Ліодоръ и Софья.
(Повсть.)
Д. Г…. въ.
‘Встникъ Европы’, т. LXVIII, 1813
Лиодор и Софья, Глебов Дмитрий Петрович, Год: 1813
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Въ конц Августа прошлаго года, въ достопамятную епоху нашей Исторіи, когда Московскіе жители посл долговременнаго благоденствія внезапно увидли надъ собою грозную тучу, когда уже многіе отцы и супруги удаляли изъ Столицы дтей и жен своихъ,— въ сіе время Усердинъ, старой служивой, украшенный военнымъ Орденомъ, пребывалъ спокоенъ среди общаго смятенія. За то рзвая Лиза, его племянница, безпрестанно его тревожила: не проходило дня, чтобы она не вбгала въ кабинет его и не твердила ему по нскольку разъ кто ухалъ, кто детъ, или кто сбирается хать. ‘Сумасшедшая!’ говорилъ ей дядя: ‘чего ты боишься? Если, въ самомъ дл нужно будетъ выхать, ужели я здсь оставлю васъ? Но ни свтъ, ни заря бжать изъ своего дома — хать неизвстно куда и за чмъ? Это простительно вздумать только втреной шестьнадцатилтней двочк, какова ты.’ — Я любя васъ, дядюшка, и зная что вс дутъ…— ‘Благодарю за любовь твою, но будь же, по крайней мр уврена, что и я не меньше люблю тебя. Впрочемъ, это не есть еще доказательство любви, когда ты не такъ понимаешь вещи, какъ должно понимать ихъ. Посмотри на Софью, она при ныншнихъ обстоятельствахъ гораздо тебя благоразумне: не подумай, чтобы я льстилъ дочери — я говорю безпристрастно…’
Въ самомъ дл Софья не заботилась объ отъзд, но Софья и во многомъ не походила на Лизу. Одна имла боле склонности къ уединенію, любила чтеніе, музыку, работу: другая только что заботилась о свт, и всякой балъ, спектакль, концертъ былъ для нее праздник, одна была скромна, тиха и боле молчалива: другая рзва, говорлива и втрена. Столь же различны были и вншнія ихъ достоинства: одна имла какія-то скрытныя прелести, которыя не вдругъ длали впечатлніе, другая нравилась при первомъ взгляд и обворожала веселою улыбкою.— Лиза еще въ младенчеств лишилась своихъ родителей, и съ того времени воспитывалась под непосредственнымъ попеченіемъ дяди, который былъ и опекуномъ ея. Усердинъ и дочь брата его не были осыпаны дарами фортуны, однакожъ не были ею и обижены.
Впрочемъ, можетъ быть Софья и по особливымъ причинамъ не заботилась объ отъзд: cepдце ея принадлежало Ліодору, а Ліодоръ былъ въ арміи, каждое извстіе о военныхъ дйствіяхъ поражало ее ужасомъ — каждой день она проливала слезы о своемъ друг, и гд ей лучше было освдомляться о немъ, какъ не въ Москв, въ близкомъ разстояніи отъ страха и кровопролитія? Лиза, будучи почти не разлучна съ нею, часто смялась надъ ея задумчивостію, а Софья, зная втренность Лизы, не открывала ей причин своей грусти, и старалась — сколь ни мало была къ тому способна — притворяться равнодушною,
Ктожъ етотъ Ліодоръ? Сын истиннаго друга Усердица, молодой человкъ, офицер гвардіи, прекрасной и умной. Хотя Софья читала съ дозволенія отца нкоторые романы, но неимла яснаго понятія о любви, и Ліодоръ сдлалъ впечатлніе въ душ ея не изступленіемъ страсти, а… своимъ сердцемъ и нравомъ. Онъ былъ такъ добръ, любезенъ, привлекателенъ, такъ скромно изъясняется въ своей нжности, что Софья невольнымъ образомъ чувствовала пустоту въ душ своей, когда онъ разставался съ нею. Много молодыхъ людей окружало ее, много было изъ нихъ прелестныхъ и умомъ и наружностью, но никто небылъ для нее Ліодоромъ… Ахъ! есть, конечно есть любовь чистая, непорочная, ибо такова точно была любовь Софьи! При послднемъ свиданіи Ліодоръ поврилъ ей тайну своего сердца, изъяснилъ надежды свои, и одно слово, вылетвшее изъ устъ прекрасной, воспламенило воинскій дух его: он полетлъ на поля славы съ геройскимъ спокойствіемъ.
Между обожателями Софьи, Флоръ мене всхъ походилъ на Ліодора. Служа при двор, имя несчетныя богатства, онъ мечталъ обворожить своими преимуществами всхъ Грацій Столицы. Воспитаніе Флора было самое опасное, родители его, слдуя общему поврью, полагали оное въ обученіи сына французскимъ наукамъ и непремнно подъ руководствомъ учителя-француза. За три тысячи рублей родоваго жалованья и за роскошнйшее по условію продовольствіе Флоръ достался въ пастырскія руки одного странствующаго аббата, и смиренный отецъ неутомимо преподавалъ ему лекц 110,и невжества и развращенія. Напитанный духомъ Вольтера и Дидерота, аббатъ скоро посвятилъ Флора въ адепты нечестія, но угождая неопытному питомцу, догадливый наставникъ неупускалъ въ то же время изъ виду и собственной безопасности: онъ часто совтовалъ Флору быть осторожнымъ въ обхожденіи съ простаками, и лучезарный блеск мудрости скрывать отъ слабыхъ взоровъ ихъ подъ завсою притворства.
Холодность Софьи, вмсто того чтобы погасить страсть его, воспламенила ее до изступленія. Будучи хитръ и пронырливъ, он скоро замтилъ, что Ліодоръ любимъ Софьею, однакожъ скрывалъ свою досаду, надясь, что отсутствіе Ліодора перемнитъ втеръ на его сторону. Съ самаго дня его отъзда Флоръ какъ тнь преслдовалъ Софью: не проходило гулянья, бала, спектакля, чтобы онъ не докучалъ ей (но ни блестящіе екипажи, ни шитые мундиры, ни остроумныя епиграммы не трогали Софью, которая всегда старалась избгать его присутствія.
Дядя сидлъ у окна, курилъ трубку и по обыкновенію журилъ племянницу, между тмъ какъ Софья вязала снурокъ и думала о Ліодор — вдругъ является отецъ его, и говоритъ Усердину: ‘Другъ мой! не медли ни минуты — чемоданы въ повозку — и въ дорогу!’ — Какъ! что это значитъ?— ‘Въ дорогу, въ дорогу!’ повторяетъ старик: ‘я самъ сей часъ ду — неприятель завтра вступитъ въ Столицу… Онъ не вступаетъ въ нее какъ побдитель, нтъ! онъ вторгается какъ безумный смльчак, желающій приобрсти себ мнимую славу, хотя бы то было съ опасностію самому погибнуть. Какъ ни горестно Русскимъ впустить его въ древній град сей — но спасеніе всего Отечества необходимо того требуетъ. Ктожъ за такую цну не пожертвуетъ своимъ домомъ и тмъ имуществомъ у котораго не можно спасти отъ хищныхъ рукъ неприятеля? Жаль, что мы съ тобой поустарли! Теперь-то для храбрыхъ воиновъ нашихъ наступило время славы! Я ду!’ Въ самомъ дл отецъ Ліодоровъ въ тужъ минуту простился съ семействомъ Усердина, и поспшно ухалъ.
Сіе извстіе поразило Усердина. Онъ любилъ славу Отечества, любилъ тмъ боле, что самъ проливалъ за него кровь свою и на берегахъ Дуная и на горахъ Альпійскихъ съ безсмертнымъ Суворовымъ, но вообразивъ, что потеря Столицы необходима для спасенія цлой Россіи, он принудилъ себя успокоиться и веллъ все готовишь къ отъзду. Лиза посматривала на него съ такимъ видомъ, которой давалъ знать, что ея опасенія были справедливы… А Софья… нужно ли описывать, что она чувствовала, видя необходимость удаляться отъ Ліодора? Но надлежало уступить могуществу судьбы и понужденіямъ родителя, которой начиналъ уже сердиться за медлнность. Въ шести часовъ вечера они были за Троицкою заставою. Усердинъ ршился хать въ Кострому, имя значительную деревню близь сего города.
Путешественники наши обращали слезящіе взоры свои къ Столиц. Вечернее солнце освщало для нихъ въ послдній разъ огромныя зданія, представляющіяся въ неизмримомъ пространств, въ послдній разъ. блестящіе лучи его играли на златыхъ крестахъ и куполахъ. ‘Москва! милая Москва! сказалъ Усердинъ! дай Багъ, чтобы гроза, висящая надъ тобою, были непродолжительна.’ — Дай Богъ скоре къ теб намъ возвратиться, примолвила Софья!— и скоро первопрестольный градъ сокрылся изъ виду, Тутъ они были поражены другою горестною картиною, увидя безчисленныя толпы Московскихъ жителей, бгущихъ по дорог! Общее несчастіе длало вс состоянія равными. Тамъ старецъ, лишенный зрнія, отсталъ отъ своихъ спутниковъ, и простиралъ дрожащія руки свои къ небу, прося у него помощи, здсь молодая женщина, съ груднымъ младенцемъ на рукахъ, не имя чмъ прикрыть наготу его, проливали слезы, а супругъ ея, изнуренный болзнію и усталостью, лежалъ на перекрестк!… Вопли и стоны смятенныхъ наполняли воздух. Чувствительныя сердца путешественниковъ страдали отъ сего зрлища — они желали бы помочь каждому, но ето было выше возможности. Со втораго ночлега они увидли на Московской сторон алое зарево, распространившееся по всему небу.
Во всю дорогу погода была прекрасная — тихая осень уподоблялась красному лту — и если бы путешественники были спокойне, то мста, чрезъ которыя они прозжали, доставили бы приятнйшее занятіе ихъ воображенію. Троицкая Лавра знаменита своею древностію и происшествіями, — Переславль, достопамятный монастырями столь же древними, напоминаетъ и счастіе и злополучіе нашихъ предковъ, — Ростовъ привлекателенъ мстоположеніемъ города и обители на берегу обширнаго озера, — наконецъ Ярославль, орошаемый величественною Волгою, очарователенъ прекраснымъ строеніемъ и многолюдствомъ: все сіе служило бы сладостною пищею для ума и сердца, еслибы путешественники наши могли при тогдашнихъ обстоятельствахъ думать объ удовольствіи.
Прихавши въ Кострому, Усердинъ расположился провести въ етомъ город приближающуюся зиму. Онъ нашелъ много родныхъ и знакомыхъ, съ которыми могъ раздлять время напасти. Между тмъ Софья и Лиза часта прогуливались по берегамъ широкой Волги, любовались картиной города, на нихъ расположеннаго, но частыя прогулки скоро наскучили рзвой Лиз: однообразіе такого занятія не согласовалось съ живостью ея характера. ‘Что ето за скучной город! говорила она, нтъ никакой разсянности, никакого удовольствія!’ — Ахъ! теперь и везд будетъ скучно, отвчала Софья двусмысленно.— ‘А по чему?’ — А потому, что когда неистовый врагъ не престаетъ гнать человчество, когда древняя Столица, объятая пламенемъ, горитъ какъ невинная жертва, принесенная Отечеству, когда можетъ быть въ сію минуту тысячи сыновъ его жизнію своею искупаютъ славу и благоденствіе Россіи: то можно ли думать о разсянности и удовольствіяхъ?— ‘Ты говоришь убдительно, и я не знаю что отвчать теб, но ежели я попрошу дядюшку, чтобъ онъ удлилъ хотя одинъ день въ недлю для общества, то я думаю что Отечество позволитъ это’…— Для какого общества? Разв не здятъ къ намъ родные и нкоторые изъ старыхъ нашихъ знакомыхъ?.. разв ихъ общество теб неприятно?— ‘Да все одно и то же наскучитъ.’… Какъ теб не стыдно! ты говоришь прошивъ своего сердца. — ‘Но для чего не войти въ новыя знакомства?’ — Ахъ! какъ должно быть осторожными въ новыхъ знакомствахъ!— ‘Не понимаю отъ чего!’ — Отъ того, что он въ послдствіи часто бываютъ вредны.— ‘Я не боюсь послдствіи!’ — Тмъ хуже!—
Такіе споры не рдко происходили между Софьею и Лизою: мннія ихъ также не сходствовали какъ и нравы — и споры сіи сколько ни длали досады Лиз, но сильныя и основательныя разсужденія Софьи всегда брали верьхъ надъ ея втренымъ болтаньемъ, и она неоднократно давала общаніе слдовать совтамъ дружбы. Лиза единственно по легкомыслію не сдлала выбора для своего сердца: кто вчера нравился ей веселостью, тотъ сего дня казался ей скучнымъ, и даже иногда тотъ поутру былъ для нее любезенъ, кто ввечеру заслуживалъ прилагательное несноснаго.—
Длинный вечеръ осени собиралъ и семейство и ближнихъ за круглый столикъ. Усердинъ читалъ иногда Сверную Почmy, и приводилъ въ содроганіе своихъ слушателей: неслыханныя злодйства, учиненныя въ Москв нарушителемъ, всхъ законовъ, наполняли ужасомъ ихъ души, но надежда на верьховнаго Покровителя невинности, на храбрыхъ и усердныхъ сыновъ Россіи, не преставала оживлять сердца ихъ, Между тмъ услужливые в 123,стовщики распространяли слухи о близкой опасности и сихъ мстъ, въ которыхъ они находились, Усердинъ ничему не врилъ, веллъ по обыкновенію молчать болтливой Лиз и наблюдалъ только мры, принимаемыя Правительствомъ.
Уже благотворные лучи солнца не согрвали воздуха — погода становилась день ото дня ненастне — но Софья все продолжала свои прогулки по берегамъ широкой Волги. Смотря на мрачныя тучи, которыя мелькали надъ ея головою, потомъ удалялись, исчезали за горизонтомъ, она представляла въ ум своемъ быстроту времени, погружающаго въ вчность вс наши радости и наслажденія, внимая глухому свисту бури, она воображала, что вся природа стуетъ съ нею о Ліодор, лодки смлыхъ рыбаковъ, борющіяся съ непогодою и стремящіяся во слдъ за величественными судами, приводили ее въ трепетъ, пущенный выстрлъ съ какого-нибудь проходящаго катера казался ей знакомъ близкой опасности, она останавливалась и взорами провожала странниковъ, до тхъ поръ пока они не скрывались изъ виду. Унылый шумъ пнистыхъ волнъ иногда погружалъ ее въ задумчивость, и она сидя на дикомъ камн, томными но выразительными звуками облегчала тоску сердечную. Старой слуга, которой хаживалъ за Софьей, примчалъ горесть ея, и проливалъ слезы. Алексй — такъ называли добраго Служителя — видя ее задумчивость и не смя обнаружить свои мысли, старался по крайней мр сокращать ея прогулки: ‘Пора матушка воротиться’ говорилъ онъ — и ставилъ въ предлогъ наступающій дождь, или холодъ, или что-нибудь другое.
Въ одинъ день, когда погода была совершенно ненастная, и когда Софья не смотря на замчанія Алекся, прошла довольно далеко, вдругъ слышитъ знакомый голос, который зовётъ ее по имени. Ктожъ кто? Отецъ Ліодоровъ! А сердце ея сильно забилось, но успокоившись веселымъ его видомъ, Софья вскричала: ‘ахъ! Какими судьбами: давно ли вы прохали?’ — Въ сію минуту, отвчалъ друг Усердина, но какъ это я васъ встртилъ въ такую погоду и съ однимъ Алексемъ?— Софья на силу могла скрыть сиси замшательство.— А я, продолжалъ старикъ, все жилъ въ Ярославл, и получивъ письмо отъ сына, въ которомъ увдомляетъ онъ, что былъ въ знаменитомъ сраженіи при Бородин и награжденъ Георгіевскимъ орденомъ, спшу теперь къ своему другу раздлить съ нимъ радость мою… Я увренъ, что вы вс возмете въ ней участіе.— Софья отвчала слезами, которыхъ не въ силахъ была удерживать. Прямодушный старик, единственно приписывая слезы ея участію въ своей радости, благодарилъ Софью, а добрый Алексй, сдлавшись проницательне посл жалобной псни и послдней прогулки, смекнулъ, что барышня груститъ не даромъ.
Свиданіе Усердина съ его другомъ было самое трогательное, и радость сдлалась бы общею, если бы новое облако скоро не помрачило для Софьи животворнаго луча ея. Ввечеру между Московскими жителями, посщающими Усердина, является Флор со всми своими тонкими привтствіями большаго свта, Усердинъ, держась всегда наружной благопристойности, принялъ нежданнаго гостя съ должною учтивостію. Лиза безпрестанно подбгала къ зеркалу, Софья потупила взоры свои и хранила молчаніе. Флоръ шутилъ надъ сею, какъ называлъ онъ, романическою задумчивостію, достойною пера и кисти — старался, быть любезнымъ и сколько можно боле занятымъ Софьею, но все безъ успха: необыкновенная сухость ея привела его въ замшательство, и он ухалъ съ новою досадою, самолюбіе его было тронуто.
Когда вс разъхались, Лиза не преминула замтить Софьи, какъ она сухо обошлась съ призжимъ гостемъ, и Усердинъ, вслушавшись, взялъ сторону Лизы. ‘Это негодится, друг мой’, сказалъ онъ дочери: ‘хотя бы Флор теб и не нравился, но он все иметъ право на твою учтивость…’ Софья, выслушавъ сей выговоръ въ молчаніи, уже раскаевалась въ своихъ поступкахъ: столь сердце ея не привыкло удаляться отъ родительскихъ наставленій.— При первомъ посл того свиданіи Флор былъ уже довольне.
Увидвъ перемну въ обхожденіи Софьи и будучи отчасу боле воспламеняемъ ея прелестями, он ршился требовать руки ея, къ тому же, торжество надъ Ліодоромъ было первымъ его желаніемъ. Выбравъ удобное время, он объяснился съ Усердинымъ. ‘Предложеніе ваше, отвчалъ Усердинъ, я не иначе могу принять какъ съ договоромъ…’ — Ахъ, сдлайте меня счастливйшимъ человкомъ въ свт! вскричалъ Флоръ: успокойте сердце, страдающее нсколько лт жестокою страстію…— ‘Договоръ сей, продолжалъ старик нахмуря брови, состоитъ въ том, чтобы вы сами и при мн испросили согласіе моей дочери:’ — Но ето согласіе боле отъ васъ зависитъ: дочь ваша столько почитаетъ своего родителя, что…— ‘А родитель столько почитаетъ свободу дочери и столько иметъ довренности къ ея правиламъ, что ни о а какія сокровищу въ свт не будетъ противишься ея склонности. Софья! Софья! войди сюда*’
Она была въ ближней комнат и слышала весь разговор сей. Предложеніе Флора какъ громомъ поразило ее, и она едва переводила духъ свой, но отвт родителя, исполнивъ душу ея всею къ нему нжностію, освободилъ ее отъ мучительной тяжести. Она съ важнымъ видомъ предстала перед судилище — ршишь участь Флора. Никогда еще Софья не казалась ему. Прекрасне. ‘Дочь моя! сказалъ Усердинъ господин Флоръ длаетъ мн честь требованіемъ руки твоей, и я вмст съ нимъ желаю знать, будетъ ли твое сердце на то согласно?’ Тутъ господин Флоръ уступилъ сильному порыву страсти, и по старой привычк своей въ театральной декламаціи, со щегольскими ухватками приблизился къ Софь, прижалъ правую руку къ своему сердцу, съ тихимъ наклоненіемъ головы сталъ на колни, и воскликнулъ голосомъ обожателя: ‘ршите, ршите участь вашего невольника!’ — Софья, напоынивъ ему о неприличности такого уличительнаго положенія, продолжала: ‘извстіе, если сей неожиданной случай приводитъ меня въ такое замшательство, что я не въ состояніи… признаюся вамъ что…’ — Что и могу надяться?… — ‘Что я не Могу быть вашею супругой.’ — Что я Слышу! Господинъ Усердинъ! теперь отъ васъ зависитъ. — ‘Отъ меня, сударь, ничего независитъ, вы слышали отвт ея….. О, если такъ, если ваша слабость…. Извините, до свиданія! Они разстались, Лиза, узнавъ об етомъ происшествіи, не могла надивиться упрямству Софьи. ‘Что въ немъ не достаетъ? говорила она сестр своей: и богатъ, и пригожъ, и знатенъ. Странно! я ни минуты бы не подумала, еслибъ Флор по мн явился съ такимъ предложеніемъ.’ — И поступила бы весьма неосторожно, отвчала Софья: ты не знаешь его и впредь и можешь узнать совершенно: душа его прикрыта обманчивою личиною моднаго свта.— ‘Я не понимаю твоей личины моднаго свта. Вышедши за Флора, я пользовалась бы всми дарами фортуны.’ — Но разв одно богатство доставляетъ намъ благополучіе?… Дай Бог, чтобы горестный опыт не научилъ тебя противному.— ‘Съ такимъ своенравіемъ ты никогда не найдешь счастія.’ — Не знаю! —
Флоръ, возвратившись домой, излилъ все бшенство на людей своихъ — обыкновеніе слабыхъ душ, не уважающихъ прав человчества! Сильныя движенія овладли его душою, гнв, досада, обманутая надежда, оскорбленное самолюбіе волновали ее, и он запершись въ кабинет, придумывалъ возможныя средства къ достиженію своей цли. Наконецъ, останавливается на одномъ, зоветъ камердинера, достойнаго повреннаго въ длахъ своихъ, и даетъ ему злодйскія наставленія.— ‘Надобно увезти Софью, дочь Усердина. Она часто гуляетъ по городу съ однимъ только старымъ слугою — онъ тебя не знаетъ: Переодвшись въ дорожное платье, ты уврь его, что присланъ отъ Ліодора, которой будто бы раненъ и находится въ деревн, недалеко отсюда. Скажи, что боясь испугать отца своего, онъ проситъ Софью постить его под видомъ прогулки. Карета будетъ ожидать на площади, завладвъ добычею, скачи въ Ярославскую мою деревню.’ —
Усердіе легковрно. Добрый Алексй услышавъ отъ камердинера, что Ліодоръ раненъ, залился горькими слезами, и поспшилъ сказать Софь, что иметъ препорученіе извстить ее о важномъ дл. Онъ вышелъ съ ней, подъ видомъ прогулки, а камердинеръ Флора издали слдовалъ за ними. О Софья! истинный образ красоты и невинности! какая ужасная опасность тебя ожидаетъ!… Алексй со слезами разсказалъ ей положеніе Ліодора!.. Сердце его облилось кровію, когда он увидлъ Софью, покрытую смертельною блдностію и готовую упасть безъ чувств на землю, ‘успокойтесь, сударыня, сказалъ камердинер, которой въ самую ту минуту очутился подл Софьи: рана баринова не опасна, он только желаетъ васъ видть.’ — Да гд же онъ? вскричала Софья.— ‘Въ двухъ верстахъ отъ города, вотъ и карета, которую прислалъ он ..’ — Но какъ въ эту пору… хать одной… за городъ: я не могу на то ршиться!— ‘Ахъ, сударыня! еслибъ знали, какъ онъ, заливаясь слезами, просилъ меня исполнить это порученіе, какъ онъ былъ увренъ, что вы не откажетесь прихать въ туже минуту! Скажи ей, говорилъ баринъ, что одинъ взоръ ея исцлитъ мою рану.’— И Софья не могла боле противиться! Бываютъ несчастныя минуты, когда правила строгой нравственности теряютъ власть свою надъ душею. Лишь только она сла въ карету, кучеръ ударилъ по лошадямъ Иванъ (имя камердинера) сталъ назади, а старик, который за нимъ было бросился, получилъ такой щолчокъ въ спину, что безъ памяти упалъ на мостовую. Опомнившись, онъ уже невидалъ кареты, и не могъ надивишься наглому поступку слуги Ліодора! Ужасное предчувствіе овладло имъ, онъ ршился ждать на площади возвращенія Софьи,
Уже свтлая лупа взошла на высоту синяго неба и серебряными лучами играла въ кристалл Волги — но Софья не возвращалась, каждый шопотъ, шорох, или приближеніе кареты оживляли его надежду — но все было тщетно! уже и утренняя заря краситъ восточное небо, уже и лучезарное солнце освщаетъ землю…— ‘нтъ Софьи! отчаяніе овладло душею Алекся. Прождавши цлыя сушки, он возвратился домой и, нашелъ тамъ все во слезахъ и смятеніи, и разсказалъ господину своему случившееся, Усердинъ сначала воспламенился ужасными гнвомъ, но видя искреннія слезы, непритворную горесть стараго служителя оставилъ его въ поко, самъ же поспшалъ къ отцу Ліодора. Несчастная всть поразила друга Усердина какъ громовымъ ударомъ. Изступленіе Леара только могло сравниться съ его положеніемъ! И Ліодоръ, думалъ он, примр своихъ товарищей, могъ обольстить, невинность! и Ліодоръ, котораго качества были утшеніемъ дней моихъ, опорою моей старости, могъ ршишься на такой гнусный поступокъ!… Упреки Усердина умножали его мученія, и сіи упреки служатъ доказательствомъ, что есть горести, которыя ожесточаютъ самое нжное сердце. ‘Вотъ храбрые подвиги вашего сына, говорилъ Усердинъ, вотъ чмъ заслуживаютъ знаки отличія! Обезчестишь на вки дочь благороднаго человка, поразишь родительское сердце жестокою скорбію — вотъ что можно назвать геройствомъ!’ — Счастливъ, кто въ подобныхъ случаяхъ уметъ обуздывать свои страсти, но Усердинъ былъ изъ числа обыкновенныхъ смертныхъ: потерявъ единственное утшеніе при тихомъ вечер дней своихъ, онъ забылъ на ту минуту и самую дружбу. Потомъ, когда раскаяніе заступило мсто запальчивости, онъ смягчилъ голос свои и сказалъ: ‘Для чего Ліодоръ не открылъ теб любви своей къ Софьи? для чего и она не, поврила мн своей тайны? Мы благословили бы ихъ, а теперь….’ и слезы горести мирили несчастныхъ. Лиза, сама рзвая Лиза, потеряла живость свою и боле не думала о разсянности, объ удовольствіяхъ, имя доброе сердце и будучи съ младенчества привязана къ Софьи, она чувствовала всю цну потери своего друга.
Въ чемъ же состояло намреніе Флора? А вотъ въ чемъ: получивъ желаемый успх въ главномъ своемъ предприятіи, онъ ршился пробыть въ Костром нсколько времени какъ для удаленія всхъ подозрній, такъ и для того чтобы наблюдать мры которыя приметъ Усердинъ въ отысканію своей дочери. Онъ явился къ огорченному старику съ видомъ искренняго участія, и высыпали перед нимъ множество извиненій въ колкостяхъ, которыя наговорилъ ему при послднемъ свиданіи. ‘Причина отказа вашей дочери теперь совершенно объяснилась: ее очаровалъ гвардейской мундир, которой въ самомъ дл присталъ къ Ліодору, особливо когда на гуляньи бывалъ онъ въ бломъ колет, и въ каск! Настоящій Марсъ!… Къ тому же, онъ такъ танцуетъ мазурку, что и въ самой Польш осыпали бы его рукоплесканіями…. Но я все не извиняю Ліодорова поступка: брать молодую двушку приступомъ!… это уже слишкомъ до военному! это ужасно!… ето противу всхъ прав общежитія и благопристойности! Впрочемъ, господин Усердинъ, почитая васъ, еще раз повторю, что слдствія родительской слабости всегда бываютъ пагубны Старик, занятый своею горестію, не слыхалъ и половины остроумныхъ насмшекъ, и не замчалъ веселости, которая, вопреки притворству, ясно оказывалась на лиц Флора. Но послднія слова проникли до глубины родительскаго сердца, и он сказалъ ему: ‘Государь мой! пощадите отца, который — будьте въ том уврены — и безъ нравоучительныхъ уроковъ знаетъ всю мру своего несчастія.’ Флор, дружески взявъ его за руку, отвчалъ: ‘Господинъ Усердинъ! мн больно, что я растравилъ раны вашего сердца, но войдите и въ мое положеніе: каково потерять на вки то существо, которое было предметомъ всхъ моихъ желаніи?… Одно отчаяніе исторгло изъ меня жестокой упрек сей, но — успокойтесь…. забудьте вину мою. я могу васъ еще и обрадовать.’ — Какъ! что это значитъ?— ‘Могу еще оживишь ваши надежды — Бога ради, не мучьте меня.— ‘Слушайте!’ Флоръ вынулъ золотую табакерку, попотчивалъ Усердина и продолжалъ: ‘Въ самой день вашего несчастія здилъ я за городомъ съ охотой. Вдругъ показалась карета, скачущая опрометью изъ города. Удивляясь такой поспшности, я подбжалъ къ большой дорог, карета какъ молнія мелькнула передо мною, но я очень замтилъ, что вс сторы были опущены. Слуга, стоящій назади, былъ въ военномъ дорожномъ плать. ‘— Ето она, точно она! закричалъ старик: бдная Софья! Но для него вы скоре меня о том не увдомили?— ‘Я самъ не боле часу узналъ о вашемъ несчастій, и теперь только сообразилъ сходство обстоятельств… Надобно кликнуть Алекся, который былъ съ Софьей, я сдлаю ему нкоторые вопросы.’ Разумется, что отвты служителя сходствовали съ признаками Флора, выключая только сторы, которыя, говорилъ Алексй, точно были вс подняты. ‘Ну, примолвилъ Флоръ съ замшательствомъ, такъ видно ихъ опустили, выхать изъ города!’
‘Другъ мой! вскричалъ Усердинъ, обнимая злодя: какъ много буду я теб обязанъ! но минуты дороги — скоре лошадей, коляску!’ Бдный Усердинъ! ты принимаешь змію къ своему сердцу, вмсто того чтобы преслдовать невинную дочь свою, ты будешь отъ нее удаляться. Въ самомъ дл Усердинъ въ тотъ же день отправился, но по коварнымъ наставленіямъ Флора со всмъ не въ ту сторону, а похититель радовался, обезпечивъ совершенно дорогу, по которой увезли Софью.
Пора и намъ слдовать за нею. Софья, прохавъ большое разстояніе, не мало тому удивилась, но она полагала, что слуга Ліодора, сказавши ей, будто деревня очень близко, хотлъ боле тмъ услужить своему господину, поспшность зды была ей также непонятна. Деревни безпрестанно мелькали передъ ея глазами, и карета не останавливалась, невольный страх овладлъ ея душею. ‘Куда вы меня везете?’ нсколько разъ кричала она въ окошко.— Вотъ ужъ близко, сударыня! Не извольте бояться — повторялъ ей Иванъ, пока на конецъ карета остановилась на двор прекраснаго сельскаго дома. Софью вынесли на рукахъ изъ кареты.
Опамятовавшись, она увидла себя въ большой и богато убранной комнат. ‘Гд я? спросила Софья въ отчаяніи, говорите, понимаю весь ужасъ своего несчастія, чей домъ ето?’— Вы находитесь въ своемъ собственномъ дом, сударыня, ибо все имніе господина Флора вамъ принадлежитъ.— ‘Господина Флора?’ — и смертный хладъ разлился по всмъ ея жиламъ. Иванъ и приставленная къ ней женщина всячески старались ее успокоить. Тщетное стараніе! Софья неговорила ни слова, не принимала никакой пищи, и въ семъ положеніи двое сутокъ ей показались двумя вками! Все ея утшеніе — если только она могла чмъ-нибудь утшаться — состояло въ том, что ей не препятствовали выходить въ сад и въ бесдку, изъ которой можно было далеко обозрвать сельскіе виды. Но природа становилась отчасу печальне, хладная рука осени обирала послдніе листочки съ кудрявыхъ рощицъ, златыя нивы поблднли, цвты увяли, на лугахъ не пестрли стада, птички умолкли, лить дикіе журавли, летящіе станицей къ югу, наполняли воздух криками. и уединенный филинъ отвтствовалъ имъ среди мрачнаго бора. Софья мечтала о Ліодор, проклинала гнуснаго хищника, воображала горесть родителя, и сердце ея обливалось кровію! Но какую еще ужаснйшую картину она представляла себ въ будущемъ! чего должно было ожидать отъ Флора, нарушившаго вс законы чести и добродтели!… Воображеніе ея терялось въ напастяхъ, ей угрожающихъ…
На третій день посл обда, которой былъ конечно непродолжителенъ, Софья въ сопровожденіи неотлучныхъ своихъ стражей пошла въ бесдку. Погода была ясная и тихая, и Софья, обративъ взоры на большую дорогу, предавалась глубокому размышленію, но различныя явленія пробуждали ее отъ задумчивости. Это были то скачущіе екипажи съ выглядывающими изъ нихъ лицами, то поселянинъ съ прекрасною подругою, которой шелъ безъ заботы и попвалъ народныя псни, то нищій, въ раздранномъ рубищ, съ болзненнымъ видомъ, остановившійся у бесдки и просящій милостыни. Но Софья чмъ теперь могла дарить несчастнаго?… Только слезою, подобно юнош, описанному Греем.— Все сіи предметы, возбуждая въ ней различныя чувствованія, заставляли ее — хотя на нсколько минутъ — забывать раны своею сердца. Вдругъ звон, колокольчика снова обратилъ ея вниманіе: густое облако пыли, отлетвшее въ сторону по направленію втра, открыло взорамъ ея почтовую тройку, и сидящаго въ легкой повозк офицера. Софья неврила глазамъ своимъ, не врила своему сердцу, когда въ приближающемся путешественник начинала узнавать … кого? Ліодора, которой былъ и теперь въ ея мысляхъ… Она крикнула — махнула платкомъ, и въ ту же минуту Ліодоръ очутился въ саду, въ бесдк — и… въ объятіяхъ Софьи, между тмъ какъ Иванъ, прислонившись къ колонн, стоялъ какъ окаменлый!
Радость, удивленіе, восторг, нечаянность, не давали мн выговорить ни одного слова, но взоры ихъ обяснили все, что они чувствовали. Въ первый еще раз Ліодоръ, прижалъ руку Софьи къ своему, сердцу, получилъ нсколько наградъ съ прелестныхъ устъ ея. Наконецъ успокоившись, Софья разсказала ему о безчестномъ поступк Флора. Съ какимъ ужасомъ Ліодоръ выслушалъ ея повствованіе! съ какою признательностію обращался къ Провиднію, приславшему его для ея избавленія!..Софья! сказалъ онъ: твои несчастія прекратились — Ты опять свободна, но какъ повезу тебя въ этой тсной и безпокойной повозк?’ — Другъ мой! отвчала Софья, съ тобою никакое безпокойство не будетъ мн чувствительно.— Когда они выходили, взявшись за руки, Иван хотлъ было что-то вымолвишь, но грозный взгляд Ліодоровъ остановилъ его. ‘Бездльникъ, скажи своему господину, что вы нигд не скроетесь отъ строгости законовъ.’ Черезъ нсколько минутъ они очутились на дорог.
Между тмъ Ліодоръ разсказалъ въ свою очередь, какой счастливой случай завелъ его въ мста сіи. Он былъ посланъ въ Петербург изъ арміи курьеромъ и уволенъ сверхъ того на 28 дней для свиданія съ своими родными, онъ ршился взять отпускъ, потому боле что военные громы утихали въ сердц Россіи — столица была освобождена отъ злодевъ, которые въ постыдномъ бгств искали уже себ спасенія. Ліодоръ халъ изъ Петербурга въ Кострому, и совершенію сверхъ чаянія сдлался избавителемъ своего друга. Софья, побуждаемая холодомъ и предосторожностію отъ любопытства, согласилась надть на себя шинель и фуражку Ліодора. Какая для него радость! Софья находилась подл него, хала съ нимъ вмст, одта была въ его платье! Онъ едва могъ врить своему счастію! При первомъ удобномъ случа онъ пересадилъ Софью на покойную повозку, а самъ слдовалъ за нею въ почтовой телешк.
Усердинъ, посл продолжительныхъ и безполезныхъ исканій, возвратился въ Кострому съ растерзанной душою, послдній луч надежды угасалъ въ его сердц. Отецъ Ліодора былъ съ нимъ неразлученъ, горесть служила нкоторымъ утшеніемъ для обоихъ, Лиза также находилась неотлучно при дяд, и своими разговорами, сколько могла, старалась разсять задумчивость огорченныхъ родителей.
Въ одинъ вечеръ, когда оба друга разсуждали о своемъ несчастіи, Алексй, снимая со свчекъ, далъ знать Лиз, чтобъ она вышла. ‘Что теб надобно?’ спросила она.— Ахъ, сударыня! какая радость!— ‘Что такое?… говори.’ — Вдь господа прихали!— ‘Какіе господа? кто?’ — Ліодоръ съ барышней!— И Лиза въ три секунды очутилась у повозокъ и уже цловала Софью. Ліодоръ попросилъ Лизу предупредить родителей, и она успла въ томъ съ довольною осторожностію, но негодованіе скоро изобразилось на ихъ лицахъ. ‘Какъ! вскричалъ Усердин: дочь моя смла ко мн прихать съ своимъ обольстителемъ!’ — И сынъ мой, подхватилъ отецъ Ліодоровъ, сметъ надяться! Тутъ Ліодоръ и Софья, бывшіе уже въ ближней комнат, не могли боле противиться тайному влеченію… Сын и дочь явились передъ родителями. ‘Батюшка! вскричалъ Ліодоръ: ‘господинъ Усердинъ! успокойтесь, вы оба въ заблужденіи, мы невинны!’ и Софья со всмъ краснорчіемъ любви и невинности разсказала происшествіе. Родители, разцловавъ дтей своихъ, объяснили съ своей стороны все вроломство Флора, которое и на умъ никому изъ нихъ не приходило. ‘Еще сего дня по утру, говорилъ Усердинъ, онъ со мной прощался какъ искренній другъ мой, сего дня еще я сожаллъ объ отъзд его!… Но вы невинны,— я утшенъ!’ — И дти, и родителя, и Лиза, и добрый Алексй проливали слезы радости, благодарили Промысл за чудесное спасеніе невинности, и въ сіи сладостныя минуты упоенія сердечнаго они даже забыли о гнусныхъ поступкахъ Флора: столь добродтельны, сердца ихъ чужды ненависти.
Когда сильныя движенія утихли, Усердинъ закурилъ трубку, отецъ Ліодора слъ слушать подвиги своего сына, а Софья и Лиза предались съ восхищеніемъ сладости родства и дружбы. Надобно было повторять нсколько разъ одно и то же, и пробгать происшествія до послдней подробности. Родственная любовь! сладостная дружба! кто знаетъ васъ на опыт, одинъ тотъ можетъ вообразить себ такія сцены. Живописецъ, піитъ! оставьте труд свой: искусство должно уступить природ.—
Въ самомъ дл Флоръ по утру того же дня отправился въ деревню. Наши путешественники не попались ему не встрчу. Нетерпніе его возрастало съ каждой минутой. Уже онъ готовилъ въ ум своемъ планъ атаки, и ршался на все для удовлетворенія чувственной своей страсти… Наконецъ он прискакалъ въ свою деревню, общавшую ему столько наслажденіи!.. Но какъ описать его бшенство, когда приставница робко донесла ему о побг Софьи съ Ліодоромъ! ‘Негодная! для чего вы ее выпустили!’ — Батюшка баринъ! что мн уже было длать, когда и самъ Иван Кузмичь не могъ удержать ихъ!— ‘Да гд же он?’ — Убжалъ, государь милостивой, и меня звалъ съ собою, но я не пошла и хотла сама все разсказать вамъ.— Давно ли они ухали?’ — Часа съ два, не боле.— Флор, пораженный симъ извстіемъ, сдлался подобенъ сумасшедшему, и въ ту же минуту отправился въ Петербургъ. Дорогой припадки его увеличились: Усердинъ, Софья, Ліодор, мечтались поперемнно въ его воображеніи, и каждый упрекалъ его въ свою очередь. Ненадясь избавиться отъ докукъ совсти, онъ вознамрился по крайней мр избжать наказанія Законовъ и пробраться въ чужіе краи.
Ліодоръ и Софья получили благословеніе и значительной достатокъ отъ обоихъ родителей. Они соединились священными узами на вки. Вс знакомые, родные и многіе посторонніе, которые брали въ нихъ участіе, были свидтелями ихъ пламенныхъ обтовъ. Несправедливые слухи разсялись — и невинность восторжествовала.
Къ умноженію радости, Усердинъ получилъ извстіе, что Московскій домъ его остался цлъ среди всеобщаго разрушенія. Все семейство возвратилось зимнимъ путемъ въ Столицу, и отецъ Ліодора остановился съ молодыми, у Усердина, потому что его собственной домъ содлался жертвою пламени. Опустошеніе, ужасные слды непрнятеля, хотя сначала поразило ихъ чувствительность — но семейственное счастіе мало по малу возвращаетъ имъ безцнное спокойствіе. Къ тому же извстія, полученныя изъ арміи о конечномъ почти истребленіи злодевъ, сугубо вознаграждаютъ ихъ за прошедшія бдствія.