С. Динамов
С. Динамов
ЛИБЕРАЛЬНЫЕ АКАФИСТЫ ВМЕСТО КРИТИКИ
ЛИБЕРАЛЬНЫЕ АКАФИСТЫ ВМЕСТО КРИТИКИ
‘Литературная газета’, No 4, 1933
Либеральные акафисты вместо критики, Динамов Сергей Сергеевич, Год: 1933
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Открылась выставка работ художника П. П. Кончаловского. Сложившийся как мастер еще до революции, П. Кончаловский выставил сейчас свои новые картины, написанные за три последних года (1930—1932). За эти годы советская живопись вступила на новый этап конкретного изображения нашей действительности, темы социалистического строительства стали родными и близкими для многих крупнейших мастеров, не говоря уже о новом поколении живописцев, как Пименов, Дейнека, Соколов-Скаля, Рижский и др. Встреченное художниками с подлинным энтузиазмом постановление ЦК от 23 апреля послужило мощным стимулом для их дальнейшей и более ускоренной перестройки, наглядным свидетельством чему является упорная творческая работа для выставки к 15-летию Октября и к предстоящей годовщине Красной армии. Основная масса художников повернулась к темам сегодняшнего дня, к жизни Страны советов. Желание понять советскую действительность, чтобы передать ее в краске и линии, является необходимым условием роста советского художника, стремящегося активно участвовать в социалистическом строительстве.
К сожалению, заслуженный деятель искусств П. П. Кончаловский за все три последних года пятилетки не дал ни одного рисунка, ни одного наброска, ни одного этюда из быта и жизни той страны, в которой он живет. Сирень, японская артистка Ионекава Сан, женщина на диване, аптека, Василий Блаженный, дом Олега, груша в цвету, сирень на окне, сирень в корзине, сирень на столе, букет, осенний букет, полевой букет, увядшие розы, бананы, чайник и чашки, чайник и кружки, табачные листья, зеленая рюмка, лимон и ножик, азалии, анемоны, колокольчики, ландыши, окно с занавеской, всякая снедь—вот названия выставленных полотен П. П. Кончаловского. Но ведь есть целый цикл ‘Ленинград’? Да, есть, но во всех картинах этого цикла нет ни единой черточки советского Ленинграда. Художника привлекают лишь уголки старого Петербурга, то, что не изменилось, а не то, что родилось после революции: летний сад, домик Петра I, кавалерская мыльня, дворик на Миллионной и т. д. Но ведь есть 66 картин цикла ‘Деревня’? Да, есть, но в этом цикле нарисованы цветочки, садики, вишни, ручьи, дороги, ‘ню’. Не ищите хотя бы малейшего отражения советской деревни.
Значит ли это, что советскому художнику нельзя рисовать пейзажи и натюрморты? Нет, не значит. Ошибкой рапховских критиков было, что они вели атаку против изображения природы и требовали, чтобы на фоне леса или поля обязательно рисовался трактор или бригада. Но еще Добролюбов писал, что рост настоящего искусства начинается там, где художник перестает себя ограничивать передачей пенья птички, а идет к тем проблемам, которые ставит общественная жизнь. Советский художник, который будет рисовать только букетики и цветики, неизбежно разучится изображать и природу. Воспроизведение художником природы есть его общественное отношение к ней, есть выражение его мировоззрения. Суживая свое мировоззрение, ограничивая его, замыкая его мертвыми вещами, художник не поймет и самой природы, натюрморта, ибо ‘предмет как бытие человека, как предметное бытие человека, есть в то же время существование человека для другого человека, его человеческое отношение к другому человеку’ (Маркс и Энгельс, ‘Святое семейство’). Леонардо да Винчи в своей ‘Книге о живописи’ заметил: ‘Не делай никогда своих фигур слишком богатыми украшениями, чтобы последние не мешали форме и положению фигур’. Для Леонардо существенным и главным был человек, развитие темы, сюжета, он готов был даже пожертвовать мертвой природой, чтобы ярче выделить свою идею (в ‘Тайной вечере’ стол неестественно мал, зато выделены фигуры).
Леонардо шел от вещей к человеку, а П. П. Кончаловский уходит от живой действительности к вещам. И природа становится мертвой и опустошенной, цветы и деревья — лишенными силы и выразительности. Мертвым покоем дышит зал выставки, напоминая гербарий. Я ничего не сказал о портрете Пушкина. Намеренно. Пусть решают ‘пушкинисты’, насколько здесь выражен Пушкин.
Что должна была сделать наша критика? Критика должна была помочь мастеру Кончаловскому. Критика должна была на примере выставки его работ за три последних года пятилетки поставить вопрос о мировоззрении, о роли тематики, об участии художника своим творчеством в нашей борьбе. Вместо этого ‘Всекохудожник’ выпускает брошюру с либеральными статьями Ник. Масленникова и Виктора Никольского. Вместо о мощи художнику, явно попавшему втупик, явно отставшему от жизни, оставшемуся позади своих товарищей даже по ‘Бубновому валету’, оные критики распластываются ниц перед ним, льстят и умащивают его. С точки зрения Масленникова. ‘Пушкин’ Кончаловского ‘это блестящее доказательство творческого преодоления художником старых установок ‘бубновалетцев’ и могучего под’ема на вершины современного полнокровного, глубокого реализма’. Дальше мы узнаем, что ‘эта новая работа свидетельствует о бесспорном росте советской живописи, об этом же воочию убеждают и другие работы, представленные на данной выставке’ Кому нужна эта либеральная водичка и кому нужны эти акафисты Ник. Масленникова? Плохую услугу они оказывают П. П. Кончаловскому, заставляя его думать, что у него все в порядке и что он—ветущнй советский художник, поднявшийся на придуманные Ник Масленниковым ‘высоты современного реализма’. Виктор Никольский успешно состязается с Ник. Масленниковым в этом жанре акафистической критики, абсолютно неверно утверждая, что у П. П. Кончаловского ‘ищущая, жадная ко впечатлениям бытия натура художника’. Этой, жадности нет у П. П. Кончаловского, бытие его освобождено от бытия советского, он проходит мимо времени и места нашей страны, он точно холодными глазами иностранца смотрит на людей, города и годы.
‘Всекохудожник’ правильно поступил, устроив выставку работ П. П. Кончаловского, но он допустил ошибку, предоставив место либеральной критике.