Литературный альбомъ.
Литературный альбомъ.
‘Бэла’ Лермонтова.
‘Бэла’ Лермонтова.
‘Нива’, No 19, 1875
Литературный альбом, Лермонтов Михаил Юрьевич, Год: 1875
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Безъ всякаго сомннія, въ сред читающей публики не найдется ни одного человка, которому была бы неизвстна эта симпатичнйшая изъ составныхъ частей ‘Героя нашего времени’. Кто не помнить, какъ Печоринъ встртилъ красавицу-черкешенку княжну Бэлу на вечеринк въ аул отца ея, какъ подбилъ сорванца брата ея увезти сестру, общавъ ему въ калымъ славившуюся въ горахъ лошадь абрека Казбича, какъ онъ добился своего и самъ сдержалъ слово, какъ наконецъ Бэла очутилась у Печорина, а Казбичъ убилъ ея отца, мстя за потерю своего скакуна?.. Тмъ не мене, врные разъ принятому обычаю, мы позволимъ себ въ поясненіе прилагаемаго рисунка выписать нсколько страницъ, резюмирующихъ главную мысль повсти.
Добрякъ штабсъ-капитанъ, Максимъ Максимычъ, замтивъ начинавшееся охлажденіе Печорина къ Бэл, такъ передаетъ свое объясненіе съ Печоринымъ по этому поводу:
‘Вотъ объ этомъ то я и сталъ ему говорить.
— ‘Послушайте, Максимъ Максимычъ’, отвчалъ онъ: ‘у меня несчастный характеръ. Воспитаніе ли меня сдлало такимъ, Богъ-ли такъ меня создалъ — не знаю, знаю только, что если я причиною несчастія другихъ, то я самъ не мене несчастливъ. Разумется, это имъ плохое утшеніе, только дло въ томъ, что это такъ. Въ первой моей молодости, съ той минуты, когда я вышелъ изъ опеки родныхъ, я сталъ наслаждаться бшено всми удовольствіями, которыя можно достать за деньги, и разумется удовольствія эти мн опротивли. Потомъ пустился я въ большой свтъ — и скоро общество мн такъ же надоло, влюблялся въ свтскихъ красавицъ и былъ любимъ, но ихъ любовь только раздражала мое воображеніе и самолюбіе, а сердце осталось пусто. Я сталъ читать, учиться, науки также надоли, я видлъ, что ни слава, ни счастіе отъ нихъ не зависятъ нисколько, потому что самые счастливые люди — невжды, а слава — удача и чтобы добиться ея надо быть ловкимъ. Тогда мн стало скучно. Вскор перевели меня на Кавказъ, это самое счастливое время моей жизни. Я надялся, что скука не живетъ подъ чеченскими пулями, — напрасно: черезъ мсяцъ я такъ привыкъ къ ихъ жужжанью и къ близости смерти, что право обращалъ больше вниманія на комаровъ и мн стало скучне прежняго, потому что я потерялъ почти послднюю надежду. Когда я увидлъ Бэлу въ своемъ дом, когда въ первый разъ держа ее на колняхъ цловалъ ея черные локоны, я, глупецъ, подумалъ, что она ангелъ посланный мн сострадательной судьбой. Я опять ошибся: любовь дикарки немного лучше любви знатной барыни. Невжество и простосердечіе одной такъ же надодаютъ, какъ и кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодаренъ за нсколько минутъ довольно сладкихъ я за нее отдамъ жизнь, — только мн съ нею скучно. Глупецъ я или злодй — не знаю, но то врно, что я также очень достоинъ сожалнія — можетъ быть больше нежели она’…
А Бэла — какъ она относилась къ такому положенію длъ?
‘Въ одно утро захожу къ нимъ’ разсказываетъ Максимъ Максимычъ, — ‘какъ теперь передъ глазами, Бэла сидла на кровати въ черномъ шелковомъ бешмет, блдненькая такая, печальная, что я испугался.
— А гд Печоринъ? спросилъ я.
— На охот.
— Сегодня ушелъ?
Она молчала, какъ будто ей трудно было выговорить.
— Нтъ, еще вчера, сказала Она, тяжело вздохнувъ.
— Ужъ не случилось ли съ нимъ чего?
— Я вчера цлый день думала-думала, отвчала она сквозь слезы: — придумывала разныя несчастія: то казалось мн, что его ранилъ дикій кабанъ, то чеченецъ утащилъ въ горы… А нынче мн ужь кажется, что онъ меня не любитъ.
— Право, милая, ты хуже ничего не могла придумать!
Она заплакала, потомъ съ гордостью подняла голову, отерла слезы и продолжала:
— Если онъ меня не любитъ, то кто ему мшаетъ отослать меня домой? Я его не принуждаю. А если это будетъ такъ продолжаться, то я сама уйду, я не раба — я княжеская дочь.’
Въ воздух надвигалась уже катастрофа, та или другая развязка была близка… Около крпости снова появился Казбичъ, въ него стрляли, онъ погрозилъ нагайкой и былъ таковъ, оставивъ въ голов штабсъ-капитана мысль, что онъ не даромъ прізжалъ и затваетъ что нибудь худое.
— ‘Вотъ’, продолжаетъ свой разсказъ Максимъ Максимычъ,— ‘разъ уговариваетъ меня Печоринъ хать съ нимъ на кабана, я долго отнкивался: ну что мн былъ за диковинка кабанъ! Однакожь утащилъ-таки онъ меня съ собою.— Мы взяли человкъ пять солдатъ и ухали рано утромъ. До десяти часовъ шныряли по камышамъ и по лсу — нтъ звря. ‘Эй, не воротиться ли?’ говорилъ я: ‘къ чему упрямиться? Ужь видно, такой задался несчастный день!’ Только Григорій Алексанровичъ, не смотря на зной и усталость, не зСотлъ воротиться безъ добычи. Таковъ ужь былъ человкъ: что задумаетъ — подавай, видно въ дтств былъ маменькой избалованъ… Наконецъ въ полдень отыскали проклятаго кабана:— пафъ! пафъ!.. не тутъ-то было: ушелъ въ камыши… Такой ужь былъ несчастный день!.. Вотъ мы, отдохнувъ маленько, отправились домой.
Мы хали рядомъ, молча, распустивъ поводья, и были ужь почти у самой крпости, только кустарникъ закрывалъ ее отъ насъ. Вдругъ выстрлъ… Мы взглянули другъ на друга: насъ поразило одинаковое подозрніе. Опрометью поскакали мы на выстрлъ, — смотримъ: на валу солдаты собрались въ кучку и указываютъ въ поле, а тамъ летитъ стремглавъ всадникъ и держитъ что-то блое на сдл. Григорій Александровичъ взвизгнулъ не хуже любаго чеченца, ружье изъ чехла — и туда, я за нимъ.
Къ счастью, по причин неудачной охоты, наши кони не были измучены: они рвались изъ-подъ сдла и съ каждымъ мгновеніемъ мы были все ближе и ближе… И наконецъ я узналъ Казбича, только не могъ разобрать, что такое онъ держалъ передъ собою, Я тогда поровнялся съ Печоринымъ и кричу ему:— ‘это Казбичъ!’ Онъ посмотрлъ на меня, кивнулъ головою и ударилъ коня плетью.
Вотъ наконецъ мы были уже отъ него на ружейный выстрлъ: измучена ли была у Казбича лошадь, или хуже нашихъ, только, не смотря на вс его старанія, она не больно подвигалась впередъ. Я думаю, въ эту минуту онъ вспомнилъ, своего Карагёза.
Смотрю: Печорина’ на скаку приложился изъ ружья… ‘Не стрляйте!’ крикнулъ я ему: ‘берегите зарядъ, мы и такъ его догонимъ’. Ужъ эта молодежь! вчно не кстати горячится… Но выстрлъ раздался и пуля перебила заднюю ногу лошади, она сгоряча сдлала еще прыжковъ съ десятокъ, споткнулась и упала на колни. Казбичъ соскочилъ, и тогда мы увидли, что онъ держалъ на рукахъ своихъ женщину, окутанную чадрою… Это была Бэла… Бдная Бэла! онъ что-то намъ закричалъ по своему и занесъ надъ нею кинжалъ… Медлить было нечего: я выстрлилъ въ свою очередь наудачу, врно пуля попала ему въ плечо, потому что вдругъ онъ опустилъ руку. Когда дымъ разсялся, на земл лежала раненая лошадь и возл нея Бэла, а Казбичъ, бросивъ ружье, по кустарникамъ, точно кошка, карабкался на утесъ. Хотлось мн его снять оттуда — да не было заряда готоваго! Мы соскочили съ лошадей и кинулись къ Бэл. Бдняжка, она лежала неподвижно и кровь лилась изъ раны ручьями… Такой злодй! Хоть бы въ сердце ударилъ — ну, такъ ужь быть, однимъ разомъ все бы кончилъ, а то въ спину… Самый разбойничій ударъ!… Она была безъ памяти. Мы изорвали чадру и перевязали рану какъ можно туже’.
Дня черезъ два Бэла умерла, передъ смертью она то бредила объ отц и брат, рвалась домой, въ горы, нжно звала Печорина и упрекала его въ томъ, что онъ разлюбилъ свою джанечку (душечку),— то приходила въ память и печалилась о томъ, что она не христіанка и что на томъ свт душа ея не встртится съ душою Григорія Александровича и что иная женщина будетъ въ раю его подругой, то крпко обвивала его шею дрожащими руками, какъ будто въ этомъ поцлу хотла передать ему свою душу.
— ‘Нтъ’, прибавляетъ Максимъ Максимычъ,— ‘она хорошо сдлала, что умерла! Ну, что бы съ ней сталось, еслибъ Григорій Александровичъ ее покинулъ? А это бы случилось, рано или поздно!’..