изъ самыхъ прелестныхъ деревенскихъ округовъ Англіи и, притомъ, не далеко отъ большаго города, бывшаго центромъ торговли и политики, привыкнувъ съ дтскаго возраста наблюдать за развитіемъ великихъ и знаменательныхъ событій и слушать обсужденіе важныхъ и возбуждающихъ мысль вопросовъ, онъ находился въ самыхъ благопріятныхъ для развитія его способностей условіяхъ. Вроятно, въ 1646 году онъ поступилъ въ вестминстерскую школу, по крайней мр, въ октябр 1652 года мы встрчаемъ его имя въ числ студентовъ въ коллегіи Christ-Church въ Оксфорд. Какъ Локкъ провелъ свои школьные годы, мы не знаемъ, дальше, когда мы будемъ говорить о его трактат Мысли о воспитаніи (Thouhts concerning Еducation), мы увидимъ, что школа не оставила въ ум Локка благопріятныхъ впечатлній. Приходится опять пожалть о недостатк нашихъ свдній объ университетской жизни Локка, потому что время тогда было любопытное во многихъ отношеніяхъ. Кромвель былъ канцлеромъ университета, а вице-канцлеромъ и деканомъ коллегіи былъ индепенденть д-ръ Овенъ, человкъ съ замчательно-либеральными въ дл религіи взглядами. Очень возможно, конечно, что на мннія Локка по вопросу о вротерпимости до значительной степени повліяли рчи и сочиненія пуританина-декана.
Во время гражданской войны дисциплина и репутація университетовъ пострадали значительно,— въ такое бурное время иначе и быть не могло. Во время ‘короткаго’ или ‘голокостнаго парламента’ (‘Barebone Parliament’) 1653 года была даже сдлана попытка совершенно закрыть университетъ и коллегіи и доходы ихъ помстій употребить, какъ сообщаетъ Кларендонъ, ‘на общественныя нужды, чтобы освободить народъ отъ тяжести уплаты налоговъ’. Эта попытка должна была распространить ужасъ среди университетскихъ кружковъ и возбудить множество преній и теоретическихъ вопросовъ, въ частности — произвести далеко не благопріятное впечатлніе на человка съ такими умственными предрасположеніями, какъ Локкъ. Пуританская партія, бывшая въ то время сильною въ университет, ршила не давать оружія своимъ врагамъ какимъ-либо нарушеніемъ дисциплины или непосщеніемъ богослуженія. Ревизоры, назначенные въ 1652 году Кромвелемъ, наблюдали за тмъ, чтобы въ коллегіяхъ были произносимы частыя проповди. Они приказали, ‘чтобы вс баккалавры и студенты въ коллегіяхъ и въ школахъ всякое воскресенье давали какому-нибудь лицу, извстному своимъ благочестіемъ и способностями, отчетъ о слышанныхъ ими въ этотъ день проповдяхъ и о посщеніи ими божественной службы. А также и ректоры (Heads), и депутаты сказанныхъ обществъ и вс имющіе степень выше баккалавра должны были лично присутствовать при совершеніи богослуженія и заботиться о томъ, чтобы молитвы и другіе религіозныя обязанности исполнялись надлежащимъ образомъ’. Кром того, въ теченіе недли во всхъ почти коллегіяхъ были произносимы одна или дв проповди. Наврядъ ли такіе порядки въ университет могли особенно нравиться Локку, несмотря на то, что онъ въ теченіе всей своей жизни оставался искренно-религіознымъ человкомъ. Въ своихъ Мысляхъ о воспитаніи Локкъ до чрезвычайности неодобрительно относится и къ диспутамъ, составлявшимъ тогда значительную часть университетскаго курса. Вообще Локкъ вынесъ очень непріятное впечатлніе изъ своей университетской жизни. ‘Я часто слышала отъ него относительно первыхъ лтъ, проведенныхъ имъ въ университет,— разсказываетъ его другъ лэди Мэшэмъ, въ семь которой онъ провелъ послдніе годы своей жизни,— что онъ былъ совершенно неудовлетворенъ своимъ ученіемъ и находилъ, что оно мало просвтило его разумъ. Онъ былъ вообще недоволенъ своею жизнью въ университет и желалъ, чтобы его отецъ предназначилъ его къ какому-либо другому призванію, такъ какъ онъ совсмъ не способенъ сдлаться ученымъ’. Иначе, конечно, и быть не могло: схоластическая оксфордская ученость не могла удовлетворять столь здравый умъ, какимъ всегда отличался Локкъ. Тмъ не мене, она извстнымъ образомъ реагировала на него и помогла ему при образованіи многихъ изъ его философскихъ взглядовъ и въ этомъ отношеніи принесла ему несомннную пользу. Въ 1656 году Локкъ получилъ степень баккалавра въ 1658 г.— степень магистратъ 1660 году, не задолго до смерти своего отца, онъ былъ назначенъ лекторомъ греческаго языка въ коллегію Christ-Church и такимъ образомъ вошелъ въ составъ университетскихъ преподавателей.
Локкъ ничего не печаталъ до поздняго періода своей жизни, но это не значитъ, чтобы онъ ничего не писалъ. Мы уже говорили выше объ его трактат въ пользу реставраціи и деклараціи Карла о вротерпимости, написанномъ въ 1660 году. Къ этому же періоду Фоксъ Боурнъ относитъ и неизданный и сдлавшійся извстнымъ только очень недавно трактатъ — Размышленія о римской республик. Нкоторыя изъ замчаній въ этомъ трактат доказываютъ, что Локкъ и въ то время держался либеральныхъ взглядовъ въ политик и религіи, которые онъ высказывалъ позже въ своихъ трактатахъ о вротерпимости и о правительств. Религія, установленная Нумой, идеализируется авторомъ, такъ какъ она будто бы ставила врующимъ только два требованія: признаніе благости и божественной сущности боговъ, и необходимость поклоненія имъ. Такимъ образомъ ‘устраняются ереси и расколы’, избгается также ‘ограниченіе области религіи при посредств символовъ вры, катехизисовъ и безконечныхъ мелочей о сущности, свойствахъ и аттрибутахъ Бога’. Въ этомъ произведеніи своей молодости Локкъ, такимъ образомъ, еще ршительне, чмъ въ знаменитыхъ Письмахъ о вротерпимости, высказываетъ т взгляды, которые впервые въ Англіи защищались двумя великими людьми эпохи возрожденія, Эразмомъ Ротердамскимъ, нмцемъ по рожденію, но англичаниномъ по воспитанію, и Томасомъ Моромъ въ его знаменитой Утопіи. Очень жаль, что не пется свдній о знакомств его съ произведеніями этихъ писателей въ этотъ періодъ его жизни, хотя слдуетъ думать, что онъ могъ придти къ подобнымъ взглядамъ и подъ вліяніемъ другихъ авторовъ — Чиллингворта, Тейлора, съ которыми онъ, вроятно, познакомился уже во время своего пребыванія въ Оксфорд.
1666 годъ былъ поворотнымъ пунктомъ въ жизни Локка,— онъ опредлилъ всю его будущую общественную дятельность, его политическую карьеру и, вроятно, сформировалъ его взгляды на политическіе вопросы дня. Всмъ этимъ Локкъ былъ обязанъ своей встрч съ Ашлеемъ Куперомъ, въ то время уже лордомъ Ашлеемъ, а впослдствіи лордомъ Шефтсбюры, человкомъ не особенно высокимъ со стороны нравственной, но замчательнымъ какъ политическій дятель и, несомннно, бывшимъ однимъ мн самыхъ крупныхъ людей временъ реставраціи. Мы позволимъ себ заимствовать характеристику этого человка у историка Грина, великаго мастера на характеристики. Вс дйствія Ашлея въ теченіе его долгой политической карьеры указываютъ на отличавшія его натуру смлость, самоувренность, разнообразіе способностей и умнье пользоваться всми рессурсами. Въ дтств онъ спасъ свое помстье отъ жадности опекуновъ, смло явившись лично къ генералъ-атторнею Пою просить у него защиты. Когда онъ былъ студентомъ въ Оксфорд, онъ организовалъ бунтъ ‘новичковъ’ противъ унизительныхъ обычаевъ, введенныхъ старшими членами коллегіи, и ему удалось уничтожить ихъ. Въ восемнадцать лтъ онъ уже былъ членомъ короткаго парламента. При начал гражданскихъ войнъ онъ стоялъ за дло короля. Но среди успховъ королевскихъ войскъ онъ уже предвидлъ погибель этого дла и перешелъ на сторону парламента, потомъ онъ былъ приверженцемъ Кромвеля и сдлался членомъ его государственнаго совта. Временная немилость, въ которую онъ впалъ въ послдніе годы жизни Кромвеля, возбудила въ немъ горячую ненависть къ протектору и посл его смерти онъ произнесъ въ палат страстную обвинительную рчь противъ ‘его высочества печальной памяти, обманомъ и насиліемъ лишившаго всхъ свободы при жизни и заковавшаго въ рабскія цпи при смерти’, и противъ арміи, которая ‘побдила не только своихъ враговъ, но и своихъ господъ, собравшихъ и содержавшихъ ее’, которая не только покорила Шотландію и Ирландію, но и мятежную Англію, и подавила ‘злокозненную’ партію судей и законовъ’. Эти жгучія инвективы и интриги Ашлея съ Монкомъ и дятельное его участіе въ призыв короля были вознаграждены титуломъ пэра и выдающимся мстомъ въ королевскомъ совт. Ашлею въ то время было сорокъ лтъ, при республик онъ былъ извстенъ какъ ‘самая громкая труба въ крикливомъ оркестр’ (слова Драйдена), но едва онъ сдлался министромъ короля, какъ ринулся въ[придворный развратъ съ горячностью, удивившею даже его повелителя. ‘Вы самый злой песъ во всей Англіи’,— смялся король при одной безстыдной шутк своего совтника.— ‘Я думаю, государь, что я дйствительно самый злой… изъ подданныхъ!’ — безстыдно отвчалъ тотъ. Но развращенность Ашлея была просто маской. По привычкамъ и по природ онъ былъ умреннымъ человкомъ и, притомъ, его плохое здоровье длало всякіе эксцессы невозможными. Англія скоро поняла, что человкъ, говорившій комплименты въ будуар лэди Кастльменъ, или пившій и забавлявшійся шуточками съ Седлеемъ и Букингамомъ, былъ способнымъ и трудолюбивымъ дловымъ человкомъ… Его дятельность была поразительна… Какъ государственный человкъ, Ашлей былъ не только выше своихъ современниковъ по своимъ способностямъ и трудолюбію, онъ былъ выше ихъ и по своему презрнію къ личнымъ выгодамъ. Даже ярый его врагъ, Драйденъ, признавалъ, что руки его были чисты. Его положеніе, какъ политическаго вождя, былостранно на нашъ современный взглядъ. По своимъ религіознымъ убжденіямъ онъ былъ деистъ, по образу жизни распутникъ и, тмъ не мене, въ королевскомъ совт онъ оставался представителемъ пресвитеріанской и нонконформистской партіи. Онъ былъ сильнымъ и упорнымъ защитникомъ вротерпимости, но его защита была построена на чисто-политическихъ основаніяхъ. Единственнымъ средствомъ соединить церковниковъ я диссиндентовъ была политика вротерпимости, а при господствующемъ въ Англіи, посл реставраціи, настроеніи онъ могъ питать надежды только на короля въ своихъ стремленіяхъ добиться вротерпимости. Поэтому шутки, распутство, быстрота работ были для него просто средствами для пріобртенія. вліянія на короля и для полученія его поддержки въ борьб противъ нетерпимости Кларендона.
Съ такимъ-то человкомъ встртился Локкъ, и эта встрча опредлила все его будущее. Дло свободы, политической и религіозной, защищается часто грубыми, а иногда и нечистыми руками, но для всякаго мыслящаго человка отрадно наблюдать, что рядомъ съ Ашлеями почти всегда стоятъ Локни, и такъ какъ, въ конц-концовъ, торжество принадлежитъ всегда идеямъ, руководящимъ дйствіями людей, ибо торжество какого угодно дла возможно только при извстномъ общественномъ благопріятномъ этому длу настроеніи,— то въ исторіи человчества мыслители, врод Локка, имютъ’ несомннно большее вліяніе, чмъ дятели, врод Ашлея. Лордъ Ашлей былъ въ то время уже пожилымъ человкомъ, ему было около 50-ти лтъ, когда онъ былъ признанъ главой такъ называемой сельской партіи, т.-е. виговъ, и его политическія и религіозныя мннія были выработаны всею его бурною карьерой, протекшею среди такихъ условій, которыя рдко повторяются въ исторіи народа. Трудно думать, чтобы Локкъ могъ пользоваться какимъ-либо прочнымъ вліяніемъ на такого человка. Имлъ ли Ашлей вліяніе на Локка? Отвтить на этотъ вопросъ очень трудно,— мы видли уже, что къ основнымъ своимъ взглядамъ о вротерпимости онъ пришелъ раньше своего знакомства съ Ашлеемъ, а вопросъ о вротерпимости являлся въ то время основнымъ вопросомъ политики. Можно думать, что Ашлей могъ вліять на Локка въ другомъ отношеніи, что связь съ нимъ пріучила Локка къ извстной систем практической дятельности и что она заставила его боле внимательно отнестись къ вопросамъ государственнаго права, къ изученію конституціи и практической политики своей родины. Это, конечно, только догадка, но догадка весьма естественная. Каковъ бы ни былъ Ашлей съ точки зрнія этической, онъ былъ горячимъ защитникомъ религіозной терпимости, врагомъ папизма, какъ политической силы и абсолютистскихъ принциповъ въ государств, а эти убжденія Ашлея должны были привязывать къ нему представителя интересовъ и настроенія среднихъ классовъ, ихъ ненависти къ абсолютизму и ихъ свободомыслія въ религіи. Самъ Ашлей по происхожденію былъ настолько же такимъ представителемъ среднихъ классовъ въ политик, какимъ былъ впослдствіи Локкъ въ наук и литератур. Это соединило ихъ, и соединило навсегда, до самой смерти Ашлея.
Знакомство произошло случайно. Ашлею было предписано пить астройскія воды (Астропъ — деревушка близь Оксфорда), и Локку было поручено доставлять ему эти воды. Локкъ,— слдуетъ сказать,— былъ уже въ то время медикомъ, хотя онъ не получилъ до конца своей жизни званія доктора медицины. Локку разъ пришлось сдлать визитъ лорду и они очень понравились другъ другу. Лтомъ 1667 года Локкъ жилъ уже у лорда Ашлея въ Лондон и ‘съ этого времени,— развязываетъ лэди Мэшэмъ,— онъ былъ домашнимъ человкомъ у лорда и былъ уважаемъ не только его сіятельствомъ, но и всми друзьями его семьи’. Въ этотъ періодъ жизни Локка былъ написанъ имъ Essay concerning Toleration, неизданный при его жизни и только недавно напечатанный въ его біографіи Фокса Боурна. Можно предполагать, что этотъ Опытъ написанъ по иниціатив лорда Ашлея и, вроятно, былъ очень распространенъ въ рукописи среди защитниковъ вротерпимости. Дальше мы будемъ говорить о позднйшемъ произведеніи Локка, о его Письмахъ о вротерпимости, и можемъ потому ограничиться здсь общими заключеніями, къ которымъ пришелъ Локкъ. Во-первыхъ, ‘вс спекулятивныя мннія и религіозное богослуженіе должны быть терпимы’ и всякій человкъ иметъ въ этомъ отношеніи право ‘на полную и ничмъ не ограничиваемую свободу, лишь бы онъ поступалъ искренно и по совсти, по мр своего знанія и убжденія’, вс-вторыхъ, ‘есть нкоторыя мннія и дйствія, по своей естественной тенденціи абсолютно-вредныя для человческаго общества: такъ, напримръ, будто еретики могутъ погубить вру, будто человкъ обязанъ проповдывать и распространять т мннія, которыя онъ иметъ, и тому подобное, а изъ дйствій — всякаго рода несправедливость и обманъ: таковыхъ мнній и дйствій гражданская власть не должна терпть’, и, въ-третьихъ, т мннія и дйствія, насколько ‘ихъ вліяніе къ благу или ко злу’ зависитъ отъ ‘положенія государства и положенія длъ’, ‘имютъ право на терпимость постольку, поскольку они не вредятъ обществу и не служатъ какимъ-либо образомъ помхой правительству’. О теоретическомъ значеніи подобныхъ положеній о вротерпимости, какъ вытекающихъ изъ общаго характера практическаго настроенія среднихъ классовъ общества, всегда присущаго имъ во вс времена и у всхъ народовъ, а также и объ ихъ различіи по методу постановки вопросовъ отъ взглядовъ прежнихъ защитниковъ религіозной свободы въ Англіи, мы будемъ говорить при изложеніи Писемъ о вротерпимости, а теперь скажемъ только о практическихъ выводахъ, длаемыхъ Локкомъ изъ его заключеній: ‘паписты не должны пользоваться удобствами вротерпимости, такъ какъ, получивъ власть, они считаютъ себя обязанными отказывать въ терпимости другимъ’, ‘фанатики’, какъ называли тогда диссентеровъ, должны быть по меньшей мр терпимы. Относительно же ‘объединенія’ (comprehension) Локкъ высказываетъ, какъ общій принципъ, ‘что правилъ относительно спекулятивныхъ мнній должна ‘быть немного и обряды богослуженія должны быть немногочисленны легки, а это и есть латитударіанизмъ’.
Время, проведенное Локкомъ въ дом норда Ашлея, было для него временемъ политическихъ заботъ и неустанной дятельности, Самъ Локкъ, правда, не игралъ выдающейся политической роли, но онъ былъ близкимъ человкомъ и, вроятно, во многихъ случаяхъ совтникомъ лорда, бывшаго вкто время центральною фигурой ‘въ спутанной игр интригъ, политическихъ минъ и контрминъ, изъ которыхъ слагалась тогда политическая дятельность Англіи. Эпоха была крайне важною для дальнйшихъ судебъ страны. Историки — не только такіе, какъ Маколэй, но даже и столь склонные къ политическому радикализму, какъ Гринъ — обыкновенно считаютъ это время, съ его заключительнымъ актомъ, революціей 1688 года, даже боле важнымъ, чмъ время гражданскихъ войнъ. Различіе въ общественномъ настроеніи этихъ двухъ эпохъ было, во всякомъ случа, весьма значительное: во время реставраціи дло шло объ осуществленіи нкоторой, и, притомъ, не самой важной по глубин и широт части идей, порожденныхъ во время гражданскихъ войнъ, вмсто широкихъ политическихъ реформъ, къ какимъ стремилась радикально настроенная часть населенія, наступала эра, сравнительно говоря, узкой, хотя и чрезвычайно важной для будущаго парламентской борьбы. Животворный духъ гражданской войны не исчезъ, но онъ сдлался боле поверхностнымъ, боле мелкимъ — мсто теоретической мысли, доходящей всегда до крайнихъ предловъ своего діалектическаго развитія, замнилъ компромиссъ въ мысли и въ дйствіи. Такъ всегда бываетъ въ эпохи практическія, а реставрація, также какъ и ея финалъ — революція были несомннно именно такими эпохами, время практическаго осуществленія идеи всегда отличается отъ времени теоретическаго творчества боле узкимъ, но за то и боле осуществимымъ міровоззрніемъ, меньшею смлостью къ постановк вопросовъ, мене глубокимъ идеализмомъ. Прошло то время, когда левеллеры Кромвелевской арміи, эти ‘богобоязненные’ фермеры и мелкіе лавочники, считали себя избранными слугами Божьими, исполнявшими спеціальную миссію ‘устроенія’ (settlement) избраннаго Божьяго народа,— измнились не только настроенія, не только люди, а я цлые общественные классы, которые теперь руководили судьбами Англіи. Мсто ‘богобоязненныхъ’ фермеровъ и мелкихъ лавочниковъ, мелкой буржуазіи, мсто представителей мелкаго хозяйства и мелкой торговли заняли джентльмены и купцы, представители первой стадіи развитія капитализма въ земледліи, торговл и промышленности. Есть вс основанія полагать, что Локкъ уже въ то время, не участвуя самъ въ политической жизни, раздлялъ, тмъ не мене, вс стремленія этихъ новыхъ владыкъ положенія и ихъ политическихъ вождей, какимъ былъ Ашлей. Вс историки и біографы Локка говорятъ, наприм., объ его участіи въ составленіи конституціи штата Каролины, хотя степень этого участія и неизвстна. Штатъ Каролина былъ пожалованъ королемъ восьмерымъ лордамъ-собственникамъ, въ числ которыхъ былъ лордъ Ашлей. Достоврно, что Локкъ былъ чмъ-то врод главнаго секретаря и управляющаго этой ассоціаціи. Въ конституціи Каролины имются статьи, которымъ Локкъ, да, вроятно, и самъ Ашлей, не могли особенно, сочувствовать, наприм., статьи о введеніи феодальныхъ отношеній въ смягченной форм. Но важно для характеристики того духа компромисса, которымъ вообще отличалось то время, то обстоятельство, что Локкъ примирился, если не согласился, съ подобными узаконеніями. Еще характерне въ этомъ отношеніи статья, узаконяющая существованіе въ штат невольничества. Одобрялъ ли ее Локкъ, или нтъ, это все равно,— важно то, что такой мыслитель, какъ онъ, и не думалъ о естественномъ и гражданскомъ равенств всхъ людей, о которыхъ, однако, думали левеллеры и еще раньше Томасъ Моръ. Защита гражданскихъ правъ основывалась для среднихъ классовъ англійскаго общества, отстаивающихъ эти права, не на общихъ теоретическихъ принципахъ, а на практическихъ политическихъ соображеніяхъ. Только значительно позже, въ конц прошлаго и въ начал настоящаго столтія, когда на политическую сцену съ своими идеями и съ своимъ настроеніемъ выступили низшіе общественные слои, вопросъ о равенств становится на почву принциповъ и теоріи, что, конечно, опять-таки обусловливалось экономическимъ положеніемъ этихъ новыхъ слоевъ. Тмъ же характеромъ практичности и духомъ компромисса отличались, въ сущности говоря, и статьи конституціи объ устройств религіозныхъ длъ въ колоніяхъ, хотя этотъ вопросъ ршался въ боле широко гуманномъ направленіи, можно думать, что эти статьи принадлежали перу самого Локка. Въ колоніи гражданскими правами пользовались только т, которые признавали существованіе Бога и соглашались на необходимости публичнаго поклоненія ему. Съ этою оговоркой религіозная свобода была полная: семь человкъ могли составлять церковь, съ тмъ только условіемъ, чтобъ они признавали долгъ каждаго человка свидтельствовать истину и согласились относительно какого-либо вншняго символа такого свидтельствованія. Всякій не принадлежавшій къ какой-либо изъ церквей признавался стоящимъ вн покровительства законовъ. Членъ одной церкви не долженъ былъ ‘оскорблять и преслдовать другихъ, никто не долженъ былъ хулить, унижать и упрекать врованія другихъ церквей, такъ какъ это составляетъ врное средство для нарушенія мира и препятствіе для обращенія людей къ истин’.
До какой степени Локкъ раздлялъ вс стремленія лорда Шефтсбюри, какъ теперь назывался лордъ Ашлей, и его склонность къ компромиссу и къ практической политик, это доказывается слдующимъ эпизодомъ, изъ его жизни,— эпизодомъ, на которомъ его біографы останавливаются съ нкоторою грустью, но который представляется съ нашей точки зрнія совершенно естественнымъ и логичнымъ. Шефтсбюри, теперь первый министръ короля, зашелъ такъ далеко съ своимъ желаніемъ добиться вротерпимости для диссентеровъ, что ршился, хотя и неохотно, отступить отъ традиціонной политики Англіи, вызываемой интересами пользующейся симпатіей тхъ общественныхъ классовъ, представителенъ и вождемъ которыхъ онъ самъ былъ, и поддерживалъ короля въ его личной политик и желаніи воевать съ Голландіей. Въ парламент 1673 года онъ произнесъ свою знаменитую рчь въ защиту этой войны, заканчивающуюся извстнымъ изреченіемъ: ‘Delenda est Carthago’, и Локкъ стоялъ съ рукописною рчью рядомъ съ лордомъ, чтобы въ случа надобности подсказывать ему. Оффиціальное положеніе Локка совсмъ не требовало отъ него такого участія въ политической интриг, но онъ, очевидно, вполн раздлялъ взгляды и планы Шефтсбюри. Это доказывается и слдующими словами третьяго графа Шефтсбюри: ‘Когда мой ддъ оставилъ дворъ и подвергался опасностямъ, Локкъ длилъ съ нимъ эти опасности, какъ раньше длилъ почести и выгоды (власти). Онъ доврялъ ему самыя тайныя изъ своихъ сношеній и пользовался его услугами во всхъ государственныхъ длахъ, которыя онъ считалъ нужнымъ довести до свднія публики’.
Біографъ Локка съ большимъ удовольствіемъ останавливается на другихъ событіяхъ этого періода жизни Локка. Въ 1668 году онъ былъ избранъ членомъ королевскаго общества и въ 1672 г. былъ даже членомъ его совта. Но онъ не принималъ дятельнаго участія въ работахъ этого общества, хотя, несомннно, очень интересовался естествознаніемъ, тогда получившимъ въ Англіи очень сильное развитіе,— вроятно, принимать дятельное участіе ему мшали именно политическія заботы. Несомннно, однако, что онъ принималъ очень дятельное участіе въ занятіяхъ кружка людей, бывшихъ близкими друзьями и занимавшихся вопросами философскими. На одномъ собраніи этого неоффиціальнаго философскаго клуба зашелъ разговоръ, бывшій поводомъ для написанія Локкомъ его Опыта, того сочиненія, которое сдлало его имя безсмертнымъ. Вроятно, этотъ разговоръ происходилъ въ 1670 или 1671 году. Самое сочиненіе опубликовано только двадцать лтъ спустя, въ 1690 году. ‘Если стоитъ безпокоить тебя разсказомъ о происхожденіи этого Опыта,— говоритъ Локкъ въ своемъ письм къ читателю,— я скажу теб, что однажды пять или шесть изъ моихъ друзей собрались у меня и они начали говорить о предметахъ, не имющихъ, повидимому, никакого отношенія къ предмету этого Опыта, и внезапно оказались въ большомъ затрудненіи. Не находя разршенія сомнній, смущавшихъ насъ, я пришелъ къ убжденію, что мы идемъ по ложному нути, и что, прежде чмъ начинать изслдованія подобнаго рода, необходимо изслдовать наши способности и узнать, можетъ ли нашъ разумъ заниматься подобными вопросами. Я и предложилъ это своимъ друзьямъ, а т охотно согласились, и такъ было ршено, что именно это должно составлять предметъ нашихъ первыхъ изслдованій’. Эти слова имютъ не одно только біографическое значеніе,— они, кром того, указываютъ на ту сторону произведенія Локка, которая составляетъ особенную заслугу и оригинальность его, какъ философа. Наука, которую мы теперь называемъ психологіей, до появленія Опыта была подчинена исключительно интересамъ другихъ отраслей спекулятивнаго мышленія. Нкоторое исключеніе изъ этого утвержденія можетъ быть сдлано относительно Гоббса, Декарта и Спинозы, но и они только случайно касались психологическихъ вопросовъ, поэтому безъ преувеличенія можно утверждать, что Локкъ былъ первымъ философомъ, пытавшимся приступить къ изученію явленій человческаго духа, ихъ взаимныхъ отношеній, ихъ причинъ и предловъ. Онъ самъ говорить, что его задача состоитъ въ томъ, чтобы ‘изслдовать происхожденіе, достоврность и объемъ человческаго знанія и, вмст съ тмъ, основанія и степень врованій и мнній’. Эту задачу онъ исполнилъ не догматически, а критически, такъ что можно съ полною справедливостью признать его родоначальникомъ критической философіи. Любопытно при этомъ то, что онъ совершенно устраняетъ техническую школьную терминологію и пишетъ языкомъ образованнаго общества того времени. Отсутствіе педантизма и предразсудковъ въ философскомъ сочиненіи было въ то время такою рдкостью, что несомннно эти свойства сочиненія Локка много способствовали его распространенію и популярности.
Опытъ о человческомъ разум (Essay on human Understanding) вышелъ въ Англіи, какъ мы сказали, въ 1690 году. Въ жизни Локка до этого времени произошло много очень важныхъ событій, но мы разскажемъ о нихъ въ слдующей стать, а теперь, чтобы не отвлекать вниманія читателя отъ этого самаго важнаго изъ сочиненій Локка, мы поговоримъ о его значеніи въ исторіи философіи.
Центральная идея работы Локка состоитъ въ томъ, что всякое человческое знаніе производится опытомъ. Имемъ ли мы какія-либо идеи, независимо отъ опыта, или, говоря языкомъ Локка, существуютъ ли въ нашемъ дух какіе-либо врожденные принципы?
‘У нкоторыхъ людей установилось мнніе, что въ разум существуютъ нкоторые врожденные принципы, нкоторыя первичныя понятія, запечатлнныя, такъ сказать, въ дух человческомъ’.
Это-то мнніе изслдуетъ и опровергаетъ Локкъ въ первой или вводной книг своего Опыта. Часто утверждали, что опровергаемое Локкомъ мнніе не было такъ распространеннымъ даже у его предшественниковъ. И дйствительно, еще Декартъ иногда сравниваетъ эти врожденныя понятія или идеи съ болзнями, о которыхъ говорятъ, что они врожденныя въ извстныхъ семьяхъ, не потому, ‘что дти этихъ семей страдаютъ отъ такихъ болзней въ утроб своей матери, а потому, что они родятся съ извстными болзненными предрасположеніями’. Этими словами Декартъ, повидимому, подходить къ тому принципу наслдственности, который въ настоящее время является примиряющимъ элементомъ двухъ системъ философіи, и, тмъ не мене, даже у Декарта такія заявленія чистая случайность, вс же другіе философы, предшествующіе Локку, стоять положительно на почв апріорной теорія, на которую онъ нападаетъ. Эта теорія была, говоря словами Локка, ‘торною дорогой’, по которой шли люди, занимавшіеся спекулятивными вопросами, и отступленіе съ этой дороги было дломъ новымъ и опаснымъ. Самымъ дйствительнымъ изъ аргументовъ Локка противъ этой теоріи можетъ считаться его вызовъ защитникамъ врожденныхъ принциповъ указать на нихъ. Локкъ въ этомъ случа стоитъ на совершенно врной дорог. Невозможно ясно различить между аксіомами и производными положеніями. Принадлежность къ извстной рас, темпераментъ, умственныя способности, привычки, воспитаніе производятъ такія различія между людьми, что то, что для одного представляется аксіомой и безспорнымъ, другимъ допускается съ нкоторыми колебаніями, а третьимъ совсмъ отрицается. Это особенно врно, какъ указываетъ Локкъ, относительно принциповъ религіи или морали. Они такъ распространены въ цивилизованныхъ обществахъ, что ихъ считаютъ независимыми отъ разума, ‘напечатлнными въ дух’. Но то обстоятельство, что эти принципы не признаются всмъ человчествомъ, доказываетъ, во всякомъ случа, что они не аксіомы и подлежатъ доказательству. Этотъ ршительный протестъ Локка противъ произвольныхъ предположеній и противъ попытокъ сдлать большое количество предложеній, какъ практическихъ, такъ и спекулятивныхъ, неподлежащими контролю разума и составляетъ самую цнную часть его философіи.
Очистивъ себ путь отъ теоріи врожденныхъ идей, Локкъ во второй книг занимается изслдованіемъ путей пріобртенія духомъ знанія. Въ этой части Опыта онъ употребляетъ свою неудачную и такъ часто подвергавшуюся нападкамъ метафору, сравненіе духа ‘съ листомъ блой бумаги, безъ буквъ и безъ идей’. Локкъ производитъ знаніе отъ двухъ источниковъ: ощущенія (сенсаціи) и размышленія (рефлекціи), такимъ образомъ, онъ становится на точку зрнія, совершенно отличную отъ той, на которой стояли такъ называемые сенсуалисты. Его теорію происхожденія знанія можно назвать, если угодно, экспериментальной, но отнюдь не сенсуалистической. Вся вторая книга Опыта посвящена попытк выяснить простыя идеи, получаемыя изъ вышеупомянутыхъ двухъ источниковъ, и привести къ нимъ вс другія, самыя сложныя идеи. Мы не можемъ [слдовать въ этомъ анализ за авторомъ и удовольствуемся немногими цитатами. ‘Это простыя идеи,— говоритъ философъ,— матеріалы нашего знанія доставляются духу только двумя вышеупомянутыми путями, именно ощущеніемъ и размышленіемъ. Когда разумъ снабженъ простыми идеями, онъ иметъ способность повторять, сравнивать и соединять ихъ и можетъ создавать сложныя идеи. Но не во власти самаго широкаго ума (Wit) или просвщеннаго разума изобрсти какую-либо новую идею, помимо вышеупомянутыхъ путей. И никакая сила разума не можетъ разрушить пріобртенныя идеи, власть человка въ этомъ маломъ мір его разумнія такова же, какъ и его власть въ великомъ мір видимой вселенной, т.-е. его власть при помощи искусства не простирается дальше соединенія или раздленія имющихся подъ рукой матеріаловъ, она не можетъ создать малйшей частицы новой матеріи или уничтожить уже существующій атомъ. Ту же способность нашего разума замчаемъ мы, если мы вздумаемъ образовать въ ум какую-либо идею, не воспринятую чувствами отъ вншнихъ предметовъ или размышленіемъ отъ дйствій собственнаго духа’.
Такимъ образомъ, при воспріятіи простыхъ идей, нашъ разумъ, по мннію Локка, абсолютно пассивенъ, онъ не можетъ отказаться отъ ихъ воспріятія, не можетъ измнить и уничтожить ихъ, какъ зеркало не можетъ отказаться воспринять, измнить или уничтожить отраженный образъ. Дятельность разума начинается только съ момента появленія въ немъ простыхъ идей, но за то тогда она безпредльна.
Изъ всхъ сложныхъ идей наиболе смущаетъ Локка идея о сущности (субстанціи). Если мы изслдуемъ идеи о лошади, дом, человк и т. д., мы приводимъ ихъ къ значительному количеству простыхъ идей, врод идей протяженія, формы, цвта, вса и т. д. Но, по мннію Локка, въ этомъ отношеніи идущаго по слдамъ другихъ философовъ его времени, кром этихъ свойствъ, имется субстратъ, которому они присущи или, говоря его собственными словами, ‘въ которомъ они существуютъ и отъ котораго проистекаютъ’, о различныхъ свойствахъ мы можемъ образовать ясныя идеи и можетъ дать о нихъ боле или мене ясный и опредленный отчетъ. Но можемъ ли мы образовать ясную идею или дать понятный отчетъ о такомъ субстрат? Локкъ именно потому и является представителемъ здраваго смысла въ философіи, что у него нашлось достаточно смлости, чтобы отступить отъ общепризнанныхъ метафизическихъ понятій и дать отрицательный отвть на подобный вопросъ. Для него идея о субстрат или субстанціи — ‘смутная идея о нчто, къ которому относятся свойства и въ которомъ они существуютъ’.
‘Если бы человка спросили,— говоритъ онъ,— что это такое, чему присущи твердость (Solidity) и протяженіе (Extension), онъ оказался бы въ томъ же положеніи, какъ и индецъ, который утверждалъ, что вселенную поддерживаетъ большой слонъ, и когда его спросили, что же поддерживаетъ слона, онъ отвчалъ, что его поддерживаетъ большая черепаха. Но когда его спросили, что же поддерживаетъ эту черепаху, онъ былъ вынужденъ отвтить, что этого онъ не знаетъ. И здсь также, какъ и въ другихъ случаяхъ, когда мы употребляемъ извстныя слова, не имя ясныхъ и опредленныхъ идей, мы говоримъ, какъ говорятъ дти, когда ихъ спросятъ о чемъ-нибудь, чего они не знаютъ, они даютъ такой удовлетворительный отвтъ: это нчто. Собственно говоря, это просто означаетъ, что люди совсмъ не имютъ опредленной идеи о томъ, что они претендуютъ знать и о чемъ они говорятъ’.
Подобная постановка вопроса о субстанціи, собственно говоря, вела къ дальнйшимъ шагамъ въ этомъ направленіи, т.-е. къ попытк совершенно отдлаться отъ этого ‘неизвстнаго намъ нчто’. Въ самомъ дл, если мы не знаемъ, что это такое, то какъ мы можемъ знать, что это вообще существуетъ и что это не просто фикція? И дйствительно, попытки были сдланы въ двухъ направленіяхъ — идеалистическою философіей, въ лиц Берклея, относительно матеріи, и критической, въ лиц Юма, относительно духа. Если бы мы не имли положительныхъ заявленій Локка, мы были бы склонны думать, что и самъ онъ считалъ различіе между субстанціей и акцидентами, по крайней мр, относительно матеріи и ея свойствъ, не существеннымъ и что онъ желалъ возбудить сомнніе въ существованіи ‘неизвстнаго нчто’.
Въ четвертой книг Опыта встрчается утвержденіе, возбудившее негодованіе всхъ современныхъ ему философовъ и теологовъ, утвержденіе возможности для матеріи мыслить, такъ какъ для нашего ума не боле недопустимо предположеніе, что Богъ могъ ‘присоединить къ матеріи способность мыслить, чмъ предположеніе, что онъ присоединилъ къ ней другую субстанцію, обладающую такою способностью’. Впрочемъ, въ первомъ письм къ епископу ворчестерскому (о которомъ мы упомянемъ въ слдующей стать) онъ допускаетъ, что у насъ, людей, въ высшей степени, вроятно, мыслящая субстанція невещественна.
Вторая книга кончается короткою, но интересною главой объ ассоціаціи идей. Этотъ терминъ, столь знакомый теперь всякому, читавшему хоть одно сочиненіе по психологіи, былъ введенъ въ науку Локкомъ, причемъ онъ употребляетъ и терминъ ‘нераздльный’ (inseparable).
При современномъ состояніи науки и философіи, разумется, слишкомъ легко подвергать критик основныя положенія Локка. Опытъ, какъ источникъ знанія, для него чисто-иидивидуальный, чтобы пріобрсти этотъ опытъ, мы должны обладать извстными врожденными способностями. Локкъ не уметъ иначе объяснить это обстоятельство, какъ тмъ, что Богъ одарилъ насъ ими. Такимъ образомъ, Deus ex machina является такою же необходимостью въ его систем, какъ и въ систем его противниковъ. Локкъ, кажется, не ставилъ себ вопроса о возможности естественнаго объясненія присутствія этихъ способностей. Но слдуетъ помнить, что только въ очень недавнее время ученые задались подобнымъ вопросомъ. Не только то обстоятельство, что мы имемъ ‘врожденныя способности’, но я вс различія естественныхъ способностей разныхъ людей, то чрезвычайно важное обстоятельство, что въ очень ранній періодъ развитія человчества появляются такія абстрактныя понятія, какъ понятія о пространств, времени, причинности и проч., остаются совершенно необъясненными теоріей Локка. Поэтому для Банта было не особенно трудно показать, что проблема происхожденія знанія осталась Локкомъ нершенною, что апостеріорные опыты предполагаютъ существованіе въ дух апріорныхъ понятій. Но Кантъ столь же мало объяснилъ апріорный элементъ нашего знанія, онъ утверждаетъ, что духъ обладаетъ извстными формами и категоріями, координирующими и формирующими впечатлнія, получаемыя отъ вншняго міра, и что он столь же необходимы для пріобртенія опыта, какъ и опытъ необходимъ для ихъ уясненія въ сознанія. Но на этомъ, собственно говоря, и кончается его анализъ,— трудно сказать, чмъ онъ лучше Deus ex machina Локка. Въ нкоторомъ отношеніи даже хуже, потому что съ его философіей мы снова вступаемъ въ Таинственную область врожденныхъ идей. Только принципъ наслдственности, оказавшійся столь могущественнымъ для уясненія многихъ затрудненій, представляемыхъ явленіями природы, можетъ, хотя бы и до нкоторой только степени,.уяснить и этотъ трудный и сложный вопросъ. Здсь было бы неумстно говорить о попыткахъ примненія этого принципа, но будетъ умстно напомнить, что самымъ научнымъ отвтомъ на вс эти затрудненія будетъ тотъ отвтъ, который, слдуя аналогіи теоріи, допускаемой теперь всми относительно физическаго строенія животныхъ и растеній, приписываетъ ихъ образованіе непрерывному дйствію причинъ, идущихъ однообразно въ одномъ и томъ же направленіи,— однимъ словомъ, приписываетъ ихъ эволюціи. На основаніи подобной теоріи въ нашемъ знаніи имются и апріорный, и апостеріорный элементы или, выражаясь точне, существуютъ апріорныя и апостеріорныя условія нашего знанія, условія posteriori — личный опытъ, а условія priori — унаслдованныя умственныя способности, длающіяся все боле и боле устойчивыми при каждой послдовательной передач. Главная заслуга Локка въ исторіи философіи состоитъ въ искусномъ и популярномъ опредленіи апостеріорнаго элемента знанія и въ мастерскомъ доказательств неудовлетворительности объясненія элементовъ апріорныхъ. Теорія Локка была доведена до крайнихъ ея выводовъ Юмомъ и Гартлеемъ и его, хотя и очень односторонними, французскими послдователями — Кондильякомъ и Гельвеціемъ. Реабитализація апріорной стороны знанія Кантомъ была, конечно, необходимостью, какъ реакція противъ школы сенсуалистовъ, но, во-первыхъ, она наврядъ ли была необходима, какъ реакція противъ системы самого Локка, такъ какъ Локкъ совсмъ не отрицалъ существованія апріорныхъ элементовъ, а, во-вторыхъ, эту реабиталитацію едва ли можно назвать съ научной точкй зрнія особенно удачною, такъ какъ система Канта объясняетъ апріорную сторону знанія не лучше, чмъ объясняетъ ее Deus ex machina Локка.
Въ начал очерка мы установили ту точку зрнія, съ которой смотримъ на дятельность Локка, какъ философа и общественнаго дятеля. Мы признали въ немъ представителя новыхъ общественныхъ классовъ, выступившихъ на историческую арену не только съ своими матеріальными интересами, но и съ своими политическими требованіями и духовными запросами,— однимъ словомъ, съ извстнымъ психическимъ настроеніемъ. Многимъ изъ нашихъ читателей представится затруднительнымъ допустить, чтобы столь высокія отправленія человческой дятельности, какъ философское мышленіе или религіозныя врованія, находились въ какой-то зависимости отъ извстныхъ временныхъ и мстныхъ условій, отъ историческихъ явленій вообще, а тмъ боле отъ пріобртенія фактической общественной силы какимъ-нибудь общественнымъ классомъ. Такіе читатели будутъ, пожалуй, готовы допустить, что политическія событія могутъ зависть отъ этой причины, но они наврядъ ли допустятъ, чтобы т же причины вызывали и высшія явленія духовной жизни. Мы должны сознаться, что доказательство подобнаго положенія до чрезвычайности трудно, наши свднія въ той области пауки, которая могла бы уяснить эти запутанные вопросы въ области психологіи сингенетическихъ группъ, т.-е. общественныхъ классовъ, совершенно недостаточны и въ ней намъ приходится руководиться по большей части только догадками и гипотезами, боле или мене смлыми и боле или мене вроятными. Но смемъ думать, что въ выбранномъ нами примр вопросъ боле ясенъ, чмъ во многихъ другихъ случаяхъ. Философія Локка была по преимуществу философіей здраваго смысла, это свойство ея проявляется во всякой строчк, во всякомъ положеніи Опыта (надемся, что читатель обратилъ вниманіе на два выбранные нами примра: на мнніе Локка о субстанціи и на его положеніе о возможности для матеріи обладать способностью мыслить), и этотъ здравый смыслъ является ‘новою метлой’, убирающею, по словамъ самого Локка, мусоръ съ пути знанія. Новые общественные слои, несомнннымъ представителемъ которыхъ былъ Локкъ въ своей политической дятельности, и, какъ увидимъ дальше, въ политическихъ и религіозныхъ трактатахъ, выступай на арену исторической жизни, были такими же ‘новыми метлами’, выметавшими массу накопившагося историческаго мусора въ области политики и религіи, и выметавшими его при помощи именно здраваго смысла, проявившагося въ этой области въ форм компромиссовъ. Можно, конечно, возразить, что эти явленія синхроническія, а не находящіяся въ причинной связи, можно объяснять появленіе философіи здраваго смысла скоре просто діалектическимъ процессомъ развитія человческой мысли, чмъ вышеуказанною гипотетическою причинною связью. Но слдуетъ принять въ соображеніе, что этотъ діалектическій процессъ развитія повелъ къ появленію философіи здраваго смысла именно въ Англіи, гд появились впервые и такіе слои, а не въ другихъ странахъ, гд философское мышленіе имло боле яркихъ и сильныхъ представителей, но гд не было тхъ общественныхъ условій, о которыхъ мы говорили. Слдуетъ принять въ соображеніе и то обстоятельство, что возрожденіе философіи здраваго смысла, хотя и одностороннее, въ форм сенсуализма, совпало снова съ появленіемъ новыхъ и именно тхъ же самыхъ (т.-е. буржуазіи) общественныхъ слоевъ въ другой стран. Слдуетъ, наконецъ, припомнить, что діалектическій процессъ развитія не помшалъ снова уклоненіямъ въ сторону идеализма какъ въ самой Англіи, такъ и въ Германіи. И только въ боле позднюю эпоху, при новомъ возрожденіи наукъ, въ свою очередь тоже совпавшемъ съ появленіемъ другихъ новыхъ слоевъ (четвертаго сословія), замчается въ области абстрактнаго мышленія поворотъ въ сторону философіи здраваго смысла, хотя, понятно, въ другой, боле широкой и боле научно обоснованной форм. ‘Помилуй Богъ!— говорилъ Суворовъ.— Все счастье, да счастье — надо же сколько-нибудь умнья’. Помилуй Богъ, все совпаденіе, да совпаденіе, все синхроническія явленія, — есть же какая-нибудь генетическая связь между явленіями.
Въ заключеніе нашего анализа великаго сочиненія Локка надо сказать нсколько словъ объ общемъ значеніи Опыта въ исторіи спекулятивной философіи. Прослдить вліяніе Локка на послдующее спекулятивное мышленіе значило бы написать исторію философіи. Въ Англіи, Франціи и Германіи найдется не много философовъ, которые не цитировали бы съ выраженіемъ своего одобренія Локка или, по крайней мр, не обращали бы вниманія на его аргументы. Въ Англіи Опытъ съ самаго начала произвелъ вліяніе на философское мышленіе, главнымъ образомъ, отрицательное. Многіе изъ критиковъ нападали на новую ‘манеру мыслить’ и пытались указать на дурныя послдствія для нравственности и религіи, которыя будто бы должно повлечь за собой признаніе идей Локка. Первымъ англійскимъ писателемъ, послдовавшимъ по пути, проложенному нашимъ философомъ, былъ Берклей, вліяніе на него его великаго предшественника было столь сильно, что можно сомнваться, чтобы Берклей написалъ свои Принципы и Діалоги, если бы Локкъ не написалъ своего Опыта. Локкъ считалъ объектами мыслящаго духа не ‘вещи’, а ‘идеи’, хотя онъ и предполагалъ, что идеи суть представители вещей. Но къ чему,— говорилъ Берклей, — мы должны признавать существованіе ‘вещей’, если разумъ воспринимаетъ только идеи? Локкъ приводилъ понятіе матеріи, понимаемой какъ ‘сущность’, къ ‘неизвстному нчто’. Какъ же мы можемъ знать,— спрашивалъ Берклей,— что это нчто существуетъ? Такимъ образомъ, идеалистическая философія Беркдея была одностороннимъ развитіемъ философіи Локка. Юмъ пошелъ еще дальше Берклея и оспаривалъ реальность субстанціи какъ относительно матеріи, такъ и относительно духа и, такимъ образомъ, развилъ философію Локка въ сторону противуположную той, которою занимался Берклей. Намъ нтъ надобности говорить объ этихъ двухъ противуположныхъ философскихъ системахъ, замтимъ только, что для людей, не занимающихся спеціально философскими вопросами, об он представлялись парадоксальными и въ теченіе всего XVIII вка Локкъ продолжалъ въ глазахъ такихъ людей быть передовымъ изъ англійскихъ философовъ. Горацій Вальполь (въ 1789 году), вроятно, явился выразителемъ мннія обыкновенной читающей публики Англіи, утверждая, что Локкъ былъ первымъ изъ философовъ, внесшимъ въ свои произведенія здравый смыслъ. Во Франціи на Опытъ сначала не было обращено особеннаго вниманія. Первое изданіе французскаго перевода раскупилось только въ двадцать лтъ, но съ 1723 по 1758 годъ одно изданіе слдовало за другимъ. Вольтеръ говоритъ, что ни одного автора такъ мало не читали и такъ много не ругали во Франціи, какъ Локка. Особенно нападали на вышеприведенное его положеніе, что матерія по вол Бога можетъ быть вмстилищемъ мысли. Забывъ сдланную Локкомъ оговорку, утверждали, будто Локкъ признаетъ душу вещественной. Вольтеръ указываетъ на эту ошибку, онъ самъ былъ горячимъ поклонникомъ нашего философа. Мальбранша, — говоритъ онъ,— читаютъ ради пріятности его слога, Декарта — ради трудностей его разсужденій, а Локка не читаютъ, потому что онъ просто разуменъ. Не было никогда мыслителя, по мннію Вольтера, столь разумнаго, столь методичнаго, столь логичнаго, какъ Локкъ. Другіе писали романы о человческой душ, а Локкъ скромно ограничился тмъ, что написалъ ея исторію. Мы уже говорили о вліяніи Локка на сенсуалистовъ и враги послднихъ отлично сознавали это вліяніе,— для Де-Местра Локкъ представляетъ посредствующее звено, связующее Гельвеція, Кабаниса и др. съ тми принципами, которые, по его мннію, были столь вредны для Франціи и для всего человчества. Дежерандо писалъ въ 1813 году, что ‘вс французскіе философы считаютъ за честь быть учениками Локка и признавать его положенія’, крупныя имена Тюрго, Дидро, Д’Аламбера могутъ быть названы среди другихъ признанныхъ его учениковъ. Даже въ то время, когда во Франціи началась реакція противъ вліянія Локка, это вліяніе, все-таки, замчается даже на противникахъ его системы, врод Менъ-де-Бирона, Ройе Коллара, Кузена и Жоффруа. И, наконецъ, Локкъ чрезъ посредство Юма вліялъ на Огюста Конта.
Вліяніе Локка было мене значительно въ Германіи (и съ вышеизложенной точки зрнія это обстоятельство представляется весьма понятнымъ). Первымъ противникомъ его философіи былъ Лейбницъ, напавшій не только на заключенія Локка, но и на его методъ начинать изученіе философіи съ изслдованія операцій человческаго духа. И, тмъ не мене, онъ признаетъ Опытъ одною изъ лучшихъ и наиболе уважаемою изъ современныхъ работъ. Но когда мы говоримъ объ отношеніи Локка къ германской философіи, мы невольно вспоминаемъ о Кант. Хотя Кантъ и утверждаетъ, что онъ ‘пробудился отъ догматическаго сна’, прочитавъ Юма, очевидно, что когда онъ писалъ свою Критику чистаго разума, онъ имлъ въ виду столько же Локка, сколько и Юна. Эти два философа,— реформаторъ англійской и реформаторъ германской философіи, — имютъ вообще много общаго, особенно по своему методу обсужденія проблемъ онтологіи, т.-е. по ихъ ршенію изслдовать раньше ршенія этихъ вопросовъ предлы, способность и дятельность человческаго духа.
‘Гораздо важне,— справедливо замчалъ біографъ Локка,— чмъ вліяніе его на другихъ писателей было вліяніе на исторію прогресса и цивилизаціи. Въ эпоху предразсудковъ и общественнаго возбужденія онъ далъ людямъ примръ спокойнаго и яснаго мышленія. Въ то время, какъ философія была синонимомъ безплодныхъ изслдованій схоластическихъ тонкостей, онъ писалъ такъ, что заинтересовалъ государственныхъ и свтскихъ людей. Изслдовать вопросъ до самаго его корня, не позволять нашимъ мнніямъ вліять на нашъ разумъ противъ очевидныхъ доказательствъ, отринуть при изслдованіи истины вс предразсудки и вс личные интересы, и, притомъ, умть относиться мягко и сердечно ко всмъ, не бывшимъ столь счастливыми въ этомъ изслдованіи, какъ мы,— таковы завты его намъ и нашему потомству’.