Литературные стружки
Литературные стружки
I
I
II
II
III
III
IV
IV
V
V
VI
VI
VII
VII
К. Чуковский
Литературные стружки, Чуковский Корней Иванович, Год: 1909
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Довольно давно в ‘Весах’ была статья Бальмонта ‘Певец жизни’.
Теперь беру английскую книжку Джона Симондса ‘Walt Whitman’ — что за чудо!
Целые фразы так и списаны с Бальмонта! Этот Симондс, оказывается, плагиатор! Странно, однако, что книжка Симондса вышла на одиннадцать лет раньше, чем бальмонтова статья, и неопытный читатель, пожалуй, подумает, что плагиатор-то — Бальмонт.
Я же приведу кое-какие образчики:
Симондс, 1893 г.
‘Он — необъятное дерево, дерево Игдразиль, запустившее корни глубоко в самые недра земли и развернувшее сказочную свою вершину во всю бесконечность небес’ (стр. 156).
‘Уитман рассматривал ее (демократию) не только как политическое явление, а, главным образом, как форму религиозного энтузиазма’ (Ibid, стр. 108).
‘Выделять из себя магнетизм… тем, что ты силен, здоров и свободен…’ (Стр. 74.)
Бальмонт, 1904 г.
Уитман напоминает ‘Сказочное древо Игдразиль, чьи ветви охватывают мир, и чьи корни в подземном царстве, и чья зеленая вершина в бесконечном Небе’ (‘Весы’, VII, 1904, стр. 32).
‘Демократию Уитман рассматривает главным образом не как политическое явление, а скорее, как форму религиозного энтузиазма’ (Ibid, стр. 21).
‘Каждый… выделяет из себя магнетизм тем, что он силен, здоров и свободен’ (стр. 21).
Бальмонт прекрасно определяет религию Уитмана: ‘космический энтузиазм’ (стр. 31). Но, по странному совпадению, так же определяет ее и Симондс — ‘the Cosmic Enthusiasm’ (р. 57).
Как жаль, что Бальмонт написал свою статью позже Симондса, иначе могло бы оказаться, что Симондс списал у Бальмонта! Нужно ли говорить, что Бальмонт нигде ни единым словом о Симондсе не упоминает?
Есть, однако, в этой статье Бальмонта кое-что и оригинальное. Например: ‘лилейный куст’. Слыхали ли вы когда-нибудь, чтобы лилия росла кустарником!
Не правда ли, это такое же чудо природы, как ‘зубастые голуби’ Куприна и ‘лапчатые быки’ из ‘Вестн. Европы’, — на которых я уже указывал.
Открываю ‘подлинник’, книжку Симондса, и нахожу там: куст сирени (!!!). По-английски — lilac — сирень, а Бальмонт, списывая впопыхах, не успел заглянуть в словарь и наскоро изобрел новую ботаническую породу.
Впрочем, превратил же Бальмонт у Шелли ‘лужайку’ (the green) в ‘зеленую краску’ (!), а ‘постылых’ (unbeloved) сделал ‘влюбленной четой’.
Всем понятны Гаршина ‘Четыре дня’. Солдат, умирая на поле сражения, говорит:
‘Неужели я бросил все милое, дорогое, шел сюда четырехверстным походом, голодал, холодал…’ и т. д.
Четырехверстный поход — это расстояние из одного конца Невского в другой. Я сам делывал такие ‘походы’ тысячу раз, однако, ни голодать, ни холодать, ни прощаться с родными из-за этого мне не приходилось.
Ясно, что гаршинский герой хотел сказать: четырехсотверстный поход (тем более что на следующей странице он говорит уже про ‘тысячи верст’), — но даже в одиннадцатом издании его не допустили до этого, и заставили прошагать из Кишинева до Аэясляра — четыре версты!
Интересно, что и критика, пишущая о Гаршине, неизменно упоминает про этот четырехверстный поход.
См., напр., статью г. Н. Коробки в ‘Образов.’, 1905, XI.
Вообще, литературный фонд издает Гаршина так небрежно, как будто это Нат Пинкертон, а не Гаршин.
Почему, напр., в этом издании герои, читающие ‘Ниву’, живут в 1770 году, хотя ‘Нивы’ тогда, право же, не было (стр. 215), и почему ‘гадкие слова’ оказываются в этом издании ‘словами гладкими’ (стр. 94), и почему вообще литературный фонд считает нужным в издании русского классика делать непременно по три, по четыре опечатки на страницу, пропускать целые рассказы, пренебрегать хронологией, и почему никто не вступится за покойного писателя и не назовет этого варварства варварством?
В 1858 году Шевченко написал в одном стихотворении:
Я не нездужаю, нивроку,
что значит:
Я, слава Богу, здоров.
Биограф же Шевченко, А. Конисский, прочитал эту строчку так:
Я не здужаю нивроку
и перевел:
Я хвораю полгода,
и по этому поводу так растекся по дереву:
‘Петербургский воздух, с наступлением осенней слякоти, начал влиять крайне неблагоприятно на надломленное вконец здоровье Тараса Григорьевича. Он хрипел всю осень, но не давал этого заметить никому из посторонних, даже друзьям ничего не говорил’ (А. Я. Конисский ‘Жизнь украинского поэта’, стр. 544).
Именно потому и не говорил, что был ‘слава Богу, здоров’.
Первая публикация: ‘Речь‘, 03. 08. 1909