120. Литературные и журнальные заметки.1
120. Литературные и журнальные заметки.1
——
——
——
Журнальный мирлифлр* и Жорж Занд.
* От mirliflore — франт, щеголь (франц.).— Ред.
Литературные и журнальные заметки, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1843
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 6. Статьи и рецензии (1842-1843).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
Представление ‘Женитьбы’ на сцене Александрийского театра снова оживило фельетон ‘Северной пчелы’. ‘Наконец (восклицает эта газета в No 279 прошлого года) в бенефис г. Сосницкого мы видели ту знаменитую комедию Гоголя, о которой уже несколько лет трубят его приятели!’ — Что за странная манера, в деле чисто литературном, говорить о ‘приятелях’! Почему фельетонисту знать, кто приятель Гоголю и кому Гоголь приятель? Пушкин печатно называл Дельвига и других {Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал.
‘Евгений Онегин’.} своими друзьями и приятелями: стало быть, и другие могли, не нарушая приличия, говорить, что такой-то и такой-то — друзья Пушкина, но никто не имел права называть печатно друзьями и приятелями Пушкина тех, которых он сам не называл этим именем тоже печатно. Гоголь ни одною строкою и никого не объявлял ни другом своим, ни приятелем, и, сколько нам известно, еще никто не называл себя печатно ни другом, ни приятелем Гоголя. Следовательно, ‘Северная пчела’ самоуправно присвоила себе право навязывать Гоголю приятелей, из которых он иных и в глаза не видывал. И после этого фельетонист ‘Северной пчелы’ еще позволяет себе пускаться в разглагольствования о хорошем литературном тоне, о приличии, об образованности!.. У таланта Гоголя действительно много в России и друзей и приятелей, так же как и врагов и недругов: это общая судьба всех высоких талантов, и вот об этих-то друзьях и приятелях, врагах и недругах, позволительно рассуждать в печати, не выходя из пределов литературного вопроса. Взгляните на дальнейшие подвиги фельетониста ‘Северной пчелы’ касательно этого не дающего ей покою, хотя и не знающего о ее существовании Гоголя. За выписанным нами восклицанием следует изложение содержания комедии, для доказательства, что она никуда не годится, так что читатель может подумать, будто ‘Женитьба’ Гоголя хуже даже какой-нибудь ‘Шкуны Нюкарлеби’ г. Булгарина.2 Далее следуют радостные, исполненные торжественности известия о падении пьесы, о единодушном шиканьи, похвалы тонкому, изящному вкусу и светской разборчивости публики Александрийского театра…3 Старые шутки, господа! На сцене давались и пьесы Пушкина: ‘Русалка’, ‘Моцарт и Сальери’. ‘Скупой рыцарь’, отрывки из ‘Цыган’ — и вс это не имело ни малейшего успеха, следовательно, испытало падение… Зато на сцене же давались в старину ‘Филатка и Мирошка’, а теперь дается ‘Комедия о войне Федосьи Сидоровны с китайцами’, с одобрением принятая публикою. Что это значит — предоставляем решить г. фельетонисту…4
Между прочим, фельетонист распространяется о каких-то партиях, из которых одну называет ‘здешнею’, а другую ‘московскою’, и последнюю заставляет прославлять Гоголя, чтоб через это ‘заставить публику отвернуться от других сатирических и юмористических писателей и романистов’… Ну, есть же из чего и хлопотать! Не зная никакой московской партии, тем не менее, жалеем о ней, что она занимается такими мелочами, хваля и превознося Гоголя не за его прекрасные создания, а из желания ронять то, что и само собою давно уже вне всякой опасности упасть, по смыслу русской пословицы: ‘Лежачего не бьют’… И что за смешная мысль, будто возможно возвысить недостойное или уронить достойное! Кто наши юмористические писатели, кроме Гоголя?— Фонвизин, Крылов (баснописец), Нарежный (романист), Грибоедов. Кто же не отдавал им должного, кто ронял их?.. ‘Пусть бы (восклицает фельетонист) г. Гоголь выступил на журнальное поприще и сделался критиком… тогда бы мы увидели, как те же самые лица, которые созидают ему пьедестал, чтоб поставить его рядом с Гомером, стали бы разбивать из всех сил этот пьедестал!..’ А! Вот что! Теперь мы понимаем, куда клонятся намеки фельетониста: г. Булгарин почитает себя и сатириком, и юмористом, и романистом, и критиком — и, по его мнению, люди беспристрастные потому не соглашаются с ним в его лестных отзывах о самом себе, что он — критик!!. Иначе его признавали бы чем-то не меньше даже Гоголя!.. Г-н Булгарин и Гоголь — да это еще оригинальнее, чем Гоголь и — Гомер!..
А между тем Гоголь выступал на журнальное поприще и был критиком: в ‘Арабесках’ напечатаны его превосходные критические статьи о Пушкине, о Брюллове, о Шлцере, Миллере и Гердере, а в 1-м нумере ‘Современника’ 1836 года есть статья его ‘О движении журнальной литературы’, в которой с неподражаемым юмором характеризована ‘Северная пчела’ и разные критики!.. Уж не оттого ли в ‘Северной пчеле’ и поныне не отдается Гоголю должной справедливости?..5 По теории самой ‘Северной пчелы’ выходит так…
Кстати о Гомере и Гоголе: та же газета продолжает уверять (см. No 285), будто ‘Отечественные записки’ величают Гоголя — Гомером… Просим покорнейше указать хоть одну страницу в ‘Отечественных записках’, где была бы хоть одна строка, доказывающая справедливость такого обвинения. В ‘Отечественных записках’, напротив, несколько раз было писано против тех господ, которые сочинили небывалое сходство Гоголя с Гомером, и раз была напечатана большая статья в опровержение этих странностей (‘Отечественные записки’ 1842, No XI).6 Как же назвать эту неприличную выходку ‘Северной пчелы’ против ‘Отечественных записок’?
Из журнальных новостей самые свежие — следующие: ‘Сын отечества’ за 1842-й не додал только четырех книжек, ‘Русский вестник’, опоздавший в 1841 году двумя книжками, в нынешнем опоздал всего шестью книжками (т. е. целым полугодом), а ‘Москвитянин’ — только одною книжкою.
Какой-то господин (мы забыли его имя) издает в Париже модный листок вроде ‘Follet’. {‘Домовой’ (франц.). — Ред.}7 Тут еще нет ничего удивительного. Но удивительно то, что этот господин, говорят, с презрением смотрит на всех своих собратьев (т. е. издателей модных журналов, которых, как известно, в Париже очень много). Ему, во что бы ни стало, хочется прослыть знаменитым литератором. Он, бедный, совершенно помешался на литературной славе и статейки свои (которые почитает, разумеется, великими произведениями) еще в рукописи читает не только своим приятелям, но всем наборщикам типографии, в которой печатается его листок, своему лакею и даже привратнику. Недавно он напечатал об одном знаменитом скрипаче, талант которого восхищал в прошлую зиму весь Париж, — следующие замечательные строки:
‘Прелестные и милые мои соотечественницы, о вы, богини красоты и моды! вы, восхищавшиеся дивным, упоительным смычком г. NN, истаявавшие от неги и блаженства при роскошных, неземных, чародейственных звуках этого смычка, вы, верно, изумитесь, если я буду иметь честь доложить вам, что г. NN нисколько не виновен в наслаждении, которое доставлял вам: я вам объявляю за тайну (будьте только скромны, прелестные мои читательницы!): в скрыпке г. NN заключена душа одной восхитительной девушки, которая, увы! вследствие безнадежной любви похищена смертию (не дай вам бог такой смерти!)… И эти звуки, пополам раздиравшие ваше сердце, сжатое, без сомнения, корсетом превосходной работы г. F*** (Rue Richelieu {Улица Ришелье (франц.).— Ред.} No 27), эти звуки, извлекавшие из победительных и молниеносных очей ваших жемчужины чистейшей грусти (жемчуг снова входит в моду: превосходные жемчужные уборы мы видели в магазине Cazal, rue Montmartre, {Казаль, улица Монмартр (франц.).— Ред.} No 21) и эти звуки… повторяю я — о, это стон души-страдалицы, ее молитвы и жалобы, ее вздохи и рыдания’… и прочее.
Но этот удивительный любезник, журнальный мирлифлр, издатель модного листка, так галантерейно8 обращающийся с дамами, которые представляются ему, кажется, в виде розанчиков, как Жевакину в комедии Гоголя ‘Женитьба’,— питает страшную ненависть только к одной из всего прекрасного пола, а именно, к баронессе Дюдеван (Жорж Занд).
Однажды в своем модном и галантерейном листке, после красноречивого описания модных кружевных блондовых чепцов и после разных презамысловатых комплиментов ‘очаровательным брюнеткам и воздушным блондинкам’, он вдруг обратился к ним с следующею речью:
Я надеюсь, мои восхитительные читательницы, что вы не читаете Жоржа Занда? (которую, не понимаем, на каком основании именуют в целой Европе гениальною, великою писательницею)… Сохрани вас боже от этого! Она вс кричит против брака, mesdames! Не слушайте ее… Я уверен, что вы в приданое мужу своему принесете чистейшее, возвышеннейшее счастие, а он — ваш супруг, коленопреклоненный, бросит к ногам вашим свое сердце, которое вы, натурально, поднимете, расцелуете и запрете в шкатулочку отличной работы г. Bertran’a jeune (Rue des Lombards, 46, au fond de la cour), {Бертрана младшего, улица Ломбардцев, 46, в глубине двора (франц.).— Ред.} a ключик от этой шкатулочки будете носить у своего сердца!.. Поверьте мне, эта препрославленная, пресловутая Жорж Занд сама не понимает, что проповедует в неистовых ‘Индианах’, ‘Валентинах’, ‘Лелиях’ и еще в других своих нелепых романах… Бойтесь, как чумы, этих романов, mesdames! Она хочет растлить эстетический дамский вкус… и вас — воздушных, прозрачных, роскошных, газовых, эфирных, радужных созданий нарядить в мужские рединготы и в ваши розовые губки (фи! quelle horreur! {какой ужас! (Франц.) — Ред.}) вложить сигару… Вас, мои читательницы, одеть в мужские рединготы? Нелепая мысль! да что же тогда останется делать нашим несравненным артисткам m-me Pollet и m-me Chapron, {мадам Полле и мадам Шапрон (франц.).— Ред.} и прочим, которые с таким неземным совершенством украшают теперь цветами и блондами ваши вдохновенные головки и так ловко стягивают ваши соблазнительные, ни с чем не сравнимые талии и облекают вас в такие роскошные платья из popeline или gros de Naples? {из поплина или гроденапля (франц.).— Ред.}
Говорят, парижане очень смеялись над этою выходкою журнального мирлифлра, издателя модного листка, который не шутя вообразил, что Жорж Занд хлопочет в своих романах о том только, чтоб отбить хлеб у парижских модисток!.. Вот совершенно новый взгляд на сочинения Жоржа Занда!.. Журнальный мирлифлр, глупый любезник, выступающий против знаменитой писательницы!.. Не правда ли, это очень смешно?
Жаль, что у нас некоторые, по справедливости уважаемые образованною публикою журналисты почти с такой же точки смотрят на Жоржа Занда, как вышеприведенный журнальный мирлифлр, издатель модного листка.9 Уверяют также, что у нас есть такие писатели, которые нисколько не хуже французского журнального мирлифлра изъясняются с прекрасным полом…10
1. ‘Отеч. записки’ 1843, т. XXVI, No 1 (ценз. разр. 31/XII 1842), отд. VIII, стр. 51—52, 54—55. Без подписи.
2 См. примеч. 2012, а также стр. 454, 564 и 578.
3. Неудачу постановки ‘Женитьбы’ Гоголя на сцене Александрийского театра Белинский констатировал с чувством большой горечи (см. примеч. 5362).
4. ‘Филатка и Мирошка соперники, или Четыре жениха и одна невеста’ — водевиль П. Г. Григорьева 2-го, автор ‘Комедии о войне Федосьи Сидоровны с китайцами’ — Н. А. Полевой.
5. В анонимно помещенной в ‘Современнике’ за 1836 г. статье ‘О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году’ Гоголь указывал на беспринципность критических статей ‘Сев. пчелы’ и в заключение намекал на корыстолюбие ее сотрудников (‘Современник’ 1836, No 1, стр. 203—204).
6. Имеется в виду статья ‘Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя ‘Мертвые души’ (см. н. т., No 88).
7. Журнал ‘Le Follet, courrier des salons’ (‘Домовой, вестник салонов’) издавался в Париже с 1829 г.
8. См. примеч. 3301.
9. Большинство русских журналов 1830—1840-х годов отрицательно отзывалось о Жорж Санд. Особенно отличалась в этом отношении ‘Библ. для чтения’ (1834, т. VI, ‘Смесь’, стр. 75, 1836, т. XVII, ‘Смесь’, стр. 6—10).
10. Белинский имеет в виду беспринципных и ‘нечистых на руку’ журналистов, которые использовали литературную деятельность для целей личной наживы. Типичным представителем такого рода журналистов был Булгарин. На корыстолюбие и взяточничество Булгарина справедливо указывали многие современники, в том числе и друг его Н. И. Греч (см. ‘Русская старина’ 1871, т. IV, стр. 496, 497 и 506. См. также н. т., No 22.