Литературный омут (Смерть писателя), Успенский Николай Васильевич, Год: 1870

Драматургия
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Скачать в PDF

Успенский Николай Васильевич.

Литературный омут.

(Смерть писателя).

Драма в 3-ёх картинах.

Действующие лица:
Иван Иванович Швырков — беллетрист, 25 лет.
Карминин — бывший гимназист, вступающий на литературное поприще, по совету Швыркова, начинает со ‘Сцен у мирового судьи’.
Александр Силантьевич Петухов, прославившийся ‘Очерками купеческого быта’, — приятель Швыркова.
Порфирий Петрович Пряхин — беллетрист, возвратившийся из провинции, где состоял на службе, приятель Швыркова и Петухова.
Никита Андреевич Шильников — бывший редактор журнала ‘Правда’.
Абрам Титович Мухортов, написавший множество повестей, помеченных редакторами словом ‘возвратить’.
Егор Григорьевич — доктор.
Посыльный из редакции.
Настасья Прохоровна — служанка Швыркова.
Параша — швейка.

Картина 1.

Действие происходит на квартире Швыркова.

Явление 1.

Швырков и Карминин.

Швырков. Где вы были?
Карминин. В редакции ‘Тыквы’…
Швырков. Что ж там сказали?
Карминин (садится). Да чёрт их возьми!.. Говорит: ‘Дома нет редактора’…
Швырков. Послушайте, Карминин, зачем же вы напились пьяны?
Карминин. Помилуйте, Иван Иванович, хожу, хожу… Погода сырая, сапоги худые — поневоле выпьешь!
Швырков. Я вижу, вы пропили деньги, которые я вам дал на извозчика…
Карминин. Вовсе нет! Это я взял в редакции ‘Якоря’. Я отдал туда свои ‘Мировые сцены’…
Швырков. А в редакцию ‘Корня’ заходили?
Карминин. Да ведь я вам говорил, редактора ‘Корня’ посадили в тюрьму…

Молчание.

Швырков. Послушайте, Карминин, не пейте, пожалуйста! Неужели вы ни одного дня не можете пробыть без водки? Вот получу за свою статью гонорар, тогда дам вам три рубля… Купите себе сапоги…
Карминин. Что ж вы, Иван Иванович, разве я каждый день пью? Иногда с горя… Или от сырости… Опять же, я, как выпью, смелей иду в редакцию…

Швырков подвязывает галстук перед зеркалом.

Иван Иванович! Сейчас я читал объявление: новая газета издаётся…
Швырков. ‘Сердце России’. Редактор какой-то Оплеушин. Будут помещаться очерки, сцены. Я хочу написать воспоминания своего детства, ведь я рос без отца, без матери — преинтересно будет!
Швырков. Докончите сперва свои ‘Мировые сцены’.
Карминин. Уж эти сцены мне надоели… Да их почти и не берут нигде.
Швырков. Вы дома будете?
Карминин. Куда ж мне в худых сапогах?
Швырков. Если кто ко мне придёт, скажите, что бы подождали.
Карминин. Хорошо-с!

Молчание.

Карминин (напевает). ‘Отравлена младая жизнь моя’!..
Швырков. Настасья!..

Явление 2.

Те же и Настасья с засученными по локоть рукавами.

Швырков. Настасья Прохоровна! Одолжите три рубля… До вечера…
Настасья. А прежние-то?
Швырков. Да вот нынче буду у Ерыгина… Он мне должен…
Настасья. Знаю я вашего Ерыгина! Какой он чёрт-редактор! Шутка ли дело, сколько времени вас тянет… Ведь рукопись-то вы ему отдали больше месяцу…
Швырков. А Люботычинов-то? У него то же лежит мой рассказ.
Настасья. Только вот какое дело, Иван Иванович, вы мне сделайте Божью милость: через неделю все деньги отдайте. Потому как вы сами знаете, в каком я положении. (Разводит руками). А вот я право тогда к мировому… (Указывает на Карминина). Вон энтот сочинитель мне напишет прошение.
Карминин. С удовольствием! О, я, Настасья Прохоровна, весь к вашим услугам… Я вам посвящу ‘Сцену у мирового судьи’… Настасья Прохоровна! Возьмите меня к себе в кумовья!..
Настасья. Ишь!.. Да я скорее приглашу дворника, а не тебя…
Карминин. Чем же я-то плох? Собой я очень не дурен… (Смотрится в зеркало).
Настасья (иронически). Сочинитель! Все такие-то бывают сочинители: из кабака не вытащишь… Вон Иван Иванович — заправский сочинитель: к нему редакторы пишут записки… Да он и складней тебя сочиняет, а ты что?!.. Наладил: ‘подводят к судье редактора’…
Карминин (падает от смеха на диван). Вот так Настасья!..
Настасья. Какой ты сочинитель? Право!.. (Даёт деньги Швыркову). Этак и я, пожалуй, напишу: дескать служанка Настасья подводит к мировому двух литераторов…
Карминин (давится от смеха). Молодец, Настасья!
Настасья. Ну, чего ты заливаешься? Разве я неправду говорю? Что ж ещё с вами делать, когда не отдаёте денег?
Швырков (Карминину). Будет вам хохотать-то! (Настасье). Убери комнату.
Карминин. Вот времена!..

Швырков и Настасья уходят.

Явление 3.

Карминин один.

Карминин (ходя по комнате). Действительно, теперь того и жди, что к мировому потянут… Не посмотрят, что литератор! (Подходит к зеркалу). Однако, чёрт возьми! Неужели я ничего не напишу капитального? Обстоятельства скверные!.. Ноги постоянно мокрые… Ишь, сапоги-то! (Мнётся). Есть просят!.. При таких обстоятельствах писать невозможно! Вон Иван Иванович, как начнёт писать, — зажжёт две свечи, разденется и приготовит сотню папирос: этак можно сочинять! Здесь поневоле придут хорошие мысли! (Садится на диван с ногами и курит). Надо бы что-нибудь написать в шести частях… Да облагодетельствовать редактора, взять тысяч десять — вот это так! А то что такое очерки? Можно ли ими поправить обстоятельства? Один написал, получил деньги и скорей принимайся за другой… Написал, а уж тот пропит… Получишь какие-нибудь 3 рубля, их и до квартиры не донесёшь… (Задумывается).

Входит Мухортов.

Явление 4.

Карминин и Мухортов.

Карминин. Вы откуда?
Мухортов. Был в одной редакции… Повесть отдал… Ну что, как дела Ивана Ивановича?
Карминин. Дела Ивана Ивановича пока незавидны… (Курит). Отправил он в редакцию ‘Полымя’ довольно большой рассказ. Редактор Ахов обещал ему через неделю 25 рублей и вот почти месяц, как Ахова не застаёт дома… А рассказ напечатан… Потом Люботычинов ему должен… Но этот долг, видно, так и пропадёт, потому что недавно этого Люботычинова водили к мировому судье!.. Вы не читали в газетах?
Мухортов. Я слышал в кухмистерской… Говорят, он подрался с кем-то… А досадно, право! Я было хотел у Ивана Ивановича попросить деньжонок.
Карминин. Нет-с, на Ивана Ивановича не рассчитывайте… Притом же и писать-то ему надоело! Вы знаете, сколько он написал в этом году? Четыре повести… Да семь или восемь рассказов, а уж об очерках и говорить нечего!.. Он их печатал под псевдонимом в ‘Якоре’, в ‘Полымя’, в ‘Продушине’, в ‘Правде России’, за каждым очерком проведена бессонная ночь и выкурено, по крайней мере, три сотни папирос! Вся эта музыка, наконец, так надоела ему, что он не может слышать слова ‘редакция’. Да и Петербург надоел ему! Он хочет держать экзамен на уездного учителя да забиться в какой-нибудь город, где бы, кроме пения петухов, ничего было слышно… А я вам забыл сообщить: вы знаете редактора газеты ‘Миссионер’? На днях он просил меня написать какое-нибудь обличение… ‘У вас, — говорит, — талант’! И одолжил мне двугривенный… Я ему говорю: ‘Пожалуйста, на меня сильно не рассчитывайте’…
Мухортов. Какого же рода обличение ему нужно?
Карминин. Хоть, например, обличение навозной кучи. Начать можно так: ‘Нельзя не обратить внимания, что на углу Гороховой и Садовой возвышается большая куча’… И так далее… Но мне хочется написать одну великолепную штуку.
Мухортов. Какую?
Карминин. Описать редакторов… Как вы думаете?
Мухортов. Неловко, знаете ли… Ведь это будет скандал…
Карминин. Ничего! Что ж? За это пора приняться!.. Вы слышали, один редактор выдаёт себя за лошадь?.. Сидит за столом, на котором насыпан овёс, и говорит: ‘Меня заездили сотрудники’…
Мухортов. А где же вы это напечатаете? Нигде не возьмут…
Карминин. Это правда… Чёрт возьми! Куда ни кинь — всё клин!.. Посмотрите, как у меня сапоги растрепались!..

Входит Петухов.

Явление 5.

Те же и Петухов, бородатый, в изодранном костюме.

Карминин (вскакивает). А! Александр Силантьевич! Что-то вас давно не видно? Пожалуйте!.. Покурить не угодно ли?
Петухов. Иван где? (Садится и щиплет себя за бороду).
Карминин. Пошёл по редакциям…
Петухов (Карминину, таинственно). Что же того… Он получил вчера?
Карминин. Нет-с… Дома не застал… Жена говорит: ‘Ради Бога, подождите до Воскресения’.
Мухортов. Что это вы, господин Петухов, давно ничего не пишете?
Петухов (откашливаясь, взволнованным голосом). Хм… Того… Да где же писать-то? Позвольте вас спросить! Где? Ведь из литературы сделали помойную яму, какое-то лошадиное ристалище… Плевать осталось на русскую литературу, больше ничего!.. Хм… Теперь самое лучшее — забиться куда-нибудь в затрещину, в мужицкую избу за семь тысяч вёрст от Петербурга, что бы ни одного звука из всей этой оркестровой холопской ерунды не долетало до слуха… Потому что внутренности выворачиваются пери виде каждого печатного слова… Естественно, моё сознание буквально поражено этим всеобщим базарным нахальством, мазурничеством, запуском рук в чужой карман… Ну, чёрт с ними! Вот наймусь у какого-нибудь мужика пахать землю… Послушай, Карминин!
Карминин. Что угодно, Александр Силантьевич?
Петухов. Хм, как бы, братец мой, того… Насчёт водки… У меня вот (достаёт из жилета деньги) три копейки…
Карминин. Это можно! Мне в кабаке копеек на десять поверят… Я уж одну распивочную обличил… Нагнал холоду-то!..
Петухов (сердито). Оставь ты свои медлительность и многословие! Тебя просто-напросто посылают за водкой, ну и ступай!
Карминин. Сейчас, сейчас, Александр Силантьевич…
Петухов. Как же терпеть я не могу вашего козлиного подпрыгивания! Здесь человеку всю грудь насквозь высосала эта подлая жизнь… Все печёнки изныли…
Карминин (надевая фуражку). А вот и Иван Иванович… (Уходит).

Входит Швырков.

Явление 6.

Петухов, Мухортов и Швырков.

Швырков. Батюшка Александр Силантьевич! Что это вас давно не видно? Здравствуйте, господа! (Жмёт руки Петухову и Мухортову).
Петухов. Ну, что, Ванюша, как дела?
Швырков. Ах, Александр Силантьевич! Не говори! Сейчас завтракал у Люботычинова… Ты не можешь себе представить…
Петухов. Что такое?
Швырков. Прихожу, — а уж там все сотрудники… И всё это пьяно… Сама мадам Люботычинова едва держится на ногах… Ужас! Господин Косоуров там… Камков… И велемудрый Богобоязненский… Он, брат, затевает роман ‘Демон’. ‘Это, — говорит, — у меня будет современный герой’. Словом, выпили, закусили, друг ты мой… Люботычинов говорит: ‘Господа, ради истинного Бога, подождите гонорара… У меня есть билет, который надо разменять’… Видишь ли, у него есть такой билет, который он никак не может нигде разменять…
Петухов. Стало быть, неразменный? Да что ты на него смотришь то? Волоки его к мировому, да и шабаш! Ведь это разбойники, я их тонко знаю!
Швырков. Да что ж к мировому-то? Люботычинова этим нисколько не удивить — он травленный волк…
Петухов. Это они начитались Карла Дарвина и вообразили, что прогресс заключается в том, что бы подставлять друг другу ножки, да выворачивать чужие карманы… Ведь мошенничество, братец мой, дошло до того, что порядочному человеку жить нельзя… И это передовые люди!.. В ‘Тыкве’, в ‘Пуле’ был?..
Швырков (снимает с себя сюртук). Был везде! (Вздыхает). Никакого толку нигде нет!.. Ах, Александр Силантьевич! Грудь что-то побаливает… Я, брат, хочу затесаться в уездные учителя… Ну, как вы поживаете, Абрам Титович?
Мухортов. Да вот я хотел (вынимает из кармана рукопись) прочесть вам начало повести…
Швырков. О нет, голубчик, не могу!.. Моя голова в настоящее время не что иное как птичий садок… А если вы мне скажете слово ‘Повесть’ или фразу ‘В один июльский день’, со мной мгновенно сделается столбняк. Уж в другое время, я вас попрошу.
Мухортов. Позвольте спросить, Иван Иванович, редактора ‘Пули’ вы видели?
Швырков. А что?
Мухортов. Там у него лежит моя повесть… Будет она напечатана, как вы думаете?
Швырков. Не могу вам сказать… А не знаете ли вы, Абрам Титович, где-нибудь местечка с приличным жалованием?.. Теперь бы, право, поступил на службу…
Мухортов. Я, Иван Иванович, служу у графа… Он ненавидит литераторов…
Швырков. Да! Я и забыл, что вы служите у его сиятельства…
Петухов (Швыркову). А мне, Иван, позволь пожить у тебя… Квартире моей вышел срок…
Швырков. Сделай милость, располагайся… Место есть… Но что ты не отнесёшь чего-нибудь ‘Женскому любовнику’?.. Редактор спрашивал про тебя несколько раз…
Петухов. Да в чём… В чём, наконец, я пойду к нему? Ведь не в этом же сюртуке? А к этим господам явись в отрепьях, так и цена вполовину меньше… Да и лакей сорвёт нос… Ну их, к чёрту!..
Швырков. А я тебе забыл сказать: Шильников приехал! Вот, брат, беда!.. Ведь я ему должен…
Петухов. И я должен… Что ж из этого? Пусть описывают наше имущество…
Швырков. В театре скоро будет даваться пьеса ‘Нигилист’, поступила в продажу книга ‘Нигилистические трущобы’. В ‘Судебной газете’ напечатан процесс двух редакторов с сотрудниками… В ‘Гласном разговоре’ описывается драка редактора Прощалыгина с кухаркой. Газета ‘Пустопорожняя башка’ ведёт полемику со ‘Сводником’ по поводу одного сотрудника, найденного с оторванным ухом в редакции ‘Тыквы’, и доказывает, что всему причиной реальное направление…
Петухов. Так как ухо есть орган, без которого можно обойтись в редакции?.. А я слышал, где-то напечатано, что один фельетонист ходит по домам и предлагает свои литературные услуги, за что его без церемонии выталкивают в шею, так что последнее время он лежит при смерти в клиники…
Мухортов. Сегодня явилась публикация, что через непродолжительное время дадутся живые картины с участием нигилисток, а по окончании их сожжётся фейерверк…
Швырков. На днях появится новая газета ‘Патриот’, редактор какой-то бывший швейцар…
Петухов. Знаешь ли, друг ты мой… Того… Тепе