Литературная жизнь Крылова, Грот Яков Карлович, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 26 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА

III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848—1893).

БІОГРАФІИ, ХАРАКТЕРИСТИКИ И КРИТИКО-БИБЛІОГРАФИЧЕСКІЯ ЗАМТКИ.

Изданы подъ редакц. проф. К. Я. ГРОТА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
1901.

ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ КРЫЛОВА ¹).

1868.

¹) Сборникъ Отд. русск. яз. и слов. И. А. Н. 1869, т. VI.

Талантъ, драгоцннйшій даръ природы, есть печать высшаго отличія человка въ толп обыкновенныхъ смертныхъ. Самый блестящій примръ тому — Крыловъ. При рожденіи онъ не получилъ отъ судьбы ничего, кром таланта, въ жизни не пріобрлъ ни богатства, ни высокаго сана. Но его почтили царь и народъ, и весь образованный міръ. Счастіе, котораго онъ повидимому не искалъ, само отличило его: общее признаніе его заслугъ, матеріальное обезпеченіе, беззаботная жизнь, лестное вниманіе двухъ государей и ихъ царственнаго семейства были удломъ скромнаго баснописца, говорившаго о себ въ старости: ‘Вдь я то же, что иной морякъ, съ которымъ отъ того только и бды не случалось, что онъ не хаживалъ далеко въ море’ {Поли. собр. соч. Крылова, Спб. 1847, т. I, стр. LXXVII.}. Надъ нимъ самимъ съ избыткомъ осуществилось выраженное имъ въ молодости желаніе: ‘чтобы вс народы оказывали почтеніе великимъ людямъ, родившимся у нихъ съ отличными дарованіями… Я увренъ’, заключалъ онъ, ‘что если Англія съ давняго времени славится многими высокими умами, то это ни отъ чего другаго, какъ отъ того одобренія и поощренія, которое дается тмъ ученымъ людямъ’ {Почта Дух. ч. II, стр. 45.}. Честь, которую современники такъ обильно воздавали Крылову, потомки оказываютъ въ той же, или еще въ большей мр его памяти, и къ нему мене нежели къ кому-либо другому можно приложить его юношескую насмшку надъ поздней оцнкой заслуги писателя. ‘Премудраго человка’, говорилъ онъ, ‘весьма трудно замтить, прежде нежели пройдетъ триста лтъ посл его смерти, и потому-то многіе благоразумные народы сперва убивали своихъ мудрецовъ, а посл длали имъ статуи, когда же вывелось это изъ употребленія, тогда сыскали лучшій способъ: допускали ихъ умирать въ нуждахъ, въ гоненіи и въ презрніи, а спустя же посл ихъ смерти лтъ сто, говорили имъ похвальныя рчи’ {Спб. Меркурій ч. I, ‘Похв. рчь наук убивать время’, стр. 38.}.

Всей славой своей Крыловъ обязанъ баснямъ, писаннымъ имъ въ послднія 30 лтъ жизни. Ихъ вс знаютъ, вс въ свое время учили ихъ наизусть, это самая популярная русская книга, герои ихъ изображены и на памятник Крылова, единственномъ народномъ памятник, воздвигнутомъ писателю въ Петербург. Въ прекрасномъ изваяніи покойнаго профессора Клодта мы видимъ нашего баснописца такимъ, каковъ онъ былъ въ старости — тучнымъ и тяжелымъ, многіе изъ людей нашего поколнія еще помнятъ его въ этомъ облик. Современники представляютъ намъ Крылова, въ позднйшую пору жизни, человкомъ мало подвижнымъ, лнивымъ, любящимъ вкусный столъ и рдко выходящимъ изъ своей обычной апатіи, чтобъ взяться за перо и начертать одинъ изъ своихъ художественно-прекрасныхъ разсказовъ. Какой-то недоброжелатель Крылова, въ первые годы ныншняго столтія, изобразилъ его въ слдующихъ нсколько каррикатурныхъ чертахъ:

Небритый и нечесаный,

Взвалившись на диванъ,

Какъ будто неотесаный

Какой-нибудь чурбанъ,

Лежитъ, совсмъ разбросанный,

Зоилъ Крыловъ Иванъ.

Обълся онъ иль пьянъ *)?

*) Отеч. Зап. 1855, т. СІ. Дневн. чиновн., стр. 136.

Преданіе приписываетъ эти стихи графу Хвостову (для котораго, впрочемъ, они слишкомъ хороши), разсказываютъ, что онъ любилъ распускать ихъ и что Крыловъ, тотчасъ угадавши ихъ автора, сказалъ Хвостову: ‘Въ какую хочешь нарядись кожу, мой милый, а ушка не спрячешь’, и отмстилъ ему самымъ оригинальнымъ образомъ: подъ предлогомъ желанія прослушать какіе-то новые его стихи, напросился къ нему на обдъ, лъ за троихъ, и посл обда, когда амфитріонъ, пригласивъ гостя въ кабинетъ, сталъ читать стихи свои, онъ безъ церемоніи повалился на диванъ, заснулъ и проспалъ до поздняго вечера {Тамъ же.}.

Характеристическія черты своей наружности Крыловъ самъ описалъ намъ въ молодости:

Нердко милымъ быть желая,

Я передъ зеркаломъ верчусь…

И испужавшись самъ себя,

Ворчу, что вялая природа

Не доработала меня

И такъ пустила какъ урода.

Досада сильная беретъ,

Почто я выпущенъ на свтъ

Съ такою трубой головою.

Забывшись, рокъ я поношу,

И головы другой прошу,

Не зная, чмъ и той я стою,

Которую теперь ношу *).

*) Спб. Меркурій ч. III, ‘Къ другу моему А. И. K.’ (Клушину), стр. 12 и 13.

Но судя по біографическимъ о немъ свдніямъ и по прежнимъ, довольно разнообразнымъ трудамъ его, онъ отличался нкогда живостью и энергіей. Чтобы вполн уразумть существо этого геніальнаго русскаго человка, представившаго въ себ типическое соединеніе и высокихъ качествъ и недостатковъ своего народа, необходимо сперва обозрть главныя черты его дятельности, а потомъ вникнуть въ значеніе тхъ его произведеній, которыя доставили ему безсмертіе. Мимоходомъ замтимъ, что, къ сожалнію, источники для его біографіи чрезвычайно скудны. Самъ онъ не былъ словоохотенъ на разсказы о своемъ прошломъ, письма писалъ рдко и, подобно Карамзину, вовсе не заботился о передач потомству извстій относительно своей жизни. Но Карамзинъ имлъ обширныя связи, родство, семейство, велъ со многими лицами постоянную переписку. Крыловъ, напротивъ, всегда жилъ довольно одиноко. Главнымъ матеріаломъ для его жизнеописанія служатъ неслишкомъ обильные разсказы современниковъ, состоящіе по большей части, какъ и біографія древняго Езопа, изъ однихъ анекдотовъ, передающихъ оригинальныя мысли и изреченія мудреца-поэта. Въ числ этихъ разсказовъ полне всхъ и богаче содержаніемъ превосходная статья нашего покойнаго сочлена Плетнева, напечатанная при собраніи сочиненій Крылова. Тонкій и наблюдательный критикъ, Плетневъ былъ давно въ пріятельскихъ отношеніяхъ къ Крылову и могъ, по собственнымъ воспоминаніямъ своимъ, сообщить много любопытныхъ чертъ его жизни и характера. До Плетнева никто еще такъ глубоко не всматривался въ нашего баснописца. Важнйшимъ, но почти еще вовсе не тронутымъ источникомъ для изученія внутренней жизни Крылова и его литературныхъ отношеній остаются его собственныя сочиненія. Попытка воспользоваться ими съ этою цлью будетъ сдлана въ настоящемъ сжатомъ очерк. Онъ родился въ Москв, но по служб отца своего, въ то время армейскаго офицера, провелъ первые годы дтства въ Оренбург, гд его застала пугачевщина и онъ едва не сдлался одною изъ безчисленныхъ жертвъ ея. Хотя еще на восьмомъ году Крыловъ, вмст съ своими родителями, оставилъ тотъ край, однакожъ онъ на всегда сохранилъ нкоторыя воспоминанія о тамошней жизни своей {Однажды, около 1840 года, на вечер у князя Одоевскаго, онъ съ живостію разсказывалъ мн, какъ уральскіе казаки зимою ватагами отправляются на ледъ, и прорубивъ его, ловятъ рыбу баграми.}. Но окончаніи бунта, отецъ его переселился въ Тверь, на свою родину, и тамъ поступилъ въ гражданскую службу. Въ Твери маленькій Крыловъ, благодаря заботливой, хотя и малообразованной матери, пріобрлъ кое-какія познанія, и, лишившись отца, уже на 14-мъ году опредлился канцелярскимъ чиновникомъ въ калязинскій уздный судъ, откуда вскор былъ переведенъ въ тверской магистратъ. Терезъ годъ, въ 1782 году, мать его перехала съ нимъ въ Петербургъ, и здсь онъ продолжалъ службу сперва въ казенной палат, получая жалованья по 2 руб. въ мсяцъ, а потомъ въ Кабинет Его Величества. Въ 1788 г. мать Крылова также умерла. Оставшись круглымъ сиротой, двадцати лтъ отъ роду, онъ страстно предался авторству, въ которомъ давно уже пробовалъ свои силы, сдлался журналистомъ и завелъ свою типографію, но черезъ нсколько лтъ, въ 90-хъ годахъ, не имвъ большого успха, бросилъ невыгодное въ то время изданіе журналовъ. Посл того, до начала ныншняго столтія, Крыловъ исчезаетъ съ литературнаго поприща. Вопреки мннію прежнихъ его біографовъ оказывается, что онъ вскор посл вступленія на престолъ императора Павла былъ приглашенъ въ домъ князя С. . Голицына, впавшаго тогда въ немилость, и жилъ нсколько лтъ въ кіевскомъ его имніи Казацкомъ, а на пути туда постилъ другое, саратовское имніе князя, Зубриловку {См. вслдъ за этимъ статью: Дополнительное біографическое извстіе о Крылов.}. По воцареніи Александра I, когда Голицынъ назначенъ былъ генералъ-губернаторомъ въ Ригу, Крыловъ поступилъ къ нему на службу и тамъ прожилъ года два опять въ княжескомъ дом. Въ конц 1805 года онъ вдругъ является въ Москв, отдаетъ въ печать три басни и, почти 40-ка лтъ отъ роду, сознаетъ свое настоящее призваніе въ области поэзіи. Съ 1806 года онъ становится навсегда петербургскимъ жителемъ и служитъ короткое время въ Монетномъ департамент, а съ 1812 но 1841 годъ — въ Императорской Публичной Библіотек, пользуясь особенною дружбой ея директора Оленина, въ дом котораго онъ, вмст со многими литераторами и особенно своимъ сослуживцемъ Гндичемъ, находитъ родственный пріемъ, ласку и ободреніе. Крыловъ умеръ въ 1844 году, 76-ти лтъ отъ роду.

Литературная дятельность его началась необыкновенно рано. Съ самаго дтства чувствовалъ онъ особенную охоту къ драматическому искусству, на оперу смотрли тогда, какъ на самое совершенное театральное представленіе, и мальчикъ Крыловъ смло принимается за сочиненіе оперы. Потомъ онъ пробуетъ себя въ трагическомъ род, и наконецъ переходитъ и къ комедіи. Первые драматическіе опыты Крылова, хотя и не имвшіе никакого достоинства, были для него тмъ важны, что когда онъ перехалъ въ Петербургъ, они открыли ему доступъ въ литературный кружокъ, въ которомъ надолго установилось его авторское направленіе. Черезъ Княжнина {Поздне отношенія Крылова къ Княжнину измнились, какъ видно изъ разныхъ выходокъ нашего автора противъ этого знаменитаго въ свое время драматическаго писателя. По свидтельству Греча, въ комедіи Проказникъ осмяны Княжнинъ и жена его подъ именами Римонрада и Тараторы (Св. Пчела 1857, No 147), въ Почт Духовъ и другихъ журналахъ Крылова авторъ Сбитенщика не разъ служитъ предметомъ враждебныхъ нападеній. Въ этихъ журналахъ встрчается много необъясненныхъ еще указаній и намековъ на явленія тогдашней литературы.} познакомился онъ съ Дмитревскимъ и явился къ знаменитому актеру съ однимъ изъ своихъ юношескихъ трудовъ. Дмитревскій строго разобралъ незрлую пьесу, но обласкалъ? начинающаго литератора. Вскор Крыловъ сблизился и съ другими драматическими писателями. Между тмъ, однакожъ, онъ сталъ искать постоянной литературной дятельности. Въ этомъ помогло ему знакомство съ другимъ писателемъ, бывшимъ почти 25-ю годами старше его. Это былъ капитанъ Рахманиновъ, почитатель и переводчикъ Вольтера, издававшій въ 1788 году журналъ Утренніе Часы, который печатался въ собственной его типографіи. Въ слдующемъ году Крыловъ самъ затялъ журналъ или, врне, ежемсячный сатирическій сборникъ Почту Духовъ, въ форм переписки жителей Плутонова царства. Здсь Крыловъ въ первый разъ вступилъ на поприще сатиры, которое посл, хотя въ другомъ вид, оказалось истиннымъ его призваніемъ. Посл басенъ Почта Духовъ — любопытнйшее и важнйшее его произведеніе, показывающее въ двадцатилтнемъ автор замчательную зрлость мысли, наблюдательность и способность къ юмористическому изображенію человческихъ слабостей {См. мою статью: ‘Сатира Крылова и его Почта Духовъ’. (См. ниже).}. Вскор посл ея прекращенія Рахманиновъ, какъ тамбовскій помщикъ, ухалъ на родину, и Крыловъ, спустя два года, самъ является содержателемъ типографіи, вроятно переданной ему этимъ его сотрудникомъ. Она находилась близъ Лтняго сада, въ нижнемъ этаж дома. Вецкаго, что нын дворецъ Его Императорскаго Высочества принца Петра Георгіевича Ольденбургскаго. Съ наступленіемъ 1792 года Крыловъ сталъ печатать въ ней новый предпринятый имъ журналъ Зритель. Главнымъ товарищемъ его по этому изданію сдлался армейскій офицеръ и драматическій писатель Клушинъ, сынъ орловскаго помщика, умершій въ начал ныншняго столтія. Посл его смерти, Державинъ, на одномъ изъ своихъ вечеровъ, спросилъ у нашего баснописца: ‘Скажите, Иванъ Андр., точно ли Клушинъ былъ такъ остеръ и уменъ, какъ многіе утверждаютъ, судя по вашей дружеской съ нимъ связи?’ Крыловъ отвчалъ съ усмшкой: ‘Онъ точно былъ уменъ, и мы съ нимъ были искренніе друзья, покамстъ не пришло ему въ голову сочинить оду на пожалованіе андреевской ленты, графу Кутайсову’.— ‘А тамъ поссорились?’ — ‘Нтъ, не поссорились, но я сдлалъ ему нкоторыя замчанія насчетъ цли, съ какой эта ода была написана, и совтовалъ ея не печатать изъ уваженія къ самому себ. Онъ обидлся и не могъ простить мн моихъ замчаній, до самой своей смерти {Отеч. Зап. т. СІ, Дневн. чин., стр. 133.}’. Другіе сотрудники Крылова по изданію Зрителя были: Дмитревскій, Плавильщиковъ, Туманскій и Эминъ. Ихъ всхъ, не исключая и Дмитревскаго, какъ писателя, Крыловъ превосходилъ талантомъ и впослдствіи переросъ славой. Изъ нихъ одинъ Туманскій, издатель историческихъ актовъ, не посвящалъ трудовъ своихъ драматическому искусству. Дмитревскій, какъ мы видли, былъ давно наставникомъ Крылова на этомъ поприщ. Плавильщиковъ, подобно Дмитревскому превосходный актеръ, писалъ статьи о театр, замчательныя по врности литературныхъ взглядовъ. Ник. Эминъ, сынъ извстнаго своими приключеніями автора и переводчика, писалъ также для сцены. Журналъ Зритель, предположившій себ сколько можно разнообразить свое содержаніе, заявилъ, что онъ будетъ, между прочимъ, изображать порокъ во всей его гнусности, избгая однакожъ всякихъ личныхъ примненій, т. е. одною изъ его задачъ была сатира. Надобно вспомнить, что онъ начался въ важную для русской литературы эпоху, когда Московскій журналъ Карамзина продолжался уже годъ. Дятельность этого молодого писателя, пробывшаго полтора года за границею и своими письмами какъ будто поддерживавшаго пристрастіе своихъ соотечественниковъ ко всему иноземному, была недружелюбно встрчена крыловскимъ кружкомъ, который особенно заботился о возбужденіи національнаго чувства. Въ сущности Карамзинъ не расходился съ ними въ этомъ стремленіи, но имъ не могли нравиться ни его новый слогъ съ примсью чуждыхъ элементовъ, ни извстный оттнокъ мечтательности или сентиментализма въ его настроеніи, ни наконецъ тотъ взглядъ его, который, наперекоръ имъ, ставилъ Шекспира и нмецкихъ драматическихъ писателей неизмримо выше французскихъ классиковъ. Въ особенности же раздражала крыловскую партію взыскательная въ то время критика Карамзина, не щадившая нкоторыхъ изъ этихъ литераторовъ и занимавшаяся часто утонченнымъ разборомъ языка въ ихъ сочиненіяхъ и переводахъ. Извстно, что журналъ Крылова, хотя и могъ въ отношеніи къ языку и къ складу рчи похвалиться чисто-русскимъ характеромъ, но зато отличался крайнимъ невниманіемъ къ грамматической исправности и къ изяществу выраженія. Отъ того Зритель сталъ въ непріязненное отношеніе къ Московскому журналу, издваясь надъ слогомъ Карамзина и укоряя его за произвольную, привязчивую критику. Карамзинъ не возражалъ, но въ письмахъ къ Дмитріеву говорилъ: ‘И такъ Эминъ, Крыловъ, Клушинъ, Туманской не благоволятъ ко мн! Какое несчастіе! {Письма Карамзина къ Дмитріеву, Спб. 1866, стр. 33.}’

Что касается до самого Крылова, то статьи, подписанныя его именемъ въ Зрител, имютъ опятъ значеніе сатиры на нравы. Въ отношеніи къ ея форм онъ платитъ дань вкусу своего времени, въ содержаніи же обнаруживаетъ много колкаго остроумія и юмора. Въ ега сказк ‘Ночи’ происходитъ, на пирушк у бога Момуса, споръ между Днемъ и Ночью о томъ, кто изъ нихъ видитъ на свт боле людскихъ дурачествъ. Для ршенія этого вопроса, богиня Ночи поручаетъ автору вести записку о томъ, что случается во время ея владычества, и онъ описываетъ ночныя похожденія. Въ восточной повсти: Каибъ разсказывается исторія калифа, который собираетъ свой диванъ, чтобы услышать мнніе визирей, какимъ бы образомъ ему совершить далекое странствованіе такъ, чтобы никто изъ подданныхъ не замтилъ его отсутствія. Это — самое замчательное изъ сочиненій Крылова въ Зрител, личность Каиба и его визирей: Дурсана, Ослашида и Грабилея изображена въ рзкихъ чертахъ. При двор Каиба календарь былъ составленъ изъ однихъ праздниковъ, и будни были рже, чмъ именины Касьяновъ, тмъ не мене Каибъ всячески старался поощрять науки, и хотя не пускалъ ученыхъ людей во дворецъ, но изображенія ихъ составляли не послднее украшеніе его стнъ. Въ нкоторыхъ комнатахъ рзвились на золотыхъ цпочкахъ забавныя обезьяны, которыя кривлялись такъ искусно, что люди ставили за честь подражать имъ, а нердко, по слабости человческой, выдумки обезьянъ выдавали за свои, отъ чего произошли великіе споры, о которыхъ тамошняя академія издала исторію въ 36 фоліантахъ. Описывая диванъ Каиба, Крыловъ говоритъ, что калифъ былъ расчетистъ: обыкновенно одного мудреца сажалъ между десяти дураковъ, умныхъ людей сравнивалъ со свчами, которыхъ умренное число производитъ пріятный свтъ, а слишкомъ большое можетъ причинить пожаръ, и часто говаривалъ, что ему, для сохраненія добраго порядка, дураки по крайней мр столько же нужны, какъ и умные люди. Въ другихъ сатирическихъ статьяхъ своихъ Крыловъ, слдуя примру нкоторыхъ европейскихъ писателей, избираетъ иногда форму шуточныхъ рчей и похвальныхъ словъ.

Зритель издавался только 11 мсяцевъ, до конца 1792 года. Тогдашніе журналы соблюдали благое обыкновеніе печатать при своихъ книжкахъ имена постепенно прибывавшихъ подписчиковъ, что въ то время было и легко по ограниченному количеству читающей публики. Ныншніе издатели, по разнымъ причинамъ, не объявляютъ числа и именъ своихъ подписчиковъ, хотя такія свднія были бы во многихъ отношеніяхъ любопытны и полезны, не только для современниковъ, но и для потомства. По спискамъ, приложеннымъ къ Зрителю, оказывается, что его разсыпалось всего 170 экземпляровъ, изъ которыхъ 136 приходилось на Петербургъ, только 12 на Москву и не боле 22 на вс прочіе города. Московскій журналъ Карамзина, самое распространенное изъ тогдашнихъ періодическихъ изданій, имлъ въ томъ же году только до 300 подписчиковъ, изъ этого числа ²/₃ жили въ Москв, а въ Петербург ихъ было не боле 28-ми человкъ. Отсюда видно, какъ мало въ то время об столицы мнялись своими литературными произведеніями.

Журналъ Карамзина въ конц 1792 г. совсмъ прекратился, Зритель же Крылова кончился только но имени и преобразился въ С.-Петербургскій Меркурій, который издавался въ продолженіе всего 1793 года. По предисловію, подписанному Крыловымъ и Клушинымъ, видно, что они хотли сдлать изъ этого изданія то же для Петербурга, чмъ былъ журналъ Карамзина для Москвы, т. е. изданіе въ род иностранныхъ журналовъ съ извстіями о новыхъ книгахъ и театр. Вмст съ тмъ однакожъ издатели, уже при сообщеніи своей программы, косвенно задваютъ Карамзина, общая, что ихъ сужденія не будутъ деспотическія и охуждая его обычай не подписывать имени подъ своими статьями.— Въ преобразованномъ журнал сатирическое направленіе Крылова видимо слабетъ. Есть поводъ думать, что это было слдствіемъ ропота, который сатира Зрителя возбуждала въ нкоторыхъ читателяхъ, обвинявшихъ ее въ личностяхъ: въ этомъ журнал вся Рчь повсы въ собраніи дураковъ посвящена отраженію такихъ нареканій. Между прочимъ ораторъ говоритъ отъ имени подобныхъ ему, т. е. повсъ: ‘Будто разсказывать дурачества разныхъ особъ не есть то же, что выставлять ихъ лица на осмяніе? Такъ, государи мои, не выставлены наши имена, но дла наши обнаружены {Зритель, ч. II, стр. 49.}. Въ С.-Петербургскомъ Меркуріи напечатаны только дв сатирическія статьи Крылова, об въ форм похвальныхъ рчей, одна посвящена наук убивать время, другая осмиваетъ уже не сословные пороки, а новое направленіе въ современной литератур. Этой послдней стать дано заглавіе: ‘Похвальная рчь Ермалафиду, говоренная въ собраніи молодыхъ писателей’. Подъ Ермалафидомъ, т. е. человкомъ, который несетъ ермолафію, или чепуху, очевидно, подразумвается преимущественно Карамзинъ. Онъ иронически ставится тутъ въ образецъ начинающимъ авторамъ и вмст съ тмъ затронута вся его первоначальная литературная дятельность: переводы изъ Шекспира и Лессинга, изданіе журнала, Письма русскаго путешественника, литературная критика, стихотворенія въ новомъ вкус, наконецъ самый слогъ его и нкоторые отдльные взгляды {Ср. въ стать моей: ‘Карамзинъ въ исторіи русскаго литературнаго языка’ приложеніе III, Крыловъ противъ Карамзина. (См. Труды Я. К. Грота, II, стр. 91—94).}. Непріязненное отношеніе Крылова къ Карамзину нисколько не удивительно. Если мы перенесемся въ ту эпоху и безпристрастно взглянемъ на разнородную личность обоихъ, на несходныя обстоятельства, въ которыхъ тотъ и другой развивались, то для насъ станетъ совершенно ясно, почему они не понимали другъ друга. Крыловъ, какъ талантъ своеобразный, рано усвоившій себ народный языкъ вмст съ глубокимъ знаніемъ народнаго быта, не могъ сочувствовать особенностямъ другого, хотя и замчательнаго, но воспитавшагося на почв иностранныхъ литературъ писателя. Какой-то тверской старожилъ, въ дтств учившійся вмст съ нашимъ баснописцемъ, разсказывалъ, что Крыловъ уже въ первой молодости любилъ толкаться посреди чернаго народа, на торговыхъ площадяхъ, около качелей и кулачныхъ боевъ, жадно прислушиваясь къ говору простолюдиновъ. Нердко, живя въ Твери, сиживалъ онъ по цлымъ часамъ на берегу Волги и потомъ передавалъ своимъ сослуживцамъ забавные анекдоты и поговорки, которые уловилъ въ рчахъ словоохотныхъ прачекъ, сходившихся на рку съ разныхъ концовъ города {Св. Пчела 1846, No 292.}. Этимъ объясняется, отъ чего Крыловъ, рано прочитавъ въ подлинник многихъ французскихъ авторовъ, остался однакожъ оригиналенъ не только въ идеяхъ, но и въ язык: онъ разв только для шутки употребитъ иногда иностранное слово. Проза перваго періода его авторства не такъ гладка и плавна, какъ многіе думаютъ, судя по неточному тексту послдняго изданія его сочиненій {См. указанную выше статью. При сужденіи о язык Крылова необходимо также принимать въ соображеніе, прежде ли Московскаго Журнала или посл изданія его писано то или другое сочиненіе нашего автора. Само собою разумется, что хотя Крыловъ и посмивался надъ языкомъ Карамзина, но, подобно всмъ тогдашнимъ литераторамъ, не могъ остаться совершенно чуждымъ вліянію той непринужденности письменной рчи, о которой прежде не имли понятія. Для сужденія о язык прежнихъ произведеній Крылова невозможно пользоваться Собраніемъ его сочиненій, гд почти вс выраженія подновлены, и потому-то наши выписки изъ него длаются здсь по первоначальнымъ изданіямъ.}, но его языкъ всегда чистъ въ состав своемъ, самобытенъ и народенъ въ выраженіяхъ и оборотахъ. Письма Почты Духовъ писаны въ томъ же году, какъ и ‘Письма русскаго путешественника’. Въ отношеніи къ строю и изяществу рчи, между тми и другими большая разница. Каждый изъ обоихъ писателей имлъ свою особую исходную точку, ихъ трудно сравнивать: и кругъ идей, и цль, и тонъ у обоихъ свои. Слогъ Карамзина, вмст съ его настроеніемъ, пришелся боле но вкусу современниковъ и надолго одержалъ побду. Но тотъ элементъ, который составлялъ отличіе слога Крылова, — элементъ народности, взялъ свое и былъ оцненъ впослдствіи самимъ его счастливымъ соперникомъ. Крыловъ же, съ своей стороны, никогда не перенялъ ни щегольского блеска Карамзинской прозы, ни музыкальной легкости поэзіи Жуковскаго: онъ въ позднйшее время только откинулъ нкоторые устарлые слова и пріемы рчи, но навсегда удержалъ въ своихъ стихахъ, по мткому выраженію его біографа, что-то увсистое, свойственное и его наружности. Замтимъ, что до сихъ поръ языкъ басенъ Крылова, даже и самыхъ давнихъ, писанныхъ шестьдесятъ лтъ тому назадъ, почти нисколько не устарлъ.

Въ ‘Похвальной рчи Ермалафиду’ Крыловъ въ послдній разъ явился на полемической арен. Отказавшись на время отъ роли сатирика, онъ преобразился въ поэта. Въ С.-Петербургскомъ Меркуріи находимъ довольно много стихотвореній его. Увлекаемый потокомъ времени, онъ не вполн обошелъ и т роды стихотворства, надъ которыми самъ прежде подшучивалъ. Довольно странно читать подписанную его именемъ, небольшую оду въ ломоносовскомъ вкус На фейерверкъ по случаю ясскаго мира {Спб. Мерк., ч. III, стр. 191.}. Но гораздо лучше удалась ему шуточная ода Къ счастію, въ державинскомъ род {Тамъ же, ч. IV, стр. 96.}. Оба издателя Меркурія, выступивъ на поприще стихотворства, явно пошли по слдамъ тогдашняго корифея русскихъ поэтовъ, и каждый взялъ себ въ удлъ особую сторону таланта Державина: Клушинъ довольно ловко усвоилъ себ его стиль въ живописи природы {Напр. въ од Человкъ (Спо. Мерк., ч. II, стр. В), которую впослдствіи и приписывали Державину.}. Крыловъ съ большимъ успхомъ воспроизводилъ игриво-сатирическій элементъ державинской оды. Такъ свое обращеніе къ Счастью онъ начинаетъ стихами:

Богиня рзвая, слпая,

Худыхъ и добрыхъ длъ предметъ,

Въ которую влюбленъ весь свтъ,

Подъ-часъ не кстати слишкомъ злая,

Подъ-часъ роскошна не впопадъ,

Скажи, фортуна дорогая,

За что у насъ съ тобой не ладъ?

За что ко мн ты такъ сурова?

Ни въ путь со мной не молвишь слова,

Ни улыбнешься на меня?

Когда впослдствіи Крыловъ служилъ при Публичной библіотек, ему вздумалось однажды просмотрть свои прежнія сочиненія. Его сослуживецъ Быстровъ принесъ ему журналы: Почту Духовъ, зритель и Меркурій и, заведя рчь объ од ‘Къ счастью’, спросилъ его: ‘Ив. Андреевичъ! за что это вы пеняете на фортуну, когда она такъ милостива къ вамъ?’ — ‘Ахъ, мой милый’, отвчалъ онъ: ‘со мною былъ случай, о которомъ теперь смшно говорить, но тогда… я скорблъ и не разъ плакалъ, какъ дитя… Журналу не повезло, полиція… и еще одно обстоятельство… да кто не былъ молодъ и не длалъ на своемъ вку проказъ?’ {Св. Пчела 1845, No 203.}. Тутъ, очевидно, рчь идетъ о двоякой невзгод: о непріятностяхъ, вроятно, но типографіи (Крылова подозрвали въ напечатаніи книги Радищева) и о несчастной любви. Слдъ этой продолжительной страсти остался въ цломъ ряд стихотвореній его къ Анют, изъ которыхъ часть напечатана въ Меркуріи, а другая найдена въ рукописяхъ по смерти Крылова и вошла въ изданное собраніе его сочиненій. Въ этихъ стихахъ есть счастливыя мста, такъ же какъ и въ другихъ лирическихъ, довольно многочисленныхъ пьесахъ Крылова, сдлавшихся извстными посл его кончины. Между прочимъ, онъ всегда возвышается при сравненіи сельскаго быта съ городскимъ, при мысли о страданіяхъ народа подъ гнетомъ помщичьей власти, противъ злоупотребленій которой онъ сильно вооружался уже и въ сатир своей. Въ пьес Уединеніе, напр. онъ говоритъ о жизни въ городахъ:

Тамъ роскошь, золотомъ блестя,

Зоветъ гостей въ свои палаты

И ставитъ имъ столы богаты,

Изнженнымъ ихъ вкусамъ льстя,

Но въ хрусталяхъ своихъ безцнныхъ

Она не вина раздаетъ:

Въ нихъ цнится кровавый потъ

Народовъ, ею разоренныхъ *).

*) Эти стихи печатаются здсь по изданію 1847 г., такъ какъ мы не имли случая сравнить ихъ съ рукописью.

Эти стихи написаны, вроятно, уже черезъ нсколько лтъ посл. изданія Меркурія, именно въ деревн у князя Голицына, такъ какъ и разныя другія стихотворенія Крылова, въ которыхъ рчь идетъ о сельской жизни.

Журналъ Меркурій опять просуществовалъ только одинъ годъ, имвъ немного боле 150 подписчиковъ. Оба издателя сбирались хать въ чужіе краи, какъ видно изъ ихъ обращенія къ публик и изъ прощанія Крылова съ Анютой, послдній не усплъ, однакожъ, осуществить своего плана и никогда не вызжалъ изъ отечества. Вмсто того, ему удалось, какъ было сказано, побывать на юг Россіи, именно, въ Саратовской и въ Кіевской губерніяхъ. Въ Зубриловк, прекрасномъ имніи на Хопр, еще живы воспоминанія о нашемъ поэт. Въ украинскомъ сел Казацкомъ написалъ онъ свою шуточную трагедію-каррикатуру Тріумфъ, ее нсколько разъ играли тамъ, и самъ авторъ исполнялъ при этомъ роль главнаго героя. О пребываніи Крылова въ Казацкомъ разсказываетъ Вигель, который, будучи тогда мальчикомъ, находился тамъ же по семейной связи своихъ родителей съ Голицыными и учился вмст съ дтьми князя {См. ниже статью: Дополнительное біографическое извстіе о Крылов.}.

Отдавая полную справедливость таланту Крылова, Вигель рисуетъ однакожъ личность его довольно темными красками: именно, онъ представляетъ его человкомъ холоднымъ, себялюбивымъ, равнодушнымъ ко всякому высшему интересу и угодливымъ изъ расчета. Къ этому отзыву одного сатирика о другомъ мы еще возвратимся и посмотримъ, насколько онъ заслуживаетъ доврія. Теперь же отмтимъ только замчательный отзывъ Вигеля о баснописц, какъ педагог. Но его словамъ, Крыловъ, вызвавшись преподавать русскій языкъ сыновьямъ кн. Голицына, ‘и въ этомъ дл показалъ себя мастеромъ. Уроки проходили почти вс въ разговорахъ, онъ умлъ возбуждать любопытство, любилъ вопросы и отвчалъ на нихъ такъ же толковито, такъ же ясно, какъ писалъ свои басни. Онъ не довольствовался однимъ русскимъ языкомъ, а къ наставленіямъ своимъ примшивалъ много нравственныхъ поученій и объясненій разныхъ предметовъ изъ другихъ наукъ {Восп. Виг., ч. I, стр. 144.}’. Домъ кн. Голицына отличался не только высшимъ свтскимъ образованіемъ, но и любовью къ литератур. Княгиня, племянница Потемкина, сама занималась переводами и воспта Державинымъ, который, бывши тамбовскимъ губернаторомъ, также находилъ дружескій пріемъ въ сел Зубриловк. Нсколько лтъ пребыванія въ такомъ дом не могли остаться безъ вліянія на умнаго и даровитаго Крылова. Это обнаружилось вскор посл оставленія имъ семейства Голицыныхъ.

Съ самаго появленія своего на журнальномъ поприщ онъ пользовался извстностью, нкоторыя драматическія сочиненія его, написанныя въ конц прошлаго столтія, нашли мсто въ изданномъ Академіею Наукъ Россійскомъ еатр, въ 1802 году явилось въ Петербург, хотя безъ имени его, 2-е изданіе Почты Духовъ (на счетъ книгопродавца Свшникова). Но слава его была еще впереди. По замчательному жребію, она должна была возникнуть въ самомъ средоточіи русской народной жизни, въ Москв, гд Крыловъ провелъ нсколько времени въ конц 1805 года. Какое-то счастливое вдохновеніе побудило его, на 38 году отъ рожденія, написать въ подражаніе Лафонтену три басни: Дубъ и трость, Разборчивая невста, Старикъ и трое молодыхъ Въ Москв онъ показываетъ свой опытъ знаменитйшему въ то время русскому баснописцу. Дмитріевъ съ поразительною проницательностью тотчасъ убждается, что это истинный родъ Крылова, и, не боясь приготовить себ соперника, поощряетъ его продолжать въ этомъ род, полученныя же басни отдаетъ въ журналъ кн. Шаликова Московскій Зритель., литературное призваніе Крылова, наконецъ, найдено и разомъ опредлено навсегда. Можно сказать, что онъ, самъ того не зная, съ дтства готовился къ этому поприщу. Въ остальныя тридцать лтъ своей жизни онъ почти уже и не уклонялся въ сторону отъ избранной имъ литературной дятельности. Только въ 1807 году явились дв его новыя комедіи противъ ослпленія въ пользу всего французскаго, ‘Модная лавка’ и ‘Урокъ дочкамъ’, можетъ быть, вызванныя тогдашнимъ патріотическимъ настроеніемъ русскаго общества въ виду борьбы съ Наполеономъ. Но, не смотря на блестящій успхъ этихъ двухъ пьесъ на петербургскомъ театр, Крыловъ попилъ, что не драма — его призваніе, и почти не возвращался уже къ этому роду, въ которомъ не произвелъ ничего истинно-замчательнаго. Первое небольшое собраніе его басенъ (23-хъ) вышло въ 1809 году. Съ тхъ поръ количество ихъ быстро умножалось, изданія слдовали одно за другимъ, каждое съ прибавленіемъ новаго отдла, послднее, сдланное при жизни его, было напечатано въ 1843 г. и состояло изъ 9 такихъ отдловъ, или книгъ, которыя вс вмст содержали около 200 басенъ. Съ 1819 г. изданія расходились въ нсколькихъ тысячахъ экземпляровъ, которымъ книгопродавцы, противъ обыкновенія, вели счетъ: число экземпляровъ всхъ изданій басенъ Крылова дошло при жизни его до 77 т. {М. Лобанова ‘жизнь Крылова’ въ Сын Отеч. 1847, No 1.}. Многія новыя басни его, еще до ихъ напечатанія, читались имъ самимъ въ частныхъ собраніяхъ, при Двор или въ литературныхъ обществахъ. Уже въ 1811 г. онъ былъ избранъ въ члены Россійской Академіи, по преобразованіи которой сдлался и членомъ Академіи Наукъ, въ 1813 вступилъ въ учрежденную незадолго передъ тмъ въ дом Державина ‘Бесду любителей русскаго слова’ и тамъ не разъ читалъ вновь написанныя имъ произведенія. Тогдашніе журналы наперерывъ старались украшать свои страницы его баснями. Почти каждая изъ нихъ, при появленіи своемъ, возбуждала вниманіе публики и длалась предметомъ общихъ толковъ. Еще въ 1812 году императоръ Александръ Павловичъ пожаловалъ Крылову пенсію въ 1,500 р. асс., которая, при отставк его, по ходатайству Оленина, была возвышена до 5,400 р. сер. {Подробности см. въ приложеніяхъ къ настоящей стать.}.

Между родами поэзіи, перешедшими на русскую почву съ Запада въ XVIII столтіи, басня всхъ боле полюбилась нашимъ писателямъ. Не было почти ни одного русскаго поэта, который бы не писалъ между прочимъ басенъ. Въ числ неизданныхъ сочиненій Державина отыскалось до 25 пьесъ этого рода, Жуковскій и Батюшковъ также испытывали себя въ басн. Успхъ Крылова вызвалъ несчетное множество новыхъ баснописцевъ, которые однакожъ давно забыты. Правда, что и въ другихъ литературахъ, посл счастливаго примра, поданнаго Лафонтеномъ, басня, по своей видимой легкости, привлекала множество писателей, но нигд ей такъ не посчастливилось, какъ въ Россіи, нигд не получила она такого глубокаго національнаго значенія. Изъ всхъ родовъ поэзіи въ русской литератур, до сихъ поръ только басня, благодаря Крылову, сдлалась въ полной мр органомъ народности и по духу и по языку. Причины такого явленія должно искать въ томъ, что басня и по сущности своей, и по форм особенно соотвтствуетъ свойствамъ народнаго духа. Для нея именно нуженъ и практическій смыслъ, и простодушная замысловатость, и охота изъясняться притчами и пословицами, которыя такъ преобладаютъ въ русскомъ народ. Если самъ Крыловъ едва не до сорокалтняго возраста удерживался отъ художественной басни, то это можно объяснить только его сильнымъ сатирическимъ талантомъ, который долго искалъ себ боле прямого и открытаго выраженія. Это преобладающее свойство его духа придало и баснямъ его особенное значеніе. Какъ скоро оказалось, что только въ форм басни для него возможно вполн успшное сочетаніе художественнаго дарованія съ проявленіемъ глубоко сатирическаго ума, то онъ не могъ не предпочесть ее всякой другой форм поэзіи. Изъ всхъ русскихъ писателей у одного Крылова соединились въ высшей мр т условія, которыя могутъ сообщить басн истинно-глубокое содержаніе. У другихъ писателей басня почти всегда только словесная игрушка, у него она дло, полное жизни и значенія. Но потому-то Крыловъ, давъ ей все то развитіе, къ какому она способна на русской почв, вмст съ тмъ надолго заградилъ всмъ дорогу на этомъ поприщ. Ни одинъ русскій писатель не отважится въ скоромъ времени итти по его слдамъ.

До сихъ поръ басни Крылова имли у насъ преимущественно педагогическое примненіе, и дйствительно, хотя философическая и нравоучительная сторона ихъ не всегда вполн доступна молодому уму, однакожъ, по художественной оболочк своей, он для дтскаго возраста тмъ пригодне, чмъ боле въ нихъ живыхъ образовъ и

правды въ развитіи дла, чмъ проще и народне языкъ ихъ. Вотъ почему басни Крылова въ рукахъ свдущаго педагога составляютъ и еще долго будутъ составлять настоящее сокровище не только для раскрытія тайнъ языка, но и для доставленія здоровой пищи уму.

Историко-литературное и общественное значеніе басенъ Крылова тогда только обнаружится вполн, когда он будутъ во всхъ отношеніяхъ разработаны. То, что до сихъ поръ было писано о нихъ, по большей части ограничивалось общими и весьма остроумными замчаніями или случайными объясненіями, разборомъ, примненіемъ нкоторыхъ изъ нихъ, или сопоставленіемъ между собою другихъ по ихъ содержанію. Для боле полнаго уразумнія этихъ произведеній Крылова необходимо критическое изданіе ихъ въ хронологическомъ порядк съ историческими и другими поясненіями. Вотъ почему Отдленіе русскаго языка и словесности съ радостію воспользовалось случаемъ напечатать къ ныншнему дню книгу, которая послужитъ важнымъ началомъ подобныхъ работъ для изученія нашего баснописца. Это трудъ г. Кеневича, извстнаго уже своими добросовстными изслдованіями о басняхъ Крылова. Въ новой книг его опредленъ годъ сочиненія или, по крайней мр, время перваго появленія каждой басни въ печати, сличены тексты ихъ по всмъ изданіямъ и рукописямъ и собраны свднія касательно происхожденія многихъ басенъ и ихъ отношенія къ современной дйствительности.

За этой самой существенной и трудной работой, которая, конечно, не могла еще выполнить своей задачи во всемъ ея объем, желательно бы видть цлый рядъ разнородныхъ этюдовъ надъ баснями Крылова. На первый случай позволю себ обозначить одинъ такой этюдъ….

Въ отношеніи къ сатирическому содержанію басни Крылова должны быть раздлены на два разряда: одн касаются людскихъ недостатковъ вообще и примнимы ко всякому человческому обществу, другія имютъ предметомъ преимущественно особенности русскаго общества, либо вызванныя ходомъ его исторіи, либо коренящіяся въ народномъ дух и характер. Къ этому вдвойн русскому разряду басенъ Крылова примыкаютъ также и т, которыхъ происхожденіе связано съ современными историческими событіями или обстоятельствами. Т и другія составляютъ довольно обширный отдлъ созданій Крылова и заключаютъ въ себ, разумется, особенный интересъ. Потому, при опредленіи общественнаго и историческаго значенія его басенъ, эта группа ихъ должна быть прежде всего выдлена изъ общаго ихъ собранія и поставлена на первый планъ. Нкоторыя изъ такихъ басенъ, по основной иде разсказа, могутъ быть и заимствованныя у иностранныхъ баснописцевъ, но по подробностямъ обстановки и по выводу он все-таки имютъ значеніе національное. Приведу нсколько примровъ такихъ басенъ. Одна изъ нравственныхъ болзней стараго русскаго общества, имющая и названіе, не переводимое на другіе языки, ‘взяточничество’, составляетъ предметъ многихъ басенъ Крылова. Не говоря уже о той пресловутой лис съ ‘пушкомъ на рыльц’, которая въ поговорк ходитъ по всей русской земл, обратимся къ другимъ, мене извстнымъ баснямъ. У крестьянъ одной деревни рчки и ручейки, при водопольи, то сорвутъ мельницу, то потопятъ скотъ, видя, что рка, принимающая въ себя вс эти мелкія воды, течетъ спокойно и не трогаетъ стоящихъ на ней большихъ городовъ, разоренные мужики идутъ къ ней съ жалобой на ея вассаловъ, но, подходя, видятъ,

‘Что половину ихъ добра по ней несетъ’

Тогда они

‘Взглянулись межъ собой,

И, покачавши головой,

Пошли домой.

А, отходя, проговорили:

‘На что и время тратить намъ?

На младшихъ не найдешь себ управы тамъ,

Гд длятся они со старшимъ по-поламъ’.

Сюда же относятся: слабоумный воевода, который хотя самъ съ умыслу и мухи не обидитъ, но позволяетъ волкамъ собрать съ овецъ по шкурк, и та лисица, которую мужикъ беретъ къ себ въ караульные съ тмъ, чтобъ она перестала воровать, свято общавъ ему это, она все-таки, при первомъ удобномъ случа, передушила у него куръ. Въ послдней басн надобно, кажется, видть возраженіе людямъ, которые извиняли лихоимство скудостью казеннаго содержанія, вотъ заключеніе Крылова:

‘Въ комъ есть и совсть, и законъ,

Тотъ не украдетъ, не обманетъ,

Въ какой-бы нужд ни былъ онъ,

А вору дай хоть милліонъ,

Онъ воровать не перестанетъ’.

Упрекъ русскимъ, оставляющимъ свое отечество для пребыванія въ чужихъ краяхъ, высказанъ въ басн о двухъ мухахъ, которыя, собравшись туда, тщетно подзываютъ съ собой и пчелу. Изъ ея отвта выводится такое заключеніе:

‘Кто съ пользою отечеству трудится,

Тотъ съ нимъ легко не разлучится,

А кто полезнымъ быть способности лишенъ,

Чужая сторона тому всегда пріятна:

Не бывши гражданинъ, тамъ мене презрнъ онъ,

И никому его тамъ праздность не досадна’.

Басня Лжецъ хотя, главнымъ образомъ, направлена противъ общечеловческой слабости, однакожъ задваетъ и то ослпленіе, съ какимъ многіе изъ нашихъ соотечественниковъ готовы преувеличивать всякую хорошую сторону чужеземнаго быта въ укоръ Россіи. Возвратившійся путешественникъ

‘Расхвастался о томъ, гд онъ бывалъ,

И къ былямъ небылицъ безъ счету прилыгалъ:

‘Что здсь у васъ за край?

То холодно, то очень жарко,

То солнце прячется, то свтитъ слишкомъ ярко.

Вотъ тамъ-то прямо рай!’

Есть нсколько басенъ противъ разбогатвшихъ откупщиковъ, такъ, напр., они сравнены съ мшкомъ, который валялся въ прихожей подъ ногами, прежде нежели былъ набитъ червонцами.

‘Но долго-ль былъ мшокъ въ чести и слылъ съ умомъ?

Пока вс изъ него червонцы потаскали:

А тамъ онъ выброшенъ и слуха нтъ о немъ’.

Здсь басня безъ обиняковъ переходитъ въ сатиру:

‘…. Сколько есть такихъ мшковъ

Между откупщиковъ,

Которы нкогда въ подносчикахъ сидли,

Иль между игроковъ,

Которы у себя за рдкость рубль видали,

А нын по-поламъ съ грхомъ богаты стали,

Съ которыми теперь и графы и князья

Друзья,

Которые теперь съ вельможей,

У коего они не смли ссть въ прихожей,

Играютъ запросто въ бостонъ.

Велико дло — милліонъ!

Однакоже, друзья, вы столько не гордитесь!

Сказать ли правду вамъ тишкомъ?

Не дай Богъ, если разоритесь:

И съ вами точно такъ поступятъ, какъ съ мшкомъ!

Въ разряд историческихъ басенъ есть нсколько вызванныхъ событіями 12-го года. Такъ, извстная басня Щука и Котъ намекаетъ на неудачныя дйствія и потери при Березин адмирала Чичагова, колко охарактеризованнаго двумя строками:

‘А щука, чуть жива, лежитъ, разинувъ ротъ,

И крысы хвостъ у ней отъли’.

Этихъ немногихъ примровъ достаточно, чтобъ показать, что изъ числа басенъ Крылова можно выдлить цлую группу такихъ, которыя вс вмст составили бы картину современной ему Россіи.

Въ отношеніи къ форм его басенъ замтимъ, что не вс он собственно заслуживаютъ это названіе, у него довольно много разсказовъ, въ которыхъ дйствуютъ не животныя, а люди, когда эти лица принадлежатъ къ простонародью, Крыловъ является глубокимъ знатокомъ быта его. Разсказы этого рода, обыкновенно называемые притчами, должны, по собственному его выраженію, быть названы былями. Таковы, напримръ: Демьянова уха, Музыканты, Крестьянинъ и Работникъ, Крестьянинъ и Разбойникъ, Крестьянинъ въ бд, Разбойникъ и Извозчикъ, Три мужика, Два мужика, Вельможа и философъ и многія другія. Особенную жизнь этимъ разсказамъ, такъ же какъ и баснямъ собственно, придаетъ драматическая форма: притча о двухъ пьяныхъ мужикахъ, напр., которая могла бы въ наше время имть обширное примненіе, состоитъ вся изъ разговора между Егоромъ и адеемъ, первый самъ сжегъ до тла свой дворъ, а другой, чтобъ не сдлать пожару, въ потьмахъ пошелъ на ледникъ за пивомъ и, свалившись съ лстницы, сдлался калкою:

‘Для пьянаго и со свчою худо,

Да врядъ, не хуже ль и въ потьмахъ!’

Разсказы, взятые Крыловымъ прямо изъ народнаго быта, примыкаютъ по содержанію своему къ обозначенному уже отдлу, но по форм должны составить въ немъ особенный разрядъ.

О превосходств басенъ Крылова было столько говорено, что едва-ли остается что-либо прибавить къ высказаннымъ похваламъ. Но въ чемъ же дйствительная заслуга Крылова? Не будетъ ли справедливо, спроситъ иной, притти наконецъ къ заключенію, что онъ, выразивъ общеизвстныя истины, хотя и въ художественной форм, не сказалъ ничего новаго? Онъ не былъ, могутъ замтить, ни ученымъ, ни даже высокообразованнымъ или особенно-дятельнымъ и благородно-мыслящимъ человкомъ. Онъ уже при жизни былъ достаточно вознагражденъ за незначительный трудъ сочиненія басенъ и не пора ли, наконецъ, забыть увлеченіе, возбужденное въ его современникахъ замысловатыми апологами, которые были въ дух той эпохи, но потеряли цну для нашего серьёзнаго времени? Какъ ни странно такое сужденіе, но намъ случалось его слышать, и потому не излишне будетъ распространиться нсколько объ умственной и нравственной физіономіи Крылова, и о значеніи его басенъ. Точно ли Крыловъ не былъ высокообразованнымъ человкомъ? Ученымъ онъ дйствительно не былъ, хотя, изучивъ греческій языкъ въ 50-тилтнемъ возраст, съ цлію удивить своего друга, переводчика Иліады Гндича, и показалъ, что, по своимъ способностямъ, могъ бы съ честію посвятить себя наук, еслибъ тому не помшали обстоятельства и особыя свойства его природы. Во время служенія своего при Публичной библіотек Крыловъ задумалъ было составить библіографическій указатель ко всмъ русскимъ журналамъ, но, разумется, при непривычк къ подобнымъ трудамъ, остановился въ самомъ начал этого предпріятія. Хотя художественное призваніе увлекало его къ дятельности другого рода, однакожъ онъ всегда питалъ глубокое уваженіе къ знанію и наук. Еще въ Почт Духовъ были цлыя письма, посвященныя защит образованія, такова же цль и нсколькихъ басенъ его, разсказъ о животномъ, которое, напитавшись желудями подъ дубомъ,? стало рыломъ подрывать корни его, оканчивается стихами:

‘Невжда такъ же въ ослплень

Бранитъ науки и ученье

И вс ученые труды,

Не чувствуя, что онъ вкушаетъ ихъ плоды’.

При всей своей видимой наклонности къ бездйствію, Крыловъ, въ художественномъ творчеств, не гнушался труда. Напрасно многіе думаютъ, что сочиненіе басенъ легко доставалось ему. Возможное совершенство во всякомъ произведеніи искусства рдко достигается безъ настойчивыхъ усилій. Такъ было и съ Крыловымъ. Теперь уже несомннно, что онъ долго отдлывалъ свои басни, возвращался къ нимъ неоднократно и многія изъ нихъ совершенно передлывалъ по нскольку разъ. Природная лнь никогда не мшала ему сознавать превосходство дятельности. Въ образахъ ‘пруда и рки’ онъ наглядно представилъ разницу бездйствія и труда, объяснивъ свою мысль такимъ заключеніемъ:

‘Такъ дарованіе безъ пользы свту вянетъ,

Слабя всякій день,

Когда имъ овладетъ лнь

И оживлять его дятельность не станетъ’.

Крыловъ обладалъ глубокимъ умственнымъ и нравственнымъ образованіемъ, чему краснорчивымъ доказательствомъ служатъ вс его литературные труды, въ которыхъ съ самой юности своей онъ выражалъ неизмнно-здравыя убжденія о святости долга, о высокомъ значеніи гражданской честности, и глубокую ненависть ко всему, что унижаетъ достоинство человка, на какой бы общественной ступени онъ ни стоялъ. Всю жизнь онъ преслдовалъ корыстолюбіе, лицемріе, чванство, лесть, обманъ, всю жизнь онъ старался словомъ своимъ просвщать общество и наводить согражданъ на путь истины, долга и чести. Смолоду онъ, подобно Карамзину, отказался отъ всхъ приманокъ честолюбія, корысти и тщеславія, смолоду дорожилъ боле всего духовными благами и съ жаромъ устремился къ пріобртенію знаній. 15-тилтнему юнош, принужденному отказывать себ въ самыхъ невинныхъ удовольствіяхъ своего возраста, петербургскій книгопродавецъ Брейтконфъ предлагаетъ 60 руб. за первый драматическій трудъ его, но начинающій писатель предпочитаетъ получить, вмсто денегъ, нсколько томовъ знаменитыхъ французскихъ авторовъ, — черта, еще не довольно оцненная въ біографіи баснописца. Не получивъ никакого правильнаго образованія, молодой Крыловъ съ жадностію поглощаетъ книги и знакомится съ замчательнйшими явленіями европейской литературы. Объ этой ранней начитанности свидтельствуютъ вс его юношескія сочиненія: вотъ еще примръ того, что такъ часто поражаетъ насъ при изученіи нашихъ литературныхъ дятелей: Сумароковъ, Державинъ, Карамзинъ были въ большей или меньшей степени самоучками, Крыловъ — боле нежели кто-либо изъ нихъ. Въ томъ возраст, когда Ломоносовъ только-что начиналъ учиться въ Спасскихъ школахъ, Крыловъ былъ уже писателемъ, обнаруживавшимъ замчательную умственную зрлость. Онъ имлъ предъ Ломоносовымъ и Карамзинымъ великое преимущество, —. счастіе провести годы дтства подъ надзоромъ заботливой матери, и это преимущество было чрезвычайно плодотворно для его будущности. Почти сверстникъ Карамзина, онъ пошелъ совершенно другой дорогой и сдлался, какъ мы видли, его противникомъ, ихъ разномысліе еще боле поддерживалось различнымъ поприщемъ ихъ дятельности: одинъ былъ писатель московскій, другой — петербургскій: особаго рода антагонизмъ, тогда въ первый разъ рзко обозначившійся въ нашей литератур. Любопытные факты представляетъ исторія нашей умственной дятельности. Новый періодъ ея начался въ Петербург, въ трудахъ питомца европейской науки, академика Ломоносова. Лтъ черезъ пятьдесятъ Москва становится поприщемъ молодого Карамзина, вносящаго въ русскую литературу западно-европейскіе элементы дальнйшаго развитія, а противникъ его Крыловъ, предпочитаюшій разработку слова въ чисто народномъ дух, дйствуетъ въ Петербург. Проведя свое дтство сперва на южномъ конц Россіи, на Урал, а потомъ въ одной изъ приволжскихъ губерній, Крыловъ почерпнулъ первыя умственныя пріобртенія свои почти изъ той же сокровищницы, какъ Ломоносовъ: народный бытъ и народный языкъ сдлались для обоихъ источниками драгоцнныхъ для будущей ихъ дятельности знаній и образовъ.

Въ послднемъ період своего поприща Державинъ, Крыловъ и Карамзинъ сошлись въ Петербург. Между двумя первыми завязались дружескія отношенія, Крыловъ, въ молодости подражавшій Державину, теперь самъ сдлался образцомъ для престарлаго лирика, который въ свои басни видимо вносилъ нкоторыя черты Крыловскаго аполога, отдавая полную справедливость уму и тонкости нашего народнаго баснописца {Это видно между прочимъ изъ четверостишія Державина: Судъ о басельникахъ, начинающагося такъ:

‘Езопъ, Хемницера зря, Дмитріева, Крылова,

Послднему сказалъ: Ты тонокъ и уменъ’.

(Соч. Держ., изд. А. Н., т. III, стр. 520).}. Говорятъ, что положеніе баснописца между шишковской Бесдой и Арзамасомъ было нсколько двусмысленно, къ сожалнію, мы не имемъ фактовъ для поврки этого преданія, но, судя по частымъ чтеніямъ Крылова въ Бесд, онъ примкнулъ къ ней довольно тсно. Не забудемъ прежнихъ отношеній между нимъ и Карамзинымъ, которыя могли оставить нкоторый отстой въ душ обоихъ писателей. Нельзя, впрочемъ, думать, чтобъ Крыловъ искренно сочувствовалъ Шишкову и его школ, напротивъ, извстно, что онъ подшучивалъ надъ Бесдой, и къ ней, по современному свидтельству, относится его басня Квартетъ, написанная по поводу приготовленій для пріема въ Бесд Государя. Педантизмъ, тупоуміе и спсь, во всхъ видахъ, были ненавистны нашему баснописцу. Во второй половин жизни, умудренный опытомъ, осторожный, почти никогда не высказывавшійся искренно, онъ, по самому характеру своему, не могъ быть человкомъ партіи и вступилъ въ Бесду скоре по личнымъ, отчасти случайнымъ отношеніямъ своимъ, нежели но убжденію. Есть мнніе, набрасывающее тнь на личный характеръ Крылова: Вигель представляетъ его человкомъ холоднымъ, себялюбивымъ, равнодушнымъ ко всякому высшему интересу, угодливымъ изъ расчета. Но сужденія современниковъ о личности всякаго писателя, а тмъ боле о личности сатирика требуютъ строгой критической поврки: въ настоящемъ случа, надобно принять въ соображеніе, что Крыловъ своею сатирой, очень прозрачной часто и въ басняхъ его, своими остроумными и мткими выходками въ свт, конечно, возбуждалъ противъ себя нерасположеніе многихъ и не могъ не имть враговъ, которые, безъ сомннія, не упускали случая мстить даровитому обличителю пороковъ и странностей. Я уже имлъ случай указать на пасквиль, въ которомъ баснописецъ знаменательно названъ зоиломъ. Весьма вроятно, что и враждебный ему приговоръ желчнаго Вигеля былъ вызванъ какою-нибудь насмшкой или горькою правдой, кольнувшей глаза бывшему зубриловскому ученику его {См. ниже Дополнительное извстіе.}. О томъ, что Крыловъ вооружалъ противъ себя бездарность и посредственность, можно судить по его отношеніямъ къ графу Хвостову. Сначала неутомимому стихотворцу очень польстило, что Крыловъ, поступивъ на службу въ Публичную библіотеку, просилъ его прислать свои сочиненія, которыхъ тамъ еще не было. Но потомъ, находя, что осторожный баснописецъ не довольно его хвалитъ и даже иногда тонко издвается надъ нимъ, онъ охладлъ къ Крылову и не упускалъ случая отплатить ему той же монетой. Особенно кольнуло Хвостова одно критическое замчаніе остроумнаго поэта. Стихи перваго на отъздъ двухъ высокихъ лицъ начинались словами:

‘Изъ ндръ отечества надежда, честь Россіи’…

Прочитавъ это, Крыловъ шутя замтилъ, что слдовательно по отъзд этихъ особъ Россія остается безъ чести и надежды. Обиженный авторъ написалъ и едва не напечаталъ предлинную антикритику на эту шутку. Въ другой разъ посредственный стихотворецъ, Пожарскій, принесъ къ Хвостову въ рукописи свой разборъ басенъ Крылова, состоявшій изъ однихъ придирчивыхъ замчаній на слова. Забавный отзывъ свой на эту критику самъ Хвостовъ увковчилъ въ своихъ рукописныхъ тетрадяхъ. ‘Сіе все справедливо’, отвчалъ онъ: ‘но молодого поэта (т. е. Крылова), ежели онъ грамматик не учился, не научишь. Лучше бы было, еслибъ г. критикъ замтилъ, что вообще во всхъ басняхъ слогъ Крылова вялъ, растянутъ и гоняется за остротой: Крыловъ у своихъ предшественниковъ лавра не вырветъ’ {См. Рукописи графа Д. И. Хвостова, находящіяся у М. И. Семевскаго, тетрадь No 42.}.

Возвращаясь къ обвиненіямъ, взводимымъ на характеръ баснописца, заключимъ замчаніемъ, что безъ положительныхъ фактовъ, мы не имемъ права обременять упреками частную жизнь писателя, который въ своихъ произведеніяхъ является краснорчивымъ проповдникомъ добра, чести и правды. Крыловъ еще въ молодости велъ небезопасную войну съ предразсудками и пороками. И если въ позднйшемъ возраст онъ прикрылъ свои нападенія не такъ легко проницаемой оболочкой, то не надобно забывать, что къ этому могли побудить его печальные опыты прошлаго. Есть много обстоятельствъ, говорящихъ противъ обвиненія Крылова въ холодности и эгоизм. Извстны его нжныя отношенія къ отсутствовавшему брату {См. въ Русск. Арх. 1868 г., No 2, статью г. Евневича: Левъ Андреевичъ Крыловъ.}, у него есть басни, дышащія глубокимъ чувствомъ: въ описаніи дружбы двухъ голубей слышится трогательный голосъ сердца, подъ который поддлаться невозможно, о томъ же свидтельствуютъ его отношенія къ дому Олениныхъ, которымъ онъ за ихъ доброе расположеніе къ нему платилъ горячею благодарностью.

Говорятъ, что басня есть форма поэзіи слишкомъ тсная для фантазіи и въ наше время устарлая. Но] эта форма такъ пришлась по уму и нраву Крылова, что именно въ ней было ему всего привольне и только въ ней могъ онъ проявить свой художественно-сатирическій талантъ во всей его сил и полномъ блеск. Тмъ изумительне этотъ талантъ, если онъ въ сухую, повидимому, форму сумлъ вложить такъ много жизни и поэзіи, что въ первый разъ представилъ образцы народнаго искусства въ слов. Названіе баснописца, дйствительно, не довольно почетно для Крылова. Онъ выше своего рода и доказалъ, что не мсто краситъ человка, а наоборотъ. Его басня многозначительна, не какъ басня, а какъ созданіе, въ которомъ художественно воплотился умъ и опытная мудрость цлаго народа. Какъ ни высоко нравоописательное и нравоучительное значеніе произведеній Крылова, одного этого достоинства было бы недостаточно, чтобъ доставить имъ безсмертіе: для этого, къ нему должны были присоединиться эстетическая красота и отраженіе народнаго духа. Крыловчеловкъ могъ имть конечно свои несовершенства въ частной жизни, но тотъ человкъ, который является намъ въ его басняхъ, есть высокій мудрецъ, исполненный правилъ чести и добродтели, гонитель всякой лжи и низости, защитникъ науки и мысли противъ невжества и глупости, наконецъ наставникъ современниковъ и потомства. Что можетъ быть выше этого въ призваніи писателя? Со времени перваго торжественнаго признанія заслугъ Крылова прошло ровно 30 лтъ, смнилось и возрасло цлое поколніе а слава Крылова все та же, она переживетъ конечно еще и нашихъ внуковъ. Подтверждая приговоръ другого поколнія, порадуемcя, что участіемъ нашимъ въ общественномъ юбиле Крылова намъ удалось заявить свое сочувствіе къ національному направленію современной умственной жизни.

ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ КРЫЛОВА 1).

Читайте также:

ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ КРЫЛОВА ¹).