ЛИЧНОЕ БЛАГО И СВЕРХЛИЧНЫЕ ЦЕННОСТИ
ЛИЧНОЕ БЛАГО И СВЕРХЛИЧНЫЕ ЦЕННОСТИ
I
II
III
IV
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Личное благо и сверхличные ценности, Бердяев Николай Александрович, Год: 1917
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М., ‘Астрель’, 2007.
Русская революция представляет собой огромный эксперимент, она дает богатый опытный материал для размышлений в области философии общества и философии культуры. Революции обычно рассматривают как торжество общественности. В революционную эпоху все личное, интимно-внутреннее отодвигается на второй план, вытесняется. Личность принуждена подчиниться обществу и интересам общественности. Таков один из аспектов революции. Но возможен и совсем другой аспект. Тогда, напр[имер], русская революция в нынешнем ее виде может представиться атомизацией общества как целого, атомизацией государства, атомизацией нации, атомизацией русской культуры, распадением целости и преемственности русской истории. В революции, вдохновляемой идеалами классового социализма, точка зрения личного блага всегда преобладает над точкой зрения сверхличных ценностей. Личное, частное, корыстно-групповое торжествует над сверхличным, общим, над целым, над ценностями, выходящими за пределы замкнутой, эмпирической человеческой жизни. Революционный социализм есть несомненное отрицание сверхличных ценностей, несомненная атомизация и распадение на части всякой объективной реальности, возвышающейся над человеческим психологизмом. Революционный, классовый социализм есть торжество психологизма над онтологизмом, торжество субъективно-произвольных состояний людей и человеческих групп над объективными началами, над сверхчеловеческой Правдой и Истиной. Этот разлагающий тип современного социализма мало общего имеет с идеалистическим и аристократическим социализмом Платона, для которого прежде всего существует великое целое и сверхличные ценности Правды и Истины, не зависящие от произвола личностей и классов {См.: Р. Нёльман. История античного коммунизма, стр. 75-76.}. Материалистический социализм есть в сущности ложный индивидуализм, крайний атомизм. И эта индивидуалистическая, атомистическая точка зрения личного блага несет в себе самой кару, так как приводит к отрицанию ценности личности, ценности индивидуальности. Торжествует фабричное производство личностей. Материалистический социализм есть крайний номинализм, он отрицает реальность общего, реальность нации, реальность государства, реальность Правды и реальность Бога.
Лишь по непоследовательности и по философской наивности признает этот тип социализма реальность класса и реальность отдельного человека и его блага. В действительности он вращается в царстве абстракций и не соприкасается ни с чем конкретным. Процесс атомистического дробления и распыления бытия должен пойти дальше, он должен распространиться на каждую человеческую личность, реальность и целость которой нет никаких оснований признать, и на каждую общественную группу. Реальность, именуемая международным пролетариатом, есть, конечно, чистейшая фикция, абстракция из абстракций. Пролетариата, как целости и единства, не существует, такой ступени бытия нет — он распадается на разнообразные группы рабочих, с разной психикой и разными интересами, вечно колеблющиеся и неустойчивые. Утверждать про какого-нибудь человека, что он пролетарий, и этим определять его человеческую целость есть, конечно, отчаянная абстракция. Эта абстракция мешает встретиться с живым человеческим существом. Беда в том, что реальность человеческой личности на почве материалистического социализма нет никакой возможности признать. Личность оказывается лишь комбинацией атомов, лишь пучком восприятий, она — лишь капля в море социальной и природной среды. Имя человека не оправдано, в нем нет реальной энергии. И все- таки благо, счастье, удовлетворение человека, человеческой личности признается высшей целью, которой все подчиняется. Всякая сверхличная ценность, ценность религии, нравственности, искусства, науки, философии, государства, права, национальности и т. п. должна быть подчинена благу личности, ее удовлетворению, ее субъективным целям. Это уже самое высшее, на что способен указать идеолог социализма после того, как кончился разговор о классовой борьбе и торжестве пролетариата. Так отменяется всякое значение сверхличных ценностей и торжествует благо личности, лишенной всякого онтологического базиса. Исключительное утверждение личной ценности оказывается враждебным ценности личности, ибо ценность личности предполагает божественное в ней. Все — для человеческой личности, для ее блага, но сама человеческая личность не реальна, она рассыпается, как и все в мире. Гуманизм, который выдвигает личное благо и личную ценность, не имеет никаких оснований в объективном строе бытия, он покоится на субъективной иллюзии, он обоготворяет человека, который есть случайное и призрачное явление природной и социальной необходимости, который не имеет никакого самобытного ядра. Все реальности отвергаются во имя человека, но и сам человек не реален, он падает с падением всех остальных реальностей. Реальность человека предполагает реальность всех степеней бытия, реальность того, что выше его. Личность есть член мировой иерархии, она немыслима вне иерархии.
Два взгляда на общественную и историческую жизнь противостоят друг другу и борьба их есть избрание разных ценностей, есть служение разным богам. Для одного позитивистически-гуманистического взгляда высшая цель — в благе каждой отдельной личности, выше которого уже нет ничего. Пафос этого взгляда — в равенстве всех человеческих личностей. Не свобода и не творческие порывы личности вдохновляют тех людей, которые приняли этот взгляд на жизнь. Свобода личности подчинена равенству личностей. Главная цель полагается не в том, чтобы были достигнуты высшие качества личности, высшая ее свобода, высшее ее цветение, чтобы в ней раскрылись творческие ценности, а в том, чтобы все личности достигли одного уровня, чтобы ни одна не была повышена или понижена за счет других, чтобы горы были уравнены с долинами, чтобы ни одна личность не была жертвой чего-либо высшего, чем человек, чтобы каждая личность признавалась равноценной другой личности, независимо от ее качеств и достижений. В этой теории личности никакой роли не играет само содержание личности, ее большая или меньшая ценность, ее качественная сила, ее особенность и неповторимость. Личности должно быть отведено место в жизни не в меру ее духовной энергии и качественных ее достижений. Равное место для каждой личности определяется механически. Пафос такого персоналистического взгляда не творческий, а распределительный. Идея творческой личности совершенно чужда этому сознанию. Всякое творческое возвышение признается опасным для уравнительной и распределительной справедливости. Теория личности в русском народничестве была не творческой, а распределительной теорией, направленной прежде всего и более всего против разделения труда и против дифференцированности обществ. Такую теорию личности и борьбы за индивидуальность блестяще развил Н.К. Михайловский. Он в сущности боролся за безличную личность, за личность всякую и всех, за равенство личностей, за индивидуальность, лишенную всякой индивидуальности. Во имя такой личности общество должно сделаться серым, однородным, бескрасочным, должны быть обесценены все сверхличные ценности.
Такого рода торжество личности было бы отцветанием обществ, наций, государств, отрицанием исторических задач с их великой далью. По терминологии Ницше, окончательно восторжествовала бы мораль любви к ближнему над моралью любви к дальнему1. Эта персо- налистическая мораль отвергает жертвы, которыми покупается движение истории, создание государств, творчество культур. Самым крайним выражением такого рода морали является толстовство. Л. Толстой — крайний индивидуалист в отношении ко всему историческому, и индивидуализм его действует разлагающе, атомизирующе. Во имя частного, индивидуального человеческого блага Толстой отвергает всемирную историю с ее жертвами, страданиями, с ее далекими целями. Разделение труда, дифференцированность общества, исторический иерар- хизм для Л. Толстого, как и для Н. Михайловского,—главный источник зла. Есть два типа индивидуализма — индивидуализм Толстого и индивидуализм Ницше — и их отношение к поставленной мною теме прямо противоположно. Учение Толстого очень озабочено благом каждой личности, но оно в высшей степени неблагоприятно для яркого, творческого проявления личного начала. Ницше совершенно не интересуется благом личности, всякой личности, но весь он есть призыв к яркому, творческому проявлению личного начала, устремляет личность к дальнему, к сверхличным целям. В этом скрыта некая антиномия. Учение, которое базируется на благе личности и во имя его отвергает сверхличные ценности, оказывается неблагоприятным для личного творчества, для личного цветения. Учение же, которое прежде всего обращено к сверхличным ценностям, к сверхчеловеческому, к дальнему, к горнему, очень благоприятно для личного творчества, для личного цветения. Все творческие личности в истории по пафосу своему ближе к Ницше, чем к Толстому. Творческое личное начало неизбежно предполагает возвышение, восхождение, неравенство. Дух уравнения убивает личность, подрезывает крылья. Индивидуализм Толстого в сущности крайне враждебен личности, не знает лика. Также и персонализм Михайловского — кажущийся, призрачный. Живой, творческой личности и действующей, живой, творимой истории нет ни у Толстого, ни у Михайловского. Творческая личность не может не быть обращена к сверхличным ценностям, к дальнему. За утверждением величия государства может стоять сильная творческая личность. За позитивистически-гуманистическим отрицанием государства во имя личного блага, во имя частного, может не оказаться личности, может быть серая, безличная масса. Народничество толстовского типа всегда погружается в коллектив и там ищет критериев истины.
В сущности социализм основан на такого рода позитивистически- гуманистическом учении о личности, хотя и недостаточно раскрывает это учение. Даже в марксистском социализме можно открыть моралистическое учение о том, что в основе истории, в основе культуры, в основе государства лежит грехопадение неравенства, возвышение одних и понижение других, жертва благам личностей, составляющих народ. Так посылает марксистский социализм проклятие всей предшествующей истории, как греховной и преступной. В этом марксизм неожиданно сходится с толстовством. Настоящая, добрая история, внутренне оправданная, начинается только с социализма. В прошлом было царство злой необходимости, в будущем человечество ждет царство благой свободы. Связь времен разрывается. Нет исторической преемственности в жизни народов, да и самих народов не существует. Народ превращается в агломерат индивидуумов и групп, руководимых интересами. Никаких исторических задач, завещанных предками, полученных от прошлого, марксистский социализм не признает. Он бессилен выйти из истории, он целиком пребывает в ее необходимости, у него нет религиозной силы преодоления истории, но есть претензия начать историю с себя, сначала. Так подписывает марксистский социализм смертный приговор историческим нациям и государствам и повергает человеческую массу в отвлеченный интернационал, превращает ее в отвлеченный международный пролетариат, который и оказывается истинным человечеством. В этом новом, отвлеченном человечестве от личности не потребуется уже никаких жертв во имя сверхличного, благо всякой личности, равной всякой другой личности, будет поставлено во главу угла. Произойдет обобществление личностей, но исключительно во имя их блага. Государство погибает, когда прекращается жертвенность личности и ее подчинение сверхличным святыням. Погибает нация, когда она распадается на отдельные индивидуумы и классы, скрепленные лишь механически, не желающие знать ничего выше себя.
Общество, которое будет основано на такого рода номиналистическом индивидуализме, К. Леонтьев не без основания называл ‘упростительным смешением’, т. е. отцветанием народов и государств, и противополагал ему общество периода ‘сложного цветения’, когда были и более яркие, творческие, возвышающиеся над средним уровнем личности2. Со свойственным ему реакционно-романтическим пафосом К. Леонтьев восклицает: ‘Мученики за веру были при турках, при бельгийской конституции едва ли будут и преподобные’3. ‘Приемы эгалитарного прогресса — сложны, цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию и т. п. Цель всего — средний человек, буржуа, спокойный среди миллионов точно таких же средних людей, тоже покойных’4. Социальный идеал, основанный на индивидуализме, отвергающий всякую сверхличную святыню, — буржуазный идеал, идеал ‘мелкого земного всеблаженства, земной радикальной всепошлости’5. Противоположный взгляд на общественную и историческую жизнь прежде всего исходит из сверхличных, сверхчеловеческих целей и святынь. Он признает ценность исторических национальностей и исторических государств, вдохновляется ценностями религиозными, моральными, познавательными и эстетическими, ценностями творческой культуры, которые не могут быть подчинены благу отдельной личности. Эта точка зрения не признает механического равенства личностей, она переносит центр тяжести на качества личности, на ее достижения, на ее возвышение и связывает качества личности с раскрытием в ней сверхличных ценностей и сверхчеловеческих святынь, с ее творческой энергией, направленной на высшее. Учение о личности Михайловского и многих социалистов утверждает пустую личность, не наполненную мировым и божественным содержанием. И учение это не может простить, например, великой греческой культуре того, что она была основана на рабстве, ведет с ней тяжбу, как и со всей историей, в которой великие качественные достижения всегда были связаны с человеческими жертвами. Этот вечно озабоченный личным благом морализм не дает развернуться личному творчеству. Вторая точка зрения оправдывает жертвы личным благом во имя высших ценностей. Оправдание это связано с верой в тот нравственный и мистический миропорядок, который превышает эмпирическую жизнь личности и в котором личность имеет свою вечную судьбу. Когда Иван или Петр приносит в историю жертвы во имя сверхличных целей, бессознательно, он это делает во имя своей собственной высшей судьбы, превышающей отрезок его эмпирического существования. Вот почему основы национальности, государства, культуры в сущности глубоко иррациональны и мистичны. Рационально, рассудочно нельзя оправдать жертв личной жизнью и ее подчинения великому целому и далеким его целям. Окончательное падение религиозной санкции, торжество номиналистического материализма было бы падением народов, государств и культур, их атомизацией и распылением {См. книгу В. Кидда ‘Социальное развитие’, в которой интересно ставится вопрос о необходимости сверхразумной религиозной санкции для социального развития.}. И социализм пытается создать новую религию, которой надеется поработить личность.
Настоящий расцвет личности, ее творчества, ее гениальности возможен лишь при признании сверхличных целей и сверхчеловеческих святынь. Без этого личности некуда подыматься, она исчезает в собственной пустоте. Теория личности Михайловского, столь дорогая нашим социалистам-народникам, делает личности серыми и однородными. Яркость личного начала, цветение его связано с возвышением и не терпит задержки во имя уравнения, не терпит оглядки на других, как бы их не обогнать. Духовный демократизм, который есть обратная сторона такого рода персонализма, хочет сделать личность безличной, не оригинальной, угасить в ней волю к гениальности. Позитивистически- гуманистическое учение о личном благе, стоящем превыше всего, угашает человека и угашает общество и государство, понижает качество бытия во имя количеств. Второй тип миросозерцания переносит центр тяжести с количеств на качества, для него выше всего не благо и удовлетворение личности, а ценность и святыня, не то, что рассудочно и рационально признается выгодным и нужным для эмпирической жизни людей, а то, что иррационально и мистически нужно для высших, далеких, таинственных целей жизни. Душа человеческая имеет бесконечную ценность, но эмпирическая, земная жизнь людей не может обладать такой ценностью. Победа второго типа миросозерцания и отношения к жизни повышает творческую оригинальность личности и само общество делает более ярким, красочным, разнообразным — нации и государства цветут, имеют стиль. Необходимо окончательно разбить тот предрассудок русской народнической социологии, что для того, чтобы личность была дифференцирована, общество должно быть нивелировано, серо и упрощено. Необходим качественный подбор в жизни личностей и в жизни народов, государств, в их культурах. Когда отцветают народы, государства и культуры, отцветают и личности. Личности не могут вести отвлеченного существования, они живут в великих целостях, в своих национальных культурах. Мы стоим на распутье, два пути раскрываются перед нами, два духа противостоят один другому. Один из путей, один из духов, вдохновляющих на этом пути, есть путь к небытию, есть дух небытия. Это нужно раскрыть и разоблачить. Исключительное господство точки зрения личного блага очень неблагоприятно для раскрытия личности в России, для укрепления личной инициативы, личной ответственности.
Русская мысль. 1917, кн. XI-XII, с. 33-39.
Духовные основы русской революции. Опыты 1917-1918 гг. СПб., 1999, с. 286-298.
1 Имеются в виду слова Ф. Ницше (‘Так говорил Заратустра’): ‘Братья мои, не любовь к ближнему советую я вам — я советую вам любовь к дальнему’ (Ницше Ф. Сочинения в 2-х тт. М., 1990, т. 2, с. 44). См. также статью С.Л. Франка ‘Фр. Ницше и этика ‘любви к дальнему» (Франк С.Л. Сочинения. М., 1990, с. 9-64).
2 См.: Леонтьев К.Н. Византизм и славянство. М., 1885, т. 1, с. 143.
3 Там же, с. 265.
4 Там же, с. 164-165.
5 Там же, с. 98.