Лионель Ликольн или осада Бостона, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1832

Переводы
Время на прочтение: 265 минут(ы)
Скачать в PDF

Фениморъ Куперъ

Ліонель Ликольнъ
или
осада Бостона

Lionel Lincoln or the Siege of Boston

Переводъ E. H. Киселева

Издательство П. П. Сойкина

Типографія Спб. Стремянная, 12, собств. д.

Предисловіе къ новому изданію.

Быть можетъ не найдется другой страны, исторія которой давала бы такъ мало для поэзіи, какъ исторія Сверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ. Книгопечатаніе появилось еще задолго до поселенія первыхъ колонистовъ, и политика провинцій и штатовъ всегда была направлена къ поощренію просвщенія. Во всей исторіи Америки нтъ не только ни одного темнаго факта, нтъ даже сомнительнаго. Все не только выяснено и извстно, но даже общеизвстно, такъ что воображенію автора нечего и пріукрасить. Конечно, люди впали въ обычные кривотолки насчетъ репутаціи отдльныхъ личностей, основываясь на самыхъ ихъ выдающихся и легко истолковываемыхъ дяніяхъ, и вывели изъ нихъ заключенія, на которыя и опирались въ своихъ сужденіяхъ. Но, кто глубоко изучилъ человческую природу, тотъ знаетъ, что самыя противорчивыя достоянства и недостатки часто борятся въ одномъ и томъ же сердц. Дло поэта не въ томъ чтобъ одолть эти заблужденія, ни одна неловкость не влечетъ за собою столь быстраго возмездія, какъ попытка поучать читателя, ищущаго вовсе не поученія, а только развлеченія. Авторъ знаетъ эту истину по опыту, а также и по затрудненіямъ, которыя онъ встртилъ создавая эту книгу, единственный историческій трудъ, который онъ дозволилъ себ, и, наконецъ, по пріему оказанному ему публикою. Онъ и доказалъ, что онъ не пренебрегаетъ мнніемъ публики, оставивъ попытки, безполезность которыхъ была ему такъ ясно доказана.
Когда романистъ ршается нарушить порядокъ времени, сочетая обычаи и событія разныхъ вковъ, то онъ можетъ винить въ своемъ неуспх только собственное недомысліе и безталанность. Но, когда его успху противятся обстоятельства, ему въ оправданіе позволительно сказать, особенно если онъ созналъ свои заблужденія и отрекся отъ нихъ, что главная его ошибка состояла въ попытк сдлать невозможное.
Авторъ этого романа, открыто признавая, что его ‘Ліонель Линкольнъ’ вышелъ не таковъ, какимъ онъ хотлъ, чтобъ онъ былъ, когда принимался за него, все же полагаетъ, что онъ иметъ нкоторыя права на вниманіе читателя. Битвы при Лексингтон и Бонкеръ-Хилл, движеніе на Проспектъ-Хилль описаны со всею точностью, на какую былъ способенъ человкъ, не бывшій очевидцемъ этихъ важныхъ событій. Авторъ не щадилъ труда, изучая англійскіе и американскіе документы, и черпалъ свднія изъ частныхъ источниковъ съ твердымъ намреніемъ добиться истины. Самая мстность была имъ лично посщена и осмотрна, и вс описанія и разсказы строго взвшены и сопоставлены съ мстными условіями. Авторъ этимъ не ограничился, ему удалось добыть журналы того времени и возстановить даже перемны погоды въ т дни. Тотъ, кому будутъ интересны вс эти подробности, можетъ быть увренъ, что въ ‘Ліонел Линкольн’ онъ прочтетъ обо всемъ этомъ самыя точныя сообщенія. Журнальные обозрватели, которые при выход въ свтъ этой книги упрекали автора въ томъ, что онъ не церемонится съ природою, то и дло освщая сцену событій луннымъ свтомъ, были неправы. Пусть они знаютъ, что метеорологическія перемны въ т дни были передъ глазами автора все время, пока онъ писалъ свой романъ.
Поэтическія произведенія, плоды фантазіи, рдко бываютъ поняты даже тми, кто обладаетъ всмъ необходимымъ умньемъ, чтобы судить о нихъ. Такъ, въ одной стать, въ общемъ благопріятной для книги, если принять въ разсчетъ ея заслуги, содержалось замчаніе о томъ, что созданіе и картина характеровъ идіота и глулпа должны были причинить не малыя затрудненія автору. Поэтому будетъ не излишне заявить, что Джобъ Прэй и Ральфъ были люди лично извстные автору, и что имъ соблюденъ даже ихъ языкъ, насколько это допускалъ ходъ повствованія.
‘Ліонель Линкольнъ’, какъ большинство произведеній того же автора, первоначально печатался съ непереписанной рукописи и несъ на себ вс недочеты и пера и печати pari passu. Въ этомъ изданіи большая часть ошибокъ такого происхожденія была исправлена, и авторъ надется, что книга черезъ это нсколько выигрываетъ со стороны вншней добропорядочности.
Парижъ. Сентябрь, 1832 г.

ПОСВЯЩЕНІЕ

Уильяму Джею, эсквайру

изъ Бедфорда, въ Уэстъ-Честер.

Дорогой Джей!

Наша непрерывная двадцатичетырехлтняя тсная дружба объяснитъ появленіе въ этой книг вашего имени. Человкъ съ боіе живымъ умомъ, чмъ мой, могъ бы, пользуясь случаемъ, сказать нсколько словъ о блестящихъ заслугахъ вашего отца, но мое слабое свидтельство ничего не въ силахъ прибавить къ слав, которая уже стала достояніемъ потомства, а между тмъ, зная такъ близко заслуги сына и испытывая такъ долго его дружбу, я еще могу отыскать наилучшіе поводы, чтобы посвятить вамъ эти легенды,

Вашъ истинный и врный другъ Д. Фениморъ Куперъ.

Предисловіе къ легендамъ тринадцати республикъ1)

1) Въ первомъ изданіи ‘Ліонель Линкольнъ’ былъ объявленъ первою изъ ‘Легендъ тринадцати республикъ’. Впослдствіи авторъ не слдовалъ этому плану. Тмъ не мене, не взирая на то, что это предисловіе, также и то, которое мы помщаемъ вслдъ за нимъ, которое авторъ предпослалъ спеціально ‘Ліонелю Линкольну’, и были оба авторомъ уничтожены въ новомъ изданіи, мы сочли нужнымъ привести ихъ здсь. Фениморъ Куперъ посл изданія ‘Ліонеля Линкольна’ подружился съ Вальтеръ-Скоттомъ и не хотлъ воспроизводить этого предисловія, чтобъ оно не показалось критическимъ выпадомъ противъ обычныхъ предисловій къ романамъ автора ‘Веверлея’. Подъ выраженіемъ тринадцать республикъ разумются 13 первоначальныхъ штатовъ Сверо-Американскаго Союза. Прим. ред.
Способы и пути, какими частныя событія, характеры и описанія, которыя найдутъ въ этихъ легендахъ, дошли до свднія автора, вроятно, навсегда останутся тайною между имъ и его издателемъ. Онъ считаетъ лишнимъ ручаться за то, что главные факты, которые сюда входятъ, врны, потому что еслибъ они сами по себ не давали доказательства своей врности, никакія увренія автора, по его глубокому убжденію, не заставили бы поврить имъ.
Но хотя онъ не намренъ представить положительныхъ доводовъ въ опору своего произведенія, онъ не поколеблется представить вс отрицательные доводы, какіе у него имются.
Итакъ, онъ торжественно заявляетъ прежде всего, что никакой невдомый человкъ того или другого пола не помиралъ по сосдству съ нимъ и не оставлялъ бумагъ, которыми авторъ законно или незаконно воспользовался. Никакой инозомецъ съ мрачною физіономіею и молчаливымъ нравомъ, вмнившій себ молчаніе въ добродтель, никогда не вручалъ ему ни единой исписанной страницы. Никакой хозяинъ не давалъ ему матеріаловъ для этой исторіи съ тою цлью, чтобы выручкою за пользованіе этими матеріалами покрыть долгъ, оставшійся за его жильцомъ, умершимъ отъ чахотки и покинувшимъ сей бренный міръ съ безцеремоннымъ забвеніемъ итога послдняго счета своего хозяина, т. е. издержекъ на его похороны.
Авторъ ничмъ не обязанъ никакому краснобаю, мастеру разсивать своими розсказнями скуку долгихъ зимнихъ вечеровъ. Онъ не вритъ въ привиднія. За всю свою жизнь онъ не имлъ никакихъ видній, и спитъ онъ всегда такъ крпко, что не видитъ никакихъ сновъ.
Онъ вынужденъ признаться, что ни въ одномъ изъ журналовъ, выходящихъ каждый день, каждую неддю, каждый мсяцъ, или каждые три меяца, онъ не нашелъ ни одной, ни хвалебной, ни критической статьи, содержащей мысдь, которою его слабыя средства могли бы воспользоваться. Никто, какъ онъ, не жалетъ объ этой фатальности, потому что редакторы всхъ этихъ журналовъ обычно влагаютъ въ свои статьи столько воображенія, что благоразумно пользуясь ими можно было бы обезпечить за книгою безсмертную славу, сдлавъ ее непостижимою.
Онъ твердо заявляетъ, что не получилъ свдній ни отъ какого ученаго общества, и не опасается опроверженій съ этой стороны, ибо чего ради существо столь темное и незначущее, удостоилось бы ихъ милости?
Хотя его и видятъ отъ времени до времени въ сытномъ ученомъ обществ, извстномъ подъ именемъ ‘Клуба хлба и сыра’, гд онъ сталкивается съ докторами правъ и медицины, поэтами, художниками, издателями, законодателями и всякаго рода писателями, начиная съ метафизиковъ и представителей высшихъ наукъ и кончая авторами фантастическихъ произведеній, но онъ увряетъ, что смотритъ на ученость, которую тамъ подбираютъ, какъ на вещь слишкомъ священную, чтобъ ею пользоваться въ какомъ-либо труд, кром проникнутаго высшимъ достоинствомъ серьезной исторіи.
Объ учебныхъ заведеніяхъ онъ долженъ говорить съ уваженіемъ, хотя права истины и выше правъ признательности. Онъ ограничится заявленіемъ, что эти заведенія вполн неповинны въ его заблужденіяхъ, такъ какъ онъ давнымъ-давно позабылъ то немногое, чему въ нихъ обучался.
Онъ не похитилъ образовъ у глубокой и естественной поэзіи Брайанта, ни сарказма у ума Хадлека, ни счастливыхъ выраженій у богатаго воображенія Персиваля, ни сатиры у дкаго пера Поольдинга {Брайантъ, Халлекъ, Поольдингъ — американскіе поэты, мало извстные въ Европ. Поэма Брайанта ‘Thanatopsis’ переведена по русски А. Н. Плещеевымъ.}, ни округленныхъ періодовъ у Ирвинга {Авторъ исторіи Христофора Колумба, американскій Аддисонъ, какъ его прозвали американцы.}, ни соблазнительной лакировки у картинъ Верлланка {Извстенъ въ Европ еще меньше, чмъ вышеупомянутые.}.
На вечерахъ и собраніяхъ синихъ чулковъ онъ, какъ ему казалось, отыскалъ сокровище въ тхъ литературныхъ денди, которые ихъ посщали. Но опытъ и изученіе дали ему распознать, что они годны только на то, чтобъ слдовать инстинкту, который руководитъ ими.
Онъ не можетъ себя упрекнуть въ нечестивой попытк присвоенія остротъ Джо Миллера {Составитель сборника остротъ и вольныхъ псенокъ.}, паоса сантиментальныхъ писателей и вдохновеній Гомеровъ, пишущихъ въ журналахъ.
Онъ не иметъ претензіи заимствовать живость восточныхъ штатовъ Америки, онъ не анализировалъ однообразнаго характера внутреннихъ штатовъ, южные же штаты онъ оставилъ въ поко со всмъ ихъ угрюмымъ духомъ.
Наконецъ, ничего онъ не награбилъ изъ книгъ, напечатанныхъ готическимъ шрифтомъ, ни изъ шестипенсовыхъ брошюръ. Бабушка его была достаточно жестока, чтобы отказать ему въ сотрудничеств въ его работахъ. Словомъ, говоря самымъ положительнымъ языкомъ, онъ хочетъ жить въ мир съ людьми и помереть въ страх Божіемъ.

Предисловіе къ первому изданію ‘Ліонеля Лінкольна’.

Въ этой исторіи найдется нсколько анахронизмовъ. Если-бъ авторъ самъ не заявилъ объ этомъ, читатели, склонные привязываться къ слову мопи бы извлечь изъ этого нкоторыя заключенія въ ущербъ его правдивости. Эти анахронизмы относятся скоре къ личностямъ, нежели къ событіямъ. Ихъ пожалуй сочтутъ за погршности. Но они согласуемы съ сущностью фактовъ, связаны съ обстоятельствами гораздо боле вроятными, нежели дйствительныя событія. Они обладаютъ всею гармоніею поэтическаго колорита, и авторъ никакъ не въ состояніи ршить, почему бы имъ не быть истинами.
Онъ предоставляетъ этотъ затруднительный пунктъ острот инстинкта критиковъ.
Легенда эта можетъ быть раздлена на дв почги равныя части. Одна содержитъ общеизвстные факты, другая основана на частныхъ свдніяхъ, также вполн врныхъ. Что же касается до авторитетовъ этой второй части, авторъ насчетъ ихъ ссылается на свое предшествующее предисловіе. Но ему нтъ такихъ же причинъ церемониться съ источниками, изъ которыхъ почерпнута первая часть.
Добрые жители Бостона хорошо знаютъ, какую славную роль играли они въ первыхъ лтописяхъ нашего союза, и не пренебрегаютъ никакимъ достойнымъ хвалы средствомъ увковченія памяти своихъ предковъ. Отсюда вс эти изданія мстнаго интереса, которыя въ такомъ множеств публикуются въ Бостон, какъ ни въ какомъ другомъ город Соединенныхъ Штатовъ. Авторъ пытался извлечь пользу изъ этого матеріала, сопоставдяя факты, выбирая ихъ и, какъ онъ надется, выказывая до нкоторой степени то знаніе людей и событій, которое необходимо для полноты картины.
Если онъ потерплъ неудачу, то по крайней мр ничмъ не пренебрегъ, чтобы имть успхъ.
Онъ не разстанется съ колыбелью американской свободы, не выразивъ признательности за все, что было сдлано для облегченія его предпріятія. Если онъ не удостоился посщенія воздушныхъ существъ, если у него не было одного изъ тхъ видній, которыя такъ любятъ изобртать поэты, онъ все же остается увреннымъ, что будетъ понятъ, когда скажетъ, что былъ почтенъ вниманіемъ нкоторыхъ существъ, похожихъ на тхъ, которые вдохновляли воображеніе поэтовъ.

Ліонель Ликольнъ или осада Бостона.

ГЛАВА I.

Они какъ будто оживляютъ мою усталую душу и радостно, и молодо вдыхаютъ въ себя вторую весну.

Грей.

Каждому американцу извстны главнйшія событія, побудившія въ 1774 г. англійскій парламентъ наложить на Бостонскій портъ т политически безразсудныя ограниченія, которыя въ конецъ погубили торговлю главнаго города западныхъ британскихъ колоній. Извстно каждому американцу также и то, съ какимъ благородствомъ, съ какой непоколебимой врностью великой иде этой борьбы жители сосдняго съ Бостономъ города Салема отказались отъ возможности извлечь для себя выгоду изъ того положенія, въ которое попали ихъ соотечественники. Результатомъ дурной политики англійскаго правительства съ одной стороны и похвальнаго единодушія столичныхъ жителей съ другой явилось то, что въ забытой бухт Массачусетса перестали появляться всякіе иные корабли кром плававшихъ подъ королевскимъ флагомъ.
Однако, подъ вечеръ одного апрльскаго дня, въ 1775 г., глаза нсколькихъ сотъ бостонцевъ были устремлены на далекій парусъ, виднвшійся надъ лономъ водъ и приближавшійся по запретнымъ волнамъ къ опальному порту. Коническая вершина Биконъ-Гилля и его западный склонъ были покрыты публикой, смотрвшей на интересный предметъ съ тмъ вниманіемъ и съ той глубокой тревогой, которыя въ ту смутную эпоху вызывало почти каждое событіе. Впрочемъ, собравшаяся толпа состояла изъ людей не одинаковаго настроенія. Мысли и стремленія были у многихъ діаметрально противоположны. Граждане важные и солидные, но при этомъ осторожные, старались скрыть горечь своихъ чувствъ подъ равнодушной вншностью, тогда какъ молодежь въ военной форм шумно выражала свою радость во поводу того, что скоро получатся всти съ далекой родины объ отсутствующихъ друзьяхъ. Но вотъ съ сосдней равнины послышалась протяжная барабанная дробь, съ моря потянулъ вечерній бризъ, и праздные зрители ушли съ горы, предоставивъ ее тмъ, кто имлъ на нее больше правъ. Не такое было время, чтобы свободно и откровенно обмниваться другъ съ другомъ своими мыслями.
Къ тому времени, какъ подняться вечернему туману, гора успла опустть совершенно. Зрители въ молчаливой задумчивости разошлись по своимъ домамъ, ряды которыхъ темнли на берету вдоль восточной стороны полуострова.
Не смотря на наружную апатію, общественное мнніе все же такъ или иначе выражалось, хотя не громко и не открыто. Уже передавался другъ другу непріятный слухъ, что этотъ корабль — первое судно изъ цлаго флота, везущаго подкрпленіе для арміи, и безъ того уже многочисленной и самонадянной, такъ что уваженія къ закону ожидать отъ нея было трудно. Извстіе было принято спокойно, безъ малйшаго шума, но вс двери и ставни въ домахъ ссйчасъ же закрылись наглухо, какъ будто обыватели хотли выразить этимъ путемъ свое неудовольствіе.
Между тмъ корабль приблизидся ко входу въ портъ, усянному утесами, и остановился, покинутый втромъ и задержанный встрчнымъ отливомъ. Онъ какъ будто предчувствовалъ, что ему будетъ оказанъ дурной пріемъ въ город. Бостонцы, однако, преувеличивали опасность. Судно не было транспортнымъ, на немъ не было распущенной, вольной солдатчины. Полнйшій порядокъ поддерживался на палуб, и находившіеся на судн пассажиры не могли пожаловаться ни на что. Вс признаки указывали скоре на то, что на корабл прибыли какія-нибудь важныя лица или люди съ очень хорошими средствами, щедро оплатившіе предоставленныя имъ удобства.
На палуб въ разныхъ мстахъ сидли или лежали немногочисленные матросы очередной вахты и безпечно смотрли то на полоскавшійся о мачту парусъ, повисшій, точно крыло усталой птицы, то на спокойную воду бухты, между тмъ-какъ нсколько ливрейныхъ лакеевъ окружали молодого человка, задававшаго вопросы лоцману, только что взошедшему на корабль близъ урочища, называемаго ‘Могилами’ (The Graves). Moлодой человкъ былъ одтъ изысканно и, какъ это принято называть, по послдней мод. По крайней мр онъ, повидимому, самъ такъ думалъ. Эта группа стояла возл гротъ-мачты, и отъ этого мста до кормы палуба была совершенно пуста, но около матроса, небрежно державшаго руль, стоялъ человкъ совершенно другого облика.
Этого человка можно бы было принять за очень древняго старика, еслибъ общей его наружности не противорчила проворная, твердая поступь и быстрые взгляды блестящихъ глазъ, когда онъ прохаживался по палуб. Но станъ у него былъ сгорбленный, при томъ же самъ старикъ былъ чрезвычайно худъ. Остатки волосъ на лбу были сды совершенно старческой сдиной, которая говорила не меньше, какъ о восьмидесяти годахъ жизни. Впалыя щеки были изборождены глубокими морщинами, слдами не только лтъ, но и глубокаго горя. Эти морщины, впрочемъ, нисколько не портили его лица, черты котораго носили отпечатокъ блатородства и достоинства. На старик былъ простой и скромный костюмъ изъ сраго сукна, служившій евіу, очевидно, уже долгое время. Вообще было замтно, что старикъ своимъ туалетомъ не занимается. Когда онъ переставалъ смотрть своими зоркими глазами на берегъ, то принимался ходить по палуб большими шагами и въ это время что-то обдумывалъ. Губы его при этомъ быстро двигались, хотя не издавали ни одного звука. Видно было, что эти губы привыкли молчать, и что ихъ обладатель — человкъ неразговорчивый. Въ это время на палубу взошелъ молодой человкъ лтъ двадцати пяти и всталъ рядомъ съ любопытными, глядвшими на берегъ. На немъ была военная шинель, небрежно накинутая на плечи, изъ-подъ нея виднлся военный мундиръ. Держалъ онъ себя прекрасно, какъ человкъ изъ лучшаго общества, но на его выразительномъ лиц лежалъ какой-то отпечатокъ не то грусти, не то даже просто скорби. Взойдя на палубу, онъ сейчасъ же встртился съ неутомимымъ старикомъ, продолжавшимъ прогуляваться, и вжливо съ нимъ раскланялся, но сейчасъ же отвернулся и сталъ смотрть на красивые берега, уже окутывавшіеся темнотой.
Круглыя Дорчестерскія горы еще были освщены солнцемъ, которое за нихъ садилось. Надъ водой еще скользили блдныя свтовыя полосы и золотили зеленыя верхушки холмовъ на островахъ у входа въ бухту. Вдали виднлись бостонскія колокольни, выступавшія изъ тни, которая уже надвинулась на городъ. Флюгера на колокольняхъ еще блестли на солнц, между тмъ какъ темный маякъ на конической вершин Биконъ-Гилля уже начиналъ свтиться боле яркимъ свтомъ, хотя и съ неправильными промежутками. Между островами, напротивъ города, стояло на якор нсколько большихъ кораблей, которые становились все меньше и меньше видны по мр того, какъ сгущался вечерній туманъ, хотя ихъ мачты еще освщались солнцемъ. На всхъ корабляхъ, на укрпленіяхъ маленькаго острова въ глубин бухты и на разныхъ военныхъ постахъ въ самой высокой части города — всюду разввался англійскій флагъ. Молодой человкъ стоялъ и любовался этой сценой. Въ это время грянула заревая пушка, флаги стали спускаться. Молодой человкъ вдрутъ почувствовалъ, что его стремительно хватаетъ за руку выше кисти старикъ-пассажиръ.
— Придетъ ли когда-нибудь день, что этотъ флагъ спустится въ нашемъ полушаріи, чтобы ужъ больше не подниматься? — проговорилъ старикъ тихимъ голосомъ.
Молодой человкъ быстро поднялъ глаза, чтобы взмянуть на говорящаго, но сейчасъ же опустилъ ихъ подъ его проницательнымъ взглядомъ. Послдовало молчаніе, видимо, очень тяжелое для молодого офицера. Наконецъ, онъ сказалъ, указывая на землю:
— Вы вдь бостонецъ и долины хорошо знать городъ. Скажите, пожалуйста, какъ называются эти красивыя мста?
— A вы разв сами не изъ Бостона?
— Родомъ да, но по привычкамъ, по воспитанію я англичанинъ.
— Будь он прокляты, эти привычки! И что же это за воспитаніе, когда ребенокъ забываетъ свою родину!
Старикъ пробормоталъ эти слова вполголоса, повернулся и снова зашагалъ по палуб, направляясь къ баку.
Молодой офицеръ постоялъ нсколько минутъ въ раздумьи, потомъ какъ-будто припомнилъ, зачмъ собственно онъ сюда пришелъ, и громкимъ голосомъ позвадъ:
— Меритонъ!
Услыхавъ его голосъ, стоявшіе вокругъ лоцмана сейчасъ же разошлись, а съ претензіями одтый молодой человкъ подошелъ къ офицеру почтительно и въ то же время нсколько фамильярно. Молодой офицеръ на него почти даже и не взглянулъ, а только сказалъ:
— Я вамъ поручилъ задержать лоцманскую лодку, чтобы она свезла меня на берегъ. Узнайте, готова ли она.
Лакей сбгалъ узнать и почти сейчасъ же вернулся съ докдадомъ, что лодка готова.
— Только, сэръ, я увренъ, что вы въ эту лодку сами не пожелаете ссть.
— Эта увренность недурно васъ рекомендуетъ, мистеръ Меритонъ. Но почему же бы мн въ додку не ссть?
— ІІотому что въ ней уже сидитъ этотъ непріятный старикъ-иностранецъ въ потасканномъ костіом.
— Ну, этого мало, чтобы заставить меня отказаться отъ общества единственнаго порядочнаго человка изъ всего корабля.
— Боже мой!— изумился Меритонъ и даже вытаращилъ глаза.— Конечно, сэръ, относительно манеръ и воспитанія никто лучше васъ не можетъ разсудить, но его костюмъ…
— Довольно, довольно,— осгановилъ баринъ своего слугу не безъ нкоторой рзкости.— Мн очень пріятно быть съ нимъ вмст. Если же вы считаете, что это ниже вашего достоинства, то я вамъ разршаю остаться на корабл до завтра. Одную ночь я могу обойтись безъ такого фатишки, какъ вы.
Не обращая вниманія на убитый видъ смутившагося лакея, офицеръ подошелъ къ. борту, гд его ждала лодка. По тому движенію, которое произошло среди команды, когда офицеръ проходилъ мимо, а также по тому, съ какимъ почтеніемъ его провожалъ самъ капитанъ, можно было догадаться, что онъ особа важная, не смотря на свою молодость, и что главнымъ образомъ изъ уваженія къ нему на корабл все время поддерживался такой удивительный порядокъ. Вс спшили помочь ему какъ можно удобне сойти въ лодку. Между тмъ старикъ-пассажиръ уже усплъ занять въ ней самое лучшее мсто и сидлъ съ разсяннымъ и небрежнымъ видомъ. На косвенное замчаніе Меритона, все-таки послдовавшаго за своимъ бариномъ, что не мшало бы старику уступить свое мсто господину офицеру, онъ не обратилъ ни малйшаго вниманія. Молодой человкъ слъ рядомъ со старикомъ и при этомъ такъ просто держалъ себя съ нимъ, что лакей остался въ высшей степени недоволенъ. Какъ будто находя, что этого смиренія все еще не достаточно, молодой человкъ, когда замтилъ, что гребцы подняли весла и ждутъ, учтиво обратился къ старику съ вопросомъ, готовъ ли онъ и можно ли хать. Старикъ отвтилъ утвердительнымъ кивкомъ, весла пришли въ движеніе и погнали лодку къ берегу, а корабль сталъ маневрировать, чтобы бросить якорь на высот Нантаскета.
Весла въ тишин мрно опускались и поднимались, а лодка, идя навстрчу отливу, лавировала среди многочисленныхъ протоковъ между разными островами. Когда она поравнялась съ ‘замкомъ’ — такъ называлось укрпленіе на одномъ изъ острововъ — темнота разсялась подъ лучами молодого мсяца. Окружающіе предметы сдлались лучше видны, и старикъ разговорился, съ увлеченіемъ пустившись объяснять молодому человку названія мстностей и описывать ихъ красоты. Но когда лодка приблизилась къ пустыннымъ набережнымъ, онъ сразу умолкъ и мрачно откинулся на скамью, видимо не желая говорить о бдствіяхъ отечества.
Предоставленный собственнымъ мыслямъ молодой офицеръ сталъ съ интересамъ глядть на длинные ряды домовъ, освщенныхъ мягкимъ луннымъ свтомъ съ одной стороны, между тмъ какъ другая сторона казалась еще темне вслдствіе контраста съ лучами мсяца. Въ порту стояло лишь очень немного кораблей со снятыми мачтами. Заполнявшій его прежде цлый лсъ мачтъ куда-то исчезъ. Не слышно было шума колесъ, характернаго для главнаго рынка всхъ колоній. Только издали доносилась военная музыка, безпорядочные крики солдатъ, пьянствовавшихъ по кабакамъ на берегу моря, да сердитые оклики вахтенныхъ на военныхъ корабляхъ, относившіеся къ немногимъ лодкамъ, которыя еще сохранились у жятелей для рыбной ловли и береговой торговли.
— Какая перемна!— воскликнулъ молодой человкъ, увидавъ эту сцену опустошенія.— A я, хотя и смутно, но помню здсь совершенно другую картину. Правда, это было давно…
Старикъ не отвтилъ ничего, только какъ-то странно улыбнулся, отчего черты его лица приняли вдвойн замчательный характеръ. Молодой офицеръ тоже больше ничето не сказалъ, и оба молчали до тхъ самыхъ поръ, пока лодка не остановилась у набережной, гд прежде такъ было людно и оживленно, а теперь только расхаживалъ мрными шагами одинъ часовой.
Каковы бы ни были чувства двухъ пассажировъ, окончившихъ долгій и трудный путь, они ихъ не выразили ничмъ — ни тотъ, ни другой. Старикъ снялъ шляпу со своей сдой головы и, держа ее передъ собой, какъ бы читалъ молитву, а его молодой спутникъ стоялъ съ видомъ человка, занятаго своими собственными ощущеніями, которому вовсе не до того, чтобы длиться ими съ кмъ бы то ни было.
— Здсь, сэръ, мы должны съ вами разстаться,— сказалъ онъ, наковецъ,— но я надюсь, что наше знакомство на этомъ не кончится.
— Человкъ моихъ лтъ не иметъ права давать какія-либо общанія, исполненіе которыхъ зависитъ отъ времени. Онъ не можетъ разсчитывать на то, что Господь еще долго позволитъ ему жить на земл. Вы видите во мн человка, возвращающагося на родину изъ очень печальной поздки въ другое полушаріе, чтобы сложить въ родной земл свои смертные останки. Если же Богу будетъ угодно настолько продлить мою жизнь,— то вы еще обо мн услышите, а я съ своей стороны не забуду ни васъ, ни вашей ко мн доброты и любезности.
Офицеръ былъ очень тронутъ серьезнымъ и торжественнымъ тономъ старика и отвтилъ, крпче пожимая ему руку:
— Такъ пожалуйста! Я васъ объ этомъ особенно прошу. Не знаю почему, но вы произвели на меня очень сильное впечатлніе, такъ что я невольно поддался вашему вліянію. Это для меня самого какая-то тайна, какой-то непонятный сонъ, но только я чувствую къ вамъ не только уваженіе, но и дружбу.
Старикъ, не выпуская руки молодого человка, сдлалъ шагъ назадъ, нсколько секундъ поглядлъ на него пристально-пристально и сказалъ, медленно поднимая руку къ небу.
— Это чувство послано вамъ самимъ небомъ. Это Промыслъ Божій. Не пытайтесь его заглушить, молодой человкъ. Храните его въ своемъ сердц.
Молодой человк не усплъ отвтить: въ окружающей тишин раздался вдругъ громкій, жалобный стонъ, отъ котораго у обоихъ кровь застыла въ жилахъ. Сквозь стонъ слышадись удары ремнемъ по чьему-то тлу, крики и брань. Все это происходило гд-то недалеко. Оба, и старикъ, и молодой офицеръ, одновременно побжали въ ту сторону. Приблизжвшись къ мсту происшествія, они увидали окруженнаго солдатами молодого человка, стоны и крики котораго вызывали со стороны солдатъ одно издвательство.
— Сжальтесь! Пощадите! Ради Бога, пощадите! Не убивайте бднаго Джоба!— кричалъ несчастный.— Джобъ исполнитъ вс ваши порученія! Джобъ — юродивый, пожалйте его! За что вы его терзаете?
— Сердце ему стоитъ вырвать изъ груди, крамольнику! Сметъ не пить за здоровье его величества!— кричалъ чей-то хриплый голосъ въ припадк ярости.
— Джобъ отъ всей души желаетъ ему здоровья. Джобъ короля любитъ, но Джобъ рому не любитъ.
Молодой офицеръ подошелъ настолько близко, что понялъ суть дла. Онъ понялъ, что передъ нимъ случай злоупотребленія и безпорядка, протснился сквозь толпу солдатъ и всталъ въ центр кружка.

ГЛАВА II.

Они меня выскутъ, если я скажу правду, ты меня высчешь, если я солгу, а иногда меня скли за то, что я молчалъ. Лучше быть ужъ не знаю чмъ… хоть сумасшедшимъ что ли.

Шекспиръ: ‘Король Лиръ’.

— Это что за крикъ? — спросилъ молодой человкъ удерживая руку солдата, собравшагося было нанести новый ударъ.— По какому праву вы истязаете этого человка?
— A вы по какому праву хватаете англійскаго гренадера?— вскричалъ разсерженный солдатъ, оборачиваясь къ нему и замахиваясь на него своимъ ремнемъ, такъ какъ принялъ его просто за какого-нибудь горожанина.
Офицеръ отодвинулся въ сторону, чтобы избжать удара, при чемъ его шинель распахнулась, и солдатъ при свт луны увидадъ подъ ней военный мундиръ. Рука его, какъ замахнулась, такъ и осталась въ воздух.
— Приказываю отвчать! — продолжалъ офицеръ, и голосъ его дрожалъ отъ гнва и возмущенія.— По какому случаю нстязается здсь этотъ человкъ? И какой вы части?
— 47-го гренадерскаго полка, ваше высокобдатородіе,— отвчалъ почтительно и покорно другой солдатъ.— A этого туземца мы хотли проучить, чтобы не смлъ отказываться пить на здоровье его величества.
— Ему грхъ, онъ Бога не боится!— воскликнула несчастная жертва солдатской злобы, поворачиваясь къ своему спасителю заплаканнымъ лицомъ.— Джобъ любитъ короля, Джобъ только рому не любитъ.
Офицеръ, стараясь не глядть на отвратительное зрлище, веллъ солдатамъ сейчасъ же развязать узника. Поспшно бросились исполнять солдаты приказаніе, дйствуя руками и ножами, и освобожденный страдалецъ принялся одваться, такъ какъ солдаты раздли его передъ тмъ донага. Безобразный шумъ, которымъ сопровождалась эта гадкая сцена, смнила такая глубокая тишина, что слышно было тяжелое дыханіе несчастнаго Джоба, неожиданно избавженнаго отъ мукъ.
— Ну-съ, герои 47 полка,— сказалъ офицеръ, когда жертва ихъ злобы оджась въ свое платье,— потрудитесь мн сказать, извстна ли вамъ эта пуговица?
Офицеръ протянулъ впередъ руку, показывая обшлагъ рукава. Тотъ солдатъ, къ которому, повидимому, относился, главнымъ образомъ, этотъ вопросъ, взглянулъ на блый обшлагъ краснаго мундира и увидалъ пуговицу съ номеромъ своего полка. Никто не ршился произнести ни одного слова. Немного помолчавъ, офицеръ продолжалъ:
— Нечего сказать, хорошо поддерживаете вы славу и честь своего полка, который подъ стнами Квебека такъ отличился подъ командой славнаго Вольфа! Ступайте. Завтра это дло будетъ разобрано.
— Ваше высокоблагородіе, извольте принять во вниманіе: вдь онъ отказывался пить за королевское здоровье,— сказалъ одинъ изъ солдатъ.— Будь здсь сейчасъ полковникъ Несбитъ, то я увренъ…
— Ты еще смешь разговаривать, негодяй? Маршъ отсюда! Маршъ вс! Налво, кругомъ!
Смущенные солдаты, съ которыхъ соскочила вся прыть отъ строгаго взгдяда офицера, молча удалились прочь, причемъ старые солдаты вполголоса передавали молодымъ фамилію начальника, такъ неожиданно появившагося среди нихъ. A тотъ гнвнымъ взглядомъ провожалъ ихъ до тхъ поръ, пока они не скрылись вс изъ виду. Посл этого онъ обратился къ одному старику-горожанину, который стоялъ около, опираясь на костыль, и видлъ всю сцену.
— Не знаете ли вы, за что они такъ жестоко съ нимъ поступили? Какая причина?
— Это одинъ несчастный человкъ, полуюродивый, но совершенно безобидный,— отвчалъ хромой старичокъ. — Солдаты ушли въ кабакъ и взяли его съ собой, чтобы потшиться надъ его слабоуміемъ, то съ нимъ длаютъ часто. Напрасно все это допускается и терпится начальствомъ. Если такъ будетъ продолжаться, то послдствія будутъ самыя плачевныя. Солдаты здсь до невозможности распущены, позволяютъ себ ршительно все. Съ такими вотъ нижними чинами и съ такимъ командиромъ, какъ полковникъ Несбитъ, скоро дойдетъ до того…
— Мой друтъ, мы этотъ разговорълучше пока оставимъ,— сказалъ офицеръ.— Я самъ служу въ полку Вольфа и позабочусь о томъ, чтобы виновные въ этомъ дл понесли должное наказаніе. Вы мн въ этомъ безъ труда поврите, когда узнаете, что я самъ бостонскій уроженецъ. Но я давно не былъ на родин и перезабылъ вс здшнія извилистыя улицы. Не знаете ли Вы, гд здсь домъ мистриссъ Лечмеръ?
— Это домъ очень извстный въ Бостон,— отвчалъ хромой старичекъ. Голосъ его зазвучалъ совсмъ по другому, когда онъ узналъ, что съ нимъ говоритъ землякъ и согражданинъ.— Вотъ этотъ самый Джобъ какъ разъ занимается комиссіями, онъ васъ съ удовольствіемъ туда проводитъ. Вдь вы его избавитель! Проводишь, Джобъ?
Парень, вырванный изъ рукъ мучителей, дйствительно былъ похожъ не то на идіота, не то на юродиваго. На вопросъ хромого старика онъ отвтилъ недоврчиво и уклончиво:
— Мистриссъ Лечмеръ? О, да, Джобъ знаетъ туда дорогу. Онъ дойдетъ туда съ завязанными глазами, но только… только…
— Что еще — только, дуракъ?— воскликнулъ нетерпливый хромой.
— Только днемъ.
— Съ завязанными глазами, но только днемъ? Каковъ болванъ! Вотъ что, Джобъ, изволь итти и проводить этого джентльмена на Тремонтъ-Стритъ безъ всякихъ дальнйшихъ разговоровъ. Солнце только что закатилось, ты успешь туда сходить и вернуться домой спать, прежде чмъ часы на Ольдъ-Саутской колокольн пробьютъ восемь.
— Зависитъ отъ дороги, по которой пойдешь. Вамъ, сосдъ Гопперъ, я увренъ, понадобилось бы не мене часа, чтобы только дойти до дома мистриссъ Лечмеръ, потому что вы пошли бы, вроятно, по Линта-Стриту, Пренсъ-Стриту и черезъ Сноу-Гилль, да, можетъ быть, нсколько времени побыли бы на Коппсъ-Гилльскихъ могилахъ…
— Убирайся ты со своими могилами, дуракъ! И что это у тебя за мрачное настроеніе!— воскликнулъ хромой, проникнувшійся участіемъ къ своему молодому согражданину. Онъ и самъ бы съ съ удовольствіемъ его проводилъ, если бы не мшала хромота.— Послушай,— прибавилъ онъ,— теб должно быть хочется, чтобы этотъ джентльменъ вернулъ гренадеръ обратно и поручилъ имъ тебя образумить.
— Не стоитъ относиться строго къ этому жалкому молодойу человку,— сказалъ офицеръ.— Я пойду одинъ и дорогой самъ припомню, какъ надо пройти, а если окажусь въ затрудненіи, то спрошу у кого-нибудь изъ прохожихъ.
— Если бы Бостонъ былъ тмъ прежнимъ Бостономъ, какой вы знали раньше, вамъ бы встрчались прохожіе на каждомъ шагу, и вы узнали бы отъ нихъ все, что вамъ нужно, но посл недавней рзни здсь въ город жители перестали выходить по вечерамъ изъ домовъ. Вдобавокъ, нынче еще суббота, а эти безобразники даже субботы не постыдились и учинили дебошъ. Они становятся разъ отъ разу нахальне.
— Я еще очень мало знаю своихъ товарищей и не могу судить о нихъ вообще по одной этой сцен, сэръ Меритонъ, идите за мной. Я не боюсь заплутаться. Думаю, что дорогу мы найдемъ.
Меритонъ взялъ въ руки чемоданъ, который онъ все время несъ, но во время разговора поставилъ на землю, и оба уже хотли итти, какъ вдругъ юроднвый неуклюже пододвинулся къ офицеру и уставился на него, какъ будто желая всмотрться въ черты его лица и опредлить, заслуживаетъ ли онъ доврія.
— Джобъ проводитъ офицера къ мистриссъ Лечмеръ.— сказалъ онъ,— если офицеръ не позволитъ гренадерамъ схватить опять Джоба на обратномъ пути изъ Нордсъ-Энда.
— Ахъ, вотъ какъ!— засмялся офицеръ.— Дурачекъ идетъ на сдлку, ставитъ свои условія. Это очень умно. Хорошо, я согласенъ, но только прошу ни на какія могилы меня не водить, я не желаю любовагься на нихъ при лунномъ свт, иначе я позову къ себ на помощь не только гренадеръ, но и легкую пхоту, и артиллерію, и вс роды оружія.
Съ этой шутливой угрозой офицеръ пошелъ за своимъ проворнымъ путеводителемъ, простившись съ услужливымъ хромымъ бостонцемъ, который долго кричалъ вслдъ юродивому, чтобы тотъ шелъ самой прямой дорогой. Молодой проводникъ шелъ такъ быстро, что офицеръ едва успвалъ окидывать бглымъ взтлядомъ узкія, извилистыя улицы, по которымъ они проходили. Однако, офицеръ усплъ замтить, что они идутъ черезъ самую грязную и плохо обстроенную часть города. Какъ онъ ни старался что-нибудь тутъ припомнить, не припоминалось ничего. Меритонъ шелъ сзади своего барина по пятамъ и все время жаловался, что дорога очень плохая, и что очень долго итти. Накенецъ, и самъ офицеръ сталъ сомнваться въ добросовстности проводника.
— Неужели у тебя ничего лучше не нашлось показать своему земляку, черезъ семнадцать лтъ возвращающемуся къ себ на родину?— воскликнулъ онъ.— Веди насъ улицами получше, если такія въ Бостон имются.
Юродивый остановился на минуту и съ самымъ искреннимъ удивленіемъ поглядлъ на офицера, потомъ, не отвчая, перемнилъ дорогу и черезъ нсколько поворотовъ вступилъ въ такой узкій проходъ, что отъ одной до другой стны можно было достать руками. Офицеръ съ минуту колебался, входить ли ему въ этотъ проходъ, до такой степени онъ былъ теменъ и извилистъ, но потомъ ршился и послдовалъ за проводникомъ. Черезъ нсколько минутъ проходъ кончился, и они вышли на боле широкую улицу.
— Вотъ! — сказалъ Джобъ, съ торжествующимъ видомъ оглядываясь на пройденное ущелье.— Улица, на которой живетъ король, похожа ли на эту?
— Нтъ, ужъ берите ее себ, господа бостонцы… Его величество охотно вамъ ее уступитъ,— отвчалъ офицеръ.
— Мистриссъ Лечмеръ — знатная лэди,— продолжалъ юродивый, очевидно. придерживаясь своеобразнаго хода своихъ отрывочныхъ, несвязныхъ мыслей,— она ни за что не согласилась бы жить на этой улиц, хотя она шириной соответствуетъ узкой дорог, ведущей на небо, какъ говоритъ старая Нэбъ. Я думаю, что по этой самой причин она и называется улицей Методистовъ.
— Я тоже слышалъ, что дорога на небо очень узкая, но она, кром того, и прямая, а твоя — нтъ,— сказалъ офицеръ, котораго болтовня юродиваго начала забавлять.— Однако, время идетъ да идетъ. Намъ не слдуетъ тратить его на пустяки.
Джобъ свернулъ направо и пошелъ по другой улиц, у которой быю нсколько больше правъ на это названіе, чмъ у предыдущей. Съ каждой ея стороны выступали впередъ первые этажи деревянныхъ домовъ. Улица была извилистая, съ поворотами. Когда она кончилась, показалась небольшая трехугольная площадь. Джобъ пошелъ прямо черезъ ея середину. Тамъ онъ опять остановился и сталъ смотрть съ серьезнымъ видомъ на большую церковь, составлявшую одну изъ сторонъ треугольника. Наконецъ, онъ сказалъ:
— Это Ольдъ-Нортъ. Есть ли гд-нибудь еще такая красивая церковь? Въ такомъ ли храм молится король?
Офицеръ взглянулъ на эту церковь пуританскаго стиля и съ улыбкой вспомнилъ то время, когда онъ самъ, бывало, глядлъ на нее почти съ такимъ же восторгомъ, какъ этогь юродивый. Джобъ посмотрлъ на выраженіе его лица и сдлалъ ошибочное заключеніе. Онъ указалъ рукой на одну изъ самыхъ узкихъ улицъ, выходившихъ на площадь, застроенную домами съ претензіей на архитектурный стиль, и сказалъ:
— Видите вы, сэръ, вс эти дворцы? Томми Шелудивый жилъ прежде вонъ въ томъ, съ колоннами, на которыхъ цвты и внки. Томми Шелудивый любилъ внки. Ему не нравился общественный домъ здшней провинціи, и потому онъ жилъ здсь. Говорятъ, онъ теперь живетъ у короля въ буфет.
— Кто же такой былъ этотъ Томми Шелудивый? — спросилъ офицеръ.— И какое право онъ имлъ жить въ общественномъ дом?
— Какъ какое право? Онъ былъ губернаторъ, а во всякой провинціи общественный домъ принадлежитъ королю, хотя выстроенъ онъ народомъ и содержится на народныя деньги.
— Позвольте спросить, сэръ,— сказалъ Меритонъ, все время не отстававшій отъ своего господина,— неужели американцы всякаго своего губернатора называютъ Шелудивымъ Томми?
Офицеръ обернулся на глупый вопросъ своего лакея и вдругъ увидалъ, что его старикъ-попутчикъ до сихъ поръ идетъ вмст съ ними. Старикъ стоялъ, опираясь на палку, и внимательно глядлъ на домъ, въ которомъ проживалъ Гутчинсонъ. Свтъ луны падалъ отвсно на его морщинистое, но выразительное лицо. Офицеръ до такой степени удивился, когда увидалъ его, что даже позабылъ отвтить своему слуг, и уже Джобъ самъ взялся объяснить и оправдать свои слова.
— Конечно, американцы всхъ губернаторовъ такъ называютъ,— сказалъ онъ.— Они каждаго человка называютъ настоящимъ его именемъ. Прапорщика Пека они зовутъ прапорщикомъ Пекомъ, діакона Винслоу — діакономъ Винслоу, и посмотрите, какъ вс будутъ удивлены, если вы этихъ лицъ станете называть какъ-нибудь иначе. Я Джобъ Прэй, и меня вс зовутъ Джобъ Прэй. Отчего же губернатора Томми Шелудиваго не называть Томми Шелудивымъ?
— Ты, смотри, не очень позволяй себ при мн такъ непочтительно выражаться о представител короны!— шутливо пригрозилъ Джобу офицеръ.— Вдь я военный!
Юродивый опасливо отодвинулся на нсколько шаговъ и сказалъ:
— Вы, вдь, говорили, я слышалъ, что вы бостонецъ.
Офицеръ собирался шутливо ему отвтить, но старикъ быстро подошелъ и всталъ между ними обоими, проговоривши вполголоса:
— Этотъ юноша понимаетъ узы крови и родины. Я уважаю его за такое чувство.
Офицеръ ничего не сказалъ и повернулся, чтобы итти дальше. Онъ поэтому не замтилъ, какъ старикъ пожалъ юродивому руку и сказалъ ему нсколько словъ въ похвалу.
Джобъ снова пошелъ впереди остальныхъ, но на этотъ разъ зпачительно тише и какъ-то неувренно. На перекресткахъ онъ то и дло останавливался, словно хорошенько не зная, куда свернуть. Офицеръ сталть подозрвать что юродивый хитритъ, что онъ нарочно ихъ водитъ, чувствуя почему-то отвращеніе къ дому мистриссъ Лечмеръ. Онъ сталъ оглядываться по сторонамъ, чтобы обратиться къ какому-нибудь прохожему за совтомъ, но на улицахъ нигд не было видно ни души. Въ конц-концовъ поведеніе проводника стадо настолько подозрительно, что офицеръ уже собрался постучаться въ какой-нибудь домъ и навести справки, но тутъ они вдругъ вышли на новую площадь, которая была значительно больше предыдущей. Миновавъ стны какого-то дома, почернвшаго отъ времени, Джобъ вывелъ путниковъ на большой мостъ, соединявшій городъ съ однимъ островкомъ въ бухт и замнявшій какъ бы набережную. Тутъ онъ остановился и далъ тмъ, кого онъ привелъ сюда, возможность осмотрться среди окружающей обстановки.
Площадь окружали невысокіе, темные, неправильные дома, съ виду по большей части необитаемые. На краю бассейна стояло длинное и узкое кирпичное зданіе съ колоннами и множествомъ оконъ, освщенное луной. Вверху колоннъ были неуклюжіе карнизы, свидтельствовавшіе о неудачномъ стараніи архитектора создать что-нибудь особенно выдающееся и внушительное сравнительно съ прочими домами. Офицеръ смотрлъ на это зданіе, а идіотъ на лицо офицера, видимо напрягая свое ограниченное пониманіе, чтобы угадать, что думаетъ офицеръ. Наконецъ, видя, что тотъ ничего не говоритъ, ничего не высказываетъ, Джобъ съ нетерпніемъ воскликнулъ:
— Если вы не узнаете Фуннель-Голля, то вы не бостонецъ.’
— Я бостонецъ и отлично узналъ Фануэль-Годль, или Фунель-олль, какъ ты произносишь,— засмялся офицеръ.— Я многое вспомилъ изъ былого дтства, какъ увидлъ это зданіе.
— Именно здсь свобода нашла себ безстрашныхъ защитниковъ! — сказалъ старикъ.
— Если бы король послушалъ, какъ народъ говоритъ въ Фуннель-Голл, ему бы понравилось,— сказалъ Джобъ.— Когда тамъ прошлый разъ собирались, я влзалъ на карнизъ и слушалъ черезъ окно. И хотя на площади стояли солдаты, однако, т, которые были въ зал, ни крошечки ихъ не боялись.
— Все это очень интерсно,— сказалъ, серьезнымъ тономъ, офицеръ,— но только мн пора въ домъ мистряссъ Лечмеръ, а между тмъ мы къ нему что-то не подвигаемся.
— То, что онъ говоритъ, очень назидательно,— воскликнулъ старикъ.— Я люблю, когда чувства выражаются такъ просто и непосредственно. Черезъ это узнается народный духъ.
— Да что же мн вамъ еще сказать? — продолжалъ Джобъ.— Они говорили хорошо. Жаль, что короля тутъ не было, что онъ не слыхалъ, это посбавило бы ему спси. Онъ бы пожаллъ свой народъ и не закрылъ бы Бостонской гавани. Но если вод закрыть ходъ черезъ проливъ, она пройдетъ черезъ Бродъ-Саундъ, если ей тутъ закупорятъ ходъ, она потечетъ черезъ Нантаскетъ. Не позволятъ себя оставить бостонцы безъ воды, созданной для нихъ Богомъ,— нтъ, не позволятъ, несмотря ни на какіе парламентскіе акты, пока Фуннель-Голль будетъ стоять на своемъ мст.
— Нелпый человкъ! — сказалъ офицеръ съ раздраженіемъ въ голос.— Ты насъ заставляешь напрасно время терять, а между тмъ ужъ бьеть восемь часовъ.
Юродивый весъ какъ-то съежился и опустилъ глаза.
— Я товорилъ сосду Гопперу, что къ дому мистриссъ Лечмеръ есть много дорогъ, но каждый думаетъ, что онъ знаетъ ремесло Джоба лучше самого Джоба. Вотъ я теперь черезъ васъ спутался, позабылъ дорогу. Теперь мн нужно зайти къ старух Нэбъ и спроситъ у нея. Она очень хорошо ее знаетъ.
— Какая тамъ еще старуха Нэбъ? — скричалъ ефицеръ.— Какое мн до нея дло? Разв не ты самъ взяіся меня проведйть?
— Въ Бостон нтъ ни одного человка, который бы не зналъ Абигаили Прэй,— сказалъ юродивый.
— Что вы говорите? — съ волненіемъ спросилъ старикъ.— Что такое вы сказали — Абигайль Прэй? Разв она не честная женщина?
— Она честна, насколько это возможно при ея бдности,— отвчалъ юродивый довольно мрачно.— Посл того, какъ король объявилъ, что въ Бостонъ, кром чая, не будутъ допускаться никакіе товары, жить стало очень трудно. Нэбъ держитъ лавочку въ помщеніи бывшаго склада. Мсто хорошее. У Джоба и у его матери отдльныя спальни у каждаго. Хоть бы королю съ королевой тутъ жить.
Говоря это, онъ указывалъ своимъ спутникамъ на домъ очень страннаго вида. Какъ вс дома на этой площади, онъ былъ очень старъ, невысокъ, мраченъ и грязенъ. Построенъ онъ былъ треутольникомъ, выходилъ одной стороной на площадь, а двумя другими на дв улицы. На каждомъ изъ трехъ угловъ было по башн съ черепичной крышей и съ аляповатыми украшеніями. Въ стнахъ было продлано множество небольшихъ окошекъ, въ одномъ изъ нихъ свтилась сальная свча. Только по этому признаку и можно было заключить, что въ этомъ мрачномъ, безмолвномъ зданіи живутъ люди.
— Нэбъ знаетъ мистриссъ Лечмеръ лучше, чмъ Джобъ,— продолжаіъ дуракъ посл минутнаго молчанія.— Она объяснитъ, не достанется ли Джобу отъ мистриссъ Лечмеръ за то, что онъ въ субботу вечеромъ приведетъ къ ней гостей, хотя, впрочемъ, эта лэди настолько дурно воспитана, что сама не стсняется подъ воскресенье вести разговоры, хохотать и распивать чай.
— Я ручаюсь, что тебя за это поблагодарятъ,— сказалъ офицеръ, которому вс эти проволочки и отговорки начали надодать.
— Сходимъ къ этой Абигаили Прэй! — вскричалъ вдругъ старикъ, хватая Джоба за руку и съ силой увлекая его къ одной. изъ дверей дома, куда они вс сейчасъ же и вошли.
Молодой офицеръ остался со своимъ лакеемъ внизу у порога и сначала не зналъ, какъ ему лучше сдлать, но потомъ увлекся своими симпатіями къ старику и, приказавъ Меритону дожидаться, самъ тоже вошелъ въ это мрачное жилище за проводникомъ и старикомъ. Онъ увидлъ себя въ просторномъ помщеніи съ голыми стнами, безъ всякой обстановки. Нсколько штукъ малоцннаго товара показывали, что тутъ былъ прежде какой-то магазинъ или складъ. Свтъ шелъ изъ комнаты въ одной изъ башенъ. Когда офицеръ, идя на этотъ свтъ, подошелъ къ полуоткрытой двери, изъ комнаты послышался рзкій женскій голосъ:
— Гд это ты шляешься по ночамъ, да еще подъ воскресный день? Бродяга этакій! Все за солдатами, небось, ходишь! Все ихъ музыку слушаешь, на гршную гульбу ихъ глядишь! A вдь ты зналъ, что въ портъ корабль долженъ придти, и что мистриссъ Лечмеръ приказала дать ей сейчасъ же знать, какъ только онъ покажется въ бухт. Я съ самаго заката солнца жду тебя, чтобы послать къ ней съ извстіемъ, а тебя все нтъ и неизвстно, гд ты бродяжничаешь.
— Матушка, не браните Джоба. Гренадеры отхлестали его ремнемъ до крови. A мистриссъ Лечмеръ, должно быть, куда-нибудь перехала, потому что я вотъ ужъ больше часа отыскиваю ея домъ и не могу найти. На корабл прибылъ одинъ человкъ и попросилъ меня проводить къ ней.
— И что такое этотъ дуракъ вретъ?— вскричала мать.
— Онъ говоритъ обо мн,— сказалъ офицеръ, входя въ комнату.— Это меня ждетъ мистриссъ Лечмеръ. Я прибылъ на корабл ‘Эвонъ’ изъ Бристоля. Но вашъ сынъ завелъ меня не туда куда нужно. Сначала онъ все говорилъ о какихъ-то могилахъ на Копсъ-Гилд…
— Извините, сэръ, онъ вдь у меня дурачекъ,— сказала почтенная матрона, надвая очки, чтобы лучше разглядть офицера.— Дорогу онъ знаетъ прекрасно, но на него находятъ капризы. Онъ очень своенравенъ. Вотъ обрадуются сегодня на Тремонтъ-Стрит!.. Вы позволите, сэръ?— Она взяла свчку и поднесла ее къ самому лицу офицера, чтобы хорошенько разсмотрть его черты.— Красивый молодой человкъ,— сказала она, какъ будто іоворя сама съ собою.— Пріятная улыбка — въ мать, грозный взтлядъ — въ отца… Господи, прости намъ наши согршенія и пошли намъ въ будущей жизни больше счастья, чмъ мы его видимъ въ здшней юдоли слезъ и всяческихъ неправдъ!
Съ этими словами она поставила свчку на столъ и пришла въ какое-то странное волненіе. Офицеръ ея слова разслышалъ, хотя она пробормотала ихъ себ подъ носъ, и на его лицо набжало облако, отъ котораго его черты приняли еще боле меланхолическое выраженіе, чмъ обыкновенно.
— Вы разв меня знаете и мою семью? — спросилъ онъ.
— Я была при вашемъ рожденіи, молодой человкъ. Это былъ очень радостный день. Но мистриссъ Лечмеръ васъ ждетъ. Этотъ несчастный мальчикъ проводитъ васъ до ея дома. Она вамь разскажетъ все, что вамъ слдуетъ знать. Джобъ! Джобъ! Для чего ты забился въ уголъ? Надвай шляпу и веди джентльмена на Тремонтъ-Стритъ. Ты вдь любишь ходить къ мистриссъ Лечмеръ.
— Джобъ никогда бы не сталъ къ ней ходить, если бы было можно,— съ неудовольствіемъ пробормоталъ дуракъ.— И если бы Нэбъ никогда тамъ не бывала раньше, было бы гораздо лучше для ея души.
— Какъ ты смешь говорить со мной такъ непочтительно, гадина!— вскричала разсерженная старуха. Не помня себя отъ гпва, она схватила щипцы и хотла ими ударить сына.
— Женщина, успокойтесь!— крикнулъ позади офицера чей-то голосъ.
Щипцы выпали изъ рукъ взбшенной старухи, ея желтыя, морщинистыя щеки покрылись блдностью. Съ минуту она стояла, точно окаменлая, потомъ едва слышно пролепетала:
— Кто это сказалъ?
— Я,— сказалъ старикъ, вых,одя изъ темнаго мста въ комнат, до котораго не доходилъ слабый свтъ сальной свчки.— Человкъ, давно живущій на свт и знающій, что если Богъ любитъ человка, то и человкъ долженъ любить своихъ собственныхъ дтей.
У Абигаили Прэй подкосились ноги. Все ея тло охватила общая дрожь. Она упала на стулъ, переводя глаза съ офицера на старика и обратно. Она хотла говорить, но языкъ не слушался. Тмъ временемъ Джобъ подошелъ къ старику и сказалъ, устремивъ на него умоляющій взглядъ:
— Не діайте зла старух Нэбъ. Прочитайте ей лучше изъ Библіи то мсго, которое вы сейчасъ привели, и она не будетъ больше никогда бить меня щипцамя. Не правда ли, матущка? Видите вы ея чашку? Она спрятала ее подъ салфетку. Это все мистриссъ Лечмеръ даетъ ей этого яда, этого чаю. A когда Нэбъ его попьетъ, то она обращается съ Джобомъ не такъ, какъ обращался бы съ ней Джобъ, если бы онъ былъ старухой Нэбъ.
Старикъ съ замтнымъ вниманіемъ слдилъ за подвижной физіономіей молодого идіота, когда тотъ заступался на мать. Потомъ онъ тихо положилъ руку на голову юноши и проговорилъ съ глубокимъ состраданіемъ:
— Несчастный мальчикъ! Богъ лишилъ тебя своего лучшаго дара, но Его Духъ бодрствуетъ надъ тобой, потому что ты умешь отличать черствость отъ нжности и добро отъ зла. Молодой человкъ, не видите ли вы въ этои вол Провиднія урока нравственности? Не заключаете ли вы изъ этого примра, что небо не расточаетъ своихъ даровъ понапрасну, и что есть разница между услугои, вызванной хорошимъ обращеніемъ, и услугой, вынужденной воздйствіемъ власти?
Офицеръ уклонился отъ пытливыхь взглядовъ старика и посл неловкой паузы заявилъ опомнившейся старух о своемъ желаніи немедленно отравиться къ мистриссъ Лечмеръ. Матрона, не сводившая все время глазъ со старика, медленно встала и слабымъ голосомъ велла сыну проводить офицера на Тремонтъ-Стритъ. Она долгой практикой усвоила себ тотъ тонъ, которымъ слдовало говорить съ молодымъ идіотомъ, чтобы заставить его слушаться, а теперь, вслдствіе ея возбужденія, голосъ у нея звучалъ особенно торжественно. Это сейчасъ же подйствовало на Джоба. Онъ всталъ безъ возраженій и выразилъ готовность повиноваться. Вс участники сцены чувствовали себя принужденно, она вызвала въ нихъ во всхъ такія чувства, которыя лучше было поскоре заглушить. Молодой человкъ пошелъ уже къ выходу, но наткнулся на старика, которыи ненодвижно стоялъ передъ дверью.
— Проходите, сзръ.— сказалъ офицеръ.— Ужъ поздно, и вамъ тоже, вроятно, понадобится проводникъ, чтобы довести васъ до вашей квартиры.
— Я вс бостонскія уляцы знаю давно,— отвчалъ старикъ,— этотъ городъ росъ и ширился на моихъ глазахъ. Мн все равно, гд ни приклонить голову, лишь бы подъ тою кровлей любили свободу и считали ее высшимъ благомъ. Здсь мн будетъ одинаково хорошо, какъ и во всякомъ другомъ мст.
— Здсь!— воскликнулъ молодой человкъ, окидывая взглядомъ убогую обстановку.— Да вамъ здсь будетъ хуже, чмъ на томъ корабл, съ котораго мы только что съхали.
— Съ меня довольно, мн больше ничего не нужно,— отвчалъ съ невозмутимымъ видомъ старикъ, садясь на принесенный съ собой маленькій чемоданчикъ.— A вы отправляйтесь къ себ во дворецъ на Тремонтъ-Стрит. Я постараюсь съ вами увидться опять.

ГЛАВА III.

Душистые напитки льются изъ серебряныхъ сосудовъ, китайскій фарфоръ принимаетъ въ себя пнящуюся волну, частыя возліянія затягиваютъ роскошный пиръ.

Попъ: ‘Похищенный локонъ’.

Материнскія внушенія все-таки въ достаточной степени подйствовали на Джоба, такъ что онъ теперь принялся вполн добросовстно за исполненіе своего дла. Какъ только офицеръ вышелъ на улицу, Джобъ направился къ мосту, перешелъ черезъ него и вступилъ на широкую, съ хорошими домами, улицу, которая шла отъ набережной въ верхнюю часть города. По этой улиц Джобъ пошелъ чрезвычайно быстро. Когда онъ достигъ ея середины, изъ ближайшаго дома донеслись веселые крики и смхъ. Онъ заинтересовался и остановился.
— A что теб твоя мать говорила? Забылъ? — сказалъ ему офицеръ.— Что ты нашелъ любонытнаго въ этомъ трактир?
— Это англійскій трактиръ,— сказалъ Джобъ.— Его легко узнать по тому, что въ немъ кричатъ и шумятъ въ субботній день. Посмотрите, онъ наполненъ солдатами лорда Бьюта. Черезъ вс окна видны блестящіе мундиры. Точно красные черти сидятъ. A завтра, когда ударятъ въ колоколъ на Ольдъ-Саут, они и не подумаютъ вспомнить о своемъ Создател и Господ, грховодники этакіе!
— Послушай, дурачина, ты черезчуръ злоупотребляешь моимъ терпніемъ. Или ты иди прямо на Тремонтъ-Стритъ, или уходи отъ меня прочь, я возьму себ другого проводника.
Юродивый покосился на разсерженное лицо офицера, повернулся и пошелъ, бормоча довольно громко:
— Вс, кто выросъ въ Бостон, знаютъ, какъ у насъ строго соблюдается вечеръ подъ воскресенье. Если вы въ Бостон родились, то должны любить бостонскіе обычаи.
Офицеръ ничего не отвтилъ, а такъ какъ они шли довольно быстро, то успли пройти дв улицы, Королевскую и Королевину, и вышли наконецъ на Тремонтъ-Стритъ. Джобъ почти сейчасъ же остановился и сказалъ, показывая пальцемъ на стоявшій по близости домъ:
— Видите вы это зданіе съ дворомъ передъ нимъ и съ колоннами? Видите эти большія ворота? Это и есть домъ мистриссъ Лечмеръ. Вс про нее говорятъ, что она важная лэди, но было бы гораздо лучше, еслибъ она была просто хорошей, доброй женщиной.
— Какъ ты смешь говорить такъ про лэди, которая несравненно выше тебя? Да ты самъ-то кто?
— Я кто? — переспросилъ дурачекъ, наивно глядя на задавшаго этотъ вопросъ.— Я Джобъ Прэй. Меня вс такъ зовутъ.
— Ну, Джобъ Прэй, вотъ теб серебряная крона. Только ты въ другой разъ будь внимательнй, когда наймешься въ проводники. Ну, бери же крону.
— Джобъ кронъ не любитъ. На нихъ изображена корона, а корону, говорятъ, носитъ король, и черезъ это онъ гордъ и презрительно относится къ людямъ.
— Какъ, однако, велико здсь всеобщее недовольство, если даже подобный субъектъ отказывается отъ денегъ, не желая измнять своимъ принципамъ,— подумалъ про себя офицеръ и сказалъ вслухъ:— Ну, когда такъ, вотъ теб полгинеи, разъ ты предпочитаешь золото серебру.
Джобъ небрежно постукивалъ ногой о камень, не вынимая изъ кармана рукъ — это была его всегдашняя привычка — и на новое предложеніе отвтилъ, не мняя позы и только приподнявъ слегка голову, прикрытую нахлобученной шляпой:
— Джобъ отъ васъ денегъ не возьметъ. Вы помшали гренадерамъ бить Джоба.
— Хорошо, пріятель. Такая благодарность не часто встрчается даже у людей съ разсудкомъ. Слушайте, Меритонъ, я этого бднягу еще увижу и не забуду этого отказа. Поручаю вамъ въ начал же будущей недли одтъ его въ боле пригичный костюмъ.
— Боже мой, сэръ,— отвтилъ Меритонъ,— разъ вамъ это угодно, я сдлаю, будьте покойны, только умоляю васъ, взгляните сначала на этого субъекта хорошенько и потрудитесь мн сказать, какъ мн устроить, чтобы изъ него вышло что-нибудь порядочное?
— Сэръ! Сэръ!— крикнулъ Джобъ, догоняя офицера, который уже прошелъ нсколько шаговъ.— Если вы общаете, что гренадеры больше никогда не будутъ бить Джоба, то Джобъ будетъ водить васъ по всему Бостону и исполнять вс ваши порученія.
— Бдненькій! Хорошо, я общаю, что солдаты тебя больше обижать не будутъ. Прощай, пріятель. Приходи же ко мн, не забудь.
Юродивый, повидимому, остался доволенъ этимъ общаніемъ. Онъ сейчасъ же повернулся, въ припрыжку пробжалъ по улиц и скрылся за первымъ поворотомъ. Молодой офицеръ вошелъ во дворъ дома мистриссъ Лечмеръ. Домъ былъ кирпичный и гораздо авантажне на видъ, чмъ другіе, виднные имъ до сихъ поръ, дома въ Бостон. Украшенія были аляповатыя, деревянныя, по очень старинной мод. По фасаду было семь оконъ въ каждомъ изъ верхнихъ этажей, боковыя окна были уже другихъ. Въ нижнемъ этаж вмсто одного изъ оконъ была входная дверь.
Домъ былъ освщенъ почти весь, и это придавало ему веселый видъ сравнительно съ окружавшими его темными и мрачными домами. Офицеръ постучался. Сейчасъ-же вышелъ негръ-лакей въ довольно красивой ливре, а для колоніи такъ даже очень богатой.
— Дома ли мистриссъ Лечмеръ?
Негръ далъ утвердительный отвтъ, провелъ гостя довольно большимъ коридоромъ, отворилъ дверь въ комнату по одну изъ сторонъ этого коридора и пригласилъ гостя войти.
Въ настоящее время эта комната показалась бы слишкомъ мала для общества провинціальнаго города, но ея незначительные размры выкупались богатствомъ и красотой убранства. Стны были раздлены столярной работой на отдльныя панно, разрисованныя превосходнйшими пейзажами и видами развалинъ. Блестящія полированныя рамы этихъ панно были украшены гербами многочисленныхъ родственныхъ фамиліи. Вверху панно были большія, а внизу маленькія, съ нарисованными на нихъ эмблемами. Между отдленіями съ панно были пилястры съ зубцами и золочеными капителями. Подъ потолкомъ по всмъ стнамъ шелъ тяжелый, массивный карнизъ, также весь деревянный и съ обильными рзными украшеніями.
Въ то время въ колоніяхъ мало было распространено употребленіе ковровъ, но мистриссъ Лечмеръ, по своему положенію и состоянію, могла бы ихъ ввести у себя въ дом, если бы не находила, что они не подходятъ къ общему старинному характеру зданія. Да она и сама не любила ихъ, не привыкла къ нимъ. Полъ въ комнат былъ замчательно красивый — чудной работы паркетъ изъ небольшихъ квадратовъ краснаго кедра и такихъ же квадратовъ изъ сосноваго дерева, въ перемшку. Въ середин каждаго квадрата видны были геральдическіе дьвы Лечмеровъ, сдланные очень искусно какимъ-то, должно быть, очень талантливымъ артистомъ своего дла.
Съ каждой стороны каминной отдлки, довольно тяжелой, но очень старательной, были устроены какія-то сводчатыя отдленія, прикрывавшіяся задвижными дверками. То былъ буфетъ для храненія серебряной посуды. Мебель въ камнат была богатая и хотя старинная, но прекрасно сохранившаяся.
Среди всего этого колоніальнаго великолпія, выступавшаго еще ярче вслдствіе обилія зажженныхъ свчей, сидла на диван важная престарлая леди. Свою шинель офицеръ оставилъ въ передней и въ одномъ мундир казался еще стройне и изящне. Строгій и суровый взглядъ пожилой леди замтно смягчился, когда она увидала вошедшаго. Приподнявшись съ дивана навстрчу гостю, она нсколько времени смотрла на него съ пріятнымъ изумленіемъ. Молодой человкъ заговорилъ первый.
— Извините меня, сударыня за то, что я вхожу безъ доклада. Мн этотъ домъ такъ памятенъ съ дтства, что я не могъ совладать со своимъ нетерпніемъ и отбросилъ въ сторону общепринятый свтскій обрядъ.
— Кузенъ Линкольнъ {Мистриссъ Лечмеръ называетъ Ліонеля Линкольна кузеномъ, хотя онъ, собственно, ей двоюродный внукъ. Въ Англіи и Америк слово ‘кузенъ’ употребляется въ боле широкомъ значеніи, чмъ въ другихъ странахъ. Имъ нердко означается вообще родство.},— перебила леди, которая была никто иная, какъ мистриссъ Лечмеръ,— о васъ всего лучше докладываютъ эти черные глаза, эта улыбка, эта походка. Къ чему же еще какой-нибудь докладъ? Я не забыла еще ни моего покойнаго брата, ни того, кто намъ до сихъ поръ такъ дорогъ, и потому съ перваго же взгляда могу признать въ васъ настоящаго Линкольна.
Во взаимномъ обращеніи старой леди и молодого человка чувствовалось какое-то стсненіе. Со стороны старой леди оно объяснялось провинціальнымъ мелочнымъ этикетомъ, но относительно молодого офицера такое объясненіе не годилось, тмъ боле, что на его лицо при словахъ мистриссъ Лечмеръ набжала тнь грусти. Впрочемъ, это съ нимъ сейчасъ же прошло, и онъ отвчалъ самымъ ласковымъ и сердечнымъ тономъ:
— Меня съ давнихъ поръ пріучили надяться, что на Тремонтъ-Стрит я найду второй родительскій домъ, и, судя по тому, что я отъ васъ сейчасъ слышу, дорогая мистриссъ Лечмеръ, этой надежд суждено оправдаться.
Леди выслушала эти слова съ замтнымъ удовольствіемъ, морщины разгладились на ея строгомъ лбу, она улыбнулась и отвчала:
— Я только того и желаю, чтобы вы считали этотъ домъ своимь, хотя онъ и слишкомъ скроменъ для наслдника богатаго и знатнаго рода Линкольновъ. Странно было бы, если бы кто-нибудь, принадлежа самъ къ этому роду, не оказалъ полнаго радушія и вниманія къ его представителю.
Моюдой человкъ ршилъ дать другой оборотъ разговору и почтительно поцловалъ руку мистриссъ Лечмеръ. Поднимая голову, онъ вдругъ увидлъ молодую особу, которой раньше не было видно за оконными занавсками. Чтобы не дать старой леди возвратиться къ прежней тем, онъ быстро подошелъ къ молодой особ и съ живостью проговорилъ:
— Предполагаю, что имю честь видть миссъ Дайнворъ? Вдь я ея тоже прихожусь кузеномъ.
— Вы ошиблись, майоръ Линкольнъ. Но Агнеса Дэнфортъ, хотя она и не моя внучка, все-таки вамъ такая же кузина: она дочь моей умершей племянницы.
— Стало быть, глаза и сердце меня обманули,— сказалъ молодой военный,— но я надюсь, что миссъ Дэнфортъ позволитъ мн называть ее своей кузиной.
На его просьбу отвтили только простымъ наклоненіемъ головы, но протянутую съ поклономъ руку приняли. Посл обмна еще нсколькими любезными фразами мистриссъ Лечмеръ усадила своего родственника на мсто, и завязался боле послдовательный разговоръ.
— Я очень рада, что вы насъ не забыли, кузенъ Линкольнъ,— сказала мистриссъ Лечмеръ.— Между нашей здшней глухой провинціей и метрополіей сношенія такъ рдки… Я боялась, что вы совершенно забудете родныя мста.
— Въ город, правда, я нахожу большую пустоту, но нкоторыя мста припомнилъ и узналъ. Долженъ, однако, сказать, что городскія зданія не производятъ на меня такого впечатлнія, какое производили въ дтств. Должно быть, это оттого, что я съ тхъ поръ много видлъ.
— Ну, еще-бы! Разумется! Да въ Бостон и нтъ особенно замчательныхь зданій, которыя могли бы считаться архитектурными памятниками и обратить на себя вниманіе прізжаго. У насъ здсь говорятъ, не видавши, а только по семейному преданію, что одинъ замокъ въ Девоншир равняется величной двнадцати самымъ большимъ домамъ въ Бостон. Мы обыкновенно съ гордостью говоримъ, что даже самъ король только тогда обладаетъ лучшимъ лучшимъ помщеніемъ, чмъ глава рода Линкольновъ, когда онъ живетъ въ Виндзор.
— Рэвенсклиффъ, дйствительно, очень большая усадьба,— возразилъ съ равнодушнымь видомъ молодой человкъ,— хотя я мало бывалъ въ графств и, сказать правду, знакомъ съ нашимъ помстьемъ, очень поверхностно. Впрочемъ, вы сами должны помнить, что его велтчество живетъ очннь просто, когда находится въ своемъ загородномъ замк Кью.
Пожилая леди слегка наклонила голову съ очень довольлымъ видомъ. Жители колоній любятъ, когда имъ напоминаютъ объ ихх знатныхъ связяхъ на родин къ которой у колонистовъ всегда прикованы глаза, какъ къ источнику блеска и почестей.
— Сесиль, должно быть, не знаетъ о прізд своего родственника,— сказала она вслдъ за тмъ,— иначе она бы не медлила такъ долго выйти къ гостю и сказать ему привтственное слово.
— Миссъ Дайнворъ, очевидно, смотритъ на меня, какъ на родственника, съ которымъ особыхъ церемоній не требуется,— сказалъ Ліонель,— и если это такъ, то я очень радъ и считаю это за честь.
— Вы съ ней вдь только троюродные,— отвчала съ нкоторымъ удареніемь мистриссъ Дечмеръ,— а такая степень родства не даетъ права нарушать правила вжливости и гостепріимства. Вы видите, кузенъ Ліонель, какъ мы цнимъ кровное родство, мы гордимся имъ даже по отношенію къ самымъ отдаленнымъ втвямъ фамиліи.
— По части генеалогіи я довольно слабъ, мистриссъ Лечмеръ, но, насколько я знаю, миссъ Дайнворъ сама изъ очень хорошей фамиліи, такъ что ей нтъ причины особенно гордиться какимъ бы то ни было родствомъ.
— Извините, майоръ Линкольнъ. Ея отецъ, полковникъ Дайнворъ, правда, происходитъ изъ очень древняго и очень почтеннаго рода, но нтъ такой фамиліи во всемъ королевств, которая не считала бы за честь быть въ родств съ нашей. Я говорю ‘нашей’, кузенъ Ліонель, потому что я вдь по отцу тоже Линкольнъ. Вашего дда я родная сестра.
Немного удивленный этимъ возраженіемъ, Ліонель не сталъ спорить и молча поклонился, посл чего попробовалъ заговорить съ молчаливой и сдержанной молодой особой. Онъ задалъ ей одинъ или два вопроса и получилъ отвты, но въ это время мистриссъ Лечмеръ обратилась къ ней, видимо сердясь на свою отсутствующую внучку:
— Агнеса, сходите и скажите Сесили, что ея кузенъ пріхалъ, и что мы ее ждемъ въ гостиную.— Она все время вами интересовалась, покуда вы хали сюда. Какъ только мы получили отъ васъ письмо, что вы садитесь на корабль, мы каждое воскресенье стали заказывать въ церкви молитвы о путешествующимъ по морю, и я замтила, что Сесиль молилась всегда очень усердно.
Ліонель пробормоталъ какую-то благодарность, откинулся на спинку кресла и поднялъ глаза къ потолку, но мы не ршиися утверждать, что это было сдлано изъ религіознаго чувства. Выслушавъ приказаніе своей тетки, Агнеса встала и вышла изъ комнаты. Дверь за ней закрылась уже минуты три, но разговоръ не возобновлялся. Раза два или три мистриссъ Лечмеръ какъ будто собиралась о чемъ-то заговорить, но какъ будто не ршалась. Ея блдное, выцвтшее лицо поблднло еще больше, губы дрожали. Наконецъ, ей удалось овладть собой, и она заговорила дрожащимъ голосомъ:
— Не припишите это равнодушію съ моей стороны, кузенъ Ліонель, но есть вещи, о которыхъ можно говорить только съ самыми близкими родными. Я надюсь, что вы оставили сэра Ліонеля Линкольна въ добромъ здоровьи, насколько это возможно при его душевной болзни?
— По крайней мр, мн передъ моимъ отъздомъ было сказано, что онъ здоровъ.
— Вы его сами давно не видали?
— Пятнадцать лтъ. Съ тхъ поръ, какъ посл каждаго свиданія со мной у него стали усиливаться припадки, доктора перестали къ нему вообще допускать кого бы то ни было. Онъ находится все въ томъ же лчебномъ заведеніи въ Лондон, и теперь свтлые промежутки становятся у него все чаще и продолжительне. Поэтому у меня явидась надежда, что мой нжно-любимый отецъ ко мн еще вернется. Мн кажется, что это возможно, потому что ему вдь еще нтъ и пятидесяти лтъ.
За этимъ интереснымъ сообщеніемъ послдовало продолжительное и тягостное молчаніе. Наконецъ, мистриссъ Дечмеръ, дрогнувшимъ голосомъ, что очень тронуло Ліонеля, такъ какъ свидтельствовало объ ея сердечной доброт и объ участіи къ его отцу, сказала молодому офицеру:
— Пожалуйста, дайте мн воды. Вы ее найдете въ буфет. Извините меня, кузенъ Ліонель, но для меня очень тяжело говорить объ этомъ предмет. Я всегда разстраиваюсь. Съ вашего позволенія я на нсколько минутъ уйду, а къ вамъ пришлю свою внучку. Мн хочется, чтобы вы поскоре съ ней познакомились.
Ліонелю самому было бы очень пріятно остаться хотя на нсколько минутъ одному, поэтому онь и не подумалъ ее удерживать. Нетвердыми шагами вышла старая леди изъ гостиной, но направилась не въ ту сторону, куда передъ тмъ прошла Агнеса Дэнфортъ, тоже пошедшая звать Сесиль, а совсмъ въ друтую дверь, которая вела въ ея собственное помщеніе.
Нсколько минутъ молодой человкъ ходилъ большими и быстрыми шагами по изображеніямъ Лечмеровскихъ львовъ на паркет, отлядывая въ то же время богатую обстановку комнаты. Изъ задумчивости его вывело неожиданное появленіе особы, тихо вошедшей и остановившеіся посреди гостиной. Граціозная, стройная, съ горделивой осадкой и съ самой благородной, выразительной физіономіей, вошедшая внушала къ себ и невольный восторгъ, и глубокое уваженіе. При всемъ томъ ея манеры были чрезвычайно скромны и тихи. Молодого человка она застала въ самую неавантажную для него минуту: онъ безпорядочно ходилъ по комнат, былъ разсянъ и недостаточно изященъ.
Майоръ Линкольнъ сразу догадался, что передъ нимъ никто иной, какъ Сесили Дайнворъ, единственный плодъ брака англійскаго офицера, давно умершаго, съ единственной дочерью мистриссъ Лечмеръ, тоже рано сошедшею въ могилу. Онъ зналъ ее настолько хорошо заочно и чувствовалъ себя съ ней настолько въ близкомъ родств, что, разумется, ни на минуту не задумался сейчасъ же предотавиться ей самъ. Онъ сдлалъ это съ развязностью родственника, но получилъ въ отвтъ такую холодную сдержанность, что почувствовалъ себя нсколько неловко.
Молодая особа, должно быть, сама почувствовала, что ей слдовало бы быть полюбезне съ дорогимъ гостемъ своей бабушки, и первая начала разговоръ, стараясь загладить произведенное впечатлніе холодности и уничтожить образовавшуюся натянутость.
— Moя бабушка давно ждала увидться съ съ вами, майоръ Линкольнъ,— сказала она,— вы прибыли чрезвычайно кстати. Пололженіе въ стран становится все тревежне, и я уже давно совтую бабушк съездить въ Англію и пожить тамъ, покуда здсь не стихнутъ эти несчастные раздоры.
Слова эти были сказаны нжнымъ, мелодичнымъ голосомъ и съ самымъ чистымъ произношеніемъ, такъ что можно было подумать, что Сесиль получила воспитаніе при двор. На Ліонеля это произвело тмъ боле пріятное впечатлніе, что когда онъ предъ тмъ разговаривалъ съ Агнесой Денфортъ, то уловилъ въ ея рчи мстный акцентъ, непріятно кольнушій его избалованный слухъ.
— Вы сами, какъ настоящая англичанка по виду, получили бы, большое удовольствіе отъ этого путешествія!— отвчали Ліонель,— а такъ какъ мн тоже уже извстно кое-что положеніи въ здшней стран, то я поддержу съ своей стороны ваши совты. Замокъ Равенсклиффъ и нашъ домъ на Сого-Сквер вполн къ услугамъ мистриссъ Лечмеръ.
— Я собственно желала бы, чтобы она приняла приглашеніе нашего родственника по отцу, лорда Кердевнеля, который уже давно зоветъ меня къ себ погостить, на нсколько лтъ. Мн будетъ очень тяжело разставаться съ бабушкой, но если политическія событія заставятъ ее удалиться отсюда въ резиденцію ея предковъ, то и съ моей стороны не будетъ неправильнымъ поступкомъ если я также поселюсь на это время на помсть моихъ отцовъ.
Майоръ Линкольнъ посмотрлъ на молодую особу своими проницательными глазами и улыбнулся отъ пришедшей ему въ голову мысли, что провинціальная красавиц унаслдовала отъ бабушки манеру гордиться своимъ происхожденіемъ, и нарочно пожелала дать ему понять, племянница виконта выше наслдника баронета. Но вспыхнувшій на минуту горячій румянецъ на хорошенькомъ личик Сесили доказалъ Ліонелю, что ей эту фразу внушило чувство, боле глубокое и боле достойное ея души, чмъ простое мелкое самолюбіе, въ которомъ онъ ее заподозрилъ. Во всякомъ случа онъ очень обрадовался, когда вышла мистриссъ Лечмеръ, опираясь на руку своей племянницы.
— Я вижу, кузенъ, что васъ моей Сесиліи можно и не представлять: вы сами познакомились,— сказала пожилая деди, разслабленными, шагами направляясь къ дивану.— Вамъ обоимъ помогло взаимное сродство Я подразумеваю подъ этимъ не кровное родство, которое между вами вовсе уж не такое близкое, а то моральное сходство, которое несомннно существуетъ между людьми, принадлежащими къ одному и тому же роду.
— Мн было бы очень пріятно, если бы у меня оказалось какое-нибудь моральное или физическое сходство съ миссъ Дайнворъ,— сказалъ съ очень разсяннымъ видомъ Ліонель, ведя мистриссъ Лечмеръ подъ руку къ дивану.— Тогда бы я еще больше гордился нашимъ родствомъ.
— Я и не думаю отрицать своею кровнаго родства съ кузеномъ Ліонелемъ,— воскликнула, вдругъ взволновавшись Ceсилъ.— Наши предки пожелали…
— Дитя мое,— перебила бабушка,— слово ‘кузенъ’ примняется къ боле близкому родству при давнишнемъ, кром родства, знакомств. Такъ пригято въ высшемъ свт. Но майоръ Линкольнъ знаетъ, что мы, колонисты, придаемъ этому слову несравненно боле широкое значеніе и считаемся между собою родствомъ даже въ очень отдаленныхъ степеняхъ, какъ длается въ кланахъ… Кстати, по поводу клановъ, мн припомнилось возстаніе 1745 года. Считаете ли вы въ Англіи возможнымъ, что наши здшніе безумцы тоже способны взяться за оружіе?
— Объ этомъ существуютъ различныя мнніи,— отвчалъ Ліонель.— Одни презрительно отвергаютъ самую мысль о чемъ-либо подобномъ, но есть офицеры, служившіе на здшнемъ континент, которые полагаютъ, что возстаніе будетъ непремнно поднято и что борьба будетъ кровопролитная.
— A почему бы колонистамъ и не поднять возстанія? — сказала вдругъ Агнеса Дэнфортъ.— Они такіе же мужчины, какъ и англичане, нисколько не хуже.
Ліонель съ нкоторымъ удивленіемъ взглянулъ на юную энтузіастку, которая сидла такой скромной, точно и не она сказала эту фразу. Онъ улыбнулся и повторилъ ея слова.
— Вы спрашиваете, почему бы имъ не поднять возстанія? Да потому, что это было бы и глупо, и преступно. A что здшніе мужчины! нискольно не хуже англичанъ, такъ не я стану съ вами объ этомъ спорить: я вдь самъ родомъ американецъ.
— Почему же вы въ красномъ мундир? Я слышала, что наши земляки, которые служатъ въ англійской арміи, носятъ синій мундиръ, а не красный.
— Его величеству угодно, чтобы его 47-й полкъ носилъ только красные мундиры, а что касается лично меня, то мн ршительно все равно, какого цвта одежду ни носить. Пусть бы ужъ красный цвтъ носили одни дамы — я согласенъ.
Ліонель смялся, говоря это.
— Вамъ очень легко перемнить цвтъ своей одежды,— сказала Атнеса,
— Это какъ?
— Выходите въ отставку.
Вроятно, мистриссъ Лечмеръ не безъ причины позволила свой племянниц говорить такъ смло и свободно. Видя, однако, что ея гость вовсе не выказываетъ обиды, какъ длаютъ вс англійскіе офицеры въ такихъ случаяхъ, она дернула за сонетку и сказала:
— Не правда ли, майоръ Линкольнъ, это очень смлый языкъ для молодой особы, которой нтъ еще и двадцати лтъ? Но миссъ Дэнфортъ взяла себ привилегію говорить все свободно. Многіе ея родственники по отцу замшаны въ безпорядкахъ послдняго времени, но мы позаботились, чтобы Сесиль осталась боле врна своему долгу.
— Но вдь и сама Сесиль тоже постоянно отказывается посщать праздники, устраиваемые англійскими офицерами,— проговорйла Агнеса не совсмъ довольнымъ тономъ.
— Разв Сесмь Дайнворъ можетъ являться на какіе бы то ни было балы и праздники безъ приличнаго покровительства?— возразила мистриссъ. Лечмеръ.— A мн въ семьдесятъ лтъ не подъ силу вызжать съ ней въ свтъ. Однако, мы только разсуждаемъ, говоримъ все не дло, а майору Линкольну даже освжиться съ дороги ничего не подано до сихъ поръ.— Катонъ, можете подавать.
Послднее относилось къ вошедшему негру. Мистриссъ Лечмеръ сказала эти слова почти таинственно, потому что бостонцы еще съ 1771 года, изъ ненависти къ Англіи, бойкотировали чай. Старый слуга, привыкшій за долгую практику безъ словъ угадывать желанія своей госпожи, закрылъ первымъ дломъ ставни и задернулъ занавск. у оконъ, потомъ взялъ небольшой овальный столикъ, скрытый за занавсками, и поставилъ его передъ миссъ Дайнворъ. Посл того на гладкой полированной поверхности столика появился серебряный массивный чайникъ съ кипящей водой и такой же подносъ съ превосходнымъ саксонскимъ сервизомъ.
Мистриссъ Лечмеръ старалась тмъ временемъ завлечь гостя разспросами объ англійскихъ родственникахъ, но, не смотря на вс свои усилія, не сумла сдлаать такъ, чтобы онъ, не замтилъ таинственныхъ предосторожностей, съ которыми негръ накрывалъ на столъ. Миссъ Дайнворъ спокойно позволила поставить передъ собой чайный столикъ, но ея кузина Агнеса Дэнфортъ отвернулась съ холоднымъ и недовольнымъ видом. Заваривъ чай, Катонъ налилъ его въ дв фарфоровыя чашки, на которыхъ очень искусно были нарисованы красныя и зеленыя вточки, и подалъ одну своей хозяйк, а другую молодому офицеру.
— Виноватъ, миссъ Дэнфортъ!— воскликнулъ Ліонель, прннявъ чашку.— Эта дурная привычка образовалась у меня за время долгаго плаванія на корабл: я и не обратилъ вниманія что у васъ нтъ чашки.
— Пожалуйста, не извиняйтесъ, сэръ, и кушайте на здоровье, разъ вы это любите,— сказала Агнеса.
— Но мн будетъ гораздо пріятне, если и вы будете кушать. Чай — вдь это такая утонченная роскошь!
— Вотъ именно — утонченная роскошь, вы очень удачно выразились. Настолько утонченная, что безъ нея вполн можнь обойтись… Благодарю васъ, сэръ, я чаю не пью совсмъ.
— Вы женщина — и не любите чай?— воскликнулъ со смхомъ Ліонель.
— Не знаю, какое дйствіе этотъ тонкій ядъ производитъ на вашихъ англійскихъ леди, майоръ Линкольнъ, но мн, какъ американк, вовс не трудно отказаться отъ этой отвратительной травы, изъ-за которой происходятъ на моей родин вс эти волненія и грозитъ опасность моимъ роднымъ.
Ліонель, извинившійся только изъ обязательной учтивости учтивости мужчины къ дам, молча поклонился и повернулъ голову въ другую сторону, чтобы посмотрть, съ такой ли же строгостью судитъ о ча и другая моладая американка. Сесиль, наклонясь надъ подносомъ, небрежно играла ложечкой очень любопытной работы. На этои ложечк какой-то искусникъ попытался изобразить втку того растенія, душистые листья котораго наполняли въ эту минуту гостиную своимъ ароматонъ. Вырывавшійся изъ стоявшаго передъ Сесилью чайника паръ окутывалъ легкимъ облакомъ ея головку, придавая ей какой-то воздушный видъ,
— A вотъ вы, миссъ Дайнворъ, повидимому, не чувотвуете къ чаю отвращетія и не безъ удовольствія вдыхаете его ароматъ?
Гордый и холодный видъ сразу соскочилъ съ Сесили, когда она взглянула на Ліонеля и отвтила ему съ веселостью и добродушіемъ, которыя къ ней гораздо больше шли.
— Я женщина и признаюсь въ своей слабости. Мн кажется, что тмъ плодомъ, который соблазнилъ въ земномъ раю нашу общую прабабушку, былъ именно чай.
— Если это врно,— сказала Агнеса,— то у змя-искусителя въ послднее время нашлись, стало быть, подражатели, только самое орудіе искушенія утратило, повидимому, часть своихъ качествъ.
— Откуда вы это знаете?— засмядея Ліонель, которому нравилось продолжать этотъ шутливый разговоръ, такъ какъ, благодаря ему, между нимъ и его кузинами устанавливалась нкоторая короткость.— Если бы Ева такъ же отнеслась къ словамъ соблазнителя, какъ вы къ предлагаемой вамъ чашк чая, то мы, вроятно, до сихъ поръ вс жили бы въ раю.
— О, сэръ, мн вдь этотъ напитокъ знакомъ хорошо,— отвчала Атнеса.— Бостонскій портъ, по выраженію Джоба Прэя, ничто иное, камъ огромный чайяикъ.
— Вы, стало быть, знаете Джоба Прэя, миссъ Дэнфорть?
— Какъ же не знать? Бостонъ такой маленькій городъ, а Джобъ Прэй такой общеполезный человкъ. Его здсь вс знаютъ.
— Значитъ это врно, что онъ изъ очень извстной здсь семьи, потому что онъ говорилъ мн, что и его мать, старую чудачку Абитайль Прэй, также знаютъ въ Бостон ршительно вс жители.
— Но вы-то какъ можете знать ихъ обоихъ?— воскликнула Сесиль.— Это удивительно.
— Противъ чая, молодыя леди, вы устояли, но противъ любопвтства не устоить ни одна женщина. Однако, я не стану васъ мучить и скажу, что я уже имлъ свиданіе съ мистриссъ Прэй.
Агнеса хотла что-то сказать, но въ эту минуту сзади нее что-то упало. Она обернулась и увидала, что мистриссъ Лечмеръ выронила изъ рукъ чудную фарфоровую чашку, которая разблась въ мелкіе куски.
— Бабушк дурно!— воскликнула Сесиль, кидаясь къ ней на помощь.— Катонъ, скоре… Майоръ Линкольнь, пожалуйста, дайте сюда стаканъ воды… Агнеса, одолжите мн вашихъ солей.
Старой леди было, однако, не такъ ужъ дурно. Отъ солей она отказалась, но стаканъ воды приняла отъ Ліонеля.
— Я боюсь. что вы меня сочтете за несносную, болзненную старуху,— сказала она, слегка оправившись.— Это со мной, должно быть, отъ чая, котораго я, правда, пью очень много отъ избытка лойяльности. Но, должно бытъ, мн тоже прядется отъ него отказаться, какъ отказались мои барышни, только по другой причин. Мы привыкли рано ложиться, майоръ Линкольнъ, но сами вы будьте, какъ дома, и располагайте собой, какъ вамъ угодно. Я прошу снисхожденія къ моимъ семидесяти годамъ и желаю вамъ спокойной ночи, желаю вамъ выспаться хорошенько и стряхнуть съ себя все утомленіе, причиненное вамъ дальнимъ путешествіемъ. Катонъ приготовитъ для васъ все, что нужно.
Старая лэди ушла, поддерживаемая подъ руки своими двумя воспитаницами. Ліонель остался въ гостиной одинъ. Такъ какъ было уже поздно, и такъ какъ нельзя было ожидать, чтобы молодыя миссъ возвратились въ гостиную, Ліонель спросилъ свчку и веллъ себя проводить въ отведенную для него комнату, Катонъ помогъ ему раздтъся, и онъ съ удовольствіемъ улегся въ мягкую постель.
Заснулъ онъ, однако не сразу. Ему долго припоминалось все то, что онъ пережилъ за этотъ день. Мистриссъ Лечмеръ и ея внучки играли каждая свою роль. Былъ или нтъ между ними уговоръ? Это нужно было проврить. Но Агнеса Дэнфортъ была такая простая, непосредственная, даже рзковатая — частью отъ природы, частью отъ воспитанія. Какъ всякій молодой человкъ на его мст, познакомившійся съ двумя молодыми. двушками замчательной красоты, Ліонель заснулъ, мечтая о нихъ обихъ, а во сн ему мерещилось, будто онъ на ‘Эвон’ пьетъ пуншъ, приготовленный хорошенькими ручками миссъ Дэнфортъ, а къ аромату этого пунша примшивается тонкій ароматъ чая, сзади же стоитъ Сесиль Дайнворъ, съ милой граціей Гебы смотритъ на него и такъ весело, такъ молодо хохочетъ.

ГЛАВА IV.

Честное слово, вотъ хорошо упитанный человкъ.

Шекспиръ: ‘Король Генрихъ IV’.

Солнце начинало бросать свои лучи на густой туманъ, разостлавшійся за ночь надъ поверхностью воды, когда Ліонель взошелъ на Биконъ-Гилльскія высоты, чтобы посмотрть на свой родной городъ при первомъ проблеск дня. Сквозь туманъ видны были зеленыя верхушки острововъ. Виднлся также еще обширный амфитеатръ утесовъ, окружавшихъ бухту. Впрочемъ, туманъ уже поднимался все выше и выше, то закрывая входъ въ прелестную долину, то обвиваясь легкими клубами вокругъ колокольни, которая обозначала, что на этомъ мст стоитъ село.
Хотя горожане вс уже проснулись, но везд въ город соблюдалась строгая тишина по случаю воскресенья.
Стоя на холм, Ліонель любовался панорамой родного города.
По мр того, какъ расходился туманъ, выступали дома, утесы, башни, корабли. Многаго онъ не могъ припомнить, но многое узнавалъ. Изъ задумчивости его вывелъ чей-то непріятный, гнусавый голосъ, пвшій псню, изъ которой Ліонель уловилъ нкоторыя слова:
Кто свободу любитъ — тотъ
За нее идетъ въ походъ,
Обнажаетъ острый мечъ,
Не боится жаркихъ счь.
A привыкшій къ рабству — знай
Пьетъ свой вредный, мерзкій чай.
Ліонель пошелъ на голосъ и увидалъ Джоба Прэя, сидвліаго на деревянныхъ ступенькахъ, крторыя вели на вершину холма. Джобъ кололъ орхи на краю доски и клалъ себ въ ротъ зерна, а въ промежуткахъ плъ вышеприведенную псню.
— Какъ же это вы, мистеръ Прэй, не соблюдаете воскресенья и съ утра принялись за свтское пніе? — сказалъ Ліонель.
— Пть никогда не грхъ что бы то ни было, псалмы ли, псни ли,— отвчалъ Джобъ, не поднимая головы и не отрываясъ отъ своего занятія.— Но для пнія нужно подняться повыше, потому что у насъ пть нельзя: всю долину заняли солдаты.
— A что вы имете противъ солдатъ въ долин?
— Изъ-за нихъ коровамъ сть нечего и коровы не дають поэтому молока. Теперь весна, коровамъ пастбище пужно.
— Бдный мой Джобъ, солдаты травы не дятъ, ваши рогатые и безрогіе друзья могутъ пастись сколько угодно.
— Но солдаты траву мнутъ, а бостонскія коровы не дять травы, примятой англійскими солдатами,— сказалъ съ сумрачнымъ видомъ Джобъ.
— Вотъ даже какъ! Боже, какая утонченная любовь къ свобод!— засмялся Ліонель.
Джобъ съ предостереженіемъ покачалъ головой и сказалъ: — Не говорите ничего противъ свободы, а то будетъ нехорошо, если васъ услышить Ралъфъ.
— Кто это Ральфъ? Гд же онъ тутъ прячется?
— Онъ тамъ, въ туман,— сказалъ Джобъ, указывая пальцемъ на маячный столбъ, весь окутанный туманомъ.
Ліонель посмотрлъ туда, но въ первое время ничего не увидалъ. Потомъ, продолжая всматриваться, онъ разглядлъ сквозь туманъ того самаго старика, съ которымъ халъ на корабл. Старикъ былъ все въ томъ же сромъ костюм, который очень подходилъ съ туману и придавалъ наружности старика что-то воздушное и сверхъестественное. По мр того, какъ туманъ рдлъ, Ліонель замчалъ, что старикъ кидаетъ по сторонамъ быстрые и тревожные взгляды. При этомъ онъ длалъ рукой нетерпливые жесты, какъ будто пытаясь разсять мглу, мшавшую ему видть то, что онъ желалъ. Вдругъ свтлые солнечные лучи прорзали туманъ, раздвинули его и освтили разомъ всю фигуру старика. Въ тотъ же мигъ съ его лица исчезло суровое, тревожное выраженіе, кроткая и грустная улыбка озарила черты, и онъ громко окликнулъ молодого офицера.
— Приходите сюда, Ліонель Ликольнъ. Вы здсь услышите свднія, которыя избавятъ васъ отъ многихъ опасностей, если вы сумете ими воспользоваться.
— Очень радъ, что слышу вашъ голосъ,— сказалъ Ліонель, направляясь въ ту сторону.— Окутанный туманом, вы были гпохожи на какого-то выходца съ того свта,— мн хотлось стать передъ вами на колни и попросить вашего благословенія.
— Это врно, что я выходецъ съ того свта. Почти все то, что могло бы меня интересовать въ жизни, лежитъ въ могил, и свое земное странствованіе я продолжаю только потому. что я долженъ совершить одно большое дло, котораго безъ меня никто не сдлаетъ. Тотъ свтъ, молодой человкъ, я вижк передъ собой гораздо ясне, чмъ вы вотъ эту панораму, разстилающуюся у вашихъ ногъ. Тамъ нтъ тумановъ, мшающихъ смотрть, нтъ иллюзіи красокъ, нтъ никакого обмана чувствъ.
— Какъ вы счастливы, сэръ, что имете такую увренность, достигнувъ послдняго предла жизни, но я боюсъ, что за свою рвшмость провести вчерашнюю ночь въ жилищ юродиваго вы плплатились неудобствами и безпокойствомъ.
— Этотъ юродивый очень хорошій юноша,— отвчалъ старикъ, ласково кладя руку на голову Джобу.— Мы съ нимъ понимаемъ другъ друга, маіоръ Линкольну, а это всего дороже для взаимныхъ отношеній.
— Я замтилъ уже, что есть одинъ вопросъ, на который вы смотрите съ нимъ совершенно одинаково. Но помимо этого между вами, по моему, нтъ ровно ничего общаго.
— Его умственныя способности остановились въ развитіи еще въ період дтства, это врно,— отвчалъ старикъ.— Но каковъ конечный результатъ человческихъ познаній? Въ чемъ онъ заключается? Онъ заключается въ томъ, что мы узнаемъ, а сколько именно мы находимся во власти нашихъ страстей? Тотъ, кто на опыт научился тушить этотъ вулканъ, и тотъ, кого это пламя вы разу не обжигало — одинаково достойны другъ друга и вполн могутъ считаться товарищами.
Ліонель наклонилъ голову, выслушавъ такое смиренное мнніе, и посл небольшой паузы перемнилъ разговоръ.
— Солнце уже даетъ себя чувствовать,— сказалъ онъ старику,— и когда разсются послдніе пары, мы увидимъ т мста, которыя оба посщали въ прежнее время.
— Найдемъ ли мы ихъ такими, какими оставили? Или мы ихъ увидимъ во власти чужестранца?
— Во всякомъ случа, не чужестранца, потому что мы вс подданые одного короля. Мы вс — одна семья, и онъ нашъ общій отецъ.
— Не стану вамъ на это возражать, что онъ очень плохой отецъ,— спокойно проговорилъ, старикъ.— Тотъ, кто занимаеть въ настоящее время англійскій тронъ, мене отвтственъ, чмъ его совтники, за т притсненія, которыя приходится терпть народу въ его царствованіе.
— Сэръ, если вы будете и дальше позволять себ такіе-же намеки по поводу моего государя, я долженъ буду съ вами разстаться. При англійскомъ офицер нельзя такъ легкомысленно отзыватъся о корол!
— Легкомысленно!— медленнымъ темпомъ проговврялъ старикъ:— Воть ужъ именно легкомысліе неразлучно съ сдой головой и восьмидесятилтнимъ возрастомъ. Но только вы ошибаетесь отъ излишняго усердія, молодой человкъ. Я самъ живалъ въ королевской атмосфер и умю отличать личность монарха отъ политики его правительства. Эта политика вызвала раздоръ въ великомъ государств и со временемъ лишитъ Георга III той земли, которая справедливо считается лучшимъ перломъ въ его корон.
— Сэръ, я ухожу,— сказалъ Ліонель.— Т идеи, которыя вы такъ свободно высказывали на корабл: во время плаванія сюда, не противорчили нашей конституціи, а ваши теперешнія слова черезчуръ подходятъ подъ понятіе измны.
— Ну, что-жъ, ступайте,— сказалъ спокойно старикъ.— Войдите въ эту опоганенную долину и прикажите вашимъ наемникамъ меня схватить и запереть. Пусть утучнится почва моей стариковской кровью. Да прежде, чмъ топоръ отдлитъ мою годову отъ туловища, прикажите своимъ безжалостнымъ гренадерамъ помучить меня хорошенько. Я такъ долго жилъ, что мн не грхъ удлить нсколько мгновеній палачамъ.
— Я думаю, сэръ, что вы могли бы мн этого не говорить,— сказалъ Ліовель.
— Врно, и я иду даже дальніе: забываю свою сдину и прошу прощенія. Но если бы вамъ, какъ мн, довелось извдать на себ весь ужасъ рабства, то вы бы сами стали особенно дорожить безцнными благодяніями свободы.
— Разв вы во время своихъ путешествій узнали рабство не только въ смысл нарушенія принциповъ, какъ вы выражаетесь, а еще и какъ-нибудь иначе?
— Узналъ ли я рабство! — съ горькой удыбкой воскликнулъ старикъ.— Да, молодой человкъ, я узналъ его такъ, какъ не приведи Богъ никому: и духомъ, и тломъ. Я жилъ мсяцы, годы, слушая, какъ посторонніе люди ршаютъ за меня, что мн сть и что пить и сколько мн нужно чего выдать на пропитапіе, чтобы я не умеръ съ голода. Посторонніе люди длали оцнку моихъ страданій, контролировали выраженіе моихъ печалей, посягали на единственное утшеніе, оставленное мн Богомъ…
— Гд же это вы могли подвергаться такому обращенію? Должно быть, вы тогда попали въ руки къ неврнымъ варварамъ?
— Вы выразились совершенно правильно, молодой человкъ: къ неврнымъ, потому что они отрицаютъ правила, преподанныя намъ божественнымъ Искупителемъ, къ варварамъ, потому что они способны обращаться, какъ со скотомъ, съ человкомъ, одареннымъ душою и разумомъ.
— Отчего вы не пріхали въ Бостонъ и не разсказали обо всемъ этомъ народу въ Фуннель-Голл?— воскликнулъ Джобъ.— Тогда бы этого такъ не оставили.
— Дитя мое, я бы охотно это сдлалъ, если бы могъ, но на ихъ сторон была сила. Они держали меня въ своей власти, какъ демоны.
Ліонель хотлъ что-то сказать по этому поводу, но въ это время его окликнулъ кто-то, поднимавшійся на холмъ по другому склону. При первомъ же звук этого голоса старикъ всталъ и быстро ушелъ прочь вмст съ Джобомъ. Въ туман ихъ скоро стало не видно обоихъ.
— Наконецъ-то, я васъ вижу, Ліонель!— воскликнулъ новопришедшій, появляясь на холм.— Какого чорта вы здсь длаете такъ рано и среди облаковъ? До васъ и не долзешь. Ужъ я взбирался, взбирался… И радъ же я вамъ, дорогой Ліонель, ужасно радъ. Мы знали, что вы должны пріхать съ первымъ корабдемъ. Сегодня утромъ возвращаюсь съ ученья и вижу: два лакея въ зеленыхъ ливреяхъ идутъ и ведутъ каждый по лошади. Ливреи я сеічасъ же узналъ — чьи он, а съ лошадьми надюсь потомъ свести короткое знакомство. Спрашиваю одного изъ слугъ: ‘Чьи вы люди?..’ Онъ мне отвчаетъ: ‘Майора Линкольна изъ Рэвенсклиффа, сэръ!’ — и такимъ тономъ, точно онъ состоитъ на служб у самого короля. Удивительно важные длаются слуги господъ, имющихъ десять тысячъ фунтовъ стерлинтовъ годового дохода. Задайте такой же вопросъ моему лакею — онъ вамъ отвтитъ просто: ‘Капитана Польварта 47го полка’, и больше ничего. Каналья и не подумаетъ при этомъ упомянуть, что на земл существуетъ мстечко, называющееся Польвартъ-Голль.
Вся эта тирада сказана была однимъ духомъ, но посл нея капитанъ Польвартъ запыхался и долго не могъ ничего больше сказать. Этой паузой воспользовался Ліонель, чтобы пожать ему руку и выразить также и со своей стороны удовольствіе по поводу пріятной встрчи.
— Вотъ ужъ никакъ не думалъ васъ здсь встртить,— сказалъ онъ.— Я предполагалъ, что вы встаете съ постели не раньше девяти или десяти часовъ, и собирался узнать вашъ адресъ и пойти къ вамъ къ первому, а ужъ потомъ представиться по начальству.
— За неожиданную встрчу со мной вы должны поблагодарить его превосходительство достопочтеннаго Томаса Гэджа, здшняго военнаго губерпатора, вице-адмирада, и проч., и проч., какъ онъ пишетъ въ своимъ прокламаціяхъ, хотя онъ столько же, въ сущности, губернаторъ, сколько хозяинъ вашихъ лошадей, которыхъ вы привезли съ собой сюда.
— A почему я его долженъ благодарить за нашу встрчу?
— Почему? A вы поглядите кругомъ. Что вы видите? Одинъ туманъ, да? Больше ничего? Само собой разумется, что такой тучный человкъ, какъ я, и притомъ страдающій одышкой, не пошелъ бы сюда ни свтъ, ни заря любоваться туманомъ. Чего я здсь не видалъ? Ну, вотъ, а достопочтенный Томасъ, губернаторъ, вице-адмиралъ и прочая, приказалъ намъ сегодня быть всмъ подъ ружьемъ на восход солнца,
— По-моему, для военнаго это вовсе не трудно, а для васъ, при вашей комилекціи даже очень полезно,— возразилъ Ліонель.— A я опять гляжу на васъ и удивляюсь: что это на васъ за форма? Неужели вы перешли въ легкую пхоту?
— A почему бы мн и не служить въ леткой пхот?— съ очень серьезнымъ видомъ отвчалъ капитанъ.— Чмъ эта форма плоха дда меня? Правда, для этого рода оружія я нсколько тученъ, но ростомъ подхожу въ самый разъ: пять футовъ и десять линій. Я вижу, вамъ смшно, Ліонель. Смйтесь, пожалуйста, сколько вамъ утодно. Я за послдніе три дня привыкъ, что надо мной вс. смются.
— Что же васъ заставило перейти въ легкую пхоту?
— Видите ли, мой другъ, я влюбился.
— Это меня удивляетъ.
— И собираюсь жениться. Это васъ должно удивять еще больше.
— Кто же бы это могъ внушить такое сильное чувство капитану 47-го полка Питеру Польварту изъ Польвартъ-Голля? Должно быть, какая-нибудь необыкновенная женщина.
— Прелестная женщина, майоръ Линкольнъ. Вся точно точеная. Когда она въ задумчивости, она ходига важно, точно тетеревъ, а когда побжитъ, такъ точно куропатка. Въ спокойномъ положеніи она похожа на вкусное, сочное блюдо дичи… Вы вдь знаете, какой я гастрономъ, потому и сравненія у меня такія.
— Вы мн такъ аппетитно расписали наружность этой особы, что я загорлся желаніемъ познакомитвся съ ея нравственными качествами.
— Ея нравственныя качества еще выше наружныхъ. Во первыхъ, она умна. Во-вторыхъ, она чертовски смла. Наконецъ, она едва-ли не самая крамольная изъ всхъ бостонокъ по отношенію къ короля Георгу III.
— Нсколько странная рекомендація въ устахъ офицера его величества.
— Ничего, это врод остраго соуса, придающаго пикантность блюду. У нея характеръ дкій, у меня мягкій — это выйдетъ очень удачная комбинація.
— Не возьму на себя смлости оспаривать качества подобной особы,— сказалъ Ліонель,— но каковы ея отношенія къ легкой пхот? Не принадлежитъ ли она сама къ легкому роду оружія среди своего пола?
— Извините меня, майоръ Линкольнъ, но по этому поводу я шутить не могу. Миссъ Дэнфортъ принадлежитъ къ одной изъ лучшихъ фамилій въ Бостон.
— Миссъ Дэнфортъ! Но вдь не про Агнесу же вы говорите?
— Какъ разъ про нее! — воскликнулъ изумленный Польвартъ.— A вы какъ ее знаете?
— Она мн родня, кузина, и мы живемъ въ одвомъ дом. Мистриссъ Лечмеръ намъ съ ней приходится двоюродной бабкой. Добрая леди непремнно пожелала, чтобы я помстился въ ея дом на Тремонтъ-Стрит.
— Очень радъ. Значитъ, мы съ вами будемъ встрчатъея не только для того, чтобы выпить и закусить, а при боле почтенной обстановк. Но вернеся къ основному вопросу. Про мою тучаость говорилось такъ много, что я ршился остановить еe.
— Для этого вамъ стоило только сдлать такъ, чгобы вы казались потоньше.
— А’ азв я не кажусь тоньше въ этой форм? Но я ее надлъ не только по этой причин. Скажу вамъ на ухо по секрету: тутъ у насъ недавно случилась грязная исторія, въ которой 47-й полкъ не пріобрлъ себ новыхъ лавровъ. Одного здшняго жителя обмазали дегтемъ и вываляли въ перьяхъ.
— Я слышалъ уже объ этой исторіи,— сказалъ Ліонелъ,— и говорягь, будто солдаты берутъ примръ съ своего командира.
—Шшъ!.. Это сюжетъ щекотливый. Какъ бы то ни было, на полковника изъ-за этой исторіи стали коситься, въ особенности женщины. Насъ теперь вс избгаютъ. Длается исключеніе только для меня — за мой характеръ. Надо вамъ сказать Ліонель, что у меня въ Бостон масса пріятелей. И вотъ мн удалось теперь перейти изъ тяжелой пхоты въ легкую:
— Удивляюсь, какъ васъ выпустилъ Несбитъ, и какъ утвердилъ этотъ переведъ Гэджъ, но съ другой стороны, это доказываетъ, что военныхъ дйствій не ожидается.
— Вы правы только наполовину. Вотъ ужед есять лть янки волнуются, говорятъ рчи, принимаютъ резолюціи, но ни къ чему не приступаютъ. Прежде, бывало, когда колонисты oстaнутся недовольны новымъ налогомъ, или какимъ-нибудь распоряженіемъ, они сразу взбунтуются, мы помчимся на нихъ съ саблями наголо — и все утихаетъ. Теперь не то. Теперь признаки гораздо тревожне. Никто не бунтуетъ, но вс держатся за принципы. Ради принципа населеніе отказывается отъ употребленія въ пищу многихъ продуктовъ, къ которымъ оно привыкло, но которые обложены несимпатичнымъ налогомъ. Женщины перестали пить чай, мужчины бросили рыбную ловлю и охоту. На всемъ бостонскомъ рынк не найдешь теперь ни одной дикой утки — и все изъ-за этого билля о Бостонскомъ порт. Упорство жителей растетъ съ каждымъ днемъ. Къ счастью, однако, если дло дойдетъ до боя, то мы настолько сильны, что можемъ пробиться въ такой пунктъ, гд провіантъ будетъ въ изобиліи. Кром того, къ намъ должны сюда прибыть и еще подкрпленія.
— До боя не дай Богъ, чтобы дошло,— замтилъ майоръ Ліонель.— Мы будемъ здсь осаждены.
— Осаждены! Этого еще не доставало!— воскликнудъ въ тревог Польвартъ.— Не дай Богъ такого бдствія. Мы и теперь уже питаемся здсь очень плохо, а тогда и вовсе съ голода умремъ. Только нтъ, Ліонель, этого не можетъ быть. Гд имъ! Эти скоросплые солдаты, эти неуклюжіе милиціонеры — да разв они посмютъ атаковать четыре тысячи англичанъ, которыхъ вдобавокъ поддерживаетъ флотъ? Вдь четыре тысячи! А когда прибудутъ назначенные новые полки, то насъ будетъ восемь тысячъ.
— Они прибудутъ скоро, можете быть покойны,— сказалъ Ліонель,— Клинтонъ, Бертойнъ и Гоу были на прощальной аудіенціи.въ одинъ день со мной. Пріемъ намъ всмъ былъ чрезвычайно, милостивый. При этомъ мн показалось, что его величество смотрлъ на меня особенно пристально, какъ бы припоминая два моихъ голосованія въ парламент по поводу здшнихъ раздоровъ.
— Я увренъ, что вы голосовали противъ билля о Бостонскомъ порт, хотя бы изъ дружбы ко мн?
— Нтъ, я въ этомъ случа поддержалъ министерство. Бостонцы сами вызвали эту мру своимъ поведеніемъ. Въ парламент не было объ этомъ двухъ мнній.
— Счастливецъ вы, майоръ Линкольнъ, какъ я на вась погляжу,— сказалъ капитанъ Польвартъ. — Въ двадцати пять лтъ — и уже кресло въ парламент! Вотъ бы мн чего всегда хотлось… Вдь это легко сказать: членъ парламента!.. Одно названіе чего стоитъ… Скажите, вдь отъ вашего мстечка полагается два кресла. Кто же теперь вторымъ членомъ, кром васъ?
— Пожалуйста, не будемте объ этомъ говорить,— тихо сказалъ Ліонель.— Кресло занято лицомъ, которому бы совсмъ не слдовало на немъ сидть. Однако, пойдемте, капитанъ. Мн хочется повидаться съ товарищами, прежде чмъ въ церквахъ начнется воскресдый звонъ.
Они спустились съ холма, вышли на площадь и сейчасъ же были окружены офицерами своего полка.

ГЛАВА V.

Мы смиренно просимъ снисходительно отнестись къ нашей трагедіи, просимъ выслушать насъ терпливо.

Шекспирь: ‘Гамлетъ’.

Теперь мы попросимъ читателя перенестись вмст&#1123, съ нами на сто лтъ назадъ, чтобы объяснить передъ нимъ то, что въ нашемъ разсказ можетъ показаться непонятнымъ.
Реджинальдъ Линкольнъ былъ младшимъ сыномъ въ очень старинной и богатой семь, сохранившей вс свои имнія во время бурныхъ дней республики и кромвеллевской узурпаціи. Но изъ родовыхъ богатствъ ему, какъ младшему, ничего не досталось, онъ унаслдовалъ отъ предковъ только повышенную до крайности чувствительность, которая въ это время казалась какъ бы наслдственною въ его семь. Еще очень молодымъ онъ женился на женщпн, которую страстно любилъ, и которая умерла отъ первыхъ же родовъ. Глубокое горе побудила Реджинальда Линкольна обратиться къ религіи, но вмсто того, чтобы искать въ ней утшенія для своихъ сердечныхъ ранъ, онъ увлекся богословскими бреднями и ударился во вс крайности пуританства. При такихъ условіяхъ ему, конечно, сдлалясь противны обычаи двора Карла II, и онъ, не участвуя ни въ какихъ цареубійственныхъ замыслахъ, въ первые же годы царствованія молодого монарха удалился на берега Массачусетскаго залива.
Человку въ положеніи Реджинальда Линкольна было нетрудно добиться въ колоніяхъ выгодныхъ и почетивіхъ должностей. Когда его религіозный пылъ нсколько охладлъ, онъ не преминулъ отдать также и мірскимъ дламъ часть своего досуга. Тмъ не мене онъ до самой смерти оставался ревностнымъ и суровымъ фанатикомъ, съ виду пренебрегавшимъ какъ будто всми суетными удовольствіями даже тогда, когда онъ несъ общественныя обязанности. Посл смерти этого фанатика его сыну Ліонелю досталось огромное состояніе, накопленное стараніями отца, который только умлъ красно говорить о высокихъ матеріяхъ, а на дл не пренебрегалъ и земными вещами.
Ліонель пошелъ по слдамъ своего достойнаго родителя и продолжалъ ловить почести и деньги. Обманувшись, когда быль еще молодымъ человкомъ, въ нкоторыхъ своихъ привязанностяхъ и обладая, подобно своему отцу, повышенною чувствительностью, о которой было уже сказано выше, онъ долго оставался холостымъ и женился уже въ пожиломъ возраст, сдлавъ не особенно подходящій выборъ. Жену онъ взялъ молоденькую, веселую и милую, изъ епископальной, а не изъ пуританской семьи, принесшую ему въ приданое только красоту, молодесть и благородное происхожденіе. Отъ ней у него было четверо дтей, три сына и дочь. Жилъ онъ посл того недолго и послдовалъ въ могилу за своимъ отцомъ. Его старшій сынъ былъ еще очень молодъ, когда сдлалался въ Англіи наслдникомъ всхъ фамильныхъ помстій и почестей. Второй сынъ, Реджинадъ, поступилъ на военную службу, женился, имлъ сына и умеръ въ полку, еще не доживъ до двадцати пяти лтъ. Третій сынъ былъ ддомъ Агнесы Дэнфортъ. Дочь была мистриссъ Лечмеръ.
Мудрей вол Провиднія было угодно, чтобы колоніальные члены рода Линкольновъ плодились и множились, а жившіе въ Англіи умирали бездетными и передавали имъ родовыя богатства. Сэръ Ліонель былъ женатъ, дожилъ до старости и умеръ бездетнымъ. Его тло было пышно погребено въ огромномъ склеп, который могъ бы служить усыпальницей всему семействіу Царя Пріама.
Такимъ образемъ еще разь Рэвенсклиффскія помстья и одинъ изъ древнйшихъ титуловъ въ Англіи перешли къ наслднику, родившемуся за моремъ.
Если читателъ не догадался, что этимъ наслдникомъ посл своего дяди сдлался сирота — сынъ офицера, умершаго на войн,— то мы, значитъ, напрасно приводили всю эту родословную. Онъ былъ уже женатъ и былъ отномъ прелестнаго мальчика, когда получилъ извстіе о наслдств. Оставивши жену и сына въ колоніи, сэръ Ліонель ухалъ въ Англію утверждаться въ правахъ. Затрудненій никакихъ не представлялось, ему безпрекословно передали все, что слдовало.
На характер и судьб сэра Ліонеля съ самой его ранней юности лежаіло какое-то темное облако. Онъ всегда бымъ какой-то сосредоточенный, ушедшій въ себя. По его лицщу никогда нельзя было узнать, что происходитъ у него на душ. Съ тхъ поръ, какъ онъ ухалъ въ Англію получать наслдство посл дяди, про него даже самые близкіе друзья ничего не слышали. Говорили, что въ Англіи у него два года тянулся какой-то процессъ изъ-за какого-то небольшого владнія, принадлежавшаго къ главному его помстью. Этотъ процессъ усплъ окончиться въ его пользу, когда неожиданная кончина жены заставила его экстренно пріхать въ Бостонъ. Семейное несчастве постиглдо сэра, Ліонеля въ самый разгаръ войны 1756 г., когда вс военныя силы колоніи были собраны и подняты для поддержки метрополіи въ борьб съ французами.
Любопытное это было зрлище, когда кроткіе и миролюбивые колонисты вдругъ побросали свои мирныя работы и съ неменьшимъ пыломъ, чмъ ихъ боле опытные союзники, ринулись въ борьбу. Къ удивленію всхъ, имвшихъ понятіе о блестящемъ положеніи сэра Ліонеля Линкольна, онъ всегда оказывался во глав самыхъ отчаянныхъ военныхъ предпріятій и производилъ такое впечалніе, какъ будто онъ ищетъ не почестей, а смерти.
Но вдруть какое-то таинственное новое соображеніе заставило храбраго подполковника и баронета Линкольна оставить военную службу и вмст съ сыномъ ухать въ страну своихъ предковъ. Въ теченіе многихъ лтъ мистриссъ Лечмеръ на задаваемые объ немъ вопросы друзей отвчала уклончиво и при этомъ всегда волновалась, какъ мы, напримръ, видели, когда она говорила съ молодымъ Ліонелемъ. Но въ конц концовъ правда просочилась наружу. Сначала прошелъ слухъ, сто баронетъ попался въ важномъ государственномъ прептупленіи, и что ему пришлось переселиться изъ Равенсклиффа въ гораздо мене уютное помщеніе въ лондонскомъ Тоуер. Потомъ стали говорить, что онъ прогнвалъ короля самовольной женитьбой на одной изъ принцессъ Брауншвейгскаго дома, но отъ этой версіи пришлось вскор же отказаться, потому что ни въ одномъ календар даже не значилось брауншвейгской принцессы подходящаго возраста. Наконецъ, добрались до истины и стали утверждать, что сэръ Ліонель сошелъ съ ума, и его помстили въ частную лчебницу около Лондона.
Какъ только распространился этотъ слухъ, у всхъ сейчасъ же спала съ глазъ точно завса. Вс давно замтили, что баронетъ былъ не совсмъ нормаленъ, припоминали его предковъ, говориля, что сумасшествіе всегда было въ роду у Линкольновъ за нсколько вковъ. Но почему оно вдругъ обнаружилось?
Это надо было разслдовать.
Люди сантиментальные склояны были видть причину въ неожиданной смерти жены баронета, которую онъ страстно любидъ. Фантастическіе сектанты полагали, что это Божіе наказаніе Линколнамъ за оскудніе въ нихъ усердія къ правой вр. Большигство же ршили, что баронеть сошелъ съ ума просто отъ неожиданнаго ботатства, вскружившаго ему голову.
Какъ разъ около этого времени качалась между англійскимъ парламентомъ и сверо-американскими колоніями та принципіальная борьба, которая привела къ двумъ очень важнымъ послдствіямъ: установилась новая эра въ политической свобод и возникло новое крупное государство. Краткій обзоръ причинъ этого спора необходимъ дая выясненія передъ читателемъ нкоторыхъ отдльныхъ мстъ этого разсказа.
Быстрый ростъ американскихъ колоній въ экономическомъ отношеніи обратилъ на себя въ 1763 г. вниманіе англійскихъ министровъ, и они сдлали первую попытку извлечь изъ нихъ пользу для метрополіи посредствомъ знаменитаго билля о гербовомъ сбор. Этимъ биллемъ вмнялось всмъ колоніямъ въ обязанность употреблять при всякихъ сдлкахъ казенную гербовую бумагу, безъ чего сдлки считались недйствительными. Собственно говоря, въ этомъ способ взиманія нлдога не было ничего новаго, и самый налогъ не былъ обременителенъ. Но дальновидный, чуткій и осторожный американецъ сразу же сообразилъ, какъ опасно признать за учрежденіемъ, въ которомъ не имешь своихъ представителей, право назначаль налоги. Вопросъ, конечно, былъ спорный, но справедливость была на сторон колонистовъ. Увренные въ своей правот, колонисты ршительно воспротивились налогу, и посл двухлтней борьбы парламентъ вынужденъ былъ отмнить свой законъ. Но взамнъ этого закона министерство заготовило новый билль съ цлью укрпить зависимость американскихъ колоній отъ Великобританіи.
Въ сущности, отношенія между Англіей и Сверной Америкой никогда не были вполн выяснены съ обихъ сторонъ. Каждая провинція (нын штатъ) имла свою собственную учредительную хартію отъ короля, и строй везд былъ по существу республиканскій и демократическій, отъ англійскато парламента независимый. Американцы считали, что у нихъ съ англичанами только общій король, и что они съ англичанами безусловно равноправны. При этомъ они указывали на то, что Виргинія послднею низложила Карла I и первою признала реставрацію его сына. Посл казни короля колоніямъ поневол пришлось признать надъ собой власть парламента, какъ временнаго замстителя короля, а затмъ наступила революція 1688 г., существенно измнившая королевскую власть. Хотя съ тхъ поръ Англіей сталъ управлять парламентъ, но такъ какъ все длалось именемъ короля и не безъ его санкціи, то американцамъ трудно было отрицать надъ собой власть англійскаго правительства. Но во всякомъ случа Англія никогда не управляла непосредственно Америкой ни de jure, ни de facto. Вся Новая Англія была всегда сплошь демократической. До послдняго времени, напримръ, у штата Родъ-Эйланда не было никакой иной конституціи, кром старинной королевской хартіи, а штатъ Коннектикутъ только въ 1813 г. замнилъ подобную хартію своей собственной новой конституціей. Оба штата съ незапамятныхъ временъ выбирали своихъ представителей. Вс эти привилегіи давались королевскою властью для поощренія переселенцевъ, а когда корона пыталась брать эти привилегіи назадъ, народъ грозилъ возстаніемъ и такимъ образомъ сохранялъ ихъ за собой. Извстна попытка сэра Эдуарда Андроса въ 1686 г. отобрать, у Коннектикута его хартію. Только благодаря всмъ такимъ неудачнымъ попыткамъ колонисты и примирились съ перемнами, происшедшими въ 1688 г.
Вообще, вслдствіе такой неясности отношеній, вслдствіе всхъ этихъ противорчій, кризисъ рано или поздно былъ неизбженъ.
Связь между метрополіей и колоніей, отдленной отъ нея неизмримымъ океаномъ, ослабвала съ каждымъ годомъ. У той и другой появлялись противоположные интересы. Но англичане какъ-то мало думали объ этомъ, въ особенности посл того, какъ съ ставкой закона о гербовомъ сбор колонисты снова совершенно успокоились, добившись своего. Они убдились, что власть надъ ними метрополіи сдлалась совершенно призрачною, и втихомолку подсмивались надъ англичанами, воображавшими, будто въ колоніяхъ хозяева они, тогда какъ на самомъ дл этого не было вовсе.
Если бы министры сумли извлечь для себя пользу изъ сдланнаго опыта и отказались отъ задуманнаго проекта, то описываемыя здсь событія случились бы гораздо позже, уже въ слдующемъ столтіи, но едва только умы успокоились посл отмны ‘гербоваго закона’. какъ министерство снова выступило съ пошлиной на чай.
Эту пошлину платила до этого времени Индійская компанія, но правительство ршило привлечь къ ней также и американцевъ. Правда, чай былъ въ сущности роскошью, какъ табакъ, но къ нему уже привыкли, и онъ былъ въ большомъ ходу. Колонисты воспротивились налогу съ еще большимъ негодованіемъ, чмъ раньше. Вс провинціи объединились въ горячемъ протест. Въ Лондонъ посылались петиціи, представленія. Ршено было сопротивляться до конца. Чай, обложенный пошлиной, оставался въ складахъ или отсылался обратно въ Англію. Но въ Бостон народъ, выведенный изъ терпнія, побросалъ въ море значительное количество этого товара. Въ наказаніе за такое насильственное дйствіе Бостонскій портъ былъ объявленъ подъ запрещеніемъ, и противъ города были приняты суровыя военныя мры. Это случилось 1774 г.
Борьба начиналась. Об стороны не хотли кровопролитія, но оно было неизбжно. Странный видъ имли въ это время американскія колоніи. Въ исторіи еще не было такого примра. Провинціи заявляли о своей врности и преданности королю, а, между тмъ отвергали все законы, издаваемые королевскимъ правительствомъ, и не исполнили ни одного изъ министерскихъ распоряженій. У каждой провинціи было свое особое управленіе, въ которомъ вліяніе коровы было безгранично, но пришло время, когда этотъ авторитетъ замнила собой могучая сила, боровшаяся съ интригами и происками министровъ. Политическія учрежденія провинцій, гд сыны свободы (sons of liberty), какъ назывались борцы за конституцію, оказались въ большинств, избрали делегатовъ, которые должны были собраться на конгрессъ и выработать мропріятія, необходимыя для охраны общихъ интересовъ. Въ двухъ или трехъ провинціяхъ, гд, общественное мнніе было представлено слабо, и гд эти лица оказались въ меньшинств, самъ народы ршилъ вырвать власть у ставленниковъ короля и замнить ее народоправствомъ. Составились комитеты, издававшіе свои законы и всми мрами сопротивлявшіеся распоряженіямъ министерства, адресуя въ то же время правительству петицію, за петиціей, протестъ за протестомъ.
Образовалась среди народа могущественная ассоціація, постановившая: не ввозить, не вывозить, и не потреблять ничего такого, отъ чего была бы польза для Англіи. Въ такомъ постановленіи не было ничего неконституціоннаго, до сихъ поръ колонисты тщательно избгали всякаго нарушенія законовъ. Не вступая въ открытую борьбу, они, однако, готовились ко всему и ршили не уступать ничего изъ своихъ правъ. Духъ оппозиціи, духъ недовольства постепенно охватывалъ вс провинціи, а въ Массачусетс, гд собственно происходитъ нашъ разсказъ, стеченіе обстоятельствъ даже какъ будто ускорило моментъ катастрофы.
Бостонцы, первые открыто выступили противъ правительства, и за это y нихъ въ город ршено было сосредоточить почти вс англійскіе войска. Назначенъ былъ военный губернаторь и введено было военное управленіе.
Тогда въ провинціи, все зашевелилось. Выбрали новыхъ делетатовъ, вмсто уволенныхъ, губернаторомъ, и мстный конгрессъ собрался въ семи миляхъ отъ Бостона. Составили ополченіе, обучили его, вооружили, какъ могли. Въ ополченье вступили лучшіе люди провинціи. Энтузіазмъ замнялъ у нихъ военнную опытность. Эти войска совершенно справедливо были прозваны ‘скоросплыми’.
Генералъ Гэджъ тоже не сиддъ, сложа руки. Всми способами онъ старался мшать колонистамъ устраивать военные складыы, а самъ укрпилъ свою позицію. Благодаря природнымъ условіямъ мстности, это дло было совсмъ не трудно.
Бостонскій полуостровъ со всхь сторонъ окруженъ окруженъ водой, за исключеніемъ того перешейка, который соединяетъ его съ берегомъ. Кругомъ города находится тройной рядъ холмовъ, при чемъ ни одинъ холмъ не возвышается надъ остальными. Имя подъ своимъ начальствомъ достаточныи гарнизонъ, можно было бы сдлать Бостонъ неприступнымъ. Но англійскій генералъ ограничился неначительными укрпленіями, зная, что вся артиллерія колонистовъ состоитъ изъ шести полевыхъ орудій и небольшой батареи, собранной изъ старыхъ корабельныхъ пушекъ, ночти никуда не годныхъ. При своемъ възд въ Бостонъ Ліовель замтилъ лишь нсколько англійскихъ батарей на холм, да и то эти батареи были построены скоре для того, чтобкь держать въ страх самый городъ, чмъ для отраженія вншняго врага. Впрочемъ, на перешейк было построено нсколько редутовъ. Гарнизонъ насчитывалъ около пяти тысячъ человкъ не считая матросовъ, число которыхъ колебалось въ зависимости отъ того, сколько военныхъ кораблей стояло въ гавани въ тот или иной моментъ.
Торговля въ город остановилась, жизнь замерла. Многія семьи выхали, но наиболе горячіе патріоты оставались въ город, и невыносима была для ихъ слуха дробь англійскихъ барабановъ, а ровно и насмшки офицеровъ надъ военными приготовленіями колонистовъ. Установилось общее мнніе, что колонисты совершенно неспособны драться и не пригодны для войны. Об стороны готовились ршитъ споръ оружіемъ, но все еще медлили начинать, одинаково питая отвращеніе къ междуусобному кровопролитію.

ГЛАВА VI.

Что бы ему быть потолще? Но я не боюсь: онъ улыбается рдко, и улыбка его такова, что можно подумать, будто онъ смется надъ самимъ собой и презираетъ себя за способность улыбнуться чему бы то ни было.

Шекспиръ: ‘Юлій Цезарь’.

Въ теченіе слдующей недли Ліонель узналъ много новыхъ фактовъ, хотя и мене важныхъ, чмъ т, которые мы изложили выше, но находившихся съ ними въ тсной связи. Товарищи приняли его радушно и сердечно. Въ первый же день этой недли произошло большое движеніе по служб. Состоялся рядъ повышеній, перемщеній, новыхъ назначеній. Втянутъ былъ въ это движеніе и Ліонель. Вмсто ожидаемаго зачисленія въ свой полкъ, онъ получилъ приказаніе быть готовымъ къ принятію начальства надъ отрядомъ легкой пхоты. Зная, что онъ бостонскій уроженецъ, командующій войсками оказалъ ему особое вниманіе и позволилъ хоть цлыхъ два мсяца не вступать въ должность, чтобы имть возможность отдать дань естественнымъ чувствамъ. Говорили, что у Гэджа была тутъ очень тонкая цль: воспользоваться молодымъ бостонцемъ для того, чтобы тотъ, въ свою очередь, повліялъ на своихъ мстныхъ родственниковъ и друзей въ смысл отклоненія ихъ отъ крамольныхъ чувствъ къ своему государю и къ возвращенію ихъ на легальный путь.
Ліонель продолжалъ жить у мистриссъ Лечмеръ, но не желая злоупотреблять гостепріимствомъ своей тетки, снялъ неподалеку отдльное помщеніе для своей прислуги и для пріема постителей. Капитанъ Польвартъ громко жаловался на такое распоряженіе Ліонеля: онъ разсчитывалъ черезъ своего товарища проникнуть въ домъ мистриссъ Лечмеръ, а теперь эту надежду приходилось оставить. Но такъ какъ Ліонель длалъ своимъ гостямъ пріемы со всей щедростью молодого богача, то толстому пхотному офицеру было чмъ утшиться, тмъ боле, что если бы эти пріемы происходили подъ руководствомъ самой мистриссъ Лечмеръ, то они были бы далеко не такъ широки.
Ліонель и Польвартъ дтьми учились въ одной школ, потомъ были оба студентами въ Оксфорд и, наконецъ, офицерами въ одномъ полку. Трудно было найти еще двухъ людей, которые были бы до такой степени несходны между собой и физически, и морально, но тмъ не мене они были очень дружны. Такія странности встрчаются, впрочемъ, довольно часто. Крайности, говорятъ, сходятся, и мы обыкновенно очень любимъ тхъ людей, которые составляютъ съ нами прямую противоположность. Ліонеля съ Польвартомъ сблизилъ случай, привычка закрпила отношенія, и получилась въ результат настоящая неразрывная дружба.
Такъ какъ Ліонель проводилъ большую часть свободнаго времени у мистриссъ Лечмеръ, то ему некогда было заниматься своимъ холостымъ хозяйствомъ. За это усердно взялся Польвартъ, нисколько при этомъ не скрывая, что дйствуетъ изъ корыстныхъ видовъ. Дло въ томъ, что, по правиламъ полка, онъ долженъ былъ участвовать въ общемъ офицерскомъ стол, а тамъ его гастрономическимъ наклонностямъ и вкусамъ совершенно негд было развернуться. У Ліонеля же ему представился, наконецъ, случай, о которомъ онъ давно втайн мечталъ, примнить къ длу свои кулинарныя способности. Хотя городская бднота уже испытывала нужду и въ пищ, и въ одежд, но на рынкахъ припасы еще были, и за хорошія деньги можно было доставать даже то, что требовалось для боле изысканнаго стола. Капитанъ устроилъ себя отлично, и въ полку стали говорить, что онъ столуется у маіора Линкольна, хотя самъ маіоръ Линкольнъ рдко обдалъ дома, а тоже по большей части приглашался къ кому-нибудь изъ старшихъ офицеровъ полка.
Ночевалъ Ліонели, впрочемъ, попрежнему у своей тетки на Тремонтъ-Стрит. Онъ очень любилъ тамъ бывать и проводить вечера, не смотря на холодность перваго свиданія. Съ мистриссъ Лечмеръ сближенія у него какъ-то не налаживалось: почтенная леди была черезчуръ чопорна и церемонна, хотя всегда очень учтива. Она привыкла напускать на себя искусственную холодность, которая невольно отдаляла отъ нея Ліонеля. Зато cъ молодыми кузинами онъ скоро оказался въ самыхъ пріятельскихъ отношеніяхъ. Агнеса Дэнфортъ, какъ натура добродушная и экспансивная, въ конц первой же недли перестала съ нимъ стсняться, откровенно выражала свои мннія, защищала права колонистовъ, смялась по поведу ,разныхъ глупостей, выкидываемыхъ молодыми офицерами, и съ добродушной веселостью признавалась своему англійскому кузену, какъ она называла Ліонеля, въ своихъ симпатіяхъ, антипатіяхъ и даже предразсудкахъ. ‘Англійскому кузену’ она этимъ очень понравилась. Зато нсколько странно, а, иногда и совсмъ непонятно, было поведеніе Сесили Дайнворъ. Цлыми днями она бывала сдержанной, молчаливой, надменной — и потомъ вдругъ, безъ всякой видимой причины, становилась кроткой и ласковой. Вся ея душа въ эти минуты выражалась въ ея блестящихъ глазахъ, ея невинная веселость подкупала, очаровывала всхъ, кто ее тогда видлъ. Ліонель часто размышлялъ объ этихъ непостижимыхъ перемнахъ въ настроеніи своей молодой родственницы. Но. даже въ капризахъ хорошенькой стройненькой Сесили было такъ много пикантной прелести, что, Ліонель ршилъ внимательно изучить ея характеръ, приглядываясь ко всмъ ея поступкамъ и слдя за всми ея словами и чувствами. Сесили, понравилось такое вниманіе къ ней, ея обращеніе сдлалось непринужденне и миле, а Ліонель кончилъ тмъ, что совершенно поддался чарамъ своей кузины.
Гд-нибудь въ большомъ город, среди многочисленнаго свтскаго общества, занятого постоянными удовольствіями и развлеченіями, такая перемна могла бы случиться разв только посл продолжительнаго знакомства, да едва ли бы даже и случилась, но въ тогдашнемъ Бостон, изъ котораго, вдобавокъ, повыхали почти вс хорошіе знакомые Сесили, а кто остался, т опасливо заперлись въ своихъ домахъ и почти нигд не показывались, въ тогдашнемъ Бостон, повторяю, сближеніе между молодыми людьми должно было произойти неизбжно и совершенно естественно.
Зима 1774 года была замчательно мягкая, но зато весна наступила необыкновенно холодная и дождливая. Ліонелю часто приходилось поэтому сидть дома. Однажды вечеромъ, когда проливной дождь особенно сильно стучалъ въ окна гостиной мистриссъ Лечмеръ, Ліонель пошелъ къ себ въ комнату, докончить нсколько писемъ, которыя онъ началъ писать передъ обдомъ, и, между прочилъ, своему фамильному повренному въ Лондонъ. Войдя въ комнату онъ страшно удивился, увидавши въ ней постороннее лицо. Кто тамъ именно былъ, онъ сразу не разглядлъ, потому что комната освщалась только топившимся каминомъ, но человческая фигура на тни казалось громадною. Ліонель вспомнилъ, что оставилъ письма прямо на стол открытыми, и, не довряя скромности своего Меритона, тихо приблизился къ столу. Его удивленію не было границъ: у стола сидлъ не лакей, а тотъ старикъ, съ которымъ Ліонель халъ на корабл. Старикъ держалъ въ рук письмо Ліонеля и такъ былъ поглощенъ чтеніемъ, что даже и не слыхалъ, какъ вошелъ молодой человкъ. На старик былъ накинутъ плащъ, съ котораго текла вода, а лицо наполовину закрывали сдые волосы, но все-таки можно было видть, что его черты искажены глубокимъ горемъ.
— Вотъ никакъ не ожидалъ, что у меня гость,— сказалъ Ліонель, быстро выступая впередъ,— а то пришелъ бы сюда раньше. Я боюсь, сэръ, что вамъ было очень скучно одному, разъ вы нашли возможнымъ и нужнымъ заняться чтеніемъ чужихъ писемъ.
Старикъ вздрогнулъ, поднялъ голову, и Ліонель съ удивленіемъ увидалъ крупныя слезы на его впалыхъ, исхудалыхъ щекахъ. Гнвный взглядъ Ліонеля сейчасъ же смягчился, и онъ хотлъ уже продолжать разговоръ въ мене суровомъ тон, но старикъ заговорилъ самъ, и видно было, что надменный тонъ молодого человка нисколько его не смутилъ.
— Я васъ понимаю, маіоръ Линкольнъ,— сказалъ онъ совершенно невозмутимо,— но бываютъ причины, оправдывающія даже и не такую нескромность, какъ эта. Умысла у меня не было. Простая случайность дала мн возможность узнать ваши тайныя мысли объ одномъ предмет, который страшно для меня интересенъ. Помните, во время нашего перезда по морю, вы часто просили меня сообщить одну важную тайну, касающуюся васъ, но я упорно молчалъ.
— Дйствительно, сэръ, вы говорили мн, что знаете какую-то важную для меня тайну, и я васъ просилъ сказать, какую именно, но я не вижу…
— Вы хотите сказать, что это еще не даетъ мн нрава узнавать ваши личные секреты? — перебилъ старикъ.— Это врно, но пусть послужитъ мн извиненіемъ въ вашихъ глазахъ то искреннее участіе, которое я въ васъ принимаю и которое подтверждаютъ эти неудержимыя слезы, льющіяся изъ моихъ глазъ. А я уже много, много лтъ не плакалъ и думалъ, что источникъ слезъ у меня совершенно изсякъ.
— Не безпокойтесь больше,— сказалъ глубоко тронутый Ліонель,— и не будемъ больше говорить объ этомъ непріятномъ случа. Въ этомъ письм, я увренъ, вы не прочли ничего такого, чего могъ бы стыдиться сынъ передъ своимъ отцомъ.
— Напротивъ, я прочелъ въ немъ много такого, чмъ могъ бы по праву гордиться отецъ за своего сына,— отвчалъ старикъ.— Письмо ваше дышетъ сыновнею любовью, и это именно вызвало у меня слезы изъ глазъ. Я дожилъ до преклонныхъ лтъ, а между тмъ не испыталъ на себ сыновней любви…
— Разв вы никогда не были отцомъ? — спросилъ съ живымъ участіемъ Ліонель, садясь рядомъ со старикомъ.
— Я же вамъ говорилъ, что я совсмъ одинокъ,— отвчалъ старикъ и посл небольшой паузы прибавилъ:— Я въ молодости былъ и мужемъ и отцомъ, но уже давно потерялъ всякую связь съ этимъ міромъ. Старость — близкая сосдка смерти. Въ моемъ сердц уже ветъ могильный холодъ.
— Не говорите такъ,— перебилъ Ліонель.— Не клевещите на свое сердце. Оно вовсе у васъ не холодное. Оно сейчасъ способно на благородные порывы. Разв я не слыхалъ, съ какимъ жаромъ вы защищаете колонистовъ, которыхъ, по вашему мннію, у насъ угнетаютъ?
— Это только такъ… Догорающая лампа всегда вспыхиваетъ, передъ тмъ какъ ей погаснуть совсмъ. Но хотя я и не могу зажечь въ васъ того жара, который горитъ во мн самомъ, я все-таки хочу показать вамъ т опасности, которыя васъ окружаютъ. Не имя возможности быть вашимъ лоцманомъ, буду, по крайней мр, вашимъ маякомъ. Для того я и пришелъ сейчасъ за вами, маіоръ Линкольнъ, несмотря на ночную бурю и на проливной дождь.
— Неужели нельзя было переждать? Разв опасность эта такъ ужъ близка?
— Посмотрите на меня. Я видлъ эту страну тогда, когда она была еще пустыней, которую наши отцы оспаривали у дикарей. A теперь она цвтетъ и населена многими тысячами трудолюбивыхъ жителей. Свой возрастъ я считаю не годами, а поколніями. Неужели вы думаете, что мн можно разсчитывать, не говорю ужъ на годы жизни, но хотя бы на мсяцы и недли?
Ліонедь опустилъ глаза и не безъ смущенія отвтилъ:
— На многіе годы вамъ, разумется, разсчитывать нельзя, но сомнваться даже въ мсяцахъ и недляхъ, это значитъ отрицать Божію милость. Скажите, однако, что такое случилось? Почему вамъ кажется, что опасность приближается?
— Я вамъ хочу показать одну вещь. Вы должны увидть и сами посудить, насколько я правъ или не правъ. Идите за мной.
— Не теперь же все-таки? Не въ эту бурю, надюсь?.
— Эта буря ничего не значитъ въ сравненіи съ той грозой, которая надъ нами готова разразиться, если у насъ не одумаются. Идите за мной. Дряхлый старикъ не боится бури, неужели ея испугается англійскій офицеръ?
Ліонель вспомнилъ, что еще на корабл далъ слово старику сходить съ нимъ на митингъ колонистовъ, и сталъ одваться. Онъ снялъ военную форму, переодлся въ штатскій костюмъ, накинулъ на себя плащъ и пошелъ было впередъ, но старикъ остановилъ его:
— Вы не знаете дороги. Вы должны пройти такъ, чтобы никто не видалъ. Я за васъ поручился, что вы никому ничего не скажете.
— Но вдь нужно же отсюда выйти,— возразилъ Ліонель.
— Идите за мной,— сказалъ старикъ.
Съ этими словами старикъ отворилъ дверь въ маленькую комнатку, изъ которой вела узкая крутая лстница внизъ. Оба со шли по ней и остановились внизу.
— Я живу въ этомъ дом, а до сихъ поръ не зналъ о существованіи этого хода,— удивился Ліонель.— По какому же случаю знаете его вы?
— Я же вамъ говорилъ, что знаю Бостонъ чуть не сто лтъ,— отвчалъ старикъ тихимъ и строгимъ голосомъ.— Идите и не разговаривайте.
Онъ отворилъ дверь во дворъ, и черезъ минуту оба вышли на улицу. У стны сидлъ человкъ, укрывшійся отъ дождя. Какъ только онъ ихъ увидлъ, онъ сейчасъ же всталъ я пошелъ вслдъ за ними.
— Кажется, за нами шпіонятъ,— сказалъ Ліонель, останавливаясь.— Кто это сметъ за нами итти?
— Это все равно что ребенокъ,— сказалъ старикъ, котораго мы тоже будемъ называть Ральфомъ, какъ сталъ звать его Джобъ съ тхъ поръ, какъ тотъ поселился у его матери.— Вы не должны его опасаться. Богъ обдлилъ его разсудкомъ, но не лишилъ его умнія отличать добро отъ зла. Его сердце все отдано родин, а родин теперь нуженъ каждый человкъ.
Подъ дождемъ и втромъ Ліонелъ шелъ за старикомъ, который, несмотря, на свою дряхлость, шагалъ очень быстро, такъ что слабый Джобъ едва поспвалъ за нимъ и за Ліонелемъ. Наконецъ, они дошли до какого-то, довольно невзрачнаго дома во двор, и старикъ вошелъ въ него первымъ, даже не постучавшись. Пройдя узкимъ коридоромъ, они вошли въ большую залу, въ которой уже находилось человкъ сто, занятыхъ, очевидно, какимъ-нибудь очень важнымъ дломъ, если судить по торжественному, серьезному выраженію ихъ лицъ.
Такъ какъ въ этотъ день было воскресенье, то Ліонелю сначала пришло въ голову, не молитвенное ли это собраніе, но вскор онъ понялъ, что ошибается. Говорили о политическихъ вопросахъ, о положеніи города Бостона, нападали на правительство. Составлялись самыя ршительныя резолюціи и протесты, но въ необыкновенно приличной, даже изысканной форм, притомъ, безусловно, конституціонной. Личности монарха не затронулъ ни разу никто. Напротивъ, ее признавали неприкосновенной и стоящей выше упрековъ. Душой собранія былъ человкъ среднихъ лтъ, къ которому вс относились съ особенной почтительностью, но безъ малйшаго подобострастія.
Когда собраніе окончилось, и вс стали выходить, Ліонель потерялъ изъ вида своего спутника и остановился, чтобы его подождать. Въ это время руководитель собранія подошелъ къ нему и спросилъ:
— Сэръ, вы приходили сюда для того, чтобы выказать сочувствіе нашему движенію, или просто въ качеств счастливаго офицера его величества?
— О какомъ движеніи вы изволите говорить?
— О нашемъ — въ защиту угнетенныхъ.
— Разв вы считаете, что одно другимъ исключается? Разв вы находите, что защита угнетенныхъ несовмстима съ моимъ служебнымъ долгомъ?
— Нисколько,— отвчалъ незнакомецъ,— и вотъ тому доказательство: очень многіе англичане стоятъ на нашей сторон. Отъ майора Линкольна тмъ скоре можно этого ожидать, что онъ нашъ соотечественникъ, мстный уроженецъ.
— Здсь для меня не мсто и не время высказывать свои сокровенныя убжденія,— съ нкоторой надменностью отвчалъ Ліонель.— Когда мы встртимся съ вами на какой-нибудь другой почв, я не откажусь, можетъ быть, обмняться съ вами взглядами.
— Здсь часто собирались наши отцы,— возразилъ незнакомецъ,— и собирались дружно, любовно. Дай Богъ, чтобы между ихъ дтьми царило не меньшее единодушіе.
Съ этими словами незнакомецъ поклонился и вышелъ въ темный коридоръ.
Въ зал давно уже не было никого. Ліонель ощупью выбрался на улицу и увидалъ Ральфа и юродиваго, которые его дожидались. Вс опять вмст пошли къ дому мистриссъ Лечмеръ.
— Вы теперь сами видли, каково настроеніе народа,— сказалъ Ральфъ.— Неужели вы и посл этого не находите, что взрывъ неминуемъ?
— Напротивъ, я нахожу, что все было очень умренно и очень прилично. Бунтовщики такъ не разсуждаютъ и такъ себя не держатъ. Тутъ была все чернь, простонародье, а между тмъ, вс вели себя вполн конституціонно.
— Вотъ что значитъ получить воспитаніе не на родин!— воскликнулъ Ральфъ.— Вы не знаете, не понимаете своихъ соотечественниковъ. Вы ихъ ставите на одинъ уровень съ европейскими мужиками, по которымъ и судите о нихъ, а на дл они гораздо и развите, и сдержанне, и политичне. Нтъ, маіоръ Линкольнъ, эта сдержанность не должна васъ обманывать. Ршеніе принято, и пожаръ вспыхнетъ скоро, поврьте мн.
Они въ это время уже дошли до той части города, которая была извстна Ліонелю.
— Ну, тутъ вы дорогу уже знаете,— сказалъ Ральфъ,— дойдете и одни.
Прежде чмъ Ліонель усплъ что-нибудь сказать, старикъ, точно привтдніе, быстро скрылся среди ночной мглы и потоковъ дождя.

ГЛАВА VII.

Сержанты, вы должны идти. Когда прочіе спять мирно въ постеляхъ, бдные слуги должны не спать и быть на ногахъ, не смотря на ночную темноту, дождь и холодъ.

Шекспиръ: ‘Король Генрихъ IV’.

Посл грозы выдались два или три чудныхъ весеннихъ денька, въ продолженіе которыхъ Ліонель ни разу не видлъ своего дорожнаго спутника. Зато Джобъ всей душой привязался къ офицеру, и того эта привязанность очень трогала. Юродивый по возможности старался быть всегда подъ охраной Ліонеля, боясь солдатъ, отъ которыхъ онъ, очевидно, порядочно, въ свое время, натерплся. По приказанію Ліонеля, Меритонъ, хотя и съ отвращеніемъ, занялся туалетомъ бднаго идіота и устроилъ все очень хорошо, такъ что Джобъ получилъ теперь несравненно боле привлекательный видъ. Впрочемъ, это преимущество почти нисколько не радовало бднаго дурака.
За эти три красныхъ, погожихъ дня у Ліонеля совершенно изгладилось впечатлніе сцены, виднной имъ въ бурную ночь. Напротивъ, онъ все больше и больше поддавался чарамъ своихъ молодыхъ кузинъ и былъ все время особенно веселъ и радостенъ. Польвартъ и Ліонель около того времени возобновили знакомство съ однимъ офицеромъ, съ которымъ служилъ прежде въ одномъ полку на Великобританскихъ островахъ. Этотъ офицеръ командовалъ теперь ротой гренадеръ, входившей въ составъ бостонскаго гарнизона. Онъ былъ ирландецъ, по фамиліи Мэкъ-Фюзъ. Глубокихъ теоретическихъ познаній въ кулинарномъ дл, которыми отличался Польвартъ, онъ не имлъ, но покушать любилъ и способенъ былъ цнить искусство толстаго капитана. Чтобы сдлать удовольствіе своему пріятелю, Ліонель часто приглашалъ Мэкъ-Фюза къ себ на обды или завтраки. Въ эту среду вечеромъ онъ сидлъ съ обоими офицерами за обильнымъ столомъ, причемъ въ этотъ разъ Польвартъ особенно постарался, такъ по крайней мр нсколько разъ заявилъ самъ этотъ ученикъ Геліогабала.
— По моему, майоръ Линкольнъ,— говорилъ Польвартъ, развертывая салфетку,— человкъ можетъ прожить гд угодно, лишь бы пища была хорошая. Одежда нужна только для вида, а пища — вотъ единственная настоящая потребность… Когда человкъ голоденъ, онъ не можетъ быть спокоенъ. Капитанъ Мэкъ-Фюзъ, пожалуйста, отржьте мн ломтикъ этого жаркого… да только ржьте вглубь, аккуратне.
— Не все ли равно, Польвартъ, какъ рзать,— отвчалъ съ замтнымъ ирландскимъ акцентомъ, гренадерскій капитанъ,— лишь бы утолить голодъ. Вы же сами сейчасъ это сказали.
— Да, но все-таки природ нужно оказывать дружеское содйствіе,— возразилъ Польвартъ съ невозмутимою серьезностью, которою онъ всегда отличался, когда сидлъ за трапезой.— Нужно умть не только хорошо готовить кушанья и красиво ихъ подавать, но и правильно рзать, чтобы удобне и пріятне было жевать.
— Въ такомъ случа вашимъ самымъ любимымъ блюдомъ долженъ быть картофель, мистеръ Польвартъ,— сказалъ Мэкъ-Фюзъ,— потому что онъ круглый, и какъ его ни ржь, всегда получится одно и то же.
— Прежде всего, капитанъ Мэкъ-Фюзъ, картофель нельзя рзать, его надо ломать. Вотъ блюдо — очень распространенное, а между тмъ никто его хорошенько не понимаетъ.
— И это вы говорите ирландцу, у котораго національное блюдо — картофель?! Сэръ, я…
— Картофеля у ирландцевъ много родится, но это еще не значитъ, что они его умютъ приготовлять…
— Не умютъ приготовлять? Сэръ, держу пари на мсячное жалованье (это для меня все равно, что для майора Линкольна тысяча фунтовъ стерлинговъ) — держу пари, что вы даже и перечислить не сможете всхъ способовъ приготовленія картофеля,
— Вы его варите, жарите, печете. Иногда длаете изъ него что-то врод фарша…
— Старушечья кухня! — презрительно перебилъ Мэкъ-Фюзъ.— Нтъ, сэръ, мы его готовимъ на масл или безъ масла, мы его чистимъ и…
— Какой ученый споръ вы завели, господа! — покатился со смху Ліонель.— Не передать ли его на разршеніе Джобу, который сидитъ вонъ тамъ въ углу и какъ разъ держитъ на вилк предметъ вашего диспута?
— A то лучше возьмемте въ судьи мистера Сета Седжа, нашего домовладльца, который тутъ же находится,— сказалъ Мэкъ-Фюзъ.— Мн кажется, онъ отлично могъ бы насъ разсудить не хуже царя Соломона.
— Не называйте Сета Седжа царемъ,— сказалъ Джобъ, переставая сть.— Цари только хвастать собой умютъ, а Сетъ добрый: онъ позволяетъ Джобу приходить сюда и надаться до сыта. Онъ настоящій христіанинъ.
— Дуракъ, а разсудокъ у него все-таки есть, майоръ Линкольнъ,— замтилъ Польвартъ.— Онъ всегда жалуетъ къ намъ въ часы обда и завтрака.
— Дома-то у него не Богъ всть какое веселье,— сказалъ Ліонель.— Это первый человкъ, съ которымъ я познакомился по прізд на родину, и потому я просилъ мистера Седжа впускать его ко мн всякій разъ, какъ онъ придетъ, въ особенности же именно въ т часы, когда онъ можетъ оцнить высокія способности моего друга Польварта.
— Я нисколько не противъ того, чтобы онъ ихъ оцнивалъ на свой молодой вкусъ,— сказалъ Польвартъ.— Отржьте мн пожалуйста, дикаго гуся, Мэкъ-Фюзъ. Будьте любезны, поближе къ середк. Ваши перелетныя птицы чертовски жестки подъ крыльями.
— Вроятно, этотъ гусь летлъ фланговымъ въ своей ста и потрудился больше другихъ своихъ товарищей.— Однако, Польвартъ, что вы скажете по поводу новыхъ упражненій легкой пхоты?
— Скажу, что Гэджъ насъ совсмъ замучилъ ими. Ни минуты отдыха нтъ.
— Какъ вы думаете, Мэкъ-Фюзъ, что все это значитъ?— спросилъ Ліонель.— Мн кажется, у Гэджа есть какая-нибудь цль.
— Не могу вамъ ничего сказать, майоръ Линкольнъ,— отвчалъ гренадеръ.— Я солдатъ и не привыкъ вдаваться въ причины начальственныхъ распоряженій. Знаю только, что гренадеры и легкая пхота освобождены отъ несенія караульной службы и цлые дни заняты маршироккой, такъ что нашъ Польвартъ началъ даже худть.
— Неужели вы замчаете, что я худю, Мэкъ? — воскликнулъ Польвартъ.— О, какъ я радъ! Значитъ, не даромъ я бгаю каждый день до седьмого пота. Въ инструкторы намъ дали офицера Гарри Скипа. Кажется, это самый быстроногій офицеръ во всей арміи… Что вы объ этомъ скажете, мистеръ Седжъ? Вы такъ внимательно слушаете, что, должно быть, васъ все это особенно интересуетъ.
Седжъ, къ которому обратился съ вопросомъ Польвартъ, былъ владльцемъ того дома, въ которомъ снималъ себ квартиру Ліонель. Свою всю семью онъ давно отправилъ куда-то въ провинцію подъ предлогомъ наступившей дороговизны въ Бостон, а самъ остался въ город оберегать свое имущество. Это былъ худой, костистый человкъ съ черными блестящими глазами, типичный янки. На вопросъ Польварта онъ отвтилъ уклончиво и осторожно:
— Я полагаю, что вс эти упражненія очень полезны для легкой пхоты. Но капитану Польварту, можетъ быть, и трудно поспвать за своей ротой — въ виду его комплекціи.
— Ну, а вообще, что вы думаете о создавшемся положеніи, мистеръ Седжъ? — спросилъ Мэкъ-Фюзъ.— Вы человкъ разсудительный и наблюдательный. Какъ вы думаете, ваши сограждане будутъ драться или нтъ?
— Курица и та пробуетъ защититься, когда ей ощипываютъ перья,— сказалъ Седжъ, уставившись глазами въ полъ.
— Разв американцы считаютъ, что ихъ ощипываютъ?
— Насколько я понимаю, народъ такъ думаетъ, капитанъ. Гербовый сборъ и пошлина на чай вызвали большіе толки.
— Стало быть, вы думаете, что драться будутъ?
— Постоятъ за себя, если крайность заставитъ, но только пока еще драться никому не хотлось бы.
Въ эту самую минуту въ дверяхъ появилась огромная фигура унтеръ-офицера изъ роты Мэкъ-Фюза и заполнила собой все дверное отверстіе.
— Что теб, Дойль? — спросилъ Мэкъ-Фюзъ.
— Приказано черезъ полчаса посл зари вывести роту на смотръ и приготовиться къ выступленію.
Вс три офицера встали со своихъ мстъ.
— Ночью — выступать! — воскликнулъ Мэкъ-Фюзъ.— Должно быть, насъ посылаютъ куда-нибудь на смну, но только Гэджъ могъ бы выбрать для этого другое время.
— Вроятно, есть какія-нибудь важныя причины,— сказалъ Ліонель.— Слышите? Барабанный бой. должно быть, и другія части получили такой же приказъ, не одна ваша рота.
— Всему батальону приказано выступать, ваше высокоблагородіе,— сказалъ унтеръ-офицеръ,— а также и легкой пхот, мн поручено сообщить объ этомъ капитану Польварту, если я его встрчу.
— Все это очень таинственно,— сказалъ Ліонель,— но вотъ кто можетъ мн тутъ помочь… Джобъ! Гд онъ? Меритонъ, куда двался юродивый?
— Его кто-то вызвалъ, сэръ, и онъ ушелъ.
— Тогда пошлите мн Седжа,— сказалъ посл раздумья молодой человкъ.
Оказалось, что и Седжъ куда-то ушелъ.
— Господа,— сказалъ Ліонель,— мн нужно сдлать кое-какія распоряженія. Черезъ часъ я васъ догоню. Я не думаю, чтобы до тхъ поръ вы успли выступить.
Ліонель надлъ шинель и первый, извинившись передъ гостями, куда-то торопливо ушелъ. Вслдъ за нимъ вышли и Мэкъ-Фюзъ съ Польвартомъ, направляясь въ свои казармы.

ГЛАВА VIII.

Береги свои вздохи, несчастная дочь, чтобы очистить воздухъ! Береги свои слезы, чтобы украсить ими, вмсто жемчуга, браслеты, сплетенныя изъ твоихъ волосъ!

Дэвенанти.

Ліонель смутился бы, покраснлъ, если бы его уличили въ томъ, что его таинственный другъ Ральфъ иметъ на него большое вліяніе. Но влеченіе къ старику было въ немъ. такъ сильно, что онъ, выйдя изъ своей квартиры, торопливо направился къ жилищу Абигаили Прэй. Съ того вечера онъ ни разу не былъ въ этомъ мрачномъ дом, но онъ хорошо его запомнилъ, такъ какъ старый магазинъ находился рядомъ съ Фануель-Голлемъ.
Проходя мимо городской ратуши, онъ взглянулъ на освщенныя окна и сказалъ стоявшему на часахъ гренадеру:
— Тамъ, должно быть, ждетъ совтъ — такъ что ли, часовой?
Солдатъ по мундиру Ліонеля увидалъ, что передъ нимъ начальство, и почтительно отвтилъ:
— Такъ точно, ваше высокоблагородіе. Здсь находятся его превосходительство генералъ Вольфъ, подполковникъ 10-го полка лордъ Норсемберлэндъ и старый майоръ морской пхоты, а этотъ ветеранъ приходитъ сюда только въ особо важныхъ случаяхъ.
— Вроятно, что-нибудь по поводу новыхъ упражненій войскъ,— сказалъ Ліонель.— Прощайте, старый товарищъ.
Гренадеръ сомнительно покачалъ головой и вновь принялся за свою мрную ходьбу взадъ и впередъ. Черезъ нсколько минутъ Ліонель входилъ въ жилище Абигаили. Тамъ онъ по памяти отыскалъ ея комнату, но былъ очень недоволенъ, когда въ комнат не оказалось никого. Онъ хотлъ уже уходить, какъ увидалъ полоску свта, шедшую сверху и освщавшую лстницу въ слдующій этажъ. Поднявшись по этой лстниц, онъ, руководясь полоской свта, вошелъ въ одну изъ маленькихъ комнатокъ и увидлъ того, кого искалъ. Старикъ сидлъ на единственномъ, сломанномъ стул передъ кучей соломы, которая, по всмъ признакамъ, служила ему постелью. На солом была развернута большая карта, которую старикъ внимательно штудировалъ. Нсколько мгновеній Ліонель стоялъ въ нершительности и смотрлъ на сдые волосы старика, закрывавшіе виски и лобъ его наклоненной головы.
— Я васъ ищу,— сказалъ Ліонель,— такъ какъ сами вы меня совсмъ забыли.
— Вы поздно пришли,— сказалъ Ральфъ, не выказывая ни малйшаго удивленія и даже не отрываясь отъ карты.— Грядущихъ великихъ бдствій уже нельзя устранить, можно только извлечь изъ нихъ полезный урокъ.
— Значитъ, вы знаете, что нынче ночью что-то готовится?
— Старики рдко спятъ по ночамъ,— сказалъ Ральфъ, въ первый разъ взглядывая на Ліонеля,— а въ молодости я тоже обучался вашему кровавому ремеслу.
— Поэтому вы не могли не замтить приготовленій въ войскахъ гарнизона. Но вы догадались ли объ ихъ цли и о возможныхъ послдствіяхъ задуманнаго предпріятія?
— Мн извстно и то, и другое. Гэджъ воображаетъ, что, отрзавъ маленькія вточки, онъ этимъ искоренитъ вс посвы свободы. Онъ думаетъ задавить патріотизмъ, уничтоживъ нсколько военныхъ складовъ.
— Значитъ, на сегодня пока предполагается только эта мра предосторожности?
— Эта мра вызоветъ кровопролитіе.
— Я хочу присоединиться къ отряду къ качеств волонтера, чтобы проникнуть внутрь страны и лично ознакомиться съ положеніемъ длъ. Я для того къ вамъ и пришелъ, чтобы посовтоваться съ вами объ этомъ.
При словахъ Ліонеля старикъ поблднлъ. Его мутный взглядъ перебгалъ нсколько разъ со стны комнаты на карту, потомъ неподвижно уставился на Ліонеля, точно взглядъ мертвеца. Ліонель подумалъ, что старику дурно, и хотлъ ему помочь, но тотъ усплъ оправиться и овладть собой
— Вы нездоровы! — вскричалъ Ліонель,
— Оставьте меня, уйдите.
— Не могу я васъ оставить въ такомъ положенія.
— Говорю вамъ, оставьте меня. Мы съ вами увидимся, какъ вамъ этого хочется, внутри провинціи.
— Слдовательно, вы мн совтуете присоединиться къ войскамъ и дожидаться васъ?
— Совтую.
— Простите меня,— нершительно заговорилъ Ліонель, въ смущеніи опуская глаза,— но мн кажется, что это помщеніе, выбранное вами для себя… и состояніе вашего здоровья… и вашъ костюмъ… все это указываетъ на… на то, что вамъ приходится трудно…
— Вы собираетесь предложить мн денегъ?
— Если вы согласитесь принять ихъ отъ меня, вы окажете мн большую честь, и я буду вамъ глубоко за нее благодаренъ.
— Когда у меня не будетъ хватать средствъ на вс мои надобности, молодой человкъ, тогда я непремнно воспользуюсь вашимъ предложеніемъ. В теперь ступайте, времени терять нельзя.
— Я не желалъ бы оставлять васъ однихъ, Гд Абигаиль? Даже эта сумасбродная старуха все-таки лучше, чмъ никого.
— Ее нтъ дома. Она ушла.
— A Джобъ? Онъ хоть и юродивый, но у него бываютъ добрыя движенія, онъ могъ бы вамъ быть полезенъ въ случа нужды.
— У него есть дло поважне возни съ никому ненужнымъ старикомъ. Уходите, сэръ, сію же минуту, оставьте меня въ поко. Сэръ, я васъ объ этомъ прошу и даже приказываю, если этого вамъ мало.
Ліонелю ничего больше не оставалось, какъ повиноваться. Онъ сдлалъ это очень неохотно и, уходя, нсколько разъ оборачивался. Выйдя на улицу, онъ торопливо пошелъ къ себ домой. На небольшомъ мосту онъ услыхалъ тихій шопотъ нсколькихъ голосовъ. Какіе-то люди совщались между собою. Въ темнот Ліонель разглядлъ двоихъ, но когда онъ сталъ подходить къ нимъ, они разошлись. Одинъ пошелъ на площадь, а другой взошелъ на мостъ, гд стоялъ Ліонель.
— Это ты, Джобъ, тутъ шепчешься? Ахъ, заговорщикъ!— воскликнулъ Ліонель.— Что это у тебя за ночные секреты?
— Джобъ живетъ въ старомъ магазин,— быстро отвчалъ юродивый.— Тамъ для Нэбъ мста много, потому что король на позволяетъ привозить сюда товары.
— Ты къ вод шелъ, а не домой.
— Для Нэбъ нужна рыба, ей сть нечего, и хотя король заперъ бостонскую гавань, Джобъ все-таки подетъ на ловлю. Джоба не удержатъ никакіе парламентскіе билли.
— Несчастный! Иди домой и ложись спать! A то какой-нибудь часовой подстрлитъ тебя, тмъ и кончится.
— Джобъ увидитъ корабль издали, а съ корабля Джоба не увидятъ. Если же кого-нибудь изъ бостонцевъ убьютъ — а Джобъ бостонецъ — то это даромъ не пройдетъ. Будетъ кутерьма.
Разговоръ на этомъ кончился. Ліонель пошелъ своей дорогой, а отъ моста отдлилась лодка и поплыла въ портъ.
Проходя по площади, Ліонель у фонаря встртился съ тмъ человкомъ, которыя шептался съ Джобомъ. Оба взглянули другъ на друга и другъ друга узнали.
— Мы опять съ вами встрчаемся, майоръ Линкольнъ, я опять въ таинственномъ мст,— сказалъ тотъ самый незнакомецъ, котораго Ліонель видлъ на ночномъ митинг.
— И въ этомъ таинственномъ мст Джобъ Прэй, должно быть, состоитъ чмъ-нибудь врод домового или лшаго, потому что вы съ нимъ о чемъ-то такъ таинственно изволили шептаться.
— Надюсь, сэръ,— возразилъ незнакомецъ,— что у насъ еще до того не дошло, чтобы честнымъ людямъ нельзя было поговорить между собою.
— Разумется, сэръ,— отвчалъ Ліонель,— и я вовсе не имлъ въ виду вамъ препятствовать въ этомъ.
Они разстались. Ліонель пошелъ на Тремонтъ-Стритъ, чтобы проститься съ мистриссъ Лечмеръ и кузинами. Никого не встртивъ, онъ прошелъ къ себ въ комнату, тамъ немного позанялся и вышелъ въ гостиную. Изъ маленькаго кабинетика мистриссъ Лечмеръ донесся до него ея голосъ. Дверь была полуоткрыта. Ліонель подошелъ я хотлъ уже попросить позволенія войти, какъ увидалъ Абигаиль Прэй, которая вела съ хозяйкой дома оживленную бесду.
— Старикъ и очень бдный, вы говорите? — спрашивала мистриссъ Лечмеръ.
— Кажется, ему все извстно,— говорила Абигаиль, кидая вокругъ себя взгляды, въ которыхъ виденъ былъ крайній испугъ.
— Все! — повторила дрожащими губами мистриссъ Лечмеръ.— И вы говорите, что онъ пріхалъ съ маіоромъ Линкольномъ?
— На томъ же корабл, и небу было угодно, чтобы онъ поселился у меня въ наказаніе за мои грхи.
— Зачмъ же вы позволяете ему жить у васъ, если онъ васъ стсняетъ? — возразила мистриссъ Лечмеръ.— Вы у себя въ дом полная хозяйка.
— Домъ, въ которомъ я живу, мн не принадлежитъ. Онъ можетъ служить прибжищемъ для всхъ несчастныхъ. Старикъ иметъ такое же право, какъ и я, поселиться въ пустомъ магазин.
— Вы первая въ немъ поселились, и вы женщина. Ваше право старше,— настаивала мистриссъ Лечмеръ голосомъ, въ которомъ слышались непреклонныя ноты.— На вашемъ мст я бы выгнала его на улицу, какъ собаку.
— На улицу! — повторила Абигаиль, испуганно оглядываясь кругомъ.— Сударыня, ради Бога, тише говорите!.. На улицу… Да я глядть на него боюсь, у него такіе глаза, точно онъ насквозь меня видитъ. Онъ пересказалъ мн все, что я когда-либо сдлала… Джобъ его боготворитъ, просто молится на него, и если я сдлаю ему какую-нибудь обиду, старикъ легко можетъ отъ Джоба узнать все то, что мы съ вами скрываемъ…
— Какъ!— дрогнувшимъ отъ ужаса голосомъ вскричала мистриссъ Лечмеръ.— Неужели вы были такъ глупы, что все разсказали своему идіоту?
— Этотъ идіотъ мой сынъ, моя плоть и кровь,— отвчала Абигаиль и даже поднесла руки ко лбу, какъ бы умоляя о прощеніи за свою нескромность.— Ахъ, мээмъ, вы счастливица, вы живете въ богатств и въ почет, у васъ прелестная, кроткая, добрая внучка, поэтому вы никогда не поймете, какъ это можно любить такого, какъ Джобъ. Но когда сердце разбито и задавлено тяжкимъ бременемъ, тогда невольно спшишь открыться тому, кто готовъ взять на себя хотя часть этого бремени. A вдь Джобъ — мой сынъ, мое чадо, хотя и отнятъ у него разсудокъ.
Мистриссъ Лечмеръ нсколько минутъ не отвчала, и Ліонелъ воспользовался этимъ промежуткомъ, чтобы отойти и не слушать больше разговора, который, очевидно, для него не предназначался. Онъ вошелъ въ гостиную и бросился на стулъ, думая, что въ комнат никого больше нтъ.
— Какъ! Майоръ Линкольнъ уже вернулся! — воскликнулъ пріятный голосъ Сесліи Дайнворъ, которая сидла на другомъ конц комнаты.— И притомъ вооруженный съ ногъ до головы, точно бандитъ!
Ліонель вздрогнулъ, потеръ себ лобъ, какъ бы просыпаясь отъ сна, и отвчалъ:
— Да, я именно бандитъ… и еще какъ-нибудь назовите… Ко мн все подойдетъ.
Сесиль поблднла.
— Кто же ршится такъ говорить о майор Линкольн?— возразила она.— Онъ самъ къ себ несправедливъ.
— Что я такое сказалъ, миссъ Дайнворъ, какую нелпость? — воскликнулъ, опомнившись, Ліонель. — Я весь ушелъ въ свои думы и слышалъ только вашъ голосъ, а самаго вопроса не понялъ.
— A между тмъ на васъ полное вооруженіе: шпага и даже пистолеты.
— Да, я сегодня въ ночь выступаю съ отрядомъ въ качеств волонтера,— сказалъ онъ, снимая съ себя оружіе.— Этотъ отрядъ посылается во внутреннія земли. Вотъ почему я и вооружился, несмотря на свои мирныя намренія.
— Ночью назначенъ походъ вглубь провинціи! — сказала Сесиль, поблднвъ еще больше и съ трудомъ переводя духъ.— Для чего же это майоръ Линкольнъ добровольно присоединяется къ подобной экспедиціи?
— Я намреваюсь только быть очевидцемъ того, что можетъ случиться, о цли же похода такъ же мало освдомленъ, какъ и вы.
— Тогда оставайтесь дома,— твердымъ тономъ произнесла Сесиль,— и не принимайте участія въ предпріятіи, имющемъ, быть можетъ, нехорошую цль и опасномъ по результатамъ.
— Цли я не знаю, слдовательно, и не могу за нее отвчать, а мое присутствіе или отсутствіе нисколько на исходъ дла не повліяетъ. Что же касается опасности, то, разъ идутъ наши гренадеры, ни о какой опасности не можетъ быть и рчи, хотя бы непріятель оказался даже втрое многочисленне посланнаго отряда.
— Изъ вашихъ словъ я заключаю,— воскликнула, входя въ гостиную, Агнеса Дэнфортъ,— что и нашъ другъ Меркурій, онъ же капитанъ Польвартъ, отправляется съ этими ночными погромщиками? Если такъ, то курятникамъ придется плохо.
— Разв вы не знаете, Агнеса, зачмъ выступаютъ войска?
Агнеса отвтила, стараясь скрыть подъ маской ироніи свое неудовольствіе:
— Я слышала, что всмъ солдатамъ розданы боевые патроны, что съ моря городъ окруженъ шлюпками, не пропускающими никого ни въ городъ, ни изъ города. Такимъ образомъ, Сесиль, если мы съ тобой, природныя американки, пожелаемъ куда-нибудь похать, намъ этого не позволятъ. Богъ одинъ знаетъ, къ чему приведутъ вс подобныя мры.
— Если вы не собираетесь принимать непосредственное участіе въ погромной экспедиціи, а намреваетесь быть только зрителемъ,— сказала Сесиль,— то хорошо ли съ вашей стороны своимъ присутствіемъ какъ бы санкціонировать подобныя вещи?
— Я не считаю доказаннымъ и достоврнымъ, что предполагается какой-нибудь погромъ.
— Вы забываете, Сесиль,— съ видомъ крайняго презрнія замтила Агнеса,— что майоръ Линкольнъ пріхалъ сюда уже посл знаменитаго похода изъ Роксбюри въ Дорчестеръ. Тогда войска пожали свои лавры при свт дня. Не трудно себ представить, насколько блистательне будетъ ихъ слава, когда ночная темнота прикроетъ ихъ позоръ.
Ліонель весь вспыхнулъ, но сдержался, онъ всталъ и сказалъ со смхомъ:
— Кузина, вы заставляете меня бить отбой. Но если мой другъ, дйствительно, какъ вы говорите, страшенъ только для курятника, то онъ несомннно сложитъ къ вашимъ ногамъ трофеи своихъ побдъ. Я ухожу, чтобы не раздражать васъ своимъ мундиромъ, который здсь всмъ такъ ненавистенъ.
Ліонель подалъ Сесили руку, она вложила въ нее свою и дошла съ нимъ до выходной двери.
— Какъ бы мн хотлось, чтобы вы остались, Линкольнъ!— сказала она, когда они остановились на порог.— И зачмъ вы отправляетесь? По служб вы не обязаны, а какъ человку, вамъ бы слдовало быть боле отзывчивымъ на горе своихъ ближнихъ.
— Въ качеств человка отзывчиваго я и отправляюсь, Сесиль,— отвчалъ Ліонель.— У меня есть на это причины, о которыхъ вы даже и не подозрваете.
— И вы это надолго?..
— Если я не пробуду въ отсутствіи нсколько дней, то моя цль не будетъ достигнута,— сказалъ онъ, тихо пожимая ея руку.— Будьте уврены, что я постараюсь вернуться, какъ только будетъ можно.
— Ну, когда такъ, отправляйтесь,— сказала Сесиль, освобождая свою руку.— Только помните: на такого выдающагося офицера, какъ вы, будетъ обращено всеобщее вниманіе. За каждымъ вашимъ поступкомъ будутъ слдить тысячи глазъ.
— Вы мн не довряете, Сесиль?
— Вовсе нтъ, майоръ Линкольнъ, я ничего такого не думаю…— Позжайте, Ліонель, и какъ только вернетесь, сейчасъ же приходите къ намъ.
Онъ не усплъ ничего отвтить, потому что она быстро повернулась и ушла въ комнаты, но Ліонель усплъ замтить, что она прошла не въ гостиную къ Агнес, а поднялась по большой лстниц наверхъ граціозной и легкой сильфидой.

ГЛАВА IX.

На вншнихъ стнахъ знамя водрузите.

Военный кличъ, какъ прежде: ‘Вотъ они!’

Шекспиръ: ‘Макбетъ’.

По выход изъ дома мистриссъ Лечмеръ, Ліовель самъ не зная зачмъ направился къ Биконъ-Гиллю и, только уже поднявшись до половины холма, сообразилъ, что ему тутъ совершенно нечего длать. Онъ остановился и прислушался. Не слыша со стороны казармъ ни малйшаго звука, онъ уступилъ овладвшей имъ потребности уединиться и дошелъ до вершины холма. Онъ сталъ смотрть на городъ, разстилавшійся внизу въ темнот. По улицамъ ходили люди съ фонарями и факелами, въ домахъ везд виденъ былъ свтъ. Это значило, что жителямъ стало извстно о готовящейся экспедиціи. Ліонель снова прислушался въ сторону казармъ, но тамъ все было совершенно тихо.
Ліонель стоялъ на небольшой площадк. Темнота была полная. Вдругъ откуда-то появился свтъ, сначала слабый, потомъ онъ сдлался ярче, освтилъ весь холмъ и заигралъ яркими бликами вокругъ маяка.
— Негодяй! — сказалъ вдругъ человкъ, стоявшій гд-то внизу маяка и теперь выступившій прямо противъ Ліонеля.— Кто теб позволилъ зажечь маякъ?
— Я бы вамъ сказалъ на это, какъ вы смете такъ грубо со мной говорить, если бы не догадался о причин вашей ошибки,— отвчалъ Ліонель.— Никто маяка не зажигалъ, это мсяцъ взошелъ на горизонт со стороны моря.
— Ей-Богу, какъ я ошибся! — сказалъ часовой.— Я готовъ 5ылъ въ первую минуту поклясться, что это маякъ засвтился.
— Вы, должно быть, человкъ суеврный и врите въ колдовство. Съ того мста, гд я стою, только разв колдунъ могъ бы зажечь свтъ на маяк.
— Простите, ваше высокоблагородіе! Народъ-то здсь ужъ очень чудной… Бдовый народъ! Теперь-то я вижу, что вы изволите быть майоръ Линкольнъ, 47-го полка. Я васъ узналъ.
— A вы служите тоже въ этомъ полку?
Солдатъ отвтилъ, что онъ унтеръ-офицеръ другого полка, но знаетъ въ лицо г. майора. При этомъ онъ объяснилъ, что онъ приставленъ смотрть, чтобы бостонцы не зажигали маяка и чтобы вообще какимъ-нибудь сигналомъ не дали знать окрестнымъ жителямъ о готовящейся экспедиціи.
— Дло задумано, должно быть, серьезное,— замтилъ Ліонель.
— Изволите прислушаться, г. майоръ: наши гренадеры идутъ,— сказалъ солдатъ.— Это ихъ мрный и тяжелый шагъ.
Ліонель прислушался и дйствительно услыхалъ правильный солдатскій шагъ. Черезъ долину шло къ берегу регулярное войско. Тогда онъ быстро сбжалъ съ холма и прибылъ къ вод въ одно время съ отрядомъ.
Дв колонны остановились и выстроились въ недалекомъ разстояніи одна отъ другой. Ліонель опредлилъ численность всего отряда приблизительно въ тысячу человкъ. Сбоку собралась кучка офицеровъ. Онъ подошелъ къ ней, полагая, что тутъ находится самъ начальникъ отряда. Это былъ подполковникъ 10-го полка, оживленно о чемъ-то говорившій съ флотскимъ ветераномъ. о которомъ упоминалъ часовой у городской ратуши.
Ліонель обратился къ подполковнику съ просьбой о разршеніи сопровождать отрядъ. Посл нсколькихъ объясненій просьба была уважена, при чемъ о секретныхъ причинахъ похода не заикнулся ни тотъ, ни другой.
Тутъ къ Ліонелю подошелъ его лакей, слдовавшій за отрядомъ при багаж и лошадяхъ своего барина. Сдлавъ кое-какія распоряженія, Ліонель пошелъ отыскивать своего друга Польварта и нашелъ его во глав перваго взвода легкой пхоты, По количеству собранныхъ у берега лодокъ, можно было догадаться, что отрядъ пойдетъ съ полуострова на материкъ не обыкновенной дорогой, а будетъ перевозиться по вод.
Вскор подали сигналъ. Солдаты въ порядк стали разсаживаться по шлюпкамъ, которыя постепенно отъзжали отъ берега. Мсяцъ въ это время поднялся выше и озарилъ колокольни города и всю долину. Обстановка напоминала декорацію какой-нибудь драматической сцены въ театр. Польвартъ слъ въ лодку рядомъ съ Ліонеломъ. Ему удалось удобно устроить свои ноги, и онъ пришелъ въ спокойное, благодушное настроеніе.
— Бываютъ минуты, когда мн хотлось бы быть морякомъ,— сказалъ онъ, болтая рукою въ вод.— Вода тебя везетъ, а самъ ты не двигаешься. Хорошо! Военные матросы должны любить такую жизнь.
— Нтъ, я слыхалъ, что это имъ порою надодаетъ,— отвчалъ Ліонель.— Имъ иной разъ до страсти хочется размять ноги, а негд.
— Ну что такое ноги? — воскликнулъ Польвартъ.— Наимене необходимая часть тла. Моряку, напримръ, он почти совершенно не нужны, Съ ними только подагра бываетъ. Другое дло — мозгъ, желудокъ.
— И это говоритъ офицеръ легкой пхоты!— засмялся Ліонель.— Мой другъ, вы свое званіе забыли.
— Такъ что же? Я вотъ офицеръ легкой пхоты, а двигаюсь въ походъ безъ помощи ногъ… Скажите, майоръ Линкольнъ, вы видли миссъ Дэнфортъ, когда въ послдній разъ были на Тремонтъ-Стритъ?
— Имлъ это удовольствіе.
— Знаетъ она что-нибудь о нашемъ поход?
— Она была въ крайне воинственномъ настроеніи.
— Она ничего не говорила про легкую пхоту или про кого-нибудь, кто въ ней служитъ?
— Она, дйствительно, упомянула про васъ,— съ легкой насмшкой,— отвчалъ Ліонель. — Нашла, что отъ васъ грозитъ большая опасность… курятникамъ.
— Что за несравненная двушка! И шутки-то ея какія пріятныя, милыя… Ахъ, какъ бы я желалъ, чтобы она была здсь съ нами! Для влюбленнаго пять минутъ при свт луны стоятъ цлаго лта подъ знойнымъ солнцемъ… Какъ бы я дорого далъ, еслибы заплъ сейчасъ соловей!
Но вотъ лодки переплыли черезъ бухту и остановились у берега. Войска высадились и построились въ походную колонну. Рота капитана Польварта опять составила головную часть отряда и получила приказъ слдовать за офицеромъ главнаго штаба, выхавшимъ впередъ верхомъ на кон. Ліонель веллъ Меритону слдовать съ лошадьми той же дорогой, по которой пойдетъ отрядъ, а самъ присоединился къ Польварту.
Вскор передъ отрядомъ появилось огромное стоячее болото.
— Чортъ знаетъ что такое! — воскликнулъ капитанъ Польвартъ.— Слпые они у насъ что ли, наши колонновожатые? Куда это они насъ завели? Не видятъ разв, что лугъ почти наполовину залитъ водой?
— Впередъ, впередъ, легкая пхота! Трогай!— хриплымъ голосомъ крикнулъ флотскій офицеръ-старикъ, хавшій верхомъ недалеко отъ роты.— Воды, что ли, испугались?
— Мы не водяныя крысы,— сказалъ Польвартъ. Лионель схватилъ его за руку, и Польвартъ не усплъ опомниться, какъ очутился по щиколодку въ вод.
— Смотрите, чтобы за такія разсужденія не лишиться патента,— сказалъ Ліонель, между тмъ какъ его другъ шлепалъ по болоту.— Теперь, по крайней мр, есть что записать въ дневникъ: случай интересный.
— A я было только-что размечтался при лун,— проговорилъ съ комическимъ сожалніемъ толстякъ.— Нтъ, ужъ видно не придется.
— Я тоже думаю, что не придется,— сказалъ Ліонель.— И даже наврное, такъ что лучше и не пробовать.
Болотистый лугъ, впрочемъ, скоро кончился, и отрядъ вышелъ на большую дорогу. Настроеніе Польварта испортилось. Разговоръ пересталъ клеиться.
Сначала все кругомъ было тихо, но по мр движенія солдатъ впередъ сталъ раздаваться собачій лай, и изъ оконъ фермъ стали выглядывать изумленныя физіономіи обывателей, встревоженныхъ шествіемъ войскъ. Вдругъ вдали съ какой-то колокольни послышались сухіе, короткіе, частые удары набата. Кто-то подавалъ населенію тревогу. Что-то величественное было въ этихъ пугающихъ звукахъ, понесшихся по всей долин.
Солдаты стали слушать. Среди холмовъ прогремло нсколько выстрловъ. Набатъ загудлъ со всхъ окрестныхъ колоколенъ, звонъ понесся отовсюду и разлился по всмъ направленіямъ. На всхъ высотахъ загорлись огни. Звуки волынокъ и мдныхъ трубъ сливались съ выстрлами изъ мушкетовъ и звономъ колоколовъ. По близости слышался лошадиный топотъ, какъ будто какіе-то всадники мчались мимо фланговъ батальона.
— Впередъ! Впередъ! — покрикивалъ среди этого шума и гула флотскій ветеранъ.— Янки проснулись, зашевелились, а намъ еще долго идти. Впередъ, легкая пхота! Гренадеры васъ догоняютъ!
Авангардъ ускорилъ шагъ, и весь отрядъ пошелъ съ такой скоростью, какую только допускала необходимость сохранять равненіе. Шли нсколько часовъ безъ остановокъ. Шумъ тревоги улегся, колокола перестали звонить. Лунный свтъ постепенно поблекъ при первомъ проблеск занявшагося утра. Изъ арьергарда пришло распоряженіе остановиться.
Польвартъ уже думалъ, что можно будетъ отдохнуть и основательно закусить захваченною имъ изъ дома Ліонеля вкусной провизіей. Онъ былъ вообще превосходнымъ офицеромъ для всего того, что самъ называлъ ‘мирной частью военной службы’. Но ему пришлось разочароваться и даже поворчать: остановка была не для отдыха, а для осмотра ружей и для того, чтобы зарядить ихъ и вставить кремни. Отъ главнаго отряда отдлились три или четыре роты и снова двинулись впередъ подъ начальствомъ флотскаго ветерана. Солдаты были сильно заинтересованы. Они шли быстро и неустрашимо за старымъ офицеромъ, пустившимъ свою лошадь легкой рысцой.
Въ воздух запахло чуднымъ весеннимъ утромъ. Предметы постепенно становились все видне и видне. Солдаты шагали бодро, забывая перенесенные труды форсированнаго ночного марша. Вдругъ передъ колонной появились откуда-то три или четыре вооруженныхъ всадника, скакавшіе ей наперерзъ.
— Сдайтесь! — крикнулъ имъ одинъ изъ бывшихъ впереди офицеровъ.— Сдайтесь или спасайтесь сію же минуту прочь!
Всадники повернули коней я ускакали. Одинъ изъ нихъ выстрлилъ на воздухъ, чтобы дать тревогу. Солдаты вступили въ небольшое село и увидали передъ собой церковь посреди лужайки. Лужайка была занята небольшимъ отрядомъ провинціальной милиціи, выстроимшимся, какъ на смотру.
— Впередъ, легкая пхота! — крикнулъ флотскій майоръ, давая шпоры своему коню. Въ сопровожденіи своихъ офицеровъ онъ быстро помчался впередъ, скрывшись за утломъ церкви.
Ліонель поспшилъ за нимъ слдомъ. У него сильно билось сердце, предчувствуя недоброе.
Хриплый голосъ флотскаго майора раздался снова:
— Бунтовщики, расходитесь! Кладите оружіе и расходитесь! За этими неразслышанными словами послдовалъ пистолетный выстрлъ и приказъ открыть огонь.
Солдаты съ яростнымъ крикомъ бросились на лужайку и дали оглушительный залпъ.
— Боже мой! — вскричалъ Ліонель.— Что вы длаете! Разв можно стрлять въ мирное населеніе! Кром насилія вдь есть еще и законъ! Польвартъ, велите имъ прекратить огонь!
— Назадъ! Стой! — крикнулъ Польвартъ, кидаясь на солдатъ, съ обнаженной шпагой.
Но сразу остановить солдатъ было невозможно. Они разошлись. Только съ прибытіемъ самого Питкэрна и другихъ офицеровъ удалось остановить пальбу. Убгая, милиціонеры тоже сдлали нсколько шальныхъ выстрловъ, но англичанамъ эти выстрлы не причинили никакого вреда.
Когда стрльба прекратилась, солдаты и офицеры молча переглянулись, какъ бы говоря другъ другу, что случившееся невозможно было предвидть. Мшаясь съ утреннимъ туманомъ, надъ лугомъ стлался дымъ, расходясь во вс стороны горизонта и какъ бы давая всюду знать о совершившемся роковомъ дл. Ліонель съ ужасомъ увидалъ на лугу нсколько раненыхъ, корчившихся отъ мучительной боли, и отъ пяти до шести труповъ, растянувшихся неподвижно на трав.
Не въ силахъ будучи выносить этого зрлища, Ліонель отвернулся и отошелъ назадъ. Тмъ временемъ къ авангарду бглымъ шагомъ подошла остальная пхота. Ліонель задумчиво обошелъ вокругъ церкви, самъ не зная, куда идетъ, и столкнулся съ Джобомь Прэемъ, выходившимъ изъ храма. Джобъ имлъ видъ совершенно растерянный. На его лиц отражалось и негодованіе, и испугъ.
Юродивый пальцемъ указалъ Ліонелю на смертельно раненаго, который съ усиліемъ ползъ къ дверямъ храма, гд привыкъ молиться и гд собирался теперь отдать Богу душу.
— Вы убили созданіе Божіе,— сказалъ юродивый.— Богъ вамъ это припомнитъ.
— Увы, убитъ не одинъ этотъ, я тамъ видлъ нсколько труповъ,— отвчалъ Ліонель. — Не знаю, чмъ и кончится это все.
— Какъ вы думаете,— спросилъ Джобъ, пугливо оглянувшись кругомъ,— неужели король иметъ право убивать людей въ Бостон, какъ онъ это длаетъ въ Лондон? Это дло переполошитъ всю провинцію, вотъ посмотрите. Ахъ, вы не знаете нашихъ колонистовъ!
— Да что же они могутъ сдлать въ конц концовъ? — сказалъ Ліонель, забывая, что говоритъ съ человкомъ, лишеннымъ разсудка.— Англія во всякомъ случа сильне здшнихъ разрозненныхъ колоній. Имъ бы слдовало держаться осторожне.
— Осторожне? — возразилъ Джобъ.— A то, что король длаетъ, разв осторожно? Если народъ и промолчитъ въ отвтъ на рзню, даромъ она все-таки не пройдетъ. Вы убили Божіе созданіе, Богъ вамъ это припомнитъ.
— Какими судьбами ты здсь, дурачишка? — спросилъ приходя въ себя, Ліонель.— Вдь ты мн сказалъ, что отправляешься ловить рыбу для своей матери?
— A здсь разв нельзя ловить? — неохотно отвчалъ юродивый.— Рыба водится не только въ бухт, она есть и въ прудахъ. Нэбъ могла перемнить свой вкусъ. Джобъ не знаетъ такого закона, чтобы нельзя было ловить форелей.
— Несчастный! Ты все стараешься меня обмануть! Кто-то такой злоупотребляетъ твоимъ невдніемъ, отлично зная, что ты слабоумный, и даетъ теб такія порученія, за которыя ты не сегодня-завтра можешь поплатиться жизнью.
— A вотъ король не смогъ бы заставить Джоба ходить по его порученіямъ,— сказалъ гордымъ тономъ юродивый.— Такого закона нтъ, и Джобъ не пошелъ бы.
— Джобъ, твоя ученость тебя погубитъ. Кто это тебя начинилъ такими юридическими познаніями?
— Вы думаете, что въ Бостон вс такіе простецы, что и законовъ не знаютъ? — искренно удивился Джобъ. — Да одинъ Ральфъ знаетъ ихъ не хуже самого короля. Онъ говоритъ, что никакой законъ не разршаетъ стрлять въ ‘скоросплыхъ’, если они первые не начнутъ стрлять, потому что они мстная милиція и имютъ право заниматься воинскими упражненіями, когда имъ угодно.
— Ральфъ! — съ живостью воскликнулъ Ліонелъ.— Неужели онъ здсь? Этого быть не можетъ. Я его оставилъ совсмъ больного въ Бостон. Да и не подъ-лта ему мшаться въ такія дла.
Джобъ отвчалъ уклончиво.
— Я полагаю, Ральфъ видлъ войска и почище вашей легкой пхоты и вашихъ гренадеръ, а также и тхъ солдатъ, которые остались въ Бостон.
Ліонель вовсе не намревался воспользоваться наивностью Джоба и донять его вопросами такъ, чтобы онъ проговорился о чемъ-нибудь особенно важномъ для заговорщиковъ, но ему хотлось, во-первыхъ, узнать что-нибудь о старик, а во-вторыхъ, отклонить самого Джоба отъ опаснаго сообщества. Но Джобъ ловко увертывался отъ прямыхъ отвтовъ, проявляя большую хитрость и сообразительность.
— Повторяю, мн необходимо повидаться съ человкомъ, котораго ты называешь Ральфомъ,— сказалъ Ліонель,— и я желалъ бы знать, не здсь ли онъ?
— Ральфъ презираетъ ложь,— отвчалъ Джобъ.— Идите туда, гд онъ общался съ вами встртиться, и вы его увидите.
— Онъ мн не назначилъ мста, а этотъ несчастный случай могъ его смутить, испугать…
— Ужъ и испугать! — повторилъ Джобъ, недоврчиво качая головой.— Не такой человкъ Ральфъ, чтобы чего-нибудь испугаться.
— Въ такомъ случа, онъ можетъ сунуться въ опасное мсто… Юноша, въ послдній разъ прошу тебя: скажи мн, не здсь ли старикъ?..
Въ эту минуту онъ вдругъ замтилъ, что Джобъ опустилъ глаза и боязливо пятится. Ліонель обернулся и увидалъ гренадерскаго капитана, который стоялъ надъ трупомъ американца, скрестивъ на груди руки, и молча глядлъ на него.
То былъ капитанъ Мэкъ-Фюзъ. Узнавъ Ліонеля, онъ спросилъ:
— Не объясните ли вы мн, маіоръ Линкольнъ, по какому случаю этотъ человкъ лежитъ здсь мертвый?
— Разв вы не видите, какая у него рана на груди?
— Я вижу, что онъ убитъ выстрломъ изъ ружья, но желалъ бы знать зачмъ и для чего.
— Объ этомъ ужъ вы наше начальство спросите, капитанъ Мэкъ-Фюзъ,— отвчалъ Ліонель. — Поговариваютъ, будто мы идемъ захватывать склады военнаго матеріала, заготовленные колонистами съ враждебными цлями.
На жесткихъ чертахъ Мэкъ-Фюза появилось выраженіе холоднаго презрнія.
— Скажите, маіоръ Ліонель,— вы хоть и молоды, а лучше другихъ посвящены въ секреты нашихъ генераловъ,— скажите, неужели Гэджъ думаетъ, что это — война, когда оружіе и заряды имются только у одной стороны? Я не прочь повоевать, мн миръ ужъ и поднадость усплъ, мн скучно безъ дла, но когда людей убиваютъ при такой обстановк, какъ убитъ вотъ этотъ американецъ (Мэкъ-Фюзъ указалъ рукой на трупъ), то я не скажу, что это честный бой, а просто бойня.
— Я совершенно съ вами согласенъ, но, увы! Кажется, далеко не вс такъ думаютъ, какъ мы съ вами. Я боюсь, что это только начало.
Онъ обернулся, отыскивая глазами Джоба, но юродивый безслдно исчезъ. Въ это время барабаны забили сборъ, солдаты зашевелились, готовясь къ выступленію. И видно было, что пролитая кровь успла возбудить въ нихъ злые инстинкты, и что они, какъ тигры, съ наслажденіемъ готовы теперь лить ее еще и еще…

ГЛАВА X.

Вс Грэгэмы изъ клана Нетерби сли на коней, явились Форстеры, Фенвики, Месгрэвы: шумная охота разсыпалась по долин Кэноби.

Сэръ Вальтеръ Скоттъ.

Изъ Лексингтона, такъ называлось то небольшое село, гд произошли описанныя въ предыдущей глав событія, войска выступили съ военной помпой, но потомъ люди отряда притихли, озабоченные предстоявшей имъ задачей — разыскать и уничтожить военные склады колонистовъ внутри провинціи. Такъ какъ о поход теперь знали вс и всюду, то необходимо было удвоить быстроту, чтобы обезпечить за экспедиціей усвхъ.
Флотскій ветеранъ, о которомъ мы такъ часто говорили, снова похалъ верхомъ въ авангард. Рота Польварта была попрежнему головною, а Ліонель опять пошелъ рядомъ съ капитаномъ, машинально маришруя въ ногу съ солдатами.
— Поторопились мы, маіоръ Линкольнъ, вотъ что,— замтилъ Польвартъ своему другу.
— Вы находите? A зато посмотрите, какъ довольны солдаты. Имъ это любо.
— Они ужъ такъ вымуштрованы. Но зато посмотрли бы вы, какія кислыя рожи были у молодыхъ рекрутъ изъ здшнихъ жителей. Надобно будетъ какъ-нибудь ихъ умаслить… Дать, напримръ, хоть пенсію вдовамъ и семьямъ убитыхъ…
Войска продолжали идти ускореннымъ маршемъ. Жителямъ о поход и обо всемъ случившемся было, очевидно, уже извстно: по временамъ на холмахъ, по сторонамъ дороги, появлялись небольшія кучки вооруженныхъ людей, но ни разу не было сдлано попытки отомстить за убитыхъ въ Лексингтон. Солдаты смялись надъ слабымъ сопротивленіемъ, которое имъ оказали ‘скоросплые’, и награждали ихъ презрительными эпитетами. Такъ шли дла до тхъ поръ, пока вдали не показалась колокольня и крыши мстечка Конкордъ. Изъ мстечка съ одного конца выходилъ небольшой отрядъ колонистовъ въ то время, когда съ другого конца въ него вступали англійскіе солдаты. Вступили они туда безъ сопротивленія и съ видомъ побдителей. Ліонель догадался, что здсь еще не знали объ утреннемъ происшествіи, хотя и слышали о приближеніи войскъ. Въ разныя стороны были посланы отдльные отряды разыскивать и уничтожать военные склады. Для охраны дорогъ были разставлены пикеты. Одинъ изъ нихъ прослдовалъ за удалявшимся американскимъ отрядомъ и занялъ мостъ на дорог съ свера.
Въ мстечк началось разрушеніе складовъ. Жители держались спокойно, хотя Ліонель замтилъ, что у всхъ блестли глаза и пылали щеки. Солдаты грубо врывались въ дома и длали обыски. Вс помщенія были взломаны, все было осмотрно, везд было перешарено. Оружія и военныхъ припасовъ, въ результат, найдено было очень немного, но солдаты вообще вели себя очень распущенно и плохо уважали чужую собственность. Двери взламывались, обывателямъ наносились оскорбленія. Все время раздавались грубо-бранныя слова. Экзекуціей распоряжался все тотъ же старый флотскій офицеръ.
Вдругъ со стороны того моста, который былъ занятъ отдльнымъ отрядомъ, послышались сперва одиночные выстрлы, потомъ цлый рядъ залповъ. Солдаты опшили. Офицеры стали совтоваться. Со всхъ сторонъ примчались верховые гонцы съ извстіями о происходящемъ. Маіоръ Линкольнъ вмст съ другими офицерами узналъ, что американцы, выходившіе изъ селенія въ то время, когда въ него вступали солдаты, повернули въ него обратно, и когда они дошли до моста, то поставленный тамъ пикетъ встртилъ ихъ выстрлами. Завязалось сраженіе, окончившееся къ невыгод англичанъ: они вынуждены были отступить съ потерями.
Поведеніе колонистовъ вызвало внезапную тревогу какъ въ движеніяхъ солдатъ, такъ и въ распоряженіяхъ офицеровъ.
Отдльные пикеты были отозваны со своихъ мстъ, барабаны забили сборъ, и офицеры какъ будто въ первый разъ вспомнили о томъ, что имъ предстоитъ пройти еще шесть миль по стран, въ которой у нихъ нтъ ни одной дружеской души. Завладвшіе мостомъ и пролившіе кровь притснителей, милиціонеры стояли на отбитой позиціи и не двигались. Англичане не стали даже подбирать ни убитыхъ, ни раненыхъ, среди которыхъ, какъ говорили, находился молодой офицеръ изъ знатныхъ. Солдаты были смущены и тревожно поглядывали на окаймлявшія дорогу высоты, мимо которыхъ имъ предстояло идти. Ліонель замтилъ, что прежнее бахвальство смнилось значительнымъ упадкомъ духа.
Опасенія оказались не напрасными. Какъ только войска выступили по дорог, изъ одной риги сдлали по нимъ залпъ, и такіе же залпы загремли изъ-за каждаго прикрытія, гд только могли спрятаться американцы. Конечно, тутъ еще не было особенной опасности для отряда: стоило солдатамъ открыть огонь посильне, и нападавшіе всякій разъ разсивались. Но всть о томъ, что произошло въ Лексингтон, съ быстротой молніи облетла всю страну. Жители стали собираться въ отряды и къ ближайшему мсту происшествія уже спшили на помощь друзьямъ. Порядка и согласованности дйствій было мало у американцевъ, но ихъ число увеличивалось постепенно, и они сильно тревожили фланги англійскаго отряда, стараясь его задержать и остановить. Это, однако, имъ не удавалось. Жители селъ и мстечекъ собирались въ тылу англичанъ и угрожали ихъ арьергарду.
На половин дороги изъ Конкорда въ Лексингтонъ Ліонель замтилъ, что англійскій отрядъ находится въ большой опасности. Молодой человкъ шелъ въ это время рядомъ съ капитаномъ Мэкъ-Фюзомъ, который презрительно встряхивалъ головой всякій разъ, когда мимо пролетала пуля, и неодобрительно отзывался о преждевременномъ и неумломъ начал войны, которая въ будущемъ общаетъ такъ много интереснаго.
— Обратите ваше вниманіе, маіоръ Линкольнъ,— прибавилъ онъ,— что эти колонисты уже знакомы съ начатками военнаго дла. Они прекрасно стрляютъ, отлично примняются къ разстоянію и чрезъ полгода, черезъ годъ, смотрите, выучатся даже правильной атак.
Ліонель, по мр того, какъ разгоралось сраженіе, волновался все больше и больше. Наконецъ, онъ не выдержалъ, слъ на коня и похалъ къ командующему отрядомъ просить себ какого-нибудь назначенія. Его сейчасъ же назначили въ авангардъ. Давъ шпоры коню, онъ немедленно примчался на мсто. Тамъ нсколькимъ ротамъ было приказано проложить дорогу для отряда сквозь непріятельскіе ряды. Какъ разъ въ ту минуту, когда примчался Ліонель, изъ-за риги грянули новые выстрлы, посылая встниковъ смерти въ ряды англичанъ.
— Капитанъ Польвартъ! — прокричалъ старый флотскій маіоръ, мужественно сражавшійся въ первомъ ряду.— Возьмите роту легкой пхоты и выбейте мн этихъ подлыхъ бродягъ изъ ихъ засады.
— Это какіе-то блые дикари!—отозвался капитанъ.— Впередъ, ребята! Лзть на лвую стну! Пощады никому не давать!
Ліонель видлъ, что его другъ исчезъ въ пороховомъ дыму среди построекъ фермы. Солдаты кинулись вслдъ за нимъ. Черезъ нсколько минутъ Польвартъ появился снова, весь черный отъ пороха, а надъ фермой несчастнаго хуторянина занялось зарево.
— Ахъ, маіоръ Линкольнъ! — кричалъ онъ.— Неужели вы назовете это дйствіями легкой пхоты? Это, по моему, просто каторга, одно мученіе! И для чего? Для того, чтобы справиться съ горстью мародеровъ! Послушаіте, у васъ есть, во-первыхъ, нкоторое вліяніе, а во-вторыхъ, есть лошадь. Създите вы, пожалуйста, къ Смиту и скажите ему, чтобы онъ скомандовалъ отдыхъ для завтрака. А то вдь это ни на что не похоже: ночь всю шли, утромъ не поли, солнце печетъ — между тмъ только и приходится все время: ‘пли! пли!’ Человкъ можетъ много сдлать, но вдь есть же для него и невозможное.
Ліонель сталъ ободрять своего друга, но въ это время начались новыя атаки. Американцы еще не умли вьгдерживать натиска регулярной пхоты, они всякій разъ отступали, но далеко не безъ сопротивленія.
Авангардъ снова двинулся впередъ. Ліонель обернулся, чтобы посмотрть на сцену, оставшуюся позади. Два часа войска подвигались все время съ боемъ, дрались почти безъ перерыва, силы американцевъ съ каждой минутой увеличивалясь. За каждой изгородью, за каждымъ домомъ, за каждой ригой, въ каждой рощиц засли стрлки и палили, палили, тогда какъ англичане все больше и больше падали духомъ, постепенно ослабвая. Вся мстность была затянута дымомъ, какъ густымъ занавсомъ. Въ этомъ дыму англичане отступали все поспшие и поспшне, и это отступленіе въ любой моментъ могло перейти въ бгство.
Маіоръ Линкольнъ, несмотря на свою молодость, настолько уже понималъ военное дло, что для него все положеніе было теперь вполн ясно. Онъ видлъ, что американцамъ не хватаетъ только согласованія дйствій и единства въ командованіи, чтобы уничтожить весь англійскій отрядъ. Англичанъ въ этой засадной войн спасала только ихъ военная дисциплина. Польвартъ очень обрадовался, когда въ первыхъ рядахъ авангарда раздались радостные крики: то подходила на выручку отборная бригада англійскаго войска подъ начальствомъ графа Перси, наслдника герцогскаго дома Норсемберлендовъ. Оба отряда соединились, заагремла привезенная артиллерія, и американцы отошли. Войскамъ дали отдыхъ. Польвартъ повалился на землю, а Ліонель сошелъ съ коня. Ихъ примру послдовали вс прочіе, изнемогая отъ усталости и жары. Отрядъ былъ въ эту минуту дохожъ на затравленнаго оленя, успвшаго кое-какъ обмануть собакъ.
— Нтъ, маіоръ Линкольдъ, это свыше человческихъ силъ! — сказалъ капитанъ Польвартъ.— Вдь мы прошли отъ самого этого Конкорда миль пять, не меньше, и при томъ…
— Что вы! Всего дв мили. Такъ по крайней мр выходитъ по мильнымъ камнямъ,— возразилъ Ліонель.
— Все врутъ эти ваши камни! Моимъ ногамъ лучше знать, сколько мы дрошли.
— Не буду объ этомъ спорить. Во всякомъ случа, солдаты наскоро закусятъ и сейчасъ же выступятъ, чтобы вернуться въ Бостонъ до наступленія ночи.
— Наскоро? Въ Бостонъ? До наступленія ночи?— медленно повторяя, переспросилъ Польвартъ. Онъ приподнялся на локт.— Кто это все выдумываетъ тамъ у васъ? Когда же мы успемъ пость какъ слдуетъ? Вдь мы голодные.
— Таковъ приказъ графа Перси. Онъ мн сообщилъ, что противъ насъ поднялась вся страна.
— Да, но вдь эти чудаки проспали ночь въ хорошихъ постеляхъ, и вс успли плотно позавтракать сегьдня утромъ. Имъ хорошо говорить. A каково намъ? Да, наконецъ, это просто неприлично такъ поспшно отступать. Получается такой видъ, будто двухтысячный отрядъ его величества спасается бгствомъ отъ скопища буйныхъ мужиковъ! Нтъ, такъ нельзя. Графъ Перси — человкъ такого знаменитаго рода, носитель такого громкаго имени, что ему просто невозможно допустить такое безчестіе для войскъ, которыми онъ командуетъ.
Однако, извстіе, сообщенное маіоромъ Линкольномъ, оправдалось на дл. Солдатамъ едва дали время подкрпиться пищей и снова повели ихъ въ Бостонъ. Покуда они сидли на отдых, американцы держались въ почтителвномъ отдаленіи, опасаясь разставленныхъ полевыхъ орудій, но какъ только колонна построилась и пошла, атака возобновилась съ новой силой. На бду солдаты по дорог сожгли и ограбили нсколько фермъ. Это еще больше раздражило милиціонеровъ, и они принялись опять яростно тснить оба фланга англичанъ.
— Веллъ бы намъ Перси построиться въ боевой порядокъ и ударить на нихъ, въ полчаса было бы все кончено!— говорилъ Польвартъ, съ трудомъ шагая во глав своей роты.— Мы бы или побдили, или вс бы полегли.
— Ну, да, побдили бы, а потомъ, къ ночи, американцы собрались бы еще въ большемъ числ, и тогда изъ насъ въ живыхъ не осталось бы ни одного человка,— возразилъ Ліонель.— Кстати, товарищъ, вотъ вамъ и случай показать свою распорядительность: съ этой горы какъ разъ на васъ спускается отрядъ американцевъ.
Польвартъ обернулся къ своимъ солдатамъ и крикнулъ имъ сильнымъ, мужественнымъ голосомъ:
— Впередъ, мои храбрецы! Разгоните этихъ собакъ, разсйте ихъ, какъ комаровъ или піявокъ! Угостите-ка ихъ хорошенько свинцомъ и желзомъ!
Достаточно было одного залпа, и американцы разбжались.
Эта партизанская война прожсходила безъ перерыва на протяженіи нсколькихъ миль. Солдаты не имли ни минуты покоя. Американцы тревожили и трепали ихъ всю дорогу.
Ліонель обратилъ вниманіе на одну существенную разницу между обими воюющими сторонами: тамъ, гд мстность оказывалась удобной для правильной атакя, англійскіе солдаты ободрялись и смле длали натискъ на непріятеля, при чемъ американцы торопились убраться подальше. Наоборотъ, въ мстахъ холмистыхъ или пересченныхъ выигрывали американцы. Тогда англичанамъ оставалось только поскоре уходить, даже не подбирая раненыхъ, которые съ ужасомъ видли, что товарищи ихъ покидаютъ.
Посл одной изъ стычекъ лошадь Ліонеля едва не наступила на трупъ убитаго старика-американца, совершенно сдого, тощаго, съ впалыми щеками. Его руки еще сжимали въ судорог заржавленный мушкетъ, такой же старый, какъ и онъ самъ.
— Чмъ можетъ кончиться подобная борьба, разъ борцы воодушевлены такой сильной ненавистью? — спросидъ Ліонель, замтивъ, что надъ трупомъ американца еще кто-то наклонился и разсматриваетъ его.— Много крови прольется, много будетъ жертвъ.
Ему не отвтили. Онъ поднялъ глаза и увидалъ флотскаго маіора, по милости котораго началась самая борьба. Тотъ былъ какъ будто самъ не свой, но потомъ опомнился, далъ шпоры коню и скрылся въ туман, крича:
— Авангардъ, впередъ!
Маіоръ Ліонель тихо похалъ слдомъ за нямъ и вдругъ, къ своему изумленію, увидалъ Польварта, сидящаго на обломк скалы около дороги и равнодушно пропускающаго мимо себя отстурающее войско. Ліонель остановилъ лошадь и спросилъ Польварта, не раненъ ли онъ.
— Нтъ, маіоръ Линкольнъ,— отвчалъ капитанъ,— я только весь растаялъ. Да. Совершенно никуда не гожусь. Я сдлалъ сегодня все, что могъ, а больше я не въ силахъ. Скажите потомъ въ Англіи нашимъ друзьямъ, что я встртилъ свою участь, какъ покорный солдатъ. Я таю, какъ комъ снга весной.
— Боже мой, Польвартъ! Вамъ дельзя здсь оставаться, васъ убьютъ американцы. Вы видите, они насъ окружили со всхъ сторонъ.
— Я готовлю рчь тому первому. янки, который ко мн подойдетъ. Если это будетъ человкъ гуманный, онъ меня пожалетъ, а если дикарь, то избавитъ моихъ наслдниковъ отъ расходовъ на мои похороны.
Ліонель хотлъ продолжать свои уговоры, но въ это время вновь произошла стычка, и англичане побжали отъ американцевъ. Онъ поспшилъ къ солдатамъ, собралъ ихъ, сказалъ имъ рчь и далъ стычк совершенно другой оборотъ. Американцы отступили, но при этомъ отстрливались, и случилось какъ-то такъ, что Ліонель очутился одинъ въ опасномъ сосдств небольшого лсочка. Оттуда онъ услыхалъ команду:
— Пли въ этого офицера!
Онъ нагнудъ годову къ лук сдла, чтобы укрыться отъ будущихъ пуль, но въ это время среди американцевъ послышался голосъ, заставившій его вздрогнуть:
— Не убивайте. его! Ради того Бога, Которому вы покланяетесь, не убивайте!
Весь охваченный какимъ-то неопредленнымъ ощущеніемъ, Ліонель поднялъ голову и увидалъ старика Ральфа, который бжалъ вдодь лсной опушки, опуская ружья американцевъ и крича нечеловческимъ голосомъ. Въ тотъ же моментъ изъ лса выбжалъ какой-то юноша и схватилъ лошадь Ліонеля за узду, такъ что тотъ уже думалъ, что его берутъ въ плнъ.
— Кровавый день сегодня, маіоръ Линкольнъ,— сказалъ юноша,— и Богь этого дня не забудетъ. Если вы съдете съ этого холма по прямому направленію, то вы ничмъ не рискуете, потому что въ васъ не станутъ стрлять, изъ опасенія ранить Джоба.
Ліонель галопомъ пустилъ своего коня и быстро оставилъ за собою холмъ съ американцами. Выхавъ на боле безопасное мсто, онъ увидалъ Питкэрна, который сходилъ съ лошади, чтобы не выставлять себя мишенью для американскихъ мушкетовъ. Ліонелю было жаль разставаться со своимъ конемъ, но и онъ счелъ за лучшее тоже спшиться и предоставить коня на волю судьбы. Посл того онъ присоединился къ другой групп сражающихся и одушевлялъ ихъ для новыхъ усилій во время остальной дороги.
Когда солдаты увидали впереди колокольни Бостона, бой загорлся сильне. Близость города подбодрила измученныхъ воиновъ, и они успшно отражали вс дальнйшія атаки, но и американцы продолжали насдать, чувствуя, что имъ для мести остается уже немного времени, потому что врагъ отъ нихъ ускользаетъ. Дрались старики, юноши, почти мальчики, дрались раненые, дрались даже служители Божьяго алтаря, чтобы напослдокъ нанести еще нсколько ударовъ ненавистному врагу.
Солнце уже готовилось къ закату. Положеніе англійскаго отряда было почти безнадежное, когда Перси отказался отъ своего плана возвратиться къ Неку, черезъ который онъ такъ гордо переправлялся утромъ, выступая изъ Бостона, и сдлалъ послднее усиліе для того, чтобы вывести остатки войскъ на Чарльстоунскій полуостровъ. Вс высоты и крутизны холмовъ были покрыты вооруженными американцами, у которыхъ сердца бились отъ радости и надежды, что съ наступленіемъ темноты англійскій отрядъ будетъ совершенно уничтоженъ. Но этого не случилось. Дисциплина сдлала все-таки свое дло и спасла остатки двухъ соединенныхъ колоннъ: они вступили на перешеекъ какъ разъ одновременно съ наступленіемъ темноты.
Ліонель прислонился къ забору и смотрлъ, какъ мимо него проходили медленнымъ, тяжелымъ, усталымъ шагомъ люди, незадолго передъ тмъ думавшіе, что они наведутъ страхъ на всю колонію, а теперь едва передвигавшіе свои ноги, поднимаясь на холмъ Бенкеръ-Гилль. Офицеры шли съ опущенными отъ стыда глазами, а солдаты невольно, по недавней привычк, оглядывались съ опаской назадъ, не гонятся ли за ними враги, которыхъ они еще давеча такъ надменно презирали.
Взводъ за взводомъ проходилъ мимо Ліонеля, и люди въ нихъ казались одинаково утомленными. Наконецъ, Ліонель увидалъ какого-то всадяяка, хавшаго среди пхотныхъ рядовъ. Приглядвшись, онъ узналъ Польварта и подъ нимъ своего коня, котораго самъ же бросилъ на произволъ судьбы. Капитанъ халъ спокойный и довольный. Его одежда была вся въ клочкахъ, чепракъ подъ сдломъ изорванъ полосами, а на бокахъ благороднаго скакуна запеклась кровь. Видно было, что на всадника американцы обратили усиленное вниманіе, и что онъ отъ нихъ очень старательно удиралъ.
Капитанъ разсказалъ Ліонелю свои приключенія. Онъ почувствовалъ вновь желаніе присоедтниться къ товарищамъ и вдругъ увидалъ маіорскую лошадь, которая бжала по полю одна. Онъ признался, что для ея поимки ему пришлось пожертвовать своими часами. Взобравшись на лошадь, онъ уже не слушалъ никакихъ уговоровъ, никакихъ указаній на опасность быть одному верхомъ среди пшихъ и ршилъ ни за что не разставатъся съ сдломъ и лошадью, благодаря которымъ онъ какъ бы вознаграждался за вс бдствія, постигшія его на служб королю и отечеству въ достапамятной битв при Лексингтон.

ГЛАВА XI.

Флюелленъ: Можно ли спросить, ваше величество, много ли убилъ онъ народа?

Шекспиръ: ‘Король Генрихъ V’.

На возвышенности, господствовавшей надъ всею позиціей, оставленъ былъ сильный отрядъ, а остальныя королевскія войска прошли частью дальше на полуостровъ {Полуостровъ Чарльстоунъ почти совершенно окруженъ глубокой водой и только узкой полосой земли соединяется съ материкомъ. У самаго входа на перешеекъ возвышается холмъ Бенкеръ-Гилль.}, частью были перевезены въ Бостонъ на военныхъ шлюпкахъ. Ліонель и Польвартъ переправились черезъ проливъ съ первымъ эшелономъ раненыхъ. Ліонелю нечего было длать больше при отряд, такъ какъ онъ не имлъ никакой командировки, а сопровождалъ войска по собственному желанію, что же касается Польварта, то онъ громогласно заявилъ, что онъ пострадалъ въ поход физически нисколько не меньше, чмъ если бы былъ раненъ пулей или штыкомъ, и потому иметъ полное право причислиться къ раненымъ.
Быть можетъ, неудачный исходъ экспедиціи никого изъ офицеровъ такъ не огорчилъ, какъ Ліонеля. Королю и Англіи онъ былъ преданъ искренно, всей душой, но сочувствовалъ и родин въ ея страданіяхъ. Многіе теперь поняли, какъ легкомысленно судили они объ американцахъ, принимая ихъ терпливое ожиданіе за малодушіе. Размръ настоящихъ потерь, понесенныхъ войсками, начальство тщательно скрывало, но все-таки вс узнали, что отрядъ потерялъ не меньше одной шестой части своего состава.
Ліонель и Польвартъ разстались на набережной, причемъ капитанъ леткой пхоты заявилъ своему другу, что онъ сейчасъ же къ нему придетъ вознаградить себя за походныя лишенія. Майоръ пошелъ на Тремонтъ-Стритъ успокаивать своихъ прелестныхъ кузинъ, будучи втайн убжденъ, что он за него тревожатся. На каждомъ перекрестк собирались группы горожанъ, горячо обсуждавшихъ событія дня. Одни чувствовали смущеніе передъ такимъ неожиданнымъ проявлежіемъ ршимости и мужества со стороны колонистовъ, но большинство не скрывало своего удовольствія и злорадно посматривало на проходившаго мимо нихъ Ліонеля, костюмъ котораго свидтельствовалъ своимъ относительнымъ безпорядкомъ о томъ, что этотъ офицеръ тоже былъ въ передлк и вынужденъ былъ отступигь передъ американцами.
Подходя къ дому мистриссъ Лечмеръ, Ліонель уже забылъ о своей усталости, а когда въ передней его встртила Сесиль съ взволнованнымъ лицомъ, то у него совершенно изгладилось всякое воспоминаніе объ опасности, которой онъ подвергался.
— Ліонель! — вскричала Сесиль, радостно всплеснувъ руками.— И вы здоровы, не ранены!
Она покраснла до корней волосъ, сконфужежно закрыла лицо обими руками и убжала.
Агнеса Дэнфортъ тоже очень обрадовалась ему и не стала ни о чемъ спрашивать, пока не убдилась, что онъ не раненъ. Тогда она сказала съ торжествующимъ видомъ и съ коварной улыбкой:
— Вашъ походъ вызвалъ большое стеченіе народа, Ліонель Линкольнъ. Изъ оконъ верхняго этажа я видла, съ какимъ почетомъ проводили васъ изъ гостей добрые поселещы Массачусетса.
— Если бы я не предвидлъ заране, какія ужасныя послдствія все это повлечетъ за собой, миссъ Агнеса, я бы вмст съ вами былъ радъ случившимся событіямъ. Я убдился, что нашъ народъ уметъ постоять за свои права.
— Разскажите же мн, кузенъ Линкольнъ, что такое было. Мн интересно это. Мн хочется гордиться своей родиной.
Ліонель разсказалъ ей все очень коротко, но совершенно правдиво и безпристрастно. Хорошенькая кузина выслушала его съ нескрываемымъ интересомъ.
— Я очень рада,— сказала она.— Теперь, по крайней мр, кончатся эти нелпыя насмшки, прожужжавшія намъ вс уши, Но вы знаете,— прибавила она, слегка красня,— я вдь здсь вдвойн заинтересована: во-первыхъ, за родину, а во-вторыхъ — за своего поклонника.
— О, могу васъ успокоить, поклонникъ вашъ возвратился безъ малйшей царапины и тломъ совершенно здоровъ. Онъ страдаетъ только душою отъ вашей холодности. Походъ онъ сдлалъ молодцомъ и выказалъ себя въ опасности настоящимъ храбрымъ воякой.
— Скажите, пожалуйста! — воскликнула Агнеса, всплеснувъ руками съ дланнымъ изумленіемъ, хотя при этомъ Ліонель не замтилъ у нея ни малйшаго признака удовольствія.— Подвиги капитана превосходятъ всякое вроятіе. Нужно имть вру, какъ у патріарха Авраама, чтобы не усомниться во всхъ этихъ чудесахъ. Но посл того, какъ двухтысячный англійскій отрядъ отступилъ передъ скопищемъ американскихъ мужиковъ, я всему готова поврить.
— Обстановка для моего друга очень благопріятна,— про себя сказалъ Ліонель и улыбнулся.
Вошла Сесиль Дайнворъ и, увидавъ появившатося въ го же время Польварта, прошла въ сосднюю комнату.
Ліонель всталъ и прибавилъ:
— Однако, я васъ оставлю на время, кузина, въ обществ того, о комъ мы сейчасъ съ вами говорили.
— Канитанъ Польвартъ,— оказала, красня, Агнеса,— вы наврное остались бы очень довольны, если бы слышали, что здсь о васъ сейчасъ говорилось. Но только я вамъ этого теперь не передамъ. Подожду, когда у васъ для подвиговъ будетъ боле благородная цль, а на такія дла, право, не стоить и одушевляться.
— Надюсь, что Линкольнъ сказалъ обо мн правду,— отвчалъ капитанъ въ очень веселомъ настроеніи.— Вдь только благодаря мн его лошадь не попала въ руки бунтовщиковъ.
— Въ чьи руки, сэръ? — нахмурила брови Агнеса.— Какъ вы изволили назвать жителей массачусетской бухты?
— Бунто… ахъ, виноватъ: я бы долженъ былъ сказать: въ руки мстныхъ жителей, доведенныхъ до отчаянія… Миссъ Агнеса, если бы вы знали, сколько я выстрадалъ за ныншній девь — и все черезъ васъ.
— Черезъ меня? Потрудитесь объяснить.
— Не могу объяснить, миссъ Агнеса. Бываютъ чувства и дйствія, которыя вытекаютъ прямо изъ сердца и не поддаются никакому объясненію. Могу только сказать, что я сегодня страдалъ изъ-за васъ невыразимо, и вотъ именно это невыразимое и невозможно никакъ объяснить.
— Невыразимо… необъяснимо… Кажется, я начинаю васъ жалть, капитанъ Польвартъ.
— О, съ какимъ я удовольствіемъ это слышу! Какъ бы я былъ радъ, если бы вы меня дйствительно пожалли! Я такъ страдаю, такъ мучаюсь отъ вашей холодности! Одно слово состраданія — и я исцленъ!
— И тогда все мое состраданіе къ вамъ разомъ улетучится. Для него не будетъ больше почвы.
— Цлыя сутки я провелъ въ тягостномъ поход и все время думалъ о томъ, какъ я забуду у вашихъ ногъ вс труды, вс опасности…
— Благодарю васъ за эту честь, капитанъ Польвартъ,— сказала, вставая, Агнеса,— но въ моемъ сердц,— она придожила руку къ своему сердцу,— не можетъ занять мсто человкъ, только что проливавшій кровь моихъ согражданъ и несущій имъ цпи рабства… Извините, сэръ, вотъ майоръ Линкольнъ. Онъ здсь все равно что хозяинъ. Передаю васъ ему.
Ліонель какъ разъ входилъ въ комнату, когда были произнесены эти слова. Агнеса прошла мимо нето и удалилась.
— Лучше быть почтовой лошадью, лучше быть лакеемъ на посылкахъ, чмъ влюбленнымъ! — воскликнулъ Польвартъ.— Чертовская жизнь, Ліонель! И эта барышня обращается со мной, какъ съ извозчичьей клячей… Но какіе у нея глаза! Хоть сигару объ нихъ закуривай. Ей-Богу, мое сердце превратилось въ горсточку пепла. Скажите, Ліонель, что съ вами? Во весь этотъ проклятый день у васъ не было такого смущеннаго и разстроеннаго вида, какъ сейчасъ.
— Уйдемте сейчасъ, пойдемте ко мн,— отвчалъ майоръ, дйствительно очень разстроенный чмъ-то.— Надобно же намъ оправиться посл похода.
— A вы думаете, я объ этомъ забылъ? — сказалъ Польвартъ, вставая и стараясь поспть за быстро пошедшимъ Ліонелемъ.— Я уже зазжалъ на вашу квартиру и всмъ распорядился. Взядъ у одного пріятеля кабріолетъ и създилъ. Потомъ я написалъ своему другу Джемми Крэгу: предлагаю ему. помняться мстами. Ну ее, вашу легкую пхоту! Думаю переходить въ драгуны… Но вы счастливецъ, Ліонель, не то что я: васъ, вроятно, встртили улыбками…
— Какія тамъ улыбки! — нетерпливо воскликнулъ Ліонель.— Вс женщины на одинъ фасонъ: капризныя, не поймешь ихъ.
— Стало быть, Ліонель, съ вами тоже обращаются, какъ съ собакой?
— Какъ съ дуракомъ,— отвчалъ Ліонель и пошелъ еще быстре.
Польвартъ совсмъ запыхался, едва поспвая за нимъ. Такъ дошли они до квартиры Ліонеля и были оба чрезвычайно удивлены, заставъ тамъ совершенно неподходящую компанію.
Передъ маленькимъ столикомъ сидлъ Мэкъ-Фюзъ и уписывалъ остатки вчерашней холодной говядины, запивая лучшимъ виномъ изъ хозяйскаго погреба. Въ углу комнаты стоялъ связанный длинной веревкой Сетъ Седжъ, а напротивъ плнника сидлъ Джобъ и подалъ куски, которые ему отъ времени до времени бросалъ гренадерскій капитанъ. Меритонъ и другіе лакеи прислуживали.
— Что такое здсь у васъ длается? — спросилъ изумленчый Ліонель.— Въ чемъ провинился мистеръ Седжъ? За что его связали?
— За государственную измну и за убійство,— отвчалъ Мэкъ-Фюзъ.
До сихъ поръ Седжъ стоялъ съ опущенными глазами, но тутъ ихъ поднялъ и сказалъ:
— Я никого не убивалъ.
— Скажите, пожалуйста! Не убивалъ! A въ меня стрляли зачмъ?.. Не безпокойтесь, васъ будутъ судить и повсятъ.
— Не найдется во всемъ Массачусетс такихъ присяжныхъ, которые бы обвинили меня въ убійств человка, находящагося въ живыхъ и совершенно невредимаго.
— Убійца! Крамольникъ!.. Тоже сказалъ: присяжные въ Массачусетс! Да я васъ просто въ Англію отправлю, тамъ васъ повсятъ, вотъ и все!.. Въ Ирландію съ собой увезу, на Зеленый островъ! Велю васъ тамъ повсить и закопать зимой гд-нибудь въ болот.
— Да что онъ сдлалъ? — спросилъ еще разъ Ліонель.— За что такія страшныя угрозы?
— Что сдлалъ? Дома не сидлъ, вотъ что.
— Не сидлъ дома?
— Вотъ именно. Да что вы, майоръ Линкольнъ, забыли, что ли, какъ вся страна наполниласъ точно осами, отыскивавшими себ гнздо? Вы забыли свою прогулку по горамъ и долинамъ?
— Неужели мистеръ Седжъ оказался сегодня среди нашихъ враговъ?
— Да разв я не видлъ самъ, какъ онъ стрлялъ въ меня три раза въ продолженіе трехъ минутъ? Одна изъ пуль пробила эфесъ у моей сабли, а въ плеч у меня и сейчасъ сидитъ крпкая дробина. Хорошъ мн подарокъ? Каковъ разбойникъ?
— Незаконно называть человка разбойникомъ, когда нельзя этого доказать,— замтилъ Джобъ,— а изъ Бостона уходить и въ Бостонъ приходить можно каждому сколько угодно. Это вполн законно.
— Слышите, слышите, какіе негодяи? Законамъ меня учатъ, когда я самъ сынъ адвоката изъ города Корка! должно быть, вы оба были съ мятежниками. Васъ, я вижу, обоихъ повсить придется.
— Что все это значитъ, мистеръ Седжъ? — нарочно громко воскликнулъ Ліонель, чтобы помшать Джобу дать компрометирующій отвтъ.— Неужели это возможно, что вы участвовали въ бунт и даже стрляли въ человка, который можетъ считаться почти живущимъ у васъ въ дом?
— Я полагаю, что лучше будетъ говорить поменьше,— отвчалъ Седжъ.— Вдь еще неизвстно, что будетъ дальше.
— Слышите вы, что говоритъ этотъ уличенный хитрецъ?— вскричалъ Мэкъ-Фюзъ.— У него даже не хватаетъ совсти честно сознаться въ своихъ проступкахъ. Да оно и не нужно. Безъ этого обойдемся. Знаете, маіоръ Линкольнъ: мн удалось окружить партію нетодяевъ изъ числа тхъ, что насъ разстрливали по пути, и перебить ихъ всхъ холоднымъ оружіемъ. Но этого субъекта я веллъ взять живымъ и привелъ сюда, чтобы при первомъ же случа повсить.
— Если все это такъ,— сказалъ майоръ,— то мы должны передать его въ руки властей. Вдь мы еще не знаемъ, какъ будетъ поступлено съ другими плнными, захваченными въ этомъ удивительномъ дл.
— Я бы и возиться не сталъ съ этимъ негодяемъ, если бы онъ не цлился въ меня нсколько разъ, точно въ бшеную собаку. Какъ же вы не негодяй посл этого?,
— Я полагаю,— мрачно проговорилъ Седжъ,— что когда человкъ вышелъ на бой, то онъ непремнно долженъ прицливаться, чтобы не тратить даромъ зарядовъ.
— Значитъ, вы признаете, что васъ обвиняютъ основательно?— задалъ ему вопросъ Ліонель.
— Майоръ, вы человкъ спокойный и разсудительный, съ вами я могу говорить,— отвчалъ Седжъ.— Подумайте. Я находился въ Конкорд, когда вдругъ ваши солдаты принялись насъ поносить и затмъ дали въ насъ залнъ, не пуская на мостъ. Мы не стерпли, стали защищаться, и перевсъ остался на сторон закона.
— Какъ это на сторон закона
— Такъ, майоръ. Вы сами должны знать, что законъ запрещаетъ стрлять въ людей мирныхъ, но не запрещаетъ имъ защищаться, когда на нихъ нападаютъ.
— Дальше.
— Дальше нечего разсказывать. Полагаю, маіоръ и самъ помнитъ, что потомъ произошло.
— A въ меня зачмъ вы стрляли? — закричалъ Мэкъ-Фюзъ.— Ужъ сознавайтесь прямо. По крайней мр моя совсть будетъ чиста, когда васъ повсятъ.
— Я полагаю, что всего сказаннаго уже достаточво для того, чтобы отправигь этого человка куда слдуетъ,— сказалъ Ліонель.— Отвести его въ главную квартиру, какъ схваченнаго съ оружіемъ въ рукахъ! — приказалъ онъ.
Седжа повели. Въ дверяхъ онъ остановился и сказалъ:
— Майоръ Линкольнъ, я надюсь, что вы примете мры къ охран моего имущества. Я буду васъ считать отвтственнымъ за его цлость.
— Ваше имущество будетъ цло, да я надюсь, что и ваша жизнь не подвергнется большой опасности.
Майоръ сдлалъ рукой знакъ, чтобы плнника уводили скоре. Седжъ пошелъ спокойно и невозмутимо, но его черные глаза сверкали, какъ угли.
Польвартъ тмъ временемъ хлопоталъ объ ужин, не принимая участія въ разговор.
Зато Джобъ, когда увели Седжа, заявилъ со всею наивностью юродиваго:
— Король не можетъ повсить Сета Седжа за то, что тотъ стрлялъ, потому что первые начали солдаты.
— Почтеннйшій Соломонъ, да вы, можетъ быть, тоже забавлялись въ Конкорд съ нсколькими пріятелями? — воскликнулъ Мэкъ-Фюзъ.
— Джобъ дальше Лексингтона не ходилъ. A пріятелей у него нтъ. Одна Нэбъ.
— Не люди, а черти какіе-то. И вс, поглядишь, такіе законники! Юристы!.. Я ручаюсь, что и вы, сэръ, пытались совершить тамъ какое-нибудь убійство, не такъ ли?
— Убійство! Сохрани Богъ! Джобъ застрлилъ всего только одного гренадера и ранилъ одного офицера въ руку.
— Слышите, майоръ Линкольнъ? — восклишулъ Мэкъ-Фюзъ и быстро вскочилъ.— Слышите, что говоритъ эта устрица? Онъ хвалится, что убилъ гренадера!..
— Успокойтесь, Мэкъ-Фюзъ,— сказалъ Ліонель, схватывая капитана за руку.— Опомнитесь. Мы съ вами солдаты, а это юродивый. Ни одинъ судъ не приговоритъ къ вислиц такое несчастное, обездоленное существо. Вдь обыкновенно онъ очень кротокъ. Добре и безобидне существа не найти.
— Чортъ бы побралъ вс такія кроткія и безобидныя существа, которыя убиваютъ на смерть гренадеръ шести футовъ ростомъ! Вы принимаете участіе въ этомъ идіот, майоръ, ну ужъ такъ и быть не повшу, а только живымъ закопаю въ землю.
На Джоба эти угрозы, повидимому, нисколько не дйствовали. Онъ совершенно спокойно сидлъ на своемъ стул. Капитану стало совстно сердиться на дурака, и онъ бросилъ свои мстительные планы, но зато принялся грозить всмъ вообще американцамъ и бранить самую войну, недостойную порядочнаго солдата. Такъ продолжалось до конца ужина.
Польвартъ въ достаточной степени возстановилъ равновсіе въ своемъ физическомъ организм и ушелъ прихрамывая спать. Мэкъ-Фюзъ безъ церемоніи занялъ хозяйскую половину въ дом мистера Седжа. Прислуга ушла также поужинать. Ліонель оказался съ Джобомъ наедин. Юродивый съ необыкновеннымъ терпніемъ дожидался этого момента. Когда послднимъ изъ прислуги ушелъ Меритонъ, юродивый сдлалъ движеніе, изъ кораго можно было понять, что онъ желаетъ сообщить Ліонелю нчто очень важное.
— Что вы только длаете, безумная молодежь!— сказалъ майоръ, обративъ, наконецъ, вниманіе на юродиваго.— Какъ это тебя угораздило поднялъ руку на королевскую армію?
— A какъ угораздило королевскую армію поднять руку на Джоба? Неужели они воображаютъ, что можно безнаказанно бгать по всей стран, колотя въ барабанъ, трубя въ трубы и стрляя въ мирныхъ жителей?
— Да знаешь ли ты, что ты сегодня два раза заслужилъ смертную казнь: одинъ разъ тмъ, что поднялъ оружіе противъ короля, а другой разъ тмъ, что убилъ человка. Ты самъ признался въ этомъ.
— Да. Джобъ убялъ гренадера, но зато помшалъ убить майора Линкольна.
— Это врно. Я теб обязанъ жизнью и постараюсь заплатить теб этотъ долгъ. Но зачмъ же ты такъ неосторожно посл всего этого попался въ руки своихъ враговъ?
— Джобу веллъ Ральфъ сюда придти. A если Ральфъ велитъ Джобу, то Джобъ проберется въ комнату хоть къ самому королю.
— Ральфъ! — воскликнулъ Ліонель.— Гд онъ теперь?
— Въ старомъ магазин. Онъ веллъ Джобу васъ позвать къ нему для переговоровъ. Ральфа нельзя не слушаться.
— Неужели и онъ въ Бостон? Да онъ съ ума сошелъ. Ему слдуетъ опасаться…
— Опасаться! — презрительно возразилъ Джобъ. — Ральфъ ничего и никого не боится. Ни гренадеръ, ни легкой пхоты. Это настоящій вояка.
— Онъ меня ждетъ, ты говоришь, въ логовищ твоей матери?
— Въ какомъ логовищ? Джобъ никакого логовища не знаетъ. Ральфъ ждетъ васъ въ сгаромъ магазин.
— Хорошо, я иду къ нему,— сказалъ Ліонель, берясь за шляпу.— Постараюсь спасти его отъ послдствій его безразсудства, чего бы это мн ни стоило.
Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты. Юродивый пошелъ за нимъ довольный тмъ, что безъ особенныхъ затрудненій исполнилъ данное ему порученіе.

ГЛАВА XII.

Эта пьеса изображаетъ одно убійство въ Вн. Гонзаго — имя герцога, Баптиста — имя герцогини… Но вы сами увидите. Произведеніе дьявольское.

Шекспиръ: ‘Гамлетъ’.

Когда Ліонелю опять пришлось идти по узкимъ улицамъ Бостона, волненіе на нихъ еще не улеглось. Мимо него быстро проходили торопившіеся куда-то мужчины. Не разъ ему удалось подмтить, какъ женщины, выставившись изъ оконъ, злорадно улыбались на его офицерскую форму. По всмъ направленіямъ встрчались усиленные патрули съ офицерами, которые подозрительно оглядывали каждаго встрчнаго.
Общественный домъ охранялся, какъ всегда, часовыми. Ліонель въ одномъ изъ часовыхъ узналъ того гренадера, съ которымъ имлъ наканун вечеромъ разговоръ у губернаторскаго подъзда. Майоръ остановился и сказалъ:
— A вы тогда ошиблись, товарищъ. У насъ вышелъ очень жаркій денекъ.
— Слышалъ, ваше высокоблагородіе,— отвъчалъ. солдатъ.— Говорили объ этомъ въ казармахъ. Наша рота въ походъ не ходила, за это мы въ ныншнюю ночь несемъ двойной караулъ. Надюсь, что въ слдующій разъ нашу роту не забудутъ. Жаль, что ея въ этотъ разъ не взяли. Можетъ быть, для чести арміи было бы лучше ее взять.
— Почему такъ, милйшій ветеранъ? Войска упрекнуть не въ чемъ, они держали себя хорошо. Но вдь ихъ со всхъ сторонъ окружала громадная вооруженная толпа.
— Не мое дло судить о томъ, какъ вели себя войска, хорошо или дурно, но когда я слышу, что двухтысячный англійскій отрядъ ускореннымъ шагомъ уходитъ отъ мстнаго сброда, то мн хочется быть тамъ самому съ нашимъ полкомъ, хотя бы для того, чтобы собственными глазами убдиться въ этомъ позор.
— О позор не можетъ быть и рчи, разъ не сдлано ничего дурного.
— Ваше высокоблагородіе, дурное непремнно въ чемъ-нибудь да было, разъ могла произойти подобная вещь. Подумайте, ваше высокоблагородіе, вдь цвтъ арміи! Что-нибудь да сдлано же не такъ, какъ бы слдовало, и хотя я съ вершины холма самъ видлъ конецъ дла, я все-таки съ трудомъ всему врю.
Часовой покачалъ головой и снова принялся ходить взадъ и впередъ по своей дорожк. Ліонель пошелъ дальше, раздумывая о томъ презрніи, которое такъ неосновательно питали англійскія войска къ мстному населенію.
Луна еще не всходила, и Ліонель въ темнот мнновалъ большую площадь и проходъ подъ сводами. Джобъ шелъ сзади, а когда они дошли до стараго магазина, то забжалъ впередъ и отворилъ для Ліонеля дверь. Въ ту минуту, когда майоръ входидъ въ домъ, юродивый вдругъ куда-то скрылся и оставилъ Ліонеля одного.
Ліонель ощупью сталъ искать дверь въ комнату Абигаили, руководясь шедшей оттуда полосой свта, но эта полоса выходила, какъ оказалось, не изъ двери, а изъ большой щели въ перегородк, такъ что Ліонелю вторкчно пришлось сдлаться очевидцемъ таинственнаго свиданія богатой и почтенной мистриссъ Лечмеръ съ жалкой жилицей стараго магазина. Неодолимое любопытство приковало молодого человка къ мсту. Кром того, онъ инстинктивно угадывалъ, что тайна, связывавшая его тетку съ полубезумной Абигаилью, касалась отчасти и его самого.
Мистриссъ Лечмеръ нарочно одлась такъ, чтобы ее не сразу можно было узнать, но въ это время капюшонъ ея длинной накидки былъ спущенъ, и были ясно видны ея поблекшія черты и суровые, жесткіе глаза. Она сидла на стул, отчасти изъ важности, отчасти по болзни ногъ, а Абигаиль стояла нередъ ней, но не столько въ почтительной, сколько въ смущенной поз.
— Глупая женщина!— говорила мистриссъ Лечмеръ непріятнымъ, жесткимъ голосомъ, который у нея являлся въ извстныя минуты.— Вы себя погубите. Отбросьте вы этотъ предразсудокъ, наберитесь твердости.
— Погублю себя, вы говорите? — возразила Абигаиль.— Да разв я уже не погибла? Разв это можно назвать жизнью, какъ я живу? Въ униженіи, въ нищет, съ сознаніемъ грха!.. Чего же еще нужно? Какой еще гибели?
— Съ этими хлопотами по пріему моего двоюроднаго внука я совсмъ о васъ позабыла и не сдлала, кажется, того, что всегда длаю,— замтила мистриссъ Лечмеръ, стараясь смягчить свой тонъ, но это ей далеко не особенно удалось.
Абигаиль взяла изъ рукъ мистриссъ Лечмеръ серебряную монету и нсколько минутъ разсянно глядла на нее, держа на ладони. Мистриссъ Лечмеръ подумала, что Абигаиль недовольна.
— Время теперь смутное,— пояснила старая лэди,— земельная собственность упала въ цн, доходы мои сильно сократились, но если этого вамъ мало на ваши расходы, го я могу прибавить еще одну крону.
— Нтъ, довольно и этого,— отвчала Абигаиль, судорожнымъ движеніемъ зажимая въ рук деньги.— О, мээмъ, какъ ни скверно быть жадной къ деньгамъ, но если бы я была гршна только въ этомъ одномъ, тогда было бы еще ничего.
— Эта женщина совсмъ выжила изъ ума,— холоднымъ тономъ проговорила мистриссъ Лечмеръ.— Какіе такіе у васъ особенные грхи, Абигаиль? Обыкновенные женскіе, больше ничего. Вс люди гршны.
— Да, вс гршны, и я гршница. Но когда видишь передъ собой близкую могилу, тогда невольно припоминаешь вс грхи, и является горькое, горькое раскаяніе.,
— Ну, вотъ, теперь о могил заговорила! — сказала мистриссъ Лечмеръ, блдня и накидывая на. голову капюшонъ.— Совсмъ безумная женщина, хуже ребенка!
Она прибавила еще нсколько словъ, но глухо, такъ что Ліонель не разслышалъ. Посл небольшой паузы она подняла голову, оглянулась кругомъ надменно и сурово и сказала громко,
— Вотъ что, Абигаиль: будетъ глупить. Я пріхала къ вамъ разспросить про того страннаго человка, который у васъ поселился.
— Это не значитъ глупить, мистриссъ Лечмеръ,— возразила Абигаиль, терзаемая укорами совсти.— Намъ съ вами пора покаяться, пора молиться, пора вспомнить о могил, пока еще не поздно, пока мы сами въ нее еще не сошли.
— Да, говорите о могил, пока могильный холодъ не сковалъ вашего языка! Могила — это отчизна старости,— проговорилъ вдругъ третій голосъ, глухой, точно замогильный.— Я готовъ поддержать съ вами эту душеспасительную бесду.
— Кто это? Кто это? Ради Бога — кто вы такой?— закричала, быстро вскакивая, мжстриссъ Лечмеръ. Отъ волненія она забыла свою старость, свои недуги, даже свои заботы.— Говорите, кто вы?
— Вашъ ровесникъ, Присцилда Лечмеръ, стоящій, какъ и вы сами, у порога послдняго жилища. Продолжайте же. Если у васъ есть грхи, то за ваше раскаяніе небесная благость вамъ ихъ проститъ, какъ бы вы ни были недостойны прощенія.
Ліонель видлъ всю сцену сквозь щель. Говорившій былъ Ральфъ, остановившійся въ дверяхъ. Пораженная мистриссъ Лечмеръ онмла отъ испуга. Зная, что для старушки такія сцены могутъ быть очень вредны, Ліонель собирался уже броситься на помощь тетк, но та пришла въ себя и спросила:
— Кто это назвалъ меня Присциллой? На свт нтъ больше никого, кто имлъ бы право обращаться со мной такъ фамильярно.
— Да, Присцилла! — повторилъ старикъ, оглядываясь кругомъ и какъ будто кого-то ища глазами.— Это имя звучитъ такъ нжно, такъ пріятно для моего слуха. Вы знаете, такъ зовутъ еще другую…
— Той другой нтъ, она давно умерла. Я видла ея гробъ и желала бы ее забыть, какъ и всхъ тхъ, кто оказался недостойнымъ моего родства.
— Она не умерла!— громкимъ голосомъ, раздавшимся по всему старому дому, прокричалъ старикъ.— Она жива! Да, жива!
— Какъ такъ жива!— повторила мистриссъ Лечмеръ, отступая отъ Ральфа на столько же шаговъ, на сколько тотъ шагнулъ впередъ во комнат.— Что за глупости приходится мн здсь выслушивать !
— Жива! — вскричала Абигаиль Прэй, заламывая руки въ неподдльнымъ отчаяніи.— О, какъ бы я была рада, еслибъ это было такъ! Но нтъ, она умерла. Я сама видла ея обезображенный трупъ. Я сама завертывала въ саванъ ея тло, бывшее когда-то идеаломъ красоты. Увы, она умерла, а я…
— A вы — старая дура, готовая выслушивать бредъ сумасшедшаго! — воскликнула мистриссъ Лечмеръ.
— Нтъ, это не я сумасшедшій! — вскричалъ Ральфъ съ горькой ироніей.— Сумасшедшій вы знаете кто… A вы что это длаете? Одного человка вы уже свели съ ума, теперь хотите отнять разсудокъ у другого?
— Я свела с ума?— безъ всякаго смущенія взглянула мистриссъ Лечмеръ старику прямо въ его горящіе глаза. — Разсудокъ даетъ и отнимаетъ Богъ. Я такимъ могуществомъ не обладаю.
— Ты смешь это говорить, Присцилла Лечмеръ? — воскликнулъ Ральфъ, въ три быстрыхъ шага подступая къ ней и хватая ее за руку.— Ты утверждаешь, что ни у кого не отнимала разсудка? A что, скажи, сталось съ главой твоего хваленаго рода, съ богатымъ и уважаемымъ девонширскимъ баронетомъ, балованнымъ товарищемъ принцевъ крови, съ твоимъ племянникомъ Ліонелемъ Линкольномъ? Гд онъ? Живетъ ли онъ въ своемъ родовомъ замк, заботясь о своихъ вассалахъ? Предводительствуетъ ли королевскимъ войскомъ? Или онъ живетъ одинъ въ какой-нибудь мрачной кель? Женщина, ты знаешь, гд онъ! И довели его до этого твои безчестныя дйствія!
— Кто это позволяетъ себ со мной такъ дерзко говорить? — вскричала мистриссъ Лечмеръ, длая послднее усиліе, чтобы съ презрніемъ отразить предъявленное къ ней обвиненіе.— Если вы дйствительно знаете моего несчастнаго племянника, то вы сами можете судить, насколько такое обвиненіе ложно.
— Знаю ли я его! Спросите лучше, чего или кого я не знаю. Женщина, я прослдилъ за тобой. Я знаю вс твои дла. Знаю все и про другую гршницу. Говори, Абигаиль. Разв я теб не пересказалъ всхъ твоихъ грховъ?
— Да! Это правда! — въ суеврномъ ужас воскликнула Абигаиль. — Онъ знаетъ все, что могло видть только Господне око.
— Я знаю и тебя, недостойную вдову Джона Лечмера, знаю и Присциллу. Ну, что, разв я не знаю всего?
— Онъ все знаетъ!— еще разъ вскричала Абигаиль.
— Все! — почти неслышнымъ голосомъ произнесла мистриссъ Лечмеръ — и упала въ обморокъ.
Ліонель бросился на помощь тетк, но когда онъ вошелъ въ. комнату, Абигаиль уже успла сдлать ей то, что длаютъ обыкновенно въ такихъ случаяхъ. Такъ какъ больная съ трудомъ дышала, то ей растегнули платье и распустили шнуровку, и Абигаиль попросила Ліонеля уйти, ссылаясь на то, что если мистриссъ Лечмеръ его увидитъ передъ собой, когда очнется, то это можетъ даже повести къ роковому исходу.
Ліонель вышелъ изъ комнаты и наверху лстницы увидалъ Ральфа. Онъ пошелъ сейчасъ же на старикомъ, намреваясь потребовать отъ него объясненія этой сцены. Старикъ сидлъ въ маленькой комнат, закрывая глаза рукой отъ слабаго свта жалкой сальной свчки, и о чемъ-то глубоко задумался. Ліонель подошелъ и заговорилъ. Только тогда старикъ обратилъ вниманіе на его приходъ.
— Мн сказалъ Джобъ, что вы желаете меня видть,— сказалъ майоръ.— Я здсь.
— Хорошо,— отвтилъ Ральфъ.
— Кажется, я долженъ прибавить, что я былъ случайнымъ и крайне изумленнымъ свидтелемъ сцены между вами и мистриссъ Лечмеръ. Вы говорши съ этой леди очень смло и рзко, и это для меня совершенно непонятно.
Старикъ поднялъ голову. Его глаза заблестли вдвое ярче.
— Въ такомъ случа вы слышали правду и видли, какое дйствіе она производитъ на гршную совсть.
— Но вы въ разговор называли имена, которыя мн дороже веего на свт.
— Врно ли это, молодой человкъ? — спросилъ Ральфъ, глядя ему прямо въ лицо.— Нтъ ли еще какой-нибудь особы, которая съ нкоторыхъ поръ сдлалась вамъ дороже даже то-то, кто далъ вамъ жизнь? Скажите правду, да помните, что вы говорите съ человкомъ, отлично изучившимъ человческую природу.
— Вы хотите сказать, сэръ, что съ человческой природой вполн согласно — любить кого-нибудь наравн съ родителями? Такъ ли я васъ понялъ?
— Послушайте, это ребячество. Неужели вы думаете отдлаться отъ меня такой наивностью? Вы влюблены во внучку этой негодной женщины… Могу ли я на васъ положиться?
— Почему бы эта честь могла оказаться несовмстимой съ моей привязанностью къ такой чистой двушк, какъ Сесиль Дайнворъ?
— Да, да,— пробормоталъ вполголоса старикъ,— ея мать была чистая женщина, и очень возможно, что эта двушка достойна своей матери.
Онъ замолчалъ. Ліонелю было неловко. Наконецъ, старикъ сказалъ:
— Майоръ Линкольнъ, вы были въ этомъ поход?
— Вы же сами меня видли тамъ и спасли мн жизнь. Но вы-то сами для чего явились въ Бостонъ, гд такъ много военныхъ? Наврное, васъ не я одинъ видлъ среди американцевъ. Васъ летко могутъ узнать и арестовать.
— Едва ли кому-нибудь придетъ въ голову разыскивать меня въ город, когда вс высоты кругомъ заняты вооруженными людьми. Впрочемъ, о томъ, что я здсь живу, знаетъ только одна эта жалкая женщина, Абигаиль Прэй, которая никогда не ршится меня выдать, кром того еще ея сынъ да вы. Я перемщаюсь быстро и секретно. Со мной ничего не можетъ случиться.
— A я, право, не знаю, какъ мн поступить,— нершительно и въ большомъ смущеніи проговорилъ Ліонель.— Имю ли право молчать о васъ, зная, что вы завдомый врагъ короля?
— Ліонель Линкольнъ, вы преувеличиваете свои силы. У васъ ни за что не хватитъ духа пролить кровь человка, который спасъ вашу жизнь. Мы съ вами другъ друга отлично понимаемъ, а человкъ моихъ лтъ не долженъ ничего бояться.
— Разумется, Ральфа нельзя ничмъ испугать,— раздался вдругъ изъ темнаго угла голосъ Джоба, незамтно вошедшаго въ комнату.
— Откуда ты, чудакъ? — спросилъ Ліонель.— И почему ты такъ неожиданно ушелъ отъ меня?
— Джобъ ходилъ на рынокъ купить кое-чего для Нэбъ.
— И ты думаешь, что я поврю этой глупой сказк? Что же можно купить въ такой поздній часъ, и на какія деньги ты бы купилъ?
— Королевскимъ офицерамъ не всегда все извстно. Вотъ, глядите! Это разв не деньги? Этотъ билетъ стоитъ всюду одинъ фунтъ стерлинговъ.
Въ рукахъ у Джоба, кром этого билета, Ліонель увидалъ еще нсколько золотыхъ монетъ.
— Негодяй! Ты грабилъ убитыхъ! — воскликнулъ майоръ.
— Не смйте называть Джоба воромъ! — вскричалъ съ угрозой юродивый.— Джобъ убилъ гренадера, но Джобъ не воръ.
— Ну, значитъ, теб давали ночью какое-нибудь опасное порученіе и заплатили за него,— догадался Ліонель.— Впередъ не смй этого длать! Чтобъ это было въ послдній разъ! A если теб что-нибудь понадобится, приходи ко мн и говори — и все у тебя будетъ.
— Для короля Джобъ не сталъ бы исполнять никакихъ порученій ни за какія деньги, ни за какіе алмазы. Такого закона нтъ, чтобы насильно заставлять.
Ліонель старался успокоить разсердившагося дурака, но тотъ даже не удостоилъ его отвтомъ, молча забился въ свой уголъ и улегся прямо на полу, мрачный и недовольный.
Тмъ временемъ Ральфъ снова впалъ въ задумчивость, и Ліонель вспомнилъ, что время уже позднее, а между тмъ онъ еще не получилъ желательнаго объясненія. Поэтому онъ снова заговорилъ о волненіи своей тетки. Тогда старикъ сейчасъ же поднялъ голову и сказалъ:
— У этой женщины совсть не чиста. Она видитъ, что я про нее все знаю, и это заставляетъ ее трепетать.
— Позвольте, что же такое вы можете про нее знать? Я въ нкоторомъ род естественный защитникъ мистриссъ Лечмеръ и имю право требовать отъ ея имени, чтобы вы сказали, въ чемъ вы ее обвиняете.
— Отъ ея имени! Пылкій юноша! Вы сперва дождитесь, чтобы она сама дала вамъ такое порученіе. Тогда вы получите громовый отвтъ.
— Ну, такъ вы мн лично объясните, хотя бы въ силу вашего собственнаго общанія разсказать мн о какихъ-то моихъ семейныхъ несчастіяхъ, которыя мн неизвстны.
— Да, это врно: я знаю многое,— отвчалъ старикъ.— Если вы сомнваетесь, сходите внизъ и справьтесь у здшней несчастной обитательницы или у преступной вдовы Джона Лечмера.
— Я сомнваюсь только въ томъ, могу ли я дольше ждать. Время идетъ и идетъ, а мы съ вами еще и не приступали къ разговору.
— Я вамъ объясню все, но не здсь и не сегодня.
— Долго ли еще ждать? Время тревожное, сомнительное. Неизвстно, что можетъ случиться, и гд мы съ вами оба будемъ.
— Вотъ какъ! Вы уже сомнваетесь… Какъ, однако, васъ успли напугать простые вооруженные мужики! Нтъ, не безпокойтесь: въ свое время и въ своемъ мст я вамъ все разскажу. Да, Присцилла Лечмеръ! Твой часъ приближается. Къ твоей судьб приложена печать.
Ліонель принялся убждать, упрашивать, но старикъ быль непоколебимъ. Снизу послышался голосъ Абигаили, звавшей сына. Тотъ долго не откликался на ея зовъ, но когда въ ея голос послышались злыя ноты, онъ нехотя всталъ и пошелъ. Ліонель не зналъ, что ему длать. Тетка не знала, что онъ находится тутъ въ дом, а если бы Абигаиль считала нужнымъ, чтобы онъ показался, то она, вроятно, позвала бы его одновременно съ Джобомъ. Свои посщенія Ральфа онъ всегда по возможности скрывалъ. Поэтому онъ незамтно ушелъ, не прощаясь со старикомъ, и сталъ спускаться съ лстницы. Отсюда онъ увидалъ мистриссъ Лечмеръ, которую Джобъ провожалъ съ фонаремъ. Онъ слышалъ, какъ мать приказывала юродивому проводить старую лэди до экипажа.
Въ дверяхъ мистриссъ Лечмеръ обернулась, и свтъ отъ свчки, которую держала Абигаиль, упалъ на ея лицо. Ліонель разглядлъ, что черты его двоюродной бабки снова приняли обычное, суровое, холодное выраженіе, только слегка смягченное нкоторой задумчивостью.
— Забудьте все это, Абигаиль,— говорила мистриссъ Лечмеръ.— Этотъ подозрительный старикъ собралъ кое-какіе факты по наслышк и пугаетъ насъ ими. Я подумаю и приму мры. A вамъ здсь не зачмъ больше жить, моя добрая Абигаиль. Ни вамъ, ни вашему сыну. Я васъ обоихъ устрою гораздо лучше. Такъ нужно.
Какъ только старая лэди ухала, Ліонель сошелъ съ лстницы и явился передъ Абигаилью, которая чрезвычадно изумилась, видя его опять.
— Послушайте,— сказалъ онъ,— я все слышалъ, что здсь говорилось, поэтому скрывать отъ меня подробности совершенно безполезно. Разскажите мн ихъ.
— Нтъ! Нтъ! — въ ужас воскликнула Абигаиль.— Ради Бога, маіоръ Линкольнъ, не заставляйте меня говорить. Я дала клятву…
Она не договорила. Ее душило волненіе. Ліонелю стало совстно, что онъ довелъ до такого состоянія женщину. Онъ успокоился самъ и сталъ успокаивать ее.
— Уходите! Уходите!— говорила она, указывая ему рукою на дверь.— Я только тогда успокоюсь, когда вы уйдете! Оставьте меня одну съ Богомъ и съ этимъ страшнымъ старикомъ!
Онъ боялся оставить ее въ такомъ разстроенномъ состояніи, но скоро вернулся Джобъ, и Ліонель ушелъ.
Вернувшись на Тремонтъ-Стритъ, Ліонель узналъ, что мистриссъ Лечмеръ благополучно возвратилась и легла спать, а также и об ея внучки. Ліонель послдовалъ ихъ примру и, придя къ себ въ комнату, заснулъ посл всхъ перенесенныхъ треволненій крпко-крпко, точно умеръ.

ГЛАВА XIII.

Работай, духъ зла! Ты поставленъ на ноги. Направляйся туда, куда захочешь.

Шекспиръ.

Вызванная описанной нами военной экспедиціей тревога pаcпрсстранилась по всему атлантическому побережью и бурнымъ втромъ домчалась даже до западныхъ горъ. Все мужское населеніе отъ Массачусетской бухты до прозрачныхъ водъ Коннектикута поднялось, какъ одинъ человкъ. Высчитано было, что посл рокового дла при Лексингтон за оружіе взялось боле ста тысячъ человкъ, причемъ двадцать пять тысячъ сосредоточились на полуостровахъ Бостонскомъ и Чарльстоунскомъ.
Гэджъ, опираясь на постоянно усиливавшіяся войска и на огромный военный флотъ, смотрлъ на пряближающуюся бурю съ твердостью и въ то же время съ благодушнымъ спокойствіемъ, которое было свойственно его характеру. Совтники все время внушали ему мстительныя мры, но онъ уклонялся отъ этого и старался, напротивъ, успокоить волненіе мирнымъ воздйствіемъ. Впрочемъ, онъ понималъ, что даже съ тми войсками, которыя у него теперь были подъ рукой, опасно было бы двинуться вглубь сграны, и что онъ можетъ держаться съ успхомъ только на занятомъ англичанами полуостров.
Въ то же время онъ издавалъ противъ мятежниковъ громоносныя прокламаціи, нисколько на нихъ не дйствовавшія, и принималъ разныя мры, которыхъ, по его мннію, требовало достоинство короны. Но прерогативъ короны американцы не затрогивали. Они въ своихъ петиціяхъ и протестахъ продолжали обличать только министровъ, не задвая короля. Министровъ они прямо обвиняли въ беззаконныхъ мрахъ, нарушившихъ государственное спокойствіе.
Такъ прошло нсколько недль посл того ряда стычекъ, который получилъ громкое названіе Лексингтонской битвы — по имени того селенія, гд произошла первая схватка. Об стороны энергично готовились къ дальнйшей борьб. Зная объ этомъ, Ліонель явился къ командующему воясками и попросилъ для себя опредленнаго назначенія. Но генералъ, похваливъ его поведеніе во время злосчастнаго похода, далъ ему понять, что онъ принесетъ гораздо больше пользы длу, если попробуетъ использовать свое вліяніе среди богатыхъ и знатныхъ мстныхъ фамилій, съ которыми состоитъ въ родств. Ліонель отвчалъ, что въ такомъ случа онъ не будеть пока настаивать на своемъ ходатайств, но если откроются военныя дйствія, то снова напомнитъ о немъ генералу. На этомъ пока и остановились.
Чарльстоунскую позицію Гэджъ благоразумно эвакуировалъ, чтобъ сосредоточить вс войска въ одномъ мст. Съ холмовъ Бостонскаго полуострова было видно, что американцы спшно готовятся къ осад. Небольшое селеніе Роксбюри занялъ многочисленный отрядъ съ артиллеріей. и построилъ тамъ земляныя укрпленія. Въ англійскомъ лагер ходили слухи, что среди американцевъ появились лица, служившія раньше въ королевскихъ войскахъ и занимавшія важныя должности. Ліонель сдышалъ, какъ называли Томаса и Уарда, людей съ большими познаніями и съ нкоторой опытностью въ военномъ дл, притомъ же либеральнаго образа мыслей. Конгрессъ Массачусетской колоніи предоставилъ имъ права начальниковъ отдльныхъ частсй въ мстномъ ополченіи. Называли также Уоррена, который до послдняго времени жилъ въ Бостон и не переставалъ протестовать противъ беззаконій, не боясь англійскихъ штыковъ. Передъ Лексингтонскимъ дломъ онъ вдругъ исчезъ и принималъ въ немъ выдающееся участіе, бросивъ въ Бостон на произволъ судьбы все свое крупное имущество и прибыльное дло. Но самымъ значительнымъ обаяніемъ пользовалось имя Путнэма, крупнаго землевладльца изъ сосдней Коннектикутской колоніи. Онъ бросилъ свое хозяйство и пріхалъ верхомъ за сто миль, чтобы принять участіе въ движеніи.
Такъ прошло три мсяца. Въ Бостон англичане повеселли, потому что изъ Англіи прибыло еще нсколько полковъ. Теперь у англичанъ было тысячъ восемь отличнаго войска. По своей благодушной натур генералъ Гэджъ согласился на размнъ плнныхъ и такимъ образомъ призналъ американцевъ какъ бы воюющей стороной, а не простыми бунтовщиками.
Въ Филадельфіи собрался конгрессъ изъ делегатовъ соединенныхъ колоній, и такимъ образомъ составился органъ, посредствомъ котораго американскіе колонисты стали дйствовать, какъ отдльная нація.

ГЛАВА XIV.

Въ Филиппахъ встртишь ты меня.

Шекспиръ: ‘Юлій Цезарь’.

На другое утро посл сцены въ старомъ магазин Ліонель, какъ только проснулся, сейчасъ же отправился туда опять, чтобы добиться объясненій. Абигаиль Прэй онъ нашелъ въ той же самой комнат, гд она была наканун. Видъ у нея былъ до крайности изнуренный и разстроенный. Она не ложилась и всю ночь провела безъ сна.
— Я къ вамъ спозаранку, мистриссъ Прэй,— сказалъ Ліонель,— но мн очень нужно видть старика, который у васъ живетъ. Онъ, вроятно, у себя въ комнат. Скажите ему, что я пришелъ.
Абигаиль торжественно покачала головой и проговорила едва слышнымъ голосомъ:
— Онъ ушелъ.
— Ушелъ? — воскликнулъ Ліонель.— Куда же? Давно?
— Надъ нашей страной разразился Божій гнвъ. Молодые и старые, больные и здоровые — вс хотятъ крови, и Богъ знаетъ, чмъ это кончится.
— При чемъ же тутъ Ральфъ? Гд онъ, женщина? Неужели вы посмете мн солгать?
— Никогда больше я не скажу ни одного слова неправды, майоръ Линкольнъ, а тмъ боле передъ вами! Этотъ странный человкъ куда-то исчезъ. Вернется ли онъ сюда — я не знаю.
— Надюсь, вы его не выгоняли отсюда?
— Помилуй Богъ! Выгонять! Да какое же я имю право? Я сама здсь, какъ птица небесная. У меня нтъ на земл никакого пристанища. Я вамъ правду говорю: какъ только взошла луна, Ральфъ и Джобъ отправились вмст. Куда, зачмъ — ничего не знаю. Ральфъ со мной простился совсмъ и наговорилъ мн такихъ вещей, которыя не перестанутъ раздаваться у меня въ ушахъ до самоій смерти.
— Ушелъ къ американцамъ! И Джоба взялъ съ собой! — сказалъ Ліонель какъ бы про себя.— Мистриссъ Прэй, вдь это очень опасно для вашего сына.
— Мой сынъ не отвчаетъ за свои поступки. Ахъ, майоръ Линкольнъ, что это былъ за прелестный мальчикъ до пятилтняго возраста! Лучше его не было во всей Массачусетской колоніи. Но тутъ-то и грянуло наказаніе Божіе за грхъ его матери. Отъ болзни онъ лишился разсудка, а я — всего, что у меня только было въ жизни. Но, слава Богу, на Джоб кончатся вс мои грхи, потому что третьяго поколнія отъ меня черезъ него не будетъ.
— Послушаіте, мистриссъ Прэй, облегчите свою душу, сознайтесь мн въ вашемъ грх. Изъ всего, что я слышалъ. я могу заключить, что все это въ значительной степени относится ко мн. Скажите мн все откровенно, а я общаю вамъ. взамнъ со своей стороны прощеніе и покровительство.
— Мы вс гршны и вс нуждаемся въ прощеніи,— отвтила Абигаиль. — Насъ всхъ спасаетъ отъ грха только кровь Божественнаго Искупителя.
— Правильно. Но вдь вы, повидимому, нарушили законы человческія и божескія…
— Это я-то, простая, слабая женщина, нарушила законы божескія и человческія? — воскликнула Абигаиль.— Гд ужъ мн было этимъ заниматься! Что вы, маіоръ Линкольнъ! Вы хотите выспросить все у старой дуры, чтобы потомъ потшаться надъ ней съ товарищами за обденнымъ столомъ. Послушали бы вы, что въ своихъ воскресныхъ проповдяхъ говоритъ пасторъ Гунтъ про городскіе грхи.
Ліонель видлъ, что Абигаиль лицемритъ. Ему сдлалось противно, онъ сталъ сдержанне въ своихъ рчахъ, но долго еще убждалъ ее разсказать ему все откровенно, однако, такъ и ушелъ, ничего не добившись.
Подъ вліяніемъ досады на неудачу и невольно зародившагооя подозрнія въ томъ, что его внучатная тетка въ чемъ-то противъ него виновата, онъ ршилъ въ этотъ же день перехать изъ ея дома.
Когда онъ сообщилъ объ этомъ мистриссъ Лечмеръ, то и тетка, и об кузины были очень огорчены. Причиной Ліонель выставилъ необходимость для себя вести извстный образъ жизни по случаю открытія военныхъ дйствій. Къ нему будутъ постоянно ходить то за тмъ, то за другимъ, это будетъ безпокоить всхъ и, главнымъ образомъ, слабую здоровьемъ тетушку и т. д., и т. д.
Мистриссъ Лечмеръ не ршилась противорчить, и въ то же утро Ліонель перебрался въ свою квартиру въ дом Седжа.
Тмъ временемъ къ Гэджу продолжали прибывать подкрпленія и съ ними цлый рядъ ьнаменитыхъ военныхъ дятелей: Гоу, потомокъ знаменитаго рода, глава котораго уже полилъ раньше своею кровью американскую землю, Клинтонъ, тоже младшій сынъ знатной семьи, прославившійся, впрочемъ, не столько военными талантами, сколько личной храбростью, наконецъ, изящный и безупречный Бергойнъ, стяжавшій себ въ Португаліи и Германіи блестящую репутацію, которую онъ потомъ утратилъ въ пустыняхъ Америки. Были тутъ также Пиготъ, Грантъ, Робертсонъ и наслдникъ дома Норсемберлендовъ, вс они командовали бригадами. Кром этихъ старшихъ офицеровъ была еще цлая туча младшихъ, но обстрленныхъ и опытныхъ въ военномъ дл.
Явились также многіе представители старйшихъ англійскихъ дворянскихъ родовъ, и, между прочимъ, единственный наслдникъ фамилій Гастингсь и Мойра, молодой храбрецъ Раудонъ. Ліонель все свое время проводилъ въ обществ этой блестящей молодежи, такъ что у него почти не было больше досуга задумываться надъ причинами кровавой распри.
Съ Сетомъ Седжемъ дло устроилось. Мэкъ-Фюзъ суду его не предалъ, въ Англію не отправилъ и заключилъ съ нимъ довольно странную мировую сдлку. По этой сдлк Сетъ Седжъ получилъ свободу и пропускъ изъ города, а самъ обязался доставлять во время предстоящей осады вс необходимые припасы для стола Ліонеля по извстнымъ цнамъ. Цны назначилъ самъ мистеръ Седжъ и не постснялся: выставилъ настоящія грабительскія.
Проходя однажды по одной изъ улицъ Бостона, Ліонель встртилъ того самаго человка, который игралъ такую важную и дятельную роль среди ‘каукусовъ’, какъ назывались члены собранія, на которомъ въ начал этого разсказа присутствовалъ маіоръ Ліонель. Незнакомецъ былъ закутанъ въ плащъ, такъ что его невозможно было узнать. Ліонель узналъ его только потому, что плащъ случайно распахнулся.
— Въ третій разъ мы съ вами встрчаемся,— сказалъ незнакомецъ.— Три — роковое число, Я очень радъ, что маіоръ Линкольнъ благополучно избавился отъ опасности, которой онъ недавно подвергался.
— Эта опасность сильно преувеличявается тми, кто желалъ бы видть погибшимъ дло короля,— холодно замгилъ Линкольнъ.
— Я основываюсь на сообщеніи, сдланномъ мн лицомъ, игравшимъ видную роль въ событіяхъ того дня,— отвчалъ незнакомецъ съ спокойной, но презрительной улыбкой.— Да и, наконецъ, походъ на Лексингсонъ предпринятъ былъ хотя ночью, но отступленіе происходило днемъ, при свт солнца, такъ что вс все видли и все знаютъ.
— Да нечего тутъ и скрывать,— возразилъ Ліонель, задтый саркастическимъ гономъ незнакомца,— разв только вотъ то, что мой собесдникъ не боится среди благо дня расхаживать по улицамъ Бостона.
Незнакомецъ приблизился къ Ліонелю и съ живостью спросилъ:
— Вашъ собесдникъ, маіоръ Линкольнъ, не боялся ходить но этимъ улицамъ ни днемъ, ни ночью даже въ то время, когда тотъ, кого вы называете своимъ государемъ, не стснялся подъ охраной мира давить и душить нашу свободу. Теперь, когда весь народъ возсталъ, какъ одинъ человкъ, неужели я буду бояться показываться во всякое время на собственной своей родин?
— Вы говорите черезчуръ смло. Такъ нельзя, находясь въ англійскомъ лагер. Я спрошу васъ самихъ: какія мры я обязанъ принять въ подобномъ случа?
— Это ужъ дло личной совсти маіора Линкольна,— возразилъ незнакомецъ. Потомъ, какъ бы вспомнивъ опасность своего положенія, онъ прибавилъ, смягчая тонъ:— Впрочемъ, лица изъ этой фамиліи не способны были на роль доносчиковъ, когда жили у себя на родин.
— Ихъ потомокъ тоже не способенъ на такую роль,— сказалъ Ліонель,— но я прошу васъ, чтобы это наше свиданіе было послднимъ. Мы не должны больше съ вами встрчаться иначе, какъ на пол битвы. Подобные спорные вопросы ршаются не иначе, какъ съ оружіемъ въ рукахъ.
— Хорошо! — сказалъ незнакомецъ, схватывая молодого человка за руку и горячо пожимая ее въ порыв благороднаго соревнованія.— Да заступится же Богь за правое дло!
Незнакомецъ завернулся въ плащъ и быстро ушелъ.
Дня черезъ три посл этого случая Ліонель ршился сдлать еще разъ попытку вывдать у Абигаили Прэй волновавшую его тайну. Онъ огправился вечеромъ въ старый магазинъ, но не засталъ тамъ никого и, не желая возвращаться домой, пошелъ прогуляться по узкимъ и темнымъ улицамъ Нордъ-Энда. Идя, куда глаза глядятъ, онъ дошелъ до Коппсъ-Гилля, гд англійскій генералъ распорядился поставить батарею изъ нсколькихъ орудій. Обойдя ее подальше, чтобы не разговаривать съ часовыми, Ліонель поднялся на пригорокъ и слъ на камень. Кругомъ было темно и такъ тихо, что можно было разслышать малйшій шелестъ втерка. Вдругъ онъ увидлъ передъ собой чью-то темную фжгуру. Вынувъ на всякій случай саблю, молодой офицеръ сказалъ:
— Сэръ, мы съ вами выбрали очень уединенное мсто для размышленій.
Фигура, должно быть, принадлежала человку, совершенно неспособному смущаться отъ чего бы то ни было. Всякій другой на его мст хотя бы вздрогнулъ, а этотъ медленно и спокойно обернулся въ сторону маіора и проговорилъ тихимъ, предостерегающимъ голосомъ:
— На холм стоитъ гренадеръ съ ружьемъ. Если онъ услышитъ разговоръ, онъ насъ заберетъ обоихъ, несмотря на то, что одинъ изъ насъ маіоръ Линкольнъ.
— Джобъ! — сказалъ Ліонель.— Зачмъ вы тутъ шатаетесь ночью, точно воръ? Что вы тутъ длаете?
— Не я одинъ здсь шатаюсь,— мрачно возразилъ юродивый.— Почему же это я — воръ, а другой, кто сюда же пришелъ на Коппсъ-Гилльскія могилы, не воръ?
— Ты хорошо отвтилъ юноша,— улыбнулся Ліонель.— но все-таки, что ты тутъ длаешь? Какое еще взялъ на себя дьявольское порученіе?
— Джобъ любитъ гулять на могилахъ, пока не запоютъ птухи. Говорятъ, будто мертвецы ходятъ по земл, покуда живые люди спятъ.
— Ты что же это собираешься вступить въ сношенія съ мертвсцами?
— Ихъ гршно тревожить вопросами. Я просто хочу себя пріучить къ ночной сырости и прохлад, потому что мн скоро самому предстоитъ бродить въ саван по ночамъ.
— Тсъ! — произнесъ Ліонель.— Что это шумитъ?
Джобъ наклонилъ голову, прислушался и сказалъ:
— Это втеръ гудитъ, и шумятъ волны въ бухт.
— Ни то, ни другое,— возразжлъ Ліонель.— Я ясно разслышалъ глухой гулъ, по крайней мр, сотни голосовъ. Не могло же мн это послышаться
— Ну, стало быть, это души умершихъ говорили между собой,— сказалъ юродивый.— Ихъ голоса, какъ разсказываютъ, похожи на шумъ втра.
Ліонель провелъ рукою по лбу, досадуя на свою впечатлительность, и сталъ спускаться съ холма. Идіотъ пошелъ слдомъ за нимъ.
— Ты меня только смутилъ, дуракъ,— сказалъ маіоръ.— Но я и сейчасъ слышу глухіе голоса и какъ будто что-то тяжелое падаетъ на землю.
— Это крышки гробовъ закрываются,— сказалъ Джобъ.— Мертвецы возвращаются въ свои могилы.
Ліонель быстро пошелъ прочь, испытывая тайный ужасъ и даже не замчая, что Джобъ все время за нимъ идетъ. На Линнъ-Стрйт юродивый вдругъ снова заговорилъ съ нимъ:
— Вотъ этотъ домъ называется Филипсъ-Гаузъ. Его выстроилъ губернаторъ, который пріхалъ сюда голякомъ, здсь разбогатлъ и получилъ отъ короля титулъ. Его внукъ теперь важный господинъ. Я замчаю, что вс голяки, разбогатвшіе въ Амеркк, дутъ къ королю и получаютъ титулы, а сыновья титулованныхъ баръ прізжаютъ сюда и становятся голяками. Нэбъ говоритъ, что Джобъ тоже сынъ титулованнаго барина.
— Это только доказываетъ, что Нэбъ такая же сумасшедшая, какъ и ея сынъ, нисколько не лучше,— отвчалъ Ліонель.— Вотъ что, Джобъ мн завтра необходимо поговорить съ твоей матерью. Когда я ее могу застать?
Отвта не было. Ліонель обернулся и къ своей досад увидалъ, что Джобъ исчезъ. Молодой маіоръ вернулся къ себ домой и сейчасъ же легъ спать.

ГЛАВА XV.

Мы, конечно, кажемся красивыми господами въ сравненіи съ простыми фермерами, съ которыми намъ предстоитъ сражаться. У насъ на шляпахъ элегантныя кокарды, наши сабли красиво болтаются у насъ на боку, мы отличные кавалеры въ гостиныхъ. Но не слдуетъ забывать, что всему этому хоть въ томъ же Пекин, напримръ, была бы грошъ цна.

Изъ письма стараго офицера.

Ліонель провелъ ночь въ тяжеломъ сн, наполненномъ фантастическими видніями. Когда онъ проснулся, въ спальню уже врывался утренній воздухъ чрезъ неплотно занавшенныя окна, и первые лучи уже золотили верхи городскихъ колоколенъ. Ліонель всталъ съ постели, все еще находясь подъ вліяніемъ виднныхъ сновъ, и сталъ ходить по комнат изъ угла въ уголъ, чтобы все это съ себя стряхнугь. Вдругъ до его слуха донесся какой-то протяжный и глухой гулъ. Ухо военнаго не могло ошибиться: Ліонель сразу же узналъ знакомый гулъ артиллерійскихъ орудій.
— A мн все снилась буря и удары грома! — сказалъ онъ про себя.— Такъ вотъ это какой громъ! Я, значитъ, грезилъ только наполовину! Сонъ почти въ руку оказывается!
Онъ отворилъ окно и сталъ глядть кругомъ. Что это могло быть? Гэджъ еще не поіучилъ всхъ ожидаемыхъ подкрпленій, а безъ нихъ онъ не сталъ бы предпринимать ничего рпгательнаго. Неужели мятежники начали наступленіе? Но вдь у нихъ далеко еще не все готово и не все организовано. изъ окна онъ спросилъ трехъ или четырехъ прохожихъ, что такое случилось, но т только взглянули на окно испуганнымъ взглядомъ и прошли мимо, не отвчая. Тогда онъ одлся и вышелъ на улицу самъ. Мимо дома какъ разъ бжалъ полуодтый артиллеристъ, на-бгу застегиваясь одной рукой, а въ другой держа нкоторые атрибуты своего спеціальнаго рода оружія.
— По какому случаю стрляютъ изъ орудій, унтеръ-офицеръ? — спросидъ Ліонель.— И куда это вы бжите съ фитилемъ въ рук?
— Мятежники наступаютъ, ваше высокоблагородіе,— не останавливаясь, а только повернувъ голову, крикнулъ солдатъ.— Бгу къ своему орудію.
— Мятежники? Чего же намъ ихъ бояться на нашей позиціи? — проговорилъ про себя Ліонель, когда солдатъ уже убжалъ.— Этотъ солдатъ, должно быть, проспалъ, опоздалъ, боится наказанія и вотъ болтаетъ, что первое въ голову пришло.
Ліонель отправилса на Биконъ-Гилль вмст съ другими зрителями, которыхъ тоже разбудила и переполошила пушечная пальба. Ліонель смотрлъ съ холма и долго не могъ понять, откуда стрляютъ. Онъ видлъ только дымъ, окутывавшій бухту, и стоявшіе въ ней корабли. Съ кораблей отвчали на выстрлы.
Но вотъ дло объяснилось. Взглядъ зрителей остановился на Бридсъ-Гилльскомъ холм. Тамъ оказался выстроеннымъ за ночь земляной редутъ, господствовавшій надъ всмъ бостонскимъ портомъ и надъ частью города. Ліонель сразу понялъ, что приближается кризисъ. Вмст съ тмъ онъ догадался, что слышанный имъ вчера ночью съ Коппсъ-Гилльскаго холма шумъ производили американцы, строившіе на сосднемъ холм редутъ. Догадался онъ и о томъ, что Джобъ зналъ еще вчера обо всемъ и обманывалъ Ліонеля, отвлекая его вниманіе, когда они были съ нимъ вмст на Коппсъ-Гилл.
Ліонель поспшно вернулся къ себ домой, заперся въ своей комнатк и нсколько часовъ провелъ въ писаніи писемъ. Одно письмо онъ рвалъ и переписывалъ вновь разъ шесть, наконецъ, съ ршимостью запечаталъ его своей печатью, надписалъ адресъ и поручилъ Меритону разнести вс письма по адресамъ. Посл того онъ закусилъ на скорую руку, взялъ шляпу и пошелъ въ центръ города.
По мостовой съ грохотомъ катилась арталлерія съ офицерами впереди каждаго орудія. По улицамъ скакали адъютанты, мчались во вс сгороны курьеры, шли офицеры, спшившіе изъ квартиръ къ своимъ частямъ. По временамъ играла музыка, и по узкимъ улицамъ проходили отдльныя части войскъ.
Когда проходили гренадеры, Ліонель остановился на поворот улицы, залюбовавшись ихъ великолпной выправкой и идеально-правильнымъ шагомъ. Впереди одной изъ ротъ шелъ Мэкъ-Фюзъ, котораго Ліонель сразу узналъ по его колоссальному росту и сложенію. Недалеко отъ ирландца шелъ Джобъ Прэй, стараясь идти въ ногу съ солдатами и глазя на нихъ съ глупйшимъ восторгомъ. Видимо, на него сильнйшимъ образомъ дйствовала военная музыка, игравшая увлекательные, бодрящіе марши. За этимъ батальономъ шелъ другой, въ которомъ Ліонель узналъ людей своего полка. Передъ однимъ взводомъ шелъ Польвартъ. Увидавъ своего друга, онъ весело крикнулъ ему:
— Слава Богу, Ліонель! Идемъ, наконецъ, драться, а не бгать ищеіками!
Тутъ заиграла музыка, и Ліонель не усплъ ничего отвтить. Но встрча съ товарищами возбудила его, и онъ сейчасъ же отправился къ главнокомандующему.
Въ дверяхъ общественнаго дома Массачусетской провинціи толпились офицеры. Одни входили, другіе выходили съ озабоченнымъ видомъ. О Линкольн доложили не въ очередь, и адъютантъ сейчасъ же повелъ его къ главнокомандующему, возбуждая ропотъ другихъ офицеровъ, пришедшихъ раньше и уже давно дожидавшихся.
Въ зал, наполненной офицерами высшаго ранга, стоялъ Гэджъ, одтый до крайносги просто. Увидавъ Ліонеля, онъ сейчасъ же съ обычной своей простотой и непритязательностью пошелъ къ нему навстрчу.
— Чмъ я могу служить маіору Линкольну? — сказажъ онъ, ласково беря молодого офицера за руку.
— Сейчасъ прошелъ мимо меня полкъ Вольфа, и я осмлился явиться къ вашему превосходительству за приказаніемъ: не слдуетъ ли маіору этого полка присоединиться къ своимъ товарищамъ?
Генералъ подумалъ съ минуту и отвтилъ съ благосклонной улыбкой:
— Предстоитъ незначительное аванпостное дло. Оно скоро кончится. Я и такъ уже разршилъ очень большому числу молодыхъ людей принять въ немъ участіе. Многіе изъ нихъ могутъ быть убиты, и тогда занятіе какого-то тамъ несчастнаго редута обойдется намъ черезчуръ ужь дорого.
— Позволю оеб замтить, что я мстный уроженецъ и что мн слдуетъ подавать примръ другимъ.
— Лояльный элемежтъ здшней провинціи представленъ въ войскахъ въ достаточномъ количств, такъ что вами я могу и не рисковать. Мои совтъ уже назначилъ, какимъ офицерамъ идти въ дло, и мн очень жаль, что въ этомъ списк нтъ имени маіора Линкольна, такъ какъ ему, повидимому, это очень бы хотлось, но я не могу безъ особенной надобности подвергать опасности его драгоцнную жизнь.
Ліонель почтительно поклонился, поговорилъ еще немного съ генераломъ и собрался уже уходить, какъ вдругъ къ нему подошелъ другой генералъ, улыбаясь его разочарованному виду, фамильярно и развязно подхватилъ его подъ руку и повелъ изъ залы.
— Намъ съ вами сегодня одна участь, Линкольнъ,— сказалъ молодой генералъ, когда они вышли въ переднюю:— ни я, ни вы не назначены въ бой. Командовать будетъ Гоу. Впрочемъ, дло предстоитъ неинтересное. Отправимтесь съ вами на Коппсъ-Гилль и будемте тамъ хоть простыми зрителями сего комическаго ‘дйства’, коль скоро намъ не позволяютъ быть его участниками.
— Извините меня, генералъ Бергойнъ,— отвчалъ Линкольнь,— но, по моему, вы напрасно такъ легко смотрите на предстоящее дло. Я вашего взгляда безусловно не раздляю. Оно гораздо серьезне, чмъ вы думаете.
— Ахъ, я и забылъ, что вы были съ Перси на Лексингстонской охот. Ну, не комическое, скажемъ, трагическое ‘дйство’, если вамъ такъ больше нравится. A мн, Линкольнъ, по правд сказать, ужъ и надоло торчать въ Бостон и видть одн эти узкія, извилистыя улицы, эти сумрачные дома. Хочется въ пустынныя равнины… A вотъ и Клинтонъ къ намъ подходитъ. Мы и его возьмемъ съ собой на Коппсъ-Гилль и будемъ вс вмст учиться у милйшаго Гоу, какъ нужно маневрировать.
Къ нимъ подошелъ военный среднихъ лтъ. Онъ не былъ такъ ловокъ и развязанъ, какъ Бергойнъ, но имлъ видъ воинственньй и серьезный, въ прямую противоположность съ добродушной, миролюбивой наружностью Гэджа. Вс трое вмст вышли изъ дома губернатора и отправились на Коппсъ-Гилль.
На улиц Бергойнъ выпустилъ руку Ліонеля и содидно пошелъ рядомъ съ другимъ генераломъ. Ліонель съ удовольствіемъ воспользовался возможностью отстать немного отъ своихъ начальниковъ и сталъ приглядываться къ настроенію бостонцевъ. Изъ всхъ оконъ смотрли блдныя, встревоженныя лица женщинъ. Зрители посмле и полюбопытне усяли крыши домовъ и колокольни церквей. Барабанный бой умолкъ, но со стороны моря временами слышны были рзкіе звуки рожковъ, означавшіе, что войска переправляются на другой полуостровъ. Все это, впрочемъ, покрывалось грохотомъ артиллеріи, съ утра не перестававшей палить.
Нижняя часть города оказалась покинутою жителями. Убгали такъ поспшно, что у домовъ остались отворенными двери и окна. Это запустніе произвело все-таки нкоторое впечатлніе на обоихъ гевераловъ. Они ускорили шагъ и скоро вмст съ Ліонелемъ пришли на Коппсъ-Гилль.
Передъ ними развернулась вся панорама. Почти какъ разъ напротивъ находилось селеніе Чарльстоунъ, покинутое всми жителями. На юго0восток полуострова уже собрались солдаты въ красныхъ мундирахъ. Оружіе ихъ ярко блестло на солнц. За селеніемъ возвышался холмъ, на которомъ былъ построенъ американскій редутъ.
Надъ ужасающе-безмолвнымъ Бостономъ возвышался холмъ Биконъ-Гилль, точно отромная пирамида, вершина его была усяна тысячами людей, смотрвшихъ на роковое мсто, другіе зрители взобрались на мачты и реи кораблеи, на карнизы, на купола и колокольни, иногда даже съ опасностью для жизни. Военныя суда продвинудись далеко впередъ по узкимъ рукавамъ, образующимъ полуостровъ, и не переставая обстрливали узкую полосу земли, представлявшую единственный путь сообщенія между храбрыми американцами, занимавшими холмъ, и ихъ далекими согражданами на материк. Войска въ красныхъ мунднрахъ высаживались, отрядъ за отрядомъ, на равнину, а съ Коппсъ-Гилля и съ кораблей на американскій редутъ сыпались тучи черныхъ дымящихся бомбъ. Эти бомбы взлетали надъ холмомъ и, казалось, не сразу падали на него, а сначала какъ будто выбирали себ мсто, гд упасть.
Но неустрашимые поселяне все утро держались на занятой позиціи не только не думали уходить, но спшно доканчивали земляныя работы по укрпленію редута. Какъ ни въ чемъ ни бывало трудились поселяне подъ оглушительной канонадой. Не зная никакихъ блестящихъ мундировъ, никакихъ нашивокъ, петличекъ и украшеній, одтые въ свои обычные простые и грубые костюмы, они держались непоколебимо на своемъ посту, не имя другого оружія, кром случайно оказавшагося у каждаго въ дом и снятаго со стны своей фермы. Впослдствіи узналось, что у нихъ въ это время даже и пищи почти не было, и что они, въ довершеніе всего, съ самаго начала терпли недоданіе, если не полный голодъ.
Наступилъ ршающій моментъ. Подъхали къ берегу лодки съ остальными войсками. Офицеры перебгали отъ полка къ полку, передавая приказанія начальства. Началось общее движеніе англійскихъ батальоновъ. Въ это время на Бенкеръ-Гилл появился американскій отрядъ и, несмотря на артиллерійскій обстрлъ, прошелъ по полуострову, занявъ позицію на лугу слва отъ редута. За этимъ отрядомъ прошло еще нсколько другихъ. Тотда англійскій генералъ отдалъ приказъ своимъ войскамъ готовиться къ атак по всей линіи.

ГЛАВА XVI

Гордая Британія не имла причины особенно радоваться своей дорого купленной побд. Она могла тогда убдиться на дл, что ея мечты о завоеваніи никогда не могутъ сбыться, и что она только напрасно теряетъ убитыми и ранеными своихъ старыхъ солдатъ.

Тумфрисъ.

Американцы сначала отвчали англичанамъ на ихъ грозную канонаду выстрлами изъ своихъ маленькихъ полевыхъ орудій, зная, что этими выстрлами много не сдлаешь, но желая только показать, что канонады они не боятся. Когда же наступилъ ршительный часъ, вокругъ редута и на немъ воцарилась мрачная, зловщая тишина. Американцы, занявшіе позицію влво отъ редута, окружили себя деревяннымъ частоколомъ и за этимъ слабымъ прикрытіемъ ждали нападенія,
На Бенкеръ-Гилл укрпленій не было, а флотъ продоіжалъ обстрливать перешеекъ, затрудняя сообщенія американцевъ. Но все-таки къ нимъ подходили подкрпленія, несмотря на грозный артиллерійскій огонь королевскихъ фрегатовъ. Впрочемъ, и у Гоу было войска почти столько же, сколько у американцевъ, и кром того, къ нему всегда могли свободно прибывать подкрпленія, подвозимыя на лодкахъ. Такимъ образомъ, вс преимущества были на его сторон.
Войска развернулись въ необыкновенномъ порядк, съ замчательной точностью и стройностью движеній. Гау раздлилъ свои силы на дв части, одна часть должна была штурмовать холмъ, а другая, оставаясь въ резерв, въ тоже время мшать сообщеніямъ мятежниковъ съ поселянами, остававшимися на лугу. Раздленіе совершилось быстро. Первая колонна скоро скрылась за большимъ фруктовымъ садомъ, а вторая медленнымъ и мрнымъ шагомъ двинулась на приступъ холма, обстрливая его дорогой изъ полевыхъ пушекъ, между тмъ какъ съ кораблей и съ Коппсъ-Гилльской батареи снова загремла оглушительная канонада.
— Красивое зрлище,— сказалъ Бергойнъ, стоя рядомъ съ Линкольномъ и чувствуя въ себ все большее и большее возбужденіе.— Какъ хорошо исполняются вс движенія! Какой изумительный порядокъ въ строю! Какъ величественно эта колонна наступаетъ на непріятеля!
Ліонель нячего не отвтилъ: онъ самъ былъ очень взволнованъ. Впрочемъ, генералъ сейчасъ же отвлекся и забылъ про свой разговоръ. Англійскія войска поднимались на холмъ мрнымъ шагомъ и съ такой точностью, словно на смотру. Между тмъ это былъ не смотръ, а настоящій штурмъ. Гордо вяли знамена, военная музыка гремла, выдляясь среди гула орудійной пальбы. Самоувренная офицерская молодежь торжествующе улыбалась, оглядываясь на городъ, гд вс крыши, колокольни и холмы были усяны зрителями.
Англійскіе ряды приблизялись почти къ самымъ редугамъ. Батареи умолкли. Редутъ все время молчалъ.
— Вотъ посмотрите, Линкольдъ, они не будутъ драться,— сказалъ опять все тотъ же генералъ.— Они замерли отъ страха. Наша побда обойдется безъ кровопролитія.
— Посмотримъ, сэръ, посмотримъ!
Со стороны англичанъ открытъ былъ бглый огонь. Изъ-за фруктоваго сада тоже начали стрлять. Весь холмъ освтился выстрлами. Американцы не отвчали.
Англійскія войска двинулись дальше впередъ и вскор ихь не стало видно въ облакахъ дыма отъ ихъ собственной стрльбы.
— Они струсили, эти ваши грозные мужики, соверженно струсили! Они парализованы страхомъ! — вскричалъ опять веселый товарищъ Ліонеля. — Гоу приблизился къ нимъ на двсти шаговъ, не потерявъ ни одного человка!
Вдругъ среди дыма заблестлъ огонь, и грянулъ залпъ изъ тысячи мушкетовъ. Этотъ залпъ дали американцы, разомъ вышедшіе изъ своего бездйствія и стрлявшіе теперь почти въ упоръ. Ліонель смутно видлъ сквозь дымъ, что солдагы невольно дрогнули и подались назадъ. Но вотъ послышались ободряющіе возгласы. Очевидно, они оправились и снова пошли въ атаку. Зрители на Коппсъ-Гилл съ тревогой ждали, что будетъ дальше. Въ это время сред и нихъ послышался голосъ:
— Ура! Ура! Пусть собаки-красномундирники попробуютъ снова ползть на Бридсъ-Гилль: народъ имъ покажетъ, что такое законъ!
— Въ воду этого негодяя-бунтовщика! — крикнуло разомъ съ десятокъ солдатъ.
— Поставимъ его лучше передъ жерломъ пушки и отправимъ его къ его друзьямъ! — предложили другіе.
— Стойте! — крикнулъ Ліонель.— Это юродивый, идіотъ, дуракъ. Съ него нечего спрашивать!
Солдаты укротились. Между тмъ въ дыму стали теперь видны солдаты въ красныхъ мундирахъ, значительно подавшіеся назадъ.
— Они, должно быть, хотятъ выманить мятежниковъ изъ редута,— замтилъ Бергойнъ.
— Нтъ, это не то,— сказалъ другой, бывшій съ нимъ генералъ, боле суровый и серьезный.— Это просто постыднйшее отступленіе передъ мятежниками. Это новый позоръ.
— Ура!— закричалъ опять неисправимый идіотъ.— Изъ сада выходятъ красномундирники! Какъ они прячутся за фруктовыми деревьями! Ничего, ничего. Пусть идутъ на Бридсъ-Гилль. Народъ имъ пбкажетъ, что такое законъ!
На этотъ разъ солдаты молча распорядились: человкъ двадцать схватили юродиваго, подняли кверху и сбросили со скалы прямо въ воду пролива. Ліонель даже не усплъ заступиться за несчастнаго дурака.
Но Джобъ упалъ не въ воду, а на самый край берега, и сейчасъ же вскочилъ на ноги. Снявъ шляпу, онъ сталъ ею махать и опять кричать то же самое, потомъ спустилъ на воду крошечный челночекъ, слъ въ него и быстро поплылъ по проливу подъ градомъ камней, которыми въ него кидали солдаты. Вскор его челнокъ замшался среди другихъ лодокъ и скрылся изъ вида.
Во время этого вздорнаго эпизода на Коппсъ-Гилл главное дйствіе продолжалось. Втеръ разнесъ дымъ, и стала видна вся кровавая сцена. Генералы смотрли въ свои подзорныя трубки и сдлались очень серьезны. Бергойнъ далъ свою трубку Ліонелю и тотъ ужаснулся, когда увидалъ передъ редутомъ груду труповъ.
Въ эту минуту на Коппсъ-Гилль прибжалъ запыхавшійся офицеръ и сталъ что-то торопливо говорить Клинтону.
— Хорошо, сэръ,— сказалъ Клинтонъ офицеру, когда тотъ уже уходилъ.— Все, что вы передали мн сейчасъ, будетъ исполнено. Канониры на своихъ мстахъ, слдовательно задержки не будетъ.
— Да, Линкольнъ, вотъ одна изъ непріятныхъ сторонъ военной службы,— замтилъ Бергойнъ.— Драться, проливать кровь за короля — для солдата счастье, радость, но непріятно, когда становишься орудіемъ мести.
Ліонелю не пришлось долго ждать объясненія этихъ словъ: съ батареи рядомъ съ нимъ взвились, свистя, огненныя бомбы и понесли разрушеніе въ стоявшее напротивъ село. Черезъ псколько минутъ надъ селомъ показался густой черный дымъ, пламя охватило строенія, и все мстечко запылало.
Тмъ временемъ изъ Бостона подошли новыя подкрпленія, и колонны опять стали строиться для новаго штурма американскихъ позицій.
Посл перваго неудачнаго штурма, когда англичане отступали, на гребн редуга показался высокій, представительный старикъ, который посмотрлъ на движенія англичанъ, поговорилъ съ какимъ-то другимъ американцемъ, и оба опять скрылись за редутомъ.
Ліонель разслышалъ, какъ кто-то рядомъ съ нимъ назвалъ старика Прескоттомъ изъ Пеппереля, а въ другомъ американц, который былъ со старикомъ, маіоръ самъ узналъ своего знакомаго незнакомца — главу ‘каукусовъ’.
Снова двинулись батальоны къ роковому мсту. Опытный воинъ, генералъ Клинтонъ, стоявшій рядомъ съ Ліонелемъ, тихо сказалъ, какъ бы про себя:
— Если онъ запретитъ солдатамъ стрелять, а велитъ ударить въ штыки, редутъ будетъ взятъ въ одну минуту.
Но солдаты не выдержали, начали стрлять. Опять американцы отвтили громовымъ залпомъ, и опять все закрылось густымъ дымомъ. Перестрлка продолжалась. Англійскую стрльбу легко можно было отличять отъ американской: залпы обученныхъ солдатъ были правильне и точне. И вотъ эти правильные залпы стали замтно ослабівать…
Дымъ поразсялся, сталъ не такъ густъ, и вс увидали, что разстроенныя колонны англичанъ опять, во второй разъ отстудаютъ въ страшнйшемъ безпорядк. Офицеры, съ саблями на голо грозятъ, усовщиваютъ, ничто не помогаетъ. Солдаты бгутъ къ лодкамъ и садятся въ нихъ.
Сзади, въ Бостон, глухой ропотъ удовольствія, торжества. Толпа сдержанно ликуетъ.
Бергойнъ стоитъ и кусаетъ себ губы. Ліонель оборачивается на Клинтона и видитъ, что тотъ исчезъ. Но Ліонель успваетъ замтить, что Клинтонъ садится въ лодку. Тогда онъ бжитъ и кричитъ ему:
— Радя Бога, возвмите меня съ собой! Вспомните, что мой 47-й полкъ дерется на пол битвы, и что я въ немъ маіоръ.
— Примите его!— говоритъ Клинтонъ гребцамъ.
Онъ радъ, онъ доволенъ, что съ нимъ будетъ преданный другъ…
Когда лодка отъхала отъ берега, у Ліонеля сначала какъ будто закружилась голова, но онъ скоро опомнился и сталъ глядть на сцену передъ собой. Селеніе Чарльстоунъ было кругомъ въ огн. Въ воздух свистли ядра, выпускаемыя съ кораблей. Среди этого смятенія и гула Клинтонъ и Ліонель вышли на землю. Первый сейчасъ же бросился къ разстроеннымъ рядамъ, привелъ ихъ въ порядокъ, ободрилъ солдатъ. Но ихъ долго пришлось уговарявать, потому что двукратная кровавая неудача сильно уронила ихъ духъ.
Командующій генералъ, однако, не растерялся среди всеобщаго унынія и разстройства. Но изъ всей блестящей молодежи, вышедшей съ нимъ, не осталось никого, кто бы не былъ убитъ или раненъ. Тмъ не мене онъ спокойно и энергично отдавалъ приказанія. Понемногу паника улеглась, офицерамъ снова удалось взять солдатъ въ свои руки.
Начальники переговорили между собой и немедленпо былъ ршенъ новый приступъ. Впереди поставили свжія войска, колонну, посланную на лугъ, отозвали оттуда почти въ полномъ состав. Все войско раздлили на три колонны для одновременной атаки редута съ трехъ сторонъ. Подошелъ отрядъ морской пхоты со старымъ маіоромъ во глав. Явился разстроенный, унылый Несбитъ со своимъ полкомъ, въ которомъ Ліонель безуспшно искалъ своего друга Польварта.
Въ нсколько минутъ штурмующія колонны дошли до неумло построеннаго редута, перешли черезъ ровъ и, осыпаемыя пулями, кинулись въ штыки.
Ліонель шелъ со своямъ полкомъ. Перепрыгивая черезъ ровъ, онъ едва не наткнулся на трупъ маіора морской пхоты: мертвые глаза ветерана, казалось, еще продолжали горть злобой и местью. Мэкъ-Фюзъ взобрался на парапетъ впереди своей роты и тутъ же упалъ, сраженный пулей. Но штыковой бой былъ непродолжителенъ. Американцы его не выдержали и были выбаты изъ редута, оставивши въ немъ гору труповъ.
Ліонель продолжалъ идти впередъ, преслдуя бгущаго непріятеля, и замтилъ среди другихъ убитыхъ главу каукусовъ, который лежалъ на трав въ большой луж собственной крови. Среди яростныхъ криковъ послдней ршительной минуты молодой офицеръ остановился и оглянулся кругомъ съ надеждой, что кровопролитію наступаетъ конецъ. Въ эту минуту его блестящая офицерская форма привлекла на себя вниманіе одного раненаго и умиравшаго американца, которому захотлось принести еще одну жертву тнямъ своихъ соотечественниковъ. Собравъ остатокъ силъ, онъ сдлалъ выстрлъ, и Ліонель упалъ безъ чувствъ къ ногамъ сражающихся.
Никто даже и не попробовалъ его поднять: смерть или рана простого офицера въ этотъ кровавый день была дломъ слишкомъ обыкновеннымъ. Американцы сбжали съ холма, унося своихъ раненыхъ и почти не оставляя плнныхъ. Условія мстности были для нихъ благопріятны, ядра пролетали у нихъ надъ головами, и они благополучно пришли на Бенкеръ-Гилль. За сосдній холмъ отступили и т поселенцы, которые стояли на лугу за деревяннымъ частоколомъ. Англичане утомились и стали отдыхать, а американцы подъ огнемъ артиллеріи снова переправились обратно черезъ проливъ, не потерявъ отъ ядеръ ни одного человка, точно заговоренные отъ смерти.
День подходилъ къ концу. Непріятеля нигд не было видно. Корабли и батареи прекратили огонь. Потрясенная равнина погрузилась въ глубокое безмолвіе. Войска принялись укрплятъ холмы, на которыхъ они остановились, чтобы хоть чмъ-нибудь отмтить свою безплодную побду, нисколько не радостную, а, напротивъ, очень прискорбную для королевскихъ генераловъ.

ГЛАВА XVII.

Она говоритъ и ничего не высказываетъ. Что это значитъ? Ея взглядъ говоритъ ясне… я ей отвчу.

Шекспиръ: ‘Ромео и Джульета’.

Сраженіе при Бенкеръ-Гилл произошло тогда, когда еще сно на лугахъ не было убрано, но съ тхъ поръ миновали лтнія жары, прошли ноябрьскіе заморозки съ паденіемъ листьевъ и начались февральскія бури и мятели, а маіоръ Линкольнъ все еще лежалъ на той самой постели, куда его перенесли раненаго, въ безсознательномъ состояніи, съ роковыхъ холмовъ Чарльстоунскаго полуострова. Пуля, засвшая въ тл Ліонеля, приводила въ смущеніе лучшихъ англійскихъ хжрурговъ. Положеніе ея было таково, что для ея извлеченія требовалась очень рисковакная операція, на которую хирурги никакъ не могли ршиться. Если бы дло шло о простомъ смертномъ, они бы, вроятно, не стали долго раздумывать, но вдь Ліонель былъ единственный наслдникъ Линкольновъ.
Наконецъ, изъ Европы пріхалъ молодой, предпріимчивый хирургъ, когорому еще нужно было длать карьеру. Будучи, можетъ быть, учене и искусне своихъ коллегъ, онъ призналъ операцію необходимой и возможной. Коллеги презрительно улыбнулись, а онъ въ отвтъ на ихъ улыбки презрительно промолчалъ. Въ конц концовъ друзья Ліонеля, не видя улучшенія, согласились на операцію, и когда смлый молодой хирургъ сдлалъ ее, то она блистательно удалась. Пуля была извлечена, и Ліонель вступилъ на путь выздоровленія.
Кто былъ искренно радъ выздоровленію маіора, такъ это его Меритонъ. Фатишка-лакей былъ всей душой привязанъ къ своему барину.
— Вдь васъ ранили беззаконно, сэръ,— говорилъ онъ.— Кром раны мушкетной пули, вы получили нсколько ранъ штыкомъ и по васъ прохала кавалерія. Я это знаю отъ солдата изъ Ирландскаго Королевскаго полка. Онъ лежалъ рядомъ съ вами и тоже остался живъ, и можетъ все это подтвердить. Если бы вамъ понадобилась пенсія, онъ бы все это показалъ подъ присягой. Отличный человкъ этотъ Теренсъ.
— Хорошо, хорошо, Меритонъ,— сказалъ, улыбаясь, Ліонель и машинально ощупалъ свое тло, когда Меритонъ затоворилъ о штыковыхъ ранахъ.— Только, должно быть, этотъ солдатикъ приписалъ мн свои собственныя поврежденія. Немного спуталъ. Рану пулей я признаю у себя, но штыкомъ меня, кажется, никто не ударялъ, и кавалерія меня не топтала.
— Какъ же вы признаете рану пулей, когда вы и пули-то еще не видали? — возразилъ Меритопъ.— A я, сэръ, могу вамъ ее показать. Я ее спряталъ и буду беречь всю жизнь, а когда умру, велю положить съ собой въ гробъ. Она пробыла семь мсяцевъ у васъ въ тл, а теперь находятся у меня въ карман. И молодчвна же этотъ молодой хирургъ, который сумлъ ее вытащить. Вдь какъ трудно было: мшала какая-то артерія… забылъ, какъ она называется.
Говоря это, Меритонъ показалъ барину сплющенную пулю.
Ліонель протянулъ руку къ кошельку, который Меритонъ каждое утро клалъ ему на столъ и каждый вечеръ убиралъ, досталъ изъ него нсколько гиней и подалъ ихъ Меритону, говоря:
— Вотъ этого золота, кажется, будетъ достаточно для того, чтобы уравновсить эту пулю. Двайте ее куда хотите, но чтобъ я больше никогда ее не видалъ.
Меритонъ хладнокровно взглянулъ на оба металла, какъ бы соображая стожмость золота, по сравненію со свинцомъ, потомъ небрежно сунулъ гинеи въ одинъ карманъ, а пулю завернулъ въ бумажку я спряталъ въ другой.
— Я вдь все это время былъ не въ полномъ сознаніи, пока не вынули пулю,— продолжалъ Ліонель,— и помню все лишь очень смутно съ тхъ поръ, какъ меня ранили на холмахъ Чарльстоуна. Мн кажется, что все это время я былъ не въ полномъ разсудк.
— Боже мой, сэръ! Вы иногда меня бранили, иногда хвалили, но длали все какъ-то вяло, безучастно. У васъ давно не было такого хорошаго лица, какъ сегодня утромъ.
— Очевидно, меня раненаго перенесли въ домъ къ мистриссъ Лечмеръ, я узнаю комнату и обстановку.
— Дйствительно, сэръ, мистриссъ Лечмеръ потребовала, чтобы васъ перенесли къ ней въ домъ. Это лучшій домъ въ город. Но она, повидимому, утратитъ на него свои права, если съ вами что-нибудь случится.
— Съ чего вы это взяли?
— Съ ея словъ. Она сюда ходила каждый день навщать васъ, и я самъ слышалъ, какъ она говорила сама съ собой, что если вы умрете, то погибнутъ вс надежды ея семьи.
— Такъ вотъ кто это ко мн приходилъ: мистриссъ Лечмеръ!— задумчяво проговорилъ Ліонель.— Кажется, я помню, что къ моей постели часто подходила женщина, но только молодая, моложе моей тетки и гораздо подвижне.
— И вы не ошибаетесь, сэръ. За вами ходила такая сидлка, лучше которой не найдешь не только здсь, но даже въ Лондон.
Поссетъ {Питье изъ вина съ сахаромъ и мускатнымъ орхомъ.} и негусъ {Питье врод лнмонада съ виномъ.} она приготовляетъ, какъ никто.
— Кто же эта талантливая особа?
— Миссъ Агнеса, сэръ. Миссъ Агнеса Дэнфортъ. Замчательно ходитъ за больными, сэръ, хотя и не охотница до королевскихъ войскъ, это видно.
— Миссъ Дэнфортъ! — разочарованно повторилъ Ліонель.— Но вдь не одна же она все время за мной ходила, надюсь? Помогалъ же ей кто-нибудь?
— Извините, сэръ. Я тоже ходилъ за вами. Длалъ, что могъ. Но, конечно, гд же мн приготовить негусъ такъ, какъ это длаетъ миссъ Агнеса. …
— Васъ послушать, такъ я все это время только и длал, что дилъ вино. Довольно о напиткахъ, Меритонъ. Это скучно. Скажите лучше, навщалъ ли меня кто-нибудь изъ друзей и знакомыхъ.
— Простите, сэръ. Командующій войсками каждый день присылалъ кого-нибудь изъ своихъ адъютантовъ узнавать о вашемъ здоровь. Лордъ Перси самъ зазжалъ нсколько разъ.
— Ну, это все свтскіе визиты. A изъ бостонскихъ родныхъ? Миссъ Дайнворъ ухала изъ города?
— Нтъ, сэръ,— отвчалъ Меритонъ, хладнокровно разставляя всевозможные пузырьки и рюмки на стол.— Эта миссъ Сесиль такая домосдка
— Здорова она?
— Какъ я радъ, что вы такъ говорите. Съ живостью съ такой. Да, сэръ, она здорова. Не слыхалъ, чтобы она была больна. Но ей куда до своей кузины, до миссъ Агнесы! Ta такая знающая, энергичная, дятельная.
— Чудакъ! Почему вы такъ о ней судите?
— Она лнива, никогда не занимается женскими работами. Она здсь у васъ, сэръ, просиживала цлымй часами на томъ самомъ кресл, на которомъ вы изволите сидть, и не двигалась, а только вздрагивала, когда вы, бывало, вздохнете или простонете. Я думаю, что она сочиняетъ стихи, потому и любитъ такъ неподвижность.
— Вотъ какъ! — сказалъ Ліонель, съ интересомъ поддерживая разговоръ.— Изъ чего же вы заключили, Меритонъ, что миссъ Дайнворъ сочиняетъ стихи?
— Она часто держитъ въ рукахъ одну бумагу и все ее читаетъ и перечитываетъ, какъ будто заучиваетъ наизусть. A я замтилъ, что такъ длаютъ вс поэты.
— Какую бумагу? Не письмо ли? — вскричалъ Ліонель съ такой горячностью, что Меритонъ отъ неожиданности выронилъ изъ рукъ посуду, которую онъ въ то время вытиралъ. Вещь упала на полъ и разбилась.
— Боже мой, сэръ! Съ какой горячностью вы это сказали! Совсмъ какъ въ прежнее время!
— Я ужъ очень удивился вашимъ глубокимъ познаніямъ въ поэзіи, Меритонъ.
— Все зависитъ отъ практики, сэръ, но у меня практики нельзя сказать, чтобы было много. Впрочемъ, я однажды сочинилъ эпитафію поросенку въ Рэвенсклифф, когда мы послдній разъ туда здили, а въ другой разъ написалъ стихи по поводу вазы, которую разбила горничная леди Бэбъ…
— Хорошо, Меритонъ, когда я буду покрпче, я попрошу васъ прочесть мн эти два вашихъ произведенія, а теперь пошли бы вы въ буфетъ да посмотрли бы, не найдется ли тамъ чего-нибудь для меня? Я чувствую признаки возвращающагося здоровья.
Обрадованный лакей сейчасъ же побжалъ куда нужпо. Ліонель остался одинъ и задумался, опустивъ голову на руку. Онъ перемнилъ свою позу только тогда, когда черезъ нсколько минутъ услыхалъ чьи-то легкія шаги. Вошла Сесиль Дайнворъ, но кресло съ Ліонелемъ стояло такъ, что она не мотла это замтить. Тихо-тихо подошла она къ кровати и отдернула пологъ. Ліонель слдилъ за ея движеніями. Увидавъ, что кровать пуста, она быстро обернулась въ сторону кресла и встртмась глазами съ блестящимъ, яснымъ взглядомъ Ліонеля. Такого сознательнаго взгляда она не видала у него уже нсколько мсяцевъ. Въ радостномъ изумленіи, она подбжала къ нему, взяла его протянутую руку и вскричала:
— Ліонель, милый Ліонель! Значитъ, вамъ лучше? О, какъ я должна благодарить Бога, что вижу васъ такимъ!
Сесиль сжимала руку Ліонеля въ обихъ своихъ. Въ одной изъ ея рукъ онъ почувствовалъ бумату и взялъ ее, не встртивъ сопротивленія.
— Милая Сесиль,— сказалъ онъ, взглянувъ на бумагу,— это мое письмо. Я это написалъ вамъ, когда шелъ въ сраженіе, и выложилъ въ немъ вс тайны своего сердца. Вы его сберегли. Скажите, долженъ ли я изъ этого понятъ, что у меня есть хорошая надежда?
Сесиль опустила глаза и закрыла руками вспыхнувшее яркимъ румянцемъ лицо. Потомъ, по женскому обычаю, залилась слезами. Впрочемъ, эти слезы молодой маіоръ скоро сумлъ осушить…
— Вы прочли мое письмо на другой же день посл битвы?— спросилъ Ліонель свою возлюбленную.
— Да. Вы распорядились, чтобы письмо было мн передано только въ томъ случа, если васъ убьютъ, но вы были все это время въ такомъ положеніи, которое не лучше смерти. Ахъ, какой ужасъ мы пережили!
— Не будемъ больше никогда о немъ вспоминать, Сесиль. Впереди насъ ждетъ здоровье и счастье. Я съ своей стороны вс силы употреблю, чтобы сдлать васъ счастливой.
— Я это знаю, Линкольнъ, и врю вамъ вполн.
Ліонель тихо привлекъ ее къ себ, не встрчая сопротивленія, и обнялъ. На лстниц послышались шати. Сесиль быстро встала и, не поворачивая къ Ліонелю своего покраснвшаго лица, выбжала вонъ.

ГЛАВА XVIІІ.

…Онъ мертвъ!

Бюсь объ закладъ, готовъ дукатъ проспорить,

Что мертвый онъ!

Шекспиръ: ‘Гамлетъ’.

По лстниц, между тмъ, все кто-то поднимался тяжелой поступью, какъ бы опираясь на костыли. Противъ той двери, въ которую скрылась Сесиль, отворилась другая дверь, и кто-то дружески окликнулъ Ліонеля.
— Да благословитъ васъ Богъ, Ліонель, и да благословитъ Онъ всхъ насъ, потому что мы вс въ этомъ такъ нуждаемся!— говорилъ Польвартъ, торопясь подойти къ Ліонелю, чтобы взятъ это руку, которую тотъ протянулъ. Мн сказалъ Меритонъ, что вамъ лучше, что вамъ даже совсмъ хорошо, потому что у васъ явился настоящій аппетитъ. Я по лстниц бжалъ такъ, что чуть не сломалъ себ шею, чтобы только поскоре васъ увидать, но дорогой заглянулъ на минутку въ кухню, не спросясь даже у мистриссъ Лечмеръ, чтобы показать ея поварих, какъ нужно по-настоящему готовить бифштексъ, который вамъ собираются подать. Превосходная это вещь — бифштексъ. Питательнйшая пища! Самая полезная посл такого долгаго сна! Да благословитъ васъ Богъ, Линкольнъ! Живой блескъ вашихъ тлазъ подбадриваетъ мн душу. Онъ для нея все равно, что кайеннскій перецъ для желудка.
Польвартъ проговорилъ все это охрипшимъ голосомъ, выпустилъ руку друга изъ своей, отвернулся, какъ бы ища себ стулъ, провелъ по глазамъ рукой, два или три раза откашлянулся и молча слъ. Ліонель усплъ замтить въ немъ большую перемну. Онъ хогя все еще былъ тученъ, но замтно похудлъ, а вмсто одной изъ двухъ ногъ у него была очень грубо сдланная деревяшка, подбитая желзомъ. Ліонель невольно уставился на нее съ искреннимъ сочувствіемъ, а Польвартъ услся поудобне въ мягкое кресло и сказалъ, небрежно похлопывая по ней своей тростью:
— На что вы смогрите, Ліонель? Васъ интересуетъ fruetus belli? Конечно, это далеко не Фидіево произведеніе, но для Бостона такая штука просто неоцнима, потому что не проситъ ни хлба, ни тепла.
— Разв американцы все еще тснятъ городъ? — спросялъ Ліонель, хватаясь съ радостью за поводъ перемнить разговоръ.— Неужели они серьезно ведутъ осаду?
— Серьезно ли? Да къ намъ нтъ ни откуда никакого подвоза. Все достается съ большимъ трудомъ. Посл Чарльстоунскаго дла къ нимъ пріхалъ изъ Виргиніи ихъ генералиссимусъ Вашингтонъ, и съ такой помпой, точно у нихъ настоящая армія. Съ тхъ поръ они стали держаться больше на военный ладъ, хотя ограничиваются тмъ, что тревожатъ насъ лишь мелкими стычками и держатъ въ клтк, какъ голубей.
— Чегь же смотритъ Гэджъ?
— Гэджа и нтъ давно. Его сплавили. Теперь командуетъ Вильямъ Гоу, и онъ уже усплъ показать себя мятежникамъ.
— Тмъ боле, что у него такіе помощники, какъ Клинтонъ и Бергойнъ, и такія отборныя войска. Еще бы при такихъ условіяхъ онъ не удержалъ за собой позицію.
— Я не знаю такой позиціи, майоръ Линкольнъ,— воскликнулъ съ живостью Польвартъ,— которую бы можно было удержать за собой въ случа голода.
— Да неужели дошло до этого?
— Я же вамъ говорю, что намъ съ суши ничего не доставляютъ, а на мор они организовали корсаровъ, которые перехватываютъ то, что намъ везутъ по вод… Ахъ, вотъ и Меритонъ съ бифштексомъ! Ставьте сюда на столъ, пододвиньте кресло вашего барина, и мн тоже накройте приборъ. Я сегодня очень плохо позавтракалъ… Бифштексъ изжаренъ очень хорошо: смотрите, Ліонель, какъ брызжетъ сокъ изъ-подъ ножа. Сейчасъ здсь не каждый можетъ сть то, что мы димъ.
— Вотъ ужъ никакъ не думалъ, что американцы могутъ насъ довести до такой крайности!
— Но это еще не все. Мы и въ топлив нуждаемся: въ угл, въ дровахъ. (Мистеръ Меритонъ, вамъ бы слдовало потереть слегка эти тарелки чеснокомъ). Вотъ, когда вы будете выходить изъ дому, Ліонель, вы сами все это увидите и тогда поврите мн. Каждое бревно, плывущее по вод среди льдинъ, приходится брать съ бою и полузамерзшими руками вырывать его у янки. Вы не подумайте, Ліонель, что я это жалуюсь или ворчу: мн вдь тепла для тла нужно теперь меньше, чмъ прежде, на цлую ногу, и кормить тло требуется меньше на цлый одинъ членъ.
Ліонель печально помолчалъ и потомъ сказалъ: — Польвартъ, но вдь мы же тогда одержали побду, выбили мятежниковъ изъ редута, разнесли ихъ въ прахъ.
— Да, разнесли,— отвчалъ Польвартъ, безпечно кладя свою деревянную ногу на другую, натуральную, и съ грустью на нее глядя.— Но вдь мы при этомъ сами потеряли полторы тысячи человкъ (оффиціально тысячу сто). Если бы мы тогда дйствовали умне, сообразительне, мы бы пошли въ обходъ непріятельской позиціи, а не бросились бы на нее съ фронта, не ползли бы прямо быку подъ рота. Тогда и результаты были бы другіе.
— A много тогда помогъ длу Клингонъ,— замтилъ Ліонель.— Я нахожу, что Вильямъ Гоу долженъ чувствовать къ нему большую благодарность.
— Напротивъ, Гоу съ тхъ поръ сталъ на него коситься за непрошенное вмшательство.
— Сколько, я думаю, нашихъ офицеровъ убито! Флотскій майоръ Питкэрнъ палъ на моихъ глазахъ, незадолго до того, какъ я самъ свалился раненый. Кажется, и нашъ товарищъ Мэкъ-Фюзъ тоже убитъ.
— Да, бдный Мэкъ-Фюзъ! — сказалъ Польвартъ, отворачивая лицо.— Будь онъ теперь живъ, онъ бы порадовался, что его курьезный договоръ съ Сетомъ Седжемъ приноситъ намъ большую пользу. Этотъ жадный субъектъ ухитряется доставлять намъ вс припасы по условленной цн.
— Удивляюсь, какъ это ему удается, разъ городъ обложенъ американцами, какъ вы говорите? — возразилъ Ліонель.
— О, Седжъ сумлъ отлично все устроить, несмотря на осаду. Кажется, онъ воспользоваіся вашимъ именемъ для того, чтобы пріобрсти себ друга между мятежниками. Этотъ другъ доставляетъ намъ отъ него все необходимое два раза въ недлю. Да вы его знаете: это юродивый Джобъ Прэй.
— Джобъ Прэй! О, помню, помню. Его нельзя забыть, если хоть разъ его видлъ. Прежде онъ ходилъ за мной по пятамъ, но теперь, вроятно, забылъ меня. Вонъ изъ глазъ — вонъ и изъ сердца, говорятъ. Таковы вс люди, не онъ одинъ.
— Вы очень на этотъ разъ ошибаетесь, Ліонель. Напротивъ. Онъ постоянно справляется о вашемъ здоровь, и я даже удивляюсь: откуда онъ бываетъ относительно васъ лучше освдомленъ, чмъ даже я. Прозорливецъ какой-то. Впрочемъ, вс юродивые бываютъ такими… Помните наши завтраки и обды втроемъ въ дом Седжа: вы, я и Мэкъ-Фюзъ? A въ углу, бывало, сидитъ этотъ юродивый и тоже что-нибудь жуетъ… Ахъ, Мэкъ, Мэкъ! Зачмъ ты умеръ?
Меритонъ въ это время чистилъ платье своего барина и, воспользовавшись тмъ, что тотъ промолчалъ на послднія слова капитана, осмлился поддержать разговоръ.
— Да, сэръ,— сказалъ онъ,— капитанъ Мэкъ-Фюзъ былъ рдкій человкъ. Немного между гг. офицерами найдется такихъ, какъ онъ.
— А, Меритонъ, и вы это оцнили! — обрадовался Польвартъ.— Скажите, хорошо ли его схоронили? Хорошо ли отдали ему послдній долгъ? Я, вдь, не знаю, я самъ въ это время лежалъ раненый.
— Сэръ, его похоронили хорошо. Похороны быля торжественныя, великолпныя, хоти бы для Лондона впору. Вс за его гробомъ шли, кто не былъ убитъ или раненъ. Зная его дружбу съ моимъ бариномъ, я самъ длалъ ему послднюю прическу: пригладилъ усы, обсыпалъ пудрой волосы на голов. Капитанъ Мэкъ-Фюзъ вышелъ самымъ красивымъ покойникомъ во всемъ Бостон.
У Польварта глаза сдлались на мокромъ мст. Онъ досталъ носовой платокъ и громко высморкался, точно труба.
— Да, это утшительно, что его хоть схоронили-то съ тми почестями, какихъ онъ заслуживалъ,— сказалъ онъ.
— Кортежъ былъ замчательный, сэръ,— тономъ, соотвтствующимъ тем разговора, подтвердилъ Меритонъ.— Все мундиры, мундиры, мундиры… Такъ красиво!.. Вы это мн изволите говорить, сэръ?— прибавилъ онъ, обращаясь къ майору Линкольну.
— Да, вамъ,— нетерпливымъ тономъ сказалъ Ліонель.— Снимите скатерть и сходите, узнайте, нтъ ли мн писемъ.
Лакей сеічасъ же ушелъ, и пріятели заговорили на мене мрачную тему.
Впрочемъ, Ліонель больше слушалъ. Польвартъ представилъ ему факты, обрисовавшіе политическое и военное положеніе въ колоніяхъ. Изъ этихъ фактовъ Ліонель ясно увидлъ, что авторитетъ англійскаго парламента и престижъ короля сошли въ Америк почти на нтъ, и что окончателыіый и безповоротный разрывъ между Георгомъ III и его америкаискими подданными совершенно неизбженъ.
Но вотъ бой часовъ въ сосдней комнат показалъ Ліонелю, что онъ и такъ уже провелъ вн постели больше времени, чмъ допускало благоразуміе. Польвартъ помогъ другу лечь въ постель и ушелъ, постукивая по полу деревянной ногой. Каждый этотъ стукъ болзненно отзывался въ сердц Ліонеля.

ГЛАВА XIX.

Богу не угодно, чтобы человкъ взбирался на небо посредствомъ человческой мудрости.

Коуперъ.

Умренное движеніе и живительный чистый воздухъ конца зимы быстро возстановили силы раненаго. Въ виду слабости Ліонеля и своей собственной одноногости Польвартъ пренебрегъ армейскими насмшками и пріобрлъ себ дешевый и удобный экипажъ, который былъ въ доброе старое время въ большомъ ходу въ коленіяхъ при общей ихъ непритязательности, Экипажъ этотъ такъ и назывался попросту томпонгъ. Запрягать въ него стали одну изъ верховыхъ лошадей Ліонеля, которую пришлось довольно долго учить, чтобы она ходила въ запряжк. Съ тхъ и два друга каждый день аккуратно катались по улицамъ и окрестностямъ города или разъзжали съ визитами къ знакомымъ и къ товарищамъ, такимъ же раненымъ, какъ и они. Сесиль и Агнеса иногда здили съ ними, но Агнеса всякій разъ хмурилась, когда попадался навстрчу кто-нибудъ изъ королевскихъ офицеровъ. Миссъ Дайнворъ держала себя гораздо миролюбиве, и за это ей всегда попадало отъ кузины, когда он оставались вдвоемъ.
— Мн кажется, Сесиль, вы совершенно забываете о нашихъ бдныхъ соотечественникахъ, какъ они страдаютъ въ своихъ жалкихъ жилищахъ за городомъ, иначе вы бы не расточали такъ щедро своихъ любезностей передъ этими армейцами,— сказала ей однажды съ большимъ неудовольствіемъ миссъ Дэнфортъ, возвратившись съ одной изъ такихъ прогулокъ.— Если бы передъ вами явился самъ главнокомандующій нашей арміей, вы бы не могли подарить ему улыбку, очаровательне той, которой вы наградили сегодня этого сэра Дигби Дента.
— Про свою улыбку я говорить ничего не буду, моя серьезная кузина, но этотъ сэръ Дигби Дентъ — титулованный джентльменъ.
— Джентльменъ! Вс англичане, на которыхъ красный мундиръ и эполеты считаютъ себя джентльменами и задираютъ въ колоніяхъ носъ.
— Я сама разсчитываю со-временемъ на титулъ леди и не вижу причины быть невжливой съ человкомъ своего круга.
— Сесиль Дайнворъ! — воскликнула Агнеса, сверкнувъ глазами и женскимъ инстинктомъ угадывая, на что намекаетъ ея кузина.— Не каждый англичанинъ — Ліонель Линкольнъ.
— Маіоръ Линкольнъ даже и не англичанинъ,— возразила Сесиль, красня и улыбаясь.— A вотъ капитанъ Польвартъ — тотъ, дйствительно, англичанинъ.
— О, фи! Этотъ человкъ жестоко поплатился за свою ошибку и внушаетъ теперь только сожалніе.
— Отъ сожалнія одинъ шагъ до другого, боле нжнаго чувства, и тогда вы начнете относиться снисходительне и къ другимъ людямъ изъ той же категоріи.
— Это ко мн не относится. Я могу человка жалть и въ го же время оставаться врной своимъ принципамъ.
— Настанетъ для васъ такая минута.
— Никогда! — съ жаромъ воскликнула Агнеса и, сообразивъ, что хватила черезъ край, прибавила:— Во всякомъ случа на этомъ человк не будетъ краснаго мундира.
Сесиль только улыбнулась…
Между тмъ осада города продолжалась. Впрочемъ, по существу это была не осада, а только блокада. У американцевъ, несмотря на захватъ ими нсколькихъ кораблей и двухъ фортовъ на канадской границ, было слишкомъ еще мало военныхъ припасовъ, чтобы они могли себ позволить роскошь обстрла города. Съ другой стороны и англичане не забыли, какъ дорого обошлась имъ Бенкеръ-Гилльская побда, и не ршалисъ на вылазку. Впрочемъ, пушечные выстрлы по временамъ раздавались, такъ что къ нимъ успли привыкнуть даже дамскія уши.
Прошло еще дв недли. Въ одно прекрасное утро Польварть, по обыкновенію, лихо подкатилъ въ томпонг къ подъзду дома мистриссъ Лечмеръ, и черезъ нсколько минутъ его деревяшка застучала по коридору, гд уже была въ сбор остальная компанія. Об прелестныя кузины стояли, закутанныя въ мха такъ, что видны были только кружевные воротнички, а Ліонель принималъ на свои плечи шинель изъ рукъ Меритона.
— Какъ! Вс уже готовы! — воскликнулъ Польвартъ, оглядывая поочередно всю компанію.— Вотъ и хорошо. Точность — настоящія дрожжи жизни. Врные часы необходимы и гостю, и хозяину, и хозяйскому повару. Миссъ Агнеса, ваши глаза сегодня смертоубійственны. Если Гоу желаетъ, чтобы его солдаты были цлы, онъ долженъ ихъ беречь отъ васъ и не пускать васъ въ свой латерь.
Глаза Агнесы Дэнфортъ сверкали, когда онъ это говорилъ, но какъ только они упали на его деревянную ногу, ихъ взглядъ сейчасъ же смягчился.
— Пусть онъ лучше самъ себя бережетъ,— сказала она.— Я знаю его слабость.
— Хоть бы разъ она сказала мн какую-нибудь колкость съ тхъ поръ, какъ меня вынесля изъ битвы съ оторванной ногой. Жалетъ! Щадитъ! — проговорилъ Польвартъ вполголоса Ліонелю.— Мы куда же — въ церковь демъ? — прибавилъ онъ.
Ллонель нершительно подалъ другу листокъ бумаги.
— Что такое? — спросилъ Польвартъ и прочиталъ: ‘Два офицера, раненые въ послднемъ сраженіи, желаютъ поблагодарить Бога за исцленіе’.
— Гмъ! — произнесъ Польвартъ.— Два офицера! Одинъ — вы, это я понимаю. A другой кто?
— Я думаю, что мой старый товарищъ по школьной скамь.
— Я? — вскричалъ Польвартъ, невольно поднимая деревянную ногу и глядя на нее.— Разв вы полагаете, Ліонель, что лишиться ноги — это такое счастье, за которое благодарятъ?
— Могло случиться и хуже.
— Хуже? То есть, лишиться обихъ ногъ? Тогда была бы, по крайности, симметрія.
— У васъ есть мать,— продолжалъ, какъ будто не слушая, Ліонель.— Я увренъ, что она помолится, радуясь, что вамъ это сраженіе не обошлось дороже.
Польвартъ три раза кашлянулъ, поднесъ руку ко дбу и къ глазамъ, поглядлъ на уцлвшую ногу и сказалъ не безъ волненія въ голос:
— Да, вы правы. Мать не перестанетъ любить своего сына даже тогда, когда отъ него останется почти одна окрошка. Прекрасному полу доступно такое великодушное чувство только въ извстномъ возраст, уже посл сорока лтъ. Молодыя двушки любятъ грацію и симметрію.
— Такъ вы согласны, чтобы Меритонъ подалъ эту записку въ такомъ вид, какъ вы ее прочли?
— Конечно, конечно. Вдь со мной могло случиться то же, что съ бднымъ Мэкомъ. Да, подайте записку отъ двоихъ. Одно колно у меня все-таки найдется, чтобы встать на молитву.
Ліонель кивнулъ головой, а капитанъ повернулся къ миссъ Дэнфортъ и подалъ ей руку, чтобы вести ее къ экипажу. Сесиль взяла подъ руку майора Линкольна, и вс четверо пошли садиться въ томпонгъ.
Это было второе воскресенье по выздоровленіи Ліонеля. Въ первое онъ еще не могъ выхать въ церковь, потому что былъ слабъ, такъ что только теперь имлъ возможность замтить, насколько опустлъ Бостонъ. Одни изъ жителей выбрались изъ города тайкомъ, другіе по полученнымъ пропускамъ отъ главнокомандующаго, такъ что въ город было теперь меньше жителей, чмъ военныхъ.
Подъзжая къ королевской церкви, Ліонель и его спутники обратили вниманіе, что военные идутъ по улиц группами, громко разговариваютъ и хохочутъ, скандализируя этимъ горожанъ, которые шли, напротивъ, съ подобающей степенностью и торжественвостью. Это Ліонелю не понравилось. Когда великолпный экипажъ остановился у церкви, человкъ шесть офицеровъ бросились к дамамъ, чтобы помочь имъ выйти и чтобы превести ихъ черезъ обледенлую паперть. Агнеса холодно отклонила услуги и съ двусмысленной улыбкой сказала одному юному офицерику, особенно усердно желавшему ей помочь:
— Мы у себя дома привыкли къ климату и отлично умемъ ходить по льду. Это опасно только для иностранцевъ.
Съ этими словами она поклонилась и торжественно прослдовала въ церковь, не глядя на офицеровъ, стоявшихъ шпалерами по обимъ сторонамъ.
Сесиль не была такъ рзка, но и она отклонила предложенную офицерами помощь и прошла въ церковь одна. За ними прошли Польвартъ и Ліонель, здороваясь на-ходу съ нкоторыми товарищами, толпившимися въ притвор храма.
Заигралъ органъ. Группы разговаривающихъ разошлись, вспомнивъ, наконецъ, зачмъ они тутъ. Вдругъ раздался голосъ, говорившій въ носъ и нараспвъ:
— Горе вамъ, фарисеи, ибо вы возлюбили предсданія въ синагогахъ!
Ліонель сейчасъ же узналъ этотъ голосъ. Онъ обернулся и въ одной изъ нишъ, продланныхъ въ стн, увидалъ Джоба Прэя, который стоялъ въ ней точно статуя.
— Когда ты, наконецъ, научишься осторожности? — воскликнулъ Ліонель.— Неужели ты не боишься нашего гнва?
Юродивый не обратилъ никакого вниманія на эти слова. Онъ былъ очень блденъ и худъ и одтъ грязне и неряшливе обыкновеннаго. Не глядя на окружающихъ, онъ продолжалъ:
— Горе вамъ, ибо сами не входите и другимъ не даете войти.
— Дуракъ, да ты оглохъ, что ли? — воскликнулъ Ліонель. Юродивый взглянулъ въ его сторону, и Ліонель даже вздрогнулъ отъ его взгляда: въ немъ свтилось дикое вдохновеніе.
— Кто скажетъ брату своему: р_а_к_а, тотъ подлежитъ синедріону, а кто назоветъ его б_е_з_у_м_н_ы_м_ъ, подлежитъ геенн огневной.
На Ліонеля внезапно подйствовалъ вдохновенный видъ, съ которымъ юродивый произнесъ эти евангельскія слова, но скоро это прошло, и молодой человкъ дотронулся до него слегка концомъ своей палки, приказывая ему выйти за нимъ.
— Джобъ — пророкъ,— сказалъ юродивый, и какъ нарочно въ ту же минуту лицо его приняло обычное идіотическое выраженіе.— Не хорошо бить пророка.— Евреи убивали своихъ пророковъ, побивали ихъ камнями.
— Длай, что теб говорятъ. Или ты хочешь дождаться, чтобы солдаты добрались до тебя и отдули? Уходи отсюда. Приходи ко мн, когда служба отойдетъ, я велю одть тебя въ приличное платье, а то вдь на теб лохмотья, срамъ смотртъ.
— Разв вы никогда не читали хорошей книги? Тамъ сказано: не заботьтесь о томъ, что вамъ сть и что пить или во что одться, ибо всего этого ищутъ язычники. Старуха Нэбъ говоритъ, что когда Джобъ умретъ, то онъ пойдетъ прямо въ рай, потому что на земл у него нтъ ни пищи, ни одежды. Короли носятъ короны съ алмазами, но короли пойдутъ въ преисподнюю.
Идіотъ замолчалъ, прислъ въ ниш и принялся играть пальцами. Ліонель въ это время отвернулся, услыхавъ звонъ сабель, волочащнхся по земл, и увидалъ передъ собой нсколько человкъ высшихъ офицеровъ. То былъ самъ главнокомандующій со своимъ штабомъ. Они остановились и слушали болтовню Джоба. Майоръ Линкольнъ вытянулся и отдалъ честь, при чемъ замтилъ, что у главнокомандующаго сильно нахмурены брови.
— Что это за странный субъектъ? — спросилъ Гоу.— Какъ онъ сметъ такъ непочтительно выражаться о сильныхъ земли?
— Это юродивый, ваше превосходительство,— объяснилъ Линкольнъ.— Этотъ субъектъ совершенно лишенъ разсудка. Онъ вдь не понимаетъ, что говоритъ, и совершенно не отдаетъ себ отчета, кого онъ передъ собой видить.
— Но вдь это очень опасная пропаганда,— сказалъ главнокомандующій.— Въ невждахъ она легко можетъ подорвать врность къ королю. Можете ли вы, майоръ Линкольнъ, поручиться мн за лойяльность вашего страннаго знакомаго?
Ліонель хотлъ уже отвтить довольно рзко, но сопровождавшій Гоу генералъ Бергойнъ не далъ ему на это времени.
— Клянусь крыльями Меркурія, которыя у него, говорятъ, въ пяткахъ,— воскликнулъ онъ съ громкимъ смхомъ,— я это чучело узнаю! Не правда ли, маіоръ Линкольнъ, вдь это онъ полетлъ тогда съ Коппсъ-Гилля внизъ, когда шло сраженіе при Бридсъ-Гилл? Этотъ самый субъектъ?
— Вы не ошиблись, сэръ, это онъ,— отвчалъ, улыбаясь, Ліонель.— Черезъ свое юродство онъ часто попадаетъ въ разныя передлки.
Бергойнъ, бывшій съ генераломъ подъ-руку, слегка потянулъ его впередъ, какъ бы показывая этимъ, что ему совсмъ не пристало заниматься такимъ ничтожествомъ, но замтивъ, что генералъ все еще хмурился и видимо колебался, онъ прибавялъ:
— Несчастный идіотъ тогда же вдвойн поплатился за свое дурачество: во-первыхъ, свалился съ высоты пятидесяти футовъ, во-вторыхъ, видлъ побду королевскихъ войскъ. Я полагаю, что этого наказанія для дурака вполн достаточно.
Гоу уступилъ давленію Бергойна и съ полуиронической улыбкой обратился къ Линкольну, говоря:
— Все-таки, майоръ Линкольнъ, вы позаботьтесь, чтобы вашъ знакомый былъ осторожне. Такихъ рчей нельзя допускать въ осажденномъ город. Вы, я думаю, сами понимаете, что значитъ осадное положеніе, такъ что я считаю лишнимъ вамъ это объяснять… Однако, войдемте въ церковь, господа, а то насъ тамъ уже, наврное, ждутъ.
Едва онъ со своей свитой сдлалъ нсколько шаговъ впередъ, какъ снова раздался звонъ сабель и шпоръ. Появился его помощникъ Клинтонъ, тоже со свитой. Гоу сейчасъ же сдлалъ недовольное лицо, съ холодной вжливостью отвтилъ на привтствіе генерала-соперника и вошелъ въ церковь. Бергойнъ отсталъ отъ него, подлетлъ къ Клинтону и съ обычнымъ присутствіемъ духа усплъ сказать ему нсколько льстивыхъ словъ по поводу событія того дня, съ котораго зародилась къ Клинтону непріязнь въ главнокомандующемъ, такъ много ему обязанномъ за своевременную помощь. Клинтонъ поддался лести и вошелъ въ церковь съ самодовольнымъ чувствомъ вмсто подобающаго христіанину смиренія. За нимъ послдовали вс его адъютанты, секретари и офицеры. Ліонель остался опять наедин съ идіотомъ.
Джобъ съ самаго появленія главнокомандующаго замеръ въ совершенной неподвижности. Глаза его смотрли въ одну точку, но не видли ничего. Нижняя челюсть отвисла, придавая его лицу въ полномъ смысл идіотскій видъ. Всякій сказалъ бы, что это человкъ выродившійся, лишенный малйшаго проблеска разсудка. Но какъ только замолкли шаги послдняго офицера, идіотъ успокоился, пересталъ бояться, всталъ на ноги и сказалъ тихо, но съ важностью:
— Шелъ бы онъ на Проспектъ, тамъ ему пропишутъ, что такое законъ.
— Упрямый, сбитый съ толку дуракъ! — крикнулъ Ліонель, безъ церемоніи вытаскивая его изъ ниши. Ты непремнно хочешь докричаться до того, чтобы тебя всъ полки запороли до смерти?
— Вы общали Джобу, что гренадеры не будутъ его трогать, а Джобъ взялся за это ходить по вашимъ порученіямъ.
— Да, но если ты не научишься держать языкъ за зубами, то я свое общаніе забуду и предоставлю тебя ярости всхъ гренадеровъ, какіе только есть въ город.
— Кстати, изъ нихъ теперь осталась только половина, а прочіе вс перебиты. Джобъ слышалъ, какъ одинъ изъ нихъ, самый громадный, ревлъ, точно настоящій левъ: ‘Ура, королевскій ирландскій полкъ’! Но Джобъ приложидся изъ ружья и выстрлилъ въ него.
— Несчастный! — вскричалъ Ліонель, отшатнувшись отъ юродиваго.— На твоихъ рукахъ кровь Мэкъ-Фюза!
— На рукахъ? — не смущаясь, повторилъ идіотъ.— Я до него руками не дотрагивался. Онъ преспокойно издохъ, какъ собака, на томъ мст, гд упалъ.
Ліонель совершенно растерялся и стоялъ въ страшномъ смущеніи. Въ это время онъ услыхалъ, по стуку деревяшки, что къ нему подходитъ Польвартъ. Дрожащимъ отъ волненія голосомъ онъ сказалъ юродивому:
— Уходи ты отсюда. Ступай къ мистриссъ Лечмеръ и скажи… скажи Меритону, чтобы онъ хорошенько затопилъ у меня каминъ.
Джобъ тронулся было съ мста, но сейчасъ же остановился, поднялъ глаза на майора и жалобнымъ, умоляющимъ голосомъ проговорилъ:
— Джобъ совсмъ закоченлъ отъ холода. У старухи Нэбъ и у Джоба ничего нтъ дровъ и достать нельзя: все забираютъ солдаты. Позвольте Джобу погрться у васъ немного.
Ліонель позволилъ кивкомъ головы и направился къ другу. Онъ сразу догадался, что Польвартъ слышалъ если не весь разговоръ, то во всякомъ случа часть, и что это на него сильно подйствовало.
— Что онъ такое говорилъ про Мэкъ-Фюза? — спросилъ Польвартъ, глядя вслдъ идіоту, который шелъ по улиц, покрытой снгомъ и льдомъ.
— Такъ, одна новая глупость со стороны этого дурака,— отвчалъ Ліонель.— A вы почему не въ церкви?
— Я былъ тамъ и ушелъ… Этому юродивому вы оказываете свое покровительство, но я боюсь, не черезчуръ ли вы ужъ къ нему снисходительны. Явился же я сюда по порученію пары чудныхъ голубыхъ глазъ, которые вотъ уже цлыхъ полчаса спрашиваютъ у каждаго входящаго въ церковь, почему такъ долго нтъ майора Линкольна.
Ліонель поблагодарилъ, принудилъ себя улыбнуться и вошелъ съ другомъ въ церковь, гд занялъ съ нимъ мсто на скамь мистриссъ Лечмеръ. Нашедшее на него молитвенное настроеніе отвлекло его мысли отъ Джоба и прочихъ непріятностей. Онъ слышалъ окодо себя прерывистое, тяжелое дыханіе любимой двушки, стоявшей на колняхъ въ то время, какъ пасторъ читалъ относившіяся къ нему лично молитвы, и самъ невольно переполнялся чувствомъ признательности къ небу. На него сошло пріятное успокоеніе, умиленіе. Что касается Польварта, то онъ далеко не получилъ отъ молитвы такого утшенія, какъ его другъ, а когда ему пришлось вставать съ колнъ, онъ раскашлялся на всю церковь и такъ настучалъ и нагремлъ своей дервевяшкой, что обратилъ на себя вниманіе ршительно всхъ молящихся.
Пасторъ оказался человкомъ съ большимъ тактомъ и не сталъ утомлять вниманія генералитета образцами своего краснорчія. Одна минута ушла на произнесеніе священнаго текста съ достодолжнымъ выраженіемъ. Три минуты на вступленіе. Десять минутъ потребовалось на изложеніе двухъ основныхъ пунктовъ проповди и четыре съ половиной минуты на заключеніе. У всей паствы были довольныя лица: очевидно проповдь понравилась и краткостью, и ортодоксальнымъ содержаніемъ.
Когда вс подходили благодарить пастора и пожимали ему руку, Польвартъ, расхваливая во всхъ отношеніяхъ его проповдь, между прочимъ откровенно призналъ за ней и то достоинство, что она была восхитительно коротка.

ГЛАВА XX.

Ну, моя Вильфрида, пусть не тревожитъ тебя что-либо такое, что можетъ повредить любви. Пусть ничмъ не задерживается благословеніе небесное. Отбрось всякое сомнніе и всякій страхъ.

Можетъ быть, и къ лучшему было то, что мистриссъ Лечмеръ за все это время, когда расцвтало счастье Ліонеля и Сесили, ни разу не появлялась на сцен. Въ тотъ самый день, когда Ліонелю сдлали операцію, и выяснился благопріятный исходъ, мистриссъ Лечмеръ, на радостяхъ, такъ быстро побжала къ себ въ комнату, что на лстниц зацпилась за собственное платье, упала и сильно расшиблась. Такое паденіе было бы тяжело даже и для женщины гораздо ея моложе. У нея сдлалось опасное мстное воспаленіе, такъ что пришлось уложить ее въ постель, съ которой она до сихъ поръ еще не вставала.
Возвратившись изъ церкви, Сесиль и Агнеса прямо прошли на половину больной, Польвартъ ухалъ къ себ на квартиру, а Ліонель остался одинъ въ отдланной рзьбою гостиной. Нсколько минутъ онъ ходилъ по ней изъ угла въ уголъ, размышляя о сцен у входа въ церковь и безотчетно взглядывая порою на рзныя украшенія по дереву, среди которыхъ фигурировалъ на почетномъ мст его фамильный гербъ. Но вотъ послышались легкіе шаги, и въ комнату почти въ ту же минуту вошла миссъ Дайнворъ.
— Надюсь, что мистриссъ Лечмеръ теперь лучше? — спросилъ онъ, ведя ее подъ руку къ дивану и самъ садясь рядомъ съ ней.
— Ей настолько лучше, что она ршилась даже на свиданіе съ вами,— отвтила Сесиль.— Знаете, Ліонель, бабушка принимаетъ въ васъ необыкновенное сердечное участіе. Какъ ужъ она была больна, насилу выздоровла, а между тмъ каждый день, черезъ силу, справлялась о вашемъ здоровь. Когда являлся докторъ, она отказывалась говорить съ нимъ о собственной болзни, пока тотъ не разскажетъ ей подробно о ход вашей.
Сесиль, разсказывая это, даже заплакала, и ея личико потемнло.
— Мн кажется, я этимъ обязанъ вамъ. Соединяя свою судьбу съ вашей, я становлюсь, конечно, гораздо дороже для мистрисъ Лечмеръ. Вы, конечно, ей все сказали?
— Могло ли быть иначе? Но только я сказала въ самое послднее время, уже посл того, какъ явилась полная надежда на ваше выздоровленіе. То есть, я просто дала ей прочитать ваше письмо, а до тхъ поръ держала его въ секрет. Она… она одобряетъ его, Ліонель.
— Значитъ, я не получу отказа?
— О, Ліонель!.. Вдь она на васъ смотритъ, какъ на главу своей фамиліи, и даже пристрастна къ вамъ.
— И вы разршаете мн попросить ее, чтобы свадьба состоялась безотлагательно?
— Какъ, въ такое печальное, тяжелое время? Не успли колокола отзвонить на похоронахъ вашего товарища, и друга, какъ вы уже хотите, чтобы они звонили на вашей свадьб?
— Время тяжелое, вы правы, и потому нужно особенно торопиться. Гоу, несомннно, скоро приступитъ къ ршительнымъ дйствіямъ. Вамъ нужна будетъ опора и покровительство, а ваша бабушка уже такъ стара и такъ слаба. Я надюсь, Сесиль, что вы не откажетесь принять отъ меня теперь же эту опору и это покровительство. Позвольте мн переговорить съ вашей бабушкой.
Сесиль ничего не сказала. Она только молча, улыбаясь сквозь слезы, подала ему свою руку.
— Такъ пойдемте же сейчасъ къ мистриссь Лечмеръ! Вы сами сказали, что она меня ждетъ.
Сесиль позволила Ліонелю взять ее подъ руку, и онъ повелъ ее черезъ весь домъ въ комнату мистриссъ Лечмеръ. Къ этой комнат онъ подходилъ очень неохотно. Ему вспоминалась сцена въ жилищ старухя Нэбъ, приходили въ голову вс прежнія подозрнія… Но дло нужно было кончить ради любимаго, дорогого существа, и онъ отогналъ отъ себя прочь вс непріятныя мысли.
Слабый, болзненный видъ мистриссъ Лечмеръ сильно разжалобилъ Ліонеля, который кстати тутъ же припомнилъ, что она, въ сущности, черезъ него и больна. Поэтому онъ заговорилъ съ теткой не только сердечно, но и съ чувствомъ, очень похожимъ на благодарность. Мистриссъ Леямеръ была больна уже нсколько недль. Ея лицо, и безъ тoro поблекшее отъ старости, сильно измнилось отъ болзни, похудло и поблднло, но выраженіе было спокойное и довольное. Молодыхъ людей она встртила съ необыкновенно ласковой улыбкой, придавшей особенную выразительность ея блднымъ, исхудалымъ чертамъ.
— Со стороны больного верхъ любезности, когда онъ навщаетъ тхъ, кто здоровъ, кузенъ Ліонель,— сказала она, подавая ему высохшую руку.— Мое нездоровье совсмъ пустяки въ сравненіи съ вашими ужасными ранами, заставившими меня дрожать за вашу жизнь.
— Желаю, чтобы вы выздоровли такъ же основательно, какъ и я,— отвчалъ Ліонель, дружески пожимая ея руку.— Я никогда не забуду, что единственной причиной вашей болзни была тревога за меня.
— Не будемъ объ этомъ говорить. Вполн естественно тревожиться за тхъ, кого любишь. Я дожила до вашего выздоровіенія, доживу, Богъ дастъ, и до подавленія этого несчастнаго возстанія.
Она остановилась, поглядла съ улыбкой на молоденькую парочку, стоявшую у ея постели, и прибавила:
— Сесиль мн все разсказала, майоръ Линкольнъ.
— Нтъ, еще не все, дорогая мистриссъ Лечмеръ,— перебилъ Ліонель,— и я надюсь, что вы меня поддержите въ моихъ притязаніяхъ.
— Въ вашихъ притязаніяхъ! Какъ вы скромно выражаетесь, кузенъ Ліонель. Это слово къ вамъ совсмъ не подходитъ. Принимая во вниманіе ваше происхожденіе, ваше воспитаніе, ваши личныя качества, ваше крупное состояніе — у васъ не притязанія, а права. Сесиль, пройди въ мою библіотеку, тамъ въ письменномъ стол есть потайной ящичекъ, а въ ящик лежитъ небольшая бумажка съ твоимъ именемъ. Прочти ее, милое дитя, и потомъ принеси мн сюда.
Мистриссъ Лечмеръ знакомъ пригласила Ліонеля садиться, и какъ только за Сесилью затворилась дверь, старая леди возобновила разговоръ.
— У насъ съ вами будетъ разговоръ дловой,— сказала она,— поэтому я нарочно ее удалила. Она только конфузилась бы. Въ чемъ вы ищите моей поддержки?
— Я пришелъ проспть у васъ послдняго и самаго крупнаго подарка.
— Моей внучки, да? Ліонель, говорите все безъ малйшаго стсненія. Вспомните, что вдь я тоже рожденная Линкольнъ. Мы должны говорить другъ съ другомъ совершенно откровенно.
— Я указалъ миссъ Дайнворъ на опасности, которыми мы окружены, на критическое положеніе въ стран, и выразилъ желаніе какъ можно скоре, даже безотлагательно, обвнчаться.
— Что же Сесиль?
— Она сказала, что поступитъ такъ, какъ скажете вы.
Мистриссъ Лечмеръ нсколько минутъ не отвчала, собираясь съ мыслями. На ея лиц отражалось сильное душевное волненіе, но это волненіе далеко не означало неудовольствія, потому что въ ея глазахъ сіяла радость. Однако, она понемногу успокоилась. Ея обычно жесткій взглядъ затуманился слезами, и когда она заговорила, ея голосъ зазвучалъ непривычными для слуха Ліонеля мягкими нотами.
— Добрая, кроткая, послушная двушка эта моя Сесиль. Майоръ Линкольнь, она не принесетъ вамъ ни большого состоянія, ни новаго блеска для вашего громкаго имени, но зато вы въ ней получите такое нжное, простое и добродтельное сердце, въ которомъ не зарождалось до сихъ поръ ни одной сколько-нибудь нечистой мысли. A я думаю, что вы это всему предпочтете.
— Поврьте, тетушка, что она черезъ это для меня еще дороже! — воскликнулъ Ліонель, покидая всякую сдержанность и окончательно растрогивая жесткое сердце мистриссъ Лечмеръ.— Никакихъ денегъ, никакого имени мн не нужно. Отдайте мн только ее самое. Мн моя Сесиль дороже всего на свт.
— Я вдь говорила только относительно, майоръ Линкольнъ. Дочь полковника Дайнвора, внучка виконта Кардоннеля ни для кого не можетъ быть дурной партіей, а наслдница Джона Лечмера далеко не безприданница. Когда Сесиль сдлается леди Линкольнъ, ей не придется прятать гербъ своихъ предковъ подъ кровавой рукой {Кровавая рука изображается поверхъ щита всхъ баронетскихъ гербовъ.} на гербовомъ щит своего мужа.
— Боже сохрани! Что вы говорите! Пусть эти гербы какъ можно дольше не соединяются!
— Значитъ, я васъ не такъ поняла? Разв вы не просили меня ускорить вашу свадьбу съ Сесилью?
— Не въ томъ дло, дорогая леди, но вдь глава моей фамиліи еще живъ, и я постоянно молю Бога о томъ, чтобы онъ жилъ какъ можно дольше и пользовался полнымъ разсудкомъ и физическимъ здоровьемъ.
Мистриссъ Лечмеръ кинула на племянника блуждающій взглядъ, провела рукой по лбу и по глазамъ и невольно вздрогнула всмъ своимъ ослабвшимъ тломъ.
— Ваша правда, мой юный кузенъ,— сказала она, наконецъ, силясь улыбнуться. — Вмст съ тломъ у меня ослабла и память. Воображеніе унесло меня въ далекое былое. Вы мн очень напоминаете вашего отца, а Сесиль — мою такъ рано умершую Агнесу. Агнеса была моя дочь. Богъ, наврное, простилъ ей ея грхи за молитвы матери.
Ліонель изумился той энергіи, съ которой проговорила все это мистриссъ Лечмеръ. Онъ даже отодвинулся немного назадъ. Блдныя щеки его тетки покрылись легкимъ румянцемъ. Она крпко сжала об свои руки и откинулась на подушку. Изъ глазъ одна за другой показались слезы и медленно покатились по исхудалымъ щекамъ. Ліонель взялся было за сонетку, но его остановилъ выразительный взглядъ старой леди.
— Мн уже гораздо лучше,— сказала она.— Пододвиньте только ко мн вотъ тотъ стаканъ, что около васъ.
Въ стакан было укрпляющее питье. Мистриссъ Лечмеръ отпила немного и вскор же успокоилась вполн. Черты лица приняли обычное холодное, а глаза обычное жесткое выраженіе, какъ будто ничего и не было.
— Видите, майоръ Линкольнъ,— сказана она, — насколько пожилые людя трудне молодыхъ переносятъ болзни и насколько медленне поправляются. Но вернемся къ боле интересному предмету. Я не только охотно даю свое согласіе, но сама жду, не дождусь той минуты, когда вы обвнчаетесь съ моей внучкой. Я не ршалась даже надяться на такое счастье, а теперь оно готовится озарить закатъ моей жизни.
— Тогда зачмъ же откладывать, дорогая тетушка? Время теперь у насъ критическое, никто не можетъ сказать, что будетъ завтра. Нельзя ручаться ни за одинъ день. Вдругъ завтра объявятъ походъ — тогда какая ужъ можетъ быть свадьба?
Мистриссъ Лечмеръ подумала съ минуту и сказала:
— Сегодня у насъ воскресенье. Въ нашей провинціи вс очень религіозны и придерживаіотся добраго обычая внчаться по воскреснымъ днямъ, которые посвящены Господу. Выбирайте и ршайте — или сегодня или въ слдующее воскресенье черезъ недлю.
При всемъ своемъ нетерпніи Ліонель былъ нсколько удивленъ первымъ предложеніемъ тетки, но гордость не позволила ему колебаться даже одной минуты, и онъ отвчалъ:
— Въ такомъ случа ужъ позвольте сегодня, если миссъ Дайнворъ ничего не иметъ противъ.
— Вотъ она сама пришла и можетъ отвтить. Сесиль, дитя мое, я общала майору Линкольну, что ты сегодня будешь съ нимъ обвнчана.
Миссъ Дайнворъ, дошедшая до середины комнаты, разомъ остановилась и застыла, точно прелестная статуя, въ поз удивленія и даже огорченія. Она то блднла, то краснла, съ ужасающей быстротои мняясь въ лиц, руки ея дрожали, бумага, которую она держала, упала на паркетъ. Ноги ея словно приросли къ полу.
— Сегодня! — проговорила она едва слышнымъ голосомъ.— Вы сказали: сегодня?
— Да, дитя мое, сегодня.
— Что же это вы такъ удивились и встревожились, Сесиль? — сказалъ Ліонель, подводя ее къ креслу.— Вы вдь знаете, какія опасности насъ окружаютъ, и вы же сами признались въ своихъ чувствахъ ко мн. Подумайте, пожалуйста, сами: зима проходитъ, съ первою же оттепелью могутъ наступить событія, которыя все у насъ перевернутъ.
— Все это иметъ большое значеніе въ вашихъ глазахъ, майоръ Линкольнъ,— заговорила мистриссъ Лечмеръ,— но у меня есть причины еще важне. Я знаю, какъ опасны всякія такія отсрочки сами по себ. Вы оба молоды, вы оба хорошіе люди, для чего вамъ откладывать свое счастье? Сесиль, если ты меня любишь, если ты хоть сколько-нибудь меня уважаешь, то сегодня же обвенчаешься съ нимъ.
— Бабушка, дайте мн опомниться, дайте придти въ себя. Вдь это такъ для меня все ново и важно, майоръ Линкольнъ! Будьте ужъ великодушны до конца, а не наполовину только. Я полагаюсь на вашу доброту.
Прежде, чмъ Ліонель усплъ отвтить, мистриссъ Лечмеръ сказала:
— Это не онъ проситъ, это я прошу.
Миссъ Дайнворъ быстро встала, какъ бы затронутая въ своихъ щекотливыхъ чувствахъ, и съ печальной улыбкой сказала жениху.
— Бабушка очень ослабла отъ болзни и сдлалась боязлива душой. Извините меня. Мн хочется на одну минуту остаться съ ней наедин.
— Хорошо, Сесиль, я уйду,— сказалъ Ліонель.— Но если я ничего не говорю, то только изъ боязни не угодить вамъ. Пожалуйста, не приписывайте моего молчанія какой-нибудь другой причин.
Сесиль бросила на него благодарный взглядъ, и онъ сейчасъ же удалился въ свою комнату. Полчаса показались Ліонелю за полвка. Вошелъ Меритонъ и доложилъ, что его приглашаетъ къ себ мистриссъ Лечмеръ.
Съ перваго же взгляда Ліонеля понялъ, что его дло выиграно. Тетка лежала на подушкахъ съ выраженіемъ сама-то полнаго эгоистическаго удовольствія на суровомъ лиц. Ему даже стало почти жаль, что она добилась своего. Но когда онъ взглянулъ на Сесиль и встртилъ ея робкій взглядъ, отуманенный слезами, онъ забылъ все на свт. Онъ зналъ, что Сесиль отдается ему не противъ своего желанія, а какимъ соображеніямъ она уступала, соглашаясь ускорить свадьбу, это въ его глазахъ было неважно.
— Стараюсь угадать свою судьбу и ободряюсь надеждой только на вашу доброту,— сказалъ онъ, подходя къ ней.— Знаю, что самъ по себ не имю никакого права на снисхожденіе.
— Съ моей стороны, можетъ быть, и вправду было ребячествомъ, Ліонель,— сказала Сесиль, улыбаясь сквозь слезы,— что я колебалась изъ-за нсколькихъ дней, когда уже все равно ршилась посвятить всю свою жизнь на то, чтобы сдлать васъ счастливымъ. Моя бабушка желаетъ, чтобы я немедленно отдала себя подъ ваше покровительство.
— Значитъ, сегодня вечеромъ мы соединимся съ вами на всю жизнь.
— Если только вы сами этого хотите, и если нтъ никакихъ препятствій…
— Препятствій не моніетъ быть никакихъ,— возразилъ Ліонель.— Въ колоніяхъ, на наше счастье, брачныя формальности очепь просты, а согласіе тхъ, кто на насъ иметъ права, у насъ есть.
— Идите же, дти мои, займитесь приготовленіями,— сказала мистриссъ Лечмеръ.— Я уврена, что вашъ бракъ будетъ счастливъ.
Ліонель пожалъ руку своей возлюбленной и ушелъ, а Сесиль со слезами кинулась на грудь своей бабушк. Мистриссъ Лечмеръ прижала внучку къ своему сердцу, но посторонній наблюдатель могъ бы замтить, что въ ея глазахъ свтилось не умиленіе, какъ можно бы было ожидать, а горделивое торжество.

ГЛАВА XXI.

Покороче, братъ Фрэнсисъ, покороче. Только самое необходимое изъ обряда внчанія!

Шекспиръ: ‘Много шума изъ-за пустяковъ’.

Майоръ Линкольнъ былъ совершенно правъ: въ Массачусетс браки совершались въ то время почти безъ всякихъ предварительныхъ формальностей. Однако, Сесиль, принадлежа къ англиканской церкви, любила ея торжественные обряды и держалась за нихъ. Многіе протестанты внчались даже не въ церкви, а у себя на дому, но миссъ Дайнворъ ни за чтобы такъ не согласилась. Она желала произнести свои обты не иначе, какъ предъ алтаремъ, передъ которымъ привыкла молиться. Мистриссъ Лечмеръ съ своей стороны заявила, что она все равно не сможетъ встать съ постели, даже если внчанье будетъ назначено на дому, и потому нтъ никакого основанія внчаться не въ церкви, тмъ боле, что этого желаетъ Сесиль. Но, желая внчаться непремнно въ церкви, Сесиль въ то же время страшно боялась, что тамъ ее окружитъ любопытная, надодливая толпа. Чтобы согласовать одно съ другимъ, необходимо было назначить свадьбу попоздне вечеромъ и никому про нее не говорить.
Сесиль посвятила въ секретъ только свою кузину. Такъ какъ все длалось наспхъ и втайн, то и не было надобности въ особенныхъ приготовленіяхъ. Сесиль окончила ихъ быстро и если не безъ волненія, то и безъ всякой помхи.
У Ліонеля было дла побольше. Онъ зналъ, что при малйшемъ слух соберется несносная толпа, и ршилъ дождаться вечерней темноты. Чтобы заране устранить вс препятствія, онъ послалъ Меритбна къ пастору съ просьбой назначить сегодня вечеромъ часъ, когда майоръ Линкольнъ можетъ застать его дома. Докторъ богословія Ляйтерджи веллъ отвтить, что посл девяти часовъ онъ освободится отъ всхъ воскресныхъ службъ и съ удовольствіемъ его приметъ. Оставалось только назначить часъ для свадьбы. Ліонель предложилъ Сесили быть въ церкви въ десять часовъ.
Опасаясь нескромности капитана Польварта, майоръ сказалъ ему только, что онъ сегодня вечеромъ будетъ внчаться и проситъ его пораньше явиться на Тремонтъ-Стритъ, чтобы проводить невсту къ внцу. Всей прислуг были даны соотвтствующія инструкціи, и все приготовлено было такъ, чтобы не встртилсь ни малйшаго затрудненія.
Въ начал вечера небольшой кружокъ на Тремонтъ-Стрит собрался, по обыкновенію, за легкой вечерней закуской, которая была тогда въ обыча въ колоніяхъ. Хозяйничала Сесиль. Она была очень блдна и порою не могла скрывать своего волненія. Агнеса молча наблюдала за всми, но ея глубокій, выразительный взглядъ показывалъ, какого она мннія о такой торопливости и таинственности.
— Если бы я была суеврна, Линкольнъ,— сказала Сесиль,— я бы сочла этотъ снгъ и этотъ втеръ за дурное предзнаменованіе и не похала бы въ церковь.
— Еще время не ушло, Сесиль,— отвчалъ Ліонель.— Я поступилъ, какъ осторожный главнокомандующій: обезпечилъ за нами путь отступленія. Мы можемъ пойти и впередъ, и назадъ, какъ угодно.
— Неужели вы испугались такого ничтожнаго противника, какъ я? — спросила она съ улыбкой.
— Я подразумвалъ только возможную перемну мста внчанія. Я боюсь за васъ, какъ вы выдете изъ дома въ такую мятель?
— Ничего. Я не желаю откладывать свадьбу и не согласна внчаться иначе, какъ въ церкви.
— Вы напрасно безпокоитесь по поводу мятели,— вмшалась Агнеса. — Бостонкамъ мятели не страшны, мы привыкли къ нимъ. Помните, Сесиль, какъ мы съ вами еще двочками катались въ саняхъ съ Биконъ-Гилля въ погоду хуже этой?
— Въ десять лтъ, Агнеса, можно себ позволить то, чего нельзя въ двадцать.
— Помилуй Богъ! Она уже говоритъ, точно почтенная мать семейства! — воскликнула Агнеса, поднимая къ небу глаза и въ комическомъ восхищеніи складывая руки.— Ну, что жъ, закутайте ее хорошенько, майоръ Линкольнъ. Приготовьте ей побольше шубъ и всякихъ плащей и одялъ.
Ліонель отвтилъ какой-то шуткой, завязался веселый разговоръ. Тмъ временемъ подъхалъ Польвартъ.. Онъ былъ при всемъ парад и выраженіемъ лица старался показать, что ему все извстно о готовящемся важномъ событіи. Пріздъ капнтана напомнилъ Ліонелю, что часъ уже поздній, и онъ сообщилъ другу про свой планъ.
Въ десять часовъ, Польвартъ долженъ былъ въ открытыхъ саняхъ отвезти обихъ дамъ въ королевскую капеллу, до которой отъ Тремонтъ-Стрита было рукой подать, а Ліонель и пасторъ должны были ихъ тамъ встртить. Предложивъ изумленному капитану обратиться за дальнйшими справками къ Меритону, Ліонель сказалъ нсколько ободрительныхъ словъ Сесилит поглядлъ на свои часы, взялъ шляпу, одлся и ушелъ.
Сесиль пошла сдлать кое-какія перемны въ своемъ туалет, а Польвартъ остался выспрашивать у Агнесы объясненій. Тмъ временемъ майоръ Линкольнъ шелъ по пустыннымъ улицамъ къ доктору богословія Ляйтерджи. Идти приходилось по глубокому снгу, но сильный и легкій на ходу молодой майоръ несся быстро и, дойдя до дверей пасторскаго дома, по своимъ часамъ убдился, что нисколько же опоздалъ.
Почтенный пасторъ сидлъ у себя въ кабинет въ огромномъ глубокомъ кресл у камина. Передъ нимъ стояла кружка какого-то питья изъ сидра съ имбиремъ и всевозможными спеціями. Этимъ питьемъ онъ вознаграждалъ себя за воскресное утомленіе. Вмсто давечняго громаднаго, великолпнаго наряда на немъ была бархатная шапочка, башмаки были расшнурованы, и пятки спущены. Видно было, что человкъ отдыхаетъ. Около него лежала на стол совсмъ набитая, но не закуренная трубка — изъ уваженія къ ожидаемому важному гостю.
Майора Линкольна пасторъ уже зналъ немного. Вновь знакомиться не приходилось. Гость слъ около пастора и молчалъ, испытывая небольшое смущеніе, а докторъ богословія смотрлъ на него и удивлялся, зачмъ бы это онъ могъ понадобиться такъ экстренно члену парламента и наслднику десяти тысячъ годового дохода.
Наковедъ, Ліонель собрался съ мыслями и изложилъ пастору суть дла. Докторъ Ляйтерджи выслушалъ съ удивленіемъ, безотчетно взялъ трубку, закурилъ ее и принялся пускать огромные клубы дыма.
— Внчаться!.. Непремнно въ церкви!.. И уже посл вечерней службы!— бормоталъ онъ негромко между отдльными затяжками.— Разумется, майоръ Линкольнъ, внчать своихъ прихожанъ — это одна изъ моихъ обязанностей…
— Я знаю, сэръ, что моя просьба не совсмъ обычна и своевременна, и потому беру на себя заботу о томъ, чтобы ваши интересы не потерпли ущерба.
Съ этими словами Ліонель досталъ изъ кармана туго набитый кошелекъ и деликатно выложилъ на столъ цлую стопку золотыхъ монетъ рядомъ съ футляромъ отъ серебряныхъ очковъ пастора, какъ бы оттняя этимъ разницу въ цн того и другого металла.
Доктеръ Ляйтерджи съ серьезнымъ видомъ поклонился головой въ знакъ благодарности и незамтно выпустилъ дымъ въ противоположную сторону, чтобы онъ не застилалъ отъ него вида блестящаго золота. Вмст съ тмъ онъ натянулъ пятку одного изъ своихъ башмаковъ и заботливо взглянулъ въ окно, какая погода.
— Отчего бы не совершить обрядъ на дому у мистриссъ Лечмеръ? — спросилъ онъ.— Миссъ Дайнворъ особа деликатная, въ храм холодно, я боюсь, какъ бы это ей не сдлало вреда.
— Она желаетъ внчаться непремнно въ храм, сэръ, передъ алтаремъ. Вы понимаете, что я никакъ не могу отказать ей въ этой просьб.
— Желаніе похвальное, весьма похвальное, но я полагаю, что ей извстна разница между храмомъ временнымъ и храмомъ духовнымъ. Въ колоніяхъ, майоръ Линкольнъ, законы о брак предоставляютъ людямъ большую свободу… Скажу даже: опасную свободу.
— Но такъ какъ эти законы создали не мы съ вами и измнить ихъ не властны, то я надюсь, что вы разршите мн воспользоваться ими при всемъ ихъ несовершенств?
— Разумется. Внчать браки, крестить, хоронить — моя обязанность. Даже, можно сказать, главнйшая обязанность. Позвольте, майоръ, предложить вамъ отвдать этого напитка. Въ колоніяхъ мы его зовемъ ‘самсонъ’. Лучше нтъ друга въ долгіе зимніе вечера.
— Напитокъ вполн заслужилъ свое названіе,— сказалъ Ліонель, отпивъ немного. — Его главное свойство — страшная крпость.
Считая дло ршеннымъ, Ліонель сказалъ нсколько словъ насчетъ часа, когда пастору придется пожаловать въ церковь. Докторъ богословія сдлалъ еще нсколько возраженій по поводу внчанія въ церкви, но Ліонель вс ихъ опровергъ. Тогда онъ заявилъ, что въ церкви вс огни погашены, и что церковникъ заболлъ, повидимому, оспой, которая свирпствуетъ въ город.
— Я беру на себя все устроить,— сказалъ Ліонель,— у насъ времени еще почти цлый часъ. Церковника я вамъ найду.
Докторъ богословія вынужденъ былъ согласиться на все. Нельзя же было даромъ брать деньги, а онъ уже ршилъ ихъ взять.
Ліонель вышелъ на улицу, надясь встртить какого-нибудь солдата и попросить его принять на себя обязанности церковника на полчаса. Но на улиц никого не было. Въ такую погоду вс сидли дома. Вдругъ онъ увидалъ человка, присвшаго у стны стараго магазина съ башнями, о которомъ въ этомъ разсказ часто упоминалось. Человкъ жадно глодалъ кость, которую ему кто-то удлидъ, должно быть, отъ своей скудной трапезы. При вид это-то несчастнаго Ліонель совсмъ забылъ, зачмъ онъ вышелъ на улицу, и ласково сказалъ ему:
— Здсь вамъ холодно утолять свой голодъ, пріятель.
Не переставая глодать кость, спрошенный отвчалъ съ мрачнымъ, недовольнымъ видомъ:
— Король можетъ не пустить корабли въ Бостонъ, а холода не впустить не можетъ.
— Да это Джобъ Прэй! — воскликнулъ Ліонель.— Пойдемъ со мной, юноша, я тебя накормлю лучше и дамъ погрться. Только скажи мн сперва: твоя мать можетъ дать мн фонарь?
— Въ магазинъ вамъ сегодня нельзя входить,— отвчалъ Джобъ ршительнымъ тономъ.
— A не можешь ли ты купить фонарь гд-нибудь тутъ по сосдству?
— Можно вотъ въ этомъ дом,— отвчалъ Джобъ, указывая на окна, въ которыхъ былъ виденъ слабый свтъ.
— Такъ вотъ теб денегъ. Сходи, купи.
Джобу, видимо, очень не хотлось идти.
— Ну же, иди, юноша, я не могу ни минуты ждать. A сдачу, какая будетъ, всю себ возьми.
— Джобъ пойдетъ, но только вы позвольте ему купить пищи для Нэбъ на остатокъ отъ этихъ денегъ.
— Да я же теб сказалъ: бери, покупай, что теб нужно. Я теб общаю, что ни ты, ни твоя мать не будете больше нуждаться ни въ одежд, ни въ пищ.
— Джобъ голоденъ. Говорятъ, для старыхъ людей голодъ еще тяжеле, чмъ для молодыхъ. Какъ вы думаете, король знаетъ, что такое голодъ и холодъ?
— Не знаю, мой другъ, но я увренъ, что если бы онъ встртилъ такого страдальца, какъ ты, то онъ сейчасъ же бы ему помогъ. Иди же, купи чего-нибудь състного.
Черезъ нсколько минутъ Ліонель увидалъ, что Джобъ выходить изъ дома, въ который онъ веллъ ему сбгать, и несетъ въ рукахъ фонарь.
— Надюсь, что ты не забылъ купить себ чего-нибудь пость? — спросилъ Ліонель.
— Джобъ надется, что онъ не схватилъ себ заразу,— отвчалъ юродивый, съ жадностью подая маленькій ломтикъ хлба.
— Заразу? Какую заразу?
— Чуму. Въ этомъ дом вс больны чумой.
— Не оспой ли, Джобъ? Въ город не чума, а оспа.
— Да. Одни ее называютъ оспой, другіе заразой, а это попросту чума. Король не впускаетъ провизію въ Бостонъ, а чумы и холода не могъ не впустить.
— Надюсь, что я тебя не подвелъ подъ зараженіе, Джобъ. Я не зналъ. Что ты мн раньше не сказалъ? Я бы тебя не послалъ. Я бы самъ пошелъ, потому что не боюсь заразы: мн оспа привита еще въ дтств.
Джобъ ничего не отвтилъ. У него истощился весь запасъ мыслей по этому вопросу. Они пошли вмст. Черезъ нсколько времени Джобъ спросилъ, куда они идутъ.
— Въ королевскую капеллу,— отвчалъ Ліонель.— Ты мн будешь тамъ нуженъ.

ГЛАВА XXII.

Удались! Ты слишкомъ похожъ на духа Банко!

Шекспиръ: ‘Макбетъ’.

Войдя въ королевскую церковь, Ліонель съ удовольствіемъ замтилъ, что въ ней не холодно, что она еще не успла остыть посл воскресныхъ службъ. Джобъ развелъ новый огонь въ печахъ, зная, гд лежатъ дрова. Отъ фонаря зажгли свчи, и церковь освтилась. Когда вс приготовленія были окончены, Ліонель слъ на скамейку, а Джобъ пристроился у одной изъ затопленныхъ имъ печей и крпко заснулъ подъ вліяніемъ охватившаго его тепла посл испытаинаго имъ сильнаго холода.
Мысли Ліонеля были въ какомъ-то разброд. Какъ ни старался онъ ихъ собрать, ничего не выходило. Онъ всталъ, подошелъ къ окну, посмотрлъ на улицу, по которой мела метель, и вернулся на прежнее мсто. При мерцаніи свчей ему везд мерещились какія-то странныя тни, и было жутко. Онъ снова всталъ и обошелъ всю церковь, заглянулъ за каждую колонну. Никого нигд не было. Только его собственные шаги съ глухой гулкостью раздавались на всю церковь.
Ліонель вернулся къ печк и, желая услыхать хоть чей-нибудь человческій голосъ, дотронулся до Джоба ногой, чтобы разбудить его. Тотъ сейчасъ же проснулся, какъ человкъ съ издерганными нервами,
— Ты сегодня какой-то кислый, Джобъ,— сказалъ Ліонель, стараясь скрыть свою слабость подъ маской веселости.— Что же ты не спросишь, зачмъ я сюда пришелъ?
— Бостонцы любятъ свои храмы,— отвчалъ юродивый.
— Но по ночамъ они больше любятъ все-таки свои постели.
— Джобъ любитъ сть и любитъ тепло.
— И поспать любитъ, какъ видно.
— Да. Спать хорошо. Джобъ не чувствуетъ голода, когда спитъ.
Ліонель помолчалъ, тронутый этимъ наивнымъ безсознательнымъ выраженіемъ со стороны Джоба своихъ страданій. Потомъ онъ продолжалъ:
— Я жду сюда пастора, двухъ дамъ и капитана Польварта.
— Я дюблю капитана Польварта. У нето всегда много състного.
— Ты только и думаешь объ д.
— Богъ создалъ голодъ. Онъ создалъ и пищу. Но кородь всю пищу отдаетъ своимъ прожорливымъ красномундирникамъ.
— Слушай внимательно, что я теб буду говорить. Одна изъ дамъ, которыя сюда прідутъ, миссъ Дайнворъ. Ты знаешь миссъ Дайнворъ? Красавицу?
Красота миссъ Дайнворъ не имла никакой цны въ глазахъ юродиваго. Онъ апатично глядлъ на Ліонеля.
— Ну, конечно, Джобъ, ты долженъ ее знать. Она тебя столько разъ дарила и вещами, и деньгами.
— Знаю. Мистриссъ Лечмеръ ея бабушка..
Это обстоятельство было въ глазахъ Ліонеля наименьшей рекомендаціей для Сесили. Онъ помолчалъ и сказалъ:
— Дло не въ томъ, кто ея бабушка, а въ томъ, что она сегодня сдлается моей женой. Ты будешь свидтелемъ нашего брака, потомъ загасишь свчи, закроешь печи и отнесешь ключъ отъ церкви доктору Ляйтерджи. Завтра утромъ придешь ко мн и получишь отъ меня вознагражденіе.
Юродивый вдругъ всталъ, принялъ какой-то странно-важный видъ и проговорилъ:
— Стало быть, майоръ Линкольнъ жеиится и пригдашаетъ меня къ себ на свадьбу? Теперь Нэбъ сколько угодно можетъ проповдовать противъ гордости и тщеславія. Теперь она, что ни говори, а кровь есть кровь, и плоть есть плоть.
Въ глазахъ юродиваго мелькнулъ при этомъ проблескъ разсудка, такъ что Ліонель попросилъ, чтобы онъ объяснилъ свои сюва. Но мысли юродиваго сейчасъ же опять вошли въ свои тсныя рамки, и онъ не отвчалъ ничего. Въ это время у входа въ церковь послышался шумъ. Отворилась дверь, и вошелъ докторъ Ляйтерджи, закутанный въ плащъ и весь занесенный снгомъ. Ліонель встртилъ его и провелъ къ тому мсту, гд самъ сидлъ у печки. Докторъ Ляйтерджи раскутался, осмотрлся кругомъ и одобрилъ сдланныя Ліонелемъ приготовіенія.
— Я удивляюсь, сэръ, отчего они не дутъ,— сказалъ майоръ Линкольнъ.— Имъ бы уже пора. На моихъ часахъ десять часовъ, а здшніе еще не били. Я, по крайней мр, не слыхалъ.
— Публичные часы теперь вс неврно ходятъ,— отвчалъ пасторъ.— На нихъ дйствуетъ холодъ. Скажу вамъ, майоръ Линкольнъ, я не раздляю пуританскаго взгляда на религію. Пуритане видятъ въ религіи что-то мрачное, зловщее. Напротивъ, религія должна быть жизнерадостна. Наша бдная природа подвержена такому множеству всякихъ золъ и бдъ, что мы просто обязаны пользоваться каждымъ удобнымъ случаемъ поймать себ счастье. Это нашъ долгъ.
— Грхъ не можетъ сдлать счастливымъ человка падшаго,— раздался вдругъ глухой голосъ, точно выходившій изъ печки.
— Что? Что вы сказали, майоръ Линкольнъ? Какая мрачная мысль для человка, собирающагося внчаться! — сказалъ пасторъ, озираясь по сторонамъ.
— Это одинъ бдный юноша, котораго я привелъ съ собой, чтобы онъ помогъ мн зажечь здсь свтъ,— отвчалъ Ліонель. — Онъ повторяетъ изреченія своей матери, сэръ, вотъ и все.
Докторъ Ляйтерджи разглядлъ Джоба, притаившагося за печкой, и сказалъ съ презрительной усмшкой:
— Я знаю этого мальчика, сэръ. Онъ напичканъ всевозможными текстами и даже пускается въ религіозные споры. Его слабый отъ природы разсудокъ, вмсто того, чтобы развивать, еще въ дтств, окончательно забили всми этими тонкостями.
Ліонель нетерпливо подошелъ къ окну, поглядлъ въ него и воскликнулъ:
— Боже мой! Хоть бы прізжали скоре!
Вдругъ онъ увидалъ сани, хавшія по совершенно пустой улиц, радостно вскрикнулъ и побжалъ встрчать невсту. Пасторъ взялъ свчку, прошелъ въ алтарь, облачился, зажегъ вс остальныя свчи и съ открытой книгой въ рукахъ сталъ ждати брачущихся. Джобъ остановился въ сторонк, въ тни, и съ дтски-почтительнымъ страхомъ глядлъ на внушительную фигуру пастора въ облаченіи.
Изъ мене освщенной части церкви медленно подходила къ алтарю небольшая группа лицъ. Впереди шла Сесиль подъ-руку съ Ліонелемъ. Верхнюю теплую одежду она сняла съ себя въ притвор и осталась въ одномъ плать. Оно было блое атласное, сшитое по мод, съ такой же мантильей на дорогомъ мху и обшитой мхомъ. Верхъ платья былъ отдланъ двумя рядами кружевъ. Все было очень просто для такого торжественнаго случая и въ то же время замчательно изящно. Сама невста въ этомъ туалет была чудно-хороша.
Подходя къ священнику, Сесиль граціозно сбросила съ себя мантилью, повсивъ ее на ршетку, и приблизилась съ Ліонелемъ къ алтарю. При вход въ церковь она едва держалась на ногахь, опираясь на руку Ліонеля, но теперь ея шаги сдлались тверже. Щеки ея были блдны отъ волненія, но глаза свтились нжностью къ жениху. Изъ двухъ брачущихся она была если не спокойне, то сосредоточенне своего жениха, Ліонель же никакъ не могъ собрать своихъ мыслей, былъ очень разсянъ и все чего-то озирался, какъ будто опасаясь, что изъ темноты вдругъ появится что-нибудь страшное.
Провожающихъ было только двое — Агнеса и Польвартъ. Какъ только вс встали на свои мста, сейчасъ же раздался въ торжественной тишин храма внушительный басъ священнослужителя. Докторъ богословія Ляйтерджи вдохновился торжественностью поздняго часа и необычайностью обстановки среди абсолютно пустой церкви. Увщаніе, предшествующее моменту благословенія брака, онъ прочиталъ съ особенно елейнымъ выраженіемъ, длая длинныя и частыя паузы, но когда дошла очередь до словъ: ‘Не знаетъ ли кто какого-нибудь законнаго препятствія? Если знаетъ, пусть говоритъ теперь же, или пусть ужъ не говоритъ никогда!’ — эти слова докторъ Ляйтерджи произнесъ громко, на всю церковь, и обвелъ ее при этомъ глазами, стараясь заглянуть во вс углы. Вс присутствующіе направили свои взгляды туда же, куда и онъ, какъ будто допуская возможность, что можетъ раздаться протестующій голосъ.
Отвтомъ было безмолвіе. Взоры всхъ снова обратились на алтарь. Въ эту минуту посредин верхней галлереи появилась чья-то огромная тнь, поднялась до потолка и, принявъ колоссальные размры, казалось, начала рять надъ новобрачными, подобно генію зла.
Пасторъ повторилъ формулу такимъ громкимъ голосомъ, точно желалъ, чтобы его услышала вся вселенная.
Тнь снова поднялась, и теперь можно было разсмотрть, что она представляла собой человческую фигуру чудовищныхъ размровъ. Черты лица, казалось, выражали сильное волненіе, губы раскрывались и произносили беззвучныя слова, предназначавшіяся не для земныхъ ушей. Вдругъ фигура подняла руки надъ изумленными новобрачными и скрестила ихъ въ вид благословленія. Посл того видніе исчезло. На свод и на стнахъ церкви не осталось боле никакой тни.
Въ третій разъ озадаченный священникъ произнесъ торжественную формулу о неимніи препятствій къ браку, и взоры всхъ устремиллсь къ тому мсту, гд появлялась тнь. Но тнь больше не появлялась. Подождавъ нсколько секундъ, докторъ Ляйтерджи продолжалъ службу, но голосъ его при этомъ замтно былъ не такъ твердъ, какъ обыкновенно.
Сесиль съ волненіемъ произнесла свои обты. Ліонель старался казаться спокойнымъ. Служба кончилась. Они были соединены навки. Въ церкви не было слышно ни звука. Никто не ршался заговорить. Ліонель молча подалъ мховую мантилью блдной и дрожащей Сесили, а она, вмсто того, чтобы поблагодарить его улыбкой, кинула тревожный взглядъ вверхъ на сводъ. Даже Польвартъ онмлъ совершенно, а Агнеса позабыла поздравить кузину и пожелать ей счастья.

ГЛАВА XXIII.

Остерегитесь его судить. Мы вс гршники. Закройте ему глаза и задвиньте занавсъ. Предадимтесь вс своимъ размышленіямъ.

Шекспиръ: ‘Король Генрихъ V’.

Четыре друга молча сли въ сани. Только Польвартъ отдалъ какое-то приказаніе слуг, затворявшему дверцу. Тутъ подошелъ докторъ Ляйтерджи и поздравилъ молодыхъ. Сани помчались во весь опоръ, какъ будто лошадь понимала нетерпніе сдоковъ. На безмолвной, безлюдной улиц только и слышенъ былъ теперь вой мятели да скрипъ полозьевъ.
Какъ только Польвартъ высадилъ своихъ друзей у подъзда мистриссъ Лечмеръ, онъ пробормоталъ что-то про ‘счастье’ и про ‘завтра’ и сейчасъ же ухалъ, забывъ, что его приглашали отужинать. Войдя въ домъ, Агнеса прошла наверхъ къ тетк, чтобы сообщить ей о состоявшемся внчаніи, а Ліонель повелъ свою молодую жену въ гостиную.
Онъ снималъ съ нея теплый платокъ и мховую мантилью, а она стояла неподвижно, точно статуя, опустивъ глаза къ полу. Раскутавъ ее, Ліонель ласково отвелъ ее на диванъ и слъ рядомъ съ ней. Только теперь она, наконецъ, заговорила, въ первый разъ посл того, какъ сказала ‘да’ передъ алтаремъ.
— Считать ли это дурнымъ предзнаменованіемъ? — пролепетала она, между тмъ, какъ Ліонель прижималъ ее къ своей груди.— Или это просто была какая-нибудь страшная тнь?
— Тнь, конечно, тнь, мой другъ, моя дорогая! Тнь Джоба Прэя, котораго я привелъ съ собой зажигать свчи.
— Нтъ, нтъ и нтъ! — съ живостью и силой воскликнула Сесиль.— Тнь нисколько не была похожа на нашего несчастнаго юродиваго. Знаете, Ліонель, съ кмъ я нашла поразигельное сходство въ этомъ страшномъ и характерномъ профил? Съ нашимъ двоюроднымъ ддомъ, посл котораго вашъ отецъ получилъ титулъ баронета. Его еще звали сэромъ Ліонелемъ Мрачнымъ…
— Чего не вообразишь себ при подобной обстановк! Вотъ что, Сесиль, ради Бога, оставимъ вс эти мрачныя мысля. Не будемъ отравлять себ ими такія чудныя минуты.
— Разв я обыкновенно мрачна или суеврна, Ліонель?— сказала она нжнымъ голосомъ, глубоко проникшимъ ея мужу въ самое сердце.— Но это видніе явилось въ такую минуту, и въ такой форм, что не испугаться нельзя. Всякая женщина на моемъ мст также бы испугалась.
— Да чего же намъ, собственно, бояться, Сесиль? Мы обвнчаны, мы соединены на всю жизнь. Насъ теперь не разлучитъ никакая сила…
— Ліонель, я это знаю. Мы обвнчаны, да. И какъ я молюсь Богу, чтобы онъ благословидъ нашъ союзъ! Но вотъ вы сами говорите — тнь. A чья же она? Кто этотъ человкъ?
— Сесиль, милая, дорогая, славная, хорошая. Не поддавайтесь вы этому ужасному унынію. Обращаюсь къ вашему разсудку: какой же могъ быть тутъ человкъ? Вдь въ церкви не было никого, а тнь сама собой не можетъ явяться.
— Я разсуждаю здраво, потому что видла ясно. Тнь была. Грозная и краснорчивая. Я только не знаю, какая причина вызвала ея появленіе.
— Хочется мн сказать: эта причина — ваше собственное пылкое воображеніе. Но я, пожалуй, допускаю, что кто-нибудь изъ военныхъ увидлъ въ церкви огонь, пробрался тихонько туда и продлалъ для забавы всю эту исторію безъ всякаго злого умысла. Неужели намъ изъ-за этого отравлять свое счастье? Вдь наша совсть снокойна и чиста. Откуда могутъ у нась взяться дурныя предчувствія? Зачмъ давать имъ волю?.. О, дорогая, оставьте все это! Отдадимся всецло нашему счастью!
Ліонель говорилъ такъ трогательно, такъ убдительно, что Сесиль въ значительной мр успокоилась. Но съ самимъ собой онъ далеко не такъ легко справился. Человкъ впечатлительный и нервный, какъ вся его семья, онъ былъ глубоко пораженъ видніеъ въ церкви и волновался самъ не меньше Сесили, только ему удавалось пока это скрывать. Однако, онъ самъ чувствовалъ, что его волненіе скоро прорвется наружу. Къ счастью въ эту минуту вошла Агнеса и сказала, что мистриссъ Лечмеръ желаетъ видть молодыхъ.
— Идемъ, Линкольнъ,— сказала прелестная молодая, сейчасъ же вставая съ дивана.— Мы большіе эгоисты, что до сихъ поръ сами не вспомнили о томъ участіи, которое она въ насъ принимаетъ. Намъ бы слдовало самимъ пойти къ ней, не дожидаясь, когда она насъ позоветъ.
Въ отвтъ Ліонель нжно пожалъ ей руку, потомъ взялъ ее подъ руку и вышелъ за Агнесой въ небольшой коридоръ, изъ котораго вела лстница въ верхній этажъ.
— Вы дорогу знаете, майоръ Линкольнъ,— сказала миссъ. Дэнфортъ,— а если забыли, то миледи новобрачная вамъ напомнитъ. Мн же нужно пойти взглянуть на тотъ маленькій банкетъ, который я для васъ готовлю. Вы увидите, какъ мы здсь для васъ постарались. Только я боюсь, не напрасно ли мы хлопотали, потому что капитанъ Польвартъ не удостоилъ пожаловать на нашу пирушку. Правда, майоръ Линкольнъ, я положительно удивляюсь на вашего друга: такой положительный человкъ — и вдругъ чего же испугался? Тни! И даже до того, что аппетитъ потерялъ!
Въ веселости Агнесы было что-то заразительное. Сесиль только улыбнулась. Но у молодого новобрачнаго видъ былъ мрачный и озабоченный, поэтому Сесиль сейчасъ же опять сдлалась серьезной.
— Пойдемте наверхъ, Линкольнъ,— сказала она,— а рзвушка Агнеса пусть занимается своими великими приготовленіями.
— Да, идите, идите,— крикнула та, направляясь въ столовую.— Пить и сть! Фи! Это слишкомъ грубо и матеріально для вашихъ утонченныхъ натуръ. Какъ жаль, что я не могу приготовить чего-нибудь особенно тонкаго, неземного для такихъ чувствительныхъ особъ…
Ліонель и Сесиль продолжали слушать ея голосъ, уже подинмаясь по лстниц, и вскор они оба стояли передъ мистриссъ Лечмеръ.
Съ перваго же взгляда на нее у маіора Линкольна сжалось сердце. Мистриссъ Лечмеръ сидла на кровати, вся обложенная подушками. На худыхъ, морщинистыхъ щекахъ игралъ неестественный румянецъ, представлявшій рзкій контрастъ съ признаками старости и слдами страстей, лежавшими на ея когда-то замчательно красивыхъ, но никогда не бывшихъ привлекательными, чертахъ. Въ ея взгляд не было обычнаго выраженія заботы и тревоги, въ немъ свтилась почти безумная радость, которой она совершенно не могла скрыть. Ліонель въ эту минуту окончательно убдился, что если самъ для себя онъ и женился по любви, то своей женитьбой въ то же время осуществилъ пламенное желаніе эгоистичной, разсчетливой старухи, имвшей какую-то свою собственную тайную цль.
Больная съ нескрываемой радостью протянула своей внучк об руки и заговорила съ ней голосомъ, который отъ радостнаго волненія звучалъ рзко и непріятно:
— Дай обнять тебя, моя милая, славная дочка! Ты моя гордость и надежда! Прими мое материнское благословеніе, ты его заслуживаешь вполн!
Даже Сесиль была поражена тмъ неестественно-повышеннымъ тономъ, которымъ были сказаны эти ласковыя слова, и подошла къ постели своей бабушки не такъ быстро, какъ бы сдлала это при другихъ обстоятельствахъ. Но это съ ней скоро прошло. Какъ только она почувствовала себя въ ласковыхъ объятіяхъ бабушки, она сейчасъ же заплакала тихими и кроткими слезами.
— Теперь, майоръ Линкольнъ, вы владете моимъ самымъ цннымъ и даже, можно сказать, моимъ единственнымъ сокровищемъ! — воскликнула мистриссъ Лечмеръ.— Она была для меня всегда нжной и послушной дочерью. Пусть благословитъ ее небо, какъ я сама ее благословляю! Обними же меня хорошенько, моя Сесяль, моя новобрачная, моя молоденькая лэди Линкольнъ! Я имю право назвать тебя такъ, потому что современемъ ты этотъ титулъ получишь по закону родства.
Сесили непріятно было слушать эти слова, непріятна была эта неумренная радость. Она тихо высвободилась изъ объятій бабушки и, вся зардвшись, опустивъ глаза внизъ, отступила на нсколько шаговъ, чтобы пропустить Ліонеля къ кровати, такъ какъ и онъ долженъ былъ получить свою долю поздравленій. Онъ наклонился съ тайной неохотой и поцловалъ подставленную ему щеку мистриссъ Лечмеръ, пробормотавъ нсколько словъ благодарности. Взглядъ мистриссъ Лечмеръ смягчился, когда она глядла на Ліонеля. На глазахъ заблестли слезы, но она сейчасъ же смахнула ихъ и сказала:
— Ліонель, мой племянникъ, мой сынъ! Я старалась принять васъ у себя съ честью, подобающей глав стариннаго и знатнаго рода. Но еслибъ вы были даже владтельнымъ княземъ, я бы не могла сдлать для васъ больше того, что сдлала. Любите ее, берегите ее, будьте ей больше, чмъ мужемъ: будьте ей любящимъ отцомъ. Теперь исполнились мои самыя горячія желанія, теперь, въ тишин и спокойствіи вечера, наступающаго посл дней, исполненныхъ заботъ и треволненій, мн можно будетъ безъ всякой помхи приготовиться къ послдней и великой перемн, внчающей человческую жизнь.
— Женщина! — раздадся грозный голосъ изъ глубины комнаты.— Ты обманываешь сама себя!
— Кто это? — вскричала мистриссъ Лечмеръ, выпрямляясь и какъ бы еобираясь вскочить съ постели.— Кто это сказалъ?
— Это я говорю,— отвчалъ хорошо знакомый Ліонелю голосъ старика Ральфа, подходившаго къ кровати.— Это я, Присцилла Лечмеръ. Человкъ, знающій вс твои дла и твою будущую судьбу.
Мистриссъ Лечмеръ, едва дыша, упала на подушки. Ея лицо помертвло, въ глазахъ изобразился ужасъ. Но она сейчасъ же опомнилась, и ею овладлъ гнвъ. Она сдлала рукою знакъ, чтобы старикъ убирался вонъ, и вскричала:
— Что это такое! Ко мн смютъ врываться въ такую минуту, смютъ безпокоить меня, когда я лежу больная въ достели! Кто онъ такой, я не знаю: сумасшедшій или обманщикъ, но пусть онъ сію же минуту убирается вонъ изъ моего дома!
Но она говорила съ глухими. Ліонель не двигался и молчалъ. Вс смотрли на Ральфа, лицо котораго было совершенно спокойно. Видно было, что онъ нисколько не испугался словъ мистриссъ Лечмеръ.
— Ваши двери скоро откроются для всякаго, кто только пожелаетъ войти къ вамъ въ домъ,— продолжалъ онъ невозмутимо.— Почему же я не могу войти вмст съ другими? Я по лтамъ вашъ сверстникъ, могу быть вашимъ товарищемъ. На мн, какъ и на васъ, уже лежитъ печать могилы. Присцилла Лечмеръ, вы жили долго. Вы дожили до того, что ваши румяныя щеки сдлались блдно-зелеными, какъ у трупа. Ваше лицо покрыто глубокими морщинами. Ваши, нкогда блестящіе глаза, потускнли отъ заботъ и треволненій. И все-таки вы не дожили до самаго главнаго: до раскаянія!
__ Что все это значитъ? — воскликнула мистриссъ Лечмеръ, не выдерживая его твердаго, блестящаго взгляда.— За что такое упорное преслдованіе меня одной? Разв мои грхи ужъ такъ велики, что ихъ и простить нельзя, и разв мн одной суждено умереть? Я уже давно знакома съ недугами старческаго возраста и могу сказать про себя, что я вполн готова къ ихъ естественному концу.
— Очень хорошо,— сказалъ старикъ.— Такъ возьми же ты вотъ эту бумагу и прочти ее. Въ ней Божій приговоръ. Да пошлетъ теб Господь необходимую твердость, чтобы этотъ приговоръ ты спокойно встртила.
Своей изсохшей рукои онъ подалъ мистриссъ Лечмеръ развернутое письмо. Ліонель мелькомъ разглядлъ, что оно адресовано на его имя, и хотя вторично имлъ случаи убдиться, что Ральфъ позволяетъ себ слишкомъ безцереможжо совать свой носъ въ его интимнйшіе секреты, однако, не разсердился, а просто сталъ ждать, что изъ этого выйдетъ.
Мисгриссъ Лечмеръ машинально взяла письмо и стала читать. Лицо ея вытянулось, глаза остановились. Написано было немного. Она скоро кончила чтеніе, хотя продолжала безсознательно держать письмо въ рук. Но вотъ больная вздрогнула всмъ своимъ ослабвшимъ тломъ, и послышался шорохъ бумаги, которую она машинально стала комкать.
— Это письмо адресовано мн,— сказалъ Ліонель,— проникаясь состраданіемъ къ несчастной женщин, доведенной до такого состоянія.— Его бы мн должны были передать, а совсмъ не вамъ.
Онъ взялъ письмо изъ рукъ больной, которая не оказала сопротивленія.
— Читайте вслухъ, Ліонель! — сказалъ ему нжный голосъ.— Ради Бога, вслухъ!
Ліонель исполнилъ ея просьбу и твердымъ голосомъ прочиталъ роковое письмо:
— ‘Положеніе, въ которомъ находится городъ, помшало мн прослдить за болзнью мистриссъ Лечмеръ съ тмъ неослабнымъ вниманіемъ, какого требовало состояніе здоровья больной. Образовалась внутренняя гангрена. Кажущееся удучшеніе — это только предвстіе близкой смерти. Считаю долгомъ предупредить, что нсколько часовъ больная еще можетъ прожить, но едва ли переживетъ эту ночь’.— Внизу стояла подпись врача, лечившаго мистриссъ Лечмеръ.
Какой рзкій, неожиданный переходъ! Вс думали, что болзнь прошла совсмъ, а она, наоборотъ, кинулась на внутренніе важные органы! У Ліонеля руки опустились. Онъ воскликнулъ въ горестномъ изумленіи:
— Эгу ночь!.. Боже мой! Неужели это правда?
Больная нсколько пришла въ себя и выслушала чтеніе письма съ жаднымъ вниманіемъ, безпокойно переводя глаза съ одного лица на другое. Ей хотлось въ выраженіи лицъ уловить хотя бы маленькій лучъ надежды. Но нтъ. Врачъ писалъ яснымъ, точнымъ языкомъ и высказывался совершенно опредленно.
— Вы врите этому?— сказала она сдавленнымъ голосомъ.— Ліонель, скажите. Я васъ считала своимъ другомъ.
Ліонель стоялъ и молчалъ, а Сесиль опустилась на колни передъ кроватью, сложила руки и тихо сказала:
— Милая бабушка, въ такія минуты не должно обольщать человка ложной надеждой, а нужно стараться ободрить его, утшить, поддержать…
— Какъ! И ты меня бросаешь! — воскликнула мистриссъ Лечмеръ, приподнимаясь и садясь на постели съ энергіей, какъ будго опровергавшей предсказаніе доктора.— Я тебя выростила съ дтскихъ лтъ, дала теб отличное воспитаніе, выдада тебя блестящимъ образомъ замужъ — и ты вдругъ оказываешь мн такую черную неблагодарность!
— Бабушка, ради Бога, не говорите такъ жестоко съ вашей внучкой! Мы бы и рады, но ничего не можемъ для васъ сдлать. Ищите опоры у неба, какъ я всегда искала опоры у васъ.
— Уйди отъ меня, слабое, безвольное существо! Отъ избытка счастья ты потеряла голову. Подойдите ко мн, сынъ мой! Поговоримте съ вами о Рэвенсклифф, объ этой великолпной резиденціи вашихъ предковъ! Поговоримте о тхъ дняхъ, которые мы съ вами еще проведемъ подъ ея гостепріимной кровлей! Эта глупая двочка, на которой вы женились, хочетъ меня запугать…
Произнося эти характерныя для нея слова, больная старалась говорить громче, но голосъ у нея срывался, и получалась какая-то судорожная икота. Ліонель отвернулся и закрылъ себ лицо руками, чтобы не видть этой сцены, которая становилась просто противной.
— Бабушка, не смотрите на насъ такъ! Не смотрите съ такимъ отчаяніемъ! — воскликнула Сесиль, едва дыша.— Вы можете еще прожить нсколько часовъ, нсколько дней… О, мать той, которая родила меня на свть! Отчего я не могу умереть за васъ?
Это было сказано въ простот душевной, среди рыданій, съ уткнувшимся въ постель больной лицомъ.
— Умереть за меня! — рзкимъ, непріятнымъ голосомъ повторила умирающая, и въ этомъ голос уже слышались предсмертные хрипы.— Умереть среди наслажденій брака! Безразсудная! Уйди ты отъ меня! Оставь меня! Можешь, если хочешь, молиться тамъ у себя въ комнат, но только уйди отъ меня!
Она съ гнвнымъ раздраженіемъ проводила глазами Сесиль, молча ушедшую изъ комнаты и ршившую, дйствительно, хорошенько помолиться за бабушку. Когда дверь за внучкой затворилась, мистриссъ Лечмеръ сказала:
— У этого ребенка нтъ никакой энергіи. Я требовала отъ нея того, что выше ея силъ. Вс женщины изъ моей семьи такія же слабыя: моя дочь, племянннца моего мужа… Одна я не такая.
— Что ты такое говоришь про племянницу своего мужа?— загремлъ голосъ Ральфа.— Она была женой твоего племянника, матерью этого молодого человка. Говори, женщина, пока у тебя есть время, и пока ты еще въ здравомъ разсудк!
Ліонель подошелъ къ кровати и сказалъ:
— Если теб что-нибудь извстно о тхъ ужасныхъ несчастіяхъ, которыя обрушились на мою семью, если ты въ какой-нибудь степени принимала въ нихъ участіе,— скажи мн все, облегчи свою душу и умри съ миромъ. Сестра моего дда, больше того — бабка моей жены, говори, заклинаю тебя: что теб извстно про мою мать?
— Сестра твоего дда… мать твоей жены…— медленно повторила мистриссъ Лечмеръ, которой уже было трудно соображать.— Да, это все врно.
— Разскажите мн про мою мать. Что съ ней такое было?
— Она лежитъ въ могил, мертвая, обезображенная. Ея знаменитая красота стала добычей червей. Что теб еще нужно, безумный? Не желаешь ли взглянуть на ея кости, завернутыя въ саванъ?
— Правду говори ему! — вскричалъ Ральфъ.— Скажи правду и разскажи про свое участіе въ преступленіи.
— Кто это говоритъ? — спросила мистриссъ Лечмеръ и прибавила, какъ бы вспоминая:— Этотъ голосъ мн очень знакомъ.
— Ну, вотъ, потляди на меня. Твои глаза еще смотрятъ, направь ихъ на меня! — воскликнулъ Ральфъ, стараясь во что бы то ни стало овладть ея вниманіемъ.— Присцилла Лечмеръ, это я съ тобой говорю!
— Чего теб нужно? Моя дочь въ могил. Ея дочь только что вышла замужъ за другого. Ты опоздалъ. Опоздалъ. Сватался бы раньше.
— Правду говори! Только скажи правду — больше ничего отъ тебя не требуется! — прогремлъ еще разъ голосъ старика.
У умирающей проявилась послдняя вспышка энергіи. Она еще разъ сдлала усиліе привстать и воскликнула:
— Кто сказалъ, что я умираю? Мн только семьдесятъ лтъ, я еще вчера была невиннымъ, безпорочнымъ ребенкомъ. Онъ все лжетъ. Никакой у меня нтъ гангрены, я проживу еще нсколько лтъ и успю раскаяться.
Она говорила съ паузами, и во время этихъ паузъ слышался голосъ старика:
— Правду говори! Говори правду!
— Поднимите меня. Я хочу взглянуть на солнце,— продолжала умирающая.— Гд вы вс? Сесиль, Ліонель, неужели вы меня оставите одну? Зачмъ вы сдлали темно въ комнат? Дайте свта, какъ можно больше свта! Умоляю васъ небомъ и землею, не оставляйте меня одну въ этой ужасной, въ этой непроглядной темнот!
Видъ ея былъ такой жалкій, что даже Ральфъ замолчалъ. Она продолжала кричать въ отчаяніи:
— Кто говоритъ о смерти? Я такъ еще мало жила. Дайте мн дней, часовъ, минутъ! Сесиль, Агнеса, Абигаиль, гд же вы? Поддержите меня, я падаю!
Она снова приподнялась, какъ бы желая вцпиться въ воздухъ. Ліонель подалъ ей руку. Она ухватилась за нее, улыбнулась ужасной улыбкой, радуясь, что нашла, наконецъ, себ опору потомъ откинулась на подушки опять. По ея тлу прошла послдняя предсмертная судорога — и оно успокоилось навки.
Когда замолкли ужасные крики умирающей, въ комнат настала глубокая тишина. Слышны были только завыванія втра въ городскихъ крышахъ и трубахъ, казавшіяся въ этотъ моментъ чмъ-то врод стона небесныхъ духовъ по поводу такой страшной кончины.
Докторъ Ляйтерджи сквозь зубы шепнулъ Джобу, чтобы онъ загасилъ свчи и заглушилъ огонь въ печахъ, а самъ торопливо вышелъ на улицу вслдъ за молодыми, оставивъ церковь на полномъ попеченіи сына Абигаили Прэй.

ГЛАВА XXIV.

Сэръ, я удивляюсь, что вы хотите жениться. Вдь вы же сами говорите, что считаете всхъ женщинъ чудовищами и сторонитесь отъ нихъ.

Шекспиръ: ‘Все хорошо, что хорошо кончается’.

Сесиль ушла изъ комнаты мистриссъ Лечмеръ, чтобы вернуть себ утраченное спокойствіе. Пройдя въ свою комнату, она встала на колни и принялась горячо молиться Тому, Кто одинъ можетъ облегчить всякую тяжесть и отереть всякую слезу. До сихъ поръ она, живя .въ счасть и поко, ни разу еще не молилась особенно усердно, и набожность у нея была чисто вншняя. Теперь, извдавъ настоящее горе, она почувствовала нужду въ божественномъ утшеніи и молилась о немъ. Молилась не напрасно. Ея душа приподнялась до внутренняго общенія съ Богомъ, окружавшее ее спокойствіе вошло и къ ней въ сердце. Она встала съ колнъ и приготовилась идти обратно къ изголовью своей умирающей бабушки.
Дорогой она услыхала голосъ Агнесы, отдававшей прислуг какія-то приказанія относительно свадебнаго ужина, и пріостановилась ненадолго, какъ бы соображая, дйствительно ли случилось все то, что она пережила за такое короткое время. Она взглянула на свой туалетъ, хотя и очень простой, но далеко не будничный, вспомнила про призракъ, явившійся въ церкви, и къ ней вернулось полное сознаніе діствительности. Взявшись за ручку двери, она съ тайнымъ ужасомъ прислушалась къ тому, что длается въ спальн. Шумъ внизу стихъ, изъ комнаты не было слышно ничего. Только втеръ вылъ въ трубахъ и въ углахъ дома.
Ободренная темнотой, царившей въ спальн бабушки, Сесиль отворила туда дверь въ сладкой надежд, что больная христіански покорилась вол Божіей и перестала отчаиваться. Она вошла робко, боясь встртить пронзительный взглядъ впалыхъ глазъ незнакомато старика, принесшаго письмо доктора и нанугавшаго Сесиль какъ своей вншностью, такъ и рчами. Комната оказалось пустою. Сесиль поискала глазами Ліонеля и, не видя его, подошла къ постели. Откинувъ пологъ, она сейчасъ же увидала печальную правду.
Черты лица мистриссъ Лечмеръ уже приняли окаменлый видъ и мертвенный цвтъ. Он хранили отпечатокъ перенесенныхъ страданій и пережитыхъ страстей. Видно было, что усопшая до послдней минуты обращала свои взоры къ земл, а не къ небу. Сесиль стояла молча и глядла на эти мертвыя, искаженныя черты, такъ хорошо знакомыя ей съ самаго дтства. Тутъ опять ей вспомнилось дурное предзнаменованіе на своей свадьб, и она подумала со страхомъ, что эта смерть, быть можетъ, еще не самое страшное изъ того, что должно случиться. Эта мысль ее взволновала. Она опустила пологъ надъ мертвымъ тломъ и быстро вышла изъ комнаты.
Комната Ліонеля была въ томъ же этаж, что и та, изъ которой она вышла. Быстро дошла до нея Сесиль и взялась за ручку двери. Мысли ея путались и разбгались. Еи хотлось собраться съ жжми прежде, чмъ войти. Ей было немжого неловко и стыдно того, что она собиралась сдлать, но страхъ и дурныя предчувствія пересилили. Она не вошла, а почти вбжала въ комнату съ громкимъ крикомъ:
— Ліонель! Ліонель!
Въ камин слабо догорали нсколько головней, которыя кто-то сгребъ въ одну кучу. Въ комнат было темно и холодно. По стнамъ бгали дрожащія тни. Но и здсь, какъ въ спальн умершей старухи, же было никого. Сесиль увидала, что дверь въ сосднюю уборную отворена. Она бросилась туда и поняла, почему въ комнат холодно: дверь внизу лстницы была раскрыта прямо на улицу, втеръ врывался въ нее и со свистомъ несся въ верхній этажъ.
Сама не отдавая себ отчета въ томъ, что она длаетъ, Сесиль сбжала внизъ жо лстниц и остановилась на порог двери. Сквозь тучи пробивалась луна и освщала, хотя очень слабо, пустынный городъ и безмолвный лагерь. Втеръ все еще дулъ, метель не унималась и бушевала на улицахъ и площадяхъ.
Но нигд не видно было ни единой души человческой, ни единаго живого существа.
Съ такой же быстротой Сесиль, вся дрожа, вернулась обратно въ комнату и осмотрла тамъ вс закоулки въ надежд найти своего мужа. Но тутъ силы оставили ее. Она не могла помириться съ мыслью, что Ліонель оставилъ ее одну въ такую минуту, когда она особенно нуждалась въ его помощи и поддержк. Несчастная женщина крпко стиснула руки, вн себя отъ горя и отчаянія, и во весь голосъ закричала: ‘Агнеса! Агнеса!’. Съ этимъ крикомъ она упала на полъ, совершенно лишившись чувствъ.
Агнеса въ это время смотрла въ столовой, какъ накрывали на столъ. Ей хотлось, чтобы все вышло вполн достойно Лечмеровъ, хотлось оказать своей кузин почетъ въ глазахъ ея супруга и повелителя. Хотя въ столовой стоялъ шумъ, потому что прислуга бгала и суетилась, иснолняя приказанія Агнесы, однако, тамъ услыхаля крикъ Сесили. У всхъ захолонуло сердце, и опустились руки.
— Меня зовутъ по имени! — сказала Агнеса.— Кто это кричитъ?
— Еслибъ я смлъ подумать, что супруга моего господина можетъ такъ кричать,— почтительно отвчалъ Меритонъ,— то я бы далъ присягу, что это крикнула миледи.
— Сесиль! Это Сесиль!— воскликнула Агнеса, бросаясь изъ комнаты.— Ахъ, недаромъ я такъ боялась этого скоропостижнаго брака!
Лакеи торопливо побжали вслдъ за ней. Роковая истина сейчасъ же обнаружилась. Увидали мертвое тло мистриссъ Лечмеръ и этимъ объяснили себ обморокъ новобрачной.
Больше часа пришлось провозиться съ Сесилью прежде, чмъ удалось привести ее въ чувство. Когда об кузины осталясь вдвоемъ, Агнеса упомянула имя Ліонеля. Сесиль сначала обрадовалась, но потомъ, огдядвшись кругомъ и не видя того, кого искали ея глаза, прижала об руки къ сердцу и снова упала въ обморокъ, отъ котораго только что очнулась съ такимъ трудомъ. Тутъ Агнеса по своему объяснила себ причину всего происшедшато и, оставивъ кузину одну, вышла изъ комнаты.
Агнеса Дэнфортъ никогда не чувствовала къ своей тетк такого безграничнаго доврія и обожанія, какое неизмнно питала къ усопшей ея чистосердечная внучка. У Агнесы быля другіе родные, ближе мистриссъ Лечмеръ, относительно которой она далеко не была ослплена, прекрасно замчая и ея эгоизмъ, и недостатокъ чувствительности. Въ Бостон на время осады, съ ея опасностями и лишеніями, она согласилась остаться не ради тетки, а только изъ любви и дружбы къ своей кузин. Неожиданная смерть мистриссъ Лечмеръ только огорчила ее, но не привела въ отчаяніе. Не случись съ Сесилью этого обморока, Агнеса ушла бы къ себ въ комнату и поплакала бы объ умершей тетк, зная, къ тому же, что та была не особенно хорошо приготовжена къ переходу въ лучшій міръ, но теперь было не время для безполезныхъ слезъ. Нужно было дйствовать. Пройдя въ гостиную, она вызвала Меритона и съ большимъ, хотя и напускнымъ, хладнокровіемъ приказала ему отыскать своего господина и передать ему, что миссъ Дэнфортъ желаетъ немедленно его видть.
Меритонъ долго не возвращался. Она встала, тихонько подошла къ дверямъ и стала слушать. Она слышала, какъ кто-то бгаетъ по всему дому, какъ бы осматривая вс комнаты и вс углы. Наконецъ, шаги стали приближаться къ гостиной. Агнеса сла на свое мсто, ожидая, что войдетъ Ліонель. Вошелъ одинъ Меритонъ.
— Что же маіоръ Линкольнъ? — спросила она.— Вы ему сказали, что я его здсь жду?
Черты лица Меритона изображали безконечное удивленіе.
— Боже мой, миссъ Агнеса, моего барина нтъ въ дом!— воскликнулъ онъ.— Онъ куда-то ушелъ и безъ траура, что всего странне! Въ дом покойница, его кровная родственница, а онъ и траура не надлъ!
Агнеса сдержала себя и ничмъ не выдала своего волненія, а только сказала въ тонъ Меритону, надясь этимъ скоре вывдать отъ него, что можно:
— Откуда вамъ извстно, мистеръ Меритонъ, что вашъ господинъ до такой степени забылъ о приличіяхъ?
— Я же знаю, миссъ, потому что храню вс его костюмы. Онъ какъ былъ, такъ и ушелъ въ парадной форм, а траурная осталась въ гардероб, ключъ отъ котораго всегда у меня.
— Странно, что онъ ушелъ изъ дома въ такой часъ и въ день своей свадьбы.
Меритонъ, принимавшій близко къ сердцу все, что касалось его барина, густо покраснлъ при этомъ упрек, намекавшемъ на неделикатность маіора Линкольна.
— Изволите ли видть, миссъ Агнеса… Извольте принять во вниманіе, мээмъ, что свадьба была не совсмъ англійская… Такъ у насъ въ Англіи никогда не внчаются. И не принято у насъ умирать такъ неожиданно и такъ не вовремя, какъ это благоугодно было сдлать мистриссъ Лечмеръ…
— Можетъ быть, съ нимъ что-нибудь случилось,— перебила Агнеса.— Самый безчувственный человкъ не уйдетъ изъ дома отъ своихъ въ такую минуту.
Меритонъ тоже забезпокоился. Онъ былъ къ своему барину очень привязанъ.
Агнеса оперлась лбомъ на руку и нсколько минутъ размышляла, потомъ подняла голову и сказала врному слуг:
— Не знаете ли вы, мистеръ Меритонъ, гд ночуетъ капитанъ Польвартъ?
— Еще бы не знать, миссъ! Капитанъ всегда спитъ на своей постели, когда онъ не на служб. Капитанъ Польвартъ всегда о себ позаботится, ужъ такой человкъ.
Миссъ Дэнфортъ прикусила себ губы, глаза ея блеснули лукавымъ огонькомъ, но она сейчасъ же приняла серьезный видъ и продолжала:
— Мн кажется, это нужно… Жестокая необходимость, но больше ничего не осгаегся.
— Вы желаете что-нибудь мн приказать, миссъ Агнеса?
— Да, Меритонъ. Вы должны сходить къ капитану Польварту и сказать ему, что мистриссъ Линкольнъ просигь его придти немедленно сюда на Тремонтъ-Стритъ.
— Моя барыня!— изумился лакей.— Какъ же такъ, миссъ Агнеса? Горничная сейчасъ мн сказала, что барыня лежитъ въ глубокомъ обморок и ничего не сознаетъ… Да, очень печальная свадьба для наслдника такого дома!
— Ну, хорошо. Скажите ему, что его желаетъ видть миссъ Дэнфортъ,— сказала Аінеса, вставая и уходя изъ гостиной.
Меритовнъ усплъ только выразить свое удовольствіе по поводу сдланной перемны въ порученіи и отправился къ Польварту со всей торопливостью преданнаго слуги, встревожившагося за своего господина. Идти было холодно и темно, однако, онъ, несмотря на сыпавшійся все время снгъ и на сильнйшій морозъ, очень скоро добжалъ до квартиры Польварта. Къ счастью для бднаго Меритона, ему пришлось ждать на улиц недолго, потому что Ширфляйнтъ, капитанскій лакей, еще не ложился и отворилъ ему на первый же стукъ. Вскрикнувъ отъ удивленія, Ширфляйнтъ впустилъ Меритона, и оба лакея вмст вошли въ комнату, въ которой догоралъ хорошій огонь въ камин, распространяя пріятную теплоту.
— И холодище же въ этой Америк, мистеръ Ширфляйнтъ!— сказалъ Меритонъ, подходя къ огню и грясь.— Вотъ ужасная страна! У насъ, въ Англіи, холодъ совсмъ другого рода бываетъ, въ немъ больше силы, больше напряженности, но онъ не ржетъ вамъ лицо словно тупой бритвой, какъ этотъ гадкій американскій морозъ.
Ширфляйнтъ, считавшій себя ужаснымъ либераломъ, пожелалъ показать, что къ врагу нужно относиться снисходительно, и сдлалъ возраженіе въ умренномъ дух:
— Что же длать, мистеръ Меритонъ, страна здсь новая. Нельзя съ нея много спрашивать. Когда путешествуешь, приходится мириться со многимъ, въ особенности въ колоніяхъ, гдъ и думать нечего о томъ, чтобы устроиться съ полнымъ комфортомъ, какъ у себя дома.
— Да я и самъ, въ чемъ другомъ, вовсе ужъ не такой привередникъ,— отвчалъ Меритонъ,— но только разв можно сравнивать нашъ англійскій климатъ со здшнимъ? Взять хоть бы дождикъ: онъ у насъ падаетъ съ неба хорошими крупными каплями, а здсь какими-то острыми ледяными крупинками, которыя вамъ колютъ лицо, какъ иголками.
— Правда, мисгеръ Меритонъ, я вотъ теперь взглянулъ на васъ и вижу, что вы точно всю пудру своего барина насыпали себ около ушей. Вотъ вамъ жбанчикъ капитанскаго тодди: отвдайте, это васъ согретъ.
Отпивши залпомъ изъ жбана порядочное количество напитка, Меритонъ поставилъ жбанъ на столъ и сказалъ:
— Чортъ возьми, Ширфляйнтъ, неужели вашъ баринъ всегда самъ такъ много оставляетъ своего тодди?
— Ну, да, какъ же! Капитанъ оставляетъ только на донышк,— возразилъ Ширфляйнтъ, встряхивая жбанъ, чтобы убдиться, осталось ли въ немъ что-нибудь, и допивая залпомъ оказавшійся небольшой остатокъ,— а это ужъ я потомъ самъ длаю легкую надбавку, чтобы лучше лилось въ горло. Скажите, однако, мистеръ Меритонъ, что васъ привело сюда въ такой часъ?
— Да, вотъ именно! Этотъ морозъ вышибъ у меня изъ головы всякую память! Толкую, толкую съ вами, а про главное-то и молчу. Вдь я присланъ съ очень важнымъ порученіемъ. Дло идетъ о жизни и смерти… A я и забылъ, точно дуракъ-деревенщина, вчера только пришедшій изъ провинціи.
— Что-нибудь затвается? — спросилъ Ширфляйгтъ, подставляя гостю стулъ, на который Меритонъ молча слъ, и самъ садясь на другой.— Я такъ и подумалъ, когда капитанъ вернулся голодный, какъ волкъ, между тмъ какъ онъ передъ тмъ надлъ парадный мундиръ, чтобы хать на ужинъ къ вашимъ господамъ.
— Не то, что затвается, а уже затялось и сдлалось. Мой баринъ сегодня вечеромъ обвячался въ королевской капелл.
— Обвнчался! Ну, съ нами, слава Богу, такого несчастья еще не случилось. Будетъ ужъ того, что намъ отрзали ногу. Я бы ни за что не остался жить у женатаго барина. Помилуйте, мистеръ Меритонъ, вдь тотда получается двое господъ: одинъ въ штанахъ, другой въ юбк. Съ меня достаточно одного.
— Все зависитъ, Ширфляйнтъ, отъ общественнаго положенія, какое занимаютъ господа,— возразилъ Меритонъ, принимая сострадательный видъ по отновгенію къ собесднику. — Разумется, армейскому капитану, если онъ всего только армейскій капитанъ, жениться было бы безуміемъ. Но вдь у насъ замокъ Рэвенсклиффъ и домъ на Сого-Сквер, мы со временемъ баронетами будемъ и будемъ получать пятнадцать тысячъ годового дохода. Это разница.
— Не пятнадцать тысячъ, мистеръ Меритонъ,— съ явнымъ неудовольствіемъ возразилъ лакей Польварта,— а всего только десять, я слышалъ.
— Ну вотъ еще! Я вамъ самъ могу насчитать больше десяти, а въ дйствительности, я увренъ, наберется еще больше.
— А, да не все ли равно, пусть будетъ хоть двадцать тысячъ! — съ сердцемъ воскликнулъ Ширфляйнтъ, вставая и принимаясь мшать головешки въ камин.— Только вдь это нисколько не поможетъ вамъ исполнить порученное вамъ дло, мистеръ Меритонъ. Вы должны вспомнвть, что у лакеевъ при бдныхъ армейскихъ капитанахъ помощниковъ нтъ, и что имъ тоже нуженъ отдыхъ. Что вамъ угодно, мистеръ Меритонъ?
— Мн нужно повидаться съ вашимъ бариномъ, Ширфляйнтъ.
— Это невозможно! Онъ спитъ подъ пятью одялами. и если я трону изъ нихъ хотя одно, я потеряю мсто.
— Въ такомъ случа я самъ это сдлаю, потому что видть его мн необходимо. Онъ въ какой комнат? Вотъ въ этой?
— Да, въ этой. Вы его найдете гд-нибудь подъ множествомъ одялъ,— отвчалъ Ширфляйнтъ, отворяя дверь въ капитанскую спальню и будучи увренъ, что Меритонъ будетъ, по меньшей мр, убитъ за свои дянія.
Меритонъ прошелъ въ спальню, а Ширфляйнтъ поспшилъ вернуться на свое мсто у камина, боясь, чтобы попутно и ему чего-нибудь не влетло.
Меритонъ долго трясъ капитана, прежде чмъ удалось его добудиться. Наконецъ, Польвартъ пробормоталъ сквозь зубы:
— Чертовское было дло. Если бы мы хорошенько пользовались ногами, мы бы ихъ захватили. Ты берешь этого человка себ въ мужья? Хорошо… Очень хо… Что за чортъ? Чего это вы меня трясете? Разв можно такъ трясти человка, когда онъ плотно поужиналъ и спитъ?
— Это я, сэръ. Меритонъ.
— Кто бы вы ни были, какое вы имете право такъ со мной обращаться?
— Я къ вамъ прибжалъ со всхъ ногъ, сэръ. На Тремонтъ-Стрит случились ужасныя вещи.
— Чего тамъ ужасныя? Я знаю, что вашъ баринъ женился, я самъ провожалъ въ церковь его невсту. Полагаю, больше ничего необыкновеннаго не случилось и не могло случиться.
— Хорошо бы, если бы такъ, сэръ. Барыня въ обморок и не приходитъ въ себя, баринъ ушелъ изъ дома неизвстно куда, а мистриссъ Лечмеръ приказала долго жить.
Не усплъ Меритонъ всего договорить, какъ Польвартъ уже сидлъ на кровати и машинально одвался. Въ томъ порядк, какъ разсказывалъ Меритонъ, Польварту представляось, что мистриссъ Лечмеръ умерла именно вслдствіе этого внезапнаго и таинственнаго разлученія новобрачныхъ. Припомнился ему также и странный случай въ церкви во время внчанія.
— A какъ себя чувствуетъ миссъ Дэнфортъ? — спросилъ онъ.
— Она держитъ себя очедь мужественно и спокойно. Миссъ Агнеса не способна падать духомъ и терять голову.
— Охотно врю. Она предпочитаетъ кружить головы другимъ.
— Это именно она, сэръ, и послала меня къ вамъ просить васъ, чтобы вы немедленно пожаловали на Тремонтъ-Стритъ.
— Она, пріятель? Сама? Пожалуйста, подайте мн поскоре вотъ этотъ сапогъ. И хорошо, что одинъ: скоре обуешься. Теперь вотъ эту куртку… Ширфляйнтъ. Куда ты, негодяй, запропастился? Давай сюда скорй мою деревянную ногу! Живо!
Явился Ширфляйнтъ, и такъ какъ онъ былъ лучше Меритона знакомъ со всми тайнами капитанскаго туалета, то одваніе пошло быстро, и капитанъ скоро оказался въ полной экипировк.
Одваясь, онъ продолжалъ разспрашивать Меритона о событіяхъ на Тремонтъ-Стрит, но тотъ разсказывалъ такъ запутанно и такъ безтолково, что ровно ничего нельзя было понять. Кончивъ одваться, онъ накинулъ свою шинель, взялъ Меритона подъ руку и, не обращая вниманія на дождь и снгъ, поплелся съ грхомъ пополамъ туда, гд, какъ ему было сказано, его дожидалась красавица Агнеса Дэнфортъ. Несмотря на свою деревянную ногу, онъ шелъ съ такимъ истинно-рыцарскимъ усердіемъ, которое, будь тогда другія обстоятельства и другой вкъ, доставило бы ему, несомннно, званіе героя.

ГЛАВА XXV.

Гордое дворянство! Какимъ ты теперь кажешься маленькимъ, маленькимъ!

Блэръ.

Несмотря на усердіе, съ которымъ капитанъ Польвартъ торопился исполнить приказаніе своей капризной красавицы, онъ, подходя къ дому на Тремонтъ-Стрит замедлилъ шаги и сталъ глядть въ его освщенныя окна. Дойдя до входной двери, онъ остановился и прислушался. Въ дом слышна была ходьба и хлопанье дверями, какъ всегда бываетъ при покойник. Наконецъ, онъ собрался съ духомъ и постучался. Войдя въ домъ, онъ попросилъ Меритона провести его въ маленькую гостиную. Тамъ Агнеса уже ждала его. Видъ у нея былъ серьезный, сосредоточенный, такъ что капитанъ не ршился обратиться къ ней съ тмъ цвтистымъ привтствіемъ, которое заготовилъ, было, дорогой. Принявъ и самъ такой же серьезный видъ, онъ отраничился словами сочувствія и вопросомъ, не можетъ ли онь быть чмъ-нибудь полезенъ.
— Въ нашъ домъ вошла смерть, капитанъ Польвартъ,— сказала Агнеса,— ворвалась неожиданно и внезапно. Къ довершенію несчастъя маіоръ Линкодьнъ куда-то исчезъ.
— Ліонель Линкольнъ не такой человкъ, чтобы испугаться одного вида смерти,— задумчиво проговормъ Польвартъ.— Не думаю также, чтобы онъ былъ способенъ покинуть въ гор прелестную, молодую жену. Вроятно, онъ побжалъ за докторомъ или что-нибудь въ этомъ род.
— Нтъ, не то. У Сесили вырвалось нсколько отрывочныхъ фразъ, изъ которыхъ можно было понять, что онъ и кто-то третій, когораго я совершенно не знаю, находились при моей тетк, когда она умирала. При нихъ она, должно быть, и умерла, потому что ея лицо оказалось закрытымъ. Когда я взошла наверхъ, я нашла новобрачную безъ чувствъ на полу въ комнат, которую у насъ занималъ Ліонель. Вс двери были раскрыты настежъ, ясно было, что Ліонелъ и тотъ, кто съ нимъ былъ, ушли по потайной лстниц, которая ведетъ прямо на улицу. Кузина моя почти не можетъ говорить, и я совершенно теряюсь въ догадкахъ. У меня нтъ никакихъ указаній, кром вотъ этой вещи, которую я нашла въ камин: она блестла тамъ въ зол. Если не ошибаюсь, это офицерскій знакъ, который носится внизу подъ воротникомъ?
— Совершенно врно. И онъ пробитъ пулей въ самой середин. Тотъ, на комъ онъ былъ… Боже мой! Да вдь это офицерскій знакъ Мэкъ-Фюза! Вотъ No 18, и кром того я узнаю маленькія зарубки, которыя Мэкъ-Фюзъ длалъ на немъ посл каждаго боя, въ которомъ участвовалъ.
— Но какъ же эта вещь могла попасть въ комнату къ Ліонелю?
— Да, вотъ именно, какъ? Какимъ способомъ? — сказалъ капитанъ Польвартъ, вставая въ волненіи и принимаясь ходить по комнат изъ угла въ уголъ.— Бдный Денисъ! Ужъ вотъ я никакъ не ожидалъ найти здсь отъ тебя эту печальную реликвію! Вы не знали Мэкъ-Фюза, миссъ Агнеса. Вотъ былъ человкъ!..
— Можетъ ли эта вещь навести насъ на какой-нибудь слдъ? — нетерпливо перебила Агнеса.
— Я, кажется, начинаю понимать,— сказалъ, вздративая, Польвартъ.— Негодяй, ръшившійся убить человка, съ которымъ вмст лъ и пилъ, легко могъ и ограбить его мертваго. Вы гд нашли этотъ знакъ, миссъ Агнеса? Около камина, вы говорите?
— Въ самомъ камин, въ зол, какъ будто его туда бросили въ какую-нибудь горькую минугу.
— Догадываюсь, догадываюсь! — продолжалъ сквозь зубы Польвартъ, ударяя себя по колнямъ.— Я знаю этого убійцу, и теперь правосудію будетъ данъ ходъ. Тамъ онъ безумный или не безумный, но только его вздернутъ на вислицу, это ужъ какъ онъ хочетъ.
— Про кого вы это говорите съ такой угрозой, капитанъ Польвартъ? — вкрадчивымъ голосомъ спросила Агнеса. Она знала, когда нужно бываетъ говорить вкрадчивымъ голосомъ, и умла это длать.
— Про негодяя одного, про лицемра, про злодя, котораго зовутъ Джобомъ Прэемъ. У него нтъ не только ума, но нтъ также ни совсти, ни чести. Сегодня онъ будетъ за вашимъ столомъ сть и пить, а завтра перержетъ вамъ горло тмъ самымъ ножомъ, который вы ему дали вмст съ вилкой, чтобы онъ уголилъ свой голодъ. Этотъ мерзавецъ убилъ одного изъ лучшихъ нашихъ офицеровъ!
— Это случилось, вроятно, въ битв,— сказала Агнеса,— потому что Джобъ, хотя и юродивый, но воспитанъ въ честныхъ правилахъ и уметъ различать добро отъ зла.
— Позволю себ сильно сомнваться, миссъ Агнеса, въ доброкачественности тхъ честныхъ правилъ, въ которыхъ воспитывался этотъ вредный идіотъ.
— Я все-таки не понимаю, въ чемъ тутъ связь съ отсутствіемъ Ліонеля?
— A то, что Джобъ Прэй приходилъ недавно къ нему въ комнату, иначе кто же бы могъ затащить туда этотъ знакъ?
— Правда, это служитъ доказательствомъ, что у маіора Линкольна были какія-то сношенія съ юродивымъ,— сказала, подумавъ, Агнеса,— но все-таки его исчезновеніе остается попрежнему необъяснимымъ. Моя кузина въ своихъ безсвязныхъ фразахъ упоминала о какомъ-то старик.
— Ручаюсь, чмъ вамъ угодно, миссъ Агнеса, что если маіоръ Линкольнъ таинственно скрылся въ эту ночь, то его проводникомъ былъ именно этотъ парень. Я ихъ часто заставалъ вдвоемъ за интимными разговораыи.
— Если маіоръ Линкольнъ ршился покинуть такую жену, какъ моя кузина, по подстрекательству юродиваго дурака, то я нахожу, что о немъ больше и думать не стоитъ.
Произнося эти слова, Агнеса вся покраснла и сейчасъ же перемнила разговоръ. Она, видимо, глубоко чувствовала обиду, нанесенную Сесили.
Положеніе, въ которомъ находился городъ, и собственное полное одиночество — у нея ни одного родственника въ город не было,— вынудили миссъ Дэнфортъ принять неоднократно повторенное предложеніе Польварта помочь ей въ хлопотахъ. Она ршилась воспользоваться его услугами. Просидли они вдвоемъ долго и обо всемъ подробно переговорили. Польвартъ ушелъ къ себ домой уже на разсвт. До сихъ поръ отъ Ліонеля не было получено ни малйшаго извстія. Становилось очевиднымъ, что его отсутствіе было вполн сознательнымъ дломъ. Капитанъ сейчасъ же приступилъ къ устройству похоронъ. Обо всемъ онъ до мелочей уговорился съ Агнесой, такъ что ему оставалось только выполнить заране намченную программу. Похороны ршено было устроить, въ виду осаднаго положенія, какъ можно скоре, безъ малйшаго отлагательства,
Склепъ Лечмеровъ на кладбищ при королевской церкви было велно открыть и доставить въ домъ гробъ для покойницы. Тотъ же пасторъ, который за день передъ тмъ внчалъ внучку, приглашенъ былъ и отпвать бабушку. Немногимъ друзьямъ и роднымъ, остававшжмся въ Бостон, были посланы пригласительныя письма.
Солнце уже садилось за холмы, когда окончились вс приготовленія къ похоронамъ. Исполнилось пророчество Ральфа: по мстному обычаю, двери одного изъ лучшихъ домовъ Бостона раскрылись для любопытной толпы, безпрепятственно входившей въ него и выходившей обратно.
Самыя похороны вышли хотя и приличны, но далеко не такъ торжественны и пышны, какъ это устроилось бы въ томъ же Бостож въ другое, мене тревожное, время. За гробомъ шло небольшое число знакомыхъ покойницы, но не было ни одного бдняка. Ихъ всхъ мистриссъ Лечмеръ отталкивала отъ себя при жизни своимъ холоднымъ, себялюбивымъ характеромъ. Ихъ слезы не сопровождали ее въ могилу. Процессія отъ дома до церкви двигалась медленно, торжественно, благочиино, но безъ всякихъ выраженій скорби съ чьей-либо стороны. Сесиль заперлась у себя въ комнат и плакала, не участвуя въ похоронахъ, а вс прочія лица не настолько жалли покойницу, чтобы выходить изъ рамокъ строгаго приличія.
Докторъ ботословія Ляйтерджи встртилъ тло, по обычаю, у входа въ церковь и произнесъ такое прочувствованное слово, что можно было подумать, будто покойная мистриссъ Лечмеръ скончалась истинною христіанкой, въ вр и упованіи. Присутствующіе плотно сдвинулись вокругъ гроба, чтобы лучше слышать голосъ пастора, и всеобщее глубокое безмолвіе длало мрачную сцену еще внушительне.
Среди провожавшихъ тло было также нсколько военныхъ, которые, будучи знакомы съ покойницей въ мирное время, явились отдать ей послдній долгъ.
Посл богослуженія гробъ съ тломъ мистриссъ Лечмеръ вынесли изъ церкви и отнесли къ мсту вчнаго успокоенія. Когда при погребеніи какого-нибудь покойника отсутствуеть настоящая скорбь, тогда все идетъ быстро, гладко, безъ малйшей задержки. Въ нсколько минутъ гробъ былъ опущенъ въ склепъ, и тлу было предоставлено тлть рядомъ съ тлами предшествующихъ покойниковъ. Изъ всхъ присутствующихъ нкоторое волненіе испытывалъ при этой церемоніи разв только одинъ Польвартъ, по сочувствію къ Агнес. У всхъ остальныхъ лица были такія же холодныя и безчувственныя, какъ у усопшей покойницы при ея жизни.
Могильщикъ и его помощники едва успли приступить къ задлк входа въ склепъ, какъ уже многіе изъ присутствующихъ, которые были постарше, начали расходиться. Проходя мимо могилъ, они безучастно толковали о возраст умерщей, объ ея семь и, повидимому, не обращали никакого вниманія на то предостереженіе, которое каждому даетъ всякій разъ смерть ближняго. Никто не выронилъ объ умершей ни одной слезы. Строили догадки о томъ, какъ она распорядилась своимъ состояніемъ, но никто не пожаллъ о томъ, что она сама не пожила подольше. Такъ понемногу вся публика разошлась съ кладбища. Польвартъ вскор остался одинъ у склепа съ какими-то двумя неизвстными личностями. То были какой-то мужчина, съ виду неважная птица, и женщина въ гадкихъ, грязныхъ лохмотьяхъ, по виду совсмъ нищенка.
Утомленный выпавшими на его долю хлопотами, капитанъ Польвартъ, видя, что они еще не собираются уходить, приложилъ руку къ шляп и сказалъ съ важностью:
— Благодарю васъ за вниманіе къ покойниц, добрые люди, но уже пора уходить. Больше мы для нея все равно ничего не можемъ сдлать.
Ободренный располагающей къ себ наружностью Подьварта, мужчина подошелъ къ нему, сдлалъ почтительный поклонъ, и спросилъ:
— Если не ошибаюсь, сэръ, это хоронили мистриссъ Лечмеръ? Мн такъ сказали.
— Сэръ, вамъ сказали врно,— отвчалъ Польвартъ, направляясь къ воротамъ ограды. — Хоронили, дйствительно, мистриссъ Присциллу Лечмеръ, вдову мистера Джона Лечмера, особу изъ очень знатной фамиліи. Полагаю, всякій скажетъ, что похороны вышли вполн приличныя ея званію.
— Если это та самая леди, про которую я думаю,— продолжалъ незнакомецъ,— то она была изъ очень стариннаго и знатнаго рода. Она была рожденная Линкольнъ и приходилась родной теткой одному важному баронету изъ этой фамиліи, владющему громаднымъ помстьемъ въ Девоншир.
— Откуда вы знаете Линкольновъ? — воскликнулъ Польвартъ, внимательне приглядываясь къ незнакомцу. Разглядвъ его грубую, отталкивающую наружность и плохой костюмъ, онъ прибавилъ:— Очевидно, вы только слыхали о нихъ, мой другъ, но я не думаю, чтобы вы знали ихъ близко и сиживали съ кмъ-нибудь изъ нихъ за однимъ столомъ.
— Близкія отношенія устанавливаются нердко между людьми самыхъ различныхъ общественныхъ положеній,— съ нкоторой даже какъ будто насмшкой возразжлъ незнакомецъ.— Но кто же не знаетъ, сэръ, что Линкольны очень знатны и очень богаты? Если эта леди была изъ ихъ рода, то она имла право гордиться своимъ происхожденіемъ.
— Очевидно, вы не сторонникъ всеобщаго равенства, котораго добиваются революціонеры,— отвчалъ Польвартъ.— Мистриссъ Лечмеръ была также въ родств съ другимъ знатнымъ родомъ въ здшней колоніи, съ Дэнфортами. Вы знаете Дэнфортовъ?
— Нтъ, сэръ, и я…
— Вы не знаете Дэнфортовъ? — воскликнулъ Польвартъ, еще разъ пристально взглядывая на незнакомца.— Впрочемъ, да, конечно, гд же вамъ ихъ знать. Я теперь вижу самъ, что вы ихъ не знаете.
Незнакомецъ, повидимому, ршилъ не обижаться на такое замчавіе и почтительно шелъ за капитаномъ, ковылявшимъ на своей деревянной ног.
— Это правда, что я не знаю Дэнфортовъ,— отвчалъ онъ,— но зато я очень близокъ съ Линкольнами.
— Тогда скажите, ради Бога, что сдлалось съ ихъ наслдинкомъ? Не знаете ли вы? — воскликнулъ Польвартъ.
Пришла очередь незнакомца удивиться:
— Какъ? — воскликнулъ онъ.— Да разв онъ не въ арміи, дйствующей противъ мятежниковъ? Разв онъ не здсь?
— Здсь ли онъ, тамъ ли онъ, гд онъ — я ничего не знаю. Онъ пропалъ.
— Боже! — сказалъ незнакомецъ.
— Пропалъ! — повторилъ робкій женскій голосъ возл капитана.
Проходя отъ склона къ воротамъ кладбища, Польвартъ незамтно для себя приблизился къ женщин въ лохмотьяхъ, о которой мы говорили. Услыхавъ ея голосъ, онъ оглянулся на нее и увидалъ, что она очень встревожена. Съ перваго взгляда Польвартъ замтилъ подъ лохмотьями остатки былой замчательной красоты. Черные глаза женщины горли живымъ блескомъ, почти какъ въ молодости, и придавали оживленіе ея поблекшимъ, изнуреннымъ, но все еще красивымъ чертамъ. Капитанъ Польвартъ слишкомъ цнилъ женскую красоту, чтобы отнестись равнодушно хотя бы къ ея остаткамъ, и потому въ его взгляд, устремленномъ на незнакомку, видна была полная благожелательность. Это ободрило женщину, и она ршилась сказать:
— Такъ ли я разслышала, сэръ? Вы, кажется, сказали, что пропалъ маіоръ Линкольнъ?
— Я вижу, добрая женщина,— отвчалъ онъ, опираясь на палку съ желзнымъ наконечникомъ, которую всегда бралъ съ собой для скользкихъ бостонскихъ улицъ,— я вижу, что на васъ особенно сильно отразились бдствія осады. Мн кажется, что вы мало поддерживаете свою природу, а я въ этомъ кое-что смыслю. Вы не пользуетесь, повидимому, достаточнымъ питаніемъ… Вотъ вамъ деньги. Когда я вижу, что мой ближній нуждается въ пищ, я не въ силахъ ему отказать.
Все лицо несчастной женщины передернулось. Она пристально поглядла на деньги, слегка покраснла и сказала не безъ нкоторой гордости:
— Я очень нуждаюсь и очень страдаю отъ лишеній, но, слава Богу, еще не дошла до того, чтобы собирать милостыню на улицахъ. Желала бы я скоре лечь вотъ здсь, гд-нибудь въ этой оград, чмъ до этого дойти. Извините, сэръ, но вы, кажется, сказали что-то о маіор Линкольн?.
— Дйствительно, я сказалъ, но вамъ-то что до этого? Онъ пропалъ, и нигд не могутъ его найти.
— Это случилось прежде смерти мистриссъ Лечмеръ или посл?
— Неужели вы думаете, что такой свтскій человкъ, какъ маіоръ Линкольнъ, скрылся бы посл смерти родственницы и предоставилъ бы постороннему человку провожать вмсто себя ея тло?
— О, Господи, прости намъ наши согршенія и преступленія! — вскричала женщина и быстро удалилась, кутаясь, какъ могла, въ свои лохмотья.
Изумленный ея внезапнымъ уходомъ, Польвартъ поглядлъ недолго ей вслдъ, потомъ сказалъ, обращаясь къ незнакомцу, который еще оставался тутъ:
— Эта женщина, по моему, не совсмъ въ здравомъ ум. Я объясняю это недостаткомъ хорошаго питанія.
— Позвольте вамъ помочь перешагнуть черезъ этотъ бугоръ,— сказалъ незнакомецъ.
— Благодарю васъ, сэръ, благодарю. Хорошее питаніе — это все для здоровья. Недоданіе плодитъ только идіотовъ. Я всегда это говорю…
Незнакомецъ круто перебилъ капитанскія разсужденія вопросомъ:
— Если наслдникъ знаменитаго рода пропалъ, то разв нельзя его отыскать?
Польвартъ, недовольный тмъ, что его перебили, уставился на незнакомца и не сразу отвтилъ. Но природное добродушіе и участіе къ судьб Ліонеля взяли верхъ надъ негодованіемъ, и капитанъ сказалъ:
— Ради него я бы пошелъ хоть на край свта и не посмотрлъ бы ни на какія опасности.
— Въ такомъ случа, сэръ, мы съ вами союзники. Я тоже готовъ сдлать все, что могу, только бы его найти. Нтъ ли у него здсь родственника поближе, къ которому можно бы было обрніиться за справками?
— Чего же ближе жены? Обратитесь къ ней.
— Такъ разв онъ женатъ?— изумился незнакомецъ.
Незнакомецъ задумался, а Польвартъ принялся внимательно къ нему приглядываться. Результатъ осмотра вышелъ, повидимому, неблагопріятный. Польвартъ весьма недвусмысленно покачалъ головой и вошелъ быстре къ воротамъ кладбища, возл которыхъ дожидался его ‘томпонгъ’. Онъ слъ въ него и хотлъ уже хать, но къ нему подошелъ опять тотъ же незнакомецъ и сказалъ:
— Если бы я зналъ, гд живетъ его супруга, я бы предложилъ ей свои услуги.
Польвартъ пальцемъ указалъ на домъ, хозяйкой котораго сдлалась теперь Сесиль, и отвчалъ незнакомцу довольно презрительнымъ тономъ, между тмъ какъ экипажъ уже отъзжалъ:
— Вотъ она гд живетъ, любезнйшій, но только у васъ едва ли что-нибудь тутъ выйдетъ.
Незнакомецъ ничего не сказалъ на это, только улыбнулся съ такимъ видомъ, какъ бы говоря: ‘Посмотримъ!’ и пошелъ въ сторону, противополиную той, куда похалъ капитанскій экипажъ.

ГЛАВА ХXVI.

Ступайте, Фишстритъ, убивайте, бросайте ихъ въ Темзу!— Это что за шумъ? Кто это сметъ играть отбой, когда я приказываю убивать?

Шекспиръ: ‘Король Генрихъ IV’.

Рдко бывало, чтобы добродушный и уравновшенный капитанъ Польвартъ предпринималъ что-нибудь съ такимъ злымъ намреніемъ, какъ въ этотъ разъ, когда онъ повернулъ свою лошадь, запряженную въ ‘томпонгъ’, на большую базарную площадь. Онъ давно уже зналъ, гд живетъ Джобъ Прэй, и часто проходилъ мимо этого дома, вспоминая съ улыбкой, какимъ поклонникомъ его кулинарнаго искусства былъ всегда юродивый. Но въ этотъ разъ онъ не улыбался, а былъ очень мраченъ, когда его ‘элегантный’ экипажъ вызжалъ съ Корнгилля на площадь, и впереди показались темныя стны стараго магазина.
Чмъ больше Польвартъ думалъ о томъ, что могло заставить Ліонеля покинуть молодую жену, съ которой онъ только что обвнчался, тмъ больше терялся въ догадкахъ. Онъ готовъ былъ ухватиться за малйшую нить, лишь бы добраться до объясненія тайны. Такою нитью онъ считалъ найденный офицерскій знакъ Мэкъ-Фюза и ршилъ дйствовать въ соотвтственномъ направленіи.
Польварта всегда удивляло, что Ліонель переноситъ такъ долго и такъ охотно общество юродиваго. Отъ него не укрылось, что между юродивымъ и Ліонелемъ существуетъ какъ будто какая-то общая тайна. Онъ на-дняхъ только подслушалъ случайно, какъ юродивый глупо похвалялся, что это онъ убилъ капитана Мэкъ-Фюза. Найденный въ комнат Ліонеля знакъ фактически подтверждалъ похвальбу дурака. Польвартъ любилъ горячо обоихъ: и капитана ирландскихъ гренадеръ, и Ліонеля, и потому Джобъ Прэй являлся въ его глазахъ вдвойн злодемъ: одного онъ убилъ, другого совлекъ съ правото пути и сдлалъ такъ, что тотъ измнилъ своему долгу. Разсужденія капитана вылились въ форму такого силлогизма: Джобъ убилъ Мэкъ-Фюза, съ Линкольномъ случилось какое-то несчастье, слдовательно, виновникъ этого несчастья — Джобъ.
На Джоба Прэя устремился весь его гнвъ. Джобъ Прэй долженъ поплатиться за все. Джобъ Прэй долженъ сдлаться искупительной жертвой.
Когда Польвартъ веллъ своему Ширфляйнту остановиться возл магазина, тамъ уже была толпа солдатъ и что-то шумла. Опытный глазъ капитана сразу понялъ, что совершается какое-нибудь беззаконіе. Форма на солдатахъ была королевскаго ирландскаго полка. У капитана Польварта молніей промелькнула мысль, которую онъ сразу же привелъ въ исполненіе. Выйдя изъ томпонга со всей быстротой, которую допускало его убожество, онъ вмшался въ толпу солдатъ и сталъ прокладывать себ дорогу ко входу въ магазинъ. Магазинъ тоже былъ наполненъ солдатами, которые были до крайности возбуждены и яростно кричали о мести. День уже склонялся къ вечеру, и внутри дома было довольно темно, но все-таки Польвартъ разглядлъ Джоба Прэя, лежавшаго на нищенской кровати среди магазина. Впрочемъ, трудно было разобрать, лежитъ ли онъ или полусидитъ. Все лицо его было покрыто красными пятнами, глаза распухли. Онъ былъ въ осп! Зараза, свирпствовавшая въ город, захватила и его. Солдаты посмле стеснились около самой постели заразно-больного юродиваго, а боле осторожные стояли поодаль и только кричали, бранились и угрожали. Окровавленные члены идіота свидтельствовали о томъ, что его уже успли порядкомъ помять. Хорошо еще, что солдаты не имли при себ оружія, иначе его псня была бы уже спта. Несмотря на свою болзнь и слабость, Джобъ смотрлъ на своихъ мучителей тупыми, безсмысленными глазами и покорно выносилъ сыпавшіеся на него побои.
При вид этого возмутительнаго зрлища въ Польварт утихла злоба на дурака, и онъ попробовалъ что-то крикнуть солдатамъ. Но ихъ было человкъ пятьдесятъ, и они вс сами кричали. На Польварта никто не обратилъ вниманія.
— Стащите съ него вс его лохмотья! — кричалъ одинъ.— Это не человкъ, это чертовскій сынъ въ человческомъ образ!
— Такая дрянь, и вдругъ эта дрянь убила лучшаго офицера англійской арміи! И оспу нарочно наслалъ на него самъ сатана, чтобы укрыть его отъ заслуженной казни! — кричалъ другой.
— Тащите сюла годовню! Сожжемте его вмст съ его кроватью и съ оспой! Вотъ будетъ весело!
— Жечь! Жечь его!.. Устроить ему костеръ! — подхватило разомъ двадцать голосовъ!
Польвартъ опять попробовалъ вмшаться, но ничего не могъ сдлать. Крики постихли только тогда, когда оказалось, что горящихъ головней нигд поблизости нтъ.
— Разступитесь, товарищи! — крикнулъ гренадеръ огромнаго роста.— У меня вотъ что есть. Я съ нимъ разомъ покончу.
У этого солдата, у одного изъ всхъ оказался мушкетъ. Онъ прицлился — и Джобу былъ бы тутъ же конецъ, но Польвартъ отстранилъ дуло палкой и всталъ между Джобомъ и солдатомъ.
— Успокойтесь, храбрый гренадеръ,— сказалъ капитанъ, выбирая средній тонъ между приказаніемъ и убжденіемъ.— Къ чему такая торопливость? Это не по-солдатски. Я зналъ и любилъ не меньше, чмъ вы, покойнаго капитана. Но убійцу слдуетъ сперва допросить. Быть можетъ, найдутся и другіе виновники, кром этого идіота.
Солдатъ глядлъ на Польварта безъ всякаго уваженія къ его чину и къ его словамъ. ‘Кровь за кровь!’ — бормоталъ онъ тихо, но злобно. Къ счастью, одинъ ветеранъ узналъ Польварта и сообщилъ своимъ, что этотъ офицеръ былъ лучшимъ другомъ покойнаго каиитана Мэкъ-Фюза. Тогда настроеніе перемнилось. Раздались крики:
— Ура, капитанъ Польвартъ!.. Ура, капитанъ Польвартъ, другъ нашего покойнаго капитана!
Капитанъ Польвартъ поспшилъ воспользоваться благопріятнымъ настроеніемъ солдатъ и снова обратился къ нимъ съ рчью посредническаго характера:
— Товарищи, спасибо за сочувствіе и привтствіе. Я тоже люблю и уважаю ирландскій гренадерскій полкъ — какъ за его храбрость, такъ и за то, что въ немъ служилъ мой другъ, капитанъ Мэкъ-Фюзъ, котораго я искренно любилъ и уважалъ. Боюсь, что капитанъ Мэкъ-Фюзъ былъ убитъ не по правиламъ честной войны, а изъ-за угла.
— Слышите, Теренсъ? — крикнулъ одинъ гоюсъ. — Онъ убитъ не по правиламъ честнаго боя!
— Кровь за кровь!— мрачно отозвались четыре или пять голосовъ.
— Чтобы разсудить справедливо, нужно обсудить хладнокровно,— торопливо воскликнулъ Польвартъ, опасаясь новато взрыва.— Настоящій солдатъ все длаетъ по порядку, а гд же и искать твердой воинской дисциплины какъ не въ ирландскомъ гренадерскомъ полку? Станьте въ кругъ около плнника и слушайте, какъ я буду его допрашивать. Если онъ окажется виновнымъ, я вамъ предоставлю его въ ваше полное распоряженіе.
На это предложеніе солдаты охотно согласились и нсколько разъ крикнули Польварту ура, коверкая его фамилію на свой ирландскій ладъ.
Желая выиграть время, чтобы лучше обдумать, какъ ему дальше быть, капитанъ веллъ принести фонарь посвтле, чтобы во время допроса видно было лицо плнника. Требованіе было, въ виду увеличивавшейся темноты, вполн резонное, и потому солдаты охотно бросились добывать фонарь. Тмъ временемъ нкоторые успли откуда-то достать горящихъ головешекъ, но, узнавъ, что Джоба жечь не будутъ, побросали ихъ въ каминъ. Тамъ он разгорлись сильне. Въ комнат было много старыхъ просмоленыхъ веревокъ. Ихъ собрали и набили ими каминъ, такъ что въ немъ скоро запылалъ яркій огонь. освтившій стны магазина.
Пользуясь этимъ освщеніемъ, Польвартъ разставилъ разъяренныхъ солдатъ такъ, что съ этого разстоянія они не могли произвести сразу никакого ршительнаго насилія надъ Джобомъ. Дло приняло съ виду какъ-бы характеръ правильнаго суда. Стоявшими на улиц передъ магазиномъ солдатами овладло любопытство, которое пересилило страхъ заразиться оспой. Они вошли молча и встали смирно, такъ что нкоторое время было слышно только трудное и тяжелое дыханіе несчастной жертвы. Польвартъ окинулъ взглядомъ нетерпливо-свирпыя лица солдатъ и понялъ, что дальнйшее оттягиваніе дла можетъ только привести къ дурнымъ послдствіямъ. Поэтому онъ приступилъ къ допросу.
— Джобъ Прэй! — сказалъ онъ.— Вы видите, что вокругъ васъ происходитъ. Вы сами должны понимать, что наступилъ часъ возмездія, и что на пощаду вы можете разсчитывать только въ томъ случа, если скажете полную правду. Отвчайте на мои вопросы, имя передъ глазами страхъ Божій.
Польвартъ сдлалъ паузу, чтобы дать время своему увщанію подйствовать на Джоба. Но тотъ, убдившись, что солдаты стоятъ смирно, легъ на подушку и молчалъ, ворочая глазами на вс стороны и подстерегая малйшее движеніе среди гренадеръ. Тогда Польвартъ спросилъ:
— Вы знаете майора Линкольна?
— При чемъ майоръ Линкольнъ?— зароптали солдаты.— Не о немъ вовсе рчь!
— Потерпите минуту, товарищи! Я знаю, что говорю.
— Ура, капитанъ Польвартъ! — крикнули солдаты.— Мятежннки и его искалчили, сдлавъ его безъ ноги!
— Спасибо, спасибо, друзвя! Джобъ Прэй, отвчайте мн безъ увертокъ: знакомы вы или нтъ съ майоромъ Динкольномъ?
— Джобъ знаетъ всхъ бостонцевъ, а майоръ Линкольнъ бостонскій уроженецъ.
— Но у васъ съ нимъ какое-то особенное знакомство. Разв не такъ?.. Товарищи, товарищи, потерпите: все это очень нужные вопросы.
Солдаты переглядывались между собою удивленно и недовольно, но молчали. Имъ эти вопросы казались совсмъ лишними.
— Вы его знаете лучше, чмъ всякаго другого изъ офицеровъ королевской арміи,— произнесъ капитанъ,
— Онъ общалъ Джобу не давать гренадерамъ его бить, а Джобъ за это ходилъ по его порученіямъ.
— Значитъ, у него была съ вами какая-то связь, хотя онъ человкъ въ здравомъ разсудк, а вы сумасшедшій идіотъ. Вы должны знать, что съ нимъ сдлалось, гд онъ теперь.
Идіотъ не отвчалъ ничего.
— Вы должны знать, по какой причин онъ ушелъ отъ своихъ друзей.
— Джобъ ничего не знаетъ. Джобъ невжда. Джобъ никогда въ школ не учился.
— Хорошо. Разъ ты такой упрямець, что не желаешь мн отвчать, то я предоставлю солдатамъ сдлать съ тобой все, что они захотятъ.
Отъ этой угрозы Джобъ опять привсталъ и принялъ полусидячее положеніе. По рядамъ солдатъ снова пробжалъ зловщій ропотъ: ‘кровь за кровь!’. Несчастный молодой человкъ, котораго мы называемъ то идіотомъ, то дуракомъ, то юродивымъ, за неимніемъ вполн подходящаго термина для его невмняемаго состоянія, обвелъ вокругъ себя блуждающими глазами, въ которыхъ вспыхнула искра разсудка, и протоворилъ торжественнымъ, трогательнымъ тономы
— Наш законы не позволяютъ никого битъ и мучить. И въ с_в_я_щ_е_н_н_о_й к_н_и_г_ это тоже запрещено. Вы Ольдъ-Нортскую церковь разобрали по бревну и разрубили на дрова, а Ольдъ-Соутскую превратили въ конюшню. Вы ничего святого не признаете. Васъ Богъ непремнно накажетъ.
Со всхъ сторонъ послышались крики: ‘Долго ли еще мы будемъ позволять ему такъ надъ нами издваться?’ — ‘Этотъ чортъ осмливается читать намъ проповди?’ — ‘Да разв этотъ старый деревянный домъ — церковь въ глазахъ настоящихъ христіанъ?’ — И опять повторенъ былъ зловщій приговоръ: ‘Кровь за кровь!’.
— Назадъ, товарищи! Назадъ! — крикнулъ Польвартъ, подкрпляя свое приказаніе взмахомъ палки.— Джобъ Прэй, въ послдній разъ я говорю: признавайтесь во всемъ. Извстно, что вы поднимали оружіе противъ короля, я самъ васъ видлъ среди мятежниковъ въ день похода на Лексингтопъ, Когда короловскія войска брали Чарльстоунскія высоты, вы опять-таки были съ мятежниками.
При перечисленіи преступленій Джоба ллца солдатъ становились все мрачне и мрачне.
— Въ этоіъ день,— продолжаль капитанъ,— пострадало много королевскихъ офицеровъ, кто былъ убить въ бою, кто лишился — гмъ! Кхе-кхе! — ноги или руки, а были также и предательски убитые.
— Кровь за кровь! — раздался всеобщій крикъ.
Даже Польвартъ увлекся общимь негьдующимъ чувствомъ и переставъ укрощать солдатъ, самъ закричалъ громовымъ голосомъ:
— Вы помните Дениса Мэкъ-Фюза, убитаго въ окопахъ, когда они были уже почти взяты и когда битва уже кончилась? Отвечайте, негодяй! Не вы ли его убили? Не ваша ли подлая рука совершила это гнусное преступленіе?
Джобъ пробормоталъ очень тихимъ голосомъ, но такъ, что вс хорошо разслышали:
— Зми изъ преисподней!.. Имъ покажутъ, что такое законъ!
— Убить его! Умертвить! Не долженъ онъ больше жить на свт!— закричали самые свирпые изъ гренадеръ.
— Тише! — крикнулъ еще громче Польвартъ.— Потерпите минутку!— Я хочу заплатить дань памяти капитана Мэкъ-Фюза. Говорите, негодяй, что вы знаете о смерти гренадерскаго капитана?
Джобъ повернулся къ Польварту и сказалъ ему съ видомъ безсмысленнаго торжества:
— Гренадеры ирландскаго королевскаго полка явились на гору, крича, какъ свирпые львы, но они закричали совсмъ подругому, когда повалился самый высокій изъ нихъ.
Польвартъ самъ дрожалъ отъ волненія, но все-таки сдлалъ солдатамъ одной рукой знакъ, чтобы они сдержали себя, а другой рукой досталъ изъ кармана офицерскій знакъ Мэкъ-Фюза и поднесъ его къ глазамъ идіота.
— Вы знаете, что это такое? — спросилъ онъ.— Чьей рукой была выпущена изъ ружья пуля, прострлившая этотъ знакъ?
Джобъ взялъ въ руки офицерское украшеніе и нсколько секундъ тупо глядлъ на нето, потомъ какъ будто сообразилъ что-то и сказалъ самодовольнымъ тономъ:
— Говорятъ, что Джобъ идіотъ, но стрлять изъ ружья онъ уметъ.
При этихъ словахъ Польвартъ отшатнулся назадъ, а солдаты окончательно разсвирпли. Комната наполнилась дикими ругательствами и воплями о мщеніи. Стали обсуждать, какому роду смерти предать убійцу. Въ это время солдатъ, которому было поручено топить каминъ, схватилъ одну изъ горящихъ веревокъ и крикнулъ:
— Сожжемъ его! Это всего лучше! Онъ — исчадіе ада, такъ пусть онъ обратится въ пепелъ.
Предложеніе было встрчено свирпо-радостнымъ одобреніемъ. Въ тотъ же мигъ около дюжины горящихъ веревокъ повисло надъ головой несчастной жертвы. Джобъ сдлалъ слабую попытку отстранить отъ себя жестокую участь, но его руки были совершенно безсильны, а его стоны вызывали только свирпый смхъ. Его окутало облако дыма. Его одежда стала уже загораться, какъ вдругъ въ комнату вбжала какая-то женщина, протискалась сквозь толпу, вырвала изъ рукъ изумленныхъ солдатъ горящія веревки, сдернула съ кровати пылавшее одяло, бросила на полъ и затоптала ногами, посл чего встала между Джобомъ и солдатами, точно разъяренная львица, защищающая своихъ дтенышей. Она стояла и смотрла на солдатъ, вся трясясь отъ охватившей ея злобы. Отъ волненія она долго не могла говорить, но потомъ успла овладть собой и воскликнула съ тмъ безстрашіемъ, которое всегда является у женщинъ, когда он придутъ отъ чего-нибудь въ негодованіе:
— Чудовища въ образ человческомъ! Что вы это длаете? Душа-то въ васъ есть человческая, или вы только по вншности люди? Кто вамъ позволилъ судить и наказывать другихъ? Нтъ ли между вами отцовъ? Пусть они выйдутъ впередъ и посмотрятъ, какъ страдаетъ умирающій сынъ! Кто между вами сыновья? Пусть они взглянутъ на меня и полюбуются на страданія матери. Вы хуже дикихъ зврей, ревущихъ въ пустын… Т хоть себ подобныхъ жалютъ, а вы что длаете?
На солдатъ сначала подйствовало горе матери и ея смлая неустрашимость, но потомъ они еще громче закричали: — Кровь за кровь!
— Негодяи! Трусы! Подлецы! — кричала безстрашная Абигаиль Прэй.— Солдаты по имени, а no поступкамъ демоны ада! Вы сюда кровь человческую пришли пить? Уходите! Идите на сосдніе холмы и мряйтесь тамъ силами съ мужчинами, которые васъ ждутъ съ оружіемъ въ рукахъ, а этого убогаго оставьте. Не трогайте его. Это и безъ того уже надломленная трость. Стоитъ ли ее доламывать? Его поразила Божія десница, онъ Богомъ отмченъ, чтобы васъ пристыдить и отомстить за попираемые вами законы…
Больше гренадеры не въ силахъ были терпть. Эта оскорбительная рчь раздула искры солдатскаго гнва въ цлый пожаръ.
Снова началось волненіе и движеніе, снова послышался шумъ и раздались крики:
— Подожжемте домъ! Сожжемте колдунью вмст съ ея чортовымъ отродьемъ!
Въ эту минуту сквозь толпу протснился человкъ огромнаго роста и огромной силы и очистилъ дорогу для какой-то важной дамы, закутанной въ теплую мховую мантилью и по всей видимости принадлежавшей къ несравненно боле высокому кругу, чмъ обычные постители стараго магазина. Ея неожиданное появленіе и аристократическій видъ, при всей наружной кротости, произвели сильное впечатлніе на солдатъ. Крики утихли. Посл шума настала такая глубокая тишина, что если бы кто-нибудь самымъ тихимъ шонотомъ сказалъ хоть одно слово, это слово было бы услышано.

ГЛАВА ХXVIІ.

Да, сэръ, я буду благоразуменъ. Если же я буду благоразуменъ, то и поступать буду разумно.

Шекспиръ.

Въ конц предыдущей сцены Польвартъ находился въ такой растерянности, что совершенно не въ силахъ былъ реагировать какимъ бы то ни было образомъ на угрозы солдатъ. По своему природному характеру онъ склонялся въ сторону гуманности, но послднія слова, сказанныя юродивымъ, пробудили и въ немъ чувство мести. При первомъ взгляд на поблекшія, но когда-то красивыя черты матери Джоба онъ узналъ въ ней ту женщяну, которую встртилъ на кладбищ у могилы мистриссъ Лечмеръ. Когда она встала передъ солдатами съ неустрашимостью матери, защищающей своего сына, въ ея чертахъ обнаружилось столько достоинства, что у Польварта явилась къ ней невольная симпатія. Капитанъ уже собирался опять пустить въ ходъ, чтобы поддержать усилія Абигаили, все свое вліяніе на солдатъ, какъ вдругъ появилась вышеупомянутая дама и однимъ своимъ появленіемъ вызвала въ солдатахъ реакцію. Польвартъ остался только безмолвнымъ и внимательнымъ зрителемъ того, что потомъ произошло.
Очутившись средя безпорядочной толпы солдатъ, неизвстная дама сначала встревожилась и смутялась, но сейчасъ же преодолла свою женскую робость, призвала себ на помощь все свое присутствіе духа и откинула капюшонъ своей шелковой мантильи. Передъ изумленными зрителями явилисъ блдныя, но попрежнему милыя черты Сесили.
— Я не знаю, почему здсь вс съ такими гнвными лицами столпились у постели больного,— сказана она посл нсколькихъ секундъ глубокаго моячанія.— Если вы задумали протавъ него что-нибудь жестокое, то умоляю васъ вспомнить о своей солдатской чести и объ отвтственности, которая на васъ ляжеть передъ вашимъ начальствомъ. Я сама жена военнаго и общаю вамъ именемъ того, это можетъ всегда замолвить слово главнокомандующему, что васъ или простятъ за все, или строго накажутъ — смотря по тому, какъ вы поступите дальше.
Солдаты нершительно переглянулись. Повидимому, они уже хотли отказаться отъ мести, но тутъ выступилъ впередъ тотъ самый солдатъ, который предлагалъ сжечь Джоба живьемъ, и сказалъ съ неудовольствіемъ:
— Если вы, миледи, самя супруга военнаго, какъ вы говорите, то вамъ слдуетъ знать, какъ горько товарищамъ и друзьямъ предательски убитаго офицера. Позвольте спросить, миледи: что же, по вашему, должны длать гренадеры, когда какой-нибудь идіотъ хвастается при нихъ, что онъ убилъ капитана Дениса Мэкъ-Фюза, ихъ ротнаго командира?
— Кажется, я васъ теперь поняла,— отвчала Сесидь.— Я слышала, что этого юношу подозрваютъ въ томъ, что онъ былъ на сторон американцевъ въ день той битвы, о которой вы говорите. Но убить человка въ сраженіи не значитъ быть убійцей, иначе кто же вы тогда сами? Вдь война — ваше ремесло.
Ее перебилъ съ десятокъ голосовъ, почтительно запротестовавшихъ:
— Большая разшща, миледи! То — сраженіе, честный бой, а тутъ было простое убійство.
Много было и еще сказано, чего Сесиль не разобрала и не поняла, потому что было сказано безсвязно и съ обычной ирландской живостью. Когда шумъ улегся, опять выступилъ прежній гренадеръ и объяснилъ Сесили:
— Мидеди, вы сказали сущую правду, и въ то же время не совсмъ врно. Когда человка убьютъ въ бою, это значитъ ужъ такая его судьба. Ни одинъ настоящій ирландецъ протестовать противъ этого не будетъ. Но вдь этотъ негодяй спрятался за трупъ убитаго гренадера, прицлился въ нашего капитана и застрлилъ его. Вотъ въ чемъ мы его обвиняемъ. Да и стрлялъ, онъ уже пбсл того, какъ битва была кончена, слдоватеньно, смерть капитана была ни на что не нужна. Черезъ нее дло не мнялось.
— Я не знаю всхъ тонкостей вашей жестокой профессіи,— сказала Сесиль,— но слышала, что вообще погибло довольно много народа уже посл того, какъ королевскія войска вступили въ окопы.
— Совершенно врно, миледи,— возразилъ гренадеръ,— это вамъ правильно передали. Тмъ боле необходимо, чтобы хоть одинъ изъ виновниковъ поплатился за такое предательство. Разъ битва кончена, то уже убивать нельзя.
У Сесили дрожали и вки, и губы, когда она продолжала.
— Я знаю многихъ, которые погибли или были ранены именно при такихъ условіяхъ, какъ вы описываете, но я думала до сихъ поръ, что это обычный удлъ войны. Но даже если этотъ молодой человкъ и виновенъ — вы только поглядите на него: неужели онъ достоинъ гнва людей, которые честь свою полагаютъ въ томъ, чтобы сражаться съ противникомъ равнымъ оружіемъ? Онъ давно уже пораженъ рукою, которая гораздо сильне вашихъ рукъ, и которая отняла у него разсудокъ. Въ довершеніе его бдъ, онъ заболлъ ужасной болзнью, отъ которой почти никто никогда не выздоравливаетъ. И вы сами, будучи ослплены гнвомъ, подвергаете себя опасности заболть такой же болзнью. Вы увлеклись жаждой мести, а вмсто то-то сами легко можете сдлаться жертвой заразы.
Пока она это говорила, солдаты незамтно отходили все дальше и дальше назадъ, такъ что между ними и кроватью Джоба оказалось значительное пространство. Многіе изъ нихъ молча вышли совсмъ изъ комнаты. Боязнь заразы пересилила въ нихъ всякое другое чувство. Сесиль воспользовалась пріобртеннымъ успхомъ.
— Уходили бы ужъ и вы изъ этого опаснаго помщенія,— сказала она, обращаясь къ оставшимся солдатамъ.— Мн нужно поговорить съ этимъ молодымъ человкомъ о судьб офицера, который дорогъ для всей арміи и который стоитъ того, чтобы имъ дорожили. Вотъ вамъ денегь, возвращайтесь къ себ въ казармы и не подвергайте себя опасности безъ всякой пользы. Ступайте. Все будетъ забыто и прощено.
Гренадеръ взялъ отъ Сесили деньги почти съ неохотой, но, видя, что съ нимъ осталось очень мало народа, все-таки ушелъ, наконецъ, сдлавъ Сесили неловкій поклонъ и кинувъ сумрачный, свирпый взглядъ на человка, такъ неожиданно и странно избавившагося отъ его мести. Въ помщеніи не осталось ни одного солдата, и скоро въ отдаленіи затихли даже ихъ шаги. Сесиль быстро оглянулась на оставшихся около нея. Узнавши Польварта и замтивши удивленіе у него на лиц, она слегка покраснела и смущенно опустила глаза, но потомъ оправилась етъ смущенія и сказала:
— Я полагаю, капитанъ Польвартъ, что насъ обоихъ привела сюда одна и та же цль.
— Вы во мн не ошиблись,— отвчалъ Польвартъ.— Сейчасъ же, какъ только я исполнилъ печальное порученіе, возложенное на меня вашей кузиной, я поспшилъ сюда, чтобы ухватиться за нить, которая, какъ я полагаю, должна насъ привести къ…
— Къ тому, что мы хотимъ узнать,— договорила Сесиль, оглядываясь на остальныхъ свидтелей сцены.— Но нашъ первый долгъ — быть гуманными. Нельзя ли перенести этого несчастнаго молодого человка въ его комнату и подать ему необходимую помощь?
— Это можно сдлать и теперь, и посл того, какъ мы его допросимъ,— отвчалъ Польвартъ съ такой холодностью и такимъ равнодушіемъ, что Сесиль удивленно на него поглядла. Замтивъ, что онъ своимъ безучастіемъ произвелъ на нее невыгодное впечатлніе, капитанъ обернулся къ двумъ мужчинамъ, стоявшимъ въ дверяхъ и видвшимъ оттуда все, что произошло, и небрежно сказалъ имъ:
— Ширфляйнтъ, Меритонъ, подите сюда и перенесите этого субъекта въ его комнату.
Ни тому, ни другому изъ лакеевъ это приказаніе не понравилось. Меритонъ тихонько заворчалъ и собирался уже категорически отказаться, но къ приказанію Польварта присоединила свою просьбу Сесиль, и тогда онъ ршился выполнить непріятную обязанность. Джоба на кровати перенесли въ маленькую комнату въ башн, откуда за часъ передъ тмъ его утащили солдаты, чтобы удобне было его истязать въ большомъ помщеніи.
Когда Абигаиль успокоилась, что солдаты больше не будутъ терзать ея сына, она бросилась на тюкъ старыхъ веревокъ, часть которыхъ была употреблена на топку камина, и такъ сидла на немъ въ тупой неподвижности, покуда ея сына переносили въ его комнату. Убдившись, что Джобу не хотятъ длать зла, а желаютъ, напротивъ, принести ему хоть какую-нибудь пользу, она тоже пришла въ его комнату и подала туда зажженную свчку, не переставая внимательно наблюдать, что будетъ дальше.
Польвартъ, повидимому, полагалъ, что для Джоба сдлано совершенно достаточно, и стоялъ съ довольно сумрачнымъ видомъ, ожидая, чего еще пожелаетъ Сесиль. A она съ чисто женской заботливостью и внимательностью распоряжалась переносомъ больного и, когда дло было сдлано, велла лакеямъ уйти въ другую комнату и тамъ дожидаться ея приказаній. Когда Абигаиль молча подошла и встала у кровати сына, въ комнат остались, кром нея и больного Джоба, только трое: Сесиль, Польвартъ и незнакомый мужчина высокаго роста, провожавшій Сесиль въ магазинъ. При слабомъ свт сальной свчки еще рзче выдлялась убогая обстановка комнаты.
Несмотря на твердую ршимость, выказанную Сесилью во время бесды съ солдатами, ей захотлось воспользоваться темнотой комнаты, чтобы скрыть свои выразительныя черты даже отъ единственной женщины, которая была тутъ съ нею. Она снова накинула себ на голову капюшонъ, встала тамъ, гд было всего темне, и заговорила, наконецъ, съ юродивымъ.
— Джобъ Прэй,— сказала она дружески-теплымъ тономъ,— я пришла сюда не затмъ, чтобы васъ наказывать или запугивать васъ какими-нибудь угрозами. Я пришла васъ только спросить объ одной вещи, и если вы мн ничето не отвтите, или скажете неправду, обманете, скроете что-нибудь, то это съ вашей стороны будетъ и грпіно, и жестоко.
— Вамъ нечего бояться, что мой сынъ скажетъ вамъ неправду,— сказала Абигаидь.— Тотъ же Богъ, который отнялъ у него разумъ, не лишилъ его добрыхъ сердечныхъ качествъ. Онъ даже не знаетъ, что такое ложь. Какъ жаль, что нельзя того же сказать о женщин, которая родила его на свтъ!
— Надюсь, что онъ ваши слова о немъ подтвердитъ своими поступками,— сказала Сесиль.
Она подумала съ минуту и вдругъ прибавила:
— Абигаиль Прэй, я полагаю, вы знаете, кто я.
— О, да, конечно, знаю,— отвчала Абигаиль, разсматрпвая изящную вншность говорившей съ ней леди и какъ бы сравнивая это изящество со своей собственной убогостью.— Вы — богатая и счастливая наслдница той особы, которую сегодня только что отнесли въ мсто вчнаго успокоенія. Могила открывается одинаково для бдныхъ и богатыхъ, для счастливыхъ и несчастныхъ. Я васъ знаю. Вы супруга сына богатаго человка.
Сесиль отквнула назадъ свои черные локоны, спустившіеся на лобъ, и оказала, красня, но съ достоинствомъ:
— Если вамъ извстно про мой бракъ, то вы не должны удивляться, что я принимаю участіе въ майор Линкольн. Я желаю узнать у вашего сына, гд въ настоящее время мой мужъ.
— Какъ! Узнать — у моего сына, у презрннаго нищаго дурака! Узнать о вашемъ муж! Да разв онъ достоинъ знать что-нибудь о такихъ важныхъ лицахъ? Нтъ, молодая леди, вы просто надъ нами сметесь.
— Я очень буду удивлена, если окажется, что ему ничего неизвстно. Разв вотъ уже съ годъ у васъ въ этомъ дом не останавливается очень часто одинъ старикъ, по имени Ральфъ? Разв онъ не скрывался здсь всего лишь нсколько часовъ тому назадъ?
Абигаиль вся задрожала отъ этого вопроса, но отвтила на него безъ малйшей увертки:
— Это правда. Я, дйствительно, принимала у себя этого человка, не зная, ни кто онъ самъ, ни откуда и куда направляется. Про него никто ничего не знаетъ, а самъ онъ знаетъ про другихъ то, чего ни одинъ человкъ не можетъ узнать своими собственными средствами. Если я за это должна понести наказаніе, я готова подчиниться своей судьб. Онъ былъ здсь вчера, быть можетъ, явится и сетодня вечеромъ. Онъ приходвтъ и уходитъ, когда захочетъ. Ваши генералы и ваша армія могутъ считать его человкомъ опаснымъ и вреднымъ, но не такой женщин, какъ я, пристало въ чемъ-нибудь ему мшать или препятствовать.
— Кто съ нимъ былъ, когда онъ въ послдній разъ сюда приходилъ? — спросила Сесиль такимъ тихимъ, упавшимъ голосомъ, что еслибъ не мертвая тишина въ комнат, его бы нельзя было и разслышать.
— Кто? Мой бдный дуракъ-сынъ,— отвчала Абигаиль съ особенной поспшностью, такъ какъ желала узнать поскоре, чего ей ждать за это.— Если ходить съ этимъ безвстнымъ человкомъ — преступленіе, то мой сынъ, конечно, виновенъ.
— Все вы не то говорите, все вы не хотите понять моихъ намреній. Они у меня добрыя по отношенію къ вамъ, и вамъ будетъ очень хорошо, если вы на мои вопросы отвтите правдиво.
— Правдиво! — повторила Абигаиль, глядя на Сесиль съ гордостью и неудовольствіемъ.— Вы богаты, а богатые люди, конечно, имютъ право бередить раны бдныхъ.
— Очень жаль, если я чмъ-нибудь задла ваше самолюбіе,— сказала Сесиль,— я этого совсмъ не хотла. Напротивъ, я готова быть другомъ вамъ и ему и докажу это при случа.
— Никогда жена маіора Линкольна не можетъ быть другомъ Абигаили Прэй! — воскликнула, вся содрогаясь, Абигаиль.— Никогда не станетъ она интереооваться ея судьбой!
Идіотъ, слушавшій до сихъ поръ весь разговоръ съ тупымъ безучастіемъ, вдругъ завозился въ своихъ лохмотьяхъ, выставилъ изъ нихъ свою голову и сказалъ:
— Жена маіора Линкольна пришла потому къ Джобу, что Джобъ сынъ знатнаго человка.
— Ты сынъ грха и нужды,— сказала Абигаиль, закрывая лицо передникомъ.— Лучше бы теб совсмъ на свтъ не родиться!
— Скажите мн, Джобъ, когда вы въ послдній разъ видли маіора Линкольна? — спросила Сесиль.— Вдь онъ, какъ и я же, относится къ вамъ съ уваженіемъ и длаетъ вамъ визиты. Когда онъ въ послдній разъ у васъ былъ?
Юродивый не отвтилъ ничего.
— Мн кажется, я смогу поставить ему вопросы боле понятно для него,— вмшался незнакомецъ, переглянувшись съ Сесилью, которая, видимо, сейчасъ же поняла его взглядъ.
Незнакомецъ повернулся къ Джобу, нсколько минутъ внимательно разсматривалъ его лицо и, наконецъ, сказалъ:
— Молодой человкъ, Бостонъ очень удобное мсто для смотровъ и парадовъ. Вы видали когда-нибудь здсь солдатское ученье?
— Джобъ всегда ходитъ за солдатами и маршируетъ съ ними самъ. Пріятно смотрть, когда гренадеры маршируютъ подъ музыку: барабаны бьютъ, грубы играютъ.
— A Ральфъ тоже ходитъ за ними и тоже маршируетъ?— спросилъ равнодушнйшимъ тономъ незнакомецъ.
— Ральфъ? Радьфъ — замчательный воинъ. Онъ теперь тамъ, на горахъ, обучаетъ военному длу колонистовъ. Джобъ видитъ это всякій разъ, когда ходитъ за провизіей для маіора.
— Это требуетъ объясненія,— сказалъ незнакомецъ.
— Объясненіе нетрудное,— вмшэлся Подьвартъ.— Этотъ молодой человкъ вотъ уже полгода, пользуясь парламентерскимъ флагомъ, приноситъ въ городъ изъ деревни провизію въ извстные сроки. На это было дано разршеніе.
Незнакомецъ подумалъ съ минуту, прежде чмъ сталъ продолжать.
— Вы когда были въ послдній разъ у мятежниковъ?— спросилъ онъ у Джоба.
— Не совгую вамъ ихъ такъ называть. Они вамъ этого не позволятъ.
— Ну, извините. Больше не буду. Когда же вы ходили въ послдній разъ за провизіей?
— Джобъ ходилъ въ субботу, которая была вчера.
— Почему же вы мн ее не доставили, господинъ юродивый? — съ настойчивостью воскликнулъ Польвартъ.
— Вроятно, у него были на это извстныя причины,— вмшался незнакомецъ, желая поддержать юродиваго въ хорошемъ настроеніи духа.— Вдь такъ, Джобъ? Причины были?
— Просто онъ всю ее слопалъ самъ! — сказалъ разсерженный каштанъ.
Абигаиль, сидвшая на полу, судорожно сжала об руки, хотла встать и заговорить, но снова приняла прежнюю смиренную позу и промолчала, словно лишившись дара слова отъ охватившаго ее сильнаго волненія.
Незнакомецъ. не обратилъ никакого вниманія на эту пантомиму и продолжалъ задавать свои вопросы такъ же непринужденно и хладнокровно, какъ и раньше.
— Гд же эта провизія? Она еще здсь? — спросилъ онъ.
— Конечно, здсь. Джобъ ее спряталъ до возвращенія маіора. Ральфъ и маіоръ Линкольнъ забыли сказать Джобу, что длать съ провизіей.
— Удивляюсь, отчего вы не понесли ее за ними.
— Вс привыкли считать Джоба дуракомъ,— отвчалъ юродивый,— но онъ не настолько глупъ, чтобы относить обратно въ горы провизію, которую онъ только что оттуда принесъ. Вы думаете, тамъ мало състныхъ припасовъ, что ли? Успокойтесь, тамъ ихъ сколько угодно,— прибавилъ онъ, и глаза его заблестли отъ удовольствія. Видно было, что онъ хорошо понимаетъ и цнитъ это преимущество. — Туда постоянно привозятся цлые воза всякаго провіанта, тогда какъ здсь въ город — голодъ.
— Это врно. Я и забылъ, что они оба ушли къ американцамъ. Вроятно, они вышли изъ города подъ тмъ блымъ знаменемъ, которое вы съ собой носите?
— Джобъ знамени не носитъ. Знамена носятъ знаменщики. Джобъ принесъ отличную индюшку и изрядный окорокъ, но знамени у него не было.
При перечисленіи этихъ съдобныхъ вещей у кап тана уши насторожились, и онъ вторично готовъ былъ нарушить правило приличія, но незнакомецъ не далъ ему на это времени, продолжая разспросы:
— То, что вы говорите, Джобь, все очень разумно, а я вижу, что все это правда. Ральфу и маіору Линкольну не трудно было выйти изъ города такимъ же точно способомъ, какимъ вы въ него вошли.
— Разумется,— сказалъ Джобъ, котораго эти вопросы уже утомили, такъ что онъ уткнудся головой въ одяло.— Ральфъ дорогу знаетъ, онъ въ Бостон родился.
Незнакомецъ взглянулъ на внимательно слушавшую Сесиль и сдлалъ ей поклонъ, давая понять, что онъ узналъ вполн достаточно. Сесиль поняла его и сдлала движеніе, чтобы подойти къ Абигаили, когорая отъ времени до времени испускала горькіе вздохи и стоны.
__ И первымъ дломъ сейчасъ же позабочусь, чтобы у васъ было все необходимое,— сказала она,— и только посл этого воспользуюсь тми свдніями, которыя отъ васъ получила.
— Не заботьтесь вы о насъ, пожалуйета,— тономъ горькой покорности судьб отвчала Абигаиль.— Намъ нанесенъ послдній ударъ, и такимъ жалкимъ людямъ, какъ мы, остается только безропотно всему покориться. Богатство и изобиліе не спасли вашу бабушку отъ могилы, и надо мной, быть можетъ, также сжалится смерть и придетъ ко мн… Гршница я! Что это я говорю? Никакъ не могу заставить свое строптивое сердце терпливо ждать своего срока!
Разстроенная отчаяніемъ несчастной женщины, вспомнивъ къ тому же, что и мистриссъ Лечмеръ умирала среди намековъ на ея гршную жизнь, Сесиль нсколько минутъ грустно молчала, потомъ собралась съ мыслями и сказала голосомъ, въ которомъ звучало и христіанское состраданіе, и женская кротость.
— Намъ не запрещается заботиться о нашихъ земныхъ потребностяхъ, каковы бы ни были наши грхи, и вы, разумется, не откажетесь принять отъ меня услуги, которыя я собираюсь вамъ оказать… Пойдемте,— прибавила она, обращаясь къ своему спутнику. Замтивъ, что капитанъ Польвартъ хочетъ подойти къ ней, чтобы предложить ей руку, она вжливо ему поклонилась и сказала:— Благодарю васъ, капитанъ, но только вы, пожалуйста, не безпокойтесь. Со мной вотъ этотъ достойный человкъ и еще Меритонъ, а у дверей меня дожидается горничная. У васъ, вроятно, и свои дла есть.
Она улыбнулась капитану грустной и кроткой улыбкой и вышла изъ башни прежде, чмъ тотъ усплъ что-нибудь отвтить.
Хотя Сесиль и ея спутникъ выспросили у Джоба все, что онъ могъ, по ихъ мннію, знать, и во всякомъ случа все то, что имъ было нужно, однако, Польвартъ остался въ комнат и, повидимому, еще не собирался уходить. Впрочемъ, онъ скоро замтилъ, что ни мать, ни сынъ не обращаюгъ на него ни малйшаго вниманія. Абигажль сидла попрежнему на полу, опустивъ голову на грудь, а Джобъ лежалъ на кровати въ состояніи тупой апатіи. Только тяжелое дыханіе показывало, что онъ живъ. Капитанъ окинулъ глазами жалкую, нищенскую обстановку, но это не отвлекло его отъ принятаго намренія. Онъ подошелъ къ жалкой койк юродиваго и дко сказалъ ему:
— Вы должны мн сказать, что вы сдлали съ провизіей, которую получили отъ мистера Седжа. Я не позволю вамъ въ такомъ важномъ дл не исполнить своей обязанности. Отвчайте мн правду, если не желаете имть опять дло съ ирландскими гренадерами.
Джобъ упрямо молчалъ, но Абигаиль подняла годову и отвтила за сына:
— Джобъ всегда аккуратно приносилъ майору провизію, когда являлся въ городъ. Если бы даже Джобъ и способенъ былъ воровать, онъ никогда бы не сталъ воровать у майора.
— Надюсь, добрая женщина, надюсь, что такъ. Но вдь тутъ онъ легко могь поддаться искушенію. Въ виду голода въ город это было бы даже простительно… Если онъ дйствительно принесъ провизію, куда слдовало, отчего же онъ не пришелъ ко мн и не спросилъ, что съ ней длать? Онъ самъ же говоритъ, что ушелъ изъ американскаго лагеря вчера утромъ.
— Нтъ, не утромъ,— возразилъ юродивый.— Ральфъ увелъ съ собой Джоба въ субботу вечеромъ. Онь ушедъ отъ американцевъ безъ обда.
— И вознаградилъ себя нашей провизіей. Это называется честность!
— Ральфъ очень торопился и не хотлъ даже пость на дорогу. И Джоба не накормилъ. Радьфъ великій воинъ, но онъ какъ будто не знаетъ, какъ пріятно бываетъ пость, когда человкъ голоденъ.
— Обжора! Лакомка! Жадная утроба! Онъ похитилъ нашу провизію, да еще расписываетъ, какъ онъ вкусно ее полъ!
— Если вы серьезно обвиняете во всемъ этомъ моего сына,— сказала Абигаидь,— то вы, значитъ, совершенно его не знаете. Неужели вы не слыхали его голодныхъ стоновъ? Онъ сутки ничего не лъ. Богъ-сердцевдецъ знаетъ, что я говорю правду.
— Что вы говорите, женщина? — вскричалъ Подьвартъ, съ ужасомъ вытаращивъ на нее глаза.— Какъ не лъ сутки? Да что же вы за мать посл этого? Отчего же вы съ нимъ не подлилась, когда ли сами?
— Неужели вы думаете, что я способна оставить сына голоднымъ, когда сама сыта? Вчера, когда онъ пришелъ, я отдала ему послдній кусокъ хлба — все, что у меня было. Да и этотъ кусокъ я получила отъ одного человка, который бы гораздо лучше сдлалъ, если бы далъ мн не хлба, а какого-нибудь яду.
— Старая Нэбъ не знаетъ, что Джобъ нашелъ около казармъ кость и сълъ ее,— сказалъ слабымъ голосомъ идіотъ.— Король, надо полагать, не знаетъ, какъ хорошо глодать кости. wqы
— Но провизія-то гд же, провизія-то? — воскликнулъ Польвартъ.— Неразумный вы юноша!
— Провизію Джобъ спряталъ подъ кучей старыхъ веревокъ,— сказалъ идіотъ, показывая пальцемъ черезъ открытую дверь на то мсто, о которомъ онъ говорилъ.— Когда майоръ Линкольнъ возвратится, онъ, можетъ быть, дастъ Джобу косточку поглодать. И старух Нэбъ также дастъ.
— Подъ кучей веревокъ! — вскричалъ капитанъ.— Хороша бы она потомъ была!
Онъ вскочилъ, вышелъ въ большую комнату, бшено расшвырялъ по полу вс веревки и дрожащей рукой вытащилъ изъ-подъ нихъ индйку и окорокъ. Лицо его было красно, онъ задыхался и вполголоса повторялъ: ‘Сутки не вши! Умираютъ отъ истощенія! А! Скажите, пожалуйста!’ — и разное другое въ этомъ род. Взявъ индйку въ одну руку, а окорокъ въ другую, онъ отчаянно заоралъ:
— Ширфляйнтъ! Каналья! Анаема! Гд ты тамъ?
Ширфляйнтъ по опыту зналъ, что когда его такъ зовутъ, то онъ долженъ явиться моментально, иначе будетъ бда. Онъ сорвался со скамейки, на которой сидлъ, и какъ изъ земли выросъ передъ своимъ господиномъ, выступивъ изъ темноты.
— Каминъ затопи, лнтяй анаемскій! — набросился на него Польвартъ съ тмъ же неистовствомъ.— Здсь пища, а тамъ голодъ. Слава Богу, что мн посчастливилось ихъ другъ съ другомъ свести. Набросай въ каминъ веревокъ побольше. Огонь давай! Живо!
Приказанія исполнялись съ той же быстротой, съ какой отдавались. Ширфляйнтъ зналъ характеръ своего барина и по его нетернливымъ жестамъ видлъ, что надо торопиться. Онъ наклалъ полный каминъ просмоленныхъ старыхъ веревокъ, поднесъ къ нимъ свчку и зажегъ. Яркое пламя привлекло къ себ изумленные взгляды матери и сына.
Польвартъ, усвшись на скамейк передъ плохимъ столомъ, досталъ изъ кармана складной ножикъ и началъ рзать окорокъ ломтями съ торопливостью, длавшей честь его доброт и человколюбію.
— Ширфляйнтъ,— распоряжался онъ вмст съ тмъ,— положи дровъ на огонь и приготовь мн горячихъ углей, да устрой мн вотъ изъ лопатки и щипцовъ что-нибудь врод тагана. Прости Ты мн, Господи, что я питалъ мстительные замыслы противъ человка, который терпитъ величайшее изъ бдствій на земл — голодъ! Да что же ты, не слышишь, что ли, Ширфляйнтъ? Положи на огонь дровъ, приготовь горячихъ угольевъ. Я буду готовъ черезъ минуту.
— Сэръ, здсь во всемъ дом нтъ ни кусочка дровъ. Не найдется даже на зажигательжую свчку. Въ Бостон тоже дрова на улицахъ же валяются.
— Гд у васъ хранятся дрова, добрая женщина? — спросилъ Польвартъ, не замчая, что онъ говоритъ съ Абигаилью такимъ же грубымъ тономъ, какъ со своимъ лакеемъ.— У меня все готово. Мн нужно теперь только дровъ.
— У меня ихъ нтъ ни одного полна,— отвчала Абигажль тономъ мрачной покорности судьб.— Божій судъ поразилъ меня сразу со всхъ сторонъ.
— Ни пищи! Ни дровъ! — съ трудомъ могъ выговорить Польвартъ.
Онъ провелъ рукой по глазамъ и крикнулъ умышленно грубымъ голосомъ, чтобы скрыть свое волненіе.
— Ширфляйнтъ! Ступай скоре сюда, анаема! Отвязывай мою ногу!
ІПирфляйнтъ поглядлъ на него съ изумленіемъ, но капитанъ сдлалъ нетерпливый жестъ — и лакей поспшилъ исполнить приказаніе.
— Хорошо,— сказалъ Польвартъ.— Теперь расколи ее на десять кусковъ. Дерево сухое, угли сейчасъ же получатся. A нога — что такое нога для повара? Повару нужны руки, глаза, носъ, ротъ, а безъ ногъ онъ можетъ обойтись даже безъ обихъ, не то что безъ одной.
Говоря все это, капитанъ-философъ сидлъ спокойно на скамейк и наблюдалъ, какъ его помощникъ готовилъ ему огонь и жаръ для жаренія ветчины.
— Есть люди,— говорімъ Польвартъ, не переставая слдить за Ширфдяйнтомъ,— которые дятъ только два раза въ день. Есть даже такіе, которые довольствуются однимъ только разомъ. Но я не встрчалъ ни одного дйствительно здороваго человка, который бы лъ мене четырехъ разъ въ сутки и притомъ плотно лъ, а не кое-какъ. Нтъ ничего хуже этихъ осадъ. Это просто бичи человчества. Слдовало бы изобрсти способъ воевать, обходясь безъ нихъ. Когда солдатъ голоденъ, онъ становится трусливъ и скученъ. Кормите его хорошенько — а онъ будетъ веселъ и ползетъ вамъ хоть на самого чорта, ну, мой юноша, какъ вы любите горячую ветчину: попрожаристе или въ соку?
Въ маленькую комнату уже нрошелъ вкусный запахъ жаренаго мяса и настолько возбудилъ у Джоба апптетитъ, что тотъ привсталъ на постели и во вс глаза слдилъ за дйствіями своего благодтеля. Его пересохшія губы нетерпливо двигались, и въ каждомъ взгляд безсмысленныхъ глазъ сказывалось неодолимое желаніе утолить невыносимый голодъ. На вопросъ капитана онъ отвчалъ съ трогательной жростотой:
— Что скоре, то и лучше для Джоба.
— Конечно, конечно, но все надо длать основательно, чтобы вышло какъ можно лучше. Еще минутку потерпть — и получится не ломоть, а одно объяденье. Ширфляйнтъ, бери эту деревянную тарелку. Тутъ ужъ не до церемоній, когда случай такой экстрснный. Ну что ты за грязный пачкунъ! Вытри ее хоть своей полой, что ли… Какой букетъ!.. Ну, помоги мн теперь подойти къ кровати.
— Да благословитъ васъ Богъ, да вознаграддтъ васъ какъ можно больше за заботу о моемъ несчастномъ сын! — воскликлула отъ полноты души Абигаиль.— Но только не повредила бы ему такая пища при его теперешней болзни.
— A чмъ же бы его, по вашему, кормить? Поврьте, онъ и боленъ только оттого, что слишкомъ истощенъ. Пустой желудокъ все равно, что пустой карманъ: въ него входитъ дьяволъ и шутитъ свои шутки. Голодъ самъ по себ есть болзнь, ужаснйшая изъ всхъ болзней. Поэтому я не признаю докторовъ, предписывающихъ діэту. Это одно шарлатантство. Пища человку необходима всегда, она его поддерживаетъ, какъ вотъ меня моя деревяндая нога. Кстати, Ширфляйнтъ, не забудь потомъ достать изъ золы металлическія части моей деревяшки… Да положи на огонь еще нсколько новыхъ ломтей. Кушайте, юноша, кушайте! — продолжалъ Польвартъ, потирая себ руки отъ удовольствія, когда Джобъ съ жадностью принялъ отъ него тарелку.— Второе удовольствіе въ жизни — видть, какъ стъ голодный человкъ, котораго мы кормимъ, ну, а первое въ насъ уже врождено — сть самому. Это виргинскій окорокъ, слышго по запаху. Ширфляйнтъ, не найдется л здсь еще чего-нибудь врод тарелки? Этой доброй женщин также вдь нужно пость, а такъ какъ я въ этомъ часу обыкновенно ужинаю, то и мн, Я, слдовательно, получу два удовольствія сразу. Это не часто случается.
Такъ болталъ добрякъ Польвартъ до тхъ поръ, пока Ширфляйнтъ не добылъ требуемаго и тмъ не отвлекъ его лъ другую сторону. Старый магазинъ, въ жоторый онъ незадолго передъ тмъ входилъ, весь кипя самыми мстительными замыслами, представлялъ теперь въ высшей степени странное зрлище: капитанъ линейныхъ войскъ его британскаго величества раздлялъ въ немъ скромный ужинъ съ нищенкой и больнымъ юродивымъ среди самой жалкой нищенской обстановки.

ГЛАВА XXVIII.

Синьоръ Туріо, позвольте одну минутку: намъ нужно переговорить по секрету.

Шекспиръ: ‘Два веронскихъ дворянина’.

Совсмъ другая сцена происходила въ это время въ большомъ зданіи на улиц, упиравшейся въ площадь рынка. Вс окна Фануэль-Голля были ярко освщены, составляя рзкій контрастъ съ погруженною во мракъ сосдней церковью. Вс подступы къ резиденціи представителя королевской власти охранялись вооруженными солдатами. Въ этотъ домъ должны мы теперь перенестись, чтобы снова взять въ руки нить нашего разсказа.
Лакеи въ богатыхъ ливреяхъ военнаго вдомства носились по комнатамъ съ тмъ проворствомъ, котораго требовала отъ нихъ служба. Одни изъ нихъ подавали графины и бутылки съ лучшми винами въ ту залу, гд главнокомандующій генералъ Гоу угощалъ ужиномъ генераловъ и старшихъ офицеровъ своей арміи, другіе уписывали съ тарелокъ остатки кушаній, которыя хотя и свидтельствовали о томъ, что пиръ былъ роскошный, однако, указывали въ то же время и на затруднительное положеніе города по случаю осады. Солдаты въ небрежной одежд, не по форм, безъ дла толклись въ сняхъ и въ швейцарской и съ завистью посматривали на уносимыя со стола блюда, которыя передавались старшими лакеями младшимъ для уборки въ надежное мсто. Все длалось живо и быстро, но все длалось спокойно безъ суеты и шума. На всей сцен лежала печать воинской дисциплины и порядка.
Помщеніе, на которое были обращены теперь взоры всхъ, было убрано со всмъ комфортомъ, какого только можно было пожелать при существующихъ обстоятельствахъ. Каминъ великолпно топился, разъхавшійся старый полъ былъ покрытъ богатымъ ковромъ, а окна занавшаны почти вплотную густыми драпировками изъ прекрасной шелковой матеріи. Во всемъ убранств замчалась изысканность и въ то же время нкоторая изящная небрежность. Каждая вещь обстановки была вывезена изъ страны, которая считалась въ то время единственною поставщицей всего того, что можетъ украсить жизнь.
Посреди комнаты стоялъ гостепріимный обденный столъ, за которымъ сидли высокочиновные гости въ военныхъ мундирахъ. Между ними было, впрочемъ, и нскольно штатскихъ — изъ мстныхъ нотаблей, считавшихся преданными королю, но уже начинавшихъ терять вру въ мощь Англіи. Самъ Гоу сидлъ на обычномъ хозяйскомъ мст, на верхнемъ конц стола. Его смуглыя черты выражали искреннее солдатское радушіе, когда онъ угощалъ своихъ гостей тмъ или другимъ графиномъ вина изъ числа стоявшихъ на стол. Во всхъ были лучшія европейскія вина.
— Хоть я и англійскій генералъ, господа,— говорилъ онъ,— но за своимъ столомъ могу на этотъ разъ похвастаться только вотъ винами. Ужъ не взыщите, самъ вижу, что столъ былъ неважный, только то, что необходимо англійскому солдату. Наполнимте же свои стаканы, джентльмены, и выпьемте за здоровье короля!
— За здоровье его величества!
При этихъ магическихъ словахъ вс встали и начали чокаться. Старикъ въ морской генеральской форм, адмиралъ Грэвсъ, даже перевернулъ потомъ свой стаканъ дномъ вверхъ, чтобы вс видли, какъ онъ добросовстно осушилъ его весь до капли. При этомъ онъ воскликнулъ:
— Да благословитъ его Богъ!
Въ самый разгаръ пира вдругъ вошелъ лакей съ какимъ-то докладомъ и остановился за стуломъ генерала Гоу. Тотъ обернулся и спросилъ:
— Что нужно?
Лакей сталъ что-то тихо докладывать. Вс присутствовавшіе нарочно повернули головы въ другую сторону, чтобы не слушать, но старикъ-адмиралъ слушалъ, не стсняясь, и когда услыхалъ слово ‘леди’, то ударилъ по столу рукой, держа въ другой бутылку, а самъ весело закричалъ:
— Парусъ! Парусъ! A подъ какимъ флагомъ? Подъ королевскимъ или мятежническимъ? Тутъ какая-нибудь ошибка: или поваръ запоздалъ, или леди слишкомъ поторопилась…
Старый морякъ былъ очень доволенъ своимъ открытіемъ и своими остротами. Гоу съ досадой закусилъ губы и строго приказалъ лакею повторить докладъ громче.
— Какая-то леди желаетъ видть ваше высокопревосходительство,— сказалъ трепещущій лакей.— Она дожждается въ библіотек.
— Среди книгъ!— вскричалъ адмиралъ.— Для васъ самое подходящее мсто, мой высокоученый другъ. Скажи, любезный: она хорошенькая? Молоденькая?— обратился онъ къ слуг.
— Судя по ея легкой походк, сэръ, очень молоденькая,— отвчалъ лакей,— но лица не видно, у нея на голов большой шелковый капюшонъ.
— Я полатаю, что это просто какая-нибудь просительница,— сказалъ Бергоймъ, улыбаясь и собираясь встать изъ-за стола.— Позвольте мн, генералъ, сходить и разспросить ее, чтобы не ставить васъ въ непріятное положеніе, если на просьбу придется отвтить отказомъ.
— Нтъ, зачмъ же,— съ живостью сказалъ Гоу, быстро вставая съ мста,— я не считаю себя вправ уклоняться отъ личнаго пріема просителей.
— A съ особенности просительницъ,— ехидно вставилъ неисправимый адмиралъ.
— Господа, прошу меня извинить ради незнакомой дамы,— дродолжалъ Гоу,— а вамъ, адмиралъ, рекомендую своего дворецкаго: онъ вамъ подробно опишетъ все плаваніе этой бутылки съ самаго ея вызда съ острова Мадеры.
Онъ сдлалъ общій поклонъ и ушелъ съ нсколько излишней для своего сана торопливостью. Въ библіотек дожидалась дама, о которой въ это время думали ршительно вс гости генерала Гоу, хотя и старались это скрыть другъ отъ друга. Подождя къ ней съ развязностью военнаго, надъ которымъ нтъ высшаго начальства, онъ сказалъ ей съ нсколько двусмысленной вжливостью:
— Сударыня, чему я обязанъ удовольствіемъ васъ видть? Судя по вашей наружностя, у васъ должны быть друзья, которымъ вы могли бы поручить переговорить со мной, не безпокоясь для этого сами.
— Я рвшлась обратиться къ вамъ со своей просьбой сама, опасаясь, что если я это сдлаю черезъ другое лицо, то мн въ ней будетъ отказано,— отвчала тихимъ и дрожащимъ голосомъ незнакомка.— Къ тому же у меня и времени нтъ для исполненія принятыхъ формальностей. Я очень тороплюсь.
— Я убжденъ, что ваши опасенія не имютъ подъ собой почвы,— сказалъ Гоу, стараясь быть какъ можно любезне. Онъ подошелъ еще ближе и прибавилъ:— Не лучше ли будетъ, если вы подкрпите вашу просьбу тмъ, что откроете свое лицо? Я тогда буду видть, съ кмъ я говорю, и мн будетъ легче соетавить себ мнніе о характер самой просьбы.
— Я — жена, отыскивающая своего мужа,— сказала дама, откидывая съ головы капюшонъ своей тальмы и подставляя смлымъ взглядамъ адмирала милыя и скромныя черты Сесиліи. Она не привыкла, чтобы на нее такъ смотрли и такъ съ ней говориля, поэтому она ршила сейчасъ же сказать, кто она такая. Но, произнося вышеупомянутыя немногія слова, она сейчасъ же почувствовала робость, сконфуженно замолчала, покраснла и опустила глаза. Генералъ глядлъ на нее съ нескрываемымъ восхищеніемъ.
— Тотъ, кого вы ищете,— сказалъ онъ, наконецъ,— находится въ город или за его чертой?
— Боюсь, что онъ вышелъ за черту города.
— И вы желали бы отправиться за нимъ въ лагерь мятежниковъ? Объ этомъ нужно подумать… Я вижу передъ собой леди замчательный красоты. Могу я узнать, кто она такая?
— У меня нтъ причины скрывать свою фамилію,— съ гордостью отвчала Сесиль.— Въ стран нашихъ общихъ предковъ мой родъ принадлежитъ къ высшему дворянству, и мистеру Гоу онъ, вроятно, небезызвстенъ. Я дочь умершаго полковннка Дайнвора.
— И племянннца лорда Кардонелля! — съ удивленіемъ и генералъ, сейчасъ же мняя свое двусмысленно-непринужденное обращеніе на самое почтительное.— Я зналъ, что въ Бостон прожяваетъ молодая лэди изъ этой фамиліи, я не могу забыть, что она, точно какой-нибудь врагъ, упорно отклоняла отъ себя почтительное вниманіе, которымъ съ радостью готово было ее окружить все офицерство королевской арміи, отъ генерала до послдняго прапорщика. Но позвольте имть честь предложить вамъ кресло.
Сесиль поблагодарила реверансомъ и осталась на ногахъ,
— Я ни имю времени и не ршаюсь защищаться противъ вашего обвиненія, генералъ,— отвчала она.— Но если моей личной фамиліи, но отцу, недостаточно для той просьбы, съ которой я къ вамъ обращаюсь, то я могу назвать фамилію того лица, ради котораго я хлопочу.
— Будь онъ самый закоренлый бунтовщикъ изъ свиты Вашингтона, ему можно позавидовать.
— Онъ не только не противникъ короля, но даже еще недавно проливалъ за него свою кровь,— сказала Сесиль, невольнымъ движеніемъ набрасывая опять на себя капюшонъ.
— Кто же онъ такой?
Сесиль назвала фамилію своего мужа. Гоу даже вздрогнулъ отъ удивленія, но повторилъ съ улыбкой:
— Майоръ Линкольнъ? Теперь я понимаю, почему онъ не пожелалъ вернуться въ Европу для поправленія своего здоровья. Вы говорите, онъ ушелъ изъ города? Мн кажется, вы ошибаетесь.
— Боюсь, что нтъ, и что это правда.
Лицо генерала нахмурилось. Новость была ему, видимо, непріятна.
— Слишкомъ ужъ онъ злоупотребляетъ своимъ привилегированнымъ положеніемъ,— пробормоталъ онъ вполголоса.— Онъ ушелъ, молодая леди, вы говорите? Безъ моего спроса? Безъ моего вдома?
— Причины были вполн уважительныя,— поспшила воскликнуть Сесиль, совершенно забывая о себ самой въ тревог за Линкольна.— Онъ дйствовалъ подъ вліяніемъ личнаго горя: иначе, какъ военный, онъ никогда бы себ этого не позволилъ.
Гоу молчалъ холодно и угрожающе. Для Сесили это казалось страшне, чмъ если бы онъ разсердился. Взглянувъ на его нахмуренный лобъ, она въ тревог воскликнула:
— Я уврена, что вы не воспользуетесь моей откровенностью ему во вредъ. Разв онъ не пролилъ полгода тому назадъ свою кровь за ваше дло? Хотя онъ временно и находится у васъ въ подчиненіи, но онъ вамъ во всхъ отношеніяхъ равный и самъ дастъ своему государю отчетъ въ своихъ дйствіяхъ.
— Это ему придется сдлать непремнно,— холодно отвтилъ генералъ.
— Не слушайте, пожалуйста, того, что я говорю въ отчаяніи! — воскликнула Сесиль, складывая руки.— Я сама не знаю, что говорю. Вдь вы же сами позволили ему сноситься съ городскими окрестностями.
— Да, для полученія състныхъ припасовъ, необходимыхъ для него, какъ для выздоравливающаго.
— Разв онъ не могъ выйти изъ города съ этой цлью подъ нарламентскимъ флагомъ, который вы ему сами же разршили?
— Если бы это было такъ, у насъ съ вами не было бы этого грустнаго свиданія.
Сесиль замолчала. Она, видимо, собиралась съ мыслями, чтобы сдлать новое усиліе. Черезъ нсколько секундъ она, съ трудомъ улыбнулась и сказала боле спокойнымъ голосомъ:
— Я слишкомъ многаго ждала отъ военной любезности. Я даже имла слабость думать, что моя просьба будетъ уважена ради имени, которое я ношу, и ради тогопноложенія, въ которомъ я нахожусь…
— Никакое имя, никакое положеніе, никакія обстоятельства не могутъ…
— Не договаривайте своей жестокой фразы, сэръ, а то я окончательно растеряю вс свои мысли! Сначала выслушайте меня. Выслушайте жену и дочь — вы тогда перемните свое жестокое ршеніе.
Не дожидаясь отвта, Сесиль твердымъ шагомъ направилась къ дверямъ библіотеки, пройдя мимо Гоу съ изумившимъ его достоинствомъ и съ какимъ-то особеннымъ блескомъ въ глазахъ вслдствіе, должно быть, овладвшей ею ршимости добиться своего. Она открыла дверь въ переднюю, поискала кого-то глазами среди праздной толпы и сдлала знакъ тому незнакомцу, который сопровождалъ ее, когда она посщала старый магазинъ. Тотъ сейчасъ же подошелъ къ ней, вошелъ въ библіотеку, и дверь за ними тотчасъ же затворилась, а видвшіе эту сцену недоумвали, какимъ образомъ могло попасть въ эти загаженныя стны сущесгво съ такимъ чистымъ, съ такимъ ангельскимъ личикомъ.
Гостямъ, остававшимся въ столовой, минуты казались часами. Шутки адмирала надъ генераломъ стали ослабвать, потому что начинали казаться вполн правдоподобными. Бесда пошла вяло и разсянно.
Но вотъ раздался звонокъ. Генералъ отдалъ распоряженіе, чтобы изъ передней удалились вс лишніе люди, толпившіеся безъ дла. Когда тамъ осталась только необходимая прислуга, генералъ Гоу вышелъ изъ библіотеки, ведя подъ-руку Сесиль, въ накинутомъ на голову капюшон. Доведя ее до наружныхъ дверей онъ вышелъ самъ вмст съ ней и усадилъ ее въ дожидавшійся экипажъ. Лакеи наперерывъ расчищали имъ дорогу. Часовые брали генералу на караулъ, Вс были чрезвычайно изумлены необычайной любезностью къ незнакомой дам со стороны гордаго и мрачнаго Гоу. Этотъ феноменъ былъ непонятенъ всмъ.
Когда Гоу вернулся къ столу, адмиралъ попробовалъ было опять пройтись на его счетъ, но генерадъ отвтилъ на этотъ разъ такимъ холоднымъ и суровымъ взглядомъ, что беззаботный сынъ океана утратилъ всякую охоту смяться.

ГЛАВА XXIX.

Объ ихъ движеніи не возвщали ни псни трубадуровъ, ни крики солдатъ.

Сэръ Вальтеръ Скоттъ.

Для того, чтобы воспользоваться генеральскимъ разршеніемъ и выхать изъ города, Сесиль подождала, когда стемнетъ. Было, впрочемъ, еще не очень поздно, когда она простилась съ миссъ Агнесой и отправилась въ путь въ сопровожденіи Меритона и того незнакомца, котораго мы уже нсколько разъ видли состоящимъ при ней. Она вышла изъ экипажа раньше, чмъ дохала до самаго конца города, и нсколько улицъ прошла до берета пшкомъ. Набережныя были совершенно безлюдны и безмолвны. Сесиль шла впереди своихъ спуткаковъ, ступая по грубымъ доскамъ, и остановилась у широкаго бассейна, который вдругъ перегородилъ ей дорогу. Она смутилась, нтъ ли какой-нибудь ошибки, но сейчасъ же обрадовалась, увидавъ, что къ ней подходитъ молодой человкъ, котораго до тхъ поръ не было видно за магазиномъ, находившимся на набережной.
— Я боюсь, не ошиблись ли вы дорогой,— сказалъ онъ, подходя къ Сесили и внимательно ее разглядывая.— Позвольте васъ спросить, кого вы здсь отыскиваете и зачмъ, вообще, сюда пришли?
— Сюда долженъ былъ явиться человкъ по приказанію главнокомандующаго. Я его и ищу.
— Но васъ только двое. Гд же третій?
— Онъ немного отсталъ,— отвчала Сесиль, указывая на Меритона, который шелъ по доскамъ гораздо осторожне своей госпожи.— Насъ должно быть трое, и вотъ мы вс налицо.
— Прошу меня извинить,— отвчалъ молодой человкъ въ морскомъ пальто, изъ-подъ котораго виденъ былъ мундиръ мичмана коралевскаго флота,— но мн приказано было дйствовать съ особенной осторожностью, потому что мятежники сегодня ночью что-то не спятъ.
— Дйствительно, я покидаю страшную сцену,— сказала Сесиль,— и чмъ скоре вы дадите мн возможность удалиться отсюда, тмъ больше я вамъ буду благодарна.
Молодой человкъ сдлалъ поклонъ, давая понять, что онъ къ ея услугамъ, и пригласилъ ее идти за нимъ вмст со своими спутниками. Черезъ нсколько минутъ они дошли до лстницы, спустились по ней къ вод и приблизились къ дожидавшейся лодк.
— За работу, товарищи,— крикнулъ мичманъ,— и гребите какъ можно тише, чтобы не услыхалъ непріятель! Прошу васъ войти въ лодку, сударыня. Я васъ берусь доставить благополучно на тотъ берегъ, но какой вамъ тамъ будетъ сдланъ пріемъ,— за это я, разумется, не ручаюсь.
Сесиль, неизвстный и Меритонъ вошли въ лодку, которая быстро понеслась по вод. Матросы молчали и почти безшумно гребли. Сесиль въ эти немногія минуты какъ бы забыла о своемъ положеніи, заинтересовавшись открывшеюся передъ ея глазами сценой.
Вслдствіе одной изъ внезапныхъ перемнъ, свойственныхъ нашежу климату, погода вечеромъ стояла сравнительно теплая и даже пріятная. Луна проливала яркій свтъ на городъ и портъ. Ясно были видны вс предметы, и все казалось такимъ красивымъ при лунномъ освщеніи. Громады англійскихъ кораблей, точно спящіе левіааны, неподвижно покоились на вод, по которой нигд не скользило ни одной лодки. Съ другой стороны, окружающіе Бостонъ холмы рзко выдлялись на лазоревомъ неб, и кое-гд выставлялась то крыша, то колокольня, освщенная палевымъ свтомъ. Городъ былъ тихъ, какъ вымершій, но по ту сторону горъ, на пространств отъ Чарльстоунскихъ высотъ до перешейка, все говорило о кровавой войн. Уже и раньше въ продолженіе нсколькихъ ночей американцы длали очень серьезныя атаки, но въ этотъ разъ они вели атаку еще боле ожесточенную. Городъ они, впрочемъ, щадили, направляя огонь на батареи, защищавшія доступъ на полуостровъ съ запада.
Уши Сесили давно привыкли къ военному шуму и грохоту, но ночную бомбардировку она видла собственными глазами только еще въ первый разъ. Она сняла съ себя капоръ, откинула спустившіеся на лицо волосы и, облокотясь на бортъ лодки, слушала орудійные выстрлы, слдя за вспыхивавшивд молніями, передъ которыми блднлъ и пропадалъ томный свтъ ночного свтила. Матросы гребли веслами, завернутыми въ холстъ, чтобы меньше шумть, и лодка двигалась среди такой полной тиншны, что слышно было при каждомъ выстрл не только пыхтніе пушки, но и полетъ ядра.
— Я не понимаю, миледи,— сказалъ Меритонъ,— для чего столько англійскихъ генераловъ и другихъ бравыхъ воиновъ, находящихся въ Бостон, упорствуютъ въ томъ, чтобы оставаться на такомъ тсномъ полуостров, подъ ядрами и пулями толпы мужиковъ, когда у насъ есть такой городъ, какъ Лондонъ, гд теперь и тишь, и гладь, и Божья благодать..
Нить мыслей разомъ оборвалась у Сесили. Она подняла глаза и замтила, что мичманъ глядитъ на нее съ искреннимъ востортомъ. Она покраснла и опять надла капоръ, посл чего переетала смотрть вдаль.
— Сегодня ночью американцы не жалютъ пороха,— сказалъ молодой морякъ.— Должно быть, ихъ корсары опять поймали какой-нибудь нашъ транспортъ съ военными припасами, иначе мистеръ Вашингтонъ не сталъ бы такъ шумть, когда вс добрые люди легли спать. Не находите ли вы, сударыня, что если бы адмиралъ двинулъ три или четыре корабля въ тотъ каналъ, что позади города, то съ этихъ янки сразу была бы сбита вся ихъ спсь?
— Я такъ мало понимаю въ военныхъ вопросахъ,— съ улыбкой отвтила Сесиль,— что мое мнніе, еслибъ я его ршилась высказать, не имло бы ровно никакой цны.
— Какъ вы такъ говорите, молодой джентльменъ? — спросилъ Меритонъ.— Разв вы не знаете, что въ позапрошлую ночь мятежники прогнали изъ канала большую галеру? Я спрятался за кирпичнымъ заборомъ и видлъ это собственными глазами.
— Самое для васъ подходящее мсто, сэръ, сидть за кирпичнымъ заборомъ,— съ нескрываемымъ презрніемъ возразилъ мичманъ.— Это я вижу… Вы изволите знать, миледи, что такое галера? Это просто низкобортное судно, вооруженное небольшимъ числомъ тяжелыхъ пушекъ. Другое дло фрегатъ или двухдечный корабль, я вотъ про какія суда говорю.
Лодка продолжала двигаться въ тишин и приблизилась къ небольшому заливчику, пріютившемуся между холмами, такъ что здсь было можно незамтно высадиться на берегъ. Мичманъ веллъ гребцамъ войти въ этотъ заливчвкъ и остановиться у беpera. Тамъ онъ подалъ руку Сесили, помогъ ей выйти изъ лодки и, разставаясь съ ней, сказалъ:
— Дай Богъ, молодая леди, чтобы т люди, которые васъ здсь встртятъ, были съ вами такъ же почтительны, какъ и т, съ которыми вы разстаетесь. Если намъ придется когда-нибудь увидться опять…
— Напрасно вы думаете, что вамъ придется такъ скоро разстаться, молодой человкъ! — воскликнулъ кто-то, выходя изъ-за утеса, за которымъ былъ спрятанъ.— Не сопротивляйтесь, иначе вы вс будете убиты.
— Позжайте, товарищи, позжайте! — крикнулъ мичманъ, сохраняя замчательное присутствіе духа.— Спасайте лодку во что бы то ни стало, а обо мн не думайте!
Матросы повиновались безъ малішаго колебанія, а молодой офицеръ, воспользовавшись моментомъ, когда такъ некстати подоспвшій американецъ повернулся звать своихъ людей, бросился бжать къ берегу, до котораго было нсколько шаговъ, спрыгнулъ въ воду и ухватился за лодку. Матросы сейчасъ же помогли ему влзть въ нее, и лодка быстро помчалась прочь. На берегъ выбжалъ вооруженный отрядъ человкъ въ двнадцать и сталъ наводить на бглецовъ мушкеты, но первый американецъ крикнулъ:
— Не стрляйте! Молодой человкъ убжалъ отъ насъ — и пускай его. Онъ молодчина, храбрецъ. Ограничимся тми, которые остались на берегу, а то наши выстрлы могутъ привлечь вниманіе флота и замка.
Американцы опустили ружья прикладами внизъ и, опираясь на нихъ, слдили глазами за лодкой, которая быстро плыла къ своему фрегату. Вскор она была уже вн выстрловъ. Сесиль едва дышала отъ тревоги и страха за моряковъ, но когда убдилась, что они вн всякой опасности, она приготовилась обратиться съ доврчивой откровенностью къ своимъ соотечественникамъ, смотрвшимъ на нее, повидимому, какъ на свою плнницу. На американцахъ была самая простая крестьянская одежда съ нашитыми на ней лишь кое-какими отличіями солдатскаго званія. Вс они были вооружены только мушкетами, которыми владли очень умло, не хуже регулярныхъ солдатъ.
Меритонъ, когда его окружили американцы, отъ испуга задрожалъ всми фибрами своего тла, сопровождавшій Сесиль неизвстный человкъ тоже замтно струсилъ, но сама Сесили сохранила полное хладнокровіе, будучи уврена въ своихъ соотечественникахъ.
Когда вс они подошли къ ней и остановились, опершись на ружья, ихъ начальникъ приступилъ къ допросу плнныхъ. Отъ своихъ подчиненныхъ онъ отличался только зеленой кокардой на шляп, но Сесиль знала, что это кокарда означаетъ офицерскій чинъ не ниже капитана.
— Очень непріятно допрашивать женщину,— сказалъ онь спокойнымъ, но твердымъ голосомъ,— въ особенности такую, какъ вы, н этого требуетъ мой долгъ. Зачмъ вы явилясь сюда, въ такое уединенное мсто и въ такой поздній часъ, при томъ же на ялик съ королевскаго корабля?
— Я своего прізда и не думала скрывать,— отвчала Ceсилъ.— Все, что я желаю, это повидаться съ кемъ-нибудь изъ генераловъ, которому я и объясню причину и цль своего появленія здсь. Многіе изъ нихъ меня знаютъ. лично и поврятъ мн на слово.
— Мы нисколько не сомнваемся въ вашей добросовстности, но мы обязаны поступать осторожно въ виду наличныхь обстоятельствъ. Не можете ли вы мн самому объяснить вашу цль? Знаете, я не привыкъ причинять затрудненія женщинамъ.
— Вамъ объяснить я не могу.
— Въ такомъ случа я боюсь, что вамъ предстоитъ провести одну дурную ночь. Вы попали въ несчастную минуту… Судя по выговору, вы американка?
— Я родилась въ Бостон.
— Я тоже, слдовательно, мы съ вами земляки,— сказалъ офицерь и нсколько разъ попробовалъ заглянуть подъ каноръ Сесили, чтобы разсмотрть ея лицо, но это ему не удалось.— По правд сказать, мн очень надоло сидть здесь и видть только дымъ изъ трубъ родного города, сознавая къ тому же, что у нашихъ очаговъ греются посторонніе люди, чужеземцы.
— Никто больше меня не желаетъ, чтобы какъ можно скоре водворился миръ, и чтобы каждый получиль то, что ему слдуеть,— замтила Сесиль.
— Пусть парламентъ отмнитъ новые законы, а король отзоветъ войска,— вмшался другой американецъ,— и всему длу будетъ конецъ. Мы сражаемся вовсе не для того, чтобы только проливать кровь. Кровопролитіе намъ ровно никакого удовольствія не доставляетъ.
— Если бы мой слабый голосъ могъ быть услышанъ, то король сдлалъ бы давно вотъ такъ, какъ вы говорите,— сказала Сесиль.— Къ сожалнію, я на него не могу имть ни малйшаго вліянія.
— Онъ поддался вліянію нечистаго духа, который, какъ я полагаю, не разбираетъ, кто король и кто простой смертный, и нападаетъ на всхъ одинаково,— что на короля, что на сапожника.
— Я могу имть очень плохое мнніе о поступкакъ мниистровъ, но мн всегда непріятно слышать, когда при мн обсуждаютъ личныя качества моего государя.
— Я не имлъ намренія васъ оскорбить. Я только сказалъ то, что думаю, и сказалъ отъ души.
Американецъ неловко отвернулся и замолчалъ, видимо не очень довольный собою.
Между тмъ офицеръ переговорилъ съ двумя изъ своихъ товарищей и сообщилъ Сесили результать совщанія трехъ мудрыхъ умовъ.
— Я ршилъ,— сказалъ онь,— отправить васъ къ ближайшему генералу подъ конвоемъ вотъ этахъ двухъ людей. Они съ мстностью хорошо знакомы и дорогу найдутъ.
Сесиль сдлала реверансъ въ знакъ того, что она подчиняется ршенію офицера, и заявила, что съ своей стороны желала бы отправиться какъ можно скоре. Посовтовавшись еще разъ съ прежними двумя мужчинами, офицеръ отдалъ приказъ остальному отряду готовиться въ путь отдльно. Передъ тмъ, какъ повести плнниковъ къ генералу, одинъ изъ назначенныхъ проводниковъ подошелъ къ Меритону и сказалъ:
— Васъ двое, насъ тоже только двое, поэтому, любезный, покажите намъ, что у васъ есть, чтобы посл не было ссоръ и недоразумній. Не правда ли, такъ будетъ лучше?
— Конечно, конечно, сэръ,— отвчалъ, весь дрожа, лакей и безпрекословно подалъ американцу свой кошелекъ.— Онъ не очень тяжелъ, но въ немъ настоящее англійское золото, которое вамъ, мятежникамъ, несомннно пригодится, потому что вдь у васъ только бумажныя деньги,
— Можетъ быть, оно намъ и очень пригодилась бы, но только мы не воры. Я не про деньги васъ спросилъ, а про оружіе.
— Къ сожалнію, оружія я вамъ не могу предложить: у меня его нтъ. Но, быть можетъ, сэръ, вы удовольствуетесь вмсто него деньгами? Въ кошельк лежатъ десять полновсныхъ гиней, не считая серебра.
— Ну, будетъ теб, Алленъ,— вмшался другой милціонеръ,— мн кажется, это не такъ важно, есть ли у этого джентльмена оружіе или нтъ. Другой плнникъ лучше своего товарища понялъ, въ чемъ дло, и далъ мн возможность убдиться въ томъ, что онъ безъ оружія. Я думаю, что мы и на этого можемъ положиться.
— Увряю же васъ, что у насъ самыя мирныя намренія,— сказала Сесиль,— вамъ съ нами не будетъ никакого труда.
Оба проводника почтительно выслушали нжный голосъ Сесили, и об партіи раздлились. Отрядъ съ офицеромъ сталъ подниматься на гору, а проводники Сесили пошли въ обходъ горы, направляясь къ перешейку, соединявшему дв смежныхъ возвышенности. Они шли очень быстро, но нсколько разъ останавливались и спрашивали Сесиль, не слишкомъ ли трудно ей за ними поспвать, предлагая, если она хочетъ, идти тише. За ней они почти не слдили, но съ ея спутниковъ не спускали глазъ.
Кругомъ гремли пушечные выстрлы. Сесиль безшумно шла по промерзлой совсмъ трав. Вдали слышенъ былъ стукъ телгъ, хавшихъ по твердой мерзлой земл.
— Наша пальба разбудила англичанъ,— сказалъ одинъ изъ милиціонеровъ.
— Пальба была бы еще громче, если бы у насъ вчера не разорвалась мортира ‘Конгрессъ’. Ты видалъ когда-нибудь эту старую мортиру?
— Нтъ, самой мортиры не видалъ, а какъ изъ нея летали ядра — видлъ. Это ужасно, въ особенности въ темную ночь. Тише! Вотъ они!
Въ эту минуту подходилъ многочисленный отрядъ пхоты, шедшій черезъ горы и направлявшійся къ берегамъ полуострова. Входившіе въ его составъ люди были одты почти такъ же, какъ и милиціонеры, встртившіе Сесиль. Двое или трое были верхами, и по ихъ костюму можно было догадаться, что они принадлежатъ къ высшему офицерству. За отрядомъ халъ многочисленный обозъ, за обозомъ шелъ другой отрядъ, еще боле перваго.
Послднимъ прохалъ къ перешейку одинъ изъ верховыхъ офицеровъ, онъ обратилъ вниманіе на небольшую кучку зрителей, остановившуюся подъ яблоней, указалъ на нее тмъ, которые при немъ находились, и направился къ ней, наклоняясь на сдл, чтобы лучше ее разсмотрть.
— Это что значитъ? — воскликнулъ онъ.— Женщина и двое мужчинъ подъ карауломъ двухъ милиціонеровъ! Неужели среди насъ все еще есть шпіоны? Срубить это дерево! Оно намъ, кстати, нужно, и кром того я хочу хорошенько ихъ видть.
Древо вмигъ было повалено съ американской быстротой. Сесиль прошла нсколько шаговъ впередъ, чтобы не быть задтой при паденіи яблони, и тутъ офицеръ увидалъ по ея костюму и по всей фигур, что она не изъ простого класса.
— Тутъ какая-нибудь ошибка,— сказалъ онъ.— По какому случаю эта дама взята подъ арестъ?
Одинъ изъ проводниковъ Сесили объясяилъ въ чемь дло. Офицеръ, у котораго были задачи поважне этой, сказалъ проводникамъ, чтобы они исполняли то, что имъ велно, а самъ далъ шпоры коню и поскакалъ галопомъ.
— По-моему, намъ слдуетъ взойти на холмы,— сказалъ одинъ изъ проводниковъ.— Тамъ мы наврное найдемъ командующаго генерала.
— Я сомасна пойти всюду, куда угодно, только бы поскоре достигнуть цли.
Въ нсколько минутъ они добрались до вершины ближайшаго холма и здсь увидали многочисленную толпу людей, работавшихъ надъ постройкой укрпленій. Одинъ изъ проводниковъ пошелъ отыскивать офицера, который былъ здсь начальникомъ.
Съ холма Сесиль могла отчетливо видть и городъ, и портъ, и часть прилегающихъ къ нему окрестностей. Англійскіе корабли мирно стояли на рейд. Въ город было тихо, не было замтно ни малйшей тревоги. Напротивъ, тамъ постепенно потухали послдніе огни, не смотря на гремвшую канонаду. Возможно, что у Гоу еще продолжалось пиршество, которое Сесиль застала два часа тому назадъ.
Вернулся уходившій милиціонеръ-проводникъ и объяснилъ, что сейчасъ явится генералъ, командующій здшней позиціей. Слдомъ за нимъ показался мужчина среднихъ лтъ въ полувоенномъ костюм и съ огромной темно-красной кокардой на большущей трехуголк, какія носили въ т года.
— Извяните, сударыня, что я не такъ скоро къ вамъ вышелъ,— сказалъ генералъ.— У насъ тутъ работа идетъ… Мн сказали, что вы только сеюдня изъ города?
— Съ часъ тому вазадъ.
— A что думаетъ Гоу? Предчувствуеть ли онъ, какъ мы собираемся его сегодня угостить?
— Сэръ, откуда я могу знать, какъ думаетъ или чувствуетъ англійскій генералъ? Но даже если бы я знала,— неужели вы думаете, что я сказала бы вамъ?
— Правда. Извините меня, я виноватъ,— сейчасъ же сознался генералъ безъ малйшаго колебанія. Подумавъ немного, онъ прибавилъ:— Молодая леди, сегодня ночь не такая, какъ вс, поэтому я долженъ буду отправитъ васъ къ генералу, который командуетъ всмъ этимъ крыломъ. Очень можеть быть, что онъ найдетъ нужнымъ, въ свою очередь, отправить васъ къ самому главнокомандующему.
— Сэръ, я его-то именно и ищу. Съ нимъ самимъ я бы и желала поговорить.
Генералъ поклонялся, отдалъ приказаніе одному изъ младшихъ офицеровъ и ушелъ къ тому мсту, гд производились работы. Новый проводникъ Сесили сказалъ, что можно идти. Ceсиль бросила послдній взглядъ на спокойное великолпіе пейзажа бухты, на тихія кровли Бостона, на людей, копошившихся на сосднемъ холм, гд производились такія же точно работы, какъ и на здшнемъ,— потомъ запахнула поплотне свою тальму и легкой молодой походкой стала спускаться съ холма.

ГЛАВА XXX.

Мятежныя должны окружены мятежными деревьями, далекіе лса, горы и волны отражаютъ мятежное эхо.

Битва при Кегс.

Громадная блая кокарда на шляп новаго проводника была для Сесили единственнымъ указаніемъ на то, что онъ состоитъ въ чин капитана колоніальнаго ополченія, поднявшагося на защиту правъ колонистовъ. Во всемъ остальномъ костюм не было ровно ничего военнаго, кром громадной сабли съ колоссальнымъ серебрянымъ эфесомъ, очевидно принадлежавшей еще какому-нибудь предку, сражавшемуся въ старыхъ колоніальныхъ войскахъ. Носитель этой страшной сабли оказался, однако, человкомъ вовсе не страшнымъ, напротивъ, онъ отнесся къ своей плнниц съ самымъ заботливымъ вниманіемъ.
Внизу холма онъ добылъ для нея телгу, возвращавшуюся порожнякомъ, и усадилъ ее тамъ на сидньи, подвшенномъ на ремняхъ. Самъ онъ услся съ ней рядомъ, а Меритонъ, незнакомецъ и два первыхъ проводника сли прямо на дно телги. Сначала хали очень медленно, потому что дорогу загромождали другія телги, такъ что приходялось останавливаться чуть не на каждомъ шату, но когда выхали на дорогу въ Роксбюри, дло пошло скоре.
— Не жалйте кнута! — сказалъ офицеръ возниц, когда дорота стала свободне.— Поддержите честь своихъ лошадей… Сударыня, вы эту зиму провели, вроятно, въ Бостон?
Сесиль въ отвтъ только наклонила голову.
— Въ дамскихъ глазахъ королевская армія должна значительно выигрывать передъ нашимъ колоніальнымъ ополченіемъ, но и у насъ есть люди, хорошо знакомые съ военнымъ дломъ и очень воинственные съ виду (при этомь офицеръ выставилъ впередъ эфесъ своей праддовской сабли). Королевскіе офицеры мээмъ, вроятно, часто даютъ вамъ въ Бостон балы и вечера?
— Я полагаю, что очень мало нашлось бы среди насъ охотницъ посщать эти увеселенія.
— Да наградитъ ихъ за это Богъ! Каждое ядро, которое мы бросаемъ въ городъ, для насъ точно капля крови изъ сердца… Я думаю, что посл Чарльстоунскаго дла королевскіе офицеры перестали такъ презрительно относиться къ колонистамъ, какъ относились раньше.
— Это дло произвело на всхъ въ Бостон такое сильное впечатлніе, которое не забудется никогда.
Молодой американецъ по печальному тону, которымъ были сказаны Сесилью эти слова, сразу догадался, что онъ своимъ торжествомъ разбередилъ у нея какую-то рану. Онъ замолчалъ, не ршаясь продолжать такъ неудачно заведенный разговоръ. На слдующемъ поворот имъ встртился конный отрядъ, галопомъ скакавшій къ тому холму, съ котораго они только-что спустились. Командиръ отряда остановился, когда поравнялся съ телгой, и офицеръ велдъ своей телг также остановяться, замтивъ, что командиръ хочетъ ему что-то сказать.
У этого новаго офяцера былъ очень внушительный видъ, такъ что Сесиль невольно ярислушалась къ его разговору съ особеннымъ вниманіемъ. На немъ костюмъ былъ какой-то полувоенный, полуштатскій, но выправка и манеры были у него совсмъ военныя. Когда онъ остановился, около него стали прыгать и ласкаться три или четыре собаки, быстро шмыгавшія между ногами его коня.
— Я полагаю, господа,— сказалъ этотъ странный американскій военачальникъ,— что вы спустились съ Дорчестерскихъ холмовъ и пробуете, удобно ли будетъ отступать оттуда въ телг, если придется отступать?
Молодой офицеръ почтительно снялъ шляпу и отвчалъ: — Это правда, генералъ, что мы сейчасъ спустились съ этихъ холмовъ, но для того, чтобы отступать, нужно сначала встртиться съ непріятелемъ, а мы его даже и въ глаза не видали.
— Блая кокарда! Такъ! Разъ на васъ такой чинъ, сэръ, то я полагаю, что вы не безъ разршенія начальства предприняли это движеніе. Прочь, Юнона! Прочь, глупая собака!
— Эта леди, сэръ, прибыла сюда часъ тому назадъ на королевской шлюпк, и я получилъ приказаніе доставить ее къ генералу, командующему правымъ крыломъ.
— Леди? О, тогда другое дло… Теперь я понимаю… Перестанешь ты, Юнонка, или нтъ?— Онъ обернулся къ своему адъютанту и шопотомъ прибавилъ:— Гоу пожелалъ избавиться отъ которой-нибудь изъ своихъ любовницъ и посылаетъ ее намъ, какъ образецъ скромности и честности.— Сэръ,— продолжалъ онъ вслухъ, обращаясь опять къ офицеру,— вы очень хорошо сдлали, что взяли для этой леди лошадей. Удивляюсь, что вы взяли ихъ еще такъ мадо, а не цлую шестерню. A какъ подвигаются траншеи? Юнонка, убирайся! Теб бы слдовало поступить къ королевскому двору,— здорово умешь ластиться, вылизала бы тамъ себ у министровъ цлую ленту черезъ плечо…. Ну-съ, какъ же наши траншеи?
— Ихъ роютъ, сэръ, и огонь батарей до такой степени отвлекаетъ вниманіе королевскихъ войскъ, что работы будутъ кончены сегодня до разсвта, прежде чмъ ихъ успютъ замтить.
— О, да, мы копать землю мастера, зато другого чего лучше ужъ и не спрашивать… Миссъ Юнона, говорю вамъ въ послдній разъ: убирайтесь прочь!.. Слушай, твоя жизнь въ опасности. А, такъ ты непремнно этого захотла? Вотъ же теб!
Онъ выхватилъ пистолетъ и хотлъ выстрлить въ бдную собаку, но пистолетъ далъ осчку. Тогда, обернувшись къ своей свит, онъ досадливо крикнулъ:
— Господа, если кто-нибудь изъ васъ окажетъ мн услугу и убьетъ эту тварь, я сдлаю о немъ похвальный отзывъ въ первомъ же своемъ донесеніи конгрессу.
Одинъ изъ слугъ свистомъ поманилъ собаку и тмъ спасъ ей, по всей вроятности, жизнь.
Генералъ успокоился и уже совершенно хладнокровно обратился къ офицеру:
— Простите, сэръ, что я васъ задержалъ. Больше не задержу. На разсвт будетъ на холмахъ горячее дло. Вы, конечно, рады этому?
Онъ поклонился и похалъ. Телга тронулась тоже. Но вдругъ онъ не утерплъ, обернулся на сдл и саркастически крикнулъ.
— Капитанъ, рекомендую вамъ хорошенько позаботиться объ этой… ‘леди’! Постарайтесь, чтобы она довольна осталась.
Сесиль не пропустила ни одного слова изъ этого разговора и почувствовала у себя на сердц леденящій холодъ. Когда генералъ отъхалъ, она спросила, едва переводя духъ:
— Такъ это Вашингтонъ?
— Э_т_о? О, нтъ, мээмъ! — воскликнулъ офицеръ.— Вашингтонъ совсмъ другьй человкъ. A это одинъ англійскій офицеръ, которому у насъ дали чинъ генерала. Онъ очень храбръ въ сраженіи и совершенно невозможенъ въ гостиной. Я никогда не могъ хорошенько понять его характера, однако, могу сказать во егь пользу то, что хотя въ обращеніи онъ гордъ и презрителенъ, но зато любитъ свободу и преданъ ей вполн {Авторъ, очевидно, иметъ въ виду Чарльза Ли, который былъ очень вспыльчивъ. Онъ былъ однимъ изъ главныхъ зачинщиковъ возстанія и даже мтилъ въ главнокомандующіе, но ему предпочли Вашингтона, что вызвало въ немъ зависть.}.
Сесиль почти не слушала капитана. Она сейчасъ же перестала интересоваться этимъ человкомъ, какъ только успокоилась, что ея участь зависитъ не отъ него. Возница принялся наверстывать потерянное время, усердно подхлестывая лошадей, и телга скоро дохала до Роксбюри. Канонада продолжала гремть съ обихъ сторонъ, поэтому офицеръ остановилъ телгу въ сравнительно безопасномъ мст, а самъ отправился узнавать, гд находится командующій правымъ крыломъ. Сесиль осталась ждать въ телг. Когда офицеръ возвратился, онъ сообщилъ, что ему приказано доставить плнниковъ къ генералу, для чего предстояло прохать еще нсколько миль. Объхали одну гору, перехали черезъ одну рку и черезъ часъ зды прибыли въ маленькое селеніе Роксбюри, гд находился мстный разсадникъ наукъ — университетъ.
Мстечко было занято войсками, и сразу было видно, что войска нерегулярныя. Вс университетскія зданія были превращены въ казармы, у дверей трактировъ и постоялыхъ дворовъ толпились милиціонеры, желавшіе туда войти. У одного изъ постоялыхъ дворовъ, тд было не такъ шумно и людно, офицеръ веллъ остановиться телг и сказалъ Сесили, что ей придется туда войти и подождать, пока онъ сходитъ къ генералу за приказаніями. Ее это не особенно устраивало, но длать было нечего, и она безъ возраженій сошла съ телги. Въ сопровожденіи Меритона и неизвстнаго и въ предшествіи офицера она прошла сквозь толпу, изъ которой она не только не услыхала для себя ничего обиднаго, но даже вс передъ нея разступались, а крикуны понижали голосъ и говорили тише. Вс, видямо, любовались ея походкой и фигурой. Раздалось даже какое-то одиночное восклицаніе по этому поводу, при чемъ офицеръ извинился передъ ней, объясняя, что это крикнулъ одинъ стрлокъ изъ отряда южанъ, которые вс храбрецы, но плохо умютъ себя держать.
Внутри постоялаго двора было очень тихо и скромно. Это былъ просто частный домъ, открывшійся для публики очень недавно: владльцу его захотлось нажить деньгу, пользуясь обстоятельствами. Подъ трактиръ была отведена только одна зала внизу, въ которую Сесиль и ввели. Прочія комнаты оставались, какъ были, семейными.
Въ зал находилось человкъ двнадцать постителей. Одня сидли у камина, въ томъ числ были дв женщины. Другіе прохаживались по зал. Третьи разслись группами въ разныхъ умахъ. Когда вошла Сесиль, вс обратили на нее вниманіе, но сейчасъ же и оставили ее въ поко, только женщины подольше заинтересовались ея тальмои изъ прекраснаго дорогого драпа и шелковымъ капоромъ, и въ глазахъ у нихъ было больше суровости, чмъ до сихъ поръ встрчала Сесиль за все время своего путешествія по непріятельскому лагерю. Ей предложили стулъ у камина. Она сла и принялась съ нетерпніемъ дожидаться возвращенія офицера, который пошелъ докладывать генералу объ ея прибытіи.
— Неудобно путешествовать въ такое время, въ особенности дам,— сказала женщина среднихъ лтъ, сидвшая у камина и вязавшая чулокъ, но одтая по-дорожному.— Если бы я знала, что сегодня здсь будутъ происходить такія вещи, я бы ни за что не перехала черезъ Коннектикуть, не смотря на та, что у меня здсь единственный сынъ въ ополченіи. У меня было два сына, два близнеца, но старшій уже убитъ на Бридсъ-Гилл. Вотъ я сейчасъ надвязываю для младшаго оставшіеся посл него чулки…
Все это она разсказала съ замчательной простотой, которая глубоко всхъ тронула. Сидвшій около нея почтенный фермеръ вмшался въ разговоръ:
— Да, за наши грвхи Богъ наслалъ на насъ такое бдствіе — эту ужасную войну,— сказалъ онъ.— Да благословитъ васъ Богь, добрая женщина, и да сохранитъ онъ вамъ хотя другого вашего сына. Завтра на разсвт я отправляюсь на западъ. Не хотите ли послать со мной всточку вашему мужу? Для меня прохать одну-дв горы лишнихъ ничего не составить.
— Благодарю васъ, сэрь, за ваше предложеніе, какъ если бы я его приняла,— отвчала женщина.— Мой мужъ тоже былъ бы очень радъ васъ видть у себя, но только я сама скоро отсюда уду. Мн смотрть на все на это не подъ силу. Я вотъ только дождусь, чмъ кончится ныншняя битва, да съзжу завтра поутру въ Крэджисъ-Гаузъ, чгобы хоть однимъ глазомъ взглянуть на замчательнаго человка, котораго нашъ народь выбралъ себ вождемъ.
— Ну, вамь прядется для этого отправиться въ какое-нибудь очень опасное мсто, потому что я часъ тому назадъ самъ видлъ, какъ онъ со своей свитой проскакалъ куда-то къ берегу.
— О комъ вы говорите? — невольно спросила Сесиль.
— О комъ же можно такъ говорить, какь не о Вашингтон? — вдругъ отвтилъ сзади нея сильный, но низкій голосъ, напомнившій Сесили голосъ того незнакомца, который предсталъ встникомъ смерти передъ постелью ея бабушки за нсколько минутъ до ея кончины.
Сесиль вздрогнула, встала и отступила на нсколько шаговъ отъ Ральфа, который смотрлъ на нее прмстально и проницательно, не заботясь о томъ, что онъ этимъ заставляетъ обращать на нее вниманіе всю разнокалиберную публику постоялаго двора.
— Мы другъ другу не совсмъ посторонніе, молодая леди,— продолжалъ старикъ,— и для васъ далеко не вредно встртить знакомую личность среди царящаго здсь безпорядка.
— Знакомую личность! — повторила Сесиль.
— Да, знакомую,— отвчалъ Ральфъ.— Мы уже видлись и знаемъ другъ друга. Кром того, я вамъ могу сообщить, что уже видлъ сидящими на гауптвахт обоихъ вашихъ спутниковъ.
Сесюь украдкой оглянулась кругомъ и убдилась, что ни Меритона, ни неизвстнаго мужчины съ ней нтъ. Прежде, чмъ она успла что-нибудь сообразить, Ральфъ приблизился къ ней и сказалъ съ чисто придворной вжливостью, такъ не шедшей къ его грубой и небрежной одежд:
— Здсь совсмъ неподходящее мсто для внучки и племянницы англійскаго пэра. Но я въ этомъ селеніи свой человкъ давно. Идите за мной. Я васъ провожу туда, гд вамъ будетъ гораздо приличне оставаться.
Сесиль колебалась, но, видя, что на нее съ чрезвычайнымъ любопытствомъ устремлены глаза всхъ присутствующихъ, робко взяла руку, предложенную ей старикомъ, и ушла съ нимъ не только изъ комнаты, но и изъ дома. Вышли они совсмъ въ другую дверь, не въ ту, черезъ которую Сесиль входила, и очутились на другой улиц, гд было тихо, и не было милиціонеровъ.
— Гд же оба мои спутника? — спросыа Сесиль.— Я безъ нихъ не могу дальше итти.
— Они находятся подъ стражей,— отвчалъ Ральфъ совершенно спокойно,— и вамъ остается одно изъ двухъ: или раздлить ихъ участь, или на время съ ними разстаться. Если же узнаютъ настоящую роль того, кто васъ сюда привелъ, то ему будетъ плохо.
— Настоящую роль?… — повторила Сесиль и опять вздрогнула.
— A какъ же? Разв онъ не врагъ свободы, врагъ упорный и смертельный? Неужели вы думаете, что наши соотечественники будутъ настолько безумны, что позволятъ ему свободно расхаживать по своему лагерю? Нтъ, нть! — прибавшъ старикъ съ торжествующей улыбкой.— Онъ сдлалъ большую неосторожность, явившись сюда, и не избжитъ своей участи. Пойдемте, домъ, куда я васъ веду, находится недалеко отсюда, и если вы пожелаете, вы можете потомъ вытребовать этого человка къ себ.
Сесиль позволила довести себя до уединеннаго дома скромной наружности. У дверей ходилъ часовой. Очевидно, тхъ, кто жилъ въ этомъ дом, стерегли по приказу военнаго начальства.
— Входите! — сказалъ Ральфъ, безъ колебанія отворяя дверь. Сесиль вошла и съ удивленіемъ увидала въ сняхъ другого часового съ ружьемъ. Этотъ часовой и Ральфъ были, повидимому, свои люди, потому что солдатъ съ большой развязностью задалъ Ральфу вопросъ:
— Ну, что, отъ Вашингтона еще не было никакого приказа?
— Нтъ, не было,— отвчалъ Ральфъ,— и эта проволочка наводитъ меня на мысль, что ничего особенно хорошаго ждать нельзя.
Отворивъ другую дверь, онъ обратился къ Сесили и сказалъ:
— Пожалуйте.
Сесиль послушалась и вошла. Дверь сейчасъ же закрылась за нею, но прежде, чмъ молодая женщина успла удивиться или испугаться, она увидала себя въ объятіяхъ своего мужа.

ГЛАВА XXXI.

Такъ разв же изъ рода Капулетти

Она была? О, драгоцнный счетъ!

Я своему врагу обязанъ жизнью!

Шекспиръ: ‘Ромео и Юлія’.

— Ахъ, Линкольнъ, Линкольнъ! — вскричала Сесиль, плача и вырываясь изъ рукъ нжно ее обхватившаго мужа.— Въ какую минуту вы меня покинули!
— И какъ же я былъ за это наказанъ, Сесиль! Ночь безумія! Потомъ — утро раскаянія! Я тутъ еще сильне почувствовадъ, какіе узы насъ связыкаютъ… Если только мое безуміе не разорвало ихъ навсегда…
— Я поняла васъ теперь, легкомысленный человкъ, и постараюсь опутать васъ такими стями, какія только можетъ сплести для мужчины женщина. Ліонель, если вы меня вправду любите, какъ я готова врить, то забудемте прошлое. Не будемте его вспоминать. Я не хочу спрашивать у васъ никакихъ объясненій. Васъ обманули, и по вашимъ глазамъ я вижу, что вы теперь опомнились. Поговоримъ о васъ самихъ. Почему васъ сторожатъ здсь скоре, какъ преступника, чмъ какъ королевскаго офицера?
— Дйствительно, я нахожусь подъ усиленнымъ присмотромъ.
— Какъ бы попали къ нимъ во власть? Какъ они смють злоупотреблять до такой степени своимъ преимуществомъ?
— Это очень понятно. Разсчитывая, что вьюга… Помните, какая это была ужасная ночь, когда мы внчались, Сесили?..
— Ужасная! — воскликнула она, вздрагивая.
Вслдъ затмъ она сейчасъ же улыбнулась, какъ бы отбрасывая всякій страхъ и всякую заботу, и прибавила:
— Но только я уже больше не врю ни въ какія предзнаменованія, Ленкольнъ. Если предзнаменованіе и было, то оно уже исполнилось. Я не знаю, придаете ли вы, Ліонель, вообще какую-нибудь цну благословенію души, готовящеіся покинуть тло, но только для меня служитъ большимъ утшеніемъ, что моя бабушка благословила передъ смертью нашъ съ вами неожиданный союзъ.
Не обращая вниманія на то, что Сесиль положила ему на плечо свою руку, онъ вдругъ отодвинулся съ сумрачнымъ видомъ и сталъ ходить до комнат.
— Сесиль,— сказалъ онъ, — я васъ люблю, какъ только можно любить, и охотно готовъ предать ьсе забвенію. Но я не кончилъ своего разсказа. Вы помните, какая была вьюга. Никто бы не ршился тогда выйти изъ дома безъ крайней необходимости. Я задумалъ этимъ воспользоваться и вышелъ изъ города съ парламентерскимъ флагомъ, которымъ разршалось пользоваться Джобу Прэю. Въ своемъ нетерпніи мы увлеклись и зашли черезчуръ далеко. Я,— надо вамъ сказать, Сесиль,— былъ не одинъ.
— Я это знаю, знаю! — воскликнула .она, съ трудомъ переводя духъ.— Ну, хорошо: вы зашли черезчуръ далеко?…
— И наткнулись на пикетъ, который не пожелалъ принять королевскаго офицера за юродиваго. Обо всемъ объ этомъ мы забыли… Врьте, дорогая Сесидь: у меня и въ мысляхъ не было васъ покидать. Но сцена, очевидцемъ которой мн пришлось быть… и другія причины… Право, я не такъ ужъ виновенъ…
— Да разв я когда-нибудь сомнвалась въ этомъ, Ліонель? — сказала Сесиль, красня отъ волненія и отъ стыдливаго чувства.— Неужели я бы забыла свое положеніе, свой полъ, свои трауръ и пришла бы сюда, если бы считала васъ человковъ недостойнымъ? Я и не дуиала васъ ни въ чемъ упрекать. Я ваша жена, Ліонелъ, и сочла своей обязанностью быть съ вами въ тотъ моментъ, когда вамъ оообенно необходимо, быть можетъ, женское сочувствіе и женская ласка. Я дала свой обтъ передъ Господнимъ алтаремъ. Могла ли я колебаться выполнить его только потому, что на меня стали бы глядть глаза мужчинъ?
— Нтъ, я сойду съ ума, я лишусь разсудка! — вскричалъ Ліонель, начиная опять ходить огромными шагами по комнат.— Мн временами кажется, что проклятіе, разразившееся надъ отцомъ, готово пасть и на сына!
— Ліонель! — кротко сказала Сесиль.— Такъ ли вы длаете меня счастливой? Такъ ли вы принимаете доврчивую двушку, которая отдала вамъ въ руки все свое счастье? Но я знаю, вы опомнитесь и будете справедливе ко мн относиться. И вол Божіей не будете боле противиться. Васъ, вроятно, подозрвають въ томъ, что вы явились въ американскій лагерь съ преступной цлью? Нетрудно будетъ убдить американскихъ вождей, что вы на такую низость не свособны.
— Трудно обмануть бдительноеть тхъ, кто сражается за великое дло свободы! — произнесъ спокойный голосъ Ральфа, неожиданно появившагося въ комнат.— Маіоръ Линкольнъ слишкомъ долго слдовалъ совтамъ тирановъ и рабовъ и забывалъ о своей родной стран. Если онъ хочетъ спастись, то пусть откроетъ свои глаза и вернется на правый путь, пока еще онъ можетъ сдлать это съ честью и достоинствомъ.
— Съ честью и достоинствомъ! — повторилъ Ліонели съ нескрываемымъ презрніемъ и снова началъ взволнованно бгать по комнат взадъ и впередъ. Сесиль опустилась на стулъ, наклонила внизъ голову и уткнулась лицомъ въ свою муфту, какъ бы желая не видть того, что, по ея ожиданію, должно было произойти.
Наступившее минутное молчаніе было нарушено шумомъ и голосами въ сняхъ, потомъ растворилась дверь, и вошелъ Меритонъ. Сесиль вздрогнула, быстро встала съ мста и воскликнула съ какой-то даже неистовой торопливостью:
— Не сюда! Не сюда! Уходите! Ради Бога, уйдите отсюда!
Лакей колебался. Но когда онъ увидалъ своего господина, привязанность взяла верхъ надъ почтительностью.
— Слава Богу, мистеръ Ліонелъ, привелось мн все-таки васъ увидть! — воскликнулъ онъ.— Это для меня самая счастливая минута съ тхъ поръ, какъ у меня изъ вида скрылись берега старой Англіи. Ахъ, мистеръ Ліонель, удемте отсюда! Вернемтесь въ страну, гд нтъ бунтовщиковъ, гд не злословятъ короля вмст съ палатой пэровъ и палатой общинъ!
— Довольно на этотъ разъ, Меритонъ,— сказала едва слышнымъ, почти совершенно упавшимъ голосомъ Сесиль.— Вернитесь на постоялый дворъ, въ гостинщу или куда угодно, только уйдите отсюда.
— Не отсылайте, миледи, человка легальнаго къ бунтовщикамъ,— взмолился Меритонъ.— Еслибъ вы только знали, сэръ, чего я у нихъ не наслушался! Какъ они кощунствуютъ! Что они говорятъ про короля. Я очень радъ, что они меня отпустили.
— Если на здшней гауптвахт оскорбляютъ вашего земного короля,— сказалъ Ральфъ,— то на гауптвахт противоположнаго берега оскорбляютъ самого Царя царей, а это гораздо хуже.
— Въ такомъ случа оставайтесь здсь,— сказала Сесиль, не вполн понявъ значеніе того презрительнаго взгляда, которымъ Меритонъ окинулъ старика,— но только пройдите въ какую-нибудь другую комнату. Майоръ Линкольнъ, здсь наврное есть еще какая-нибудь комната. Прикажите ему туда пройти. Я думаю, что и вамъ нежелательно присутствіе прислуги при нашемъ свиданіи.
— Чего вы вдругъ такъ взволновались и испугались, Сесиль? Здсь хоть и не особенно подходящее для васъ помщеніе, но вы здсь въ полной безопасности. Меритонъ, пройдите въ сосднюю комдату.
Меритонъ что-то пробормоталъ, причемъ можно было разслышать только: ‘Вотъ такъ костюмъ!’ и по направленію его взгляда догадаться, что рчь идетъ о Ральф. Потомъ онъ вышелъ, а за нимъ ушелъ и старикъ. Сесиль и Ліонель остадись одни.
— Ничего не бойтесь, Сесиль, въ особенности не бойтесь за себя,— сказалъ Ліонель, нжно прижимая ее къ своему сердцу.— Меня вовлекла въ опасное положеніе моя безразсудная поспшность, та смутная тревога, которую вы во мн уже не разъ замчали сами, и, наконецъ, тотъ рокъ, который, видимо, тяготетъ надъ моимъ родомъ. Но у меня есть оправдывающая причина, которую я всегда могу привести, такъ что даже мои злйшіе враги не смогутъ ничего возразить, и вс ихъ подозрнія разсются.
— Что касается меня, Ліонель, то я ни въ чемъ васъ не подозрваю и ни за что не упрекаю. Я желаю только одного, чтобы бы успокоились, пришли въ равновсіе… и… и… вотъ, что Ліонель, мой милый бглецъ… настала минута… я должна вамъ прямо объяснить…
Ей опять помшалъ договорить тихо вошедшій въ комнату Ральфъ. Старость, худоба и беззвучныя движенія длали его вообще похожимъ на существо изъ другого міра. Онъ несъ въ рукахъ плащъ и шляпу, которые Сесыь сейчасъ же узнала: они принадлежали незнакомцу, который былъ ея спутникомъ въ эту тревожную ночь, полную для нея самыхъ разнообразныхъ переживаніи и приключеній.
— Въ этомъ костюм для васъ заключается свобода,— сказалъ Ральфъ съ выразительной улыбкой.— Надвайте, молодой человкъ, и вы будете свободны.
— Не врьте! Не слушайте! — вполголоса сказала Сесиль, съ ужасомъ отодвигаясь отъ Ральфа.— Или нтъ, я ошиблась. Слушайтесь его, но только будьте осторожны.
— На что мн эта одежда? — спросилъ Ліонель.— Ужъ если унижаться до переодванія, то надобно, по крайней мр, быть увреннымъ, что получится успхъ.
— Молодой человкъ! Взгляни на это живое изображеніе невинности и страха, которое находится подл тебя, и если не ради себя, то ради нея — бги, бги сейчасъ же, чтобы спастись. Черезъ минуту будетъ, пожалуй, уже поздно.
— Бгите, Линкольнъ, бгите, не думайте обо мн! — воскликнула Сесиль, разомъ перемняя мнніе подъ вліяніемъ новаго импульса. — Я останусь одна. Мой полъ, мое имя будутъ мн…
— Ни за что въ мір! — вскричалъ Линкольнъ, съ презрніемъ отталкивая одежду, которую подавалъ ему старикъ.— Я уже покинулъ васъ одинъ разъ, когда смерть только что похитила свою жертву, но пусть она поразитъ меня самого прежде, чмъ я сдлаю что-нибудь подобное въ другой разъ.
— Я потомъ васъ догоню.
— Вамъ и не придется разлучаться,— сказалъ Ральфъ, развертывая нлащъ и накидывая его на плечи Ліонелю, который не сопротивлялся, уступая настойчивости старика и жены.— Оставайтесь здсь, покуда я васъ не позову, а ты, нжный цвтокъ невинности и любви, ступай за мной и раздли со мной честь освобожденія того, кто сдлалъ тебя своей невольницей.
Отъ этихъ сильныхъ выраженій старика лицо Сесили покрылось двственной краской, но она покорно наклонила голову въ знакъ согласія. Старикъ пошелъ къ дверямъ, сдлавъ ей знакъ, чтобы она шла за нимъ, а Ліонелю, чтобы онъ оставался.
Когда оня вышли въ сни, Ральфъ дружески-фамильярно заговорилъ съ часовымъ.
— Поглядите,— сказалъ онъ, откидывая съ лица Сееили шелковый капоръ,— какая она хорошенькая, и какь она при этомъ встревожена за участь своего мужа. Бдняжка! Она все время здсь плакала. Теперь она уходитъ и беретъ съ собой одного изъ лакеевъ, съ которыми пришла, а другой останется при своемъ господян. Поглядяте на нее. Правда — хорошенькая?
Съ неловкимъ смущеніемъ поглядлъ на Сесяль милиціонеръ и, видимо, былъ тронутъ ея красотой, но ничего не сказалъ. Ральфъ вернулся въ комнату и почти сейчасъ же вышелъ обратно въ сопровожденіи человка въ плащ и въ большой нахлобученной шляп. Подъ этимъ переодваніемъ любящіе глаза Сесили сейчасъ же узнали Ліонеля. Она поняла и оцнила хитрость, придуманную старикомъ. Боязливо пройдя мимо часового, она сейчасъ же пошла рядомъ съ человкомъ въ плащ, и будь часовой лучше знакомъ съ свтскими обычаями, онъ бы сразу догадался, что дло нечисто. Но онъ былъ простецъ-крестьянинъ, только что перемнившій заступъ на ружье, и такія тонкости были ему невдомекъ.
Ральфъ не далъ часовому долго раздумывать, сдлалъ ему дружескій знакъ рукой въ вид прощанья и вышелъ изъ сней вмст съ обоими своими спутниками. У выхода изъ дома ихъ встртилъ другой часовой, загородившій имъ дорогу и рзко обратявшійся къ Ральфу:
— Что все это значитъ, старикъ? Васъ тутъ чуть ли не цлый взводъ: одинъ, два, трое. Чего добраго, среди васъ находится и самъ нашь плнный офицеръ. Говорите-ка, старина, говорите: кто да кто съ вами? Вдь васъ, говоря по правд, многіе и то ужъ подозрваютъ, будто вы шпіонъ генерала Гоу. Васъ недавно видли въ совсмъ неподходящей компаніи и уже поговариваютъ, что васъ самого пора посадить подъ замокъ.
— Слышите, господа? — со спокойной улыбкой обратился Ральфъ къ своимъ спутникамъ.— Вотъ что значитъ не наемникъ, а сознательный борецъ за свободу! Какъ онъ остороженъ и бдителенъ! Ну, разв найдутся въ королевскихъ войскахъ такіе врные часовые? О, свобода, свобода! Какія чудеса ты длаешь съ людьми!
— Ну, ужъ ступайте,— сказалъ часовсй, забрасывая ружье за спину черезъ плечо.— Если бы что-нибудь у васъ тамъ случилось нехорошее, про то зналъ бы часовой, которыц въ самомъ дом, и не пропустилъ бы васъ.
Часовой снова сталъ мрно прохаживаться взадъ и впередъ, мурлыкая ‘Янки-дудль’, а Ральфъ и его спутники быстро пошли по улиц, желая какъ можно cкope удалиться отъ дома. Когда они завернули за уголъ на другую улицу и были уже довольно далеко, Ральфъ подошелъ ближе къ Ліонелю и съ торжествомъ проговорилъ вполголоса, сжимая кулакъ:
— Я его теперь держу вотъ какъ! Теперь онъ уже не опасенъ! За нимъ надзирають три неподкупныхъ патріота!
— Про кого вы говормте? — спросилъ Лірнель.— Кто этотъ вашъ плнникъ, и какое преступленіе онъ сдлаіъ?
— Я говорю про того, кто только по виду человкъ, а на дл лютый зврь. Про тигра въ человческомъ образ. Но онъ у меня въ рукахъ,— повторилъ старикъ съ довольной улыбкой, видимо, шедшей изъ глубины души.— Это такая собака, такая собака!.. Дай Богъ, чтобы онъ до самаго дна самъ испилъ чашу рабства.
— Послушайте, старецъ! — сказалъ съ твердостью Ліонель.— Я пошелъ съ вами въ тотъ разъ сюда изъ самыхъ непредосудительныхъ побужденій,— это вамъ лучше, чмъ кому-нибудь, извстно. Я послушался васъ, находясь во временномъ затемненіи разсудка вслдствіе разныхъ причинъ. Я забылъ тогда клятву, которую только что далъ передъ алтаремъ, беречь и защищать вотъ это слабое, непорочное существо. Теперь заблужденіе разсялось. Въ эту минуту мы съ вами разстаемся навсегда и никогда больше не увидимся, если вы сейчасъ же, немедленно, не исполните тхъ торжественныхъ общаній, когорыя вы подтверждали мн нсколько разъ.
Торжествующая улыбка, придававшая лщу Ральфа противное выраженіе, разомъ исчезла. Онъ внимательно и спокойно выслушалъ Ліонеля и уже собрался отвчать, но тутъ вмшалась Сесяль и сказала дрожащимъ голосомъ:
— Не надо останавливаться ни на одну минуту. Едемте куда угодно, только не будемте здсь задерживаться. За нами, бытъ можетъ, уже гонятся. Я могу идти съ вами куда угодно, только пойдемте.
— Ліонель Линкольнъ, я васъ и не думалъ обманныать,— сказалъ Ральфъ торжественнымъ тономъ.— Провидніе уже направило насъ на нужную дорогу, и черезъ нсколько минутъ мы будемъ у цли. Позвольте этой робкой, дрожащей женщин возвратиться въ селеніе и пойдемте со мной.
— Я не отойду отъ нея ни на шагъ,— отвчалъ Ліонель, тсне прижимая къ себ руку Сесили.— Мы съ вами разстанемся здсь, вы здсь должны исполнигь свое общаніе.
— Идите съ нимъ! Идите съ нимъ! — тихо сказала Сесиль, почти повиснувъ на рук Ліонеля.— Не спорьте, это можетъ васъ погубить. Разв я не сказала, что пойду съ вами всюду?
— Ступайте впередъ,— сказалъ Ліонель Ральфу. — Я еще разъ доврюсь вамъ, но только вы осторожне пользуйтесь моимъ довріемъ. Помните, что со мною мой ангелъ-хранитель, и что я ужъ больше не помшанный.
Лунный свтъ освтилъ спокойную улыбку на поблекшемъ лиц старика, когда онъ молча пошелъ впередъ быстрымъ шагомъ. Отъ селенія они ушли еще не очень далеко, еще видны были строенія, принадлежащія къ университету, и слыщались крики милиціонеровъ, толпившихся возл трактировъ. Даже можно было разслышать, какъ перекликаются часовые. Старикъ направился къ одинокой церкви очень правильной архитектуры.
— Здсь, по крайней мр, тмъ хорошо, что никто Бога не оскорбляетъ,— проговорилъ, указывая на нее, старикъ.
Ліонель и Сесяль взглянули на безмолвныя ствны храма и вошли вслдъ за Ральфомъ въ ограду черезъ сдланный въ кирпичахъ проломъ. Ліонель остановился опять.
— Дальше я не сдлаю никуда ни шагу, покуда вы меня не удовлетворите вполн,— сказалъ онъ и, какъ бы въ доказагельство своей твердой ршимости, крпко уперся ногой въ небольшой бугоръ оледенлой земли. — Пора мн перестать думать только о себ, надобно позаботиться о томъ слабомъ существ, которому я взялся быть опорой.
— Милый Линкольнъ, вы обо мн не думайте! Я…
Сесили не далъ договорить старикъ. Онъ съ серьезнымъ выраженіемъ снялъ шляпу, подставляя подъ лунные лучи свои сдые волосы, и произнесъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ:
— Твоя задача окончена. Ты пришелъ до того мста, гд покоятся останки женщины, носившей тебя подъ сердцемъ. Безразсудный юноша, ты святотатственной ногой попираешь прахъ своей матери!

ГЛАВА XXXII.

Ахъ, у старости тяжелые дни и скорбныя, безсонныя ночи! О, счастливая весна жизни, отчего ты не можешь вернуться?

Бёрнсъ.

За этимъ неожиданнымъ заявленіемъ наступило гробовое молчаніе. Ліоноль вздрогнулъ, отошелъ на шагъ назадъ и, по примру старика, снялъ шляпу изъ почтенія къ памяти своей матери. Онъ ее помнилъ очень смутно, но все-таки немного помнилъ, какъ помнятъ иногда сонъ. Немного успокоившись, онъ сказалъ Ральфу:
— Вы именно здсь, на этомъ самомъ мст, собирались разсказать мн про мои семейныя несчастія?
— Да,— отвчалъ старикъ необыкновенно для него мягкимъ голосомъ и съ выраженіемъ глубокаго состраданія на лиц.— Здсь, на могил твоей матери, ты долженъ выслушать весь разсказъ.
— Начинайте же скоре,— воскликнудъ Ліонель, при чемъ Сесиль, вся похолодвъ, замтила, что его лицо страшно измнилось, и глаза стали блуждать.— Я васъ выслушаю, и если все окажется правдой, то клянусь, что моя месть…
— Нтъ! Нтъ! Нтъ! — вскричала встревоженная Сесиль.— Не останавливайтесь здсь, Линкольнъ! Вы не въ состояніи будете выдержать такую сцену!
— Я все буду въ состояніи выдержать!
— Вы преувеличиваете свои силы, Линкольнъ. Подумайте о своей безопасности! Отложите до другой, до боле счастливой минуты. Вы и безъ того все узнаете. Я ручаюсь вамъ, я, ваша жена, что вамъ все будетъ разсказано.
— Вы ручаетесь? Вы, Сесиль?
— Съ тобой говоритъ отпрыскъ Джона Лечмера, и ты уже готовъ развсить уши,— съ саркастической улыбкой проговорилъ Ральфъ.— Правда, ты не годишься для сцены на кладбищ. Теб бы только фигурировать на брачномъ пиру.
— Повторяю, я все могу выдержать,— съ твердостью отвчалъ Ліонель.— Я сяду вотъ на этотъ скромный надгробный камень и буду слушать все, что вы мн будете разсказывать, хотя бы легіоны мятежниковъ пришли сюда и насъ окружили.
— Какъ! Неужели ты устоишь противъ умоляющихъ взглядовъ любимой женщины?
— Устою, разъ этого требуетъ сыновнее чувство.
— Хорошо сказано. И награда не замедлитъ. Не гляди на эту сирену, а то твоя ршимость можетъ ослабть.
— Это моя жена! — вскричалъ Ліонель, обвивая рукой талію дрожащей Сесили.
— A здсь твоя мать!— указалъ Ральфъ изсохшей рукой на обледенлый бугоръ.
Ліонель не слъ, а скоре упалъ на надгробный камень, о которомъ говорили, упрся локтемъ въ колно, а на руку опустилъ голову и приготовился внимательно слушать. Старикъ улыбнулся довольной улыбкой и слъ на другой надгробный камень, по другую сторону могилы. Онъ подперъ себ лобъ обими руками и такъ сидлъ нсколько минугь, собираясь съ мыслями. Сескль, вся дрожа, присла рядомъ съ Линкольномъ и не сводила съ него глазъ, слдя за перемной въ выраженіи его лица.
— Теб уже извстно, Ліонель Линкольнъ,— началъ Ральфъ, поднявъ голову и взглядывая на майора,— что твой родъ давно уже переселился въ колоніи, ища для совсти свободы и для всхъ справедливости. Ты знаешь, что старшая линія осталась въ Англіи, среди распущенности двора, и очень скоро вся выродиласъ и вымерла, а наслдственныя земли и почести перешли къ твоему отцу,
— Про это въ Массачусетс знаетъ каждая кумушка,— нетерпливо сказалъ Линкольнъ.
— Но кумушкамъ неизвстно, что все это предвидлось заране, и что по этой причин на бднаго офицерскаго сына-сироту многіе родственники смотрли совсмъ другими глазами. Кумушки не знаютъ, что своекорыстная Присцилла Лечмеръ, твоя тетка, готова была перевернуть небо и землю, только бы эти богатства и почести перешли въ ея родъ.
— Это было несбыточно, потому что отъ нея, во-первыхъ, шла женская лннія, а во-вторыхъ, у нея не было сына.
— Человку жадному и черствому все подобное кажется возможнымъ. Ты знаешь, что посл нея осталась внучка. У этой внучки, насколько мн извстно, была мать.
Это сопоставленіе показалось Линкольну убдительнымъ доводомъ, а Сесиль отъ горя и стыда прижаласъ спиной къ плечу мужа.
— Я христіанинъ и джентльменъ, — продолжалъ старикъ. — Боже сохрани, чтобы я сталъ грязнить непорочное имя той, о которой я сейчасъ упомянулъ, то-есть, имя дочери этой преступной женщины. Она была такъ же невинна и такъ же чиста, какъ и то милое существо, которое въ эту минуту дрожитъ подл тебя, Ліонель. Задолго до того, какъ Присциллою Лечмеръ овладла внолн, ея честолюбивая мечта, сердце ея дочери было отдано молодому доблестному англичанину, за котораго она нсколько лть спустя и вышла замужъ.
Сеисль подняла голову, услышавъ этотъ отзывъ о своихъ родителяхъ. Съ ея сердца снята была тяжесть. Она стала спокойно слушать дальше.
— Такъ какь желанія моей несчастной тетки не сбылись, то я не вижу, какимъ образомъ могло все это отразиться на судьб моего отца,— замтилъ Ліонель.
— Сейчасъ ты увидшль. Въ томъ же дом жила другая особа, еще красиве, чмъ дочь Присциллы, такая же, повидимому, чистая, какъ и та. Она приходилась родственницей, крестницей и воспитанницей этой негодной женщины. Твой отецъ влюбился въ нее и женился на ней еще до полученія родового наслдства. Векор родился ты — къ общей радости родителей. Потомъ твой отецъ ухалъ на родину предковъ утверждатъея въ правахъ наслдства, а свою Присциллу (ихъ было, стало быть, дв, и об спятъ теперь вчнымъ сномъ) вмст съ сыномъ оставилъ пока въ колоніи, разсчитывая вернуться и увезти ихъ потомъ въ Англію. Въ Англіи твой отецъ пробылъ два года, которые показались ему за два вка. Хлопоты съ наслдствомъ были долгіе и томительные. Но все кончилось благополучно. Онъ вернулся сюда. Увы! Онъ не нашелъ, своей жены, не нашелъ своей врной и любящей Присциллы.
— Я знаю,— сказалъ Ліонель,— она умерла.
— Мало того, что умерла, — прибавилъ какимъ-то замогильнымъ голосомъ старикъ,— она себя обезчестила.
— Эта ложь!
— Это правда! Святая правда!
— Это ложь! Черная, грязная, подлая ложь, какую только когда-либо выдумывали люди.
— А я теб, говорю, что это правда, молодой безумецъ! Она умерла, давъ жизнь плоду своего безчестія. Когда Присцилла Лечмеръ разсказала мн все это, я ей не поврилъ, потому что въ ея глазахъ свтилось нескрываемое торжество и злорадство. Но тутъ была еще другая женщина, которую нельзя было заподозрить въ пристрастіи, а между тмъ ей были извстны вс обстоятельства. Эта женщина поклялась на Евангеліи, что все это правда. Поклялась именемъ Того, Кто читаетъ во всхъ сердцахъ.
— A кто же соблазнитель? — воскликнулъ Ліонель, невольно отворачиваясь отъ Сесили.— Какъ его имя, чтобы я могъ ему отомстить?
— Ліонель, Ліонель, какъ вы можете этому врить? — воскликнула съ горькимъ плачемъ Сесиль.
— Да какъ же не врить! — сказалъ Ральфъ съ ужасной улыбкой.— Онъ долженъ всему врить, что я говорю. Я все знаю. Разв сцена у смертнаго одра Присциллы Лечмеръ не служитъ доказательствомъ, что мн извстно ршительно все? Отъ тяжкаго удара въ самое сердце твой отецъ потерялъ разсудокъ, и этимъ временнымъ умопомшательствомъ злые люди воспользовались для того, чтобы засадить его въ сумасшедшій домъ. Онъ тамъ пришелъ въ себя черезъ нсколько времени, но интриги и хлопоты Присциллы Лечмеръ сдлали то, что онъ остался на цлыхъ двадцать лтъ.
— Говорите мн все,— сказалъ Ліонель.— Не скрывайте отъ меня ни одной подробности, или ужъ все сказанное берите назадъ.
— Ты узнаешь все, Ліонель Линкольнъ, но только ты долженъ поклясться въ вчной ненависти къ той стран, гд законъ позволяетъ невиннаго, гонимаго человка сажать на цпь, какъ дикаго звря, и доводить его до такого состоянія, когда онъ готовъ проклинать своего Создателя и Творца…
— Клянусь! Десять тысячъ разъ клянусь! Я перейду на сторону мятежниковъ, я…
— Ліонель, Ліонель! Опомнитесь, что вы! — въ ужас вскричала Сесиль.
Въ тотъ моментъ въ селеніи раздались крики, и послышался тяжелый солдатскій шагъ. Ральфъ всталъ и подошелъ къ краю большой дороги. То же сдлали и Ліонель съ Сесилью.
— Его ищутъ,— сказалъ Ральфъ.— Они думаютъ, что онъ имъ врагъ, но онъ поклялся встать подъ ихъ знамена. Такого человка, какъ онъ, они примутъ съ радостью.
— Нтъ, нтъ! Бгите, Линкольнъ, убгайте! Преслдователи найдутъ меня здсь одну, но мой полъ и мое имя меня защитятъ.
Ліонель обнялъ стройную талію своей жены и сказалъ:
— Старикъ, когда я отведу ее въ безопасное мсто, вы должны будете представить мн доказательства на вс ваши слова.
Но Ральфъ уже ушелъ впередъ далеко по полю и длалъ своимъ спутникамъ издали знаки, чтобы они на нимъ шли. Вскор онъ скрылся у нихъ изъ вида.
Между тмъ шаги преслдователей становились все слышне. Вдали не умолкала пушечная пальба. Ліонель вывелъ усталую Сесиль на узкую проселочную дорогу и остановился, замтивъ, что она совершенно выбилась изъ силъ и не можетъ итти.
Вдругъ послышался стукъ колесъ, и показалась огромная телга, запряженная четырьмя быками, которыхъ погонялъ рожномъ старикъ-крестьянинъ. На телг былъ огромный возъ сна.
— Куда вы дете? — спросилъ его Ліонелъ, когда возъ поравнялся съ усталыми путниками.
— Куда же, какъ не на Дорчестерскій полуостровъ? Туда теперь вс дутъ и везутъ сно цлыми возами. Оно нужно тамъ для фашинъ. Я вонъ видите какой возъ навилъ и везу его туда даромъ — фашины длать. Сыновья мои вс на войн, такъ мы съ моей старухой сами навивали и провозились всю ночь. Ршено во что бы то ни стало выжить красномундирниковъ изъ Бостона. 14 марта будетъ мое рожденье, мн исполнится восемьдесятъ три года, и я надюсь, что къ этому дню не останется въ Бостон ни одного королевскаго солдата.
— Намъ тоже нужно въ Дорчестеръ. Моя жена очень устала. Не подвезете ли вы насъ? Я бы заплатилъ.
— Ну, что тамъ заплатилъ? Кто же беретъ деньги за такую услугу въ такое время? Ползайте на возъ…
Ліонель уложилъ Сесиль на сно, укрылъ тмъ плащомъ, который далъ ему Ральфъ, и возъ тронулся. Сесиль скоро заснула.
Было уже довольно поздно, когда показались Дорчестерскіе холмы. Сесиль проснулась, и Ліонель уже придумывалъ, подъ какимъ бы приличнымъ предлогомъ слзть съ воза и пойти своей дорогой. Вдругъ быки остановились. На самой дорог стоялъ человкъ. Ліонель узналъ Ральфа.
— Дай прохать, любезный! — крикнулъ крестьянинъ.
— Слзайте! — сказалъ Ральфъ Ліонелю и сдлалъ соотвтствующій знакъ рукой.
Ліонель сошелъ съ воза и помогъ сойти Сесили.
Побл&юдарввъ фермера, они быстро пошли съ Ральфомъ, который повелъ ихъ обходомъ вокругъ берега бухты. Уже начало свтать, когда они дошли до заливчика, въ которомъ стоялъ привязанный челнокъ. Ліонель сейчасъ же узналъ додочку Джоба Прея.
Вс трое поспшили въ нее ссть. Ліонель взялъ весла и сталъ быстро грести. Еще не усплъ разсяться утренній туманъ, какъ они уже причалили къ набережной возл стараго магазина.

ГЛАВА XXXIII.

Прощайте, добрый принцъ! Васъ покидаетъ

Великое и доблестное сердце.

Шекспиръ.

Ліонель помогъ Сесили взойти на набережную по крутой лстниц. Ральфъ поднялся за ними.
— Теперь мы съ вами разстанемся,— сказалъ Ліонель,— а въ слдующій разъ вы мн доскажете конецъ.
— Зачмъ откладывать до другого раза? — отвчалъ Ральфъ.— Это можно сдлать теперь же, сейчасъ. A слдующій разъ,— когда-то онъ еще будетъ?..
Ліонель подумалъ.
— Хорошо,— сказалъ онъ,— я вотъ только провожу ее домой на Тремонтъ-Стритъ и сейчасъ же къ вамъ вернусь.
— Линкольнъ, я съ вами не разстанусь!— ршительно объявила Сесиль.— Узнавайте все, что хотите, но только я хочу быть при этомъ съ вами вмст. Ваша жена тоже должна знать все.
Ральфъ, не возражая, знакомъ пригласилъ ихъ за собой и своей обычной быстрой походкой прошелъ въ старый магазинъ, до котораго какъ-будто не достигало царившее въ город шумное смятеніе. Въ немъ какъ-будто было тептерь даже еще тише, чмъ всгда.
Они шли по магазину, осторожно ступая по набросаннымъ на полу веревкамъ, оставшимся еще съ того тяжелаго дня, и вдругъ услыхали сдержанный стонъ, донесшійся изъ комнаты въ одной изъ башенъ. Они дошли до этой каморки, отворили въ нее дверь — и остановилсь на порог все трое, даже Ральфь не ршаясь войти.
На низенькомъ табурет сидла убитая горемъ мать идіота и чинила какіе-то лохмотья своего сына. Руки ея работали машинально, а брови были сдвинуты, сухіе глаза были воспалены, мускулы всего лица подергивались от жестокихъ нравственныхъ страданій. Джобъ лежалъ на своей жалкой кровати. Дышалъ онь еще тяжеле, а по его лицу видно было, что роковая болзнь быстрыми шагами идетъ впередъ. Польваръ сидлъ около него и съ важностью, точно докторъ, щупалъ ему пульсъ, поминутно взглядывая на потухающіе глаза больного.
Даже внезапное появленіе Ральфа и Линкольна съ Сесилью не произвело на бывшихъ въ комнат особенно сильнаго впечатлнія. Джобъ кинулъ на дверь усталый взглядъ и даже какъ-будто не замтилъ вошедшихъ. Въ глазахъ Польварта мелькнула на одинъ мигъ радостъ при вид Ліонеля съ Сесилью, но онъ сейчасъ же принялъ снова озабоченный видъ. Сильне всхъ реагаровала на приходъ постителей сама Абигаиль Прэй. При вид Ральфа она вся вздрогнула и поникла головой, но сейчасъ же оправилась и опять принялась за свою незатйливую работу.
— Что это значитъ?— спросилъ Ліонель у своего друга.— Отчего вс здсь такъ грустны и подавлены, и по какому случаю я васъ вижу, Польварть, въ этомъ жилищ горя и нищеты?
— Потому здсь вс и подавлены, потому и грустны, что здсь горе и нищета — отвчалъ Польвартъ, не сводя глазъ съ больного.— Отвтъ заключается въ самомъ вопрос… Я вотъ стараюсь, насколько могу, облегчить и помочь, да только…
— Это очень похвально съ вашей стороны. Но чмъ же боленъ этоть молодой человкъ?
— Онъ боленъ какою-то болезнью. Я вчера его нашелъ здсь въ состояніи полнаго истощенія и постарался подкрпить его питательной пищей въ такомъ количеств, что любому солдату вашего гарнизона было бы достаточно, но онъ все не поправляется и находится въ ужасномъ положеніи.
— У него та самая эпидемія, которая свирпствуетъ въ город,— воскликнулъ Ліонель, внимательне взглянувши на Джоба.— Неужели вы давали ему сть при такой повышенной температур?
— Оспа въ данномъ случа иметъ лишь второстепенное значеніе,— возразилъ Польвартъ,— потому что больной былъ еще раньше того пораженъ гораздо боле ужасной болзнью — голодомъ. Линкольнъ, вы читали въ школ слишкомъ много латинскихъ поэтовъ, а философіей природы не занимались совсмъ. Существуетъ природный инстинктъ, который даже ребенку указываетъ средство противъ голода.
Линкольнъ не сталъ спорить съ Польвартомъ, усвшимся на своего любимаго конька, а обратился къ Абигаили:
— Вы-то вдь опытная! Вамъ-то ваша опытность могла бы подсказать побольше благоразумія и осторожности!
— Сынъ мой, стоналъ и плакалъ отъ голода… Противъ этихъ стоновъ не могла бы устоять никакая опытность, никакая осторожность. У меня все сердце кровью изошло…
— Линкольнъ, теперь не время для упрековъ,— кротко сказала Сесилъ.— Постараемся помочь бд, не вдаваясь въ ея причины.
— Слишкомъ поздно! — воскликнула убитая горемъ мать.— Его часы сочтены, смерть уже простерла надъ нимъ свою руку. Остается только помолиться Богу о томъ, чтобы Онъ облегчилъ ему исходъ души изъ тла и принялъ ее потомъ въ свою обитель.
— Бросьте вы эти несчастные лохмотья,— сказала Сесиль, тихо и осторожно отнимая у Абигаили ея работу,— въ такую минуту не стоитъ заниматься такимъ безполезнымъ дломъ.
— Молодая леди, вы еще сами не испытали материнскихъ чувствъ, вы еще не можете понять материнскаго горя. Я работала на своего милаго мальчика двадцать семъ лтъ, не лишайте меня этого удовольствія въ послднія остающіяся минуты.
— Неужели ему такъ много лтъ? — съ удивленіемъ воскликнулъ Ліонель.— Вотъ я никакъ не думалъ.
— Во всякомъ случа ему бы еще рано умирать. Онъ былъ лишенъ свта разума. Да оправдаетъ его Господь свтомъ невинности.
До сихъ поръ Ральфъ стоялъ, какъ вкопанный, на порог, а теперь повернулся къ Ліонелю и спросилъ почти жалобнымъ голосомъ:
— Какъ вы думаете, онъ умираетъ?
— Боюсь, что такъ. Вс признаки близкой смерти…
Старикъ быстрыми, легкими шагами подошелъ къ кровати и слъ около нея прямо противъ Польварта. Не обращая вниманія на удивленные взгляды капитана, онъ поднялъ кверху руку, какъ бы требуя молчанія, и проговорилъ торжественнымъ голосомъ:
— Итакъ, сюда явилась смерть. Она не забываетъ даже молодыхъ, а вотъ старика не беретъ. Не хочетъ. Скажи мн, Джобъ, какія виднія представляются въ эти минуты твоимъ духовнымъ очамъ? Мрачныя или свтлыя?
Въ погасающихъ глазахъ Джоба промелькнулъ лучъ сознанія. Онъ съ кроткой доврчивостью взглянулъ на старика и пересталъ хрипть. Глубокимъ, внутреннимъ голосомъ отвтилъ онъ на вопросъ:
— Господь не сдлаетъ зла тому, кто самъ въ жизни никому зла не сджалъ.
— Помолись же Ему за несчастнаго старика, который черезчуръ долго носитъ на себ бремя жизни. На земл всюду только одинъ грхъ, только одно предательство. Старикъ этотъ усталъ жить. Но погоди уходить на небо. Пусть твоя душа унесетъ съ собой къ престолу Милосердія хоть какой-нибудь знакъ раскаянія отъ этой гршницы.
Абигаиль громко простонала, выронила изъ рукъ свою работу и опустила голову на грудь, потомъ вдругъ встала, откинула нависшія на лицо черныя пряди сдющихъ, но когда-то прекрасныхъ волосъ, и оглянулась на всхъ съ такимъ выраженіемъ, что обратила на себя общее вниманіе.
— Время приспло,— сказала она.— Теперь ни страхъ, ни стыдъ не связыкаютъ моего языка. Слишкомъ явно видна рука Провиднія надъ этимъ смертнымъ одромъ, чтобы можно было еще учорствовать и противиться Его вол. Я, по крайней мр, больше не могу. Майоръ Линкольнъ! Въ жилахъ этого умирающаго юноши течетъ одинаковая съ вашей кровь, хотя удлъ ему достался съ вами неодинаковый. Джобъ вашъ братъ.
— Бдная! Она помшалась отъ горя! — воскликнула Сесиль.— Она сама не знаетъ, что говоритъ!
— Она говоритъ совершенную правду,— спокойнымъ тономъ произнесъ Ральфъ.
— Слышите, что онъ говоритъ? — продолжала Абигаиль.— A онъ знаетъ все. Само небо послало сюда этого грознаго свидтеля и обличителя. Онъ подтверждаетъ мои слова. Онъ знаетъ мою тайну, хотя я думала, что она скрыта отъ всхъ навкъ.
— Женщина, ты заблуждаешься сама, стараясь ввести въ заблужденіе другихъ! — вскричалъ Ліонель.— Хотя бы само небо стало подтверждать эту гнусную басню, я все-таки буду всегда говорить, что это несчастное существо никакъ не могло родиться отъ женщины такого ума и такой красоты.
— Существо несчастное, это правда, но родилось оно отъ женщины, не мене красивой, чмъ была твоя мать, которую ты такъ превозносишь, горделивый сынъ счастья и благополучія? Можешь богохульствовать и кощунствовать, сколько хочешь, но онъ твой братъ. Твои братъ старшій.
— Это истинная правда!— еще разъ повторилъ старикъ Ральфъ…
— Не можетъ этого быть! — воскликнула Сесиль. — Не врьте имъ, Линкольнъ. Они сами себ противорчатъ.
— Я въ теб самой ношу сейчасъ подтвержденіе моимъ словамъ,— продолжала Абигаиль.— Разв ты сама у подножія алтаря Господня не признала надъ собой вліянія сына? Гд же было мн, слабой, тщеславной, неопытной молодой двушк, устоять противъ обольщенія отца?
— Такъ это ты его мать! — воскликнулъ Ліонель, чувствуя, что у него отлегло отъ сердца.— Продолжайте и знайте, что вы говорите съ друзьями.
— Да, вотъ такъ всегда! — съ горечью воскликнула Абигаиль, складывая вмст руки.— Вы вс умете длать различіе между грхомъ мужчины и паденіемъ женщины. Майоръ Линкольнъ, я жалкая, опозоренная женщина, но я была такая же невинная и красивая, какъ ваша мать, когда попалась на глаза вашему отцу. Онъ былъ могучъ и знатенъ, а я слаба, ничтожна и безвстна. Залогъ нашей любви явился на свтъ уже посл того, какъ вашъ отецъ меня бросилъ ради вашей матери.
— Истинно, какъ само Евангеліе! — сказалъ Ральфъ.
— Но какъ же это мой отецъ оставилъ васъ въ такой нужд? — спросилъ Ліонель.— Какъ могло это случиться?
— Онъ даже и не зналъ никогда о моемъ положеніи. Утративъ добродтель, я почувствовала стыдъ и все скрыла отъ него, убдившись, что онъ мн измняетъ и уже увлекся Присциллой. Я стыдилась, я чувствовала себя падшей, а ему было и горя мало. Онъ преспокойно наслаждался… Но вотъ родились вы. На свои разгнванныя руки я приняла его наслдника. Какихъ только проклятыхъ мыслей не приходило мн тогда въ голову! Но, слава Богу, я нашла въ себ достаточно силы воли, чтобы отогнать ихъ прочь, и не запятнать своихъ рукъ убійствомъ.
— Убійствомъ! — вскричалъ Ліонель.
— Да, убійствомъ. Вамъ гд же знать, какія мысли подсказываетъ иногда отчаяніе несчастью! Но вскор же мн удалось утолить свою месть инымъ путемъ, и я сдлала это съ адской радостью. Вашъ отецъ ухалъ въ Англію, а ваша мать заболла безъ него оспой. Вы видите, какъ обезображенъ мой сынъ этой ужасной болзнью? Такъ вотъ, прелестное лицо вашей матери было обезображено гораздо хуже. Эта несчастная жертва неправды лежала на смертномъ одр такъ же точно, какъ теперь лежитъ Джобъ. Богъ правосуденъ. Я покоряюсь Его святой вол.
— Продолжай, женщина! — сказалъ Ліонель.— Кажется, я въ состояніи буду тебя благословить.
Абигаиль испустила такой глубокій стонъ, что всмъ показалось, не простоналъ ли это Джобъ, испуская уже свой послдній воздухъ въ борьб со смертью. Она упала на свою скамеечку и закрыла лицо передникомъ.
— Жертва неправды, — повторилъ саркастическимъ тономъ Ральфъ.— Всякой казни мало женщин, забывшей свой долгь!
— Да, жертва неправды! — воскликнулъ Ліонель.— Я готовъ ручаться за это своей жизнью. Ты сказалъ мн, старикъ, гнусную ложь.
Старикъ ничего не отвтилъ, но губы его двигались, какъ будто онъ говорилъ самъ съ собой, и кривились презрительно-недоврчивой улыбкой.
— Я не знаю, что могъ онъ вамъ такое сказать,— продолжала Абигаиль,— но клянусь Богомъ, что я не скажу больше ни одного слова лжи. То, что я теперь говорю, истинная правда. По нашимъ здшнимъ законамъ больныхъ оспой изолируютъ совершенно отъ всхъ людей, и ваша мать осталась въ полномъ моемъ распоряженіи, а также во власти еще одной женщины, которая ненавидла ее еще больше, чмъ я.
— Боже! И вы посмли!..
— Нтъ, не посмли. Болзнь избавила насъ отъ этого преступленія. Она умерла, обезображенная, а я осталась жить во цвт красоты, если не чистоты и невинности. Въ презрніи у людей я тогда еще не была, и нужды еще не терпла. Все это пришло посл… Я очень всегда тщеславилась своей красотой, но въ эти минуты любовалась гораздо больше на безобразіе своей соперницы, чмъ на свою красоту. Моя жажда мести была утолена. Ваша тетка, внимавшая также совтамъ лукаваго виновника всякаго зла…
— Не говорите мн про мою тетку, про мою мать разсказывайте! — воскликнулъ Ліонель.
— Безчувственная ко всему, что не относилось къ ея выгод, она оказалась настолько слпой, что пошла не по той дорог, которая одна могла бы привести къ цли, а взяла совершенно ложное направленіе, вызвавшее неожиданную катастрофу. Какъ только ваша мать испустила духъ, мы съ вашей теткой составили гнусный заговоръ умертвить ее вторично, очернивъ ея память. Ваша тетка имла въ виду искоренить изъ сердца вашего отца малйшій слдъ любви къ это покойной жен, чтобы выдать-таки за него замужъ свою дочь, невинную и кроткую мать вашей теперешней жены,— а я была настолько глупа и тщеславна, что надялась на несбыточное. Я возмечтала, что вашъ отецъ, мой соблазнитель, поступитъ справедливо со мной и съ моимъ сыномъ и предоставитъ мн то мсто, котрое раньше занимала моя ненавистная соперница.
— И вы посмли обмануть моего отца такой клеветой?
— Да, посмли. Видитъ Богъ, посмли. A такъ какъ онъ все же не ршался намъ поврить, то я поклялась на Евангеліи, будто все это правда.
— И онъ поврилъ! — сказалъ Ліонель, дрожа отъ волненія.
— Поврилъ, потому что поклялась на Евангеліи женщина, которую онъ считалъ очень слабой и легкомысленной, но не способной на клятвопреступленіе. Когда мы увидали, какой эффектъ произвела наша ложь, мы подумали, что наша цль достигнута. Но есть разница между поверхностными увлеченіями и глубокой любовью. Мы хотли уничтожить эту любовь въ его сердц, а вмсто того уничтожили только его разсудокъ.
Абигаиль кончила. Въ комнат водворилась такая глубокая тишина, что когда раздавался пушечный выстрлъ, то казалось, что стрляютъ въ сосдней комнат. Слышно было тяжелое дыханіе Джоба, но вскор и оно прекратилось. Его душа словно дожидалась, когда мать кончитъ свою исповдь, и посл того отлетла на небо.
Вдругъ Ральфъ выпрямился во весь свой ростъ. Глаза его блеснули. Съ дикимъ, нечеловческимъ крикомъ кинулся онъ на Абигаиль Прэй, точно тигръ на добычу. Бывшіе въ комнат задрожали отъ ужаса.
— Негодная, мерзкая женщина! — крикнулъ старикъ, хватая и тряся ее за руку.— Попалась ты мн! Несите сюда святую книгу, несите сюда Евангеліе, пусть она еще что-нибудь солжетъ подъ присягой! Пусть она будетъ проклята окончательно!
— Чудовище! Что ты длаешь! — сказалъ Ліонель, выступая на защиту Абигаили.— Сейчасъ оставь эту женщину! Ты вдь и самъ меня обманулъ, не смотря на свои сдые волосы!
— Ліонель! Ліонель! — вскрикнула Сесиль.— Удержи свою преступную руку! Вдь это твой отецъ!
Ліонель отшатнулся прочь, какъ пораженный громомъ, и, едва дыша, прислонился къ стн.
Все было ясно: Ральфъ, или, врне, отецъ Ліонеля, когда узналъ, какъ ужасно оклеветали его жену, снова помутился въ разсудк и подвергся припадку бшенства, какіе случались съ нимъ и раньше. Предоставленный самому себ, онъ бы, по всей вроятности, скоро покончилъ съ несчастной Абигаилью, но въ эту минуту отворилась дверь, и въ комнату быстро вбжалъ тотъ прізжій незнакомецъ, котораго Ральфъ такъ ловко оставилъ въ рукахъ американцевъ.
— Я сейчасъ же узналъ вашъ крикъ, мой почтенный баронетъ,— вскричалъ онъ.— Недаромъ же я столько лтъ надзиралъ за вами въ Англіи. Ошибиться не могу. A въ Америк меня по вашей милости едва не повсили… Но я не безъ причины и не безъ цли переплылъ океанъ, а чтобы васъ изловить. Теперь мы съ вами уже не разстанемся никогда.
Подъ вліяніемъ досады на баронета за ту опасность, подъ которую тотъ его подвелъ въ американскомъ лагер, незнакомецъ кинулся на старика. Какъ только баронетъ увидалъ человка, котораго считалъ своимъ самымъ лютымъ врагомъ, онъ пришелъ въ еще большее бшенство и, оставивъ Абигаиль, набросился на него, точно преслдуемый охотниками левъ. Борьба была короткая, но упорная, и сопровождалась яростными проклятіями съ обихъ сторонъ и бранью. Гнвъ придалъ баронету сверхъестественную силу и помогъ ему одолть противника. Тотъ упалъ, а баронетъ придавилъ ему колнкомъ грудь и принялся душить его за горло.
— Месть священна!— закричалъ онъ съ дикимъ хохотомъ, потрясая сдыми волосами, спустившимися ему на глаза.— И Urim и tumim! Нашъ лозунгъ — свобода! Умри, негодяй! Отправляйся въ адъ, къ духамъ тьмы, дай намъ свободно вздохнуть!
Бывшему больничному надзирателю баронета удалось, хотя и съ большимъ трудомъ, на минуту освободиться изъ-подъ руки, давившей ему шею, и воскликнуть:
— Да помогите же мн, ради Бога? Неужели вы позволите при себ убить человка?
Но помочь ему не могъ никто. Об женщины въ ужас закрыли себ руками лица. Польвартъ, все еще лишенный своей деревяшки, самъ не могъ безъ посторонней помощи ступить ни одного шага, а Ліонель весь застылъ въ смущеніи и ужас и стоялъ неподвижно, точно статуя. Баронетъ снова схватилъ противника за горло и сталъ его опять душить, но тутъ отчаяніе придало больничному служителю какъ бы новую мускульную силу: его рука вдругъ три раза подъ-рядъ съ силой ударяла баронета чмъ-то въ лвый бокъ. При третьемъ удар баронетъ поднялся на ноги и еще разъ дико, дико захохоталъ, такъ что вс похолодли и затрепетали. Его противникъ воспользовался этимъ моментомъ, вскочилъ на ноги и выбжаль изъ комнаты съ торопливостью человка, совершившаго преступленіе.
Изъ трехъ ранъ, полученныхъ баронетомъ, ручьями лилась кровь. По мр того, какъ жизнь уходила изъ тла, глаза умирающаго становились мене дикими, и разсудокъ прояснялся. Злобное выраженіе сошло съ его лица. Онъ съ отеческой нжностью глядлъ на молодую чету, которая усердно около него хлопотала. Но говорить онъ уже не могъ, только беззвучно шевелиль губами. Молча простеръ онъ руки, благословилъ своихъ дтей совершенно такимъ же жестомъ, какъ это сдлала таинственная тнь, которая появилась въ церкви на ихъ свадьб,— и вслдъ затмъ сейчасъ же опрокинулся мертвый навзничь на тло своего старшаго сына, который такъ долго былъ у него въ совершенномъ заброс.

ГЛАВА XXXIV.

Я видлъ древняго, древняго сдовласаго старца. Годы и заботы провели по его щекамъ и по его челу глубокія морщины, послдніе слды нын позабытаго горя. Вокругъ него царила печаль. Мужчины поникли головами, женщины плакали, дти рыдали.

Брайанти.

Какъ только разсвло, бостонскій гарнизонъ пришелъ въ движеніе. Вся обстановка чрезвычайно живо напоминала то, что происходило передъ прошлогодней битвой. Гордый англійскій главнокомандующій не въ силахъ былъ дольше переносить, что колонисты заняли Дорчестерскія высоты и укрпляются на нихъ. Онъ отдалъ приказъ ихъ оттуда выбить. Вс пушки, какія только имлись въ распоряженіи у англичанъ, были наведены на высоты и громили американцевъ, но т продолжали держаться и не прекращали саперныхъ работъ. Вечеромъ были высажены войска для подкрпленія гарнизона замка. На высотахъ появился самъ Вашингтонъ, и вообще вс признаки указывали на то, что об стороны готовились — одна къ ршительной атак, а другая къ упорному сопротивленію.
Судя по медленнымъ передвиженіямъ королевской арміи, она должна была очень обрадоваться неожиданно разразившейся на другой день сильнйшей бур, помшавшеи ей пролить потоки крови и избавившей ее отъ вроятнаго пораженія. Тутъ какъ бы само Провидніе вмшалось. Буря разразиласъ въ конц ночи и продолжалась весь день. О битв въ такую бурю нечего было и думать. Между тмъ удобный моментъ для отобранія у американцевъ ихъ позицій былъ упущенъ. Гоу, весь дрожа отъ бшенства, началъ готовиться къ выступленію изъ города, на которомъ въ теченіе нсколькихъ послднихъ лтъ была сосредоточена слпая мстительность англійскаго правительства.
Посл бури миновала цлая недля, въ продолженіе которой въ город замчалось большое волненіе среди жителей и возбужденная дятельность среди англичанъ. Первые плохо скрывали свою радость, а вторые даже и не пытались скрыть мрачной досады на такой неожиданный исходъ.
Въ одинъ изъ этихъ тревожныхъ дней изъ дома, принадлежавшаго самому знатному семейству въ город, состоялся выносъ покойника. Надъ подъздомъ красовался траурный щитъ съ гербомъ Линкольновъ и съ эмблемой въ вид окровавленной руки. Зрителей было немного, почти одни дти, которыя въ это тяжелое время только и оживляли бостонскія улицы. Немногочисленный похоронный кортежъ направился на кладбище при королевской церкви.
Гробъ обращалъ на себя вниманіе своей необыкновенной шириной. Покрытый широчайшимъ покровомъ, онъ, когда его вносили въ церковь, обими своими сторонами коснулся дверныхъ косяковъ. Тотъ же пасторъ, о которомъ мы уже не одинъ разъ упоминали, встртилъ гробъ въ дверяхъ церкви и глядлъ съ какимъ-то особеннымъ интересомъ на шедшаго за гробомъ впереди всхъ молодого человка въ глубокомъ траур. Гробъ торжественно внесли въ церковь. За Ліонелемъ шелъ самъ главнокомандующій англійскихъ войскъ со своимъ любимымъ помощникомъ Бергойномъ. Съ ними рядомъ шелъ еще одинъ офицеръ значительно меньшаго чина, одна нога у него была деревянная, онъ шелъ, опираясь на палку. Онъ, повидимому, разсказывалъ генераламъ дорогой что-то очень таинственное и очень интересное, но при вход въ церковь пересталъ. Прочая публика состояла изъ небольшого числа офицеровъ, состоявшихъ при обоихъ генералахъ, изъ мужской прислуги Линкольновъ и нсколькихъ любопытныхъ звакъ, присоединившихся къ процессіи.
По окончаніи заупокойной службы гробъ понесли изъ церкви на кладбище. Генералы и одноногій офицеръ возобновили вполголоса прерванный разговоръ. Процессія дошла до каменнаго свода надъ склепомъ въ углу кладбища. Склепъ былъ открытъ. Вдали съ этого мста хорошо видны были занятыя американцами высоты. Невольно глаза обоихъ генераловъ устремились въ ту сторону, они забыли и объ интересной бесд, и о покойник и вновь стали думать о затруднительномъ положеніи англійскихъ войскъ.
Гробъ поставили у входа въ склепъ, и назначенные для того люди приготовились опускать его туда. Но когда сняли покровъ, провожающіе съ изумленіемъ увидали, что подъ нимъ не одинъ гробъ, а два. Одинъ гробъ былъ обитъ чернымъ бархатомъ. Гвозди были серебряные, и весь онъ былъ богато украшенъ серебромъ. Другой гробъ былъ совершенно простой дубовый. На одномъ была прибита массивная серебряная доска съ гербомъ умершаго и съ длинной надписью, на другомъ были только вырзаны по дереву дв буквы: Дж. П.
Генералы нетерпливо поглядывали на доктора богословія Ляйтерджи, давая ему взглядами понять, что они дорожатъ каждой минутой. Все, поэтому, было окончено скоре, чмъ мы разсказываемъ. Тло богатаго баронета и трупъ его безвстнаго товарища были опущены въ склепъ и поставлены рядомъ съ тломъ женщины, которая при жизни была бичемъ ихъ обоихъ.
Подождавъ съ мянуту изъ уваженія къ майору Линкольну и видя, что тотъ собирается пробыть у склепа еще нсколько времени, генералы раскланялись съ нимъ и ушли. Остальная публика послдовала ихъ примру. При Ліонел остался только офицеръ съ деревянной ногой, въ которомъ читатели, вроятно, уже узнали капитана Польварта. Отверстіе склепа закрыли, входъ въ него заперли на желзную щеколду съ крпкимъ висячимъ замкомъ и ключъ отдали Ліонелю. Тотъ заплатилъ деньги работавшимъ и сдлалъ имъ знакъ, чтобы они уходили.
Но кром Ліонеля и его друга на кладбищ было еще одно живое существо. У стны, на колняхъ, закрытая чьимъ-то памятникомъ, стояла оборванная женщина въ красной накидк, небрежно наброшенной на плечи.
Увидавъ ее, Ліонель и Польвартъ подошли къ ней. Она услыхала ихъ шаги, но не обернулась, а стала пальцами водить по буквамъ надписи на мдной доск, вдланной въ стну. Надпись указывала мстоположеніе фамильной могилы Линкольновъ и Лечмеровъ.
— Мы сдлали для нихъ все, что могли, и больше ужъ ничего не можемъ сдлать,— сказалъ женщин Ліонель.— Дальнйшая ихъ участь зависитъ отъ одного Всевышняго.
Тощая рука, высунутая изъ-подъ красной накидки, продолжала свое безсмысленное занятіе.
— Съ вами говоритъ сэръ Ліонель Линкольнъ,— сказалъ Польвартъ, стоя подъ-руку съ товарищемъ.
— Кто? — съ ужасомъ воскликнула Абигаиль Прэй, совсмъ сбрасывая съ себя мантилью и показывая свое истощенное, заплаканное лицо, за эти дни измнившееся еще больше.— Ахъ, я и забыла, что сынъ наслдуетъ на земл отцу… тогда какъ мать должна послдовать за сыномъ въ могилу.
— Его похоронили прилично,— сказалъ Ліонель,— рядомъ съ кровными родственниками, рядомъ съ его отцомъ, который такъ его любилъ за его простоту и чистосердечіе.
— Да, мертвый онъ помщенъ гораздо лучше, чмъ помщался живой. Слава Богу, онъ больше не будетъ терпть ни голода, ни холода.
— Я позаботился о томъ, чтобы вы больше никогда ни въ чемъ не нуждались. Надюсь, что остальная ваша жизнь будетъ счастливе, чмъ была до сихъ поръ.
— Я теперь на земл совершенно одинока. Старики будутъ отъ меня сторониться, молодежь будетъ меня презирать. Мн остался только стыдъ, стыдъ и стыдъ.
Молодой баронетъ промолчалъ, но Польвартъ счелъ своимъ долгомъ отвтить:
— Мн кажется, что если вы будете читать Библію, то несомннно найдете въ ней себ утшеніе. Кром то-то, совтую вамъ хорошенько заботиться о своемъ питаніи. Готовьте себ всегда самую сытную, укрпляющую пищу, и я вамъ ручаюсь, что тяжесть угрызеній совсти для васъ тогда значительно облегчится. Средство самое врное. Оглянитесь на то, что длается на свт. Разв хорошо упитанный злодй терзается когда-нибудь укорами совсти? Никогда. Только тогда, когда у него на желудк пусто, вспоминаетъ онъ о своихъ преступленіяхъ. И я вамъ совтую кушать какъ можно плотне и сытне, а то вдь вы до невозможности худы. Кожа да кости. Я не желалъ бы напоминать вамъ о вашемъ гор, но мы съ вами знаемъ одинъ случай, когда пища явилась черезчуръ поздно.
— Да, да, черезчуръ поздно! Все явилось слишкомъ поздно, даже раскаяніе.
— Этого вы не должны говорить,— сказалъ Ліонель.— Вы должны твердо врить словамъ Того, Кто общалъ раскаянію прощеніе.
Абигаиль устремила на него взглядъ, въ которомъ отразился весь ужасъ, переживаемый ея душою, и проговорила слабымъ толосомъ:
— Кто былъ при кончин мистриссъ Лечмеръ? Миренъ ли былъ исходъ ея души?
Ліонель промолчалъ, какъ будто воды въ ротъ набралъ.
— Я такъ и думала,— продолжала Абигаиль.— На смертномъ одр про грхъ забыть нельзя.— Составить злйшій заговоръ! Призвать Бога въ свидтельство своей лжи! Погубить въ человк разумъ — и какой разумъ!.. Уйдите, пожалуйста. Вы молоды и счастливы, что вамъ здсь длать среди могилъ? Дайте мн здсь помолиться: ничто такъ не смягчаетъ укоры совсти, какъ молитва.
Ліонель бросилъ около нея ключъ, который онъ держаль въ рук, и сказалъ:
— Этотъ склепъ заперли навсегда, если только вы не потребуете, чтобы его отперли еще разъ — для васъ самихъ, чтобы лечь рядомъ съ сыномъ. Дти тхъ, кмъ этотъ склепъ выкопанъ, лежатъ вс уже здсь, за исключенісмъ двухъ, которые умрутъ въ другомъ полушаріи. Возьмите себ вотъ это — и да проститъ васъ Господь, какъ я васъ прощаю.
Онъ бросилъ рядомъ съ ключомъ большой кошелекъ, наполненный золотомъ, и ушелъ вмст съ Польвартомъ, не прибавивъ больше ни слова. Въ воротахъ кладбища они оба обернулись и въ послдній разъ взглянули на Абигайль. Она стояла на колняхъ, руками опираясь на памятникъ надъ чьей-то могилой, пригнувши голову почти къ земл. Видно было, что она смиренно и горячо умоляетъ небо о милосердіи.
Посл того дня черезъ три въ городъ съ тріумфомъ вступали съ одного конца американцы, между тмъ какъ англійская армія очищала его съ другого конца. Нкоторые изъ американцевъ пожелали постить могилы своихъ родныхъ и на кладбищ королевской церкви нашли тло какой-то старухи, повидимому, погибшей отъ холода. Она открыла склепъ, желая, должно быть, умереть возл гроба своего сына, и въ ту же минуту лишилась силъ, не успвши еще туда спуститься. Она лежала на мерзлой земл, и ея спокойное лицо носило слды былой замчательной красоты, которая ее погубила. Около нея лежалъ кошелекъ съ деньгами, на томъ самомъ мст, гд его бросилъ Ліонель.
Возвращавшіеся въ свои дома горожане съ ужасомъ уходили отъ этого зрлища. Но потомъ на кладбище забрелъ случайно одинъ отсталый солдатъ изъ королевской арміи, нарочно для того и отставшій, чтобы поживиться, гд придется. Онъ увидалъ кошелекъ и тотчасъ же завладлъ имъ, а тло Абигаили столкнулъ въ подземный склепъ, заперъ отверстіе и ключъ забросилъ.
Мдная доска съ надписью много лтъ уже какъ оторвалась отъ стны, и въ настоящее время въ Бостон осталось очень не много лицъ, которыя могли бы указать мсто, гд находилась семейная могила Линкольновъ и Лечмеровъ.
Сэръ Ліонель и Польвартъ вмст отправились на набережную, сли тамъ въ шлюпку и похали на фрегатъ, который долженъ былъ отвезти ихъ въ Анмію. Фрегатъ былъ какъ разъ тотъ самый, на которомъ служилъ молодой мичманъ, возившій Сесиль въ американскій лагерь. На палуб они встртились съ Агнесой Дэнфортъ, которая пріхала на фрегатъ незадолго до нихъ вмст со своей кузиной. У Агнесы были заплаканные глаза, но щеки горли румянцемъ отъ удовольствія, что изъ Бостона убираются, наконецъ, гордые островитяне, которыхъ она всегда очень недолюбливала.
— Я только васъ дожидаюсь, кузенъ Линкольнъ, чтобы съ вами проститься,— сказала она, дружески его обнимая.— Мн уже пора съзжать на берегъ. Будьте счастливы, а я никогда не перестану желать вамъ всего, всего лучшаго.
— Такъ вы насъ покидаете? — сказалъ молодой человкъ, за вс эти дни въ первый разъ улыбнувшись. — Вы должны знать, что не меня одного эта жестокость…
Его перебилъ Польвартъ, выступая впередъ и беря миссъ Дэнфортъ за руку. Въ пятидесятый, по крайней мр, разъ повторилъ передъ ней храбрый капитанъ свою просьбу, чтобы она соединила съ нимъ свою судьбу. Агнеса слушала его молча и съ серьезнымъ видомъ, но онъ еще не усплъ договорить всего, что хотлъ сказать, а по ея губамъ уже пробжала лукавая улыбка. Она дружески и ласково поблагодарила его, но отказала наотрзъ и окончательно. Капитанъ выдержалъ ударъ, какъ человкъ, получающій его далеко не въ первый разъ, и со всею вжливостью помогъ ей сойти въ лодку, на которой она пріхала. Въ лодк ее встртилъ молодой человкъ въ форм американскаго офицера. Сэру Ліонелю показалось, что румянецъ на щекахъ его кузины сдлался еще гуще, когда ея молодой спугникъ сталъ накидывать ей на плечи теплый плащъ, такъ какъ было холодно. Лодка, имя на себ парламентерскій флагъ, поплыла не въ городъ, а къ противоположному берегу, занятому американцами. На слдующей недл состоялась свадьба Агнесы съ этимъ самымъ офицеромъ, и они вступили во владніе домомъ на Тремонтъ-Стрит и всмъ наслдствомъ посл мистриссъ Лечмеръ, отъ котораго Сесиль отказалась съ полнаго одобренія своего мужа.
Командиръ фрегата сигналомъ даль знать адмиралу о прибытіи на бортъ пассажировъ, которыхъ ждали, и получилъ въ отвтъ приказъ итти въ плаваніе по указанному назначенію. Черезъ нсколько минутъ легкое и стройное судно прошло мимо Дорчестерскихъ высотъ, выпустило по нимъ нсколько бортовыхъ залповъ и поставило вс свои паруса. Американцы не отвчали, не имя ни малйшаго желанія препятствовать выходу фрегата въ открытое море. Онъ помчался къ берегамъ Англіи, везя съ собою правительству и обществу важную всть объ эвакуаціи Бостона {Бостонъ былъ очищенъ англичанами въ март 1776 г. на основаніи конвенціи, заключенной между генераломъ Гоу и Вашингтономъ. Городъ былъ потомъ ремонтированъ и укрпленъ за счетъ ‘лойялистовъ’, которые были объявлены врагами отечества.}.
Флотъ тоже вскор снялся съ якоря и удалился, и съ тхъ поръ городъ, бывшій такъ долго въ угнетеніи, ни разу не видаль у себя въ гавани ни одного непріятельскаго корабля.
Во время плаванія Ліонель и его симпатичная подруга имли досугъ хорошо обдумать все, что съ ними случилось. Много говорили они другъ съ другомъ, между прочимъ, о такой странной, таинственной, необъяснимой и въ то же время такой тсной связи, которая установилась между помутившимся въ разсудк отцомъ и никогда не имвшимъ разсудка сыномъ. Углубившись въ разсмотрніе всхъ причинъ, они достигли того, что описанныя нами событія предстали передъ ними во всей ясности и естественной простот, безъ малйшей примси темнаго и сомнительнаго.
Больничный сторожъ покойнаго баронета, посланный за нимъ въ погоню въ Америку и бывшій невольною — наврное, такъ — причиной его смерти, не посмлъ возвратиться въ Англію, а остался въ Америк, гд и затерялся въ толп.
Польвартъ умеръ очень недавно. Несмотря на свою деревянную ногу, онъ, при поддержк Ліонеля, достигъ почти самыхъ высшихъ почестей и отличій и подъ конецъ жизни подписывался баронетомъ, генераломъ и членомъ парламента. Онъ былъ командиромъ одной приморской крпости, и эта крпость считалась, благодаря ему, одной изъ самыхъ надежнйшихъ во всемъ королевств. Въ парламент онъ засдалъ въ качеств представителя одного мстечка, владльцемъ котораго былъ сэръ Ліонель Линкольнъ. Тамъ онъ обращалъ на себя вниманіе усидчивостью и добросовстностью, съ которой онъ выслушивалъ вс депутатскія рчи, а также той поспшностью, съ которой онъ всегда подавалъ голосъ ‘за’, когда дло шло объ ассигнованіи средствъ на състные припасы для чего бы то ни было.
Черезъ годъ посл прізда молодой четы Линкольновъ въ Лондонъ у Сесили умеръ ея дядя, лордъ Кардоннель, а передъ тмъ незадолго умеръ его единственный сынъ. Леди Линкольнъ сдлалась неожиданно обладательницей большого состоянія и наслдницей одного изъ древнйшихъ англійскихъ баронствъ. Вплоть до самой французской революціи сэръ Ліонель Линкольнъ и его жена прожили въ полномъ согласіи. Леди Линкольнъ своимъ кроткимъ вліяніемъ отлично умла успокаивать своего вспыльчиваго мужа. Среди безмятежнаго счастья его наклонность къ наслдственной меланхоліи исчезла почти совсмъ. Когда оказалось нужнымъ принять мры для охраны британской конституціи, которой стала грозить опасность, правительство въ числ нсколькихъ другихъ богатыхъ и талантливыхъ людей призвало сэра Ліонеля Лннкольца въ верхнюю палату. Онъ сдланъ былъ графомъ и пэромъ, и такимъ образомъ въ восемнадцатомъ вк къ нему въ родъ возвратился титулъ, которымъ въ средніе вка пользовалась угасшая старшая линія Линкодыіовъ.
Никого уже теперь нтъ въ живыхъ изъ главныхъ дйствующихъ лицъ нашего разсказа. Даже розы Сесили и Агнесы перестали цвсти и были сорваны въ мир и невинности смертью. соединившей ихъ въ могильномъ мрак съ ихъ предшественниками и предшественницами. Разсказанные нами историческіе факты уже начинаютъ меркнуть въ отдаленіи времени, и очень возможно, что тотъ англіискій пэръ, который въ настоящее время пользуется всми наслдственными правами рода Линкольновъ, даже и понятія не иметъ о той части своей семейной хроники, когда члены этого рода жили въ глухой и отдаленной провинціи Великобританскаго королевства.

КОHЕЦ

Купер Джеймс Фенимор
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Пенитель моря, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1826
  2. Морские львы, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1849
  3. Красный корсар, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1828
  4. На суше и на море, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1884
  5. Мерседес из Кастилии, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1840
  6. Вайандоте, или Хижина на холме, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1843
  7. Приключения Мильса Веллингфорда, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1844
  8. Колония на кратере, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1847
Электронная библиотека