Кто не помнитъ этого поэтичнйшаго изъ созданй Гоголя?
Ночь… Ясная украинская ночь съ звзднымъ небомъ, вчно-синющая даль… Станъ запорожцевъ, и вс эти добродушные и въ то же время неумолимые казаки, объятые сномъ, спятъ посл добраго ужина изъ сала и галушекъ. Одинъ только бодрствуетъ Андрей, ему не спится — въ этой тиши украинской ночи является передъ нимъ татарка-служанка панночки воеводиной дочки, онъ сначала не признаетъ ее, но признавъ, онъ почувствовалъ какъ съ электрическою скоростью прилила къ его сердцу забытая страсть. Передъ нимъ ясно возстала его любовь, панночка воеводина дочка, ‘она два дня не ла, она безъ хлба’, вотъ т магическя слова, которыя заставили Андрея забыть долгъ, честь, отца, семью и свою Украину… Онъ идетъ на воровство, его окликаетъ отецъ, но Андрей не чувствуетъ укоровъ совсти, страсть наполнила все его существо, онъ дрожитъ не передъ взглядомъ отца, а боится за исходъ своего предпрятя… Пробравшись по темному подземному переходу, онъ въ город, еще нсколько минутъ — и онъ передъ ней, передъ своимъ кумиромъ, идеаломъ, онъ готовъ былъ на все, на все невозможное, лишь бы она приказала — и все будетъ исполнено.
Нельзя въ короткихъ словахъ описать ихъ пламенные разговоры, съ его стороны эту сильную могучую богатырскую страсть казацкаго сердца, и эти порывы любви чистой, пренебрегающей всми богатыми рыцарями своего стечества и привязавшейся къ казаку-врагу. Панна признается ему въ любви, сознавая, что любовь ея безнадежна… но видя, что онъ жертвуетъ ради нея всмъ чмъ можетъ жертвовать человкъ, своимъ дломъ, отцомъ, семьей, отечествомъ,— она предается всмъ сердцемъ своей любви и… они счастливы, ничего не видятъ, не слышатъ, въ блаженств. ‘Спасены, спасены! кричитъ татарка,— наши вошли въ городъ, привезли хлба, пшена, муки и связанныхъ запорожцевъ!’ Но они не слышатъ, они вмст и никакая сила не можетъ разъединить ихъ…
Но какой конецъ готовится Андрею?
Битва — ляховъ сломили — побда на сторон запорожцевъ, уже слышны крики радости, какъ вдругъ отворились ворота и вылетлъ оттуда гусарскй полкъ, краса всхъ конныхъ полковъ. Подъ всми всадниками были, вс какъ одинъ, бурые аргамаки, впереди другихъ понесся витязь всхъ бойче, всхъ красиве: такъ и летли черные волосы изъ-подъ мдной его шапки, вился на рук дорогой шарфъ, шитый руками первой красавицы. Онъ рубитъ на право и налво, ничего не видя, не различая,— только кудри, кудри онъ видлъ, длинныя, длинныя кудри, и подобную рчному лебедю грудь, и снжную шею, и плечи, и все что создано для безумныхъ поцлуевъ.
Но вотъ передъ нимъ Тарасъ,— все опьянене пропало — и онъ видитъ передъ собою одного только страшнаго отца.
Выстрлъ изъ пищали — и какъ хлбный колосъ, подрзанный серпомъ, какъ молодой барашекъ, почуявшй подъ сердцемъ смертельное желзо, поникъ онъ головою и повалился на траву, не сказавъ ни одного слова.
Остановился сыноубйца и глядлъ долго на бездыханный трупъ. Андрей былъ и мертвый прекрасенъ: мужественное лицо его, недавно исполненное силы и непобдимаго для женъ очарованя, все еще хранило чудную красоту: черныя брови оттняли его поблднвшя черты. ‘Чмъ бы не казакъ? сказалъ Тарасъ: — и станомъ-высокй, и чернобровый, и лицо какъ у дворянина, и рука была крпка въ бою! Пропалъ! пропалъ безславно, какъ подлая собака!’..