Литературный альбом, Лермонтов Михаил Юрьевич, Год: 1875

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Литературный альбомъ

‘Псня про царя Ивана Васильевича, молодаго опричника и удалаго купца Калашникова’ Лермонтова.

Едва ли найдется въ русской литератур боле художественное, боле врное народному духу изображеніе тяжкихъ временъ опричнины, чмъ вышеприведенная псня нашего поэта,— не смотря на то, что основательное изученіе русской народности только-что начиналось въ его время и вообще въ такъ-называемый Пушкинскій періодъ. Въ этой псн-поэм Лермонтовъ вполн отршается отъ моднаго и напускнаго байроническаго строя мыслей и вдохновенія — и съ мастерствомъ самобытнаго великаго таланта вступаетъ на мало-вдомую, почти двственную почву народнаго творчества, запечатлвая мощнымъ стихомъ на нсколькихъ страничкахъ цлую историческую эпоху.
Опричнина, учрежденная Грознымъ, какъ извстно, вызвана была государственной необходимостью. Крамолы бояръ, которые почти самовластно правили Россіей въ дтств Іоанна IV, достиггли крайней степени развитія. Увлеченный взаимною рознью, счетами и подкопами другъ подъ друга, бояре совершенно забывали объ отечеств и не только не блюли его интересовъ, но не рдко, будучи побждаемы счастливыми соперниками, прямо измняли родин, отъзжая въ Литву и проч.
Молодой государь, одаренный великимъ государственнымъ смысломъ, видлъ, что люди, поставленные историческимъ ходомъ длъ въ головъ земщины, только губятъ землю. Надо было создать новыхъ дятелей, которые стояли бы въ сторон отъ старыхъ порядковъ, не имли бы ни какихъ родовыхъ счетовъ съ прошлымъ, были бы опричь бояръ и земли, кром ихъ. И вотъ являются опричники или кромшники, не имющіе ничего общаго съ земщиной и групирующіеся тснымъ кружкомъ вокругъ одной личности царя. Они носятъ въ числ прочихъ атрибутовъ своего призванія песью голову (знакъ врности) и метлу (знакъ очищенія государства отъ стараго сора). Съ помощью этой страшной свиты, Грозный вступаетъ въ борьбу съ крамолой бояръ и казнитъ ихъ безъ милости ради блага родины. Таковъ смыслъ дяній, представляемыхъ нкоторыми историками какъ-бы слдствіемъ кровожадности самого правителя Россіи. То же самое стремленіе къ усиленію монархической власти насчетъ земской (феодальной) аристократіи видимъ мы и въ западной Европ около этого времени. Въ могущественнйшемъ католическомъ государств, Испаніи, обладавшей въ то время полсвтомъ, посл Карла V выдвигаются суровый образъ Филиппа II и мрачная фигура герцога Альбы, нанайскомъ престол сидитъ Сикстъ V, въ бытность кардиналомъ прикидывавшійся хилымъ, хворымъ, согбеннымъ старикомъ, а надвъ тіару заговорившій такимъ голосомъ, что привелъ всхъ въ трепетъ, въ Англіи Елисавета почти самовластно распоряжается парламентомъ, во Франціи предчувствуется Ришелье.
Но таковъ неумолимый законъ исторіи: какъ только въ государств образуется привилегированное сословіе, располагающее властью и силой, оно съ теченіемъ времени начинаетъ злоупотреблять ими (преторіанцы и областные легіоны въ древнемъ Рим, турецкая стража и мамелюки въ Халифат, янычары въ Турціи и т. п.). Не избгла этого и русская опричнина. Кромшники, чувствуя свою силу, презрительно относились не къ однимъ боярамъ но и ко всей земщин. Вотъ одинъ изъ такихъ-то эпизодовъ и рисуетъ Лермонтовъ въ своей псн:
За прилавкою сидитъ молодой купецъ,
Статный молодецъ Степанъ Парамоновичъ,
По прозванію Калашниковъ,
Шелковые товары раскладываетъ
Рчью ласковой гостей онъ заманиваетъ,
Злато-серебро пересчитываетъ….
Отзвонили вечерню въ святыхъ церквахъ,
За кремлемъ горитъ заря туманная,
Набгаютъ тучки на небо,—
Гонитъ ихъ метелица распваючи,
Опустлъ широкій гостиный дворъ.
Запираетъ Степанъ Парамоновичъ
Свою лавочку дверью дубовою
Да замкомъ нмецкимъ со пружиною,
Злаго пса-ворчуна зубастаго
На желзную цпь привязываетъ,
И пошелъ онъ домой призадумавшись,
Къ молодой хозяйк за Москву-рку.
И приходитъ онъ въ свой высокій домъ,
И дивится Степанъ Парамоновичъ:
Не встрчаетъ его молода жена,
Не накрытъ дубовый столъ блой скатертью.
А свча передъ образомъ еле теплится.
И кличетъ онъ старую работницу:
‘Ты скажи, скажи, Еремевна,
‘А куда двалась, затаилася
‘Въ такой поздній часъ Алена Дмитревна?
‘А что дтки мои любезныя,
‘Чай забгались, заигралися,
‘Спозаранку спать уложилибя?
— Господинъ ты мой, Степанъ Парамоновичъ?
Я скажу теб диво-дивное:
Что къ вечерн пошла Алена Дмитревна…
Вотъ ужъ попъ пришелъ съ молодой попадьей,
Засвтили свчу, сли ужинать,—
А по сю пору твоя хозяюшка
Изъ приходской церкви не вернулася.
А что дтки твои малыя
Почивать не легли, не играть пошли —
Плачемъ плачутъ, все не унимаются.
И смутился тогда думой крпкою
Молодой купецъ Калашниковъ,
И онъ сталъ къ окну, глядитъ на улицу,
А на улиц ночь темнёхонька,
Валитъ блый снгъ, разстилается,
Заметаетъ слдъ человческій.
Вотъ онъ слышитъ, въ сняхъ дверью хлопнули.
Потомъ слышитъ шаги торопливые,
Обернулся, глядитъ — сила крестная!
Передъ нимъ стоитъ молодая жена,
Сама блдная, простоволосая,
Косы русыя расплетеныя
Снгомъ-инеемъ пересыпаны,
Смотрятъ очи мутныя какъ безумныя,
Уста шепчутъ рчи непонятныя.
‘Ужь ты гд, жена, жена, шаталася?
‘На какомъ двор, на площади,
‘Что растрепаны твои волосы,
‘Что одежа вся твоя изорвана?
‘Ужъ гуляла ты, пировала ты,
‘Чаи съ сынками все боярскими?..
‘Не на то передъ святыми иконами
‘Мы съ тобой, жена, обручался,
‘Золотыми кольцами мпялися!..
‘Какъ запру я тебя за желзный замокъ,
‘За дубовую дверь окованую,
‘Чтобы свту божьяго ты по видла,
‘Мое имя честное не порочила…’
И услышавъ то, Алена Дмитревна
Задрожала вся, моя голубушка,
Затряслась какъ листочекъ осиновый,
Горько-горько она восплакалась,
Въ ноги мужу повалилася:
‘Государь ты мой, красно солнышко,
‘Иль убей меня, или выслушай!
‘Твои рчи — будто острый ножъ,
‘Отъ нихъ сердце разрывается.
‘Не боюся я смерти лютыя,
‘Не боюся я людской молвы,
‘А боюсь твоей немилости…
‘Отъ вечерни я домой шла нонче
‘Вдоль по улиц одинёшенька.
‘И послышалось мн, будто снгъ хруститъ:
‘ Оглянулася — человкъ бжитъ.
‘Мои ноженьки подкосилися,
‘Шелковой фатой я закрылася.
‘И онъ сильно схватилъ меня за руки,
‘И сказалъ мн такъ тихимъ шопотомъ:
— Что мужаешься, красная красавица,
И не воръ какой, душегубъ лсной,
Я слуга царя, царя Грознаго,
Прозываюсь Кирибевичемъ,
А изъ славной семьи изъ Малютиной…
‘Испугалась я пуще прежняго,
‘Закружилась моя бдная головушка.
‘И онъ сталъ меня цаловать-ласкать,
‘И цалуя все приговаривалъ:
— Отвчай мн, что теб надобно,
Моя милая, драгоцнная!
Хочешь золота, али жемчугу?
Хочешь яркихъ камней, аль цвтной парчи?
Какъ царицу я наряжу тебя,
Станутъ вс теб завидовать.
Лишь не дай мн умереть смертью гршною:
Полюби меня, обойми меня
Хоть единый разъ на прощаніе.
‘И ласкалъ онъ меня, цаловалъ онъ меня,
‘На щекахъ моихъ и теперь горятъ,
‘Живымъ пламенемъ разливаются
‘Поцалуи его окаянные…
‘А смотрли въ калитку сосдушки,
‘Смючись на насъ пальцемъ показывали…
‘Какъ изъ рукъ его я рванулася
‘И домой стремглавъ бжать бросилась,
‘И остались въ рукахъ у разбойника
‘Мой узорный платокъ — твой подарочекъ
‘И фата моя бухарская.
‘Опозорилъ онъ, осрамилъ меня,
‘Меня, честную, непорочную.
И что скажутъ злые сосдушки?
‘И кому на глаза покажусь теперь?
‘Ты не дай меня, свою врную жену,
‘Злымъ охульникамъ на поруганіе!
‘На кого, кром тебя, мн надяться?
‘У кого просить стану помощи?
Говорила такъ Алена Дмитревна,
Горючьми слезами заливалася…
Какъ вступился удалой купецъ за поруганую честь молодой жены, какъ онъ вызвалъ своего оскорбителя, молодаго опричника Кирибевича, на кулачномъ бою предъ лицомъ самого Грознаго царя и что за тмъ послдовало — все это слишкомъ извстно и слишкомъ художественно изложено въ псн, для того чтобы передавать содержаніе ея своими словами. А перечитывать высокія поэтическія созданія — дло не лишнее, особенно въ наше время, когда стаи самозванныхъ судей, въ род знаменитаго крыловскаго цнителя соловьиной псни, со всхъ сторонъ смлятся подкопать незыблемые пьедесталы славнйшихъ именъ русской литературы и рекомендуютъ своихъ птуховъ-кумовьевъ въ законодатели вкуса и творчества.

0x01 graphic

‘Нива’, No 1, 1875

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека